Библиотека

Библиотека

Дж.Лэрд. Сияющий полдень Уренира

Дж. Лэрд

Оригинальный текст на русском Дж. Лэрда

Сборник героико-приключенческой фантастики.

РИЧАРД БЛЕЙД, СТРАННИК. Спб. — АО "ВИС", 1995

СТРАНСТВИЕ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЕ

Декабрь 1982 — январь 1983 по времени Земли

Дж. Лэрд, оригинальный русский текст

Глава 1

Шел дождь. Тучи, вязкие, плотные, тяжелые, затянули небо от края и до края, затмили солнце, они казались чудовищной лиловой шкурой, нависавшей сверху над размокшей землей. Дождь тоже был лиловым, и крупные капли влаги, барабанившие по нагим плечам и груди Ричарда Блейда, походили на поток полупрозрачных самоцветов, непрерывно низвергавшийся из какого-то бездонного ларца с сокровищами.

Блейд провел языком по губам. На вкус это была вода, самая обыкновенная вода, несмотря на странный цвет. Она обильно струилась с небес, и странник подумал, что этот ливень хлещет уже не первый час — возможно, что и не первый день. Влага пропитала почву, и ноги его тонули по щиколотку в мокрых мхах, кочки и прогалины, на которых торчали невысокие кустики какой-то растительности, тут и там перемежались огромными лиловыми лужами.

Что ж, решил он, здесь трудно умереть от жажды.

Голова у него не болела. Удивительно, но этот переход совершился почти без обычных мучений, к которым он привык за полтора десятилетия своих странствий. Собственно говоря, привыкнуть к ним было невозможно, однако Блейд притерпелся и воспринимал страдание как неизбежную плату за проезд в том невидимом и неощутимом экспрессе, который перевозил его бренное тело и бессмертную душу из мира в мир.

Но сейчас боли не было, и это казалось ему странным. Будто бы секунду назад, выслушав последние напутствия Хейджа, он откинулся на спинку кресла, стоявшего под зияющим раструбом коммуникатора, потом последовал несильный удар — словно кто-то хлопнул его по затылку, — мерный рокот и... И все! Когда он раскрыл глаза, то очутился уже здесь, под этим бесконечным лиловым дождем.

Странно и еще раз странно! Хейдж предупреждал, что боль будет сильной, очень сильной, еще сильнее, чем обычно — из-за того, что частотный порог генерируемых компьютером импульсов понижен. Стареющий мозг Блейда уже не поспевал за машиной, перестраивающей его сознание, и такая мера была вынужденной. Он шел на это, чтобы совершить свое последнее путешествие, и приготовился к ошеломляющим мукам — таким же, какие выпали на его долю во время предыдущей, таргальской экспедиции. Но боли не было.

Как же расценивать тогда это предупреждение Хейджа? Вероятно, как и все остальные. Вытирая мокрое лицо, Блейд словно наяву услышал резкий голос американца: "Можете не сомневаться, Ричард, там будет на что поглядеть!" Глядеть, однако, было не на что. Дальнюю перспективу скрывала мутноватая лиловая пелена дождя, а ближний план мог похвастать лишь десятком заросших мхом кочек и лужами — того же лилового цвета. У Блейда создалось полное впечатление, что он угодил в болото. В огромное болото, заливаемое к тому же потоками дождя!

Чертыхнувшись, странник вытянул ноги из мокрой почвы, куда они успели погрузиться до середины голеней, и сделал первый шаг. "Там будет на что поглядеть!" — со злостью пробормотал он и наугад зашагал по болоту. Сверху — ни солнца, ни звезд, внизу — ни камней, ни деревьев; абсолютно невозможно определить, куда он двигается. На север? На юг? На запад или восток?

Впрочем, какая разница? Обычно, попав в новый мир, он старался добраться до воды — во-первых, хотелось пить, во-вторых, водные потоки рано или поздно выводили к человеческим поселениям. Но сейчас он не испытывал жажды, совсем нет! И вряд ли ему удалось бы взлететь в небеса, следуя за тем потоком, что тек сверху.

Кочки... мох... пучки травы... низкорослый чахлый кустарник... лужи... Лужи Блейд обходил, не без оснований полагая, что там может скрываться бездонная трясина. Ноги его до коленей покрылись липкой грязью, вода струйками стекала по спине и груди, щекоча живот, мокрые волосы прилипли ко лбу. У лилового ливня оказалось только одно достоинство — он был теплым. Умеренно-теплым, если говорить точнее; Блейду чудилось, что на него с небес изливается что-то вроде душа Шарко при комнатной температуре.

Движение успокаивало. Шагая прямо в лиловую муть, он начал приводить мысли в порядок. Странное существо человек, думал он: много воды — плохо, мало воды — еще хуже, жара или холод — полная катастрофа. Этот мир, приветствовавший его проливным дождем, был райским местечком по сравнению с ледяным Берглионом или пустынями Сармы! Он стал размышлять над тем, что же такое райское местечко — настоящий рай, а не относительный, как здесь. Многие реальности, где он побывал, отличались прекрасным климатом, но до настоящего рая никак не дотягивали. Меотида, Катраз, Талзана, Ханнар... плодородные земли, ясные небеса, деревья, отягощенные плодами... Но в каждом из этих мест была одна и та же ложка дегтя — люди. Люди, не способные примириться друг с другом, поделить богатство, славу или власть, которых они жаждали больше покоя. По сути дела, думал Блейд, все эти миры были бедными, ибо в списке их сокровищ, куда входили земли, плоды земные и чистый воздух, не имелось еще одного необходимого компонента — знания. Знания и мудрости, которые позволили бы их обитателям жить спокойно и счастливо, а не тянуться с ножом к горлу ближнего своего.

Пожалуй, под понятие о рае больше всего подходил Таллах, где владычествовали маги и мудрецы, направлявшие все чародейские силы на благо своей паствы. Но и Таллах являлся раем относительным — то есть был таковым по сравнению с тем же Катразом или Ханнаром. В настоящем раю все должно быть сбалансировано, всего должно быть в меру: воды и суши, тепла и холода, покоя и опасностей, счастья и горя. Внезапно Блейд понял, что его понятия о рае весьма далеки от христианских представлений, впитанных с детства; вечное блаженство и умиротворение под могучей рукой всесильного божества его как-то не привлекали. Он полагал, что счастье без горя — нелепость, а ощутить сладость отдыха и покоя можно лишь после трудов, походов, битв и прочих деяний, пахнущих кровью и потом. Это была странная мысль — об истинном рае, в котором, однако, присутствуют опасности! Впрочем, как мог еще представить себе подобное место авантюрист, питавший неодолимую склонность к опасным приключениям?

Сообразив это, Блейд расхохотался, заглатывая стекавшую по щекам влагу. В свои сорок семь лет он обладал достаточным опытом, чтобы разобраться в собственной душе; он понимал, что мечтает о рае с некой примесью ада. Разумеется, если вспомнить о раскаленных сковородках и бушующем пламени, преисподняя покажется не самым приятным местом, но были в ней и коекакие положительные моменты... Например, отсутствие скуки! Трудно заскучать, когда вам поджаривают пятки!

Дождь продолжал идти не ослабевая, болото тянулось бесконечно, и странник, пробираясь от кочки к кочке, начал ощущать спазмы голода. Как обычно, он отправился в дорогу с пустым желудком; считалось, что переход в иное измерение совершается легче, когда испытатель не отягощен проблемами пищеварения. Блейд знал, что может терпеть голод и день, и два, и три — сколько потребуется. Пища являлась самым последним фактором в списке необходимого для выживания; воздух, к примеру, был куда важнее — так же, как оружие и вода. Ну, воды в этом мире вполне хватало...

Он остановился и начал оглядываться по сторонам. Конечно, можно обойтись без пищи какое-то время, но гораздо лучше разыскать что-нибудь съедобное... В конце концов, это болото было неплохим местечком — теплым, влажным, заросшим мхом, а кое-где — травой и кустарником. Тут должны водиться разные твари... что-то вроде лягушек или змей... возможно, птицы...

Взгляд Блейда скользил по кочкам и лужам, но нигде не наблюдалось никаких следов живности. Ни птиц, ни лягушек, ни даже змей... Ни хвороста, чтобы развести костер, ни подходящего камня, чтобы высечь огонь... Он с сожалением посмотрел на свои руки, пошевелил пальцами, что еще недавно могли исторгнуть пламя, и пожал плечами. Под таким ливнем не стоило рассчитывать даже на пирокинез! Вряд ли бы ему удалось поджечь пропитанный водой мох или сырые тонкие ветви кустарника.

Странник снова провел ладонями по лицу, потом отжал волосы, ощутив на затылке крохотную выпуклость — там, где был имплантирован под кожу датчик телепортатора. Это прикосновение словно прибавило ему уверенности. В свое последнее странствие он отправился не один, и хотя Малыша Тила нельзя было считать человеческим существом, Блейд предпочел бы его любому другому спутнику. Этот его компаньон до срока оставался незаметным и почти неощутимым, он был молчалив, неназойлив, не требовал никаких забот и не весил ровным счетом ничего. Но при нужде с его помощью не составляло труда расправиться с разъяренным тигром или ордой дикарей — как и с более цивилизованным существом, привыкшим не к мечу или топору, а к автомату. Всякого агрессора весом до трехсот-четырехсот фунтов Блейд мог отправить в приемную камеру Малыша одним мановением брови, выражаясь фигурально; с тварями большего калибра справиться было б посложней и, в крайнем случае, их предстояло телепортировать по частям. Разумеется, они прибыли бы на Землю в расчлененном виде, но Блейда это не слишком волновало. Главное, что Малыш избавлял его от забот, послушно убирая с дороги когти, клыки, ядовитые жала, а также автоматы и каменные топоры — вместе с их владельцами.

Но раздобыть пищу или вывести хозяина на правильную дорогу Малыш, разумеется, не мог. Поэтому, снова ощупав едва заметную выпуклость датчика на затылке, Блейд опустился на ближайшую кочку, раздавшуюся под ним, как мягкое кресло, и закрыл глаза. Он не устал, хотя пробирался по болоту уже часа три и одолел за это время изрядное расстояние; утомляла не ходьба, а удручающее однообразие пейзажа.

Дождь продолжал хлестать по размокшей земле и лиловым лужам, видимость в любую сторону не превышала полусотни ярдов. Странник попытался отвлечься от несильных, но нудных ударов, барабанивших по плечам и голове, и впасть в транс. В такой же, как у лозоходца, разыскивающего подземные потоки, только Блейда интересовала не вода, а суша. Собственно, не суша как таковая, а хотя бы направление на нее, пеленг на ближайшее место, где растут деревья, торчат скалы, простирается откос, песчаный или заросший травой, где почва не проваливается под ногами и есть шанс найти пещеру или укрыться под лесным подогом.

Блейд просидел долго, с полчаса или минут сорок, сгорбив спину и прикрывая ладонями голову. Интуиция подсказывала одно: держаться первоначального направления. Он ощущал там нечто плотное, массивное, надежное, простирающееся в обе стороны от выбранного маршрута — каменистый берег или скальный щит, в который упиралось треклятое болото. Возможно, то был самообман, но Блейд привык доверять своим инстинктам и тем намекам, что всплывали из глубины подсознания; зачастую они не подводили там, где оказывались бессильными разум и опыт.

Наконец он встал и снова двинулся вперед, стараясь придерживаться некой воображаемой прямой, протянувшейся от его прежних следов, еще заметных в раскисшей почве, в лиловую дымку дождя. Он шел и шел, то шепча проклятья в адрес Хейджа, то размышляя по поводу каких-то обстоятельств, либо земных, либо касавшихся предыдущих странствий, то предаваясь раздумьям о самых последних экспедициях, в Эрде и Таргал. В Эрде его отправлял Лейтон, но таргальская одиссея состоялась уже без участия его светлости: старый ученый умер за две или три недели до очередного старта, и теперь научный центр под башнями Тауэра возглавлял американец Джек Хейдж.

Мысли текли, монотонные, как непрекращающийся лиловый дождь; чавкала грязь под ногами, позади тянулась цепочка следов, глубоких отпечатков, тут же наполнявшихся водой. Блейд продолжал идти, каким-то шестым чувством определяя, что-то массивное, плотное и надежное, пригрезившееся ему час или полтора назад, постепенно приближается. Действительно, за мутноватой завесой дождя появились некие размытые очертания, становившиеся все четче и четче, — темная прямая полоса, уходившая налево и направо. Вскоре под босыми ступнями Блейда мягкая почва сменилась чем-то более твердым, хотя и непохожим на камень, и через несколько минут он очутился на влажном песчаном откосе. Здесь тоже торчала лишь редкая трава, но за ней — там, где косогор переходил в равнину — высились какие-то странные кусты. Странник возблагодарил всех богов, помогших выбраться из проклятого болота, и, увязая в мокром песке, направился к ним.

Лиловый дождь не думал утихать, как и голодные спазмы в желудке Блейда, но чувствовал он себя значительно бодрее. В воздухе витал запах леса, влажной листвы и деревьев; откуда-то тянуло слабым цветочным ароматом. "Будет лес, будет пища", — подумал странник и усмехнулся, представив будущую дичь — нечто вроде аппетитного кабанчика или олененка. Остановившись перед кустами, он понял, что оружие для такой охоты долго искать не придется.

Кустарник представлял собой буйную поросль, доходившую Блейду до середины бедра, настоящее переплетение толстых и тонких ветвей и длинных мясистых листьев, похожих на зеленые мечи гладиолусов; к тому же над каждым кустом торчали вверх три или четыре ствола, ровных, гладких и совершенно голых. Пяти- и шестифутовые стволы, напоминавшие жерди, заострялись на концах и были весьма прочными — в чем Блейд тут же убедился, наломав целую охапку таких дротиков, подаренных ему природой. Затем он выбрал из них штук пять, побольше и потяжелее; эти метательные снаряды вполне могли сойти за копья.

Взвалив свою добычу на плечо, он двинулся туда, откуда тянуло лесными запахами и сладким ароматом цветов или плодов. Склон шел вверх, и Блейд сделал уже десяток шагов, продираясь среди довольно густого кустарника, как чувства его внезапно ощутили некое изменение. Точнее, преддверие перемены, сулившей конец чего-то одного и начало другого, словно заключительные титры фильма, промелькнувшие по киноэкрану. Странник выбрался из кустов и остановился, прислушиваясь и приглядываясь.

Откуда должно прийти э т о? Из леса, по-прежнему скрытого пеленой дождя? С песчаного косогора, плавно спускавшегося к болоту? Или с самого болота, откуда доносилась дробь дождевых капель, барабанивших по лужам и промоинам?

Нет, сверху, решил Блейд, поднимая лицо к лиловым тучам, откуда низвергались потоки воды. Только сверху, не из леса и не с болота! Он чувствовал, что в атмосфере накапливается какая-то энергия, нечто похожее на грозовой заряд, готовый разрядиться и чудовищной молниеносной вспышке. Казалось, ни зрение, ни осязание, ни вкус, ни запах, ни слух не произойдет. Загремит гром, ударят сполохи молний, тучи рассеются, и он увидит небеса нового мира? Весьма возможно! Интересно наконец взглянуть на них, да и на местное солнце заодно!

Тучи стали редеть, истончаться, таять в воздухе. Не было ни ударов грома, ни огненных вспышек: стремительно и беззвучно нависшие сверху лиловые облака превращались в туман, затем — в белесоватую мглу, становившуюся все прозрачнее и прозрачнее. Дождь стал дождиком, потом мелкой водяной взвесью, быстро исчезнувшей, словно осевшей на землю; теперь вместо воды с неба заструилось тепло — предвестник первых солнечных лучей, которые должны были вот-вот пробиться из-за туч.

Блейд стоял, по-прежнему задрав голову вверх, ожидая, когда солнце этой реальности явит свой сверкающий лик. Сколько он уже повидал их, животворных светил иных миров! Это будет двадцать седьмым... нет, двадцать шестым... ведь во время экспедиции на Луну он лицезрел все то же привычное земное Солнце... Собственно говоря, все прочие светила не слишком отличались от него; одни выглядели чуть ярче, с серебристым оттенком, другие — чуть краснее, более тусклыми, как в заснеженном Берглионе. Но в этом теплом мире солнце будет, скорее всего, великолепным!

Белесая мгла, скрывавшая небо, исчезла, и глаза Блейда изумленно расширились. Он уставился вверх и застыл, будто бы пораженный громовым ударом, — но рассматривал он не голубые небеса и не яркое золотистое солнце. Наконец странник пришел в себя, покачал головой и пробормотал:

— Кажется, Хейдж был прав! Тут действительно есть на что поглядеть!

Глава 2

Третье ноября считалось днем рождения Асты, и они всегда проводили его вместе. Вообще говоря, эта дата никак не была связана с появлением на свет Анны Марии Блейд, к коему ее отец, Ричард Блейд, тоже не имел никакого отношения — как и его родная реальность. Аста Лартам родилась в мире Киртана, в неведомых далях пространств и времен, отстоящих от Земли на неведомое и неизмеримое расстояние. Там она и прожила до семнадцати лет, превратившись в очаровательную юную девушку с точеной фигуркой и нежным личиком, с сапфировыми глазами под арками темных бровей, каштановыми локонами и алыми губами. К сожалению, в реальности Киртана, суровые нравы которой напоминали Европу в начале второго тысячелетия, прелести Асты не остались без внимания; нашелся и сеньор, весьма желавший заполучить право первой ночи.

Блейд, очутившийся в Киртане в ноябре семьдесят шестого — по земному счету времени, разумеется, — попытался устроить девочке побег, а когда дело сорвалось, телепортировал ее в Лондон. Таким образом, юная Аста сразу стала очень важной персоной: первым и пока единственным разумным существом, переброшенным с помощью телепортатора на Землю из иного мира. Однако в приемной камере Малыша Тила она появилась не совсем в разумном состоянии и далеко не в том прелестном облике, который имела в Киртане. Правда, с последним утверждением можно было бы поспорить: у семнадцатилетней девушки своя прелесть, у полугодовалой малышки — своя.

Да, Аста сильно помолодела, пока ее разум и плоть мчались на Землю по тропинкам времен, извивавшимся среди звезд и галактик! Лорд Лейтон ничего не мог сказать о причинах подобной метаморфозы, а Блейда оные причины вообще не интересовали: он получил дочь и, по зрелом размышлении, решил, что это совсем неплохо. Она была его ребенком, только его, и ничьим больше — ведь ни одна женщина на Земле не могла предъявить каких-либо претензий на эту малышку. И в подобной ситуации скрывалось множество преимуществ.

Удочерив девочку, Блейд указал в метрике как дату ее рождения третье ноября 1976 года — день, когда он отбыл в Киртан. На самом деле Аста выглядела на четыре или шесть месяцев постарше заявленного им возраста, но кого это интересовало? Дж., начальник отдела МИ6А и всемогущий шеф Блейда, принял необходимые меры, и все нужные бумаги были оформлены в течение суток. Аста Лартам исчезла, зато все законные права обрела Анна Мария Блейд, младенец женского пола, урожденная англичанка, дочь полковника Ричарда Блейда и женщины, пожелавшей остаться неизвестной.

Аста жила и воспитывалась в весьма достойной семье, у пожилых бездетных супругов, которые не чаяли в ней души. Но с самых ранних лет она знала, что тетушка Сьюзи и дядюшка Пит — всего лишь ее тетушка и дядюшка. Самым же главным и самым родным был отец — обожаемый дадди Дик.

В этом ноябре Асте исполнилось шесть лет, и она являлась очаровательной юной леди, весьма разумной, воспитанной и одолевшей не только свои первые книжки на английском, но и способной связать пару фраз на немецком и французском. Блейд полагал, что через год или два он выберет хорошую закрытую школу для девочек, где его малышка получит среднее образование и подготовится для поступления в университет.

Но то были далекие планы; сейчас же Аста сидела рядом с ним за столиком фешенебельного ресторана, поглощая куриную котлетку. Вечером, и уютном домике тетушки Сьюзи и дядюшки Пита, соберутся подружки и приятели, ребятишки из соседних коттеджей, и пир пойдет горой — с именинным пирогом о шести свечах, лимонадом, чаем, печеньем и пирожными, с визгом, с шумом и веселыми играми... Но то будет вечером! Днем же Аста и ее дадди отмечали событие наедине, и малышка, впервые попавшая в ресторан, вела себя с важностью наследницы британской короны.

Аста расправилась с котлеткой. Заметив это, Блейд наполнил ее фужер лимонадом и поднял свою рюмку.

— За тебя, мое солнышко!

Они чокнулись и выпили. Официант, мгновенно выросший за спиной девочки, подал мороженое, горячий шоколад для Асты и кофе для Блейда. Малышка, однако, не торопилась приступать к десерту.

— Дадди, мне надо с тобой ссрье-о-озно пог-оворить, — эта фраза звучала бы совсем по-взрослому, если б она не растягивала так забавно некоторые слова.

— Возникли какие-нибудь проблемы, Асти? — спросил Блейд.

— Никаких про... проб-лем, — она героически, справилась с трудным словом. — Просто я хочу быть с тобой почаще.

Теперь, когда девочка подросла, Блейд старался забирать ее к себе на уикэнд почти каждую неделю — когда был в Лондоне. Но последнее время это случалось не так часто: в марте он вернулся из Эрде, апрель провел в Ницце на отдыхе, в августе начались пертурбации в связи со смертью лорда Лейтона, сентябрь и часть октября Блейд провел в Таргале, возвратившись оттуда дней десять назад. Фактически только май и два летних месяца он мог регулярно видеться с дочкой, но и этот срок был ополовинен: летом тетушка Сьюзи увезла Асту на взморье, на один из детских курортов.

Припомнив все это, Блейд виновато улыбнулся и сказал:

— Потерпи чуть-чуть, малышка. Твоему дадди предстоит еще одна командировка, самая последняя, а потом он засядет в Лондоне... засядет насовсем.

Он знал, что вопрос о назначении его шефом МИ6А и руководителем проекта "Измерение Икс" уже решен. Что касается звания бригадного генерала, то позавчера Ричард Блейд уже примерил свой новый мундир.

— Засядет... — с легким недоумением произнесла Аста, ковыряя ложечкой мороженое. — Я не понимаю, папочка... Куда ты за-ся-дешь? — она произнесла незнакомое слово по слогам.

— Я буду сидеть в кабинете, лапушка. Это такая комната для начальников, где находятся большой стол, кресло и много-много телефонов...

Аста захлопала в ладоши.

— Я знаю, что такое кабинет! — заявила она. — У дядюшки Пита есть кабинет, но там столик маленький и только один телефон. А у тебя много телефонов! Значит, это и взаправду ка-би-нет для на-чаль-ни-ков! Значит, ты тоже будешь на-чаль-ни-ком!

Этот вывод был неоспорим, и Блейд, вздохнув, признался:

— Да, Асти, я тоже буду начальником. Буду сидеть в кабинете, говорить по телефону и раздавать приказы...

Он уже почти смирился с такой перспективой — хотя бы ради Дж., который уже лет пять поговаривал об отставке. Возможно, старый разведчик высидел бы еще год-другой в своем кресле, но смерть Лейтона его подкосила. К счастью, не в физическом смысле; несмотря на свой преклонный возраст, Дж. был весьма крепок. Однако он с математической точностью вычислил момент, когда надо уйти. Ричард Блейд, заменивший старому холостяку сына, вступал в зрелые годы, когда человеку солидному, достигшему генеральского звания, уже тяжеловато протискиваться ту узкую щель, что вела в иные миры. Значит, Ричарду Блейду пришло время сменить амплуа, превратившись из исполнителя в руководителя. И предусмотрительный Дж. еще пару лет назад начал давно запланированную операцию, в результате которой Ричард Блейд должен был унаследовать и должность, и кабинет своего шефа.

Аста еще не могла разобраться во всех этих тонкостях, но поняла одно: ее дадди будет большим начальником и перестанет исчезать из Лондона на целые месяцы.

Подлив девочке лимонада, Блейд полез в карман, вытянул сигарету и, воровато оглянувшись, прикурил. Ему не пришлось пользоваться зажигалкой; коснувшись пальцем кончика сигареты, он ощутил мгновенный прилив тепла и всплеск огненного жара. Табак затлел, и странник довольно улыбнулся. Способность к пирокинезу, возвратившаяся после недавнего странствия в Таргал, радовала его не меньше, чем мальчишку — новый велосипед. Аста, к счастью, не заметила, какие чудеса вытворяет ее дадди.

— Сколько телефонов в твоем кабинете? — спросила она, прилежно трудясь над мороженым.

Перед мысленным взором Блейда возник стол Дж., старинный, массивный и довольно просторный; рядом находилась тумбочка, тоже старинная, которую старик использовал в качестве бара. На ней-то и стояли телефоны в количестве пяти.

— Семь, — сказал он, чтобы сделать приятное Асте. Семь телефонов означало, что он — очень большой начальник; по крайней мере, в глазах своей дочурки.

— О! — Аста округлила глаза. — Семь! — Отложив ложечку, она принялась чтото считать, загибая розовые пальчики. — Семь телефонов — семь дней! — последовало торжественное заявление. — Воскресенье, понедельник, вторник...

— Я понял, лапушка, можешь не продолжать, — сказал Блейд.

Аста повозила ложечкой в креманке с мороженым.

— А твои телефоны — разноцветные, дадди?

— Разумеется. Два — красных... — начал Блейд, но девочка тут же прервала его, сморщив носик и заявив:

— Два красненьких нельзя, папочка! Все, все должны быть разноцветными! Красненький — для воскресенья, розовый — для понедельника, желтый — для вторника...

На этот раз Блейд дал ей закончить и согласно кивнул:

— Я непременно установлю себе семь разноцветных телефонов, как ты сказала. И тогда ты сможешь звонить мне в воскресенье по красному...

Он хотел продолжить перечисление, явно забавлявшее девочку, но Аста напомнила:

— В воскресенье мне не надо звонить тебе, дадди. В воскресенье я буду с тобой... и в субботу... В воскресенье и субботу я совсем-совсем другая!.. — вдруг негромко пропела она.

— Почему, Асти?

— Вот видишь! У тети Сью я — Анни, а у тебя — Асти... Тетя Сью одевает меня в платьица, а ты любишь, когда я ношу ком-би-не-зон... — Асти провела по рукаву своего нарядного серебристого комбинезончика и заключила; — Нет, в воскресенье и субботу я — другая девочка!

Блейд смотрел на нее едва ли не с благоговейным восторгом. Шесть лет назад ему в руки сунули крохотное создание, почти ничем не напоминавшее семнадцатилетнюю красавицу Асту Лартам. Теперь бы он этого не сказал! Сейчас все было на месте — и сапфировые глаза, и каштановые локоны, и розовые губы. Круг неизбежно замкнется, и его Аста, Анна Мария Блейд, станет такой же прелестной, как и та, киртанская... Иначе и быть не могло — ведь они являлись одним и тем же существом!

— Интересно, — сказала Аста, — а могу я быть еще и совсем другой девочкой? Другой-третьей и другой-четвертой? Например, когда со мной гуляет дедушка Коль? — так она называла Дж.

— Ты будешь другой, когда вырастешь, — сказал Блейд. Он протянул руку, потрепал шелковистые каштановые локоны, и малышка подняла на него засиявшие глаза. — Я обещаю, что вскоре мы станем встречаться с тобой чаще. Когда я вернусь из самой последней командировки...

— Дадди, зачем тебе ехать в эту самую последнюю ко-ман-ди-ров-ку? — спросила Аста. — Ты не мог бы сразу стать на-чаль-ни-ком?

— Я должен ехать, — вымолвил Блейд, отвечая не то девочке, не то себе самому.

— Зачем?

— Увидеть новое место, малышка. Поглядеть...

* * *

Да, тут действительно было на что поглядеть!

Солнце, сиявшее в самом зените, прямо над головой странника, было похоже на земное, и небо выглядело таким же голубым, но на этом сходство кончалось.

В родном мире Ричарда Блейда небесный купол опрокидывался над землей, прикрывая ее гигантской чашей; здесь же земля казалась чудовищным неглубоким котлом или тазом, на который сверху надвинули голубую крышку неба. Края ее были размыты и подернуты цветным туманом. Блейд не видел здесь линии горизонта, той четкой черты, где небесам — разумеется, для человеческого взгляда — полагалось граничить с лесом и степью, болотом или горами; разноцветные туманные полоски и пятна по всей верхней окружности земного котла постепенно переходили в синеву, сливались с небом.

Откинув голову, Блейд разглядывал вздымавшуюся перед ним огромную карту. За лесом вставал горный хребет, до которого было пятьдесят или сто миль, сложенный из розового гранита или чего-то подобного — во всяком случае, его изрезанные причудливые вершины напоминали шапки бледнорозовых пионов. Дальше, в том направлении, куда смотрел странник, лежало море — некая ровная синяя поверхность, выдававшаяся из-за хребта и будто служившая фоном его каменным цветам. Выше, за морем, нельзя было различить ничего, поскольку дальний его край, подымавшийся градусов на двадцать от привычной Блейду линии горизонта, таял в небесах. Скорее всего, это синее полотнище, нависшее над розоватыми горами, являлось океаном, а не морем. В нем чувствовались воистину океанское величие и безмерность, и Блейд, неведомо почему, вдруг подумал, что этот океан уходит вдаль не на тысячи, не на десятки тысяч, а на миллионы миль.

Странная мысль, решив он, по-прежнему не сводя взгляда с синего занавеса, стекавшего к вершинам гор развернутым рулоном сапфировой и аметистовой парчи, расшитой серебряными блестками. Тысяча миль являлась очень большим расстоянием, десяток тысяч был уже дистанцией планетарного масштаба, сотня тысяч составляла немногим меньше половины той космической бездны, что отделяла Землю от Луны. Но миллионы миль? Пространство, которое оценивалось подобной мерой, было сопоставимо со всей Солнечной системой.

Блейд не мог представить, почему идея о безмерной протяженности обозреваемого ландшафта пришла ему в голову. В конце концов, он находился на планете, в мире с нормальным тяготением и привычным составом воздуха, с небом и солнцем, весьма похожими на земные. Да, он явно пребывал на планете, а не в космосе, и немыслимые размеры этого моря или океана, висевшего над розовыми горами, являлись всего лишь иллюзией!

Он видел в его сине-голубом пространстве пятна зеленого, желтого и коричневого, некие пестрые области и районы, над которыми вроде бы клубились тучи. Вероятно, то были острова, покрытью лесами, гористые, песчаные... Или целые континенты?

Покачав головой, Блейд медленно повернулся, пытаясь проследить иззубренную розовую полоску гор, тянувшуюся слева направо, с востока на запад. С востока на запад? Или с запада на восток? Может быть, с юга на север или наоборот?

Почему-то он полагал, что стоит лицом к югу, но, взглянув на солнце, висевшее прямо над головой, понял, что затрудняется определить стороны света. С тем же успехом он мог глядеть сейчас на север, на запад или восток, на юго-запад или северо-восток! Во всем этом было нечто странное, какая-то дьявольщина...

Блейд потер затекшую шею, сердито сплюнул в траву, и вновь уставился на розовый горный хребет. Оба его края загибались, словно охватывая и лес, и болото, и все огромное пространство суши, на, котором сейчас находился странник. Сколько видел глаз, слева и справа над розоватой полоской синел океан, а под ней виднелось нечто зеленое, серое, желтое, коричневое — обычные краски твердой земли. Они текли вдоль стен гигантской плоской чаши, сливались в неразличимую картину, в пестрый запутанный клубок, где было невозможно отличить скалы от леса, пустыни от степей, плоскогорья от морей и океанов, озера от снежных горных вершин; и все это вместе и по отдельности — от туч и облаков. Затем, еще дальше и выше, к самому краю чаши, отдельные цвета теряли свою определенность, расплывались, окончательно перемешивались и тонули в голубом небесном просторе.

Покачав головой, странник опустил взгляд. Он уже смирился с тем, что попал как бы в двойной мир, вполне привычный вблизи, но полный каких-то странных иллюзий на заднем плане. К счастью, ближнее в настоящий момент было куда важнее дальнего, и Блейд, подобрав свои копья, решительно направился в лес, подальше от встававших над горами фантомов, от топкого болота, и поближе к пище.

Вскоре плотные зеленые кроны сомкнулись над странником. Отсюда, изпод лесного полога, он не видел ни розового горного хребта, ни чудовищного океана, ни прочих непонятных объектов и тех ярких и приглушенных красок, которыми пестрели приподнятые края этой чудовищной чаши, блюдца или котла. Лес стеной своих стволов, кровлей ветвей и листьев защищал Блейда от нависавшего вдоль границы небес безумия, милосердно прикрывая калейдоскоп иллюзий и выставив на обозрение все те же стволы, ветви и листья, а также клочки голубого неба вверху да солнце, изредка мелькавшее в разрывах древесных крон.

Этот лес казался прекрасным! Тут были мощные раскидистые деревья, лиственные и хвойные, почти неотличимые от земных буков, дубов и сосен; тут вздымались ввысь темно-зеленые свечи кипарисов; тут росли какие-то бочкообразные многоствольные великаны с плоскими кронами — целая роща из одного дерева! Одни растения напоминали пальмы, другие походили на бамбук, кусты акации и сирени, третьи — на лиственницы, секвойи, голубоватые ели или гигантские папоротники с перистыми листьями. На обвивавших их лианах, то гибких и тонких, то одеревеневших и мощных, словно огромные, футового диаметра, канаты, пламенели цветы, большинство деревьев было усыпано плодами и крупными орехами, и Блейд готов был поклясться, что все эти лесные дары абсолютно съедобны.

Он не прошел и сотни шагов, как по дороге стали попадаться уютные поляны с мягкой травой, заросли похожих на ковер мхов, крохотные ручьи и озерца; одни притаились в тени, другие сверкали прозрачными водами на луговинах, среди цветов и трав, берега третьих обрамляли маленькие каменистые пляжи. В лесу были камни и побольше. Кое-где Блейд видел невысокие утесы и валуны, торчавшие из мягкой почвы, а один из ручьев сбегал со склона пологого холма, заваленного глыбами кремня.

И живность!.. Тут оказалось полно всякой живности — и птиц, и зверей, свистевших, верещавших, возившихся в древесных кронах и на земле!

Ошеломленный этим нежданным изобилием, странник замер, озираясь по сторонам. Дичь, плоды, лианы, кремень, скалы, деревья... Пища, материал для луков, копий и топоров, камни, с помощью которых можно высечь огонь... Рай для первобытных охотников! О таких угодьях остается лишь мечтать!

Пожалуй, леса Талзаны и Иглстаза были не менее красивы, но этот показался Блейду более щедрым. Ему чудилось, что некая высшая воля собрала в одном месте все, что могло пригодиться нагому и беззащитному человеку, вступившему в новый мир, — не то в виде приветствия, хозяйского дара гостю, не то в качестве приманки. Во всяком случае, лес представлял такой контраст унылому болоту, по которому ему пришлось проблуждать несколько часов под дождем, что Блейд в изумлении прикусил губу.

Затем он огляделся, сорвал плод, походивший на титанических размеров огурец, и зашагал обратно к опушке. Стоило взглянуть на грязное болото и на зеленое лесное царство одновременно, чтобы составить более верное впечатление об этих местах! Об этом мире, который вначале погрузил его в уныние, потом удивил, а после начал преподносить подарок за подарком!

Мякоть "огурца" была прохладной и свежей, кисло-сладкой, приятной на вкус. Странник как раз расправился с ним, когда за деревьями вновь засинел необъятный небесный простор, почти плоский голубой диск, опиравшийся на пестрое широкое кольцо размытого горизонта. Блейд вышел на опушку и остановился, с изумлением взирая на недавнюю топь. Поросший травой песчаный откос, по которому он минут сорок назад поднимался к чаще, был на месте — как и странные кусты с заостренными стволами-дротиками; солнце по-прежнему висело в зените, и над головой нельзя было заметить ни облачка. Но болото исчезло! Вместо него перед странником простиралась широкая равнина, где шуршали, разворачивали свои стреловидные листья травы, распускались цветы, покачивались под легким ветерком серебристые метелки ковыля, прозрачными алмазными очами гляделись в небеса озера. Казалось, лиловый дождь напитал почву неистощимой живительной силой, и сейчас она выбрасывала вверх, к жаркому солнцу, все новые и новые зеленые стебли, на которых покачивались радужные головки цветов.

С четверть часа Блейд глядел на это чудо, затем, покачивая головой, повернулся и зашагал в лес. На какое-то время он смирил свое любопытство. Еще не минуло и половины дня, как он появился в этом мире, не менее удивительном, чем Таргал, окутанный плотной и почти безжизненной атмосферой, или Гартанг, с его лесами, полными чудовищ. Пройдет день, другой, третий; загадки начнут множиться, как снежный ком, чтобы в какой-то момент растаять, обнажив истину. Так было во многих реальностях. Рано или поздно на все вопросы находились ответы, необычайное становилось естественным, поразительное — привычным. Блейд не торопился; ему предстояло до капли, до самого дна испить сладость и горечь своего последнего странствия, и это заключительное пиршество не терпело суеты.

Он шел к розоватому горному хребту, нависавшему над лесом, то и дело останавливаясь, чтобы распробовать какой-нибудь новый плод и ягоды или сорвать лиану, подходящую для перевязи. Часа через три путнику показалось, что начинает смеркаться; обратив взгляд к небу, он заметил, что солнце, все так же висевшее в зените, начинают затягивать облака. Они совсем не походили на давешние лиловые тучи, пролившиеся обильным дождем; эта облачная масса двигалась на огромной высоте и была чернильно-фиолетовой, темной и необычайно густой. Примерно с полчаса солнечный свет мерк, убывал, пока небосвод над головой полностью не затянула плотная мгла. Вероятно, наступала ночь — странная ночь в этом странном мире, где светило не пряталось за горизонт по вечерам и не вставало над краем земли утром.

Блейд, перепробовавший с десяток плодов и вполне сытый, забрался на дерево. Хотя ему не попадались ни опасные твари, ни вообще никакие животные крупнее овцы, он предпочитал максимально обезопасить место своего ночлега. Самым подходящим он счел растение-рощу с плоской кроной. Три десятка неохватных стволов занимали площадь около тысячи квадратных ярдов; их толстые ветви переплетались, образуя надежную и упругую опору, перевитую еще и лианами. Это лиственная полянка висела в тридцати футах над землей, образуя нижний ярус леса, над которым простирались кроны дубов и елей — вернее, тех деревьев, которые Блейд решил называть этими именами. Еще выше в небо уходили зеленые башни кипарисов и секвой, казавшиеся в полутьме огромными колоннами и пирамидами размытых очертаний.

Осторожно пробираясь по пружинящей крыше дерева-рощи, Блейд вдруг обнаружил весьма удобное место. Тут вроде бы лианы переплелись особенно плотно, а их большие и мясистые листья выстилали ветви неким подобием матраса, довольно толстого и мягкого. Странник решил, что это ложе на ощупь кажется вполне подходящим. В сумерках его было трудно разглядеть, но Блейд попробовал покачаться на ветвях и убедился, что держат они прочно. Затем он лег на спину, пристроил с правой стороны свои копья, а с левой — увесистую заостренную пластину кремня, подобранную по дороге, и уставился вверх.

Тучи закрыли местное светило непроницаемым пологом, создав некую иллюзию ночи — не темной земной ночи, а серой или серебристой, ибо неясные тени солнечных лучей, профильтрованные облаками, напоминали свет луны. Это казалось красивым, таинственным и чарующим, и Блейд сожалел лишь о звездах, которых тут, очевидно, ждать не приходилось. Он лежал с полчаса, прислушиваясь к вскрикам птиц и шуршанью травы где-то внизу, под своим воздушным ложем, опасаясь, что вот-вот раздастся громоподобный рык какого-нибудь хищника, но все было спокойно. Потом веки странника сомкнулись, и он уснул.

Пробудился Блейд от дождя. По сравнению со вчерашним ливнем он напоминал теплый ласковый душ, приятно массировавший кожу; тонкие невесомые струйки смывали с тела странника последние следы болотной грязи, древесную труху и приставшие к ногам травинки. Блейд лежал в своей колыбели, нежась под деликатным прикосновением крохотных капель, разглядывая повисшие в небе тучки; они были изумрудно-зелеными, и дождь тоже казался изумрудным, хризолитовым, цвета весенней травы. Падал он недолго, всего с полчаса, затем зеленые облака рассеялись, словно по мановению волшебной палочки, и вечный поддень, царивший в этом мире, вновь вступил в свои права.

Блейд полежал еще несколько минут, ворочаясь с боку на бок и поджидая, пока прямые солнечные лучи не обсушат кожу и большие листья, выстилавшие его гнездо. Внезапно он заметил, что и в самом деле находится будто бы в гнезде, в большой овальной корзине, сплетенной из стеблей лиан и гибких ветвей дерева-рощи. Сделав это открытие, странник резко привстал, сел на колени и принялся с тревогой всматриваться в зеленую крону, послужившую ему убежищем.

Да, он не ошибся! Тут и там темнели гнезда, покинутые и пустые, но бывшие, несомненно, результатом чьих-то целенаправленных усилий. Блейд насчитал их около трех дюжин, затем, подвинув ближе свой каменный кинжал и дротики, приступил к изучению собственной корзинки

Ее сплели довольно искусно и выстлали дно ворохом листьев, еще не успевших потерять свежести. Значит, два или три дня назад здесь ночевали какие-то существа! Разумные или полуразумные, но вряд ли являвшие вершину местной цивилизации! Скорее всего, племя обезьян... или обезьянолюдей... ни питекантропы, ни неандертальцы уже не обитали на деревьях...

Не успели эти мысли промелькнуть в голове странника, как пальцы его зарылись в листья в поисках каких-нибудь артефактов местной культуры. Подстилка, дочиста промытая дождями, не пахла; в ней и под ней не было ни палок, ни каменных орудий, ни фекалий или остатков пищи; вероятно, древесное племя являлось поборником чистоты и порядка. Тем не менее Блейд обнаружил несколько бурых волосков длиной в три дюйма, и эта находка сказала ему о многом.

Волосатые! Он сталкивался с примитивными доисторическими племенами по крайней мере трижды, в Джедде, Уркхе и Брегге, и, если не считать омерзительных джеддских гобуинов, умел находить с этими парнями общий язык. Они уважали силу и жестокость — те качества, которыми Ричард Блейд отнюдь не был обделен. А посему он считал, что за сутки или двое сумеет стать в любой орде волосатых вождем, первым охотником, шаманом и пророком. Собственно говоря, если прибегнуть к помощи Малыша Тила, то на должность шамана он мог попасть за пять минут!

Ухмыляясь, Блейд спустился вниз, сунул в рот какую-то шишку, вкусом напоминавшую грецкий орех, и начал разглядывать мох под деревьями. Никаких следов он не обнаружил и решил, что волосатые аборигены этого полуденного мира предпочитают скакать по ветвям. Это был несомненный признак их дикости, куда более существенный, чем обильный волосяной покров. Катразские хадры, например, тоже были волосатыми (и, вдобавок, четырехрукими), но они являлись весьма цивилизованными существами, великими мореходами и морскими охотниками своей реальности. Вдобавок, несмотря на некоторую грубость нравов, любовь к спиртному и приверженность к крепким выражениям, хадры блюли некий кодекс чести, более гуманный и неизменный, чем законы Соединенного Королевства. Блейд, побывавший на Катразе лет двенадцать назад, сохранил о его шерстистых четырехруких обитателях самые лучшие воспоминания.

