Татьяна Бек. Замысел
© Copyright Татьяна Бек, 1987
From: Zheleznyak@izvestia.ru
Стихи
Москва
Советский писатель
1987
- Издательство "Советский писатель", 1987
1
***
Cтроились разрухи возле.
Вечный лязг, и треск, и гром.
Даже летом ноги мерзли
В помещении сыром,
Тесном и полуподвальном,
Где обоев цвет несвеж...
В этом братстве коммунальном
Мы росли эпох промеж.
— Вы откуда?
— Мы московские!
— Вы какие?
— Мы таковские:
Твердо знаем, что почем,
К Маю пончики печем.
В телевизор через линзу
Нам смотреть не надоест.
Юбки колоколом книзу —
Сновиденье наших мест!
В благостной неразберихе
На Песчаной, на Палихе
Мы росли — пока не выросли,
Выехали, вещи вывезли
На пустых грузовиках...
И живем — в иных веках.
ЭВАКУАЦИЯ
Над маетой пассажиров —
Ненастоящая крыша...
Эвакуация в Киров.
Мама, и Нина, и Миша.
Страшная эта година
Вырыта бомбой, как яма...
Мальчик и старшая Нина
Смотрят печально и прямо.
...Противу стрелки, бесчинно
Я прилетаю упрямо!
Я прилетаю упрямо
С кашей в железной посуде:
— Здравствуй, грядущая мама!
Здравствуйте, Миша и Нина
Нищие тощие люди.
Я еще буду не скоро.
Может быть, вовсе не буду.
Но среди гнева и мора,
В пекле надежды и драмы,
Где только дети и мамы, —
Мама,
и Нина,
и Миша
Вдруг улыбнутся, заслыша
Песенку, равную чуду:
"Плакать не надо.
Грянет Победа.
Жизнь заискрится повсюду.
Мирную купим посуду —
Я нарожусь..."
***
В. Ш.
Я расскажу тебе впотьмах,
Вполголоса, скороговоркой
Про город на семи ветрах,
Стоящий кротко за "Вечеркой", —
Где я росла; где даже бред
Бульварной изморози ржавой
И тот был понят и воспет
Магнитофонным Окуджавой;
Где мы росли под гул вестей;
Где воздух был жесток и молод
В шестидесятых. Не старей!
Я расскажу тебе про город,
Где ежедневно бил пожар
Зари в окошко угловое;
Где елочный лиловый шар
Мне был как зеркальце кривое
И сокровенное. Я так
Сумею рассказать об этом,
О давешнем
— за шагом шаг, —
Что светом озарится мрак
Усталости, тщета бумаг
Служебных, тряпка с табуретом...
— Живи, живи под этим светом!
***
Москвичи — автобусные книжники,
Пылкие сердца под слоем пыли...
Нашу жизнь пруды, как передвижники,
Тщательно и честно отразили.
Беды мои, беды — травы сорные.
Лучше вспомнить,
сидя у воды,
Как салюта звезды рукотворные,
Расцветая, падали в пруды;
Как растили луковицу в баночке,
Как знобило за полночь аллею,
Как влетали солнечные бабочки
По неразуменью — в "Бакалею";
Как тайком курили старшеклассники,
Как старух пугала новизна,
Как справляла траурные праздники
Резкая, как девочка, весна...
Ты меня гостинцами полакоми,
Ты прости мне срывы и помарки —
С ландышами,
мусором
и флагами —
Родина моя: пруды и парки.
***
Любители обновок
И острых новостей,
Мой монолог неловок —
Не соберу костей.
Но, потемнев от грусти,
Скажу который раз:
— Чего же вы? Не трусьте,
Когда тревожат вас.
А то ведь эта стая,
Лишь только закричи,
Бросает,
удирая,
Картонные мечи
И прячется в кладовки,
Оберегая дом,
Где главное — обновки,
А новости — потом.
***
Путь не стал половинчатым
И продлится несладко...
— Вот и счастье за вычетом
Суеты и достатка!
Окунусь неприкаянно
В омут угольно-карий.
На стене у хозяина —
Карта двух полушарий.
И сама эта комната,
Удалившись от пира,
Точно карта,
приколота
К необъятности мира.
Тут не место бездушию.
Так что — будьте спокойны:
Не уйду, а дослушаю
Про бараки и войны.
Я желаю, ровесники,
Чтобы нас полюбили
Не за легкие песенки,
А за трудные были!
Расступается рощица
И глядит желудево:
Режу,
точно закройщица,
Непокорное слово.
***
Начинается повесть:
"Итак,
Эта девочка в каменном городе
Проживала меж книг и бумаг,
А любила овраги да желуди..."
Впрочем, стоит ли в третьем лице
Ворошить сокровенные горести,
Тосковать о любимом отце,
Толковать об изломанной гордости?
Как хотите, а я не могу!
Это я, а не образ из ребуса,
На московском нечистом снегу
Ожидаю 2-го троллейбуса.
Это я. Это слезы — мои,
И моя виноватость недетская.
...А была: "из хорошей семьи",
Голубица университетская.
— Не ропщи, сумасбродная суть,
И не ври, что не знала заранее:
Бескорыстного поиска путь —
Это хлябь, а не чистописание.
***
Двое большелицых, странных,
Не в чести и не у дел...
Ну, из тех, которых Кранах
Полюбил бы, разглядел!
В общепитовском шалмане
Возле Яузы-реки
Жарко спорят о Коране
Вечные холостяки.
Люди музыки и бездны
Из библиотечных дыр, —
Нам они едва известны,
Ибо им противен пир
Дармовой, вранье в замашках
Умствующих воротил...
Им-то век — и на рубашках
Пуговицы открутил,
Одаривши зорким взглядом,
Чувством слова и вины.
Полагаю:
с нами рядом —
Те, которым мы должны.
С нами рядом —
эти двое:
Стан сутул, характер прям, —
Неизвестные герои,
Может быть, великих драм.
***
Повывелись, Время, твои бедолаги,
Твои горемыки, твои забулдыги...
А все же — остались великие книги
На желтой, начала двадцатых, бумаге!
Твои бедолаги, твои простофили
Ушли. Но остались их дивные стили,
В которых писали и существовали,
Пока не погибли на речке Каяле.
От рыка, от рока, от доли пророка
Терпели. Пока не почили до срока, —
Зато молодые на вечные веки...
О, крикнуть бы в чопорной библиотеке:
— Давайте гореть и светло, и высоко!
МОЕЙ РОДНЕ
Увы, давно... Точней — давным-давно
За станцией, за озером, за радугой
Ходили в офицерское кино,
Обедали на скатерти залатанной.
Во времена каникулярных дач,
Теперь — невероятных дешевизною,
Писали письма, надували мяч,
Бродили земляничною отчизною...
Давным-давно. А кажется — вчера
Любили жизнь, любимые друг дружкою.
...Иные дни. Иные вечера.
Распался круг. Стемнело над опушкою.
Виновна ль я, что существую вкось?
Или не я, а — ветер и поветрие?
Спасибо,
что хоть в памяти не врозь,
Мои родные, давние, пресветлые!..
***
Я надышалась — и за мною выдох.
А до сих пор,
беспечна и смела,
Я плакала на ваших панихидах,
Но смерть во мне без просыпу спала.
...Все изменилось! На простые вещи,
По узкому шагая рубежу,
Не то чтобы угрюмо и зловеще,
Но с ясностью прощальною гляжу.
Я не пойду дорогою окольно,
Не стану прятать знание в стогу...
Я мысль о смерти сделаю настольной,
Как лампа, —
без которой не могу.
***
Столько мыкаться, маяться, злиться,
Чтобы взять и понять наяву:
Я люблю посторонние лица,
Я, какая ни есть, а сестрица
Всем живущим, и этим живу.
Я как раз полоскала в корыте
Занавеску — пронзило, как весть,
Необъятное это открытье...
Вы отсюда меня не гоните!
Я — сестрица, какая ни есть.
***
Мир так хорош и так огромен,
Бел, изумруден, бирюзов,
Что плыть бы на плоту из бревен
На яркий свет, на дальний зов
И верить, что за горизонтом
Я счастье обрету, как дар:
Свиданье с легендарным Понтом,
И мощной зрелости пожар,
И полное выздоровленье
От юности, тоски и лени...
— На яркий свет, на дальний зов,
Себя, как сплетню, поборов!
***
Можно ль отразить ударом кисти
Тайный сговор совести с бедой?
...Взгляд исполнен творческой корысти —
хищный, молодой.
