Уильям Айриш. Окно во двор

Перевод С. Васильевой

Я не знал их имен. Никогда не слышал их голосов. Строго говоря, я даже не знал, как они выглядят, ведь на таком расстоянии лица были слишком малы, чтобы можно было рассмотреть их черты. Но зато я мог бы составить расписание их приходов домой и уходов, повседневных привычек и занятий Они были обитателями домов, окна которых выходили во двор моего дома.

Не спорю - это несколько напоминало подглядывание и даже могло быть ошибочно принято за нездоровый интерес к чужим делам. Но вины моей тут не было, и вообще все обстояло иначе. Дело в том, что именно тогда я был лишен возможности свободно передвигаться. Я с трудом перебирался от окна к кровати и от кровати к окну. А окно эркера, выходившее во двор, было, пожалуй, самым удобным местом в моей спальне в жаркую погоду. Оно не было затянуто сеткой, и, чтобы избежать нашествия всех окрестных насекомых, мне приходилось сидеть с выключенным светом. Меня мучила бессонница. А спасаться от скуки чтением я так никогда и не научился. Поэтому иного выхода у меня не было - разве что я должен был сидеть с зажмуренными глазами.

Возьмем наугад некоторые из окон. Прямо напротив, там, где окна выглядели для меня еще квадратными, жили молодожены, почти подростки - ужасные непоседы. Они бы просто на просто погибли, если б провели хоть один вечер дома. Уходили они всегда в такой спешке, что забывали выключить свет. Не думаю, что за все то время, что я наблюдал за ними, они хоть раз вовремя вспомнили об этом. Впрочем, они никогда не забывали об этом полностью. Минут через пять он врывался в квартиру, наверное, прибежав уже с другого конца улицы, и вихрем проносился по комнатам, щелкая выключателями. Уходя, он обязательно в темноте обо что-нибудь спотыкался и падал. Я про себя посмеивался над этой парочкой.

Соседний дом Окна уже немного сужены перспективой. Там тоже было одно окно, в котором каждый вечер гас свет. Это всегда вызывало у меня легкую грусть. Там жила женщина с ребенком, скорей всего молодая вдова. Я видел, как она укладывала девочку в кроватку, наклонялась и с непередаваемой тоской целовала ее Она загораживала от ребенка свет и тут же садилась подкрашивать себе глаза и губы. Потом она уходила. Возвращалась всегда под утро.

В третьем доме уже ничего нельзя было рассмотреть, его окна казались узкими, точно бойницы средневековой башни. В доме, притаившемся в конце двора, опять открывалось широкое поле для наблюдений, поскольку он стоял под прямым углом к остальным, в том числе и к моему собственному, замыкая ущелье, которое тянулось между задними стенами всех этих домов. Из своего выступавшего полукругом эркера я мог заглядывать туда так же свободно, как в кукольный домик, у которого снята боковая стенка. И все было уменьшено почти до тех же размеров.

Это был многоквартирный доходный дом, двумя этажами выше своих соседей, и, как бы подчеркивая эту разницу, по его задней стене поднималась пожарная лестница. Но дом этот был стар и, видимо, уже приносил мало прибыли. Как раз тогда его модернизировали. Чтобы не терять арендной платы, домовладелец на время работ не выселил жильцов из здания, а ремонтировал квартиры по одной. Из шести квартир, выходивших окнами во двор, верхняя была уже готова, но пока пустовала. Сейчас работали в той, что была на пятом этаже, нарушая стуком молотков и визгом пил покой обитателей этого "чрева" квартала.

Мне было жаль супружескую пару, которая жила этажом ниже. Я не переставал удивляться, как они терпели у себя над головой такой шум. Вдобавок жена, вероятно, страдала каким-то хроническим недугом: даже на таком расстоянии я мог определить это по той вялости, с которой она передвигалась по квартире, всегда в халате - ни разу я не заметил на ней другой одежды. Иногда я видел, как она сидит у окна, подперев голову рукой. Я часто думал, почему он не пригласит доктора; впрочем, быть может, это было им не по средствам. Похоже, что он нигде не работал. Нередко в их спальне за опущенной шторой до поздней ночи горел свету и мне тогда казалось, что в это время ей особенно плохое и он бодрствует вместе с ней. А однажды он, видно, и вовсе не сомкнул глаз за всю ночь - огонь в том окне горел почти до самого рассвета. Не подумайте, что я всю ночь наблюдал за их окном. Просто в три часа, когда я наконец перетащился с кресла на кровать, чтобы попробовать хоть немного вздремнуть, там все еще горел свет. А когда, убедившись в тщетности своей попытки, я на рассвете прискакал на одной ноге обратно к окну, свет в той квартире еще слабо пробивался сквозь рыжеватую штору.

Спустя немного, с первыми лучами занимавшегося дня, кайма света вокруг шторы вдруг померкла, а в другой комнате штора поднялась, и я увидел, что он стоит у окна и смотрит во двор.

В руке он держал сигарету. Разглядеть ее я, конечно, не мог - я понял, что он курит, по порывистым, нервным движениям его руки, которую он то и дело подносил ко рту, и по поднимавшемуся над его головой облачку дыма "Наверное, тревожится за нее", - подумал я. Что ж, в этом нет ничего удивительного. Любой муж испытывал бы такое же чувство. Должно быть, она уснула только теперь, промучившись всю ночь напролет. А через час-два над ними, вгрызаясь в дерево, вновь завизжит пила и загремят ведра. "Это" конечно, не мое дело, - подумал я, - но ему все-таки следовало бы увезти ее оттуда. Если бы у меня была больная жена..."

Он чуть высунулся из окна и принялся внимательно осматривать задние стены домов, окружавших колодец Явора. Когда человек во что-нибудь пристально всматривается, это можно определить даже на значительной расстоянии - по тому, как он держит голову. Но его взгляд не был прикован к одному определенному месту, он медленно скользил по стенам домов, стоявших напротив моего. Когда он осмотрел их, я понял, что его взгляд теперь перейдет на мою сторону и, проделав тот же путь, вернется к исходной точке. Не дожидаясь этого, я немного отодвинулся в глубину комнаты, чтобы дать его взгляду благополучно миновать мое окно. Мне не хотелось, чтобы он заподозрил меня в подглядывании. В моей комнате было еще достаточно темно, чтобы мое "бегство" осталось незамеченным.

Когда через одну-две минуты я занял прежнюю позицию, в том окне его уже не было. Он поднял еще две шторы. Но та, что закрывала окно спальни, по-прежнему была спущена. Меня невольно заинтересовал гот странный, оценивающий взгляд, которым он обвел окружавшие двор окна. Это показалось мне странным и как-то не вязалось с его тревогой о жене. Когда человек чем-то озабочен или встревожен, он погружен в себя и его взгляд рассеянно устремлен в пространство. Когда же взгляд его всматривается в окна соседних домов, это говорит об озабоченности иного рода, об интересе, направленном на нечто вне собственного "я". Одно не очень-то сочетается с другим. Но это противоречие было настолько пустяковым, что едва ли стоило придавать ему какое-то значение. Только человек, изнывающей от полного безделья, мог обратить на это внимание.

Судя по окнам, та квартира как бы вымерла. Должно быть, он ушел или лег спать сам. Три шторы были подняты, а та, за которой скрывалась спальня, оставалась опущенной. Вскоре Сэм, мой приходящий слуга, принес завтрак и утреннюю газету, и это помогло мне убить два-три часа. И я до поры до времени выбросил из головы чужие окна.

Все утро косые лучи солнца падали на одну сторону дворового ущелья, а после полудня они осветили другую. Потом начали постепенно ускользать, покидая двор, и снова наступил вечер - ушел еще один день.

По краям прямоугольника стали зажигаться огни. Порой то там, то здесь стена, как резонатор, отражала обрывки радиопередачи: кто-то, видно, включил приемник на полную мощность. Если напрячь слух, можно было среди прочих звуков различить доносившееся издалека позвякивание посуды. Разматывалась цепь маленькие привычек, из которых складывалась жизнь обитателей этих домов. Эти привычки связывали их крепче, чем самая хитроумная смирительная рубашка, когда-либо изобретенная тюремщиком, хотя они считали себя свободными. Как и во все вечера, парочка непосед стремительно вырвалась на простор, забыв потушить свет; он примчался обратно, пощелкал выключателями, и в их квартире стало темно. Женщина уложила спать ребенка, грустно склонилась над кроваткой и, как мне казалось, в глубоком отчаянии присела к зеркалу красить губы.

Весь день в квартире четвертого этажа того дома, что стоял поперек этой длинной внутренней, "улицы", три шторы оставались поднятыми, а четвертая - спущенной. До какой-то минуты это не доходило до моего сознания - я почти не глядел в ту сторону и не думал об этом. Правда, иногда в течение дня мои глаза останавливались на тех окнах, но мысли мои были заняты другим. Только когда в крайней комнате, их кухне, на окне которой штора была поднята, вспыхнул свет, я вдруг понял, что весь день шторы оставались в прежнем положении. Тут до меня дошло, что за весь день я ни разу не видел той женщины. До этой самой минуты я вообще не заметил в их окнах никакого признака жизни.

Он пришел с улицы. Входная дверь находилась в другом конце кухни, напротив окна. На нем была шляпа, из чего я и заключил, что он только что пришел.

