Кирилл Еськов. Вячеслав Рыбаков — сверхновая российского постмодернизма
© Copyright Кирилл Еськов
Email: afranius@newmail.ru
Date: 22 Oct 2000
(В.Рыбаков, "На чужом пиру". М., АСТ, 2000: 388 с.)
Антирусский заговор безусловно существует — проблема только в том, что в нем участвует все взрослое население России.
В.Пелевин
Итак, господа, период так называемых демократических реформ (не к ночи они будь помянуты!) остался позади, и Отечество наше строевым шагом вступило в период Реставрации. Я ведь как тот Папаша Мюллер — "верю мелочам". И если уж моя аполитичная жена идет и голосует за Путина, и все мои доводы типа: "Да ты глянь, просто глянь на него — ведь он же тени не отбрасывает !" разбиваются вдребезги об ее беспомощное "Но надо же хоть что-нибудь делать!.." — это, знаете ли, симптомчик... (Помните, старый английский анекдот. Молоденький, только что из училища, лейтенант командует взводу: "Вперед — марш!", и тут на него нападает полный словесный ступор — ни бэ, ни мэ. Дисциплинированные британские томми печатают шаг по прямой — сто ярдов, двести... впереди уже — кромка обрыва, а команды сворачивать-то как не было, так и нет! Наблюдающий за этой сценой майор — поседевший в боях ветеран всех мыслимых кампаний — вынимает трубку изо рта и меланхолично советует: "Ну скажите же им хоть что-нибудь, сэр! Хотя бы — "Прощайте, ребята!" ")
То есть вообще-то для Реставрации все уже давно готово — и клиент дозрел (спасибо алкоголику-президенту: додирижировался...), и исполнители налицо — все те же лица (пардон за плоский каламбур), но только вот с идеологической ее подстежкой отчего-то вышла заковыка. В смысле — с Русской Идеей. Ну, с той самой, которую пелевинский бандюк Вовчик Малой (кликуха — Ницшеанец) заказывал крутому криэйтору Вавану Татарскому:
"— Задача простая, — сазал Вовчик. — Напиши мне русскую идею размером примерно страниц на пять. И короткую версию на страницу. Чтоб чисто реально было изложено, без зауми. И чтобы я любого импортного пидора — бизнесмена там, певицу или кого угодно — мог по ней развести... Чтобы такую духовность чувствовали, бляди, как в сорок пятом под Сталинградом, понял?"
Ваван, как вы помните, русской идеи тогда выродить из себя не сумел — хоть тресни, а тут как раз, одно к одному, и заказчика мочканули на стрЕлке злые чечены; тАк вот и остались мы всей страной лишенцами — без национальной идеи. А ведь это, блин, не по понятиям!.. Вот и подумалось мне тогда: зуб даю — нашелся уже кто-то, уловивший чутким художническим ухом тот социальный заказ Вовчика и иже с ним; "иже с ним" — это я про Государство наше родимое ("...Что такое государство, как не наиболее организованная и многочисленная преступная группировка?" — Е.Лукин).
Потому как товарщ Ястржембский намедни уже озвучил, как принято нынче выражаться, наше намерение опять немножко повоевать в Афганистане (я так для себя понял, что в Чечне неразбомбленных сортиров уже не осталось, но некоторая толка бомб на складАх завалялась, так не пропадать же добру!) — а тут ведь до зарезу нужна какая-нито объединяющая идея типа "противостояния исламскому фундаментализму", ну, вахабитам этим гребаным... да ты че, в Афгане — разве не вахабиты? (Не станешь же базарить, что всего и конфликту там — какая именно из двух воюющих таджикских наркомафий будет толкать свой героин в Москву напрямую, диппочтой и военными бортами, а какая кругалем, через третьи страны: "могут нэ так понять"...) А народ меж тем, скотина эдакая, совершенно от рук отбился. Возвернулся из всяческих Гренад, где долго и тщетно пытался тамошним крестьянам землю отдать, поглядел — во что за это время обратилась собственная хата и, тяжко вздохнув, принялся за работу. И ничем его, быдло безыдейное, не вдохновишь на новые подвиги: ни Проливами с крестом над Святой Софией, ни мытьем сапог в Индийском океане, ни даже — срам сказать! — бескорыстной помощью сербским единоверцам (которые — уж в этот-то раз точно, зуб даю! — не пошлют нас на хрен назавтра после освобождения, как они делали все предыдущие разы, а непременно сольются с нами в молитвенном зкстазе эдакой Православной Конфедерации). Безыдейный, короче, народ пошел, надо бы с этим что-то делать, товарищи!