Бедный живописец! Неужели
Ты уверен, что любая суть
Запросто пойдет на роль модели,
распахнувши грудь?
Я вот не хочу маячить в поле
Зрения, лишенном доброты.
— Что вы там на воле откололи,
звезды и кусты?
Вырываюсь, как из карантина,
Чтобы не вернуться никогда...
О моя любимая картина —
воздух и вода!
***
Было! Трамваи летели, как красные кони.
Астра звезды расцветала на скатерти неба.
Я прибегала с работы в горящей короне,
Хоть и с авоськой, тяжелой от сыра и хлеба.
Было и помнится: возле железной калитки —
Осень веселая в желтом пальто наизнанку...
От обожанья, которого было в избытке,
Я умирала и к вечеру, и спозаранку.
...Вот замечаю,
что стали суждения жестки.
Мир обнаружил черты, не достойные ласки.
Но не озлоблюсь вовеки, — спасибо закваске —
Юность нескладная на городском перекрестке!
***
Я тебя разлюбила, глотатель
Новостей, пирогов и сердец!
Не творец, а бумагомаратель,
Остроумец, домашний мудрец.
А тебя полюбила, ваятель
Пирамиды, баллады, лыжни!
Путник, первопроходец, искатель,
Нелюбитель моей болтовни.
Посему обрываю признанья,
Принимая решительный вид!
...А в окно,
как больничная няня,
Ледяная рябина глядит.
***
Не по бумажке, но без запинки,
Переболевши, провозглашу:
Ныне сдуваю с любимых пылинки
И на руках, не бросая, ношу.
После мучительного промежутка
Грянет надежда как свежий пароль —
И неуместна суфлерская будка,
Ибо предложена жизнь, а не роль.
Сладкая память и горькая память —
Пряник не менее жесткий, чем плеть.
Не обещаю себя переплавить,
Но обязательно буду корпеть!
Может быть, в ходе невидимой плавки
Помыслы вырастут, как детвора...
Так или иначе:
в уличной давке
Слышу
заплаканный
голос добра!
***
Поразмысли над этим, историк!
...Вижу,
как на ветру холостом
Снова рушится карточный домик,
А когда-то — Незыблемый Дом.
Неужели святыню — на свалку?
Неужели не вечен оплот?
...Пенелопа забросила прялку:
С женихами хохочет и пьет.
А ведь было: воскресные шляпы!
Наведя неказистый уют,
Наши бедные
мамы и папы
Облаками попарно бредут...
***
Хозяйская печка с поленьями,
Над крышей — планета Юпитер,
И, чей не припомню, с оленями
Колючий и ласковый свитер.
И вечное пение примуса,
И две занавески из марли...
Росточек был слабый, но принялся...
Младенец заплакал. "Не жар ли", —
Бегут и тревожатся, пробуя
Губами румяные щеки...
Ты выросла — высоколобая.
Ты миру диктуешь уроки.
А что ты на деле увидела
Значительней этого дома,
Где жизнь под опекой Юпитера
Была добротою ведома?
***
Мир поделился открыто
Детством, теплом, обувкой —
На сквозняках алфавита
Бегай за бабочкой-буквой!
Жизнь, расшибаясь о встречи,
Жаждала смысла, дела...
Шероховатости речи —
Лучшее, чем я владела.
КРЫМ
— Одиночество! Здравствуй, родное.
Стосковалось, поди, по сестре? —
Я мечтала о соли, о зное,
О костре на колючей горе...
Этот край в полотняной хламиде
Прямодушен и жесток с людьми.
Он толкает заблудших в обиде:
— Точно во поле, на море выйди
И уныние рыбам скорми.
Потому он душою безбеден,
Что лежит у него за душой
Камень Ведьмин,
Веками изъеден, —
Перепелочный, горький, большой...
***
В свете памяти нерезком
Мелочью не пренебречь...
Плыл фрегат по занавескам,
Тополь добивался встреч.
Бил в незапертую фортку
Осени девятый вал —
И простуду как увертку
Попросту не принимал!
...То ли я любила, то ли
Зорче видели глаза, —
Но была свежа гроза,
Как урок в начальной школе.
Обрученные простором,
Всхлипывая и спеша,
Пели даром, пели хором
Ливень, дерево, душа.
***
Быль моя — небылица, нелепица.
А хотелось-то — "как у людей"...
Ну да ладно!
Душа не разленится —
Набреду на десяток идей.
Нет, не новых, но — личного обжига:
Не суди, не кради, не гордись...
Даже если
водою из ковшика
Напоил оскуделую близь!
***
Я повзрослела! Как ни странно,
Мне распахнулись двери мира
С утратою ориентира
И воцарением тумана.
Мне стало так необходимо
Увеличение объема,
Что я ушла из клетки дома
На запах копоти и дыма.
И зренье на дожде осеннем
Безмерно сделалось и чисто...
Последний шанс максималиста —
Смутиться праведным сомненьем!
***
Бормотание в приступе ярости, дурости
И протеста, который простужен и тих:
— Мне никто не вернет ни надежды, ни юности! —
...Значит, надо подумать, куда же без них.
Речь отнюдь не о том, чтобы — за руку с сытыми, —
Вот уж это поистине чуждая масть.
...Надоели открытки с бумажными видами —
Я к живому простору желаю припасть!
...И припала —
и лето в разгаре застукала,
И решила, что выживу, коль не умру.
— Принимайте в содружество,
ветер и пугало,
И кукушка в бору, и гроза поутру!
***
Жила-была. Но неизбежны сутки,
Когда, взломав привычный кругозор,
Я совершу безумные поступки
В масштабе океана или гор.
Я —
вымиравшая от недоверья,
Подозревавшая в любви подвох —
Опомнилась и доросла до зверя:
Ласкаю камни и целую мох.
Я стала выше
(а была высокой),
Я в миску наливаю лунный свет...
Теперь в руках, изрезанных осокой,
Такая ноша, что и боли нет.
Не отрекаясь от "презренной прозы",
В нее вдохнуть мерцание светил...
О жест, который хлопоты и грозы,
Как ниточку и нить, — перекрутил!
***
Иззябшая до нитки,
Как сад и сизари,
Я только слово в свитке,
Однако — разбери!
...Пройдя тридцатилетья
Расхлябанную грань,
Сумела разглядеть я,
Какая в мире рань, —
И мир, как оплеуха,
Спасибо, что потряс...
Мне не хватает слуха,
Мне не хватает глаз!
Еще скажу, поплакав,
Что растеряла я
Надежду. Злой параграф
В науке бытия.
Да! Твой характер тяжек,
Открывшаяся явь.
Я не хочу поблажек.
Но все-таки оставь.
Единственную фору —
Неистощимый взгляд
На "фауну" и "флору",
Как в школе говорят.
То кану в омут сонный,
То встану на ушах...
Судьбе неугомонной
Объявлен вечный шах!
...И только мамин коврик,
Тоскующий в тиши,
Твердит, что мир не горек,
Да мы нехороши.
ОБРАЩЕНЬЕ ПОЛЯНЫ В БЫЛИНУ
Листки из зеленой тетради
1
— Перелесок,
натянувший свитер,
Стираный, зеленый, — где ты вытер
Локти свои детские до дыр?
Я тебе присваиваю титул:
Голодранец! Горлопан! Транжир!
...Подарил мне дудку да улитку,
Ветку желудевую да пытку
(Попросту — разлуку)... Потому
Эта песня, на живую нитку
Сшитая,
посвящена — ему.
2
На приволье попав из каморки,
Сочиняю пейзаж:
"Ствол осиновый — цвета махорки.
А березовый? Не передашь!"
На глаза надвигаю ушанку...
Экий бред акварель,
Коль в обнимку идут на гулянку
Настоящие март и апрель!
— Ну, за песенку, ну, за полтинник,
Ну, за стеклышко или за так —
Попрошу — погадай мне, осинник,
На любой из коряг!
3
В лесу березовом, ольховом,
Осиновом — бродить с альбомом,
Но вскорости порвать альбом,
Ударясь, как о стенку лбом,
О невозможность воплотиться,
Как иволга или плотвица...
Ах,
бабочка у входа в лето —
И танец, и танцор, и флейта!
4
Мнившая себя главнее ветра,
исписала океан чернил...
Как он, ветер, ветрено и щедро
Юную гордыню извинил!
Отбренчав, отплакав, отаукав,
Столько лет напрасных изведя,
Я теперь — "внимательница" звуков,
Ученица ветра и дождя.
