XII. Сила вещей (986-1036)
72. КРЕЩЕНИЕ КНЯЗЯ И КРЕЩЕНИЕ НАРОДА
Вспомним, что после освобождения Руси от иудео-хазарского данничества в Киеве возникли две партии: православная, во главе которой стояли Ольга и ее внук Ярополк, и неоязыческая, вождем которой был Святослав. Пока шли победоносные войны на Волге и на Дунае, эти партии уживались друг с прутом, но поражение в Болгарии вызвало эксцессы, гибель князя и междоусобную войну, где Владимир выступил в качестве главы языческой партии, которая не была народной.
Культ Перуна насаждался на Руси только некоторыми киевскими князьями, ориентировавшимися на балтийское язычество. Аналогия идолу Перуна, с серебряной головой и золотыми усами, найдена у западных славян балтийского Поморья - у вагров и ободритов. Там Перуну в жертву тоже приносили петухов, а также куски хлеба и мяса[1]. Перед его идолом закалывали немецких и датских пленников. Владимир со страстностью неофита пошел еще дальше и повелел убивать в жертву Перуну даже своих сограждан.
Именно поэтому обращение князя в православие имело значение для всех киевлян. Висевшая над каждым из них угроза бессмысленной смерти отпала. Владимир совершил поступок, превратившийся в "деяние", и за это его отблагодарили церковь и народ. Значение сделанного шага было столь велико, что в свете его померкли личные качества князя, грехи, за которые он должен был ответить на Страшном суде как человек, но не как правитель. Крестившись в 987 г.[2], Владимир примирил с собой своих воинов-дружинников и с их помощью спас от гибели Василия II, крестил киевлян в Днепре в 988 г. и новгородцев в Волхове в 989 г., причем низвергнутый Перун будто бы вопил: "О горе! Ох, мне! Достахся немилостивым сим рукам"[3].
Обстоятельства крещения Владимира крайне запутанны, ибо авторы источников преследовали не цели истинности, а свои партийные интересы. Так возникла "корсунская легенда", согласно которой Владимир принял православие в обмен на руку византийской царевны Анны, подарив ее братьям только что взятый Корсунь как вено. Несоответствие этой версии действительности установил А.А.Шахматов[4], что еще раз доказывает преимущество получения информации для эмпирического обобщения не из первоисточников, а из монографий, где сведения летописей прошли горнило строгой исторической критики.
И вторая проблема, не менее важная, касающаяся этнической психологии. По своим личным поступкам Владимир не мог претендовать не только на святость, но и на уважение. Он публично изнасиловал пленную княжну Рогнеду, предательски убил своего брата Ярополка, заманив его для переговоров в шатер, где таились убийцы-варяги, установил в Киеве обряд человеческих жертвоприношений Перуну, держал для удовлетворения своей похоти сотни славянских и иноземных девиц в загородных дворцах, а его карательные походы на славянские племена, отпавшие от Киева во время смуты, описаны в летописи столь лаконично, что, видимо, даже летописцу эти воспоминания были неприятны. Так почему же не только церковь, но и народ чтил память князя в былинах? Без достаточных оснований посмертная любовь к правителю не возникает. А крещение славян за городскими стенами Киева шло крайне медленно.
Низвержение идола Перуна не было неприятно новгородским словенам, потому что Перун был бог чужой, но для восприятия христианства новгородцы не были готовы, как мы увидим при описании и анализе последующих событий. Что же касается других городов, даже крупных, то там принятие новой веры шло еще медленнее. Близкий к Киеву Чернигов был крещен только в 992 г.[5], а Смоленск, лежащий на пути "из варяг в греки", - в 1013 г. [6]. Прочие же славянские племена, как подчиненные киевскому князю (кривичи, радимичи), так и сохранившие независимость (вятичи), удержали привычное мировоззрение.
Но для победного, хотя и медленного, наступления православия сопротивление древних культов было не страшно. Древние верования устойчивы, но пассивны, они могут только защищаться, что и обрекает их на исчезновение. Зато идеологическая система при набухающей пассионарности этноса всегда агрессивна, вследствие чего для соседей опасна. Поэтому победа над Перуном стала переломным моментом, решившим судьбу православия на Руси. Но время бесспорного преобладания христианства над языческими культами наступило только в XII в., вследствие чего наш рассказ не окончен. Пока мы можем только отметить очередную политическую победу Киева и киевлян над славянскими и балтскими племенами и то, что совершилась она благодаря продолжению линии св. Ольги и союзу с могучей Византией.
Казалось бы, произошла смена вех, но она оказалась кратким эпизодом. В 989 г. Владимир, уже будучи христианином, вернулся к политической линии своего отца и совершил поход на Херсонес (Корсунь). Город, осажденный с моря и суши, пал после того, как лишился воды, поступавшей в него по подземным трубам[7]. Местоположение водопровода было указано Владимиру предателем, названным в одних источниках попом Анастасом, в других - варягом Жъдьберном[8], пустившим из крепости стрелу с запиской. Впрочем, русы покинули город, и он вернулся к Византии. Почему? Неужели только как плата за царственную невесту?