Он не снял шляпы. Как будто снимать ее уже было не для кого. Проведя рукой по лбу, он сдвинул ее на затылок. Я знал, что это не тот жест, которым стирают пот. Человек стирает пот горизонтальным движением - а он провел рукой по лбу снизу вверх. Скорее это движение было признаком тревоги или замешательства - если б ему было слишком жарко, он бы первым делом снял шляпу.

Она не вышла встретить его. Порвалось первое звено столь прочно сковывавшей их цепи привычек и обычаев.

Должно быть, ей так плохо, что она весь день пролежала в постели в комнате за опущенной шторой. Я продолжал наблюдать за ним. Он все еще был там, через две комнаты от нее. А я все ждал. Мое спокойствие мало-помалу сменилось удивлением, удивление - недоумением. "Странно, - подумал я, - что он не заходит к ней. Мог хотя бы подойти к порогу ее комнаты, чтобы узнать, как она себя чувствует". Впрочем, быть может, она спит и он не хочет беспокоить ее. Но тут же возникла другая мысль: откуда ему знать, что она спит, если он даже не заглянул к ней? Ведь он только что вошел в квартиру.

Он приблизился к окну и стал у подоконника, как на рассвете. Незадолго до этого Сэм унес поднос с остатками ужина, и у меня был потушен свет. Зная, что тот, у окна, не сможет разглядеть меня в комнате эркера, я не подался назад. Несколько минут он стоял неподвижно. Сейчас по его позе можно было заключить, что он чем- то озабочен. Он глядел куда-то вниз, погрузившись в раздумье.

"Он беспокоится за нее, - подумал я, - как на его месте беспокоился бы любой муж. Что может быть естественней? Но все-таки странно, почему он не подошел к ней, оставил ее одну в комнате. Если он встревожен, почему же, вернувшись домой, он даже не заглянул к ней?" Еще одна неувязка между его предполагаемым душевным состоянием и поведением.

Стоило мне об этом подумать, как снова повторилось то, что привлекло мое внимание на рассвете. Как и тогда, он настороженно поднял голову и, будто пытаясь что-то выяснить, опять начал медленно поворачивать ее, обводя взглядом полукружье окон. Я сидел не шелохнувшись, пока его что-то ищущий далекий взгляд не миновал моего окна. Движение привлекает внимание.

"Почему его так интересуют чужие окна?" - мелькнуло у меня. И почти мгновенно сработал тормоз, который не дал мне развить эту мысль: "А сам-то ты чем занимаешься?"

Я упустил из виду, что между ним и мной была существенная разница. Я ничем не был озабочен. А он, по всей видимости, был.

Снова опустились шторы. За их рыжеватыми экранами горел свет. Только за той, что все время оставалась спущенной, комната была погружена во мрак.

Время тянулось медленно. Трудно сказать, сколько его прошло - четверть часа, двадцать минут. Где-то во дворе запел сверчок. Перед уходом домой Сэм заглянул узнать, не нужно ли мне чего. Я сказал, что ничего не нужно, что все в порядке. С минуту он постоял, опустив голову. Потом с неудовольствием слегка покачал ею.

- В чем дело? - спросил я.

- Знаете, к чему он так распелся? Это мне когда-то объяснила моя старая матушка, а она за всю жизнь меня ни разу не обманула. И я не припомню случая, чтобы эта примета подвела.

- Ты о чем, о сверчке?

- Если уж эта тварь запела, значит, где-то рядом покойник.

Я отмахнулся от него.

- Но не у нас же, так что успокойся.

Он вышел, упрямо ворча:

- Но где-то неподалеку. Где-то тут. Иначе и быть не может!

Дверь за ним закрылась, и я остался в темноте один.

Стояла душная ночь, намного тяжелее предыдущей. Даже у открытого окна нечем было дышать. Я и представить себе не мог, каково ему, тому неизвестному, за спущенными шторами.

И вдруг в тот самый миг, когда праздные мысли о происходящем вот-вот готовы были осесть в каком-то определенном уголке моего сознания, выкристаллизоваться в некое подобие подозрения, шторы опять поднялись, и эти мысли улетучились, не успев привести меня к какому-либо выводу.

Он был за средним окном, в гостиной. Пиджак, рубашку он снял, остался в майке. Видно, он тоже невыносимо страдал от жары.

Вначале я никак не мог догадаться, что он делает. То, чем он занимался, заставляло его двигаться не из стороны в сторону, а по вертикали - сверху вниз. Он стоял на месте, но часто наклонялся, через неравные промежутки времени исчезая из виду; а затем он выпрямлялся, снова появляясь у меня перед глазами. Это напоминало какое-то гимнастическое упражнение, разве что в его движениях отсутствовал ритм. Иногда он подолгу оставался в согнутом положении, иногда тут же выпрямлялся; бывало и так, что он быстро наклонялся несколько раз подряд. От окна его отделял какой-то черный предмет в форме буквы V. Над подоконником виднелись только два его верхних края, и он немного заслонял подол его майки. Прежде этот предмет я там не видел и пока не мог взять в толк, что это такое.

Вдруг, впервые с тех пор, как были подняты шторы, он оставил это занятие и, обойдя вокруг V, ушел в глубину комнаты, наклонился и почти сразу же выпрямился, держа в руках нечто, напоминавшее издали кипу разноцветных флагов. Он вернулся к V-образному предмету и бросил свою ношу на его край. Потом он опять нырнул, пропав из виду, и довольно долго не показывался.

Переброшенные через V "флаги" на моих глазах начали менять цвета. У меня прекрасное зрение. Только что они были белыми, в следующее мгновение стали красными, потом синими.

И тут я все понял. Это были женские платья, и он снимал их с краев V по одному, каждый раз беря то, что лежало сверху. Вдруг все они исчезли, V снова обнажилось и почернело, а в окне возникла его фигура. Теперь я уяснил себе, что такое это и чем он занимался. Это мне подсказали платья. А он подтвердил мою догадку. Он простер руки к краям V - я увидел, как, приподнявшись, он делал какие-то движения, будто силясь притянуть их друг к другу; края V сомкнулись, и оно превратилось в клин. Потом верхняя часть тела незнакомца стала раскачиваться, и клин, отодвинувшись в сторону, исчез с моих глаз.

Он укладывал вещи своей жены в большой вертикальный сундук.

Вскоре он появился у окна кухни и немного постоял перед подоконником. Я видел, как он провел рукой по лбу, причем не один раз, а несколько, после чего потряс кистью в воздухе. Еще бы! Для такой ночи это была изнурительная работа. Затем он потянулся куда-то кверху и что-то достал. Поскольку он находился в кухне, в моем воображении, конечно, тут же возникли шкафчик и бутылка.

Немного погодя он быстрым движением поднес руку ко рту. "Именно так вели бы себя девять мужчин из десяти, упаковав сундук, - опрокинули бы рюмку-другую чего покрепче, - стараясь оправдать его, подумал я. - А если бы десятый поступил иначе, то исключительно потому, что у него под рукой не оказалось бы бутылки".

Он вернулся к окну и, став к нему боком так, что мне был виден только его сузившийся силуэт по пояс, начал снова внимательно всматриваться в темный прямоугольник окон, в большинстве которых уже погас свет. Свой круг осмотра он всегда начинал слева, с домов напротив моего.

По моему подсчету, он делал это второй раз за сегодняшний вечер. И третий за день, если вспомнить его поведение на рассвете. Я мысленно улыбнулся. Могло создаться впечатление, что у него не чиста совесть. Впрочем, скорее всего это ровно ничего не значило - просто маленькая странность, чудачество, которого он и сам в себе не замечал. У меня тоже были свои причуды. А у кого их нет...

Он прошел и глубину кухни, и это окно потемнело. Его фигура появилась в гостиной, где еще было светло. Затем погасла лампа и здесь. Меня не удивило, что, войдя в третью комнату, в спальню за спущенной шторой, он не зажег там света. Неудивительно, что он не хочет беспокоить ее, если она завтра уезжает. Этот вывод невольно напрашивался после упаковки сундука. Перед путешествием она должна хорошенько отдохнуть. Естественно, что он потихоньку скользнул в постель, не включая света.

Но зато я удивился, когда спустя немного во мраке гостиной вспыхнула спичка. Должно быть, эту ночь он решил провести там, на каком-нибудь ложе вроде дивана. К спальне он и не приблизился, даже ни разу туда не заглянул! Честно говоря, это меня озадачило. Пожалуй, его заботливость зашла уж слишком далеко.

Минут через десять в гостиной, в том же окне, вновь загорелась спичка. Ему не спалось.

Эта ночь угнетала нас обоих - любопытствующего бездельника в окне эркера и заядлого курильщика с четвертого этажа. Тишину нарушал только ни на минуту не смолкавший стрекот сверчка.

С первыми лучами солнца я был уже у окна. Но не из-за этого незнакомца. Мой матрас жег меня, точно раскаленные угли, Сэм, который пришел навести в комнате порядок, застал меня уже там.

- Эдак вы скоро напрочь развалитесь, мистер Джефф, - вот все, что он сказал

Сперва в тех окнах не было заметно никакого признака жизни. Но вскоре я увидел, как его голова вдруг откуда-то снизу вынырнула в окне гостиной, и понял, что мои предположения оправдались: он действительно провел там ночь на диване или в кресле. Теперь-то он непременно зайдет к ней узнать, как она себя чувствует, не лучше ли ей. Это было бы естественно. Насколько я мог судись, он не видел ее с позапрошлой ночи.