5
Второго мая хлынул снег.
И ты не то чтоб сник,
Но шуму рощ и плеску рек
Ты больше не двойник.
Ты — сочинитель книг.
Окно закрой, очки надень
И — ну писать вчерашний день,
Журчащий луч, цветущий пень,
Подснежников лесной салют...
Так люди о любви поют,
Когда она уходит в грязь
И в холод,
не простясь.
6
Надо выйти из тесного цикла
На просторы неписаной книги ...
Я любила любить. Но отвыкла.
Надо — к озеру, к вереску, к вике.
Полевой, к облакам над поляной...
Выручай меня,
мой окаянный
Дар, с которым явилась и сгину, —
Обращенья поляны в былину!
Нет. Не просто поляны в былину.
Это верно лишь наполовину.
Ибо,
новый закончивши труд,
Устыжусь и тетрадь отодвину.
И — былины травой порастут!
2
***
Мне ли думать о титулах гения?
Но,
в избытке безумной отваги,
Я рифмую свои наблюдения
На оберточной грубой бумаге,
Где не кану в объятиях конника
И не стану, как Лиза, топиться, —
Ибо это не сказка, а хроника,
Бесприкрасная речь летописца.
...Я страдала порой от бессилия
Написать про мерцанье колодца
Или спеть, что грачи —
как флотилия
Потерпевшего крах полководца!
Не моя это сила — метафора.
Я люблю простоту и загадку
Переулка, читаленки, тамбура
И хвоста в овощную палатку.
Вот — мой век и моя биография.
Вот — моя стихотворная школа...
О, не знай ни вранья, ни тщеславия,
Нагота городского глагола!
***
Не думай захлопывать дверцу.
Отнюдь не герой — самоед.
Проверено: честному сердцу
Укрытья от Времени — нет.
Оно и тебя не минует,
В жестокий возьмет переплет,
Измучит, переименует,
Верхушкою в землю воткнет.
Но дудки! Не вымру, не сгину.
Характер задумчив, да крут.
Не высушило сердцевину,
И корни к весне — расцветут.
— О крона моя корневая,
Всю правду теперь шелести. —
...И,
заново мир открывая,
Пронзительна зрелость живая,
Как детство — от двух до пяти!
***
Представляете: чайник без носика,
И чаевница не молода..
Темный быт. Но внезапная — просека
Состраданья, любви и стыда!
Хлынут слезы, как музыка громкая.
Надо вылезти из-за стола
И сказать: окончания комкая:
— Я действительно плохо жила.
И за то, что враждой с однолетками
Заслоняла просторные дни, —
Исхлещи меня ливнями, ветками
И словами, но прочь — не гони!
СТИХИ О МОСКВЕ
Не чертеж и не музей —
Ямы, перепады, ярусы.
Так
я вижу город сей
От "Ударника" до Яузы!
Фабрика — и запах трав.
Храм — и простыни полощутся.
— У тебя негодный нрав:
Хаос и чересполосица.
Но зато свободный дух:
Мешанина непохожего...
Я из тыщи, я из двух
Вырву местного прохожего!
...Мне ли киснуть в кабале,
Если я такому городу
Не вода на киселе —
Дочь? И ученица смолоду.
— Ты тоску мою просей
Через бабушкино ситечко...
Так
я вижу город сей
И плевала на обидчика!
***
А мой недальний предок —
Седой военный врач —
Был в разговорах едок
И, видимо, горяч.
В усы усмешку спрятав,
Любил кормить коняг.
Гремел на весь Саратов
Его чеканный шаг.
— Не оседая в кресле,
Рискуйте головой! —
Следы его исчезли
На первой мировой...
Двоюродная бабка,
Не поднимая век,
Поеживалась зябко
В тиши библиотек
И презирала бусы,
Осуществляя сдвиг
В эпоху "синей блузы"
И телеграфных книг...
Остались — горстка пепла
И глинистая пядь.
Чтобы листва окрепла, —
Оглядываюсь вспять.
***
Я люблю этот холод осенний,
Я люблю этой жизни зигзаги...
Чем обиженней —
тем вдохновенней
Отражается жизнь на бумаге.
Стол в пыли, и посуда побита,
И под мышками рвется рубаха, —
Но
в глаза полоумного быта
Я гляжу без упрека и страха,
Ибо искренна и неустанна
Перекличка души и природы.
А к тому же на дне чемодана
Есть еще сапоги-скороходы,
При наличии коих доступна
Путевая беспутная проза...
О, как больно сияют и крупно
На полянах лепешки навоза!
***
Даль розовата, бела, фиолетова...
Неба агат, сердолик, бирюза...
Зря искушаете! Мне и без этого
Хватит красы за глаза.
Я не родная стране кипарисовой,
Пенному валу и говору гор.
Не соблазнить меня,
как ни выписывай
Невероятный узор!
Я — делегатка угрюмого севера,
Где врачеватель моих заварух
Попеременно полыни и клевера
Даже не запах, а д у х.
***
Я любила неровню — дышала неровно
К человеку, чей немолодой макинтош
И дыряв, и замызган, но светится, словно
Жизнь, которая — дар, как ее ни корежь.
Я любила неровню. Я знала о риске.
Но влекла, как медведицу — мед, кабала.
Я писала во вне по четыре записки
И к почтовому ящику ощупью шла.
Эти письма бежали гурьбой, догоняли
Адресата, врывались в его перекур —
И ответ возвращался по диагонали:
— Испарись, нежеланная! Чур меня, чур.
Испарялась. Но в виде дождя или града
Выпадала обратно с небесных высот.
...И зачинщик ненастья, свистя виновато,
Не любил, но казалось — полюбит вот-вот.
***
Главных дел — неисполненный список.
И сутулится жизнь, как швея.
Хоровод напомаженных кисок,
Не приманивай, я не твоя!
Мне ходить в одиночку по краю,
Разрезая фонариком ночь.
А когда я в работу ныряю
С головою — спасателей прочь.
Да, согласна:
тяжелые глуби
Не для ласково скроенных глаз.
Но, стихию толкущая в ступе,
Я порою
счастливее
вас.
***
Я то лягушкой, то царевной
Глядела из-под челки гневной
И миру говорила:
— Мучь! —
...Мне просто не вручили ключ
От ровной жизни ежедневной.
— Ты не моя, — твердил обычай
Желанного житья-бытья...
Вот и летела с песней птичьей
В надуманную глушь! Хотя
Мне так хотелось жить — шутя...
А то,
что вы зовете нравом
Холодным, гордым и неправым, —
Лишь только тень от боли той,
Которую понять сумели,
В отличие от вас,
метели...
Вот почему люблю без цели
Шагать по насыпи крутой.
***
Здравствуй, калина-малина! Привет,
Сказочный пень прошлогодней порубки...
Осень сошла по ступеням на нет
И объявляет об этом поступке.
Первый мороз. Первый снежок.
Первый снегирь — одинокий флажок.
Если бы я сочиняла рассказ,
Я бы могла разжевать подоплеку
Этой метафоры грустной. Но раз
В рифму пишу, — понимай по намеку.
Иней жестокий на солнце горит —
Что-нибудь это тебе говорит?
Хвоя озябла, и желудь простыл,
Даже и туча замерзла до звона...
Мне бы заплакать: "Почто разлюбил?" (
Но продолжаю трубить исступленно:
Первый снегирь... Первый снежок...
Господи! Ты понимаешь намек?
***
Если вы меня не перебьете,
Я вам человека покажу.
Это ваш товарищ по работе
Или же сосед по этажу.
Совершенно неуместный некто.
Пустомеля, спица в колесе,
Пугало Рязанского проспекта
Или Хорошевского шоссе.
Птичьего ли рынка посетитель,
Шахматных ли споров краснобай, —
Он влюбленный, а не просто зритель,
Как его в сердцах ни называй.
Сам он и не думает про это,
Я же вам ручаюсь головой:
Без его линялого берета
Вымрет город,
вымрет деловой...
***
Ты куда? Тебе нельзя,
Переросток-недоумок.
Это — страшная стезя
Миражей, падений, рюмок.
Погляди, как ты сутул,
Как пронзительно-неловок
Выдающий полукровок
Медленный рисунок скул!
...Он не слушает, не слышит:
Он — Вселенную постиг.
Он ужо о ней напишет
Полку гениальных книг!
А пока — завел тетрадку,
Шляпу черную надел,
В смертную вступая схватку
За неслыханный удел.
Жар мальчишеского взора
И тщеславного чела...