Нет, дело обстояло куда серьезнее. С 990 г. Византия перешла от обороны к контрнаступлению, подчинив Грузию, часть Армении и возобновив войну против болгарского царя Самуила. Набег Владимира на Корсунь вызвал ответную реплику в виде нападения на Русь союзников Византии - печенегов. Война длилась с 989 по 997 г., и тогда Русь потеряла причерноморские степи, а границу лесостепи пришлось укрепить валами и частоколом. Корсунская эскапада дорого обошлась Руси.
При возврате к политическому курсу прошлого, казалось бы, был естественным отказ от принятого исповедания, но тут снова проявилось сходство исторических судеб Византии и Древней Руси: процесс, начатый Константином и Владимиром, оказался необратимым и пошел лавинообразно. Город за городом принимали православие как государственную религию, дававшую утешение и надежду на жизнь вечную. Это увлекало людей, получивших вместе с религией блага культуры через письменность и изобразительное искусство. А если начальство что-то там передумало, воюет с печенегами-язычниками, ссорится с заморскими императорами, то это его дело не имеющее отношения к спасению души. Православие на Руси перехватило у язычества инициативу и шло от победы к победе.
Решающим компонентом сложного процесса смены веры была позиция города Киева, который по богатству и значению считался третьим в Европе, после Константинополя [9] и Кордовы. Выразительное и лаконичное описание Киева сделано историком Нориком Титмаром со слов поляков, побывавших в Киеве в 1117 г.: "В большом городе, который был столицей этого государства, находилось более 400 церквей, 8 торговых плошадей и необычное скопление народа, который, как и вся эта область, состоит из беглых рабов, стекшихся сюда отовсюду, и весьма проворных данов (датчан. - Л.Г.). Киев оказывал постоянное сопротивление печенегам, приносящим много вреда, и подчинял себе других"[10].
Вот и разгадка могущества Киева, его преимущества перед прочими городами Руси! Для того, чтобы бежать из плена, надо иметь незаурядное мужество, физическую выносливость и заряд биохимической энергии живого вещества, проявление которой мы назвали пассионарностью. Киев, как губка, всасывал в себя пассионарность всей огромной страны, подобно тому как то же самое сделал во Франции Париж несколькими веками позже. И в Киеве не возникало беспорядочности, или "броуновского движения пассионариев", так как православие было этнической доминантой киевлян задолго до Владимира. Каждый славянин или варяг, приехавший в Киев и желавший в нем жить, мог это делать, приняв православие и установив тем самым связи с местными христианами, предки которых пережили захват их города Олегом в 882 г. и спасли себя от репрессий Святослава в 972 г. Из их среды Владимир получал самых верных и храбрых воинов, предприимчивых купцов и трудолюбивых земледельцев. То, что он быстро сумел это уяснить и использовать, действительно ставит его в один ряд с Константином Равноапостольным. В таком деле, как обращение целой страны, личные качества правителя - величина столь малая, что не подлежит учету. Умные советники Владимира это поняли и не стали мешать процессам, идущим помимо их воли. Но они держали в руках бразды внешней политики и нашли выход именно здесь. Вместо союза с Константинопольским патриархатом Русь завязала отношения с Болгарской патриархией в Охриде. Так как с 976 г. Западная Болгария была охвачена антигреческим восстанием, которым руководили комитопулы - сыновья Комита Николы: Давид, Моисей, Аарон и Самуил, то оттуда можно было получать книги, иконы и просвещенных священников - учителей. Наличие болгаро-русского контакта отметил М.Д. Приселков в цитированной выше книге. И, видимо, с этим контактом связаны дуалистические мотивы в древнерусской литературе. Но эти сюжеты лежат вне нашей темы.
В начале XI в. Владимир установил союзные отношения "с Болеславом Лядским, и с Стефаном Угорским, и с Андрихом Чешским"[11], т.е. с новыми христианами, воспринявшими веру от Рима. Конечно, тогда еще не произошло официального разделения церквей, но различие между Римом и Константинополем уже ощущалось остро. Дипломатия Владимира показывает, что он искал возможности порвать с традициями и Святослава, и Ольги. А третьей возможностью в тех условиях был контакт с Западом, потому что мусульманский Восток находился в состоянии войны с Русью. В 997 г. Владимир вынужден был идти походом на камских болгар [12] и тем самым снять часть войск с южной границы, чем немедленно воспользовались печенеги, среди которых уже шла пропаганда ислама[13].
73. ПРОИГРАННАЯ СТАВКА
Одна ошибка иногда влечет за собой длинный ряд последствий. Ссора с Византией из-за грабительского похода на Корсунь в 989 г. повлекла, кроме тяжелой войны с печенегами, уже упомянутый выше контакт с Болгарией, так как молодой Русской церкви надо было получать книги, иконы, поучения и разъяснения от квалифицированных богословов. Таких ученых теологов не было в Х в. не только в Польше, Чехии и Венгрии, но и в Германии и Италии, ибо Римская церковь переживала очередной кризис. А в Болгарии духовенство было очень ученое, даже слишком ученое. Манихейская и маркионитская пропаганда не могла не задеть тех, кто был с нею рядом. Для того чтобы спорить с манихеями, надо было знать их учение, а оно завлекало своей безукоризненной логикой. И ведь не всякий богослов столь гениален, чтобы найти опровержение весьма талантливой аргументации. Поэтому контакт с Болгарией таил для Руси немалую опасность.
