Филип Хай. Запрещенная реальность

роман.

OCR: Сергей Степанов

---

ГЛАВА 1

Старик был гостеприимным, но немного странным. Он предложил им блюдо из неприправленных кубиков концентрата и кофе без сахара.

— Говорите, вы летчики?

— Да, — вежливо, но сдержанно ответил Джиллиад. — Мы упали в лесу.

Старик медленно покачал головой.

— Сейчас мы нечасто видим летчиков, особенно в нашей провинции. Я слышал о них, да, но сам не видел ни одного... Это ведь своего рода машина — ну, та штука, в которой вы летели?

— Да, это машина, — тихо ответил Кэндел.

— Странно. — Седая голова снова покачалась туда-сюда. — Раньше я тоже летал, иногда часами, но не в машине. Сейчас-то я, к сожалению, уже стар для этого. С возрастом интерес пропадает. — Он замолчал и шумно отхлебнул кофе. — А дом, говорите, вы увидели сквозь деревья? Джиллиад кивнул.

— Мы увидели свет.

— Ax да, свет.

— Большой дом, — сказал Кэндел.— Большой и одинокий.

— Да, большой. — Чашечка, покачиваясь, вернулась на блюдце. — Но не одинокий. Они все тут, но иногда я не выношу, когда мне мешают. Некоторые слишком болтливы. — Он тщательно вытер рот не особенно чистым полотенцем и уставился на гостей светлыми водянистыми глазами. — И куда вы теперь собираетесь?

— До ближайшего города, за помощью.

Кэндел поднял на него взгляд.

— До города? О, да, Дунстен, четыре километра отсюда. Вы можете дойти пешком.

— А разве никакого транспорта нет?

— Нет, здесь же никто не бывает.

— Тогда нам нужно отправляться прямо сейчас. — Кэндел встал. — Спасибо за гостеприимство и за то, что накормили.

— Не за что, я еще никогда не был знаком с летчиками. — Старик неуверенно поднялся. — Я провожу вас на улицу.

— Да мы выйдем сами. Спасибо.

— О, нет, у вас не получится. Вы сами вошли сюда, но отсюда вам не выйти, если я не покажу дорогу.

— В самом деле?

— Конечно, — старик вдруг заговорил резко и раздраженно. — Есть путь внутрь и есть путь наружу; один, чтобы войти, и один, чтобы выйти. Таков порядок вещей, и мы должны ему подчиняться. Джиллиад, стоящий позади старика, скосил на него глаза и постучал себя пальцем по лбу.

— Сюда, — старик открыл дверь в задней стене комнаты.

Они пошли вслед за ним — по длинному, извилистому коридору с множеством дверей. На одной двери, как заметил Кэндел, была надпись: "Жена — Джулия", на другой — "Дорис", без дополнительных пояснений.

Коридор опять повернул, и старик остановился.

— Здесь придерживайтесь левой стороны, в третьей комнате тигр.

Джиллиад посмотрел на Кэндела и в отчаянии поднял брови. Дойдя до двери с надписью "Тигр", он презрительно пнул ее ногой.

Раздалось фырканье, Джиллиад вскрикнул и бросился назад, закрыв лицо ладонями.

— О, Боже! — выдавил он. Под его левым глазом появилась рваная кровоточащая рана.

Старик подошел к ним.

— Я же вас предупреждал. Мне очень жаль, но я вас предупреждал. — Он наклонился, разглядывая рану. — Она неглубокая, и у Тима совсем чистые когти, так что могу вас успокоить.

— Тигр в спальне! — В лицо Джиллиаду бросилась краска гнева. — Вы, должно быть, сумасшедший... тигр в спальне...

Кэндел пнул его по ноге.

— Да успокойся же, ты ведь знаешь, почему мы здесь. Джиллиад сжал кулаки, но сдержал себя.

— Жаль, но кто же мог ожидать здесь такого?

— Никто, — сухо сказал Кэндел. — Мы в Канаде, а не в Бенгалии.

— Но не станешь же ты утверждать...

— Я ничего не собираюсь утверждать. Мы пришли сюда как раз для того, чтобы это установить. Это может быть проекцией.

— Проекцией! Ерунда! Я ведь его видел, и он разодрал мне лицо.

— Хорошо, хорошо, ты же восприимчивый. Джиллиад побледнел.

— Что ты хочешь... Что это значит?

— Но ведь мы же не знаем точно, верно? Нам так мало рассказывали. Мы знаем только о факте, как таковом. Побочные явления и механизм нам не объясняли.

— Сюда, — сказал старик, казалось, уже забыв о происшествии, и открыл дверь. — Вам надо пройти меж деревьев, и вы попадете на дорогу. В Дунстен — направо.

На улице было холодно. Начинало светать. На востоке на фоне неба вырисовывались контуры деревьев. Оба слегка дрожали, шагая по узкой тропе, и не только от холода.

Когда они вышли к дороге, сразу стало ясно, что ею не пользовались доброе столетие. Она была прямой, как стрела, и вела вдаль — растрескавшаяся и поросшая сорняками.

Джиллиад удрученно огляделся.

— Четыре километра, да? Тут, должно быть, все четыреста... и в каком направлении?

— На запад, если верить старику.

— Надеюсь, старый хрыч не соврал. Идем.

Они отправились в путь, но не успели пройти и сотни метров, как из-за деревьев незаметно выскочили двое мужчин и подбежали к ним. Они были просто одеты, и оба, похоже, безоружны, но было в них что-то военное.

Один из них — тот, что повыше — начал разжигать свою неуклюжую трубку, рассматривая Кэндела сбоку.

— У вас какая-то определенная цель?

— Э-э...— Кэндел помедлил. — Ээ... да; мы идем в Дунстен.

— Куда вы идете?

— Мы из другой части провинции... с востока.

— И что вы там делали?

— Мы летели, и наша машина упала.

— Значит, вы провели в сумасшедшем доме четыре часа, пока не начало светать?

— В сумасшедшем доме? — Джиллиад недоуменно посмотрел на него.

Высокий мужчина вынул трубку изо рта.

— Старый Пинчер — сумасшедший. Одержимый третьей степени. Мы переправили наших сумасшедших в нежилые места. — Он вздохнул. — У нас слишком много места. — Он замолчал, выбил трубку об ветку дерева и сунул ее в карман. — И куда вы собрались? Джиллиад мрачно уставился на него.

— Вы не находите, что задаете слишком много вопросов?

— В самом деле? — Мужчина слегка улыбнулся и что-то вынул из кармана. — Комиссар Остерли из секретной службы Онтарио. Достаточно?

— Мы ничего не делали, мы...

— Я хочу знать, куда вы направляетесь.

— Но мы же сказали вам — в Дунстен.

— Ваши карты немного устарели. Я могу вам показать, где он когда-то был. — Остерли опять вставил в зубы пустую трубку. — И вы значит, прибыли с востока?

— Да. — Джиллиад угрюмо посмотрел на него. — Наш самолет разбился, знаете, и...

— Ах да, самолет. Мы уже посмотрели на него перед тем, как прийти сюда... очень интересно. В нашей провинции не летают, но мы немного разбираемся в металлах. Почему же там так много слабых мест?

— Слабых мест? — Кэндел почувствовал, как ему в лицо бросилась кровь.

— Да, мы, как говорится, осмотрели обломки и нашли оплавленный кусок металла, который когда-то мог быть компенсатором силы тяжести, а также множество дефектов структуры, которые могли привести к разрушению аппарата даже при малейшем толчке. И наше мнение таково: мы видим вас парящими в аппарате с компенсатором силы тяжести. Как только вы коснулись макушек деревьев, все детали машины рассыпались, как и было задумано. Это было похоже на крушение, хотя компенсатор силы тяжести доставил вас на землю без повреждений и разрушился при посадке. Выбравшись из "обломков", вы из осторожности повалили несколько деревьев. Но нельзя не заметить, что летательный аппарат не предназначался для обратного полета. У вас есть, что добавить к этому, или вы и дальше будете считать меня дураком?

— Мы задержаны? — сдавленно спросил Кэндел.

— Вы можете называть это арестом, если вам так нравиться. — Остекли криво ухмыльнулся. — Во всяком случае, мы доставим вас на допрос.

— На каком основании?

— В этой провинции нет никаких летательных машин — на востоке ли, на западе или на юге. Значит, вы пришли извне. Никто не покидает эту провинцию и никто не прибывает в нее... Вы шпионы.

— Нет, мы...

— И к тому же, неопытные шпионы. Ваша секретная служба в лучшем случае пятого класса, ваши карты устарели, и ваш акцент немедленно выдает вас — вы англичане.

Двое мужчин посмотрели друг на друга, потом Кэндел пожал плечами.

— Ну, хорошо, мы англичане, но мы вовсе не собирались здесь шпионить; во всяком случае в военном смысле. Мы же не воюем с вашей страной.

— В самом деле? Уже сто пятьдесят лет не существует никаких контактов. Зачем вы здесь?

— Мы... — Кэндел опять замялся. — Мы наблюдатели. Нас послали на поиски возможных выживших цивилизаций.

— Но вы крались, как шпионы.

— Мы не знали, что нас ожидает. Какой нам готовят прием.

— Да? — Остерли тщательно набил трубку.— Вас не очень ценят, верно? Полет в неизвестное без карты обратного пути кажется мне довольно сомнительным предприятием.

— Может быть. — Джиллиад пожал плечами. — В политическом смысле с нами покончено. Мы поддерживали не того политика.

— Не повезло. — Остерли пососал трубку, раскуривая. — И все же если вам оставили выбор, что понятно из ваших ответов, то вам должны были дать и какой-нибудь прибор для передачи информации.

— Хм... да.

— Прежде чем вы его отдадите — что вы должны были передавать?

— Мы хотели знать, — Кэндел заметно вспотел, — существует ли какая-нибудь функционирующая культура и какие методы она применяет, чтобы подавить Машину.

— Машину? Вы имеете в виду Машину Желаний? — Он уставился на них и неожиданно расхохотался. — Боже милостивый, да она же разрешена!

ГЛАВА 2

— Разрешена! — Кэндел остановился, как вкопанный. — Разрешена законом? — Он недоверчиво посмотрел в лицо Остерли. Этот человек, должно быть, сумасшедший или не понял вопроса. — Машина Желаний — разрешена?

Остерли растерянно покачал головой.

— Можете купить и себе, как только доберемся в город.

Кэндел помотал головой, будто разгоняя в ней туман. Разрешена! Должно быть, здесь все безумны, одержимые третьей степени; цивилизация и Машина не могут существовать вместе, так учит история. Только в Англии за одиннадцать месяцев было восемь миллионов смертей — убийства, самоубийства, восстания. Купить! Разрешена!

— Мы говорим об одном и том же? — осторожно спросил он.

— Я думаю, да, только мы называем это Машиной Мечты.

Кэндел привалился спиной к дереву.

— Я просто не могу понять. Разрешена! В моих ушах это звучит как — простите — кощунство.

Остерли выпустил дым уголком рта.

— Послушай, друг, Англия поднялась и борется, верно? И побеждает? Но вы знаете, почему она победила? Я хочу вам сказать: потому что там было всего сорок процентов одержимых. А здесь, в Онтарио, — девяносто процентов, да еще при таком рассеянном населении, что не было никаких шансов подавить торговцев, как это сделали у вас. Старая поговорка гласит: если не можешь с кем-то справиться, то лучше к нему присоединиться. Наши предки, стоявшие у власти, так и сделали; им просто ничего другого не оставалось. Они вынуждены были склониться перед большинством, иначе их просто смели бы. И они склонились. Долгое время царил ужас. И неудивительно, если практически лишь пять процентов населения пыталось сохранить цивилизацию.

Джиллиад покачал головой с короткими черными волосами:

— Я бы сказал, что это невозможно.

— Почти. За это время население уменьшилось на пятьдесят семь тысяч, но мы понемногу отходим. Сейчас мы снова на почти нормальном уровне.

— Нормальном!? — с почти оскорбительным недоверием воскликнул Кэндел.

— Послушайте, молодой человек, — Остерли вынул трубку изо рта и направил ее, как оружие, на Кэндела. — Вы же не разбираетесь в этом, верно? Вы же практически выросли в условиях диктатуры, где все, связанное с Машиной Мечты, исключая исторические обстоятельства, подавляется. А мы вынуждены с этим жить. При одержимости в девяносто пять процентов больше ничего не остается. Если девяносто пять процентов вашего собственного населения стали бы одержимыми — наркоманами, я имею в виду — то вы бы оказались перед той же проблемой. Именно так и было, только Машина — это намного хуже, чем кокаин, героин и все, что вы еще можете назвать, но, что хуже всего, — мы не имели ни малейшего представления, что с этим делать. Но мы все же научились, научились..., с трудом.

— Так считаете вы, — сказал Кэндел, — но я постоянно спрашиваю себя, об одном ли мы говорим.

— В самом деле? — Остерли достал что-то из кармана. — А как бы вы назвали вот это?

Прежде чем Кэндел успел ответить, Джиллиад застонал и отшатнулся назад.

— Уберите это, ради Бога, уберите, пожалуйста! — В его голосе послышалась мука.

Остерли быстро спрятал предмет.

— Я вижу, что промывание мозгов у вас достигло цели. А от чего у вас рана под глазом?

— Это... — начал было Кэндел.

— Заткнитесь, я спрашиваю его! Итак? — Остерли вдруг стал жестким и злым.

— Я... я... — Джиллиада охватил панический страх.

— Я хочу слышать правду. Правду!

— Это тигр. — Джиллиад почувствовал, что он вот-вот разразится слезами. Лицо Остерли, казалось, постоянно растягивалось, и он почувствовал безымянный ужас. — Это большой грязный тигр в доме старика, он поцарапал меня. Боже мой. Боже мой!

До его сознания как-то смутно дошло, что ноги почти отказали ему. Спутник Остерли поддержал его. Будто издалека он услышал крик Кэндела:

— Не было никакого тигра! Никакого тигра, поймите! Он просто испугался, я специально заглядывал в комнату...

— Тихо!

Джиллиад медленно приходил в себя.

Остерли задумчиво почесал подбородок.

— Вот это уже ближе. Иммунный и восприимчивый. Вы-то, возможно, еще неопытны, но пославшие вас, несомненно, знали, что они делают.

— И что теперь с нами будет? — спросил Кэндел, все еще красный от гнева.

Остерли пожал плечами.

— Это решаю не я, все зависит от комиссии. Если вас не осудят, как шпионов, то могут привлечь к ответственности за нелегальный переход границы. — Он помолчал, будто прислушиваясь, и криво улыбнулся. — А как вы относитесь к хирургическому вмешательству? — Он не стал дожидаться ответа и продолжал: — Лаборатория только что сообщила мне, что один из вас все еще передает, хотя я отнял у вас прибор. — Улыбка превратилась в гримасу. — Отключите передатчик!

Джиллиад подался назад. Он понял, что попытка подмены оказалась бесполезной.

— Я не могу.

— Вы не можете? Почему? Где он?

— В моей ладони.

— Передает и красивые картинки, да? Хорошо, что вы открыли рот, а то я, наверное, схватился бы за нож. — Он кивнул своему спутнику. — Позаботьтесь об иммунном. Машина уже в пути. А сам я лучше быстренько доставлю этого в столицу. Помимо передачи пришли странные сообщения. Его очень хотят там видеть. Ну, идите.

Джиллиад бессознательно пытался тянуть время.

— Мы что, пойдем пешком?

— Прекратите говорить глупости. За деревьями стоит субджо.

Джиллиад пожал плечами. Он и понятия не имел, что такое субджо, но без сопротивления последовал за Остерли.

Они дошли до деревьев, и он увидел аппарат. Тот был похож на большую пивную кружку. При их приближении открылась дверь.

Остерли втолкнул его внутрь.

— Садитесь и держитесь покрепче.

Джиллиад не нашел ничего, за что можно было бы ухватиться. Когда дверь закрылась, вспыхнула странная голубая молния, и он скорчился. Может быть, он потерял сознание, так как, когда он выпрямился, все опять было нормально.

— Все в порядке? — слабо улыбнулся напарник Остерли. — Вы должны принять во внимание, что мы только что прыгнули на семьсот километров с помощью машины, которой нет.

Джиллиад зло посмотрел на него.

— Это ваш канадский юмор?

— Все зависит от точки зрения. Тигра не было, но он разодрал вам лицо. — Он наморщил лоб. — Я могу понять, почему исследовательский отдел срочно потребовал вас к себе. Но почему ваши люди послали такого неопытного человека?

Полчаса спустя его привели в ярко освещенную лабораторию, и он заметил, что большая часть людей в белых халатах смотрит на него с таким же любопытством.

Ему пододвинули кресло и принесли поднос с едой. Пока он ел, ему между делом задавали вопросы.

— Как сейчас выглядит Англия?

— Лондон еще на месте?

— Как вас зовут?

Допрос шел так непринужденно, что Джиллиад отвечал почти без страха, пока не попытался сдерживать себя. И только тогда он понял, что не может этого сделать, что что-то развязало его язык и отключило волю.

— Итак, у вас сейчас диктатура?

— Для безопасности народа.

— Вы на самом деле верите в это?

— Нет, но я не вижу другого пути сохранить нашу безопасность.

— Но если бы вы получили такую возможность, вы бы использовали менее суровые методы?

— Да.

— Значит, вы либерал?

— Да. — Джиллиад обливался потом, зевая, что он рискует своей головой, но не отвечать не мог. До его сознания смутно дошло, что кто-то вошел и прооперировал ему ладонь, но он не почувствовал боли и даже не мог назвать причины этого.

— Значит, вы представляете элемент риска для вашего общества?

— Да.

— Потенциальный предатель?

— Не по отношению к моей стране, а только по отношению к режиму.

Внезапно метод допроса изменился.

— Вы боитесь Машины Мечты?

— Она приводит меня в ужас.

— У нас она разрешена. Что вы на это скажете?

— Мне трудно в это поверить.

— Вы хотели бы избавиться от своего страха перед ней?

— Нет, я бы лишился всякой защиты.

— Вы боитесь и препаратов — таких, как кокаин, например?

— Да.

— И из этого страха не допустите, чтобы вам ввели кокаин даже при очень сильной боли?

— Ну, это же совсем другое дело.

— Ничего не другое. Мы научились обращаться с Машиной.

Джиллиад услышал свой крик: "Кощунство!", но, казалось, больше никто этого не заметил.

Какой-то голос сказал:

— Тяжелый случай. Необходима демонстрационная последовательность.

— Потом. Сначала надо выявить причину, и только потом начнем классификацию.

— Вы считаете, что он может быть использован?

— Выводы делать пока рано, но его реакции указывают на категорию А-плюс.

— А-плюс! — Кто-то недоверчиво присвистнул. — И англичане его выбросили!

— Они выпустили его из страха. Из страха и по незнанию.

— Верно ли, что вас послали с этой миссией из-за вашей политической ненадежности? — опять обратился к нему голос.

— Я поддерживал не того политика.

— У вас был выбор?

— Было два кандидата на один пост. Я поддерживал того, который испортил свою репутацию.

— А это преступление?

— Да. Во-первых, у меня был ошибочный, политический уровень, а во-вторых, я был сотрудником государственного аппарата, и поэтому под подозрением.

— То же самое относится и к вашему напарнику?

— Да. Нам предложили выбор между трибуналом и этой миссией.

— Расскажите, что произошло перед провалом этого политика. Постарайтесь рассказывать так, будто это происходит сейчас, думайте, что это происходит сейчас — вы понимаете нас?

— Да, мне кажется, что вы хотите, чтобы я пережил это еще раз.

— Именно так.

— Ну, если я верно припоминаю, я был...

— Вы переживаете это сейчас, все происходит прямо сейчас.

— Да... я как раз выпивал с подружкой...

ГЛАВА 3

Да-да, верно, выпивали. Спиртное — синтетическое, конечно, второсортное, очень жесткое на языке и со странным металлическим привкусом. Официально это называлось виски, а меж собой — политурой. Но все спиртное — на один вкус.

Мэнда, как всегда, тараторила, а он механически отвечал, даже не вслушиваясь. Он спрашивал себя, почему все еще сохранял с ней отношения; не только, потому, что она стала привычной, во всяком случае, не в первую очередь поэтому — или нет? Они были друзьями — как долго еще будут продолжаться эти прозрачные отговорки? Они были влюбленной парочкой — нет, у них были интимные отношения, но ничего общего с любовью. В управлении от мужчины ожидали, что у него должна быть любовница, и он делал вид, что так оно и есть.

Он отвернул взгляд от ее красивого пустого лица и уставился в стену.

Стена замерцала навстречу словами: "Будь бдителен! От твоей бдительности зависит безопасность народа!"

Он подавил гримасу и отвернулся. На другой стене вспыхнули слова: "Машина — это грязь. Искать и разрушать!"

От этого не уйдешь даже в баре, подумал он зло. Конечно же, не было необходимости доводить до такого абсурда. Чувствуешь себя так, будто тебе напоминают об эротических эксцессах ранних религий. В любом случае, действие лекарства получается хуже самой болезни.

Цепочка его мыслей прервалась, когда кто-то подошел к его столу.

— А, Питер, а я думал, что ты...

— Вот именно. — Кэндел остановился и поклонился. — Мне жаль, что я вынужден вам помешать, но у нас возникла проблема. — Он принужденно улыбнулся Мэнде. — Можно мне ненадолго увести его, дорогая? — Голос звучал спокойно, но светлые волосы были растрепаны, а лицо бледно.

Джиллиад встал, извинился и пошел следом за Кэнделом к свободному столику в углу.

— У нас трудности, и большие. — Кэндел не стал садиться. — В нашем секторе установлено "подключение".

Джиллиад почувствовал, как немеют мышцы лица.

— Уже официально?

— До моего ухода — нет. Мне дал наводку знакомый энерготехник.

Джиллиад встал.

— Нам надо немедленно отправляться туда.

— Само собой, но я не верю, что мы справимся. Это где-то в Юстоне Б12.

— Надо попробовать.

И они попробовали. Они понеслись к станции пневмодороги и добрались до нее через тридцать восемь секунд, затем пятнадцать секунд ждали поезда, сама поездка длилась семь, спуск на лифте — сорок семь, но когда они добрались, там уже была поисковая группа.

Джиллиад привалился к стене. Тело, казалось, заледенело.

— Может быть, нам удастся опередить их, — сказал он без особой надежды.

— Ты, конечно, шутишь. — Голос Кэндела прозвучал горько и язвительно. — Телеглаза контролируют здесь каждый сантиметр. Нас тут же заснимут. Если мы сейчас еще попытаемся сделать сообщение, нас высмеют, если мы даже не попадем в камеру смертников.

Джиллиад опустил плечи.

— Лучше пойти с ними. Может, отделаемся выговором, если умело себя поведем.

— Ты неисправимый оптимист, но мы можем попытаться, — сказал Кэндел.

И они пошли дальше. В толпе любопытных быстро образовался проход, как только показались их голубые мундиры.

Джиллиад огляделся. Итак, это был Юстон Б12, мрачный туннель, двенадцатый этаж под землей, где жили техники третьего класса, дворники, смазчики и прочая обслуга дома.

Потолок туннеля был грубо раскрашен, имитируя впечатление, будто находишься под открытым небом — хотя здесь, возможно, никто и никогда не видел настоящего неба. Несмотря на это, где-то здесь, внизу, было "подключение" — кто-то подключился к энергетическому лучу и потреблял небольшую, но ощутимую энергию.

Для такого "подключения" могла быть только одна причина — в желудке Джиллиада что-то сжалось — где-то в этом районе использовалась Машина.

Проблема была в том, что эту проклятую штуку очень легко изготовить. Фибропризматическая трубка, конденсатор Хэрви и несколько простых соединений — вот и все, что необходимо.

Поисковая группа в черных униформах бегала вокруг со своими приборами и пыталась определить местонахождение. Туннель состоял из многочисленных ячеек, поэтому задача была непростой. Их отчетливо проявляющаяся неуверенность еще больше ухудшала положение. Как долго оставалось нераскрытым это "подключение" и сколько времени понадобилось одержимому, чтобы что-то изобрести?

Джиллиад почти мог проследить за ходом их мыслей. Где же роботы? Их, проклятых, никогда нет на месте, когда они особенно нужны. Почему им не дали дополнительно несколько иммунных?

Один из людей в униформе показал пальцем вниз, и остальные сгрудились вокруг него.