Он поймет
еще не скоро
(Я вот поняла — не скоро),
Что кругом,
белым-бела,
Белая сирень цвела.
***
Открывается даль за воротами
Неуютно, тревожно, светло...
Мы поэтами, мы обормотами
Были, были, — да время сошло.
Ты играл со звездой, как с ровесницей, —
Для того ль, чтобы нынче брести
Этой полупарадною лестницей,
Зажимая синицу в горсти?
Для того ль ты скитался бездомником,
Подставляя ненастью тетрадь, —
Чтобы впредь по чужим однотомникам
Равнодушно цитаты искать?
...А ведь живы и ветер, и заросли
Чистотела, и наши следы —
Как рассказ о несбывшемся замысле
Вдохновения, детства, беды.
***
Как сказано: "Холодным иль горячим —
Не теплым, нет — горячим иль холодным
Ты должен быть..." Мы ничего не значим.
А он в плаще немодном и свободном,
Он, горячо крича о несказанном,
Он, холодом мерзавца обдавая,
Он — с вытертым фанерным чемоданом,
Прямой, как посох и еще как свая,
Он, фронтовик без удостоверений,
Не признающий даже слова "льгота,
Он, (я не заговариваюсь) г е н и й,
Все более горячий год от года,
Все более холодный, если надо, —
Вышагивая по плохим дорогам
И не приемля теплого уклада,
Он состоит воистину под богом!
***
Если вспять поглядеть,
открывается странный масштаб:
Непомерные мелочи
и никакой перспективы...
Я любила военных оркестров
простые мотивы
И венки из еловых,
казалось бы, праздничных лап.
Я любила террасу наемную...
Детство — ожог!
Мажут спину сметаной.
А дальше — и помнить не стоит.
Если мама устанет
и на ночь окно не закроет,
Золотая звезда
изрисует косой потолок.
Никакого объема.
Но как он прихлынет порой,
Если вспомнить фигурки
в овраге рассыпанных шахмат...
О далекие дни!
Рассчитайся на первый-второй,
И ко мне, и бегом,
и полынью каникулы пахнут.
ДЕРЕВЯННАЯ ДУДКА
Деревянная дудка, свистулька,
Для кого-то безделка, и только.
А по мне, это певчая люлька,
Вдохновения ранняя долька.
Это — музыка в детской тельняшке
На плоту уплывала по речке
И пускала простые колечки
После первой запретной затяжки.
Звук неистовый — обморок детства.
Прежде смысла и азбуки прежде.
Полюбивши его с малолетства,
Не желаю расстаться, хоть режьте!
Утверждаю,
по книгам порыскав,
Что прекраснее наших изысков
Деревянная первооснова
Дудкой произнесенного слова.
ЧУЖАЯ ПОВЕСТЬ
Лучилась, обзывала "суженым",
Зрачком испепеляла суженным...
Любви без удержу синоним,
Вбегала, как приказ "По коням!"
Листая век его залистанный,
Последняя, была единственной.
И —
надо же! —
тарелку хлопнув,
Погасла: "Не люблю холопов..."
По лестнице — в ненастье, в изморось,
В сиротское пространство вырвалась.
— Не плачь, мой братец. Это в духе
Любви — синонима разрухи.
***
— Моя дорогая, моя золотая столица! —
...Еще на Арбате живут "престарелые лица".
Такого полета живут старики и старухи —
Их думы и хлопоты, нет, не о супе — о духе!
Люблю их вечерние речи о высях и безднах,
Их были и басенки о временах затрапезных:
Их било и гнуло — они, распрямляясь, мужали.
И лишь на закате оделись в жилетки и шали...
Как молодо держат газету негибкие пальцы!
...Мои погорельцы, скитальцы, но нет — не страдальцы!
***
Вас положат — на обеденный,
А меня — на письменный...
М. Цветаева
Эта женщина с круглыми бусами,
С волосами прямыми и русыми —
Воплощенная правда, душа.
Надо быть пошляками и трусами,
Чтобы вымолвить: "Нехороша!"
О, толпа разодетая, важная,
Жадно жрущая на серебре, —
Не по вкусу тебе эта страшная
Ворожба? Или нет — рукопашная,
Где точны, как удары, тире.
Мерить верстами землю чужбинную,
Столбенеть перед редкой рябиною,
Принимая сиротство как честь...
Надо быть несравненной Мариною,
Чтобы быть лишь такою, как есть.
***
Состарился почерк почтовый,
И время дрожит тетивой —
Не видно ль звезды путевой
Над нашей судьбой непутевой?
И просьба летит по округе,
Как ласточка или как дым:
— Товарищи, сверстники, други,
Давайте себя разглядим!
Давайте не прятаться в норы,
Давайте не строить заборы,
А верит ь, что мы — сыновья
И дочери — блудные дети
Голодных и гордых небес,
И стало быть, жизнь — не "собес",
А воля —
моя и твоя...
Мы — дочери, мы — сыновья,
И есть еще звезды на свете!
***
Будет, будет чай вприкуску,
Штоф, печенье, трень да брень...
Синюю простую блузку
Я надену в этот день.
Будет, будет подоконник
Весь в ромашках полевых —
Говорит соседкин сонник,
Что ко мне грядет жених.
Ну, гряди! Я так устала
В одиночку славить мир...
Тонко-тонко режу сало,
Ровно-ровно режу сыр.
А когда просею душу
Сквозь большое решето,
Обнаружу: очень трушу, —
Но не струшу ни за что.
Бабочкой летает веник,
Пляшет по клеенке пряник,
Выдумка звенит струной...
— Дверь открыта, современник,
Жизнь распахнута, избранник
(Я напрасно верю в сонник:
Не жених, а так — поклонник),
И бессребреник, и странник,
Скрытный, пристальный, родной...
***
— Зачем ты занят нелюбимым делом
И примостился ближе к пирогу? —
...Березы черно-белые — на белом,
Но синем, ибо сумерки, снегу...
Все кончено! Уписывая ломти,
Шестеркой вейся около туза.
— Деревья ненаглядные,
пойдемте
Куда глаза глядят... — Глядят глаза
В просторную прямую перспективу,
Где вечереют желтые огни.
Нет!
Я не растеряю душу живу,
Как в три ее погибели ни гни.
Идем: береза, я, еще береза
И снова я... Поди меня осиль!
...И только вот на голос паровоза
Нет-нет а вздорогну: "Господи, не ты ль?"
***
Что судьба? Это узел смятений:
Ужас детства, и ливень осенний,
Смерть отцова, и блоковский гений,
И желанье подняться с колен,
Чтобы стать человеком Вселенной,
И гармоника в пьяной пельменной
На окраине города N.
Это — путь, потому и бесценный,
Что погибелью платишь за крен!
***
Взгляд беззлобен и сощурен,
И лучист не по годам...
Как сказал поэт Жигулин:
— Эту тему не отдам!
Эту страшную, большую,
Стынущую Колыму
Никогда не затушую,
От себя не отниму.
Сдавленные — громче крики.
Раскаляя алфавит,
В этой неречистой книге
Каждая строка болит.
— Кто велел тебе, Воронеж,
Гнать мальчишек на мороз? —
Я не вытираю слез,
Потому что не прогонишь
Этой боли, этих туч,
Этой худощавой тени...
Но внезапно — точно луч,
Пониманье во спасенье:
Сколько тайны в человеке,
Как тепла его рука,
Если отогрели зеки
Местного бурундука!
...И как памяти ожог
Или быль о лихолетье —
У поэта в кабинете
Прыгает бурундучок.
***
И. Ф.
Девочка-скульптор в верблюжьих носках,
С мощным изяществом в жестких руках.
Светлый самшит неизменного "стека"[1]...
— Глина! Давай сотворим человека,
В сердце которого — нежность и страх.
Глины характер угрюм и упрям.
Но
приходящий сюда по утрам,
Тот, кем и станет впоследствии глина,
Вздрогнет однажды: "И впрямь это — храм,
А не подвал без особого чина".
...Девочка чернорабочий халат
Скинет, не чуя, что руки болят, —
Просто уже непомерно стемнело...
Страшно за жизнь,
где, обнявшись, горят
Юный талант и суровое дело.
СНЕГ
Россыпью молочных бусин
Кружево утяжелив, —
Мир не то чтобы безвкусен,
Но избыточно красив.
Он прекраснее наутро, —
Разбазарив закрома,
Смотри сдержанно и утло
Повзрослевшая зима...
***
О матерь божья! То помои вылью,
То говорят, что завезли картошку...