Словом, есть оборонный госзаказ, и даже с частичной (моральной) предоплатой — грех не пользоваться, нет базара... Однако ж когда мне поведали, что в эти игры принялся игрть Вячеслав Рыбаков — один из любимейших моих (вот те крест!) писателей — я поначалу просто не поверил.
Купил книжку, начинаю читать. Первое впечатление — в точности как и упреждали: нудноватый (как ему и положено) сон Веры Палны на тему "как нам обустроить Россию, которую мы потеряли", перемежаемый антизападными инвективами и поношениями интеллигенции, выдержаными в стиле даже не Бушкова, а какого-нибудь Шевцова... И тут — "Кипяток на извилины!.." (отличный образ — беру на вооружение): "Шевцов". ...Уж кому-кому, а мне не следовало бы поминать сие имя всуе. Тут, правда, понадобится небольшое отступление.
Дело в том, что в студенческие годы, в конце семидесятых, я был активным членом "Общества поклонников таланта писателя Ивана Шевцова". Исходная наша посылка была проста, как огурец: "Вот вы все издеваетесь над формулой "Я Пастернака не читал, но осуждаю", а сами-то Шевцова читали? А очень, между прочим, незаурядный автор..." Тут ведь все зависит от того, с какой установкой принимаешься за чтение. И если при взгляде на омуля с душком и виски "Бэлэнтайн" вы будете думать: "А, тухлятина!.. А, самогон!.." — так это и будет для вас тухлятиной и самогоном; а вот если вы себе внушите, что "Это — хорошо", вы там такую вкусовую симфонию обрящите — что ты! (Да чего говорить — я в экспедициях по Сибири с девятого класса мотаюсь, а рыбу сырьем есть, как все там делают, не мог — с души воротило; только уже после Университета сумел въехать — и с той поры со всем решпектом подписался под известной северной формулой: "Рыбу надо есть, пока она еще хвостом дергает, а дальше это уже не рыба, а дохлятина".) Так вот, об установке: почитайте тексты Шевцова, твердо исходя из того, что перед вами — памфлет. Проверено на массе народу, в тот самый "расцвет застоя": сперва недоверчиво таращатся, потом начинают ржать так, что Жванецкий — отдыхает, а в конце уже, отерев слезинку, крутят головой: "Ну и ну! Куда только Степанида Власьевна со всей ее цензурой смотрит!"
Так вот, именно эту замечательную, но незаслуженно забытую литературную традицию советских времен и решил, как я понимаю, возродить Рыбаков. Я, собственно, и на книжной полке своей их поставил встык — трехтомничек Шевцова и "На чужом пиру": основоположник и продолжатель. Причем ученик, как водится, превзошел учителя: у Шевцова в основе все-таки был скучноватый реализм, бытовая проза, тогда как Рыбаков пересадил сей блеклый полевой цветок на тучную почву современной литературной традиции и создал в итоге великолепный постмодернистский "слоеный пирог" из раскавыченных цитат — копай не хочу. Постмоденизм — однозначно!
Ну вот, для примера, сюжетная интрига — якобы "шпионский роман". Все крутится вокруг проблемы утечки мозгов из России. Главный герой, Антон (сын Аси и Симагина) создал уникальную психотерапевтическую методику, которая позволяет возвращать творческие способности опустившимся, разуверившимся в себе творцам. Однако один из Антоновых пациентов ни с того ни с сего обратился в идиота под воздействием какого-то хитрого, не оставляющего следов, мозголомного препарата. По ходу расследования выясняется, что это дело рук некой ультранационалистической организации, решившей ("На войне, как на войне!") нейтрализовывать тех ученых, кто намылился на работу за бугор — "так не доставайся ж ты никому!". Но! Дальше выясняется, что организацию уж два года как контролирует ЦРУ через одного американского дипломата плюс купленного ими эфэсбэшника; и придурки-патриоты, сами того не ведая, травят не уезжающих, а как раз остающихся — тех российских ученых (из числа самых ценных), кто получил приглашение на Запад, но послал его на хрен и остался дома, трудиться на благо Родины. И отравили их — уже 107 (прописью — сто семь) штук...
