Библиотека

Библиотека

Бранко Чопич. Приключения кота Тоши

Предисловие

Приключения славного кота Тоши и его друзей — мышки-гадалки и пса Пестрика, —- вероятно, не были бы написаны, если бы не был найден Тошин дневник, валявшийся возле черешни, за конурой известного блохолова пса Жучи. На стволе черешни обнаружены следы острых когтей. Следует полагать, что потерявший бдительность Тоша подвергся внезапному нападению Жучи, вынужден был поспешно вскарабкаться на дерево и выронил свой дневник. Дневник изрядно потрепан. Очевидно, хозяин таскал его с собой повсюду: и когда продирался сквозь колючие заросли, и во время ночных прогулок по мокрой траве и по пыльным чердакам. К тому же дневник порядком засален и даже (какой позор для кота!) изъеден мышами. А на последней странице тетради нацарапано крупным собачьим почерком: ``Этим дневником завладел и прочел его пес Жуча — страж дома и собачий князь. Вся эта писанина и кости обглоданной не стоит. Сущий кошачий чих! В муравейник — и сочинение и сочинителя!

Жуча, Великий князь собачий, Кавалер заячьей медали со скрещенными косточками''.

Глава первая

Загадочная повозка, еще более загадочный мешок, и уж совсем загадочная возня в мешке. А мешок ли это? Мешок-господин? Мешок-свинья?? Мешок-разбойник??? Путешествие в тартарары

Цок-цок, цок-цок-цок!.. — стучали по дороге четыре неподкованных копыта, насаженные на четыре тонкие ноги. Ноги несли на себе одного осла, а осел тащил маленькую повозку, в которой ехал один сердитый дед и один завязанный мешок. Дед то и дело оборачивался к мешку и все корил его за что-то. А мешок в ответ только молчал — может, оттого, что был завязан, а может, ему просто нечего было сказать.

Почему же это дед пустился в разговор с самым обыкновенным мешком? Не спятил ли он? Не пьян ли он? А ну-ка, прислушаемся.

— Эхе-хе, господин хороший, закатилось твое солнышко! — ворчал дед, обращаясь к мешку.

А мешок-господин только заерзал и будто плечами пожал: мол, что ж поделаешь, закатилось так закатилось.

Ага, мешок шевелится! Значит, в нем кто-то есть. И этот таинственный Кто-то, наверно, сейчас думает: ``Сам знаю, что закатилось. Известное дело: какое солнце — в мешке?'' Повозка миновала старые вербы и катилась теперь по берегу речки.

— Да, быть тебе сейчас в воде, свинья ты этакая! — снова забормотал дед, оборачиваясь к мешку.

Мешок—свинья вздрогнул, будто от испуга, однако опять промолчал.

Дед поминутно слезал сповозки, таращил свои зеленые глаза на синие речные омуты, но, видно, ни один ему пока не понравился.

Вон тот омут, пожалуй, мелковат, а здесь уж больно глубоко. Там небось рыбы полным-полно — опять не годится, да дальше вроде верба некстати или еще что-то... Этак можно всю реку пройти, а дела не сделать...

Озабоченный дед снова лезет в повозку и едет дальше. А найдя новый омут, он опять обращается к мешку и жалостливо качает головой:

— Сам видишь, — не то. Иначе был бы ты уже в воде. Ладно, поехали дальше. Разбойник ты — вот ты кто!

А мешок-разбойник все помалкивает, а дед ему все втолковывает:

— Эх, Тоша, Тоша, черная твоя шкура и душа твоя черная! Сколько мышей на мельнице, а ты сало сожрал!

В ответ на это мешок-Тоша покаянно замяукал.

Ну, теперь все понятно. Завязанный мешок — это вовсе не господин, не свинья, не разбойник. И господин, и свинья, и разбойник —- это всего-навсего кот,который сидит в завязанном мешке. И зовут этого кота Тоша. Так-то!

А мельник Триша едет все дальше и дальше и никак не подыщет для проказника Тоши полходящего омута. Вот этот, к примеру, куда уж лучше! Но мельник, видно, думает, что для его кота и самый распрекрасный омут нехорош. Видно, любит он своего Тошу, и чем глубже перед ним омут, тем глубже становится его печаль.

Глава вторая

из которой ничего не видно, потому что дело происходит в мешке, но зато кое-что слышно. (Из дневника Тоши.)

Горе мне, черному, горе мне, несчастному! Схватил меня дед Триша, запрятал в мешок и везет невесть куда. Уж конечно, такое путешествие добром не кончится. Влип! Погорел! Пропал! Ни за что ни про что шкуру сдерут. Да попади я сейчас в конуру моего злейшего врага блохолова Жучи, и то, наверно, веселей было бы.

Спрашивается, за что я угодил в этот мешок?

Право, я и сам не пойму. Вольготно мне жилось у хозяина моего, мельника Триши. Ловил я мышей, шатался в зарослях у реки, а то, бывало, заберусь на старую вербу и любуюсь рыбкой, что в омуте плещется. Мяу! Рыбу я люблю ужасно, но воды боюсь — ужас! А на сушу рыбу никак не выманишь. Чем только я ее не соблазнял: и сало сулил, и колбасу, и такого наобещал, чего и у самого нет. А то еще говорю: иди, мол, сюда, мне надо кое-что тебе на ушко шепнуть. Не клюнула. Даже отвечать не стала. Не верит. Пялит на меня свои круглые глаза и хвостом вертит. Эх, до чего ж она хороша!

``Как же ты все-таки в мешок попал?'' — снова спрашиваете вы.

Как да почему! Откуда я знаю? К примеру, пропадет на мельнице что-нибудь съестное — дед сразу на меня думает. Мяу-мя-а-а-у! Дедушка, дорогой, ведь несправедливо это! Вор я, что ли? Это я-то! Да у меня и мысли такой не бывало — украсть. Иной раз только подойду к салу, усами его ощупаю —- и хоп!.. Нет его, будто и не было. И куда оно девалось, сам черт не разберет! А дед Триша тут как тут:

``Иди-ка сюда, разбойник усатый. Где сало?''

``Мыши, —- говорю, — стащили.''

``Что ж ты не отнял?''

``А я отнял. Вот оно, я его в живот упрятал'', — отвечаю я, а дед меня же — березовой хворостиной: раз, раз!

И ведь ни за что ни про что. Откуда ж я могу знать, как это сало у меня в брюхе очутилось?

Или, например, поймал как-то дед Триша рыбку. Я только понюхать хотел, подошел только. И вдруг — вот так чудо! — я бегу через двор, а рыба — у меня в зубах. Потом не успел я и глазом моргнуть, а рыбы уже нету. То ли съел я ее, то ли еще что, и сам не знаю, честное слово...

И с сыром — то же. Исчезает, лишь только тень моя на него упадет. Чем же я виноват? Почему он не бежит от меня, как мышь, а сам ко мне в рот лезет? Вот я, например, не кидаюсь же в пасть злодея и блохолова Жучи. И пожалуйста: по сей день шкуру сберег в целости и сохранности.

Но куда все-таки везет меня мой дед?

Глава третья

Мельница, на которую и солнце не глядит. От куриной печенки до слоновьей печени. Запахи незнакомой корчмы

— Да, деваться некуда! Убить его, озорника, и дело с концом! Ворюга паршивый! Ведь до того обленился, что мыши из его усов косички заплетают, а он — хоть бы что!

Но как ни ругался дед, а все же жаль ему было усатого мурлыку, единственного своего дружка на одинокой и пустой мельнице.

Тришина водяная мельница стояла далеко от села, как раз у входа в ущелье, такое тесное и мрачное, что сюда солнце даже в полдень не заглядывало. Так что и деду и коту приходилось определять время по самым точным в мире часам — как живот подскажет, что обедать пора, так Триша и говорит:

— Тоша, давай обедать. Солнце, наверно, уже за гору перевалило.

Крестьяне, если у них спрашивали, как пройти на мельницу, отвечали обычно так:

— А, мельница дяди Триши?! Это там, где черти ночуют, где еще не рассвело, а уже смеркается, там, где дорога заблудилась и в ущелье за мельницей без следа пропала. Идите по следу собачьего князя Жучи — как раз туда и попадете.