Но он поступил иначе. Одевшись, он пошел в противоположную сторону, на кухню, И, не присаживаясь, принялся там что-то с жадностью пожирать, хватая пищу обеими руками, вдруг он резко обернулся и поспешил туда, где, как я знал, находился вход в квартиру, словно до него донесся оттуда какой-то звук, может быть, звонок в дверь.

И верно - через секунду он вернулся обратно с двумя мужчинами в кожаных передниках - носильщиками из транспортного агентства. Я видел, как они поволокли черный клин туда, откуда только что явились. Сам он, однако, не остался безучастным зрителем. Перебегая с места на место, он прямо-таки нависал над ними, - видно, очень уж ему хотелось, чтобы все было сделано наилучшим образом.

Вскоре он появился уже один и провел рукой по лбу, будто именно он вспотел от физических усилий, а не они.

Итак, он заранее отправлял ее сундук туда, куда она уезжала. Вот и все.

Он, как это уже раз было, потянулся куда-то вверх к стене и что-то достал. И проглотил рюмку. Другую. Третью. "Но ведь теперь-то он не паковал сундук, - в некотором замешательстве подумал я. - Сундук уже с прошлой ночи стоял готовый к отправке. При чем же здесь тяжелая работа? Почему он вспотел, почему его вдруг потянуло на спиртное?"

Наконец он все-таки зашел к ней в комнату. Я видел, как он прошествовал через гостиную и исчез в спальне. Впервые за все это время там поднялась штора. Повернув голову, он огляделся. Причем, даже оттуда, где я сидел, можно было догадаться, куда он смотрит. Его взгляд не был устремлен в одну точку, как в том случае, когда смотрят на человека, а скользил по сторонам и сверху вниз, как это бывает, когда осматривают... пустую комнату.

Он шагнул назад, слегка наклонился, взмахнул руками, и на спинке кровати повис матрас с постельным бельем. Тут же за ним последовал второй.

Ее там не было.

Есть такое выражение - "замедленная реакция". В тот миг я понял, что это значит. В течение двух дней, точно летающее насекомое, выбирающее место для посадки, в моем мозгу кружилось и порхало какое-то смутное беспокойство, интуитивное подозрение - уж не знаю, как выразиться поточнее. И неоднократно, именно в ту минуту, когда это неуловимое нечто готово было приостановить свой полет и обосноваться наконец в одной определенной точке моего сознания, достаточно было какого-нибудь незначительного события, незначительного, но вместе с тем как бы доказывающего обратное - вроде поднятия штор после того, как они неестественно долго оставались опущенными, - чтобы спугнуть это нечто, вновь обрекая на бесцельное парение и тем самым лишая меня возможности распознать его сущность. Уже давно в моем сознании наметилось место соприкосновения с ускользающей мыслью. И почему-то именно теперь, едва он перекинул через спинки кроватей пустые матрасы - щелк! - и в мгновение ока все слилось воедино. А в точке этого соприкосновения выросла или, если вам угодно, расцвела уверенность в том, что там было совершено убийство.

Иными словами, мое мышление изрядно отставало от подсознания. Замедленная реакция. А теперь одно догнало другое. И в миг их слияния молнией сверкнула мысль: он что-то с ней сделал!

"Опустив глаза, я увидел, что мои пальцы, комкая ткань брюк, судорожно вцепились в коленку. Я с усилием разнял их. "Погоди минутку, не спеши, поосторожнее, - стараясь взять себя в руки, сказал я себе. - Ты же ничего не видел. Ничего не знаешь. У тебя есть только одна-единственная улика - то, что ты ее больше там не видишь".

У двери кладовой, внимательно разглядывая меня, стоял Сэм.

- Так ни кусочка и не съели. Да и лицо у вас белое, что твоя простыня, - с осуждением произнес он.

Я это чувствовал сам. Кожу на лице слегка покалывало, как это бывает, когда вдруг нарушается кровообращение.

И я сказал, впрочем, больше для того, чтобы избавиться от него и получить возможность все спокойно обдумать:

- Сэм, какой адрес того дома? Посмотри вон туда, только не очень высовывайся.

- Он вроде бы на Бенедикт-авеню.

- Это я и сам знаю. Сбегай-ка за угол и посмотри.

- А зачем это вам понадобилось? - спросил он, уходя.

- Не твое дело, - беззлобно, однако достаточно твердо сказал я, чтобы предупредить дальнейшие расспросы. Когда он уже закрывал за собой дверь, я бросил ему вслед: - Войди в подъезд и попробуй выяснить, кто живет на четвертом этаже в квартире, которая выходит окнами во двор. Да смотри не ошибись. И постарайся, чтобы тебя не застукали.

Он вышел, бормоча себе под нос что-то вроде: "Когда человек только и делает, что весь день сидит сиднем, нечего удивляться, если ему черт-те что лезет в голову..." Дверь закрылась, и я приступил к серьезному анализу виденного.

"На чем же ты строишь это чудовищное предположение? - спросил я себя. - Давай посмотрим, какими сведениями ты располагаешь всего-навсего несколько незначительных неполадок в механизме, несколько "прорывов в цепи их неизменных привычек".

1. В первую ночь там до утра горел свет.

2. Во второй вечер он вернулся домой позже, чем обычно.

3. Он не снял шляпы.

4. Она не вышла встретить его - она вообще не появлялась с того дня, когда накануне в спальне всю ночь горел свет.

5. Упаковав ее сундук, он выпил рюмку спиртного. Но на следующее утро, после того как сундук унесли, он выпил целых три.

6. Он был озабочен и встревожен. Но с таким душевным состоянием как-то не увязывался его неестественный, преувеличенный интерес к выходившим во двор окнам соседних домов.

7. Он спал в гостиной и до отправки сундука ни разу не подошел к двери в спальню.

Отлично. Если в ту первую ночь ей стало плохо и он отправил ее неизвестно куда подлечиться и отдохнуть, это автоматически исключало 1, 2, 3 и 4-й пункты. А пункты 5-й и 6-й полностью теряли свое инкриминирующее значение. Но дальше это умозаключение разбивалось вдребезги о пункт 7-й.

Если она, почувствовав себя плохо в первую ночь, сразу же уехала, почему же он не захотел провести в спальне последнюю? Что это, повышенная чувствительность? Едва ли. Две кровати в одной комнате, а в другой - только диван или неудобное кресло. Так почему же он спал именно там, если она уже уехала? Только потому, что он скучал по ней, что ему было одиноко? Взрослому мужчине такое несвойственно. Хорошо. Значит, она все еще была там.

В этот миг стройный ход моих мыслей нарушило возвращение Сэма.

- Номер того дома - пятьсот двадцать пять по Бенедикт-авеню. На четвертом этаже в квартире, что выходит окнами во двор, живут мистер и миссис Ларс Торвальд.

- Ш-ш-ш, - зашипел я и жестом приказал ему исчезнуть.

- То ему это нужно, то не нужно, - философским тоном изрек он и вернулся к исполнению своих обязанностей.

Я стал рассуждать дальше. Если прошлой ночью она еще была там, в спальне, значит, она вообще не уезжала, ведь сегодня я не видел, чтобы она уходила. Незаметно для меня она могла уехать только вчера рано утром. Заснув, я пропустил несколько часов. А сегодня я встал раньше его и, уже просидев некоторое время у окна, увидел, как он поднял голову с того дивана. Следовательно, если она на самом деле уехала, она могла это сделать только вчера на рассвете. Почему же до сегодняшнего дня он не поднимал штору в спальне, не прикасался к матрасам? И прежде всего, почему он прошлой ночью не зашел в ту комнату? Это говорило о том, что она никуда не уезжала, что она еще была там. Однако сегодня, сразу же после отправки сундука, он вошел туда, вытащил матрасы, доказав тем самым, что ее там не было.

Сразу же после отправки сундук а...

Сундук. Вот где зарыта собака.

Оглянувшись, я удостоверился, что от Сэма меня отделяет плотно закрытая дверь. Моя рука в нерешительности повисла над телефонным диском. Бойн. Вот кто сможет в этом разобраться. Он работал в полиции, в отделе по расследованию убийств. Во всяком случае, когда я видел его в последний раз. Я не хотел, чтобы на меня набросилась свора незнакомых сыщиков и полицейских. Не хотел увязнуть в этом слишком глубоко. А если возможно, вообще предпочел бы остаться в стороне. После двух-трех неудачных попыток мне удалось с ним соединиться.

- Бойн? Говорит Хел Джеффрис.

- Где ты пропадал? Я тебя уже сто лет не видел! - заорал он.

- Об этом потом. А сейчас запиши-ка имя и адрес. Ты готов? Ларе Торвальд. Бенедикт-авеню, пятьсот двадцать пять. Четвертый этаж, квартира выходит окнами во двор. Записал?

- Четвертый этаж, квартира выходит окнами во двор. Записал. А зачем это?

- Для расследования. Я уверен, что стоит тебе только сунуть туда нос, ты обнаружишь, что там было совершено убийство. Не пытайся вытянуть из меня больше - это просто мое глубокое убеждение. До настоящего времени там жили муж и жена. А теперь остался один муж. Сегодня рано утром он отправил куда-то сундук с ее вещами. Если ты найдешь хоть одного человека, который бы видел, как уезжала она сам а...