...Тут я явственно представляю себе рожу тупоумного знатока шпионских детективов, адресующегося к автору с гневной филиппикой такого примерно содержания: "Да вы хоть издаля — соображаете, чего пишете?!! У вас дипломат в чужой стране из года в год занимается массовыми ликвидациями !!! Не агент-нелегал (от которого, случись чего, родина отопрется, не моргнув глазом — "Я не я, и корова не моя!"), а официальный представитель Великой державы?! До такого, кажется, даже советских шпионских романах времен холодной войны не додумывались (и в американских, насколько я знаю, тоже). Что неудивительно: у тех романов по крайней мере косультанты были — "Полковник А.А.Сергеев" — а уж они-то ни в жизнь бы такую хрень в печать не пустили..."
Тут я оного "знатока" вежливенько эдак прервал бы: "Ну ка, охолонись мальца... Ты че, не просек — автор едва ль не дословно переписывает из культового романа "ТАСС уполномочен заявить" сцены постановки пароля и закладки тайника. А стало быть, демонстрирует, что на самом-то деле вполне осведомлен — какого цвета бывает рожа у Державы, если ее дипломата в натуре, без булды, сцапали за руку на шпионаже. На шпионаже! — деятельности, которая для этой публики вполне извинительна и, считай, негласно узаконена... А ты — "организация на чужой терртории систематических, из года в год, массовых ликвидаций"... Че, так и не въезжаешь? ну, тогда извиняй: дурак ты, парень, и уши у тебя холодные... Ведь это ж все ПОЛНЫЙ СТЁБ! Стеб от начала до конца, от киля до клотика, от Альфы до Омахи!"
И вот ежели прочесть под ТАКИМ углом зрения "На чужом пиру", тады — ой! Тогда выходит, что Рыбаков сплясал на всех коммуно-патриотически-православных архетипах такую чечетку, что злоехидному Шендеровичу и прочим "клеветникам России" осталось только съесть без горчицы свои хасидские касторовые шляпы...
Несколько цитат:
"Кстати: страны, которые могли бы при ином раскладе оказаться политически самостоятельными цивилизационными партнерами России, волею судеб либо веками изнывали под иноверческим игом, самим этим фактом провоцируя в России тягу к благоносной экспансии (Балканы), либо, кто еще оставался более-менее независим, истекали кровью в борьбе с иноверцами и опять-таки то косвенно, то прямо, взывали о помощи и о включении в империю (Закавказье, Украина). Практически все последние оказались внутри границ России, а затем СССР. Это намертво врезалось в национальный характер русских, которым история постепенно отвела тяжкую и неблагодарную роль приводного ремня и смазки между национальными деталями имперского механизма".
" Церковь относилась к государству как к хранителю и защитнику истинной веры от всевозможного левославия и кривославия, бесчинствующего по ту сторону всех без исключения государственных границ. Государство же относилось к укреплению и распространению истинной церкви и истинной веры, к защите всех истинно верующих ВНУТРИ И ВНЕ госграниц, как к основным своим задачам, осуществление которых только и придает государству смысл. Воцерковленные люди называют это "симфонией властей".
" В благополучных обществах возможности для проявления лучших человеческих качеств уменьшаются, поскольку их и применять-то особо негде; а возможности для проявления худших остаются, по крайней мере, на прежнем уровне".
No comments. Да и чего тут коментировать? — "Умный не скажет, дурак не поймет"...
Гораздо интереснее, как и всегда в постмодернистских текстах, угадывать отсылки. Иногда это "не просто, а очень просто": " Парадоксально, что в постиндустриальных, деидеологизированных обществах, априори считающихся царствами свободы уже потому только, что власть идеологии в них разрушена, эти противовесы исчезают и перестают срабатывать. Личная выгода и невыгода, МАТЕРИАЛЬНЫЕ награды и наказания становятся единственными ДУХОВНЫМИ ценностями. В условиях господства религии индивидуального прижизненного успеха, который, к тому же, измеряется лишь в доступных массовому сознанию величинах — то есть количественных и вещных, человеку нечего противопоставить ему в сердце своем, ибо в этом сердце уже ничего иного нет. И человек становится-таки марионеткой на ниточках наград и наказаний. То есть наконец-то становится стопроцентно управляемым, и, вдобавок, сохраняет при этом иллюзию свободы". Ну, вы поняли: "Свобода — это рабство", можно поглядеть номер страницы у Оруэлла.
