Песах Амнуэль. Туда и обратно
Когда я скончался, было пять часов утра - время, мягко говоря, не очень удобное. Я лежал в палате один и неожиданно почувствовал, что вот-вот воспарю. А хорошо бы, - подумал я, - избавиться, наконец, от боли, которую стоически терпел последний месяц. Мое желание тут же исполнилось, и я воспарил.
Я взлетел под потолок и обнаружил с удивлением, что тело мое за мной не последовало - оно продолжало лежать на кровати и глядело на меня как вратарь на мяч. Не хочешь парить, и не надо, - с пренебрежением подумал я и услышал чьи-то громкие голоса, которые звали меня куда-то в даль светлую.
Я хотел было нажать на кнопку возле кровати, чтобы врачи пришли и унесли это, не нужное мне больше, тело, но обнаружил, что способен только хотеть, не умея даже плюнуть на лысину главного врача.
Ну и ладно, - подумал я, отправляясь в путь по длинному темному туннелю, в конце которого, на расстоянии, по-моему, километров трехсот, горел яркий фонарь. В туннеле было прохладно, кто-то что-то зачем-то кому-то пел, а слов было не разобрать, и скоро мне стало скучно. Я летел и думал о том, какое занятие придумать себе в этой новой для меня послежизни. Будучи в материальном теле, я занимался политикой. Смею вас уверить, я был неплохим политиком. Да вы меня наверняка знаете - я ведь был членом кнессета от партии Труда во время каденции 2012-2016 годов. Именно я, а не Дуду Шахор, которому молва приписала этот поступок, предложил в свое время проверять олим из России на генетическую чистоту. И я полагаю, что был прав, потому что...
Нет, меня каждый раз заносит, когда речь заходит об этом законе. Я ведь не о нем хотел рассказать. Так вот, я летел в туннеле и думал, что нужно будет сразу по прибытии на место ознакомиться с политическими приоритетами и выбрать ту партию, линия которой окажется наиболее подходящей. В конце концов, если где-то собрались хотя бы три человека, они непременно создадут партию. Даже если эти люди - покойники. И даже, если они вообще уже не люди, а нематериальные души.
С такой мыслью я и вылетел из темной трубы на яркий свет, где был встречен родителями, которых сразу и не узнал, потому что был занят своими мыслями.
- Ах, Арон, - сказала мама. - Вот мы и опять вместе. Теперь уж навсегда.
Но моих стариков мгновенно оттеснил в сторону здоровенный детина, контуры которого слабо мерцали.
- Имя, - сказал детина, - и причина смерти. И быстро, у меня еще много заказов.
- Арон Бухмейстер, - сказал я, - член кнессета.
- Член кнессета, - объявил детина, - это не болезнь, и от этого не умирают. Не зли меня, а то останешься незарегистрированным.
- И что? - спросил я. - Тогда я не смогу найти здесь работу?
Детина смерил меня с ног до головы пренебрежительным взглядом и сказал:
- Ты еще и работать здесь собрался? Ну-ка, быстрее, а то я запишу тебя по графе "легочная чума".
- Арончик, - сказал отец, - ты все такой же, все споришь. Пусть он тебя зарегистрирует, он же на работе.
- Обширный инфаркт миокарда, - сказал я, - полученный из-за того, что этот осел Моше Вакнин внес законопроект о налогообложении членов кнессета.
- Инфаркт, - пожал плечами детина. - И я еще тут с ним время теряю. Восьмой уровень.
- А нельзя ли, - льстиво начала мама, - чтобы мы вместе влачили... На третьем.
- Нет, - сказал детина и растаял, будто его и не было.
- Ну вот, - вздохнул отец, - опять расстаемся. Ты вот что, сынок, как прибудешь к себе на восьмой, сразу подавай прошение о воссоединении душ. Или нас к тебе, или тебя к нам...
- Непременно, - сказал я, думая о том, что воссоединение с дорогими родителями станет последним делом, которым я займусь на этом свете.