И день уходит на сраженье с пылью,
Пылясь и истончаясь понемножку.
Чаев наварим — языком помелем.
...Но — полночью,
как будто выше ростом,
Прогульщица-душа, беги с портфелем
По воздуху по направленью к звездам!
Не думайте, я не певец шатаний
И не цыганю у судьбы поблажек, —
Но каждому живому нужен тайный
Уединенный облачный овражек.
Сижу и думаю о чем угодно.
На облаке — следы моих ботинок.
И даль — огромна...
И звончее горна —
Меня разбудит маленький будильник.
***
Плачет селезень. Осень в начале.
В Тимирязевском парке потемки.
И слова недостаточно емки
Для рассказа об этой печали.
Красота в Тимирязевском парке
Как негусто упавшая манна...
Закружились под звуки баяна
Выпивохи, бабье, перестарки.
Золотые вчерашние букли.
Молодежь и военные вдовы.
...Да не выжгут сердечной основы
Листопада каленые угли!
На скамейке из темного дуба
Восседает хозяйка дворняги...
Сколько нужно добра и отваги —
Не точить на Вселенную зубы!
Рядом станция: Рижская ветка.
Березняк — островок — недобитыш.
"Ты меня никогда не увидишь..."
И — с соседкой танцует соседка.
РОДНАЯ ДУША
Сапогами листву вороша,
Издалека родная душа
Приближалась. А я убегала
На гулянку — ни много ни мало.
...Возвращаюсь: на сердце — парша,
А в глазах — маскарадные рожи.
— Ты единственная хороша! —
Говорю. Но родная душа
Убегает по первой пороше.
***
Ты неверно живешь. Ты не видишь ни грушевых веток,
Ни грошовых сандалий старухи, сидящей в кино...
Одинокий охальник, ничей ни потомок, ни предок,
Опечатка, зиянье, забытое цепью звено.
Как безжалостно небо! Душа оступилась — и крышка:
Потеряла дорогу,
своих не находит начал.
А ведь был и очкарик, и школьник, и чей-то сынишка;
И высокие звезды подзорной трубой приручал;
И лимонниц любил, и капустниц; и карта Европы
Волновала как тайна; и бабушка пела про степь...
Я живое лицо различаю под ретушью злобы:
Это просто усталость —
еще восстановится цепь!
***
Голос молодой, прямой,
Но уже такой натруженный...
— Приходи ко мне, отужинай,
Только про любовь не пой.
...Точно выводок утят,
Годы по небу свистят —
Над лугами, над озерами,
Над почтовыми и скорыми...
Не воротятся назад!
Ты накинь-ка пальтецо,
Да швырни с крыльца кольцо
В заросли иван-да-марьины,
Да скажи себе в лицо,
Что силенки — разбазарены!
Но и то себе скажи,
Что, избавясь ото лжи,
Можно, можно, можно
заново
Вздрогнуть от гудка баржи —
Ледяного, безымянного...
***
В кофейне, где клубится перебранка,
Колдунья, но отчасти шарлатанка,
Мне толковала про нездешний дух
И как, ревнуя, заварить лопух...
Был день весенний свеж и лопоух.
Она желала, крутанув тарелку,
В опасную пуститься переделку
И взять у Клеопатры интервью.
...Я думала
про музыку свою,
Которой шарлатанства — не привью;
Все остальное музыке во благо:
Больная нота, путаница, брага,
И лай собачий по ночным садам,
И ужас умереть — не по годам...
— Кому, уйдя, наследство передам?
ПОСЛЕ ТЕАТРА
На дворе — асфальт и свет
Изнурительного лета.
...Если я прочту либретто, —
Мне понравится балет.
Марля, музыка, гроза,
Накрахмаленные ветки...
Веер чопорной соседки
Холоден, как стрекоза.
А потом идти домой
С редким одиноким людом...
Поздняя сирень — салютом
Озарит проулок мой!
И за сломанную ветку
С легкостью немудрых душ
Я отдам — перо и тушь,
Скрипку и бумагу в клетку.
***
Покуда мы слюною брызжем
В сугубо устных разговорах,
И спим, и сочиняем порох, —
Дурак становится бесстыжим,
Поэт — паяцем ярко-рыжим,
А летописцем — жук и олух.
Отцы уходят, дети дремлют.
...О времени бесшумный трепет,
Скорее перейди в озноб,
Грозою разразись, очисти
Труды и дни, слова и кисти,
И просто — перекрестки троп!
***
Я не молодая, слава богу!
Знать не знаю давнюю берлогу
С окнами на северо-восток
И тебя с глазами наутек.
Слава богу, я не молодая!
Занавеску старую латая
И кормя лиловых голубей,
Я тебя не помню, хоть убей.
Но — приснился. И ночные мысли,
Дерзкие, как медвежата гризли:
Шерсть клоками и на лапах кровь, —
Зарычали песню про любовь.
Про любовь шальную и больную...
Слава богу,
больше не ревную,
Не хвораю, не грызу кору.
Нет. Не "слава...", потому что вру!
Были дни просторнее, чем ныне.
Были дали зелены и сини.
И, конечно, было во сто крат
Больше смысла на земной квадрат.
Стало быть, беру себя за шкирку.
— Ну, садись, печатай под копирку:
"Слава богу, что меня беда
Осчастливливает иногда..."
***
Засвети-ка рабочую лампу,
Жизнь, висящая на волоске...
Объявляю как вечному штампу
Вызов великосветской тоске!
О, как наша обида нелепа
И сыта, и болтлива, —
когда
На окраине зимнего неба
Заждалась почтальона звезда.
БАЛЛАДА О ПАМЯТИ
О старейшая старуха
В черном капоре и ботах,
Чья последняя проруха —
Память уточнять до сотых...
Не усохли сгустки духа
В непоколебимых сотах.
Север крайний, срок бескрайний,
Долгого терпенья запах.
Пересверк алмазных граней —
Испытанье не для слабых.
...Тут сосед зовет "маманей"
И куражится, как лабух.
Утром встанет — будет краток.
"Извините. Не со зла ведь.
Что касается накладок, —
Обещаю стекла вставить".
...Он таких не видел радуг,
Как ее цветная память!
Там и звали по-другому:
Горько и чеканно — М а й я.
Память — это вспять из дому
(Молодая... Молодая...)
И — щекой прижаться к лому,
Чуть от боли приседая.
БАЛЛАДА О СНЕГЕ
Он честно мастерил семью.
Был дух мятежный за семью
Дверьми бесповоротно заперт.
Упрямец,
он был долго занят
Охраною таких законов,
Которых не понять, не стронув.
Семья семьей. Но снег зимой
Однажды на пути домой
Увлек его к былым поземкам,
Метелицам, буранам, стужам...
Он ощутил себя потомком
И предком, а не просто мужем
С авоськами. (Открою скобки:
Кульки, и банки, и коробки —
Живая жизнь, а не мещанство.
Над ними потешаться — чванство.
Я только не желаю, чтоб,
Их добывая, он усоп.)
Итак, зима. Итак, пурга.
Он
осознал
в себе — врага
Сберкнижки, распорядка, рамок
Самодовольных... Словом, "амок"!
О нет. Он не ушел к другой,
Не бросил ни детей, ни лямку, —
Не пьяница и не изгой,
Он тесную расторгнул рамку.
И выгнуло его дугой
Такое напряженье воли,
Что он, как второгодник в школе,
Припал к непонятым азам
Любви, и совести, и боли
С прожилками житейской прозы.
...Не догадаться по глазам,
Какие
мучают
вопросы
Его, бродягу и певца.
Опять зима. Опять морозы.
И подбивает сын отца,
Несущего кульки и банки, —
Сильней толкнуть лихие санки
С крутой горы...
И — нет конца.
***
З.М.
Не люблю парники и теплицы!
Признаю лишь открытую местность,
Где вулканы бутонов и птицы
Вдохновляют меня на словесность
Неизящную. О, зацелую,
Исколовшись, еловые лапы,
Вспоминая надежду былую,
Без которой прожить не смогли бы.
А вулканам дремать надоело.
Васильковая лава лилова
С незначительной примесью мела...
Вверх по лестнице
снова и снова —
По возможности выше и выше —
В холод перистых ли, кучевых ли...
— До свидания, кровли и крыши! —
Лишь бы легкие к небу привыкли.
Выбираю открытую местность,
Это летнее летное поле.
— О любовь моя! Ты — неизвестность
С обязательной примесью боли.