Или вот: "Именно поэтому неизбывно присущее любому и каждому режиму стремление продлить свое неизменное существование в вечность в наиболее свободных странах принимает форму додавливания неотмирных, идеальных, сказочных ценностей. [...] В этом смысле беловежский переворот и его последствия есть лишь звено глобального процесса. Коммунизм оказался наиболее влиятельной сказкой века — и принял основной удар на себя. Но и сам-то он был не более чем исторически краткоживущей ипостасью базисной системы ценностей православной цивилизации. Поэтому он и не оказал нигде, кроме России, сколько-нибудь серьезного влияния. Его и давили-то уже не столько как коммунизм, сколько как могущественную форму антипрагматизма." То есть в только что завершившейся Третьей Мировой боролись вроде как не с коммунизмом, а с православием... Ну, это уже Стругацкие, "Понедельник..." — где насчет Золотой Рыбки: "Бросили в нее, служивый, глубинную бомбу. И ее вверх брюхом пустили, и корабль какой-то подводный рядом случился, тоже потонул. Она бы и откупилась, да ведь не спросили ее, увидели и сразу бомбой".
Однако есть в тексте отсылки и с более сложной и изысканной структурой. Вот, например, громокипящее (или, как выразились бы советские публицисты, "пещерное") антизападничество, старательно декларируемое автором. Вовчик Ницшеанец просто млел бы, слушая, как тот разводит всех этих импортных пидоров: "...Все их убеждения — не более чем индивидуальные вкусы в области туалетных освежителей воздуха" ; "...Ничего иного, менее материального и утилитарного, эти духовные преемники великих гангстеров и истребителей индейцев придумать наверняка окажутся не в состоянии." Ну, вообщем, чего тут не понять: Духовность, Духовность и еще раз Духовность — как в сорок пятом под Сталинградом... А вот и хренышка!
"В семидесятых, знаете, мы торчали в очередях, но взахлеб спорили о внеземной жизни, о кварках, о темпоральных спиралях... Не за деньги, а потому, что нам это было интересно, интереснее очередей! А, скажем, американцы, которые не торчали в очередях, непринужденные беседы за коктейлями вели в лучшем случае о спорте — какая же все-таки команда какую отлупит в будущую среду, "Железные Бизоны" или, понимаете, "Бешеные крокодилы" " Между тем персонаж, с умным видом изрекающий сии сентенции, сам с живыми американами никогда в жизни не общался, и о чем те толкуют на своих коктейлях заведомо знать не может. Отсюда вопрос: а откуда все мы (ан масс) осведомлены о тематиках тамошних коктейльных бесед, да и вообще об американах как таковых? Ответ: в основном из книг бывших наших соотечественников — Аксенова, Довлатова, Вайля с Генисом; книг, надобно заметить, своеобычно (для этой публики) едких. Фишка в том, что в Вайль-Генисовой "Американе" саркастическое описание американской вечеринки (вполне в духе вышеприведенной цитаты) органично соседствует с чудесной, теплой новеллой "Гоголь на 23-ей Авеню" (про русскую классику в американском молодежном театрике, где по части духовности — все будьте-нате). И Рыбаков поистине виртуозно эксплуатирует этот привычный контекст: он раз за разом берет некий "антиамериканский тезис" и нарочито грубо, овечьими ножницами, отчекрыживает ожидаемый "антитезис", доводя тем самым всю свою "антизападную" риторику до рафинированного абсурда. Класс!
В одном месте автор-таки "дал петуха", не выдержав общей тональности: "Это не очередной голосок в кликушеском хоре упреков Запада в пресловутой бездуховности. Лишь демагог или дурак может не видеть его великой культуры и не преклоняться перед ней." Ну, это уж просто прямое неуважение к читателю! Да неужто есть такие, кто способен воспринять все эти "вкусы в области туалетных освежителей" и "духовных наследников великих гангстеров" всерьез?