Черные трубы тут, видимо, использовались как лифты. Я так решил, потому что именно по такой трубе отправился в путь на свой восьмой уровень. На этот раз свет в конце туннеля был не таким ярким и, к тому же, мерцал. А музыкальное сопровождение больше напоминало знакомые выкрики с места депутата Хаима Кугеля от партии Мапай. Мне даже показалось, что я различил его знаменитое "Чтоб ты так голосовал, как я неправ!" Но это, естественно, был сугубо акустический эффект, ибо Хаим был здоров как бык и выпады в свой адрес воспринимал с восторгом, поскольку это давало ему повод разразиться в адрес оппонента воинственной речью.
Когда я вылетел из трубы на пресловутом восьмом уровне, то оказался висящим без всякой опоры в бездонной пустоте. Не было черноты неба, чего я боялся больше всего. Все кругом светилось слабым розоватым сиянием, и в этом рассеянном свете я не сразу разглядел две души, которые ожидали моего прибытия. В одной душе я сразу признал великого Бен-Гуриона, а вторая показалась мне личностью не очень приятной наружности, но с богатым внутренним миром, который просвечивал сквозь полупрозрачную душевную оболочку.
- Дизраэли, - сказала эта душа, а Бен-Гурион добавил:
- Это хорошо, Арон, что ты помер. А то у нас в еврейском лобби был явный недобор. Теперь мы сможем провести, наконец, свой законопроект об индексации.
И я почувствовал, что возрождаюсь к новой жизни!
На восьмом уровне обитали политики всех времен и народов. Сразу после прибытия меня познакомили с каждым - здесь, в духовном мире, это оказалось нетрудно, и я мгновенно запомнил имена ста тринадцати миллионов шестисот пятидесяти тысяч душ. Я удивился тому, что за время существования человечества на планете было столько профессиональных политиков, но Бен-Гурион сказал, что на самом деле их было даже больше, но многих сейчас нет, поскольку они находятся в командировках на земле.
- Как это? - спросил я, тут же начав рассчитывать, как смогу использовать свое влияние в кнессете, если и меня пошлют в командировку.
- Очередное воплощение, - объяснил Бен-Гурион. - И не радуйся, Арон, воплощения выбирает модулятор случайных чисел, и тебе может достаться какая-нибудь дама с гнусным характером, и будешь ты в ней мучиться девяносто лет, потому что такие создания живут долго и нудно.
- Послушай, - сказал я, задав, наконец, вопрос, который мучил меня с момента прибытия. - Где мы - в раю или в аду?
- Да считай как хочешь, - отмахнулся Бен-Гурион, - какое это имеет значение? Если желаешь, чтобы жизнь твоя была раем, дружи со всеми и всем потакай. А если будешь постоянно спорить и наживать себе врагов, то можешь считать, что попал в ад.
- А какая здесь политическая система?
- Демократия, - поморщился Бен-Гурион.
- А еврейская община есть? - продолжал допытываться я. - Я понимаю, что здесь не может быть Израиля, потому что нет Иордана и не было Второго храма. Но евреи-то за тысячи лет прибыли сюда в больших количествах!
- Это да, - с гордостью за свой народ сказал Бен-Гурион. - У нас тут восемнадцать еврейских общин сефардского направления, четырнадцать - ашкеназийского, восемь общин евреев времен Первого храма, одиннадцать - Второго, и есть еще тридцать четыре общины евреев, которые вообще отказываются причислять себя к каким бы то ни было известным политическим и историческим течениям. Не мне тебе говорить, что на два еврея приходится три мнения, а с нашими древними предками было и того хуже - там на каждого еврея приходилось по меньшей мере восемь мнений, и далеко не каждый из них вообще понимает, какого мнения он придерживается в данный момент. Из-за этого-то нас и бьют.
- Как? - поразился я. - Бьют евреев даже здесь?
- Ну, фигурально, конечно, выражаясь, - сказал Бен-Гурион. - Могут, например, не дать слова. Или отнять энергетический канал связи с землей. Да мало ли...
Я хотел было спросить об энергетическом канале, но нас прервали души раби Акивы, Рамбама и Голды Меир. Я узнал всех троих, но вовсе не потому, что они были похожи внешне на свои изображения, висящие в коридорах кнессета. Скажу честно, я никогда особенно не был силен ни в философии Рамбама, ни в поучениях раби Акивы, а сионистские идеи неустрашимой Голды не отличал от сионистских идей печальной памяти Оры Намир. И мне стало не по себе - я боялся, что эти великие души сочтут меня недостойным их внимания.
