Пол Андресон. Выполненное задание
(первая судьба из книги "Пять судеб")
ПРОЛОГ
- Левую руку, - голос тощего человека был равнодушным. - Освободите запястье.
Уильям Бейли отвернул манжету; тощий человек приложил к руке что-то холодное и кивнул в сторону ближайшей двери:
- Сюда, первая плита справа, - сказал он и отвернулся.
- Одну минуту, - начал Бейли, - я хотел...
- Давай, иди, приятель, - ответил тощий человек. - Все происходит быстро.
Бейли почувствовал острую боль в сердце.
- Вы имеете в виду - вы уже... с этим уже закончено?
- Именно для этого ты здесь, верно? Первая плита, дружище. Пойдем.
- Но не прошло и двух минут, как я здесь...
- А чего ты ждешь? Органной музыки? Послушай, приятель, - тощий человек мельком взглянул на стенные часы. - У меня сейчас перерыв, понимаешь?
- Я думал, у меня, по крайней мере, будет время для... Для...
- Имей совесть, приятель. Ты делаешь это сам, я же не обязан тащить тебя силой, понимаешь? - Тощий человек распахнул дверь, проталкивая Бейли сквозь трупный запах и запах химикатов, и указал на койку, стоящую в узкой, занавешенной нише.
- На спину, руки и ноги вытянуть.
Бейли принял требуемое положение; он приподнялся, когда тощий человек стал обвязывать ремнями лодыжки.
- Расслабься. Просто, если мы опаздываем, и я не возвращаюсь к клиенту в течение, скажем, двух часов, и он деревенеет... Ну, ящики выпускают одного размера, понимаешь, о чем я говорю?
Мягкая теплая волна захлестнула Бейли, когда он откинулся на спину.
- Эй, ты ничего не ел в последние двенадцать часов? - Лицо тощего человека стало расплываться, превращаясь в розовое пятно.
- Я оооуууммм... - услышал Бейли свой голос.
- О'кей, спи крепко, приятель, - прогремел голос тощего человека и замер.
В последнее мгновение, когда над ним уже смыкалась бесконечная темнота, Бейли подумал о словах, высеченных на гранитном портале Центра эвтаназии: "...пусть придут ко мне уставшие, бедные, утратившие надежду, жаждущие свободы. Для них я поднимаю светильник у бронзовой двери..."
ОДИН
Потом яд вступил в реакцию с гемоглобином, и он умер.
Смерть пришла как ураган. Казалось, его выдувало ветром, кружило в вихре, бросало вверх и вниз, и снова вверх, в реве и свисте, в шуме чудовищного галопа. Он не знал, хлестал ли его ветер холодом или опалял жарой. Он об этом и не думал - его глаза ослепляли молнии, громом отзывался стук зубов.
"Глаза?" - промелькнула вспышка удивления. - "Зубы? Но я мертв. На том бланке, который я заполнил в трех экземплярах, будет стоять штамп "Выполнено", и скучающий служащий покатит ящик - и меня в нем - к спускному желобу крематория и... взяли! дружно! Наступит преображение, я перестану быть Уильямом Бейли, я стану статистикой."
Он пытался ухватиться за реальность, но ловил лишь хаос. Головокружение тащило его сквозь бесконечную спираль. Где-то и везде Бог вел счет: "Ноль, один, десять, одиннадцать, сто, сто один, тысяча десять", тихим сухим голосом. Бейли думал о том, что его несуществующий живот превратился в осьминога с кишками вместо щупальцев. Этот осьминог мог бы съесть его и, таким образом, себя, но в этом не было противоречия, поскольку вселенная внутри Уильяма Бейли топологически была идентичной с Уильямом Бейли, находящимся внутри вселенной, и поэтому, может быть, если бы вселенная проглотила сама себя, он освободился бы от своего безумия.
Это, наверное, потеря чувствительности, думал он, кружась в вихре. Поскольку я мертв, у меня нет тела, следовательно - нет ощущений, следовательно - информация об ощущениях не поступает, следовательно - у меня галлюцинации, следовательно - я, наверное, уже стал прахом; поскольку у меня нет никакой возможности измерить время - если время вообще имеет какое-либо значение после смерти - столетия могли уже пройти с тех пор, как я стал просто статистикой. Несчастная статистика, вечно кружащаяся среди урагана и беспрерывного счета. Мне не нужно было так спешить со смертью.
Почему я так поступил?
Не могу вспомнить. Не могу вспомнить. Там были строения, да, и еще со вкусом разбитые парки. Я вошел на территорию - так ведь? - да, мне кажется, я искал - ах, да - совета. Или, возможно, кого-нибудь, кто сказал бы мне, что я не в таком уж трудном положении, что мне следует пойти домой и обдумать все хорошенько. Но мое преображение уже началось. В тот миг, как я пересек этот порог, я уже был не человеком, а категорией, которую посылали от одного стола к другому - вежливо, спокойно, но настолько быстро, что у меня не было возможности подумать; я неумолимо приближался к той комнате в конце коридора.
Что было до последнего часа моей жизни? Не знаю.
"Сто тысяч сто десять, - считал Бог, - сто тысяч сто одиннадцать, сто одна тысяча."
Я не знаю! - пронзительно кричала статистика. - Я не могу вспомнить.
"Сто одна тысяча один, сто одна тысяча десять."
Зачем они это сделали со мной? - кричали частицы. - Почему они позволили мне это сделать? Они же знали - я был слишком слаб, чтобы думать."
"Сто одна тысяча одиннадцать."
Более того. Нас слишком много. Но все-таки свобода выбирать смерть - это не свобода для нас. Они убили нас.
"Сто одна тысяча сто."
- Заткнись, будь ты проклят! Где Ты был, когда они меня убивали? Почему ты позволил им это сделать? У них было не больше здравого ума, чем у этих жалких толп психотиков, невротиков, психо-невротиков: они приглашали приходить умирать. Им следовало поступать по-другому. Они могли бы нас исцелять - могли, в любом случае, пытаться это делать - они не должны были...
"_Щ_е_л_к_", - сказал Бог. И воцарилась тишина и темнота над бездной.
...и не должны были предоставлять нам этот спасающий-их-собственное самодовольство "выбор". Они должны были взять на себя ответственность за нас, опекать нас, заставить нас выздороветь.
Да будет Уильям Бейли. И стало так.
ДВА
Они застали его за запрещенным занятием в его холостяцкой квартире. Дверь распахнулась. Вошли двое крупных мужчин.
- Ни с места, - сказал один из них хриплым басом. - Руки вверх. Отступите назад. Это рейд.
Это было ударом. Бейли согнулся, почти упал, и стал хватать ртом воздух. Солнечный свет и рокот машин, доносящийся из открытого окна, знакомые очертания стульев, столов, портьер, запах очищенного скипидара - внезапно его сознание отметило нереальность всего этого. Но он ясно ощущал биение пульса, пот на коже и все нарастающую слабость в коленях.
- Хорошо, - сказал второй детектив управляющему дома; этот съежившийся низенький человечек стоял в коридоре. - Вон отсюда!
- Д-да, сэр. Сейчас.
- Но будьте в пределах досягаемости. С вами будут говорить позже.
- Конечно, - простучал зубами управляющий. - Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам, - и он торопливо удалился.
Наверное, у него есть отмычка, подумал Бейли, борясь с тошнотой, подступающей к горлу. Все предосторожности были напрасными.
- Так, так, так, - первый детектив уселся перед мольбертом. - Что ты об этом думаешь, Джо?
- Похоже, это именно тот случай.
Их было трудно описать по отдельности, этих двух типов, особенно когда сознание было ослеплено страхом. Они были одинаково одеты - в штатские костюмы из традиционной плотной шерстяной ткани; оба имели стрижку "ежик", плоские лица и супервнушительные размеры; к своей работе они относились с одинаковой неприязнью, с налетом отвращения, как будто она была сродни работе палача.
- Но это только хобби! - Бейли слышал свое бормотание как будто со стороны. - Я никогда... Я никогда... никаких секретов - все знают, что я пишу картины - как же так, ведь Президент рекомендует иметь хобби...
- Такого рода картины? - фыркнул Джо.
- Вы ведь не выставляете подобных картин для всеобщего обозрения? - добавил его компаньон.
"Нет", - подумал Бейли. - "Я был осторожен".
Факт: обычные работы, которые он выставлял - пейзажи, портреты - он создавал кое-как, как Пенелопа свою ткань. Они наводили на него скуку, но зато должны были предупреждать любопытство окружающих, связанное с теми произведениями искусства, которые создавались им дома.
Факт: Дверь была заперта всегда, когда он занимался серьезным искусством. Потайной шкаф открывался мгновенно, готовый принять и спрятать холст; стандартная, наполовину законченная картина была приготовлена для того, чтобы в пятнадцать секунд хорошо отработанных движений заменить... если бы в дверь постучали. Поскольку его квартира находилась на четвертом этаже, а напротив был расположен товарный склад, жалюзи лучше было не закрывать; это могло только вызвать подозрения.
Факт: Квартира расположена не в самом удобном для работы месте, но все-таки она находится в районе Хейт-Эшбери. До Закона о психическом здоровье, это было традиционное место сборищ эксцентричных горожан. Поэтому впоследствии он был так тщательно обработан и расчищен - здания были снесены или перестроены в соответствии с требованиями личной гигиены и стали использоваться с выгодой - таким образом, этот район стал наиболее респектабельной частью Сан-Франциско. Служба надзора находится неподалеку от Ноб-Хилла. А что касается буржуазии Хейт-Эшбери, то она имеет самый высокий средний показатель стабильности в городе.
Факт: Полная маскировка была стилем его жизни.
Что же подвело его, в конце концов - он сам? Избыток юмора или его нехватка; недостаточное честолюбие, небрежность при работе в общественных организациях, чрезмерная сдержанность или наоборот - наверное, что-то кого-то заставило подумать, что было бы лучше заявить об Уильяме Бейли как о возможном психе. Может быть, может быть, может быть. Но как по их предположению должен вести себя сумасшедший?
- Ха-ра-шо, - протянул Джо, - посмотрим ваши документы.
- Но это, это всего лишь живопись... в манере Ван Гога...
- Какое ухо вы собираетесь себе отрезать? - спросил Джо удивленно. А, может, вовсе и не удивленно. Поговаривали, что у бригады психического здоровья, обслуживающей этот город, была коллекция патологических, порнографических и других запрещенных работ, которая могла бы поспорить даже с фэбээровской.
Напарник Джо продолжал пристально вглядываться в неистовые синие и желтые цвета лютикового луга, который как раз писал Бейли.
- Таких больших цветов не бывает, - сказал он. - Кроме того, здесь не наблюдается перспективы. - Он покачал головой, прищелкнул языком. - Приятель, вы больны.
- Это будут решать в клинике, - сказал Джо. - Но давайте посмотрим ваши документы, Мак.
Бейли механически извлек бумажник. Джо скользнул взглядом по водительским правам, разрешению на трудоустройство, карточке военнообязанного, справке о прививках, разрешению потреблять алкогольные напитки, карточке страхования, библиотечной карточке:
- Эй, откуда здесь "класс Б"?
- Я социолог, - пробормотал Бейли. - Исследователь. Иногда мне необходимо просматривать специальную литературу - книги... журналы...
- Н-да? А потом вы предъявите отметку о "классе А" и вынесете копию Краффта-Эбинга? - Джо засмеялся; но смех оборвался, когда он дошел до записи о проверке психики.
- Смотрите, - Бейли старался не замечать сухости в глотке. - Все правильно проштамповано. За каждый год на протяжении... последних шести лет?.. В точности так, как этого требует закон. В последний раз это было... четыре месяца назад?
- Послушай, друг, - в голосе Джо явно звучала усталость. - Не будем играться в прятки. Ты же знаешь, сколько информации дает одна вшивая энцефалограмма, если ее приходится делать тремстам миллионам людей по всей стране. Если бы с ее помощью можно было выявлять сумасшедших, я бы ходил без работы, верно? - Он засунул бумажник во внутренний карман пиджака. - Ты тоже можешь присесть, Бейли. Вон, в тот угол, чтобы не мешать нам. Начнем, Сэм, давай-ка все здесь быстренько осмотрим.
Тот кивнул и направился к полке с книгами. Он достал из кармана список названий и стал сличать их с названиями книг, стоящих на полке. Дело у него продвигалось медленно: то и дело приходилось снимать обложки с обернутых книг, а кроме того, выборочно проверялись и необернутые - для того, чтобы убедиться, что внутренний блок соответствует названию на корешке. Губы проверяющего шевелились. Джо работал более организованно; он рылся в выдвижных ящиках как терьер, почуявший запах крыс.
Бейли присел на указанное ему кресло. Им завладело оцепенение. Зачем беспокоиться? Что это даст? Если бы ему удалось заснуть! "Быть может, задремать, уснуть, умереть... Нет, стоп, вот что. Удаление, уединение. Желание обособиться. Основная шизоидная характеристика, с которой боролся, к которой привыкал, которую прятал в себе с тех пор, как лечение психических расстройств стало обязательным - ведь я не сумасшедший. Нет. Нет. Нет.
Но я так устал. Если бы только весь мир убрался куда-нибудь и оставил меня в покое".
Через час Джо и Сэм сверили свои записи. Они не нашли потайного шкафа, но оказалось, что есть и другие многозначительные факты. Бейли не знал, какие именно. Он был уверен, что на виду не было ничего запрещенного. Но не было сомнения и в том, что закон разрешал иметь множество вещей, наличие которых для опытного глаза было каким-нибудь явно определенным признаком. Бейли понятия не имел, что это могли быть за вещи: психиатрическая информация самого примитивного уровня была недоступна лицам, не имеющим карточки с обозначением "А"; корме того, детективы говорили слишком тихо, и он не мог подслушать их разговор.
Но это не имело никакого значения. Густая черная волна апатии захлестнула его.
- Ладно, мы заберем его и подробно во всем разберемся, чтобы прояснить ситуацию.
- А разве мы еще этого не сделали? - Сэм, наверное, был новичком в этом деле; скорее всего, его перевели из другого подразделения.
- Нет, черт возьми! Как ты думаешь, почему нам приказывают оставлять все найденные вещи там, где они были найдены? Настоящий эксперт на основании того, как сложено, ну, например, нижнее белье, может определить, хочет ли сумасшедший в глубине души убить своего отца или придушить мать.
- Или обоих? - оскалил зубы Сэм.
- В этом случае, я думаю, возможно. Ты же помнишь, у нас есть ордер на срочный арест. Еще одна причина, чтобы побыстрее доставить его куда надо. - Джо широкими шагами направился к креслу - пол слегка задрожал под его весом - и схватил Бейли за руку. - Вставай, придурок. Доктор уже ждет тебя.
Бейли пошел с ними, еле передвигая ноги. Они остановились, чтобы запереть и опечатать дверь. Наверное, известие об аресте разнеслось по всему дому; коридоры и лестницы были пусты. Шаги отзывались эхом.