Зрители быстро разбежались, и двое мужчин моментально определили причину этого. Появилась М-полиция, свирепая и решительная. Полицейские передвигались легкой поступью, как дикие кошки. Их портупеи и высокие сапоги создавали резкий контраст с ярко-красными мундирами.

Поисковая группа опять пришла в движение, еще более нервозно из-за появления полиции. Один из техников пнул ногой дверь в ячейку.

— Открыть для проверки! Плановая Проверка! Немедленно открыть для проверки!

Дверь не открывали, и мужчина неуверенно оглянулся через плечо.

— Открыть для проверки! — заорал он. — Открывайте, иначе мы ворвемся силой!

Они подождали еще десять секунд, затем вперед вышел человек с резаком.

Джиллиад вдруг почувствовал внезапное напряжение. Остальные члены группы с оружием наготове встали полукругом у двери. Человек с резаком приблизился к двери, откровенно нервничая. Он наклонился, потом поднялся на цыпочки, готовый отпрыгнуть при малейшем признаке опасности. Но ничего не происходило, он осторожно опустился на колени и включил резак, придерживая его другой рукой.

В следующее мгновение он вскрикнул, выронил резак и зажал правой рукой левое запястье.

— Дверь... эта проклятая дверь! — простонал он сдавленно. Джиллиад, чувствуя тошноту, увидел, что рука того в крови и покрыта пузырями ожогов.

— Что случилось? — растерянно спросил Кэндел.

— Ты что, сле... — Джиллиад прикусил язык. — Прости, его рука так ужасно выглядит. Мне кажется, дверь раскалилась почти добела.

— О, понятно, — неопределенно сказал Кэндел, продолжая следить за происходящим.

Джиллиад едва сдержал желание обругать его. Он чуть было не сказал: "Ты что, слепой?", но, к счастью, вовремя замолчал, так как Кэндел действительно, в определенном смысле, был слеп. Кэндел был иммунным; только непосредственное действие и то, к чему он мог прийти путем естественных выводов, имело для него значение. Он, конечно, видел, как упал мужчина, держась за запястье, и слышал его крик, но, как иммунный, не мог понять причины этого. Кэндел был одним из немногих счастливых слепых в царстве зрячих.

Вперед вышел один из полицейских.

— А ну, назад!

В его руке что-то блеснуло, и дверь разлетелась, как горящий лист бумаги. Несколько серых порошкообразных хлопьев упали на пол, взвился голубой дым, и дверь исчезла.

В это мгновение Джиллиад услышал очень далекое, почти жалобное завывание сирен роботов.

— Роботы! — Послышался облегченный вздох, и поисковая группа отступила назад.

При своем появлении роботы не производили впечатления: матово-черные кубы, мчащиеся по туннелю. Спереди они выглядели, скорее, несущимися гробами. Не снижая скорости, роботы повернули и проскользнули в дверной проем.

Внутри послышался шум короткой суматохи, и через несколько мгновений появился один из роботов, держа в двух своих выдвигающихся конечностях Машину Мечты. Это был грубый прибор без корпуса и даже без стенок, механизм был просто собран на пластмассовой плате, но он работал и только что был в действии: призматическая трубка еще светилась. Любопытные нервно, почти суеверно отшатнулись назад, держа в поле зрения одновременно и дверь, и Машину. Появился второй робот, за ним, запинаясь, ктото тащился — мужчина, руки которого были захвачены конечностями робота. Молодой человек в грязной белой рубашке и черных брюках — небритый, грязный, радостно хихикающий довольный ребенок, не замечающий происходящего вокруг.

Джиллиад взглянул в пустые голубые глаза и содрогнулся. Сейчас все было в порядке, но подождать еще только час, подождать, пока проявится действие, и тогда...

У него не хватило времени на дальнейшие раздумья; кто-то закричал: "В-плюс!" — и все понеслись, чтобы оказаться в безопасном месте.

Джиллиад побежал вместе со всеми. Только Кэндел и роботы остались на месте.

Пробежав метров двадцать, Джиллиад споткнулся и упал. Во время падения ему показалось, что над ним пронеслось что-то гигантское и черное. Он, дрожа, вжался в пол, но оно не вернулось.

Далеко впереди, в туннеле, кто-то пронзительно закричал. Затрещали энергоружья, затем донесся хаос испуганных голосов.

Он осторожно поднял голову и с удивлением увидел, что большая часть людей поисковой группы лежит рядом с ним на земле.

— Хорошая идея — броситься на землю. — Один из мужчин приподнялся. — Они просвистели прямо над нашими пятками. — Он вдруг заметил мундир Джиллиада и быстро поднялся. — О, простите, сэр, я со страху не видел... Разрешите помочь, сэр...

У Джиллиада болело левое колено, и он позволил ему помочь подняться.

— Что это было, черт побери?

— Мне оно показалось большим грязным летящим листом, сэр, или летучей мышью. Слава Богу, что этот одержимый не догадался сотворить еще и это. Я имею в виду, сэр... — Он вдруг замолчал и отдернул поддерживающую руку.

— Администратор Джиллиад? — пронесся какой-то голос.

— Да.

— Вас требуют на допрос. Сюда, наверх. — Две фигуры в яркокрасном быстро подскочили к нему. — Идите с нами.

Не было никакого процесса, лишь перечисление обвинений: "Непосредственно виновен", так как поддерживал — осознанно или неосознанно — кандидата с известными либеральными наклонностями.

"Виновен в попустительстве", так как постановления службы безопасности выполнялись так лениво, что возникла прямая опасность для общества.

Все обвинения тотчас же свели вместе.

— Виновен во всех отношениях. Ввиду хорошего поведения в прошлом вам решено предоставить право выбора. Вы можете, если захотите, ходатайствовать перед роботом-судьей об открытом слушании дела или добровольно поступить в распоряжение службы для выполнения определенных секретных программ...

ГЛАВА 4

Джиллиад открыл глаза и вздрогнул. Он не предполагал, что ему доведется еще раз пережить этот отрезок своей жизни.

Люди в белых халатах не сказали ему, что следили за ходом событий в другой комнате, куда эти события переносились специальным проектором в трехмерном изображении.

Голоса их звучали холодно, нейтрально и не выражали ни малейшего признака триумфа.

— Что происходит, когда захватывают одержимого?

— Его арестовывают, пока не проявятся последствия.

— А потом?

— Потом... — Джиллиад попытался как-то сдержать ответ или изменить формулировки, но не смог, — потом его водят по улицам и публично сжигают в камере.

— Довольно по-варварски, вы не находите?

— Это должно служить предупреждением.

— И вы это оправдываете?

— Нет, нет... Боже мой, конечно же, нет.

— Хорошо. А что происходит еще?

— Всех его друзей, знакомых и ближайших родственников казнят таким же образом.

— На каком основании?

— Во-первых, за беспринципность: каждый гражданин — сторож брату своему. Во-вторых, как соучастников. Машина или схема ее устройства ведь от кого-то получены. Кроме того, он может передать их дальше.

— И как часто такое случается?

— Кажется, один-два раза в год.

Один из мужчин кивнул.

— Итак, у вас все еще есть торговцы, они дают работу все еще достаточно опытным агентам для розыска подходящих одержимых, и, что еще важнее, должны быть многочисленные тайники для схем устройства Машины. Выражаясь яснее — вы живете в условиях войны.

— Мы сражаемся с грязью порабощающего механизма.

— А вот сейчас вы цитируете вашу пропаганду. А вам не приходила мысль, что ваш режим сам создал условия, в которых производство таких механизмов должно процветать? Ведь Машина — это прибор для бегства из действительности.

— Но она и наступательное оружие. Много хороших людей погибло при устранении одержимых.

— Ваши хорошие люди умирают на созданном вашим режимом алтаре самоотверженности. У вас есть иммунные, есть роботы, но пятьдесят процентов состава поисковых групп — восприимчивые. Почему? Можете не отвечать на этот вопрос, я сделаю это за вас сам. В войне должны быть потери, должна быть опасность, иначе не будет поддержки масс и режим рухнет.

— Вы циник.

— Не будьте поверхностны, Джиллиад, факты говорят сами за себя. Лондон придерживается моды, до последнего градуса скопированной с мировой: концентрирует население, демонстрируя единый фронт, устраняет Машину, уплотняет людей, чтобы они могли следить друг за другом. Раньше были нации и народы, а теперь только Города — десять тысяч вооруженных лагерей, где люди набиты так тесно, что едва могут двигаться. Объединенный Лондон, Крепость Нью-Йорк, Бастион Москва, Цитадель Чикаго и бесчисленные другие. Все втайне подозревают всех в том, что будто бы они виновны в появлении Машины. Они начали бы войну по малейшему поводу, но боятся, что, осмелившись выйти из крепости, падут жертвами иллюзорного спектакля Машины.

Джиллиад нахмурил брови и покачал головой.

— Машина завела человечество в безвыходное положение.

— Не такое уж оно и безвыходное, — сказал незаметно вошедший Остерли. Он подошел и присел на подлокотник свободного кресла. Посасывая свою трубку, он сквозь дым смотрел на Джиллиада. — Джиллиад, мне надо было расстрелять вас сразу же, как только я вас нашел. — Он встал. — Я не имею ничего против вас лично. Судя по первым сообщениям, вас довольно высоко ценят, но я поговорил с авторитетными службами. Они не слишком воодушевлены тем, что вы сообщили, и, кроме того, установлено, что ваши передачи принимали не только в Лондоне.

— Я, к сожалению, ничего не понимаю.

— Если вы слушали Годдена, вы должны были все понять. Десять тысяч диктатур, ищущих козла отпущения, вдруг обнаруживают в Канаде район, где существует свободное общество, общество, в котором разрешена ужасная "Машина". Остальное вы можете просчитать сами. Если вы хоть немного разбираетесь в истории — оставьте Машину, займитесь проблемой реакции — реакции диктатуры на свободное общество.

Джиллиад почувствовал внутри холодок. Он понимал и понимал хорошо. Рано или поздно кто-нибудь обязательно нанесет визит в Канаду, и прежде всего в Торонто. И, вероятнее всего, армада самолетов-самоубийц с добровольцами-фанатиками.

— Мне жаль, — сказал он, помедлив. — Когда, по вашим расчетам..? — спросил он сдавленно.

Остерли пожал плечами.

— В действительности вы тут ни при чем. Они, должно быть, сами как-то почуяли опасность, иначе не прислали бы вас сюда. Что же касается второго вашего вопроса... Мы рассчитываем, что пропаганда и подготовка вместе займут несколько месяцев. Они не применят ракет и ядерного оружия, так как другие города имеют слишком много приборов локации. — Он вынул трубку изо рта и принужденно улыбнулся. — Вам об этом, конечно, никогда не говорили, но один из городов однажды начал чересчур вооружаться. Он был разрушен, не успев пройти по этой дороге и половины пути. Никто не хотел рисковать — ни тогда, ни в будущем. — Он вздохнул и снова сунул трубку в зубы. — Это была когда-то самая высокогорная столица в мире; непривычным людям там не хватало воздуха. Кратер, который теперь там образовался, лежит ниже уровня моря. Зато достаточно воздуха, если вы не затруднитесь туда спуститься.

— А что будем делать с ним? — спросил мужчина по имени Годден.

— Продолжайте, он для нас жизненно важен.

— Это верно, я еще никогда не видел человека с таким потенциалом.

— Хорошо. — Остерли коротко кивнул и вышел из комнаты.

Джиллиад посмотрел на спросившего.

— Что с моим другом Кэнделом?

— Он в безопасности, и даже не под арестом. Конечно, он не может покидать город, но мы не предъявляем ему никаких обвинений.

— А мне?

— И вам тоже. Но отпустить вас не можем, по крайней мере пока. Вы нам нужны.

— А почему не Кэндел?

— Кэндел иммунный. От иммунного нам никакой пользы. Джиллиад со страхом посмотрел на них и вдруг в ужасе вскочил.

— Машина! Мерзавцы, вы применяли Машину! Сбоку подскочила фигура в белом халате, вторая подставила ему ножку, а третья выстрелила в него из пара-ружья. Джиллиад вдруг почувствовал, что его ноги отказали, рухнул на пол и остался лежать.

Люди в белых халатах перевернули его и осмотрели.

— Силен, да? Плечи боксера. Хорошо, что мы были наготове, а то он немного истеричен. Я бы не хотел с ним столкнуться, когда он не в своем уме.

Один из них наклонился над Джиллиадом.

— Мне очень жаль, Джиллиад, но мы не могли допустить, чтобы вы разбушевались. Простите нас за то, что мы применили известные длины волн Машины, но мы умеем с этим обращаться — как и с другими опасными препаратами. Можем вас заверить, что нет никакой опасности, что вы станете одержимым. — Он наклонился ниже. — Вы будете вести себя разумно? Если да, моргните три раза.

Джиллиад беспомощно посмотрел на него, но видя, что сопротивление бесполезно, повиновался.

Что-то щелкнуло, и жизнь вместе с болью опять вернулась в его конечности. Ему помогли подняться.

— Еще раз, мы очень сожалеем.

Он не смотрел на них.

— Я чувствую себя испачканным и заразным, черт бы вас всех побрал!

Один из них чуть печально улыбнулся.

— Промывание мозгов и незнание. Мы вас вылечим.

— Убирайтесь к черту!

Мужчина ухмыльнулся.

— Попозже. Но вы уже устали. Мы приготовили вам комнату наверху. Надеюсь, вам там будет хорошо.

Комната потрясла Джиллиада почти так же, как и все предшествующие события: она была размером с дворец и в ней могло бы разместиться по крайней мере шесть жилых ячеек. Удивительно большое окно открывало вид на маленький город, на широкую равнину и далекие склоны гор. Тут и там виднелись группы деревьев — Джиллиад никогда раньше не видел настоящих деревьев.

Он долго стоял у окна, погруженный в раздумья, пока усталость не взяла свое.

Он зевнул, потянулся и взобрался на высокую, невероятно большую кровать.

Он не мог точно припомнить, как заснул, но когда проснулся, было темно, и широкое окно виднелось слабым контуром, обрамлявшим звезды.

Джиллиад сонно потянулся и спросил себя, что его разбудило, а потом услышал — дикое, странно пульсирующее завывание.

Он снова пошевелился, все еще в полусне. Что, черт побери, это могло быть? У него было странное чувство, что он должен узнать или вспомнить этот звук.

Тут он услышал и другие звуки, пронзительные свистки, быстрые шаги на улице внизу.

— Поторапливайтесь! — крикнул мужской голос. — Сажайте детей в грузовики и слаззены.

Послышался плач младенца, грубые голоса, мимо прогрохотала длинная колонна грузовиков, похоже, спешно покидающих город.

Завывание постепенно стихало, и стали отчетливее другие звуки.

— Встаньте там!

— Без паники! Эвакотранспорт уже в пути...

Где-то пронзительно и истерически завизжала женщина: — Хильда! Хильда! Я потеряла свою малышку! Хильда! О, Боже, Хильда, дорогая, где ты?

И вдруг он понял, что это был за вой, и вскочил с кровати. Воздушная тревога! Все, казалось, обрело очертания — разговор несколько часов назад, "десять тысяч диктатур, которые ищут козла отпущения", "кое-кто нанесет визит в Канаду". Но миновали не месяцы, а часы — эти люди крупно ошиблись.

Он растерянно начал одеваться и полуодетым подскочил к двери.

Она была заперта. Джиллиад подбежал к окну. Окно не открывалось, и он бешено заколотил по нему кулаками.

— Выпустите меня! Выпустите меня!

На улице загремел голос из мегафона.

— Последний транспорт! Последний транспорт! Погрузиться группе эвакуации! Старт через минуту сорок секунд. Отправляется последний транспорт!

Джиллиад ударил стулом. Стекло глухо звякнуло, и стул разлетелся. За окном удалялись последние машины.

ГЛАВА 5

Джиллиад в отчаянии привалился к стене, уже почти смирившись. Они забыли его. В панике эвакуации они забыли, что в одном из зданий разместили единственного арестованного, которому не выйти без посторонней помощи.

Он устало подошел к окну и посмотрел в темно-синее небо. Оно казалось мирным — покрывало из звезд, несколько облачков.

Вдруг пол под его ногами качнулся, где-то сверкнула голубовато-белая вспышка, и здание на противоположной стороне улицы вспыхнуло белым огнем, закачалось, застонало. А его барабанные перепонки едва не порвала взрывная волна.

Он прижался к стене, чтобы не упасть, и почувствовал в желудке какое-то странное кружение, когда гигантские куски стен начали падать на крышу и рушиться на улицу.

Теперь вспышки сверкали постоянно, слепя его; на другом конце города пламя охватило разом около сорока зданий, как будто они были облиты бензином.

Джиллиад покрылся холодным потом; он всегда испытывал ужас перед пожарами. Он разломал кровать и ножкой от нее попытался разбить стекло. Окно зазвенело, спружинило, и удар больно отозвался в запястье. Джиллиад снова попытался выбить дверь, но с еще меньшим успехом. Во время его отчаянных попыток здание на противоположной стороне улицы вдруг запылало, и по улице потянулся язык горящей жидкости.

Джиллиад взобрался на стул и попытался пробить потолок. В комнате мерцали красные отсветы огня.

Потолок был так же прочен, его отчаянные удары оставили лишь несколько вмятин и царапин.

Вдруг послышался странный хруст, на стекле появились бесчисленные трещины, стекло начало изгибаться и, наконец, потекло, как желе.

Джиллиад бросился к окну, но бушующий жар отбросил его назад. Он сгорит там — о, Боже мой, Боже мой!

В комнату ворвался едкий дым и обжег легкие. Джиллиад завертелся, хрипя и кашляя.

Он погибнет... сгорит... на помощь... бессмысленно, все уехали... ничего не видно... где он?.. Как жжет, как невыносимо жжет... Воды, холодной воды... сгорю... на помощь, ради Бога, на помощь!

Голоса... но здесь же не может быть никаких голосов... все ушли... "Держите его!"... Больно! У него обожжены все конечности... "Так, уже лучше..."

— Шприц, быстро!

— Десять кубиков коллатолина.

— Боже мой, с рук облезает кожа...

— Включить экранирование.

— Слава Богу, еще минута — и было бы поздно!

Джиллиад медленно, еще не веря себе, от крыл глаза; кто-то лил на него воду; на лбу лежала чья-то прохладная ладонь.

— Вы... вы вытащили меня?

— Нет... нет, не вытащили — произнес женский голос, нежный, но какой-то безличный.

Он несколько раз моргнул, чтобы четче видеть. Над ним склонилась темноволосая женщина в белом халате и смотрела ему в лицо.

— Я не понимаю.

Выражение лица ее не изменилось.

— Вам все объяснят... Сначала оглядитесь.

Он послушался. Люди в белых халатах что-то делали с его руками и ногами — красными и покрытыми пузырями.

— Но вы должны были вытащить меня.

— Осмотритесь вокруг.

Он огляделся и застыл. Это была та же самая комната; сквозь широкое, неповрежденное окно можно было видать поблекшие в утренних сумерках звезды. Напротив виднелось знакомое здание; нигде никакого огня или дыма.

Но сама комната выглядела опустошенной; кровать, разломана, ее ножки вырваны, на полу разбросали обломки разбитого стула, а потолок усеян царапинами.

Он нахмурил брови, пытаясь сообразить.

— Значит, мне все приснилось?

— Можете назвать это пока так. Вы должны рассказать нам, что с вами было...

— Рассказать... да... я услышал сирену. Она меня разбудила. Мне кажется...— И он, медленно и запинаясь, рассказал все.

Они кивали и многозначительно поглядывали друг на друга. Врачи закончили трудиться над его руками и ногами, боль прошла, и он почувствовал, что хочет спать.

В комнату, что-то держа в руках, вошел мужчина.

— Уже нашли. Было укреплено на стене дома напротив.

— Какие результаты?

— Ну, я успел осмотреть лишь поверхностно, но считаю, что это эмоциональная запись с наслоенными историческими отпечатками картин, чтобы добиться расчетного действия. Непрофессиональная, гадкая работа, должен вам сказать, но достаточно хороша, чтобы добиться результата. — Он посмотрел на Джиллиада. — Кто-то любой ценой хотел отправить вас на тот свет.

— Меня?

— Да, вас. Кто-то, кто разбирается в Машине, построил одну специально для вас, установил на вашу длину волны и отправил разрушительный импульс.

Джиллиад безучастно смотрел на него. Ему так хотелось спать, так невероятно хотелось спать.

Проснувшись, он увидел сидящего у постели седого мужчину с квадратным подбородком.

— Вам лучше? — спросил мужчина и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Меня зовут Кейслер. Для краткости можно "доктор", хотя, строго говоря, в медицинском смысле это совсем не так. Это обозначает профессию — я специалист по Машинам Мечты. Конечно, я вынужден был изучать психиатрию и неврологию, но не это моя специальность, если вы внимательно следите за моими мыслями. — Он замолчал, и уголки его рта приподнялись, будто он улыбался какой-то шутке, известной ему одному. — Вы не так уж плохо выглядите, а? Рваная рана под левым глазом, руки и ноги неработоспособны, ожоги третьей степени — как же так получилось?

— Я... — Джиллиад замялся. — Я сам не знаю.

— Очень мудро, — опять улыбнулся Кейслер. — Вы знаете и не знаете. Я здесь, чтобы объяснить вам это. — Он взял лежавший у него на коленях предмет, и Джиллиад в ужасе отодвинулся.

— Не волнуйтесь, это только макет. — Он открыл ящичек сбоку. — Смотрите — пусто. Я принес его, чтобы ввести вас в курс дела. — Он положил ящичек на постель, где Джиллиад мог его видеть. — Как видите, это только маленький ящичек с антенной, чтобы он выглядел, как настоящий. Если бы это был полный прибор, я мог бы включить маленький выключатель сбоку, и он послал бы электрический импульс, который подействовал бы на определенные участки вашего мозга. Это все, что делает Машина Мечты, поэтому теперь мы займемся деталями проявления последствий этого. — Он откинулся назад и сложил руки на груди. — Вы когда-нибудь напивались, мистер Джиллиад?

— Один или два раза. Я не любитель спиртного.

— Это неважно, главное — вы знаете его действие. Несомненно, вам также известно, как действует пьянство в течение длительного времени. Оно приводит к дегенерации, галлюцинациям, белой горячке. Что же касается нас, то решающим фактором являются галлюцинации, древняя шутка о белых мышах, которых видят галлюцинирующие. — Он вдруг наклонился к Джиллиаду. — Подумайте о белой мыши.

Джиллиад наморщил лоб.

— Ну, хорошо, я думаю о ней.

— Ладно, вы представляете себе ее, но вы знаете, что она — продукт вашей фантазии, а алкоголик этого не знает. Интересно то, что обе группы белых мышей субъективны, а разница в том, что вы об этом знаете, а алкоголик — нет. Для него эти мыши реальны — субъективное становится объективным, то есть, животные превращаются в живой факт. — Он снова откинулся назад. — Именно этого и добивается Машина. Она раздражает определенные участки мозга таким образом, что субъективный или воображаемый продукт сознания для пользователя становится объективным. Мужчина желает красивую женщину; он представляет ее себе, и для него она мгновенно появляется. Я не могу достаточно уверенно утверждать, что она по-прежнему лишь субъективна; ее никто не может видеть, но для одержимого она существует. Он может с ней разговаривать, касаться ее и, если это соответствующий тип, даже обладать ею. Его телесные реакции, ощущения и сексуальное удовлетворение будут точно такими же, как если бы это было в действительности. Если он захочет летать, как птица, то — с субъективной точки зрения — он полетит. Никто не увидит его летящим, но поскольку это касается его самого, то он будет парить над крышами. — Кейслер сделал паузу и рассеянно глядел перед собой. — Но этот опыт еще не представляет, как вы можете видеть, одержимого. Вам, может быть, будет интересно узнать, что из каждых пяти пользователей лишь один становится одержимым, и у нас достаточно опыта, чтобы выявлять потенциальных одержимых. Склонны к одержимости люди, живущие не по средствам, мужчины, имеющие неверных жен, или те, кто чем-то чересчур озабочен, неутомимые любовники — короче говоря, те, у кого есть достаточно причин бежать или от самого себя, или от своих проблем.

В субъективном мире, созданном действующей на его фантазию Машиной, все проблемы решены. Само собой, что настоящие проблемы мира громоздятся еще выше, и он снова ищет убежища у Машины — и как только это становится обыденностью, он — одержимый второй степени.

