Дмитрий Биленкин. Во всех вселенных
———————————————————————————————————-
Авт.сб. "Сила сильных". М., "Детская литература", 1986.
OCR & spellcheck by HarryFan, 19 October 2000
———————————————————————————————————-
Справа склон был ослепляюще-белым, слева непроницаемо черным. Они ехали дном ущелья по самой границе света и мрака, жары и холода, но разницы между крайностями не ощущали. Свет был безжалостно неподвижен, и темнота тоже; жесткая нагота камня была там и здесь; одинаково мрачное небо катилось над вездеходом, повторяя изгибы ущелья. Даже камни стучали под гусеницами не так, как на Земле, - резче, грубей. Проводником звука был металл, только металл; и отсутствие воздуха лишало его привычных обертонов.
И сами люди находились в футлярах-скафандрах, да и скафандры тоже были вложены в футляр - коробку вездехода. Уже пять часов в скафандре, где воздух вроде бы воздух, но какой-то процеженный, химический, безвкусно-неприятный. А снаружи - мрак и пламень, оцепеневший костер безжизненной материи. Ни одной земной краски!
Голова в шлеме уже казалась чужой. Тело устало от неподвижности одних мышц и от тупой борьбы с тряской других. Все: и мысли, и чувства, и плоть - жаждало отдыха. И прежде всего отдыха от Луны. Энергией их могла наполнить одна-единственная зеленая былинка. Но увидеть ее можно было лишь во сне.
- Ну, теперь близко, - сказал Преображенский, облизывая губы.
Он сидел за рулем, непоколебимый как скала, и даже скафандр на его плечах был не округлым, а угловатым.
"Близко..." - повторил про себя Крамер.
Близко было и час назад. Просто им хотелось, чтобы было близко. Ради этого они и поехали напрямую, благо геологи вольны выбирать себе маршрут.
При слове "близко" Романов оживился и восторженным тенорком заговорил о петрографическом составе мелькавших по сторонам пород. Он заговорил об этом не потому, что его взволновало какое-то новое соображение, и не затем, чтобы помочь другим скоротать время. Как всякий новичок, он боялся не проявить должного, по его мнению, энтузиазма, боялся, что его заподозрят в равнодушии к лунной геологии. Они все были энтузиасты, только об этом не было принято говорить вслух, как не принято говорить вслух о любви, а принято было ругать Луну, благо в такие минуты, как сейчас, они искренне ненавидели ее. Но Романову это было еще невдомек.
- Помолчи! - вырвалось у Преображенского.
Романов осекся.
- Да, - сказал Крамер, пытаясь сгладить неловкость. - Не так это просто - Луна.
Он замолчал. Нигде они так не ощущали бессилие слов, как здесь. Самые простые слова приобретали тут иное, чем на Земле, эмоциональное содержание. Лунная темнота была не той темнотой, что когда-то дала человечеству это понятие. И свет. И многое другое тоже. Вот почему они не любили рассказывать о Луне. Их описания Луны оставались ложью, как бы тщательно они ни подбирали слова. Правильно их воспринять мог лишь тот, кто сам побывал на Луне. А ему зачем рассказывать?
Крамер ограничился тем, что похлопал Романова по плечу. Тот растерянно-благодарно улыбнулся за стеклом шлема.
Любили ли они Луну? Да, на Земле они не могли без нее жить. Ненавидели? Да, когда оставались с ней один на один.
Ущелье, петляя, шло под уклон, и ЭТО они увидели вдруг, обогнув очередной выступ.
Они воскликнули разом.
Вездеход дернулся и застыл на тормозах.
Все здесь было как в других котловинах: огненные клинья света на склоне, кромсающие их провалы теней, колючие осыпи камня и то беззвучие лунного мира, которое нестерпимо хочется нарушить криком.
Что здесь было не так - это скала. Ее шапкой-невидимкой накрывала тень, и все равно в ней светился вход. Он был озарен изнутри: так глухой ночью озаряется окно дома.
Молча все трое вылезли из вездехода. С каждым шагом неправдоподобное становилось неправдоподобней. Наконец они очутились перед входом, и всем захотелось протереть глаза.
Не было никакого порога. Угловатые лунные камни сразу, без всякого перехода сменялись скатанными голышами. И за этим переходом начинался другой мир.
В нем было небо, затканное перистыми облаками, было озеро в кольце скал и был лес. Солнце угадывалось за облаками, янтарное солнце в желтом небе. Его рассеянные лучи несли покой и мир. Палевый отсвет лежал на воде, настоящей воде, ласково зовущей искупаться в тепле и тишине.
Меж озером и деревьями, чьи длинные оранжевые листья росли прямо из стволов, пролегала полоска песка, тонкого и шелковистого, - такой песок хочется бесконечно пересыпать из ладони в ладонь.
Позади леса нависали скалы, задумчивые, как древние философы.