Коричневатые мягкие шишки или орехи, свисавшие с ветвей дерева-рощи, ему понравились. Завернув дюжину в широкий лист, он сунул кулек за пояс из лианы и зашагал по лесу, присматриваясь к кронам. Там, однако, мельтешили лишь птицы да с десяток пород всяких зверьков, напоминавших то больших бесхвостых белок, то обезьянок с блестящим серебристым мехом, то апатичных ленивцев, то юрких пушистых куниц. У этих, в отличие от белок, имелся длинный и подвижный хвост, которым они ловко подтягивали к себе понравившиеся плоды. Совершенно очевидно, ни одно из этих созданий не являлось хищником — как и наземные животные, полосатые маленькие свинки, легконогие лани с изящными рожками, какие-то резвые прыгучие твари, которым могли бы позавидовать кенгуру, и прочая лесная мелочь, напоминавшая Блейду то барсука, то енота, то ежа, покрытого не колючками, а жесткой, топорщившейся во все стороны шерстью.

Пожалуй, наиболее опасным существом в этом зверином царстве был сам Ричард Блейд, с его каменным кинжалом, копьями и желудком, жаждавшим мяса. Вскоре он доказал это на практике, подбив крупную птицу величиной с индюка, с ярким и необычным оперением — хвостовые перья оказались шириной с ладонь. Странник связал ей лапы лианой, сделал петлю и, перебросив добычу через плечо, решил поискать ручей. Этого добра в лесу хватало; крохотные речки и ручейки попадались почти на каждой поляне, и многие струили свои воды в небольшие озерца размером с домашний бассейн.

На берегу одного из таких ручьев Блейду сказочно повезло. Тут был галечный пляжик шириной в четыре фута, заполненный плоскими разноцветными камешками самых разных размеров — от крохотных, с ноготь мизинца, до увесистых дисков величиной с ладонь. Некоторые оказались почти прозрачными, отшлифованными водой и мелким песком, блестящими, как горный хрусталь. Вероятно, это и был кварц; Блейд заметил не только бесцветные разновидности, но и сиреневый аметист, и желтый, солнечного цвета цитрин. Он поднял одну из прозрачных галек, удивляясь ее сходству с двояковыпуклой лупой, стал разглядывать ее на свет, и вдруг щеку его под самым глазом обожгло. Он и в самом деле нашел лупу!

Через полчаса на полянке у ручья пылал костер, а над огнем висел на вертеле ощипанный и выпотрошенный индюк. Блейд мастерил себе юбку из длинных и широких хвостовых перьев, не забывая время от времени поворачивать птицу и с тоской поглядывая на яркие языки пламени. Еще совсем недавно он мог поджечь эту груду хвороста без всякой лупы, без помощи огнива или спичек! Но — увы! — он потерял свой дар... По собственной глупости!

Покачав головой, странник постарался прогнать невеселые мысли, с прежним усердием продолжая трудиться над своим пестрым одеянием. Вскоре пояс-кильт был готов, и жаркое тоже поспело; если не считать отсутствия соли, удалось оно на славу.

Впрочем, как полагал Блейд, если как следует поискать, то в окрестностях обнаружилась бы и соль. Этот лес был на диво изобильным! Впившись зубами в сочную ножку, он вновь попытался оценить все местные богатства: благодатный климат, невероятное количество плодов, несметные запасы дичи, камень, дерево, лианы, природные зажигательные стекла, изобилие чистейшей воды и свежего воздуха. Воистину, мягкая колыбель для любой первобытной культуры! Кто ее только устроил? Кто с такой заботой пестует местных обезьян, гнездящихся где-то на деревьях?

Вытирая жир с подбородка, он поднял голову и осмотрел небо и ветви ближайших деревьев. Ни тут, ни там не было ничего заслуживающего внимания, но Блейд почти не сомневался, что в чудесном лесу обитает некое примитивное племя или племена, а где-то за лесом и горами находятся покровители, устроившие весь этот первобытный рай. В конце концов Хейдж переправил его в область мощных темпоральных возмущений, и было совершенно ясно, что их устраивают не мохнатые обитатели плетеных гнезд!

В урочное время над лесными чащами распростерлась полутьма; наступила ночь — или, вернее, псевдоночь, наведенная все теми же плотными облаками, внезапно сгустившимися из ничего. Эти тучи совершенно не походили на земные; они казались куда плотнее, и протяженность их фронтов, вероятно, исчислялась тысячами или десятками тысяч миль. Они не клубились, как дождевые облака, не сверкали молниями, не рокотали громами, не сеяли ливнем; быстро и бесшумно они затягивали небосвод, словно задергивая некую шторку, создававшую иллюзию ночи.

Утром — таким же условным, как прошедшая псевдоночь — снова выпал дождик, на сей раз бирюзовый. Эти разноцветные ливни являлись еще одной загадкой, над которой Блейд долго ломал голову. Разумеется, радужные дожди украшали местный пейзаж и придавали ему неповторимый экзотический колорит, но вряд ли их функция заключалась только в этом. Поразмыслив, странник решил, что падавшая с небес вода содержит какие-то добавки. Может быть, таким образом вносились микроэлементы в почву или осуществлялась глобальная санация огромных пространств степей и лесов? Как бы то ни было, затяжной лиловый дождь, под который он попал в первые же часы в этой реальности, больше не повторялся. За изумрудным и бирюзовыми дождями выпал розовый, и страннику пришло в голову, что эти цветные ливни словно маркируют дни, проведенные в мире вечного полудня. Итак, в день розового дождя он заметил, что за ним следят.

Преследовавшее его создание передвигалось абсолютно бесшумно. Блейд не слышал ничего — ни шороха травы, ни потрескивания ветвей; он не замечал никакого запаха, не видел трепета листьев или мелькнувшей за стволами тени, и это казалось ему очень странным. Горная цепь из розоватого гранита приближалась, подлесок редел, и тишь древесные кроны могли еще служить надежным укрытием. Возможно, за ним и наблюдали оттуда? Он удвоил внимание, но по-прежнему не обнаружил явных признаков слежки. Однако давящее ощущение чужого взгляда на спине не проходило, и в подсознании включился тревожный сигнал: неведомым преследователем замышлялось что-то недоброе.

Что ж, решил странник, в любом раю может обнаружился свой дьявол. До сих пор он путешествовал по этой благодатной земле в полной безопасности, пуская в ход дротик или кремневый кинжал лишь для того, чтобы подшибить очередного индюка, теперь настала пора схватиться с кем-то посерьезнее. Не с теми ли существами, что обитают в больших гнездах на деревьях?

Лес кончался, местность начала повышаться Впереди вставала до самых небес гранитная стена, венчающие ее пики были острыми, словно лезвия подъятых кверху копий. Собственно, небо висело где-то в тысячах — или миллионах? — миль над этим каменным барьером, между ним и небесами синел океан. Блейд разглядывал острова, разбросанные в его необозримом просторе, гадая об их истинных размерах. Временами ему казалось, что эти пестрые пятна причудливых очертаний имеют совсем крохотные размеры, но иногда масштаб как будто смещался, и страннику чудилось, что перед ним разворачивается панорама огромных континентов, в десятки раз превосходящих всю сушу Земли.

Он заторопился, желая поскорей выбраться из лесной чащи на открытое пространство, пологий косогор шириной в милю, обрамлявший подножия гранитных утесов. Там к нему не подберется незамеченным ни один враг, к тому же скалы предоставляли большие возможности для обороны. Вот только удастся ли забраться на них? Сквозь просветы между деревьями гранитная стена выглядела нерушимым розовым монолитом, без трещин, разломов и отверстий пещер. Впрочем, что можно разглядеть с далекого расстояния? Блейд полагал, что не найдется скалы, непреодолимой для опытного человека, пусть даже без альпинистского снаряжения.

А если его загонят в тупик... Что ж, тогда он либо договорится с волосатыми, либо пустит в ход Малыша. Судя по размерам гнезд, местные аборигены были немного крупнее человека, а это значило, что он может переправить в Лондон целое стадо со скоростью десять особей в минуту. На миг у Блейда мелькнула мысль, что самцы могут и не попасть по назначению — телепортация живых существ имела некие странные особенности. Он попытался вспомнить свои четырехлетней давности эксперименты в Ханнаре, как вдруг на спину ему свалилось что-то огромное и тяжелое.

Странник упал, как подкошенный, уткнувшись лицом в мягкий мох. Атака этой твари — или тварей, судя по обрушившемуся на него весу — оказалась настолько неожиданной, что он не успел пустить в ход дротики, а лишь отбросил их, чтобы освободить руки. Оставалось надеяться лишь на свою силу да каменный кинжал, из положения "ничком" особо не размахнешься, так что приемы карате не давали тут особого преимущества.

Он потянулся к кремневому лезвию, но хватка сильных лап словно сковала предплечья. Похоже, тварей, что сопели сейчас на его спине, было не меньше трех: одна держала руки, другая вцепилась в голени, а третья повисла на щиколотках. Грузные ублюдки, подумал Блейд, с трудом привстав на четвереньки. Затем он изо всех сил лягнул самого нижнего из противников, рассчитывая разбить ему череп или, как минимум, сломать ключицу. Нога его, однако, необъяснимым образом угодила в пустоту.

Невероятно! Преодолевая сопротивление твари, насевшей ему на шее, он нанес удары локтями налево и направо — где-то там полагалось находиться среднему из мерзавцев, прижимавшему к земле его колени. Но ожидавшегося треска ребер не последовало, и Блейд, обливаясь холодным потом, снова попробовал дотянуться до кинжала.

Очевидно, противник, который держал его за руки, догадался, на что годится каменное острие; волосатая лапа скользнула к поясу Блейда, нащупывая кремень. Странник понял, что это почти конец. Троица дюжих дикарей держала его, и если один из них пустит в ход кинжал... Да, тогда конец! Удар по черепу, кровь и мозги, брызнувшие фонтаном... Его кровь!

Он не видел ничего и не мог воспользоваться телепортатором. Проклиная свою неосторожность и самонадеянность, Блейд вдруг сообразил, что правая его рука свободна. Один из противников — тот самый, что пытался завладеть кинжалом — допустил оплошность, и этим следовало воспользоваться! Не теряя времени, странник извернулся, стиснув шею врага в железном захвате.

Напавшие на него дикари по-прежнему оставались невидимыми, но теперь он чувствовал голову одного из них рядом со своим лицом. Шея, которую он давил, была мощной, мускулистой, волосатой; его кисть пришлась на самое горло, и Блейд вонзил пальцы под челюсть противника. Раздался хрип, и хватка трех пар рук внезапно ослабла.

Это казалось удивительным! Один тварь, одна голова, обозначалась вполне четко, но лап для нее было многовато! Где же остальные? Блейд снова принялся лягаться, отпуская сокрушительные пинки назад и в стороны, но безрезультатно. Он бил в воздух!

Тем не менее ноги его освободились, и, уперевшись коленом в землю, он резко перевернулся, пригибая голову пойманного в захват дикаря к его мохнатой груди. Треск шейных позвонков прозвучал для странника победным аккордом; он выпустил врага, откатился в сторону и вскочил на ноги. Миг — и дротики были в его руках. Раздувая ноздри, Блейд выставил вперед копье, оглядел безмолвные кроны, затем стремительно повернулся к поверженным, ожидая увидеть груду тел.

Нет! На земле валялся только один труп — огромной мохнатой обезьяны с нелепо вывернутой шеей. Странник не сразу понял, что так поразило его при виде семифутового бесхвостого монстра, покрытого бурыми короткими волосами, потом ему показалось, что в траве распластался гигантский жук — шерстистый, с головой гориллы и шестью лапами.

Эта тварь совсем не походила на катразских мореплавателей-хадров, о которых Блейд недавно вспоминал. У них тоже имелось по шесть конечностей, но нижняя пара была самыми обыкновенными ногами, а передние и задние руки росли примерно на одном уровне из плеч, неимоверно широких, но все же походивших на человеческие. Монстр же этого полуденного мира обладал совершенно иным сложением. Судя по всему, у него было два плечевых пояса, причем нижний располагался где-то посередине удлиненного корпуса, что придавало этой твари сходство с огромным жуком; кроме того, все конечности являлись хватательными. Они заканчивались мощными четырехпалыми кистями, и Блейд понял, что это существо гораздо лучше скачет по ветвям, чем бегает по земле.

Известный враг — не страшный враг. По крайней мере наполовину! Поставив ногу на лохматую грудь, странник издал боевой клич и потряс копьем. Если в засаде сидит дюжина приятелей покойного, пусть видят, что он не боится!

Его голос разнесся по мирному лесу, наполненному птичьими трелями и негромкими шорохами, словно трубный зов горна. Секунду дарило молчание, лес притих, устрашенный, затем взорвался воплями и визгом. Возможно, каждый из этих криков звучал не так громко и мощно, как голос пришельца, но их хор казался весьма устрашающим. Вслед за воплями появились и те, кто их издавал — из густых крон дубов и буков на землю посыпались шестилапые.

Сотни тварей! Каждая — на голову выше Блейда и весом фунтов в триста. Целая орда огромных разъяренных обезьян!

Блейд понял, что надо либо бежать, либо прибегнуть к услугам Малыша. Когда-то, лет десять назад, в Талзане, он подвергся атаке такого же стада и хорошо представлял, на что способны крупные приматы, впавшие в бешенство, — неважно, с четырьмя или шестью лапами. Обезьяны — не люди, и договориться с ними гораздо труднее, как и устрашить. И талзанийские чудища, и эти шестилапые монстры повадками сильно напоминали впавших в неистовство земных горилл, но с одним существенным отличием: они не делали угрожающих жестов, не колотили себя в грудь, а сразу шли в атаку.

Блейд замер, вглядываясь в приближавшуюся бурую массу. Поразительно, как такие крупные и мощные существа могли беззвучно скользить по ветвям и прятаться в кронах! Но сейчас они не скрывались, а приступали к незваному гостю с явным намерением разорвать его в клочья! Странника поразило разнообразие способов передвижения этих тварей. Одни довольно быстро скакали на всех шести конечностях, другие пользовались только четырьмя нижними, напоминая мохнатых кентавров, третьи неуклюже ковыляли на задних лапах, размахивая палками и камнями. Вероятно, это племя по своему развитию все-таки стояло повыше горилл, хотя у них были такие же огромные выступающие челюсти, низкие лбы и маленькие глазки под выпуклыми надбровными дугами. Они орали, рычали и визжали, но эти звуки не являлись речью; просто угрожающий звериный рев.

Блейд усмехнулся, вообразив себе всю эту ораву в приемной камере Малыша. Она представляла собой обширное помещение с бронированными стенами, проложенными поролоном поверх стальных плит, и откатной дверью такой толщины, что ее не пробил бы снаряд гаубицы. В камере мог свободно разместиться экскаватор; покойный лорд Лейтон оборудовал ее всеми мыслимыми и немыслимыми системами наблюдения и защиты. Вдобавок за дверью дежурило отделение морских пехотинцев с массой различных приспособлений, способных утихомирить любого буяна — временно или навсегда. У них было все, начиная от наручников и гранат со слезоточивым газом и кончая парой базук.

Странник вновь ухмыльнулся. Похоже, парням из морской пехоты скоро предстоит размяться!

Для первого эксперимента он выбрал здоровенного самца, до которого оставалось уже не больше тридцати шагов. Он сфокусировал взгляд на этом шерстистом клубке ярости, привычно оконтурил его, словно изъяв из окружающего пространства, затем мысленным усилием включил Тила. Сейчас тварь должна исчезнуть...

Однако ничего не произошло. С захолонувшим сердцем Блейд сделал вторую попытку и на этот раз ясно почувствовал, что отклик телепортатора отсутствует. Датчик в его черепной коробке был мертв! Мертв, как камень!

Еще раз... Стараясь не обращать внимания на приближающуюся орду, Блейд сосредоточил взгляд на каком-то орехе, свисавшем с ветви в четырех ярдах от него. Знакомое ментальное напряжение... пошел! И — ничего... Проклятый орех даже не шевельнулся.

Тогда, взревев от ярости, Блейд швырнул дротик, пробивший мохнатую грудь самца, своей несостоявшейся посылки; затем развернулся и побежал к опушке.

До нее было совсем недалеко, и через пять минут он выскочил на луговину, поднимавшуюся вверх, к отвесным розовым скалам. Он мчался к ним по прямой, размеренно вдыхая воздух и не глядя по сторонам; луг выглядел ровным, и странник не боялся споткнуться. На преодоление мили в таком темпе ушло минут семь-восемь. Когда Блейд уже едва не упирался лбом в шероховатую поверхность утеса, пришло время затормозить. Он вытер испарину с висков и посмотрел назад.

Шестилапые отставали как минимум на четыре сотни ярдов. Впрочем, на всех шести конечностях они прыгали довольно резво, и не приходилось надеяться на то, что от орды удастся убежать. Слишком их было много! И эти твари казались очень упорными.

Решив, что на несколько мгновений о. погоне можно забыть, Блейд перевел глаза на скалы. Они выглядели совершенно неприступными, но это его не смутило. Где-то найдется подходящая тропинка, трещина, расселина, выступ... Скалы есть скалы; творение природы всегда отличается приятным разнообразием от монотонности бетонной стены.

Он побежал налево, внимательно оглядывая розоватую поверхность, пронизанную белесыми жилками кварца и блестками слюды. Он не сомневался, что на протяжении десяти или двадцати миль найдется что-то подходящее для подъема и что на таком расстоянии ему удастся удержать преследователей далеко позади. Возможно, они устанут, возможно, им надоест эта облава... Все могло случиться в течение ближайших трех-четырех часов.

Одолев в бодром темпе мили полторы, Блейд обернулся. Шестипалые бежали за ним на расстоянии трех сотен шагов, но такое сокращение дистанции его не удивило — они наверняка срезали угол, заметив, что добыча повернула влево. Блейд видел, что бурые твари скачут сейчас на всех шести конечностях, что было, очевидно, самым скорым способом их передвижения. И надо заметить, мчались они довольно резво!

Пожав плечами, он снова пустился в путь вдоль скалистой стены. Солнце на открытом месте палило немилосердно, хотелось пить, саднили царапины на ногах и плечах, оставленные когтями твари, с которой он сошелся в рукопашную. На бегу Блейд размышлял над тем, почему вся мохнатая орда не навалилась на него во время этой схватки. Возможно, у них есть некий кодекс таких поединков? И первым должен вступить в единоборство вождь или сильнейший из самцов?.. Но тогда за честной победой должны воспоследовать заслуженные почести... Заслышав рев и визг позади, он оглянулся. Не похоже, чтобы эти твари собирались воздать ему заслуженное!

Он начал уставать. Побаливала нога, которую он подвернул год назад, во время неудачного марш-броска на тренировочном полигоне, перед отправкой в Эрде... Впрочем, то были мелочи; в свои сорок семь с половиной лет он находился в отличной форме и мог одолеть за час десять-двенадцать миль. За час... Но что потом? Скалы справа выглядели абсолютно бесперспективными.

Блейд сбавил темп, и орда позади торжествующе взвыла. Похоже, шестипалые монстры были не столь уж неразумными и сообразили, что добыча начала уставать. Они казались дьявольски неутомимыми и упрямыми, как бульдоги.

Пот заливал глаза. Внезапно странник сообразил, что скальные стены, вдоль которых он мчался, могли быть выровнены искусственно — специально для того, чтобы шестилапые не переступали границ отведенной им территории. Если так, его шансы сводятся почти к нулю! С канатом, молотком и стальными клиньями он влез бы на отвесные склоны, но и в таком случае это потребовало бы времени... Блейд снова оглянулся. Времени у него не было.

На протяжении следующего часа он то бежал, то шел, судорожно вдыхая воздух. Царапины на плечах и голенях начали кровоточить, жажда томила нестерпимо, переломанные и измятые перья самодельного килъта били по ногам. Блейд выдрал несколько и бросил на землю, но дротики и кремень, довольно тяжелый, по-прежнему нес с собой. Это примитивное оружие было его последней надеждой — если не на жизнь, то на доблестную смерть.

На доблестную смерть! Он невесело усмехнулся. Много ли доблести в том, если он, странник, прошедший два с половиной десятка миров, падет в этот ясный солнечный день от лап обезьян? Будет разорван и затоптан волосатым стадом? Воистину доблестная кончина для генерала секретной службы Ее Величества, для профессионального разведчика! Блейд злобно скривился и потер потный лоб. Дьявольщина! Что же случилось с телепортатором? Может, потратить еще минуту-другую, остановиться, сосредоточиться и произвести еще один опыт?

Он обернулся в очередной раз и понял, что не располагает даже минутой: до шестилапых было ярдов сто, и они не выказывали никаких признаков утомления. Похоже, эта облава их сильно развлекала.

Блейд перешел с шага на бег и выиграл несколько футов. Теперь, с тоскливой безнадежностью озирая скалы, он решал сложную дилемму: надо ли бежать дальше или же, пока силы окончательно не иссякли, лучше остановиться и дать бой. С каждой минутой ситуация становилась все безнадежнее долгий бег мог вымотать любого.

Ему уже начало казаться, что смерть в бою предпочтительней пытки, которой подвергались его ноги, несчастные легкие и все тело. Он снова замедлил шаги, то и дело оглядываясь назад, пытаясь успокоить дыхание, и тут заметил тропу. Настоящую тропу шириной в ярд, что шла вверх под углом тридцать градусов! Она была вырублена в скале и поднималась к небольшому карнизу, нависшему на высоте футов семидесяти.

Странник, пораженный, остановился. Эта дорожка явно была искусственного происхождения, и уж конечно, не палки шестилапых потрудились над ней! Похоже, путь наверх оставался для него последним шансом, и сейчас Блейд испытывал сомнения лишь в одном: шестилапые могли двигаться по этой ровной тропинке с такой же легкостью, как и он сам. Что находилось там, на карнизе? Удастся ли ему, забраться выше? Или он попадет в ловушку?

После пятисекундных колебаний Блейд направился вверх. Тропа была недлинной, и он добрался до карниза буквально за пару минут. Перед ним находилась ровная площадка с обрывистым краем; с ее противоположной стороны скала казалась словно бы срезанной и отполированной до зеркальной гладкости. Влезть на эту стену представлялось абсолютно невозможным, и никаких иных путей подъема тут не было. Ни механизмов, ни веревок, ни ступеней, ни расселины!

Блейд вернулся к тропинке и посмотрел вниз. Шестилапые уже столпились у подножия утеса, опираясь на четыре задних конечности и задрав вверх уродливые морды. Несомненно, они видели его, может быть, даже понимали, что добыча сама загнала себя в ловушку. Их нижние челюсти отвисли, обнажив внушительные клыки, и от этой пародии на ухмылку странника пробрала дрожь.

Потом он пожал плечами и презрительно сплюнул вниз. Чтобы принять бой и погибнуть, это место подходило не хуже любого другого, оно было даже лучше, ибо он находился сверху и контролировал узкую тропу. Будь у него лук, половина стада сверзилась бы с этой скалы, прежде чем кто-то забрался бы сюда! Но лука не было. Он располагал лишь грубым каменным кинжалом да тремя деревянными дротиками шестифутовой длины

Надо бы проверить связь с Малышом, мелькнула мысль. Блейд отошел от края карниза и начал выглядывать подходящий экземпляр, не слишком крупный и находящийся немного в стороне от массы бурых тел. Выбор оказался довольно богатым. Сосредоточившись, он попробовал направить свои ментальные усилия на молодого самца, весившего, судя по виду, не больше его самого.

Так. Зафиксировать объект визуально... теперь как бы оконтурить его... ощутить его тяжесть, его запах, фактуру его грубой шерсти... мысленно приподнять над почвой...

Блейд делал все как на учениях, тщательно и неторопливо, он даже коснулся ладонью датчика на затылке, словно желая убедиться, что тот никуда не исчез. Зафиксировать-оконтурить-ощутить-приподнять! Отлично! Теперь — последний и главный аккорд! Связь с Малышом! Включить ее! Включить!

Странник напрягся, инициируя ментальную посылку, и тут за его спиной чей-то голос негромко произнес:

— Вот этого, уважаемый, я бы не советовал вам делать!

Глава 3

— Не дергайтесь, Ричард, — произнес Кристофер Смити, исследуя затылок пациента. Он коснулся прохладными пальцами крохотной выпуклости под кожей и замер, словно определяя на ощупь, что с имплантированным две недели назад датчиком все в порядке. — Насколько я могу разглядеть, шов зарубцевался отлично. Надеюсь, что и устройство в работоспособном состоянии.

— Там погладим, — буркнул странник, ерзая в кресле.

Нейрохирург аккуратно поправил прядь волос на затылке Блейда, и, обойдя вокруг него, ухватился за длинную нижнюю губу. Шея у Смити тоже была длинной, а голова маленькой, что делало его похожим на задумчивого жирафа. Но он являлся отличным специалистом и представлял собой весьма ценную часть имущества, унаследованную Хейджем от лорда Лейтона.

— Я думаю, Малыш не подведет, — успокоительно заметил Смити. — Старина Макдан отрегулировал его на славу.

Блейд молча кивнул. Макдан, шеф Эдинбургской лаборатории научного центра Лейтона (все еще — Лейтона, хотя уже три месяца им руководил Джек Хейдж), лично прибыл в Лондон, чтобы заняться телепортатором. Это важнейшее устройство, приставка к основному компьютеру, позволяла страннику мысленным усилием переносить объекты из чужой реальности на Землю. Макдан являлся разработчиком всех трех моделей, сменявших друг друга на протяжении десятка лет. ТЛ-1 — Старины Тилли, ТЛ-2 — Сынка Ти, и ТЛ-3 — Малыша Тила, который благополучно здравствовал и по сю пору. С ТЛ-1 Блейд совершил путешествие в Талзану в самом конце семьдесят второго года, с ТЛ-2 — в Зир (причем весьма неудачно) и в Таллах. Основная же работа выпала на долю Малыша, с которым странник побывал в Киртане и Ханнаре, а сейчас собирался в последнюю экспедицию.

Главной деталью каждого телепортатора были огромные керамические пластины, между которыми располагалась приемная камера — пространство, где блок фокусировки создавал мощное стабилизирующее поле и где появлялись пересылаемые объекты. Эта система, весьма сложная и капризная, и была основным предметом забот Макдана.

Блейд припомнил, что самый первый образец, добрый старый Тилли, смонтировали прямо в машинном зале, рядом с компьютером, но потом Лейтон сообразил, что его установка — да и он сам — подвергаются большой опасности. В приемной камере могли оказаться поистине неприятные вещи и столь же неприятные существа — к примеру, взрывное устройство или саблезубый тигр! Такая ситуация возникла в самом начале десятого странствия, когда Блейд почти инстинктивно телепортировал направленные в него камни и стрелы атакующих дикарей, все эти снаряды вылетели из камеры Тилли, ударили в колпак коммуникатора и раздробили его. После этой катастрофы его светлость подготовил для телепортатора отдельный подземный зал, обшитый броней, с надежной дверью и следящими телекамерами, которые передавали изображение на большой видеотерминал в компьютерном центре и на ряд других мониторов; в таком виде приемная камера существовала и в настоящее время.

— Макдан сказал, что ему удалось повысить чувствительность фокусирующей системы на тридцать процентов, — заметил Смити, налаживая передвижной рентгеновский аппарат. Вы становитесь все сильнее и сильнее, Дик. Скоро, я полагаю, моргнете глазом, и в наш подвал свалится целая алмазная гора.

Блейд поморщился,

— Вы шутите, Крис, или хотите меня утешить? Должен ли я напомнить, что эта экспедиция будет последней?

— К чему такой пессимизм? Последней для вас, но не последней для проекта, — Смити придвинул массивный кожух установки к лицу странника и теперь возился с флуоресцентным экраном. — И знаете, что я вам скажу, Дик? Ваша ценность как руководителя всего проекта ничуть не меньше, чем та, что была раньше. Когда вы сами совали голову в эту мясорубку, я хочу сказать.

— Хм-м... Вы просто льстите своему будущему начальству, Крис.

Смити притворился оскорбленным.

— Я никогда не льстил даже лорду Лейтону! — Он выключил свет и, подрегулировав экран, слегка прикоснулся к затылку Блейда. — Посидите вот так, Ричард, не двигайтесь. Я просвечу вам череп, и на сегодня это будет все. Непохоже, чтобы проволочки оборвались, но надо бы проверить...

Проводочки, о которых он говорил, являлись тончайшими серебряными нитями, связывавшими датчик на затылке Блейда непосредственно с его мозгом. Их вживили еще десять лет назад, перед талзанийской экспедицией, и с тех пор эта искусственная добавка пребывала в черепе странника. Датчики, правда, менялись.

Смити что-то бормотал над ухом своего пациента, затем положил сухие прохладные пальцы ему на подбородок, разворачивая голову под нужным ракурсом.

— Прекрасно... превосходно... отлично... — различал Блейд. — Все на месте! Изумительно! Тонкая работа...

Работа действительно была тонкой, изумительной и прекрасной — особенно если учесть, что Смити выполнил ее собственноручно десять лет назад. Лейтон никогда его не хвалил, и странник с внезапным проблеском сочувствия подумал, что Смити имеет полное право похвалить себя сам. Руки у него были поистине золотые.

Потом мысли Блейда обратились к Малышу Тилу, его верному спутнику в предстоящей экспедиции. Выходит, Макдан поднял порог его чувствительности — причем на целую треть! Очень важное обстоятельство... Фактически оно означало, что теперь им с Малышом становятся доступны более крупные объекты.

Сам по себе телепортатор не являлся автономной системой и вообще не функционировал в пределах Земли, то была приставка к компьютеру, предназначенная для того, чтобы проломить темпоральный барьер мощным энергетическим ударом и перенести некий предмет или живое существо в приемную камеру, где он фиксировался в стабилизирующем поле. Блейд управлял телепортатором ментально, с помощью того самого датчика, который сейчас рассматривал на экране Смити, и техника дела была такова: он зрительно фиксировал объект, его массу и расстояние до него, потом как бы мысленно оконтуривал предмет и подавал сигнал пуска. Фактически это означало, что он находится в постоянной телепатической связи с оставшимся на Земле агрегатом — с помощью вышеуказанного датчика.

После ряда опытов, проведенных в Талзане, Таллахе, Киртане и в других мирах, выяснилось, что возможности использования телепортатора не беспредельны. Они ограничивались тремя факторами: силой ментального сигнала, генерируемого Блейдом; массой объема и расстоянием до него в пространстве; дистанцией по темпоральной шкале между Землей и миром, в котором находился странник. Чем большо была эта последняя, тем сильнее оказывалось сопротивление переносу — согласно разработанной Хейджем теории; возможно, из некоторых реальностей Блейд не сумел бы переместить и песчинки. Но даже оттуда, где телепортатор все же работал, странник мог передать сравнительно небольшие объекты, весом до ста-двухсот фунтов, максимум — до трехсот. Впрочем, ему случилось телепортировать и каменную глыбу в четверть тонны, но это привело к сильнейшему нервному истощению, и в дальнейшем такие опасные эксперименты не повторялись.

Таким образом, имелся некий предел массы, с которой Блейд оперировал без вреда для себя, и это открытие в свое время сильно огорчило Лейтона. Теперь его светлость знал, что одну из главных задач, поставленных им, — переброску на Землю минеральных ресурсов из иных миров — устройства телепортации не решали.

Однако для Блейда Малыш Тил являлся чрезвычайно мощным подспорьем, облегчавшим процесс выживания в любой, самой неприятной из реальностей. Дело заключалось не только в том, что он получал возможность переслать домой сравнительно небольшие, но ценные находки — приборы, чертежи и записи, предметы искусства или даже какой-нибудь крупный агрегат, разобранный на части; не менее важными, чем транспортная, оказались и другие функции телепортатора: связная, оборонительная и престижная. С помощью Малыша он мог в любой момент отправить в земное измерение записку или некий условный знак, подтверждающий благополучное течение дел либо необходимость возвращения — срочного или в заранее обусловленное время (как он и поступил в свое время в Таллахе). Блейд без труда вышвыривал на Землю стрелы, камни и пули, нацеленные в него, и мог обезоружить любого врага; фактически телепортатор представлял собой мощнейшее средство нападения и обороны. Наконец, его демонстрация неизмеримо повышала престиж странника; в глазах невежественных аборигенов он выглядел могущественным магом, представители же технологически развитых цивилизаций считали его как минимум равным себе.

Да, Малыш Тил оказался отличным спутником, и Блейд полагал себя вдвое сильнее, ощущая его незримое присутствие. Конечно, процесс межвременной телепортации был не изучен до конца, и время от времени случались неприятные сюрпризы. Как правило, Блейд передавал неорганические объекты или животных, хотя ему доводилось телепортировать и людей. Эти эксперименты всегда сулили какую-то неожиданность; разум и тело переносимых существ зачастую подвергались странным трансформациям. Асте Лартам, его киртанской добыче, еще повезло — она все-таки добралась до Земли, пусть в облике восьмимесячного младенца. Гораздо хуже обстояли дела с целой группой мужчин, которых Блейд телепортировал из Ханнара: эти просто исчезли, канули в небытие, растаяли во времени или пространстве...

Навсегда? Этого никто не мог утверждать. Как оказалось, телепортируемые объекты можно, так сказать, перехватить "по пути". Если между реальностью, в которой странствовал Блейд, и Землей был некий третий мир, в котором создавалось стабилизирующее поле (такое же, как в телепортаторе Макдана), то некоторые пересылаемые объекты — из числа достаточно крупных — задерживались в нем и не доходили по назначению. Именно это и случилось с большинством ценностей и магических устройств, которые Блейд пересылал из Таллаха, — их перехватили таргальские карвары, что странник и выяснил во время двадцать шестой экспедиции.

Подумав об этом своем предыдущем походе, Блейд невольно улыбнулся. О Таргале у него сохранились наилучшие воспоминания, и они были совсем свежими — еще не прошло и полутора месяцев, как он прибыл домой из удивительной пятиярусной реальности, где кроме земли, воды и астрального пространства существовали целых две разновидности воздушной среды. Одна из них, правда, была населена крайне неприятными тварями, но с этой проблемой ему, в конце концов, удалось справиться. Не без помощи магии, надо отметить! Первосортной магии, частицу которой он принес с собой на Землю!

Блейд бросил довольный взгляд вниз, на свои ладони, способные порождать пламя, затем попытался представить лицо Дионы, своей таргальской подружки, и ее брата Ханка, но тут Кристофер Смити отодвинул экран и включил свет.

— Все в порядке, Дик! Проволочки как новенькие, и вы можете пересылать к нам все, что угодно!

Блейд ухмыльнулся.

— Ну, и с чего бы вы посоветовали мне начать, Крис?

— Маленькая горка алмазов, э?

— Не интересно!

— Ну, тогда горка побольше.

— Неужели у вас такая бедная фантазия, мой дорогой?

Смити призадумался.

— Знаете, что я вам скажу, Ричард, — заявил он наконец, — вчера в новостях передавали, что в лондонском зоопарке какая-то эпидемия... Все мартышки перемерли, представьте себе! Так что я советую вам прислать сюда мартышку... самую большую инопланетную мартышку, какая вам попадется!

* * *

— А вот этого, уважаемый, я не советовал бы вам делать!

Блейд стремительно повернулся, пытаясь сообразить, кто же зашел к нему в тыл — ведь сзади была скала, сплошная скала! Этот факт был и оставался бесспорным, но теперь около розовой гранитной стены возник человек. Не фантом, не мираж, а самое настоящее существо из плоти и крови, с двумя руками и парой ног! После шестилапых один взгляд на него доставлял удовольствие.

— Что? — спросил странник, в полном ошеломлении взирая на незнакомца. — О чем ты толкуешь?

— О том, что не стоит зря напрягаться, — человек постучал себя по лбу согнутым пальцем, и Блейд понял, о чем идет речь. Кажется, связь с Малышом исчезла не без помощи местных умников, подумал он, разглядывая пришельца и начиная постепенно успокаиваться.

Несомненно, этот представитель умников, обладавший весьма приятной физиономией и встрепанными рыжими вихрами, относился к мужскому полу. Но можно ли было счесть его мужчиной? Блейд покачал головой. Нет, скорее парень, чем мужчина... совсем молодой паренек, лет семнадцати... мальчишка, проще говоря!

Этот юнец, вихрастый, рыжий и сероглазый, едва доходил страннику до плеча и казался еще по-детски угловатым и тонкокостным. Он был облачен в шорты, из-под которых выглядывали худые загорелые ноги в сандалиях, и пеструю рубаху навыпуск, похожую на гавайку. Больше ничего. Ни сумки в руках, ни бластера или арбалета за плечом, ни ножа на поясе... Собственно, пояса на нем тоже не имелось, отчего светло-кофейные шорты слегка съезжали вниз. Не было у него и украшений, чего-либо напоминавшего браслет, часы или кольцо. Только сандалии, рубаха да штаны — и Блейд готов был поклясться, что под ними одно голое тело. Так мог выглядеть турист, высунувший на минутку нос из своего уютного бунгало где-нибудь на Багамах, чтобы полюбоваться рассветом.

Услышав шорох справа, странник скосил глаза Пока он рассматривал юного незнакомца, авангард шестилапых уже забрался на карниз, и сейчас три высоченные лохматые фигуры маячили у самой тропы. Дикари стояли на задних лапах, вытянувшись во весь рост и как-то странно раскачиваясь, будто бы в недоумении. Похоже, они не ожидали найти здесь двух человек и теперь колебались, кого первым рвать на части.

Блейд поднял дротик.

Придется поработать этим, — он потряс копьем, — хотя я применил бы коечто поэффективнее. В конце концов, речь идет не только о моей жизни.

— Если вы имеете в виду мою, — заявил юнец с довольно нахальной улыбкой, — то не стоит беспокоиться.

Трос шестилапых на краю обрыва вдруг опустились на четвереньки и разинули пасти. Блейд не сразу понял, что они зевают.

— Беда с этими лика, — заметил рыжий парень. Очень уж агрессивны!

Обогнув Блейда, он подошел к обрыву и взглянул вниз. Странник, бросив свои дротики, последовал за ним; было совершенно ясно, что шестилапые уже не собираются нападать. Забравшаяся наверх троица растянулась на карнизе, еще с полдюжины волосатых лежало на тропе, остальное же племя представляло собой беспорядочную смесь голов и конечностей. Бурые тела усеивали землю у подножия скалы.

— Как-то плохо они лежат, — заявил рыжий, хозяйским взором посматривая на тех, что валялись на тропинке. Неловкое движение, и тут же сверзятся вниз! Пожалуй, я...

Он вдруг замолчал, а потом, на глазах потрясенного Блейда, тела волосатых плавно поднялись в воздух и проследовали вниз, на мягкую травку, к сородичам. Завершив эту операцию, парень довольно хмыкнул и подтянул повыше штаны.

Блейд сглотнул, потер щеки в темной щетине и уставился на небо, где ярко сияло полдневное солнце. Он испытывал сейчас чувство редкой беспомощности. Одна маленькая деталь, небольшая демонстрация, проведенная, вероятно, ради него, и все стало ясно... Он ничего не мог противопоставить местным умникам — ни силу, ни ловкость, ни опыт, ни знания. Все эти величины равнялись здесь нулю! Может быть, хитрость? Но что-то подсказывало страннику, что тут лучше играть в открытую.

Заметив, что юнец поглядывает на него с сочувственной улыбкой, Блейд прочистил горло и выдавил:

— Эти... как ты сказал?.. лика?.. — дождавшись кивка парня, он продолжил: — Они разумны?

— Скорее, полуразумны... или разумны на четверть, тут трудно указать определенную меру. Не люди и, возможно, никогда не станут людьми... но уже и не животные, как вы могли убедиться, гость!

Гость! Не пленник, не пришелец, не подозрительный бродяга! Блейд не мог припомнить, где еще приветствовали его этим словом, и какой реальности... В Таллахе?.. Впрочем, напомнил себе странник, человек коварен, слова не значат ничего.

— Возможно, никогда не станут людьми... — повторил он, поглядывая вниз, на траву, в которой темнели массивные бурые туши шестилапых лика. Это предположение на чем-то основано?

— Разумеется. Мы наблюдаем за ними тридцать тысяч лет, но никаких признаков прогресса не заметили. Или они их ловко скрывают, — парень усмехнулся.

Тридцать тысяч лет! Еще одно потрясение, но лицо Блейда не дрогнуло. Он произнес:

— Значит, все это, — его рука описала широкий полукруг, — заповедник?

— Можно сказать и так. Но мы предпочитаем другую терминологию — резерват.

Он произнес это слово так, что в нем не чувствовалось ничего обидного для шестилапых лика. Блейд, не пытаясь расспрашивать, кивнул, задумчиво поглаживая колючий подбородок.

— Кажется, я должен принести извинения, — заметил он. — Мне пришлось убить пару этих тварей, что состоят под вашим покровительством. Очень сожалею...

— Пустое! — парень покачал головой. — Резерват есть резерват! Здесь может случиться всякое... — Он посмотрел на Блейда, затем, почесав кончик носа, поинтересовался: — Могу я узнать... гм-м... имя уважаемого гостя? Если оно у вас есть?

— Блейд, Ричард Блейд с Земли, — представился странник. — И я не совсем понял твое замечание насчет имен.

— Тут нет ничего удивительного. Просто некоторые расы обходятся без имен.

— А твоя?

— У нас имеются имена, но... но тут возникают кое-какие проблемы... — он поднял лукавые серые глаза к небесам. — Меня зовут Кармайктоллом... просто Майком, если вам трудно выговорить... но иногда у меня появляются и другие имена.

— Кармайктолла вполне хватит, — сказал Блейд. — Это имя и так длинней тебя самого.

Он все еще считал, что имеет дело с подростком — пусть представителем некой мудрой и могущественной расы, однако существом юным, непосредственным и не слишком серьезным. Вероятно, паренек приглядывал за территорией шестилапых или, скорее, за ее частью, поскольку весь заповедник был очень обширным. Тут наверняка были смотрители и постарше.

— Лучше Майк, — заметил парнишка, — это звучит как-то энергичнее. — Он склонил голову к плечу и осмотрел странника с головы до ног — заросшего щетиной, потного, исцарапанного, в нелепой пестрой юбочке. — Как я должен вас называть — одним из имен или обоими? И существуют ли в вашем языке какие-то особые слова, демонстрирующие уважение?

— Ты Майк, а я — Блейд, — гость хлопнул хозяина по плечу. — Что касается вежливых обращений, то можешь иногда называть меня "сэр".

— Могу ли я поинтересоваться, сэр, насчет вашего одеяния? — и серых глазах Майка мелькнули смешинки, когда его взгляд скользнул по измятому кильту из индюшачьих перьев. — Это что, национальный костюм?

— Какого дьявола! — рявкнул Блейд. — Мой национальный костюм очень похож на твой, парень! Рубаха да штаны! И я был бы очень рад в них облачиться!

— А заодно — уврачевать раны, помыться и слегка перекусить, я полагаю?

Блейд кивнул.