И правда, крестьяне ходят на мельницу редко. Зато собачий князь наведывается туда каждодневно, чтобы устроить засаду на кота Тошу. Пес точит на него зубы из-за какой-то печенки — то ли куриной, то ли телячьей.

За давностью никто уже не помнит, какая она была, но обида не забывается! Сначала Жуча утверждал, что печенка была куриная, на другой год он заявил, будто она — свиная, на третий — печенка стала уже телячьей, на четвертый — превратилась в воловью.

А если ссора не прекратится, то в один прекрасный день мы, наверно, увидим, как за Тошей несется Жуча и вопит:

``Отдай, ворюга, слоновью печень!''

Да, одиноко жилось дедушке Трише, и неудивительно, что очень он любил кота, единственного своего друга-приятеля. Легко ли это — взять да и бросить его в реку!

— Ржа ржавая! — снова заскрипел дед, обращаясь к мешку. — Из-за твоего кошачьего бесстыдства остаюсь я на всем белом свете один-одинешенек. Но не миновать тебе омута, за тем и еду!

— Почему ж ты не утопил меня возле мельницы? — грустно осведомился из мешка кот. — Бултых — и нет Тоши!

— А потому, что очень буду я тосковать, глядя каждый день на твою могилу.

— А зачем гоняешь из-за меня осла? Закинул бы мешок за спину и шагал бы.

— Эх, Тоша! Да ведь за тобой столько водится всякого воровства, разбоев и жульничества, что даже возом не вывезешь. Я и так мелкие твои грехи дома оставил, чтобы осла не перегружать.

Неизвестно, сколько бы еще времени вел дед свою беседу, но вдруг из мешка раздался кошачий вопль:

— Стой! Запах чую! Волшебный запах жареной рыбы!

— А на меня вроде винным духом пахнуло, — откликнулся дед. — Наверно, корчма близко.

— А до меня будто аромат горного сена долетел, — вставил слово осел. — Значит, при корчме и конюшня имеется!

— Ну, герои, вперед! — лихо скомандовал дед Триша.

— Передние и задние ноги, бегом марш! — проревел осел.

— Мешок, не мешкай! — фыркнул кот.

И повозка с дедом и мешком, подняв облако пыли, скрылась за поворотом.

Глава четвертая

Странная корчма. Три осла без одного. Охота за луной. ``Мешок, брось меня в воду!'' Только кот разберет, кто корчмарь, а кто дед Триша. Мешок пропал!

Повозка лихо подкатила к старой корчме, над входом которой были намалеваны два осла, а под ними большими буквами было выведено:

Корчма ``У трех ослов''.

Завидев вывеску, дед вытаращил глаза:

— Это как же?! Написано: ``У трех ослов'', а нарисованы только два. Где же третий?

— Заходи, будешь третий, — пробурчал себе под нос корчмарь Винко и тут же любезно проговорил: — Третьего осла я за вином послал. Сейчас вернется.

Дед положил своему ослу охапку сена и, оставив мешок в повозке, вошел в корчму.

— Вот выпью малость, разгоню печаль, а тогда и брошу поганца в реку...

Уселся мельник за стол, и принялись они с хозяином за водку. Славная была попойка! Так нагрузились, что обоим вдруг почудилось, будто луна с неба им подмигивает. Выскочили дед и корчмарь во двор и ну кричать что было мочи:

— Эй, луна! Спускайся к нам, мы и тебя угостим!

Но луна лишь лукаво ухмыльнулась в ответ.

— Наглость какая! — рассердились старики. — А не залезть ли нам на небо, не отлупить ли ее как следует?

Притащили они длинную лестницу, приставили ее к большому ореховому дереву, из-за макушки которого выглядывало светлое лицо луны.

— Подержи-ка землю, чтоб она не качалась, — попросил корчмаря пьяный Триша, — а я мигом залезу на дерево и схвачу эту проказницу!

Взобрался дед на орешину и ахнул:

— Что же это, брат?! Вторая луна из реки глядит!

— А третья в корчму забралась, я ее в через окно вижу! — закричал корчмарь, показывая на лунное отражение в оконном стекле. — Слезай, дружище, скорей, не то она всю водку выпьет!

Старики влетели в корчму, но луны и след простыл. Бросились они к реке, что текла возле самого двора, но луна уже успела спрятаться за гору, и ее не было видно ни в реке, ни в небе.

— Нету! Все три сбежали! — вздохнул дед Триша. — Пойдем назад в корчму. Засвети-ка лампу, надо еще выпить.

И долго бы они еще выпивали, если бы дед Триша вдруг не вспомнил:

— Постой, брат, я ведь должен бросить в воду мешок с котом. Или это мешок меня собирался бросить? Вот так раз! Забыл, кто кого бросать должен...

Дед, пошатываясь, заковылял к повозке, взвалил мешок на спину, спустился к берегу и горестно возопил:

— Мешок, брось меня в воду! Тоша, старый дружище, брось меня!

Но ни мешок, ни кот не пошевелились.

— Значит, пощадил меня Тоша, — рассудил дед. — Ну, раз так, то и я обещаю никогда больше не красть твое сало, а теперь пойду выпью!

— Ура, твоя правда, брат наш! — закричали ему ослы с вывески.

К полуночи корчмарь и дед так напились, что позабыли, кто из них корчмарь, а кто дед Триша.

— Я-то корчмарь, а ты, наверно, мельник, — твердил дед.

— А может, мы оба — мельники? — сомневался корчмарь.

— Давай спросим кота, — предложил Триша. — Он скорей разберется.

Оба направились к берегу, где дед оставил свой мешок, но... Вот так чудо! Мешок пропал!

— Вот мы и попались! — запричитал дед. — Кто нам теперь скажет, который из нас — корчмарь, а который — дед Триша, старый мельник?

Глава пятая

Поиски. Что сказал Сом. Полная подвода полных мешков. Две меры проса за три королевства. Водочный дождь. Объявление и обращение

Чуть свет отправился дед Триша на поиски своего кота. Брел он вниз по течению реки, заглядывал в каждый омут и жалостным голосом расспрашивал рыбок, не встречали ли они в воде мешок с котом. Но рыбки мудро помалкивали, поблескивая на солнце своими серебряными одеждами. Старый усатый Сом высунулся из воды и, выслушав дедов вопрос, отрицательно повел хвостом. На его безголосом рыбьем языке это означало примерно следующее:

``Ах, дед, дед, неужели ты думаешь, что я, сам Сом, настолько глуп, что стану связываться с каким-то котом в мешке! Был бы порядочный кот — тогда еще ладно. Но ведь этот твой Тоша — сущий висельник! Ведь он что делает? Влезет на вербу, пялит свои бесстыжие глаза на рыбу и... облизывается!''

Нет его, значит, в воде, — горестно вздохнул дед Триша. — Бедный я, несчастный! А может, он на земле где-нибудь?..

Дед спрашивал каждого встречного, не видел ли кто кота в мешке. Но ему не везло. Одни шарахались от него в сторону: ``Не спятил ли старик?'' Другие отвечали, что, мол, случалось им видеть котов, однако без мешка, и мешки тоже попадались им на пути, но все были либо с мукой, либо с зерном, либо с шерстью. А еще бывало шило в мешке. Но ведь шила, как известно, в мешке не утаишь.

— Наверно, его птицы украли, если нет его ни в воде, ни на земле, — сокрушался дед Триша. — Может, на дереве где-нибудь застрял, а то, чего доброго, и вообще повис в воздухе!

Легкомысленные воробьи божились, что в жизни не видели кота в мешке. Ну, а если бы увидели, то, конечно, показали бы ему, почем мера пшена и почем фунт лиха.

— Это и без вас известно, — отвечал дед. — Мера пшена стоит восемь динаров, фунт лиха с приплатой не берут, а вот кота моего Тошу я и за три королевства не отдам!

— За жулика кота три королевства! — загалдели воробьи. — Да за такую цену можно получить не меньше двух мер пшена да еще конопли в придачу!

Простодушные воробьи все же утешили деда. ``Жив, жив!'' — прощебетали они. А вечером каждый наставлял своих птенцов:

— Дети, глядите в оба! Как только заметите, что на дерево мешок лезет, удирайте без оглядки. Этот мешок не простой — в нем кот Тоша!