Доводы эти, высказанные вслух, да еще не кому-нибудь, а лейтенанту полиции, даже мне самому показались неубедительными.

- Да, но... - с сомнением начал было он. И тут же умолк, приняв все так, как есть. Потому что я был достоверным источником информации. Я и словом не обмолвился про свое окно. С ним я мог себе это позволить, потому что он знал меня много лет и не сомневался в моей честности. Я не желал, чтобы в такую жару в мою комнату набились полицейские ищейки, по очереди глазеющие из окна. Пусть действуют с фасада.

- Что ж, поживем - увидим, - сказал он. - Я буду держать тебя в курсе.

Я довесил трубку и в ожидании событий вернулся к своим наблюдениям. В этом спектакле мне досталось место зрителя, или, вернее, место, противоположное тому, которое занимает зритель. Я видел все как бы из-за кулис, а не со стороны зрительного зала. Я не имел возможности непосредственно следить за работой Война. Я узнаю только ее результат, если он будет.

Несколько часов прошли спокойно. Полиция, которая, как я полагаю, уже должна была приняться за дело, действовала незаметно, как ей и положено. В окнах четвертого этажа все время мелькала одинокая фигура - его никто не беспокоил. Он никуда не ушел. Не находя себе места, он слонялся по комнатам, нигде подолгу не задерживаясь, но квартиры не покидал. Я видел, как он еще раз ел - теперь уже сидя; как он брился. Он даже пробовал читать газету, но на это его уже не хватило.

Машина была пущена в ход, колесики крутились - пока еще невидимо. Шла безобидная подготовка. "Интересно, - подумал я, - остался бы он там, пронюхав об этом, или тут же попытался бы сбежать?" Впрочем, это зависело не столько от его виновности, сколько от его уверенности в собственной безопасности, уверенности в том, что ему удастся обвести их вокруг пальца. Сам я в его виновности не сомневался, иначе я никогда не решился бы на такой шаг.

В три часа раздался телефонный звонок. Это был Бонн.

- Джеффрис? Не знаю, что я сказать.

Может, ты подбросишь мне что-нибудь еще?

- А зачем? - в свою очередь спросил я.

- Я послал туда человека навести справки. Только что он доложил о результатах. Управляющий домом и кое-кто из соседей единодушно утверждают, что вчера рано утром она уехала отдыхать в деревню.

- Минуточку. А твой человек нашел кого-нибудь, кто лично видел, как она уезжала?

- Нет.

- Выходит, ты всего-навсего получил из вторых рук версию, основанную на его ничем не подтвержденном заявлении.

- Его встретили, когда, купив билет и посадив ее на поезд, он возвращался с вокзала.

- Снова голословное заявление.

- Я послал на вокзал человека, чтобы он постарался выяснить это у билетного кассира. Ведь в такой ранний час его не могли не заметить. И мы, конечно, следим за каждым его шагом. При первой же возможности мы проникнем в квартиру и произведем обыск.

Я почему-то был уверен, что и это им ничего не даст.

- От меня ты ничего больше не узнаешь. Я передал дело в твои руки. Все, что нужно, я тебе уже сообщил. Имя, адрес и мое мнение.

- Верно. Прежде я всегда высоко ценил твою наблюдательность, Джефф.

- А теперь, выходит, ты произвел переоценку?

- Нет, что ты! Просто мы пока не обнаружили ничего такого, что хоть как-то подтвердило бы это твое мнение.

- Пока вы не очень-то много сделали.

Он снова отделался той же избитой фразой:

- Что ж, поживем-увидим. Буду звонить.

Прошло еще около часа, и солнце стало клониться к западу. Я увидел, что он готовится выйти из дома. Надел шляпу, опустил руку в карман, вытащил и на минуту застыл, разглядывая ее. "Пересчитывает мелочь", - догадался я. Осознав, что после его ухода они тут же войдут в квартиру, я почему-то разволновался. Видя, как он в последний раз окидывает взглядом помещение, я со страхом подумал: Если у тебя, братец, есть что прятать, то именно сейчас нужно позаботиться об этом".

Он ушел. Квартира на какое-то время замерла в обманчивой пустоте. Даже тревожный сигнал пожарной машины не заставил бы меня оторвать взгляд от тех окон. Внезапно дверь, через которую он вышел, слегка приоткрылась, и через щель один за другим протиснулись двое. Закрыв дверь, они сразу же разделись и приступили к делу. Один занялся спальней, другой - кухней, и, начав с этих крайних точек квартиры, они стали постепенно сближаться, двигаясь навстречу друг другу. Работали они на совесть. Мне было видно, как они тщательно осматривали все сверху донизу. За гостиную они взялись уже вместе. Одному досталась одна ее половина, второму - другая.

Они успели кончить еще до того, как их предупредили об опасности. Я заключил это по их растерянным позам, когда они, выпрямившись, на минуту застыли друг против друга. Вдруг их головы как по команде резко повернулись, словно до них донесся звонок, предупреждавший о его возвращении. Они мгновенно выскользнули из квартиры.

Я не был особенно разочарован, и ждал, что кончится именно этим. Интуиция подсказывала мне, что они ничего не найдут. Ведь там уже не было сундука.

Он вошел, держа в объятиях огромный пакет из коричневой оберточной бумаги. Я внимательно следил за тем, не обнаружит ли он, что в его отсутствие там кто-то побывал. Судя по всему, он ничего не заметил.

Остаток ночи он провел дома. Иногда он прикладывался к бутылке: сидя у окна, он время от времени подносил ко рту руку, впрочем, не так уж часто. Он видно, хорошо владел собой - теперь-то ему дышалось легче - там уже не была сундука.

Наблюдая за ним сквозь ночной мрак, я продолжал размышлять: "Почему он не уходит? Если мое предположение правильно, - а в этом я не сомневался, - почему, совершив такое, он не скрылся?.." Ответ был Прост: потому что он еще не знает, что за ним следят. Он считает, что ему незачем торопиться. Исчезнуть сразу же после нее гораздо опаснее, чем еще какое-то время побыть дома.

Казалось, ночь тянется бесконечно долго. Я ждал звонка от Бойна. Он позвонил позже, чем я рассчитывал. Я в темноте снял трубку. Как раз в это время Торвальд собрался лечь спать. Выключив лампу в кухне, он перешел в гостиную и зажег свет там. Потом принялся стаскивать с себя рубашку. У меня в ухе раздавался голос Бойна, а глаза мои ни на секунду не отрывались от того, другого. Расположение сил по треугольнику.

- Алло, Джефф! Послушай" полная неудача. Мы обыскали квартиру, когда он выходил...

Я чуть было не сказал: "Знаю, я это видел", - но вовремя прикусил язык.

- ...и ровным счетом: ничего не нашли. Но... - он остановился, как бы собираясь сообщить что-то важное. Я с нетерпением ждал, что он скажет.

- Внизу, в его почтовом ящике мы нашли открытку. Выудили ее через прорезь согнутой булавкой...

- И?

- И оказалось, что это открытка от его жены, отправленная вчера с какой-то фермы. Мы списали текст: "Доехала прекрасно. Чувствую себя немного лучше. Целую. Анна".

Я сказал едва слышно, но с прежним упрямством:

- Ты считаешь, что она написала эту открытку вчера. Чем ты это докажешь? Какай дата на штемпеле?

Он возмущенно крякнул. В мой адрес, и не по поводу открытки.

- Штемпель смазан. Намок с краю, и чернила расплылись.

- Смазан полностью?

- Только год и число, - признал он. - Час и месяц видны отчетливо. Август. И восемь тридцать вечера, когда она была отправлена.

На сей раз возмущенно крякнул я.

- Август, восемь тридцать вечера - 1937, 1939 или 1942 года. И как ты докажешь, откуда она попала в этот почтовый ящик - из сумки почтальона или из недр письменного стола?

- Кончай, Джефф, - сказал он. - Ты перебарщиваешь.

Не знаю, что бы я на это ответил, если б мои глаза не были прикованы к окнам гостиной Торвальда. Скорее всего, промямлил бы нечто невразумительное. Хоть я в этом и не признался, почтовая открытка ошеломила меня, но я смотрел на Торвальда. Как только он снял рубашку, в том окне погас свет. Но он не зажегся и спальне. Где-то внизу, как бы на уровне кресла или дивана, вспыхнула спичка. В спальне стояли две свободные кровати, а он все-таки остался в другой комнате.

- Бойн, - звонким голосом произнес я, - плевать я хотел на твои открытки с того света! Я еще раз заявляю, что этот человек прикончил свою жену! Проследи сундук, который он отправил. А когда доберешься до него - открой. Я уверен, что в нем ты найдешь ее!

И я повесил трубку, не дожидаясь, Пока он сообщит, что он намерен делать дальше. Он не стал тут же перезванивать, и я заподозрил, что, несмотря на весь свой скептицизм, он все-таки намотал мои слова на ус.

Я провел у окна всю ночь, как часовой, охраняющий приговоренного к смерти. После первой вспышки спичка загоралась еще дважды, примерно с получасовым интервалом. И все. Возможно, он заснул. А может, и нет. Мне необходимо было немного поспать самому. И в пламенеющем зареве восходящего солнца и наконец сдался. Все свои дела он провернул бы под покровом ночи, не дожидаясь дневного света. В ближайшие несколько часов едва ли произойдет что-нибудь новое. Да и что ему следовало делать? Да ничего - только затаиться и ждать, пока само собой не пролетит спасительное время.