Снаружи беспощадно сверкало солнце, в летнем небе описывали круги быстрокрылые чайки. Такому ясному дню даже удалось осветить неуклюжие утилитарные фасады домов, выстроившихся по обеим сторонам улицы, неуклюжие утилитарные одежды прохожих, спокойно идущих по своим делам. Мимо с каким-то электрическим спокойствием проезжали автомобили; "Все-таки, _и_м присуща определенная безвкусица" - подумал Бейли. На полицейском автомобиле не было маркировки. Это был "шевроле" выпуска 1989 года с нескладывающимся верхом.
В приступе возмущения Бейли воскликнул:
- Почему?
- Почему что?
- Гражданские автомобили. И требование, чтобы хорошо просматривался салон автомобиля. Не доводит ли это требование анти-интимности до смехотворных крайностей?
Сэм вытащил блокнот и стал записывать.
- Как пишется слово "смехотворный?" - спросил он.
- О, это неважно, - ответил Джо.
Бейли снова замолчал. Джо открыл дверцу автомобиля и сел за руль. Сэм и Бейли разместились на заднем сиденьи. У Бейли не было никакого желания смотреть на своих тюремщиков, поэтому он уставился в окно.
Они проезжали мимо местного служебного телевизора. Впервые - с тех пор, как он переехал в этот район и научился не замечать этот экран - он обратил на него внимание. Экран был размещен на стене, неподалеку от автобусной остановки. Как всегда, когда не было никаких экстренных объявлений, экран убеждал публику следовать правилам гигиены.
"Это недопустимо!" - кричал экран, и на секунду вспыхивало изображение запущенной личности, которая ползла по земле, что-то бормоча и время от времени снимая с себя воображаемых блох. Изображение оставалось на экране недолго, чтобы у каких-нибудь зрителей не активизировалась скрытая до сих пор ипохондрия. "Только так!" После этого на экране возникала стопроцентная американская семья - дюжий отец, красивая, но скромного вида, мать с не слишком большой грудью и четверо красивых детей - все они маршировали в будущее с улыбками, напоминающими рекламу зубной пасты. Дети шли по порядку: первый - нордической расы, второй - негритенок, третий - с восточными чертами лица, а у последнего еврейский нос выделялся настолько, что спутать национальность было просто невозможно. Устранение всяких поводов для недовольства национальных меньшинств, в конце концов, важнее неукоснительного соблюдения законов генетики. "Да, только так!" (звук фанфар) "Быть чистым, быть в порядке, быть счастливым!" (Барабанная дробь) "ДУМАЙ О ЧИСТОТЕ! ДУМАЙ О ТОМ, ЧТОБЫ БЫТЬ В ПОРЯДКЕ! ДУМАЙ О СЧАСТЬЕ!"
Немного дальше, как помнилось Бейли, висел плакат, обещающий вознаграждение в десять тысяч долларов ($10.000) тому, кто предоставит информацию для ареста и лечения любого лица, страдающего психическим расстройством и скрывающего это от властей.
Чуть в стороне, на тротуаре, полицейский вручал повестку женщине средних лет. Возможно, она дерзко ответила ему, а может, это была лишь выборочная проверка; на какой бы скорости не проезжал мимо Бейли, он все равно узнал бы эту розовую полоску бумаги: "Настоящим документом вы направляетесь в Центр, в котором вы зарегистрированы... вы обязаны явиться в Центр не позднее... для осмотра и освидетельствования устойчивости нервной системы... в случае неподчинения, при отсутствии уважительных причин..." Женщина выглядела скорее раздраженной, чем испуганной. Радикальные меры вроде этого Закона и не могли быть осуществлены - ведь большая часть общественности не считала, что необходимо что-то предпринимать в связи с участившимися случаями душевных расстройств. Закон не мог сработать без участия в его выполнении большинства.
Полицейский автомобиль проехал вдоль парка Голден Гейт, мимо стадиона "Кезар". На лужайке сидели школьники в аккуратных белых формах; шел урок гигиены. Перед ними стояла учительница. Она была молодой и хорошенькой, и не часто можно было увидеть такое количество открытого женского тела. (Какая тонкая веревка для эквилибриста - стыд перед естественными функциями с одной стороны и похотливые интересы с другой!) Когда-то Бейли нравилось это зрелище, обычно он пропускал мимо ушей ее монотонную речь: "Ну, дети, наступило время подумать о хорошем. Давайте сначала подумаем о красивом солнечном свете. Один, и два, и три, и четыре..." Но сегодня он был погружен в свою внутреннюю темноту. Кроме того, машина уносила его прочь слишком быстро.
Улица круто поднималась вверх, пока на самом верху не показались корпуса клиники; они выглядели как отвесные скалы. Бейли еще помнил то время, когда в этих корпусах находился медицинский центр университета. Но это было до того, как единственный класс заболеваний получил абсолютный приоритет.
Автомобиль остановился у главных контрольных ворот. Кроме двух дородных охранников, тут можно было увидеть обычную для амбулатории очередь. Она состояла из амбулаторных больных; пограничное состояние пациентов требовало их ежедневной явки для получения предписанных транквилизаторов. Несмотря на ведущуюся пропаганду, убеждающую в том, что проблемы эмоционального характера не более отвратительны, чем любые другие проблемы, очередь, продвигающаяся ко входу, представляла собой вереницу людей с поникшими головами. И выходили все крадучись, и каждый - отдельно. Служитель, который следил за продвижением очереди, скучал, и вряд ли его можно было назвать вежливым.
"Но... может быть, мне удалось бы избежать всего этого", думал Бейли. "Если бы я признался в том, что со мной не все в порядке, еще в самом начале, то этот ход событий можно было бы приостановить, меня бы просто "отрегулировали". Но нет". Он сжался. "Я не хотел, чтобы меня "регулировали". Я хотел идти своим собственным путем, а теперь слишком поздно".
Обдумывая свое жалкое положение, он едва заметил, когда автомобиль снова тронулся и когда снова остановился. Бейли ввели в самый большой корпус. Лифт, в котором они ехали вверх, был настолько похож на гроб на троих, что Бейли еле сдержался, чтобы не закричать.
Затем был длинный просторный коридор, невыразительный, белый, с едва различимыми шорохами и неуловимыми запахами дезинфицирующих средств. В конце коридора находилось административное помещение со стойкой, за которой сидел дежурный. За его спиной занимались своей работой несколько секретарей и щелкали вычислительные машины. Они не обращали никакого внимания на вновь прибывших.
- Мы его привезли, - сказал Джо. - Бейли.
- Так, сейчас установим личность, - сказал дежурный. Он взял бланк со стопки таких же бланков и вместе с ручкой вручил его Бейли. К бланку были прикреплены еще несколько листков бумаги с копиркой. - Заполните это.
ЗДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДї
Ў Лечебное учреждение Северной Калифорнии
Ў Форма 1066 Заполнить печатными буквами
Ў Имя____________________________ Дата_____________________
Ў Пол М_ Ж_ МГ_ ЖГ_ Другой (точно указать)_______________
Ў Работодатель________________ Адрес________________________
статус заполняющего - вдовец/вдова или
Ў Дети (Перечислить: имя, возраст, пол каждого живущего в
Ў только об одном ребенке и для данных об одном ребенке
Ў "отсутствуют". Если для заполнения данных не хватает места,
Ў ___________________________________________________________
Ў ___________________________________________________________
Ў какой-либо религии указать "вселенское вероисповедание").....
- Добро пожаловать к нам, мистер Бейли, - улыбнулся он. - Я так рад
вас видеть. Вы свободны, Роджер. - А его не нужно, ммм, ограничить в движениях? - спросил дежурный. - О, нет, - ответил доктор Фогельзанг. - Конечно, нет. Когда дверь закрылась и они остались одни, он продолжил: - Не осуждайте его, мистер Бейли. Честно говоря, он не слишком умен.
Но у нас здесь так много работы, так много нужно всего сделать, что
приходится довольствоваться тем персоналом, какой удается набрать.
Пожалуйста, садитесь. Сигарету? Или, если хотите - у меня есть сигары. Бейли опустился в чрезвычайно удобное кресло: - Я... я не курю, - ответил он. - Но если можно чего-нибудь выпить... Фогельзанг рассмеялся, и этим поразил Бейли: - Да, конечно! Великолепная идея. Не будете возражать, если я тоже
выпью? Древнейший транквилизатор, и все еще один из наилучших, верно? Что
вы скажете по поводу шотландского виски? - и он воспользовался внутренним
телефоном. У Бейли шли круги перед глазами, но он нашел смелость спросить: - Почему меня сюда привезли? - О, разная информация. От людей, которые принимают близко к сердцу
ваше благополучие. Они предложили вас осмотреть. И, честно говоря, были
некоторые настораживающие моменты в результатах ваших осмотров - то, что
нужно было исследовать уже давно, и что, в конце концов, конечно, было бы
исследовано, но, как я уже сказал, у нас не хватает персонала. Мы в
значительной степени вынуждены полагаться на самого пациента, на его
интуитивную способность распознать ранние симптомы, его готовность сразу
же прийти к нам за помощью. - Доктор Фогельзанг сиял. - Но, пожалуйста, не
думайте, что кто-то сердится на вас за то, что вы так не поступили. Мы
понимаем, что в настоящий момент вы не можете полностью отвечать за свои
поступки. Единственное наше желание - это ваше исцеление. Знаете,
изначально в вас заложен утонченный интеллект, мистер Бейли. Коэффициент
вашего умственного развития позволяет отнести вас к пяти процентам
наиболее интеллектуально развитых людей нашего общества. Обществу нужен
такой интеллект, как у вас, - интеллект, освобожденный от комплекса вины,
страхов, нарушений обмена веществ - всего того, что заставляет работать ум
менее чем вполовину своей силы и делает человека несчастным. - Вздох. - Но
тут приходим на помощь мы. В кабинет вошла медсестра с подносом. На подносе стояли: бутылка,
ведерко со льдом, стаканы, газированная вода. Медсестра улыбалась Бейли
так же тепло, как и ее шеф. - За ваше прекрасное здоровье, - произнес тост Фогельзанг. - Что... вы собираетесь делать? - осмелился спросить Бейли. - Ну, ничего особенного. Перед тем, как решить, что же нам следует
предпринять, мы хотели бы провести ряд диагностических исследований и тому
подобное. Не волнуйтесь. Я убежден в том, что мы выпишем вас до Рождества. Шотландское виски было хорошим. Беседа была приятной. Бейли
раздумывал над тем, что слухи об этой клинике скорее всего преувеличенны. И действительно, первые несколько дней были заполнены в основном
собеседованиями, многоступенчатыми опросами, тестами Роршаха, изучением
реакций на психотерапевтическое воздействие, лабораторными исследованиями
- изнуряющими, часто вызывающими смущение, но ни в коем случае не
нестерпимыми. Но вскоре его определили в седьмую палату. В ней держали пациентов с
серьезными патологическими отклонениями. В седьмой палате его лечили шоковой терапией с применением инсулина и
электричества. В результате, коэффициент умственного развития Бейли
снизился на значительное количество процентов. Но, поскольку цель лечения
не была достигнута, лечащие врачи стали рассматривать вопрос о
хирургическом вмешательстве - префронтальной лоботомии или
трансорбитальной лейкотомии. Бейли уже доводилось несколько раз
встречаться с двуногими растениями, в которых люди превращаются после
такого лечения. Услышав о возможной операции, он пронзительно вскрикнул и
решил бороться. Он благодарно всхлипывал, когда доктор Фогельзанг отменил
предыдущее решение и дал указание к применению новой экспериментальной
возбуждающей терапии. Бейли связывали ремнями и пропускали по нервам ток
низкой частоты. Это было немыслимо больно. Доктор Фогельзанг непрерывно
наблюдал за пациентом. - Так-так, - через неделю или две сказал он и покачал седой головой.
- Все безуспешно, а? Н-да, боюсь, так продолжать мы дальше не можем. Но мы
должны каким-то образом убрать структуру ваших пагубных мыслей, так ведь?
Знаете, мне кажется, что беда кроется не в химическом составе секрета
желез. Все не так просто. Мы попробуем использовать новые методы Павлова.
Надеюсь, результаты будут лучшими. Никакой возможности думать. Никакого сна. Холод. Жара. Голод. Жажда.
Использование колокольчиков. Вознаграждение при повторении по памяти
хороших мыслей. Наказание при отсутствии таких мыслей. Но результаты так и
остались разочаровывающими. По крайней мере, они были такими после
проведения глубинного анализа; Бейли уже и сам не знал, о чем он думает. - Боже мой, Боже мой, - сказал доктор Фогельзанг. - Боюсь, нам
придется сделать еще один шаг. Методы Павлова часто дают прекрасные
результаты после кастрации пациента. Бейли попытался наброситься на него, но специальная привязь с
удушающим воротником не позволила ему это сделать. - ВЫ НЕ МОЖЕТЕ СО МНОЙ ЭТОГО СДЕЛАТЬ! - выл Бейли. - У МЕНЯ ЕСТЬ
ПРАВА! - Успокойтесь, успокойтесь. Будьте благоразумны. Вы так же, как и я,
знаете, что Верховный суд в соответствии с обязательствами по торговым
отношениям между штатами провозгласил конституционность Закона о
психическом здоровье. Пожалуйста, не переживайте, операция не будет
болезненной, я сделаю ее сам. И, конечно же, сначала мы заморозим
некоторое количество сперматозоидов. Вы наверняка захотите иметь детей
после того, как вылечитесь. Каждый нормальный мужчина хочет иметь детей. Но и это не помогло. - Я не думаю, что мы должны дальше идти этим путем, - сказал
добродушный доктор Фогельзанг. - Этим методы включают некоторые
огорчительные аспекты, так ведь? А в вашем случае по некоторым причинам
они, вероятно, лишь усиливают вашу первоначальную враждебность. Я думаю,
будет лучше, если мы перестроим вас заново. - Перестроите заново? - мысль Бейли наощупь пробиралась сквозь туман
в голове, который в последнее время стал его постоянным спутником. - У-ух.