— Превосходная программа, Майк.

— Извините, что не упомянул о ней сразу. Некоторые расы так обидчивы! Внешне — люди как люди... Но психология! Мораль! Нравы! Традиции! Это нечто непостижимое! Спрашиваешь человека, как его зовут, а он хватается за нож... предлагаешь пищу, а нож уже у твоего горла... Сумасшествие какое-то! — Майк скривился.

— Я чувствую, что у тебя богатый опыт общения с чужими расами, — сказал странник.

— Еще бы! Одни эти чего стоят! — Майк махнул рукой на груды бурых тел под утесом.

— Ну так вот, Майк, запомни хорошенько: моя раса по большей части нормальна. Если ты предложишь мне помыться, поесть и натянуть нормальную одежду, я буду только благодарен. Ибо путь мой сюда был нелегок...

С минуту юноша с рыжими волосами внимательно глядел на Блейда, потом кивнул головой и произнес:

— Я знаю, сэр. Прошу вас.

За его спиной в скале появилась распахнутая дверь.

* * *

Собственно, двери как таковой не было — лишь дверной проем, ведущий в залитую светом комнату. Ярким солнечным светом, который струился с потолка.

Блейд, уже шагнувший к порогу, остановился. Это помещение не могло находиться в скалах! Оно совершенно не напоминало пещеру или подземную камеру.

— Прошу вас, сэр Блейд, входите, — повторил его провожатый. — Вам нечего опасаться.

— Я не опасаюсь, я удивляюсь, — странник протянул руку к проему. — Что это, Майк?

— Синтола, один из материков Уренира, если говорить о месте, куда мы отправимся. Более конкретно — мой дом.

— Вы называете свой мир Урениром?

— Да, в знак почтения к Уренам, Духам Предков... — Заметив, что Блейд поднял бровь, юноша улыбнулся. — Только не думайте, что я собираюсь толковать с вами о божественном, сэр! Наши Духи вовсе не объект для религиозного поклонения.

— А далеко ли эта Синтола?

— Сейчас покажу... — Майк протянул руку вверх и вправо. — Там, в океане, желто-зеленое пятнышко, похожее на ромб... Видите?

Блейд не мог различить ничего определенного в россыпи разноцветных точек, плававших в океанской синеве; он понял лишь, что эта дверь, внезапно раскрывшаяся в скале, была некими пространственными вратами, позволявшими шагнуть сразу на многие тысячи миль. Или десятки тысяч? Сотни? Миллионы? Этот вопрос казался ему сейчас самым первоочередным: неясные масштабы мира, в котором он очутился, смущали.

— Ты можешь сказать, как далеко до Синтолы в привычных мне единицах длины?

— Разумеется. Если мы определим эти единицы.

Странник попытался объяснить, что такое фут и миля, а заодно — секунда, час, сутки и год. Потом Майк, почти без размышлений, назвал две цифры: расстояние до своего дома и примерный размер материка. Величиной Синтола вдвое превосходила поверхность земного шара, и до нее было раз в пятьдесят дальше, чем от Земли до Луны.

Потрясенный в очередной раз, Блейд перешагнул порог, прорвав едва ощутимую тонкую завесу. Она разделяла две точки этой странной реальности, два места, находившиеся на таком огромном расстоянии, что свет от одного до другого шел более минуты. Чудовищная дистанция! И все же, сделав одинединственный шаг, он покинул страну шестилапых лика и очутился на земле Синтолы.

Собственно, о земле можно было говорить лишь в фигуральном смысле; под его ногами лежал ковер, а под ним, несомненно, пол из светлого дерева — его закраины виднелись у стен. Их было только две, и эти массивные серые каменные стены сходились под прямым углом у большого очага, с великим искусством и тщанием выложенного из того же серого камня. Очаг, безусловно, не предназначался для приготовления пищи или других утилитарных целей; тут разводили огонь, чтобы полюбоваться ярко-рыжими языками, ощутить жар живого пламени, вдохнуть смолистый аромат сгорающих поленьев.

Кроме этого очага, который Блейд сразу же окрестил камином, на ковре стояли кресла, а у каменных стен — агрегаты не совсем понятного назначения, сверкавшие металлом и стеклом. Там, где полагалось находиться еще двум стенкам, пол комнаты переходил в широкие деревянные ступени, спускавшиеся в сад. Он как бы являл собой естественное продолжение этой удивительной гостиной: один лестничный марш выходил к небольшой лужайке, обсаженной деревьями, другой спускался к прудику с песчаным дном и прозрачной водой, где плавали сиреневые чаши лилий. За ним находилась еще одна постройка, что-то вроде веранды в японском стиле: помост, и над ним — легкая кровля на восьми изящных деревянных опорах.

В комнате же, где очутился Блейд, не замечалось ни потолка, ни крыши. Приглядевшись, он как будто бы различил вверху серебристый отблеск прозрачного купола, но в ярких солнечных лучах тот был почти незаметен.

— Это... это твой дом? — странник развел руками, повернувшись к Майку. Тот ждал, не мешая гостю осмотреться, и эта сдержанная деликатность показалась Блейду удивительной для юноши столь нежного возраста, почти подростка. Обычно такие пареньки на Земле вели себя куда развязней.

— Часть моего дома, место, где отдыхают, проводят время с друзьями.

— Гостиная, — уточнил Блейд.

— Гостиная? Место для гостей? Прекрасное определение, сэр! Да, это гостиная — очаг, кресла, ковер, лужайка, пруд и все остальное. А там, — Майк поднял руку к едва заметному куполу, — там звездная ночь сменяет солнечный день, и рассвет спешит разогнать темноту...

Он улыбнулся, его мальчишеское лицо приняло мечтательное выражение.

— Вероятно, — произнес странник, — ты должен представить меня своей семье. Только боюсь, я напугаю их до смерти своим диковатым видом.

Мечтательная улыбка Майка вдруг стала смущенной.

— Моя семья в настоящий момент существует в несколько урезанном виде, — заявил он, хлопнув себя по груди.

— Разве ты живешь один?

— Почему бы и нет? Что здесь удивительного?

— В моем мире пареньки твоего возраста обычно живут с родителями.

— Моего во... — он вдруг замолчал, потом расхохотался. — Внешность обманчива, мой дорогой сэр, внешность обманчива! И я совсем не так молод, как может показаться!

Блейд еще раз оглядел щупловатую фигурку Майка, чувствуя некоторую неловкость. Возможно, он был слишком бесцеремонен с этим человеком, считая его неоперившимся юнцом? Возможно, обитатели этого мира могли по своему желанию принимать любую внешность, и вид людей вовсе не свидетельствовал об их возрасте? Но почему же тогда Майк избрал столь непредставительный, столь легкомысленный облик? Впрочем, этот мальчишеский вид мог вполне соответствовать его характеру,

— Позволено ли мне поинтересоваться... гм-м... вашим истинным возрастом? — осторожно спросил Блейд. — Видите ли, Майк, ошибки с этим делом могут привести к изрядным недоразумениям... Боюсь, я показался вам невежливым...

— Ни в коем случае, сэр Блейд, ни в коем случае! Если речь идет о формальном обращении, то я предпочел бы упростить таковое и со своей стороны. Если ты позволишь...

— Позволю, — странник улыбнулся.

— Вот и прекрасно! Что касается моего возраста, пересчитанного на время оборота твоей планеты вокруг центральной звезды, то...

Майк назвал некое число, и Блейд охнул. Конечно, дистанция от страны шестилапых до Синтолы впечатляла больше, но возраст его хозяина тоже был не маленьким. Не маленьким, но отнюдь не почтенным, если судить по облику и поведению Майка. Вероятно, в Уренире были свои понятия о старости — если они существовали здесь вообще.

Теперь странник готов был засыпать своего хозяина сотней вопросов — о причинах огромности местных океанов и материков, о солнце, вечно висевшем в зените, о цветных дождях и тучах, периодически затемнявших светило, о райской лесной обители шестилапых, о чудодейственных дверях, соединявших удаленные на гигантские расстояния точки, о лекарстве вечной молодости и прочих интересных вещах. Но Кармайктолл строго заявил, что время беседы еще не пришло. Гость должен быть умыт, одет, накормлен — ибо, лишь отдав дань телесному, можно всерьез заняться духовным.

Оказалось, что дом Майка располагается внизу, под садом и гостиной с камином; туда вел спуск с каменными ступеньками и пара крохотных шахт, напоминавших лифтовые. Блейд очутился в просторном холле, откуда несколько дверей и два коридора вели и другие помещения — спальни, гардеробную, столовую, хозяйский кабинет. По словам Майка, все тут было настоящим — стены, полы и потолки, двери и мебель, вода в огромной ванной и пища, которую вместе с посудой производил некий агрегат в столовой. Все — настоящее, каменное, деревянное, металлическое; никаких иллюзий!

Услышав об иллюзиях, Блейд сообразил, что далеко не каждый из местных обитателей предпочитает реальность фантомам. Похоже, дом Майка отражал лишь вкусы и пристрастия своего хозяина, но никак не технические возможности цивилизации Уренира. Блейду было ясно, что никаких догадок на сей счет строить не надо, ибо на все его вопросы будут даны в свое время ответы; главное, удастся ли их понять!

Тем временем Майк препроводил его в ванную комнату, где потоки воды, ударившие со всех сторон, смыли с тела странника грязь, пот и кровь. Заодно — совершенно необъяснимым образом! — исчезли синяки и щетина, затянулись ссадины. Под конец недолгой, но бодрящей процедуры с потолка спустился забавный металлический паук, кибер-парикмахер, сотворивший с головой Блейда некое чудо. Таких причесок не делали в лучших салонах Лондона!

Еще через четверть часа странник был одет. Рыжий Кармайктолл немного кривил душой, утверждая, что в доме его не водятся фантомы. В гардеробной их как раз хватало! Яркие иллюзорные наряды скользили по воздуху, чтобы облечь тело Блейда, огромное зеркало перед ним помогало разглядеть и оценить все подробности туалета. Возможно, то было не зеркало, а терминал какого-то сложного аппарата: Блейд мог видеть себя сбоку, со спины, в любом ракурсе. И стоило произнести слово, сделать жест согласия, как одеждамираж становилась реальностью.

Странник выбрал узкие темно-зеленые брюки, заправленные в мягкие сапожки с невысокими голенищами, и салатного цвета рубашку. Этот костюм казался почти невесомым, хотя пояс и лампасы брючин, как и рубаха, были расшиты серебром — или чем-то, очень напоминавшим серебряную нить. Вышивка прекрасно гармонировала с зелеными тонами костюма, а все вместе весьма подходило к темным глазам и волосам Блейда.

Майк, сменивший свое походное одеяние на серые щегольские брюки и серую же кружевную рубашку, одобрительно кивнул.

— Вот теперь я вижу, что мне выпала честь принимать цивилизованного человека, а не дикаря в перьях. Интересно, что скажет по этому поводу Миклана... Я думаю, ты ей понравишься, она обожает крупных мужчин.

— Миклана? Дама, сэр Майк?

— Некоторым образом, сэр Блейд... Ну, где ты предпочитаешь поесть — здесь, внизу, или наверху, у очага? Мы могли бы куда-нибудь отправиться, но тебе, пожалуй, рановато выходить в свет. Тут, в Ортоге, есть странные места...

— В Ортоге? Разве мы не в Синтоле? — Блейд жестом показал на прозрачную трубу лифта, намекая, что желает обедать наверху.

— Если ты интересуешься нашим точным адресом, то он таков: континент Синтола, полуостров Ортога. Чантарское Взморье, — сообщил Майк. — Затем следует код моего жилища — мое имя с номером, попросту говоря.

Они поднялись в гостиную, где невидимые слуги уже накрыли стол, придвинули к нему кресла и разожгли огонь в камине. Подняв глаза вверх, Блейд с удивлением заметил, что начало смеркаться и в небе загораются первые звезды Майк перехватил его взгляд и улыбнулся.

— Иллюзия, мой дорогой сэр, иллюзия — одна из немногих, которую я готов признать... — Изящный кувшин склонился над бокалом гостя, потом порхнул к бокалу хозяина, ничья рука не касалась его. — Хотя мы живем в Большой Сфере сотни тысяч лет, наш организм все еще нуждается во сне, и нашим глазам приятно зрелище звездного неба...

Большая Сфера! Теперь Блейд уже не сомневался, что попал в мир, рядом с которым Земля выглядела горошиной. Ну, теннисным мячиком в лучшем случае!

Они воздали должное обеду и вину — ели и пили неспешно, обмениваясь репликами, взглядами, улыбками Постепенно чувство покоя и умиротворения стало охватывать странника, этот день, начавшийся с розового дождя, сражения и бегства, был на редкость удачным. Теперь Майк, сидевший напротив, уже не казался Ричарду Блейду мальчишкой, сбежавшим от родителей в экзотический заповедник, и лицо его даже не выглядело особенно юным в отсветах пылавшего в камине огня, лишь белозубая улыбка да блеск глаз остались прежними. Костюм же Кармайктолла был строг и красив, волосы на голове вились огненно-рыжими волнами, плавные жесты подчеркивали неторопливую речь.

— Тут, внутри Большой Сферы, есть все, — говорил он. — Если ты хочешь покоя, то получишь покой, жаждешь знаний — получишь знания, столько знаний, что их хватит на десять жизней. Что еще нужно человеку? Свобода, любовь, общество дорогих ему людей, острые ощущения, приятная работа... Это компоненты, из которых складывается счастье, обычное человеческое счастье в любом из миров, не так ли, Блейд?

— Я бы добавил сюда кое-что еще, — отвечал странник. — Например, богатство и безопасность. Если их нет, нельзя по-настоящему наслаждаться покоем, любовью, работой... Богатство и безопасность! О них мечтают люди в любом из миров... Не так ли, Майк?

Его хозяин задумчиво приглаживал волосы.

— Ты все еще не понял, Блейд... То, что кажется тебе мечтой, уже существует, и очень давно — здесь, в Большой Сфере Уренира. Богатство? Если ты говоришь о богатстве, приносящем власть над людьми, его у нас нет... то — зло, великое зло! Но вещи, которые украшают жизнь, делают ее легкой, может иметь каждый. Любые вещи... Дом, землю, машины... понимаешь, Блейд, об этом даже не говорят, как о воздухе, которым дышат, или о пище, или о вине... — Майк тянулся к бокалу. — Кстати, о вине... За твою маленькую Землю, гость!

— За твою Большую Сферу, хозяин!

Бокалы со звоном соприкасались, пустели, потом невидимая рука, приподняв кувшин, вновь наполняла их. Гость и хозяин пили, постепенно хмелея, но это словно бы не мешало беседе. Майк улыбался. Блейд кивал, поглядывая на рубиновую струйку, и говорил:

— Предположим, хлеб насущный и остальное добро уже не проблема... Как обстоит дело с безопасностью, Майк? Я понимаю, что богатство дается знанием, богатство могут обеспечить машины и неограниченные ресурсы сырья... Но безопасность? Ее способна гарантировать только власть, твердая власть... Или я не прав?

— Боюсь, что так, Блейд, боюсь, что так... Разве тебе не известно, что любая власть печется лишь о собственной безопасности? Так когда-то было и у нас. Неимоверно давно, когда мы, жители крохотной планетки вроде твоей Земли, и не помышляли о Большой Сфере... Но с тех пор многое переменилось! Теперь мы можем все! Мы ничего не опасаемся, Блейд.

— Почему? Если нет власти, нет и хранителей безопасности.

— Власти — нет, а хранители есть...

— Кто же они?

Майк лукаво улыбается.

— Духи, сэр Блейд, духи наших предков...

— Ты шутишь, сэр Майк?

— Отнюдь. Они здесь, с нами, за этим столом... Взгляни-ка сам!

Кувшин, подъятый невидимой рукой, вновь наполняет бокалы. Губы Блейда кривятся в усмешке.

— Телекинез, сэр Майк? Эти фокусы мне знакомы... И ты, признайся, коечто читаешь отсюда? он проводит ладонью по лбу. — Заглядываешь в мою память, ведь так?

— Самую малость, сэр Блейд. Не обижайся за это! Как иначе нам разговаривать?

— Я же понимаю твой язык.

— Он очень непрост, и ты владеешь лишь теми понятиями, которые имеют четкие эквиваленты в английском. Но я почти освоил наречие твоего мира... мы сможем говорить о сложных и серьезных вещах...

Они и говорили, под звон бокалов и новые тосты — в честь покоя, знания, свободы, любви, всего того, что дарит людям богатство и безопасность. Они выпили за Великих Уренов, Духов Предков, Хранителей Мира, и Блейд принес им жертву, плеснув вина в камин. Майк рассмеялся и сказал.

— Хотя Урены — наши предки, я могу разделить их милость с тобой, с гостем, пришедшим издалека.

— Надолго ли?

— Навсегда, если ты останешься в Уренире.

Странник покачал головой.

— Я не могу остаться, Майк...

— Почему же? Не делай поспешных заключений, Блейд. Уренир — книга, которую ты только начал читать. Огромная книга!

— Я буду счастлив прочитать в ней одну или две страницы и вернуться домой с этим знанием.

Теперь качал головой Кармайктолл.

— Так нельзя, Блейд, большая Сфера может пригласить к себе на краткое время или навсегда, но она не делится знаниями с теми, кто собирается ее покинуть. Ни знаниями, ни технологией! Другое дело — мудрость... мудростью мы можем поделиться.

— Удивительно... Странно!

— Чего же тут удивительного и странного? Капелька мудрости еще никому не принесла вреда, а знание опасно.

— Смотря к чьи руки оно попадет.

— Разумеется, сэр Блейд, разумеется. Но ты, гость Уренира, всего лишь наблюдатель, так?

— Так.

— А посему знание не останется в твоих руках, а перейдет в другие, гораздо более могущественные... Верно?

— Верно.

— Вот видишь! Это исчерпывает вопрос.

* * *

На куполе, прикрывающем жилище Кармайктолла, уже давно высыпали звезды, взошли и закатились луны, когда хозяин и гость решили отправиться на покой. Вернее, отправился Майк, предварительно убедившись, что гость найдет свою спальню; Блейду захотелось посидеть еще в этой уютной комнате у камина, где две стены были каменными, а вместо двух других открывался простор нового, неведомого и загадочного мира.

Он чувствовал, однако, что тайны Уренира не придется выгрызать зубами, вырывать силой или хитростью. Впервые он очутился в таком месте, где на все его вопросы могли дать ясные, четкие и правдивые ответы; другое дело, сумеет ли он их понять... И сможет ли спросить!

Спросить? О чем? Это было самым важным — задать правильные вопросы. Он чувствовал, что совсем не готов к подобному повороту событий. Те немногие факты, которые он наблюдал, — бескровное умиротворение стада лика, мгновенная транспортировка на чудовищное расстояние, удивительный дом, в котором он сейчас находился, — все это говорило о могуществе и совершенстве мира, который на сей раз стал его временным пристанищем. О таком могуществе и совершенстве, какое не снилось даже паллатам!

Вот и исполнилась мечта покойного Лейтона, с грустью подумал странник. После долгой череды реальностей, в которых правили жестокость и сила, после кровавого дурмана Альбы и Тарна, Вордхолма и Сармы, Гартанга, Ханнара и Дьявольской Дыры он попал в рай. В самый настоящий рай! Похоже, предчувствие, посетившее его во время блужданий по болоту, оправдалось. Он был гостем величайшей цивилизации, которая еще в давние времена сумела неимоверно расширить свой ареал обитания — и не покорением чужих планет, но творческим актом едва ли не божественной значимости.

О чем же спросить у создателей Большой Сферы? Разумеется, не об оружии, позволившем бы крохотной Британии покорить почти такую же крохотную Землю... О неиссякаемых источниках энергии? О лекарствах, продляющих жизнь на тысячелетия? О волшебных вратах-тоннелях, где один шаг был равен миллионам миль? О тайне телекинеза, о способах, позволявших манипулировать вещами? О чтении мыслей, о быстром и безболезненном проникновении в чужой разум, в чужую психику, о мгновенном изучении чужого языка? О том, как добиться изобилия пищи? Как создать машины, которые позволили бы забыть о нищете? Где найти ресурсы, кубические мили камня, воды, древесины, руды, нефти, газа, биомассы, которые загрузили бы работой эти механизмы, и как при этом не нанести необратимого ущерба своей планете, такой маленькой, такой ранимой?

Он чувствовал, что Лейтон и Хейдж спросили бы об ином. Скорее всего, их интересовало бы устройство мира, корни Мироздания, таинственные соки, что движутся по его стволу, питая энергией галактики и звезды, наполняя жизнью и разумом бесчисленные вселенные Измерения Икс... Вероятно, в Уренире знали и об этом, но Блейд сомневался, что сможет усвоить подобное знание. Он не был ученым; всего лишь наблюдателем, как заметил Майк, что являлось наиболее верной констатацией истинного положения дел.

К тому же Майк сказал, что Большая Сфера не дарит знание, не торгует им, не отпускает в порядке милости или подаяния. Несомненно, для того имелись веские причины, и значит, из этого мира сказочной мощи ему не удастся чтолибо принести. Взять силой или украсть? Напрасные надежды! Он понимал, что здесь невозможно скрывать тайные мысли и коварные намерения, все это будет прочитано, оценено и пресечено.

Однако Кармайктолл упоминал о мудрости... Возможно, мудрость не будет таким ходким товаром на земных рынках, как то, что он приносил раньше, подумал Блейд. Как винтовка из Азалты, как золото Меотиды, жемчуга Кархайма, загадочные снадобья Гартанга и Берглиона... Как приборы паллатов, все эти силовые щиты и бластеры, с которыми земные специалисты не могли разобраться уже десять лет...

Но мудрость — не знание; чтобы разжиться знанием, не обязательно обладать мудростью. Вполне достаточно сохранить нужную информацию — на бумаге, на пленке, в голове, в тренированной памяти... С мудростью дело обстоит сложнее. Любая запись, любой пересказ донесут лишь ее искаженный суррогат, превратятся в материал для домыслов, споров и бесконечных комментариев. Мудрость надо впитать! Что дано не всякому, заметил про себя Блейд. Впрочем, он был готов попытаться.

Какие же вопросы ему нужно задать? Завтра, послезавтра, через месяц? Возможно, те, которые задали бы паллаты?

Они, безусловно, являлись самым высокоцивилизованным народом из всех, встретившихся ему за время странствий. Они, похоже, достигли такого благосостояния, когда понятие богатства — личного богатства как источника власти или надежного жизненного базиса теряло смысл, У них было все! Межвременные трансмиттеры, позволяющие проникать в миры Измерения Икс, гигантские галактические корабли, защитные силовые экраны, сверхмощные миниатюрные лазеры, медицинские приборы, обеспечивающие фантастическое долголетие, ментальные усилители, позволявшие вступать в мысленную связь. Как полагал Блейд, паллатов более всего заботили две проблемы, безопасность и ликвидация внутренних противоречий, могущих привести к конфликтам в их сообществе.

Согласно его наблюдениям, паллаты не представляли однородной популяции, как, скажем, земное человечество, это, скорее, был союз многих рас, которые в физиологическом и ментальном плане различались в гораздо большей степени, чем народы и расы Земли. Бесспорно, в глубокой древности у них существовала одна базовая раса — вероятно, оривэи, во многом схожие с людьми; затем, в эпоху космической экспансии, произошел ее распад на несколько различных подвидов.

Нередко размышляя об этом, Блейд предугадывал три причины подобного явления. Во-первых, диссипация шла по линии интеллектуальных интересов; одни испытывали тягу к научно-техническому творчеству, другие — к личному самосовершенствованию, третьи вообще желали только спокойной и счастливой жизни. На той стадии общество паллатов было уже весьма развитым в технологическом отношении и, следовательно, богатым; материальное неравенство и бедность не могли служить причиной внутренних конфликтов, но разные цели отдельных групп населения создавали почву для нежелательных столкновении. Этого удалось избежать, предоставив каждой группе подходящий для колонизации и заселения мир. Впоследствии колонии развились в мощные специализированные цивилизации, взаимообогащающие друг друга. Они сохранили тесную связь между собой, но оказались разделенными в пространстве, что исключало возможную напряженность и конфликты. В Иглстазе и Талзане Блейд видел представителей по крайней мере трех различных народов — оривэев-лот, оривэев-дантра и керендра.

Вторым источником, пополнившим союз паллатов новыми расами, стала генная инженерия. Выведенные таким образом разумные существа обладали, вероятно, полным равноправием в мирах паллатов и жили (или функционировали) в соответствии со своими понятиями о полезности и счастье. Блейду довелось повстречаться лишь с представителями одного такого народа — Защитниками, супербойцами и звездными рейнджерами, которые обеспечивали безопасность галактической империи паллатов.

Наконец, он не исключал и третьей причины разделения — контактов с иными гуманоидными и высокоразвитыми расами, которые привели к биологическому скрещиванию и возникновению миров, населенных метисами. Правда, подобных существ ему не встречалось.

Таков был путь паллатов, дорога межзвездной экспансии, по которой эти великие странники шли, очевидно, не одну тысячу лет. Подобная модель развития казалась Блейду понятной и ясной, но он догадывался, что наблюдает лишь внешние факты, а не глубинные мотивы, не движущие силы паллатской цивилизации. Сейчас, устроившись в покойном кресле у догоравшего камина и размышляя об этих материях, он внезапно понял, что не ведает ни целей, которые преследовали паллаты, ни их представления о счастье и достойной жизни. Все, что он знал на сей счет, сводилось к арисайе — весьма расплывчатому морально-этическому понятию, определявшему ценность разумного существа в мире паллатов, эквиваленту богатства и власти — в их земном понимании. Арисайя представляла собой синтез таких качеств, как честь, достоинство и мудрость, позволяющая предвидеть последствия собственных поступков и поступков других людей; возможно, учение об арисайе являлось своеобразной религией паллатов.

Итак, думал странник, о чем спросили бы эти высокоразвитые существа, столкнувшись с еще более древней и могучей цивилизацией? О правильности избранного ими пути? О сроках, отпущенных им? О том, как избежать уничтожения в грядущем будущем, когда жизненный цикл Мироздания подойдет к концу?

Вероятно, все эти проблемы представляли интерес и для паллатов, и для обитателей Уренира, но Блейду они казались сугубо теоретическими и весьма далекими от земных дел. Он мог сам, не сходя с места, ответить на все три измысленных им вопроса, и никакая уренирская мудрость ему для этого не требовалась.

Избрало ли земное человечество верный путь? Смешно! Нелепо и смешно! Мир, состоящий из множества государств, больших и маленьких, с пеной у рта отстаивающих свою уникальность, раса, не осознавшая себя единой, разделенная на тьму народов и племен, люди, не знакомые с понятием всечеловеческой общности... О каком пути к вершинам цивилизации тут можно говорить! У каждого был свой путь — у чернокожих и белых, у англичан и китайцев, у полуголодных индийских крестьян и купавшихся в золоте нефтяных магнатов. Нет, думал странник, пока эти дороги ведут в разные стороны, нельзя говорить об истинном пути.

Что касается сроков, отпущенных землянам, они были весьма невелики — половина столетия или около того. За это время люди либо окончательно загадят всю планету и погибнут, либо прекратят сходить с ума, объединятся и попробуют выгрести мусор, накопившийся в предшествующие века. Тут не было иных альтернатив, о чем Блейд отлично знал: его недавние контакты с паллатами свидетельствовали о том, что они готовы провести глобальную санацию Земли. С их точки зрения Земля являлась слишком прекрасной планетой для орд безумцев и дикарей, губивших свой мир.

В силу изложенных выше обстоятельств вопрос о конце Мироздания откладывался. В конце двадцатого века эта проблема была для земного человечества не самой актуальной.

Угрюмо усмехнувшись, Блейд потянулся к кувшину, наполнил свой бокал и уже был готов опустить хрустальный сосуд на место, когда позади него раздался голос:

— Не спеши! Я тоже не отказалась бы выпить.

* * *

Обернувшись, он увидел перед собой Майка. На хозяине был атласный халат пастельных тонов, из-под которого торчали босые ступни, волосы его казались слегка взъерошенными, на губах гуляла неопределенная улыбка. Блейд, не говоря ни слова, наполнил второй бокал.

— Прекрасная ночь, не правда ли? — Майк сел, вытянул перед собой ноги и начал внимательно разглядывать их. — Хотя, если разобраться, не совсем уж и ночь... так, одна иллюзия... Его халат распахнулся, обнажив худые коленки.

— Кажется, мы хотели выпить? — стараясь сохранить спокойствие, произнес Блейд. Не то чтобы он был особо огорчен внезапным появлением хозяина, оторвавшим его от раздумий о судьбах Земли, но перемена в манерах Майка показалась ему весьма странной. Да, весьма странной, если не сказать больше!

Они чокнулись. Багряное прохладное вино было изумительным.

— Тебе идет зеленое, — заметил Майк — Ах, зеленое с серебром — это так изысканно! Хотя мне кажется, что на рубашке не хватает кружевного воротничка.

— Я не люблю кружева, — буркнул Блейд.

— А зря! — Майк жеманно повел плечами. — Если прижаться к мужчине, то кружева так восхитительно щекочут... здесь и здесь... — он спустил с плеч халат и показал, где щекочут кружева. — Но боюсь, что при твоем росте воротник пришелся бы мне на уровне лба.

— Никогда бы не сказал, что ты любитель такой щекотки, — произнес Блейд, с некоторым смущением взирая на голую грудь Майка. Она была рельефной, крепкой, с выпуклыми пластинами мускулов и загорелой кожей.

— Ну почему же? — хозяин, с наигранным кокетством подняв глаза вверх, знаком попросил снова наполнить бокал. — В определенные моменты это так приятно!

— Похоже, ты считаешь, что такой момент наступил?

— Возможно, возможно...

Вдруг Майк протянул руку, вцепился всей пятерней в шевелюру гостя, дернул и тут же ущипнул его за щеку.

— Ах, какой мужчина! — пропел он тонким голоском, мечтательно полузакрыв глаза. Какой мужчина! А я... я... — углы его рта опустились, словно он собирался расплакаться.

Странник, не с силах больше сдержаться, вскочил, опрокинув кресло и сжимая кулаки.

— Ты, мерзкий ублюдок! Ты что себе позволяешь?!

Печальное выражение на лице Майка сменилось коварной улыбкой; похоже, он веселился вовсю.

— Что за выражения, сэр! Что за выражения, когда вы обращаетесь к... э-ээ... Внезапно Блейд почувствовал, будто тончайший щуп оглаживает мозг, роется в памяти, подбирая нужное слово. — К леди! — закончил Майк с победной ухмылкой.

— К леди? Такой леди я могу ненароком свернуть шею!

— Вот что, мой дорогой, — произнес хозяин, натягивая халат на плечи, — я требую к себе уважения. Насколько мне известно, ты представился как сэр Ричард Блейд, и эта почетная приставка в твоем родном мире означает человека с благородным образом мыслей. Такой не станет кричать на леди... на женщину.

— На женщину? — Блейд с подозрением уставился на собеседника.

— Да, на женщину! — Майк с достоинством прикрыл колени полами халата. — Я, видите ли, поднимаюсь наверх, чтобы разделить твое одиночество, поболтать и выпить за знакомство...

— За знакомство? — с недоумением повторил гость. Внезапно мальчишеские черт Майка расплылись перед его глазами, и сквозь них проглянуло совсем иное лицо — задорное, прелестное, с шапкой золотистых волос, алыми губками и янтарными насмешливыми глазами.

— Разумеется! — Майк поднялся, шаркнул ножкой и отвесил изящный полупоклон. — Леди Миклана, к вашим услугам! — С видимым наслаждением наблюдая за ошеломленным лицом Блейда, он продолжал: — Мы будем пить... м-м-м... на брудершафт, так это называется в вашем мире?

Странник почувствовал, как тонкий щупик снова коснулся его мозга, нашел нужное понятие и тут же отпрянул. Он пробормотал.

— Мы уже на ты, и нет никакой необходимости пить на брудершафт и целоваться. Я полагаю...

— Можешь полагать что угодно, но я должна напомнить: это вы с Майком на ты! А я — леди Миклана! Тебе ясно? — Томный взгляд, поднятый вверх, и за ним вздох. — Ах, как глупы эти мужчины! Даже с такой представительной внешностью!

Блейд уже понял, что его разыгрывают. Дурачат, проще говоря! На Майка это было непохоже, хотя он явно был не прочь пошутить, отсюда следовало, что перед ним не Майк.

Странник поднял упавшее кресло, придвинул к столу, затем наполнил бокалы и церемонно поклонился.

— Прошу простить, леди Миклана. Внешность, которую вы позаимствовали у сэра Кармайктолла, ввела меня в заблуждение. Вполне понятное для существа с отсталой крохотной планетки, не привыкшего к таким метаморфозам.

— Это уже лучше, — Майк-Миклана милостиво кивнул. — Ладно, мы выпьем на брудершафт и перейдем на ты... и без всяких поцелуев. Поцелуи мы отложим до другого раза.

Они переплели руки и выпили, глядя друг другу в глаза. Потом Блейд произнес:

— Кажется, я что-то слышал насчет другого раза?

— Я еще не решила... — опустившись в кресло, Миклана плавно повела рукой. — Я еще не решила, мой дорогой сэр Блейд...

— Стоит ли иметь со мной дело?

— Безусловно, стоит, как подсказывает мне сердце... Но я еще не выбрала себе новую внешность... это так непросто, сэр Блейд! А без внешности... без нового тела... со всем, что положено ну, ты понимаешь... без тела мы не можем представлять друг для друга интерес...

— Тогда нам придется ограничиться платоническими отношениями, — сказал Блейд, сохраняя полную серьезность.

— Платоническими отношениями? Что это значит? — ментальный щуп снова скользнул в сознание Блейда — Ах, вот как... Восхитительно! Чистое и святое обожание! — на миг Миклана призадумалась. — Но я что-нибудь сделаю... да, делу можно помочь... в конце концов, мой прежний облик...

— Очаровательный, — горячо заверил се Блейд, — совершенно очаровательный! Я не понимаю, зачем тебе его менять.

— Ах! Когда носишь одно и то же лицо сто лет, двести, триста... одно и то же тело... Это начинает надоедать!

— Пожалуй, ты права, — согласился Блейд, подумав. — Женщине требуется разнообразие. Быть блондинкой целых триста лет... Это ужасно!

— Ужасно! — эхом повторила Миклана. — Я рада, что ты понимаешь такие вещи. А вот брат говорит...

— Брат? — странник приподнял бровь.

— Я имею в виду Майка.

— Он твой брат?

— Старший брат, если определить наше родство в привычных тебе терминах... — она вздернула подбородок. — Не могла же я напроситься на постой к незнакомому человеку! Такие деликатные услуги обычно оказывают родственники...

— Но к чему затруднять Майка, леди? Разве ты не могла заняться выбором новой внешности, пребывая в своем прежнем теле?

Миклана улыбнулась и пожала плечами.

— Увы, сэр Блейд! Мое прежнее тело сожрали в Слораме людоеды-эстара... Да так быстро, что я едва успела спастись!

Глава 4

— Сюда, пожалуйста, — Хейдж, покрутив рычажки цифрового замка, отворил дверь, и Ричард Блейд шагнул в комнату. Вспыхнул свет.

Это помещение, вырубленное сразу за госпитальным блоком, было просторным, с высоким потолком и стенами, обшитыми дубовыми панелями; вероятно, потому комната выглядела на редкость уютной. Пожалуй, даже не комната, решил странник, а целый зал десять на пятнадцать ярдов, с серым ковровым покрытием на полу и яркими квадратиками световых панелей, укрепленных по периметру потолка. Он впервые попал в это помещение, называвшееся "новой лабораторией"; ее оборудовали в последние месяцы жизни лорда Лейтона, и отсюда его светлость не вылезал сутками. Старый ученый и умер тут, рядом. В дальней стене лаборатории находились широкие раздвижные двери, а за ними — палата госпитального отсека, в которой он лежал в своей кровати на колесиках, при необходимости дверь можно было откатить и передвинуть его ложе в лабораторию.

Блейд с Хейджем, однако, попали сюда через другой проход, который ответвлялся от главного коридора подземного комплекса под башнями Тауэра. Этот тоннель, начинавшийся напротив большого компьютерного зала, выводил к лестнице и посту охраны; за ним была массивная решетка с небольшой дверцей, миновав которую, предстояло подняться по ступеням. Страннику эта часть лейтоновского лабиринта была совершенно незнакома; вероятно, и тоннель, и лестницу вырубили совсем недавно, чуть раньше или позже новой лаборатории.

Хейдж, тщательно притворив дверь, подошел к небольшому бару. С музыкальным звуком откинулась крышка, зажглись разноцветные лампочки, подсвечивая стоявшие на зеркальных полках бутылки, бросив туда взгляд, Блейд убедился, что выбор весьма обширен.

— Что вы скажете насчет "Джека Дэниэльса", Ричард?

— Превосходно.

— Ну, я сейчас... — Хейдж начал копаться в баре. — Вы пока осмотритесь.

Он ведет себя по-хозяйски, отметил Блейд. Трудно сказать, обрадовало ли странника это заключение. С одной стороны, хорошо, что американский физик, прибывший сюда из Лос-Аламоса, вступил в полные права — и в научном, и в административном смысле. С другой... С другой Блейду было горько и тяжело вспоминать, что лорда Лейтона, старого сгорбленного ворчуна, уже нет на свете целых три месяца. Хвала Создателю, что он успел выбрать себе преемника...

Блейд окинул взглядом сухощавую невысокую фигуру американца, разливавшего виски в маленькие стаканчики, и снова возблагодарил Творца. Джек Хейдж относился к той же породе гениев, что и лорд Лейтон; вдобавок он был весьма приятным человеком, уживчивым и не лишенным чувства юмора. И, наконец, его возраст! Около сорока, пора расцвета! Блейд надеялся проработать с ним в паре еще два или три десятилетия; может быть, и все четыре.

Оторвавшись от созерцания бара и спины Хейджа, он приступил к осмотру комнаты. В самом ее центре располагался большой стол, очень низкий и снабженный никелированными рукоятями по краю: вероятно, Лейтон работал за ним, не поднимаясь с постели и передвигая кровать вдоль столешницы. К столу были придвинуты два деревянных полумягких кресла; собственно, стол, эти кресла, бар да массивный старинный книжный шкаф из резного ореха являлись единственной мебелью в этом помещении. Однако оно вовсе не казалось пустым. Левую торцовую стену занимали четыре огромных экрана; сами корпуса телеприемников, как обратил внимание Блейд, размещались в глубокой нише. На этих мониторах была видна — с четырех обзорных точек — камера телепортатора. Стены, потолок и пол, обтянутые серым пластиком, стальная дверь, поблескивающие линзами рыльца передатчиков по углам, торчавшие рядом с ними батареи патрубков... Блейд знал, что эта мирная картина обманчива, под прочным пластиком наружной обшивки находился асбест, затем — эластичная масса вроде поролона и, наконец, броня, о которой любой из линкоров флота Ее Величества мог только мечтать. Что касается патрубков, то через них можно было затопить приемную камеру Малыша водой, углекислым газом, слезогонкой или ипритом — в зависимости от агрессивности телепортированного объекта.

Справа у стены высился сложный агрегат, в котором странник узнал изрядно реконструированный приемник ТиВи-Икс — устройство, над которым Лейтон работал последние полтора года. Этот прибор позволял следить за переносом в Измерении Икс материальных предметов, иначе говоря, за областями темпоральных сдвигов и флуктуаций. По соображениям его светлости, которые полностью разделял Джек Хейдж, в подобных реальностях, где совершалась надпространственная транспортировка, имелись некие технические средства, пригодные для оной операции, а значит, там была и высокоразвитая техническая культура. Много лет назад, еще с тех времен, когда Блейд совершил свои первые странствия, его светлость обуревала идея как-то нащупать подобный мир и отправить туда своего посланца — в поисках знаний, разумеется. Теперь эта мечта исполнилась, но Лейтона уже не было в живых.

Правда, предыдущая экспедиция в Таргал, в одну из таких областей темпоральных возмущений, не оправдала надежд. По крайней мере, так считал Блейд, хотя Джек Хейдж придерживался другого мнения. В Таргале обитала странная негуманоидная раса, довольно примитивная и исключительно кровожадная, эти твари, карвары, не создали никаких технических устройств, но обладали врожденной способностью к телекинезу, что позволяло им вылавливать из других реальностей кое-какие забавные артефакты. Именно эти перемещения и отследил лейтоновский прибор.

— Ну, Ричард, теперь мы можем выпить, — Хейдж водрузил на стол огромную пепельницу, бутыль "Джека Дэниэльса", два полных стаканчика и блюдечко с солеными оливками. — Выпить, выпить, выпить и еще раз выпить — ровно четыре раза, — пропел он.

— Почему? — спросил Блейд.

— Один раз — за меня, и три раза — за вас. Соответственно достигнутому.

— А! — странник кивнул и усмехнулся. Хейдж намекал на то, что сам он был утвержден в роли руководителя лейтоновского научного центра, тогда как успехи Блейда выглядели более впечатляющими: его произвели в бригадные генералы, утвердив шефом спецотдела МИ6А. Последнее означало, что он автоматически становится главой проекта "Измерение Икс".

Они выпили, и Хейдж сразу налил по новой. Потом, вытащив из пачки сигарету, он начал чиркать зажигалкой, но странник, ухмыльнувшись, отвел его руку.

— Позвольте вам помочь, Джек.

— Благодарю вас, Ричард.

Они обменялись понимающими улыбками, и Блейд прикоснулся к кончику сигареты. Секунды три ничего не происходило, потом вверх взлетел сизый дымок, и он резко отдернул палец.

— Что случилось, Дик? Вы не обожглись?

— Нет-нет... Мне показалось, что... Впрочем, нет... Ерунда!

— Ну и хорошо.

Хейдж поднялся, подошел к пульту ТиВи-Икса и, словно играючи, взял на клавишах сложный аккорд. Прибор негромко загудел, вспыхнули и погасли алые огоньки на лицевых панелях блоков, сменившись ровным зеленым светом, серебристо замерцал круглый экран монитора. Американец снова коснулся клавиш, морща лоб и пуская дымные струйки прямо в экран.

Потом он возвратился к столу, сел, поднял свой стакан.

— За что мы пили по первой?

— За вас, Джек.

— Тогда — за ваши генеральские звезды, Дик!

Стаканчики снова опустели.

— Я хочу, чтобы вы поучаствовали в маленьком эксперименте, — заметил Хейдж. — Он имеет прямое отношение к вашей очередной экспедиции.

— Не очередной, а последней, — со вздохом заметил Блейд, неожиданно ощутив груз своих сорока семи лет.

— К чему предаваться меланхолии? — американец метнул на него испытующий взгляд. — Поживем — увидим... Пока же я хочу показать вам нечто любопытное... нечто такое, что поможет вам ощутить, в какой мир, в какую поразительную реальность лежит ваш путь. — Он помолчал, задумчиво посматривая то на Блейда, то на тихо гудевший прибор. — Я настроил машину на автоматический поиск областей темпоральных сдвигов, Дик. Этот опыт проводился уже не раз, и я помню результаты, как "Отче наш"... Вам же надо следить за круглым экраном на центральной панели и во-он тем световым табло сверху, где начнут выскакивать цифры.