Когда Сэм разбудил меня, показалось, что я спал всего лишь пять минут, однако уже был полдень. Я раздраженно заворчал:

- Ты что, разве не заметил моей записки? Ведь я специально приколол ее на виду, чтобы ты дал мне выспаться.

- Заметить-то заметил, но тут пришел ваш старый приятель инспектор Бойн. И я подумал, что вам...

На этот раз Бойн явился собственной персоной. Он вошел в комнату вслед за Сэмом без приглашения и приветствовал меня не слишком-то сердечно.

Чтобы избавиться от Сэма, я сказал:

- Ступай разбей там на сковородку два-три Яйца.

- Джефф, куда ты гнешь, вешая на меня такое дело? - возбужденным металлическим голосом начал Бойн. - Я оказался по твоей милости в дурацком положении, рассылая во все стороны своих людей в погоне за какой-то химерой. Спасибо, что я не завяз в этом еще больше - не арестовал того парня и не учинил ему допрос.

- Выходит, ты не видишь в этом нужды? - сухо спросил я.

Взгляд, которым он смерил меня, был достаточно красноречив.

- Тебе хороню известно, что в отделе я не один. Там есть люди повыше меня, перед которыми я отчитываюсь в своих действиях. Как, по-твоему, красиво эго выглядит, когда я за счет отдела на полдня посылаю одного из своих ребят прокатиться на поезде на какой-то богом забытый полустанок...

- Значит, вы нашли сундук?

- Мы выследили его через транспортную контору, - твердым, как скала, голосом ответил он.

- И открыли?

- Мы сделали больше. Мы связались с несколькими расположенными поблизости фермами, и с одной из этих ферм миссис Торвальд приехала на станцию и открыла сундук сама, своим собственным ключом!

Мало кто удостаивался от, своего старого друга такого взгляда, какой выпал сейчас на мою долю. Уже у двери, прямой, как винтовочный ствол, он произнес:

- Забудем об этом, хорошо? Так будет лучше для нас обоих. Ты не в себе, а я подрастратил свои карманные деньги, время и терпение. Если когда-нибудь захочешь мне позвонить, с удовольствием дам тебе мой домашний телефон.

И - тррах! За ним захлопнулась дверь.

После его столь стремительного ухода мой онемевший рассудок минут десять пребывал как бы в тисках смирительной рубашки. Потом он стал судорожно высвобождаться. Провались она пропадом, эта полиция! Пусть я не могу доказать это им, зато я как-нибудь сумею доказать это самому себе. Или я прав, или ошибаюсь. Оружие Торвальд припас против них. А я нападу на него с тыла.

Я позвал Сэма.

- Куда девалась подзорная труба, которой мы пользовались в этом сезоне, когда бездельничали на яхте?

Он нашел трубу и принес мне, предварительно подышав на нее и протерев рукавом. До поры до времени я положил ее себе на колени. Взяв листок бумаги и карандаш, я написал пять слов: "Что вы с нею сделали?"

Потом запечатал листок в конверт, но не надписал его.

- А теперь ты должен кое-что сделать, да побыстрее, - сказал я Сэму. - Возьми это письмо, отправляйся в тот дом, поднимись на четвертый этаж и просунь его под дверь квартиры, что выходит окнами во двор. Ты парень проворный, во всяком случае, был таким раньше. Посмотрим, достаточно ли ты ловок, чтобы на этом не попасться. Когда потом спустишься вниз, легонько ткни пальцем в наружный звонок, чтобы привлечь внимание.

Он приоткрыл было рот.

- И не задавай никаких вопросов, понятно? Я не шучу.

Он ушел, а я стал настраивать подзорную трубу.

Через минуту я поймал его в фокус. Лицо рванулось мне навстречу, и я впервые по- настоящему увидел его. Темноволосый, но, несомненно, скандинавского происхождения. На вид он был сильным мужчиной, хоть и не очень плотным.

Прошло минут пять. Его голова резко повернулась в профиль. Наверное, только что звякнул звонок. Должно быть, записка уже там.

Повернувшись ко мне затылком, он пошел к входной двери. Труба помогла мне проследовать за ним, когда он удалился в глубину комнаты, что было раньше недоступно моему не вооруженному глазу.

Не заметив вначале конверта, он открыл дверь и выглянул на площадку. Потом закрыл ее. Нагнулся, выпрямился. Конверт уже у него. Мне было видно, как он вертит его в руках.

Отойдя от двери, он приблизился к окну. Ему казалось, что угроза таится за дверью - чем от нее дальше, тем безопаснее. Ему и в голову не приходило, что опасность подстерегает его с другой стороны.

Разорвал конверт. Читает. Господи, с какой жадностью я следил за выражением его лица! Мои глаза присосались к нему, точно пиявки. Внезапно в его лице что-то изменилось, оно расширилось, напряглось - казалось вся кожа на лице натянулась, сузив его глаза в щелочки. Смятение, ужас! Нащупав рукой стену, он оперся на нее. Потом медленно пошел обратно к двери. Я видел, как он крадучись подбирался к ней, как к чему-то живому. Он чуть приоткрыл ее, так осторожно, что со стороны этого даже не было заметно, и боязливо выглянул наружу. Прикрыв затем дверь он, пошатываясь, вернулся обратно, полностью утратив душевное равновесие от безмерного ужаса. Он рухнул на стул и потянулся за выпивкой. Теперь он уже пил прямо из горлышка. И даже с бутылкой у рта он, повернув голову, продолжал глядеть на дверь, которая так неожиданно швырнула ему в лицо его тайну.

Я опустил трубу.

Виновен! Виновен, черт побери! Будь она проклята, эта полиция!

Моя рука потянулась было к телефону, но остановилась на полпути. Что толку? Они отнесутся к моим словам с тем же недоверием. "Ты бы видел его лицо и т. д.". И мне уже слышался ответ Бойца: "Каждый будет потрясен, получив анонимное письмо, даже если в нем нет ни капли правды. В том числе и ты сам". Они сразили меня живой миссис Торвальд - по крайней мере так они думали. А я найду мертвую, чтобы доказать им, что это разные люди. Я, сидя у окна, должен предъявить им ее труп.

Но сперва этот труп мне должен предъявить Торвальд.

Прошел не один час, пока это наконец произошло. День тянулся бесконечно медленно, а я все ждал и ждал. Тем временем он метался по квартире, как посаженная в клетку пантера. Два мозга сверлила одна и та же мысль, но в моем она была перевернута с ног на голову. "Что сделать, чтобы это не раскрылось", - у него. "Как добиться, чтобы это не осталось нераскрытым", - у меня.

Я боялся, что он попытается сбежать, но, даже если у него и было такое намерение, он, видно, ждал, пока стемнеет, так что в моем распоряжении было еще какое-то время. Но возможно, он и не думал об этом и решит бежать, только если его что-нибудь спугнет, - кто знает, а вдруг ему все еще казалось, что бежать опаснее, чем остаться.

Я не обращал внимания на привычные звуки и события; бурный поток моих мыслей с силой разбивайся о препятствие, преграждавшее им путь - как заставить его выдать место, где он спрятал труп, чтобы и, в свою очередь, мог указать его полиции?

Помнится, в мое сознание просочилось неясное представление б том, что не то хозяин дома, не то агент по найму показывал будущему жильцу квартиру на шестом этаже, ту, где уже был закончен ремонт Она была расположена над квартирой Торвальда, через этаж, в той, что находилась. Между ними, еще работали. И вдруг разумеется, совершенно случайно, возникла необычная синхронность движений. Хозяин и квартиросъемщик оказались у окна гостиной на шестом этаже в то самое время, когда Торвальд стоял там же, на четвертом. Все они одновременно отправились оттуда в кухню и, пройдя за скрывшей их от меня стеной, вновь появились у окон. В этом было нечто сверхъестественное: они двигались с точностью механизмов, почти как марионетки, управляемые одной и той же веревочкой. Вероятно, такое совпадение случается не чаще, чем раз в пятьдесят лет. Они сразу же разошлись, и никогда в жизни с ними такое больше не повторится.

Но что-то в этом покоробило меня. Какая-то едва уловимая ошибка или неточность нарушила эту синхронность. Некоторое время я безуспешно пытался сообразить, в чем дело. Агент со съемщиком уже ушли, и теперь я видел только Торвальда. Моя память отказывалась восстановить картину происшедшего. Если бы этот эпизод повторился, мне могло бы помочь зрение, но этого, естественно, не случилось

И мысль об этом погрузилась в подсознание, чтобы подобно закваске перебродить там, а я вернулся к главной проблеме.

Наконец меня осенило. Было уже темно, когда я, наконец, сообразил, что мне нужно. Встревоженный поворот головы, стремительный рывок в пока неизвестную мне сторону, вот и все.

Чтобы вызвать это мгновенное движение, которым он выдаст себя, были необходимы два телефонных звонка, а в перерыве между ними - его получасовое отсутствие.

При свете спички я принялся листать телефонную книгу, пока не нашел то, что искал Торвальд, Ларс, Бенедикт авеню, 5-2114.

Я задул спичку и в темноте поднял трубку. Это напоминало телевидение. Я видел, что делалось там, куда я звонил, только изображение шло ко мне не по проводам, а напрямую - из окна в окно.

