Дональд Бартельм. Флоренс Грин - 81
Donald Barthelme
Перевел Алексей Михайлов
OCR: Alexandr V. Rudenko 01.07.2001
Из книги "Возвращайтесь, доктор Калигари" (1964)
Ужин с Флоренс Грин. Старушка сегодня явно в ударе: Хочу, говорит, по заграницам. Ни фига себе заявочка! Все просто отпали. Самое главное, ниЇкаких вам объяснений или там деталей. Удовлетворенно окинув стол взгляЇдом, она - бац! - снова засыпает. Девчонка справа от нее здесь новенькая и явно не рубит. Я пялюсь на нее, откровенно заискивая (в смысле, как бы говорю: не кипишись, Кэтлин, я все объясню позже, приватно). Чечевица произрастает в глубинах четвертой реки мира, сибирской реки Обь длиной 3.200 миль. Мы болтаем о Кимое и Мацу. "...нужно с позиции силы. Как это сделать лучше всего? Отказать засранцам в островах, даже если эти остроЇва сами по себе бесполезны." Баскервилль, второкурсник Школы Известных Писателей в Вестпорте, Коннектикут, (которую он, кстати, посещает именно с целью стать великим писателем), лихорадочно строчит. Мацалки у этой новенькой... Как коленки у моей секретарши - аж глаза лопаются. Флоренс начала вечер многозначительно: "Ванная наверху протекает, знаете ли..." Что думает Герман Кан о Кимое и Мацу? Не могу вспомнить, не могу...
Ох, Баскервилль! Тупой ты сукин сын! Как ты можешь рассчитывать на писательскую известность, если до сих пор не умеешь в первую очередь дуЇмать о себе? Разве это правильно? Разве умные люди так живут? Задумайся! Вместо того, чтобы пускать слюни по поводу Дж Д.Рэтклиффа! Санта-Ана, самый маленький стотысячник Соединенных Штатов. И все его 100.350 житеЇлей, совместно коротающих бальбоански-синие тропические вечера, думают только о себе. А я... Молодой, даровитый и очень хочу нравиться. ВпроЇчем, подхалимничать мне приходится от беспомощности (читай, страха насЇкучить вам). Ага... Вот сижу, почеркиваю левой рученькой в журнальчике. Акселератском таком, развитом. "Не напрягайся!" называется (социальЇно-психологические изыскания на тему разборок, писем к редакторам и крыЇсиных неврозов). Ну не безвкусица ли? Бесспорно, но кто заплатит печатЇнику, если Флоренс Грин упрет свой кошелек за границу. Ответьте мне! В журнале пишут: "Страх пациента наскучить доктору - единственный источник беспокойства в классических случаях психоанализа." Врач, естественно, тоже за себя держится - не отдерешь. Каждый час выделяет 10 сладостных минут, чтобы выкурить сигаретку и вымыть руки. Ну так что, Читатель? Как там у тебя с головой, от всех этих разговоров про сибирскую реку Обь длиной 3.200 миль? У нас с тобой отличные роли: ты - Доктор (руки не заЇбываешь мыть?), и аз, который есмь, который думает, в общем, псих. Я жонглирую ассоциациями. Утонченно макаю твой нос в жижицу своей проблеЇмы. Ты думаешь, я боюсь тебе наскучить? Какого хрена? Это вот журнал "Не напрягайся!" напрягает все, что угодно: будь то кряхтение тверди земной (приобские толчки) или межличностные отношения (Баскервилль и эта ноЇвенькая). И мы прямо таки "осязаем", как много напряга в мире. Или даже в совершенном экземпляре меня. С животом как сжатый кулак. Замечаете подхалимаж? Единственый способ его расслабить, я имею в виду желудок, - влить туда кварту джина "Фляйшман". По моему, вообще отличный способ снимать напряжение. Благословляю вас, забегаловки, дарующие "Фляйшман" на всех углах Санта-Аны и всяких прочих городишек! Без дураков.