Для перехода от второй степени к третьей не требуется много времени, причем одержимый убежден, или сам себя уговаривает, что субъективный мир, созданный для него Машиной, является реальным, а тот, из которого он бежит — продукт его воображения. С этого момента все катится, как снежный ком с горы; он бросает свою работу, прекращает мыться и бриться и всю свою жизнь посвящает иллюзорному миру. Он лишь ненадолго выныривает из своих фантазий, чтобы поесть и справить телесные надобности, а в последней стадии он пренебрегает даже этим. Вы следите за моими рассуждениями?

Джидлиад поспешно кивнул. Он полностью погрузился в тему.

— Одержимый становится полным кататоникоми доходит до полной бесконтактности.

Кейслер немного нахмурил брови, но был заметно доволен. — Спасибо, я не знал, что вы знакомы с основами психологии.

— Да я и незнаком, но я много и с удовольствием читал. Художественное чтение не поощрялось, но технической информации в библиотеках можно было получить предостаточно.

— Почему же нежелательно чтение художественных книг?

— Официального объяснения этому не было, но я пришел к выводу, что иметь увлечения — уже достаточно плохо, не говоря уже о художественной литературе. Вообще-то, вы должны мне кое-что объяснить. Как же получается — я имею в виду ваше утверждение, будто мир мечты субъективен, — что от этого страдает так много невиновных?

Кейслер усмехнулся.

— А вы не слишком торопитесь? Я перейду к этому, как только объясню историю развития. Потерпите, мы займемся и этим, но лучше все по порядку.

ГЛАВА 6

Кейслер откинулся назад и соединил кончики пальцев.

— Машина Мечты была изобретена, можно сказать, в самое неподходящее время. Большие власти с их устаревшей хозяйственной структурой стояли перед инфляцией. Нации не были объединены, и, кроме того, кто-то изобрел стеконит, и все страны, как сумасшедшие, начали его накапливать.

На тот случай, если вы не знаете: стеконит в огнестрельном оружии был тем же самым, чем ядерная физика для взрывчатого оружия. Один-единственный сосуд стеконита — не больше ручной гранаты — мог создать так называемое поле радикального выгорания. Это поле выжигало все до земли в окружности семидесяти миль. Четырьмя такими сосудами можно было бы стереть с лица земли весь Объединенный Лондон. Но что еще хуже, это вещество можно было легко и просто производить.

В этом кошмаре внезапного уничтожения и финансовой разрухи, в этом ведьмином котле неуверенности и нервозности и возникла Машина. И надо ли считать чудом, что масса людей устремилась к ней, чтобы хоть ненадолго убежать из действительности? Ведь они так и так должны были погибнуть или умереть с голоду, так что же еще было раздумывать?

Сам изобретатель — известный доктор Мельхец — будто бы сделал прибор в экспериментах с новой неврологической техникой. Но правда такова, что Машина в течение немногих месяцев была создана в различных частях мира. — Кейслер сделал паузу, разглядывая ногти. — Нет нужды уточнять, что Машина и ее действие были немедленно объявлены "совершенно секретными", но в тогдашнем мире ничто не могло быть секретным. Существовал шпионаж Международного уровня, промышленный шпионаж — большие концерны не останавливались ни перед чем — и, что самое страшное, шпионаж черного рынка.

Сведения об устройстве Машины, конечно же, просочились, и подпольные дельцы занялись торговлей. Поначалу Машины продавались по фантастическим ценам лишь богатым людям, но цены быстро упали, так как все больше и больше дельцов черного рынка получали в свои руки схему ее устройства.

Уже через полгода даже средний служащий мог окольными путями приобрести такой прибор. Была даже организация черных дельцов с хитрой и очень действенной торговлей в рассрочку. — Кейслер скорбно покачал головой. — Когда правительства осознали опасность, было уже поздно, а когда они попытались принять решительные меры, разразилась катастрофа.

После того, как угроза уже стала заметной, одержимые, ополоумев, отчаянно пытались сохранить свои Машины. Они баррикадировались в домах и оказывали сопротивление, как только власти пытались отнять у них Машины. Только этот фактор всего за одну неделю был ответственен за семьдесят тысяч смертей в мире. Тем временем поставщики, увидев, что цены на их продукцию снова растут, начали войну на два фронта. Во-первых, они боролись друг с другом за приносящий доход рынок, а во-вторых, против правительственных служащих и полиции, угрожавших их доходам. Уличные бои вспыхивали не только между соперничавшими бандами, но и между вооруженными силами государств и гангстерами.

Эти столкновения привели еще к сотне тысяч смертей за тот же период. — Кейслер мгновение помолчал, а потом начал перечислять по пальцам отдельные пункты: — Только для вашего сведения и лишь оценочные цифры: четыре тысячи одержимых дошли до того, что умерли с голоду, еще восемь тысяч сошли с ума и впали в буйство. Двадцать четыре тысячи стали одержимыми третьей степени, и для них уже ничего нельзя было сделать. Низвергались правительства, разрушалась экономика, и в волнениях, возникших вследствие этого, погибло еще тридцать тысяч человек. В течение года население мира сократилось ровно на четверть.

Тем временем возникали Объединенные Города — ряд компактных крепостей, правивших опустошенной местностью, которая ранее была населена. Правивших, но не контролировавших. Это были сотрясаемые страхом города, прятавшиеся за бесконечными минными полями и автоматическими артиллерийскими позициями. Радиоуправляемые самолеты патрулировали небо, а их радары непрерывно осматривали горизонт в поисках агрессора. И теперь за этими оборонительными линиями города начали очистку. Администрация действовала с жестокостью, обусловленной отчаянием. Поставщики черного рынка, их персонал и соучаствовавшие преступные банды массами уничтожались. Точно так же устраняли всех обнаруженных владельцев Машин, их родственников, близких друзей и знакомых.

Это привело к таким потерям, которые превышали суммарные потери двух мировых войн.

Такие методы должны были бы совершенно устранить опасность, но они послужили лишь тому, чтобы держать потери ниже уровня выживаемости. Кое-кто все еще продавал Машины или поставлял простые технические описания, по которым их легко можно было изготовить. Даже сегодня потери всех городов составляют около тысячу человек в неделю, несмотря на растущую безжалостность и старания некоторых служб. Лишь в немногих случаях местные цифры рождаемости выше среднего уровня. Общая картина показывает, что человечество будет медленно, но неудержимо вымирать. — Кейслер замолчал, посмотрел на Джиллиада и улыбнулся. — Только в нашей провинции рождаемость растет; только за счет нее человечество выравнивает свои потери и показывает прирост. Здесь одержимых проверяют, классифицируют и ставят на обеспечение, как раньше регистрировали наркоманов и лечили их. И только здесь разработана техника, которая в сорока процентах случаев приводит к стойкому излечению.

Мы разрешили Машину законодательно — с определенными медицинскими и психиатрическими ограничениями. Мы изучили ее воздействие и используем Машину во многих случаях как инструмент для восстановления здоровья. — Кейслер прищелкнул языком. — Мне жаль, что я сделал такой широкий обзор и частично уклонился от темы вашего вопроса.

Машины проявили неприятные побочные действия, когда города начали программу очистки. Как я вам уже объяснял, субъективный мир для одержимого является объективным, но, говоря в общем, он не совсем слеп и по отношению к реальному миру. Поскольку одержимость стала наказуемым преступлением, одержимый начал принимать защитные меры — воображаемые защитные меры, конечно, но все же именно защитные меры. Он создает целую массу защитников — и Машина позволяет ему считать их реальными. Некоторые выдумывают целые армии, другие — многочисленные ловушки, ужасных чудовищ, смертельные газы и так далее, на тот случай, если реальный мир попытается вторгнуться в иллюзорный мир одержимого и утащите его самого на допрос. В каждом таком случае одержимый серьезно верит в то, что его защитники ему помогут. — Кейслер откашлялся и встал. — Только когда целый ряд хороших людей погибли ужасной смертью, власти начали задумываться, и когда это случилось, правда оказалась слишком ясной. Во многих случаях воображаемые защитники действительно помогали одержимому.

— Нет! — Кейслер порывисто поднял руку. — Вы не должны задавать мне этот вопрос, мистер Джиллиад, потому что если быть откровенным, то мы до сих пор не нашли на него удовлетворительного ответа. Некоторые красноречиво, но несколько неопределенно рассуждают об охранительном гипнотическом мысленном отпечатке, в то время как сторонники более осторожного направления занимаются научными исследованиями, исходя из поддерживаемой многими физиками теории, что мысли "материальны".

Я бы не хотел, преждевременно решать, какое направление правильно, но факт неоспорим: если одержимый в прогрессирующем состоянии слишком долго концентрирует свои мысли на оборонительной системе, то она становится реальной для восприимчивых. — Он замолчал и поглядел на Джиллиада так, как будто хотел за что-то попросить прощения. — Вы несколько часов находились у старика по имени Питчер. Мистер Питчер — одержимый третьей степени; мы могли бы прекратить его одержимость, но не излечить его от этого. Как одержимый, он вообразил себе в качестве домашнего животного тигра; он мечтал о нем так долго, что тот теперь реально существует для восприимчивых. Короче говоря, иллюзорный тигр, нападению которого вы — как восприимчивый — подверглись. В результате этого нападения у вас появилась психосоматическая рана, которая объективно выразилась в виде вполне настоящей раны. Но, мистер Джиллиад, ваш друг Кэндел был прав: в действительности не было никакого тигра. — Кейслер встал и начал прохаживаться взад и вперед. — На этот город не было никакого воздушного налета; не было и никаких пожаров, но субъективное впечатление от этих проецируемых картин для вашего разума было таким огромным, что вы получили психосоматические ожоги, от которых едва не погибли.

Джиллиад кивнул.

— Я понял все, что вы мне сказали, но почему кому-то понадобилось меня убить? Я обычный восприимчивый среди множества подобных.

— Нет. — Кейслер внезапно остановился. — Нет, вы не обычный. Вы восприимчивый, но это единственный случай, уникальный. Как же мне лучше выразиться? Послушайте: то, чего вы больше всего вынуждены бояться вследствие промывания мозгов, — опасности стать одержимым, в вашем случае вообще невозможно. Недаром мы вас так быстро притащили сюда. А доставили мы вас сюда потому, что наш заочный диагиоз указывал на то, что вы хотя и восприимчивый, с одной стороны, но, с другой стороны, вы иммунны к опасности стать одержимым. Короче говоря, вы — явление, которое случается один раз на двадцать миллионов рождений. В нашей провинции это лишь второй случай; мы знаем, что еще одна такая персона есть в Бастионе Москва и, предположительно, еще один случай в Цитадели Чикаго.

— Ну и что же я, собственно, такое?

— Точно сказать мы не можем, но знаем, что вы можете годами пользоваться Машиной, предаваться любому капризу своей фантазии и, несмотря на это, не стать одержимым. Возможно, в другое время вы стали бы артистом или писателем. У вас есть способность сохранять дистанцию, своего рода психологический прибор для ориентирования, который позволяет вам заниматься этим, не боясь быть захваченным. Нам нужен такой человек, как вы.

Джиллиад посмотрел на свои забинтованные руки.

— А глядя на это, такого не скажешь.

— Это был не чистый эксперимент, вас ведь предварительно не проинформировали. Вы бы не согласились на простой опыт?

— Это будет зависеть от того, в чем он состоит.

— Он очень прост. Я хотел бы, чтобы вы сосредоточились на мысли, будто вы больше не боитесь Машины; попытайтесь уговорить себя хоть на тридцать секунд.

Джиллиад пожал плечами.

— Попытаюсь, если от этого будет хоть какой-то толк.

— Отлично. — Кейслер посмотрел на часы. — Начинайте. — Он подождал. — Достаточно. — Он наклонился и что-то поднял. — Вы знаете, что это?

— Машина Мечты, — сказал Джиллиад, но не отшатнулся, как обычно.

— Хорошо. — Кейслер улыбнулся.— Она настоящая, я включил ее ногой. Простите за хитрость, но это был единственный путь доказать вам, что мы умеем пользоваться Машиной во благо. Судите сами: тридцать пять лет промывания мозгов — я слышал, что такой ваш возраст, — отключены за считанные секунды. Недурно.

ГЛАВА 7

Джиллиад, наморщив лоб, посмотрел на него: — Ну и что?

— Теперь сделаем еще один шаг. Как бы вы отнеслись к тому, чтобы снять эти бинты и покинуть эту палату здоровым? При помощи вашего сотрудничества с Машиной это можно сделать. Простое обращение. Сами поглядите: не было никакого воздушного налета — теперь-то вы это знаете — и никакого пожара. Вы не получили никаких ожогов. Сосредоточьтесь только на этом и больше ни на чем.

— Ну, хорошо, — сказал Кейслер две минуты спустя, — подождите часок, а потом пригласим врачей. — Он опять сел и сложил руки. — Джиллиад, если снова случится что-нибудь похожее на этот воздушный налет, сопротивляйтесь этому. Теперь вы подготовлены и проинформированы. Скажите себе, что это нереально, и поборите иллюзию.

— Но кто же все-таки хотел меня убить?

— Кто-то, кто знал, что вы из себя представляете.

— До этого я додумался сам, но когда начинаю рассуждать дальше, все усложняется. Меня могли бы устранить в Лондоне, и, что еще сложнее, как же мог этот кто-то поджидать меня в Канаде, если никого не впускают сюда и не выпускают отсюда?

Кейслер покачал головой.

—И я не знаю, и секретная служба тоже, и это чрезвычайно меня беспокоит, поверьте мне. Конечно, над этим работают, и если на самом деле что-то стало известно, до меня это, во всяком случае, еще не дошло.

Джиллиад снова оглядел свои забинтованные руки и нахмурился.

— Я должен заняться этим сам.

Кейслер удивленно поднял брови.

— Не слишком ли честолюбиво? У вас тут ни связей, ни опыта и, кроме того, официально вы мертвы.

— Мертв?!

— Сердечный приступ. Мы дали просочиться этому слуху. Если бы вас полагали живым, то, вероятно, попытались бы убить снова.

— Ну, спасибо за надгробную речь. — Джиллиад продолжал разглядывать бинты. — Но вы меня неправильно поняли. У меня нет таланта к любительскому розыску или секретной службе. Мне нужно только время для размышлений. У меня в голове крутится одна идейка, еще не совсем оформившаяся. Она занимает меня уже много лет. Мне не нужно ничего, кроме некоторых существенных фактов и нескольких исследований в архиве.

— А! — сказал Кейслер и задумчиво потер подбородок. — Вы умны и, согласно нашим исследованиям, даже очень. Обстоятельства не позволили вам развить ваш интеллект полностью, но он все же имеется. Я разговаривал об этом с Остерли. — Он вытянул руку и кончиками пальцев потрогал какое-то место на стене. — Время для врачей. Мы продолжим беседу позже.

Вошли двое мужчин в белых халатах и торопливо разрезали бинты. Джиллиад невольно напрягся, но освобожденная от бинтов кожа была белой, нормальной и невредимой.

— Что я говорил? — довольно произнес Кейслер.— Еще несколько поколений, и мы все повернули бы вспять. Проклятье станет благословением.

Джиллиад, разглядывавший здоровые ладони, поднял голову.

— А может, и нет, если то, что, по моему мнению, случится, опередит вас.

Глаза Кейслера сузились.

— Что вы, черт побери, имеете в виду?

Джиллиад пожал плечами.

— Ничего, что мог бы доказать. Это касается идеи, что крутится в моей голове.

— Мне кажется, что чем скорее вы поговорите об этом с секретной службой, тем лучше.

— Дайте мне время — хоть несколько часов — да, и еще чтонибудь, чтобы я мог писать.

— Вы спятили! — сказал Остерли, и его зубы отчетливо заскрежетали по мундштуку трубки.

— Может быть, — бесцветным голосом ответил Джиллиад. — Но вы ведь до сих пор не можете объяснить, откуда они знают, что я здесь.

— Ваши утверждения — не доказательство!

— Но и не опровержение. Как я уже подчеркнул, были и есть города, одержимые мыслью подавить Машину. Вы в Канаде направили вашу энергию на то, чтобы исследовать причины и найти средство излечения. Вам нужно лишь спросить себя, кто имеет наибольшую выгоду от этой подлой торговли.

Остерли мрачно уставился на него, но был заметно растерян и почти готов поддаться убеждению.

— Решение кажется довольно простым. Мне нужно только просмотреть в государственном архиве несколько документов.

— Я бы вам не советовал. Если я правильно представляю ваш интерес к ним выдаст вас, а вы для нас очень ценны.

— Но вы же не можете утверждать, что против меня что-то замышляется?

—Я бы не решился спорить.

— Но мне необходимо знать содержание этих документов!

— Ну, хорошо, я пошлю другого. У нас тут есть человек с востока, в качестве одного из сотрудников. Мы дадим ему для прикрытия удостоверение журналиста. — Он вздохнул. — Мистер Кэнтрелл будет очень недоволен, если я напрасно потрачу его время. У него сегодня вечером, кажется, свидание с блондинкой.

Но Джиллиад даже не улыбнулся.

— Будем надеяться, что у него получится. Следующий шаг, если этот не удастся, вы знаете.

— До этого наверняка не дойдет, —сказал Остерли, уходя.

Он вернулся два часа спустя с озабоченным и свирепым лицом и не стал терять время на предисловия.

— Кэнтрелл мертв.

Джиллиад посмотрел на него без всякого торжества.

— Как это произошло?

— Он упал с лестницы. — Остерли вынул из кармана трубку и, наморщив лоб, разглядывал Джиллиада. — Три подлые ступеньки. Он поскользнулся и сломал позвоночник. Растолкуйте, как это могло случиться?

— Они применили Машину.

— Да, мы так и предполагали. Мне кажется, они его впустили, дали возможность найти документы, чтобы убить его только после того, как он отыщет. — Он покачал головой. — Мы были слепыми, Джиллиад, весь мир был слеп.

— Не слеп, а лишь вынужден смотреть в соответствующем направлении, на непосредственную опасность, вместо того, чтобы искать причины.

— Нам повезло, что мы это вовремя заметили. — Остерли, не торопясь, набил трубку. — Вы готовы ко второму этапу?

— Это же была моя идея.

— Но этот вовсе не значит, что вам это доставляет удовольствие. Вы боитесь?

— Я обязан отвечать? Ну, хорошо — да, я боюсь.

Остерли слабо улыбнулся.

— Знаете что? Я люблю честных людей. — Он раскурил свою трубку. — Не волнуйтесь, вас прикроют, и мы все послушаем вместе. Мы будем все видеть и слышать.

— Хорошо. Не забывайте о моем друге Кэнделе.

— Все распоряжения отданы.

Джиллиад нахмурился.

— Вы говорите так, будто я распрощался с ним навек.

— Будем смотреть фактам в лицо. Такое возможно, даже очень возможно — вы уверены, что хотите это пережить?

Джиллиад отвернулся и промолчал.

В комнату, улыбаясь, вошел Кэндел.

— Очень рад тебя видеть. А то уже пронесся глупый слух, что ты мертв.

— Да, этого чуть было не случилось. — Джиллиад указал на кресло. — Подробности потом, а то мало времени. У меня был разговор с людьми из здешней секретной службы.

— Какие-нибудь проблемы? — Кэндел достал сигарету и закурил.

— И да и нет — все зависит от того, к каким выводам они пришли. Мне очень жаль, но я не могу об этом рассказать.

— Понимаю, но надеюсь, что все будет хорошо. Послушай, а здесь прекрасно, особенно если ты на свободе. Никакой М-полиции, никаких поисковых групп — как в раю. — Он выпустил дым в потолок. — Ты уже поправился?

— Да, полностью. Если хочешь знать правду, кто-то пытался меня убить.

— Что?! — Кэндел ошеломленно поглядел на него.

— Кто-то пытался меня убить. — Джиллиад тоже закурил сигарету. — По мнению здешних специалистов во мне есть что-то особенное.

— Мне это кажется довольно странным. — Кэндел наморщил лоб. — Сюда никто не приходит, и отсюда никто не уходит. Даже если бы ты был каким-то особенным, как ты говоришь, то кто мог об этом знать?

— Я тоже ломал над этим голову. — Джиллиад поглядел на тлеющий кончик сигареты и внезапно поднял голову. — Об этом знал только один человек, и этот человек — ты.

— Я? — Кэндел едва не выронил сигарету, а потом нахмурился. — Твой юмор мне не совсем понятен. Это не смешно, совсем не смешно. Боже мой, Дэйв, мы же столько лет друзья.

— Ты столько лет рядом со мной. Смешно, но если перемещали меня, то перемещали и тебя.

— У тебя богатое воображение.

— Может, я тоже вообразил, что иммунные менее всего под подозрением и являются слишком привилегированными людьми в нашем обществе? Я вообразил, что иммунные постоянно занимают посты, откуда они могут управлять, не обнаруживая себя, методами Серых Кардиналов, так что, если что-то не получается, вину сваливают на бедных восприимчивых? — Джиллиад пристально поглядел на него. — Скажи мне, Кэндел, почему в архивах и статистических бюро работают исключительно иммунные? Не для того ли, чтобы фальсифицировать данные и скрывать тот факт, что они живут почти в шесть раз дольше, чем любой нормальный человек?

— Полегче, полегче, — голос Кэвдела звучал успокаивающе, но лицо его покраснело. — Мне кажется, лучше — позвать врача.

Джиллиад горько улыбнулся.

— Давай, но тогда войдет сотрудник секретной службы с пистолетом.

— Я думал, мы друзья. — Кэндел сделал примиряющий жест. — Несомненно, ты заблуждаешься, но несмотря на твое мнение, мне чертовски жаль, что все должно так закончиться.

Губы Джиллиада вытянулись в тонкую полоску.

— Мне тоже. Как жаль, что именно ты вынужден был выдать меня другим имунным. — Он покачал головой. — Вообще-то, очень находчиво — создать связь с Канадой, которая угрожает стать слишком сильной, и одновременно убрать Джиллиада с дороги.

— Ну, послушай же! — Если Кэндел играл, то играл мастерски. — Откуда у тебя, черт возьми, эти сумасшедшие идеи? Может, тебя обработала секретная служба?

Джиллиад затушил сигарету. У него уже появились легкие сомнения, но нужно было продолжать.

— Я хочу сказать тебе еще кое-что. Когда умер мой дед, после него остались кое-какие бумаги, принадлежавшие еще его деду. На одном листе, несомненно, был рецепт, который моя прапрабабка еще в домашинные времена вырезала из газеты; там что-то о приготовлении мармелада из смородины и малины. На обратной стороне этой вырезки есть фотография мужчины, стоящего перед парламентом, а под ней слова: "Ф. Свифт, независимый кандидат от..." Дальше прочесть было невозможно, но этот Ф. Свифт был поразительно похож на тебя, включая бородавку под левой бровью.

— Да послушай же! — Голос Кэндела был почти дружелюбен. — Серьезно, Дэйв, ты все спрямляешь, лишь бы привести в соответствие со своей теорией, верно? Кроме того, почему раньше ты даже не упоминал об этом?

— Потому что сам считал это столь же невероятным, как ты хочешь представить сейчас. Но, даже не беря во внимание твою персону, — откуда же появляются все эти Машины или их конструкторские схемы? Ведь совершенно ясно, что от иммунных; никто не заподозрит иммунного, элиту, застрахованную от всякого искушения. Вы очень хорошо выстроили свой имидж, так что все считают вас спасителями человечества.

ГЛАВА 8

Кэндел нахмурил брови.

— А разве нет? — Он наклонился. — Они сохранили цивилизацию, когда она разваливалась.

— Предположили, что для выживания необходимо прооперироваться? — Джиллиад снова закурил. — О, да, в больницах и прочих учреждениях проявили большую готовность, но ведь надо же было продемонстрировать красивый фасад. Мне кажется, что секретные службы занялись бы этими уликами, если их проинформировать.

— Так ты еще этого не сделал?

— Как ты только что напомнил мне, мы ведь были друзьями. Я хотел дать тебе возможность защищаться.

— С вооруженным охранником за дверью?

— Он тут чтобы защищать меня.

— Ну, подумай сам! — Кэндел затушил свою сигарету. — Ты всегда был дураком. Ты не заслужил того, чтобы остаться в живых. Ни один из вас, восприимчивых, не заслуживает этого. Боже мой, если...

В этот момент часть стены с грохотом обрушилась, и в комнату ворвались вооруженные люди. Джиллиад схватился за оружие, которое ему дал Остерли, но не мог понять происходящего.