- Алло? - хрипло произнес он.

"Как странно, - подумал я. - Уже три дня я обвиняю его в убийстве и только теперь впервые слышу его голос".

Я не стал изменять свой собственный. В конце концов ведь мы никогда не встречались.

- Вы получили мою записку, - сказал я.

- Кто говорит? - настороженно спросил он.

- Тот, кто все знает.

- Что знает? - увильнул он.

- То, что знаете вы. Вы и я, только мы с вами.

Он прекрасно держал себя в руках. Я не услышал ни звука. Но он не подозревал, что уязвим с другой стороны. Я укрепил подзорную трубу на нужной высоте с помощью двух толстых книг, положенных на подоконник и увидел, как он рванул ворот рубашки, словно тот невыносимо сдавил ему шею. Потом прикрыл глаза рукой, как закрываются от слепящего света.

Его голос твердо произнес:

- Я не понимаю, о чем вы говорите.

- Как это о чем? О бизнесе, конечно. Ведь я на этом кое-что заработаю, верно? Чтобы это не поползло дальше.

Мне не хотелось, чтобы он догадался о роли окон. Пока что они мне были нужны - и сейчас больше, чем когда либо.

- Позапрошлой ночью вы допустили маленькую оплошность со своей дверью. Хотя, может быть, ее приоткрыл сквозняк, не знаю.

Удар попал в самую точку. Провод донес до меня судорожный вздох.

- Вы ничего не видели. Там нечего было видеть.

- Дело ваше. Только зачем мне идти в полицию? - Я слегка кашлянул. - Ведь я за это ничего не получу.

- О, - вырвалось у него. И в этом возгласе прозвучало некоторое облегчение. - Вы хотите со мной встретиться? Я вас правильно понял?

- Да, вроде бы лучше и не придумаешь. Сколько вы можете захватить с собой?

- У меня здесь только долларов семьдесят.

- Сойдет, остальное можно потом. Вы знаете, где находится Лейксайд-парк? Я сейчас неподалеку от него. Может, там и встретимся? - На это требовалось примерно полчаса. Пятнадцать минут туда, пятнадцать обратно. - У входа в парк есть маленький павильон.

- А сколько вас? - предусмотрительно спросил он.

- Только один я. Это выгодно - держать язык за зубами. Ни с кем не нужно делиться.

Видно, это ему тоже понравилось.

- Я сию минуту выхожу, - сказал он. - Все-таки не мешает узнать, о чем речь.

Никогда я так пристально не следил за ним, как теперь, когда он повесил трубку. Он тут же шмыгнул в крайнюю комнату, в спальню, к которой последнее время даже не приближался. Скрылся в стенном шкафу и через минуту появился снова. Видно, он что-то достал из какого-то тайника, которого не заметили даже сыщики. Еще до того, как этот предмет исчез под его пиджаком, по движению его руки, как бы качнувшей насос, я понял, что это такое. Пистолет!

"Мне повезло, - подумал я, - что я не жду сейчас в Лейксайд-парке свои семьдесят долларов".

Свет в комнате погас, и он отправился в путь.

Я позвал Сэма.

- Я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал, но это связано с некоторой опасностью. А если по честному, это здорово опасно. Ты можешь сломать ногу или получить пулю и даже попасть в полицию. Мы с тобой не расставались десять лет, и я никогда не обратился бы к тебе с подобной просьбой, если бы мог сделать это сам. Но я не могу, а сделать это необходимо. Выйди с черного хода, - продолжал я, - перелезь загородку и попробуй по пожарной лестнице забраться в ту квартиру на четвертом этаже. Одно окно там не заперто.

- Что я должен там искать?

- Ничего. - "Какой в этом смысл, раз в квартире уже побывали сыщики?" - Там три комнаты. Во всех трех ты должен чуть-чуть нарушить порядок - пусть будет видно, что туда кто-то заходил. Загни края всех ковров, чуточку сдвинь с места все стулья и стол, открой дверцы стенного шкафа. Только смотри ничего не пропусти. И не спускай глаз вот с этого. - Я снял часы и надел ему на руку. - В твоем распоряжении двадцать пять минут. Если ты в них уложишься, с тобой ничего не случится. Когда увидишь, что время истекло, сматывай удочки, да побыстрей.

- Опять по пожарной лестнице?

- Нет.

В таком возбужденном состоянии Торвальд не вспомнит, закрыл ли он, уходя, окна. А меня вовсе не устраивало, чтобы он понял, что опасность грозит со стороны моих окон.

- Запри окно покрепче, выйди в дверь и беги со всех ног по парадной лестнице.

- Хорошего же вы себе нашли дурака, - сказал он печально, но все-таки ушел.

Он вышел во двор с черного хода и перелез через загородку. Если бы в одном из окон кто-нибудь поднял по этому поводу шум, я вступился бы за него, объяснив, что он там внизу что-то ищет по моей просьбе. Но все обошлось благополучно. Для человека его возраста он отлично преодолел все препятствия. Ведь он не так уж молод. Взять хотя бы эту пожарную лестницу - ее нижний конец находился довольно высоко от земли, а он все-таки ухитрился взобраться на нее, встав на какой-то предмет. Очутившись в квартире, он зажег свет и принялся за работу.

Я следил за тем, что он делает. Сейчас я уже ничем не мог ему помочь. Даже Торвальд вправе его пристрелить - ведь это незаконное вторжение. Как и прежде, мое место было за кулисами. Я был лишен возможности посторожить его с другой стороны. А без охраны, не обошлись даже сыщики.

Он, видно, делал все с большим напряжением. А я, следя за его действиями, был напряжен вдвойне. Двадцать пять минут тянулись как все пятьдесят. Наконец он подошел к окну и тщательно заложил щеколду. Свет погас - его уже там не было.

Вскоре я услышал, как он отпирает ключом дверь, и, когда он вошел ко мне, сразу же предупредил его:

- Не зажигай здесь свет. Иди приготовь себе праздничный двойной пунш из виски. Вряд ли твое лицо будет когда-нибудь белее, чем сейчас.

Торвальд вернулся через двадцать девять минут после своего ухода в Лейксайд- парк. Я позвонил вторично, прежде чем он успел заметить беспорядок. Уловить этот момент было не так просто, и, сняв трубку, я снова и снова набирал номер, сразу же после этого нажимая на рычаг. Он вошел, когда я набирал цифру 2 из 5-21 Ц, - так что я попал вовремя. Звонок там раздался, когда его рука еще была на выключателе. Этот звонок уже должен был дать какие-то результаты.

- Вам следовало принести деньги, а не пистолет, поэтому я не подошел к вам. - Я увидел, как он вздрогнул. Окно по-прежнему должно было оставаться вне подозрения. - Я заметил, как, выйдя на улицу, вы похлопали себя по пиджаку. - Вполне возможно, что ничего подобного и не было, но теперь он уже не вспомнит, как было на самом деле. Обычно так поступают те, кто не привык носить при себе оружие. - Тем хуже для вас, что вы прогулялись впустую. Между прочим, в ваше отсутствие я не терял зря времени. Теперь я знаю больше, чем раньше. - Это уже было важно. Я неотрывно смотрел в трубу, буквально просвечивая его взглядом. - Я обнаружил, где... это находится. Вы понимаете, что я имею в виду. Теперь я знаю, куда вы... это спрятали. Я заходил в квартиру, когда вас не было.

Ни слова. Только учащенное дыхание.

- Вы мне не верите? Оглянитесь. Положите трубку и посмотрите сами. Я нашел...

Он положил трубку, направился к двери гостиной и, коснувшись выключателя, зажег свет. Окинул комнату одним внимательным всеохватывающим взглядом, в котором и намека не было на повышенный интерес к какому-нибудь определенному месту, который вообще ни на чем не задержался.

Мрачно улыбаясь, он вернулся телефону.

Тихо, со злорадным удовлетворением он произнес всего два слова:

- Вы лжете.

Я увидел, как он положил трубку на рычаг и снял с нее руку. На своем конце я сделал то же самое.

Испытание потерпело неудачу. Но все-таки кое-что оно мне дало, Он не выдал местонахождения трупа, на что я надеялся. Однако фраза "Вы лжете" подразумевала, что труп спрятан именно там, где-то неподалеку от него, где-то в доме. В таком надежном месте, что ему незачем беспокоиться, незачем даже проверять сохранность тайника.

Таким образом, это поражение принесло мне хоть бесплодную, ни своего рода победу. Впрочем, для меня она не стоила и выеденного яйца.

Торвальд стоял ко мне спиной, и я не видел, что он делает. Я знал, что телефон находится где-то впереди него, но мне казалось, что он, задумавшись, остановился около аппарата случайно. Он слегка наклонил голову - это все, что я мог разглядеть. Я не заметил, двигался ли его локоть. А если двигался его указательный палец, увидеть это было невозможно.

Он простоял так одну-две минуты и наконец отошел в сторону. В комнате погас свет; больше я его не видел. Он даже не решался, как бывало, зажечь в темноте спичку.