Однако продуманной системой отсылок постмодернистский арсенал автора, конечно, не исчерпывается. Оцените, например, такой вот отрывочек: "Если приверженцы и буддизма, и иудаизма, если и агностики, и фанатики Последнего Дня, если и маоисты, и либералы, выйдя из своих храмов и проголосовав на своих съездах, ВЕДУТ СЕБЯ ОДИНАКОВО — что толку в их богословских и философских расхождениях? Наше КГБ в свое время это вполне понимало. Говорили, что в СССР преследуют инакомыслящих. Враки. Мыслить ты мог все, что на ум взбредет — пока вел себя, как положено. Вот когда твое поведение приходило в соответствие с твоими убеждениями — тогда ты, что называется, высовывался. Преследовали только инакодействующих; а этим, вообще-то, грешат все государственные образования."
Почему-то очень живо и в красках представляю себе реакцию на этот пассаж ребят из своей лаборатории:
— Ай-яй-яй! А ведь за такое передергивание можно и канделябром...
— М-да... В Германии все ж таки почти полвека должно было пройти, чтоб недодавленные эсэсовцы начали вполголоса гундосить, что, дескать, никакого Освенцима не было, враки это. А у нас десяти лет не минуло — и нате вам: сама интеллигенция, так сказать, "устами своих лучших представителей..."
— Ну а чего ты хочешь? "Страна с непредсказуемым прошлым"... Это, кажись, какой-то русофоб выдумал, нет?
Тут я б их, понятно, осадил:
— Спокуха, ребята! Это ведь — провокация!
— Ну!..
— Да не, не в том смысле! Провокация как художественный прием. Ну, есть, к примеру, аллюзия, а есть провокация...
— Понял, не дурак. А автор, стало быть — провокатор?
— Нет, автор — постмодернист, а провокацией он пользуется как средством; у них, в постмодернизме — дело обычное.
— Постмодернист, г-риш? Ну, тогда прям по Хармсу: "Я — постмодернист!" — "А по-моему ты — ..."
Ну, тут я, ясное дело, вырубаю трансляцию; понимаете, грубые они у нас, в естественных науках, не хватает эдакой гуманитарной... как бы это сказать... широты взглядов, что ли?
Это, однако, еще что — автор заворачивает провокации и покруче. Так, книга переполнена рассуждениями о православии, церкви и православной цивилизации типа: " Православная цивилизация оказалась единственной в мире ЦЕЛЕНАПРАВЛЕННОЙ цивилизацией. Вся структура стимулов, ценностей, поведенческих стереотипов сложилась так, что в фокусе всегда — некая общая духовная цель, формулируемая идеологией и реализуемая государственной машиной. Ради достижения цели можно и даже рекомендуется отринуть все земное. Достаток, комфорт, личная безопасность по сравнению с продвижением к цели — пренебрежимы." То есть для начала автор, что называется, одним универсальным движением брови объединяет католицизм и протестантизм в некое обобщенное "левославие и кривославие, бесчинствующее по ту сторону всех без исключения государственных границ"; при этом он столь последовательно избегает такого понятия, как "христианство", что невольно вспоминается товарищ Лукашенко с его блистательным афоризмом: "Я — православный атеист!" Далее следует цепочка рассуждений, лейтмотивом которых служит даже не разграничение, а жесткое и последовательное противопоставление духовного и материального начал — естественно, с утверждением примата духа над низменной плотью. А приводит эта цепочка — естественно! — к манихейству 96-ой пробы.
Ай да автор! Ай да сукин сын! Ай да молодец! Впаривать лохам под видом православия гностическую ересь — это ведь и вправду круто. Классно подергал попов за пропахшие ладаном бороды, ничего не скажешь! Это тебе не в икону плюнуть на авангардистском хеппининге...
Ну, а уж линия "интеллигенция и чека" — это особая поэма о семи песнях, тут автор опять-таки оттянулся в полный рост... Когда главный герой по ходу своего частного расследования попадает в известное положение "мужика, поймавшего медведя", на помощь ему немедля является Deus ex machinа: Дорогие Органы в лице полковника ФСБ "товарища Бероева" (sic!). Да не какого-нибудь там честного-уволенного-но-продолжающего-свою-тайную-войну (фигура, по нынешнему времени не то что каноническая, а успевшая даже набить некоторую оскомину), а самого что ни на есть кондового, при исполнении, в собственном кабинете на Литейном. И сцена в Большом доме, когда Антон — крутейший интеллектуал во всеоружии своего мощного магического дара — с облегчением приникает к отеческой груди чекиста, смотрится как потрясающий по своему сарказму парафраз финала "Судьбы барабанщика".