Дед Триша возвратился в корчму хмур, невесел, нос повесил, с руками пустыми — все ему постыли; ноги сбивши — горя не избывши, устал без толку — тоска, да и только!

— Что делать, приятель? Нету кота!

— У нас с тобой, дружище, мозги нынче набекрень. Пока мы их на место не поставим, ничего путного не придумаем, — ответил хозяин ``Трех ослов''.

Он вытащил откуда-то пыльный мешок и хватил им разок-другой себя и деда Тришу. И что ж? Вправились мозги!

— Придумал! — воскликнул корчмарь. — Надо объявление написать: мол, пропал кот в мешке. Ко мне людей много ходит. Может, кто-нибудь его и видел.

— А есть у тебя еще какие-нибудь такие объявления?

— Ого, еще сколько! Глянь-ка, под ними и стены не видно.

Корчма и вправду вся была облеплена разными объявлениями. В одном говорилось, что некий человек ищет свой разум, который он в водке утопил; в другом другой человек сообщал, что у него в корчме память отшибло и если кто-либо умеет эту память обратно пришибить, то — просьба помочь; третий предупреждал всех, чтоб не ступали на скользкую дорожку — можно оступиться; четвертый разыскивал потерянную в пьянстве молодость, а еще один, оказывается, оставил в корчме свое доброе имя и просил немедленно сообщить, если кто-нибудь таковое имя нашел.

— Ладно, давай и мы напишем что-нибудь вроде этого, — сказал дед Триша.

— С удовольствием. Только плохой из меня писарь, — предупредил корчмарь.

Он принес большущую чернильницу, белое гусиное перо, ворох бумаги, какая идет на обертку скобяного товара, и разложил все это на широком трактирном столе. За этим столом люди выпили столько спиртного, что его, наверное, хватило бы на отличный водочный дождь для целого государства, да еще остатком можно было бы целый месяц вертеть колесо Тришиной мельницы, а лишку было бы довольно, чтобы выкупаться старой свинье с ее шестнадцатью поросятами. Понятно, что за таким столом трудно написать вполне трезвое объявление.

И вот сочинители, взяв себе в помощники полную бутылочку — ту самую, что придает мыслям плавность и текучесть, — икая, позевывая, почесывая поминутно затылки, стукая себя то и дело по лбу и пролив семь потов, составили наконец такой документ:

ОБЪЯВЛЕНИЕ И ОБРАЩЕНИЕ,

из которого каждый, кто его прочтет, узнает то, что в нем написано, а написано то, что далее следует, а далее следует то, что прочитать можно, и ни слова больше.

Составлено мельником дедом Тришей и корчмарем Винко Сливичем при содействии полной бутылки и гусиного пера.

В объявлении объявляем, а в обращении обращаем внимание на следующее:

Прошлой ночью, когда дед Триша ловил луну на дереве, у него пропали кот и мешок, причем мешок был надет на кота, а кот был в мешке. Кота легко опознать по тому, что он сидит в сером мешке и любит сало, сыр и рыбу, а мешок отличается тем, что не любит ни сала, ни сыра, ни рыбы и сидит в нем кот. А если указанных примет и признаков недостаточно, то сообщаем еще дополнительные:

КОТ ТОША в детстве был котенком. Это знает даже кривая курица, пропавшая во время прошлогоднего наводнения. Прежде у него водились блохи, а может, и сейчас водятся. Когда был он дома, часто сидел у деда Триши на плече, а когда пропал — неизвестно, где сел. Спереди у него голова, а сзади хвост. Ноги довольно длинные: когда он стоит, все четыре достают до земли, однако, когда он ложится на спину, до неба все же не дотягиваются.

СЕРЫЙ МЕШОК похож на другие мешки, и по этому признаку его легче всего опознать. Если его вывернуть наизнанку, то он будет похож на мешок, вывернутый наизнанку, а если его не выворачивать, то он будет в точности похож на самого себя. Когда он пуст, тогда в нем ничего нет. Ног у него отродясь не водилось, но он все-таки ушел и пропал куда-то.

Кто их обоих разыщет, тот получит от деда Триши полную бутылку муки, а от корчмаря Винко — мешок водки.

Торопись, народ! Мука льется, водка сыплется!

Написано на столе, а читать надо на стене.

Скорбящий дед Триша.

Сочувствующий ему корчмарь Винко.

Глава шестая

Мышь гуляет по моей спине. Налет зайцев. Шаги неизвестного. Поднимаюсь в воздух. (Из дневника Тоши.)

Мой дед, кажется, вдребезги пьян. Взял мешок и меня вместе с ним, размахивает нами во все стороны и горланит:

— Брось меня, мешок, в воду!

Ага, теперь он оставил нас в покое. Тишина. Слышно только, как волна плещет и как сверчок трещит. Значит, лежим мы с мешком у самой реки и, видно, ночь наступила. Как бы нас не украли... Тсс!.. Вроде трава шуршит. Кто-то идет... Подходит к мешку... Останавливается.

— Здорово, сестрица! — слышу знакомый басовитый голос.

Ну конечно, это водяная крыса!

— Здорово, здорово! — пищит в ответ тоненький голосок.

Ага, это серая полевая мышь. Я и ее знаю.

— Что нового, спрашиваешь? — говорит крыса. — Да вот какой-то растяпа оставил у меня на берегу мешок.

— Может быть, в нем есть что-нибудь съестное? — заинтересовалась полевая мышь. — Зерно, а то, глядишь, и мясо?

— Если так, то недурно было бы полакомиться, — говорит крыса и, слышу, похлопывает себя по брюху.

— Только сперва, — предлагает мышь, — давай его ощупаем и обнюхаем.

И вот чувствую — засеменили по мне мышиные лапки. Полевая нахалка лезет на мешок прямо по моей спине. Щекотка такая, зуд такой — хоть из собственной шкуры выпрыгивай!

— А неплохо было бы мешок прогрызть, — говорит водяная крыса. — Тогда сразу узнаем, что в нем спрятано.

И она принялась грызть мешок как раз против моего носа. От натуги крыса тяжело пыхтела прямо мне в ухо. Я замер, притаился, приготовился...

Вдруг крыса перестала трудиться над мешковиной и шепотом подозвала свою сообщницу:

— Лезь-ка сюда, сестрица! Понюхай! Что-то тут нечисто... Сомнительный какой-то запах!

Маленькая воровка проворно взобралась мне на голову, уткнулась мордочкой мне в нос и пробормотала в испуге:

— Погоди, погоди, да ведь так пахнет только...

— Вот и мне кажется, — зашептала крыса, — что в этом мешке не кто иной, как сам усатый, сам...

— ...ко-о-от! — заорал я во всю глотку и подпрыгнул вместе с мешком.

И крыса и мышь исчезли в одно мгновение. Послышался только всплеск воды — должно быть, обе бултыхнулись в реку. А я хохотал до тех пор, пока у меня не живот не заболел. И тогда мне стало ясно, что я самый последний дурень.

``Ах, Тоша, Тоша! — корил я себя. — Ты глуп, как пес. Тебе бы помалкивать, пустить бы длиннохвостых в мешок, а уж тут и полакомиться. Нет, Тоша, ты неразумней самого безмозглого мышонка, ты болван, вроде Жучи, ты глуп, как сало, что само к тебе в рот лезет!''

Пока я себя бранил, к мешку снова кто-то подошел. Это были два зайца, я их по голосам узнал.

— Братец, дорогой, давай-ка удирать отсюда, пока целы, — предупреждал один из них. — Сюда каждую ночь является пес Жуча и охотится за кошками корчмаря.

От этих слов у меня волосы стали дыбом. Горе мне, если Жуча застанет меня в мешке! Второй заяц зашептал:

— Тсс!.. Глянь-ка, брат, тут какой-то мешок. Бьюсь об заклад, в нем капуста!

— Капуста! Подать ее сюда! — закричали оба и бросились к мешку.

А я от страха как заору!.. А зайцы... Слышу, только ветер просвистел в высокой траве. Эх, мне бы такие борзые ноги, я бы каждый день Жучу за хвост дергал!

Опять стало тихо. Только река журчит, рыбок баюкает, да вербы перешептываются, дождик накликают. Я было задремал, но вдруг слышу — человек шагает. Кто же это? Во всяком случае, не дед Триша: его-то походку я знаю.