Поскольку мои мысли уже не отвлекала необходимость следить за ним, я направил их по иному руслу и постарался восстановить в памяти кое-что другое - то встревожившее меня нарушение синхронности движений, которое я заметил сегодня днем, когда агент по найму или домовладелец одновременно с Торвальдом перешли от одного окна к другому. Наиболее отчетливо я мог вспомнить только следующее: это напоминало ощущение, которое возникает, когда смотришь на какой-нибудь движущийся предмет сквозь скверное оконное стекло, дефект которого на секунду искажает очертания предмета. Однако тут дело обстояло иначе. Окна были раскрыты и между теми людьми и мной не было никаких стекол. И я тогда не смотрел в подзорную трубу.

Раздался телефонный звонок. Это Войн, подумал я. Кроме него в такой час звонить некому. Быть может, он вспомнил, как на меня набросился... Я беспечно сказал "Алло", не изменив голоса.

Никакого ответа.

- Алло? Алло? Алло? - Я продолжая демонстрировать тембр своего голоса.

Ни звука.

Наконец я повесил трубку. В той квартире по-прежнему было темно.

Перед тем как уйти на ночь, ко мне заглянул Сэм. После бодрящего возлияния у него немного заплетался язык. Он промычал что-то вроде: "Я п-пошел, а?" Я слышал это лишь краем уха. В тот миг я думал только о том, на какой бы еще крючок подцепить Торвальда, чтобы он наконец выдал мне свой тайник. И я махнув рукой, рассеянно отпустил Сэма.

Слегка пошатываясь, он спустился по лестнице на первый этаж, и вскоре я услышал, как за ним закрылась входная дверь. Бедняга Сэм, не очень-то он привык к спиртному. Итак, я остался в доме один, со свободой передвижения в пределах кресло - кровать.

Внезапно в той квартире на секунду снова зажегся, свет. Он ему для чего-то понадобился - скорей всего, чтобы найти какую-то вещь, которую он сперва напрасно пытался отыскать в темноте, но в конце концов понял, что без света ему не обойтись. Он нашел это почти мгновенно и сразу же метнулся обратно к выключателю. Обернувшись, он бросил взгляд во двор. Он не подошел к окну, а просто быстро посмотрел в ту сторону.

В этом взгляде меня поразило нечто новое, отличавшее его от тех, что я наблюдал раньше. Если можно дать определение такому переменчивому явлению, как взгляд, то я назвал бы этот взгляд прицельным. То не был рассеянный, блуждающей взгляд - он был направлен в определенную точку. Торвальд не осматривал двор, не обводил глазами дома напротив, чтобы постепенно перевести их направо, на заднюю стену моего дома. Этот взгляд сразу отыскал мое окно. И исчез. Погас свет, и сгинул во мраке сам Торвальд.

Порой явления воспринимаются только нашими органами чувств, без участия сознания, которое не вникает и их истинный смысл. Мои глаза видели тот взгляд. Мое сознание отказалось выплавить из увиденного правильное умозаключение. "Он ничего не значит, этот взгляд, - подумал я. - Всего лишь случайный выстрел, который неожиданно попал в центр мишени".

Замедленная реакция. Безмолвный телефонный звонок. Чтобы узнать голос? И вслед за этим напряженная темнота, в которой мы оба могли играть в одну и ту же игру - украдкой, невидимые друг для друга, вглядываться в квадраты окон противника. Недавняя вспышка света - стратегическая ошибка, но он не мог поступить иначе. Его прощальный взгляд, излучавший лютую злобу. Все эти факты осели на дно, не растворившись. Мои глаза сделали свое дело, это сплоховал мой мозг - вернее. Он запоздал с выводом.

В знакомом прямоугольнике, образованном задними стенами домов, было очень тихо. Тишина словно затаила дыхание. И вдруг в нее вторгся возникший из ниоткуда звук. Молчание ночи пронзила характерная трель сверчка. Я вспомнил о примете Сэма, которая, по его словам, всегда сбывалась. Если это так, плохи дела у кого-то в одном из этих дремлющих вокруг домов...

Сэм ушел каких-нибудь десять минут назад. А теперь он вернулся, видно, что-то забыл. И все из-за этой выпивки. Может быть, шляпу, а может, даже ключ от своей лачуги на окраине. Он знал, что я не могу сойти вниз и впустить его, поэтому старался открыть дверь без шума, наверное, думая, что я уже заснул. Снизу до меня доносилась лишь слабая возня у замка входной двери. Это был один из тех старомодных домов с крыльцом и незапиравшейся наружной дверью, створки которой свободно хлопали всю ночь; затем шел тесный вестибюль и наконец еще одна дверь, которая открывалась простым ключом. От алкоголя его рука несколько утратила твердость - впрочем, он и раньше иногда открывал этот замок не сразу. С помощью спички он нашел бы скважину быстрее, но ведь Сэм не курит. Вряд ли у него при себе есть спички.

Теперь звук прекратился. Должно быть, он махнул на это рукой, на это неизвестное мне дело, отложив его до завтра. В дом он не вошел - мне слишком хорошо был знаком тот грохот, с которым за ним обычно захлопывалась предоставленная самой себе дверь; сейчас же я не услышал ничего похожего на стук.

И вдруг меня осенило. Почему именно в этот миг - я не знаю. Дело тут в неких таинственных процессах моего сознания. Это вспыхнуло, как порох, к которому после долгого путешествия по шнуру наконец подобрался огонь. Вышвырнуло из моей головы все мысли о Сэме, о входной двери, обо всем. Притаившись, это выжидало там с сегодняшнего послеполудня и только сейчас... Еще одна замедленная реакция. Будь она трижды проклята.

Оба они, агент по найму и Торвальд, одновременно отошли от окон гостиных. Слепой промежуток стены, и вот они вновь появилась у окон кухонь, как прежде, один над другим. И как раз тогда возникла обеспокоившая меня помеха, ошибка или еще что- то. Человеческий глаз вполне заслуживает доверия. Был нарушен не ритм их движения, а их параллельность, или как там это называется. Отклонение шло по вертикали, а не по горизонтали. Получился как бы "прыжок вверх".

...Наконец-то. Теперь я знал все. И не мог ждать. Слишком уж это было здорово. Им нужен труп? Пожалуйста.

Как бы он ни был обижен, Бойну теперь не отвертеться от разговора со мной. Не теряя времени, я набрал в темноте номер его полицейского участка, отыскивая на ощупь отверстия диска. Он поворачивался почти бесшумно, только слегка пощелкивал. Даже тише, чем тот сверчок...

- Он давно ушел домой, - сказал дежурный сержант.

Я не мог ждать.

- Ладно, тогда дайте мне его домашний телефон.

Он на минуту отошел, потом вернулся.

- Трафальгар, - произнес он. И ничего больше.

- Что? Трафальгар, а дальше?

Молчание.

- Алло? Алло? - я постучал по аппарату. - Телефонистка, меня прервали. Соедините меня с тем же номером.

Она тоже не отозвалась.

Меня не прервали. Был перерезан мой провод. Это произошло внезапно, как раз посреди... - А так перерезать его можно было только где-то здесь, в доме. Снаружи он уходил под землю.

Замедленная реакция. Теперь уже последняя, фатальная, слишком запоздалая. Безмолвный телефонный звонок. Взгляд оттуда, безошибочно попавший в цель. "Сэм", пытавшийся незадолго до этого вернуться.

Смерть была где-то здесь, рядом со мной, в доме. А я не мог двигаться, не мог встать с этого кресла. Если бы мне и удалось сейчас связаться с Бойном, все равно уже слишком поздно. Я мог бы, конечно, крикнуть во двор в расчете на спящих за всеми этими окнами соседей. Мой крик заставил бы их броситься к окнам. Но он не мог заставить их вовремя примчаться сюда. Когда они сообразят, из какого дома этот крик доносится, он уже смолкнет, все будет кончено. Я не открыл рта. Не потому, что я такой храбрый, а просто, судя по всему, это было бесполезно.

Через минуту он будет здесь. Наверное, он уже на лестнице, хотя я и не слышал его шагов. Ни малейшего скрипа. Скрип был бы очень кстати - указал бы, где он сейчас находится. А так я был словно заперт в темном помещении наедине с бесшумно извивающейся коброй.

У меня в комнате не было никакого оружия. На стене висела полка с книгами - я до них мог в темноте дотянуться. Я, который никогда не читал. Книги бывшего хозяина квартиры. Над ними возвышался бюст не то Руссо, не то Монтескье - я так и не мог окончательно решить, чей именно. Чудовищное изделие из неглазурованной глины, но и оно появилось здесь еще до меня.

Не вставая с кресла и изогнувшись всем телом, я потянулся кверху и отчаянным усилием попытался схватить его. Дважды мои пальцы соскальзывали с бюста, с третьего захода я покачнул его, а в результата четвертой попытки он очутился внизу, у меня на коленях, вдавив меня в кресло. Подо мной на сиденье лежал плед. В такую погоду я не прикрывал себе ноги. Я использовал его как подушку, чтобы сделать сиденье помягче. Рывками вытащив его из-под себя, я завернулся в него, как индеец в одеяло. Скорчившись, я забился поглубже в кресло, но моя голова и одно плечо оказались снаружи, за подлокотником - между креслом и стеной. Я поставил бюст на свое другое плечо, где, ненадежно балансируя, он должен был изображать вторую голову, по уши закутанную в плед. Я надеялся, что сзади, в темноте, его можно будет принять за...

Я громко захрапел, как человек, спящий тяжелым сном в сидячем положении. Это было не так уж сложно, от напряжения я все равно дышал с трудом.