Кэндел с невероятной быстротой повернулся навстречу нападающим, оскалив, как зверь, зубы. На плечах его вздулись бугры мышц, и сжатый кулак описал короткую дугу. Первый из нападавших, с оружием наготове, со свистом выдохнул, на его губах вздулся кроваво-красный пузырь, и он рухнул на пол. Но еще прежде, чем он коснулся пола, Кэндел швырнул в другого тяжелое кресло и что-то выхватил из кармана.

Джиллиад бросился на пол, когда спинка его кресла разлетелась пылающими кусками. У окна сверкнула вспышка, и он в замешательстве увидел, как опрокинулись люди, а Кэндел бросился в окно.

Джиллиад вскочил и подбежал к оконной раме — теперь уже без стекол. До земли три этажа, и Кэндел должен был теперь неподвижно лежать на земле, но оказалось совсем не так. Кэндел поднялся и побежал прочь, внешне совсем невредимый.

Откуда-то донесся резкий щелчок, Кэндел схватился за бедро и упал.

В это мгновение из входов в здание выскочили люди и бросились на лежащее на земле тело. Засверкал металл, наручники защелкнулись вокруг запястий и щиколоток, появился кто-то с тяжелой цепью, и Кэндела потащили наверх. Тот продолжал отчаянно сопротивляться.

— Тихо, черт побери! — Один из мужчин взмахнул рукояткой пистолета. — Успокойся!

— Тащите его наверх! — Остерли перевесился через подоконник. Лицо его было в поту. Он отвернулся от окна. — Врача. Нельзя допустить, чтобы этот парень ускользнул от нас на тот свет. Он ранен в правое бедро.

Кэндела притащили наверх и бросили в единственное оставшееся целым кресло. Двое мужчин крепко держали его, пока врач разрезал ему штанину.

— Ничего страшного. Кости и сосуды не повреждены, — сказал врач и снова занялся своими инструментами.

— Сделайте все лучшим образом. Снимите боль. — Остерли остервенело сосал свою трубку. — Ах, да, возьмите кровь и отправьте на исследование, а то я иногда спрашиваю себя, человек ли он вообще. — Он недоуменно покачал головой. — Диминг мертв, пролом грудной клетки. У Кэмпбелла пробит череп... — Он медленно повернулся, как будто о чем-то припоминая. — Спасибо, — сказал он Джиллиаду и пожал ему руку. — Большое спасибо. — Он опять повернулся к Кэнделу. — Так, Кэндел, а теперь вы откроете рот и что-нибудь нам споете.

Кэндел сузил глаза и нагло усмехнулся.

— Вот вам первый куплет...— сказал он и плюнул Остерли в лицо.

Остерли сжал кулаки, мускулы на его лице напряглись, и оно побагровело. Медленно и с заметным усилием он заставил себя не потерять самообладание.

— Нет, — сказал он тихо. — Нет, я не опущусь до вашего уровня, ударив вас. — Он стер с лица плевок. — А вы все-таки запоете.

Кэндел надменно расхохотался.

— Что вы собираетесь делать, применить Машину?

Остерли холодно улыбнулся.

— При попытках разобраться в вашем маленьком аппарате мы наткнулись на целую коллекцию интересных препаратов. — Он повернулся к врачу. — Начните с дрессинбарбитурата.

— Это не поможет. — Кэндел выпрямился, его плечи напряглись, и цепь со звоном лопнула. — Вам ничто не поможет.

— Тихо! — Один из мужчин приставил пистолет к его голове.

— Послушайте, да послушайте же! — Он побледнел и выглядел растерянным. — Я не могу говорить, ни один из нас не может, какие бы препараты вы ни применили. Если вам повезет, вы меня уничтожите.

— Как печально. — Врач с ненужной силой воткнул шприц в его запястье.

Остерли подошел ближе.

— Кто или что вы?

— Я... я...— Кэндел горящими глазами уставился на Остерли и закричал. Его тело застыло и вытянулось, из ноздрей пошел дым, а череп, казалось, готов был разлететься.

Джиллиад перегнулся через подоконник, и его вырвало. Когда он опять повернулся к остальным, люди с бледными лицами осторожно укладывали обезглавленное тело на пол.

— Ничего не трогать, вызвать экспертов. Двойную охрану, пока они не прибудут. — И Остерли огорченно отвернулся. — Что теперь?

— Теперь, — сказал Джиллиад, — все выглядит так, будто сгорел весь город.

— Что! — Остерли подбежал к окну и выглянул. К небу поднимались большие черные столбы дыма.

— Боже мой, правительственный центр, архив, отдел статистики населения, управление обороны провинции — оплоты иммунных. Они ударились в бегство и уничтожают улики. — Он сунул еще дымящуюся трубку в карман. — Смерть Кэндела, должно быть активировала сигнал тревоги, но это у них не пройдет. Я прикажу их перестрелять, я...

— Нет! — Джиллиад вдруг понял и содрогнулся. — Пусть уходят. У них есть машины, машины, которых мы не можем даже представить. Ваши люди будут убиты.

Остерли повернулся и посмотрел на него с горьким, но невольным уважением.

— Спасибо, большое спасибо, вы правы, чертовски правы. Господи, помилуй нас! Что теперь будет?

Далеко за городом что-то серебристое взмыло вверх, наклонилось и унеслось в небо. Следом за ним последовали второй и третий аппараты.

— Они все подготовили на такой случай. Для них же это просто; они могут приземлиться в любом городе. С помощью Машин они могут убедить защитников в том, что они вовсе не появились внезапно, местные иммунные подготовят фальшивые документы, доказывающие, что вновь прибывшие живут там с момента своего рождения. — Он замолчал, порылся в кармане и громко выругался. — Проклятая трубка еще горит! Такого со мной еще не случалось. — Остерли зажал мундштук трубки меж зубов. — Это означает войну, Джиллиад, не будем себя обманывать. Кроме того, вместо шести месяцев до нападения мы можем рассчитывать только на два или даже меньше. — Он, наморщив лоб, снова вернулся к окну. — С этого момента Онтарио — осажденная провинция. Мы совсем одни. — Он внезапно выпрямился и улыбнулся Джиллиаду. — Англия часто была одна, и мы тоже сможем. Или нет? Пойдемте, выпьем пива.

Пива! — Джиллиад, выросший в строго регламентированном обществе, испуганно посмотрел на него. — А разве не следует записать сообщение на ленту?

— Зачем? — Остерли постучал по маленькому прибору на запястье. — Все записано. Они обо всем извещены. Если я понадоблюсь, они меня вызовут. Идемте.

В почти пустом баре Остерли залпом выпил кружку и взял вторую.

— Боже мой, именно этого мне очень не хватало. Пейте.

— С удовольствием. — Джиллиад осторожно отхлебнул глоток. Пиво было крепким, но приятным на вкус. Он допил свою кружку. Ему тоже этого очень не хватало. Он поднял голову.

— Говорят, здесь есть еще один восприимчивый вроде меня. Остерли взял третью кружку.

— Да, есть, — сказал он. — А зачем?

— Я хотел бы с ним познакомиться.

Остерли, которому пиво уже ударило в голову, нахмурил брови.

— Это не он, а она, — сказал он и нарисовал руками в воздухе извилистый контур. — Очень привлекательная, но вам нужно поговорить с Кейслером.

— Зачем?

— Он предписал ей год покоя. Она чуть не до смерти заработалась в программе реабилитации, и ему чуть не силой пришлось отправить ее на отдых. Сейчас она живет одна в доме милях в десяти от города. Дом, само собой, охраняется, и вам понадобится десяток пропусков, чтобы добраться до нее. — Он шумно отхлебнул и вытер рот тыльной стороной ладони. Даже если бы вы имели эти пропуска, у вас все равно ничего не вышло бы. У нее есть особые привилегии, и она может отказаться от встречи с вами. — Он печально покачал головой. — Вероятно, она так и сделает. К всеобщему сожалению, она невысокого мнения о мужчинах. Она очень застенчивая и робкая, вы меня понимаете?

Джиллиад кивнул, хотя и не понял.

— Как ее зовут?

— Ванесса Стауэр. Многим людям она представляется Тессой, но называть ее так может только Кейслер. Она любит его, насколько она вообще может терпеть мужчин. Для одержимых и душевнобольных она ангел, но как только они выздоравливают... — Он не договорил.

— Я как раз подумал... — начал было Джиллиад.

— Прошу прощения, — сказал Остерли, коснулся своего пиджака и, прислушиваясь, склонил набок голову. — Да, да, Остерли слушает. Сообщение из центра, — прошептал он Джиллиаду. — Да, да?

Он слушал очень долго, наконец выпрямился и провел руками по пиджаку.

— Ну, вот. — Он посмотрел на Джиллиада. — Первое сообщение из лаборатории. Сообщают, что Кэндел, хотя и был человеком, но искусственно настолько измененным, что обладал необычной силой и долголетием. Предполагают, что в его череп был встроен искусственный прибор, служивший двум целям. Во-первых, этот прибор превращал его в то, чем он был. А во-вторых, это была комбинация устройств предупреждения и самоуничтожения.

— И откуда она у него? — спросил Джиллиад.

— Это ключевой вопрос, верно? — сказал Остерли. — Вы чтонибудь знаете? Если я начинаю задавать себе-эти вопросы, мне становится страшно.

Джиллиад посмотрел на свою кружку и почувствовал, что внутри него что-то вздрогнуло. И ему было страшно. С каким противником они имеют дело?

ГЛАВА 9

Джиллиад вошел, и Кейслер, сидевший за письменным столом, поднял голову.

— А, я вас уже ждал. Остерли мне вчера звонил и сказал, что вы, возможно, зайдете. — Он аккуратно положил в пепельницу длинную черную сигару. — Мне очень жаль, но ответ — "нет". Пока нет. — Он слегка улыбнулся. — Не смотрите на меня так удивленно. Вы хотели встретиться с Ванессой Стауэр, верно?

Джиллиад слегка приподнял брови и сказал: — Но почему нет? Почему я не могу ее видеть?

— По двум причинам. Первая: она отдыхает. Вторая: хоть вы и обладаете общим необычным фактором, но у вас пока еще нет базы для дискуссии. Она эксперт в своей области, а вы пока еще даже не начинающий. Что бы вы ей ни рассказали, для нее это будет лишь разговор на узкоспециальную тему. Вы зря потратите ее время, и свое тоже.

— Но что же мне тогда делать, черт побери? Зарабатывать ученую степень?

Кейслер тихо засмеялся и схватил свою сигару.

— Вам нужно больше знаний по этой теме. Ведь вас уже однажды использовали в качестве мишени для проекции, значит, вы еще далеко не специалист.

Джиллиад сжал кулаки.

— Послушайте, но я же только хотел помочь.

— Давайте без лишних эмоций. Я это знаю и тоже пытался вам помочь. Какого мнения вы о заседании?

— О заседании? — Джиллиад слегка побледнел. — Вы имеете в виду, что я должен пользоваться этой проклятой Машиной?

— Не дурачьте себя. Мы могли бы поговорить о деле, с которым вы совсем еще незнакомы.

Он был покорен, как ему показалось, невероятно случайными обстоятельствами своей первой попытки.

Его заперли в комнате, где не было ничего, кроме походной кровати и стола с Машиной.

— Просто включите ее, — излишне снисходительно сказал техник. — Для разогрева достаточно нескольких минут, а потом можете выдумывать все, что хотите. Это совсем просто. Насчет времени не бойтесь. Я позаботился, чтобы прибор выключился сам. Для начала хватит часа. Счастливо помечтать.

— Вы часто это делаете? — Джиллиаду вдруг очень захотелось не оставаться в одиночестве.

— Один-два раза в неделю. К нам приходят многие из исследовательского отдела, знаете ли, потом психиатры, врачи и всякие прочие люди. Мы постоянно заняты. Через десять минут придет врач, и мне надо поспешить. Ну, еще раз счастливо помечтать.

Джиллиад увидел, как за ним закрылась дверь, и растерянно огляделся. Ему понадобилось минут пять, чтобы набраться храбрости и включить маленький выключатель на боковой стенке прибора.

Несколько минут на разогрев... вообразить что-нибудь... чтонибудь приятное... а что было приятным?.. Ничего не приходит в голову... где-то очень далеко, может быть... да, уже лучше... где-то далеко... как те коралловые острова, что он видел в каком-то старом фильме... Да, Это было бы здорово... красивый, мирный остров, вдали от всего... Боже милостивый!

Солнце приятно обжигало его голое тело, под спиной; мягкий песок. Над ним от легкого бриза колышутся листья пальмы.

Он сел. На волнах перед ним плясало солнце. Море было невероятно голубым, но вдали пенный прибой разбивался о невидимый риф.

Он медленно поднялся. Ветер развевал его волосы и нежно гладил кожу.

Но это же не на самом деле, сказал он себе. Эта не действительность.

Все казалось реальным. Он подошел к берегу, и волны заколыхались у его ног. Он даже чувствовал легкую щекотку, когда отступающая вода вымывала песчинки меж пальцев.

Подсознание, должно быть, управляет невероятным количеством деталей, деловито подумал он. Такими деталями, как серебристые песчинки на его теле, сверкающие капельки воды на волосках его ног.

Можно совсем спятить, подумал он. Я знаю, что это галлюцинация, но...

У него всего час времени — почему бы не насладиться им? Он вскинул руки и прыгнул в голубое, теплое море, которое, как он знал, было плодом его фантазии. Он погрузился, вынырнул, задыхаясь, наверх, отряхнул с головы воду и потер приятно горящие от воды глаза. Чудесно, почему бы не нырнуть еще разок? Ему не нужно задерживать дыхание — здесь он сможет дышать под водой.

Он плыл, ровно и без труда дыша, в прохладном зеленом мире, где колонны и арки розовых кораллов лучились мирной пастельной красотой. За ним тянулись стайки пестрых тропических рыб.

Вынырнув на поверхность, он с удивлением обнаружил, что за ушами у него жабры. Нужно взять это на заметку. Я должен сохранять строго логический ход мыслей, сказал он себе. Несмотря на свое воображение, он не допустит нелогичного представления о дыхании под водой без специальных приспособлений.

Он отряхнул воду с волос и подумал: теперь я хочу летать. Он взлетел над водой и совсем не удивился, обнаружив, что у него выросли гигантские белые крылья. И это он тоже взял на заметку.

Во время полета море под ним вдруг исчезло, он опустился и вдруг проснулся в кровати.

Теперь ему было совершенно ясно, как с этой машиной становятся одержимыми. Тут есть возможность совсем сойти с ума. Больной — телесно или душевно — мог стать совершеннейшим существом. С Машиной можно стать богом в созданном собственным воображением мире. Можно командовать армиями, бороться с невообразимыми гигантами, посвятить себя наивысшим стремлениям или удовлетворять самые низкие и зверские потребности. В этом фантастическом мире субъективного воображения было возможным как всякое извращение, так и осуществление самых высоких идеалов.

Он задумчиво и нерешительно посмотрел на стоящую на столе Машину. В другое время такое назвали бы черной магией. Может быть, в далеком прошлом однажды уже была такая Машина? Может быть, все легенды о гигантах, феях, сапогах-скороходах и огнедышащих драконах появились тоже благодаря такому прибору? Ведь его принципы вовсе не были новыми. Человек много веков всячески пытается как-то повлиять на функции духовных сил — с помощью гипноза, различных препаратов, в большинстве своем опасных, с помощью поста, усердных молитв. Мотивы многих попыток были бескорыстными и часто служили бегству от реальности, но не реже это было стремлением получить власть над людьми. И ирония в том, что, хотя Машина и служила этим стремлениям — бескорыстны они были или нет — но большинство пользователей прибора, делавшего их свободными, им же и порабощались.

Да,да, опасность одержимости проявлялась прежде всего среди всеобщей нестабильности и грозящих людям опасностей. Джиллиад вышел из комнаты и отправился в кабинет Кейслера. Доктор внимательно выслушал сообщение о его переживаниях.

— Конечно, мистер Джиллиад, указания на жабры и крылья очень важны. Вы как раз наткнулись на решающий пункт, который и отличает вас от других. Ваш разум не допускает ничего алогичного, поэтому ваше подсознание вынуждено создавать средства, с помощью которых вы можете субъективно добиться невозможного. Это невидимый, но непробиваемый барьер, препятствующий вашему превращению в одержимого, осознанная связь между вашей душой и реальностью. — Он схватил сигару. — Что вы намерены делать теперь?

— Я бы охотно получил разрешение на следующие заседания. У меня есть смутный план, и я непременно должен изучить его. Как только я закончу, я буду очень вам благодарен, если вы изучите мои записи и выскажете свое мнение о моих выводах.

Джиллиад провел с Машиной в общей сложности двадцать четыре часа; первую половину он использовал, чтобы набраться опыта.

Он был промышленным магнатом, суперменом, искателем приключений. Он скакал обожженным на солнце ковбоем по Техасу и устраивал в баре дуэль на револьверах. Он путешествовал с королем Артуром и сбросил копьем с лошади Черного Рыцаря.

В конце концов он посетил библиотеку. Его замечания, когда он встретился с Кейслером, вызвали у того заметное беспокойство.

— Схватка в пивной была ужасающе реальной, — рассказывал Джиллиад,— включая возбуждение, запах сивухи и едкий пороховой дым. Мои собственные чувства страха и триумфа точно соответствовали ситуации. Но в библиотеке я установил, что шестизарядный револьвер, которым я пользовался, появился несколькими годами позже. В то время нужно было всякий раз после выстрела взводить курок второй рукой, он не взводился автоматически после каждого выстрела, как у моего оружия. Но еще заметнее были несоответствия, когда я выступал в качестве рыцаря. Шлем был родом из тринадцатого века, забрало из четырнадцатого, а прочее вооружение представляло вообще пеструю путаницу. Латы были немецкими и никогда не использовались в Англии. Копье в Англии феодальных времен не употреблялось. Я исходил из предварительной теории, что возбуждаемый мозг, когда ему необходимо создать подробности, как бы делает заем у коллективного сознания, но это не так. Используются не только его собственные знания, но и его собственные заблуждения и неверная информация.

Сообщения о последних двенадцати заседаниях все же заставили Кейслера резко выпрямиться, и он разглядывал записи Джиллиада с перекошенным лицом человека, который размышляет: или он неверно прочел написанное, или неверно понял, или и то и другое вместе.

Он перечитал заметки второй раз, но тут вошел Остерли и присел на краешек письменного стола.

— Только не шуметь, — раздраженно заметил Кейслер. — Я сижу и мечтаю.

— Да? — Остерли раскурил свою трубку. — Я тоже немного помечтаю.

Кейслер нахмурил брови и пожал плечами.

— Что случилось? — Он знал, что не сможет выставить Остерли; ведь они были старыми друзьями. Он снова повторил свой вопрос.

— Я и сам не знаю, просто обеспокоен. Вы же знаете, как я размышляю — курю, пью пиво, курю, снова пью пиво, и наконец что-то всплывает на поверхность. То, что появилось сейчас, мне очень не нравится. По-моему, иммунные слишком быстро и без всякого сопротивления сбежали.

Кейслер застыл и уставился на него.

— Вы полагаете, что кое-кто остался?

— Это уже ближе к истине, не правда ли? Опытная организация, подобная этой, не сбежит так просто от потенциально опасного противника, не оставив экспертов, которые бы передавали им информацию. Вопрос в том, как их обнаружить. Все документы уничтожены, и нет никакой возможности отличить их от остальных, кроме как медицинским обследованием, а эта процедура будет очень долгой. — Он наморщил лоб и пососал свою трубку. — Где бы вы спрятались, будь вы иммунным?

Кейслер понял, что это решающий вопрос, поэтому очень долго думал, а затем поднял голову.

— Мне кажется, я выдал бы себя за одержимого второй или третьей степени.

ГЛАВА 10

Остерли кивнул.

— Я тоже пришел к такому заключению. Кто даст себе труд проверять всех сумасшедших, чтобы определить, действительно ли они те самые сумасшедшие, которых в свое время зарегистрировали? — Он усмехнулся. — Я. Будут прочесаны все клиники для нервнобольных по всей провинции. Есть у вас еще какие-нибудь идеи?

— Много, — устало сказал Кейслер, — но никакого практического плана, чтобы выгнать их из укрытия. .

— У меня та же проблема.

Кейслер посмотрел на него и сердито схватил свою сигару. Неужели ему нечего делать? Конечно, наука. Медицина и секретная служба понятным образом дружно работали вместе, но все же... Он невольно посмотрел на записи и затянулся — и вдруг в голове шевельнулась мысль: может, она принесет успех...

Он ненадолго прикрыл глаза и отложил сигару.

— Бен, мне кажется, у меня идея.

— Мы сможем ею воспользоваться? — заинтересованно спросил Остерли.

— Не знаю, но мне представляется, что Джиллиад обнаружил совсем новый путь, как мне кажется, с очень многими оригинальными отклонениями. — Он опять затянулся. — Если говорить откровенно, многое из того, что он сделал, и еще больше то, что он собирается сделать, меня пугает.

— Есть какая-нибудь взаимосвязь с нашей проблемой?

— Понятия не имею. Я его еще не спрашивал, но, возможно, ему что-нибудь придет в голову.

Остерли вынул трубку изо рта и выдохнул облако дыма.

— Давайте его сюда.

— Все в свое время. Сначала лучше послушайте, что он сделал. И все без посторонней помощи и подсказки. — Он мгновение помолчал, потом схватил записи. — В ходе двадцати заседаний Джиллиад подверг себя программе самоанализа. Когда потом он попросил специалистов проверить и проанализировать его результаты, они нашли их не только совершенно правильными. Они были намного правильнее, глубже и точнее всего, что на сегодняшний день дали наши анализы чужака.

— С Машиной? — Остерли встал и уставился на Кейслера. — Как же, черт возьми, он это сделал?

— Он объединил основу всех религий и великих философий. "Познай себя". С помощью Машины он ставил себя в самые различные трудные ситуации и фиксировал время, когда он начинал проигрывать.

— А как он это определял? — заинтересованно спросил Остерли.

— Сначала он ставил себя в ситуацию, скажем так, большой опасности, и...

— Но он же в любое время и любым способом мог выйти из нее.

— Пожалуйста, не перебивайте меня. Джиллиад приказывал своему разуму забыть этот путь бегства и, что еще удивительнее, сам себе приказывал отключать Машину в последнее мгновение. Короче говоря, он сконструировал душевный вентиль безопасности, а потом снова приказывал своему разуму забыть о нем. Поэтому, в принципе, из ситуации, в которую он себя помещал, не было никакого выхода.

Остерли опять присел на краешек письменного стола и направил на Кейслера мундштук своей трубки.

— Это прорыв, Эд, даже я это вижу. — Он наклонился вперед. — давайте его сюда.

— Все в свое время, я уже говорил. Я дал одному из своих лучших людей задание поработать с ним. — Он посмотрел на часы.— Точно через пятнадцать минут они начнут эксперимент, который Джиллиад описывает как "вторую ступень". Хотите посмотреть? Остерли поднялся.

— Вы знаете кого-нибудь, кто мог бы помешать мне сделать это? — Он улыбнулся и сунул руки в карманы брюк. Кейслер задумчиво улыбнулся в ответ.

— Ладно, идемте.— Он открыл дверь и вышел в лабораторию.

В комнате испытаний у экранов суетились техники, вторая группа сгрудилась у проектора.

Кейслер поприветствовал присутствующих взмахом руки.

— С Келдреном, мне кажется, вы уже знакомы. Один из моих лучших людей. Келдрен, объясните мистеру Остерли суть эксперимента.

У Келдрена были рыжие волосы и узкое красное лицо, выглядевшее озабоченным.

— Я постараюсь покороче, сэр. Как вы знаете, Джиллиад после своего появления здесь подвергся проекции и чуть было не погиб. Теперь он хочет проделать все снова, чтобы проверить, мог ли он выжить с помощью собственной инициативы. — Он сделал паузу и потеребил себя пальцами за нижнюю губу. — Он развил одну, предположительно, правильную теорию, согласно которой даже резистентный не сможет силой воли противиться проекции. Субъективные впечатления слишком сильны и пересиливают внутреннюю убежденность.

— И что?

— Он считает, сэр, что нашел субъективный ответ.

— А вы, кажется, сомневаетесь в этом.

— Да, сэр. Во-первых, он о многом молчит и не хочет рассказать мне, как выглядит его решение. А во-вторых, я иду на ощупь. Я не знаю, что он задумал.