3
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
Родившейся во льдах апреля,
В день Родиона-ледолома, —
Тебе ли холить ожерелья,
И ждать от праздника веселья,
И окна закрывать от грома?
Ты грянула весенней вестью,
В живую жизнь из тьмы приехав, —
И дом уподоблять поместью,
И вообще искать успехов?
Существование пустое!
Нет. Надо, чтобы год от года
Мужало мужество простое.
— Ломай себя, круши устои,
Сестра
речного
ледохода!
БОТАНИЧЕСКИЙ САД
Эта явь прикарманила детские сны...
Непонятен, как песнь, и наряден, как пряник,
Ботанический сад на запятках весны,
Где гуляет гуляка и мыслит ботаник.
Я не знала, что по четвергам выходной,
А дендрарий откроется только во вторник.
Но
бессменна сирень, и глядит как родной
Без таблицы с латынью пенек-беспризорник.
...Ботанический сад, ботанический сад;
Лепестковых и прочих сокровищ кладовка;
Неземного эдема двоюродный брат, —
И троллейбусная,
возле врат,
остановка.
25 ЯНВАРЯ
О сугробов январское зодчество!
Кто подушку вспорол в небесах,
Чтобы снег повалил, как захочется,
Нагоняя на дворника страх?
Нынче, как повелось, именинница
Я и тысячи прочих Татьян...
Недоверие скрипнет и сдвинется:
— Здравствуй, мир — еретик и смутьян!
Вы,
которые были оседлыми,
Спали, перебирали крупу, —
Выходи со скребками и метлами,
Расчищай от заносов тропу! —
Это я говорю вам с обочины,
Я, Татьяна, плохая сестра...
Наши лучшие сроки просрочены,
Но Вселенная тоже стара,
А поет и лучится как школьница:
Белый фартук под праздник надет, —
Второгодница и беззаконница,
Жизнь и свет в ореоле примет!
ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ
1
Небеса бегут по водостокам.
Нищая земля пышней, чем — рай.
— В этом мире теплом и жестоком
Что угодно, но не умирай!
Что угодно, только не погасни.
Но
в конце безлиственного дня
Место жизни стало местом казни
Для живых оставшейся меня.
Синева синеет над кладбищем.
Хризантемы — четное число...
Для того ли маемся и рыщем,
Чтобы, как метелью, унесло
Острую подсушенную хвою
Наконец-то родственной души?
— Слышен ли мой голос? Разреши
Постоять с открытой головою.
...Отзвучала траурная медь.
Тишина ударила за нею.
Помню, вместе думали стареть
И смеяться, если поседею.
Что прорвется за всевышний круг —
Весточка, рыдание, письмо ли?
— А ничто. Разлука из разлук
Непереплываема, как море.
2
Как только свет зажгут на звездах,
Я начинаю все сначала:
— Ты был, — я говорю, — как воздух,
И я тебя не замечала.
О, даже в темный день ухода,
Когда бы грянуть одичало, —
Стояла ясная погода
И ничего не замечала!
Лишь через сутки стало вьюжно,
Трещали ветки, выли звери —
Земля прознала о потере...
На этих пустырях морозных
Никчемно, траурно и душно.
— Ну дай мне знак, по крайней мере!
Я стану жить, ему послушна.
И ты — теперь и вправду воздух —
Уже из-за небесной двери:
— Не плачь, — смеешься, — это скушно.
***
— Не надо, лоб не морщи,
Не замыкайся, верь:
У сердца хватит мощи
Воспрянуть от потерь.
...И правда:
все желанней
Шиповник на ветру...
От разочарований,
Подумав, не умру!
Пойду, вполне живая,
По родине живой,
Приветственно кивая
Прозревшей головой
И зная, что прохожим —
Не завтра, предположим,
Но в некую пургу —
Еще и помогу!
ПОЕЗДКА В ПУШКИН
Послезавтра, при входе в Лицей
Надевая музейные тапки,
Я пойму, сколь протяжны и зябки
Коридоры Отчизны моей.
Нерадивые ученики,
Приходя к Александру и Кюхле,
Замечаем: огни не потухли —
Просто мы не вполне высоки.
Наша музыка — навеселе...
Но
лежит, как на карте, дорога
От пустого до зрелого слога —
С пересадкою в Царском Селе!
***
Это грустно: состарился, сдал,
Спился и, говорят, исписался...
Он, бывало, надеждой спасался,
А теперь и спасаться устал.
Я сверну из бумаги трубу.
Стану звать,
понимая, что — где мне,
Если он поселился в деревне,
Разрушая собою избу.
...На вопросы, чего ж он затих,
Ненавидяще гаркну:
"Отстаньте!
В а м случалось остаться в живых
Сиротой при усопшем таланте?
Что мне ваша злорадная прыть
И пустой наблюдательный разум?"
— Появись! Я желаю бродить
По твоим стародавним рассказам.
ПЕСЕНКА
Чащи, рощи, пущи,
Я люблю все пуще
Ваше шелестенье —
Солнцепек и тени.
Пущи, чащи, рощи,
В сапогах попроще
Мне бы — по оврагам
Вдарить легким шагом!
Рощи, пущи, чащи,
Не придумать слаще
Вашего приюта,
Ибо почему-то —
Я живу без чащ
И умру без пущ...
— Взгляда не таращь
На балконный плющ!
***
Памяти А. Р.
Муж сестры. Не брат, но брат.
Путаясь, шутила: "Шурин!"
Ты навек не виноват —
Похоронами окурен.
Патриот своих страстей,
Словарь, тоски, пинг-понга,
Вдохновенный грамотей
И ниспровергатель бога, —
Богом был отмечен так,
Что скажу, насколько в силах:
Спорщик, увалень, мастак
Мучиться и мучить милых,
Коренастый и седой,
Совершенно молодой,
Если бы не злая астма,
Пролистав "Юманите",
Вдруг ушел. (Слова не те,
Но ушел.) И боль напрасна.
Вот очки, а вот портфель.
Фотографии без рамок.
Дочка юная теперь
Беззащитна, как подранок.
Лилиями шелохну —
Ледяной прощальный шорох.
Я не помню шелуху —
Только братство вне раздоров.
***
Охотница до перемены мест,
Одновременно — маменькина дочка
И домоседка! Скоро ль надоест
Лететь сквозь тучу, поглядеть окрест
И оказаться не у дел, и — точка?
Индустриальный городок степной,
Квадрат, где прежде верховодил суслик...
Легко заплакать,
коли за стеной
Храпят и разговор ведут дрянной.
— Гостиница — темница! Сердце — узник.
Легко заплакать — полюбить сумей
Трамвайно-сельский быт, и суховей,
И полное отсутствие церквей,
И дым, и копоть, и гитару злую...
— Гостиничного ужаса удав!
Оставь меня. —
К рукам степным припав,
Шершавые, большие — расцелую...
ДОРОЖНОЕ
Каких людей, какую панораму
Увидит из окошка пассажир!
...Но темен мир,
Коль некому отбить с дороги телеграмму
И незачем искать базарный сувенир...
Зато репейник несказанно ярок,
Когда вдали, посудою гремя,
Шумит семья...
Копилку-свинку и корзинку яблок
Везет старик — счастливее, чем я!
***
От скитаний осталось наследье —
Сердолики в туркменском браслете.
Наподобие нашей брусники:
Нравом дики: таинственнолики.
Нацеплю, а увижу — верблюда:
Чудо-юдо, любимое люто;
Справа — горы. А сзади и слева,
Сколько помню, иудино древо
Шелестит лепестковою пряжей —
Наподобие яблони нашей...
Нацеплю — и заходятся в крике
Вспоминающие сердолики!
***
Плоды в изумленной корзинке.
Базар на чужом языке,
Где женщина в черной косынке
Готовила кофе в песке.
Так долго, и молча, и тяжко...
О губы сомкнувший Восток!
...И глухо звенела медяшка
О тысячелетний лоток.
ОПРЕДЕЛЕНИЕ ЛИРИКИ
Медведица мрачная — локально
распространенный вид бабочек,
требующий охраны...
Из справочника
Серое с красным; присыпка табачная;
Четко очерчены черным края...
Бабочка вида "Медведица мрачная" —
Эка нелепица, радость моя!
...Вот и упьюсь параллелью невзрачною:
В мире,
который прекрасней, чем быт,
Лирика тоже — медведицей мрачною
Ясно лучится и вольно парит.
Темно ли светлая, светло ли темная, —
Как бы там ни было, — малость огромная, —
Не уставай
ни порхать, ни реветь,
Легкая бабочка, мрачный медведь!