Для понимания дальнейшего мне представляется весьма важным следующее привходящее обстоятельство: в последнее время Рыбаков, в числе прочих наших фантастов, занимался "авторизованной новелизацией" знаменитого сериала "X-Files" и, судя по всему, заинтересовался техникой того, что в суконных советских терминах можно было бы назвать "созданием средствами искусства положительного образа сотрудника ФБР". Нет ничего плохого (чур-чура — я не иронизирую!) в том, чтобы в сознании обывателя создавалась мощная психологическая доминанта: будь спокоен, они всегда рядом — крутые, но теплые ребята, которые, если что, сумеют защитить тебя от кого угодно: хоть от кокаиновых баронов ("Снайпер"), хоть от хитроумного маньяка ("Молчание ягнят"), хоть от всяческой оккультной нечисти ("X-Files"). Так может, Рыбаков просто решил (в полном соответствии с декларируемой им парадигмой) "к штыку приравнять перо" и, перекрестясь, принялся лепить образ положительного чекиста — надо ж как-то восстанавливать общественное доверие к сей немаловажной государственной институции, нес па? (Нелегкая это, что и говорить, задача — когда действующие офицеры "Альфы" в свободное от основной работы время подрабатывают киллерами, директор ФАПСИ попадается на франко-швейцарской границе с чемоданом наличных долларов невыясненного происхождения, а с единственно реальными, не высосанными из пальца беллетристов, врагами России — чеченскими главарями — ФСБ борется до того успешно, что Басаев с Масхадовым, при всем дефиците неразбомбленных сортиров, даже интервью свои реже давать не стали... Нелегко — так оно и почетнее!)
В принципе, положительного чекиста создать не столь уж сложно: отворил Пантеон-Рефрижератор позднего соцреализма, да реанимировал какого-нибудь грустно-ироничного интеллектуала Семеновского рукотворства. Он, понятно, чисто по-человечески надломлен тем обстоятельством, что все криогенные ракетные двигатели, бесшумные винты для субмарин и суперкомпьютеры последнего поколения, которые он, честно рискуя башкой, украл у буржуинов для Советской Родины, означенная Родина (мать ее!) потом благополучно сгноила без никакой пользы в своих бездонных закромах — но хрена ли тут поделаешь: Родину не выбирают — уж какую бог послал... Это, повторю, было бы несложно, и где-то даже дешево. А Рыбаков не ищет легких путей: его избранник — не разведчик с чистыми (ну, по спецслужбовскому стандарту) руками, а ветеран того самого, Пятого ("диссидентского") управления. Профессионал, блин... Штирлиц... агент Малдер... К чему бы это? А вот к чему.
Воля ваша, но все-таки поразительное это дело — с какой теплотой наши "инженеры человеческих душ" принялись последнее время писать о гэбэшниках, непосредственно курировавших во время оно творческую интеллигенцию; подозреваю, что это уже по линии не изящной словесности, а психоанализа. Зачин, кажется, сделал Ю.Поляков в своем "Козленке в молоке". Помните — был у него там симпатичный вихрастый майор, который у собственных осведомителей стрелял четвертные до зарплаты, а иной раз и рукопись им в печать продвинуть пособлял. Он еще потом посадил одного бездарного поэтишку — тот, по дружески-стукаческой подначке, рассчитал на салфетке, сколько взврывчатки потребно для выкидывания Мавзолея в околоземное пространство; покушение на теракт вышло — пальчики оближешь, только вот вихрастому майору-то как раз ордена и не перепало, все начальники порасхватали...
Ужасно смешной эпизод. Обхохочешься. (Как у Шварца "— А этот анекдот знаете? Ужасно смешной. Одному цыгану отрубили голову...")