С другой стороны, царь Самуил жестоко опустошал Грецию и Фракию, а император Василий, оправившись от первых неудач, затем своей беспощадностью заслужил прозвище Болгаробойца. В 1001 г. он начал планомерное наступление, ослепляя захваченных в плен болгар. Любопытно, что православное духовенство Болгарии при осаде крепости Видина помогло не Самуилу, а Василию. Наконец болгары потерпели тяжелое поражение. Царь Самуил умер от нервного шока 6 октября 1014 г. Его сын Гавриил-Радомир погиб от рук заговорщиков, а новый правитель был убит в 1018 г., после чего Болгария капитулировала.
Гибель союзника не могла не отразиться на положении Руси. Для киевлян стало очевидно, что союз с Византией, т.е. традиция Ольги, гораздо перспективнее поисков друзей на Западе. В столице нарастало разочарование правительством.
Еще сложнее были проблемы управления языческой страной при помощи христианского административного аппарата. В Ростово-Суздальской земле вели агитацию волхвы, которые в отличие от жрецов Перуна пользовались популярностью в народе. В Новгороде князь Ярослав Владимирович, сын Рогнеды, ссорился с горожанами, защищая свою варяжскую дружину от ярости новгородцев, раздраженных буйством варягов. Текла кровь[14].
Однако князь Ярослав даже в этих стесненных обстоятельствах порвал с отцом, ибо, будучи обязан отсылать в Киев 2/3 собираемой дани, оставил всю ее себе. Это вызвало конфликт. Владимир в 1015 г. собрал войско для похода на Новгород.
Старший сын Владимира - Святополк[15], сын греческой монахини, взятой в плен Святославом. Он был нелюбим отцом и искал утешения в дружбе с епископом Рейнберном Колобережским[16], приехавшим из Польши вместе с сестрой короля Болеслава I, невестой, а потом женой Святополка. Хотя время церковного раскола еще не настало, но Владимир посадил сына под арест, а епископа - в тюрьму, где тот умер[17].
Любимым сыном Владимира был Борис, старший брат Глеба- юноши, сидевшего в пограничном Муроме. Борису старый князь доверил командование войском, собранным в 1015 г. против печенегов. Всего у Владимира было 12 сыновей, но остальных мы описывать не будем[18], за исключением Мстислава Тьмутараканского, о коем пойдет речь особо.
Три названных здесь князя являлись выразителями трех сложившихся на Руси направлений: языческой реакции - Ярослав, западничества - Святополк и болгарофильства - Борис. Видимо, было и грекофильское направление - былые сторонники преданного Ярополка, вождь коих - убежал к печенегам. Эти помалкивали, ибо князь был грозен. Но 15 июня 1015 г. Владимир внезапно умер. И все, что было зажато в его твердой руке, пришло в движение.
Выяснилось, что за четверть века спокойной жизни (ибо печенежская война сводилась к ряду пограничных стычек и не влияла на экономику страны) города набрали такую силу, что князья-правители всецело зависели от их поддержки, а следовательно, должны были исполнять волю своих подданных. И второе - режим князя Владимира потерял популярность среди киевлян. Эти два наблюдения объясняют детали дальнейшего хода событий.
М.Д. Приселков доказал, что симпатии киевского князя, принявшего крещение от Царьграда, перешли к Охриде - болгарской митрополии, контролируемой царем Самуилом. Православие Самуила вызывало сомнения даже у болгарских клириков, но отнюдь не интересовало Владимира Красное Солнышко. Он привык относиться к грекам отрицательно, как об этом свидетельствует Михаил Пселл (см. ниже), но печенежский барьер лишал киевского князя возможности перейти к наступательной войне. Воевода Варяжко, верный памяти своего друга и князя Ярополка, сумел отодвинуть оборонительную линию Владимира от берега Черного моря до лесостепи и тем самым воспрепятствовать прямому контакту Руси с Болгарией. Печенеги изолировали Болгарию, чем обрекли ее на поражение, а Владимиру пришлось истратить свои силы на подавление недовольства своих подданных, которые не умели ориентироваться в эклектической политике своего правителя.
Казалось бы, Владимир, умирая, мог быть спокоен за судьбу своего дела. Он обеспечил любимому сыну Борису командование ратью и тем самым золотой стол киевский, а нелюбимому пасынку Святополку [19] - тюрьму и, возможно, казнь. Но все пошло наоборот: Святополка немедленно освободили и посадили на престол, а войско Бориса разбежалось, покинув своего вождя[20]. Тогда Святополк послал убийц к Борису и его брату Глебу, а третий брат - Святослав, правивший древлянами, бежал, но был настигнут и тоже убит. И никто не вступился за несчастных юношей, не повинных ни в каких преступлениях.
Зато Ярослав в Новгороде запятнал себя убийством делегатов от горожан, прибывших на княжий двор для улаживания конфликта новгородцев с варягами. Но новгородцы хотели воевать с Киевом. Они простили князю предательство, собрали 3 тыс. воинов, оплатили 1 тыс. варягов и двинулись против Святополка с лозунгом мести братоубийце. Ведь можно придумать любой лозунг, когда хочется воевать.