Убьете меня? Вы собираетесь меня убить? - О, нет! Нет, нет и нет! Слухи _т_а_к_ преувеличены, несмотря на все
наши попытки просветить общественность. Верно, полная перестройка заменила
высшую меру наказания. Это, скорее всего, значит то, что преступник
является таким же больным человеком, как и вы. Мы и не думаем возвращаться
к тем временам, когда официальное убийство являлось, по существу,
варварским расточительством человеческого материала. - Доктор Фогельзанг
прямо негодовал. - Особенно в вашем случае. Вы обладаете чудесным
потенциалом, просто он подавлялся неадекватным отношением к нему, которое,
к сожалению, стало неотъемлемой частью вашей личности. И так, - он засиял
от радости, - мы начнем сначала, а? Новейшая методика, но совершенно
безопасная, абсолютно надежная. С помощью электрохимической обработки
происходит процесс, обратный формированию РНК, являющейся физической
основой памяти. Все воспоминания, все привычки, все плохие, старые
энграммы стираются. Память становится чистой, свежей, сверкающе новой -
tabula rasa, на которой эксперты напишут другую, здравомыслящую,
превосходную, дружелюбную, приспособленную, рациональную личность! Ну не
чудесно ли это? - Ух, - сказал Бейли. Он хотел, чтобы все ушли и дали бы ему поспать. Но когда, наконец, его втиснули в шлем, привязали к кровати, и в его
вены начали проникать препараты, и вой все нарастал, нарастал, нарастал,
он почувствовал, как исчезают... ...пурпурный закат на холмах Истбей; первая девушка, которую он
впервые в жизни поцеловал и последняя; странная старая таверна одним
летом, когда он был молодым и пешком путешествовал по Англии;
стремительный спуск по заснеженной лыжне в Хай-Сьерре; Шекспир, Бетховен,
Ван Гог; работа, друзья, отец, мать, мать... ...проснулись животные инстинкты, и он громко и пронзительно
закричал, охваченный агонией страха: - Если это не смерть, то что же такое смерть? Потом последний след того, что он сам сделал со своими генетически
заложенными умственными способностями, и что с ним сделали другие, стерся
из памяти, и он умер. Смерть пришла как ураган. Казалось, его выдувало ветром, кружило в
вихре, бросало вверх и вниз, и снова вверх, в реве и свисте, в шуме
чудовищного галопа. Он не знал, хлестал ли его ветер холодом или опалял
жарой. Он об этом и не думал - его глаза ослепляли молнии, громом
отзывался стук зубов. "Глаза?" - промелькнула вспышка удивления. - "Зубы? Но я мертв. Они
используют мое тело, чтобы создать кого-то другого. Нет, стоп, это
неверно. Они кремируют мое тело. Я решился на добровольную эвтаназию,
когда не мог больше переносить страдания. Нет. Не мог. Я был стерт из
своей собственной памяти после того, как они сделали меня таким
несчастным, что это уже, собственно, не имело никакого значения". "Ноль, - считал Бог, - один, десять, одиннадцать, сто, сто десять." Бейли пытался ухватить реальность, любую реальность, в стремительных
потоках темноты. Головокружение тащило его сквозь бесконечную спираль. Но
реальностью был только он. Он поймал эту реальность. Я - Уильям Бейли,
думал он, борясь с мыслями о пожирающем осьминоге. Я... я... социолог.
Сумасшедший. Что еще. Дважды умерший, после двух кошмарных жизней. Были ли еще жизни? Не помню. Ветер дует слишком сильно. Стоп. Проблеск воспоминаний. Нет. Показалось. "Тысяча одиннадцать, - считал Бог-Моделирующее Устройство, - тысяча
сто, тысяча сто один, тысяча сто десять." - Зачем ты делаешь это со мной? - закричал Бейли. - Ты такой же
плохой, как и они. Они убили меня дважды. Первый раз с безразличием. Они
называли это свободой - свободой выбирать смерть - но они не думали о нас,
они только надеялись, что мы сами уменьшим свою численность. Они
отстранились от нас - организованная автоматическая машина для обработки
нас - они сделали все, чтобы забыть о нас. А потом они убили меня с
ненавистью. Это была ненависть, жестокость, желание смерти, неважно,
сколько они говорили об исцелении. Что еще? Разве можно взять человеческое
существо и сделать из него предмет, если действительной целью не является
уничтожение в нем всего человеческого - формирование из него чего-то, что
ползает на коленях - и все из-за ненависти к человеческому существу? "Десять тысяч, десять тысяч один, десять тысяч десять, десять тысяч
одиннадцать." Пространство захлестнуло само себя, а время расщепилось, как дельта
Стикса. Ветер все дул и дул. Моя проблема была реальной. Я страдал. Я нуждался в помощи. Я
нуждался в любви. Щ_е_л_к_. Ветер утих. Темнота ждала. "Пожалуйста, - рыдал Бейли. -
Помогите мне. Заботьтесь обо мне. Дайте мне свою любовь". Так и произошло. Приняв душ, он вдруг расставил ноги и посмотрел между ними. "Ну почему я должен это делать?" - думал он. - "Я в своем уме".
Конечно". "Но не совсем в порядке", - напомнил он сам себе. - "Сильное нервное
расстройство, возможно начальная стадия шизофрении. До того, как они
убедили меня прийти сюда, у меня были и менее рациональные занятия." Натягивая брюки, он уставился в зеркало над умывальником. Мужчина,
который отражался в зеркале, был высоким и широкоплечим. Он подумал, что
Бирди Кэрол, по крайней мере, не лгала, когда расхваливала его тело. Но
оно становилось все хуже: слишком мало физической нагрузки, слишком много
лекарств. Ему это не нравилось, но он никак не мог собраться с силами и
начать с этим бороться. Лицо было просто ужасающим: восковые щеки, впалые
глаза с темными кругами вокруг, непричесанные темные волосы. Он никак не мог определить степень ухудшения здоровья. Это удавалось
не многим. Ухудшение наступало постепенно. Но он помнил, что после
короткой эйфории, следующей сразу за поступлением в клинику, ему
становилось все хуже. Как с точки зрения физического, так и с точки зрения
умственного состояния - а физическое зависело от умственного - он
чувствовал себя хуже, чем до клиники. А этого не должно было быть. В соответствии с любой теорией - не
должно было быть. Веко задергалось в тике. Он отвернулся от этого зрелища. При этом ему
пришлось посмотреть на стены. Они были розовыми с нарисованными плюшевыми
медвежатами и палочками с лошадиными головами. Он ненавидел розовый цвет. - Я бы обошелся без детских рисунков и на стакане, - пробурчал он
себе под нос. Бирди похлопала его по колену. Они сидели бок о бок на кушетке в
гостиной. - Я знаю, дорогой, - сказала она. - Но доктор Бирд считает, что это,
в конце концов, помогает. И, честно говоря, я думаю, он прав. - Как так? - Ну, основной принцип состоит в воссоздании твоего детства. То есть,
любви, веры и наивности, которые были присущи тебе в то время. Я знаю, что
это звучит глупо, но стиль детской комнаты должен напоминать твоему
бедному подсознанию о том, что было утрачено и о том, что это можно
вернуть. - О каких любви, вере и наивности идет речь? - спросил Бейли. - Я
хорошо помню свое детство, и оно было совсем обычным. Меня заставляли
ходить в школу и постоянно ненавидели. Хулиган, живущий по соседству часто
устраивал засады на дороге, по которой я возвращался домой, и избивал
меня. Но почему-то я не мог сказать об этом родителям. Как-то раз я прочел
рассказ о привидениях, и потом несколько недель кряду просыпался каждую
ночь от переполнявших меня ужасов. Моего щенка переехала машина, меня
застали за.. - Шшшш, дорогой, - она прижала свою большую гладкую ладонь к его
губам и прильнула к нему. Туалетная вода, которой она всегда пользовалась,
пахла непреодолимо сладко. - Я знаю. Но мы имеем в виду идеальное детство.
Тебе необходимо научиться - глубоко-глубоко внутри себя - научиться
любить. И быть любимым. Тогда ты снова будешь в порядке. - Послушай, - сказал он; его раздражение росло в геометрической
прогрессии, - предположим, что моя проблема состоит не в аутогенном
неврозе или каком-нибудь другом ярлыке, который вы на меня повесили.
Предположим, что это органическая шизофрения. Тогда причем здесь любовь, о
которой вы все время мычите? Бирди улыбнулась: ее терпение было безграничным. - Любовь - это основное необходимое условие существования
млекопитающих, - сказала она. - А мы относимся к млекопитающим. - Ее
телосложение не оставляло на этот счет никаких сомнений. - Грудные
младенцы в сиротских приютах умирают, потому что их не убаюкивают на
руках. Если ты получил каплю любви, и этого оказалось недостаточно, то
взрослея, ты чувствуешь голод по любви. Дефицит любви деформирует и
истощает тебя так же, как это бывает в случае с рахитом. Этим мы здесь и
занимаемся - даем тебе любовь, которая тебе необходима, чтобы ты был
стройным и сильным. Он вскочил. - Я слышал это уже сотни раз, еще немного и меня просто стошнит! -
закричал он. - А что ты скажешь насчет настоящего психоза? - Ну, я думаю, он имеет отношение к метаболизму, - ответила Бирди. -
Вернее, так думают ученые. Хотя я считаю, что любая болезнь такого рода
начинается опять же таки из-за недостатка любви. Да разве ты сам так не
считаешь? - Я... я... - В любом случае, - продолжила она, - шизофрения характеризуется
потерей связи с окружающим миром. Ведь мы не можем рассчитывать на
излечение без восстановления этой связи? Ты только хорошенько подумай,
дорогой, и поймешь, что я права. А любовь - это мост, соединяющий любые
пропасти. Бейли так и подмывало выругаться, и желательно понецензурней. Но те
ругательства, которые он мог вспомнить, были слишком слабыми. Бирди
встала, откинула на спину свои светлые волосы и расстегнула платье. - Я считаю, нам следовало бы снова заняться любовью, - сказала она
жестко. Он не очень этого хотел, но она настаивала - кроме того, чем, черт
возьми, можно было еще заниматься? - поэтому они оказались в спальне.
Только на этот раз он был ни на что не способен. Она была полна
сочувствия, баюкала его в своих объятиях и пела колыбельную. Но, конечно,
сначала ему было необходимо принять барбитурат. Вероятно, именно эта мысль заставила его забеспокоиться. Черт возьми!
Ведь со мной все в порядке, не считая того, что я уже сыт по горло всем
этим... Он вышел из ванной. Его костюм был не слишком свободного покроя, но
был удобен и приятно оформлен. Крадучись, он прошел до окна гостиной и
выглянул наружу. Окно было зарешечено, но только для того, чтобы пациент -
если он вдруг окажется лунатиком - не поскользнулся; по крайней мере, так
объяснили Бейли. Он имел полную свободу действий. Как только ему станет
лучше, он получит разрешение уходить из клиники на выходные. А пока его
могли навещать все кто угодно. Вид, который открывался с двадцатого этажа самого высокого корпуса
Медицинского Центра, поражал своими масштабами. Зелень парка Голден-Гейт
простиралась до океана, который сверкал в солнечных лучах. Он мельком
посмотрел на мост, парящий над входом в гавань, на воду, которая блестела,
убегая к холмам восточного побережья. На чаек, на лодки, на корабли и на
самолеты. В комнату врывался легкий морской ветерок - прохладный, пахнущий
морем и приносящий с собой отдаленный шум транспорта. Правда, этот шум был слишком далеким, приглушенным; и если не считать
этого комплекса на холме - гордости Сан-Франциско - всюду были видны следы
запущенности: то пустая витрина магазина, то полуразрушенный
многоквартирный дом. Деловая жизнь города все больше деградировала, совсем
как Уильям Бейли. Как социолог он имел возможность ознакомиться с любыми
данными. У него не было сомнений. По крайней мере, никаких сомнений
относительно причины такого упадка. Ведь если психические заболевания всех
уровней - от некоторой эксцентричности до полного сумасшествия -
приобретали характер эпидемии, и если государственная политика Соединенных
Штатов состояла в такой чрезмерно щедрой заботе о жертвах психических
расстройств, то каким-то образом следовало за это расплачиваться. Кроме
того, налоги и инфляция со своими обычными побочными эффектами оказывали
дополнительное негативное воздействие. Он было отрицал целесообразностью такой политики. Он и сейчас, как
ему казалось, мог бы отрицать, несмотря на то, что теперь он стал одним из
тех, кто пользуется всеми выгодами этой политики. Но предостережения,
высказываемые меньшинством людей, к которому он принадлежал, для других
оставались лишь пустым звуком. Люди либо отказывались верить фактам
экономической жизни, либо смотрели широко открытыми глазами и спрашивали:
"Ну и что? Вы имеете в виду, что есть что-либо более важное, чем здоровье
людей, которых мы любим?" Возможно, обескураженно думал он, что безуспешность его усилий и была
причиной нервного срыва, который привел его сюда. Потом, поскольку ему не о чем было больше думать, он задумался о
смысле жизни, затравленной и загнанной в клетку. Изо всех сил он ударил по
подоконнику кулаком, потом еще и еще, и еще. - Черт побери Бога. Черт побери Бога. Черт побери Бога, - повторял он
все быстрее и быстрее. - Чертпоберибога, чертпоберибога,
чертпоберибога-чертпоберибога-чертпоберибога чертпоберибога чертпоберибога
чертпоберибога, У-У-У-У-У, У-У-У-У-У, ч-ч-ч, ч-ч-ч, ч-ч-ч... - Билли! Что ты _д_е_л_а_е_ш_ь_? Бейли остановился. Очень медленно обернулся. Округлая фигура Бирди
Кэрол заполняла дверной проем. Она держала в руках букет лютиков. Как
всегда она была одета в гражданское платье, оно было огненно-красным, и
только маленький значок указывал на то, что она была
специалистом-психиатром. Он старался не выдать ярости, хотя она его просто душила, и резко
ответил: - Я мог бы спросить тебя о том же. - Ну, я пришла повидать тебя. - Она закрыла дверь и торопливо
приблизилась к нему. - Посмотри, я принесла тебе цветы. Ты однажды сказал,
что любишь лютики. Я их тоже люблю. - Следишь за мной, как... как... черт знает что... - Но, дорогой, я не могла оставить тебя одного. Ты ведь знаешь, вся
твоя проблема - в одиночестве. Подумай немного и ты увидишь, что я права.
Тебе нужно больше бывать на людях. - Приблизившись к нему, она
остановилась и похлопала его по плечу. - Тебе действительно это нужно.
Сходи к другим пациентам в любую из комнат отдыха. Они чудесные люди, ты
убедишься в этом, когда узнаешь их поближе. И добровольные сиделки тоже
такие славные. Они хотят помочь тебе... помочь тебе любить самого себя,
помочь тебе опять стать сильным. Что сказал об этом тот славный старый
немец? Ты знаешь, о ком я говорю... - "Kraft durch Freude", - высказал предположение Бейли. - Это значит "сила посредством радости"? Вот это я и имею в виду. Но,
дорогой, мне нужно поставить эти бедные цветочки в воду, ведь они хотят
пить. Бирди отошла от него. Ее локоны подпрыгивали, а бедра покачивались,
как тяжелые массивы. Фактически, во всем, что ее ни касалось,
присутствовала какая-то обстоятельность, что-то вроде абсолютного
физического контроля - даже с ним в постели в жаркий полдень она не потела
- поначалу это вносило успокоение в душу Бейли, это было чем-то вроде
образа Матери-Земли. Только должна ли Мать-Земля так много болтать? - Это был лозунг нацистов, - сказал Бейли. - Правда? Как интересно. Ты так много знаешь, Билли, дорогой.