Но все получилось очень просто и мило. Беседовали мы о последних событиях в Израиле и о моем законопроекте.
- Я не думаю, - сказал Рамбам, - что генетически можно отличить российского еврея от марокканского. Я тут имел возможность провести ряд исследований...
- Как? - воскликнул я, неучтиво прервав собеседника, - здесь есть лаборатории?
- Моя лаборатория - мысль, - укоризненно произнес Рамбам. - Для мысленного эксперимента нужно лишь знание и желание... Так вот, твой законопроект, по-моему, попросту проявление расизма.
- Но почему? - осмелился возразить я. - С алией ведь приехали столько неевреев! Нужно было избавить Израиль от засилья гоев!
- Послушай, - вмешался раби Акива, - я тебе расскажу притчу. Пришел ко мне как-то набожный еврей и сказал, что грешен, потому что чувствует себя не мужчиной, а женщиной. А в Торе сказано, что... Ну, ты знаешь. И что же ему делать? Быть мужчиной он не хочет, стать на самом деле женщиной не может, и даже удавиться не имеет права, поскольку и это - грех. Послушай, сказал я ему, ступай на девяносто пятый уровень, где обитают души аборигенов с беты Козерога. Они вовсе бесполые, и если ты там назовешь себя женщиной, тебе поверят, и ты будешь женщиной, не нарушая никаких заповедей...
- Из чего следует, - подхватила Голда, - что неважно, кто ты есть на самом деле, а важно, кем ты желаешь быть.
- Не совсем так, - мягко сказал раби Акива.
- И даже совсем не так, - резко возразил Бен-Гурион.
- Короче говоря, - завершил спор Маймонид, - если новый оле из России или Узбекистана называет себя евреем, значит, он еврей, что бы там ни было написано в его теуде.
- И вообще, - вмешался Дизраэли, слушавший наш разговор с иронической улыбкой на том месте своей пространственно-временной структуры, где у обычного человека располагаются губы, - и вообще, если уж говорить о генетике, то евреями следует признать всех без исключения жителей Европы, большей части Азии и даже Африки. Поскольку за две с лишним тысячи лет галута было вполне достаточно перекрестных браков и внебрачных связей - уверяю вас, в жилах даже самого господина Геббельса была хотя бы капля еврейской крови.
- Только не предлагайте эту идею нашему кнессету! - воскликнул я. - Не дай Бог им услышать такое!
И только упомянув это имя всуе, я подумал, что нахожусь теперь во владениях, коими, по идее, управляет Он, и почему же тогда я, никогда не веривший в Создателя Вселенной, не испытываю мрачных неудобств и бесконечных мук?
Видимо, мои мысли не остались скрытыми от собеседников, потому что Рамбам сказал:
- Он слишком занят, чтобы заниматься тобой лично. В настоящий момент, к примеру, Он занят сотворением очередной Вселенной с порядковым номером сто тринадцать миллиардов и не знаю уж сколько миллионов. На каждую у него уходит по шесть дней, а на седьмой Он отдыхает, и ты можешь записаться к Нему на аудиенцию, но, боюсь, твоя очередь дойдет лет этак... не могу сказать сколько, поскольку не знаю чисел больше ста миллиардов.
Честно говоря, я испытал облегчение, поскольку совершенно не представлял, что сказать Ему при встрече.
Я всегда думал, что сто политиков в одном месте - это кошмар. Сто двадцать - просто конец света. Если бы в кнессете было меньше депутатов, возможно, судьба Израиля сложилась бы иначе.
Но миллионы политиков сразу... Да еще из разных времен... Я прогуливался, скажем, с Макиавелли, и он запросто склонял меня к мысли о том, что Израиль как государство не имеет права на существование. И система его умозаключений была столь совершенна, что, даже понимая ее вздорность, я не мог возразить ни слова. А потом к нам подходил (или, точнее сказать, подлетал?) Наполеон Первый, и мне становилось ясно, что Израиль должен был быть создан еще в конце восемнадцатого века, ибо тогда у Франции появился бы могучий союзник в борьбе с арабами и прочими египтянами, а поход на Александрию закончился бы куда успешнее.