Итак, политическая линия Владимира оборвалась с его смертью и унесла в могилу его любимых сыновей. Но политика - дело земное, связанное с расчетом на выгоду, а религия влияет на формирование совести и одного человека, и целого этноса. Поэтому инерция крещения Руси оказалась неодолимой, несмотря на ошибки великого князя, точно так же как было в Риме при Константине и его преемнике - Константе, покровителе Ария.
74. ИМПУЛЬСЫ И СИМВОЛЫ МЕЖДОУСОБНОЙ ВОЙНЫ
Последовавшая война Ярослава со Святополком описана неоднократно и подробно, что даст нам право сосредоточить внимание на ее психологическом аспекте, которому внимания никто не уделял. Вспомним, что знаток гражданских войн Фарината дельи Уберти утверждал, что на этих войнах каждый боец знает, за что он идет убивать своих земляков и жертвовать собственной жизнью, тогда как в войнах с иноплеменниками все решает ощущение своего и чужого, не требующее участия сознания и воли. Огюстен Тьерри, изучавший войны Меровингов и Каролингов, сделал вывод, что воины Карла Лысого и Лотаря не бездумно подчинялись воле королей, а вкладывали в их имена свое, им понятное содержание, персонифицируя, по обычаям того времени, принцип, который им был действительно дорог. Сочетание принципа и персоны превращалось в символ, ради которого стоило рисковать жизнью, если имелся достаточный пассионарный импульс. Только при этом сочетании войско становилось боеспособным, ибо если шел разговор о выгоде, то каждому, например новгородцу, было выгоднее спать у себя на печи, наевшись ухи из ряпушки и корюшки и запив ее пьяным медом. Если же новгородец покидал домашний уют и шел в поход, то не из шкурных интересов, а потому, что это значило для него нечто большее.
И уж конечно не персоны Ярослава или Святополка увлекали бойцов на битву. Ведь за Бориса и Глеба не заступился никто. Значит, Святополк и Ярослав стали символами программ, формирующих души, плавящиеся от пассионарного накала. Что Святополк был западником, мы уже знаем; что в войске Ярослава было много язычников, и скандинавских, и славянских, мы догадываемся, но должны себя проверить; а что город Киев был уже православным - ясно и без доказательств. А тогда общественное мнение столицы решало судьбу золотого стола киевского: на нем мог усидеть только тот, кого хотели народ и бояре. Отметим это и перейдем к анализу событий.
Святополк, сменив Владимира, повернул политический курс на 180°. Он не только помирился с печенегами, но и вступил с ними в союз. Это мероприятие запоздало, ибо среди печенегов уже вели проповедь мусульманские муллы, и дружба с ними не означала для киевлян мира с Византией. Но печенеги прислали на помощь Святополку отряд, на который тот возлагал большие надежды. Однако в бою у Любеча печенеги, отделенные от войска Святополка озером, не могли его поддержать, и новгородцы победили, а Святополк бежал в Польшу к Болеславу I.
Новгородцы вошли в Киев... "и погоре церкви"[21]. Да-да, не дома и не лавки купцов, а именно церкви. Это говорит не о позиции князя Ярослава (да вряд ли у него тогда была какая-либо позиция), а о настроении новгородского войска. Киевлянам такая бесцеремонность понравиться не могла, но набег печенегов в 1017 г. отвлек их внимание, так как город надо было оборонять. Печенегов отбили, но когда в следующем 1018 г. Ярослав был разбит польским королем Болеславом на Буге, то Киев не оказал ему поддержки, и князь бежал в Новгород "съ 4-мя мужи"[22].
Болеслав и Святополк овладели Киевом, но киевляне не захотели видеть у себя поляков. Польских воинов, разведенных на постой, хозяева домов убивали во время сна. Болеслав счел за благо увести остаток войска домой, а Святополк возобновил дружбу с печенегами.
Если в этой эпопее Святополк не вызывает симпатий, то отношение к Болеславу I Храброму должно быть противоположным. Это был последний паладин древнего славянского единства, разрушенного аварами в конце VI в. С 1002 г. Болеслав I пытался объединить западных славян и противопоставить славянскую державу немецкой империи. Он отогнал немцев за Эльбу и даже взял их оплот - крепость Мейсен (на Эльбе, ниже Дрездена), выгнал из Праги Болеслава III Рыжего (изверга, изуродовавшего своего брата Яромира и стремившегося убить другого брата, Удальрика), а Чехию присоединил к Польше.
Казалось бы, успех достигнут, но чехи и даже язычники-лютичи предложили свою помощь императору Генриху II против поляков. В 1005 г. соединенные силы немцев, чехов и лютичей оттеснили польские войска, и по договору в Познани Болеслав отказался от своих завоеваний. В 1007 г. война возобновилась, причем инициаторами ее были чехи и лютичи, подбивавшие немцев на поход. Поляки победили и к 1012 г. дошли до Эльбы. Немцы запросили мира. и Генрих II дал в лен (т.е. уступил) Болеславу завоеванные им земли[23].