— Объясните-ка мне поподробнее.

Келдрен немного помедлил.

— Ну, сэр, он попросил меня воспроизвести самые отвратительные субъективные впечатления, какие только придут мне в голову. Он хочет дать понять, что будто бы нуждается в них — только в оптической стадии на экране, чтобы я отбросил все барьеры. Но настоящей его цели, я, конечно, не знаю. Загвоздка в том, что я читал много отличных произведений и имею богатую фантазию.

— Но, должно быть, будут приняты меры безопасности?

— Конечно, сэр, с помощью измерителя истерии в тело Джиллиада встроены различные устройства для переключения, но все равно это чертовски опасно.

Внесли стулья, и Кейслер сел.

— Вы в этом разбираетесь, верно? — спросил он. — Проецируемое изображение в комплексе со звуками и шумами появится на настенном экране напротив. Как только проекцию настроят и отрегулируют, на первом плане появится Джиллиад. Все его реакции и субъективные впечатления зримо предстанут перед нами.

— Понимаю. — Остерли уселся рядом с ним. — А где Джиллиад?

— По соседству. Он не любит зрителей.

— Нет. — Келдрен наклонился вперед. — Он сейчас появится — субъективно, я имею в виду — в ситуации, изобретение которой готовит мне угрызения совести. — Он вытянул руку. — Смотрите на экран...

Все повернулись, и Остерли спросил: — Ради Бога, Келдрен, откуда вы взяли такую сцену?

Келдрен нервно откашлялся.

— У меня, кажется, ужасное воображение.

Остерли удивленно взглянул на него.

— Да уж, трудно спорить.

Для Джиллиада, который субъективно действительно находился там, это было более чем продуктом фантазии, это было реальностью. Он, конечно, знал, что сцена была проекцией и не обладала конкретной или объективной реальностью. Он знал также, что ничто из того, что он видел или переживал, не существовало вне его воображения. Но опасность все же была. В этом воображаемом мире могли быть вещи, способные нанести субъективные или психосоматические повреждения. Кроме того, опасность или страх могли быть настолько велики, что это грозило длительными душевными расстройствами.

Он дрожал, хотя здесь небыло холодно; здесь было жарко, тягостно, душно, и он совершенно определенно находился не на Земле. Келдрен дал волю своей живой фантазии, сильно опираясь на прочитанное.

Джиллиад вздохнул и напружинил плечи. Грязь под ногами хлюпала при каждом движении. Казалось, здесь не было ничего, кроме грязи, грязи и луж с гнилой водой до самого горизонта — необычно близкого.

Низкое, варварски-красное солнце пылало в небе, отсвечивая в грязи и лужах кровавой краснотой.

Джиллиад вдруг почувствовал дрожь в ногах и слабость в коленях. Только сейчас он осознал, что дрожит от страха. Если Келдрен придерживался его указаний, то тут была не только эта сцена, он поместил в нее кое-что еще. О, Боже...

Существо, медленно поднимавшееся над черной гранью горизонта, имело маленькую звериную головку на вытянутой, как у лебедя, шее длиной с фабричную трубу. Тело, следовавшее за этой шеей, казалось почти таким же большим, как сама планета — громадным, пульсирующим, беспорядочно усеянным иглами. Существо, шатаясь, направлялось к нему, выбрасывая ногами гигантские фонтаны воды и грязи.

Первым импульсом Джиллиада было повернуться и бежать, но какая-то необъяснимая упрямая жилка заставила его остаться на месте. Должно быть решение, должен быть ответ... сосредоточиться! Сосредоточиться...

В это мгновение что-то со свистом упало с неба, и рядом с ним в грязь плюхнулся длинный сверкающий предмет. Келдрен, завороженно смотревший на экран, вскочил.

— Минуточку! Это сюда не относится. Я этого не планировал. Остерли снова вдавил его в сидение.

— Сядьте и закройте рот.

Они увидели, как Джиллиад кинулся к блестящему предмету и поднял его на плечо.

Вспышка, вторая, третья... В боках чудовища появились большие дымящиеся дыры. Оно поднялось на дыбы и дико заметалось.

Дыр становилось все больше, и вдруг длинная шея обмякла и рухнула, как разрезанная веревка. Многочисленные ноги постепенно слабли, и гигантское тело тяжеловесно легло на бок и застыло.

Экран разом потемнел, и зрители облегченно вздохнули.

— Боже мой, ему удалось! — сказал Кейслер полуоблегченно, полураздраженно. — Как же, черт возьми, он смог?

Они ворвались в соседнюю комнату, но Остерли тут же большую часть людей отправил назад.

— Совершенно секретно, — сказал он холодно и закрыл дверь.

— Как вы себя чувствуете? — повернулся он к Джиллиаду.

— Без особого желания повторить, — ответил Джиллиад, закуривая.

— В общем и целом мне теперь все понятно. — Кейслер пододвинул стул. — Пожалуйста, поправьте меня, если я в чем-то ошибусь. Проектор создал определенную ситуацию, которая, чтобы действовать субъективно убедительно, должна раздражать мозг как при непосредственном взаимодействии с Машиной. Это раздражение вы использовали для того, чтобы ввести ваши собственные сфантазированные представления или, скажем, ваше оружие, которое вы себе вообразили, если вам так больше нравится. Верно? Джиллиад глубоко затянулся.

— Правильно. Келдрен создал для меня чужую планету с неземным чудовищем, стало быть, я должен был противопоставить классический ответ. Я был космонавтом и поэтому послал сигнал кораблю-матке, чтобы мне доставили оружие, которое, к счастью, прибыло вовремя.

— Я ничего не понимаю, — сказал Остерли. — Вы знали, что все это было не в действительности. Почему бы вам просто не сказать себе, что это иллюзия? Вы же резистентный.

— Я этого не мог. И никто не сможет. Единственное решение в том, чтобы на одно внушение ответить другим.

ГЛАВА 11

— Яд и противоядие. — Келдрен нервно потеребил себя за мочку правого уха, а голос его слегка вибрировал от облегчения. — Мне очень жаль, мистер Джиллиад, в самом деле жаль.

— Не расстраивайтесь. Вы хорошо поработали. Остерли нахмурился.

— Ну, в будущем пусть он подобное оставит себе. Джиллиад сел и опустил ноги на пол.

— Будет еще хуже, намного хуже.

— Я вас не понимаю.

— А надо бы. — Кейслер закурил одну из своих длинных сигар. — Что, по вашему мнению, будут делать иммунные, если начнут войну — запускать ракеты и сбрасывать зажигательные бомбы? Нет, мой друг, если они нападут, то это будет субъективное нападение; они забросают нас проекциями. Их картины проникнут в наш мозг, и мы пропали — еще до того, как поймем, что случилось. И до сих пор Дэйв Джиллиад — единственный, кто нашел решение.

—Но он же резистентный. — Остерли побледнел.

—Верно, но, может быть, нормальному пониманию можно обучить. Мы должны заняться этим.

— Надеюсь, вы правы. А что с моей проблемой?

— Лучше рассказать ему обо всем. — Кейслер попытался выпустить дым кольцом, но у него ничего не вышло.

—Хорошо. — И Остерли подробно рассказал о подозрениях, что шпионская организация иммунных все еще существует. Джиллиад задумался.

— Я вообще-то не эксперт, но мне все больше становится понятным, что Машина — это обоюдоострый меч. Вы можете покрыть проекциями весь город?

— Смогли бы, но это чертовски опасно.

—Тогда я лучше сначала поговорю со специалистами . — Он повернулся к Кейслеру. — В общих чертах я бы предложил следующее... Хотя мы этим и не добьемся всего, но, надеюсь, все же многого.

Пока Джиллиад излагал свой план, а Кейслер все время кивал, Остерли все больше возбуждался.

— Это действительно может сработать, дружище! — Он беспокойно забегал взад и вперед, потом споткнулся о какой-то предмет в углу и выругался. — Что это за дурацкая штука? — Он ожесточенно потер ногу.

Джиллиад улыбнулся.

— Штанга, какими пользуются тяжелоатлеты.

— Какой атлет сможет поднять этот аппарат? Это и для слона тяжеловато. Что за этим кроется?

Келдрек дружески улыбнулся.

— Мне очень жаль, мистер Остерли, но это совершенно секретно.

Сотрудник секретной службы покраснел и улыбнулся.

— Ну, другого я и не заслужил, Келдрен. Вернемся к теме. Мы сможем сделать это за три дня.

— А через четыре дня, может, даже раньше, я смогу вам сказать, что представляет эта моя штанга, — сказал Джиллиад и затушил сигарету. — Мы можем начать с самого утра. Скажем, в семь, часов.

Остерли посмотрел на часы, кивнул и поднял воротник пальто, чтобы прикрыться от дождя. Было раннее утро.

— Пора. Надеюсь, получится. Я задействовал всех подходящих людей, включая всю полицию и три четверти армии.

Джиллиад швырнул окурок в урну, но промахнулся.

— Из-за этого могут возникнуть трудности.

— Я отдал приказ не стрелять, а только идентифицировать и брать на заметку. Мы схватим их, если ни один безучастный зритель... — Он помолчал. — А вот и один из них.

Джиллиад, которого перед этим торопливо проинструктировали, не оглянулся.

— Вы его знаете?

— Конечно. Энерготехник по имени Ройс. — Он подождал. — Ладно, идемте.

Джордж Ройс вошел в свою двухкомнатную квартиру, не предполагая, что за ним следят.

Он включил кофеварку, бросил в кухонный автомат яйцо и пару ломтиков ветчины и стал ждать, пока будет готов завтрак.

Это был ничем не примечательный человек с бесформенным носом и глубоко посаженными глазами. Он передвигался странно шаркающей походкой, с безвольно висящими длинными руками, немного сутулясь. Плечи казались какими-то неуклюжими, но сильными. Когда автомат, вытолкнул завтрак, зазвенел звонок у входной двери. Ройс выругался про себя. Кто бы мог быть в такое время..? Он подошел к двери и открыл ее.

— Мистер Ройс? — Остерли показал свое удостоверение. — Простите за беспокойство, обычная проверка... можно войти?

— Я собирался позавтракать. — Ройс неохотно впустил их. — Пожалуйста, побыстрее.

— Можете спокойно завтракать, — сказал Остерли. — Я только хотел узнать, не видели ли вы вчера тут на улице какой-нибудь драки?

— Драки? — Ройс прожевал. — Вы ошиблись адресом. Я работаю по ночам и только десять минут назад вернулся домой.

— Очень жаль. — Остерли повернулся к Джиллиаду. — Нам сегодня не везет. Из-за дождя никто ничего не видел. — Он повернулся опять к Ройсу. — Простите за беспокойство. — И добавил как бы мимоходом. — А не лучше ли вам поскорее снять мокрую одежду?

Ройс проглотил непрожеванный кусок и свел брови.

— О чем вы говорите? На улице ясно и солнечно... — Он замолчал, медленно положил вилку, встал и подошел к окну.

— Так-так. — Его голос странно изменился. — Бравые жители нашего города бегают с зонтиками и в плащах, и нигде — в самом деле, нигде — ни капли дождя.

Внезапно и с ужасающей скоростью он повернулся и прыгнул вперед. Послышался сухой хрустящий звук. Остерли пошатнулся и застонал.

— Больно, да? — Ройс ехидно усмехнулся. — При переломе руки у всех так, я слышал. Этой рукой вы уже не сможете вытащить оружие, верно? — Он разорвал карман Остерли и забросил пистолет в угол. — Это избавит вас от искушения и перелома второй руки, верно? — Он продолжал улыбаться. — Если я буду вынужден пожонглировать вами еще, я постараюсь сделать это без излишней жестокости. Я просто дерну за сломанную руку. Хоть это и больно, но зато у вас останется здоровой вторая рука, чтобы хотя бы помахать. — Он прислонился к стене и закурил. — Неужели восприимчивые настолько обнаглели? — Он выпустил дым через ноздри. Ну, хорошо, прекрасная попытка. Удалась. Но на самом деле вы дилетанты. Воскресный удар в пятнадцатиборье ничего не решает, даже такой безжалостный удар. — Он посмотрел на Остерли сверху вниз. — Боже мой, сотрудник секретной службы! — Ройс выдохнул дым прямо в лицо Остерли. — Вы вспотели, да; вы не выносите боли. Люди вашего сорта не приспособлены к выживанию. Вы отомрете, как малочисленный вид. — Он повернулся к Джиллиаду. — А вы, мой дорогой, вы, кажется, потеряли самообладание. Почему вы не выхватываете оружие?

Джиллиад с трудом скрыл дрожь в своем голосе.

— Мне это не нужно, я справлюсь с вами и без него.

Остерли выпрямился.

— Ради Бога, Дэйв... — Боль в руке оглушала его, но он должен был предупредить Джиллиада. — Не заходите слишком далеко! Разве вы не видите, что он хочет нас разъединить?

— Это очень несправедливо. — Ройс, казалось, чуть ли не облизывался от удовольствия. — Не будете ли вы так любезны повторить? — повернулся он к Джиллиаду.

— Я сказал, что справлюсь с вами и без оружия.

— Вы хвастаете, но это звучит как-то не очень уверенно. Как вы себе это представляете?

Джиллиад выпрямился.

— К вашему удовлетворению я чувствую себя действительно не очень уверенно, но в Лондоне я довольно часто боксировал.

— Лондон? Ах, да, потому-то вы и показались мне знакомым. Вы относитесь к резистентным, я припоминаю. Как мило с вашей стороны положить себя на блюдечко. — Он расхохотался. — Боксировать! А что еще? Вы не страдаете манией величия? Хотите убить меня перышком или ударить бумажным пакетиком? — Он двинулся вперед, опустив руки и выпячив подбородок. — Я доставлю вам удовольствие, Джиллиад. Но предупреждаю вас, что я раз в десять сильнее вас, а моя реакция лучше раз в двадцать. Прежде чем хвастаться и утомлять себя и меня своим увечным героизмом, лучше подумайте о том, что я могу потушить вашу жизнь двумя пальцами. Я могу одним движением ладони оторвать вам руку или одним ударом проломить череп. — Он приблизился еще на шаг. — Вас нужно упаковать в ящик со стружками, написать "осторожно, стекло" и закопать, Джиллиад. Не только вас, а всех восприимчивых. Биологически вы на этапе вымирания, вытесняемые более совершенным видом.

— И духовно тоже? — Лицо Джиллиада покраснело от гнева. — По-моему, вы проявляете все симптомы прогрессирующей паранойи. Ройс мрачно нахмурил брови.

— Вы глупы, мой друг, глупы и неблагодарны. Вы ответили оскорблением на мое предупреждение. — Он недобро усмехнулся. — Но я все равно все еще склонен проявить милость. Я оставляю вам шанс — нет, не потому, что вы его заслужили. Вы ударите первым. — Он выставил подбородок. — Давайте, мой друг, бейте. И Джиллиад ударил.

Остерли, скорчившись от боли, пытался предупредительно крикнуть, но было уже поздно.

Он увидел, как кулак Джиллиада описал короткую дугу. Это явно был удар, которому не слишком помешала близость Ройса, и не слишком сильный, но он почему-то достиг цели.

Остерли растерянно увидел, как —Ройс слегка покачнулся.

— Еще раз? — Вперед вылетела левая рука Джиллиада, потом последовал боковой удар правой.

На этот раз Ройс не только покачнулся. Он отлетел назад, налетел на низкий столик и растерянно схватился за него.

Роису как-то удалось удержаться на ногах, он несколько раз тряхнул головой, вытер тыльной стороной ладони кровь в уголке рта и, наконец, выпрямился. Он казался полуоглушенным и чуть ли не вне себя от неожиданности.

— Боже мой! — сказал он сдавленно. — Ну, вы еще поплатитесь, подлец. Я не знаю, как вам это удалось, но вы пожалеете, ей-богу! Еще никто не пробовал на мне перчаток из метало-кожи, чтобы не поплатиться за это. — И он шагнул вперед.

Для Остерли темп атаки был непостижимым, но Джиллиад, казалось, отреагировал так же быстро.

Он остановил Ройса тремя прямыми слева и жестоко ударил снизу прямо в солнечное сплетение.

Ройс разинул рот, скорчился и рухнул на пол.

Джиллиад поглядел на него сверху вниз и потер суставы пальцев.

— Супермен, — сказал он почти печально.

ГЛАВА 12

Джиллиад взял стул и подтащил его к Остерли.

— Вам лучше сесть.

— Спасибо. — Остерли осторожно опустился на стул. — Он неудачно сломал мне руку. Сложный перелом. В правом верхнем кармане у меня зеленая ампула. Отломите у нее кончик и подержите у моего носа.

Джиллиад достал ампулу, и Остерли глубоко вдохнул.

— Слава Богу, теперь полегче. — Кровь опять вернулась в его бледное лицо.

Ройс застонал, откатился в сторону и сел. Джиллиад подождал, пока он встанет, и опять ударил. Он попал Ройсу в подбородок, и тот опять рухнул на пол без сознания.

Остерли прервал радиопередачу и сказал: — Как, черт возьми, вы это сделали?

— Вы сами видели. Я его ударил.

Остерли закончил свое сообщение и скорчил гримасу.

— Я знаю, вы шутник. Но как же получилось, что ваши кулаки не отскочили и не разлетелись, как яичная скорлупа? Как получилось, что вы оказались быстрее его?

Джиллиад рассмеялся.

— Мне очень жаль, я не хотел вас сердить. Теперь мне нет нужды объяснять назначение штанги. Я добился этого с помощью Машины. Как вы знаете, любая идея становится для восприимчивого реальностью, если он долгое время на ней сосредоточен. У меня было чувство, что должен быть какой-то промежуточный путь, какой-то компромисс. Я сосредоточился на том, что я — в моих фантазиях — так же силен, как иммунный. К тому же, я был намерен и дальше оставаться таким же сильным. Вероятно, влияет процесс единства подсознательных инстинктов, так как после шести заседаний я смог выжать тяжелую штангу одной рукой. Это на четверть превышает последний мировой рекорд подъема двумя руками. — Он улыбнулся почти самодовольно. — Рефлексы, очевидно, тоже ускорились. Но выросла ли моя вероятная продолжительность жизни, я должен буду еще доказать.

— Проклятье! — Физиономия Остерли выражала странную смесь уважения и неодобрения. — Но ведь вы рисковали всем, вы не находите? Вы ведь могли надолго нарушить ваш обмен веществ. Возможно, вы навсегда повредили некоторые области мозга.

Джиллиад пожал плечами.

— Я под профессиональным наблюдением, моя только идея. Научные оценки показывают, что подвергнуться такой процедуре может каждый.

Прежде чем Остерли успел ответить, в квартиру ворвались вооруженные люди.

— Все в порядке, сэр? Сообщение получено. — Если не считать сломанной руки, да. Закуйте нашего друга, пока он не пришел в себя.

Он подождал, пока не закончили с Рейсом, и спросил: — Еще сообщения были? — Мы вспугнули двадцать семь человек, сэр, но в целом картина выглядит не слишком хорошо. Шестеро ушли, восемнадцать застрелены при самообороне и трое взяты живыми. — Сотрудник службы вздохнул. — Операция обошлась нам очень дорого: семьдесят восемь убитых и двенадцать раненых. И плюс сорок один человек гражданских, попавших в проекцию на Торонто-стрит, когда один из иммунных начал отбиваться. К счастью, его подстрелил с крыши один из наших людей, иначе он разгромил бы всю улицу.

Остерли, покачиваясь, встал.

— Отведите меня к врачу, пусть он меня заштопает. Дел полон рот. — Он криво улыбнулся Джиллиаду. — В следующий раз, перед тем как заварить кашу, мы должны удостовериться, что сможем ее расхлебать.

Четыре часа спустя Остерли с загипсованной рукой обсуждал с Кейслером создавшееся положение.

— Надо как-то заставить арестованных заговорить. Вопрос в том — как именно? Как только они заговорят — они мертвецы, еще до того, как успеют выдать что-то действительно полезное. Опыты показывают, что они умирают и в том случае, если прибор удалять из их черепа хирургическим путем. Что же нам делать?

Кейслер наморщил лоб.

— Выглядит так, будто... нет, минуточку... как же его звали?.. Польтер?.. Поллард?.. — Он нажал что-то на письменном столе. — Алло, мне нужен энциклопедический отдел... да, хорошо, позвоните мне. — Он закурил сигару и пыхтел ею, пока на письменном столе не загорелся красный огонек. — Алло, кто это?.. А, это вы, Лепарн. Хорошо. Послушайте, это как раз ваша область. Я пытаюсь вспомнить американского ученого, который усовершенствовал электронный детектор. Родился еще до Машины, году в 2010. Мне кажется, его звали Поллинг, но я не уверен.

Лепарн несколько раз щелкнул языком и наконец сказал: — Поллард, мне кажется... нет, точно, Эндрю Поллард. Дайте мне десять минут на уточнение. Кажется, где-то были подробные сведения о его жизни.

Через семь минут он заговорил снова.

— Уже нашли, подробное жизнеописание с техническими записями и чертежами...

— Чудесно, спасибо, — сказал Кейслер и повернулся к Остерли. — Наши друзья заговорят, нет слов.

— Я не понимаю.

— Ну, тогда слушайте. В 2040 году один из гениев электроники создал прибор, который назвали электронным детектором. В принципе, эта машина была детектором лжи, который намного превосходил все, что было изобретено в этой области. Короче говоря, аппарат не нуждался ни в каком устном ответе, но был способен оценивать чувственные реакции. Подозреваемого нужно было только подсоединить к прибору, после чего ему задавали вопросы. Не играло никакой роли, были ли ответы на эти вопросы или они игнорировались, чувственные реакции были такими же самыми, и машина их записывала. После допроса магнитная лента вынималась и вставлялась в полицейский компьютер типа G, который интерпретировал результаты допроса. Хочу привести пример: подозреваемый совершил убийство. Значит, вопрос мог бы звучать следующим образом: "Ты убил Джона Смита?" Если он слышит вопрос, он чувственно реагирует на него, и машина это воспринимает. Тщательным и основательным опросом можно определить не только точную дату и время, но и примененный способ. Это, конечно, требует большой работы и точного мышления, но результаты верны. И еще один пример. Вопросы могут звучать так: "Вы его задушили, застрелили, закололи, отравили и так далее? Это было утром, после обеда, вечером? Вы убили его из корыстных побуждений, из чувства мести, ревности или действовали по заданию?" Как только магнитная лента вставляется в компьютер, отрицательные ответы отбрасываются, и мы имеем дело со следующим результатом.

Кейслер схватил блокнот и начал писать. Через пару минут он пододвинул блокнот через стол к Остерли.

Остерли перевернул его и прочел:

Вопрос: Вы убили Джона Смита?

Ответ: Да.

Вопрос: Каким образом?

Ответ: Удушил.

Вопрос: Когда?

Ответ: В субботу вечером, 19-го мая.

Вопрос: Почему?

Ответ: Из ревности.

Остерли вернул блокнот. Его рука слегка дрожала.

— Боже мой, если это получится, они наши; они расколются, сами об этом не зная. Мы сможем установить, люди ли они, откуда взялись и что им нужно.

— Ну, не так быстро, — порывисто сказал Кейслер. — Чтобы задать точные вопросы такого рода, нужен примерно десятичасовой непрерывный допрос с заранее подготовленными вопросами.

— Вы сможете построить детектор?

— У нас есть описание. Я не сомневаюсь, что техники соберут его за день-два.

— Тогда пусть принимаются за работу. Позовите их сейчас же. — Он набил трубку и раскурил ее, пока Кейслер выполнял его желание. Наконец, он сказал: — Вы слышали, как Джиллиад свалил Ройса?

— Да.

— Вам не кажется, что Джиллиад слишком много на себя берет? Кейслер покачал головой.

— Он не сделал ничего, предварительно не посоветовавшись со мной. — Он улыбнулся. — Я знаю, что вас беспокоит. Эта суперсила, но это совсем не нужно. Он лечится под моим наблюдением. Повысить телесные способности — это логическое следствие его образа мыслей.

— Не поймите меня неправильно, — сказал Остерли. — Откровенно говоря, он мне нравится, и это вовсе не связано с тем, что он спас мне жизнь. Но только он какой-то... ну, слишком смелый, что ли. Он сломя голову кинулся в такое дело, от которого волосы дыбом поднимаются. Сверх того, он смотрит на все с самых разных точек зрения, и, при всем этом, он ведь только новичок.