Когда-нибудь мы опять поставим тебя на ноги, ты найдешь так много чудесных
способов помогать другим, верно? - Она взяла со стола небьющуюся вазу и,
посмотрев на увядшие в ней розы, покачала головой. - Бедные. Боюсь, их
короткая жизнь окончена. Но если они сделали твою жизнь немного светлее,
то они выполнили свою задачу, ведь правда? Бейли сжал кулаки: - Я знаю, например, - сказал он, - что нацисты сжигали в газовых
печах людей, которые не укладывались в их схему. Но они, по крайней мере,
не заставляли их при этом думать о хорошем. - Нет, я думаю, не заставляли. - Бирди опустила розы в мусоропровод и
отнесла вазу, лютики и свою огромную сумку в ванную. - Этот бедняга -
Гитлер, так, кажется, его звали? - как ему, наверное, недоставало любви! Она оставила дверь открытой. Он мог бы избежать зрелища розовых стен,
плюшевых медвежат и палочек с конскими головами, если бы стал смотреть в
окно. Но он с какой-то патологической настойчивостью продолжал смотреть в
сторону ванной. Он думал, что, возможно, это поможет ему возненавидеть эту
обстановку еще сильнее. - Само собой, самым большим злом было то, что другие страны воевали с
нацистами, - процедил он сквозь зубы. Бирди поставила сумку на сливной бачок и стала в ней рыться. - Конечно, - ответила она. - Я же не говорю, что людей, которых они
брали в плен, не нужно было освобождать. Если такие пленные вообще
существовали. Ты ведь знаешь, что представляет собой пропаганда в военное
время. Через... сколько же лет прошло?... через пятьдесят лет разве можно,
в самом деле, поверить, что какие бы то ни было человеческие существа
могли вести себя подобным образом? Честно говоря, я в это не могу
поверить. - А я могу. Я знаю, что такое исторические свидетельства. И я знаю,
как люди ведут себя сейчас. Например, совершают чудовищные преступления. - Да, да, дорогой, но неужели ты не понимаешь? Предположим, эти
ужасные вещи действительно были реальными. Или давай будем более
реалистичными и подумаем о тех проступках, которые случаются в наше время,
которые, да, я знаю об этом, все же совершаются... бедными, сбитыми с
толку жертвами бесчувственного общества. А теперь предположим, что людей
порабощают... или пусть даже гонят как стадо животных в газовые печи, если
такое тогда вообще могло произойти, предположим, порабощенные смотрят на
завоевателей глазами, полными любви, и говорят: "Вы тоже жертвы. Вы наши
братья. Идите сюда, давайте обнимемся." - Бирди оперлась о дверной косяк и
посмотрела на него своим долгим фарфорово-голубым взглядом. - Разве ты не
понимаешь, каким мог бы быть результат? Разве ты не _ч_у_в_с_т_в_у_е_ш_ь_,
как все бы изменилось? - Кажется, ваш метод лечения не сделал меня лучше, - сказал Бейли,
резко дернув плечами. - Ну, для этого необходимо время. Бирди вернулась к своему занятию. Она вынула из сумки складной нож,
освободила лезвие и стала обрезать корешки лютиков. - А истинная любовь бесконечна, - сказала она. Истинная любовь "долго
терпит, не мыслит зла, все переносит и никогда не иссякает". Он не мог остановиться: он должен был сделать первый шаг к ней, потом
еще шаг; рев в голове становился все сильнее. - Ты меня любишь? - спросил Бейли и собственный голос показался ему
далеким и глухим. - Или я для тебя лишь очередное задание? - Я люблю каждого человека, - проворковала она. - И в постели тоже? - О, Билли, любовь не совместима с ревностью. Любовь распределяется
поровну. Я использую свое тело как один из способов, чтобы любить тебя в
числе многих. Он стоял в дверях ванной; он раскачивался - то поднимаясь на цыпочки,
то опускаясь. - Но я тебе не безразличен? - сорвался он на крик. - Я, взятый
отдельно, и не потому, что я один из двуногих животных, а потому, что я -
это я! Ее щеки не залил румянец смущения. Бейли вообще ни разу не видел,
чтобы ее идеально кремовая кожа как-нибудь меняла цвет. Но ресницы Бирди
задрожали, и она опустила глаза. - Ну, - пробормотала она, - я иногда думала, что, если это может
сделать тебя счастливым, мы могли бы пожениться, когда ты выздоровеешь.
Какое благозвучное имя - Бирди Бейли - правда? Его пронзительный крик выражал неизъяснимую муку; он выхватил из ее
руки нож и стал наносить удары - один за другим. - Пожалуйста, не делай этого, - сказала она. - Это ведь не проявление
любви. Бейли распорол ей живот. Борясь с темнотой, сгущающейся вокруг,
мгновение он смотрел на провода, на транзисторы, термогенные выводы
сверхпроводников, мощный аккумулятор. Он бы остановился, если бы уже не
занес руку для очередного удара. Нож распорол изоляцию кабеля. Произошло короткое замыкание. Ощущение
тока было сродни ощущению ненависти - безупречно однородной, черной
ненависти, скользящей по его телу, овладевающей им, сливающейся с ним в
единое целое. Боль пришла со сбоем в работе сердца. Уильям Бейли упал на Бирди; его тело дымилось. Конечно, она просто машина, промелькнула мысль в последнем осколке
его сознания, ни одно человеческое существо не могло бы так себя вести. Потом сердце остановилось, и он умер. Смерть пришла как ураган. Казалось, его выдувало ветром, кружило в
вихре, бросало вверх и вниз, и снова вверх, в реве и свисте, в шуме
чудовищного галопа. Он не знал, хлестал ли его ветер холодом или опалял
жарой. Он об этом и не думал - его глаза ослепляли молнии, громом
отзывался стук зубов. "Глаза?" - промелькнула вспышка удивления. - "Зубы? Но я мертв....
Минутку. Одну минутку. Итого, сколько смертей уже было? "Ноль, - считал Бог, - один, десять, одиннадцать, сто." - Почему ты не даешь мне время подумать? - завопил он. Сосредоточившись, он мог поддерживать определенное равновесие среди
хаоса, окружавшего его. Он был Уильямом Бейли. Социологом.
Психоневротиком. Окончившим свою жизнь в медицинском учреждении - три
различные жизни в трех различных учреждениях, каждое из которых было таким
же отвратительным, как и другие. Зачем Моделирующее Устройство так поступает? Да, его проблема была достаточно реальной. Психопатология становилась
все более распространенным явлением. Общество как-то должно было с этим
бороться. Но ни одна из попыток этой борьбы не имела успеха. Да, действительно,
не имела успеха. Убийственное безразличие; убийственная
недоброжелательность; убийственная любовь. Но последняя, на самом деле,
любовью и не была; в любом случае это была патологическая любовь. Она была
ничем другим, как еще одним способом попытаться заставить людей вернуться
к той же структуре, которая исковеркала их жизнь. Ведь на самом деле любовь - это полное восприятие любимого человека,
независимо от того прав он или не прав; регулирование своего поведения в
соответствии с поведением того, кого ты любишь, а не корректировка его
поведения с учетом своих взглядов; предоставление свободы любимому
человеку и в тоже время готовность помочь в любую минуту. "Сто одиннадцать, тысяча, тысяча один." Если причиной эпидемии являются социальные условия, лечение
предполагает проведение фундаментальной реформы. Изменение условий. Снятие
невыносимого давления. Щ_е_л_к_. Хаос отдыхал. - Больше никакого принуждения, - потребовал Уильям Бейли. - Пусть
будет создана первая в мире действительно свободная цивилизация. И ему это было даровано. - Конечно, я озлоблен, - сказал человек, который сидел слева от
Бейли. Ему было под тридцать - среднего роста, светловолосый и очень
пьяный. - А кто бы не озлобился? - он допил свое виски со льдом и,
выдохнув с оглушительным свистом, поставил стакан на стойку. - Еще одну
порцию, - выкрикнул он и повернулся к соседу, - будешь еще? - Нет, спасибо, - ответил Бейли. - О, д-давай. Я плачу. Что я еще могу сделать, чтобы ты меня
выслушал. А то ст-т-танешь ты меня слушать, незнакомого человека, и все
такое прочее. Но если Джим Ваймен - меня т-так зовут - если Джим Ваймен
захочет кому-нибудь поплакаться в жилетку, Джим Ваймен может заплатить за
то, что его выслушают. - Не стоит, - сказал Бейли. - Мне интересно вас слушать. Я, видите
ли, несколько лет был в отъезде. Только сегодня вернулся. Здесь все так
изменилось. - Конечно, изменилось, мистер м-м-м... мистер. Конечно, изменилось.
Все меняется, эт-то точно. Бармен! - вдуг заорал Ваймен. - Почему м-мне до
сих пор не налили? Бейли стиснул зубы, приготовившись стать свидетелем неприятной сцены.
Ему не хотелось, чтобы его вышвырнули отсюда вместе с Вайменом. Он хотел
отдохнуть в прохладной темноте, в запомнившейся с прошлых времен
элегантности красного дерева и ворсистых ковров, потягивая одинарную
порцию слабого разбавленного шотландского виски - все, что он мог
позволить себе, он собирался провести здесь около часа и попытаться
вернуть себе прежнюю уверенность. Они предупредили его, что Сан-Франциско,
как и любой другой американский город, сильно изменился; но они не сказали
ему, что эти изменения могут оказаться настолько шокирующими. Бармен посмотрел на Ваймена, пожал плечами и налил ему. Еще один
симптом, подумал Бейли. Прежде в таверне Дрейка ни за что не стали бы
обслуживать до такой степени напившегося посетителя. Но и оформление
таверны в стиле королевы Елизаветы, если приглядеться попристальнее,
довольно-таки изменилось. Все вокруг стало ветхим и пыльным. - Вы говорили, что занимаетесь научно-исследовательской работой -
совершенствуете компьютеры? - спросил Бейли в надежде утихомирить Ваймена. Уловка сработала. Речь Ваймена стала более внятной: - Да. В медцентре. Или, вернее, я занимался этим до сих пор. До
вчерашнего дня. Теперь уже не занимаюсь. Исследовательскую программу
аннулировали. А результаты этой работы могли бы стать самыми
ошеломительными с тех пор, как - с тех пор, как - нет, еще более
ошеломительными. Меняющими фундаментальные понятия! - А что это была за программа? Наверное, речь шла о программе, теоретические аспекты которой широко
обсуждались до того, как Бейли заболел. Прямая связь человека с машиной
была предметом разработок в течение уже многих лет; и, конечно, уже
достаточно привычными стали работающие на батареях и управляемые нервной
системой протезы конечностей человека, они были разработаны где-то в 1980
году. Но объединение в одно целое мозга и компьютера представляло собой
трудности другого порядка. Само соединение не было проблемой. При этом не
требовалось подсоединение к черепу проводов и всякой другой ерунды. В
результате усиления и индукции импульсы могли перемещаться в обоих
направлениях - от нейтрона к транзистору и обратно - по электромагнитным
каналам. Но как создать общий язык для такой связи? Этот вопрос еще не был
решен. Ни разу не было зафиксировано, что определенной мысли соответствует
определенное изображение на энцефалограмме, все данные свидетельствовали
об обратном. Мысль была невероятно сложным отражением функционирования
всей корковой системы. - Но мы определили ос-с-с-новной подход к проблеме, - объяснял
Ваймен. - Мы наметили дальнейший ход исследований. Основная идея состоит в
том, что нет необходимости использовать какие-то особые коды. Достаточно
взаимно однозначного соответствия. Это что-то вроде двух схожих языков. Вы
можете выражать одни и те же мысли на английском и на немецком языках,
просто одно и тоже понятие может обозначаться разными словами. Там они в
отделе нейрофизиологии доказали, что мозг может включать в свои процессы
обработки данных любой цифровой код, но при ус-с-словии, что это будет
единственное в своем роде соответствие. П-п-потом ребята-математики
разработали массу теорем. Видите ли, новые данные сводили всю проблему к
проблеме преобразования данных из одной формы в другую. К проблеме
топологического преобразования данных, понимаете? Как только мы получили
эти теоремы, мы продолжили работу. Научные исследования. Разработка
соответствующего к-компьютера и с-соответствующих программ - задача
нелегкая, требует усилий, штата сотрудников, нес-с-кольких лет работы - но
мы знаем, что, черт возьми, мы можем с этим справиться. А в-вы знаете, что
произошло бы в случае нашего успеха? Бейли энергично кивнул. Он чувствовал себя все лучше и лучше. Хоть
Ваймен и был пьян, но он говорил научным языком. А слышать этот язык после
стольких утраченных лет, означало для Бейли возвращение в привычную среду.
Специальностью Бейли была социология, а она в последнее время в
значительной степени зависела от математических расчетов, кроме того... Кроме того, система "человек-компьютер" предполагала фантастические
возможности. Фактически, огромный объем памяти машины, скорость считывания
данных из памяти, способность выполнения логических операций за считанные
доли секунды - все эти возможности могли бы сочетаться - или объединяться
- со способностью человека к творчеству и проявлению своей воли.
Соединенные воедино, человек и машина, стали бы одним целым - непрерывно
программирующей себя вычислительной машиной, разумом настолько мощным, что
применение коэффициента умственного развития утратило бы всякий смысл.
Они/он/она могли бы впервые в истории интеллектуального развития человека
рассматривать проблемы во всей их целостности. Конечно, следовало учитывать определенные опасности, которые явно
предвиделись и то, что в работе могли возникнуть и менее очевидные опасные
моменты. Но преимущества конечного результата, наверное, оправдывают любой
риск. - Но, мы б-больше этим не занимаемся, - Ваймен склонился над
стаканом. - Не хватает д-денег. Вчера было принято окончательное решение.
По этому поводу я хочу напиться. - Почему не хватает денег? - спросил Бейли. - Наверное, Национальный
научный фонд закрыл программу, потому что был не в состоянии выделить на
нее миллиардную сумму? - Фью! Откуда вы, приятель? Уже давно прошли те времена, когда у
Национального научного фонда были деньги и он мог ими р-распоряжаться. У
Национального института здоровья их тоже нет. Мы и т-туда обращались. К
к-кому мы только не обращались. Никаких результатов. Слишком много денег
идет на обеспечение психического здоровья. Иначе правительство не
аннулировало бы несколько уже выполняющих-х-хся программ. Министерство
обороны - вы думаете, что Министерство обороны могло бы этим
заинтересоваться, да? - да, черт возьми, они заинтересованы, но вы же
знаете, какое у них сейчас финансовое положение. Военно-Воздушные Силы
занимаются перевозкой пассажиров и таким образам зарабатывают деньги,
военный корабль "Пуэрто-Рико" превращен в п-плавающее казино за пределами
территориальных вод... т-только так могут быть получены средства на
оборону. Поэтому в прошлом году мы сдались после рассмотрения вопроса о
Гайане. О, президент пытался с-с-сделать хорошую мину при плохой игре,
что-то говорил о "почетном заселении без военного давления"... но, черт
возьми, весь мир знает о том, что военное давление было - это было
давление на нас - при участии корабля "Венесуэла", черт возьми! В стакан Ваймена скатилась слеза. - Черт побери этого человека, - пробормотал он. - Гори он в адском
пламени. Пусть ему будут ниспосланы вечные муки. Он один во всем виноват.
Могу поспорить, правительство Франции превозносит его за это. Я могу
поспорить на какую хотите с-с-сумму, он писал свои книги и в-в-выступал
перед публикой с определенной целью. - О ком вы говорите? - поинтересовался Бейли. - Ну, вы знаете. О, профессоре. Французе. Не могу пр-ро-изнести его
чертово имя. Ну, тот, с идеями о защите сумасшедших. - Постойте. - Бейли оцепенел. Он замер в той позе, в которой сидел.