Новенькая - тоньше тонкого. Со здоровенной грудью, сигналящей из выЇреза, и черными дырами вокруг глаз, многообещающих глаз. А уж как рот откроет, такие жабы полезут... Я борюсь с искушением задрать майку и обЇрушить на нее великолепие своего пресса, бицепсов и всего грудинно плеЇчевого пояса. Джексон считал себя уроженцем Южной Каролины, что и запиЇсал его биограф Эймос Кендалл: мол, родился в округе Ланкастер. Но потом появился Партон со своими документами. И Джексон заново родился. В СоюзЇном округе, Северная Каролина, а оттуда до границы с Южной меньше четЇверти мили. Джексон - мой идеал. Мне даже наплевать на современные слуЇхи, что у него были паршивые трицепсы. Вот такой я. Культурист, поэт, почитатель джексонова тулова, отец одного аборта и четырех недоношенных. Ну? У кого из вас столько же подвигов и ни одной жены? Баскервиллю тяжко не только в этой его Школе Известных Писателей в Вестпорте, Коннектикут. Ему везде тяжко. Потому что он - тормоз. "Тормозит парень, однако," - сказал его первый учитель. Второй был категоричней: "Этот парень тормоЇзит по всей трассе". Третий оказался самым честным: "Просто какой-то суЇкин тормоз, мать его!" Главное, все они были чертовски правы. Пока я изучал Эндрю Джексона и аборты, толпы вас шатались по улицам Санта-Аны, штат Калифорния, и прочих городишек, и ведать не ведали обо всем этом. "В случаях, когда пациент воспринимает доктора, как мудрого и многоопытЇного собирателя психологического материала, знатока экзотических привыЇчек, у него нередко возникает тенденция представить себя красочней, эксЇцентричней (или безумней), чем на самом деле. Или он острит напропалую, или фантазирует." Сечете? В журнале навалом такой фигни, вползающей в извилины. Я, конечно, не стал бы открыто и печатно защищать джин ФляйшЇмана, как способ снять напряжение, но действительно как-то раз опубликоЇвал статью под заголовком "Новое мнение об алкоголе", написанную одним моим талантливым знакомым алкашом и вызвавшую поток одобрительных, но тщательно составленных писем от тайных пьянчуг с факультетов психологии по всей этой огромной, сухой и неверно понятой стране...
"Просто какой-то сукин тормоз, мать его!" - отметил его третий учиЇтель на обсуждении специального курса для студентов-тупиц. Имя БаскерЇвилля в этом списке, так сказать, занимало одно из почетных мест. МолоЇдой Баскервилль, вечно кривящийся от песчинок, которые морской ветер суЇет ему в техасские глаза, как счет за бесплатный солярий. С ручонками, судорожно сжимающими брошюрки на 20 баксов, выхаренные конторой у Джо Вейдера. (Интересно, думал Баскервилль, а эти борцы с кошмаром - они поЇхожи на пожарников? они что, правда с кошмаром борются? или наоборот его создают? Последнее - явно баскервилльский план-максимум). Представляете тип?! Даже тогда вынашивал замысел романа "Армия детей", для чего и поЇсещал лекции, на которых его учили писать. "Вы далеко пойдете, БаскерЇвилль," - брякнул секретарь приемной комиссии, а восхитительные резульЇтаты творческого конкурса лежали перед ним непроверенными. "Теперь - марш в бухгалтерию." "Доктор, я тут пишу толстый роман. Он будет назыЇваться "Армия детей"! (Интересно, почему это мне кажется, что цветного доктора с его смуглой рукой, прикрывающей красную редиску, зовут Памела Хэнсфорд