А теперь — слово Рыбаковскому ветерану невидимого фронта, белому и пушистому; только читайте вдумчиво и серьезно:
"— В свое время небезызвестный товарищ Андропов на горе и унижение честным офицерам КГБ и на радость подонкам... подонкам не только в конторе, но и среди интеллектуалов, заметьте, — организовал специальное управление, которое должно было заниматься исключительно интеллигенцией. Сам он, по слухам, был уверен, что сделал это из бережного к интеллигентам отношения: не хчу, дескать, чтобы одни и те же громобои занимались и настоящими шпионами, и, скажем, писателями, которые что-то не то пишут.
Он вдруг неторопливо воздвигся из своего кресла м пошел наискось по кабинету — руки в карманах, окурок на губе. У стены повернул и пошел обратно. Лицо его стало буквально черным.
— Сомнений относительно того, что писателями и прочим контингентом вообще надлежит кому-то из конторы заниматься, у него, как и у старших коллег его по Политбюро не было ни малейших, — продолжил он, перехватив недокуренную сигарету левой рукой. — Умные люди ему объясняли: если возникнет подразделение, которое только этим станет заниматься, оно уж, будьте благонадежны, сделает все, чтобы объектов для упражнений у него наблюдалось как можно больше, а выглядели они для страны как можно опасней. Оставьте демагогию, был ответ... — он помолчал. — Довольно долгое время мне довелось быть среди этих несчастных."
Вас слеза прошибла? Вот и меня тоже! Ну может ли человек, въяве и вживе заставший Андроповские времена, написать такое ВСЕРЬЁЗ?
К сожалению, я смог расшифровать далеко не все авторские отсылки по тексту. Вот, например, совершенно блистательная сцена в финале, когда главного героя приходит вербовать главный буржуин. Поначалу он наезжает на героя "по политике", но наш Мальчиш дает достойную отповедь:
"— ...Россия для всего цивилизованного человечества средоточие сильного ли, бессильного ли — только какая разница — абсолютного зла. Оплот и защитница всех реакционных режимов, тренировочная площадка всех бандитов и террористов...
— За исключением тех бандитов и террористов, которых тренируете вы.
Он искренне оскорбился.
— Мы тренируем защитников свободы!
— Мы угрожаем вашей свободе?"
Дальше, как водится, возникает бочка варенья с корзиной печенья:
"— А тот, кто нам поможет в этом, проявит сильный ум, широту взглядов и умение перспективно мыслить, — добавил он. — Естественно, и большое личное мужество. А все эти качества нами уважаемы и заслуживают материального и морального награждения."
Герой, понятно, не поддается; но и шпион уже прет буром:
"— Может быть, все зависит от суммы?
— Исключено. Нет на планете таких денег, извините меня.
— О! — на сей раз он не просто улыбнулся, а засмеялся даже, поражаясь моей наивности. — В просто не представляете, сколько на планете денег!"
Блин!.. Нет, в принципе, конечно, ежу ясно, что автор пародирует (даже чисто стилистически) какую-то соцреалистическую классику, но вот какую именно — не могу сообразить, пасс... Я, чувствуется, чуть помоложе автора, и всего этого, по-своему колоритного, хлама на моем чердаке пылится заметно меньше. Так что у меня подобный текст вызывает ассоциации лишь сугубо вторичные: "Он франки предлагает и жемчугу стакан// Чтоб я ему доставил воензавода план", либо там "Будут деньги, дом в Чикаго, много женщин и машин"...
В развитие этой темы — небольшое наблюдение из жизни. Дело в том, что нынешние дети (а я перед моими глазами проходит вполне репрезентативная выборка старшеклассников из физ-мат школ) давным-давно уже не чувствуют разницы между физтеховской "Женой засекреченного физика" и памятной нашему поколению по пионерским лагерям "Коричневой пуговкой". Вот те крест, честное пионерское под салютом! Для них и то, и другое — чистейший воды стеб: "С высоты моего происхождения, дон Рипат..."
Вот это-то "стирание граней" и есть та главная опасность, что подстерегает изысканный перевертыш Рыбакова. Как тут справедливо печалился Переслегин (удачно переформулировав фразу Гальдера о германских солдатах 44-го): "Мы сейчас и близко не имеем того читателя, что был у нас в начале девяностных". Так что я всерьез опасаюсь — а ну как кто-нибудь из этих читателей-"фольксштурмистов" примет роман за чистую монету?
Примутся, к примеру, его перепечатывать в газете "Завтра"...
Во смеху-то будет, а?
3.06.2000