По коже побежали мурашки. - Не имеете ли вы в виду Мишеля Шансона д'Уазо? - Тьфу! Он, именно он. Шансонг Двазо. Могу поспорить, он на самом
деле был китайским агентом, с таким-то именем! Он знал, что наша большая,
сентиментальная, мягкосердечная, заботливая страна воодушевится его
идеями, бросится их воплощать - бросится в кучу н-навоза. Он один нас
погубил. Погубил мою программу. Погубил мою страну. Теперь мы ни черта
больше не можем делать, мы можем только заботиться о г-горстке бесполезных
чокнутых бездельников. - Ваймен поднял свой стакан. - За погибель Шансонга
Двазо! - Нет, - Бейли резко поднялся. Его стул с грохотом упал. - А? - заморгал Ваймен. "Я не должен позволять себе сердиться", - подумал Бейли. - "Я еще не
совсем в порядке. Они мне сказали, что я должен быть осторожен, не
возбуждаться, постоянно контролировать свои эмоции, пока не окрепнут
нервы". Но, тем не менее, ярость росла, обдавая его холодом, вызывая
тошноту и дрожь. Он сказал с вызовом: - К вашему сведению, я один из этих бесполезных, чокнутых
бездельников. - Что? Вы? - Не верите? - Бейли вынул из брюк бумажник. (Он им говорил, что ему
не нужен такой дорогой костюм, но они сказали, что моральное состояние
играет важную роль в выздоровлении.) Он раскрыл бумажник и показал
карточку, удостоверяющую его как психически больного человека. - Меня выписали сегодня утром, после пяти лет лечения в
государственной клинике в Напе, - сказал он. - Я был полезным членом
общества до тех пор, пока не заболел. Но потом я прошел через такой
кошмар, который вы себе с вашим самодовольством и ограниченностью не
можете и представить. В Напе меня спасли. Более добрых людей я не видел.
Насколько позволяли их знания, они починили мой ум. Сейчас я нахожусь на
амбулаторном лечении. Когда я полностью выздоровею, - надеюсь, в конце
концов так и будет, - я опять буду работать. И я с радостью буду платить
налоги, чтобы помочь тем, кто не совсем здоров. - Н-но... - Ваймен пытался что-то сказать. Бейли его перебил: - А как, вы считаете, должна была реагировать страна? Последние
двадцать лет количество психических заболеваний возрастало
экспоненциально. Что-то нужно было делать. Чтобы вы выбрали? Убить нас,
обработать наши мозги? Посадить нас в тюрьму, уморить нас голодом? Можно
было поступить и так. Но я, вместе со многими миллионами своих собратьев,
я говорю: слава Богу, что Шансон д'Уазо показал нам милосердный путь
решения проблемы, а вы... будьте прокляты! Он выплеснул содержимое своего стакана в лицо Ваймену. - Бармен! - заверещал Ваймен. - Вы видите, что он сделал. Вы видите,
что этот иждивенец, сидящий на шее общества, что этот псих сделал? - Следите за тем, что говорите, - ответил бармен. - Ведь у него
удостоверение? А закон говорит о том, что мы должны быть снисходительны к
таким людям. - Правда? - воскликнул Бейли. Довольный, он схватил стакан Ваймена и
вылил остатки содержимого Ваймену на голову. - Эй, - сказал бармен. - Имей совесть, приятель, мне придется все это
убирать. Бейли повернулся на каблуках и с достоинством вышел. Бриллиантовые солнечные лучи заливали улицу, обрушиваясь с
безоблачного неба, наполненного ветром и чайками. Бейли пытался не
замечать ярко освещенной запущенности когда-то престижных зданий, грязных
тротуаров, однообразных витрин, редко встречающихся автомобилей и плохо
одетых прохожих. Цена действительно была большой, но обязательства нужно
выполнять. Как об этом писал Шансон д'Уазо - Бейли смаковал в уме
замечательный, часто перечитываемый абзац, и, шагая по улице, переводил
его на английский: "Показав в предыдущих главах, что эпидемия сумасшествия возникает как
результат ситуации, созданной коллективными усилиями людей (посредством
перенаселения, чрезмерной механизации, строгой регламентации жизни,
деперсонализации - всего того, против чего восстают глубочайшие инстинкты
человека-животного), ниже я рассмотрю мероприятия, которые должны быть
осуществлены при наличии таких восставших людей-животных. Количества таких
особей в действительности представляют для общества такую нагрузку и
опасность, что они вызывают все меньше сочувствия. И все же их состояние
не их вина, оно является результатом глобальной несостоятельности
общества. Следовательно, необходимо определить социальный способ лечения
этой социальной болезни. Решение, которое я предлагаю и разрабатываю в деталях, является
наиболее радикальным. Но что значит "радикальный"? Это слово происходит от
латинского слова radix, что значит racine - "корень", и, таким образом,
радикальное решение представляет собой решение, касающееся основ проблемы. Очевидно, что услуги клиники должны быть бесплатными, и должны
предоставляться в максимальном объеме, в той мере, в какой они требуются в
каждом отдельном случае. Но психиатрия пока не совершенна. Полностью
излечить можно лишь некоторых, если полное излечение вообще возможно.
Пациент, состояние которого находится на грани нестабильности или в
состоянии которого появилась некоторая стабильность после пребывания в
лечебном учреждении, не должен подвергаться в дальнейшем такому же
непереносимому давлению, которое привело его к болезни. Напротив, он
должен быть избавлен от такого давления. Его задачей является
выздоровление или, по крайней мере, не ухудшение состояния. Следовательно,
он должен получать из общественных фондов пенсию, необходимую для
поддержания его самого и его иждивенцев на достаточно высоком жизненном
уровне. И в том случае, если его поведение не представляет собой
непосредственной опасности для окружающих, он должен быть освобожден от
рамок закона, ему следует разрешить работать а соответствии с его
побуждениями и с применением любых способов труда, какие он считает
необходимыми..." Завизжали тормоза. Автомобиль занесло, когда водитель попытался резко
затормозить. Побледневшее лицо водителя показалось из окна машины и Бейли
услышал резкий окрик: - Ты смотришь, куда идешь? Сумасшедший придурок! - О, - Бейли вернулся к реальности, и это было для него ударом - он
осознал, что находится на проезжей части Пост-Стрит, ярко освещенной
солнцем. - Я... Автомобили, громко сигналя, окружили Бейли. Собиралась толпа
любопытных. Сквозь толпу протискивался дюжий полицейский в голубой форме. - Так-так, - сказал он, - что тут происходит? - Он быстро оценил
ситуацию. - Что, неосторожно переходили улицу? Вам жить надоело? - Я... я... - Страх, иррациональный, но совершенно реальный, стиснул
Бейли горло. - Выпишите ему повестку в суд за нарушение правил уличного движения,
господин полицейский, - требовал водитель. - Заберите его прямо сейчас. Он
представляет опасность для решеток радиаторов. Ф_а_! _Ф_а_! _Ф_а_! - Боже мой, - застонал полицейский. - Из-за вас мы сейчас устроим
здесь пробку до самого Дейли-Сити. Убирайтесь отсюда. Прочь с дороги.
Давайте сюда свои... Но Бейли уже протягивал ему свой бумажник с удостоверением. У полицейского отвисла челюсть: - Почему, черт возьми, вы не сказали об этом сразу? - воскликнул он.
Автомобиль, который чуть не сбил Бейли, уже отъезжал. Полицейский побежал
вдогонку и засвистел, чтобы он остановился. - Эй, вы! А ну, стойте! Вы
знаете, что вы, черт возьми, чуть не убили человека, которому не повезло в
жизни? Лицо водителя опять побледнело. - Да, - сказали в толпе, - он еще и оскорбил его. Назвал его
сумасшедшим придурком. - Это правда? - спросил полицейский. - Да, конечно. - Говоривший вышел вперед. - Я сам слышал, господин
офицер. Бог знает, какой моральный ущерб нанес этот грубиян несчастному. Несколько свидетелей согласно закивали. Полицейский сказал: - Мне очень жаль, мистер Бейли, но я не могу арестовать его за
преступление, которое он совершил, оскорбив вас, пока вы не пройдете со
мной в участок и не подтвердите обвинение. Вы согласны это сделать? Бейли с усилием глотнул и отрицательно покачал головой. - Ну, хорошо, в любом случае, я могу выписать ему судебную повестку,
- строго сказал полицейский. - И ему придется встретиться с судьей
Джеффризом. Я лично прослежу за этим. На моей смене никто просто так не
уходит, оскорбив человека. Бейли чувствовал, что он тоже должен что-то сказать, но не мог этого
сделать: слишком сильным было потрясение. С единственным желанием
куда-нибудь уйти отсюда он смешался с толпой, которая, тем не менее,
расступалась перед ним, и направился к Юнион-Сквер. Трава там была высокой
и давно требовала ухода, повсюду валялся мусор, но зато на флагштоках все
еще трепетали флаги... Стоп. Этими флагами должны были быть флаги Соединенных Штатов и штата
Калифорния, ведь так? Не "Веселый Роджер", не флаг какого-то
исследовательского общества, не клетчатый флаг лагерной стоянки, не флаг
"друзей, объединенных тесным родством", и не... Человек, который был первым свидетелем во время происшествия на
проезжей части, прикоснулся к руке Бейли: - Вам нужна помощь, мой мальчик? - прошептал он. - Вы, по-видимому,
новичок в нашем прекрасном городе? - Ну, я... я был в Напе, - сказал Бейли. - А теперь вы один, как это ужасно! Вы могли потратить не один день,
чтобы найти себе подобных. - Человек был невысокого роста, опрятный,
чистый, образованный, судя по его речи; и как бы тщательно Бейли не
разглядывал этого человека, единственной чертой, которая бросалась в
глаза, был вечерний костюм из синего вельвета, который он носил без пояса.
Он долго жал руку Бейли, потом сказал: - Зовите меня Джулес. - Бейли. Уильям Бейли. Я... ммм... вы... тоже... ммм... один из
несчастных? - К сожалению, да, мой очаровательный мальчик, к сожалению, да. Вам
так повезло, что я как раз там оказался. Не многие из нас приходят в этот
район. Без гида вы могли бы оказаться в затруднительном положении среди
абсолютных _т_э_с_с_и_. От толпы, собравшейся неподалеку, отделился человек в черной
униформе, он взобрался на скамейку и закричал в рупор: - Друзья! Мои дорогие друзья-получеловеки! Послушайте. Это жизненно
важное сообщение. Вы заметили, что я отношусь к европеоидной расе, ну,
друзья, теперь у меня для вас сюрприз. Я являюсь чем-то вроде уникума, я
расист - самозабвенный, фанатичный расист, который утверждает и может
научно обосновать утверждение, гласящее о том, что его собственная раса
является низшей. Единственными настоящими людьми на земле, мои друзья,
основной эволюционной линией, людьми будущего являются меланезийцы. Бейли и Джулес побрели прочь. - Кажется, здесь иногда встречаются, ну, незаурядные типы, - сказал
Бейли. - О, мой бедный наивный друг, - ответил Джулес. - Им здесь нет счета.
Не будьте таким наивным, это придает вам очарование, но все-таки, это
очень наивное замечание. Половина ораторов в Юнион-Сквер - здравомыслящие
люди. Они позволяют себе подобные маленькие удовольствия, зная, что
перегруженные работой полицейские редко спрашивают удостоверение. А другая
половина - ну, в самом деле, дорогой мой, согласитесь - другая половина
состоит из таких же плохих людей, как тэсси. - Тэсси? Джулес похлопал Бейли по спине: - Я вижу, мне придется взять над вами шефство. Мне действительно
придется это сделать. Нет, нет, не чувствуйте себя чем-то мне обязанным.
Это доставит мне удовольствие. Это будет, я бы сказал, художественное
воссоздание вашей души. Я представлю вас влиятельным людям. Я буду вас
информировать. Я заново сформирую вашу личность. Одним словом - я
воссоздам вас. - Что? Ммм, эй, послушайте, я не... Джулес вял Бейли под руку и, применив некоторую силу, повел его
дальше. - Тэсси, - сказал он, - это тессеракты. Четырехмерные кубы. Прочные и
непоколебимо здравомыслящие. Но готов поспорить, что те психи массового
выпуска, которых мы видели там, в нижних районах города, на самом деле,
тоже тэсси. У них те же профессии, общество, успех, кичливость, и ни
малейшего понятия о внутреннем космосе. Да, однажды я слышал, как один из
них напыщенно проповедовал, говорил о Боге; и я спросил его, постигал ли
он когда-нибудь бесконечность путем обычного созерцания коробки из под
овсяного печенья "Квакер" - он просто _с_п_л_ю_н_у_л_! - Они пересекли
улицу. - Я поведу вас прямо к Чингису. Я уверен, что к нашему приходу
вечеринка только начнется. Она начинается именно в это время дня, а у него
просто чудесные друзья... Ага, вот мы и пришли. Джулес остановился возле фольксвагена. Машина была неправильно
припаркована, но, очевидно, значок на ветровом стекле, свидетельствующий о
психическом расстройстве водителя и подпорки под колесами говорили сами за
себя. - У вас есть водительские права? - недоуменно спросил Бейли. Джулес кивнул: - Поэтому я пользуюсь большим спросом в небольшом кругу своих друзей.
Не многим из них, как вы сами понимаете, разрешено водить автомобиль.
Некоторых этот запрет приводит прямо в бешенство. Но я, между нами говоря,
согласен с тем, что общество тоже имеет кое-какие права по отношению к
нам, несчастным. Не слишком много, но все же. Но придумаете ли вы
какую-нибудь причину, по которой гомосексуалисту можно было бы запретить
водить автомобиль? - Что? Но, ммм, но - ваш случай... Джулес развеселился: - О, любовь моя, как они _в _д_е_й_с_т_в_и_т_е_л_ь_н_о_с_т_и
обращались с вами в Напе? Вам позволяли читать газеты? Или слушать радио?
Ведь это был великий исход последних выборов. Даже в наших рядах по этому
поводу произошел раскол. Общество "Мэттэчин" объявило, что оно долго
работало над тем, чтобы включить нас в категорию нормальных, если не
неординарных, граждан. Славные ребята. Им просто не хватило реализма.
Преимущества статуса "несчастных" стоят необходимости носить это клеймо.
Но такое звание, в общем-то, клеймом и не является, согласитесь. Каждый
кандидат - то есть каждый кандидат по всей стране - который обещал
изменить закон, объявив нас душевнобольными, избирался подавляющим
количеством голосов. Я понятия не имел о том, что нас так много. Теперь
запрыгивайте в машину, детка, сейчас отправимся в веселое путешествие. Бейли по инерции забрался в машину, чувствуя свою слабость, но не в
силах что-либо предпринять. "Кроме всего прочего", - думал он, - "я сейчас
ничем не занят. Может, там будет забавно. Если мне понадобится, я в любой
момент смогу уйти. Надеюсь, что смогу". Они ехали в западном направлении, к Хейт-Эшбери. Джулес показывал
достопримечательности, мимо которых они проезжали. Храм "Иштар": - Да, может быть, у меня слишком много предубеждений, но я все же
считаю, что эти несчастные, которые страдают от сатириаза и нимфомании,
вульгарны, как подростки, особенно когда они возводят все это в ранг
религии, что разрешается законами штата Калифорния, а вы как считаете?