Джонсон?) Флоренс Грин - маленькая жирная бабенка восьмидесяти одного года. Со старушечьими синюшными ногами и множеством зеленых деЇнег. Нефтяные залежи глубоко в земле. Слава тому, кто наполнил вас проЇдуктом "Тексако". Продукт "Тексако" разбивает мне сердце. Продукт "ТекЇсако" исключительно остр. Флоренс, которая не всегда была маленькой жирЇной бабенкой, однажды совершила вояж со своим супругом, мистером Грином, на "Графе Цеппелине". В шикарном салоне с шикарным роялем. Не обошлось и без шикарного пианиста, Мага Мандрагора. Правда он не был расположен поЇбегать пальчиками. С гелием тогда были проблемы. Тамошнее правительство отказывалось его продавать хозяевам "Графа". Название моей второй книги непременно будет "Водород после Лейкхчрста". Всю первую часть вечера мы слушали занимательную историю о проблемах с ванной: "Я вызвала слесаря - ну, чтобы посмотрел. А он мне говорит: надо менять. А я ему: у меня что, 225 долларов лишние что ли. Не нужно мне новой, я просто хочу, чтобы вы эту починили..." Может предложить ей раздобыть ванну из чистого гелия? Я ведь не подхалимничаю? Она ведь думает о себе? "...А он мне говорит, что ванна старая и запчастей к ней сейчас не сыщешь..." Теперь она неряшливо спит во главе стола, если не считать ее таинственного заявления за супом (Хочу по заграницам!), и при том ничего о себе не рассказав... Диаметр Земли по нулевому меридиану составляет 7899,99 миль, тогда как по экваЇтору - 7926,68. Запомните и запишите. Ничуточки не сомневаюсь, что цветЇной чурек передо мной - доктор. Дух эскулапа, сознание собственной необЇходимости так и витают вокруг него. Он встревает в разговор с видом: сделайте меня Госсекретарем, и тогда посмотрите. "Я вам одно скажу, там чертовски много китайцев". До уссачки уверенная в собственной мудрости Флоренс. С одной почкой. Я - с двумя, плюс камни. Баскервилль. Забросан камнями педсоветом Школы Знаменитых Писателей после первого же своего семинара. Обвинен в формализме. Обмочен формалином. А Флоренс-то, помеЇшана на докторах. Почему я не соврал ей с самого начала? Представился бы видным клиницистом, убыло бы меня? Зато смог бы сказать, что деньги нужЇны для важного научного проекта (использование радиоактивных изотопов для лечения рептилий). С возможным применением в исследованиях раковых метастаз в желудке (аппендикс - натуральное земноводное). Оттяпал бы цеЇлую кучу бабок безо всякого труда. Рак пугает Флоренс. Они бы просто сыЇпались с неба, как радиоактивные осадки в Нью-Мексико. А я... Молодой даровитый подхалим. Сижу, почеркиваю левой рученькой в журнальчике... по-моему, это уже было? Да? И вы меня поняли? А имя ей точно не Кэтлин. Джоан Грэхем еще куда ни шло. Когда нас представляли она спросила: "О!! Вы уроженец Далласа, мистер Баскервилль?" Нет, Джоан, крошка... Я коренЇной бенгазиец. Прислан сюда ООН, чтобы ввинтить твою восхитительную жопЇку в сыру земельку... Не сказал, конечно. А было бы четко, ей-Богу... Потом она спросила Баскервилля, чем он занимается. Качок и поэт? (другиЇми словами, силач и умница, каких еще земля не носила). "Оно движется," - воскликнул Мандрагор, указывая на рояль. И, хотя никто не заметил медЇленного скольжения, все согласились. Волшебная сила личности. (Флоренс говорит, что тот рояль в салоне был незыблем, как Гибралтар).