— И что я увижу?

— ТиВи-Икс сейчас сканирует измерение за измерением. Поглядите, посередине экрана — ровная синяя линия... Когда прибор наткнется на точку интенсивных флуктуаций, возникнет пик — так же, как на экране обычного осциллографа. Чем выше пик, тем больше амплитуда сигнала, тем сильнее обнаруженная флуктуация... Понятно?

— Пока да. А это табло?..

— Это чисто вспомогательное приспособление. Я пронумеровал все найденные области темпоральных сдвигов... обычная условность, разумеется... эти номера и будут выскакивать на табло.

— И сколько их? Сколько районов вы обнаружили?

— Немного, Ричард, весьма немного. Всего пять. Но это не означает, что других нет вообще. Просто возможности этой штуки, — Хейдж покосился в сторону негромко гудевшего агрегата, — ограничены.

— Вы собираетесь его совершенствовать?

— Нет... пожалуй, нет... у меня несколько другие планы. И потом, самой главной нашей задачей в ближайшем будущем станет поиск и подбор новых кандидатов... простите, что напоминаю об этом, Дик.

Блейд кивнул, испытывая чувство невольной горечи. Хейдж, разумеется, прав, в самом ближайшем будущем им предстоит найти пару-тройку суперменов, которые выдержали бы процесс перехода в иную реальность. И не только выдержали, но и вернулись бы обратно в здравом рассудке и твердой памяти! Пока таких — увы! — не находилось. Он вспомнил предыдущие неудачные попытки, подумал о Джордже О'Флешнагане и Эдне Силверберг, канувших в вечность, о братьях Ренсомах и Карсе Коулсоне, ухитрившихся вернуться и попавших прямо в психолечебницу...

Потянувшись к стакану с виски, Блейд мертвой хваткой сжал его в кулаке и выплеснул в рот обжигающую жидкость. Хейдж с удивлением взглянул на него.

— Что с вами, Ричард? Вы как-то переменились в лице...

— Ничего... Вы заговорили о новых кандидатах, и я припомнил тех, кто уже... — Блейд сделал паузу — Ну, вы понимаете...

Американец сокрушенно покачал головой и поднял свой стаканчик.

— Да, понимаю... За их мужество и верность долгу! — он тоже опрокинул виски в рот, потом обернулся к серебристому монитору и, мгновенно позабыв обо всем, воскликнул. — Глядите, Дик! Первая область!

Блейд поднял глаза. На табло горела цифра "один", а синяя черта посреди экрана мотнулась вверх, обрисовав нечто вроде треугольничка с плавно изгибавшимися сторонами. Он был высотой не более дюйма, диаметр же круглого монитора составлял фут.

— Сравнительно слабый импульс, — произнес Хейдж.

— Мой Таргал?

— Нет. Таргал идет вторым номером... Смотрите!

Сигнал исчез, табло погасло, но через минуту вспыхнуло снова. На мониторе вновь возник синий треугольник — не больше первого. Блейд прижмурил веки, и на мгновение ему показалось, что он опять глядит на бирюзовое марево странного таргальского океана.

— Вот это — Таргал, — раздался голос Хейджа. — Амплитуда тоже невелика... Знакомое местечко, не так ли?

— Знакомое, — у Блейда чуть дрогнул уголок рта. — Боюсь, я не доставил вам оттуда ничего ценного, Джек.

— Как сказать! Главное, вы подтвердили гипотезу о существовании областей сдвигов. И теперь мы знаем, что показания этой машинерии, — Хейдж ткнул рукой с зажатой в пальцах дымящейся сигаретой в сторону ТиВи-Икса, — отнюдь не бессмыслица!

— Разве прежде вы сомневались?

— Сомневался, не сомневался — какая разница? Теория, подтвержденная на практике, стоит неизмеримо больше любых измышлений, которые можно вообразить, — американец постучал себя по лбу согнутым пальцем, — и даже подкрепить математикой. Практика — критерий истины, дружище... а потому выпьем за ваше назначение.

Блейд рассмеялся и поднял стаканчик.

— А как же наши наблюдения?

— Минут пять не будет ничего интересного. Вполне хватит времени, чтобы выпить и налить по новой.

Времени действительно хватило. Через пять минут на табло выскочила тройка, а на экране возник очередной треугольничек дюймов двух в высоту.

— Довольно интенсивный сигнал, — прокомментировал Хейдж — Обратите внимание, он занимает около трети верхнего полукруга монитора. Следующий импульс, четвертый, будет послабее.

Треугольник исчез. Блейд, взирая на ровную синюю черту, что делила экран пополам, думал о бесчисленных вселенных, неисчислимых галактиках и бесконечном количестве миров, вдоль, над или через которые скользил сейчас неощутимый энергетический зонд ТиВи-Икса. Он побывал лишь в двадцати пяти из них, не считая Луны, — ничтожное число, если вдуматься! И невероятно огромное, если вспомнить, что миллиардам прочих обитателей планеты Земля был доступен лишь один-единственный мир, их родная реальность.

Синяя линия внезапно дрогнула, распавшись на мелкую рябь крошечных импульсов, и вновь застыла в кажущейся неподвижности.

— Что это? — спросил Блейд,

— Локальное перемещение. Кто-то что-то перенес... неведомо откуда и неведомо куда, — пояснил Хейдж. — Такое явление наблюдается довольно часто.

Странник кивнул. Возможно, сейчас паллаты забросили в очередное измерение свою темпоральную станцию или по наведенному лучу устремился куда-то гластор... один из межвременных трансмиттеров, подобный тому, который он видел в Талзане...

— Четвертая область, — Хейдж закурил новую сигарету, посматривая на экран, где появился и исчез небольшой треугольник нового сигнала. — Ну, Дик, глядите внимательно! Сейчас...

Он не успел договорить, как синяя черта взметнулась вверх и замерла, образовав два излома. Одновременно раздался негромкий звонок.

— Сканирование закончено. Я ввел программу, согласно которой эксперимент завершается в этом районе, — Джек Хейдж помахал над головой, разгоняя табачный дым. — Картина зафиксирована, и мы можем любоваться ею хоть целый час.

— Но я не вижу треугольника, — произнес Блейд. — Только две изломанные линии, слева и справа.

— В выбранном мной масштабе нам доступна для обозрения лишь нижняя часть сигнала. Говоря проще, Дик, нашу машинку зашкалило.

— Бог мой! — странник откинулся в кресле, с удивлением изучая экран. — Он настолько силен? Так велик, что мы не видим вершины?

— Да, не видим вершины и даже сотой части импульса, — Хейдж поднялся, подошел к агрегату и защелкал переключателем. С каждым щелчком синяя линия словно бы оседала вниз, пока на мониторе не возник сигнал уже знакомой конфигурации. — Если бы я сразу задал такой масштаб, — заметил американец, — мы не смогли бы пронаблюдать четыре первых сигнала. Этот, — он ткнул в экран пальцем, — интенсивнее их на два порядка.

— И в такой мир вы собираетесь меня отправить?

— Да, именно туда! На сей раз осечек не будет!

Блейд, справившись с изумлением, покачал головой.

— Но такой мощный сигнал означает...

— Что там транспортируются между измерениями гигантские массы. Чудовищные, невообразимые!

— Тонны? Сотни тонн?

Пожав плечами, Хейдж вернулся в кресло.

— Очень трудно дать количественную оценку, Дик. Возможно, сотни или тысячи тонн... десятки тысяч... но лично я думаю, что это явление планетарного масштаба.

Блейд безмолвствовал.

Откинувшись на спинку кресла, Хейдж выпустил пару дымных колечек, задумчиво наблюдая, как они поднимаются к потолку, становятся все больше и эфемернее, тают в воздухе. Затем он произнес:

— Ах, Ричард, Ричард, клянусь Господом, как я вам завидую! Как завидую! Вы увидите мир... новый мир, прекрасный и удивительный! Вы будете глядеть на него, а я... мне придется довольствоваться вашими рассказами...

* * *

— Пора тебе поглядеть на мир, — заявил Майк на следующее утро. — В нем много прекрасного и удивительного, и я надеюсь, сэр Блейд, что дома твои рассказы не сочтут досужими выдумками.

— Если я поведаю о некой даме, явившейся мне прошлой ночью — в твоем обличье, сэр Майк, — меня сочтут просто ненормальным.

— А! Миклана, озорница! — Кармайктолл усмехнулся и подвинул поближе к гостю блюдо с фруктами. — Понимаешь, девочка скучает, и иногда ей нужно поразмяться...

Блейд окинул хозяина задумчивым взглядом.

— Она наговорила мне массу любопытных вещей. О том, что ее сожрали в Слораме какие-то людоеды-эстара, что она едва успела перебраться к тебе под череп и теперь сидит там, выбирая себе новую внешность... Она даже напустила чары, представ на миг в своем прежнем облике, и я должен заметить, что твоя сестра очень мила... Не понимаю, чего ей не хватает и как она ухитрилась расстаться с плотью в этом самом Слораме! Или все это шутки?

Майк энергично замотал головой.

— Никаких шуток! Может быть, Миклана представила все дело в... м-м-м... несколько легкомысленном тоне, но история ее истинна от первого до последнего слова. Ее тело действительно съели эстара, и в данный момент она пребывает здесь, — он ткнул пальцем себе в лоб.

Заканчивая обильный завтрак, Блейд выбрал сочный плод, напоминавший апельсин без кожицы, и разломил его напополам.

— Ты имеешь в виду, что разум Микланы угнездился в твоей голове? Не сама она, но ее сознание, ее душа?

— А что такое человек, если не его разум, сознание, душа? — серые глаза Майка насмешливо сверкнули. — Или ты полагаешь, что человек — вот это? — быстрым жестом он оконтурил собственное лицо.

— Гм-м... Стоит ли так пренебрегать платью? — осторожно заметил странник.

— А, плоть... — его хозяин небрежно помахал рукой. — Плоть всего лишь вместилище разума... Ее можно сделать такой, можно сделать иной...

— Ты это серьезно?

— Вполне. — Майк повел пальцем, и хрустальный кувшинчик, приподнявшись, наполнил чашу Блейда оранжевым соком. — Пойми, мой друг, здесь возможно все! И Миклана в самом деле пребывает сейчас в частице моего мозга, размышляя над своей будущей внешностью. Непростая задача для женщины, поверь мне!

— Непростая, — кивнул Блейд. — Но мне хотелось бы задать тебе еще пару вопросов.

— Надеюсь, не о том, станет ли она брюнеткой или блондинкой? Этого не знают даже великие Урены!

— Я чувствовал, что твоя сестра заглядывает в мою память... Это было похоже на щекотку... вот здесь... — странник коснулся виска.

— Вероятно, ей не хватало слов, каких-то специфических понятий. Я делаю то же самое.

— Но, беседуя с тобой, я ничего подобного не ощущаю.

Майк поднял взгляд вверх, к ярко сиявшему в небесной голубизне полуденному солнцу. Сегодня, для разнообразия, в небе плыли облачка, похожие на белоснежные комочки ваты.

— Я делаю это гораздо искуснее, ибо мой опыт общения с существами из иных миров весьма велик, — заявил он. — Видишь ли, сэр Блейд, я в некотором роде гид и представитель... представитель, который встречает гостей, прибывших издалека, и показывает им все, что достойно показа и осмотра.

— Тебя назначили на эту должность? — поинтересовался Блейд.

— Назначили? Кто должен был меня назначить? — Майк с недоумением приподнял брови. — Нет, я занимаюсь этим делом, потому что выбрал его сам. Я очень любопытен и общителен.

— И много вас тут, таких любопытных и общительных?

— Не одна сотня тысяч, мой дорогой. Ты просто не представляешь себе, сколько гостей прибывает в Большую Сферу! И каждый нуждается в максимальном внимании, а иногда и защите.

— Защите?

— Разумеется. Тут есть довольно опасные места... вроде того, в которое ты попал... и того, где освежевали Миклану.

— Вот об этом-то я и хотел спросить, — Блейд покончил с апельсином и вылил сок. — Вчера ты толковал насчет абсолютной безопасности... И я готов поверить в это — в таком мире, как ваш, переполненном чудесами! Однако... — он помедлил, поглаживая подбородок и пытаясь четче сформулировать мысль, — однако концы не сходятся с концами, Майк. Безграничное знание, фантастическая технология и полная безопасность как-то не вяжутся с историей Микланы... с тем, что ее съели эти эстара...

— Да, это вопрос... — Кармайктолл на миг прикрыл глаза. — Сложный вопрос, на который сразу не ответишь! Давай-ка мы сделаем так: отправимся на прогулку, не пренебрегая по дороге беседой. Согласен?

— Ничего не имею против, — ответил Блейд.

Они встали — высокий и крепкий гость в зеленом одеянии с серебряной вышивкой, изящный и стройный хозяин в сером костюме с кружевами — и спустились на лужайку, словно перебравшись с одного ковра на другой. Сквозь подошвы башмаков Блейд чувствовал упругость и живое тепло почвы, вдыхал свежий запах травы и лилий, застывших в пруду, однако его не покидало ощущение, что он все еще пребывает в доме, в некоем здании, но никак не снаружи его. Строй деревьев, обрамлявших дальний конец полянки и берег маленького озерца, казался столь непроницаемым, столь же надежно хранившим покой и интимность жилища, как и каменные стены; чуть серебрившийся над головой купол внушал такое же чувство устойчивости и определенности, как собранный из дубовых балок потолок. Странное впечатление! Он словно бы находился на открытом воздухе, в небольшом саду, и в то же время этот сад, со всей его пышной и яркой растительностью и прозрачным водоемом, был частью комнаты, с удивительной гармонией совмещаясь и с камином, и с креслами, и с непонятными аппаратами у стен, и со столом, с которого уже исчезли остатки завтрака.

— Ну-с, на чем же нам отправиться на экскурсию? — вопросил Майк, почесывая нос. — Мы, скажем, могли бы просто воспарить ввысь... но я полагаю, что это будет несколько непривычно для тебя. Лучше, если под ногами будет чтото твердое...

— Не только под ногами, но и с боков, — поспешил заметить Блейд.

— И с боков тоже? — Майк улыбнулся. — Я чувствую, что ты думаешь о неком экипаже... таком, в котором перемешаются жители вашего мира... Что ж, пусть будет так!

Он прищелкнул пальцами, и в воздухе материализовался автомобиль, яркокрасный двухместный "ягуар". Блейд не дрогнул; он уже привык к чудесам, и это новое чудо было куда менее удивительным, чем вчерашнее явление леди Микланы. Гость и хозяин уселись на упругие подушки, машина взмыла в воздух, без всяких осложнений миновав серебристый купол, и по расширяющейся спирали ушла в небеса.

Майк заговорил. Повинуясь его словам и жестам, Блейд, как заправский турист, крутил головой то направо, то налево, обозревая местные достопримечательности. Вскоре ему уже было известно, что слева от Майка живет чета скульпторов, Ройни ок'Доран с супругой Саной, справа — Лоторм, специалист по биоинженерии, сзади — некий Кродат Сарагга, занимавшийся чем-то вроде философии. Четыре их жилища, тонувшие в зелени, окружала кольцевая дорожка; с юга загадочно мерцал океан, с севера подступал лес, ухоженный и напоминавший парк.

Юг и север... На поверхности Большой Сферы эти направления были условными, но они существовали — так же, как запад и восток. Титаническая конструкция, замыкавшая светило, вращалась, и ось ее некогда ориентировали строго перпендикулярно к плоскости эклиптики той крохотной планетки, что звали теперь Древним Урениром. Но ни этого небесного тела, ни прочих миров, сожженных солнцем подобно Меркурию, погруженных, как далекий Плутон, в мрак и ледяное безмолвие вечной космической ночи, ужасающих своим величием, как газовые гиганты Юпитер и Сатурн, в местной звездной системе уже не существовало; все они превратились в камень, почву, воду и воздух новой обители уренирцев, столь гигантской, просторной и разнообразной, что с ней не могла сравниться тысяча тысяч обычных планет. Как помнилось Блейду, ученые Земли вполне представляли подобную конструкцию, по крайней мере — умозрительно; там она звалась сферой Дайсона, тут — просто Большой Сферой.

Красный "ягуар" плыл в небесах; внизу же разворачивалась яркая, многоцветная, красочная панорама Чантарского Взморья, протянувшегося широкой пятисотмильной дугой с запада на восток вдоль огромной бухты — целого моря по земным масштабам. Но здесь это была только бухта; она открывалась в залив, который простирался уже на тысячи миль, омывая с юга полуостров Ортогу, а с севера синела такая же акватория, скромная часть великого океана — одного из многих и многих великих океанов Уренира. Тысячи миль — то был масштаб для измерения залива, полуострова, внутреннего моря, плоскогорья; к континенту же требовалось приступать с иной мерой. На востоке едва заметной коричневой полоской вздымалась горная цепь, отделявшая Ортогу от огромного материкового щита Синтолы, уходившей вдаль безмерным пространством саванн и лесов, рек и озер, плоскогорий и степей, в которых мог поместиться любой из земных континентов. Невероятные размеры этого мира потрясали взгляд я душу!

— Спустимся? — спросил Майк, на секунду прервав свои объяснения. — Мне кажется, поглядев сверху на крохотную частичку нашего мира, стоит приблизиться к совсем уж малой части — к дому, к дереву, к реке или городу.

— У вас есть города? — Блейд был удивлен; ему казалось, что города возникают там, где не хватает места. В древности их строили для защиты населения, позднее — чтобы обеспечить людей работой и развлечениями; первое приносило деньги, второе выкачивало их словно насос. Но в Уренире не возникало проблем ни с местом, ни с безопасностью — если не считать таинственных людоедов-эстара; что же касается работы, то здесь, судя по всему, это понятие означало нечто совсем иное, чем на Земле.

— У Вас есть города? — повторил Блейд, разглядывая мелькавший внизу пестрый ковер — то зелено-золотистую равнину, расшитую серебряными нитями рек, то пурпурные и багряные леса, то озера в обрамлении скал.

— Почему бы и нет? — ответит Майк вопросом на вопрос. — Смотри...

Свет вдруг померк, и через мгновение машина зависла над городом на высоте двух сотен ярдов. Улицы, площади, бульвары, проспекты, дома — невысокие, изящные и причудливые, сложенные из камня и кирпича... "Как на Земле", — подумал Блейд, но картина под ним внезапно мигнула и исчезла; они парили уже над другим городом. Тут тянулись ввысь хрустальные иглы небоскребов, а у их подножия вскипало кружево многоярусных дорог, по которым стремительно сновали цветные точки машин. Новая смена кадра, и красный "ягуар" навивает витки вокруг гигантского здания десятимильной высоты; оно напоминало тельце бабочки, окруженное десятками развернутых прозрачных крыльев. Промелькнуло еще одно здание-город такого же типа — полураскрытая книга титанических размеров.

Снова небоскребы, но на этот раз не иглы, а искусная имитация гор. Потом возникли настоящие горы и огромное поселение, лежащее на крутом склоне. Его дома, улицы и парки казались зеленовато-синей волной, неудержимо катившей вверх, к иззубренным вершинам хребта; над ними, в переплетении путепроводов, стояли ажурные башни — словно белая пена, венчающая океанский вал. Другой город, тоже в горах... Но этот вырубили среди мраморных утесов и скал, и он, вероятно, являлся огромным пещерным комплексом.

Мелькали все новые и новые поселения: город под гигантским водопадом, чьи башни были одеты радугой; город среди деревьев чудовищной высоты — его здания тоже были деревьями; город, кольцом окружавший озеро на травянистой равнине; прибрежный город, спускавшийся к заливу и уходивший прямо в воду — его улицы и дома напоминали паутину труб, цилиндров и шаров, сиявших сквозь аквамариновую водную поверхность; морской город — пирамида, ступенями поднимавшаяся с самого дна...

Перед глазами у Блейда все начало кружиться и мерцать.

— Пожалуй, достаточно, Майк. Я вижу, в Синтоле хватает городов... более чем хватает! Будет интересно ознакомиться с каким-нибудь из них поближе.

— Что за проблема: Выбирай! — Майк простер руку, и их летающий автомобиль ринулся вниз.

Странник замотал головой.

— Нет, нет, не сегодня... Сегодня я предпочел бы разобраться с леди Микланой. Вернее, с той маленькой неприятностью, что случилась с ней в Слораме.

* * *

Но лишь через несколько дней Блейду удалось в полной мере осмыслить историю о том, как и почему сестра его гостеприимного хозяина была съедена кровожадными эстара.

Надо отметить, что за это время круг его общения существенно расширился за счет ближних и дальних соседей Кармайктолла; одних они с Майком посетили сами, другие охотно являлись в гостиную с двумя стенами, чтобы скоротать вечерок у камина. Почему-то ближние соседи — чета скульпторов, биоинженер Лоторм и философ Сарагга — казались Блейду приятней и разговорчивей дальних; возможно, причина заключалась в том, что он мог дойти до их жилищ пешком за десять минут.

Ройни ок'Доран, скульптор, и жена его Сана обитали в престранном здании, двуликом, как Янус. С одной его стороны высились десятифутовые крепостные стены с квадратными башнями по углам и воротами кованого чугуна; за ними располагался двор, в котором не нашлось бы ни травинки, зато хватало каменных глыб, металлических отливок и бревен полусотни древесных пород. То была мастерская Ройни, широкоплечего светловолосого гиганта, знатока и великого мастера древнего искусства ваяния. Он работал только с веществами грубыми, весомыми и сугубо материальными — гранитом и бронзой, мрамором и твердой древесиной дуба, глиной, чугуном, железом, нефритом, сталью и базальтом. Он бил и полировал камень, резал дерево, ковал изделия из металла, мял глину, и его инструментами, как в старину, были лишь резец, долото, щипцы и молот. Работал однако Ройни с огромной скоростью и мог за десять дней изваять статую местной Венеры или Аполлона в полный рост. Вероятно, его изделия пользовались немалым спросом, ибо ни в первые дни, ни потом Блейд не замечал, чтобы они подолгу простаивали в мастерской.

Сказочное королевство Саны располагалось по другую сторону здания. Тут его фасад, отделанный в мавританском стиле, с мозаикой и витыми алебастровыми колоннами, составлял разительный контраст с хоромами Ройни, напоминавшими замок средневекового разбойника-барона. Перед домом простиралась лужайка, по краю ее били фонтаны — невесомые серебристые чаши, птицы и рыбы из неведомого Блейду материала, испускавшие разноцветные водяные струи. Все эти рыбы, птицы и чаши, окруженные ароматным кустарником и цветами, напоминавшими то тюльпаны, то лилии или орхидеи, придавали лужайке вид поляны эльфов; казалось, что крохотные крылатые существа сейчас выпорхнут из цветочных чашечек и примутся играть и кувыркаться в пронизанном солнечными лучами воздухе.

Но самое интересное начиналось за пределами кольца из цветов и водяных струй. Там земля резко обрывалась вниз, отвесные скалистые склоны падали к морской поверхности застывшими волнами, и всякий мог убедиться, что и лужайка, и дворец Саны находятся на вершине полумильного каменного столпа, вырастающего из океана. Впрочем, иногда они оказывались на склоне горы, в дремучем лесу, посреди степи, поросшей фиолетовыми колокольчиками, или в ином месте — ибо Сана являлась мастером иллюзий. Творимые ею образы выглядели крайне разнообразно, но общим у них было одно — совершенство. Сана и сама была совершенством — стройная брюнетка с синими глазами и маленьким алым ртом.

Жилище второго соседа Майка, биоинженера Лоторма, представляло собой белоснежный цилиндр диаметром в двадцать ярдов, окруженный деревьями с мелкой золотистой листвой. Они походили на березы в середине осени, но кроны их, довольно густые и плотные, имели почти шарообразную форму. Что касается самого цилиндра, то он обладал одним свойством, повергавшим Блейда в изумление: снаружи его нельзя было даже разглядеть из-за древесных крон, но вблизи казалось, что белая колонна уходит вверх на три-четыре сотни футов. И не только казалось! Осматривая особняк Лоторма, странник был готов поклясться, что в нем никак не меньше двадцати этажей, занятых, в основном, лабораториями с огромными инкубаторами, в которых вызревали довольно странные существа. Несмотря на их неаппетитный вид, Блейд любил время от времени наведываться к инженеру, обладавшему редким талантом — рассказывать просто о сложном.

У философа Кродата Сарагги дом располагался под землей, как у Майка, но сверху не имелось ничего похожего на уютную гостиную с камином, двумя каменными стенами, озерцом и лужайкой. Сверху был хвойный лес — вернее, маленький парк площадью несколько акров, в котором витал свежий острый запах смолы и хвои. Среди деревьев вилась неширокая грунтовая дорожка, по которой Сарагга прогуливался часами, иногда опускаясь на одну из скамеек, торчавших на полянках рядом с низенькими столиками. Такова была его работа или любимое занятие: ходить, размышлять и диктовать результаты оных размышлений. Вероятно, Сарагга относился к местным перипатетикам, и даже не исключено, что он проходил в этой компании по разряду Аристотеля. Блейд бывал у него не реже, чем у Лоторма; инженер мог объяснить, что и как сделано, философ же давал ответ на вопрос — зачем.

Теперь Блейд знал, что обитатели Уренира еще в глубокой древности открыли Принцип Всеобщей Трансформации. Известно, что энергия может быть преобразована в вещество и наоборот; точно так же различные виды энергии и вещества могут быть преобразованы друг в друга. Тепло можно превратить в электричество, газ — в металл, воду — в гранит, раскаленную плазму — в изысканную пищу, а фотоны видимого света — в сложнейшие молекулы живой ткани, в нервные клетки разумного существа. Все эти метаморфозы вполне возможны, если в запасе имеется достаточно сырья — энергии и вещества, а также достаточно времени и знаний, чтобы осуществить подобные преобразования на практике. Уренирцы умели это делать, причем в любых масштабах; их установки были способны разложить крохотную песчинку на элементарные частицы и собрать из них столь же крохотного муравья, либо превратить гигантскую звезду в камень, воздух, воду и почву для тысяч обитаемых миров. Обладая подобным знанием, они стали фактически всемогущими. Они получили возможность творить новые планеты и звездные системы; они научились гасить и зажигать звезды, манипулировать с пространством и временем; они могли уничтожить и воссоздать галактику. Более того, как истинные боги, они овладели жизненной энергией, позволявшей творить разумные существа, какие угодно и из чего угодно — из глины и камня, из воды и воздуха, из разреженного межзвездного газа!

Разумеется, все эти чудеса осуществлялись с помощью машин. Довольно быстро уренирцы выяснили, что и сами они являются машинами, сложнейшими биологическими агрегатами, главная функция которых заключается в поддержании жизни — а тем самым и разума. Но, как всякая конструкция, человек-машина имел свои ограничения; в частности, чтобы играть в титанические игры с пространством и временем, галактиками и звездами, он был вынужден пользоваться другими машинами, неживыми и не столь сложными, но более быстрыми, более мощными и надежными, чем человеческие мышцы и мозг. Впрочем, существовал и иной выход из этой ситуации, который вполне устраивал одних, но ужасал других — отказ от человеческого естества и переход в состояние почти божественное.

Но еще до того, как решать этот вопрос вопросов, уренирцы создали Большую Сферу.

Это являлось необходимым и закономерным шагом на пути развития их цивилизации; точно так же, как мозг отдельного человека не вмещал всех накопленных ими знаний, так и маленький Древний Уренир оказался тесным для расы, повелевавшей звездами. Она нуждалась в новом доме, достаточно просторном и абсолютно подконтрольном своим хозяевам, в обители, подаренной не капризной природой, а созданной мощью и силой разума — и таким образом, как было нужно и удобно этому разуму. Так возникла Большая Сфера.

Из рассказов Лоторма Блейд узнал, что планетарного вещества уренирской звездной системы хватило лишь на каркас гигантского сооружения, собранный из блоков особого материала с перестроенными электронными связями. Он обладал неимоверной прочностью и в то же время являлся упругим и гибким, способным противостоять приливным силам; вполне подходящая ткань, которой можно было выстлать дно этого искусственного мира. На внутреннюю часть огромного корпуса Сферы диаметром около двухсот миллионов миль легли континенты и океаны, плоскогорья и горные хребты, моря и реки — твердь, вода и атмосфера, все три необходимых для жизни компонента.

Материковые щиты в среднем достигали в толщину полутора миль, максимальные океанские впадины были несколько меньше, около мили. Большая Сфера вовсе не являлась тонким слоем камня, земли и воды, размазанных по внутренней поверхности огромного шара; кроме двух плоскостных измерений, она обладала и глубиной, и разнообразным рельефом. Единственное ограничение, на которое пошли ее строители, касалось океанов и морей; тут не было ничего похожего на Марианскую впадину, и морское дно выглядело в основном ровным. Но горы! Большинство из них поражали своим великолепием и величием, и многие вершины вдвое превосходили Эверест. По словам Лоторма, даже эти высоты не оставались безжизненными, ибо нижняя плотная часть уренирской атмосферы простиралась как минимум на пятьдесят миль, и в это поднебесье можно было забраться на обычном планере или воздушном шаре.

Чередование дня и ночи, а также сезонные климатические изменения считались в Большой Сфере делом локальным. В одних местах тьму создавали тучи — так, как в стране шестилапых лика; в других — силовые экраны тысячемильной протяженности, позволявшие имитировать и круговорот звезд, и движение многочисленных лун, восходы и закаты которых выглядели особенно великолепно. Существовали и такие области — или даже целые континенты, — над которыми вечно сияло солнце Уренира, символ зрелого полдневного могущества этого мира. Но самым любопытным Блейд счел своеобразные резерваты, где были воссозданы географические условия и природная среда иных планет, причем в натуральную величину. Эти территории подчинялись своим законам; над ними сияли другие светила, другие звезды, и жизнь под небесами этих псевдопланет шла своим чередом. Впервые услышав о подобном чуде, странник понял, что Большая Сфера являет собой чтото большее, нежели гигантское астроинженерное сооружение; Уренир фактически был микрокосмом, адсорбирующим облик тысяч миров.

Что касается смены дня и ночи, то для этого существовали и гораздо менее глобальные средства, чем облака или огромные силовые экраны. Каждый дом, каждое сооружение, большое или маленькое, могло быть прикрыто таким же экраном, что позволяло его обитателям регулировать периоды света и мрака по собственному усмотрению. Необходимая для этого техника, чудесная и скрытая от глаз уренирская машинерия, по большому счету не казалась Блейду удивительной, ибо он быстро усвоил втолкованный Кармайктоллом принцип: в Большой Сфере возможно все. Поражало другое — зачем это?

Он понимал, что уренирцы, повелевавшие материей, пространством и временем, могли с таким же успехом владычествовать и над собственными телами. Отсюда вытекало, что сон не был для них необходимостью — как и пища, питье, одежда и кров над головой; все это казалось страннику атрибутами какой-то забавной игры, но отнюдь не жизненной потребностью. Его хозяева могли не только сменить платье, жилище или привычный распорядок существования; с такой же легкостью они ускользали из своих тел, преобразуясь в чистый разум, и вновь появлялись на свет в новом обличье, в иной плоти, ничем не напоминавшей прежнюю.

Пожалуй, тревоживший его вопрос не относился к сфере науки или технологии, к разновидности "что и как"; скорее, тут стоило поинтересоваться "зачем"? Обдумав это, Блейд счета возможным поделиться своими недоумениями с философом Кродатом Сараггой.

Сей ученый муж был довольно высоким, тощим и смуглым, с иссинячерной аккуратной бородкой; дома — то есть в своем парке — он носил только набедренную повязку и ходил босиком. На вид Сарагге можно было дать около сорока, но Блейд подозревал, что за этим числительным стоят не года, а столетия.

Несомненно, Сарагга являлся настоящим философом, ибо, выслушав гостя, ответил вопросом на вопрос — как и принято у представителей оной науки во всех мирах и измерениях.

— Не хочешь ли заглянуть поглубже, дорогой мой? Ты поинтересовался следствием, а не причиной; тем, что лежит на поверхности, но не у самого дна.

Блейд заметил, что готов нырнуть в глубину вслед за своим ученым собеседником.

— Тогда подумай о следующем: почему мы вообще носим вот это? — Сарагга похлопал себя по дочерна загорелой мускулистой груди. — Я разумею плоть, телесный облик, понимаешь? Ведь вместилище разума может быть и совсем иным... совершенный кристалл или облако плазмы, странствующее в космической пустоте... Тебе не приходило это в голову?

— Приходило. Но жизнь в такой форме не нуждается в привычном для нас мире. Ей не нужны ни твердь, ни воздух, ни планеты, ни даже Большая Сфера.

— Совершенно правильно! — философ кивнул с довольной улыбкой на лице. — Значит, если мы хотим наслаждаться всем, что нас окружает — свежим ветром и ароматом листвы, чувством незыблемой тверди под ногами, теплом солнца и прохладой дождя, — мы вынуждены сохранить плоть — то, что доставляет нам все эти приятные ощущения. Но если мы приняли такие правила игры и пожелали остаться ходячим коллоидным раствором, а не облагородить своим разумом сгусток плазмы, то отсюда вытекает и все остальное. О нашем теле нужно заботиться; его необходимо питать и поить, украшать, холить, нагружать посильной работой — я разумею физический труд или упражнения. Надо выполнять его инстинктивные желания, удовлетворяя его тягу к вкусной пище и красивой одежде, потворствовать его эротическим фантазиям, идти навстречу жажде любви и сильных ощущений. Словом, если ты владеешь человеческим телом, ты должен жить, как человек — долго, счастливо и с удовольствием!

Блейд выразил полное согласие с этой эпикурейской установкой; он не мог припомнить ни одного человека, на Земле или в мирах иных, который отказался бы жить долго, счастливо и с удовольствием.

— Итак, — произнес Сарагга, — будем считать, что мы разобрались с этим вопросом. Если ты избрал телесный облик — неважно, человеческий или нет — то следует удовлетворять телесные функции, к которым относятся сон, плотская любовь, еда, движение и многое другое. Потворствуя им, мы получаем наслаждение — необходимый компонент счастья.

— Но если человек властолюбив и склонен к стяжательству, интригам и убийству? Может ли он быть счастлив, полностью счастлив, не удовлетворяя своих пороков? Весьма неприятных для окружающих, насколько я понимаю, — заметил странник.

По лицу Сарагги скользнула гримаса неудовольствия.

— Не будем спешить, друг мой! Разберемся сначала с одним, затем с другим. Я сказал, что телесное наслаждение — необходимый компонент счастья; ты же говоришь о психических функциях. Да, существует масса пороков — жажда власти и славы, гипертрофированная гордость, тяга к уничтожению... Но коренятся они в сознании, а не в теле! А посему поговорим об этом в другой раз. В данный же момент мы рассматриваем совсем иной вопрос — сохранить ли нам человеческое тело или превратиться в разумное облако плазмы, в некое почти вечное существо, обладающее, в силу своей физической природы, великим могуществом, но лишенное маленьких человеческих радостей. Вот, например, ты, — философ резко остановился и упер в грудь Блейда длинный палец. — Что бы ты выбрал?

Странник задумался. С одной стороны, вечная жизнь, безграничная свобода и всемогущество — пусть в плазменном состоянии — обладали определенной притягательностью, но с другой... Нет, он явно ощущал, что не в силах распроститься со своим телом и теми маленькими радостями, которые оно дарило!

— Пожалуй, я оставил бы все так, как есть, — произнес Блейд. — Я еще не готов стать богом, почтенный Кродат.

— Что ж, ты принял решение в соответствии со своими понятиями о счастье, — кивнул философ. — И должен сказать, что я разделяю твое мнение. Как видишь, я тоже предпочел телесную оболочку... Но! — он покачал длинным пальцем перед лицом Блейда. — Но!.. Скажи откровенно, разве ты не сожалеешь об упущенной возможности? О том, что ты мог бы превратиться в существо вечное, чистое и возвышенное, но отказался сделать это, ибо дорожишь радостями плоти?

— Сожалею, — признался странник. — Возможно, позже я переменил бы свое мнение.

— Превосходно! Ты уловил суть дела, друг мой! — Сарагга довольно улыбнулся, обрадованный не то понятливостью собеседника, не то собственной манерой объяснять. — Итак, мы оба дорожим своими телами и не хотели бы отказываться от плотских радостей — пока! Теперь представь себе, что путь перехода к иному состоянию для нас не закрыт и мы можем ступить на него, когда почувствуем такую необходимость... Ступить, пройти до конца и вернуться назад, если захотим! Можем стать существом почти божественного порядка, потом снова обрести тело, а наскучив им, совершить новую трансформацию... Разве было бы не утешительно знать, что эта возможность всегда с нами?

— Весьма утешительно, — согласился Блейд. — Но что толковать об умозрительных категориях? Я уже знаю, что вы можете сменять одно тело на другое, но эти разумные плазменные облака...

— При чем тут умозрительные категории? — прервал его Сарагга. — Я толкую тебе о самых что ни есть реальных вещах!

Странник замер на половине шага, в изумлении приоткрыв рот.

— Как! Эти плазменные монстры, о которых ты говорил...

— Никакие не монстры, а великие Урены, Духи Предков и Хранители нашего мира! И мы с тобой, если пожелаем, тоже можем перейти в такое состояние! Хоть сейчас!

Судорожно сглотнув, Блейд опустился в траву и прикрыл глаза.

Глава 5

— Дьявольщина! Не могу. Не могу, и все!

Ричард Блейд с грохотом опустил кулак на стол, и пепельница подпрыгнула, рассылая вокруг смятые бумажки. Вместе с ними повалился пузырек с цветными пилюльками и яркой этикеткой. Доктор Джайлс Хэмпсфорд с испугом уставился на него.

— Откровенно говоря, сэр, я чувствую себя так, словно вы меня обокрали! — заявил Блейд. Лицо его помрачнело, на щеках заиграли желваки. Он вытер испарину со лба и угрюмо посмотрел на дока Хэмпсфорда.

Доктор, еще не старый человек в белоснежном халате, смущенно опустил глаза. Он был превосходным специалистом — иной бы и не сумел много лет выполнять обязанности штатного врача отдела МИ6А — и знал Ричарда Блейда не первый год. Собственно говоря. Хэмпсфорд уделял ему львиную долю своего времени, негласно контролируя медиков из лейтоновского центра. По мнению Дж., здоровье его лучшего агента являлось слишком большой ценностью, чтобы безраздельно полагаться в этом отношении на Кристофера Смити и прочих ассистентов его светлости, готовых распилить человеку череп и выхлебать мозги чайными ложками; Дж. желал, чтобы Блейд находился под присмотром надежного человека, и док Джайлс был надежен во всех отношениях.

Правда, для своего пациента почтенный эскулап иногда играл роль карающей Немезиды, отыскивая у него такие болезни, что Блейд временами был готов намылить веревку. Еще не прошло и года, как Хэмпсфорд высказал подозрение, что его подопечный обзавелся олигоспермией; случилось это перед экспедицией в Эрде, в самом конце двухлетнего периода вынужденного безделья, когда Блейд и так был накален до предела. С горя он ударился в запой и, если бы не срочные меры, предпринятые Дж., мог оказаться в отставке, а вовсе не в кресле шефа спецотдела МИ6А.

Теперь же назревал новый казус! Не олигоспермия, конечно, но тоже малоприятное событие... Поминая про себя Хэмпсфорда самыми черными словами, Блейд поклялся, что через месяц-другой, возвратившись из последней командировки, откажет доку Джайлсу от места. Пожалуй, ему все равно придется уволить двух-трех человек — хотя бы для того, чтобы выказать свою власть... чтобы всем стало ясно: эпоха Дж. миновала, наступили времена Ричарда Блейда. Да, нужно почистить отдел, решил он, мысленно поставив против фамилии Хэмпсфорда большой жирный крест.

Доктор нерешительно кашлянул.

— Может быть, попробуем еще раз, Ричард?

— Попробуем... отчего ж не попробовать, — Блейд почти успокоился, с мстительным торжеством представляя, как он вызывает дока в кабинет Дж. — теперь в его собственный кабинет! — вручает лист бумаги и авторучку, а затем...

Он сгреб в ладонь обрывки газеты и клочки папиросной бумаги и высыпал их в чугунную пепельницу на докторском столе. Чрезвычайно горючий материал, и еще две недели назад он мог воспламенить эту груду одним мановением пальца! Проклятый Хэмпсфорд!

Протянув руку над пепельницей, Блейд прикрыл глаза и сосредоточился. Напрасно! Он не чувствовал прилива тепла к пальцам, не ощущал огненной струи, что раньше исторгалась откуда-то из глубин его существа, порождая жаркий опаляющий всплеск энергии. Он снова лишился этого чудесного свойства, таланта пирокинеза! Но в первый раз дар был передан им добровольно, и потеря не вызывала горечи; теперь же... Глупость, какая глупость! Проклятый Хэмпсфорд!

— Нет, не получается, — Блейд убрал руку и, откинувшись на спинку кресла, постарался справиться с раздражением. В конце концов, можно уволить человека, но совсем не обязательно ему грубить.

Док Джайлс посмотрел на пепельницу так, словно сам хотел воспламенить ее содержимое взглядом.

— Скажите, Ричард, когда вы заметили первые симптомы?

— Дня три назад. Я встречался с Хейджем и попробовал зажечь ему сигарету... просто так, для развлечения...

— Ну и?..

— Что-то было неправильно. Зажечь сигарету — мелочь, пустяк... но мне пришлось напрячься. Правда, тогда я не обратил на это внимания.

— А потом?

— На следующий день регресс стал заметнее, но я все еще пользовался этой дрянью, — Блейд кончиком пальца подтолкнул стоявший перед Хэмпсфордом пузырек с яркой наклейкой. — Идиот! Мне бы спустить эту штуку в унитаз или сжечь, пока еще были силы!

— Хм-м... — док Джайлс задумчиво взъерошил седеющие волосы — Но все же, Ричард, почему вы считаете, что в этой... в этой неприятности повинен "Андстар"?

— А что же еще? Что еще, я вас спрашиваю? — протянув руку, Блейд схватил флакончик и высыпал на ладонь пригоршню разноцветных таблеток. Тут были розовые, которые полагалось принимать после завтрака, голубые для смягчения последствий сытного ланча, а также нежно-салатные и золотистые, употребляемые после обеда и ужина "Андстар", или "Звезда Анд", являлся новейшим американским препаратом, применяемым, по мысли его создателей, для выведения шлаков из организма. Кроме того, тучные от него худели, а тощие толстели, гипертоники начинали плясать брейк, а подагрики — бить мировые рекорды на всех олимпийских дистанциях. Словом, то была очередная панацея от всех болезней, фантастически дорогая и в причудливой упаковке, вполне соответствующей экзотическим компонентам, намешанным в это снадобье, как сообщалось в рекламной брошюре, таблетки содержали экстракт из целебных трав, собранных на высокогорных андских лугах. Несомненно, инки Перу тоже выводили с их помощью шлаки из своих организмов.

Блейд же вместе со шлаками потерял свой уникальный талант. Возможно, эти самые шлаки являлись топливом для исторгаемой им огненной материи, возможно, она сама относилась к разряду шлаков, возможно, драгоценные травки с Анд приводили и плоть, и дух в такое идеально-нормальное состояние, при котором никаким парафизическим эффектам не оставалось места. Как бы то ни было, Ричард Блейд, начав принимать по настоянию дока Джайлса это средство, вдруг ощутил, что его способность к пирокинезу резко упала. Случилось это буквально-таки на глазах, всего за одну неделю.