— Он таким и был, — поправил его Кейслер, скрестив на груди руки. — Но давай сейчас выясним одно: Джиллиад рискует, конечно. Но это — говоря вообще — рассчитанный риск. Он ничего не делает, не посоветовавшись предварительно с моим штабом. Во-вторых, этот фонтан идей, который, кажется, мешает вам, очень просто объяснить. Джиллиад всю жизнь находился под угнетением и ему всячески мешали, поэтому он просто не мог пользоваться своим значительным интеллектом в полную силу. В нашем свободном обществе, где он может задавать вопросы, его разум развернулся. Свобода — как дождь на сухую землю, и его мозг немедленно начал продуктивно работать.

Остерли выдохнул большое облако дыма.

— Мне немного полегчало.

— Ну и хорошо, наслаждайся этим, пока оно есть, — сказал Кейслер.

— Что это значит?

— У нас новые проблемы, не такого личного плана, а более настоятельные. Если все так, как мне кажется, то у нас, может быть, еще недель восемь времени, пока мы не будем вынуждены защищаться, прижавшись спиной к стене.

Остерли тщательно выбил свою трубку.

— Нет необходимости напоминать мне об этом.

— Но я все же делаю это, так как от того, что мы решим в ближайшие часы, зависит наша победа или поражение. Иммунные, как вы понимаете, не в игрушки играют. Они не берут в плен и не ведут переговоров о перемирии. Они попытаются стереть нас с лица земли.

Остерли втянул голову в плечи.

— У вас есть предложения?

— Кое-какие. — Кейслер достал из стола бумагу. — Во-первых, нам нужно немедленно заняться программой обучения субъективной обороне.

— Субъективной обороне?

— Вы видели, как применял ее Джиллиад. Нам нужно научить наших людей, как встречать проецируемую картину, чтобы сохранить трезвый ум.

— А мы сможем это? — Если у нас будет время — да. Результаты первых исследований обнадеживают. Но это касается только четверти населения. Одержимым и склонным к одержимости это не помогает. Так же у стариков и больных, у детей и младенцев, которым при проекционной атаке могут быть причинены серьезные повреждения.

— И что же нам теперь делать? — Лицо Остерли побледнело и приняло свирепое выражение.

Кейслер пристально посмотрел на него.

— Мы должны превратить их в иммунных, — сказал он.

ГЛАВА 13

Он оставил позади бесчисленные, как ему казалось, контрольные пункты, его документы несчетное количество раз настойчиво проверялись.

И вот, наконец, он взобрался на невысокий холм и увидел дом. Это было длинное одноэтажное деревянное здание перед впечатляющей кулисой высоких пихт.

Джиллиаду все это казалось нереальным, архаичным и скорее данью традиции, чем действительностью. Высокое деревянное здание, каких не строили уже сотни лет, с наличниками, просторной верандой и, что было самым невероятным, с камином, из трубы которого вился дымок.

Она, должно быть, спятила, подумал он сердито и, тяжело ступая, пошел по гравийной дорожке вверх, через сад с маленькими клумбами, с поросшими кувшинками прудами и обвитыми розами беседками.

Трава и пруды были настоящими, кувшинки и вьющиеся розы — нет; по крайней мере для него или другого иммунного. Джиллиад ненадолго остановился, чтобы рассмотреть розы, удавшиеся очень хорошо, как он вынужден был признать. Это, должно быть, стоило многих часов интенсивной концентрации — создать субъективные цветы такими нежными.

Он немного пересмотрел свое мнение — спятила она или нет, но ее способности к концентрации и наглядности, должно быть, уникальны.

Оторвав взгляд от роз, он увидел ее. Она стояла на веранде, прислонившись к косяку и отвернув лицо.

Она совершенно не соответствовала его представлению о ней. На ней были темные брюки и мягкий пуловер.

Она вовсе не казалась холодной и равнодушной, как он предполагал. Маленькая, стройная и почти эльфоподобная. Большие темные глаза чуть раскосы; полные губы прекрасной формы, казалось, готовы были улыбнуться. Среди ее предков должны быть североамериканские индейцы и китайцы, подумал он. Черные волосы и... Он раздраженно призвал себя к порядку, но все же пошел на компромисс с собой. Лучше с самого начала получить ясную картину. Подойдя ближе, он вежливо кашлянул.

— Простите...

— Мистер Джиллиад? — спросила она тихим, нежным и странно певучим голосом.

— Э-э... да, — сказал он торопливо и немного смущенно.

— Кейслер говорил, что вы придете, и я вас высматривала. У него не сложилось впечатления, что она занималась именно этим: она все еще смотрела вдаль.

— Вы не хотите войти? — Она повернулась и вошла в дом, даже не взглянув на него.

Он послушно пошел за ней, чувствуя, как от смущения вертит в руках несуществующую шляпу.

Она сделала неопределенный жест.

— Чувствуйте себя как дома. Кресло в углу, мне кажется, будет для вас самым удобным. Пока горит камин, немного жарковато, но к вечеру станет прохладно, и тогда теплу только радуешься.

— Спасибо. — Он сел и попытался непринужденно улыбнуться.

— Вы проголодались. Все уже готово. Нет-нет, не вставайте! Поедим без формальностей. Рядом с вашим креслом поднос, поставьте его на подлокотники. Я сейчас привезу все на чайной тележке.

Он повиновался, и при этом ему пришло в голову, что он вынужден сидеть, как маленький ребенок на высоком стульчике. Немного погодя она вернулась с тележкой. Они ели молча.

— Сейчас я все уберу. Хотите кофе?

— Да, пожалуйста... Можно мне закурить?

— Конечно. — Она подняла на него взгляд. — Вам уже кое-что обо мне рассказали, как я заметила.

— Ну... хм...

— Можете спокойно признаться. Что вам говорили? Что мужчины меня не интересуют? Это обычная версия. Может быть, люди правы, но значит ли это, что мы не сможем работать вместе?

— Разве я говорил это? — К нему вдруг вернулась уверенность.

— Нет, но вы насторожены и напряжены. — Она медленно покачала головой. — Может быть, это моя вина. Я обладаю тем, что некоторые люди называют "скверным характером", иначе говоря, я резка в ответах и бываю невежливой. Это, видимо, соответствует истине, но, возможно, вы сможете принять меня такой, какая я есть.

Он слабо улыбнулся.

— Возможно, я уже сделал это.

Она посмотрела ему прямо в лицо.

— Мне кажется, я без особого труда смогу полюбить вас. Он выпустил дым.

— Предполагается, что я использую понятие "полюбить" в его чистой форме.

Она спокойно восприняла его замечание.

— Да. Вы правы. — Она присела на подлокотник его кресла и задумчиво поглядела на него. — Вы не кажетесь очень чувствительным. С первого взгляда вас можно принять за боксера. Но глаза и рот вас выдают. — Она тихо рассмеялась. — Да, да... чересчур откровенно, чересчур лично, но такова уж я... к сожалению.

Джиллиад улыбнулся.

— А не проще ли передать право судить об этом другому? Она кивнула.

— Хорошо. Кейслер мне все о вас рассказали принес копии всех документов ваших опытов.

— Включая самоанализ?

— Все.

— И вы все равно были готовы принять меня? — Он немного покраснел.

— Не смущайтесь. Я достаточно долго работала в психиатрии, чтобы не получить шока. Личность создают не отдельные факторы. Многие великие и важные люди были повышенно сексуальны. Что создает личность — так это равновесие факторов.

— Спасибо за понимание. Но должен признаться, что не изменил бы эту сторону моего характера, даже если бы мог. Я знаю структуру своей личности и сожалею по поводу некоторых ее аспектов, но ничего не хотел бы менять.

Она слегка улыбнулась.

— Про вас можно было бы сказать, что вас мало наказывали. Они с ненормальной храбростью вымеряли ваши слабости и недостатки, но проверка ваших уравновешивающих факторов была поверхностной.

Он вздохнул и загасил сигарету.

— Вы нежное существо, как я и предполагал. — Он смахнул с пиджака столбик пепла и ответил на ее взгляд своим. — Но вы все же испуганы и очень одиноки.

Она слегка побледнела.

— Это вам Кейслер сказал?

— Кейслер мне вообще ничего не говорил. Страх — это нечто такое, что можно почувствовать, даже если вы пытаетесь скрыть его за прямотой и тем, что вы называете "скверным характером". — Он встал, подошел к камину и посмотрел на огонь. — Если мы собираемся работать вместе, нам нужно доверять друг другу.

— Это новый трюк, мистер Джиллиад? Если да, оставьте его при себе. Да, я действительно понимаю ваши чувства, но это вовсе не означает, что я помогу вам!

Джиллиад не потерял самообладания и только улыбнулся.

— Мисс Стауэр, или вы предоставляете мне ключ к вашей личности на блюдечке, или вы сильно во мне заблуждаетесь. А может быть, вы намеренно провоцируете меня? Я угадал?

Она застыла, лицо ее покраснело, потом она медленно опустилась в кресло.

— Жаль, но я это заслужила. Простите меня.

— Уже забыто.

Они некоторое время молчали.

— Вы нервничаете, — сказала она немного погодя. — Что случилось?

Он снова закурил.

— Через месяц — два начнется война. По всей вероятности — так как мы имеем дело с иммунными — субъективная война. И так как мы с вами единственные восприимчиво-резистентные в нашей свободной стране, от нас может зависеть судьба всей провинции.

Она нахмурила брови.

— Мы не слишком долго ходили вокруг да около, не правда ли? — Она резко тряхнула головой и заговорила снова, не дав ему времени ответить: — Отсюда же логически вытекает, что мы самые предпочтительные мишени для начала нападения. — Она встала. — Меня уже несколько раз пытались убить, — сказала она и улыбнулась, а потом вдруг сменила тему. — Можно полюбопытствовать? Провинция намерена без всякой поддержки воевать с десятью тысячами городов?

— Я не знаю.

— Я думаю, что вы уже сделали вывод, что выбор у нас небольшой: бороться или умереть, или и то, и другое. Героическая картина, но не героизм выигрывает войны. — Она впервые сердечно улыбнулась. — Я быстренько все уберу, а потом мы сможем побеседовать серьезно.

Через несколько минут она вернулась и села во второе кресло.

— Я хочу представить проблему так, как вижу ее я. Мы могли бы бороться одни, но одни мы будем побеждены. Поэтому нам необходимо чудо или союзники. Последнее мне кажется самым практичным.

Он кивнул.

— А мы?

Она улыбнулась.

— Это не моя идея, а завершение вашей. Наша столица подверглась проекции. Субъективно дождь лил как из ведра. Все восприимчивые натянули плащи, а оставшиеся иммунные, которых не коснулось субъективное воздействие, ничего этого не заметили и тем самым выдали себя.

— И что?

— Почему бы нам не нанести удар первыми? Мы могли бы облучить проекциями Крепость Нью-Йорк, Цитадель Чикаго или даже Объединенный Лондон. Мы могли бы применить проекцию, которая охарактеризовала бы истинное положение.

Он остолбенел. Это казалось разумным, ошеломляюще разумным. Субъективное послание было бы принято только восприимчивыми, которые получили бы время на подготовку. Оппозиция же, невосприимчивая к субъективным впечатлениям, даже не заметила бы, что такое послание передано. Машина была, как уже говорилось, обоюдоострым мечом, и при таком ее применении иммунные несомненно оказались бы в проигрыше. В подобном случае иммунные были бы так же исключены, как нормальные люди во время заклинания духов.

ГЛАВА 14

— Черт побери, это хорошо, — сказал он. — Могу я уведомить соответствующие инстанции?

— Они не сочтут это пустой тратой времени, верно?

— У нас не так уж много времени. Где у вас это?

— Снаружи, в нише. Наберите 3-М. Прямой провод.

Вернувшись, он сел в кресло напротив нее и закурил: — Они были очень возбуждены.

— И я тоже, а вы всю заслугу в этом деле свалили на меня.

— Но это и была ваша идея, — сказал он и, немного злясь, добавил: — За кого же вы меня принимаете?

— Не сердитесь. Это моя манера благодарить себя. Очень мило с вашей стороны.

— Действительно? — Он сделал мрачную гримасу.

Она укоризненно покачала головой.

— Как быстро вы раздражаетесь. Вы становитесь похожим на мальчишку. — Она вдруг улыбнулась, и ее лицо, казалось, осветилось изнутри. — Простите, пожалуйста. Мне кажется, вы имеете право на объяснение.

— Нет нужды, — порывисто сказал он. — Когда я говорил о доверии, я не имел в виду вашу личную жизнь.

— Мне это понятно, но я все же хотела бы рассказать вам. — Она вздохнула. — Кроме Эда Кейслера я об этом никому не рассказывала. Можно сигарету? — Он подал ей сигарету, и она нервно закурила. — Вообще-то я не курю, но сейчас... с чего же мне начать? Итак... Его звали Гордон; нам казалось, что мы любим друг друга. Может, так оно и было. Давно это было. Однажды он забыл прийти на свидание, потом снова... о, нет, никакой другой женщины, в самом деле никакой. Гордон относился к тем, кто вовремя не попал в хорошие руки. Он прятал в сарае Машину. И вот он стал одержимым второй степени, прежде чем я нашла его и вылечила. После субъективных любовных афер одержимые довольно равнодушны к реальным женщинам, и это стало концом нашей истории. Ну, я попыталась — к своему стыду должна в этом признаться — убежать с помощью Машины из действительности. Я знала, что никогда не стану одержимой. Так я создала мужчину своей мечты.

Мы постоянно встречались в розовой беседке и говорили о любви, искусстве, поэзии и красоте звезд. — Она мгновение помолчала. — Однажды — там же, в розовой беседке — он обнял меня и поцеловал таким поцелуем, который не имел ничего общего ни со сказкой, ни с романтикой. Теоретически я должна была бы отреагировать — я так полагаю. Это ведь были мои собственные желания, мои собственные телесные потребности, выразившиеся через подсознание. Но вместо этого я вырвалась; я не могла вынести того, что в действительности было мною самой. Это было бы безопасно. Я нашла бы, возможно, определенный вид счастья, но мне вдруг стало так противно... и это был конец моей второй фантазии и моего возлюбленного, которого я придумала. Годом позже возник Тодд. После всего, что мы теперь знаем, он явно должен был быть иммунным, но тогда я об этом не подозревала. Он был таким спокойным, нежным, внимательным... Однажды — это произошло в этой самой комнате, если быть точной — он дал мне что-то в стакане. Что-то неприятное. Культура мутированных бактерий, которая через несколько месяцев развилась бы в болезнетворную. За это время он мог бы исчезнуть невредимым, и на него не пало бы никакого подозрения.

Джиллиад нахмурился.

— Вы наблюдали за ним и поймали на месте преступления?

— Не я, секретная служба.

— За вами наблюдали?

Она слегка покраснела.

— Да, к сожалению. — Она подняла руку и снова опустила. — День и ночь. Даже в стенах встроено оружие.

— Вы имеете ввиду, что вашей жизни постоянно, каждую секунду грозит опасность?

— Да, каждую секунду. Наблюдения нет только в моей спальне и в ванной, но все комнаты контролируются. Дверь не откроется, пока комната не будет проверена.

— Хм, спасибо. Теперь я по-настоящему чувствую себя как дома. — Он улыбнулся, чтобы замечание не было таким колким. — Я полагаю, что его схватили на месте преступления?

Она кивнула. Ее лицо внезапно побледнело.

— Да, меня постоянно преследовали. Он сказал: "Там на столе стоит твой стакан", и вдруг загремело, и из стены блеснула молния. За мгновение до этого он еще улыбался и шел ко мне, а в следующее мгновение он был мертв и рухнул у моих ног. О, Боже! — Она закрыла лицо ладонями. Через несколько мгновений она глубоко вздохнула и опять почти улыбалась. — Простите, мне все еще трудно об этом говорить.

— Вы боитесь, — тихо сказал Джиллиад. — Вы боитесь не самих мужчин, а тех ассоциаций, что с ними связаны.

— Да, я это знаю, понимаю умом, но мне от этого не легче. Как только ко мне приближается мужчина, я цепенею. И ничего не могу с собой поделать.

Он снова закурил.

— Шок. Шоковое состояние — вам это уже объясняли?

Она кивнула.

— Да, мне это говорили, и давно — почти два года назад.

Он, морща лоб, разглядывал свою сигарету.

— Знаете, я не психолог да и не хочу лезть не в свое дело, но на вашем месте я бы... — Он вдруг смущенно замолк.

— Пожалуйста, продолжайте. — Она заинтересованно наклонилась к нему.

— Ну, хорошо, но вам это не понравится. Ваш наблюдающий врач, наверное, оторвет мне голову. — Он встал и посмотрел на нее сверху вниз. — Прекратите свою борьбу, девушка, отбросьте свое стремление жить сообразно тому рисунку своей личности, который вы вообразили. Вы человеческое существо; вы проделали в больницах выдающуюся работу; никто, кроме вас, не сомневается в вашей храбрости или ваших способностях к состраданию.

Она с побледневшим и напряженным лицом смотрела на него.

— Я вас не понимаю.

— Тогда я вынужден выражаться понятнее. Вы пытаетесь соответствовать этому вымышленному представлению о своей личности, вы живете не так, как вам в действительности следует жить. Могу поспорить на любую сумму, что вы боритесь против слез, побуждений, чувств — против всяких естественных реакций, и все это накапливаете в себе. — Он наклонился вперед. — Плюньте на это, пусть все идет само собой, выплачьтесь основательно, закройтесь в комнате и кричите, пока не рухнут стены. Разорвите в клочья вашу постель и не боритесь вы с состраданием к самой себе. Насладитесь этим по самое горло. Никто ничего не будет об этом знать, только вы; раскройтесь, пока напряжение не раскололо вас. Вы единственная, кто еще верит, что вы так чертовски совершенны и должны иметь такое самообладание.

Она продолжала смотреть на него с побледневшим лицом.

— Вы подлец, — сказала она тихо. По ее щеке побежала слеза. Вдруг она закрыла лицо ладонями и всхлипнула.

Он взял ее под руку и помог встать с кресла.

— Идите в свою комнату, девочка, и выплачьтесь.

Он подвел ее к двери, и та почти мгновенно открылась и тут же закрылась, как только Ванесса — переступила порог.

Он несколько секунд смотрел на дверь, потом пожал плечами и начал ходить взад и вперед по комнате.

— Дверь справа ведет в гостиную, — сказал вежливый мужской голос, казалось, прямо из стены.

Он слабо улыбнулся.

— Спасибо за подсказку, — ответил он сухо.

— Не за что. Все, что вы ей сказали, записано и будет передано наблюдающему врачу. И помилуй вас Бог, если вдруг проявятся психические последствия.

— Я имею право свободно высказывать свое мнение.

— Мистер, вы даже не знаете, насколько близки к тому, чтобы неоднократно быть застреленным. Без вашей категории секретной службы вы сейчас лежали бы носом кверху.

Джиллиад лишь весело рассмеялся.

— Острый глаз в замочной скважине спальни? Очевидно, все ваши предки были толстыми тетками и старыми девами.

Стена испустила ругательство, а потом все стихло.

Он вышел а гостиную и разделся. Ему не удалось побороть искушение, и он проверил, открываются ли дверь. Она, как он и предполагал, была заперта.

Ему показалось, что прошло всего несколько секунд, как он заснул. Он был разбужен тем же вежливым голосом из стены, только звучал он на этот раз не укоризненно, а настойчиво.

— Проснитесь, мистер Джиллиад! Проснитесь!

— Я слушаю вас. Что случилось?

— Тревога. Уровень "желтый". Причина неизвестна. Мы не знаем, прямое это нападение или субъективное, но так как наши приборы сошли с ума, что-то, значит, случилось. Конечно, мы прикроемся. Активированы все минные поля и все вооружение, но этого, возможно, будет недостаточно...

ГЛАВА 15

А в это время, в городе, Остерли сидел перед рядом экранов связи и потел. Внезапно свалилось столько работы. Как гром среди ясного неба на него вдруг свалилось командование. Он был неподходящим для этого человеком; он любил очень долго размышлять и действовать осторожно. А теперь без всякого предупреждения на него навалилась такая ответственность, что он должен был молниеносно принимать решения, которым сам инстинктивно не доверял — совсем не было времени тщательно все обдумать и приходилось действовать наобум и чем-то слепо рисковать. Такая работа предполагала наличие уверенности в себе, а вот ее-то у него и не было.

Я перегружен, думал он подавленно. Такие чрезмерные перегрузки не для меня. Если рассуждать здраво, я даже не специалист в секретной службе. В принципе, я провинциальный полицейский, хотя и уголовного отдела, но все равно лишь полицейский.

Допрашивали иммунных, группы экспертов работали с тщательно продуманными вопросами, устраивали перекрестные допросы... И Остерли ждал сообщений.

Лабораторные техники послали проекции в Чикаго и Нью-Йорк; они изготовили усилитель и спроецировали субъективное предупреждение прямо в Объединенный Лондон.

Джозе Гаваит из Ииспигута электроники сконструировал шлем, который, как надеялись, мог сделать человеческое существо иммунным к субъективному нападению. Будет ли он функционировать и можно ли его применять для детей, младенцев и стариков? Сколько и за какое время их смогут изготовить? Остерли пожевал мундштук своей трубки и нахмурился.

Рядом даже не было Кейслера для утешения. Кейслер руководил отделом инструктирования, сотрудники которого сами были обучены по блиц-программе. Отдел должен был обучать население технике субъективной обороны. Уже закончили курс штаб армии, важные люди из секретной службы и определенные люди в правительстве. Остерли тоже, хотя все это казалось ему по-настоящему фантастическим. Если на тебя нападают субъективный лев, создай силой воображения субъективное ружье, которое могло бы его убить.

С помощью этого теста Остерли получил практическое доказательство действенности метода, но его сомнения не исчезли. А если он или кто-нибудь другой в серьезной ситуации не будет знать, что нужно делать? Он и сам едва-едва сумел вспомнить об этом; лев казался таким чертовски настоящим, а уж иммунные, конечно, создадут своему противнику не такую простую ситуацию. Это уж наверняка.

Один из экранов засветился, и он нажал кнопку: — Да?

— Харрис из службы связи, сэр. Мы приняли радиосообщение из Цитадели Чикаго. Минуточку, мы сейчас его передадим. С помехами, но, очевидно, настоящее...

На экране появились слова: "Вызываем Торонто... следуя вашему совету..., бурная реакция иммунных... тяжелая борьба... спасибо... пожелайте нам удачи... Цитадель Чикаго".

Остерди медленно набил трубку. Удалось, по крайней мере хоть в одном городе удалось. Послание достигло цепи и привело к восстанию. Но почему эта мысль не пришла никому в голову раньше? Конечно, потому, что все были слишком заняты вопросом выживания, а иммунные с особой ловкостью всем этим манипулировали.

Он раскурил трубку и нахмурился, но к чему все эти манипуляции, ведь они обладали оружием, которым при умелом применении можно уничтожить противника за каких-нибудь десять лет? Что-то тут не так. Картина еще не полная.

Один из экранов засветился, и голос произнес:

— Допрос закончен, сэр. Мы программируем компьютер.

— Подождите, я сейчас буду. — Он нажал кнопку. — Броудж, поднимитесь сюда и замените меня. Вызовите, если что-то случится.

В компьютерном отделе уже загружали данные, но подождали, пока за Остерли не закроется дверь, и только потом нажали кнопку выдачи информации.

Что-то зажужжало, старомодный компьютер щелкнул, потом появился результат:

Вопрос: Как вас зовут?

Ответ: Мэрли.

Вопрос: Почему вы называли себя Рейсом?

Ответ: Чтобы скрыть свою личность.

Остерли подумал о том, как много нужно было задать вопросов, чтобы прийти к двум таким простым ответам.

Вопрос: Почему вы хотели скрыть свою личность?

Ответ: Это обычное дело.

Вопрос: Все иммунные так поступают?

Ответ: Да.

Вопрос: Сколько вам лет?

Ответ: Двести восемнадцать.

Вопрос: До какого возраста вы рассчитываете дожить?

Ответ: Примерно до трех тысяч лет.

Вопрос: Как это достигается?

Ответ: Я подвергся особому лечению.

Вопрос: Кто провел это лечение?

Ответ: Врачи — я не знаю их имен.

Вопрос: Вы человек?

Ответ: Да, я человек, человек высшей ступени.

Вопрос: Все иммунные — люди высшей ступени?

Ответ: Да.

Вопрос: Иммунные — это организация?