Кроме того, они какие-то ненужные. Марихуановый лабиринт на спортивной площадке "Гамильтон": - Эта тяжба дошла до самого Верховного Суда. Что вправе, а что не
вправе делать имеющие удостоверение родители в плане воспитания своих
собственных детей? Суд определил, что в соответствии с четырнадцатой
поправкой, официальный контроль за такими семьями является
дискриминационным, если нет свидетельств, что детям наносятся телесные
повреждения. Потемневшие руины Окленда вдалеке: - Все это слишком трагично. Но я думаю, при такой нагрузке на
лечебные учреждения, не считая очереди жаждущих туда попасть, намного
превышающей возможности этих учреждений в размещении пациентов, врачей
следует простить за веру в то, что какого-нибудь поджигателя таким образом
вылечат. Толпа мужчин и женщин, голых, но живописно раскрашенных, позирующих
перед кинокамерами супружеской пары, по-видимому, иностранных туристов: - Мне кажется, эти туристы - русские. В последнее время к нам
приезжает много русских. Они постоянно смеются. Не знаю, почему. Когда автомобиль остановился, Бейли сделал глубокий вдох и заставил
работать мозг хотя бы вполовину своих возможностей. В старых домах,
выстроившихся вдоль улицы, стекла были выбиты, двери перекошены,
кровельная дранка болталась, а облупленные рамы грозились вот-вот
сорваться с петель. Тротуары покрывал слой мусора в несколько сантиметров.
Дальше проезда не было: когда-то давно два автомобиля столкнулись и так и
остались на дороге; теперь от них остались только проржавевшие кузова; из
одного выскочила крыса. Вокруг никого не было, только одинокий наркоман
сидел на разрушенном крыльце ближайшего дома и со счастливым видом
впрыскивал себе наркотик. Холодный бриз разносил вонь от мусора;
покосившиеся стены домов тонули в сумраке. Кто-то где-то кричал, громко и
с ужасающей регулярностью. Джулес почувствовал тревогу Бейли и похлопал его по руке: - Не сомневайтесь, - сказал этот маленький человек. - Я знаю, все это
шокирует вас, кажется вам немного... зловещим? Но, на самом деле, ваша
красивая головка не подвергается никакой опасности. Все очень просто - да,
у тэсси есть свои районы, но ведь они не могут прибрать к рукам весь
город, верно? Эта часть города отдана несчастным, чтобы они делали здесь
все, что им нравится. Разве не чрезмерные требования соответствия
общепринятым правилам стали причиной их болезни? Бейли собрался с духом и последовал за Джулесом в особняк в стиле
короля Эдуарда - трехэтажного здания с башенками и черепицей, разделенного
на отдельные квартиры. - Может быть, нам следовало бы... м-мм... принести что-то с собой? -
спросил Бейли. - Ну, если мы вторгаемся без приглашения... бутылку или
что-нибудь из еды? Джулес топнул ногой: - Немедленно выбросьте из головы все заботы! - закричал он. - Что
может быть скучнее "вечеринки"? - Интонацией он отчетливо выделил кавычки.
- Как обычно организуют веселье? А что касается напитков, если у вас
действительно нет внутренних ресурсов самому себе поднять настроение
усилием воли, то пожалуйста, будут вам напитки. Видите ли, Чингисхан
знаком с Лысым Джо. - Да? Джулес успокоился и объяснил: - Один из наших знакомых считает, что он - Лысый Джо. Вы, конечно же,
помните классику. Лысый Джо занимался изготовлением крепких напитков.
Следовательно, каждому, кто считает себя Лысым Джо, необходимо разрешить
практику изготовления крепких напитков. Но лицензирование или обложение
налогом могло бы травмировать его психику. Поэтому цена напитков совсем
небольшая. - Он подмигнул и ткнул Бейли в бок. - Ему было нелегко получить
удостоверение. Лысый Джо - это самый проницательный человек, которого я
когда-либо встречал. Из темного, затянутого паутиной холла наверх вела лестница; оттуда
доносились голоса и звуки, которые, по предположению Бейли, должны были
быть музыкой. - Ммм, кто, вы сказали, хозяин? - спросил он. - О! - Джулес ударил себя в грудь. - Замечательно, что вы мне
напомнили! Было бы просто ужасно, если бы вы не были осведомлены о том,
что следует всячески ублажать его заблуждение. Не забывайте называть его
Чингисханом. Его имя... раньше, на самом деле, его звали Оле Свенсон, но
мы это имя никогда не упоминаем. Если вы угодите ему, используя способы,
не требующие особых усилий - ну, скажем, выразите подобострастие низким
поклоном, когда вас будут знакомить, или будете дрожать от страха, а может
быть, поинтересуетесь, как идет кампания по завоеванию Китая, - он станет
просто душечкой. Но, в противном случае, надо признать, он становиться
ужасным. - Бешеным? - Да нет же! Боже мой, конечно, нет! - Джулес всплеснул руками. -
Откуда у вас такое восприятие? Я согласен с тем, что у некоторых моих
друзей действительно есть свои маленькие странности, но это не их вина,
это вина общества, а все они, я в этом уверен, в глубине души славные,
хорошие люди. - Он понизил голос до шепота. - Но однако, что касается
Чингиса - будьте осторожны. Если вы не будете обращаться с ним как с
императором всех народов, он... _з_а_т_а_с_к_а_е_т _в_а_с _п_о с_у_д_а_м_.
За моральный ущерб. Он часто выигрывает такие процессы. Бейли облизал пересохшие губы и нетвердой походкой последовал за
Джулесом. Но как только он окунулся в атмосферу вечеринки, оказалось, что это
вполне безобидное времяпрепровождение. Вечеринка напомнила ему
студенческие годы в Беркли. Странная одежда, немытые тела, откровенные и
несколько помпезные разговоры, обнимающиеся по углам парочки, окрашенные в
черный цвет стены, завешанные парашютным шелком или, наоборот, оформленные
с учетом новейшего, неконформистского направления - все это было знакомо
Бейли. Он вспомнил, что у представителей этой компании в удостоверениях
указывалась безопасная форма заболевания, эти люди могли приспосабливаться
к окружающему миру, правда, при условии, что мир будет оплачивать
выбранный ими образ жизни. Как и в случае с Бейли. С наступлением ночи вечеринка становилась все более людной и шумной.
Желающие устроили складчину - в отличие от других представителей богемы,
эти не чувствовали недостатка в деньгах - и сходили за сандвичами. Бейли
оставался с гостями - прохаживался по квартире, знакомился, беседовал и
внутренне соглашался с тем, что Джулес, похоже, действительно оказал ему
хорошую услугу. Все оказалось неожиданно интересным. Правда, кое-что его разочаровало. Например, молодой человек в халате,
с волосами по пояс, перебил беседу Бейли с бывшим профессором экономики: - Эй, Фил, ты слышал, что случилось с Томми? - Нет, а что? - ответил профессор. Это был кроткий седой человечек с
тихим голосом, скорее смирившийся со своей неопрятностью, чем
приветствовавший ее. - Его схватили с поличным, - сказал молодой человек. - Полицейские
застукали его со своей женой. - Так-так. - Профессор покачал головой. - Не могу сказать, что я ему
очень сочувствую. Ты же знаешь, я никогда этого не одобрял. - Перестань радоваться, как тэсси, - сказал молодой человек. - Мы не
должны позволять полиции вытворять такие штучки. Надо что-то делать. - А в чем дело? - спросил Бейли. К тому времени, когда один стакан
вина согревал ему руку, а содержимое другого - желудок, он чувствовал себя
почти смелым. - Новенький? - поинтересовался молодой человек. - Сразу видно. В
прошлом году Томми достал себе удостоверение. Неизлечимая форма брачной
импотенции. - Вы имеете в виду, что на самом деле ее не было? - Черт возьми, конечно же, нет. Томми - самый здоровый жеребец на
всем западном побережье. Похоже на то, что он разошелся, и об этом
прослышала полиция. Представь себе! Совать нос в личную жизнь человека! Мы
что, в конце концов, живем в полицейском штате? - Но симуляция... - Бейли обнаружил, что обращается к спине. Она
растворилась в толпе людей и сигаретном дыме. Профессор улыбнулся: - Боюсь, это стало настолько распространенным явлением, что в
определенных кругах симуляция считается престижной, - сказал он. - Наш
юный друг не скрывает от своих друзей, что его религиозная мономания
является лишь избранным им способом жить, не работая. - И вы о нем не заявляете? - Нет. К сожалению, у меня не хватает смелости стать штрейкбрехером.
- Профессор вздохнул. - А мой нервный срыв был самым что ни на есть
настоящим. Попробовали бы вы объяснить современную американскую
экономическую политику... Часом или двумя позже Бейли стоял чуть в стороне от кучки людей,
слушавших, как разговорчивый негр объясняет свою идею: - Люди, говорю вам, это в наших силах. Все что нам нужно - это
организация. Если этим занимались белые, то почему нельзя цветным? Давайте
вспомним судебный иск Брауна против Министерства просвещения. Верховный
Суд показал, как дискриминация влияет на психику. Правильно? Правильно. Но
есть закон или нет закона, а мы все еще подвергаемся дискриминации в
собственной стране. Итак, почему бы нам не принять законопроект, гласящий
о том, что каждый чернокожий страдает психическим расстройством? Разве
белые не в долгу перед нами? - Да, - ответил Чингисхан, - если бы тот же законопроект можно было
применить к монголам и шведам... - Конечно, - сказал негр. - А почему нет? Я думал о том, что нам
следует объединиться с евреями. Но слишком многие из них получили от тэсси
отказ в выдаче удостоверений. Так почему вместо евреев не вовлечь вас?
"Взаимные услуги" - кажется, так это называется в политике. Рыжеволосая девушка подергала Бейли за рукав, кивнула в сторону
говорящего и прошептала: - Какая изумительная ирония! Фред так хочет удостоверение, что как
будто уже чувствует его вкус. Вы, наверное, слышали его бред о том, что
чернокожие должны подняться на борьбу и убить каждого грязного
бледнолицего во всем мире. Но он ни разу не смог убедить комиссию в том,
что он психически ненормальный. Эти негодяи всегда говорили, что он не
параноик, что он просто выражает свое политическое мнение. Видите ли, в
глубине души он любит белых. Он ничего не может с этим поделать - просто
любит и все. И вот теперь у него есть план, который должен дать ему
возможность получить удостоверение в качестве обеспечения права свободы
личности. Только могу поклясться, это не сработает. Сто процентов, в
течение ближайших десяти лет будет разработан соответствующий закон. Ближе к полуночи начались танцы. К этому времени, в особняке
собралось, наверное, с половину всех жителей района; веселились во всех
квартирах. Как оказалось, под запись ритмичного боя барабанов бонго можно
было танцевать всем вместе, если всем удавалось одновременно подпрыгнуть в
такт. У Бейли болела голова. Он чувствовал легкое головокружение. Слишком
много спиртного, дыма, тепла, застоявшегося воздуха, возбуждения - и все
это при его ослабленном состоянии. Но он не хотел уходить. Внутренние
противоречия затерялись в радостном оживлении гостей. Одиночества больше
не было. Этот мир-внутри-мира поглотил его. Рыжеволосая девушка говорила о
своих анализах, все говорила и говорила. Но она была хорошенькой и, кроме
того, энергичной, как он почувствовал, когда они прижались животами во
время танца; и он подумал, что впоследствии он мог бы заполучить ее в
постель. Он танцевал. Вся компания танцевала. Пол гудел. Люстры качались. Штукатурка
сыпалась. Оконные стекла дребезжали. "Прам-па-па, прам-па-па,
прам-па-па-ра, тара-ра!" Гей, га! Пока насквозь прогнивший, подточенный термитами дом не рухнул. В
распоряжении Бейли было одно мгновение, чтобы подумать о том, что он сам и
крыша дома падают. Потом булыжники похоронили его под собой, и он умер. Смерть пришла как ураган. Казалось, его выдувало ветром, кружило в
вихре, бросало вверх и вниз, и снова все сначала. Но, собрав волю,
решительно не обращая внимания на гром и молнии, на осьминогов, он смог
поддержать что-то вроде порядка в сознании. "Ноль, - считал Бог, - один, десять, одиннадцать..." - О, заткнись", - проворчал он. Что с ним происходило? Неужели эта последовательность
пренеприятнейших концов будет продолжаться вечно? Он умер на самом деле и
теперь обречен на вечные муки? Нет. Потому что какой же это ад, если неизвестно, за что ты в нем
пребываешь? Он сосредоточился на этой одной загадке. Кем он был? Почему он? В
этот раз он не был так сильно потрясен и напуган, как раньше, и поэтому
обнаружил, что помнит каждую из прошлых своих жизней. До самого мгновения,
когда они становились одним и тем же. Обычное детство, учеба, путешествия,
книги, музыка, друзья, женитьба, развод, другие женщины, другие хобби,
многообещающая карьера молодого ученого-социолога, работающего в
университетском Медицинском Центре Сан-Франциско, написавшего тезисы о
проблеме, связанной с увеличением количества психических заболеваний и
теперь пытающегося найти причину и способ лечения в рамках социологии...
Жизнь расщепилась на отдельные жизни несколько лет назад, в 1984 году, как
он приблизительно определил. "Тысяча, тысяча один, тысяча десять". Но какая из четырех жизней была реальной? Или они все были реальными?
Нет. Этого не может быть. Ничего из прошлого, общего для всех жизней, не
предвещало того, что его душа может разделиться. И все-таки она могла это
делать. Четыре раза. А может, эти эпизоды были иллюзией, вихрем не таких
уж приятных видений, которые нужно просто забыть? Но как? Ну, хорошо. Как он попал в этот круговорот в самом начале? Он не знал. "Инкарнации" полностью замаскировали этот самый первый
этап его жизни. И все-таки, осужден ли он, черт возьми, постоянно умирать
- то в одном безумном мире, то в другом, - пока и в самом деле не сойдет с
ума? Думай, думал он в отчаянии, которое все нарастало. Думай изо всех
сил. Какие именно совершаемые тобой действия катапультируют тебя с этой
точки в другую псевдореальность? "Тысяча сто одиннадцать". Вспомни, где ты был в последний момент. Ты видишь, что было не так в
твоих попытках справиться с ситуацией. Тебе кажется, что ты знаешь больше
их. Потом Бог говорит: "Щелк", и ты задействован в новой ситуации, и ты
обнаруживаешь, что и она не срабатывает. Например, возьмем этот последний мир. У них был зачаток идеи.
Устранение давления, которое сгибает более слабые личности. Вся беда в
том, что общество не может функционировать без существования некоторой
доли нетерпимости и принуждения. Но, по крайней мере, следующий тип общества будет от этого избавлен.
Технологическое, с большим количеством городов, рациональное общество
вынуждено оказывать давление на людей, и, возможно, это давление всегда
будет слишком сильным для некоторых людей. Но что, если создать совершенно
новую культуру? Нет, конечно, не общество благородных дикарей, а, скажем,
общество людей пост-технологической эры, которые использовали бы механизмы
только для выполнения сложных, скучных или опасных заданий; которые
избавили бы окружающий их мир от уродства и сверхсложности; которые
вернулись бы к природе, безопасной и незагрязненной. Таким образом, наряду
с удовлетворением животных инстинктов, такие люди культивировали бы свои
интеллектуальные, духовные, чисто человеческие способности... Щ_е_л_к_. Далекое будущее уже наступало. - Нет! - закричал Бейли в ужасе. - Я не имел этого в виду! Но было поздно. Поломка районного служебного робота была настолько серьезной, что он
не мог справиться с ремонтом автоматически, без помощи человека. Бейли
послал за Инженером. Инженер мог приехать только через несколько дней. Тем
временем Бейли сам вел домашнее хозяйство и это его нисколько не
раздражало. На самом деле он и раньше ухаживал за садом самостоятельно.