А сегодня он не смог поджечь даже клочок папиросной бумаги!

Доктор Хэмпсфорд взял с ладони Блейда розовую пилюлю, задумчиво посмотрел на нее и проглотил.

— Не та, док, — произнес Блейд. — Ланч уже прошел. Положено принимать голубую.

Хэмпсфорд поднял голубую и тоже отправил в рот, у него был вид человека, решившего покончить самоубийством. Блейд смягчился и сжал кулак.

— Хватит, старина! Больше ни одной! — Он уже не чувствовал уверенности, что сможет отправить дока Джайлса в отставку, ведь старик протрубил в МИ6А, а до того — в МИ6, добрую четверть века.

— Черт побери, — внезапно пробормотал эскулап, — этот Робинс! Так меня подвести! Ну и ну!

— Робинс? Что за Робинс?

— Мой приятель, врач из НАСА... Он клялся, что эти пилюли уже пять лет входят в рацион американских астронавтов и что результаты отличные... просто отличные... Если б не это, я бы их вам не посоветовал, Ричард!

— Врет ваш Робинс, определенно врет! — Блейд покачал головой. Два года назад, когда он летал на Луну, его пилоты даже не упоминали про этот "Андстар". — Доктор, вы наивный человек! Поинтерссуйтесь-ка при случае, где еще, кроме НАСА, ваш приятель получает жалование.

Хэмпсфорд совсем поник головой, и Блейд определенно решил не отправлять его в отставку. В конце концов, каждый может ошибиться, и счастье еще, что жертвой этой медицинской ошибки пал всего лишь пирокинез.

Он потер ладони друг о друга и грустно улыбнулся. Все-таки жаль! Возможно, в предстоящем странствии его исчезнувший дар мог бы пригодиться...

* * *

Сейчас, прогостив у Майка без малого две недели, Ричард Блейд был уверен, что здесь пирокинез ни к чему. Как и телепортатор, связь с которым оказалась заблокированной внешней оболочкой Сферы. В самом деле, что бы он стал тут жечь? Кого бы удивил своим талантом? Разве что шестилапых лика...

Постепенно он начал постигать ту мудрость Уренира, о которой толковал ему Кармайктолл. Она действительно заключалась не в знаниях, не в технических устройствах; скорее это была некая жизненная концепция, проблема выбора между многими и многими возможностями, предоставленными все тем же знанием.

Любая разумная раса, вступившая на путь технологического развития и активной экспансии, проходит ряд этапов, стадий познания мира и собственной сущности, и на каждом из них решает определенные задачи. Первая и главная из них — выживание. Быстрое развитие и накопление знаний предполагает, что раса достаточно многочисленна, ибо только миллиарды мыслящих существ могут породить и прокормить те миллионы адептов знания, которые, собственно, и двигают цивилизацию вперед. Только миллиарды способны обеспечить эту элиту необходимыми ресурсами, все более сложными и дорогими приборами, установками и машинами, позволяющими отвоевывать новые и новые крупицы знания; только миллиарды, поделившись тем немногим, что имеет каждый, позволяют накопить то богатство, весьма скромное на первых порах, которое становится фундаментом будущего прогресса. При этом, разумеется, миллиарды разумных существ рождаются, живут и умирают в нищете — или почти в нищете, знание еще не способно обеспечить изобилие для всех.

Именно изобилие становится второй задачей, гораздо более ясной и понятной, чем первая. Изобилие, мечта о грядущем Золотом Веке! О временах, когда у всех есть пища, одежда и крыша над головой; когда каждому можно выделить клочок земли, достаточно просторный, чтобы он не ощущал себя обитателем гигантского переполненного муравейника; когда человеку позволено заниматься тем, что радует его сердце. Но этот грандиозный план всемирной реконструкции, эта мечта о свободе и достойной жизни входит в противоречие с проблемой выживания, чтобы дать многим хотя бы необходимый минимум, надо многое и взять. Взять у своего собственного мира, ибо других ресурсов у тех, кто только начинает свой путь, не имеется.

Мир же этот очень невелик. Планета, казавшаяся необъятной ойкуменой для сотен тысяч, огромной и просторной для миллионов, для миллиардов становится крохотной. Внезапно приходит понимание того, что две трети ее поверхности заняты океанами, что большая часть суши непригодна к интенсивному использованию — пустыни, горы, тундра, камень и лед, слишком жаркий или слишком холодный климат не позволяют добывать необходимые для жизни ресурсы. И тогда начинается безудержная гонка, эксплуатация мест более благодатных, растаскивание по многочисленным человеческим муравейникам тех богатств, которые можно взять сравнительно легко, взять сегодня, не заботясь о завтрашнем дне. В результате скудеет почва, загрязняются воды и воздух, исчезает минеральное сырье, рушится экология.

Лишь знание способно разрешить этот конфликт. Но успеет ли оно созреть настолько, чтобы превратиться в противоядие от всех бед мира? Тут не существовало четкого и однозначного ответа. В одних случаях это удавалось, и уренирцы — как и паллаты — были тому примером; в других нарождающаяся цивилизация пожирала саму себя. Гибла планета, гибла населявшая ее раса — от болезней, войн, голода, тотального оскудения и безысходности.

Земля, как стало ясно Блейду, находилась в самой критической точке, на неком карнизе, притулившемся на крутом склоне прогресса, откуда с равной вероятностью можно было соскользнуть вниз, в пропасть, либо сделать несколько шагов вверх, постепенно вырываясь из-под пресса противоречий между желаемым и достигнутым. Земля была еще сравнительно богатой и обильной, способной напитать древо знания, но это богатство стремительно иссякало, пять, восемь, десять миллиардов человек могли проесть и растратить его в ближайшие полвека, вскормив своими жизнями не спасительное знание, а сотню мелких войн и пару-другую крупных. И Уренир, могучий и мудрый Уренир, не мог здесь помочь ничем. Землю, как и другие миры, колебавшиеся в неустойчивом равновесии, нельзя было уподоблять ребенку, которого взрослый способен вывести из темной комнаты.

Нельзя сказать, чтобы Ричард Блейд прежде не понимал всего этого. По роду своих занятий ему приходилось сталкиваться со многими проблемами, скрытыми от прочих его сограждан завесой секретности; да и опыт, приобретенный им в странствиях, являлся обширным материалом для сравнения и размышлений. Однако лишь сейчас, пребывая в Большой Сфере Уренира, он ясно осознал всю глубину конфликта, назревавшего на родной планете. Тут, вероятно, сказывался своеобразный эффект доверия высшему авторитету: одно дело самому предугадывать развитие событий, другое — ознакомиться с диагнозом того, кто обладает неизмеримо большей мудростью.

Однако печальные раздумья никак не сказались на любопытстве странника; он хотел знать, что произойдет потом, когда изобилие и выживание перестанут являться первоочередными проблемами. Как утверждал философ Сарагга, тогда начиналась вторая стадия развития общества, целью которой была вселенская мощь. То самое состояние, о котором Майк, гостеприимный хозяин Блейда, говорил: "мы можем все!" Это "все" означало исполинскую силу и свободу, неограниченную свободу, которой достойно лишь истинно разумное существо. Свободу от крохотного, жалкого и слабого тела, свободу от опеки машин, освобождение от смерти, от уз бренного существования, возможность переселиться в безграничное пространство, стать его хозяином, господином, хранителем.

По мере приближения к такому вселенскому могуществу перед цивилизацией вставал выбор, сохранить ли свою человеческую (или нечеловеческую, но плотскую) природу или перейти в иное, качественно новое состояние. То, что оно являлось возможным и достижимым, уже не удивляло Блейда; если раньше он считал упоминания об Уренах отзвуком какой-то своеобразной местной религии или данью уважения предкам, то теперь уверился полностью и окончательно что эти Вышние Духи не имели никакого отношения к мистическому, наоборот, они были реальны, как каменные и бронзовые статуи, которые ваял Ройни ок'Доран.

Разумеется, Урены тоже обладали плотью — или, по крайней мере, являлись существами материальными, а не бесплотными духами. Более того, массой некоторые из них не уступали планете средней величины, хотя их телом была плазма, позаимствованная из фотосферы какой-нибудь звезды. Эта сложно организованная взвесь элементарных частиц служила матрицей, на которую накладывалось одно или несколько человеческих сознаний, причем операцию переноса осуществляли сами Урены. Обычно, как понял Блейд, старший Урен адсорбировал в себя личность, желающую совершить переход; затем следовал этап длительного обучения, в процессе коего неофит познавал свои новые возможности. После этого он мог обзавестись своим собственным плазменным облаком. Материал для подобного акта творения имелся всюду и везде — либо звезды, либо газовые облака, либо бесполезные планеты, не породившие жизни.

О размерах Уренов трудно было сказать что-то определенное. В обычном состоянии они выглядели как разреженные светящие облака протяженностью в несколько миллионов миль, однако могли сжимать свою огромную массу, превращаясь в некое подобие крохотных нейтронных звезд диаметром в футполтора. В подобном виде Урены даже обладали возможностью посещать Большую Сферу и прочие человеческие миры, экранируя чудовищное тяготение своих сверхплотных тел, но в этом, как правило, не было необходимости. Во-первых, плазменные существа могли отделить часть собственной субстанции, переправив ее на планету или в иное место в качестве своего полномочного представителя, во-вторых, они находились в постоянной ментальной связи с большинством обитателей Уренира. Они в самом прямом смысле были Духами Предков, способными общаться со своими потомками, обитавшими в Большой Сфере. И не только общаться! Они хранили и защищали их, являясь гарантами той полной и абсолютной безопасности, о которой говорил Блейду его хозяин.

Но эта функция Уренов, для осуществления которой ни чудовищные расстояния, ни барьеры времени или иных измерений не являлись помехой, не требовала от них существенных затрат энергии. Что делали они в безграничных просторах Мироздания? Какие преследовали цели, какие ставили и разрешали задачи? Возможно, они представляли собой некий вселенский разум, материальное воплощение идеи божественного? Никто из обитателей Большой Сферы, сохранивших человеческий облик, об этом не знал; как утверждали люди, только Урен мог понять Урена. И хотя иногда происходили обратные трансформации и плазменный разум, спускаясь с бездонных черных небес на зеленую землю, вновь обретал обличье человека, он даже не пытался поведать своим собратьям о прежней жизни. Крохотный комочек серого вещества, коллоидный мозг, в котором едва мерцало какое-то подобие сознания, но мог осмыслить цели богов. Впрочем, никто не сомневался, что они являлись благими — ведь Мироздание еще существовало!

Блейд, пытаясь объяснить необъяснимое, решил, что Урены — великие странники. Их было много, очень много, но Вселенных, тянувшихся нескончаемой чередой сквозь время, было еще больше. Собственно, как утверждал Джек Хейдж, им не имелось числа, а это значили, что сколь бы огромной не казалась популяция Уренов, в сравнении с бесконечностью она представляла ничтожно малую величину. Таким образом, даже этим могущественным существам хватало места для вечных странствий.

И они странствовали! В своей собственной Вселенной и в других, с легкостью преодолевая темпоральные барьеры, разделявшие реальности Измерения Икс, отправляясь в путь из любой точки времени и пространства, но чаще всего — от Большой Сферы Уренира, которая была и оставалась их общим домом. Это происходило постоянно, и потому аппаратура Джека Хейджа могла зафиксировать область устойчивых темпоральных флуктуаций.

* * *

— Давно у меня не было такого приятного гостя, — произнес Майк, откинувшись на спинку кресла и вытянув длинные загорелые ноги. — Обычно с гостями множество хлопот, и не всегда приятных; ты же избавил меня кое от каких проблем.

Блейд пропустил последнее замечание мимо ушей; его больше интересовали гости Майка, чем его проблемы.

Они сидели под развесистым деревом, что росло у самого пруда, вкушая послеобеденный отдых. На обоих были только плавки; время от времени то один, то другой соскальзывал в воду, чтобы слегка охладиться — сегодня полдневное солнце не затеняли облака, и грело оно как в Африке. Разумеется, Майк мог притушить его движением пальца, инициировав защитный купол, но ни хозяину, ни гостю не хотелось этого делать. К чему? В их распоряжении были древесная тень, прохладное озерцо и ледяной сок; чего же больше?

— Эти твои гости, с которыми много хлопот... — начал странник. — Они что, не люди?

— И люди, и не люди. Иногда не знаешь, от кого ждать больших неприятностей. — Майк отхлебнул сока и прижмурил глаза. — Вот, к примеру, встречали мы экспедицию с некой планеты... как же ее?.. Ссо'ссу'сса, если не ошибаюсь... Абсолютно человекоподобные существа, вроде тебя или меня, но прохладительное у бассейна я бы с ними распивать не стал!

— А в чем дело? — с любопытством поинтересовался Блейд.

— Видишь ли, ты — мирный и безобидный человек...

— Я?! Безобидный?! — гость подскочил на пружинящем сиденье, чуть не свалившись в воду.

— Разумеется. Чем ты удивлен?

Странник потер подбородок, опустил взгляд на свои большие руки, перебирая мысленно мечи, топоры, арбалеты, револьверы и бластеры, чьи рукояти и приклады натирали мозоли на его пальцах. Их хватило бы на целый арсенал... И каждый помог ему отправить в мир иной не одну душу!

— Боюсь, Майк, ты слишком хорошего мнения обо мне, — осторожно заметил он. — И я не понимаю, каким образом ты им обзавелся. Ведь ты можешь заглянуть в мой разум... в память... Неужели тебе до сих пор неясно, что я — профессиональный убийца?

— Хм-м... Ну, что касается заглядывания к тебе под череп, то ты сильно ошибаешься, сэр Блейд. Я действительно шарю там, когда необходимо какоето слово, термин, сложное понятие... но только один-единственный раз я позволил себе вторгнуться глубже речевых центров — когда выяснял, откуда и каким образом ты здесь появился. Понимаешь, залезать в чужую память, в чужой разум... это... это считается неэтичным.

Блейд перевел дух. После всех чудес Уренира он считал само собой разумеющимся, что каждый из местных обитателей видит его насквозь. Признание Майка сделало его почти счастливым.

— Теперь насчет убийств. Сколько же народу ты прикончил?

— Смотря как считать...

Странник подумал о десятках тысяч воинов, павших в битвах, где он предводительствовал отрядами, армиями и флотами. Да что там — десятки тысяч! Он бросил в гибельной пустыне огромное войско, сотни тысяч человек — там, в реальности Ханнара, четыре года назад!

— Смотря как считать... — медленно повторил он. — Мне приходилось сражаться самому и вести войска, сэр Майк... Возможно, я перебил три-четыре сотни человек, но если присовокупить тех, кого прикончили мои солдаты... Счет будет больше, много больше!

Кармайктолл с любопытством уставился на него.

— Богатая биография! Чувствую, тебе есть о чем порассказать! И тем не менее, ты — не убийца... — он покачал головой. — Не знаю, успокоят ли эти слова твою совесть, но ты — не убийца! Да, ты убивал, но гибель и муки других людей не приносили тебе радости. Ты убивал, когда враги домогались твоей жизни, но еще чаще — спасая других, беззащитных, робких, немощных... или нерешительных, не способных постоять за себя... Нет, ты не убийца, сэр Блейд! Ты, — Майк поднял глаза вверх, будто подыскивая нужное слово, — ассенизатор!

Блейд фыркнул от неожиданности.

— Мой дорогой, ты понимаешь значение этого слова? В его земном смысле?

— Вполне! Ассенизатор — тот, кто убирает нечистоты, самые мерзкие нечистоты! Конечно, и сам он пачкает руки, но стоит ли его винить за это?

Минуту-другую странник размышлял, потом ухмыльнулся.

— Что ж, лучше оказаться ассенизатором, чем убийцей. Спасибо, Майк, ты меня утешил! Но как же с заповедью "не убий"? Я полагаю, вы разделяете ее?

— Да. Жизнь священна, и отнимать ее — грех.

— Вот видишь! Значит, я все-таки...

— Погоди, я еще не кончил. Итак, жизнь священна, и отнимать ее — грех. Но право жизни — защищаться, сопротивляться уничтожению. Это столь же священное право, Блейд, как и сама жизнь... Верно?

Блейд кивнул.

— Ну, тогда будем считать, что мы покончили с этим вопросом! — Кармайктолл поднял стакан с соком в шутливом тосте. — За тебя, великий ассенизатор, мой гость! За то, чтобы ты с прежним усердием сопротивлялся уничтожению!

Тонко зазвенел хрусталь, стаканы опустели; потом кувшин поднялся и наполнил их вновь. Этот сосуд стоял на самом солнцепеке, но его содержимое необъяснимым образом оставалось холодным, как лед. Наверное, об этом заботился Урен, покровитель Майка.

— Не вернуться ли нам к пришельцам с планеты Ссо'ссу'сса, — предложил странник. — Ты начал рассказывать о них нечто интересное.

— А на чем мы остановились?

— Что эти парни человекоподобны, но ты не стал бы распивать с ними сок. Вино, как я понимаю, тоже.

— Вино — ни в коем случае!

— И почему?

— Они же — настоящие убийцы! Мародеры! Представь, они заявились сюда, чтобы нас покорить! Завоевать, ограбить, обратить в рабство, наложить дань... не знаю, что еще... — Майк хихикнул. — Им неизвестен тот путь, которым пришел ты. Они просто выслали флот, транспорты с колонистами и армаду примитивных боевых кораблей на фотонной тяге, нафаршированных всем, что может стрелять и взрываться. Их мир совершенно парадоксален... Обычно цивилизации, вышедшие в дальний космос, более миролюбивы.

— Как же они вас нашли?

Кармайктолл пожал плечами.

— По тепловому излучению Сферы, я полагаю. Вообще говоря, факт нашего существования — не тайна... по крайней мере, в этой галактике. Мы побывали на тысячах миров еще в те времена, когда Большая Сфера только проектировалась. О нас известно всем, у кого есть глаза и уши, а посему, как я говорил уже не раз, гостей здесь хватает.

Подняв стакан, Блейд отпил холодного сока. Вероятно, звездные окрестности Уренира были на редкость оживленным местечком. Все, кто слышал о Большой Сфере, стремились попасть сюда — то ли из любопытства, то ли в надежде приобщиться к великим знаниям, то ли желая украсть что-нибудь полезное. Или захватить этот сказочный мир, как наивные мародерызавоеватели с планеты Ссо'ccу'сса.

— Если то, что я слышал об Уренах, правда, — начал странник, — любой из них мог превратить ваших неприятелей в облачко космической пыли.

— Вне всякого сомнения, мой дорогой, вне всякого сомнения, — на мальчишеском лице Майка заиграла улыбка. — Но зачем? Наши мародеры благополучно добрались до Уренира, разыскали шлюз и проникли внутрь. А затем... — его усмешка сделалась еще шире, — затем мы позволили им кое-что завоевать.

Блейд окинул собеседника критическим взглядом.

— Что-то я не вижу на тебе цепей и наручников. И контрибуцию ты не платишь, как и все твои соседи.

Кармайктолл поднял глаза вверх, и почти невидимый силовой купол над ними вдруг вспыхнул, засиял, притушив свет солнца. Теперь его покрывали причудливые разноцветные фигуры, синие и голубые, аквамариновые, бирюзовые, желтью, зеленые, коричневые. Они медленно двигались — или, возможно, вращалась полусфера, на которой были нанесены все эти кляксы и полосы; но лишь когда в зените проплыл изрезанный ромб с уже знакомыми Блейду очертаниями Синтолы, он понял, что видит огромную карту.

Это зрелище очаровало его. Перед ним тянулись океаны с пестрыми пятнами материков, синели внутренние моря, серебрилась паутина рек, затейливыми фестонами расползались горы, то серые, то коричневые, то багровокрасные, тут и там, на побережье и в глубине континентов, сверкали крохотные точки — вероятно, города. Огромный мир кружился в вышине, словно многокрасочная вогнутая палитра, демонстрируя зачарованному взору свои сокровища, то был настоящий парад планет!

— Посмотри, — произнес Майк, — прямо над нами материк, похожий на трезубец... Пайот, никем не населенная земля... Вот его-то и захватили наши мародеры. Плодородная почва, кое-какие полезные ископаемые в горах, и территория, в два раза большая, чем на их родной планете. А над ней — силовой экран. Когда гости цивилизуются, мы его уберем.

— Вы следите за ними?

— Мы их посещаем... как и всех прочих — эстара, твоих приятелей лика и так далее.

— Зачем?

Кармайктолл лукаво ухмыльнулся.

— Ну, это бывает забавным и придает вкус существованию. Без толики опасностей жизнь становится пресной, не так ли? Кому это знать, как не тебе? — Он помолчал и вдруг добавил: — Миклана большая любительница таких приключений... за что и поплатилась не так давно...

— Она странствует по этим... этим...

— Резерватам, ты хочешь сказать? Да, это главное занятие моей сестрицы. Она побывала в пяти-шести весьма любопытных местечках — до того случая с эстара, разумеется.

Блейд снова поднял лицо к огромной карте, мерцавшей и кружившейся в вышине.

— А много ли на Сфере этих резерватов? — спросил он.

— Взгляни, — Майк повел рукой, и часть пестрых пятен внезапно сменила цвет, засияв ярко-алым. Эти отметки закрывали и части материков, и целые континенты, и большие пространства в океанах; Блейду показалось, что их сотни. Он обратил взгляд к своему хозяину, и тот, без слов догадавшись о невысказанном вопросе, покачал головой.

— Нет, мой дорогой, их не сотни — тысячи! И мы можем побывать в каждом, не покидая пределов Сферы. А посему — выпьем за разнообразие мира, за впечатления, которые он дарит нам!

Они подняли стаканы с золотистым соком и торжественно чокнулись, хрустальный перезвон поплыл над тихим садом.

— Миклана, мне кажется, очень любопытна, — заметил Блейд, опуская свой опустевший сосуд на столик.

— Да, в нашей семье это наследственная черта, — согласился Майк. — Но я всего лишь любопытен, а она еще и азартна... — он сделал паузу и вдруг наклонился к Блейду, будто бы желая сообщить нечто доверительное. — Видишь ли, кое-кто из наших считает эти странствия в резерватах своеобразным спортом... Разумеется, в таких походах можно собрать массу интересных данных, но главное не в том... главное — пересечь опасную территорию и остаться целым...

— Без помощи Уренов?

— Конечно! В том-то и заключается вся соль!

— И Миклана?..

— О, Миклана — великий чемпион! Но в Слораме, где обитают эстара, удача отвернулась от нее... Понимаешь? Теперь она захочет восстановить свое реноме... Так что будь осторожен!

В глазах Майка светились насмешливые огоньки.

— При чем тут я? — спросил Блейд с некоторым недоумением.

— Помнишь, с чего начался наш разговор? Я сказал, что ты — редкостный гость... гость, избавивший меня от некой проблемы, — Кармайктолл многозначительно постучал себя пальцем по лбу, и странник вдруг понял, на что тот намекает.

— Миклана? Она...

— Да-да, она решила вылезти из своего уютного гнездышка. Собственно, уже вылезла... она сейчас у Лоторма, готовится к окончательному переселению...

— Ну и прекрасно! — Блейд был искренне рад; прогостив у Майка уже две недели, он начал ощущать потребность в женском обществе.

— Прекрасно, согласен с тобой! Но учти, она высмотрела в твоих воспоминаниях некий образ... бесцеремонная девчонка! Боюсь, ты будешь поражен.

— Если и поражен, то приятно, — странник приподнял бровь, пытаясь угадать, в облике которой из его былых возлюбленных предстанет вскоре сестрица Майка.

— Хорошо, если так... Однако она не зря копалась у тебя в голове, мой дорогой сэр! Она хочет тебе понравиться!

— Ничего не имею против, — Блейд усмехнулся.

— А знаешь, что будет дальше? — Майк закатил глаза и театрально воздел вверх руки. — Она непременно потащит тебя в Слорам! К этим эстара!

— Ну и что?

— Да то, что вас там сожрут обоих! Резерват эстара еще никому не удавалось пройти! Ни в каком телесном обличье!

Блейд снова прогуливался с философом Кродатом Сараггой по песчаным и грунтовым тропам его маленькой сосновой рощи. Эти дорожки прихотливо извивались меж огромными деревьями, образуя какой-то сложный рисунок, в котором странник никак не мог разобраться; вероятно, в нем заключался некий таинственный смысл. Сарагга всегда обходил свое поместье в одном и том же порядке, никогда не меняя маршрута — ибо, по его словам, целенаправленность движения стимулировала мысль. Вторым очень важным фактором, влиявшим на его работу, был запах; не сладкий аромат цветов, не свежие испарения травы и листьев, а пронзительно-терпкий настой смолы и хвои, бодрящий флюид, разлитый в воздухе.

Вероятно, в такой атмосфере Сарагга генерировал блестящие идеи, открывал новые горизонты, постигал скрытое и расшифровывал тайное. Вероятно, и остальные соседи Кармайктолла трудились не менее успешно, перемежая работу с дружескими пирушками. Теперь Блейд уже знал, что эти пять человек, супружеская пара и трое одиноких мужчин, представляли нечто вроде своеобразного научного института, занимавшегося изучением инопланетных культур. Разумеется, у них не имелось ни дирекции, ни штата секретарш, ни зданий — кроме их собственных жилищ; они не получали государственных дотаций, да и не нуждались в них. Они работали, потому что это доставляло им удовольствие, но никак не ради хлеба насущного. Пища, вино, одежда, приборы и все прочее были чем-то само собой разумеющимся, настолько привычным и обыденным, что о них даже не упоминали. Блейд не сомневался, что в том случае, если б пятеро исследователей пожелали отправиться в иной мир, им был бы предоставлен космический корабль — мощный, просторный и оборудованный всем необходимым. Но скорее всего, они обошлись бы без всяких транспортных средств, ибо Урены, их покровители, могли доставить пятерку куда угодно.

В их сообществе не было лидера, каждый занимался своим делом, вникая в проблемы коллег лишь тогда, когда об этом просили. Майк, человек живой и весьма контактный, разыскивал новые объекты для изучения, подвергаясь при том немалому риску и неприятностям. Конечно, агрессивные пришельцы вроде мародеров с планеты Ссо'ссу'сса не могли ему повредить, но сам контакт с подобными существами стоил изрядных моральных издержек и душевных сил. Возникали и другие проблемы, иногда до Большой Сферы добирались очень странные создания, для которых привычной средой являлся газообразный метан или что-нибудь в таком роде. Для них приходилось в срочном порядке синтезировать массу вещей, начиная от пищи и подходящей атмосферы и кончая мебелью В таких ситуациях к работе подключался Лоторм; в его лаборатории имелись чудесные устройства, которые Блейд, за неимением лучшего термина, называл синтезаторами.

В обычное же время биоинженер был занят генетическим конструированием и воспроизведением всевозможных жизненных форм, которые когда-либо попадали в Уренир. Он пытался создать организм, который, сохраняя все человеческие черты, был бы сверхчеловеческим в своих функциях и проявлениях — сверхмощным, сверхбыстрым, сверхчувствительным. Эта задача оказалась чрезвычайно непростой, к примеру, Лоторму никак не удавалось повысить остроту зрения, сохранив при этом чарующую прелесть человеческих глаз. Те органы, которые он показывал Блейду, напоминали многофасетчатые зрачки насекомых и выглядели довольно неприятно. Кстати, сам Ричард Блейд не представлял для биоконструктора никакого интереса, ибо все у него было вполне обычным сердце, легкие, желудок, эндокринная система, глаза, уши и прочие органы.

Ройни и Сана, супруги-скульпторы, запечатлевали облик обитателей иных миров и пейзажи их планет. Ройни, как говорилось выше, использовал камень, металл и дерево, специализируясь по большей части на скульптурных портретах. Сана занималась видеопластикой. Оригиналы их произведений украшали улицы городов, парки и частные жилища, но одновременно все созданное хранилось в памяти некоего полуразумного устройства, напоминавшего земной компьютер. Эта непостижимая машина — или существо? — находилась в лаборатории Лоторма и, по словам инженера, представляла собой сгусток плазмы, нечто вроде крохотного зародыша Урена, не одухотворенного человеческой личностью. Общаться с ней можно было голосом и с помощью огромного вогнутого полусферического экрана, создававшего трехмерное изображение.

Кродат Сарагга, последний член пятерки, изучал понятия добра и зла, а также нравственные концепции гостей Большой Сферы. Он не ставил перед собой таких глобальных задач, как Лоторм; он всего лишь интересовался связью между физиологией пришельцев, их социальным строем и категориями хорошего и дурного. Здесь открывалось обширное поле для исследований и обнаруживались чрезвычайно любопытные — можно сказать, загадочные — факты. Так, мародеры с планеты Ссо'ссу'сса, во всем подобные людям Земли и Уренира, исповедовали совершенно извращенную концепцию добра и зла, тогда как пришельцы с какого-нибудь холодного метанового мира, похожие на помесь краба с каракатицей, оказывались существами высокогуманными и достойными во всех отношениях. Сарагга часто обсуждал подобные проблемы и с коллегами, и с наиболее разумными из гостей, но пока что не мог прийти к каким-либо определенным выводам, кроме самых тривиальных: добро бессмысленно без зла, хорошее не существует без дурного. Как раз этот вопрос они с Блейдом сейчас и обсуждали.

— Ты говорил мне, — произнес философ, меряя тропинку неспешными шагами, — что большинство людей в твоем мире несчастны. Одни несчастны потому, что обездолены, они не обладают тем минимумом, который необходим для поддержания жизни, они зависимы, они не являются хозяевами собственной судьбы. Но даже те люди, которых ты назвал обеспеченными, тоже не избавлены от горестей бытия: от болезней, от конфликтов с близкими, от страха смерти. И срок существования любого из вас так недолог! Едва вы успеваете вступить в пору зрелости, как жизненные горизонты начинают сужаться; приближается старость, страдания, деградация... Это очень печальная картина, друг мой! И я не понимаю, что вообще дает вам силы жить.

— Обычно практикуются три способа ухода от действительности, — пояснил Блейд. — Можно выбрать некую цель, желательно — недостижимую, но дарующую ощущение полезности и собственной значимости. Можно погрузиться в мир иллюзий, для чего у нас существуют книги, фильмы, спиртное и наркотики. Наконец, есть и религия.

— Последнее интересует меня больше всего. Вероятно, ваши теологические концепции включают веру в жизнь после жизни, в некое божественное воздаяние и высшую справедливость?

— Конечно. Одно из самых распространенных учений провозглашает, что кратковременная плотская жизнь — лишь испытание, посланное нам Великим Творцом. Когда она завершится, Бог воздаст каждому по заслугам, одним суждены вечные муки, другим — вечное блаженство, третьим — долгий период страданий во искупление совершенного зла.

Сарагга хмыкнул.

— Странно! Странно, жестоко и несправедливо! Наказывать вечными муками и долгим страданием за грехи, совершенные в течение шести-семи десятков лет! Такой ничтожный срок!

— Тем не менее, — заметил Блейд, — мы успеваем натворить за это время столько пакостей, что вечные муки представляются мне самым подходящим наказанием.

— Возможно, ты прав... — задумчиво протянул философ. — Но я бы хотел поговорить не о страдании, а о блаженстве. Это куда более занимательная тема, друг мой! Любое разумное существо превосходно знает, что такое страдание, боль, муки и ужас; но вот блаженство... Где и каким образом вы надеетесь его достичь?

— В раю, — ответил странник.

— В раю? Что же такое рай?

— Место, где царят покой и любовь.

— Прекрасно! Но несколько примитивно, должен заметить.

Блейд задумался.

— Некоторые наши мудрецы и святые утверждали, что в раю человек испытает чувство слияния с Богом, — наконец сказал он.

— Это уже лучше. Единение с Богом, с Мирозданием, причастность ко всему происходящему в бесконечных Вселенных... — Сарагга потер лоб. — Мне нравится эта идея! Она мне близка, ибо, насколько я понимаю, именно это чувствуют Урены... — Он вдруг усмехнулся и бросил на Блейда лукавый взгляд. — Однако мне помнится, мы с тобой решили, что еще не готовы перейти в это почти божественное состояние. Значит, ты пока не хочешь воссоединиться с Божеством?

— Безусловно, нет, — согласился странник.

— Тогда изложенная тобой концепция рая несостоятельна. Истинный, настоящий рай — это такое место, куда человек согласен переселиться немедля. А ты, мне кажется, ничего не имеешь против любви, но вот покой и блаженство... Это явно не для тебя, а?

— Хм-м... Может быть, дело в том, что мои представления о рае отличаются от общепринятых?

— Крайне любопытно! И каковы же они?

Это был серьезный вопрос! С одной стороны, рай мнился Блейду похожим на Дорсет: небольшой чистый и уютный городок, весь в зелени; приветливые лица, улыбки, цветы, дом, просторный и удобный, малышка Асти, несколько старых друзей, женщина... да, женщина, воплотившая в себе всех его подруг! Всех, кого он любил! Книги, немного музыки, долгие прогулки, неспешные беседы у камина...

Но видение этого добропорядочного английского рая то и дело перебивалось другими миражами. Он отнюдь не возражал против вечного блаженства в магометанском вкусе, прелестные гурии, услады чувственной страсти, любовь на лугу, любовь в лесу, любовь под струями фонтана, любовь в постели... Нет, это тоже было прекрасно, хотя начисто отвергало Дорсет с его тихими супружескими радостями! И в эту картину никак не вписывались ни Аста, ни старые друзья вроде лорда Лейтона и Дж.!

Наконец, была и Валгалла, выгодно отличавшаяся от мусульманского варианта возможностью подраться. Там имелись валькирии, еда и питье, а в перспективе маячило грандиозное побоище Рагнарека, скандинавские же боги, в отличие от капризного Саваофа, представлялись Блейду свойскими парнями, большими любителями помахать секирой и боевым топором.

Эти три концепции казались абсолютно несовместимыми! И странник понимал, что не может выбрать одну из них и не в силах представить рай, в котором нашлось бы место и Асте, и майским дорсетским тюльпанам, и гарему с черноокими гуриями и златовласыми валькириями, и буйным схваткам на глазах аплодирующих асов. Правда, существовал некий паллиатив...

Улыбнувшись, он вдруг подмигнул Сарагге.

— Пожалуй, ваша Сфера напоминает рай больше всех прочих мест... в моем представлении, разумеется. Полное изобилие, масса свободного пространства и реальная возможность единения с Божеством... Безопасность, порядок, любовь, покой! Вот только...

Кродат Сарагга усмехнулся ему в ответ.

— Слишком много покоя, да?

Он являлся настоящим философом и умел сразу ухватить суть дела. Дорсетский коттедж Блейда со всеми остальными причиндалами вполне мог стоять в Уренире, и здесь нашлось бы место для Асты, Лейтона и Дж. Что касается гурий и валькирий, то их в уренирских пределах хватило бы на тысячу Эдемских садов и Валгалл, и были они, как успел заметить странник во время посещения ближайших городков, весьма приветливы. Не доставало только Рагнарека.

— Слишком много покоя тоже плохо, — произнес Сарагга. — Скучно! Покой и простые радости жизни должны чередоваться с размышлениями, а они, в свою очередь, с чем-нибудь этаким... авантюрным... — он неопределенно покрутил рукой. — Кроме того, нужна глобальная перспектива.

— Урены?

— Да. Если знаешь, что впереди есть выбор, существование становится более полным.

— О каком выборе ты говоришь? — Блейд недоуменно приподнял бровь.

— Видишь ли, не все становятся Уренами. Человек может приобщиться к мудрости и великому могуществу, но может и предпочесть забвение... Во всяком случае, у него есть альтернативные варианты.

— Вот как? Я полагал, что все в вашем мире со временем становятся Уренами.

— Нет. Это личное дело каждого.

Они помолчали, неторопливо шествуя по тропе. Чуть поскрипывал песок под башмаками Блейда, Сарагга же, босой и, по своему обыкновению, облаченный в одну набедренную повязку, двигался совсем бесшумно Густой благовонный аромат смолы разливался в воздухе.

Наконец странник спросил:

— Так что же насчет авантюр, с которыми должны чередоваться раздумья и простые радости? Ты имел в виду что-то определенное?

— Конечно. Известно ли тебе, что в Большой Сфере существуют тысячи мест, где воссозданы условия иных планет? Там — копия их континентов, животного и растительного миров, разумные обитатели, если таковые существуют... Те, что по-настоящему разумны, переселились в Уренир добровольно и теперь живут рядом с нами, но согласно своим законам и обычаям. Ты слышал об этих областях?

— Кармайктолл даже показывал их мне на карте. Ты говоришь о резерватах?

— Отчасти. Резерваты — закрытые районы, ибо их флора, фауна или обитатели представляют опасность. Скажем, неуживчивые типы с планеты Ссо'ссу'сса живут именно в резервате и до сих пор режут друг друга. Места обитания прочих существ, более цивилизованных, я бы назвал анклавами.

— Да, я улавливаю разницу, — Блейд задумчиво покачал головой. — И что же дальше?

— Если тебе начинает надоедать покой и всеобщее благополучие, можно отправиться в анклав или резерват. Анклав — это смена обстановки, резерват — еще и опасность. И немалая, поверь мне!

— Ты имеешь в виду Слорам?

— Например, Слорам. Это очень опасный континент, и еще никто не пересек его от моря и до моря!

— Хм-м... — Блейд призадумался, навивая на палец прядь темных волос. — Значит, эти анклавы и резерваты — та самая приправа, которая придает жизни остроту, а вашему раю — завершенность?

Философ резко вскинул руки вверх.

— Ты сказал!.. А я добавлю лишь одно: нет ничего скучнее вечного блаженства.

* * *

Блейд возвращался домой, шагая по дороге, что кольцом охватывала жилища Кармайктолла и его соседей. Она была неширокой, эта дорожка, выложенная фигурными плитками из цветного камня; странник почти автоматически старался наступать на синие восьмиконечные звезды из лазурита, перешагивая желтые яшмовые квадраты. Ему предстояло пройти ярдов триста, от сосновой рощи Сарагги до живой изгороди вокруг усадьбы Майка, до двух пышных розовых кустов, обозначавших вход.

Внезапно сам хозяин окликнул Блейда сверху, а затем и приземлился рядом с ним на дорожку. Он был облачен в свой любимый серый костюм, на сей раз — с голубой отделкой и голубыми кружевами, и, вероятно, прилетел из города. В окрестностях четырех усадеб находилось с полдюжины небольших поселений, и в каждом из них у Майка была куча приятелей, в Чантаре же, городе многолюдном, неофициальной местной столице, их количество исчислялось сотнями. Судя по изысканному костюму и великолепной прическе, Майк летал именно в Чантар. Разумеется, он мог попасть туда мгновенно, шагнув в межпространственные врата, но предпочитал прогулку по свежему воздуху, во время которой, как он выражался, можно было размять крылья и почистить перышки. Сотню миль до города Майк одолевал за полчаса.

Итак, он приземлился рядом с Блейдом, заботливо оправил кружевной воротничок и заявил:

— Светло-коричневое тебе очень к лицу И я рад, что ты выбрал эту красивую блузу.

Сегодня утром Блейд остановился на кремовых брюках с широким поясом и легких туфлях кофейного цвета. Что же касается его рубашки, то она являлась настоящим произведением искусства, бежевая, с треугольным вырезом на груди, обрамленным изящными золотистыми кружевами, с кружевными манжетами и блестящими, тоже золотыми, наплечниками. Подобное великолепие было не совсем в его вкусе, но какое-то предчувствие заставило странника выбрать наряд попышнее. Разумеется, визит к Сарагге не имел к этому никакого отношения, философ не возражал, если его гости вообще обходились без одежды.

— Сегодня намечается какое-то торжество? — с осторожностью поинтересовался Блейд.

— Вполне вероятно, друг мой, вполне вероятно. — Улыбка Майка была одновременно загадочной и лукавой. — По слухам, моя дорогая сестра закончила примерку.

— Примерку чего? — не понял странник.

— Нового тела! Как мне сообщил Лоторм — по секрету, разумеется — она обзавелась потрясающей внешностью.

— А! — Откровенно говоря, Блейд, увлеченный беседой с Кродатом Сараггой, успел об этом позабыть. — Какой же облик она выбрала? Стала ли она блондинкой или брюнеткой? И глаза... Какого цвета у нее глаза?

— В такие детали Лоторм не вдавался. Он только заметил, что эта работа доставила ему истинное наслаждение.

— Хм-м... Я чувствую, что нас ждет большой сюрприз.

— Тебя, сэр Блейд, в первую очередь — тебя! Вспомни, я же предупреждал, что Миклана подсмотрела кое-что в твоих воспоминаниях. Значит, тебе виднее, в каком обличье она предстанет перед нами.

Старательно перешагнув через яшмовую плитку, странник поставил ногу в самый центр лазуритовой звезды. Полуденное солнце сияло в голубых небесах, и дорожка струилась перед ними, словно лента, расшитая ярким блестящим бисером. Таинственным мраком мерцал обсидиан, причудливо переплетались травяные волокна на треугольниках амазонита, родонит будил воспоминания о весеннем рассвете, чароитовые круги казались кустами сирени, сочная зелень малахита радовала глаз. Подняв глаза от этой волшебной картины, Блейд сказал.

— Я был знаком со многими красивыми женщинами, сэр Майк. И любая из них почувствовала бы себя польщенной, если б леди Миклана выбрала ее облик.

— Благодарю, ты очень галантен, — Майк, пряча насмешливую улыбку, склонил голову. — Но Миклана, как мне кажется, искала не самую прекрасную из твоих подруг.

— Вот как? Почему?

— Красота без чувства наполовину мертва. Она высматривала девушку, дорогую твоему сердцу.

— Многие были... — начал Блейд, но его спутник предостерегающе поднял руку.

— Не спеши, мой дорогой друг, не спеши. Часто мы сами не знаем, кто нам воистину дорог, и, обнаружив это, испытываем горечь раскаяния.

— Раскаяния? При чем тут оно?

Кармайктолл хмыкнул и бросил на странника испытующий взгляд; лицо его вдруг стало печальным.

— Ты ведь одинок, сэр Блейд? — Не дождавшись ответа, он утвердительно кивнул. — Да, одинок! В твоей жизни было много женщин, прекрасных очаровательных женщин, любивших тебя... и все же ты одинок! Значит, и та девушка, чей облик приняла Миклана, скрылась в тумане лет. Ты не смог удержать ее — или не захотел, ведь так?

— Да. — Блейд угрюмо склонил голову. Все так и случилось: не смог или не захотел. Теперь ему стало ясно, почему Майк заговорил о раскаянии.

Они остановились у прохода, обрамленного кустами роз. Цветы на них были огромными, с кулак, не красными, не желтыми и не белыми, а необычайного лилового цвета. Эти розы не имели шипов и пахли терпкой свежестью, будто воздух после грозы.