Ответ: Да.

Вопрос: Для достижения мирового господства?

Ответ: Оно уже достигнуто.

Вопрос: У вас есть правительство?

Ответ: Директория.

Вопрос: С руководителем?

Ответ: Да.

Вопрос: Как его зовут?

Ответ: Он анонимен. Мы все анонимны.

Вопрос: А есть ли кто-то над руководителем?

Ответ: Да, Наивысший.

Вопрос: Он тоже иммунный?

Ответ: Не знаю, мне кажется, нет.

Вопрос: Он — человек?

Ответ: Не знаю. Мне кажется — нет.

Вопрос: Это неземное существо?

Ответ: Не знаю.

Вопрос: Вы можете его описать?

Ответ: Нет, я никогда его не видел.

Вопрос: Чем он занимается?

Ответ: Он — источник власти.

Выдача результатов внезапно прекратилась несколькими словами: "Данные использованы. Негативные реакции — три тысячи пятьсот семьдесят пять".

— Боже мой! — с ужасом сказал кто-то. — Неудивительно, что им понадобилось так много времени.

Остерли никак на это не отреагировал. Он был слишком занят ответами, от них у него даже лоб покрылся испариной. Итак, иммунные были организацией сверхлюдей — и численность их неизвестна. Организация, захватившая власть над миром и без особого труда превратившая его практически в тюрьму. И теперь она с той же циничной неутомимостью старалась уменьшить население — продавая Машины Мечты и хладнокровно манипулируя испуганными и угнетенными людьми. Иммунные имели достаточно времени — они были практически бессмертными.

Но больше всего Остерли угнетало неизвестное — кем или чем был Наивысший? Это определенно не было просто религиозным символом... Так, значит, чем же был Наивысший, чем?

Он подавил дрожь. Это, должно быть, что-то ужасное. Что-то давшее группе нормальных людей сверхъестественную власть. Существо, что обучило их прогрессивной хирургии, дало им — видимо, в качестве вознаграждения — невероятную силу и почти бессмертие. И им же, как будто этого все еще было мало, дало самые дьявольские методы порабощения, какие только можно было представить.

Видимо, и применение этого оружия оттуда же родом — Машина Мечты была ни чем иным, как аппаратом саморазрушения.

Он на мгновение остановил бег своих мыслей и нахмурился, чувствуя, что начинает понемногу понимать. Нет абсолютно совершенного оружия! Еще никто и никогда не создавал такое оружие, которое нельзя было бы повернуть против его создателя. Поэтому иммунные и хотели как можно скорее устранить восприимчиворезистентных. Возможно, вначале они были нужны в качестве объектов исследования, но сейчас они представляли угрозу. Их хотели устранить, пока они не слишком много поняли и немногому научились.

У Джиллиада уже был подобный случай; он успешно доказал, что Машина была палкой о двух концах. А если он сможет научиться пользоваться ею в совершенстве... Боже милостивый, этого они не могут допустить... или нет? И Наивысший тоже не допустит, кем бы или чем бы он ни был.

Остерли попросил соединить его с лабораторией.

— Шестая комната? Изменить допрос. Убрать все личное.

Сконцентрируйтесь на существенном. Мне нужна точная или хотя бы принимая численность имунных и все имеющиеся данные о Наивысшем: местонахождение, вид, происхождение — все! Передайте все эта в комнату допроса. Пусть разработают новые комплексы вопросов. Чрезвычайно необходимо!

Едва он отключил связь как его вызвали снова.

— Только что получено сообщение из Нью-Йорка. Оно гласит: "От свободных граждан Нью-Йорка свободному Торонто — стоп — в большом долгу перед вами — стоп — ваше послание получено — стоп — иммунные оказали яростное сопротивление — стоп — устроили атаку роботов — стоп — их скоординированная оборона провалилась — стоп — ушло более тысячи — стоп — советуем расстреливать все летающие объекты, которые не опознаваемы в качестве мирных — стоп — конец".

— Как они передали это — дымовыми сигналами?

— Нет, сэр, с помощью старого интерконтинентального пеленг-луча. Приборы не использовались двести лет, но им, очевидно, удалось заставить их заработать. Самое прекрасное в этом то, что этот луч невозможно перехватить, так как он очень узко сфокусирован, сэр. Да и с такой старой аппаратурой едва ли кто-то еще может обращаться.

— Это звучит очень вдохновляюще. А как, по-вашему, обходятся в Лондоне? Почтовое голубями?

И он отключился. Он уже не один, у него есть союзники. В Чикаго живет, вероятно, миллионов шесть, в Нью-Йорке около двенадцати миллионов, и если Объединенному Лондону, тоже удастся обратить иммунных в бегство, то на их сторону встанут еще двадцать миллионов человек. Лондон охватывал теперь всю юго-восточную часть Британского острова до южного побережья. Вся левая стена лаборатории вспыхнула красным светом. — Внимание! Ко всем частям обороны. Тревога, уровень "красный", сектор Ж-З.

Ж-3! Остерли почувствовал, как его сердце сжала стальная рука. Ж-З — это дом Ванессы Стауэр. Боже милостивый! Конечно, иммунные только и ждали такого удобного случая: обе козырные карты находились в одном месте!

ГЛАВА 16

Их надо было бы держать порознь. Но теперь слишком поздно! Можно было бы надеяться на две сотни охранников и минные поля, но вряд ли речь могла идти об обычном нападении. Скорее, субъективная атака с помощи обученных специалистов, чьи знания о проецируемой смерти начинаются там, где кончаются знания его собственных людей.

Он отдал приказы об обороне, которые ему самому казались бессмысленными. К тому времени, когда он сможет ввести резервы — нужны ли они еще будут? К тому времени все может уже кончиться. А в бунгало Джиллиад орал: — Да откройте же вы эту проклятую дверь!

— Она открыта. И в спальню девушки тоже.

— Есть в доме оружие?

— Напротив, в стенном шкафу. Два "лестона" и два "уоррингтона".

— Я возьму "уоррингтон", с "лестоном" я не умею обращаться.

— Только осторожно! Для закрытых помещений он не пригоден.

— Поздно об этом беспокоиться. — Джиллиад-взял оружие. — Что случилось?

— На нашей радарной системе множество точек. Не можем идентифицировать.

— На каком расстоянии?

— При их скорости — в трех минутах, примерно.

— Спасибо. — Он немного помедлил. — Я очень сожалею о моем предыдущем замечании.

Джиллиад вошел в другую комнату. Ванесса уже была там и стояла у окна.

Она слабо улыбнулась ему.

— Все нормально? — Она казалась бледной, но спокойной. — На тот случай, если мы не выживем: большое спасибо. Я выплакалась. Не знаю, изменилось ли мое настроение, но напряжение прошло. — Она замолчала и, прислушиваясь, наклонила голову. — Я что-то слышу.

Он сосредоточился и услышал звук — высокий и пронзительный, как от тучи комаров.

— Как еще далеко? — спросил он стену.

— Минуты две, мистер Джиллиад.

Он посмотрел на девушку.

— Приготовьтесь, это субъективное нападение.

— Откуда вы знаете?

— Если бы они были еще в двух минутах полета, мы не смогли бы их слышать.

— Мистер Джиллиад,— прервал его голос из стены, — мы видим их на экранах, а наши приборы измерили высоту и азимут. Мы уже использовали два перехватчика.

— Бросьте, друзья, это проекция, излучаемая специалистами. Вы видите то, что должны видеть, включая указания ваших приборов.

— Вы уверены в этом?

— Достаточно, чтобы попытаться доказать вам это. — Он повернулся к девушке. — Сосредоточенно думайте вот о чем: здешние стены не боятся бомб, они полутораметровой толщины и не пропускают излучения. Во время налета окно закроется толстой металлической броней. Устройство отклонения на крыше защищает нас от ракет; дом герметический и имеет автономный воздухопровод...

— Боже мой, ваш дом полностью изменил форму и цвет! — выпалил тем временем голос из стены.

— Я же говорил, что речь идет о субъективном нападении. Мы используем возбуждение с помощью проекции только для того, чтобы организовать оборону.

— Мы рады за вас, но чувствуем себя здесь, снаружи, совершенно беззащитными.

— Тогда постройте защиту. Насколько я знаю, вы уже проходили обучение. Представьте себе бомбоубежище типа нашего и сделайте его.

Некоторое время было тихо, затем испуганный недоверчивый голос сказал: — У меня крыша над головой. Совершенно непонятно. Я могу влезть на нее и потрогать руками!

— Вы вообразили достаточно прочное бомбоубежище?

— Вообразил? Да я молил об этом!

— Остальные тоже сделали?

— Мой друг Уолт говорит, что мы выглядим, как линия Мажино, что вполне может быть.

— Очень мило. — Джиллиад заметил, что вспотел. Шум подлетающих машин перерос в пронзительный вой.

— Спрячьтесь за кресло. Ванесса. Как только все кончится, они придут удостовериться, что мы мертвы. Если это будет не так, тут начнется стрельба.

Он встал за стол.

— Молитесь, чтобы они вошли через эту дверь.

— Я вас прикрою, — сказала она и встала рядом, держа в руке маленький серебристый пистолет.

— Я же сказал, что вам лучше уйти за кресло.

— Я знаю, но здесь я чувствую себя увереннее.

Он пожал плечами и тут же разозлился на себя за то, что у него тряслись руки и что он не мог побороть эту дрожь.

— Я боюсь.

— Я знаю. — Она коснулась его руки кончиками пальцев. — Я тоже, но пока справляюсь с этим.

Пока она говорила это, вдруг возник странный скрип, постепенно перешедший в непереносимый визг.

Он застыл, напрягся, и в следующее мгновение страшное давление на голову едва не свалило его с ног. Здание содрогнулось, со стены на пол упала картина и разбилась. За домом загремело, будто упал шкаф с посудой; затем звук постепенно затих. Джиллиад насчитал восемь тяжелых взрывов, прежде чем рев самолетов затих и наступила тишина.

Он заставлял себя думать о том, что не было никаких самолетов и бомб. Где-то снаружи, в соответствующем удалении, группа иммунных обслуживала Машину Мечты, чтобы заставить их поверить, будто воздушный налет состоялся на самом деле. Он же, со своей стороны, использовал то же самое раздражение, чтобы построить субъективную оборону — воображаемое бомбоубежище — бунгало.

Противник при своем появлении — как иммунный — не мог видеть их субъективной защиты. Они не могли знать, что над ними крыша полутораметровой толщины, существующая лишь в мозгу двух людей в этом здании. Два человека, убежденные, по мнению иммунных, в реальности бомбардировки настолько, что погибли из-за этого.

Он положил руку на плечо девушки.

— Прикройте меня.

Дверь медленно открылась.

В комнату вошли два человека. Они шли почти небрежно, оружие вяло висело в руках. Совершенно очевидно, они были уверены, что их жертвы уже мертвы.

Вспышка пламени отбросила их назад, как струя воды из пожарного шланга. Они попытались вскинуть оружие, но тут же превратились в распадающиеся на глазах пылающие контуры. По комнате закружились тлеющие куски, и ее заполнили жар и дым.

Джиллиад закашлялся, потер горящие глаза, а в следующее мгновение пистолет девушки позади него издал резкий хлопок.

Он повернулся и увидел третьего мужчину, с широко раскрытыми глазами падавшего на пол.

Он вскинул оружие и напрягся, но больше никто не появлялся.

— Мне кажется, он прошел через кухню. — Ванесса присела на корточки и трясущейся рукой положила оружие на пол, а потом вдруг скорчилась и упала.

Он подхватил ее, не дав удариться, но она, казалось, тут же пришла в себя.

— Что-то я совсем расклеилась... я еще никогда... не убивала человека.— Она вздрогнула и освободилась из его объятий. — Луч пистолета изменяет химический состав человеческого тела. При виде этого становится дурно.

Он положил ей руку на плечо.

— Я тоже не получил удовольствия от убийства этих двоих, но пусть ваша совесть вас не грызет. Вы спасли мне жизнь.

— И себе тоже, — ответила она.

— Вы бы перепугались и могли промахнуться. — Он встал и помог подняться ей.

— Снаружи все в порядке? — спросил он стену.

— Первый класс. Благодаря вашему совету, мистер Джиллиад. У нас без потерь. Мне очень жаль, что вам одним пришлось управляться с этими тремя. Такой дым, что мы не могли воспользоваться оружием в стенах. Можно было бы по ошибке убить вас.

— Все нормально... ах, да. Машина еще в действии.

— Мы уже установили это. Только что определено ее местонахождение.

— Будьте внимательны, там может быть еще кто-нибудь. На вашем месте я бы еще раз прожег местность.

— Хорошая идея... о, мистер Джиллиад... — Голос ненадолго смолк. — Что касается того вашего замечания... вы на меня не обиделись?

— Боже мой, конечно, нет.

— Спасибо. Я был чересчур рьян, и это мне урок. Кличку "тетушка" Миллер я... А-а!

Издалека донесся громкий хлопок, потом серия сильных взрывов.

Через иесколько секунд голос возник снова.

— Вы были правы — Машина и два техника. Они сидели у дерева и курили. Мы убили обоих.

Через двадцать минут появился Остерли с трубкой в зубах.

— Я уже дорогой узнал, что с вами ничего не случилось, но захотел убедиться в этом сам. Если так пойдет дальше, у меня будет прекрасная коллекция язв желудка, лучшая в мире. Что тут было?

Джиллиад кратко рассказал ему.

Остерли только качал головой.

— Кажется, будто мы близки к решению, но последние две недели я весь в мыле, должен вам сказать. — И он рассказал Джиллиаду о допросе. — Я изменил метод. Незадолго до моего ухода получены первые ответы. Судя по всему, у иммунных выборный руководитель, избранный на том основании, что он наладил первый контакт с Наивысшим. Никто не знает, кто он — этот Наивысший. Они не знают, человек ли это, инопланетное ли существо, группа ли, или машина. Они знают только, что вся власть исходит от него, и все знания тоже от него. Несмотря на то, что он для них сделал, они очень его боятся.

— А может, это вымысел? Может быть, вообще нет никакого Наивысшего? Может, его изобрели только для того, чтобы все повиновались?

— Может быть, но я так не думаю. Я... — Остерли замолк, так как зазвонил его аппарат вызова. Он некоторое время вслушивался, а потом сказал: — Вы уверены, что это на самом деле? Точно никакого трюка? Ну, хорошо, рискнем. — Он прервал контакт и устало посмотрел на Джиллиада. — Обнаружен самолет, летящий со стороны бухты. Он передает, что прибыл с мирными намерениями, и утверждает, что из Британии.

ГЛАВА 17

Пока машина направлялась к подходящей посадочной площадке, Остерли уже ждал там, чтобы понаблюдать за ее приземлением.

Самолет не казался иллюзией, скорее, торопливо подлатанным музейным экспонатом. Остерли не удивился бы, если некоторые части самолета оказались бы привязанными веревками.

Самолет производил адский шум и приводился в движение прямоточным воздушно-реактивным двигателем. Над посадочной площадкой грохот стих, и самолет выдвинул три несущих винта, которые хотя и надрывно взвыли, но плавно и без труда посадили его.

Вооруженные солдаты с оружием наготове тут же окружили самолет. Открылась дверь.

Из нее вышел мужчина и спрыгнул на землю. Затем он поднял руки над головой и широко улыбнулся.

Остерли выругался и протолкался через окружение.

— Кто вы, черт побери?

Тот в ответ опять улыбнулся.

— Можете называть посланником. Я представляю Свободный Комитет Объединенного Лондона. Мы приносим вам огромную благодарность.

— Вы рисковали всем, осмелившись лететь на этой штуке.

— Да, это было немного опасно. Я трижды сбивался с курса и был вынужден ориентироваться способом древних моряков. По звездам. На первый взгляд, очень просто, пока сам не попробуешь.

— Зачем вы сюда прилетели? Все в порядке! Можете опустить руки.

— Спасибо. Мы решили, что лучше всего как можно скорее наладить прямую связь.

— Иммунные в бегах?

— Да, но хаос будет продолжаться еще не один месяц, а мы уже потеряли много хороших людей.

Остерли поморщился.

— То же самое мы слышали из Нью-Йорка и Чикаго. Вы не смогли захватить иммунных врасплох?

— Врасплох! — Посланник печально улыбнулся и покачал головой. — Вы еще не в курсе, верно? У вас тут свободное общество, и вы понятным образом склонны к упрощениям. Вы считаете, что мы объединились, разработали план, подготовили заговор, а потом подняли организованный мятеж? Ничего подобного. Хотя несколько групп и организовалось, но в основном это была борьба одиночек против одиночек сразу же после получения вашего сообщения. Образно говоря, мы взорвали храм над своими головами.

— Я, к сожалению, не совсем вас понимаю.

— Каждая цивилизация — цивилизация иммунных тоже — это сложное образование; не все главные опоры установлены точно друг напротив друга. Вы ведь должны знать, как поступают иммунные; они предпочитают методы Серых кардиналов. Восприимчивые, которые верили в свою власть, хотели и остаться у власти, хотя они тоже приняли сообщение. Люди на вершине, руководители районов, участков, вымуштрованные в повиновении полиция и милиция. Откровенно говоря, были отчаянные схватки, в которых с обеих сторон погибло много восприимчивых.

Остерли растерянно смотрел на него.

— Удивительно, что вы победили.

— Победила ненависть. Было слишком много жестокости, слишком много безжалостных преследований. Многие люди — и мужчины, и женщины — буквально взбесились, когда узнали правду. Я видел человека, вооруженного ломом, и он, как безумный, бросился на отряд полицейских человек в двадцать. Он свалил пятерых из них, пока его не застрелили. И подобное происходило повсюду. И вот подобные акции одиночек привели к тому, что мы победили. Иммунные сами виноваты в своем поражении: слишком много было казнено жен, мужей и сыновей. Это и привело к невероятному героизму, который увлек колеблющихся. Когда я улетал, среди солдат началось массовое дезертирство, а отдельные полицейские подразделения отказывались стрелять в восставших.

Остерли только пораженно кивал.

— Как вас зовут?

— Мэйкпис.

— Вас, конечно, из соображений безопасности проверят, но несмотря на это — добро пожаловать в Торонто. — Он пристально посмотрел на самолет. — У вас действительно крепкие нервы.

Мэйкпис криво усмехнулся.

— Раньше, может быть, да, но теперь, после этого перелета уже нет. У нас был, конечно, компенсатор силы тяжести, но при посадке он закапризничал, поэтому нам пришлось воспользоваться винтами. Весь самолет был собран группой техников третьего класса под присмотром историка и двух специалистов по роботостроению.

В бунгало все медленно принимало свой нормальный облик, когда действие проекции стало проходить. Большие, черные кратеры вокруг дома исчезали, земля опять приняла первоначальный вид. Укрепления охранных постов побледнели, и опять появились старые укрытия и блиндажи.

Само бунгало потеряло свою компактность, и Джиллиад увидел, как картина медленно воспарила над полом и вернулась на свое прежнее место на стене.

Он не забыл, что в действительности она никогда и не покидала своего места, но такое гротескное возвращение в нормальное состояние действовало весьма беспокояще.

Трупы утащили, рабочие вычистили копоть и пятна крови, но Джиллиад никак не мог выбросить из головы смерть своих противников.

Он расстроено налил себе полный стакан и выпил его, не задумываясь. Но это было только начало; ему придется привыкать к этому, ведь это только увертюра.

— Вы плохо себя чувствуете? — Рядом с ним стояла Ванесса и вопросительно глядела на него.

— Ужасно. — Он хотел было выпить еще, но передумал. — Но, по крайней мере, это не так плохо, как публичное сожжение. При нем еще нужно аплодировать, знаете ли. Это было жертвоприношением, огненной жертвой, чтобы очистить расу от одержимости... Давайте поговорим о чем-нибудь другом.

— Да, я тоже хотела предложить это же. Хочу поблагодарить вас за совет. Вы действительно были правы, Дэвид.

— Вот и хорошо, — сказал он резко.

Она тихо рассмеялась.

— Я начинаю вас понемногу понимать. Вы лаете, но не кусаетесь.

— Не надо так по-матерински — или правильнее "по-сестрински"? Я неподходящий для этого тип. — Он закурил сигарету и сменил тему. — Остерли сказал мне, что у иммунных есть руководитель. Хотел бы я знать, кто это!

Руководитель иммунных, вероятно, не соответствовал ни одному из представлений о нем. Его звали Джин Вельт — имя, которое провинция Онтарио и ее союзники узнали в ходе следующей недели продолжавшегося допроса.

Это был коренастый темноволосый мужчина со своеобразной привычкой приподнимать плечи таким образом, что его часто принимали за горбатого. Его одежда, казалось, была всегда сшита не по мерке и болталась на нем. Кроме того, он носил неухоженную бороду. Недоброжелатели за его спиной отпускали о нем шуточки, прежде всего по поводу его нервной привычки потирать ладони, будто он их моет.

Он стал руководителем иммунных не по своей воле, а скорее изза всестороннего принуждения к этому. Джин Вельт мог вступать в связь с Наивысшим; он был одаренным организатором, интеллектуалом, умелым стратегом. Директория просто втолкнула его на трон абсолютной власти.

Он плохо чувствовал себя на своем посту, так как предпочитал пользоваться своими талантами скрыто. Он находил удовольствие в том, чтобы манипулировать, управлять незаметно, махать хлыстом руками других. Ему нравилось двигать людьми, как шахматными фигурами, хитрить, оставаясь невидимым, быть безжалостным.

А в качестве видимого руководителя он был на виду, подвергался критике, ему приходилось действовать осмотрительно, и, что самое плохое, его могли привлечь к ответу. Директория всегда хотела знать, где, как и почему. А Вельт это ненавидел. Он воспринимал это, как шпионаж за ним. И считал предательством по отношению к самому себе.

И вот неожиданно навалились беспокойства. Из Нью-Йорка, Чикаго и Лондона устремились иммунные и рассказали ужасные вещи о безумной и самоубийственной революции. Несмотря на личный героизм, они вынуждены были бежать, и их становилось все больше. Они требовали ответа, возмездия и немедленных результатов.

По непонятным причинам до сих пор не было никаких сообщений из Канады. Знать бы заранее, что там происходит! Кто бы мог подумать, что одна-единственная провинция на таком гигантском континенте добьется столького за такое короткое время? Конечно, у него там были свои люди, но проклятая система помех сковала всякий обмен информацией.

Вельт немного сжался у своего письменного стола и нервно потер руки. Каждое мгновение, каждый день какой-нибудь дурак мог потребовать, чтобы он опять связался с Наивысшим. А им бессмысленно объяснять, как функционирует Наивысший...

Он вздрогнул и впервые признался себе, что боится этого контакта. Причина была даже не в самой ответственности, а, скорее, в тех формулировках, в которых слышалось глубокое презрение. Конечно, там не было никаких особых акцентов, оттенков, никакого ощутимого сарказма, но...

— Ты спрашивал меня, как можно создать бомбу, верно?

— Да, но...

— И я сказал тебе это, и ты создал ее.

— Да, но...

— А потом ты использовал ее, и она взорвалась?

— Да, но...

— Значит, все остальное, что ты можешь еще сказать, несущественно. Ты спросил меня, как сделать бомбу. Я тебе объяснил. Она была опробована и выполнила свою задачу. Что касается меня, я выполнил свой долг.

Это была упрощенная версия одного из разговоров, который он вел с Наивысшим. Над тобой издеваются с помощью неоспоримой логики, колют равнодушием, бьют твоим же оружием.

Продолжая пример: если пытаешься подчеркнуть, что бомба подняла на воздух полконтинента, то тебя просто обезоруживают логикой.

— Разве я приказывал тебе взорвать ее? А ты определил необходимую мощность взрыва? Я не могу нести ответственность за твои действия и недостаток точных данных.

Впервые за многие годы Вельт задал себе самый ужасный из всех вопросов: Кем был Наивысший? Ты входишь, видишь свет — яркий свет — и слышишь голос, но кто это говорит?

ГЛАВА 18

Раздумья Вельта были прерваны Бриджменом, его адъютантом.

Бриджмен положил на стол стопку сообщений, упал в кресло и начал угрюмо разглядывать ногти.

— Чертовски плохо...

Вельт не ответил. Он посмотрел на сообщения, потом на Бриджмена и вдруг попытался определить, кого он больше ненавидит. Не то чтобы он имел против этого человека что-то конкретное, просто ему мешало его присутствие. Коротко подстриженные волосы, голубые, ничего не выражающие глаза навыкате, короткая толстая шея — после полутора сотен лет совместной жизни проходит все, кроме ненависти. Нервная высокопарность Бриджмена, сальный голос, его неприятная привычка громко откашливаться посреди фразы, его нескончаемый репертуар банальностей...