Третья фаза войны в 1013-1018 гг. тоже кончилась славной, но... бесплодной победой поляков. Ни русичи, ни лютичи, ни чехи не хотели объединения с Польшей. Подобно тому, как Лотарь в 840 г. уступил природному закону этногенеза и бросил идею сохранения империи, так сын Болеслава Мечислав, потерпев в 1032 г. поражение от немцев, стал ленником империи. Польша развалилась на части и перестала быть опасной для соседей. Без искренних друзей существовать не может ни человек, ни этнос.
Карта "Русь и ее соседи в X-XI вв." (119 KB)
Но в 1018 г. никто не мог предвидеть такого оборота событий. Святополк Окаянный торжествовал в Киеве.
Ярослав был в панике. Он хотел все бросить и бежать в Швецию, но посадник Константин Добрынич приказал изрубить ладьи Ярослава и организовал новый поход на Киев. В 1019 г. в битве при Альте новгородцы разбили печенегов, последних союзников Святополка, ибо от киевлян ему пришлось бежать. Святополк бежал в Польшу, но умер в дороге, по утверждению летописца, от угрызений совести, вызвавших у него психическую болезнь. Ярослав же сел на золотой стол киевский, и на этот раз церкви не горели.
Братоубийственная война кончилась, и, хотя победа была одержана силами языческой реакции, она повела к торжеству православия. Механизм процесса прост. В языческом Новгороде была инициативная, т.е. пассионарная, группа противников христианства. Именно она бросилась на Киев и погибла под мечами польских рыцарей на Буге и от печенежских стрел на Альте. Оставшиеся в живых получили денежное вознаграждение для себя и хартию, гарантирующую их права, для города. Они остались этим довольны и вернулись домой залечивать раны нанесенные войной. А дети их воспитывались в условиях господства православной культуры, поскольку славянское язычество оказалось изолированным после христианизации Скандинавии.
Конечно, нельзя считать, что такой конец был предрешен. Так не думал сам князь Ярослав, с удовольствием сменивший буйный Новгород на культурный Киев. Но он принял меры, устранив посадника, фактически подарившего ему престол) своего двоюродного дядю Константина Добрынича: "...разгневася на нъ великый князь Ярослав и поточий в Ростов и на 3-е лето повеле его убити в Муроме на реце на Оце (Оке)"[24]. Таким образом, новгородская оппозиция лишилась вождя и "северо-западная" проблема была решена в пользу гегемонии Киева, а тем самым и православной церкви.
Но оставалась юго-восточная граница. Там находилось фактически независимое княжество Тьмутараканское, с которым были связаны остатки иудео-хазар, и печенежский союз, переходивший в мусульманство, т.е. в иной суперэтнос. Эта проблема была не менее грозной, чем северная и западная, так как со стороны Степи Киев был открыт. Посмотрим же, что изменилось в степи за время описанной здесь междоусобной войны.
75. ИСПОЛЬЗОВАННЫЙ ШАНС
Роль личности в истории - проблема уже решенная. Нет надобности мудрствовать по этому поводу, но использовать добытые результаты следует. Характер князя Мстислава Владимировича в иных условиях не имел бы никакого значения для судеб народов, но в сложившейся ситуации некоторые черты этого князя способствовали развитию цепочки событий в определенном направлении; а то, что эта цепочка быстро оборвалась, это уже дело случая.
Летописец характеризует Мстислава так: он был толст, румян, с большими глазами, храбр в бою, любил дружину и не жалел для нее ни подарков, ни угощений. То есть он полностью находился в кругу мыслей и чаяний своего окружения.
Да и могло ли быть иначе? Привезенный в Тьмутаракань ребенком, Мстислав был воспитан среди сверстников - жителей веселого торгового города с крайне смешанным населением. Товарищами его детских игр и юношеских забав были не малочисленные славяне, а местные жители, среди которых большинство составляли хазарские евреи, называвшие себя просто хазарами. Подлинные хазары жили за пределами Тьмутараканского княжества - в низовьях Волги, Терека и Дона. Последних стали называть бродниками и, несмотря на то, что они говорили уже на общепринятом славянском языке и исповедовали православие, ни с русскими, ни с евреями не путали[25]. Тьмутараканское княжество было островком среди окрестных степных народов. Нормальным состоянием между теми и другими была пограничная малая война.
Так, в полной безвестности, хотя и без скуки, в смешанном русско-еврейском обществе прожил до сорока лет простодушный, гостеприимный, храбрый и доверчивый князь Мстислав, пока судьба не подала ему повод прославиться. Главными противниками его еврейских друзей были касоги - черкесское племя предгорий Кавказского хребта. Видимо, против них строились импровизированные укрепления, способные укрыть стада и выдержать осаду[26]. Но для активных действий хазарские евреи привлекали русского князя, бывшего их искренним другом и искавшего богатырской славы.
Мстислав в 1022 г. убил на поединке черкесского князя Редедю, но обошелся с побеж
денными милостиво: женил сына Редеди на своей дочери и привлек касогов (черкесов) в свою дружину, состоявшую дотоле из немногих русских выходцев и хазарских евреев. Таким образом, на берегу Азовского моря сложилось минимальное подобие разбитой Хазарской державы, за одним лишь, но очень важным исключением: правитель был набожным христианином.