— Прости, если я сделал тебе больно, — произнес Майк, легонько касаясь плеча гостя. — Но я бы хотел предупредить еще об одном, сэр Блейд... — Он помолчал, словно в нерешительности. — Сейчас ты увидишь девушку, которую знал когда-то, давным-давно... Не думай, что это она и есть! Нет, мой дорогой, это Миклана, моя сумасбродная сестрица! Я думаю, она сильно отличается от той твоей знакомой... иначе и быть не может... но она по-своему хороша, поверь мне.

Блейд кивнул, напряженно всматриваясь в обрамленный кустами проход. Он видел ступени, спускавшиеся к озерцу, часть полянки и большие деревья за ней; под одним торчал столик и два пустых кресла. Ни звука, ни движения...

Вдруг по ступенькам метнулось вниз что-то белоснежное, воздушное; раздался звук быстрых легких шагов, потом — голос:

— Наконец-то мои мужчины вернулись домой! Я уже заждалась...

Странник вздрогнул; перед ним стояла Зоэ Коривалл.

Глава 6

Они познакомились в шестьдесят седьмом году, когда Блейд уже вернулся из Гонконга и прочно осел в Англии. Ему шел тридцать второй год; пора было подумывать если не о женитьбе, то о какой-то постоянной связи, о женщине, способной скрасить его одиночество. В остальном все было хорошо; он был доволен своей работой и не нуждался в средствах — полученное после смерти родителей наследство обеспечивало ему полную финансовую независимость. У него имелась неплохая квартирка в Лондоне, в Кенсингтоне, однако временами шумный город начинал действовать ему на нервы, и, поразмыслив, он приобрел небольшой уютный коттедж близ Дорсета, на берегу Ла-Манша. Домик его находился на самой вершине мелового утеса, в сотне футов от песчаного пляжа. Вниз вела узкая и крутая тропинка, переходившая на половине высоты скалы в похожий на балкон карниз. Он был покрыт слоем почвы, нанесенной за столетия ветрами, и зарос густой травой; ближе к скалистой стене жались десятка два кустов боярышника. Вскоре эта естественная веранда стала любимым местом отдыха Блейда — и Зоэ Коривалл.

Он не вел реестра покоренных сердец, но если бы такой список существовал, то Зоэ — в хронологическом порядке, разумеется — стояла бы в нем где-то в конце третьей сотни. Возможно, четвертой или пятой — в Гонконге ему случалось за одну ночь делить постель с тремя-четырьмя женщинами. Но большинство этих связей было мимолетным; он брал подружку на ночь или две, но редко встречался с девушкой дольше недели. Такое постоянство уже означало привязанность, чего Блейд старался не допускать, ибо не имел намерений прочно осесть на Востоке.

Все переменилось, когда он вернулся домой. Человеку тяжело жить с пустотой в душе, и в свои тридцать два Ричард Блейд обладал уже достаточным опытом, чтобы понять, что вакуум, образовавшийся после гибели родителей, рано или поздно должен заполниться. Причем не отеческими заботами Дж. и не напряженной работой; тут могла помочь только женщина. Он ждал ее — неосознанно, почти инстинктивно; и она появилась.

Встреча их произошла на какой-то вечеринке, устроенной молодыми художниками, приятелями Блейда. Присутствие Зоэ на этом сборище объяснялось легко — девушка была начинающим скульптором, очень талантливым, подающим большие надежды. Однако в полубогемном обществе бородатых живописцев и их легкомысленных полуодетых подружек она выглядела как белая ворона, затесавшаяся в стаю галок. Зоэ Коривалл, несомненно, являлась леди — по происхождению, воспитанию и образу жизни. На следующий день Блейд, справившись в картотеке, без труда выяснил, что ее семья относится если не к высшим слоям британской элиты, то, во всяком случае, к вполне респектабельному кругу.

Зоэ напомнила ему Мод Синглер, его первую женщину, первую любовь — однако в более юном и соблазнительном издании. Она была такой же белокожей, изящной, стройной, только с темными волосами и глазами цвета обсидиана. Не красавица, но чрезвычайно привлекательная девушка лет двадцати пяти, неглупая, милая, умеющая себя держать. Впоследствии, при более близком знакомстве, Блейд выяснил, что она обладает твердым характером и весьма высокими нравственными принципами — правда, не устоявшими под натиском его мужского обаяния. Словом, она могла бы стать идеальной спутницей жизни, если б не одно обстоятельство: Зоэ желала, чтобы ее супруг находился при ней. Мужчина, который исчезает неожиданно на дни — или недели — и возвращается с простреленным плечом или свежим шрамом в боку от удара ножа, ее решительно не устраивал.

Их связь длилась уже больше года, когда Блейд начал работать в проекте "Измерение Икс". Безусловно, это сказалось на их отношениях, он был сильно увлечен открывшимися перспективами, тем удивительным и необычайным, что приносили странствия в иных мирах, в реальностях, так похожих и не похожих на родную Землю. Каждая из этих экспедиций обещала новые приключения, новые дороги, чаровала ярким и заманчивым бытием, дарила встречи с друзьями и врагами — и, разумеется, с женщинами. Юная неистовая Талин, альбийская принцесса, нежная и хрупкая Лали Мей, похожая на нефритовую статуэтку, красавица Гралия, бесстрашная амазонка из Меотиды, Аквия, снежная королева из Берглиона... Конечно, Блейд ничего не говорил Зоэ о них, о новых возлюбленных, пребывавших где-то за гранью земной реальности, но она чувствовала, ощущала тем безошибочным женским чутьем, что сердце его разрывается на части. Возможно, она смирилась бы и с его таинственными отлучками, и с оскорбительной неопределенностью собственного положения, но делить любимого мужчину с другими... Нет, это было не для нее!

Наконец наступил разрыв — в те дни, когда Блейд готовился к пятому путешествию, в Тарн. Зоэ ушла, ушла навсегда, покинула его, вырвала из сердца, из памяти... Двенадцать лет прошло с тех пор — срок, равный жизни! Десяти жизням, если вспомнить, где он побывал!

Он ушел в Тарн, затем — в Катраз и Кархайм, наступила осень семьдесят первого, преддверие восьмой экспедиции, в Сарму, когда ему снова довелось увидеться с Зоэ. Она собралась замуж — вероятно, не по любви. Ее избранник, Реджинальд Смит-Эванс, был весьма бесцветной личностью; главным его достоинством являлись отцовская фирма и отцовские капиталы. Тем не менее Зоэ устроила свою судьбу, став, как и положено девушке из добропорядочной семьи, замужней дамой. Вряд ли она была счастлива в браке, хотя, Реджинальд в ней души не чаял и явно находился под каблуком у своей молодой супруги.

Года через три Блейд попытался восстановить отношения. По наведенным справкам, миссис Смит-Эванс была бездетной и большую часть своего времени уделяла работе. Постепенно она становилась известным мастером; в газетах сообщалось о пяти или шести ее персональных выставках, и отзывы критиков выглядели весьма хвалебными. Блейд не посетил ни одной. Он боялся вновь увидеть Зоэ, хотя от этого свидания их жизнь могла решительно перемениться, в конце концов, они оба еще не перешагнули рубеж молодости — ему еще не стукнуло сорока, ей было едва за тридцать.

Наконец он не выдержал и позвонил. Казалось, Зоэ искренне рада; он чувствовал, как дрожит ее голос, когда они уславливались о встрече. Словно растаяли, испарились, исчезли четыре года разлуки! Он вспоминал их последнюю ночь в дорсетском коттедже — не резкие слова, сказанные ею, а аромат нежной кожи и прядь темных волос, что скользила по его щеке... Все еще можно было вернуть! Тепло, нежность и ласковый взгляд темных глаз, снившихся ему ночами...

Да, все еще можно было вернуть, но он не пошел на то свидание. Вместо этого ему пришлось срочно отправляться в Азалту, потом — в Таллах, Иглстаз, Бреггу, Киртан... Он уже не вспоминал о Зоэ, вернее, вспоминал, но так же, как о Мод Синглер и других своих женщинах — с легкой ностальгической грустью о прошедшем и безвозвратном.

Еще раз Блейд испытал острую тоску по ней, когда во время девятнадцатого странствия очутился в Зазеркалье — мире, который почти во всем был подобен Земле. Там тоже на берегах Темзы стоял Лондон — такой же огромный и торжественно-мрачный, как в его родной реальности; он ходил по знакомым улицам, заглядывал в знакомые окна, открывал знакомые двери, встречался со знакомыми людьми, аналогами тех, что остались дома... Среди них была и Зоэ — пока еще Зоэ Коривалл, лет на шесть или семь моложе женщины, носившей в его мире фамилию Смит-Эванс. Но там, в Зазеркалье, был и Ричард Блейд! Его двойник, влюбленный в Зоэ!

И Ричард Блейд, Блейд-странник, ушел. Собственно, он и не мог остаться; та Англия и тот Лондон не являлись его Англией и его Лондоном. И та Зоэ не была девушкой, с которой он когда-то проводил счастливые часы на заросшем боярышником карнизе, нависавшем над узкой полоской пляжа.

Но все возвращается на круги своя, и теперь Зоэ, юная и прекрасная Зоэ Коривалл, вновь стояла перед ним, в белом воздушном платье, так гармонировавшем с ее матовой нежной кожей.

* * *

— Наконец-то мои мужчины вернулись домой! Я уже заждалась...

Зоэ! Зоэ?

Нет, не она... Эта девушка была похожа на Зоэ Коривалл, но в лице ее, прелестном и оживленном, угадывались черточки альбийки Талин и мейдаки Зулькии из Тарна. И она казалась выше, сильнее и крепче! Блейд мог бы поклясться, что леди Миклана, сестра его гостеприимного хозяина, позаимствовала тело у амазонки Гралии, ее плоть была такой же литой, тренированной и гибкой, а ладонь с длинными изящными пальцами словно бы только что покинула рукоять меча.

Справившись с замешательством, он поклонился. Миклана неожиданно шагнула вперед, обняла брата, поцеловала, потом странник ощутил ее губы на своей щеке.

— С возвращением, сестричка, — сказал Майк, покосившись на гостя.

— Ну, как? — девушка отступила на пару шагов, сделала пируэт, подол легкого платья взлетел, обнажив стройные ноги.

— Великолепно! — Блейд улыбнулся. — Но и прежний вариант был неплох, совсем неплох!

— Этим, — ее руки скользнули по щекам, шее и груди, — я обязана тебе, досточтимый сэр! И ты будешь вознагражден!

Ее взгляд красноречивее слов говорил, какой будет эта награда. Блейд снова поклонился.

— От тебя я приму любые дары, но об одном снисхождении прошу уже сейчас.

— Каком же? — она округлила глаза.

— Не называй меня досточтимым сэром!

— О! Я думала, это тебе понравится... Ведь вы с Майком обращаетесь так друг к другу.

— Мы с Майком шутим. На моей родине досточтимый сэр — мужчина в том возрасте, когда интерес к женщинам сходит на нет. Мне будет приятно, если ты станешь называть меня Диком...

Болтая и смеясь, они прошли мимо кустов с лиловыми розами, обогнули пруд и направились к огромному дереву, под которым Блейд и Майк обычно вкушали послеобеденный отдых. Словно по мановению волшебной палочки из воздуха возникло третье кресло, а на столике — бокалы и хрустальный графин с вином. Такого странник еще тут не видел — эта жидкость отливала изумрудным блеском, и в ней вскипали крошечные пузырьки.

Графин приподнялся, вино хлынуло в бокалы, и над лужайкой поплыл тонкий приятный аромат. Миклана захлопала в ладоши.

— Шантайя! Мое любимое!

— Разумеется, — Майк полуобнял ее, усаживая в кресло. — Сегодня ты, как говорят на родине сэра Блейда, царица бала!

Бокалы соприкоснулись, зазвенели. Странник не знал, являлся ли обычай поднимать тосты исконно уренирским, или Кармайктолл подсмотрел его — как и многое другое — в воспоминаниях своего гостя; как бы то ни было, эта традиция пришлась весьма кстати.

Они принялись болтать — о том, о сем, попивая ароматное вино, безотчетно улыбаясь, как люди, встретившиеся после недолгой разлуки. Миклана щебетала, словно птичка, иногда, вскочив, она принималась кружиться по лужайке, перегнувшись в тонкой талии, вытягивая гибкие руки. Теперь Блейд заметил, что волосы у нее чуть отливают рыжинкой, а глаза не темные, как у Зоэ, а глубокого янтарного оттенка, немного иным был и абрис лица, более вытянутого, с мягко очерченными скулами и маленьким решительным подбородком.

После одной из этих демонстраций, когда девушка, закружившись, почти упала в кресло, Майк заметил.

— Тебе надо поберечь такую красоту, сестренка. Ну, хотя бы десять или двадцать лет... Будет жаль, если эта плоть сгинет в каком-нибудь из резерватов.

Миклана легкомысленно повела плечиками.

— А! Все измерено, взвешено и записано в машине Лоторма. Случись что, я снова проскользну к тебе, братец, и через день буду танцевать на этой лужайке.

— И все же, все же... — Майк наморщил лоб. — Мне представляется кощунством, что такое совершенное творение разорвут на части хищные и неразумные существа... лика или эстара...

— Ну, эстара вовсе не такие уж глупые! — возразила девушка. — Они жестокие, кровожадные и очень не любят чужаков, но их нельзя считать примитивными существами. Вот потому-то до сих пор никто и не смог пересечь их земли! — Миклана на миг задумалась, вздохнула, и ее чистый лоб пересекла морщинка. — В последний раз мы добрались до самой середины материка... и тут они нас поймали...

— Мы? Блейд вопросительно приподнял бровь.

— Мы. Я ведь шла не одна... Пятеро мужчин, три женщины... целая команда... Мы шли и прятались, прятались и шли... и так — больше сотни дней.

— Сто дней! — странник был поражен.

— Да. Слорам, их резерват, очень велик... — Миклана на секунду задумалась. — В привычных тебе мерах, шесть тысяч миль с юга на север и почти столько же — с запада на восток.

Блейд кивнул головой, размышляя.

— Как ты сказала... Шли и прятались, прятались и шли... Удивительно!

— Почему?

— Не хватает еще одного слова! Я понимаю, шли и прятались... Но почему не сражались?

Девушка рассмеялась.

— Человеку с ними не справиться. Дик! Даже такому драчуну, как ты! — Она ласково взъерошила ему волосы. — По условиям игры, мы почти ничего не берем с собой... так, одежда, пища и все... И это правильно! Какой был бы смысл в наших походах, если б мы просто перестреляли эстара или обратили их в прах, призвав на помощь Уренов? Это выглядело бы жестоко и несправедливо!

— Но там, внутри резервата, можно использовать местное оружие? — спросил Блейд. — Камень или палку?

— Камень? Хотела бы я полюбоваться на камень, которым можно их остановить! — Миклана повернулась к брату. — Я вижу, ты не показывал Дику эстара?

— Нет, — Майк покачал головой. — Не хотел его пугать на ночь, а днем... днем мне было бы неприятно, если б гость лишился аппетита.

— У меня крепкие нервы, — заметил странник и подмигнул Миклане. — Показывай!

— Ну, если ты настаиваешь...

На лужайке перед ними возникло огромное существо. Голова и лицо человека, борода, буйная грива волос, горящие яростью глаза, толстые губы, оттопыренные выступающими клыками... Широченные плечи, пятипалые мускулистые руки, торс, словно литой из бронзы, кожаный пояс, к которому подвешена тяжелая дубинка... Гладкая блестящая шкура, могучий круп, длинные сильные ноги с копытами... От этого создания веяло чудовищной первобытной мощью, неистовством природной стихии; казалось, его породили бескрайние степи и леса, гранитные утесы и штормовой ветер.

Блейд встал, направился к застывшей фигуре и обошел ее кругом, рассматривая со всех сторон. Кожаный пояс на талии эстара пришелся на уровне плеча странника, а огромная голова торчала где-то вверху, еще в добрых трех футах. Весила эта тварь не меньше полутонны.

— Как, впечатляет? Это работа Саны... полное сходство с оригиналом и масштаб один к одному, — Майк ухмыльнулся. — Если не ошибаюсь, в вашем фольклоре, сэр Блейд, есть что-то похожее?

— Да. Один из древних народов моей планеты придумал таких существ... или почти таких... Сказочные монстры, люди-кони... У нас они называются кентаврами.

— Здесь это не сказки, а суровая реальность. — Майк прищелкнул пальцами, и эстара, застывший в полубеге-полупрыжке, начал медленно поворачиваться, словно стоял на круге карусели. — Очень сильные и быстрые существа, обитающие при пониженной силе тяжести... очень неприветливые, приверженцы весьма кровожадных культов... абсолютно неконтактны, хотя владеют примитивной речью, пользуются огнем и оружием... живут около тридцати лет, быстро взрослеют... млекопитающие, подобно человеку...

Блейд взмахнул рукой, прервав эту лекцию.

— Чем же они занимаются в этом своем Слораме?

— Чем? — Майк посмотрел на сестру. — Едят незадачливых путников, я полагаю.

Миклана сердито фыркнула.

— Вовсе нет! То есть, конечно, да... — она сбавила тон. — Но путники им попадаются не каждый день, так что основное занятие эстара — охота. Они степные охотники, Дик. И бегают, как сказал Майк, очень быстро. Слорам — это сплошные степи, и если эстара заметят тебя, то от погони не уйдешь... — Девушка помолчала. — Вот почему мы шли и прятались, прятались и шли... С этими чудищами не посражаешься.

— Разве? — странник отступил на несколько шагов и уставился в дикое и грозное лицо кентавра. — Согласен, этот парень выглядит устрашающе... Клыки, мышцы, копыта и дубинка впридачу... Сила и скорость! Главное — скорость! — Он покачал головой. — И все же я бы потягался с ним, будь у меня четыре ноги...

Кармайктолл расхохотался, но очаровательное личико Микланы осталось серьезным. Девушка медленно перевела взгляд с Блейда на могучую фигуру эстара, потом ее глаза вновь обратились к страннику.

— Значит, Дик, ты готов потягаться с ним, если получишь четыре ноги? — заметила она. — Что ж, по-моему, это отличная идея!

* * *

— Интересная задачка, — сказал Лоторм, прикрывая глаза. Он откинулся на спинку кресла, машинально оправил воротник своей серебристой блузы и повторил: — Интересная задачка! Хотя в техническом отношении я не вижу в ней ничего сложного.

— Меня больше волнуют моральные аспекты проблемы, — Сана изящным жестом смахнула со лба прядь волос. — Можно ли считать, что Слорам действительно преодолен кем-то из наших, если путник принял обличье обитателя Слорама? Мне это представляется неспортивным!

Миклана вспыхнула.

— Но я-то отправлюсь туда в своем собственном теле!

— Однако к твоим услугам всегда будут четыре ноги, пара крепких рук и дубинка, моя дорогая!

Они принялись было спорить, но тут Кродат Сарагга простер над столом длинную руку и прервал женщин:

— Я полагаю, спортивные дела здесь не при чем. Вернее, они нас не касаются. Пусть приятели и приятельницы нашей милой Микланы решают, засчитать ли ей победу над Слорамом или нет. Нам же будет доставлена любопытнейшая информация, причем из первых рук, — он сделал паузу, обвел многозначительным взглядом собеседников и продолжил. — Вспомните, что мы знаем об эстара, живущих рядом с нами уже тысячи лет? По сути дела, ничего!

— Ну, по-моему, ты несколько утрируешь, Крод, — пробасил великан Ройни. — Мы знаем, как они живут и чем занимаются, мы в деталях представляем их физиологию, мы...

— Это первичная информация, неполная, отрывочная и малоинтересная, — философ небрежно помахал рукой. — Да, нам известно, что эстара живут в пещерах, что отрыты в склонах холмов, либо в хижинах и шалашах из шкур; что эстара охотятся на степных зверей, таких же страшных и диких, как они сами; что в Слораме существует множество враждующих друг с другом племен; что наши четырехногие поклоняются демонам, весьма кровожадным и падким до плоти путешественников с других континентов. Ну и что? — Взгляд Сарагги скользнул по раскрасневшимся лицам женщин, миновал Майка, Блейда и Лоторма и уперся в Ройни ок'Дорана. — Ну и что, я вас спрашиваю? Какой смысл в этих сведениях? Нас-то должно интересовать совсем другое!

— А именно? — Ройни, оперевшись локтями о стол, утвердил подбородок на могучих кулаках. — Что бы ты хотел знать, Крод?

— Ну, например, почему эстара так агрессивны... почему они не желают вступать в контакт с нами — разве что в гастрономическом аспекте... почему они, несмотря на несомненные признаки разума, остановились в развитии... И, наконец, их религия! — Сарагга, словно призывая к вниманию, потряс сжатым кулаком. — Их религия, друзья мои! Это загадка! Насколько мне известно, в ней начисто отсутствует понятие добра!

Наступило молчание. Казалось, все собравшиеся за круглым столом, накрытым посреди поляны фей, очаровательного творения Саны, раздумывают над вопросами Сарагги. Блейд давно уже заметил, что пятеро исследователей предпочитают собираться именно здесь, среди затейливых фонтанов и плеска водяных струй, а не в сосновой роще философа и не в жилище Майка. О крепости Ройни, заваленной каменными глыбами, и белом цилиндре Лоторма и речи быть не могло, эти места хорошо подходили для работы, но не для дружеских встреч. Сегодня же они собрались именно на такую встречу, вернее говоря, на пир в честь возвращения Микланы. Впрочем, вино и обильное угощение не помешало коснуться и деловых вопросов — предстоящей экспедиции в Слорам.

То, что ему предстоит очутиться там в облике кентавра, Блейда отнюдь не смущало, после чудесного явления Микланы он испытывал полное доверие к уренирской науке вообще и к мастерству инженера Лоторма в частности. Если уж ему удалось создать такое обольстительное вместилище для сознания и души сестрицы Майка, то не подлежало сомнению, что кентавра он слепит на славу! К тому же тело, данное страннику от природы, никуда не пропадет, не исчезнет; оно будет дожидаться хозяина в лаборатории Лоторма, как сброшенная на время одежда.

Глубоко вздохнув, Блейд поднял глаза вверх, к высокому куполу, на котором уже начали загораться звезды. Он испытывал глубокое умиротворение; вид звездного неба, плеск фонтанов и аромат цветов сулили покой, томные взгляды Микланы обещали еще одну бурную ночь, столь же приятную, как и две предыдущих, а впереди его ожидало приключение. В очередной раз странник поразился мудрости уренирцев, которым удалось сочетать в своем мире все, о чем только мечталось человеку: покой и риск, благоденствие и опасность, любовь, странствия, приятные труды и долгую жизнь, заключительным аккордом коей становилось слияние с божеством. Да, это был истинный рай!

Затянувшееся молчание нарушил Кармайктолл.

— Наш друг Сарагга со свойственной ему мудростью заглянул в корень проблемы, — заметил он. — Действительно, мы не имеем ответов на перечисленные им вопросы. Мы могли бы попросить одного из Уренов провести ментаскопирование эстара, но мне представляется, что это был бы слишком легкий способ решения проблемы. Разумеется, мысленное слияние с четырехногими может дать ценную информацию, но взгляд со стороны и наблюдения, сделанные сэром Блейдом, не менее важны и интересны. Мне кажется...

— Не забудь, что я тоже умею наблюдать! — напомнила Миклана.

— Конечно, конечно, моя радость! — Майк усмехнулся. — Я только хотел подчеркнуть, что наш гость — очень опытный наблюдатель. Не всякий из твоих друзей может похвастать тем, что ознакомился с десятком резерватов, а сэр Блейд побывал в двадцати пяти мирах! Он великий странник, и я без боязни передаю тебя под защиту его могучих рук...

— И ног, — подсказала Сана.

Очаровательная подруга Блейда внезапно хлопнула себя ладошкой по лбу.

— Руки, ноги — это все прекрасно, — заявила она, — но есть кое-что столь же существенное.

Девушка звонко прищелкнула пальцами, и ближайший фонтан закрыла массивная фигура эстара — то самое изображение, которое Майк уже демонстрировал Блейду. Как и в первый раз, видение медленно вращалось на незримой подставке, позволяя рассмотреть то мощный круп, то не менее могучую грудь, выпуклые бока и гриву всклокоченных волос. Миклана с пристальным вниманием вглядывалась в четырехногое существо. Наконец она сморщила носик и покачала головой.

— Нет, так дело не пойдет! Это никуда не годится!

— Что, детка! — Майк повернулся к сестре. — Что тебя не устраивает? Масть? Или клыки? Но мы же договорились, что у сэра Блейда будут самые обычные зубы...

— При чем тут масть и зубы? — Миклана пожала плечиками. — Я говорю о... о... — она выразительно покосилась на брюхо кентавра, на заднюю его часть, полускрытую массивными ляжками.

С полминуты собравшиеся за столом обменивались недоуменными взглядами; первой сообразила Сана. Хихикнув, она поднялась, обошла вокруг изображения кентавра, заглядывая ему под брюхо, потом метнула насмешливый взгляд на подружку Блейда.

— Ну, милая моя, нельзя же иметь все сразу! Либо польза, либо удовольствие!

— А почему бы и не то, и не другое? — глаза Микланы с надеждой обратились к Лоторму.

Тот, в свою очередь, поднялся и осмотрел половые органы кентавра. Они отличались не только чудовищной величиной, но и крайне неудобным расположением — с точки зрения гомо сапиенс, разумеется. Покачивая головой, инженер что-то пробормотал под нос; вид у него был весьма неуверенный.

Вернувшись на место, он еще раз смерил эстара долгим пристальным взглядом и сказал:

— Работа усложняется. Это уже не просто интересная задачка, а целая проблема! И я отнюдь не уверен, что у нее есть решение.

Миклана, словно ласковая кошечка, приникла к его плечу.

Ну, Лоторм... Такой кудесник, как ты...

— Ах, моя дорогая, я все же не в силах творить чудеса! Видишь ли, в живом организме все взаимосвязано, и в частности — функции и местоположение органов. У эстара в человеческом торсе находятся первое сердце и легочный мешок, мощнейший агрегат, вчетверо больше наших легких, способный насытить кислородом все его огромное тело. Что касается второго, вспомогательного сердца, желудка и прочего — в том числе, и того, что тебя интересует это добро расположено в теле коня. Все четко, все функционально, все создано и выверено природой и отлично работает... Но попробуй поменять местами сердце с печенью! Ты получишь конструкцию, которая может жить только на лабораторном столе, но никак не мчаться по степи с умопомрачительной скоростью! Это будет мертворожденный ублюдок, а не самодостаточное существо!

— Истинный мастер не только копирует природу, но и исправляет ее! — с пафосом заявила Миклана. — А ты, Лоторм, настоящий мастер!

— Но, девочка моя, ты требуешь невозможного! — биоинженер казался смущенным. — Я не представляю, как...

— Подожди, Торм, — Майк быстрым жестом коснулся его руки. — Наш гость, он вежливо склонил голову в сторону Блейда, — рассказывал мне, что на его родине знакомы с эстара. Разумеется, в реальности там не было подобных существ; их измыслила фантазия древних. Так вот, эти создания, эти кентавры... — Майк помедлил, будто бы подыскивая слова, — они были способны любить обыкновенных женщин? И как им это удавалось?

Блейд кивнул, припомнив свалку, устроенную кентаврами и лапифами на свадьбе Пирифоя с Гипподамией. Кажется, там люди-кони хотели похитить женщин? А зачем им женщины, если они не знали, как с ними обращаться? Несомненно, в греческой мифологии этот вопрос был разрешен.

— Если мне не изменяет память, — произнес странник, — наши земные кентавры были оборудованы всем, чем полагается, и их репродуктивные органы находились там же, где у нас с вами.

— У нас с вами они находятся между ног, — с некоторым раздражением напомнил Лоторм.

— Ну, в данном случае мы имеем целых две пары, — возразил Блейд. — И совсем не обязательно использовать задние.

— Ты так думаешь? — Лоторм с иронией воззрился на него. — Вспомни о почках и мочевом пузыре! У эстара, как и у нас, они расположены за желудком, а не перед ним! Или ты хочешь, чтобы я устроил трубопровод для перегонки жидких отходов вдоль всего лошадиного туловища, от задних ног к передним? Для этого нужен насос, что-то вроде третьего сердца... Хотя, если разделить мочеиспускательную и половую функции... — он погрузился в напряженные раздумья.

— Так или иначе, вопрос должен быть решен, — безапелляционно заявила Миклана, — И я хочу, чтобы мой эстара, — она ласково взъерошила волосы Блейда, — был самым сильным, самым быстрым и могучим во всем Слораме! И еще я хочу...

— Ах, моя дорогая, только не требуй, чтобы я снабдил его еще и крыльями! — несчастный Лоторм сморщился, как от зубной боли.

— Крыльями... крыльями... хм-м... — протянула девушка. — Нет, крыльев не надо... они нам будут только мешать... А вот третье сердце — это неплохо! Совсем неплохо!

— Но куда же я его помещу?! — инженер, кажется, начал паниковать.

— Как куда? — Миклана подняла тонкие брови. — Если ты надлежащим образом используешь пространство между передними ногами, то в районе задних как раз освободится место!

Издав стон, Лоторм закрыл глаза и обмяк в кресле. Ройни, с озабоченным лицом плеснув в чашу изумрудного шантайя, поднес к самому носу инженера; тот машинально выпил.

— Знаешь, детка, — произнес Майк, поворачиваясь к сестре, — я бы советовал тебе чуть снизить требования. Иначе у Торма начнется нервный припадок.

— Ну, хорошо, хорошо... — девушка улыбнулась и потрепала Лоторма по плечу. — Прости, Торм, что-то я сегодня раскапризничалась...

— Твой день, Миклана, твой праздник, — слабо пробормотал инженер.

— А! Значит, мы договорились насчет трех сердец? И всего остального?

Лоторм слабо кивнул.

* * *

Огромное мощное тело медленно поворачивалось в воздухе, оставаясь в фокусе полусферического экрана. От него тянулись невесомые прозрачные лучи света — словно нити волшебной пряжи, из которой было соткано изображение эстара. На протяжении нескольких часов Ричард Блейд наблюдал, как формируется скелет его будущего носителя, как меж изогнутых прочных ребер возникают органы, как они меняются местами, как белый костяк облекается мышцами и кожей. Теперь перед ним парил гигантский вороной жеребец, титанический конь, над которым возвышался торс человека — его собственное тело, будто бы срезанное на уровне ягодиц.

Глядеть на это было страшно, и в то же время небывалое зрелище словно заколдовало странника. Он знал, что где-то внизу, в подземной камере цилиндрической башни Лоторма, непостижимый плазменный мозг просчитывал каждую деталь, каждую мелочь творимого организма. Там оценивалась его жизнеспособность, его сила, его гибкость и быстрота; там рассчитывалась прочность костей, мощь мышц и легких, скорость нервных реакций, пигментация кожи, цвет глаз... Все, все — до последнего волоска! Ибо это существо, несмотря на внешнее сходство, не являлось эстара; это была некая новая конструкция, в которую воплощались сумбурные фантазии Микланы.

Судя по виду Лоторма, дела шли на лад. Биоинженеру удалось разместить три сердца и все прочее, на чем настаивала подружка Блейда, в нужных местах; теперь он, наблюдая, как плазменный компьютер шлифует последние штрихи, иногда подавал ему короткую команду. Черты лица уже приобрели полное сходство с заказчиком — если не считать того, что глаза казались мертвыми, заставшими и бессмысленными. Сейчас дорабатывались ноги — с могучими бабками, вдвое толще, чем у земных лошадей, и огромными твердыми копытами, каждое — с ладонь Блейда.

— Ну, как? — Лоторм повернулся к нему.

— Впечатляет... Я все еще не могу поверить, что через день окажусь в этом... в этом... — странник не находил слов.

— Окажешься, — успокоил его инженер. — Именно в этом! Откровенно говоря, я даже немного завидую тебе. Ты совершишь увлекательное путешествие с прелестной девушкой!

— Но что мешает тебе самому... — начал Блейд, но Лоторм усмехнулся и махнул рукой.

— Нет. — Он на миг отвел глаза от экрана и задумчиво посмотрел на Блейда. — Помнишь, ты как-то заметил, что тебя поражает разнообразие наших жилищ и городов? Города в пещерах, города на скалах, надводные и подводные, маленькие, с домами из дерева и камня, и огромные, с башнями, шпилями, пирамидами... Так вот, в этом заключается частица нашей древней мудрости, Блейд. Мир должен быть разнообразным! Ибо разнообразие дарит радость жизни. Это — закон; и проистекает он из различий между людьми.

— Различий? — странник нахмурился, пытаясь уловить мысль. — Я не заметил каких-либо различий в вашем обществе. У всех равные права и...

— Я говорю не о правах, не о сословиях, которых у нас не существует. Люди разные сами по себе. Одному отпущено больше ума, другому — чувства, третьему — телесной или духовной красоты, четвертому — непоседливости, тяга к опасному и неизведанному... Кроме того, — Лоторм улыбнулся, — есть женщины и мужчины, дети и подростки, люди совсем молодые и умудренные жизнью... Они все разные, Блейд, и всем им нужно что-то свое, особенное! Понимаешь? Ты — искатель приключений, и у тебя хватит силы и мужества, чтобы одушевить эту боевую машину, — он кивнул на медленно вращавшееся в воздухе тело. — Я же — конструктор, инженер и изрядный домосед, по правде говоря... Конечно, я бы смог натянуть на себя эту плоть, но от этого я не стану подобен эстара, я не сумею перебить палицей хребет врагу, умчаться от погони, выскочить с диким воплем из засады...

— Ты в этом уверен? — спросил Блейд.

— Абсолютно! Твой дух и мой — разные, отличные. Это не значит, что один из нас лучше другого, ибо не существует шкалы, в которой можно было бы сравнить смелость и ум, чувство юмора и способность к глубоким переживаниям, верность долгу и любовь к знаниям... Мы просто разные, Блейд, — и, если вдуматься, это прекрасно!

— Это ваша уренирская мудрость?

— Ее часть, крохотная частичка, друг мой.

Странник склонил голову, размышляя над сказанным, и вдруг удивительное ощущение охватило его, он понял, что может увезти из Уренира на Землю, какое знание будет позволено ему забрать с собой. Наконец-то он сумел сформулировать вопрос — тот главный вопрос, который пытались разрешить в его родном мире с тех самых пор, как человек осознал себя мыслящим существом, живым, чувствующим, страдающим... Возможно, его стоило бы задать философу Кродату Сарагге, но Блейду почему-то казалось, что любой обитатель Большой Сферы даст ему ответ.

— Скажи, — он шагнул к Лоторму, коснулся рукава его серебристой блузы, — в чем вы видите назначение и смысл жизни? Не божественного существования Уренов, не жизни вообще, а обычной, человеческой?

— Это же так просто, Блейд, — инженер усмехнулся. — Счастье как результат удовлетворения всех желаний, вот и все. Иного смысла у человеческой жизни не было и нет.

— Всех желаний? Абсолютно всех?

— Разумеется.

— Но если эти желания разрушительны и гнусны?

Лоторм высоко поднял брови

— Если желания человека разрушительны и гнусны, друг мой, то это не человек. Просто полуразумное животное. Вот такое.

И он протянул руку к огромному телу кентавра.

Глава 7

— Совещание закончено! Все свободны!

Отодвинув кресло, Дж. поднялся. Чуть ссутулившись и повернув голову, он наблюдал, как начальники подразделений покидают его кабинет.

Уже не его! И кресло, о спинку которого он машинально оперся рукой, не было тем самим, с резной ореховой спинкой, в котором он отсидел тридцать лет. И стол, обширный стол, с целой батареей телефонов, с сейфом, вделанным в одну из массивных тумб, с ящиком для трубок и табака и с другими ящиками, полными секретных, особо секретных и сверхсекретных документов, уже принадлежал не ему.

Лицо бывшего шефа отдела МИ6А, сухое, с кожей, покрытой старческими пигментными пятнами, было, однако, спокойным. Он посадил в свое кресло того, кого хотел в нем видеть, и это являлось закономерным итогом и всей его долгой службы, и последних пятнадцати лет, отданных проекту "Измерение Икс". Сколько раз он его проклинал, сколько нервов потратил на бесконечные споры с покойным Лейтоном! Разумеется, о дорогих усопших ничего, кроме хорошего, но... Но его светлость быт временами крутоват, весьма крутоват! И безбожно эксплуатировал Дика!

Но теперь с этим покончено, почти покончено. Месяц-другой, еще одна последняя экспедиция, и Ричард уже не формально, как сегодня, а фактически примет власть. Конечно, кресло шефа МИ6А не самое уютное на свете, но если вспомнить о местах, где он побывал, то этот кабинет покажется раем! Наконец-то Дик будет в безопасности... в относительной безопасности, за толстыми стенами старинного особняка, в огромном городе, в Англии, на Земле...

Блейд деликатно кашлянул, прервав размышления старика.

— Официальная часть закончена, сэр, и мне бы хотелось, чтобы вы заняли свое обычное место, — он похлопал ладонью по кожаной обивке кресла с прямой ореховой спинкой.

— Как скажешь. Дик. Теперь ты тут хозяин.

Тем не менее Дж. обошел вокруг стола и опустился на свое привычное место. Его преемник, покопавшись в баре, извлек бутылку коньяка и две рюмки.

— Выпьем, мой мальчик, — Дж. поднял рюмку с янтарным напитком, рассматривая ее на свет. — Выпьем за то, чтобы ты просидел на этом месте не меньше меня.

Странник кивнул и выплеснул коньяк в рот, изо всех сил стараясь не показать, как ужасает его подобная перспектива. Он уже чувствовал, как прирастает к этому проклятому креслу, к этим телефонам и столу, основательная массивность которого словно символизировала новый пост, свалившийся Блейду на шею. Только что состоялось его официальное представление в качестве начальника спецотдела МИ6А — событие, ни для кого не являвшееся тайной, — и он ощущал вполне понятную грусть. Заканчивалась молодость, наступала зрелость, синоним старости...

Собственно, подумал он, молодость закончилась уже давно, когда за плечами остался сорокалетний рубеж. Да и в тридцать пять или тридцать восемь нельзя считать человека особенно молодым... Тем не менее он был молод, ибо отсчитывал свой возраст не прожитыми годами, а странствиями; и пока его одиссеи не подошли к концу, пока он мог держать в руках боевой топор или винтовку, молодость оставалась с ним. Но теперь она подходила к концу; еще одна экспедиция, и генерал Ричард Блейд, начальник, окончательно сменит полковника Ричарда Блейда, агента и странника.

— У тебя грустное лицо, Дик, — произнес Дж. — О чем ты думаешь?

— 06 осени, сэр, о хмурой осени...

Старый разведчик улыбнулся.

— Ну, Ричард, что же тогда говорить мне? — Он посмотрел на свои руки с узловатыми старческими венами, провел ладонью по пергаментной коже подбородка. — Ты думай об осени, думай, в этом нет ничего плохого, и такие мысли в определенном возрасте приходят ко всем... Но думай об осени золотой, щедрой! Не сезоне увядания, а времени сбора плодов! Эта твоя изобильная осень продлится долго, достаточно долго... и в конце ее придет смирение с тем, что после осени наступает зима. — Дж. помолчал и снова усмехнулся. — Поверь мне, все так и будет. Я сам это пережил.

Кивнув, Блейд повернулся к окну. Темнело; декабрьский ветер кружил в воздухе снежинки, гонял по мостовым бурые листья, завывал в водосточных трубах, метался в вышине, старательно задергивая небеса пеленой туч. Очертания зданий на другой стороне улицы расплывались, тонули в полумраке, постепенно превращаясь в неясную зубчатую стену, лишь кое-где прорезанную яркими прямоугольниками окон — то золотисто-желтых, то белосиневатых. Машины скользили по мостовой словно призраки с огненными глазами, все одинаково серые в сгущавшихся сумерках — огромные жуки, торопливо снующие взад и вперед среди лабиринта каменных стен.

— Мрачная картина, не так ли? — заметил Дж., проследив взгляд Блейда. — Декабрь — не лучшее время в Лондоне, но это еще не твой декабрь, Дик... И я надеюсь, что там, куда ты попадешь, будет лето или хотя бы золотая осень. — Он сделал паузу, затем поднялся и, шаркая ногами, подошел к окну. — Нет, пусть там будет лето... и пусть оно никогда не кончается... Доброго пути, мой мальчик!

* * *

— Доброго пути, сэр Блейд! Доброго пути, сестренка! — Майк поднял руку в прощальном жесте. За его спиной сияли врата, на этот раз — очень внушительных размеров, три на три ярда; в меньшие Блейд не сумел бы пролезть.

Он тоже помахал рукой, потом резко отвернулся, переходя с шага на мерную иноходь. Миклана, ухватившись за широкий пояс, прижималась к его спине, и Блейд сквозь тонкую ткань комбинезона чувствовал ее острые напряженные груди. Сейчас ему казалось, что Большая Сфера Уренира, и без того бескрайняя, словно раздвинулась, стала еще больше и просторнее, еще шире, еще ярче. Иного и быть не могло; ведь существо, созданное неподражаемым искусством Лоторма, было на добрый ярд выше прежнего Ричарда Блейда.

Перед ним простиралась степь, пересеченная вдали, на севере, какой-то багровой полоской. Он чувствовал необычайную легкость, кипучую силу, странное напряжение в мышцах — словно лошадиная часть его тела повелевала совершить нечто естественное, привычное и совершенно необходимое. Минуту-другую он прислушивался к своим ощущениям — как певец, который ловит нужную ноту и такт, чтобы слить свой голос с мощным звучанием оркестра. Здесь оркестром была сама степь; травы выводили партию скрипок и виолончелей, ветер дул в медные трубы, ручьи и речки откликались аккордами фортепиано, а два ярких солнца, повисших в небе, выглядели точно тарелки, грохочущий звук которых должен был вот-вот раскатиться над огромной оркестровой ямой. Да, Слорам, страна кентавров, встречала пришельца музыкой, но сам он чувствовал, что фальшивит, что-то делает не так.

Внезапно Блейд догадался. Его движения! Они были совсем не такими, как требовала мелодия степи! Слишком медленными, слишком осторожными, словно он еще находился в благодатной и цивилизованной Синтоле, а не на краю необозримой степи!

Надо бежать! Мчаться! Нестись сломя голову! Так повелевал ритм стремительной симфонии трав, вод, ветра и небесных светил!

— Держись! — крикнул он девушке, переходя с ровной иноходи на бег. Миклана испуганно ойкнула за его спиной.

Степь словно ринулась им навстречу.

Мягко грохотали копыта, три могучих сердца бились в унисон, кровь стремительными толчками омывала каждую мышцу, каждую клеточку, прохладный воздух вливался в легкие, встречный бриз сушил испарину, зеленые стебли трав ласкали колени, гибкое женское тело прижималось к спине... Он мчался, как ураган, подгоняемый ветром и сам подобный ветру; сказочное существо, прекрасное, мощное, необоримое и стремительное. Он стелился над изумрудным ковром, разбрызгивал копытами хрустальные воды ручьев, взметал вверх песок и гальку на их берегах, черной молнией проскакивал по склонам пологих холмов; распластав хвост, вытянув вперед руки, гигантскими прыжками проносился над оврагами. Музыка степи все гремела и гремела у него в ушах, и теперь он был включен в этот огромный и звонкий оркестр. Мало того; он был в нем первой скрипкой и главным дирижером, он исполнял рокочущую партию ударных и дул во все трубы сразу; он бил в зеленую шкуру чудовищного барабана, простиравшегося под ногами. Сейчас он не чувствовал себя человеком; он превратился в коня, в существо, созданное для стремительного бега.