Остановился прохожий возле меня и удивленно проговорил:

— Эге, что это тут такое? Мешок какой-то, а?

Не услышав ответа, незнакомец больно пнул меня ногой в бок и громко засмеялся:

— Ха-ха-ха! Не будь я сейчас пьян, обязательно бы подумал, что нашел кота в мешке. Впрочем, что я теряю? Прихвачу-ка эту находку с собой — может, на выпивку сгодится.

И тут мы с мешком взвились в воздух.

Глава седьмая

Необыкновенная ярмарка. Мышь-гадалка. Продается лев! Гадалка и лев в одном мешке. Спасайся кто может! Лев поджидает медведя

На знаменитых ярмарках в местечке Обдуриловка продавали все что угодно и надували как могли. Здесь торговали прошлогодним снегом, волками в овечьих шкурах, коровьими седлами, лошадиными рогами, козлиным молоком, рыбьим мехом и прочими диковинками. Расхаживал по ярмарке и горластый ``продавец счастья''. В его коробке были разложены билетики и сидела белая мышь. Осипшим голосом он вопил на всю площадь:

— Подходи, народ! А ну, погадаем, кому быть с урожаем, кому недород, а кому каша невпроворот! Всякое счастье в нашей власти, любая доля как на ладони. Вот спрошу мышку, пораскину умишком, все скажу, как по книжке, — верь, да не слишком!!

А однажды появился на ярмарке босой и небритый бродяга с мешком за плечами. Он грубо оттолкнул ``продавца счастья'' и заорал:

— Люди, подходите, чудо поглядите! Продается молодой лев! Ростом с локоть, а мышей тыщу слопал! Станет взрослым скоро, тогда ему и волк впору!..

Вокруг бродяги тут же собралась толпа. Вдруг кто-то крикнул:

— Глядите! Мышь-то, Гадалка-то, в билетиках прячется! Льва испугалась!

— Верно, — согласился бродяга. — Она-то сразу почуяла, что лев близко. Вот и прячется.

— А нет ли тут подвоха? — усомнился кто-то в толпе. — На этой ярмарке всякое бывает. Здесь тебе и кота в мешке продать могут.

— Кто?! Я?! — закричал бродяга. — Да вы только гляньте на мои ноги — видите, босые! Это потому, что я железные башмаки и те стоптал, пока сюда из львиных земель добирался. Там шагу нельзя сделать, чтобы на льва не наступить, а львят, чтобы от них избавиться, мешками в воду бросают.

— А можно ли на твоего льва хоть одним глазком глянуть? — спросил ``продавец счастья''.

— Можно, но только осторожно, краем глаза, и то прищурясь, — согласился бродяга и чуть приоткрыл мешок — чуть-чуть, на ширину детской ладошки.

``Продавец счастья'' нагнулся, увидал во мраке мешка чью-то необычную шерсть, вскрикнул и... И тут случилось нечто ужасное. Белая мышь выпала из ящика и угодила прямехонько в мешок!

Хозяин мыши подпрыгнул от неожиданности и завопил:

— На по-о-омощь!

Решив, что из мешка лезет лев, люди бросились кто куда.

— Лев! Лев! — кричали они. — Спасайся кто может!

— Вон он, лев! Караул! Спасите. Помогите!..

Всполошилась вся ярмарка, народ кинулся врассыпную. Цыган забыл своего медведя и влез на первое попавшееся дерево; какой-то пастух с перепугу принял медведя за своего осла, вскочил на него верхом и поскакал по дороге; продавец пряников пустился наутек в одну сторону, а его лоток, зацепившись за чью-то повозку, поехал в другую. Пожарник на высокой каланче тоже перепугался и заорал во все горло:

— Эй, люди! Затворяй окна, двери! На ярмарку львы напали!

Все жители города заперлись в своих домах, затворились, задернули занавески на окнах, закрыли ставни, задвинули засовы, заложили двери шкафами, кроватями, столами, стульями, перинами, подушками, шапками и зубочистками. Улицы опустели. Только по булыжной мостовой промчались четыре подковы и пара стоптанных башмаков — они отстали от лошади и всадника, которые слишком быстро сбежали из города.

А что же произошло с белой мышкой и удивительным мешком?

В суматохе и панике схватил мешок старый крестьянин — тот самый, у которого кукурузное поле каждый год медведи разоряли. Впопыхах он, видно, решил, что в мешке его поросенок. Когда же возле своего поля под горой он нагнал других беглецов с ярмарки, те закричали в великом страхе:

— Эй, дед, да ведь у тебя в мешке-то — лев!

От ужаса старик зажмурился, а когда снова открыл глаза, вокруг уже никого не было: ни путников на дороге, ни пастухов вполе, ни даже птиц в воздухе. Лишь издали доносились крики:

— Эгей, берегитесь, люди! У дяди Усача лев в мешке!

А бедняга Усач с мешком в руках крался к своему полю. Он зашел в кукурузу, осторожно опустил мешок на землю и, отбежав на другой конец поля, закричал:

— Эй ты, лев! Смотри не спи! Ночью медведь за кукурузой пожалует, так ты сожри его вместе со шкурой!

И крестьянин так резво понесся домой, что за ним едва поспевали его собственные ноги.

Глава восьмая

Союз кота и мыши. Из темного мешка — под заспанные звезды. Третий союзник. Грушетряс Кукурузович. Секретный план

Над кукурузным полем и брошенным мешком нависла зловещая тишина. Казалось, все вокруг смолкло лишь для того, чтобы явственней был слышен хруст валежника под тяжелой поступью огромного бурого медведя.

Но вот Тоша осмелился пошевелиться в своем мешке. Он обратился к мышке-гадалке, которая сидела съежившись у него под боком:

— Послушай, ворожея, клянусь, что и когтем тебя не трону! Нам грозит одинаковая опасность: обжора-медведь сейчас будет здесь. Необходимо объединить наши силы и поразмыслить, как от этой опасности избавиться и сохранить в целости наши хвосты и головы.

Мышь-гадалка скромно кашлянула и сказала:

— В билетике номер восемь записано: ``Подружатся мышь и кот, когда на обоих беда придет''.

— А там не сказано, как из этой беды выбраться? — спросил Тоша озабоченно.

— Нет, об этом ни слова. Но ведь мы и сами с усами, можем и сами головой поработать, — ответила мышь и смолкла. Она глубоко-глубоко задумалась. Пожалуй, ее задумчивость была глубже самого глубокого в мире колодца.

— Думай скорей! — поторапливал ее кот.

— Из беды можно выбраться через дырку в мешке... Если, конечно, сделать эту дырку пошире, — произнесла мышь.

И с этими словами она принялась усердно грызть мешок. Сначала дырка получилась маленькая — только она сама и могла бы в нее пролезть, — но, не пожалев трудов, Гадалка вскоре проделала в мешке огромную прореху, в которую Тоша свободно просунул свою большую голову. А затем он и весь вышел наружу под зажигающиеся вечерние звезды.

— М-м-мяу! — Тоша сперва потянулся как можно длиннее, потом прыгнул как можно выше, так что мыши показалось, будто падучая звезда, которая в тот момент покатилась по небу, свалилась не сама, будто это кот сцарапнул ее своей лапой.

Она деликатно напомнила:

— Будь добр, не давай когтям воли.

— А ты, подружка, не путайся у моего носа, — искренне предупредил ее кот, — а то, сама понимаешь, впотьмах и ошибиться недолго.

Как мы уже говорили, на небе мигали первые звездочки. Они мигали, чтобы не уснуть в такую тихую летнюю ночь, потому что, стоило одной из них задремать, она тотчас теряла равновесие, срывалась и, вытаращив глаза, стремительно скользила вниз по гладкому небосводу. Немного погодя можно было видеть, как она снова осторожно карабкается вверх из-за темного холма.

Ущербная луна, заспаная и озябшая, еле освещала долину. Из отдаленного болота доносилось голосистое кваканье лягушачьего хора:

— Ква-ква-ква, луна-то какова! Думает, что мы и вправду станем петь в столь слабо освещенном зале!..

И только горы зловеще молчали. По их мрачным тропам шагал медведь, он уже приближался к кукурузе...

Тоша и Гадалка не успели еще отойти от мешка, как с другого конца поля донесся жалобный собачий вой.