Победив Редедю, Мстислав воздвиг в Тьмутаракани церковь Богородицы, накануне своей смерти он заложил храм в Чернигове, сын его был крещен. Короче говоря, соседство с иудео-хазарами не повлекло смешения русских с евреями. Оба этноса жили дружно, но раздельно. Однако в следующем 1023 г. наступило роковое мгновение, решившее судьбу Тьмутараканского княжества.
Жестокая братоубийственная война на Руси, разразившаяся в 1015 г., после смерти Владимира, между Святополком Окаянным и Ярославом Мудрым, ослабила Русь. После победы над Святополком Ярослав был вынужден заново покорять отпавшие окраины. Племянник Ярослава полоцкий князь Брячислав в 1021 г. взял и ограбил Новгород. Ярослав настиг его и отбил пленных, но война не утихала. Около Суздали поднялись волхвы: "Был мятеж великий", усмиренный только в 1024 г. Отложились вятичи, вновь покоренные только Владимиром Мономахом, и северяне - обрусевшие потомки воинственных савиров. И тогда пришло время действовать Мстиславу.
В 1023 г. "пошел Мстислав на Ярослава, с хазарами и касогами". Согласно летописной манере изложения, инициатива всегда приписывается князю, а влияние советников и давление общественного мнения опускаются. Однако в свете описанной ситуации вернее считать, что на Русь пошли походом хазары и касоги, а чтобы привлечь на свою сторону часть русских, привели с собой Мстислава Владимировича.
Ярослав был в это время в Новгороде, и Мстислав в 1024 г. занял Чернигов, город, стоявший на границе "русской" и "северской" земель[27], но киевляне отказались принять [28] к себе князя с еврейской свитой. Ярослав вернулся из Новгорода с наемной варяжской дружиной. Осенней грозовой ночью у города Листвена скандинавы встретились со степняками и убивали друг друга при свете молний[29].
Мстислав поставил в передовую линию северян, а свою дружину оставил в резерве. Когда же сражавшиеся устали, конница Мстислава ударила по варягам и погнала их, рубя бегущих. Ярослав бежал в Новгород.
Казалось бы, после такой победы Киев и вся Русская земля должны были достаться Мстиславу, но случилось обратное: Мстислав запросил мира. Почему?
Летописец вложил в уста Мстислава слова, якобы произнесенные утром после боя: "Кто этому не порадуется? Вот лежит северянин, вот варяг, а своя дружина цела". Этот возмутительный цинизм показал северянам, что их не освободили, а использовали. В Х-XI вв. эта манера обращения с союзниками была хорошо известна. Так итильские цари бросали хорезмийских наемников на русов и венгров, а русов - на дейлемитов и греков, не жалея погибших. Уцелевшие северяне не могли не почувствовать себя оскорбленными, а без их активной помощи Мстислав не мог и думать о захвате Киева.
Но может быть, это была просто бестактность наивного князя, а иудео-хазары в ней не виноваты? Возможно, но даже если так, то эта бестактность есть плод воспитания в чужой среде, а там перенимание чужих воззрений неизбежно. Да и не было бы надобности включать в летопись случайную оговорку. Очевидно, она в свое время прозвучала достаточно громко, как политическая программа.
Итак, победитель Мстислав просил мира у разбитого Ярослава, аргументируя это тем, что Ярослав - старший брат[30]. Признание себя "младшим братом" означало подчинение на правах автономии. Так оно и было на самом деле.
Но куда девалась победоносная дружина Мстислава? Касоги (черкесы) покинули его, вернулись в Тьмутаракань и при помощи осетин (ясов) овладели городом[31]. Ярослав в 1029 г. послал войско против ясов и вернул Тьмутаракань[32]. Мстислав хранил верность великому князю вплоть до смерти в 1036 г., после чего Чернигов и Северская земля воссоединились с Русью. А что делали в это время иудео-хазары?
76. БЕЗНАДЕЖНОСТЬ
Нет, попытка создать на месте Руси вторую Хазарию провалилась не из-за случайного невезения. Личные отношения с храбрым и доверчивым князем не могли восполнить той непопулярности, даже неприязни, которую вызывали иудео-хазары в киевлянах, еще помнивших поход достопочтенного Песаха. Да и сам Мстислав, оказавшись в Чернигове, увлекся храмостроительством и охладел к еврейским товарищам своей юности.
Предполагаемая реконструкция событий была бы только домыслом, если бы не сохранился документ XI в. - "Слово о законе и благодати" митрополита Илариона. Смысл этого краткого сочинения - в противопоставлении еврейскому "закону", данному для одного только народа, христианского учения о благодати, наводняющей все страны, в том числе Русь. И тут замечает автор: "Июдея молчит".
Произведение это, видимо, навеяно ситуацией. Когда еврейские войска с русским князем во главе стояли в Чернигове, киевляне вряд ли чувствовали себя спокойно. Отсутствие войны не всегда мир. Прямая антииудейская агитация могла вызвать ответную реакцию, направленную против талантливого христианского автора. Можно думать, что именно поэтому "Слово о законе и благодати" было обнародовано после 1037 г., т.е. по смерти князя Мстислава.