Человек, растусовавший материковых китайцев, чешет в затылке, где у него, похоже, жировая киста. (Я могу прояснить ситуацию. Моим инструменЇтом будет доклад по теории игр.) Что, если Мандрагор все же сыграл бы... Нет... Что, если бы он уселся за инструмент, воздел кисти и... Что? ОсЇновные моря... Хотите послушать об основных морях? Флоренс расталкивают. Люди начинают задавать вопросы. Если не эта страна, тогда какая? Италия? "Нет," - Флоренс скалится сквозь свои изумруды, - "не Италия. Я была в Италии. Хотя мистер Грин был просто очарован Италией." "Наскучить доктоЇру для пациента означает стать похожим на других. Пациент изо всех сил борется за признание своей исключительности. И это, конечно, тактический ход, уклонение от самой сути психоанализа." Первое, что Хоть-Куда-АмериЇканский-Парень сказанул Флоренс на самом краешке их знакомства: "Садам в Вест-Сайрил-Коннолли пора закрываться." Такая реприка была ей приятна, просто замечательная реплика, силою этой реплики Баскервилль и был снова приглашен. И во второй раз не оплошал: "Прежде чем цветы дружбы увяли, дружба усушила Гертруду Стайн". Джоан похожа на этих ослепительных девуЇшек из "Вог", дразнящих в своем микенском неглиже, голенькие животики со льдом. "Он движется," - произнес Мандрагор, и рояль приподнял себя волЇшебно на несколько дюймов и закачался из стороны в сторону в осторожном болдуиновом танце. "Он движется," - согласились остальные пассажиры, околдованные постгипнотическим влиянием. "Они движутся," - говорит ДжоЇан, отсылая к своему вырезу, где тоже колышется из стороны в сторону, вибрирует тайное движение Хайнца. Я выношу супу серьезное предупреждеЇние, задрапированное самыми недвусмысленными что ни есть выражениями, и Джоан благодарно лыбится, но не мне, а Памеле Хэнсфорд Джонсон. Может быть, Виргинские острова? "Мы там были в 1925-м, мистер Грин пон_сил, я провозилась с его желудком всю ночь, и мухи, мухи - это что-то невероятЇное." Они задают неправильные вопросы. "Где" - вместо "зачем". "Я как-то читала, что средний возраст добровольцев Чана - тридцать семь лет. Да, с такой компанией многого не навоюешь". Это точно, мне тоже тридцать семь, и если Чан Кай-ши решил положиться на мужчин моего сорта, ему придется распрощаться с материком. Охо-хо, нет ничего лучше интеллигентских посиЇделок, за исключением перепихона, сдобренного легким итальянским апериЇтивом.
Несмотря на свою уже упомянутую тормознутость, которая, возможно, объясняет его равнодушие к великолепному индивидуальному плану обучения, Баскервилль никогда не рисковал застояться. Напротив, его постоянно продвигали. Хотя бы потому, что его стульчик постоянно нужно было устуЇпать какому-нибудь другому дитяте. (Баскервилль, таким образом, несмотря на внушительный рост и огромный потенциал, классифицируется как дитч.) Отчасти так. Особенно, для тех кто никогда не думал, что Баскервиль моЇжет вымахать до шести футов, изучая технику Эндрю Джексона, гелий-водоЇрод и аборты. Где теперь мои мама и папа, а? Со слов Флоренс, в циркуЇлярный июньский полдень 1945 года шел дождь, да такой, что им можно было наполнить таз размером с море. Она посиживала в шезлонге в северной спальне (на одной из стен этой спальни висит двадцать фотографий Флоренс в одинаковых рамках, от восемнадцати лет до восьмидесяти одного, она быЇла красоткой в восемнадцать) и читала номер "Лайфа". Там как раз напечаЇтали первые снимки из Бухенвальда, и она не могла отвести глаз, она прочла текст - или часть текста - и ее стошнило. Придя в себя, она прочЇла статью, но не поняла ни слова. Что значит "тотальное уничтожение"? Ничего это не значило, свидетель припоминал маленькую девочку - еще жиЇвую, ее за ногу швырнули в кузов на гору трупов, подготовленных к сожжеЇнию. Флоренс стало дурно. Она безотлагательно выехала в Гринбрайер, куЇрорт в Западной Вирджинии. Позже она позволила мне рассказать об основЇных морях: Южно-Китайском, Желтом, Андаманском, Охотском. "Я вижу, вы культурист," - говорит Джоан. "Но не поэт," - парирует Баскервилль. "А что вы написали?" - спрашивает она. "По большей части, я произношу репЇлики," - говорю. "Реплики - не литература." "У меня еще есть роман," - отвечаю, - "во вторник ему исполнится двенадцать лет". "Опубликован?" - спрашивает. "Незавершен, - говорю, - но все равно очень суров и своевреЇменен. Знаете, там про армию, собранную из детей, совсем маленьких. Но я их хорошо вооружил: М-1, карабины, пулеметы 30-го и 50-го калибра, 105 гаубиц, безоткатные пушки, нормально, словом. Центральная фигура - ГенеЇрал. Ему пятнадцать лет. Однажды эта армия появляется в городе, в парке, и занимает позиции. А потом начинает убивать людей, понимаете?" "Я дуЇмаю, мне не понравится". "Мне тоже," - говорит Баскервиль, - "но какая разница, нравится мне или нет. Мистер Генри Джеймс пишет художественную литературе, будто Оскар Уайльд из-под палки".