— А-у-у-у, ва-у-у-у! — скулил какой-то незнакомый пес. — Кто спасет меня от мохнатого, кто защитит от косолапого? Ау-вау-у!..

— Еще один в беду попал, — прошептала мышка. — Насколько я понимаю, это собака.

— Не думаешь ли ты, — спросил Тоша, — что я стану ей помогать? Да слыхано ли, чтобы кот собаку выручал?

— В билетике номер девять записано мудрое изречение: ``Постучит беда в окошко — подружатся пес и кошка''.

— Тогда ладно, пойдем на выручку, — согласился Тоша, и оба поспешили на другой конец поля.

Едва они приблизились к развесистой груше, что росла возле межи, незнакомый пес испуганно завыл:

— У-у-у! Кто это?

— Не бойся, — промяукал Тоша самым мягким и миролюбмвым голосом. — Мы пришли к тебе на помощь. Мы — это мышь-гадалка и лев в образе кота.

Перед друзьями сидел привязанный к груше перепуганный и грустный пес пестрой масти. Он вежливо отрекомендовался:

— Честь имею представиться: пес Пестрик, овечий сторож дяди Усача. У меня пятилетний стаж собачьей службы, участвовал в семи сражениях с волками, в прошлом месяце приставлен к этому полю и мучаюсь здесь до сего дня.

— Мучаешься? Это почему же? — поинтересовался Тоша.

— Брат мой кот, лев мой дорогой, и ты еще спрашиваешь! Каждую ночь сюда является громаднейший медведь, прожорливая бестия Грушетряс Кукурузович. Сперва он обтрясает грушу, потом закусывает кукурузой. Грозится и меня сожрать, когда не останется больше ни груш, ни кукурузы. Я подсчитал все груши на дереве и всю кукурузу в поле — и выходит, что жить мне осталось дней десять, не больше. Значит, в самом скором времени медведь будет именоваться Собакоед Живоглотович.

— В билетике номер десять, — спокойно сказала мышь-гадалка, — записана поговорка: ``Радое был богатырем, но и с ним можно справиться втроем''. Так что давайте думать, как нам обжору победить и одурачить.

— Не только одурачим, но и особачим, окошачим и омышачим! — хвастливо заявил Тоша.

И трое союзников принялись шептаться и шушукаться. Когда же из темноты послышался грозный рев медведя, друзья уже знали, что им делать. Кот Тоша и мышь-гадалка вскарабкались на дерево и оттуда окликнули привязанного Пестрика:

— Значит, договорились! Теперь только не трусь!

Глава девятая

Идет медведь, а страх впереди него бежит. Полная мешанина. Удирай, князь! Лев в образе кота луну сожрал. Груша хохочет. Кот с ясного неба

Огромный, мрачный Грушетряс Кукурузович шагал к старой груше, а впереди него катилась волна леденящего ужаса. Даже листья на деревьях содрогались и съеживались, а птицам, которые спали в ту пору глубоким сном, снился студеный зимний полдень и деревья, покрытые инеем. Сова на старом, гнилом буке и та забеспокоилась.

— Угу-у, кто ту-у-ут? — прокричала она в испуге.

В тот день медведя безбожно искусали горные пчелы, и в голове у него теперь так шумело и гудело, будто это была не голова, а улей или водяная мельница. Поэтому он был очень сердит и, как только приблизился к Пестрику, сразу схватил его за шкуру и так встряхнул, что у бедного пса все косточки перемешались и все мысли перепутались. Вообще он был так потрясен и настолько смешался, что забыл решительно все, что должен был сказать косматому. С его языка слетали лишь неясные обрывки фраз:

— Лев... кот... спасайся... груша... луна...

— Что ты бормочешь? — заворчал Грушетряс. — Ошалел, что ли, от страха?

И, к великому счастью для нашего Пестрика, он снова встряхнул его, да так, что все его перемешавшиеся косточки стали на место, спутавшиеся мысли распутались, а заодно и язык развязался.

— Почтенный князь Кукурузович, удирай отсюда, пока цел! Тебя ищут два страшных богатыря.

— Какие такие богатыри? — забеспокоился медведь.

— Лев в образе кота и мышь-гадалка.

— Это еще что за чудеса?! — перепугался медведь.

— Лучше тебе не знать! — продолжал запугивать Пестрик. — Этот кот, этот лев среди котов, вчера разогнал ярмарку, опустошил целый город. Уцелела только одна блоха, и та лишь тем и спаслась, что спряталась в его шерсти. А мышь-гадалка прилетела на землю верхом на хвостатой звезде — такая у нее сила. Она угадывает прошлое и предсказывает будущее. И тебе она предсказала страшные вещи.

— Какие, какие?

— Говорила она, что если ты еще раз придешь на это поле, то быть тебе посажену в огромный улей, и сперва пчелы получат с тебя за мед, а потом дядя Усач рассчитается с тобой за кукурузу. Эх и поплатишься ты шкурой: сошьет он себе из нее шубу и шапку.

— Э, нет, — решил медведь, — больше я сюда не ходок!

— Но ты не бойся, эти предсказания не исполнятся, — успокоил медведя Пестрик, — потому что кот... ну, тот самый лев, о котором я говорил... обещал сожрать тебя вместе со шкурой, как только ты здесь появишься.

— Бр-р-р! А где он сейчас, этот кот-лев? — Грушетряс задрожал и стал озираться по сторонам.

— Он только что забрался на грушу вместе с Гадалкой. Сначала они съедят луну, а потом в темноте им и с тобой будет нетрудно расправиться.

Грушетряс глянул на ломтик убывающей луны и ахнул:

— Ай-яй! Ведь правда! От луны и половины не осталось. Ну, я пошел!

Неповоротлив был медведь, неуклюж, но теперь он помчался с такой быстротой, что сам не заметил, как проскочил лес насквозь и очутился на открытом месте. Остановился он у последнего дерева, едва отдышался и никак понять не может:

— Как же так получается?! Выходит, мне и в лесу не укрыться. Только я в одном конце леса хвост спрятал, а голова уже с другого края наружу выглядывает!..

Озадаченный Грушетряс глянул на звездное небо и перепугался еще больше: луны там не было.

— Ой, ой! Эти двое с луной уже разделались, а теперь, наверно, за мной охотятся. Спрячусь-ка вон в ту большую пещеру. Там они меня не сыщут.

А пока медведь лез поглубже в темную пещеру, кот, мышь и пес так хохотали, что даже старая груша развеселилась. Она вся затряслась от смеха, и с ее веток посыпались на Пестрика зрелые плоды.

— Ау-вау! — взвыл Пестрик, бегая на привязи вокруг ствола. — Перестаньте смеяться, этот град убьет меня!

Услышав грохот падающих груш, старая полевая мышь, жившая в норе под деревом, высунула наружу свою мордочку, но в тот же миг на нее свалился с дерева кот Тоша. Перепуганная мышь юркнула в нору и, заикаясь от страха, пискнула:

— Плохи наши мышиные дела: кот с ясного неба! Так и грохнулся. Видно, конец света не за горами...

Глава десятая

Снова в мешке. Копченое сало дяди Усача. Ореховые башмаки. Скользкий мир. Конь мышей ловит. Километр жизни за вершок веревки. (Из дневника Тоши.)

Свалился я с груши, и вместе со мной упала на землю мышь-гадалка. Увидела она норку под деревом и сказала:

— Друг мой, Тоша! Пойду-ка взгляну, кто живет в этом доме, а ты посмотри, жив ли еще пес Пестрик, уцелел ли он под грушевым градом.

Гадалка юркнула в нору, а я подошел к Пестрику. Бедный пес, изрядно побитый, жалобно проскулил:

— Вы смеялись, животики понадрывали, а у меня от вашего смеха спина болит!

Кукуруза шепталась под ветерком, предвещая близкую зарю. Убаюканный этим шепотом, я вскоре заснул, свернувшись в клубок под боком у Пестрика. Да, заснул крепко — хоть из пушек пали! Сколько я спал, не знаю, но проснулся я...

Горе мне! Проснулся я снова в мешке. Доигрался! На этот раз кто-то засунул меня туда сонного, и теперь этот Кто-то нес меня куда-то, взвалив себе на спину. Нес да приговаривал:

— Я тебе покажу, как чужую грушу трясти!