Тогда тема была уже не столь актуальна, но миновала и опасность для автора, ибо еврейским сподвижникам Мстислава пришлось вернуться в родную Тьмутаракань. И все-таки слово Илариона, тогда простого киевского священника, сыграло свою роль. Оно дало киевлянам направление патриотической мысли, доминанту, формирующую общественное сознание. А это грозная сила. Не перед мечами наемных варягов отступили поборники иудаизма, а перед общественным мнением киевлян и окрестных славян, сделавших выбор в пользу византийского православия, ставшего культурной доминантой для последующих поколений русичей. Для иудейской струи в этой культуре не осталось места. Правда, еврейская колония в Киеве существовала до 1113 г. и даже имела каменную синагогу, но эта колония принадлежала не хазарским евреям-воинам, а западным, выходцам из Германии,- ростовщикам.
Было высказано предположение, что обострение русско-еврейских отношений было вызвано попыткой пропаганды иудаизма в Киевской Руси[33]. Вряд ли это правильно, скорее наоборот: "Евреи с чрезвычайным отвращением относились к прозелитизму, и... влияние иудаизма всюду отражалось помимо их прямой деятельности в этом отношении"[34]. Единственным путем распространения иудаизма был тот, который применялся в Хазарии, - смешанные браки.
Язычники, терпимые к иноверцам, шли на это охотно, но православные священники категорически воспрещали браки с иноверками. Но у евреев был другой, окольный путь, уже испробованный в Испании и Лангедоке: распространять скептицизм и индифферентизм, а тем самым ликвидировать этнокультурную доминанту. Это был принцип "вавилонского столпотворения". В Вавилоне, по легенде, возникло "смешение языков", причем все продолжали говорить по-арамейски, но придавали словам разные значения. Отличия были в нюансах, но взаимопонимание исчезло, и этнос "рассыпался розно".
Но в Киевской Руси проповедники иудаизма встретили мощное сопротивление развитого и продуманного православного богословия. Их выпады против христианской догматики были давно известны грекам, нашедшим толковые и исчерпывающие опровержения их. Русские священники XI в. греческий язык и византийскую теологию знали, а миряне, отнюдь не глупые и не ленивые, ее понимали.
В своем "Слове" Иларион отводит особое место еврейской неблагодарности. Он пишет, что Христос пришел не только к "погибшим овцам дома израилева", закон которых он не собирался нарушить, но и ко всем народам. Однако иудеи объявили его обманщиком, сыном блудницы, творящим чудеса силою Вельзевула... и замучили его на кресте, как если бы он был злодеем[35].
Вспомним расправы хазарских царей над русскими союзниками, когда после тяжелых боев на южных берегах Каспия те возвращались на Волгу, надеясь найти там отдых и поддержку. Неблагодарность воспринималась славянами как нечто противоестественное и потому омерзительное. Их этнические стереотипы не совпадали ни с иудейскими, ни с норманнскими.
Развивая высказанную мысль, Иларион рассказывает о том, как иудеи в древности убивали своих пророков, чем дает понять, что гибель Иисуса Христа - не случайность, а обычная расправа над праведником, "понеже дела их темна бяху", так как иудеи "не взлюбиша света". И он не без удовольствия констатирует, что "избивающие пророков камнями" были разбиты "до основания" римлянами. При этом он четко отделяет древнейший период - эпоху Авраама, Исаака, Иакова - от эпохи Моисея и царей Иудеи. К первым он относится вполне положительно, а ко вторым - более чем скептически. Отсюда логично вытекает противопоставление "закона", данного только евреям, "благодати", которая осияла все народы Земли. Это вполне законченная и предельно четкая концепция. Очевидно, она была понятна киевлянам XI в., иначе "Слово" не стоило бы писать.
А ведь у иудаизма были шансы на победу. Православие еще не укрепилось на Русской земле. Даже там, где местные культы были сломлены, воцарилось двоеверие, которое не исчезло вплоть до XX в. Но, получив возможность выбора между верой и безверием, русичи, от князей до смердов, выбрали греческую веру, так что иудейская пропаганда, видимо, играла роль катализатора в обращении славян и финно-угров в православие. Это отнюдь не снижает значения подвига митрополита Илариона, противопоставившего позитивное мировоззрение негативному, т.е. отсутствию всякой веры. Заслуга его не меньше, чем у прославляемых им каганов: Владимира Святого и Ярослава Мудрого. Но для нас важно другое: статистический процесс этногенеза в инерционной фазе, когда выздоровевший от возрастной болезни этнос отбрасывает чуждую ему культуру, противится превращению себя в химеру и тем избегает образования на своей земле антисистсмы. Такова была воля народа, к которому принадлежал Иларион. Его огненные строки сыграли для Древней Руси ту же роль, какую для средневековой Франции одна фраза лотарингской пастушки - "La Belle France!". А ведь из-за этого простого лозунга Англия проиграла Столетнюю войну.
Однозначное общественное мнение значительнее симпатий или антипатий отдельных князей. Оно исключало не только проповедь иудаизма, но и смешанные браки, которые в языческой Хазарии играли определяющую роль. Поэтому попытки западноевропейских евреев утвердиться в Киеве было неудачны, а хазарским пришлось ограничиться Тьмутараканью, где они находились под властью русских князей. Но евреи тут попытались найти выход. Выжидать они умели. И действительно, в события вмешались новые выходцы из Азии - куманы, которых на Руси назвали половцами. Их появление оказалось роковым для печенегов, трагичным для гузов и весьма существенным для русско-иудейской коллизии.