И все же он был чем-то большим, чем конь! Более сильным, более подвижным, более умным... Он был... был... эстара! Кентавром, четырехногим разумным скакуном!

Багровая лента впереди быстро приближалась, и Блейд вдруг понял, что всадница изо всех сил колотит его пятками по бокам. Он перешел с бега на шаг, и громовая мелодия степи стихла, позволив звучать слабому голосу человека.

— Ты с ума сошел, Дик! Мне страшно! Я не могла тебя дозваться!

Странник протянул руку назад и похлопал Миклану по коленке.

— Что тебя напугало, детка?

— Ты! Разве ты не слышал, что я кричу? Разве можно так нестись?

— Не только можно, но и нужно. Здесь передвигаются только так. Придется тебе привыкать.

— Но, но...

Он повернул голову, нашел ее горячие губы. Через минуту Миклана начала задыхаться и заколотила кулачком по его наплечнику. Блейд отпустил ее и усмехнулся.

— Забудь на время о Синтоле и Чантарском Взморье, моя красавица. Здесь другая страна, необузданная, дикая... и мы сами — дикари.

— Мы — цивилизованные люди, — с достоинством возразила его подруга.

— В этих краях цивилизованные люди идут на корм эстара... — Блейд огляделся. — Кстати, где же они?

— Тут мы их не увидим. Они не любят побережья и соленой воды, и еще больше не любят натыкаться на стену силового купола. Погляди! — привстав в стременах, Миклана вытянула вперед руку. — Мы проскочили прибрежную равнину, а за ней тянется барьер красной травы... вон та полоса, что встает на севере... Дальше снова будет степь с холмами и рощами, и там-то и живут эстара.

Странник неторопливо приближался к багровым зарослям. Удивительно, но получасовой бег во всю силу и пятнадцать-двадцать миль, оставшихся позади, совсем не утомили его; он с трудом подавлял желание вновь пуститься вскачь. Его груз — Миклана и объемистый тюк, притороченный позади седла, — казался легче перышка; не ощущал он и тяжести своего огромного тела. Впрочем, в Слораме, как и на родной планете эстара, была пониженная гравитация, а на силовом куполе, имитировавшем небо, сияли два солнца; ночью же там следовало ожидать явления великолепных созвездий.

— Далеко ли простираются эти заросли? — спросил Блейд, кивая в сторону багряной полосы.

Миклана призадумалась.

— Мы шли через них несколько дней, — наконец сказала она. — Мне кажется, не меньше десяти... хотя двигались мы быстро.

— Значит, две или три сотни миль. Мы одолеем их за один переход.

— О! Ты думаешь, что тебе удастся бежать с такой скоростью?

— Не сомневаюсь в этом. Лишь бы ты выдержала.

Она повозилась сзади, поудобней устраиваясь в седле.

— Я выдержу. Только учти, среди этих красных трав встречаются хищники... страшные хищники, которых опасаются даже эстара.

— Как же вы с ними справлялись?

— Главное, не попадаться им на глаза.

— А запах?

— У нас бью с собой специальный репеллент... я и на этот раз взяла его.

— Нам он не понадобится, — решительно заявил Блейд. — Мне бы только раздобыть подходящую дубину... Ну, в крайнем случае сгодятся и копыта.

Его копыта и в самом деле были страшным оружием — огромные, с острыми краями, словно четыре молота из ороговевшей плоти. Теперь надо научиться использовать это оружие, подумал странник. Искусство рукопашного боя, которым он владел в совершенстве, будет не слишком полезным в случае стычки; все же карате рассчитано на людей, а не на четвероногих. Однако кое-что могло пригодиться. Например, удары ногами! Разумеется, бить надо в колено противника... но, если он подпрыгнет, то дотянется до живота, ребер и головы... если не запутается в собственных ногах...

Размышляя на эту тему, Блейд приблизился к зарослям красной травы. Она тянулась непрерывной полосой на запад и восток, словно перерезав равнину багровым барьером двенадцатифутовой высоты. Стебли казались толщиной с палец и напоминали молодой бамбук; вероятно, они тоже были полыми. Узкие длинные листья охватывали их, словно кукурузный початок, наверху торчало нечто похожее на метелку. Если эта растительность такая же жесткая, как бамбук, мелькнуло в голове у Блейда, то пробираться сквозь нее будет нелегко.

Впрочем, его опасения не оправдались. Стебли багровой травы были мягкими, но упругими, как резиновый шланг; он свободно проламывался сквозь заросли, и трава почти сразу же вставала за ним, скрывая следы. Отличное место, чтобы затаиться и поиграть в прятки! Правда, видимость тут не превышала пяти ярдов.

— Попробуем двигаться побыстрее? — предложил Блейд.

— Попробуем. Только помни о хищниках, милый! Может быть, я достану этот репеллент?

— Не надо. Дай-ка мне лучше нож.

Покопавшись в седельном вьюке, Миклана протянула ему нож — единственное оружие, которое дозволялось взять с собой. Футовое лезвие напоминало маленький ятаган шириной в три пальца и изогнутый на конце; материал клинка походил на сталь, но Блейд знал, что эта штука — не металлическая. Ройни ок'Доран, вручивший ему этот нож, перерубил им дюймовую полосу железа.

Сунув клинок за пояс, Блейд перешел на бег. Под ногами шуршали высохшие стебли, красная трава расступалась перед ним, мягко оглаживала крутые бока, узкие листья щекотали руки. Его человечий торс был хорошо защищен, ибо и в своем новом полузверином обличье странник носил одежду или что-то вроде доспехов, принятых у эстара. Его плечи прикрывал наплечник из толстой кожи — вернее, ее имитации, непроницаемой даже для стального острия; талию охватывал широкий ремень, доходивший до самых ребер. Впереди этот пояс треугольником спускался вниз, защищая живот и гениталии, и закреплялся на подпруге, державшей седло. Примерно так же выглядел и наряд эстара: наплечник или кожаная кираса да поясной ремень с кожаным потником, прикрывавшим конские бока и спину. Разумеется, то было боевое снаряжение; в мирные дни кентавры носили только пояса с сумками.

— Мы выдерживаем маршрут? — спросил странник, полуобернувшись к спутнице; в этих зарослях он не видел почти ничего.

— Да, Дик, не беспокойся. Под этим силовым куполом все выглядит как на обычной планете. Солнца встают на востоке и заходят на западе, так что по ним легко ориентироваться. Сейчас мы двигаемся прямо на север.

— Следи за направлением, детка, а я буду наблюдать за травой. Как бы оттуда не выскочила какая-нибудь... Ого!

Выхватив нож, Блейд одним ударом перерубил хребет рыжей твари, мотнувшейся ему на грудь. Миклана взвизгнула. Он резко затормозил и повернулся, разглядывая корчившегося в траве хищника. Короткий мех, мощные лапы с трехдюймовыми когтями, клыкастая пасть... Этот зверь отдаленно напоминал тигра, да и размерами был с тигра — причем не с какого-нибудь бенгальского недоноска, а с уссурийского.

Наклонившись, странник сгреб его за шиворот и поднял, держа на вытянутой руке. При нормальном тяготении тварь весила бы фунтов семьсот, но здесь тяжесть была втрое меньше, а сам он обладал впятеро большей силой, чем в прежнем человеческом воплощении. Встряхнув зверюгу, словно нашкодившего котенка, Блейд всмотрелся в тускнеющие оранжевые зрачки. В них не было ни капли разума; лишь клокочущая ярость да что-то похожее на разочарование.

Миклана снова взвизгнула.

— Брось его. Дик! Брось, и бежим! Эти... эти... охотятся стаями!

— Не беспокойся, — он отшвырнул "тигра" в траву, — ни одна стая нас не догонит. — Замерев, странник пару секунд прислушивался к доносившимся со всех сторон шорохам. И в самом деле, похоже, что зверь был не один. — Держись крепче и береги лицо.

Блейд ринулся вперед; Миклана прижалась к нему, обхватив за пояс. Ее комбинезон из прочной ткани и сапожки хорошо защищали от хлещущих стеблей и даже от случайного удара когтистой лапы, но тем не менее в их тандеме девушка была самым уязвимым местом. Если она свалится... или если тигр напрыгнет сзади... Блейду не хотелось даже думать об этом.

Но она не свалилась, а местные тигры, то ли в силу привычки, то ли соблюдая некий неписаный кодекс чести, предпочитали атаковать в лоб. Троица чудищ внезапно заступила дорогу; странник, не сбавляя хода, разбил одному голову копытом, перерезал глотку второму, а третьему просто поддал ногой под брюхо, оставив позади воющий клубок с переломанными ребрами. Больше нападений не было. Эти хищники даже теперь не могли состязаться с ним в скорости, хотя он мог бежать вдвое быстрее.

Мерно втягивая прохладный воздух и старясь не сбить дыхание, Блейд поинтересовался:

— Эти — рыжие — боятся — огня?

— Да. И огня, и запаха дыма. Этот наш репеллент...

— Его — мы — отставим, — выдохнул Блейд. — Надо — обороняться — естественными — средствами.

— Что ты имеешь в виду?

— Нож и костер, — он немного сбавил темп. — Хорошо бы еще и дубину.

Они мчались сквозь багряные заросли до самого вечера, до того сумеречного часа, когда первое солнце, более яркое и золотистое, уже закатилось, а второе, похожее на медный таз, повисло над самыми верхушками травяных стеблей, едва не касаясь пушистых метелок. Тогда Блейд остановился, спустил девушку и сбросил на землю вьюк.

За несколько минут он расчистил своим мачете круглую площадку шириной в пять ярдов, соорудив заодно ложе из травы. Тем временем Миклана, путешественница искушенная и опытная, собирала сухой тростник. Когда второе солнце опустилось и на небесах зажглись яркие звезды, посреди расчищенной полянки уже пылал костер, а на продолговатом блюде, извлеченном из вьюка, дымилось мясо. Эти бифштексы не надо было ни жарить, ни разогревать; крохотные коричневые пилюльки, которые выбрасывал контейнер размером с зажигалку, соприкоснувшись с воздухом, почти мгновенно превращались в ароматное блюдо. Прозрачный шарик из другого контейнера, опущенный во флягу, наполнил ее водой, а зеленоватая маленькая лепешка одарила их кувшином шантайи, любимым вином Микланы. Блейд, наблюдая за этими метаморфозами, только качал головой.

— Сними с меня седло, — сказал он наконец, и Миклана, оторвавшись от приготовления ужина, расстегнула широкую пряжку у него под брюхом. Сбросив попону и седло, Блейд снял наплечник и со вздохом облегчения опустился на травяную подстилку у костра. Впрочем, он совсем не утомился; стремительный бег лишь снял напряжение в мышцах, оставив чувство тепла и легкого зуда. Невероятно! Его новое тело, по-видимому, обладало неисчерпаемым запасом сил! Они оставили за спиной полторы сотни миль, но этот могучий механизм из плоти и несокрушимых костей, творение искусника Лоторма, не нуждался в отдыхе. Правда, хотелось есть — и не только есть.

Наблюдая за гибкой фигуркой Микланы, суетившейся у огня, Блейд почувствовал знакомое возбуждение. Еще не время, напомнил он себе и спросил:

— Эти таблетки, из которых ты готовишь еду, — зачем они? Мне помнится, что Майк извлекал угощение прямо из воздуха.

Миклана повернулась, подняла блюдо с дымящимся мясом и присела рядом с ним.

— Поешь, милый. Мы с тобой в походе, в опасной экспедиции, и тут все должно быть по-настоящему. Все, кроме одного.

Блейд наколол на сухой стебель кусок посочнее.

— Что ты имеешь в виду?

— Уренов, Дик, наших хранителей-Уренов. То, что ты видел — кувшины, парящие над столом, кресла, возникающие из воздуха, полеты в небесах — все это Урены. Правда, многое мы можем делать и сами... Мне не нужна помощь Урена, чтобы вступить с тобой в мысленный контакт... — она шаловливо улыбнулась, и Блейд вдруг ощутил привычную щекотку под черепом.

— А телепортация? — спросил он.

— Это дело Уренов. Понимаешь, они странствуют где-то там, среди звезд и галактик, — девушка неопределенно повела рукой, — но постоянно поддерживают контакт с нами. Для них это небольшая проблема... их ментальные и энергетические ресурсы столь огромны, что трудно даже вообразить.

— Хм-м... — прожевав кусок мяса, Блейд потянулся к кувшину с вином. — А твой Урен, девочка?.. Кто он? Или об этом не принято говорить?

— Нет, почему же... Мой Урен — и тот, кто хранит Майка, а также родителей, отца и мать, — наш далекий предок... — она на мгновение задумалась. — Если хочешь, наш дед! Он, вероятно, присматривает за сотнями или тысячами своих потомков... я никогда не интересовалась их количеством.

— И ты... ты можешь с ним говорить?

— Говорить? Нет, в привычном смысле — нет. Никто, оставаясь человеком, не может напрямую общаться с Уреном... это все равно, что беседовать с одаренной разумом звездой. Но я чувствую нашу связь... чувствую постоянно его присутствие... тут... — она коснулась лба.

— Он — направляет? Подсказывает?

— Нет. Кто может направлять человека, кроме его желаний и свободной воли? Предок хранит и выполняет мелкие желания. Ну, например, если ты решишь слетать в город или переместиться с помощью врат куда-нибудь подальше... Но серьезные проблемы ты должен решать сам.

— Какие, например?

— Ну, вроде тех, над которыми бился Лоторм, создавая твое тело... Или, скажем, кого мне избрать отцом своего ребенка... — она подвинулась поближе к Блейду, и он обнял девушку за плечи. — Урен — это Урен, милый, а человек — это человек. Мы — разные, хотя в них много от нас, а в нас есть частичка их разума...

Они замолчали, прижавшись друг к другу и глядя на рыжие языки огня. Темные заросли вокруг были тихи и молчаливы, а искусственное небо с яркими звездами казалось столь же бездонным и беспредельным, как и те просторы космоса, где величественно плыли сгустки непостижимых плазменных разумов, ведя нескончаемый диалог со Вселенной и не забывая о своих потомках, обитавших на внутренней поверхности Большой Сферы. Да, она была большой, гигантской, в тысячи или миллионы раз больше Земли, но с точки зрения Уренов не существовало особой разницы между Землей и Урениром. Оба они являлись крохотными небесными телами, ничтожными пылинками перед громадой Мироздания, перед просторами, доступными звездным странникам, перед бесконечностью... И все же Урены не забывали! В отличие от богов, измышления дикарской фантазии, они хранили каждого из своих потомков, пока тем не приходила пора самим вступить в великое сообщество хранителей.

— Ты сказала, что в нашем походе все должно быть по-настоящему, — медленно произнес Блейд. — Все, кроме одного...

— Да. Мы не должны прибегать к помощи Урена ради пропитания или для того, чтобы скрыться в пространственных вратах, когда на хвосте окажется погоня... Понимаешь? Иначе все будет бессмысленным, и наше путешествие превратится в фарс. Только если нас поймают... вернее, убьют... тогда предок переправит наши разумы в безопасное место, оставив на растерзание тела.

— И где же мы окажемся?

Миклана пожала плечиками.

— Ну, ты — в своем собственном теле, а я — в голове у Майка. Только я там не засижусь. Мне нравится этот облик!

Внезапно она поднялась, опираясь левой рукой о плечо Блейда, и поднесла правую к горлу. Что-то звонко щелкнуло, и комбинезон, словно по волшебству, упал к ее ногам. Переступив через него, девушка опустилась на колени, и ее напряженные соски скользнули по груди странника.

— Милый, — сказала она, — тебе еще не надоел этот пояс? Может, снимем его?

* * *

Ночью никто не тревожил путников. Блейд заметил, что спит словно бы урывками; каждые десять-пятнадцать минут веки его непроизвольно приподнимались, он оглядывал темное кольцо зарослей, подбрасывал охапку сухих стеблей в едва тлевший костерок, прислушивался и снова засыпал. Вероятно, таков был естественный ритм, которому подчинялось его тело, ибо утром у него не возникло никаких проблем из-за этих постоянно сменявшихся периодов дремоты и бодрствования. Наоборот, он чувствовал себя свежим и хорошо выспавшимся.

Позавтракав, они отправились дальше и через пару часов выехали из багряных травяных джунглей к реке, на равнину, покрытую невысокой травой, ярко-зеленой и свежей, словно весенние газоны перед коттеджами Дорсета. Вдали паслись табунки каких-то травоядных животных, рогатых и безрогих, рыжеватых, темно-серых и с пестрыми шкурами, напоминавшими Блейду то расцветку зебр или жирафов, то причудливые пятна на боках ягуара. Прислушиваясь к веселой болтовне Микланы, он подумал, что из всех его путешествий с женщинами, в Альбе, Берглионе, Брегге и других местах, это было самым приятным. Во-первых, он не рисковал ничем, кроме своего временного тела, во-вторых, Миклана была прекрасной спутницей, а в-третьих... втретьих, и сама эта страна казалась ему прекрасной, созданной для быстрого и упоительного бега.

Да, равнинный Слорам являлся миром стремительно перемещавшихся существ; то была земля непрерывных погонь и бегства. Блейд знал, что на родной планете кентавров, сравнительно небольшой, размером с Марс, из мелкого пересыхающего океана вставал лишь один материк — низменный и плоский, лишенный гор и почти безлесный, заросший из конца в конец травой. Этот ландшафт и воспроизвели в Большой Сфере, увеличив масштаб раза в три или четыре; если исконная страна эстара была соизмерима с Европой, то Слорам превосходил по площади Азию.

Четырехногие занимали весь континент, ограниченный не скалами, как угодья обезьян-лика, а морем. Кентавры не владели искусством мореплавания и не любили соленых вод, поэтому не могли покинуть отведенную им часть уренирской Сферы — тем более, что материк их был прикрыт силовым куполом, начинавшемся в сотне ярдов от берега. Он не столько препятствовал доступу к морю, сколько служил ограждением области пониженной гравитации, привычной для эстара и составлявшей около трети земной.

Воссозданный в Большой Сфере мир кентавров представлял собой такую же бесконечную травянистую равнину, как и та, что осталась на их родине. Она, впрочем, не походила ни на евразийские степи, ни на американские прерии или пампасы, напоминая скорее саванну, где оголенные или покрытые травой пространства чередовались с довольно обширными рощами и зарослями кустарника. Тут были и холмы, высокие, до тысячи футов, но, как правило, с пологими склонами; гребни одних венчали короны из каменных глыб, другие поросли деревьями, вершины третьих выглядели голыми, словно макушка дочиста выскобленного черепа.

Слорам отличался изобилием воды. На всем огромном континенте почти не было пустынь; всюду журчали ручейки, струились к океану реки — иногда очень большие и полноводные, в пять-восемь миль шириной; их бассейны занимали десятки тысяч квадратных миль. Озер в степной стране имелось немного, зато пейзажи внутренних районов украшали три крупных пресных моря. Эти эстуарии превосходили величиной Великие американские озера и располагались в зоне холмов и скал, где травы перемежались с небольшими хвойными лесами.

На всей территории, прикрытой силовым экраном, царил практически одинаковый климат — разумеется, если не считать прибрежной полосы, где эстара появлялись редко. Тут было тепло, но не жарко; проливные ливни — вроде того, под который Блейд попал в стране шестилапых лика — отсутствовали; несильные дожди выпадали раз в пять-шесть дней и преимущественно по ночам.

Сейчас, остановившись в сотне футов от багряных зарослей, странник мог любоваться типичным для Слорама пейзажем: холмистой степью с редкими рощицами и величественной рекой, чьи воды поблескивали живым серебром на северо-востоке. Он заметил, что животных вблизи речного берега побольше, что обещало неплохую охоту где-нибудь у водопоя. Кроме того, над рекой носилась туча птиц, а высоко в небе парили еще какие-то крылатые создания — возможно, хищники, высматривающие добычу.

— Ну, куда двинемся? — он похлопал Миклану по бедру. Она приподнялась в стременах, выглянув из-за плеча странника, потом приникла горячей щекой к его шее.

— В первый раз мы прокрадывались от холма к холму, от рощи к роще... Но теперь, если ты обещаешь обогнать всех и каждого, можно направиться прямиком на север.

— А что ты скажешь насчет этой реки? Насколько я представляю карту, она поворачивает к западу на расстоянии двух-трех дневных переходов.

— Да. И нам предстоит через нее перебираться.

— Там не водится чего-нибудь этакого... — Блейд представил гротескного крокодила с разинутой зубастой пастью, и девушка, уловив этот мысленный образ, тихонько рассмеялась.

— Нет-нет, милый... В реке много рыбы, но ничего клыкастого и зубастого... Тогда, в первый раз, мы одолели ее без труда. Река тут самое безопасное место. Конечно, эстара умеют плавать — это вообще легко при таком низком тяготении, — но они не любят зря лезть в воду.

— А у них имеется что-то вроде лодок или плотов?

— Насколько мне известно, нет. Им это ни к чему. Слорам — равнинная страна, и на четырех ногах они перемещаются быстрее, чем по воде.

— Ну, ладно... — Блейд посмотрел на север, потом взгляд его обратился на северо-восток, к реке. — Если ты не против, я бы отправился прямо к берегу. Там можно поохотиться и перекусить. А потом мы форсируем водную преграду и заодно искупаемся.

— Я со всем согласна, только не понимаю, зачем тебе охотиться. Ведь у нас полно продуктов, — Миклана похлопала по тючку, в котором, в отдельной сумке, хранились маленькие контейнеры с пилюлями.

Странник, покосившись на нее, ухмыльнулся.

— Ты ведь говорила, что в такой экспедиции, как наша, все должно быть понастоящему, верно? Я готов пить вино из таблеток, но там, — он протянул руку к реке, — бродит живое мясо, и я предпочитаю его сублимированному продукту.

— Ну, тогда поехали, великий охотник, — Миклана ласково растрепала его волосы.

— Не успеет первое из солнц достичь зенита, как мы уже будем жарить ногу какой-нибудь из местных антилоп, — пообещал Блейд и галопом припустил к реке.

Однако его намерениям не суждено было сбыться — во всяком случае, не так скоро.

Они приближались к роще — небольшому клину высокоствольных, но довольно тонких деревьев с похожими на зонтики кронами, зажатому меж береговым откосом и холмами. Эти возвышенности, в отличие от остальных, торчавших кое-где в степи, выглядели чуть ли не настоящим горным хребтом в миниатюре — с довольно обрывистыми каменистыми склонами и ущельями, промытыми быстрыми ручьями. Из одного такого каньончика и выскочили внезапно трое эстара.

До них было ярдов двести, а до леска деревьев-зонтиков — не больше сотни. Блейд припустил туда, хотя прежде не собирался заходить в рощу; он хотел подняться на ближайший склон и высмотреть место водопоя или скопления травоядных. Но теперь ему надо было позаботиться о Миклане. В схватке девушку могли сшибить наземь, покалечить или затоптать, и редкий лесок казался единственным подходящим убежищем, где она могла провести ближайшие десять минут. Блейд не собирался тратить больше времени на эту троицу.

Он резко развернулся, выбивая копытами ямки в мягкой почве, и вытянул руку в сторону деревьев.

— Слезай, малышка, и беги туда. Прячься за стволами и старайся не высовываться — мне кажется, у них есть дротики.

Девушка послушно соскользнула с седла.

— Снять вьюк?

— Не надо. Он мне не мешает.

Блейд подтолкнул ее к опушке рощицы, потом неторопливо, шагом, двинулся навстречу эстара. Вероятно, они охотились. На них не было никакой одежды, кроме широких поясных ремней с подвешенными к ним изогнутыми палками; в руках все трое держали копья, и с крупа буланого самца, который выглядел помощнее остальных, свисали ноги антилопы — видно, их сегодняшней добычи.

Эстара остановились шагах в пятидесяти от Блейда и, поглядывая на него, стали переговариваться низкими хриплыми голосами. Казалось, они в недоумении; иногда их лохматые головы поворачивались к леску, где скрылась Миклана, иногда почему-то к небу, к двум солнцам, карабкавшимся в зенит. Странник не сомневался, что должен понимать язык обитателей Слорама — это знание было заложено Лотормом в его мозг — но пока до него доносились только неразборчивое бормотанье. Несколько раз Блейд уловил слово "орм", совершенно ему не известное, и звукосочетание, сопровождаемое характерным жестом обеих рук, означавшее "проверить".

Проверить? Что собирались проверять эти лохматые четырехногие парни? Блейд молча разглядывал их, не делая никаких попыток вступить в контакт. С точки зрения обычаев местных кентавров, предложение мира являлось признаком слабости, а начинать драку первым страннику не хотелось. Может быть, этих троих устрашит его явное физическое превосходство? Он был крупнее любого из них и вдобавок облачен в боевые доспехи.

Совещание закончилось. Буланый остался на месте, а два его приятеля поскакали налево и направо — с явным намерением взять врага в клещи. Блейд, памятуя о своей спутнице, прятавшейся где-то на опушке, не стал ждать конца этого маневра; яростно взревев, он ринулся в атаку.

Буланый как будто опешил, но лишь на одно мгновение; сбросив наземь антилопу, он тоже устрашающе взвыл и бросился вперед, поднимая копье. Разделявшие их полсотни шагов противники проскочили во мгновение ока и сшиблись грудь о грудь. Блейд был и сильнее, и быстрее. Ему удалось перехватить запястье кентавра, так что буланый не успел ни бросить, ни ударить копьем; затем кулак странника взлетел вверх и опустился на череп эстара. Тот без звука рухнул на землю.

Блейд упал рядом с ним, и вовремя: две изогнутые палки просвистели над ним, едва не столкнувшись в воздухе. Бумеранги! Здоровенные бумеранги, раза в два больше, чем у австралийских аборигенов! Теперь Блейд видел, что на поясе поверженного им кентавра висят два таких же снаряда, но решил их не трогать: метание копий было для него более привычным занятием. Вырвав дротик из ослабевших пальцев буланого, он легонько ударил его ребром ладони пониже уха и поднялся.

Левый эстара был ближе на десяток ярдов, а потому и получил копье в ляжку. Блейд надеялся, что не перебил ему кость. Ему показалось, что острие дротика вышло из раны, и атакующий, словно споткнувшись на полном скаку, грянулся оземь. Странник повернул к последнему противнику.

Вероятно, этот четырехногий был молод. По сравнению с обычным человеком он выглядел семифутовым великаном, но Блейд, выше его на две головы, мчался к эстара словно огнедышащий дракон. Исход схватки не вызывал сомнений, и парень, не выдержав, обратился в бегство. Странник настиг его за пару минут, обошел и, ударив корпусом, свалил в траву.

— Копье! — он повелительно протянул руку, и побежденный отдал свой дротик.

— Кто сильнее? — задал Блейд традиционный вопрос боевого ритуала эстара. Его пленник склонил голову, признавая поражение; его смуглое лицо посерело, бока ходили ходуном. Блейд возвышался над ним как гора: вороной гигант с огромными смертоносными копытами и пронзительным взглядом. Конечно, у него не было клыков, как у настоящего обитателя Слорама, но и без них его лик казался грозным и устрашающим.

Он помочился на побежденного (что также входило в местный ритуал) и презрительно пнул его копытом.

— Какого клана?

— Летящие-над-Травами...

— Скажешь своим, чтоб летали подальше от моего пути, понял?

— Да, Великий Орм...

Но Блейд уже повернулся к двум остальным поверженным и помочился на каждого. Буланый еще не пришел в себя, а раненный в ляжку эстара вынес всю процедуру со стоическим терпением. Странник, не церемонясь, вырвал у него из ноги копье и подобрал еще одно, валявшееся рядом. Потом он разыскал в траве и взвалил на спину антилопу, еще одну свою законную добычу, и направился к опушке.

— Миклана, ты где? Эй, детка!

Тихий шелест листвы, птичий щебет, и больше — ни звука... Внезапно девушка скользнула к нему, подпрыгнула и повисла на шее, разыскивая губы жадным ртом. Блейд поцеловал ее, пригладил растрепанные волосы и осторожно перенес назад, в седло.

— Ну что, переправимся на ту сторону?

Девушка кивнула. В молчании они двинулись к берегу, странник вошел в воду, с удовольствием ощущая ее прохладную свежесть, и поплыл. Тут, в Слораме, при пониженном тяготении, это было совсем нетрудно; Блейду чудилось, что он едва шевелит ногами, а течение само мчит его вперед и вперед, мимо пологих холмов, рощиц, зарослей кустарника и береговых круч, испещренных отверстиями — в них, по-видимому, гнездились птицы.

Поток, однако, оказался широким, и переправляться через него пришлось долго. Посередине, когда до каждого из берегов было не меньше мили, Миклана зашевелилась. Блейд обернулся; лицо девушки выглядело задумчивым и непривычно робким. Внезапно она поинтересовалась:

— Что ты с ними сделал. Дик?

— С кем?

— Ну, с этими тремя, что напали на нас...

— А разве ты не видела?

— Я... я... В общем, я разглядела лишь то, как ты сшиб их с ног. А потом?

Блейд усмехнулся.

— Не беспокойся, девочка, я и не собирался их убивать. Одного оглушил, другого ранил, а третьего пнул раз-другой для острастки... Ну, и выполнил все согласно ритуалу... как ты мне рассказывала...

Миклана хихикнула.

— Странный обычай, правда?

— Не более странный, чем каннибализм.

— Они не каннибалы. Дик, своих они не едят. А двуногие — мы то есть — для них такая же дичь, как и звери, что бегают в степи.

— Откуда ты знаешь?

— Я не знаю, я предполагаю... — Она помолчала с минуту, потом со вздохом облегчения произнесла: — Знаешь, Дик, я рада, что ты их не убил.

— Этих — не убил, потому что их было только трое. Но если на нас нападет десяток...

— Все равно, не надо убивать! Лучше убежим!

— Я не привык бегать, моя милая, — ответил Блейд.

Глава 8

Ричард Блейд сидел в стальном кресле под раструбом коммуникатора. Как обычно, он был нагим, лишь набедренная повязка охватывала талию да жгуты спускавшихся сверху проводов цветной паутиной покрывали торс. Овальные контактные пластинки впивались в блестевшую от масла кожу, словно клыки десятков тонких змей.

Да, все казалось привычным и обыденным в этот день, кроме одного: у пульта компьютера вместо сгорбленного седовласого лорда Лейтона стоял Джек Хейдж. Впрочем, он тоже начинал горбиться, и халат американца был таким же старым и давно нестиранным, как и у его светлости — будто бы Лейтон только что сбросил с плеч это одеяние, а Хейдж тут же подобрал его как знак своих новых обязанностей, символ власти. Левый карман халата топорщился — туда была засунута тетрадь, согнутая пополам; из правого, полуоторванного, торчали рукоять отвертки и пассатижи.

Невольно усмехнувшись, Блейд попытался вспомнить, когда же он впервые попал в это помещение, сердце подземного лабиринта, скрывавшегося под древними башнями Тауэра. Июнь шестьдесят восьмого года... да, июнь шестьдесят восьмого, совершенно точно! Тогда он отправился в первое свое странствие, в Альбу... и с тех пор прошло четырнадцать с половиной лет... Ровно четырнадцать лет и шесть месяцев! Он не мог точно припомнить дату, когда первый раз сел в кресло, напоминавшее электрический стул, но это было в начале июня... третьего, или пятого, или седьмого числа... А сейчас — начало декабря восемьдесят второго...

Многое изменилось за этот срок! Ушел Лейтон — навсегда; ушел Дж. — к счастью, пока что на пенсию; скоро уйдет и он сам... Не на тот свет и не в отставку, но, тем не менее, грядущую перемену в его судьбе правильней всего было бы обозначить именно этим словом. Все уходят рано или поздно; сначала — из молодости, потом — из жизни...

Он осмотрел зал, освещенный выпуклыми квадратными панелями, тянувшимися по периметру потолка. Раньше на их месте были длинные цилиндрики ламп дневного света... и почти все помещение ряд за рядом заполняли массивные металлические шкафы с блоками памяти и громоздкие стойки магнитофонов... Теперь здесь стало гораздо просторнее: посреди зала остался лишь пульт, дальнюю же стену от пола до потолка скрывали лицевые панели компьютерных модулей, каждый — размером с ладонь, но способный хранить больше информации, чем шкаф шестифутовой высоты.

Переменился не только этот зал, подумал странник. Год от года подземный центр рос, расширялся, к нему добавлялись новые камеры, вырубались коридоры, лестницы, тоннели, вертикальные шахты лифтов тянулись вниз, в генераторный отсек, и наверх, к поверхности. Чего стоил один только комплекс помещений, связанных с телепортатором! А кроме него была увеличена площадь госпитального блока, создан производственный сектор, где монтировали самые тонкие устройства, оборудована лаборатория психодинамических исследований... Теперь в лейтоновском центре трудилось не меньше полутора сотен специалистов, и еще столько же народа охраняло их: целая рота отборных парней из морской пехоты.

Хейдж кончил возиться с настройкой и обернулся; сейчас, сосредоточенным выражением лица и поворотом головы, он до боли напоминал старого Лейтона. Блейд моргнул, и наваждение рассеялось. Нет, разумеется, нет! Там, у пульта гигантского компьютера, находился совсем другой человек, на пять десятилетий моложе, бодрый и энергичный, с блестящими темными глазами. У Лейтона зрачки были желто-золотистые, редкостного янтарного цвета...

— Что-то вы невеселы, Ричард, — Джек Хейдж поднялся и сделал шаг к помосту, на котором стояло кресло странника. — О чем вы задумались?

— О бренности всего земного. О вечном, мой дорогой!

— Оставьте эти мысли. Лучше вспомните, что мы наконец-то добились своего.

— А именно?

Американец пожал плечами.

— Ну, я имею в виду, что на этот раз вы с гарантией попадете в мир высочайшей культуры... то, о чем мечтал Лейтон... Там будет что взять! Вы возвратитесь с небывалой добычей, Дик. Возможно, вы получите ответ и на свой вопрос — о бренности и вечном... Ха! — он резко взмахнул рукой. — Почему бы и нет? Вдруг перед вами раскроется тайна бессмертия?

— А вы хотели бы стать бессмертным, Джек?

Хейдж поднял глаза к потолку, потеребил пуговицу на халате и покачал головой.

— Не знаю, Ричард. Бессмертие, как и вечность, слишком неопределенная категория, не поддающаяся логическому анализу... Но, разумеется, я желал бы жить долго, очень долго — ровно столько, сколько мне захочется. А потом, потом... потом либо исчезнуть, либо стать чем-то большим, чем человек.

— Богом?

— Фи! Это так скучно! Будь моя воля, я бы через много-много лет пожелал превратиться в чистый разум... в нечто, не связанное этой жалкой плотью, в могучее и свободное существо. И я бы странствовал среди галактик и звезд, изучая устройство Мироздания, опускался на планеты, проникал в разумы их обитателей, чтобы на краткий миг вкусить от их жизни...

— А затем? Когда вам все это надоест?

По губам Хейджа скользнула улыбка.

— Я же сказал, что не знаю. Дик. В этом-то и заключается неопределенность бессмертия и вечности! После каждого "затем" следует новое "потом", и так — без конца. Человеку это не осмыслить, не понять. Но, быть может, те создания, среди которых вы скоро окажетесь, разобрались с этим вопросом?

Он вернулся к пульту и положил ладонь на большой красный рубильник.

— Я надеюсь, что так, — произнес Блейд. — Но должен вас разочаровать: скорее всего, их ответы на подобные вопросы покажутся нам непонятными.

— Что ж, это тоже полезная информация. Я полагаю, земное человечество еще слишком молодо, и то, что непонятно сегодня, станет ясным завтра... Не тревожьтесь на этот счет, Дик! Возможно, вы не сумеете осмыслить всех мудрых истин суперцивилизации, но в одном я уверен совершенно точно: вы попадете в прелестное местечко!

Рубильник опустился, и Ричард Блейд взмыл в небеса.

* * *

— Какое прелестное местечко!

Миклана, ухватившись за широкий пояс Блейда, вытянула руку вперед.

Местечко и в самом деле было прелестным. Маленькое озерцо среди трех холмов, чистое и прозрачное, как слеза; оно казалось хрустальным глазом, глядевшим в небесную синеву. Оба солнца еще стояли высоко, и до вечера можно было бы одолеть не меньше сорока миль, но тихое уединенное озеро и песчаный пляж неудержимо влекли путников; после жаркого дня оба жаждали искупаться. Кроме того, Миклана собиралась привести в порядок шкуру Блейда — с помощью щетки, напоминавшей лошадиную скребницу.

— Остановимся тут на ночлег?

— Да, пожалуй...

Девушка соскользнула в траву и бросилась к воде, на ходу стаскивая свой комбинезончик.

— Эй! — окрикнул ее Блейд. — Сначала надо бы позаботиться о своем животном!

Она вернулась — уже нагая, с распущенными волосами, улыбаясь во весь рот.

— Ах, бедный мой зверь! — Быстрые пальцы нашарили пряжку под конским брюхом. — Бедный мой зверь! — Седло и вьюк полетели в траву. — Ты совершенно прав! И сейчас я тебя искупаю! — Из вьюка на свет Божий появилась щетка.

Блейд сбросил пояс и наплечник, оставив, однако, перевязь с ножом. Еще у него были три копья с острыми обсидиановыми лезвиями — грозное оружие, если учитывать невероятную мощь, которой одарил его Лоторм. Шагнув в воду, странник воткнул их в песок — так, чтобы до дротиков было легко дотянуться.

Он сделал еще три шага, и прохладная вода сомкнулась над его крупом. Миклана нырнула следом; затем он почувствовал прикосновение жесткой скребницы и вздрогнул от удовольствия. Нет, что ни говори, в лошадиной жизни имелись свои прелести!

Девушка усердно терла его бок.

— Иногда я жалею, что не превратилась в самку эстара, — заметила она. — Наверно, ты испытываешь массу новых ощущений, милый?

— Ты мне нравишься такой, какая есть, — протянув руку, Блейд погладил ее по плечу. — Что же касается ощущений, то они... хм-м... довольно приятны... Очень приятны, должен сказать!

Миклана, хихикнув, скользнула вниз, ему под брюхо, и вынырнула с другой стороны.

— Наверно, ты испытываешь удивительное чувство... Впервые сменить облик! Ведь в твоем мире такое невозможно, да?

— Я много странствовал и побывал в разных мирах, как ты знаешь.

— Знаю. Но ты мне почему-то не рассказывал о них... — Щетка прошлась по хребту Блейда, и он громко фыркнул — словно настоящий жеребец. — Значит, тебе уже приходилось менять тело?

— Ну, не совсем... — Он вспомнил Берглион и милую колдунью Аквию, наградившую его медвежьей шкурой. — Однажды я попал в ледяной мир — совершенно голым, представляешь... Там можно было распроститься с жизнью во мгновение ока, но мне сказочно повезло...

— Да? — Миклана терла его задние ноги.

— Я встретил женщину.

— Ну, конечно! Когда герой на волосок от смерти, он всегда встречает женщину! Молодую и красивую, верно?

— Не смейся. Она была молода и красива, но дело не в том. Я получил от нее какое-то зелье... странное зелье, детка! После него все мое тело покрылось шерстью, таким густым волосом, что я не страдал от холода. Представляешь?

— И это все, что умела та женщина? — Миклана скользнула в воде, словно серебряная рыбка, очутившись перед человеческим торсом Блейда. Не выпуская щетки, она закинула руки ему на шею и пристально всмотрелась в глаза.

— Нет, не только... она умела еще многое, как и любая из вас, — на губах странника заиграла улыбка.

Миклана рассмеялась.

— Расскажи мне о том мире, — потребовала она, но тут же поправилась: — Нет, покажи!

— Показать? Как это?

— Просто представь... снежный пейзаж, льды, лицо той женщины... все, что ты видел, все, что захочешь мне показать.

Он представил. Нарты, мчащиеся по ледяной равнине к древнему замку Берглион, остроконечные торосы, темное небо, глаза Аквии, серебристый блеск панцирей дайров, снежных драконов, стремительных, как удар клинка... Внезапно эта картина сменилась бирюзовой морской гладью, упиравшейся в горный склон, на котором стоял город с дворцами и храмами из цветного мрамора. Плескались по ветру флаги десятков кораблей, всадницы в сверкающих доспехах строились у причалов... Меотида! Фигурка Гралии возникла перед ним, но тут же ее скрыл чудовищный огненный фонтан — то стартовал с пустынь Вордхолма звездный корабль менелов. Потом огонь угас, и Блейд увидел леса: дубовые чащи Альбы, зеленые джунгли Талзаны, гигантские деревья Брегги, лес Гартанга, полный чудовищ, и лес Иглстаза, пронизанный солнечным светом и полный птичьих трелей. Миг — и снова появился океан; большой черный корабль китобоев-хадров покачивался на волнах, затем он превратился в окутанный пороховым дымом галион кархаймских пиратов, в сармийскую галеру, в морское чудище, в утробе которого он путешествовал на Таллахе.

Странник смотрел в глаза Микланы, и видения бесконечной чередой текли, плыли, вставали в памяти и отлетали вдаль, отсчитывая дни, месяцы, года, мили. Дороги, сражения и побеги, палубы кораблей и крепостные стены, храмы, замки и дворцы, лица друзей и недругов, женские глаза, сияющие то любовью, то ненавистью, звон оружия, мерный топот атакующей фаланги, голубоватый блеск бластерных лучей, горные хребты, засушливые плоскогорья, речные долины, степи, леса, саванна, красные, желтые и чернью пески пустынь... Ханнар, Катраз, Эрде, Альба, Киртан, Кат, Уркха, Зир, Азалта, страна джеддов...

Миклана слабо вздохнула, разомкнув объятья.

— Как много всего, Дик! Людей, стран, городов... И ты все это видел? За каких-то десять или пятнадцать ваших лет?

Блейд хотел ответить, но внезапно глаза его подруги округлились, рот приоткрылся и тело сделалось словно каменным.

— Дик... — прошептала она, — там, сзади...

Оттолкнув девушку, странник развернулся. Для этого ему пришлось подняться на дыбы; затем он снова рухнул в воду, вздымая тучу брызг. Клинок уже сверкал в его руке.

На берегу, между сброшенным седлом и вьюком, стояла невероятная тварь. Шесть толстых слоновьих ног с копытами поддерживали массивное приземистое тело, бесшерстное и чешуйчатое, с длинным тонким хвостом. Над передней парой ног выдавался горб, переходивший в гибкую шею с огромной головой; из треугольной пасти торчали бивни, желтые, прямые и острые, как наконечники копий. Вдоль всего хребта и по шее тянулись шипы размером в фут, и эта костяная пила заканчивалась парой больших удлиненных ушей, на удивление неподвижных, будто монстр напряженно прислушивался к чемуто.

Эти уши приковали к себе внимание странника, но в следующий миг, когда тварь, склонив уродливую голову, с трубным ревом бросилась на него, он понял, что ошибся: то были не уши, а мечевидные рога длиной в руку.