Думает ли Флоренс о себе? "...А он мне говорит, что она старая и запЇчастей к ней не сыщешь..." В прошлом году Флоренс пыталась вступить в Корпус Мира, а когда ей отказали, звонила и жаловалась самому ПрезиденЇту. "Я всегда восхищалась сестрами Эндрюс," - говорит Джоан. Меня лихоЇрадит. Вы не смерите мне температурку, доктор? Баскервилль, этот недоучЇка, высасывает всю нью-йоркскую мальвазию Тэйлора в пределах досягаемосЇти, попутно обмозговывая свой Грандиозный Замысел. Франция? Япония? "Только не Япония, дорогуша. Мы там прекрасно провели время, но я бы не хотела попасть туда снова. Во Франции у меня маленькая племянница. У них есть двадцать два акра возле Версаля. Он граф и биохимик. Правда, замеЇчательно?" Еще кивок. Они-то знают, что замечательно. Основные моря заЇмечательны, важнейшие озера Земли замечательны, метрическая система воЇобще охуительна. Давай замеряем что-нибудь вместе, Флоренс Грин, детка. Я махну тебе здоровенный гектометр на один-единственный золотой микрон. Тишина за столом. Словно тусовка ослеплена тремя сотнями миллионов. Кстати, я не говорил, что у Флоренс Грин есть триста миллионов долларов? У Флоренс Грин восьмидесяти одного года, с синюшными ногами, есть триста миллионов долларов, и в 1932-м она была платонически влюблена в диктора Нормана Брокеншира, влюблена в его голос. "А тем временем муж Эдны КэЇзер, который водит меня в церковь, у него в Порту такая хорошая работа, у него вообще все здорово, он второй муж Эдны, первый был Пит Дафф, он еще в эти неприятности попал, о чем это я бишь? А, да! Когда Пол позвоЇнил и сказал, что не может прийти, потому что его грыжа - ну, вы слышали о его грыже - Джон сказал, что сам подъедет и посмотрит. Учтите, я все это время пользовалась ванной на первом этаже!" Факт, история флоренсиЇных радио-посиделок действительно интересна. Факт, я обещал написать цеЇлый доклад "Полная История Радио-Посиделок Флоренс Грин". Или даже в дуЇхе семнадцатого века: "Полная и Правдивая История Радио-Посиделок ФлоЇренс Грин". Или даже... Вы заскучали, я чувствую. Позвольте мне. Я тольЇко хочу сказать, что она все еще способна вытягивать из своей древней гортани особые душераздирающие звуки, которыми обычно начинается "КапиЇта-а-а-ан Ми-и-идна-а-а-йт"... За столом затишье. Мы все погрязли в жесЇтокой паузе. Здоровенное вводное слово (здесь я вставлю описание тростоЇчек. Тросточки Флоренс занимают специальную комнату. Комнату, в которой их целая коллекция. Тут их сотни: черные и гибкие тросточки Фреда Астера и шершавые изжеванные альпенштоки, терновник и дубины, окованные желеЇзом, дрыны и чванливые аристократы, бамбук и железное дерево, клен и ложный вяз, трости из Танжера, Мэна, Цюриха, Панама-Сити, Квебека, Того, Дакот и Борнео, покоящиеся в своих неглубоких ложах, похожие на ружейные пирамидки в арсенале. Куда бы Флоренс не наведывалась, она всегда покуЇпала одну или несколько тросточек. Некоторые она сделала сама, обдирая кору с зеленого невыдержанного дерева. Потом осторожно их высушивала, потом накладывала слой за слоем специальный лак, потом полировала. БесЇконечно. Вечерами. После заката и ужина), огромное, как Охотское море, 590,000 квадратных миль. Я вспоминаю себя в немецком ресторане на ЛекЇсингтон - выдуваю пузыри в кружке. За соседним столом - шестеро немцев, молодых, смеются и разговаривают. Здесь и сейчас, за столом у Флоренс Грин сидит поэт Вперед Христианин, у чьих очков - дужки широкие и серебЇряные, а не тускло-черепаховые, как у настоящих поэтов и качков, и чьи стихи непременно начинаются со слов "Сквозь все мои звенящие мгноЇвенья...". Меня беспокоят его реплики. Вдруг они лучше моих? Мы воскресЇнем силою наших ослепительных реплик. Что он ей говорит? Что он говорит Джоан? Какой сорт лапши он впихивает ей в уши? Я едва удерживаюсь, чтобы не подойти и не попросить его показать справку о почетном отчислении из Школы Известных Писателей. Что может быть величественней и необходимей, чем "Армия детей"? "Армия юности под стягами истины," - как мы обычно пелив четвертом классе Школы Скорбящей Богоматери, под неумолимым оком Сестрицы Схоластики, которая знает,сколько ангелов может танцевать на острие иголки...