СТАРЫЙ СНИМОК
Это что? Это месяц январь,
Это письма, которые редки...
Это, главное, бабушкин ларь:
Фотографии, ноты, виньетки.
Как бы ни были сумрачны дни,
Как бы ни были пасмурны вести,
Я — наследница нищей родни,
И Бестужевских курсов, и чести!
...Под большими обломками глыб,
Безо всяких кругов и ужимок,
Этот юноша рано погиб,
Но остался любительский снимок.
Где,
еще ни в кого не влюблен,
Он смеется, с товарищем споря,
Накануне грядущих времен
И на фоне Балтийского моря.
Как березовый сок под корой —
Кроткий, но твердокаменный норов...
О бессребреник, и библиограф,
И лубку недоступный герой!
***
Ежечасно совершаю выбор!
И как счастье — беспризорный миг:
Ветер разгулялся и насыпал
Желтых желудей за воротник.
Это роздых, это — на минутку...
Снова,
зарекаясь и греша,
Выбирает глиняную дудку
Или канцелярию — душа!
***
Слагаю стих,
Который тих,
Но внутренне вполне железен, —
В надежде, что для остальных
Он может быть небесполезен.
Иначе как?
Иначе мрак.
И — срам навязываться музам!
...Я думать ухожу в овраг
С неразрешимым этим грузом.
Под стать лучу
Согреть хочу
Слова, которые устали...
Как в старину просили: "Чу...
Прислушайтесь..."
— Я вам нужна ли?
***
Когда надежды нет,
Бессонница, поденка, —
Прижми к себе рассвет,
Как спящего ребенка,
И — дверью хлоп, и прочь,
Туда, где на болотах
Заночевала ночь
И вот уходит — в ботах;
А три ее звезды
Глядят светло и дико
На древние цветы
По кличке "волчье лыко"...
И вдруг — надежда:
мир
Не даст пропасть пропащим —
Ни глупым, ни гулящим,
Ни нагулявшим жир...
— По рощам и по чащам
Шагая вдаль, — обрящем!
***
И далеко — от вехи и до вехи —
Рыбачьих шхун маячат паруса...
А. Блок "В северном море"
Руки за спину — и по траве
В направленье далекой платформы...
Если стали слова непокорны,
То причина — одна, а не две!
Неухоженны и нечисты,
Поросли сорняками тетради.
Но ни время, ни место, ни ты
Не замешаны в этой растрате.
Я сама виновата, сама,
Что душа точно сад в паутине...
Горе-горюшко — не от ума,
А, вернее всего, от гордыни.
...О какое приволье, какой,
Цвета вереска, ветер с залива!
Я заплачу навзрыд, некрасиво,
Заслоняясь от ветра рукой.
Дело к вечеру. Слиток огня
Уменьшается в холоде лужиц
И все ниже над лесом блестит...
...Мой ровесник, но лучше меня,
Тут когда-то бродил петербуржец.
О надежда последняя — стыд!
ОСЕНЬ
Похудела роща, поредела,
Проводив последнего скворца...
О предощущение конца,
Но без ощущения предела!
***
Увидеть отдельно и вкупе
Соседей по жизни живой...
Я не помышляю о лупе —
Мне зрения хватит с лихвой.
Огромные слезы ребенка,
Усилия женской руки
И в очереди у бочонка
Толпящиеся мужики.
Холодное выдалось лето:
Угрюма небесная ртуть.
Но —
хватит и жара, и света:
Увидеть, рвануться, прильнуть.
***
Причудлив и коряв
Язык его точеный.
Он, недоукоряв,
Ушел, ожесточенный, —
Оставив тяжкий том
Не просто сочинений,
А памяти о том,
Как неуживчив гений.
Не глина, а кремень.
Отдельно, а не в свите.
— О вы,
на черный день,
Пожалуйста, прочтите!
***
Я дождю отпускаю грехи! —
Нынче осень увидит спросонок,
Как растет из древесной трухи
Рыжевато-жемчужный опенок.
И сама я,
окно отворив,
Обнаружу сквозь утренний сумрак:
Этот бор, этот мир — некрасив
И прекрасен, как детский рисунок.
А раз так,
то — долой суету,
Прочь уныние, жалобы в шею!
...Я жива:
я старею, расту
И от горькой любви хорошею.
***
Ты, рожденная весной
В мире солнечном и щедром,
Чем кичилалсь?
— Кривизной,
Одиночеством, ущербом.
— А любила ли простор?
— Нет. Не понятая веком,
Все искала дивный сор
По углам да по сусекам.
...Этот юношеский звон
Я поглубже замурую,
Возлюбив ночной вагон
И судьбу свою вторую,
Где, уже не молода, —
Потому и страх неведом, —
В неродные невода
Я лечу назло запретам!..
Но не будем никогда
Разговаривать об этом.
***
О город-боль, о город-зазывала,
Мятежник и монах, и грамотей...
Жизнь ленточку узлом на ветке завязала,
Боготворя детей![2]
Я думала (при этом абрис храма
Неукротимо устремлялся ввысь —
Весь драма, лучезарная упрямо),
Я думала,
что сказки
пресеклись.
Но город-боль, но город-зазывала
Настаивал на сказочных плодах
Такую быль, что я уже с вокзала
Светясь летела, а не шла впотьмах
По улицам стремительно-горбатым,
Испытывая праздничный озноб, —
Аж люди оборачивались рядом...
Но — поворот, и лестница, и стоп!
...Я видела с высокого балкона
Курящийся лоскутный окоем —
И говорю вполне определенно,
Что так не волновалась ни о ком,
Как о Тбилиси... Разгонюсь на спуске,
Чтобы смелее одолеть подъем!
— Прости меня, что говорю по-русски
(Там — родина, и кладбище, и дом),
Но над твоей немыслимой изнанкой
Я обмираю, мужеству дивясь...
Захочешь, назови хоть чужестранкой.
Но не любовь ли — родственная связь?
***
Дрозд поутру ликовал
Неподалеку от дома...
Счастье мое ли ковал,
Горе мое ли ковал, —
Схлынула дрема.
Счастье мое далеко,
Горе мое далеко —
Только раскинуты сети...
О, как он пел "Сулико", —
Дрозд на рассвете!
***
Воистину — неистовый зачин.
Кузнечики в траве возликовали,
И среди наших огненных рябин
Затрепетали персик и ткемали!
Теперь цветут на берегу реки,
Где их не знали даже понаслышке...
А я теряю шпильки, и платки,
И адреса, и варежки, и книжки.
Я знать не знала, что надежда — труд.
Я влажной тряпкой протираю дали...
А люди
нас уже
не разведут,
Когда сплелись рябина и ткемали!
***
Ну, до свиданья, родной полумрак!
Прыгну с привычного воза.
...Город был полон бродячих собак,
Благоухала мимоза.
Мартовский зной накалялся и рос —
Вверх уползала кривая.
Мелко и розово цвел абрикос,
Душу мою надрывая.
...Ветер подул и мгновенно утих —
Дрогнули смуглые лица...
Что я хотела от буден чужих —
Вжиться? Взорвать? Притулиться?
Нет! И влюбясь, на желанный рельеф
Не посягаю нимало...
Ни победительниц, ни королев
В нашем роду не бывало.
Только глядеть, и внимать, и не спать,
Изредка вздрагивать:
где я? —
И занимать лишь блаженную пядь,
Где я стою цепенея.
***
Душа мужает, раздвигая ширь,
Когда друг друга несмертельно раним...
Стоит разлука. На рассвете раннем
Я вижу сон огромный, как Сибирь.
Не так ли чует запахи слепой?
Из области далекой и давнишней
То тиною, то звездами, то вишней
Так сладко пахнет, что хоть волком вой!
Безудержная в ревности своей,
Я слабовольна и нетерпелива...
А жизнь благоуханней, чем крапива,
И жжет сильней, и старится скорей.
Во сне, во сне гляжу издалека,
Как человек, которому за сорок,
Желая заглушить тоску и морок,
Ладонью грубой ловит светляка.
Он тоже видит спозаранку сон,
Где без дороги мы плутаем оба...
Какое счастье, что любовь — чащоба.
Чащоба, а не стриженый газон!
***
Ревностью испепеляет мать
Ту, за которой стоит чужбина.
Я твоего не присвою сына (
И не подумаю отнимать.
Здесь у трагедии - жест игры:
Песен и сказок полна корзина...