Он необыкновенно искусно умел обращаться с дверными ручками, петлями и прочим. Я так и не услышал, когда открылась дверь, а ведь она была прямо за моей спиной. Меня коснулось лишь слабое дуновение воздуха. Я ощутил это кожей головы - настоящей, - которая у корней волос взмокла от пота.

Если это будет нож или удар по голове моя хитрость подарит мне еще один шанс, и я знал, что это самое большее, на что я мог рассчитывать. Руки и плечи у меня достаточно сильны. После первого удара я медвежьей хваткой прижал бы его к себе и сломал бы ему шею или ключицу. Если же в ход пойдет пистолет, в конце концов он со мною все-таки разделается. Разница в каких-нибудь несколько секунд. Я знал, что у него есть пистолет, из которого он собирался пристрелить меня на улице, у Лейксайд-парка. Я надеялся, что здесь, в доме, чтобы обеспечить себе более спокойное бегство...

Вот оно!

Вспышка выстрела, словно трепещущая слабая молния, на секунду озарила комнату, до этого совершенно темную. Бюст на моем плече подпрыгнул и разлетелся на куски.

Мне вдруг показалось, что он в бессильной ярости затопал ногами. Но когда я увидел, как в поисках пути к бегству он промчался мимо меня и перегнулся через подоконник, этот топот переместился вниз, в глубину дома, и превратился в бешеный стук кулаков и ног по входной двери. Однако он вполне успел бы раз пять меня прикончить.

Я втиснул свое тело в узкую щель между подлокотником и стеной, но мои ноги, голова и плечо по-прежнему торчали кверху.

Он мгновенно обернулся и выстрелил в упор с такого близкого расстояния, что мне в глаза точно ударили прямые лучи восходящего солнца. Я ничего не почувствовал... Он промахнулся.

- Ах ты!.. - хрипло вырвалось у него. Наверное, это были его последние слова. Остаток своей жизни он провел в непрерывном движении, без текста.

Он перемахнул через подоконник и рухнул во двор. Прыжок со второго этажа. Уцелел он только потому, что приземлился на узкую полоску дерна. Я перелез через подлокотник кресла и всем телом упал вперед, на подоконник, едва не разбив себе подбородок.

Передвигался он невероятно быстро. Побежишь, когда от этого зависит твоя жизнь. Через первую загородку он перевалился. Вторую взял с разбегу, как кошка, соединив в прыжке руки и ноги. Теперь он уже был во дворике своего собственного дома. Он взобрался на что-то, как раньше Сэм... За этим последовал молниеносный взлет по лестнице, с быстрыми штопорными поворотами на каждой площадке. Сэм, когда был там, запер все окна, но Торвальд, вернувшись домой, открыл одно из них, чтобы проветрить комнату. Теперь вся его жизнь зависела от этого случайного машинального поступка.

Второй этаж. Третий. На следующем - уже его собственные окна. Вот он добрался до одного из них. Но там что-то не сладилось. Он отпрянул от своих окон и, совершив еще один виток, ринулся на следующий, пятый этаж. Во мраке одного из его окон что-то блеснуло, и в прямоугольном пространстве между домами, как большой барабан, грохнул выстрел.

Он миновал пятый этаж, шестой и достиг крыши. Это заняло не больше секунды. Ого, как же он любит жизнь! Парни, притаившиеся в его окнах, не могли оттуда стрелять в него - он находился как раз над их головами, по прямой линии, и, разделяй их, густо переплелись марши пожарной лестницы.

Я был слишком поглощен им, чтобы следить за тем, что происходит вокруг меня. Неожиданно рядом со мной возник Бойн - он целился из пистолета. Я услышал, как он пробормотал:

- Как-то даже неловко стрелять, ведь ему придется лететь с такой высоты!

Там, наверху, он балансировал на парапете крыши, и прямо над ним сверкала звезда. Несчастливая звезда. Он задержался на лишнюю минуту, пытаясь убить меня раньше, чем убьют его. А может, он знал, что все равно уже мертв!

Высоко в небе щелкнул выстрел, на нас посыпались осколки оконного стекла, и за моей спиной треснула одна из книг.

Бойн уже не заикался о том, как ему неловко стрелять. Мое лицо было прижато к его руке. При отдаче его локоть двинул мне по зубам. Я продул в дыму просвет, чтобы увидеть, как он падает.

Это было страшное зрелище. С минуту он стоял там, на парапете. Потом выпустил из руки пистолет, как бы говоря: "Больше он мне не понадобится". И отправился вслед за ним. Он падал по такой широкой дуге, что даже не задел пожарной лестницы. Приземлился он где-то далеко и ударился о доску, торчавшую из невидимого нам штабеля. Она подбросила его тело вверх, как в цирковом номере. Потом он упал вторично - теперь уже навсегда. И все кончилось.

- Я понял, где это, - сказал я Бойну. - Хоть и с запозданием. Квартира на пятом этаже, над ним, та, где идет ремонт. Уровень цементного пола в кухнях выше, чем в других комнатах. Они хотели с минимальными затратами выполнить противопожарные правила и заодно слегка опустить пол в гостиной. Советую тебе разломать там пол в кухне...

Он сразу же отправился туда через черный ход, чтобы сэкономить время. В той квартире на пятом этаже еще не включили электричество, и им пришлось воспользоваться карманными фонарями. Управились они быстро, стоило только начать. Примерно через полчаса он подошел к окну и помахал мне рукой, что означало "да".

Вернулся он только к восьми часам утра, когда они уже привели все в порядок и увезли их. Их обоих - свежий труп и труп, давно окоченевший. Он сказал:

- Джефф беру свои слова назад. Тот безмозглый кретин, которого я послал за сундуком... Хотя в общем-то он не виноват. Виноват я сам. Ему было приказало проверить содержимое сундука, а не приметы женщины. Вернувшись, он в общих чертах описал ее не вдаваясь в подробности. Я иду домой, ложусь в постель, и вдруг - хлоп! - что-то щелкает в моем мозгу: один из жильцов, которого я допрашивал два дня назад, сообщил ряд существенных деталей, не совпадавший в некоторых пунктах с тем, как мой агент описал эту женщину. Вот и докажи теперь, что я не болван!

- В этом проклятом деле со мной все время происходило то же самое, - признался я, чтобы утешите его. - Я называю это замедленной реакцией. Она чуть не стоила мне жизни.

- Но я же офицер полиции.

- Поэтому у тебя мозги сработали быстрее?

- Конечно, Мы пошли туда, чтобы забрать его и допросить. Увидев, что его нет дома, я оставил там ребят, а сам решил зайти к тебе, чтобы выяснить отношения. Как же ты догадался, что она замурована в цементном полу?

Я рассказал ему о нарушенной синхронности.

- В окне кухни агент по найму показался мне выше Торвальда, выше, чем минуту назад, когда они оба стояли у окон гостиных. Это не секрет? конечно, что в кухнях делали приподнятые цементные полы, которые затем покрывали сверху линолеумом. Но это натолкнуло на новую мысль. Поскольку ремонт шестого этажа был закончен раньше, ему пришлось использовать пятый. Вот моя версия: она долгие годы болела, а он сидел без работы, и ему надоело и то и другое. Поговори с той, со второй...

- Она будет здесь сегодня к вечеру, ее уже везут сюда под конвоем.

- Возможно, он застраховал жену на все деньги, которые ему удалось раздобыть, и потом начал давать ей яд в малых дозах, стараясь не оставите никаких следов. Мне кажется - учти, однако, что это опять-таки лишь мое предположение, - что она обнаружила это в ту ночь, когда там до утра горел свет. Как-то догадалась или же застигла его с поличным. Он потерял голову и совершил то, чего всячески пытался избежать - убил ее, применив силу: задушил или ударил по голове. Нужно было с ходу придумать, что делать дальше. Обстоятельства благоприятствовали ему. Вспомнив о верхней квартире, он поднялся туда и осмотрел ее. Там только что кончили наращивать пол в кухне, цемент еще не успел затвердеть, и вокруг было много материала. Он выдолбил в полу яму, достаточно большую, чтобы вместить ее тело, положил ее туда, замешал свежий цемент и замуровал ее, возможно даже на один-два дюйма повысив уровень пола, чтобы получше спрятать ее. Вечный гроб без всякого запаха. На следующий день вернулись рабочие и, ничего не заметив, положили поверх этого линолеум. Он и цемент-то, наверное, заравнивал их мастерком. Потом он, не мешкая, отправил в деревню свою сообщницу с ключом от сундука - примерно в то же место, где отдыхала несколько лет назад его жена, но на другую ферму, где эту женщину не могли бы признать. Послал вслед за ней сундук и бросил в свой ящик старую почтовую открытку с расплывшейся датой. Не исключено, что через одну-две недели она бы "покончила с собой", как Анна Торвальд, доведенная до отчаяния болезнью. Написав ему прощальную записку и оставив свою одежду на берегу какого-нибудь глубокого водоема. Это было рискованно, но, возможно, им все-таки удалось бы получить страховую премию.

В девять Бойн и все остальные ушли. Я остался в кресле, слишком возбужденный, чтобы заснуть. Появился Сэм и сообщил:

- Тут к вам док Престон.

Док вошел, потирая по своему обыкновению руки.

- Пора, пожалуй, снять с вашей ноги этот гипс. Представляю, как вам осточертело сидеть целыми днями без дела.

Авторы от А до Я

А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Э Ю Я