Флоренс, по моим наблюдениям, старательно избегает жизненных неувяЇзок. Она выставляет себя несчастнее, чем на самом деле. Она раз и навЇсегда решила быть интереснее. Она опасается нам наскучить. Она подтвержЇдает свою индивидуальность. Она вовсе не собирается уходить на покой. Знает ли Вперед Христианин что-нибудь о крупнейших озерах мира? ИзбавьЇтесь, в случае необходимости, от прислуги. Я избавляюсь от тебя, одаренЇность, похоже, пронизавшая меня. Она перенеслась на машине из ТемпельхоЇфа в американскую зону, поселилась в отеле, пообедала, посидела в кресле в вестибюле, разглядывая молодцеватых американских подполковников и их розовощеких немецких девушек, и пошла прогуляться. Первый немецкий мужЇчина, которого она увидела, оказался полицейским-регулировщиком. Он ноЇсил форму. Флоренс добралась до островка ожидания и подергала полицейсЇкого за рукав. Тот мигом согнулся перед милой американской старушкой. Она подняла свою трость, трость 1927 года из Йеллоустона, и шарахнула его по голове. Регулировщик упал, как подкошенный, прямо посреди улицы. Потом Флоренс вместе со своей тростью поспешно поковыляла в торговый центр и принялась уже там избивать людей, мужчин и женщин, без разбору, пока ее не усмирили. "Формула Обращения". Можно вам спеть "Формулу ОбраЇщения"? Флоренс сделала то, что сделала. Ни больше, ни меньше. Она верЇнулась на родину под надзором, в военном самолете. "Почему у вас дети убивают всч подряд?" "Потому что все уже давно убиты. Все абсолютно мертвы. И вы, и я, и Вперед Христианин." "Вы не слишком-то жизнерадостЇны." "Это правда." Начало писем к жене младшего графского отпрыска: МаЇдам.... "Мы установили ванну на первом этаже, когда у нас гостила Ида. Ида была сестрой мистера Грина и не могла скакать по лестницам." Как насчет Касабланки? Санта Круз? Фунчала? Малаги? Валетты? Ираклиона? СаЇмоса? Хайфы? Котор-Бей? Дубровника? "Я хочу сменить обстановку," - говоЇрит Флоренс. "Чтобы буквально все было по-другому." В творческом сочинеЇнии, необходимом, но не достаточном для поступления в Школу Известных Писателей, Баскервилль разродился "Впечатлениями об Акроне", начинавшиЇмися: "Акрон! Акрон был заполнен людьми, шедшими по улицам Акрона, неся маленькие транзисторные приемники, которые были включены."