Заготовка дров, приготовление пищи, починка небольших повреждений
водопровода и солнечной батареи внесли в его жизнь приятное разнообразие.
Работа на свежем воздухе была для него радостью. Эти холмы над заливом, на
которых они с роботом построили жилой домик, никогда не были более
прекрасными, чем теперь. Но ни один человек не может в одиночку патрулировать весь район. А у
Бейли не было соседей. (Он ни в коей мере не был отшельником; просто
ненадолго уединился, чтобы в тиши заняться разработкой определенных
аспектов одной из философских идей.) В сухой сезон, кроме прочих
неожиданностей, постоянно существовала угроза пожара. Он не мог рисковать,
ведь лес так много значил в жизни людей. И, кроме того, он не хотел бы
увидеть городок Сосэлито разрушенным - из-за пожара или по причине
недостаточного ухода. В этом городке уже давно не жили люди, что придавало
ему странное, меланхолическое очарование. Поэтому Бейли включил радиотелефон и позвонил в Ферфакс. На звонок
ответила сама Эвис Кармен, которая в этом году руководила группами по
совместным действиям. - Да, конечно, Билл, - сказала она. - Тебе следовало бы сообщить нам
об этом раньше. Я подберу команду из... Так, много ребят отправились в
дельту, чтобы позаниматься греблей, поэтому мы не сможем выделить много
людей. Но я могу поискать добровольцев в других местах. Сколько, по твоим
расчетам, потребуется людей? Двадцать? Хорошо, мы будем у тебя не позднее
послезавтра. - Большое спасибо, Эвис, - сказал он. - За что спасибо? Это наш долг по отношению к земле. И, кроме того,
совместная работа такого рода - одно удовольствие. - У меня такая привычка - благодарить людей за любезность. Наверное,
я старомоден. - Это уж точно, дорогой, - в ее голосе появилась хрипотца. - Хочу
тебе кое-что сказать. Я поручу организационную работу Джиму Ваймену, а
сама буду у тебя уже сегодня. - О, в этом нет необходимости. У меня пока все в порядке. - Знаю. Но разве ты не хочешь, чтобы тебе протянули руку помощи? И
предложили немного общения и секса? Ты провел в уединении уже несколько
недель. Бейли колебался: - Если честно, то хочу, - сказал он. - Я серьезно озабочен тем, что
не могу сохранить в себе глубокую безмятежность. Это значит, что я не
выполняю своей цели проникновения в суть. А без тебя там смогут обойтись? Эвис засмеялась. - Расслабься! Тебе нужно пытаться преодолеть свои странности. Я
уверена - если бы не произошла Перемена, ты бы в конце концов довел себя
до нервного срыва. Ничего не произойдет, если я не проведу занятия кружка
народных танцев и песен общины, или урока рукоделия. Единственная моя
действительно важная обязанность - уроки доброты, но я уверена, что Роджер
Бирд позаботится о моих шестилетках. Если ты настаиваешь на том, чтобы я
была совсем уж щепетильной и добродетельной, я могу сказать, что главная
моя задача это ты. Похоже, что одиночество простимулировало твои
агрессивные наклонности. - Занимайтесь любовью, а не войной, - процитировал он и хихикнул. - А разве это не основной принцип современного мира? - спокойно
ответила она. - Ты, конечно, никому не сделаешь хуже. Но это значит, что
любое неразряженное напряжение будет повернуто внутрь тебя самого. Бейли постарался закончить разговор побыстрее, насколько позволяли
приличия: но это произошло не так скоро - каноны требовали неторопливости
и общительности. Эвис Кармен говорила слишком много, и была слишком
откровенной, проявляя на протяжении всего разговора излишнюю суетливость. Но, несмотря на все это, он с нетерпением ждал ее появления. Это произошло в конце дня. Чтобы добраться поскорее, она решила
преодолеть разделяющее их расстояние - пятнадцать-двадцать миль - не
пешком, не на велосипеде и не верхом. Убедившись в том, что одна из машин
на воздушной подушке никому не нужна, Эвис воспользовалась ею. Тихо жужжа,
машина опустилась неподалеку от домика Бейли. Бейли побежал навстречу.
Эвис вышла из машины. Это была крупная молодая женщина с потрясающими
светлыми волосами; выгоревшие на солнце, они контрастировали с загоревшим
открытым телом. Они обнялись; Эвис была теплой и гладкой. Она пахла летом. - Эй, парень, - сказала она, - ты так спешишь. Он уткнулся носом в ложбинку на ее плече. - Раз уж ты подняла этот вопрос, то да. - Ну... хорошо. Я тоже соскучилась по тебе, Билл. Несколько позже они вышли из домика, чтобы забрать ее чемодан. Она
остановилась на пороге и с неподдельным благоговейным трепетом прошептала: - Боже мой, как здесь красиво! Они открыли свои сердца природе и чувствовали, что кроме них во всем
мире никого нет. Солнце заходило, оно проглядывало сквозь листву дубов и эвкалиптов,
растущих на гребне горы. Из огромного золотого диска во все стороны
разливались лучи, которые обволакивали все, что встречалось на их пути.
Стены домика, деревья вокруг него, сам воздух - все было пропитано
солнечным светом. Закатные лучи скользили по крутому склону, теряющемуся в
лесах; где-то вдалеке сверкал голубой залив, за ним виднелись
рыжевато-коричневые восточные холмы. С южной стороны находился
Сан-Франциско, его миниатюрные башни выныривали из светящегося тумана.
Тишина переполняла небо. Бейли первым оторвался от этого зрелища. Он увидел слезы на глазах
Эвис и спросил: - Что-то случилось? Она медленно, неохотно перевела на него свой взгляд. - Ничего, - ответила она ему. - Просто красиво. И жалко. - Жалко? - Всех, кто жил до Перемены. Кто так и не увидел всего этого. - Но послушай, дорогая, мы были не такими уж жалкими. И почему ты
заставляешь меня чувствовать себя таким древним? Ты ведь тоже родилась во
времена предыдущей цивилизации. - Но я не много помню о тех временах, - ответила она с серьезным
видом. - Наверное, дни... суда меня так потрясли, что я забыла большую
часть своего детства. Тоже самое произошло почти со всеми выжившими
людьми. А ты, кажется, помнишь те времена лучше, чем кто-либо. А что
касается других, можно сказать - время суда их очистило. Он решил, что Эвис просто хотелось выплеснуть охватившую ее печаль;
она продолжила почти раздраженно: - Так должно было случиться. Что-то должно было столкнуть нас с
дороги, по которой шли наши отцы. Только после этого мы увидели, сколько
неестественности, принуждения, отвратительного подавления природы терпели
прежде Земля и человечество. Мы освободились от прошлого и действительно
могли начать все заново. - Я не уверен в том, что мы от всего этого освободились, - сказал
Бейли. - Но мы поддерживаем все хорошее. - Эвис мельком взглянула на
Сан-Франциско. - Возьмем, к примеру, город. Он придает очарование виду,
который открывается отсюда. Я рада, что этот город существует, что машины
поддерживают в нем порядок, что в образовательную программу для детей
входит посещение этого города. Но жить в нем? - она скривилась. - Мне он нравился, - сказал Бейли. - Ты не знал ничего лучшего. Так ведь? - Н-н-нет. - Воспоминания рвались из плена его памяти. - Но у меня
были друзья. Они умерли. Умерли все, кого я знал. Что говорят
статистические данные? Чума уничтожила девяносто пять процентов людей?
Девяносто пять процентов всего человечества - за считанные месяцы! Даже
ты, хоть раз, да поплакала о них. - Об их бедных бесполезных жизнях, - сказала Эвис. - Но не об их
смерти. Смерть была освобождением. Я в этом убеждена. А каким другим
способом можно было выбраться из ловушки, которую человек сам себе
устроил? Теперь у нас просторы для того, чтобы свободно дышать, и ресурсы,
и знания, чтобы делать все, что мы хотим, и мы сейчас превращаем нашу
планету в рай. - Правда? - удивился Бейли. - Мы знаем район залива. Иногда мы
связываемся с некоторыми другими "осколками" человечества, которые
разбросаны по всему миру. Но в других местах... скажешь ли ты мне, что
происходит, например, в районе Русской реки? - Наверное, ничего, - сказала Эвис. - Никаких людей. Мы заполним
необитаемые земли. Но не сразу. - Она сжала кулаки. - Но мы _н_и_к_о_г_д_а
б_о_л_ь_ш_е_ не будем воспитывать детей, строить жилища и добывать
полезные ископаемые старыми грязными способами. Никогда! Мы получили
хороший урок! Разговор начал угнетать Бейли и он решил сменить тему. Он обнял Эвис
за талию: - Ты чудесная девушка, - сказал он, потому что хотел ее успокоить, и
потому, что он действительно так думал. - Если бы ревность не была
запрещенной, я бы ревновал тебя ко всем другим твоим возлюбленным. Мне
кажется, тебе могла бы понравиться мысль, что мы можем стать родителями? Натянутость между ними исчезла, она поцеловала его в щеку и прильнула
к нему: - Я еще молода и не готова принять на себя такую большую
ответственность. Но когда-нибудь... да, Билл, если ты все еще будешь этого
хотеть, я думаю, мне тоже этого захочется. У тебя должны быть очень
хорошие хромосомы, и ты хорошо справишься с ролью отца, и, кроме того, я
от тебя в восторге. Их разговор превратился в добродушное воркование, они говорили до тех
пор, пока сумерки и голод не заставили их зайти в домик. После ужина, на
синтетической шкуре медведя (хотя медведей в лесах становилось все больше,
этот вид охранялся), перед языками пламени, пляшущего в камине из
натурального камня, они снова занялись любовью - под аккомпанемент
"Болеро" Равеля, доносившегося из динамика простого стереомагнитофона с
высокой степенью воспроизведения. Это было так здорово, что они повторили
с "Le Sacre du Printemps" Стравинского, "Токкатой" и "Фугой до минор"
Баха, "Девятой симфонией" Бетховена, и, наконец, с каким-то произведением
Делиуса. Новый стиль жизни в этом отношении творил чудеса. На следующий день из Ферфакса прибыла дюжина их друзей с грузом; они
привезли механизмы для замены вышедших из строя частей робота. Ближе к
вечеру команда, прибывшая из-за залива, пришвартовала свой ял и
направилась к домику Бейли, пешком - вверх по склону. Их встретили радушно
- как всегда встречают новых знакомых. Прибывших оказалось больше, чем
ожидалось или требовалось, потому что с каждой командой приехало по
несколько девушек, чтобы готовить пищу. Все привезли с собой продукты -
оленину, свинину, копченую рыбу, сухие фрукты, орехи, изюм, мед, хлеб из
муки, смолотой на жерновах - все это шло к общему столу. Один из прибывших
предусмотрительно захватил с собой Ливерморское вино. Этой ночью застолье
было богатым. Ни один человек не напился - при такой культуре невозможно
напиться - но все расслабились, пели песни, танцевали, обменивались
партнерами, соперничали в поединках, приглашали друг друга в гости. В последующие два дня работа кипела. Мужчины все время были на ногах:
они проверяли места возможных происшествий, расчищали выгоревшие участки
леса, выкорчевывали отравленный дуб, ухаживали за поврежденными
растениями, поддерживали хорошее состояние тропинок и дорог - делали все,
чем раньше занимался робот. По возвращении на ночлег у них хватало сил
лишь поужинать и уснуть. Но самым ценным для всех был дух дружбы и
удовлетворения от выполненной работы. Наконец, прибыл Инженер. Когда грузовик на воздушной подушке
приземлился, Бейли находился в домике, пытаясь вместе с женщинами
отремонтировать забарахлившую солнечную батарею. Все они склонили головы в
почтительном поклоне, когда дверной проем заслонила высокая фигура в
шафрановой одежде свободного покроя. Инженер приподнял в руке свою логарифмическую линейку: - Мир вам, дети мои, - произнес он нараспев. - Прошу вас, проведите
меня к пострадавшему. - А вы разве сначала не отдохнете, доктор? - спросила Эвис. Шотландская шапочка с перьями затряслась и закачалась, когда он
отрицательно покачал головой: - Моя дочь очень добра. Позже мы позволим себе воспользоваться ее
гостеприимством, которое было нам предложено. Но сначала мы должны, если
нет ничего более срочного, осмотреть робота. Ибо, если что-либо, даже
машина, находится во внутренней дисгармонии, то в такой же степени
искажается весь мир и звездная Вселенная. Любое неправильное
функционирование является злом, и все зло - это неправильное
функционирование. - Доктор научил меня всему; у робота поврежден манипулятор, - скромно
сказала Эвис. Бейли провел Инженера с его помощниками в ангар, где стоял робот. Они
сняли свои широкие одежды, раскрыли инструменты и, приступили к работе.
Бейли наблюдал за их действиями. От него больше ничего не требовалось.
После того, как починят манипулятор, робот приведет все в порядок гораздо
быстрее и лучше, чем сам Бейли. - Ты должен простить нас за задержку, сын мой, - сказал Инженер,
откручивая винты на крышке. - У меня так много вызовов по всему району.
Было бы желательно, чтобы побольше людей освоили эту профессию. - Да, это тяжелая профессия, - ответил Бейли. - Не думаю, что младшее
поколение горит желанием тратить годы на интенсивное обучение. - Вероятно, ты прав. Остается только надеяться, что мы сможем внушить
им истинный дух сотрудничества. - Э-э-э, вам не кажется, что эту профессию можно сделать не такой
сложной? По крайней мере, можно было бы исключить обязанности по
проведению церемоний. Я уверен, что вы потратили месяцы на изучение, ну,
скажем, проведения мессы на тему "Материя во Вселенной". И опять Инженер покачал седой головой. - Этого требует дух времени, - заявил он. - Я думаю, ты хорошо
помнишь те условия, которые существовали до перемены. Я тоже их помню. Мы
оба можем объективно оценить окружающую нас действительность. Разве ты не
согласен с тем, что одной из характерных черт нашего времени является
именно ритуал - пышное зрелище, желание придать религиозное содержание
любому выполняемому нами действию? Я думаю, что именно духовная пустота
была одной из причин, по которым старый мир был разрушен почти полностью.