Я твоего не похищу сына (
Я постою с ним возле Куры.
Здесь у трагедии - вид кинто:
Крепко упрятана сердцевина.
...Лучшего
я разглядела
сына:
Сванская шапочка, и пальто
Настежь, и грубые башмаки.
Э т о г о не засосет трясина.
Я твоего полюбила сына
Всем географиям вопреки.
Не разменять ни ему, ни мне
Золота родины, речи, клана.
...Как над Курою стемнело рано (
Словно задернули свет в окне!
***
Я не замечала бы,
Если бы не ты,
Робкие, как жалобы,
Первые цветы.
Я не знаю, скоро ли
Встреча суждена, (
Но со мною в сговоре
Ранняя весна.
Льет она сияние,
Боли не тая,
Северная, ранняя,
Горькая моя...
***
Любовь - не хлеб, а воздух.
И в общую тетрадь
Чудовищ длиннохвостых
Не надо рисовать!
...Не теплая краюха,
А мартовский мороз,
Где лишь свободой духа
Решается вопрос;
Где и метет, и тает,
Где,
лунку продыша,
Над озером летает
Смятенная душа.
***
Когда ты вернешься ко мне (
Измученный, не на коне,
С глубокой морщиной на лбу,
Упрека не кину. Табу!
Я медленно дверь отворю.
Я изображу госпожу.
"Где душу носило твою
И с кем пировал?" - не спрошу.
Я вперюсь, ослепнув от слез,
В узор на старинном ковре,
Где бабочки ловят стрекоз...
- Когда ты вернешься ко мне?
***
Те, у кого душа холопья,
Лишь за развязку любят сказки.
А ты... Ты смотришь исподлобья
На синие сырые хлопья
Узорчатой домашней вязки
И вздрагиваешь, как от ласки.
Ты, мой небыстрый кахетинец,
На этот снегопад тяжелый
Глядишь, как мальчик на гостинец...
О мир рассудочный и квелый,
Кому нужны твои указки,
Твоя бескрылая опека?
Я лишь любовь считаю школой,
Где учатся на человека!
***
Как руки мои постарели!
А мало месили-стирали,
И землю не рыли в апреле,
И нет бы играть на рояле...
А все-таки вот - постарели.
Я выйду на свет из подъезда,
Где темные грозди лиловы,
И школьники большеголовы,
И нет неуместному места...
Но я постою у подъезда.
Такая - в растерзанном шарфе!
(А нет бы - на скрипке, на арфе...)
Бог,
выпимши,
лепит ошибки.
А вышло: ни тяпки, ни скрипки...
- Спасибо вам всем за улыбки!
МОЯ ЗВЕЗДА
Огромный рот, глаза навыкате (
Плутов и оборотней рать.
Вы мне, пожалуйста, не тыкайте.
Не трогайте мою тетрадь!
Звезда над городскими крышами,
Сверкающая напролом,
Мне запретила с нуворишами
Работать за одним столом.
Ее наказ:
"Твори свободная.
По слуху ноты подбирай.
Ведь музыка не папка нотная,
А горе, и гроза, и грай.
Ложь лестная, а правда резкая.
Но ты должна прийти в себя,
Дешевым превосходством брезгуя,
Чужие будни полюбя.
Терпи. Подробности выслушивай.
Меси обыденную грязь.
Не более чем веткой грушевой
Существование укрась.
И, вдаль шагая непролазными
Пространствами, взрывая тишь,
Перед нечистыми соблазнами,
Не озлобляясь, устоишь".
...Я вышла в ночь, бледна, как узница.
- О, был бы свеж грядущий стих,
Как папоротник, и капустница,
И мало кто из нас самих.
***
Холодно, бело и лыжно.
Неподдельная зима.
Можно ли ругать облыжно
Даденное задарма?
Что бы ни случилось в жизни,
Даже если сил в обрез,
Возникает (
только свистни! (
Невообразимый лес
Или вовсе нелесное
Поле, где лежит лыжня,
Где сейчас в морозном зное
Счастье
бьется
за меня.
***
Я буду старой, буду белой,
Глухой, нелепой, неумелой,
Дающей лишние советы, (
Ну, словом, брошка и штиблеты.
А все-таки я буду сильной!
Глухой к обидам и двужильной.
Не на трибуне тары-бары,
А на бумаге мемуары.
Да! Независимо от моды
Я воссоздам вот эти годы
Безжалостно, сердечно, сухо...
Я буду честная старуха.
СОДЕРЖАНИЕ
1
"Строились разрухи возле..."
Эвакуация
"Я расскажу тебе впотьмах..."
"Москвичи - автобусные книжники..."
"Любители обновок..."
"Путь не стал половинчатым..."
"Начинается повесть..."
"Двое большелицых, странных..."
"Повывелись, Время, твои бедолаги..."
Моей родне
"Я надышалась - и за мною выдох..."
"Столько мыкаться, маяться, злиться..."
"Мир так хорош и так огромен..."
"Можно ль отразить ударом кисти..."
"Было! Трамваи летели, как красные кони..."
"Я тебя разлюбила, глотатель..."
"Не по бумажке, но без запинки..."
"Поразмысли над этим, историк..."
"Хозяйская печка с поленьями..."
"Мир поделился открыто..."
Крым
"В свете памяти нерезком..."
"Быль моя - небылица, нелепица..."
"Я повзрослела! Как ни странно..."
"Бормотание в приступе ярости, дурости..."
"Жила-была. Но неизбежны сутки..."
"Иззябшая до нитки..."
Обращение поляны в былину. Листки из зеленой тетради
2
"Мне ли думать о титулах гения?.."
"Не думай захлопывать дверцу..."
"Представляете: чайник без носика..."
Стихи о Москве
"А мой недальний предок..."
"Я люблю этот холод осенний..."
"Даль розовата, бела, фиолетова..."
"Я любила неровню - дышала неровно..."
"Главных дел - неисполненный список..."
"Я то лягушкой, то царевной..."
"Здравствуй, калина-малина! Привет..."
"Если вы меня не перебьете..."
"Ты куда? Тебе нельзя..."
"Открывается даль за воротами..."
"Как сказано: "Холодным иль горячим..."
"Если вспять поглядеть..."
Деревянная дудка
Чужая повесть
"( Моя дорогая, моя золотая столица!.."
"Эта женщина с круглыми бусами..."
"Состарился почерк почтовый..."
"Будет, будет чай вприкуску..."
"Зачем ты занят нелюбимым делом?.."
"Что судьба? Это узел смятений..."
"Взгляд беззлобен и сощурен..."
"Девочка-скульптор в верблюжьих носках..."
Снег
"О матерь божья! То помои вылью..."
"Плачет селезень. Осень в начале..."
Родная душа
"( Ты неверно живешь. Ты не видишь ни грушевых веток..."
"Голос молодой, прямой..."
"В кофейне, где клубится перебранка..."
После театра
"Покуда мы слюною брызжем..."
"Я не молодая, слава богу!.."
"Засвети-ка рабочую лампу..."
Баллада о памяти
Баллада о снеге
"Не люблю парики и теплицы!.."
3
День рождения
Ботанический сад
25 января
Два стихотворения
1. "Небеса бегут по водостокам..."
2. "Как только свет зажгут на звездах..."
"( Не надо, лоб не морщи..."
Поездка в Пушкин
"Это грустно: состарился, сдал..."
Песенка
"Муж сестры. Не брат, но брат..."
"Охотница до перемены мест..."
Дорожное
"От скитаний осталось наследье..."
"Плоды в изумленной корзинке..."
Определение лирики
Старый снимок
"Ежечасно совершаю выбор..."
"Слагаю стих..."
"Когда надежды нет..."
"Руки за спину, и по траве..."
Осень
"Увидеть отдельно и вкупе..."
"Причудлив и коряв..."
"Я дождю отпускаю грехи!.."
"(Ты, рожденная весной..."
"О город-боль, о город-зазывала..."
"Дрозд поутру ликовал..."
"Воистину - неистовый зачин..."
"Ну, до свиданья, родной полумрак!.."
"Душа мужает, раздвигая ширь..."
"Ревностью испепеляет мать..."
"Я не замечала бы..."
"Любовь - не хлеб, а воздух..."
"Когда ты вернешься ко мне..."
"Те, у кого душа холопья..."
"Как руки мои постарели!.."
Моя звезда
"Холодно, бело и лыжно..."
"Я буду старой, буду белой..."
1 Здесь — инструмент для работы скульптора.
2 Имеется в виду древний грузинский обычай.