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] См.: Кузмин А. Г.//Boпpocы иcтopии. l970. No 10 С.53
[2] См.: Пресняков Л.Е. Лекции по русской истории М., 1938, С.103
[3] Новгородская четвертая летопись "в лето 6497" (989 г.); цит. по ПВЛ. Ч. II. С. 344. О. Рапов расходится с Нестором в датировке крещения; см.: Введение христианства на Руси. С. 107, примеч. 52.
[4] См.: Шахматов Л.Л. Разыскания... С.133-161; ПВЛ. Ч. II. С.56.
[5] См.: ПСРЛ. Т.IХ. С.15; ср.: Шевченко Ю.Ю. Указ.соч. С.52
[6] См.: Виноградов И.П. Исторический очерк города Вязьмы с древнейших времен до XVII в. М., 1890, С. 6. Примеч. 4.
[7] См.: Шахматов А.Л. Разыскания... С.140-141.
[8] См.: ПВЛ. Ч.II. С.337.
[9] В Константинополе в XI-XII вв. жили 1,0-0,8 млн. человек. (см.: Урданис Б.Ц. Рост населения в Европе. С.77-78).
[10] Цит. по: История СССР.М., 1966. С.518.
[11] В "Повести временных лет" этот текст идет под 997 г., из чего ясно, насколько малодостоверна хронология летописи. Но при описании XI в. таких грубых неточностей не встречается.
[12] Никоновская летопись "в лето 6505"; см.: ПВЛ. Ч.11. С. 350
[13] Куник Л., Розен В. Известия ал-Бекри и других автор о Руси и славянах. Т. 1. СПб., 1878. С. 58- 60.
[14] Эти и последующие события подробно описаны многими авторами истории Древней Руси, и повторять их изложение здесь нет необходимости. Для нас важен только аспект борьбы исповеданий, отразившийся в последовательности событий и просматриваемый при большом обобщении.
[15] Строго говоря, первым сыном Владимира был Вышеслав. Но о нем в истории не осталось никаких упоминаний.
[16] См.: Приселков М.Д. Указ.соч. С.55- 56.
[17] См.: ПВЛ. Ч. II. С. 364.
[18] Перечень сыновей Владимира не во всех летописях одинаков (см.: ПВЛ Ч. II. С. 325), и есть нерешенные проблемы генеалогии, для нашего исследования не имеющие значения. Ограничимся списком из статьи 988 г. От Рогнеды: Изяслав - родоначальник полоцких князей, Мстислав (умер в 1036 г.), Ярослав Мудрый (умер в 1054 г.), Всеволод (о нем ниже). От греческой монахини, вдовы Ярополка, - Святополк Окаяннный, "сын двух отцов" (умер в 1019 г.). от чехини - Вышеслав, а от другой - Святослав Древлянский (умер в 1015 г.) и Мстислав. От болгарки -Борис и Глеб. К ним добавлены: несчастный Судислав, захваченный Ярославом во Пскове в 1036 г. и просидевший в порубе (тюрьме) до 1059 г., и Позвизд, по недостоверным сведениям живший на Волыни (см.: ПВЛ. Ч. II. С. 343). Всеволод, первый в русской истории эмигрант, в 90-е годы Х в. бежал в Швецию и погиб там в 995 г. Кроме того, у Владимира были две дочери от Рогнеды - Предслава и Мария Доброгнева (жена польского короля Казимира). Но из всего столь многочисленного потомства уцелели только дети Изяслава Полоцкого и Ярослава Мудрого.
[19] Владимир, убив Ярополка, "поял его жену", уже беременную. Поэтому Святополк считался сыном двух отцов. Владимир его не любил.
[20] См.: Приселков М.Д. Указ. соч. С. 59.
[21] ПВЛ. Ч. I. С. 96.
[22] Там же. С. 97.
[23] Вебер Г. Всеобщая история. Т.VI. С.132-151.
[24] Софийская первая летопись; цит. по: ПВЛ. Ч. II. С. 368.
[25] См.: Гумилев Л.Н. Открытие Хазарии. С. 176.
[26] См.: Биджиев X. X., Гадло А. В. Указ. соч. С. 12-13.
[27] См.: Древнерусские княжества X-XIII вв. С. 9 и 63-64.
[28] См.: ПВЛ. Ч. I. С. 99.
[29] См.: ПВЛ. Ч. II. С. 371.
[30] На несоответствие летописных текстов обратил внимание Д.С. Лихачев (см.: ПВЛ. Ч. II. С. 325). Отмеченные им трудности не исключают предлагаемого нами объяснения противоречий летописных текстов.
[31] См.: Лопатинский А.Г. Указ. соч. С.23-26.
[32] См.: Мавродин В.В. Образование Древнерусского государства.Л.,1945.С. 361.
[33] См.: Малишевский И. Евреи в Южной Руси и Киеве в Х-ХII вв.//Труды Киевской Духовной Академии. Т. III. 1878. С. 436-439.
[34] Берлин И. Указ соч. С. 153.
[35] См.: Розов Н.Н. Синодальный список сочинений Илариона-русского писателя ХI в.//Slavia, No 32. Прага, 1963.С. 159-160.