Для чего приходилось жить большинству людей? Не обладая волей, они не
обладали способностью сопротивляться чуме. - Он вернулся к работе. -
Конечно, - сказал он немного позже, - оказалось, что все к лучшему. - Что-что? - Да, конечно. Без такой тщательной чистки разве мы смогли бы
освободиться и начать развиваться, как это и произошло на самом деле? Неисправность робота оказалась незначительной - перегоревший контур,
который был быстро заменен. Инженер задержался ровно на столько, сколько
требовалось, чтобы выпить чашечку кофе и пропеть самую короткую песню
благодарения. Его ждали во многих местах. Когда наступили сумерки и мужчины вернулись из леса, они
почувствовали, что нужно сделать что-нибудь еще. Было решено устроить
праздник, и отметить не только окончание работы, но и то, что удалось
избежать нанесения вреда земле. На следующий день они собрались
организовать поход в лес Мюира. Это было великолепное путешествие, временами - по разрушенной дороге,
временами - прямо через огромные обвеваемые ветрами и усыпанные маками
холмы. Они пели, разговаривали, шутили, смеялись и просто радовались
солнечному свету и воздуху, которым они дышали. Бейли обнаружил, что
большую часть времени он идет рядом с Синерой. Она прибыла вместе с
командой с восточных холмов. Маленькая изящная рыжеволосая девушка с
самыми выразительными, какие он только встречал, глазами. Ее манера
говорить тоже нравилась Бейли; ее отличала игривость и чувство юмора,
которого не доставало Эвис. Через некоторое время они уже шли рука об
руку. Поскольку компания вышла рано и все были в прекрасной форме, на место
они пришли вскоре после полудня. Они собирались войти в рощу перед большим
рыжеватым лесом и в благоговении слиться с природой. Потом они устроят
пикник, проведут вместе несколько радостных часов, как это было в первую
ночь, развернут спальные мешки и предадутся отдыху под звездным небом. А
утром они снова разделятся на группы и отправятся по домам. - Но первым делом надо приготовить обед, - объявила Синера. Несколько человек ее горячо поддержали. Эвис нахмурилась: - Ну, не знаю, - сказала она. - Мы пришли сюда для того, чтобы
освятиться. - Но только не на голодный желудок, - заметила Синера. - Ну
пожалуйста... Эвис отбросила чопорность: - Хорошо. Я думаю, трудно соблюдать святость при таких
обстоятельствах. - Она преклонила колена перед деревьями, которые росли
чуть в стороне от домика Хранителя. Солнце посылало им свое благословение. Земля пахла ладаном. Пел
жаворонок. Они развернули свертки и приготовили бутерброды - кто с чем любил.
Бейли и Синера сидели бок о бок, опершись спинами о ствол одинокого дуба.
Мимо проходила Эвис. - Так-так, - улыбнулась она. - Отношения развиваются, а? - Тебе неприятно? - спросил Бейли. Она взъерошила им волосы: - Конечно нет, глупенькие. Наскоро перекусив, все накинули одежду для молитвы поверх той,
которая на них была или которой на них не было, и приблизились к роще.
Хранитель вышел из своего домика. Они опустились на колени, старик
благословил их; и все вместе вошли в рощу - в тихую тень, в которой играли
солнечные блики. Бейли то и дело отводил взгляд от арок кафедрального собора, который
возвышался прямо перед ним, и украдкой наблюдал за Синерой. "Что же здесь
не так?" - думал он. - "Скажем, в теперешней религии. Особенно, в
теперешней религии. Какую наивысшую цель может иметь человек, кроме как
давать и получать счастье, заботиться о земле и чувствовать ее заботу, и
знать, что он и космос - единое целое?" "Единство - да, даже со своими партнерами. Когда я с этой девушкой, я
каким-то образом и с Эвис, а когда я с Эвис или любой другой девушкой, я
каким-то образом одновременно и с Синерой, и поэтому, мы никогда не можем
быть недобрыми или неверными." В памяти Бейли весело закружился мотив -
что-то из прежних времен, а, может быть, это был стих, или и песня, и стих
одновременно? Он не мог вспомнить. Но я всегда тебе верен, Синера - некоторым образом. Да, я всегда тебе верен, Синера - до определенной степени... Бейли услышал пронзительный визг женщины. В такой тишине этот звук можно было спутать с воем пилы. Бейли
инстинктивно отступил назад. Синера почувствовала, что задыхается от
крика. Их товарищи, которые шли впереди, стали пятиться назад, а затем
остановились, не веря своим глазам. Все, кроме одного мужчины. Он лежал на тропинке в нелепой позе, лицом
вниз, в луже крови, которая пламенела невероятным алым цветом и все
растекалась и растекалась, во все стороны. Над ним стоял убийца; он ухмылялся. Это было огромное неуклюжее
существо, обернутое в шкуры, от которых шла вонь. Сквозь грязные заросли
волос и бороды проглядывали следы оспы. В руке был зажат грубый топорик. Бейли быстро сориентировался в ситуации: сработал инстинкт, который -
Бейли даже не подозревал об этом - до сих пор жил в нем. Он схватил Синеру
в охапку и бросился к огромному дереву с дуплом, выжженным пожаром. Он
втиснул девушку вовнутрь, а сам встал впереди, закрывая ее собой, - согнул
руки и приготовился к драке. Появились другие существа, такие же мерзкие, как и первое. Они выли и
лаяли на языке, который когда-то мог быть английским. Двое мужчин из
района залива были окружены. Один из них упал, разрубленный ударом топора.
Другого пронзило копье; он лежал и выл в агонии. Убийца засмеялся. - Джо, - прошептал Бейли. - Сэм. Они же мои друзья! На смену страху пришла ярость. Он никогда так близко не видел
окоченевших тел, крови и пота, никогда не чувствовал такого холодного
дыхания смерти. Мысли вспыхивали в мозгу, как молнии: "Это дикари.
Наверное, они пришли севера. Выжившие после чумы люди. Те, которые
действительно слились с природой". Пилигримы стояли и молчали. Дикари окружили их. Обе группы включали
приблизительно одинаковое количество людей. Нет, все же цивилизованных
людей было больше, на четверых или пятерых человек, - девушки тоже были
сильными - почему же они не начали драться? Атлетически сложенный мужчина
мог бы броситься под ноги дикарю, выхватить одно из орудий - меч, копье,
дубинку, - которыми дикари пользовались довольно неумело, и, по крайней
мере, дать сдачи! Бейли уже приготовился прыгнуть вперед и начать драться, но в это
время Эвис собралась с духом, подняла руки и закричала: - Что же это такое? Братья, у вас же есть душа, что же вы делаете? Северянин пролаял команду. Его банда взялась за дело. Одна или две
жертвы попытались скрыться, но далеко убежать им не удалось. Всех мужчин
убили в считанные секунды, хотя некоторые, очевидно, были обречены умирать
часами. Затем варвары захватили всех женщин. - Нет! - выла Эвис. - Только не с животными! Она боролась до тех пор, пока нетерпеливый дикарь не ударил ее изо
всех сил кулаком и не сломал ей челюсть. Эвис потеряла сознание. С другими
девушками было меньше хлопот. Ожидая своей очереди, двое северян, отрезали
куски мяса от убитого пилигрима и стали их пожирать. Синера потеряла сознание. "Я должен ее унести", - думал Бейли среди
всего этого кошмара. - "Унести... из района? Я забыл, что такое драка. У
нас нет оружия, мы не обучены, мы не имеем желания защищать самих себя. А
теперь дикари обнаружили наши поселения. Они будут врываться, убивать,
насиловать, порабощать, грабить, жечь все дотла. Было ошибкой считать, что
мы сможем заставить историю остановиться. Но нет. Я не могу бросить своих". Может быть - совершенно случайно - им удалось бы остаться
незамеченными в этом дупле; дикари, если они не собирались убивать
захваченных женщин, могли скоро уйти. Может быть, он и она смогли бы
убежать, добраться до своих и объединить всех, пока еще не слишком поздно. Возможно, им бы это и удалось. Они могли бы стать лидерами
цивилизации, которая использовала бы научные методы для совершенствования
способов ведения войны, уничтожила бы врага, и впоследствии стала большой
империей, завоевывая все новые и новые территории. Но Синера пришла в себя
и застонала - как раз в то мгновение, когда несколько дикарей проходили
мимо, направляясь к домику Хранителя. Они позвали остальных. Если бы Бейли был вооружен, он какое-то время мог бы удерживать
врага, не подпуская его к дуплу. Но первый же дротик, брошенный ему в
плечо, убедил его, что ему необходимо свободное пространство, чтобы
развернуться и не быть таким беспомощным - чтобы не дать изрубить себя на
куски. С непередаваемым удовлетворением он убил владельца топорика и
попятился обратно к дереву, но северяне уже были у него за спиной. Потом под ударом дротика его мозги брызнули из черепа, и он умер. Смерть пришла как ураган. Нет, стоп, это была не смерть, не хаос, это
было отсутствие ощущений в результате полной потери чувствительности. "Ноль, - считал Бог, - один, десять, одиннадцать..." - О, прекрати, - прорычал Бейли. - Ты думаешь, я не узнаю бинарное
исчисление? Этот мир пока что был самым худшим из всех; ход его мыслей не
прекращался. И не из-за каннибалов. Они были лишь несчастными и
невежественными существами. Но цивилизованные люди, которые никогда не
давали себе труда узнать, что делается за пределами их небольшого
райончика, которые смиренно приняли факт смерти неизвестно скольких
человеческих существ, считая эту смерть не слишком высокой ценой за их
собственную более высокую культуру - _у_х_! Эй, стоп. Что я имею в виду под словами "пока что"! Я хочу выйти из
этой последовательности. Я больше не хочу продолжать. Наверное, я могу найти выход. Лучше, мне суметь сделать это. Иначе -
прощай, здравый ум! "...сто, сто один, сто десять..." Или, арабскими цифрами: четыре, пять, шесть, и т.д. Это компьютер.
Мои нервы определяют его импульсы, когда он используется как резервное
средство обеспечения. Это указывает на то, что я как-то с ним связан.
Когда он включается, начинает работу Моделирующее Устройство. Система "человек-машина". Я - человек, она - машина. Вместе с ней мы
рассматриваем проблему во всей ее совокупности. Какую проблему? Так, я - социолог, работающий над вопросами возникновения и лечения
психических заболеваний. Предлагается множество различных решений... Я
помню беседу о добровольной эвтаназии... Но в прошлом часто случалось так,
что лечение приносило больше бед, чем само заболевание, так? Рассмотрим
долговременное воздействие принципа "хлеба и зрелищ" на римский
пролетариат; рассмотрим влияние многих революций и попыток создания
утопического общества. Нам нужен способ улучшения состояния человека с
помощью менее безрассудных методов, чем метод проб и ошибок. При этом
недостаточно лишь пересмотра теоретически эффективных систем. Мы должны
заранее знать, как будут чувствовать себя те люди, к которым эти методы
будут применены. Например, пособие по безработице, при некоторых
обстоятельствах, может быть экономически оправдано, но при этом оно будет
деморализовать часть тех, кто будет его получать. Как можно испытать
социальную реформу до ее практического применения, и, более того, испытать
с точки зрения отдельного человека? Да, конечно, связь "человек-машина". Человеческий компонент дает
системе не только основное указание. Он дает свое
сознательное-бессознательное-висцеральное-генетическое понимание того, что
происходит - с человеческой точки зрения. Вся информация поступает в банки
данных и объединяется с той информацией, которой машина уже располагает.
Потом мозг и компьютер как целостная система определяет возможные
социальные изменения и делает выводы о последствиях. Поскольку целью
является исследование этих последствий непосредственно с точки зрения
человека, результат логических операций представлен в виде "сна". Возможно, машина в какой-то мере слишком педантична. Пусть будет так, как могло бы быть... понятно, что если воображаемый
мир оказывается нежелательным, нет смысла исследовать его дальше. Система
должна позволить мне приказать прервать эту последовательность, как это
происходит с человеком, который может приказать себе проснуться, если ему
снится что-то плохое. Только в этом случае, по какой-то чертовой психологической причине,
сигнал на выход из ситуации представлял собой реалистично смоделированную
смерть. И это вызывало у меня частичную потерю памяти. Поэтому я не мог
составить недвусмысленную команду, чтобы прекратить все это представление.
Поэтому машина ждала, оставаясь в резерве, пока поток моих
полусознательных мыслей наскоро создавал что-то, что можно было
интерпретировать как команду. Сознание содрогнулось: "Господи! Я мог продолжать до тех пор, пока...
пока..." "Ну хорошо, Моделирующее Устройство. Верни меня домой и заканчивай
работу." Щ_е_л_к_? - Ты меня услышал, - сказал Уильям Бейли. Сотворение началось. Он открыл глаза. Его окружала темнота. Он закричал и стал шарить
вокруг себя. - Послушай, что там такое? Подожди минутку. Я здесь. Уильям Бейли заставил себя лежать спокойно. Он глубоко дышал. Сердце
бешено колотилось. С головы сняли шлем индуцирования. Бейли посмотрел на счастливое,
знакомое британское лицо Майкла Бирдсонга, его непосредственного
руководителя, и на свою чудесную лабораторию. В душе волной прокатилось
осознание своего избавления. - С тобой все в порядке? - спросил Бирдсонг. - Что-то не так? - Я... я н-не знаю, - Бейли сел на край кушетки и свесил ноги. Он все
еще дрожал. - Как долго я был в этом состоянии? - Я не смотрел на часы. Но сейчас скажу. - Бирдсонг нажал на клавишу.
Приборная панель щелкнула и выдала распечатку данных. Он оторвал
показавшуюся из принтера полоску бумаги и прочел, что на ней было: - Где-то пять секунд. - Фью? Гм, так. - Вдруг его пронзило страшное подозрение и он
спросил: - Это ведь реальный мир? - Что-что? Конечно. Какой же еще? Конечно, если ты не собираешься
последовать славному примеру епископа Беркли. Но расскажи... - Нет, постойте, - Бейли замахал рукой, - это слишком важно. Ко мне
полостью вернулась память, но я могу и напутать. Давайте для начала сверим
свои знания. Это направит ход моих мыслей в нужное русло. Каков статус
эпидемии психических заболеваний? Прежде чем ответить, Бирдсонг пристально на него посмотрел: - Ну, как хочешь. Эпидемия развивается в соответствии с законом роста
обычных дрожжевых клеток. Ты знаешь, сейчас рост заболеваний
приостановился. Поэтому мы должны вовремя начать крупномасштабное лечение.
Пока мы пытаемся вылечить жертвы эпидемии тем или иным способом - наиболее
эффективными способами, какие мы можем придумать. Эта наша программа
направлена на поиск самого оптимального и основательного решения. - Его
нетерпение вырвалось наружу. - Ты нашел ответ? - Я не знаю, - Бейли встал с койки, потянулся, подошел к окну,
посмотрел на город, на залив. - Нам нужно проанализировать и оценить
полученную мной информацию, а, возможно, собрать последующую, а до этого
необходимо определить коэффициент опасности; я понял, что нам необходимо
определить такой коэффициент. Но позже, позже. - Они засмеялся: это была
небольшая истерика. - А сейчас я доволен тем, что фундаментальные ответы
еще не найдены, что мы бестолково бредем к истине - с нашей человеческой
привычкой делать все медленно, неуклюже, неэкономно, несогласованно,
прозаически, - и что, слава Богу, я _в_е_р_н_у_л_с_я_ в реальный мир!ТРИ
ЧЕТЫРЕ
ПЯТЬ
О, ВЫ, ИМЕЮЩИЕ ЖАЛКУЮ СУДЬБУ
Авторы от А до Я