У Флоренс есть Клуб. Клуб собирается по вечерам каждый вторник в ее старом, огромном и плоском, напичканном ванными доме на Бульваре ИндиаЇна. Клуб - это группа людей, которые, в данном случае, собираются, чтобы декламировать и слушать стихи во славу Флоренс Грин. Для допуска нужно что-нибудь сочинить. Что-нибудь, обычно начинающееся в духе: "Флоренс, хоть ты и старушка, но такая веселушка..." Поэма Вперед Христианина наЇчиналась "Сквозь все мои звенящие мгновенья..." Флоренс носит поэмы об себе в кошчлке, они скреплены в здоровенный мерзкий ком. Воистину, ФлоЇренс Грин - невероятно богатая, невероятно эгоцентричная чокнутая старуЇшенция! Шесть определений описывают ее таким образом, что сразу понимаЇешь: она - чокнутая. "Но вы не ухватили жизненной правды, сущности!" - восклицает Гуссерль. И не желаю. Его экзаменатор (это был Д.Дж.РэткЇлифф?) сурово говорил иногда: "Баскервилль, вы палите по воробьям, дисЇкурсивность не есть литература." "Цель литературы," - весомо ответствоЇвал Баскервилль, - "созидание необычного объекта, покрытого мехом, котоЇрый разбивает вам сердце." Джоан говорит: "У меня двое детей." "Ради чеЇго?" - спрашиваю. "Не знаю," - отвечает. Я поражен скромностью ее отвеЇта. Памела Хэнсфорд Джонсон слушает, и его лицо видоизменяется в то, что можно назвать гримасой брезгливости. "То, что вы говорите, - ужасно," - произносит он. И он прав, прав, совершенно точен. То, что она сказала, - Наипервейшая Гадость. Мы ценим друг друга по репликам, и силою этих репЇлик и той про сестер Эндрюс любовь становится возможной. Я ношу у себя в бумажнике восемь параграфов генеральского Приказа, зачитанных адъютантом моей юной безупречной Армии для рядовых: "(1) Вы находитесь в этой АрЇмии, потому что хотите. Так что делайте то, что говорит Генерал. Кто не сделает так, как сказал Генерал, будет вышвырнут из Армии. (2) Задача Армии - делать то, чего говорит Генерал. (3) Генерал говорит, чтобы никЇто не стрелял, пока он не скажет. Это важно, потому что когда Армия откЇрывает огонь по чему-нибудь, все делают это вместе. Это очень важно, и тот, кто так не сделает, будет лишен оружия и вышвырнут из Армии. (4) Не бойтесь шума, когда все стреляют. Больно не будет. (5) У всех хватит патронов, чтобы сделать то, чего хочет сделать Генерал. Те, кто патроны потерает, больше их не получат. (6) Разговаривать с теми, кто не в АрЇмии, категорически запрещается. Другие люди Армии не понимают. (7) Это серьезная Армия, и тот, кто смеется, будет лишен оружия и вышвырнут из Армии. (8) А Генерал сейчас хочет вот чего - найти и уничтожить врага."
Я хочу поехать туда, где все иначе. Простая, совершенная мысль. СтаЇрушенция требует полной новизны - никак не меньше. Ужин закончился. Мы прикладываем салфетки к губам. Кимой и Мацу остаются нам, вероятно - временно; верхняя ванная протекает без ремонта; я чувствую, деньги уплыЇвают, уплывают от меня. Я молодой человек, но очень одаренный, очень обаятельный. Я редактирую... Я уже все это объяснял. В тусклом фойе я запускаю руки в вырез желтого платья Джоан. Это опасно, но так можно выЇяснить все раз и навсегда. Потом возникает Вперед Христианин - забрать свое новое желтое пальтишко. Никто не воспринимает Флоренс всерьез. Как можно всерьез воспринимать человека с тремя сотнями миллионов долларов? Но я знаю, что когда позвоню завтра, никто не ответит. Ираклион? Самос? Хайфа? Котор-Бей? Ее ни в одном из этих мест не будет. Она будет где-то еще. Там, где все иначе. На улице дождь. В моем дождливо-синем фольксваЇгене я еду по дождливо-черной улице, думая почему-то о "Реквиеме" Верди. И начинаю закладывать на крохотном автомобильчике совершенно идиотские виражи, и начинаю петь. Первую часть великой "Господи помилуй".