Вскоре я услышал скрип открывающейся двери, и заманчивый запах копченого сала защекотал мои ноздри. Значит, меня внесли в дом. Затем кто-то — вероятно, тот самый Кто-то, который запрятал меня в мешок, — бросил мешок на пол и развязал его. Надо мной стоял усатый дядька, а над ним я увидел кусок копченого сала, подвешенный к стрехе почерневшей кровли.

— Эй, жена, глянь-ка, какого я мышелова принес! — буркнул Усач.

Его сердитая жена поглядела на меня и заметила:

— Хитрющего кота притащил ты, муженек! Ворюга он, сразу видно. Вместо того чтобы мышей ловить, он всю ночь за салом будет охотиться.

— За сало не беспокойся, — ответил Усач. — Я этого кота сейчас так подкую, что ему под кровлю забраться никак невозможно будет.

``О-хо-хо! Где ты, мой добрый дедушка Триша? — вздохнул я. — Тошу твоего подковать собираются. Будто он не кот, а конь!''

Бездушный Усач отыскал четыре ореховые скорлупки, надел их мне на лапы и залил воском. Меня обули в самые настоящие ореховые башмаки. Бегать в них просто немыслимо: при первой же попытке я поскользнулся, ткнувшись носом в пол. Это меня образумило. Я стал осторожнее переступать с лапы на лапу, но проклятая обувка так стучала, что слышно было, наверно, не только нашим мышам, но и соседским.

Так-так, трак-трак... - цокали мои башмаки, а Усач корчился от смеха и приговаривал:

— Ну, жулик, теперь можешь лезть за салом! Пожалуйста!

Настала ночь. Хозяин запер дверь, все улеглись спать, а я в моих ореховых ботинках остался у очага наедине с салом, висевшим на стрехе под кровлей. Вы, конечно, догадываетесь, что я не раз пытался потихоньку-полегоньку добраться до сала. Но тщетно! Каждый раз я скатывался вниз, как по льду. Из-за проклятых ореховых ботинок весь мир стал скользким и шатким. Нечего было и думать о головокружительных восхождениях на крышу, о том, чтобы слазить на дерево или поточить когти о кору. Жизнь стала гладкой, скользкой и опасной.

— Мяу, мяу, прощай сало, душистое и манящее! Никак мне до тебя не добраться! — причитал я, расхаживая по пустому дому и стуча подковами: так-так, трак-трак...

Вдруг я услышал какую-то возню и писк. В углу, за мешками с мукой, разговаривали мыши.

— Эй, Салоежка, слышишь, кто-то топает? — донесся до меня тревожный голосок. — Уж не кот ли?

— Эх, мукоед, — отвечала Салоежка, — сразу видно, какой ты еще несмышленыш! Кот двигается бесшумно, как тень, а тот, что гремит там в темноте, — это... это просто какой-то конь. Маленький, но с копытами.

Я притаился за дровами. Вот Салоежка уже близко, вот уже слышно, как она стучит коготками рядом со мной... Я напружинился, собрался и... Вернее, я только попробовал прыгнуть, потому что ноги мои разъехались, и я растянулся на полу, стукнувшись при этом лбом о полено.

— Караул! — запищала в ужасе Салоежка. — На меня конь наскакивает!

— Спасайся, брат! — орал растерявшийся Мукоед. — Беги! Скачи! Улепетывай! В нашем доме конь-мышелов объявился!

А из дальнего угла подала голос старая мышь:

— Ага! Я говорила: ``Молодым до поры не лезть из норы''.

За ночь я еще несколько раз пытался подобраться к салу, но без малейшего успеха, хоть и с превеликим шумом. Утром Усач хотел было меня избить за то, что я ему спать не давал, но вступилась хозяйка:

— Не бей кота! Он потому стучал, что мышей ловил. Сними с него башмаки, он шуметь не будет.

— Тогда он непременно сало сожрет, — сказал хозяин.

— А мы его на ночь привяжем. Пусть себе гуляет по всему дому, а до сала ему не дотянуться.

И правда, в тот вечер они привязали мне на шею поводок и так точно его отмерили, что никак нельзя мне было дотянуться до заветной стрехи. Усами сала касался, а отведать не мог. Только глаза на него пялил и вздыхал. Кажется, отдал бы километр жизни за лишний вершок веревки!

Глава одиннадцатая

И у нас будет королева. Великое мышиное вече. Кто привяжет колокольчик коту на хвост? Найти Тошу! Вся кавалерия против одной королевы

Расставшись с Тошей, мышь-гадалка шмыгнула в нору под грушей. Здесь она нашла целое семейство серых полевых мышей. Все они были насмерть перепуганы.

— Откуда ты, белошерстая странница? — удивился отец мышиного семейства. — И как ты спаслась от кошек, которые дождем с неба падают?

— Я — всем известная мышь-гадалка, а мой лучший друг — кот Тоша, так что никакой котопад мне не страшен.

— Послушай, — обратился хозяин к Гадалке, — ведь ты бы могла стать нашей королевой! Во-первых, ты белая; во-вторых, ты гадалка, и, наконец, сам кот — тебе друг.

— В билетике номер два сказано: ``Князь ты иль воевода, а слушай голос народа''. Значит, если мышиный народ порешит, то быть мне королевой, — скромно ответила мышь-гадалка.

На заре хозяин разослал своих домочадцев по всей округе. Они объявили полевым и домашним мышам, что возле заброшенного пастушьего шалаша состоится великое мышиное вече, на котором будет избрана королева мышей.

Когда Гадалка вместе с хозяином подошла к шалашу, там уже собралось великое множество мышей. Все встретили пришелицу необычайно приветливо.

— Ах, какая она беленькая, чистенькая! — восторгались серые мыши. — Какие розовые у нее глазки!

Первой речь держала заслуженная одноглазая мышь, у которой кошка хвост отъела:

— Мыши! Пугливые и осторожные мои сородичи! Сегодня мы принимаем у себя знаменитую белую мышь. Ее явление народу предсказано нашими древними преданиями. Предлагаю выбрать ее нашей королевой, и тогда она научит нас, как уберечься от кошек.

— В билетике номер три, — проговорила Гадалка, — записано мудрое изречение: ``Мать убежавшего не плачет''. Следовательно, лучшее средство против котов — не попадаться им в лапы.

— Верно! Правильно! Ура! — воскликнули мыши. — Воистину это мудрый совет! Не будь мы быстроноги, не жить бы нам на свете. Да здравствует королева!

— Но ведь для того, чтобы вовремя удрать, — сказала одна совсем юная мышь, — необходимо знать заранее, что кот приближается.

Гадалка долго-долго думала, а потом сказала:

— Надо каждой кошке повесить колокольчик на хвост, и тогда мы еще издали услышим, что опасность близка.

— Правильно! Правильно! — загудело собрание.

— Друзья! Собратья! — опять взяла слово одноглазая мышь. — Отвечайте, кто возьмется вешать колокольчики на кошачьи хвосты!

Собрание ответило ледяным молчанием, будто тень огромного кота набежала на мышиное вече. Охотников не сыскалось.

— Ну что ж, — сказала белая королева, — когда найдутся желающие взяться за это дело, прошу известить меня. Я проживаю у моего друга, его дом возле старой груши.

Мыши, весьма озадаченные, разошлись по домам, а Гадалка поспешила к старой груше, где застала одного только Пестрика.

— А куда девался наш друг Тоша? — спросила она.

— Мой хозяин унес его в мешке, а меня поколотил и обещал прикончить, как только соберет кукурузу. Сделай милость, посмотри, скоро ли она созреет.

Гадалка быстро вскарабкалась по стеблю, попробовала несколько зерен и озабоченно сообщила:

— Еще день-другой, и тебе конец. Початки уже почти спелые.

— Что же делать? — испугался Пестрик.

— В билетике номер четыре говорится: ``Коль цела голова, так и тело цело''. Это значит — не теряй головы. Если только Тоша жив и здоров, ты будешь спасен. Тоша лукав и мудр. Только где он? Наведаюсь-ка я к мышам, не знают ли они.

Весь день и всю ночь белая мышь расспрашивала своих подданных, не видал ли кто кота Тошу. Но никто ничего о нем не знал.