А было еще так. Беседую я, допустим, с министром Громыко, и он мне доказывает, что Сталин был, безусловно, прав, когда хотел сослать всех евреев на Дальний Восток. Потому что, кто же еще мог поднять культуру и науку в этой области Советского Союза? Я говорю, что для евреев это была бы погибель, на что Громыко возражает мягко, что история требует жертв, и кто же должен жертвовать во имя будущего, как не евреи, которые жертвовали всегда, пусть и не всегда по своей воле... И тут Громыко вдруг понижает голос, а мгновение спустя и вовсе переходит на мыслепередачу. И говорит такое:
- А вообще-то, Арон, Сталин, конечно, большая сволочь. И евреи до места не доехали бы. Вблизи от Байкала всех бы в расход пустили. Это я тебе по секрету говорю, только ты, когда Иосифа встретишь, меня не выдавай. И Бен-Гуриону с Вейцманом ничего об этом не говори, славные люди, обидятся...
А как-то подваливает ко мне Лейба Троцкий и представляется:
- Политическая проститутка. Давайте поговорим о том, стоило ли отдаваться коммунистической партии или было бы лучше пофлиртовать с Бундом?
Нет, господа, как же меняются люди, лишаясь своего материального тела!
Могут ли политики обходиться без парламента? Нет, конечно. Самое интересное, что в парламент тут избирали по безальтернативным спискам. Безальтернативным в том смысле, что избирали всех без исключения.
Я прошел, придумав сам для себя партию "Движение за чистоту облачного слоя". Жорж Помпиду и Авраам Линкольн убеждали меня поменять название, потому что есть уже партия "Правые - за чистоту облачного слоя". Но я остался при своем, доказав великим политикам, что имел в виду совсем даже иной облачный слой, нежели мои политические противники.
Но до чего же это скучное дело - политика, - если не можешь во время заседания вскочить и сдернуть докладчика с трибуны или врезать по уху представителю оппозиции!..
Какое-то время спустя (часов здесь никто не наблюдал, и потому, наверное, все были счастливы) я отправился с Ульяновым встречать приходящих.
Ульянов почему-то очень не любил, когда его называли Ленин - утверждал, что это гойская кличка, а сам он, еврей по крови и Бонк по фамилии, никогда не любил гоев и революцию в России сделал исключительно для того, чтобы им было плохо.
- Это аморально, - возмутился я, впервые услышав такое объяснение. - Там же были миллионы евреев!
На что раби Акива, с которым мы успели подружиться, дал ответ:
- Не слушай ты этого потомка Хама. Я сам слышал, как он недавно, на митинге политиков "Восьмой уровень - за экологическую чистоту!" утверждал, что революция - это его идея фикс, и он, будучи исконно русским, хотел сделать революцию в государстве евреев, чтоб им было плохо. Но поскольку в то время еще не было Израиля, ему пришлось удовольствоваться Россией, поскольку там евреев было больше даже, чем в Америке...
- Фу! - сказал я, и с Ульяновым предпочитал не разговаривать.
Но дежурные пары отбирает генератор случайных чисел, и, в конце концов, получилось, что встречать приходящих отправились мы с Владимиром Ильичом.
Жерло туннеля было хотя и не материальным, но все же и не исключительно астральным созданием. Ведь новая душа, вылетев из тела (это я помнил по себе), еще не успевала освоиться в астральном мире, материальное было ей ближе духовного, и это было учтено Им при конструировании переходного блока. В результате наши возвращались с дежурства с простуженными душами и вынуждены были лечиться настоями из философского камня. Теперь это предстояло и мне, а присутствие Ленина настроения не улучшало.
И кто, вы думаете, вылетел из туннеля первым? Вот игра случая - это оказался Ариэль Бен-Шалом, депутат кнессета от Ликуда.
- Вот так встреча, - сказал я.
- Это ты, Арон! - воскликнул Ариэль. - Не думал встретить тебя здесь!
- А кого ты рассчитывал встретить? - обиделся я.
- Да кого-нибудь из праведников, а не такого закоренелого безбожника, как ты!
- Послушай, - перебил я его, - кто сейчас премьер-министр? Все еще Бродецки?