Но было в этом озере, в этом небе, в этих скалах нечто большее, чем мудрое спокойствие. Была в них та красота, которая успокаивает и возвышает. Одно прикосновение к ней смывало накипь, все нечистое, всю усталость.
Они чувствовали себя словно в струящемся прозрачном потоке - все трое. Они были там, на янтарном берегу, там они вели неторопливый разговор со скалами, там им кивали листья деревьев, там они пересыпали меж пальцами тонкий песок, там они были счастливы.
Они стояли, забыв о времени.
У Крамера - настолько было велико очарование - даже не возникало желания войти.
- Там инопланетники! - разбудил его хриплый голос Преображенского. - Они, их база!
Очарование спало. Крамер увидел, как Преображенский порывисто шагнул вперед, чтобы ступить на берег озера, и как пустота вдруг отразила этот шаг.
Преображенский едва не потерял равновесие.
Сзади быстро подошел Романов и деловито пошарил перед собой. Ничто, казалось, не ограждало вход, и тем не менее протянутые руки уперлись в невидимую стену.
Желанный мир пришельцев был недостижим.
Так и должно было быть по законам логики, они это поняли и подавили разочарование.
- Спокойно, - сказал Преображенский. - Приступим к делу.
Они стояли плечом к плечу у входа, и каждый слышал шумное дыхание другого. Открытие навалилось на их плечи, как тяжелый груз. Все, они уже не могли смотреть на озеро прежним радостно-безмятежным взглядом - это было печально и неизбежно. Сколь бы прекрасное ни было прекрасным, оно подлежало теперь исследованию и холодному анализу.
Они вычислили площадь входа, замерили радиоактивность скалы и преграды, определили силу отраженного озером света, привычно проделав все, что проделать было необходимо. Что-то протестовало в них против этих действий - но тем злее и сосредоточенней они работали.
Тем временем ничто не менялось за преградой. Все так же призывно мерцала вода, все так же мягко струился свет, все так же нежился берег.
Они провели киносъемку.
- Надо оценить прочность преграды, - сказал Преображенский.
Романов поспешно сбегал в вездеход, притащил буровое сверло, упер рукоять себе в грудь и включил мотор.
Сверкающее жало уткнулось в пустоту, вращаясь и подрагивая.
Словно паутинка повисла на кончике сверла.
Остолбенев, Крамер смотрел, как от вибрирующего острия бегут, пересекаясь, невесомые нити.
- Стой!!! - не своим голосом закричал Преображенский.
Но Романов уже и сам отшвырнул сверло, точно оно обожгло ему руки.
Поздно.
Трескалась не преграда. Множась, разломы охватывали озеро, скалы, лес, небо. Мир распадался, как алмаз под ударом молота. Он крошился, тускнел, гас...
И погас совсем. Прощально вспыхнув, исчезло последнее облачко.
Людям в глаза смотрела тьма.
Когда они, ошеломленные, ничего не понимающие, дрожащей рукой включили фонарики, то увидели голую плоскость камня там, где только что было озеро.
Они растерянно и тщетно, в отчаянной надежде шарили по ее поверхности. Камень всюду был гладкий, точно отполированный. Под пальцами засохшими лепестками осыпалась черная эмаль, кое-где еще покрывавшая скалу.
Они брали эту эмаль с тем чувством, с каким на пожарище берут горсть пепла.
Она была необходима для анализов.
И когда было сделано все, что надо, исполнен весь ритуал погребальных исследований, Преображенский отошел в сторонку, сел на плоскую глыбу и закрыл лицо руками.
- Я полагаю, что у пришельцев это было чем-то вроде телевизора... - неуверенно проговорил Романов. - Кто же знал...
Плечи Преображенского вздрогнули.
Крамер поднял лицо к небу. Там в угольной черноте сияла вечная арка Млечного Пути.
- Нет, - сказал он глухо, с какой-то непоколебимой уверенностью. - Нет. Это была не база. И не телевизор. Тот мир был слишком прекрасен, техника не могла создать его таким... - Он запнулся. - Таким человечным.
Крамер помолчал, глядя в небо и не видя его. Никто не перебил его.
- Мы убедили себя, что величие любой цивилизации воплощается прежде всего в технике, - проговорил он быстро. - Почему? Пришельцы тоже не роботы. Здесь, на привале, вдали от дома, им были ведомы те же чувства, и они мимоходом создали то, чего им не хватало: образ родной природы. Друзья, это была картина.
Преображенский встал, задумчиво посмотрел на глыбу, словно она еще хранила тепло тех загадочных существ, что побывали здесь до них.
- Собирайтесь! - сказал он, резко повернувшись.
Потом он тронул Крамера за плечо.
- Твоя гипотеза, конечно, правомочна. Но она уязвима с позиций логики.
- Разумеется, - кивнул Крамер. - И все-таки в миллионах лет отсюда, на других планетах и в других галактиках, в царстве любой сверхтехники художник останется художником, под влиянием минуты рисующим где попало, чем попало и на чем попало. Иначе он не может, вот вся логика.