И вот, когда Гадалка уже решила, что Усач бросил кота в воду, вдруг какие-то деревенские мыши доложили ей, что в доме Усача появилась странная лошадь: всю ночь она бегает по дому, цокает копытами и охотится на мышей.

— Что бы это могло быть? — удивилась белая мышь. — Надо разнюхать!

В тот же вечер возле забора Усача она имела беседу с Салоежкой и Мукоедом.

Они рассказали ей, что действительно в прошлую ночь им пришлось удрать из дома, потому что за ними конь гнался. Назад они не вернутся. Нет, ни за что в мире! Даже если им за это дадут гору муки и башню сала!

— В билетике номер пять говорится: ``У страха глаза велики'', — заметила мышь-гадалка. — Может, вы кота за коня приняли? Пойду-ка проверю.

Как ни отговаривали Гадалку Мукоед и Салоежка, она перебежала двор и скрылась в доме.

— Бедная королева! Сейчас налетит на нее целая конница!..

Глава двенадцатая

Ночная встреча. Свобода и сало. Пир. Седлай меня, Гадалка! Удивленные подсолнухи. Снова в своем королевстве. Грозный голос и дубина

Едва только мышь-гадалка очутилась в доме, она услышала, как под самой кровлей тихо мяучит кот Тоша:

— Дорогое мое, любезное мое сало! Придвинься хоть на вершок! Мне нужно кое-что шепнуть тебе на ушко.

``Ага! Он, несомненно, жив!'' — обрадовалась Гадалка. Она быстро вскарабкалась по стене и, добравшись до стрехи, закричала:

— Тоша, друг мой, я пришла к тебе на помощь! Чем могу служить?

Тоша затрепетал от радости. Он был так счастлив, будто завидный кусок копченого сала сам свалился ему на голову.

— Ты ли это, моя верная союзница? Умоляю, иди скорей сюда и подвинь меня к салу или сало ко мне!

Взобравшись на балку, мышь-гадалка принялась изо всех сил толкать сало к Тоше. Но она даже с места его не стронула, только вымазалась от усов до хвоста.

— Не получается, — сказала она, запыхавшись. — Попробуем-ка придвинуть Тошу.

Но лишь только Гадалка притронулась лапками к Тоше, он обнюхал ее и тут же облизал:

— Мяу, мяу, милая моя! До чего же приятно пахнет от тебя салом! Что, если укусить разочек тебя... ну, хотя бы за ушко?

— Нет, уж лучше я перегрызу веревку у тебя на шее, — отвечала мышь. — И ты сразу получишь и свободу и сало.

Гадалка перекусила поводок, и кот, забыв о свободе, набросился на сало, как...

...как волк на овцу,

как коза на капусту,

как лев на осла,

как саранча на посевы,

как турки на Вену.

Тоша вцепился в сало всеми четырьмя лапами, впился в него зубами, так что слова выходили у него через нос:

— Драгоценная моя Гадалочка, вот сперва наемся, а уж тогда позволь мне обнять тебя, расцеловать и прослезиться по поводу нашей радостной встречи!

Необходимо пояснить, что Тоша последние несколько дней почти ничего не ел, и поэтому такая его невоздержанность была вполне простительна.

Мышь-гадалка тоже усердно принялась за сало, и, когда оба союзника насытились, кот предложил:

— Теперь бежим отсюда поскорее, не то явится Усач и пропишет нам такое сало, что век будем помнить!

Через дырку в кровле они выбрались из дому, спустились во двор, и здесь Тоша приказал:

— Гадалка, садись на меня верхом! Так мы скорее убежим.

Мышь тут же оседлала Тошу и скомандовала:

— По направлению к старой груше и к псу Пестрику вперед марш!

Мукоед и Салоежка сидели в это время под забором и видели и слышали. От удивления у них глаза на лоб полезли.

— Ну, так и есть! — сказала Салоежка. — Этот мышелов — самый заправский конь. Королева-то верхом ускакала!

— И отчаянная же она! — воскликнул Мукоед. — Ты слышала — ведь они отправились на охоту за Пестриком!

Пока мышата вели этот разговор, Тоша и Гадалка мчались во мраке на выручку к своему другу. Глядя на удивительного скакуна и странного наездника, звезды удивленно мигали, а молодые подсолнухи с любопытством поворачивали головы им вслед. Один старый подсолнух даже рассердился и стал стыдить молодых:

— Забыли вы, что уважающий себя подсолнух ни на что, кроме солнца, и глядеть не станет! А вы, я вижу, не солнцегляды, а мышегляды, котогляды и конегляды! Скоро вы и до ослов снизойдете!

Последней видела кота-коня и мышь-всадницу одна бродячая кошка, которая как раз в это время возвращалась с охоты, зажав в зубах нашего старого знакомого — хозяина норы под грушей. Кошка-бродяжка от неожиданности разинула рот, и хозяин, не растерявшись, юркнул в первую попавшуюся норку.

— Прощайте, кисонька! — крикнул он. — Может быть, в другой раз вы будете удачливее...

Увидев своих друзей, Пестрик запрыгал и завизжал от радости. Мышь-гадалка тут же перегрызла его ошейник, и бедный пес обрел наконец свободу, которой не знал с самого детства.

— Куда теперь? — спросил Пестрик. — Только бы подальше от Усача! Ведь он грозился меня убить.

— Что касается меня, — сказала белая королева, — то я сейчас отправлюсь в обход моих владений. Если понадоблюсь, мяукните или залайте возле старой груши, и я тотчас явлюсь. Прощайте, друзья, до новой встречи! Только, чур, не в мешке!

Простившись с друзьями, белая мышь пустилась в путь, распевая старинную мышиную песню:

Тучи над полем сошлись в небесах,

Капли, как бисер, висят на усах,

Люди и кошки укрылись в дома.

В поле скорее! Смелей в закрома!

Небо светлеет, время не ждет,

Скоро на промысел выйдет кот!

Едва замерла в отдалении песня Гадалки, из села донесся вопль Усача:

— Где этот кот? Куда девался этот ворюга?! Вот доберусь я до тебя, а заодно и до дружка твоего Пестрика! Вы мне заплатите за сало!

Разъяренный Усач бежал прямо к Тоше и Пестрику, размахивая тяжелой дубиной.

Глава тринадцатая

Погоня за воротником и торбой. В пещере кто-то дышит. Один на один с Грушетрясом. Два путника и две тени

Пр виде разгневанного Усача Тоша с Пестриком кинулись в горы. Добежав до первого дерева и скрывшись за ним, кот предложил:

— Давай спрячемся в папоротнике, а Усач подумает, что мы побежали по тропинке, и пройдет мимо.

Сказано — сделано. И только они сошли с тропинки, по ней пронесся Усач.

— Вот доберусь до вас, разбойники, — кричал он на бегу, — и понаделаю из ваших шкур шубу, воротник и пеструю кожаную торбу!

В поисках беглецов дядя Усач набрел на пещеру, ту самую, где спал медведь Грушетряс Кукурузович.

— Вот где они спрятались! — пробормотал со злорадством Усач и осторожно, на цыпочках, вошел в пещеру.

Пробираясь в темноте, он вдруг услышал чье-то сопение. Это спал глубоким сном уставший от бега старик Грушетряс.

``Здесь они, — решил Усач. — Тяжеленько им дышится — видно, со страху!''

Он протянул руку, нащупал чью-то шерсть и радостно прошептал:

— Они! Сейчас я им покажу!

Усач высоко поднял свою дубину — так высоко, что, наверно, достал бы до неба, если бы не каменный свод пещеры.

— Сдавайтесь, жулики! — закричал он и изо всех сил ударил медведя дубиной.

Грушетряс вскочил, и первое, что он услышал, был голос Усача:

— Тотчас же сделаю из ваших шкур воротник и пеструю торбу!

— Из бурой медвежьей шкуры?! Пеструю торбу?! — зарычал Грушетряс, поднимаясь на задние лапы.

У перепуганного Усача душа ушла в пятки — удирать почему-то легче, когда душа не на месте. Он вылетел вон из пещеры, а медведь за ним:

— Погоди же! Дай примерю воротник тебе на шею! Давай прикинем, какова будет торба!

Усач и медведь вихрем промчались мимо Тоши и Пестрика и исчезли в направлении села.

— Ну, куда мы теперь отправимся? — забеспокоился Пестрик. — Здесь нас волки съедят.