- Скинули! - захохотал Ариэль Бен-Шалом. - Теперь у власти Ликуд, а премьером стал Борис Финкель. И мы не далее как вчера заново аннексировали Голаны, а на территорию государства Палестина направили новых поселенцев.
- Но ведь будет война! - ужаснулся я.
- И пусть! ЦАХАЛ силен как никогда, и мы нападем превентивно.
Я хотел было схватиться за голову, но вспомнил, что голова есть пережиток материального мира. Вот вам преемственность в политике! Вот вам мирный процесс!
- Надеюсь, - сказал я, - тебя убили депутаты от оппозиции.
- Нет, - с гордостью сказал Ариэль, - меня убил палестинский террорист. Я стал очередной жертвой интифады.
И тут подал голос Ленин, который все это время внимательно изучал пространственно-временную структуру новоприбывшего.
- А вы уверены, батенька, что вас действительно убили? - вкрадчиво спросил он. - Не кажется ли вам, что ваше тело сейчас все еще лежит на столе в операционной, и что клиническая смерть, в состоянии которой вы пребываете, вот-вот завершится? Извините, господин ликудовец, но придется вам поворачивать оглобли и пожить еще какое-то время, пока до вас не доберется - с большим успехом - другой террорист.
Не нужно было быть телепатом, чтобы увидеть - возвращаться в тело Ариэлю вовсе не хотелось. Он наверняка воображал, что здесь покажет себя наилучшим образом и добьется того, чего не добился на том свете. Это был шанс, которым я не преминул воспользоваться.
- Послушай, Арик, - сказал я. - Давай меняться. Ты остаешься здесь вместо меня, а я отправляюсь вниз, в твое тело. Идет?
- В моем теле - представитель оппозиции? Ни за что!
- Обещаю, что буду голосовать за Ликуд.
- Когда это можно было верить твоим словам, Арон Бухмейстер? - презрительно сказал Ариэль.
- Если вы собираетесь меняться, - сказал Ленин, - то быстрее. Сердце вот-вот начнет биться.
И тогда, воспользовавшись неосведомленностью Ариэля Бен-Шалома, я бросился в туннель. Как вы понимаете, двигаться мне пришлось в полной темноте - свет остался за спиной. Я услышал возмущенный вопль Ариэля и хохот Ленина. Ничего, разберутся.
Туннель постепенно расширился, и я вывалился из него прямо на операционный стол. Тело было не мое, чувствовал я себя в нем непривычно, я даже не сразу разместился, и потому, когда сердце начало сокращаться, мне пришлось устроить небольшой приступ конвульсий, чтобы расположиться поудобнее.
- Живой! - воскликнул врач.
По капельнице в мою вену пошел какой-то раствор, и я моментально уснул.
Организм Ариэля Бен-Шалома (мой организм!) оказался очень крепким. Вернувшись к жизни, он начал так быстро набирать силы, что уже через три дня ко мне допустили жену, и я едва не назвал ее Сарой, хотя и знал, что жену Ариэля звали Нурит. А еще через неделю меня выписали и, лежа в спальне на вилле Бен-Шалома (никак не могу привыкнуть к тому, что теперь это имя - мое!), я воображал, что произойдет к кнессете, когда я займу свое место. Я им покажу, как денонсировать договоры о мире! Я им покажу, как посылать еврейских поселенцев на территорию независимого палестинского государства! Я им покажу, как проваливать законопроекты об индексации зарплаты членов кнессета! В кнессете еще со времен Рабина, а то и раньше, ни одна партийная коалиция не имела преимущества больше, чем в один голос. Теперь этот голос был мой, и я не собирался отдавать его политическим противникам. Зря я, что ли, вернулся на тот свет? Или - на этот?
Единственное, что меня смущает - как быть с законопроектом некоего Арона Бухмейстера о генетическом обследовании олим из России? Неужели раби Акива прав, и все люди, в той или иной степени, евреи? Только эта дилемма и смущает меня в моем новом теле.
Нет, есть еще одно. Приходится спать с Нурит Бен-Шалом, а эту женщину я всегда терпеть не мог. Ну да ладно, зато правое правительство я свалю.
Вот только... Когда я умру, на том конце туннеля меня наверняка будет ждать взбешенный Бен-Шалом.