Блейд выскочил на берег и, не пытаясь подобрать копья, помчался к ближайшему холму. Трудно сказать, умело ли это шестиногое чудо плавать, но он не собирался заниматься проверкой: Миклана, добравшаяся до середины маленького озерца, была слишком легкой добычей.

Чешуйчатый рогач, однако, не обратил на нее внимания. Он ревел и гнался за Блейдом, шустро перебирая ногами толщиной с телеграфный столб, и его выпуклые глазки налились кровью. Обернувшись на бегу, странник увидел раскачивающуюся вверх-вниз шею, пасть с плоскими зубами и рога, целившие ему в круп; потом их сменили бивни, не менее острые и устрашающие. Эта зверюга была вооружена на славу!

И, вдобавок, бегала она очень быстро, наверняка быстрее, чем местные кентавры; Блейду приходилось прилагать немалые усилия, чтобы оторваться на десяток скачков. Он взмахнул ножом, словно желая ощутить его успокоительную тяжесть. Справится ли лезвие с бронированной шкурой монстра? Или только царапнет? Конечно, Ройни ок'Доран перерубил этим клинком железный прут, но Блейд не горел желанием проверить, насколько прочна чешуя шестиногого: на вид она выглядела как каменная.

Добравшись до подножия холма, он свернул, решив поводить преследователя по широкому кругу, не приближаясь, однако, к озеру. Он видел, что Миклана плавает в самой середине водоема, и мог различить белое пятно ее лица; подняв нож, Блейд помахал им в воздухе, пытаясь ее успокоить.

Он обогнул озерцо — раз, другой, третий. Тварь, не выказывая никаких признаков утомления, мчалась за ним с упрямством носорога; раскачивались бивни и рога, сверкали налитые кровью глазки, столбообразные ноги молотили по земле. Похоже, у нее были свои счеты с эстара, и Блейд, разумеется, не мог объяснить чудищу, что принадлежит совсем к другому племени. Эта скачка начинала ему надоедать.

Он бросил клинок в ножны, внезапно остановился, взрыв копытами землю, потом метнулся налево и тут же отскочил назад. Голова твари, со всем арсеналом рогов, зубов и бивней, последовала за ним — вернее, в сторону ложного выпада. На мгновение длинная, изогнутая дугой шея оказалась рядом со странником, и он, не долго думая, вцепился в нее железным захватом.

Монстр взревел. Блейд прижимал чешуйчатую шею к левому боку, сжав пальцы обеих рук в замок и пытаясь нащупать горло; тварь попробовала сдвинуть его с места, повалить, но он стоял крепко. Перед ним бешено мотались рога, где-то ниже торчали бивни, и не следовало забывать о том, что шестиногий может дотянуться этими смертоносными остриями до его ног.

Чудовище попятилось, протащив Блейда по размочаленной траве; оно весило вдвое больше и обладало исполинской силой. Странник все еще не мог нащупать горло под толстой шкурой. Не размыкая захвата, он уперся сцепленными ладонями в нижнюю челюсть зверя и начал запрокидывать его голову назад. Рев перешел в утробное мычанье.

Блейд чувствовал, как на лбу выступила испарина, капли пота катились по вискам, жгли глаза. Будь он в прежнем своем теле, эта тварь одним движением подбросила бы его к небесам! Но кудесник Лоторм не подвел; мышцы Блейда едва не лопались от напряжения, но рогатая голова противника медленно и неотвратимо шла вверх и назад.

Теперь монстр уже хрипел; вероятно, его шейные позвонки начали уступать страшному давлению. Внезапно странник присел на задние ноги, всей силой и тяжестью тела сгибая бившееся в его руках живое бревно; раздался сухой треск, и шея чудища обмякла. Выпустив ее, Блейд отскочил в сторону.

Шестиногий повалился на бок, дернул головой, взрывая бивнями траву, и замер. Его темные глазки в кровавой сеточке вен смотрели на победителя с горьким упреком.

Помахав Миклане рукой, Блейд принялся рассматривать свою добычу. Зверь явно не был плотоядным — его зубы, если не считать остроконечных бивней, выглядели плоскими, предназначенными для перетирания растительной пищи. Он был огромен и силен и без особых хлопот справился бы и с дюжиной эстара, и с целой стаей местных тигров, обитавших в багровых зарослях. Любопытно, откуда же такая раздражительность? Словно у взбесившегося быка...

Он повернулся к подошедшей Миклане и спросил:

— Как ты думаешь, детка, чем мы ему не угодили?

Склонив головку к плечу, девушка обошла вокруг поверженного гиганта, стараясь не приближаться к уродливой голове. В свете заходящих солнц его чешуя отливала коричнево-зеленым; ноги были заметно темнее, а бивни, рога и шипы вдоль хребта цветом напоминали слоновую кость.

— Я думаю, это Кадж, — задумчиво произнесла Миклана.

— Ты говоришь так, словно это его персональное имя, — Блейд усмехнулся.

— Кадж — не просто зверь... Знаешь, во время прошлого похода мы видели, как пара таких чудовищ разогнала целое племя эстара... Похоже, это единственное, чего они боятся. Кадж — злой демон, объект религиозного поклонения, яростный, грозный, всесильный...

— Но эта тварь не питается мясом, — переднее копыто Блейда ударило по оскаленным плоским зубам.

— Да, ты прав. Не питается мясом, но легко впадает в бешенство и любит убивать. Нам повезло, что ты сумел с ним справиться, милый. Я уже думала, что походу конец.

— Благодари Лоторма, — буркнул странник, опускаясь на колени и ощупывая острые рога.

* * *

С изрядным трудом ему удалось выломать эти мечевидные отростки и заточить о твердый шероховатый камень, найденный на берегу озера. Эта работа заняла весь следующий день, и Блейд никогда бы не справился с ней, пребывая в прежнем своем теле. Но сейчас он обладал феноменальной мощью и неутомимостью; час за часом он обтачивал свое новое оружие, добившись того, что режущие кромки стали острыми, как бритва. Теперь у него было два клинка, каждый — длиной в три фута четыре дюйма и шириной с ладонь. Блейд обмотал их концы полосками сырой кожи шестиногого, и когда она высохла на солнце, получились вполне приличные рукояти.

Миклана с некоторым страхом наблюдала за его трудами.

— Надеюсь, тебе не придется пустить их в ход, — заметила она.

— Я тоже надеюсь, — Блейд усмехнулся. — Это в некотором роде символ, знак моей победы... Если эстара боятся Каджа, то они еще больше должны бояться его убийцы.

— Думаешь, они удерут, завидев эти клыки?

— Не знаю. Посмотрим!

С рассветом они двинулись дальше. Свои мечи странник закрепил на спине, три копья были приторочены к седлу, протянув назад руку, он мог быстро выхватить их. Впрочем, теперь никто не смог бы незаметно подкрасться к путникам: страна пологих холмов и рощ сменилась настоящей степью. Тут до самого горизонта простирался ковер серебристых трав, и лишь ручьи да медленные равнинные речки нарушали монотонность пейзажа. Блейд мчался вперед, без устали покрывая милю за милей, могучий и свободный, будто ветер, и такой же неуловимый.

Последнее, однако, было не совсем верно.

Вскоре после полудня от вогнутого горизонта отделилась тонкая темная змейка, распавшаяся на множество крошечных точек. Они двигались на северо-восток, Блейд же держал курс строго на север; миль через двадцатьтридцать их маршруты должны были пересечься.

— Что будем делать? — спросила Миклана. — Может, переждем?

— Думаю, это бесполезно. Если мы их видим, то и они нас заметили.

Не замедляя стремительного бега, странник повернул голову налево. Крошечные точки уже превратились в черточки, летевшие к нему над серебристой травой.

— Тогда надо свернуть к востоку, — девушка приникла к Блейду, и он ощутил, что ее бьет дрожь. — Ты ведь сумеешь уйти от них, Дик?

— Сумею, но не собираюсь бежать. Мы пробьемся!

— Их слишком много...

— Много? Посчитай, сколько, и не паникуй!

Через несколько минут она сказала:

— Сорок или пятьдесят, Дик. И они разделились. Одни движутся в прежнем направлении, другие обходят нас сзади...

— Вижу. Пристегнись к седлу, я не хочу, чтобы ты вывалилась во время драки.

Разумом он понимал, что лучше удариться в бегство, тут не было ни леска, ни холмика, ни груды камней, где удалось бы спрятать Миклану. Сражаться же с ней на спине... Опасная затея! Копье, предназначенное ему, могло пронзить тело девушки, удар палицы переломать кости... На мгновение он вспомнил, что смерть им не грозит, только проигрыш, затем постарался забыть об этом. Пусть Миклана полагается на своего незримого хранителя, он же будет рассчитывать только на собственные силы!

Черточки превратились в маленькие фигурки, быстро перебиравшие ногами. Один отряд двигался наперерез, другой мчался сзади, постепенно отставая. Блейд прибавил ходу.

Через пять миль и десять минут он уже мог хорошо рассмотреть упорных преследователей Эстара мчались плотной кучкой в сорока ярдах слева, и теперь Блейд не сомневался, что может обойти их в любой момент. Но он не спешил, топот копыт и бешеный ветер скачки будоражили кровь. Протянув руки над плечами, он выхватил свои клинки, потряс ими в воздухе и испустил воинственный клич.

— Дик! Дик, что ты делаешь!

Ноги сами несли его к кентаврам. Эти были явно из другого племени, чем троица, с которой он сражался у реки. Рыжие, как огонь! Рыжие шкуры, пламенные волосы и бороды, красные перья в волосах, красные нагрудники и попоны! Воины, отправившиеся в набег!

Их вооружение составляли копья и палицы из обожженного дерева. Бумерангов Блейд не заметил; возможно, их использовали только для охоты, или же они вообще не применялись в этой части континента.

— Ляг! — приказал он Миклане. — Пригнись!

В следущий момент он оказался рядом с эстара.

Его мечи опустились — раз, другой. Четыре окровавленных тела рухнули в траву.

Они пытались достать его копьями, но костяные клинки секли дерево древков, словно прутья. Блейд был быстрее, а в конном бою скорость решала все. Никто не мог приблизиться к нему и на шесть футов; он же нагонял кентавров одного за другим и рубил, рубил! Яростные лица, огненные бороды, палицы, наконечники копий мелькали перед ним, его руки покраснели от крови. Рога Каджа наносили ужасные раны, рассекая торсы эстара почти до пояса, перерубая хребты, калеча ноги. Вероятно, этим рыжим бойцам казалось, что на них налетел вихрь — смертоносный черный вихрь, сеющий гибель ударами копыт и блестящих желтоватых клинков.

Когда Блейд убил одиннадцатого, они не выдержали. Часть рассыпалась в стороны, но группа из полудюжины кентавров повернула назад, навстречу второму отряду, отставшему мили на полторы. По-видимому, это были самые испытанные воины, их головные уборы из пунцовых перьев казались страннику более пышными, а бороды, свисавшие до груди, указывали на зрелый возраст. Они мчались к соплеменникам и что-то кричали. Высокие гортанные вопли и свист плыли над степью, не распадаясь на отдельные слова; шум ветра в ушах и мерный топот заглушали их.

Блейд устремился следом за беглецами. Во втором отряде было два десятка эстара, и он уже приготовился разметать их, словно пыль, как вдруг заметил, что они поворачивают. Воины в пышных уборах пристроились в арьергарде, и вся группа ринулась на юг. Это не походило на отступление, скорее, на паническое бегство.

Через три-четыре минуты бешеной скачки странник нагнал их. Впереди, в десятке ярдов, мелькали копыта, вились хвосты, кое-кто из кентавров начал оглядываться, испуская тревожный свист и крики. Сейчас на их широкоскулых лицах не замечалось ни гнева, ни боевого задора — только страх. Смертельный ужас, который эти существа испытывали, вероятно, первый раз в жизни!

Огромный черный жеребец гнал по степи перепуганный табун, настигая его с каждым скачком. Два окровавленных клинка свистели в воздухе.

Внезапно Блейд понял, что кулачки Микланы барабанят по его наплечнику.

— Дик, не надо! Хватит!

Он опомнился. Боевая ярость покидала его огромное тело, но он не замедлил бега, а лишь сунул клинки за спину и протянул назад руку.

— Копье!

— Не надо! — девушка была близка к панике.

— Дай мне копье! Я больше не буду убивать!

Она вложила в его ладонь шероховатое древко. Блейд напряг мышцы, дротик свистнул, пролетел над головами эстара и вонзился в землю шагах в двадцати от передового воина. Учитывая низкую гравитацию Слорама, странник мог метнуть его и вдвое дальше.

Беглецы сообразили, что означала эта демонстрация. Взрывая копытами мягкую почву, они начали тормозить, останавливаться, вскоре весь отряд, сгрудившись плотной кучкой, замер перед Блейдом. Лохматые головы эстара были опущены, взгляды уперты в землю, казалось, они боятся встретиться с преследователем глазами.

Блейд нависал над ними как черная скала. Он помочился на землю у их передних копыт, погрозил огромным кулаком; затем, резко развернувшись, направился в степь, на север. Время от времени поглядывая назад, странник видел рыжее пятно, четко выделявшееся на фоне серебристой травы: кентавры все еще стояли неподвижно, ожидая, когда он отъедет подальше.

Вскоре красноватая полоска исчезла, растаяв в степном просторе. Блейд, перейдя с галопа на рысь, повернулся к Миклане, лицо девушки было бледным, как смерть. Он почувствовал себя виноватым. Не стоило ввязываться в эту драку! В конце концов, он мог доказать свое превосходство и иным способом — просто уйдя от погони...

Нет, не мог, сказал он себе. Примитивные народы уважают лишь силу, преклоняются перед жестокостью, превосходящей их собственную жестокость. Нет крови и смерти, не будет и страха!

— Ты говорила, что эстара ничего не боятся, кроме Каджа, — произнес странник — Но мы, похоже, напугали их больше, чем целое стадо рогачей.

Бледные губы девушки шевельнулись.

— Эстара боятся демонов, — сказала она, — могущественных демонов, с которыми не могут справиться. Наверно, они и людей считают демонами, только слабыми. Ведь мы никогда их не убивали, — добавила Миклана со вздохом.

Блейд пропустил ее последнее замечание мимо ушей.

— Демонов? — задумчиво повторил он — Это хорошо! Пусть считают нас демонами, злобными и жестокими, с которыми опасно связываться! Но почему ты решила, что четырехногие принимают нас за сверхъестественных созданий?

— Знаешь, что они кричали? — Миклана махнула назад рукой — Великий Орм! Великий Орм пришел в степь!

— Я ничего не сумел разобрать, — признался странник — Великий Орм? Что это значит?

— Точно не знаю. Может быть, какое-то божество

Кивнув, Блейд увеличил шаг.

* * *

Через несколько дней они достигли внутренних районов материка, оставив за плечами три с половиной тысячи миль. Путникам пришлось отклониться к востоку, перед ними простиралось одно из пресных морей, огромный водный бассейн, протянувшийся в широтном направлении. В некоторых местах его берега были песчаными, но кое-где встречались скалы и холмы, каменистые или заросшие редким хвойным лесом. Вид равнины изменился, теперь она вновь больше напоминала африканскую саванну, где изумрудные и голубоватые травы перемежались с рощицами и грудами валунов. Среди них паслось множество копытных, и совсем крошечных, напоминавших земных сайгаков, и огромных быкоподобных тварей с двойным рядом изогнутых рогов и длинной шерстью, свисавшей почти до земли. Шестиногие Каджи тут не попадались, вероятно, эти клыкастые чешуйчатые исполины были неким реликтом древних эпох и встречались не часто.

Зато степь, лес и холмы изобиловали другими хищниками, иногда столь же опасными, как шестиноги. Тут не было рыжих тигров, обитавших, вероятно, лишь среди высокой багровой травы, но зато водились твари помельче, вооруженные огромными загнутыми когтями. Они обитали на деревьях и бросались на свою жертву сверху, пытаясь разорвать передними лапами горло. Понаблюдав, как эти местные рыси охотятся на травоядных, Блейд зарекся входить в лес. Разумеется, он мог бы прикончить такого зверя, отделавшись парой царапин, но, вероятней всего, первой жертвой стала бы Миклана.

На каменистых холмах, в берлогах, жили мохнатые приземистые создания, главным оружием которых являлся запах. Пожалуй, в этом отношении они ничем не уступали скунсам, но вдобавок имели мощные челюсти гиен. С ними соседствовали змеи, большие удавы толщиной с мужское бедро и длиной от трех до шести ярдов, правда, они не выбирались в степь, предпочитая греться на теплых камнях и ловить вонючек, запах этих тварей на них, похоже, не действовал.

В степи были свои хищники, но с каждым из них Блейд смог бы справиться один на один. Более всего он опасался прыгунов, охотившихся стаями. Хотя эти существа с длинными задними лапами напоминали кенгуру, у странника они ассоциировались с волками или койотами. Их широкие клыкастые морды скалились в вечной ухмылке, издаваемые ими отрывистые звуки походили на жалкое щенячье тявканье, но не стоило заблуждаться на счет прыгунов: то были местные волки, и все повадки у них были волчьими. К счастью, они, как и прочие твари в степи, в лесах и на холмах, боялись огня, так что костер гарантировал безопасность во время ночлега.

Вблизи морского побережья эстара почти не встречались, но степи и саванны были населены довольно густо. Вероятно, тут обитало множество различных племен, и Блейд заметил, что цвет трав служил как бы указанием охотничьих угодий каждого клана. Рыжие жили там, где серебрились высокие стебли с пышными метелками, из них они сплетали легкие шалаши, стоявшие на берегах ручьев и маленьких речек. Область изумрудных трав занимал совсем иной народ, эти были помельче, белой или светло-коричневой масти, с белокурыми волосами. Они строили вигвамы из жердей и шкур, а на охоте использовали дротики и нечто вроде примитивной копьеметалки. Пространства, поросшие голубой растительностью, скорее мхом, чем травой, принадлежали буланым, каурым и пегим. Человеческие торсы у этих аборигенов Слорама отливали цветом красной меди, цвет волос был таким же, как конская шкура; они выщипывали бороды, но носили длинные усы, заплетенные в косички. Пожалуй, это был самый высокоразвитый народ из всех, встреченных путниками: усачи умели строить землянки и охотились на мохнатых быков с помощью ловчих ям.

Иногда в зеленой, изумрудной или голубоватой саванне встречались заросли красных бамбуков, таких же, как на побережье. Они были необитаемыми, если не считать местных тигров, но на опушках этих багровых островов жили невысокие темнокожие эстара с пепельно-серыми шкурами. Их цилиндрические плетеные хижины напоминали башни с плоскими кровлями; их окружали изгороди, сделанные из того же бамбука и ветвей колючего кустарника. Похожие обликом племена занимали и районы холмов, селясь в естественных или отрытых в мягкой земле пещерах; у входов в их жилища громоздились неуклюжие стены из больших каменных глыб.

Судя по всему, у кентавров Слорама имелись два основных занятия; охота и война. Охотники выезжали в степь налегке, с бумерангами, копьями или дротиками, и обычно объединялись в небольшие группы по три-пять эстара. Воины предпочитали идти в набег целыми отрядами, в которых насчитывалось до полусотни бойцов; они надевали панцири или наплечники, набрасывали кожаные попоны и, кроме копий, вооружались палицами. Зачастую их кавалькады двигались под трубные звуки рогов и грохот барабанов, а передовые несли что-то вроде знамен: пучки ярких перьев или рогатые черепа на длинных шестах.

Их оружие и боевые навыки казались Блейду донельзя примитивными. Он не видел ни щитов, ни шлемов, ни какого-нибудь метательного снаряда вроде пращи или лука; возможно, у эстара имелись костяные или каменные ножи, но до топоров или мечей они пока не додумались. Это было странным, ибо, по словам Микланы, они провели в Слораме не одно тысячелетие, занимаясь охотой и междуусобной резней. Тем не менее их воинские приемы не отличались разнообразием; любая групповая схватка разбивалась на множество поединков, каждый из которых непременно кончался смертью одного или обоих бойцов. В борьбе эстара были грубы, жестоки и прямолинейны, полагаясь лишь на свою силу и быстрые ноги; они не использовали каких-либо фехтовальных приемов и, вероятно, не имели понятия о тактике и стратегии.

Однако ни одно двуногое создание не ухитрилось бы ускользнуть от них! На девять десятых территория Слорама представляла собой открытые степные пространства, где любое движущееся существо можно было заметить за много миль; а то, что замечено, непременно оказывалось и изловленным. Эстара могли развивать скорость до пятидесяти миль в час, что казалось совсем не удивительным при трети земного тяготения; что касается дальних походов, то за день они могли одолеть двести-триста миль. Если не считать Каджей, они были самыми быстрыми существами в степи и могли догнать тут любую тварь — и сайгаков, и местных антилоп, и мохнатых быков, и прыгунов. Наблюдая за их маленькими охотничьими группками и более многочисленными ордами, проносившимися в отдалении, Блейд постепенно начал понимать причину, по которой эстара страшились шестиногов; эти монстры не уступали им ни в скорости бега, ни в выносливости. Вероятно, кентавры обожествляли быстроту, стремительность перемещений, позволявшую им сражаться, охотиться и покрывать огромные расстояния; главным для них являлись ноги, лошадиное начало, а не руки, не мозг. Может быть, в том и заключалась причина их застоя? Они не нуждались в дарах прогресса, ни в колесе, ни в лодке, ни в постоянном жилище, ни в более совершенном оружии; их, как волков, кормили ноги да изобилие дичи, наполнявшей степь.

Пожалуй, им грозило лишь одно бедствие — перенаселенность охотничьих территорий. Это и являлось, скорее всего, истинной подоплекой их кровожадности и нескончаемых столкновений: война, жестокая тысячелетняя война была единственным способом, позволявшим регулировать их численность. Отсюда вытекала и ненависть к чужакам, двуногим или четвероногим, все равно, ибо любой и каждый ил них рассматривался как потенциальная опасность, как лишний рот, жаждущий мяса. В результате мясом становился сам пришелец.

За первые три-четыре дня после сражения с кланом рыжих у Блейда произошло еще несколько стычек с эстара. Несколько раз они с Микланой натыкались на охотничьи группы, бросавшиеся на них подобно волкам; каждый раз Блейд спускал свою всадницу на землю, а затем устраивал знатную потасовку, повергая противников ниц копытами и ударами своих клинков. Правда, он бил плашмя; этого было достаточно, чтобы расправиться с тремя, четырьмя или пятью нападающими. Все эти схватки кончались одинаково: он отнимал у кентавров копья, мочился на них и, презрительно повернувшись задом, покидал поле сражения с Микланой на спине. Она ничего не имела против драк, тем более — в порядке самообороны, но убийства повергали ее в ужас. Насколько понял странник, она скорбела о существах, до срока поглощенных черной пропастью вечного забвения. Такие мысли были неприятны для уренирцев, не ведавших страха перед неизбежностью смерти.

Однако ему приходилось и убивать. Пару раз путникам встречались воинские отряды, и тут удары плашмя могли бы вызвать только недоумение. С первой ордой Блейд затеял скачку наперегонки, убил троих кентавров копьями, а вдвое больше ранил в ноги, благо дротиков для метания у него теперь хватало. Затем, обнажив мечи, он ринулся в рукопашную, но враг не выдержал и бежал. Второй отряд составляли меднокожие усачи, оказавшиеся упорными бойцами. Блейд прикончил с полдюжины и полагал, что придется расправиться и с остальными, но тут один из эстара обратил внимание на его клинки. Очевидно, вид рогов страшного Каджа потряс кентавров, или же их напугало сверхъестественное существо, победившее демона и теперь готовое уничтожить самих эстара. Они бежали, оглашая воздух паническими воплями — как и встреченные раньше охотники, как и две первые орды.

Теперь Блейд уже не терял головы, а потому мог ясно различить их крики:

— Великий Орм! Великий Орм пришел в степь!

* * *

Великий Орм пришел в степь!

Эта новость летела от клана к клану, от друга к другу и от врага к врагу. О ней говорили среди изумрудных трав и голубых мхов, в красных зарослях и на серебристых равнинах, в пещерах и шалашах, в плетеных хижинах и покрытых шкурами вигвамах, у ручьев и рек, на холмах и опушках лесов, на побережьях внутренних морей. Об этом толковали на рассвете, в середине дня и на закате, когда золотистое и медное светила одно за другим скрывались за горизонтом; и ночью, у костров тысяч стойбищ, вели беседы о том же.

Великий Орм пришел в степь!

Все признаки были налицо: он был черен, как говорилось в легендах, и он был огромен, могуч и жесток. Так огромен и могуч, что мог одной рукой разметать десяток воинов, а копытами разбить головы и сокрушить хребты целой сотне! Он убивал двумя острыми рогами страшного Каджа, а это значило, что демон уже повержен, уничтожен и залит мочой победителя — точно так, как утверждали предания и пророчества о грядущем пришествии Великого Орма. И, согласно им же, он вез на спине пленную богиню двуногих, которая прислуживала ему и развлекала его. Орм мог съесть се в любой момент, но, видимо, нужное время еще не наступило.

Великий Орм пришел в степь!

Глупцы, не узнавшие бога, осмелились угрожать ему копьем и палицей; недоверчивые надели доспехи и пустились в погоню; отважные пожелали испытать его силу. Все они были повержены, изранены или убиты! Все они вкусили мочу поражения! Ибо никто не может противостоять Орму, жестокому из жестоких, сильному из сильных, мощному, неуязвимому, победителю Каджа!

Великий Орм пришел в степь!

Он убивал, кого хотел, и щадил, кого хотел; удары его оружия были неотразимы. Он мог догнать любого, ибо был неутомим и быстр, как молния; а догнав, мог поразить или даровать пощаду. Он уничтожал воинов, вставших на его пути, но охотникам, осмелившимся приблизиться к нему, не делал большого зла: лишь сшибал наземь и поливал мочой в знак своей победы. Он шествовал вперед, и никто уже не рисковал пересечь его дорогу

Великий Орм пришел в степь!

Он являлся самым могучим из всех богов и демонов эстара приносили ему жертвы и выполняли его заветы. Главным из них была неизменность. В древности Орм повелел жить так, как и сегодня жил его народ, охотиться, сражаться и уничтожать чужаков. И эстара охотились, сражались и предавали лютой смерти двуногих колдунов, что изредка забредали в их земли.

Но теперь Великий Орм сам пришел в степь!

Наступало время перемен, эпоха новых божественных откровений.

* * *

В пяти тысячах миль от южного побережья материка и в тысяче — от северного, Блейд с Микланой неторопливо поднимались по склону пологого холма. Он был довольно высок, этот поросший кустарником увал, тянувшийся с равнины куда-то вверх, словно гигантский пандус, с которого можно было шагнуть прямо в небеса, рядом простирались другие холмы, поменьше, с такими же покатыми склонами и плоскими, точно срезанными ножом вершинами.

Блейд расспрашивал спутницу, каким образом обитателям Большой Сферы удалось переселить эстара в Слорам. Учитывая их неуживчивый характер, эта операция, как ему казалось, должна была отнять немало сил — даже с учетом всех фантастических возможностей уренирской техники. Но, по словам его подружки, дело не стоило выеденного яйца: на планете кентавров установили несколько сотен пространственных врат, невидимых и совершенно неощутимых, пройдя через которые, эстара очутились в новом мире, ничем, впрочем, не отличавшемся от их собственного. Очевидно, они до сих пор не понимали, что живут в тысячах световых лет от того места, где родились их далекие предки.

Склон под ногами тянулся бесконечно, но Блейд не спешил. За время долгого пути он успел натешиться стремительной скачкой, погонями и бегством, сейчас же, ярким солнечным утром, ему хотелось немного помедлить, полюбоваться зеленой холмистой равниной и голубым небом с двумя солнцами, прежде чем снова ринуться в бешеный галоп. Последние дни эстара им не докучали, наоборот, он заметил, что кентавры поспешно освобождают дорогу, что обещало спокойное завершение путешествия. Прислушиваясь к болтовне Микланы, странник думал о том, что и здесь, в Большой Сфере Уренира, в сказочной стране мира и счастья, он вкусил толику приключений — пусть не столь опасных, как в иных реальностях, но от этого не менее захватывающих. Время его близилось к концу; он знал, что пора уходить, но не испытывал при этой мысли печали. Уренир словно примирил его с судьбой, ждавшей на Земле, с тесным кабинетом, со столом, на котором громоздилась батарея телефонов, с белесыми лондонскими туманами.

Да, скоро он вернется! Вернется к обыденному существованию, к серым будням, но вечный сияющий полдень Уренира всегда будет с ним! Как и прекрасная Меотида, зеленый Иглстаз, бирюзовый Таргал! Как океаны Кархайма, горы Брегги и леса Талзаны! Как сармийские пустыни, просторы Ханнара и колдовская реальность Таллаха! Как все остальное, что он успел повидать, услышать, запомнить за эти четырнадцать с половиной лет!

— Я думаю, за этими возвышенностями снова ровная степь, — сказала Миклана, и он очнулся.

— Да, милая.

— Наш холм самый высокий. Наверно, мы увидим с него берег океана.

"За тысячу миль?" — с удивлением подумал Блейд, потом вспомнил, что находится в Большой Сфере, и усмехнулся.

— Да. Если впереди нет других холмов, то увидим.

— Через три дня мы будем там... или через два, мой скакун? — Она ласково погладила Блейда по плечу. — Майк, конечно, ждет... И все остальные... Торм, Сана, Ройни и Кродат...

— И твои друзья, любители странствий в опасных резерватах, — подсказал Блейд.

— И они тоже...

— Для них ты станешь героиней, детка!

— Если ты не проговоришься, что всю дорогу я ехала на твоей спине.

— Я буду молчать. И к тому же...

— Да?

— Мне пора возвращаться, Миклана.

Она вздохнула.

— Я знаю...

Они поднялись на вершину. Впереди, заворачиваясь вверх, лежала степь Слорама, зеленая, желтая и золотая; над ней синел океан, в котором плавали другие материки и острова — необозримый великолепный простор Уренира, реальности вечного полудня. У самых ног Блейда холм круто обрывался вниз, и там, на равнине, волновалось море пегих, рыжих и гнедых крупов, колыхался лес поднятых рук, развевались по ветру хвосты, блестели наконечники копий, глухо рокотали барабаны. Странник замер.

— Целое войско? — пробормотал он. — Против нас двоих?

— Непохоже, — Миклана свесилась с седла, пригляделась, приставив ладошку ко лбу. — Я думаю, они не собираются сражаться.

— Тогда что же?

— Это иное... Видишь, тут разные племена, много кланов... Кажется, у них праздник, Дик.

— Хм-м... Не помню, чтобы ты рассказывала о праздниках, детка! Или этот фестиваль в нашу честь? Ты нигде не видишь костра с двумя вертелами?

Их заметили. Бой барабанов стал громче, взревели рога, пестрое море у подножия холма расступилось, образовав широкий проход. В конце его не было ни костра, ни вертелов; только степь, бескрайняя, свободная. К ней вел прямой, как клинок меча, путь, а по бокам стояли на коленях тысячи эстара.

Странник двинулся вниз. Мечи побрякивали за его спиной, Миклана, уцепившись за пояс, глубоко вздыхала.

Когда они достигли середины склона, рога и барабаны внезапно смолкли. На степь пала тишина; секунду, другую, третью царило мертвое молчание, потом над зеленым простором раскатилось:

— Орм! Могучий Орм! Великий Орм!

Блейд почувствовал губы Микланы на своей щеке.

— Иди, Великий Орм! Они ждут тебя!

Не замедляя шага, он продолжал спускаться.

Глава 9

— Это все, — произнес Ричард Блейд, потянувшись к стакану с пепси-колой. Он диктовал свой отчет около трех часов, и в горле у него пересохло.

Хейдж и Дж. сидели не шевелясь. За все это время они не задали ни одного вопроса, с очарованным видом внимая саге о Великой Сфере Уренира, Блейд излагал ее не под гипнозом — Хейжу это искусство было еще недоступно, — и оттого его рассказ казался еще более поразительным. Оба слушателя выглядели ошеломленными.

— Это все? — наконец вымолвил Дж. — Потом ты добрался до моря, до северного края материка — и все?

— Ну, остались кое-какие мелкие детали, — странник поглядел на магнитофон, продолжавший исправно накручивать ленту. — На берегу нас ждал Майк, и мы шагнули с земли Слорама в его дом... нет, сначала к Лоторму... Теперь в его холодильнике лежит Блейд-эстара, а эта плоть, — он похлопал себя по груди, — возвращена домой, на Землю. Я думаю, тут поработал Урен, предок Майка и Микланы. Ему для этого не понадобилось много времени.

— Было больно? — с сочувствием спросил Дж.

— Нет, сэр. Я совершил двадцать шесть путешествий, не считая полета на Луну, и в первый раз не испытал никаких страданий. Вероятно, Урены большие искусники в подобных делах.

— Но ты... — начал Дж., однако Хейдж, вежливо кашлянув, прервал его.

— Простите, сэр... Если вы хотите напомнить Ричарду, что он не привез ничего материального, то этого не стоит делать. Какой-нибудь прибор или устройство... Фи! Ерунда! Мелочь — по сравнению с тем, что мы узнали.

— На вашем месте лорд Лейтон судил бы иначе, — Дж. грозно сдвинул брови.

— Да. Возможно, он впал бы в ярость, не получив чего-то, что можно пощупать собственными руками. Но я — не Лейтон! И я полагаю, что эта последняя экспедиция окупила все затраты на наш проект.

— Вам придется здорово попотеть, доказывая это премьер-министру, — буркнул Дж. — С этой леди шутки плохи, она считает каждый пенс.

Хейдж пожал плечами.

— Не собираюсь никому ничего доказывать. Есть отчет, и каждый, кому положено, имеет возможность с ним ознакомиться и сделать свои выводы.

— И какие же?

— Разные. В меру отпущенного Богом интеллекта.

Насупившись, Дж. принялся набивать трубку. Он не слишком жаловал американцев вообще и Джека Хейджа в частности, и теперь не без основании полагал, что нахальный янки подсмеивается над ним. Однако старый разведчик не собирался складывать оружия.

— Что касается меня, то история Ричарда, на мой вкус, попахивает сказкой. Нет-нет, я понимаю, — Дж. потряс сухим пальцем, — что все это — святая правда! Где-то в неимоверной дали, в иной Вселенной, существует сверхраса человекоподобных, достигшая полного счастья и душевного равновесия... Они даже могут перейти в божественное состояние! Ну, и что с того? Нам-то какая корысть? — Он строго посмотрел на Хейджа, потом повернулся к Блейду. — А ты как считаешь. Дик?

— Теперь мы знаем об этом.

— О чем?

— Что люди способны достичь полного счастья и душевного равновесия. Что в этом и заключается смысл и назначение жизни.

Дж. уставился на своего преемника, задумчиво попыхивая трубкой, потом пожал плечами и проворчал.

— Метафизика!

— Отнюдь, сэр! — Хейдж поднялся, обошел вокруг стола и положил ладонь на серебристый кожух магнитофона, — Видите ли, наше знание чрезвычайно многогранно. Во-первых, оно включает практические приемы и способы конструирования всевозможных машин и устройств — вроде этого магнитофона. Очень важные сведения, надо заметить, ибо от них зависит повседневная жизнь или, скажем, — он изобразил пальцами стреляющий пистолет, — победа над врагом. Во-вторых, существует теоретическая часть знания. Законы природы, разрешающие то и запрещающие это, которые мы пытаемся описать на доступном нам уровне... Ну, например, с помощью математики... Но есть и кое-что иное! Кое-что более важное! Некие глобальные проблемы философского толка... К примеру — зачем мы? К чему мы должны стремиться? — Хейдж сделал паузу, потом многозначительно произнес: — И на сей раз Ричарду удалось разузнать ответы на эти вопросы. Возможно, они не подходят для нас, но по крайней мере мы знаем, как их разрешили там, где он побывал. Разве это не важно, сэр?

— Погляжу я на вас, когда вы прочтете свою лекцию премьер-министру, — с язвительной улыбкой заметил Дж. — Впрочем, это уже не мое дело! Но тебе, мой мальчик, — он бросил взгляд на Блейда, — придется туго!

Блейд допил прохладительное и снова наполнил стакан.

— Я думаю, сэр, что моя экспедиция имеет и практическое значение. Вполне достаточное, чтобы сердитая леди не прикрыла наш проект.

— Ты так полагаешь?

— Да. Вспомните об Уренах, об этих могущественных существах, странствующих по всем реальностям Мироздания... Почти наверняка один из них находится в нашей галактике, исследует или опекает ее.

— Ну и что? Если я тебя правильно понял, от нас до Уренов дальше, чем до Господа Бога!

— Но это не исключает их вмешательства в наши дела, сэр.

Дж. приподнял брови.

— Вот как? Ты полагаешь, что они следят за Землей? Подобно паллатам?

— Нет, — странник покачал головой, — Земля для них слишком мелкий объект. Другое дело — человеческие души... души любых разумных существ...

— Я тебя не понимаю, Дик, — пожав плечами, Дж. отложил трубку.

— Никто не знает, чем занимаются Урены... Даже в Большой Сфере об этом только строят догадки... Но ни один из моих уренирских друзей не сомневался, что цель их — великая и достойная, соизмеримая с тем вселенским могуществом, которым они обладают. А что может быть грандиознее, чем спасение миллиардов разумов, огромного числа сознаний, которые исторгает смерть из бренных тел? Что может быть величественней и гуманней, нежели приобщение их к братству Уренов, аккумуляция в гигантском плазменном мозге? Чем вечная жизнь, которую они получат?

Дж. раскрыл было рот, но Хейдж бесцеремонно перебил его.

— Весьма забавная мысль, Дик! И как вы до нее дошли?

— С помощью лорда Лейтона. Видите ли, он оставил мне письмо... что-то вроде завещания...

— Да, я знаю.

— Так вот, есть в нем одна странность: его светлость предупреждает, что мы с ним еще встретимся... Забавно, не правда ли? Он ведь был сугубым рационалистом и не верил в Бога... но, быть может, предчувствовал, что существует некий вселенский разум, к которому предстоит присоединиться и ему, и всем нам... Что же это такое, если не Урены?

Джек Хейдж загадочно усмехнулся и покачал головой.

— Боюсь, что я разочарую вас. Ричард. Вы пытаетесь сделать из Лейтона пророка, но он был всего лишь человеком, гениальным человеком, и только. И, говоря о вашей предстоящей встрече, он имел в виду нечто другое, более конкретное...

— Вы в этом уверены?

— Вполне. Может статься, ваша встреча уже произошла, только вы не заметили этого, мой друг.

Долгую, бесконечно долгую минуту Ричард Блейд смотрел на Джека Хейджа, потом опустил глаза.

— Хорошо, Джек... предположим, вы правы. Но разве моя гипотеза об Уренах не имеет права на жизнь?

— Имеет.

— И тогда мы можем надеяться, что после смерти вселенский разум призовет нас к себе?

Американец молча кивнул, покосившись на Дж. Тот, спокойно набив трубку, чиркнул спичкой и затянулся. Лицо старого разведчика казалось бесстрастным.

— Забавная гипотеза, — протянул он. — Ты и в самом деле так думаешь, Дик?

— Я надеюсь, сэр, только надеюсь.

Дж. опустил глаза, посмотрев на свои руки, сложенные на коленях, — старческие руки, обтянутые прозрачной пергаментной кожей. Губы его чуть дрогнули в слабом намеке на улыбку.

— Что ж, Ричард, скоро я это проверю. Совсем скоро, мой мальчик!

Комментарии к роману "Сияющий полдень Уренира"

1. Основные действующие лица

ЗЕМЛЯ

Ричард Блейд, 47 лет — генерал, агент секретной службы Ее Величества королевы Великобритании, шеф отдела МИ6А

Дж., 80 лет — его бывший начальник (известен только под инициалом)

Его светлость лорд Лейтон — покойный изобретатель машины для перемещений в иные миры, бывший руководитель научной части проекта "Измерение Икс" (упоминается)

Джек Хейдж, 39 лет — американский физик, преемник лорда Лейтона

Кристофер Смити — врач-нейрохирург, помощник Хейджа

Макдан — шеф Эдинбургского отделения научного центра Лейтона, разработчик телепортатора (упоминается)

Джайлс Хэмпсфорд — штатный врач отдела МИ6А

Джордж О'Флешнаган, Эдна Силверберг, Джон и Дарт Ренсомы, Карс Коулсон — дублеры Блейда (упоминаются)

Аста, 6 лет — Анна Мария Блейд, приемная дочь Блейда

тетушка Сьюзи и дядюшка Пит — воспитатели Асты (упоминаются)

Мод Синглер — первая возлюбленная Блейда (упоминается)

Зоэ Коривалл — она же — миссис Реджинальд Смит-Эванс, бывшая возлюбленная Блейда (упоминается)

Реджинальд Смит-Эванс — ее супруг (упоминается)

УРЕНИР

Ричард Блейд — пришелец с Земли; он же — Великий Орм, бог эстара

Кармайктолл — он же — Майк, приятель Блейда, первый из встреченных им уренирцев

Миклана — сестра Майка, возлюбленная Блейда

Ройни ок'Доран — скульптор

Сана — его жена, мастер иллюзий

Лоторм — биоинженер

Кродат Сарагга — философ

2. Некоторые термины и географические названия

Большая Сфера — мир Уренира, искусственное астроинженерное сооружение, окружающее местную звезду (на Земле подобная конструкция известна как сфера Дайсона)

Древний Уренир — планета Уренир — до того, как она была преобразована в Большую Сферу

Синтола — один из уренирских материков

Ортога — большой полуостров Синтолы

Чантарское Взморье — южное побережье Ортоги

Чантар — столица Чантарского Взморья

Слорам — материк Уренира, на котором обитают эстара

Пайот — материк Уренира, на котором обитают гуманоиды с планеты Ссо'ссу'сса

Урены — могущественные существа, мыслящие сгустки плазмы, в которые могут преобразовываться уренирцы. Выполняют роль хранителей Большой Сферы и персонально каждого уренирца

лика — раса полуразумных шестилапых обезьян

эстара — раса разумных кентавров, обитающих в Слораме

Великий Орм — божество эстара

ссо'ссу'сса — исключительно агрессивные гуманоиды, сделавшие попытку завоевать Большую Сферу и заключенные под силовой купол на материке Пайот

Кадж — злобный демон эстара, реально существующее животное, огромное и легко впадающее в бешенство

шантайя — сорт вина

телепортатор — третья модель — ТЛ-3 или Малыш Тил, устройство, с которым Блейд совершил некоторые из своих странствий, позволяет перемещать на Землю относительно небольшие объекты

ТиВи-Икс — изобретенный лордом Лейтоном прибор для обнаружения транспортировки объектов между различными реальностями Измерения Икс

паллаты — представители высокотехнологичной и могущественной звездной расы, с которыми Блейд встречался во время своих странствий. Паллаты также путешествуют в миры Измерения Икс оривэи, керендра, Защитники — различные расы паллатов

3. Хронология пребывания Ричарда Блейда в мире Большой Сферы

Пребывание на материке лика — 4 дня

Пребывание на Чантарском Взморье — 28 дней

Путешествие по Слораму — 22 дня

Всего 54 дня, на Земле прошло 50 дне

Авторы от А до Я

А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Э Ю Я