— Давай спустимся к реке, — предложил Тоша. — Соскучился я без речного шума и грохота мельницы... — Кот вздохнул, вспомнив деда Тришу.

И оба спутника — один пестрый, другой черный — отправились навстречу новым приключениям. А следом неотступно шли их тени, обе серые и мятущиеся.

Глава четырнадцатая

Корчмарь ругает пропасть. Исследование следов. Расплата неминучая за вранье Жучино. Жаркие объятия. Пьяные одежки

Медленно пробираясь по нехоженым горным тропкам, продираясь сквозь частые лесные заросли, вышли наконец кот и пес к той самой корчме, где Триша и Винко сочиняли свое премудрое объявление. Из корчмы доносилась громкая ругань. Это хозяин бранил свою кухарку. Она-де не кухарка, а сущая пропасть, потому что уйма всякого добра уходит неизвестно куда, и к тому же она кормит пса Жучу куриными косточками. Подумать только, такие чудесные косточки отдавать, и кому — прохвосту Жуче! Да ведь он, с тех пор как пропал Тришин кот, совсем разжирел от спокойной жизни, весь день слоняется возле мельницы и хвастает воробьям и курам, что это он расправился с Тошей. А стоит мельнику отвернуться, он втихомолку мукой лакомится.

— Кажется, разговор о тебе, — заметил Пестрик и навострил уши.

— Обо мне и о моем заклятом недруге Жуче, — отвечал кот.

А корчмарь все не унимался:

— Ведь он, Жуча, брешет, как собака. Никогда бы ему не расправиться с Тошей! Кота украли в ту ночь, когда мы с дедом Тришей видели сразу три луны: одну — в небе, другую — в реке, третью — в окошке. Ты только послушай, какое мы тогда сочинили объявление и обращение...

Корчмарь стал громко читать кухарке известное нам произведение, а когда он кончил, Тоша привскочил от радости:

— Мяу-мяу-миа-а-ау! Значит, любит меня дед Триша, значит, примет меня обратно! Пестрик, пошли!

— А меня, может, и не примет? — забеспокоился Пестрик.

— Не сомневайся! — возразил Тоша. — Деду давно нужен хороший сторож на мельницу, чтобы охранять муку от воришки Жучи.

И друзья отправились по берегу реки к ущелью. В пути Пестрик то и дело останавливался и водил носом по заячьим следам, будто книжку читал. ``Если пойти по этому следу, — говорили псу отпечатки душистых лапок, — то непременно увидишь зайца там, где кончаются его следы''. В другом месте почерк был совсем неразборчивый, и Пестрик едва не запутался: ``Здесь побегал заяц... За ним два пса... Дальше — клякса, все смазано... Ага! Значит, тут поскользнулся охотник с куском свинины в ягдташе''.

Кот Тоша, со своей стороны, старательно обнюхивал норки полевых мышей и по различным, одному ему понятным знакам читал список жильцов каждой квартиры: ``Здесь проживает усатый Живко с семьей и его хромой дядя по имени Пискля...''

Чем ближе подходили они к дому, тем сильней колотилось Тошино сердце. Наконец вдали за листвой верб показалась серая крыша мельницы.

— Вот она! — воскликнул кот.

Но вдруг Пестрик почуял чей-то след.

— Будь осторожен! — прорычал он. — Совсем недавно здесь проходил Жуча!

Оба приятеля, раскрыв глаза пошире, пробирались кукурузным полем к мельнице: впереди Пестрик, за ним — Тоша. И наконец, выйдя на открытое место, они увидели мельницу. Перед ней, среди кур и воробьев, с важным видом прогуливался Жуча и хвастал, как всегда:

— Если б вы только видели, как я его гонял! Да! Загнал на самый край света, а потом и вовсе вышвырнул его с земли и дверь за ним захлопнул.

— А он жив, жив? — спрашивали воробьи.

— Да, жив, — отвечал Жуча. — Сидит перед дверью, скребется и мяучит: ``Славный Жуча, впусти меня, пожалуйста!''

От таких слов у Тоши шерсть поднялась дыбом, и он стал похож на ежа.

— Пусти меня, Пестрик, вперед, а когда Жуча бросится на меня, выпрыгни из-за моей спины и устрой ему достойную встречу.

Пестрик залег в кукурузе на краю поля, а кот вышел вперед и крикнул:

— Мяу! Выходи на бой, блохолов паршивый, лгунишка бессовестный, мелкий воришка, заячья душа!

От неожиданности Жуча онемел и проглотил очередную ложь, которая вот-вот была готова сорваться с его языка. Но чтобы окончательно не осрамиться перед курами, он с рычанием бросился на Тошу:

— Прощайся и с хвостом и с ушами! Больше ты их не увидишь!

Но кот метнулся в сторону, Жуча столкнулся с Пестриком, и... тут пошло! Стукнулись лбом, так что пыль столбом,рвут клыками, крепкими, как камень, схватились когтями, никто их не растянет! Словом, лай, визг, вой и рычание. Два мячика, рыжий и черный, взлетали, падали, отскакивали друг от друга и снова сталкивались. И вот наконец рыжий мячик отлетел далеко в сторону, превратился в Жучу и пустился со всех ног наутек.

— Держи его, держи-и! — издевательски орал Тоша ему вслед.

Дед Триша наблюдал великое побоище из окна мельницы. Увидев Тошу, он от радости запрыгал, как козел, подбросил вверх свою шапку, белую от мучной пыли, и закричал:

— Тоша, старина, иди скорей ко мне, я тебя обниму!.. Подойди и ты, славный пес, прогнавший жулика Жучу!

И так пылко и жарко они обнимались, что в мельнице из-под жерновов вместо муки посыпались булки и караваи — с пылу с жару! А радостных слез было пролито столько, что ими можно было оросить лужайку перед мельницей, а от вздохов качались вербы и ели, а их разговоры и по сей день пересказывают воробьи и сороки.

В честь Тошиного возвращения мельник устроил пир, на который был приглашен корчмарь Винко. Славно повеселились старики, и к полуночи у них уже созрело решение снова слазить на небо и проведать луну. Они взобрались на мельничную крышу, но поскользнулись и свалились в реку. Выкупавшись, друзья продолжили пирушку, а утром, обнаружив, что вся их одежда почему-то мокрая, они хорошенько отстегали ее.

— Коли вы, одежки, напились, так ступайте на солнышко и проспитесь хорошенько!

Глава заключительная

Время бежит, идет, ползет. Голова в муке. Рыжее пятно на горизонте. Луна над лысиной

Бегут дни, идут месяцы и, крадучись, как кот в высокой траве, ползут годы. Тришина водяная мельница работает без устали и гудит, будто огромный жук. Возле нее сидит дед Триша и попыхивает трубкой. Его волосы совсем побелели — наверно, от муки, что годами оседала на его голову. Пестрик и кот Тоша обычно лежат у ног хозяина или прогуливаются вокруг мельницы. Они зорко следят, не появились ли поблизости непрошенные гости.

Слух об их дружбе и согласии дошел даже до медведя. Грушетряс Кукурузович сказал:

— Я вот тоже полдня гонялся за дядей Усачом, чтобы с ним подружиться. Но ничего у меня не вышло — уж очень дружно и согласно работают у него ноги!

А время от времени на горизонте появляется рыжее пятно: это блохолов Жуча, отправляясь на прогулку, далеко обходит Тошино жилище.

Иногда кот и пес по целому дню не бывают дома. Они гостят в королевстве белой мыши и подолгу беседуют с ней, сидя под старой грушей.

Дед Триша и корчмарь Винко ежегодно отмечают день возвращения кота в родной дом. Они сидят возле мельницы, потягивают вино и грозят луне:

— Погоди, когда-нибудь мы тебя оттуда скинем! Попомни наше слово! Потому что коли ты не спишь по ночам, так пей вместе с нами. Иль хоть расскажи что-нибудь смешное...

Луна на это лишь улыбается, поливая серебром Тришины седины и лысину корчмаря. А ее отражение светится в реке, в глазах Тоши, сидящего на вербе, и в зрачках Пестрика, который по старой привычке воет на луну. Он все вспоминает те печальные прошлые времена, когда сидел на привязи у старой груши.

Авторы от А до Я

А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Э Ю Я