Вельт внутренне вздохнул. Так было со всеми — или нет? И с его последней женой, и с предпоследней, и со всеми предыдущими. Знаешь не только то, что они скажут, но и то, как они это скажут. Узнаешь их настолько хорошо, что жизнь превращается в цепь бесконечных и утомительных повторений. Долгая жизнь вдруг ужасным образом прекратилась в ловушку. Боишься смерти и стонешь под грузом жизни. Годы тянутся бесконечно и без всякой видимой цели. Не у него одного такое чувство, все они...

Он как-то приходил с этой проблемой к Наивысшему.

— Вы просили долгую жизнь и получили ее.

— Многие из нас страдают нервными расстройствами.

— А разве вы спрашивали о возможных побочных явлениях,

когда просили долголетия?

— Нет, мы же не подозревали, что...

— Тогда это ваша ошибка, а не моя. Тема исчерпана.

Вельт передернулся при воспоминании об этом разговоре и, чтобы отвлечься, схватился за сообщения.

Их чтение не доставляло ему удовольствия, реакцию восприимчивых можно было назвать опустошительной. Казалось непостижимым, что эти короткоживущие неполноценные существа могли ощущать такую ненависть. В некоторых действиях проявлялось безумие. Вот здесь, например... Чикаго, да? Да, какой-то сумасшедший, напавший с ломом на двадцать полицейских. Он убил четверых и тяжело ранил пятого, пока его не обезвредили.

Нападение на Канаду надо ускорить. Там-то и находится очаг беспокойства. Устранить его, и тогда они опять смогут утихомирить города.

Его мысли перескочили на Джиллиада. Надо было убить его еще при рождении. Он предлагал это, но ученые перекричали его. Они хотели знать, что случилось с Джиллиадом, почему он от природы был резистентным. Их аргументы перевесили — а вдруг на свет появятся еще такие же? Нужно было собрать факты. Нужно изучить этот особый случай, чтобы уметь с ним бороться. Единственной проблемой было то, что они не представили ничего, кроме своих теорий, да еще этот сложный план его устранения, который и поставил их теперь в такое трудное положение.

Бриджмен перебил поток его мыслей.

— Директория сегодня вечером объявляет особое заседание. Звучит не слишком хорошо, верно?

— Звучит глупо. Мы ничего не можем сделать.

— Ким, кажется, другого мнения. Ким за то, чтобы уничтожить Канаду через восемь дней.

— Вот пусть он и попытается. Дальнодействующие проекционные устройства требуют времени для их сборки.

— Ха! Ким об этом подумал. Он предлагает наводнить район маломощными передатчиками.

— Ну, вот еще! — Вельт нахмурил брови и подергал себя за бороду. Это должно получиться, только почему он сам не додумался до этого? Он почувствовал, как в нем появляется надежда. Может, ему сделают выговор и снимут? Тогда супермозг Ким пойдет по его стопам — но он не захочет этого. Никто не хотел этого, никто не хотел на этот проклятый пост; никому не нужен трон козла отпущения.

Вдруг на экране на его письменном столе появился текст:

"Все сообщения об особом задании отрицательны. Отсутствие сообщений указывает на то, что все порученцы погибли при выполнении задания. Операцию "Джиллиад" считать проваленной. Подписано: Дж. Уинтерс, командующий округом".

Прежде, чем Вельт успел поразмыслить над этим, появилось следующее сообщение:

"Тактический отход из Цитадели Чикаго, несмотря на повторяющиеся фанатические нападения, завершен успешно. Дж. Шерборн, губернатор".

Вельт длинно, и громко выругался. Что, черт побери, думает этот Шерборн? Может, он считает, что его обязанность — пропаганда для газет девятнадцатого века? Тактический отход! Шерборна разбили, а остатки его войска прогнали ко всем чертям.

"Сегодня в Торонто приземлился самолет из Объединенного Лондона. Вслед за ним два больших летательных аппарата. Предположительно, связь Онтарио — Нью-Йорк. Связные до сих пор неизвестны. Агент 10/5".

Вельт приподнялся в кресле и опять сел.

— Бриджмен! — позвал он. Лицо его сильно покраснело. Бриджмен вздрогнул.

— Да, сэр?

— Созовите внеочередное заседание Директории через час, понятно?

— Но, сэр, за час...

— Через час, я сказал! Можете также сообщить мистеру Киму, что я намерен вынести его предложение на утверждение.

Часом позже, во время внеочередного заседания Хуберт Ким уже не был больше таким самоуверенным.

— Это был совет, а не определение преследуемой нами политики. — Ким был высоким лысым мужчиной с густыми черными, нервно подергивающимися бровями. — Мне кажется, мы должны как можно скорее начать действовать.

Вельт мрачно посмотрел на него.

— Избави меня Бог от стратегов письменного стола.

Брови Кима взлетели и опустились, он покраснел.

— Но я действительно невижу причин.

— Закройте рот и слушайте! — заорал Вельт.

Кто-то крикнул: "Тихо", но без особого старания; и никто его не поддержал.

Вельт не обратил на выкрик внимания.

— Насколько мне известно, вы предлагаете наводнить Онтарио маломощными передатчиками?

— Да, хм... это, собственно...

— А как вы собираетесь доставить туда эти передатчики? Всем, очевидно, известно, что по военным масштабам у нас вообще нет воздушного флота. Немногие имеющиеся у нас самолеты — гражданские и для бомбовых ударов, на чем основана ваша затея, не приспособлены. Во-вторых, даже если бы такие машины были, как нам провести их через оборонительную систему, которая, как мы теперь знаем, защищает границы Онтарио?

Ответы остались за Кимом, а Вельт разбивал его план пункт за пунктом.

— Переоборудование наших гражданских машин для военных целей заняло бы на восемь недель больше, чем планы проекционного наступления, который уже находится в стадии осуществления. Пришлось бы создавать и изготавливать подходящие приборы, чтобы защитить эти машины от оборонительных систем. У нас нет пилотов с боевым опытом, никого, кто был бы в состоянии руководить операциями и, несомненно, очень мало добровольцев для такой миссии. То, что предлагает уважаемый коллега — возвращение в прошлое. Он хотел бы, чтобы мы переставили назад стрелки часов. Ему хочется величественных дел, с помощью которых мы завоевали бы мир, переделали бы его и снова прибегли к помощи обычного оружия, которое наш недоразвитый — пусть даже численно превосходящий — противник мог бы поднять почти на равный уровень. — Он сделал паузу, задыхаясь и покраснев от гнева. Он был чрезвычайно раздражен, так как почти что пришел сам к этой же идее. Позже, конечно, после детальных размышлений, ошибки стали отчетливо видны, но сначала... — Есть какие-нибудь вопросы? — свирепо воскликнул он.

Никто не отозвался, никто не встретился с ним взглядом, но он почувствовал, как его ненавидят. Ну да, это основано на взаимности; каждый ненавидит, презирает или чувствует отвращение к кому-нибудь. Он спросил себя, что же связывает их друг с другом: страх, чувство превосходства, общая злокачественная болезнь или все это, вместе взятое?

Проблема как раз в том, что они слишком, хорошо себя знали. Ничего невозможно скрыть, нет никаких загадок и тайн.

Так было не всегда. Его мысли вернулись к тому яремечи, когда он был совсем молодым. На самом деле молодым, а не неизменным сорокатрехлетним последних двух столетий.

Тогда он много и громко говорил, броско одевался и пенился идеями. Большинство его идей должны были быстро сделать его богатым, и все без исключения либо были на грани законности, либо ставили его в конфликт с законом, либо оказывались невыполнимыми. И в конце концов, ему приходилось зарабатывать свой хлеб в качестве мелкого служащего. Но он обладал способностью втираться в доверие и скоро выдвинулся на ответственный пост.

И тут, благодаря умению считать, он так успешно и разнообразно подделывал бухгалтерские книги, что двое других служащих были уволены за мошенничество, прежде чем проверяющие нашли настоящего виновника.

Он получил восемнадцать месяцев. Судья давал ему два года, но Вельта выпустили досрочно.

После этого Вельт годами менял одно сомнительное занятие на другое: продавал из-под полы краденые автомобили, устраивал игорные дома и заводил пивные. Для настоящего преступления у него не хватало таланта и смелости. Он был пограничным обитателем придонного мира, всегда в прыжке, всегда спасающийся бегством при малейшем признаке опасности.

И однажды во время одного такого обходного маневра, меняя транспорт, он обнаружил...

В некоторых отношениях у него было своеобразное методическое мышление. Так, например, у него всегда была с собой карта улиц. Он вышел из поезда на маленьком вокзале, проехал дальше на омнибусе, вышел из него, прошел пешком по другой улице, где царило оживленное движение.

Участок, который он выбрал, был около шести миль длиной и змеился, следуя старой улице, по лесистой и все еще слабо заселенной местности.

На полпути он наткнулся на туман. Туман плавал на низком холме — струящийся, ярко-красного цвета. Он было испугался, но прежде чем успел повернуться и побежать, раздался голос:

— Не пугайся. Я буду тебе помогать.

ГЛАВА 19

Вельт, все еще испуганный, подумал о суевериях, о религии, о голосах из горящих кустов, и спросил себя, какую жертву ему придется принести — что было типично для него.

— Бежать отсюда не в твоих интересах.

Голос звучал совершенно безучастно и нейтрально, но Вельту слышалась в нем угроза.

— Я могу дать многое. Я здесь, чтобы давать. Во всяком случае, ты не должен забывать, что должен будешь нести последствия своего выбора, если этот выбор окажется неумным. Идем.

Дрожа и все еще внутренне спрашивая себя, не предусмотреть ли ему какую-нибудь жертву на всякий случай, он ступил в туман и мгновенно увидел, что это никакой не туман. Он почувствовал свет, пространство, он услышал голоса — и это было все.

— Чего ты хочешь?

Вопрос был для него неожиданным, и он пробормотал что-то глупое о желании — смесь религии и сказок все еще довлела над ним.

— Недостаточные данные. Пожалуйста, точнее, — сказал голос.

Ему понадобился почти час, чтобы разобраться, что это не фея, которая может превратить тыкву в золотую карету. Это было и не божество. Оно не могло выполнять глупые и совершенно невозможные желания, но что-то это все-таки было. Оно могло давать техническую информацию.

Странно, но Вельт никогда не спрашивал себя о причине. В то мгновение, когда он понял, какие сокровища перед ним появились, поток жадности вытеснил всякое любопытство.

Его первая мысль была направлена на то, чтобы оставить это сокровище только для себя, и два последующих часа он потратил на то, чтобы торопливо исписать свою записную книжку, пока голос давал ему указания по созданию относительно простого прибора. У Вельта были только начальные познания в электронике, но голос, очевидно, был готов выражаться предельно понятно и обучать его.

Четыре часа спустя он отдал свои последние деньги за радиоэлектронные детали, а час спустя опять вернулся и построил прибор по простым, но вполне достаточным наброскам в своей записной книжке.

У него хватило самообладания, чтобы сосредоточенно работать, но нетерпение делало его руки неуверенными н выжимало пот на лбу. Кто-нибудь мог вдруг пройти мимо, прежде чем он... Наконец, прибор был готов, и он нервно нажал кнопку. Не было слышно ни звука, но кружащийся красный туман вдруг исчез, и то место, где он находился, превратилось в обычный ландшафт. Ничто не указывало на то, что тут что-то находилось, что-то, преподнесшее ему на серебряном блюдце всю Землю.

Вельт почувствовал поднимающуюся в нем волну триумфа, опьянение безграничной властью. Он был хитрым, по-настоящему хитрым; он всегда знал об этом, но это был первый удобный случай в его жизни доказать это. Его действия были гениальными. Он вымолил себе светопреломляющий прибор, который делал эту штуку невидимой для всех остальных. Все принадлежало ему, только ему, так как никто и никогда этого не найдет.

Истощенный и опустошенный, он вернулся обратно в город. Успокоившись, он начал строить планы.

Вельт действительно был не глуп. Он быстро понял, что масса технической информации, которую предоставил в его распоряжение Голос, даже тогда превосходила возможности его восприятия, когда тот переводил ее в простейшие понятия. Поэтому ему пришлось найти различных специалистов, которые могли бы реализовать то, что он открывал.

Задача была нетрудная. На дне было достаточно возможностей для контактов, и Вельт использовал их. Он нашел потерявшего работу по причине пьянства специалиста в электронике; хирурга, которому было запрещено работать по специальности; химика, употреблявшего наркотик; биолога, ушедшего из общества из-за нервного срыва и считавшего, что у него рак, и боявшегося операции.

Это было немного, но достаточно для начала. Как уже говорилось, Вельт был хитер. Для начала он вывел формулу антиалкогольного соединения и предоставил ее химику. Тот воплотил ее в реальность и дал выпить вместо виски специалисту-электронику.

Электроник выпил это средство, а потом пил виски, водку, джин и оставался трезвым. Через четыре недели он опять почти пришел в норму.

Со временем все участники излечились от своих телесных недугов, но только не от душевных. И только тогда Вели произвел на свет прибор, который собрал электроник и который при первом же включении сгорел.

Вельт только посмеивался. Он один знал, что прибор в короткое мгновение функционирования врастил в его сотрудников веосознанный приказ о верности ему и друг другу. Теперь вся организация принадлежала только ему.

После этого он сосредоточился на том, чтобы заработать деньги. На рынке появился целый ряд приборов, за которые на дне платили фантастические цены. Хитрый прибор, который можно было спрятать в карман, для выявления и вывода из строя охранной сигнализации. Сварочный прибор размером не больше карандаша, которым можно было вскрыть мощнейший сейф.

У Вельта хватало идей, но он боялся. Законным путем он мог бы заработать денег больше, но легальные предприятия имели неприятную особенность вызывать вопросы. Конкурирующие концерны захотели бы знать, почему группа бывших неудачников достигла такого прогресса в определенных областях. Этим заинтересовались бы репортеры; нет, риск себя не оправдывал.

Прошло немного времени, и легальный мир в образе полиции начал интересоваться из-за растущего числа невероятных преступлений маленькими мастерскими и гаражами.

Вельт был проинформирован об этом задолго до того, как полиция начала круглосуточное наблюдение за домом, и принял ответные меры, обговорив их со своими партнерами.

— Я думаю о своего рода гипнотическом проекторе, который убедил бы полицию, что она на неверном пути.

Наконец, он появился с точными данными для прибора, но прежде чем тот был готов, электроник обнаружил, что в приборе скрыты и другие возможности.

Вельт привлек хирурга, хирург нашел не слишком щепетильного невролога, и они принялись за работу. Через четыре дня машина была переделана и опробована на человеке, которого подозревали в предательстве. Шпион стал одержимым — и была построена первая Машина Мечты.

Невролог первым понял ее значение.

— Господа, с этой машиной мы со временем сможем завоевать весь мир, естественно, если сами не станем ее жертвами. — Он посмотрел на Вельта. — У вас есть... э-э... какие-нибудь друзья, которым может что-то прийти в голову?

— Нам нужен только механизм, который бы экранировал изнучение, — тотчас же сказал электроник.

Вельт получил его. Он получил и время — в образе долголетия, и тут все вышло у него из-под контроля. Число членов организации, которую он основал, теперь исчислялось миллионами, и иммунные начали гнездиться во всех странах Земли. Одержимость росла. Вельт без угрызений совести наблюдал, как цивилизация катится к своему упадку. Теперь — уже иммунный — он имел престиж, теперь с ним обращались с большим вниманием. Он привлекался для совета министрами и генералами, и чувство власти, которое он ощущал, грозило его раздавить.

Но он ничего не потерял от своей осторожной хитрости. Со стороны казалось, будто он заботится только об общем благе. Он был одержим долгом и самоотверженностью, служа примером своим коллегам. Люди начали говорить: — Слава Богу, что есть иммунные. Без них нам конец. — Организация хотя скромно и отвергала это, но умело добивалась вознаграждения за заботу о всеобщем благе и ловко захлопнула двери тюрем, в которые втолкнула ничего не подозревавшее человечество.

— Когда мы нападем?

Вельт заметил, что кто-то крикнул ему, и заставил себя вернуться мыслями к современности. Нападем? О, да! И он решительно сказал: — Ровно через девять недель мы начнем большое проекционное наступление.

Эти девять недель Онтарио и ее союзники тоже не сидели, сложа руки. Специалисты и профессионалы из Объединенного Лондона, Нью-Йорка и Чикаго потоками устремились в провинцию, полные надежды реализовать знания канадцев.

Конструкторские описания проекционных устройств передавались дальше и немедленно использовались.

Объединенный Лондон послал проекцию на Париж, и там мгновенно вспыхнуло гигантское восстание.

Следующей целью был Берлий. Иммунные хотя и были подготовлены, но потерпели там одно из своих тяжелейших поражений. Стычки там далеко перешагнули все привычные размеры, и немцы уже почувствовали, что лекарство иногда бывает хуже самой болезни. Группы резистентных возникли еще лет тридцать назад, и ими было создано множество тайных складов оружия.

Иммунные, хотя они и покрыли главные улицы проекциями, не были готовы к вооруженному мятежу, и еще меньше к относительно мелким, но стратегически очень умелым нападениям. Хотя большая часть оружия была вековой давности, но оно производило неестественно много шума, а его действие на малом расстоянии было опустошительным. Проекционные техники обстреливались опытными партизанами или подвергались нападениям штурмовых групп, возникающих будто ниоткуда и немедленно исчезающих снова.

Союзники тоже начали отдавать предпочтение тактике. Следом проекции была подвергнута Барселона в Испании.

Здесь иммунные не слишком хорошо подготовились. Часть города была построена как крепость, куда можно было бежать в случае необходимости, но защитные устройства не были еще готовы.

Испанцы разрушили укрепление за несколько часов с помощью изобретательной импровизации. Они отключили управление всеми транспортными средствами, удалили регуляторы и направили транспорт на квартал иммунных. Поезда метро понеслись на конечные станции и с такой силой ударялись в упоры и пустые, вагоны, что взрывались буквально как бомбы. Прежде чем возникала мысль о расчистных работах, в этот хаос влетал следующий поезд.

На улицах творилось то же самое: общественный транспорт, служебные машины и тяжелые грузовики врезались в здания или сталкивались и превращались в груды обломков на перекрестках. Вышло из строя электроснабжение, повсюду горело, а потом на иммунных напало население: мужчины, женщины, дети со всем оружием, какое только удалось найти. Нескольким сотням иммунных удалось бежать из города, и это было все.

ГЛАВА 20

В других областях тоже достигли прогресса. Специалисты из освобожденных городов встретились на совещании с Кейслером и другими психиатрами. Исходя из имеющихся фактов, они начали составлять точную картину психологии иммунных.

— Эти люди — параноики особо безрадостного типа. В нормальные времена их бы отнесли к тем личностям, что пишут угрожающие анонимные письма, издеваются над детьми, мучают животных, клевещут на людей. Неудачники, находящиеся в разладе с собой и окружающим миром и из злости разрушающие счастье других. Кроме того, они трусливы. Вы только вспомните, как неохотно они сражаются с открытым забралом. В одной руке целебная мазь, в другой — плеть.

— Верно, в этом лекарстве ключ к нашему выживанию. Они не уничтожили нас по той простой причине, что тогда и сами бы потеряли право на существование. Они не смогут больше никого эксплуатировать, никем манипулировать и мучать.

— Мания преследования.

— Вот именно. По-моему, эти люди не вступят в открытый бой, они будут предавать друг друга и массами сдаваться.

— К сожалению, открытого боя не будет. Нам придется перенять их манеру действий — на субъективном поле боя, которое они выберут сами.

— Может быть. — Немецкий эксперт поклонился. — Будь у нас немного времени, мы смогли бы — мой американский коллега и я — решить загадку черепного механизма иммунных. Наши исследова ния, к сожалению, прерваны, потому что этот механизм содержит взрыватель. То есть, если пытаешься его удалить или исследовать поподробнее, он взрывается. Поэтому мы начали новую серию экспериментов, чтобы создать новый проекционный прибор, работающий на том же принципе, но использующий другую частоту. Если у нас получится, то можно будет обойти защитный механизм иммунных. Проще выражаясь: наши друзья иммунные вдруг обнаружат, что они стали восприимчивыми — во всяком случае, по отношению к нашим проекциям.

— Раз уж мы заговорили о проекциях, — сказал кто-то, — то два города, которые мы облучали, не отзываются.

— Мы можем только предполагать, что эти города — места передышки иммунных, где вообще нет восприимчивых.

— Узнали что-нибудь еще о Наивысшем?

— Нет. Вероятно, это тайна, известная только руководителю иммунных. Его зовут Вельт, как мы установили в ходе допросов. Имя, кажется, голландское, но мы знаем, что он менял его по меньшей мере пять раз, так что оно ни о чем не говорит.

В других районах тоже продолжались работы. Час от часу усиливалось и расширялось обучение защите от субъективных атак. Как только освобожденные города предоставили свои запасы сырья, начало расти число похожих на клетки защитных сооружений для детей и других ослабленных групп населения.

А в бунгало Джиллиад и девушка, несмотря на строжайшую охрану, были буквально загнаны специалистами. По мере того, как проходили недели и опасность нападения становилась все ближе, из стратегических соображений было решено в целях безопасности разлучить их. На случай, если один из них погибнет — они, конечно, не выражались так прямо, но это ясно слышалось в мотивировках. Джиллиад вернулся в столицу, а Ванессу доставили в новую секретную лабораторию на севере. А неделей позже...

Остерли проснулся и схватился за край кровати. Что это? Он выглянул в окно и увидел, что еще темно. Что же, черт побери, его разбудило? Он схватил свой пиджак, порылся в правом кармане, ища трубку, и в этот момент здание затряслось и закачалось, как при сильном землетрясении.

Снаружи что-то загремело, ударилось и с треском рухнуло на крышу. Вдали закричал испуганный голос: — Землетрясение! Всем лечь на землю!

Остерли все еще держался за кровать, а дом качался и стонал.

— Вдруг над его головой заверещал аварийный звонок, и во всем городе взвыли сирены.

Субъективное нападение! Хорошо, что есть Джиллиад! Он был единственным в городе, кто мог это определить. Несомненно, это он заметил признаки опасности и нажал кнопку тревоги.

Остерли с удивлением обнаружил, что короткое, но основательное обучение автоматически вызвало правильную реакцию. Дом приобрел усиленные стены и стал сейсмопрочным.

Тряска затихла и стала едва заметной; стон стен прекратился. Он вскочил с кровати и быстро оделся. Спустя несколько мгновений ворвался Кейслер.

— Готов?

— Готов.

Они побежали к лестнице, но внезапно остановились у двери. Прямо перед ними из разорванной трубы ударил фонтан воды; вся улица тряслась, вспучивалась, а в земле, как рты, открывались и закрывались гигантские зигзагообразные разрывы. В них сыпался мусор и щебень; опрокинулось здание, рассыпалось и погребло под собой улицу.

— Что теперь? — Остерли нетерпеливо повел плечами.

Кейслер слабо улыбнулся.

— Моя фантазия просто противится крыльям, но я видел изображения воздушных такси и представляю их управление.

— Я тоже, — сказал Остерли.

Восемьдесят секунд спустя они на тридцатиметровой высоте неслись к Центру. Под ними падали здания, на западе полыхало.

Остерли был вынужден постоянно вызывать из памяти реальные факты, чтобы весь этот театр не удручал его и не ослаблял волю к обороне.

Не было никакого землетрясения. Не было —никакого пожара. Противник проецировал в его мозг миражи, но так убедительно, что все происходящее казалось реальным.

Итак: не было никакого воздушного такси. В действительности они обычной дорогой бежали к Центру, но мысленным представлением воздушного такси они успешно противостояли иллюзии, которая иначе уничтожила бы их.

Полицейский, парящий над крышами на слабеньких, но все же функционирующих кожаных крыльях, кивнул им.

Остерли снова вспомнил о том, что полицейский тоже не летал. То, что они видели, было мысленной защитой, которую он использовал, чтобы защитить свой мозг, свой разум от субъективного нападения. Поскольку полицейский верил, что он летает над крышами, проявления этого нападения для него неопасны.

— Там все выглядит очень уж плохо, — сказал Кейслер и протянул руку.

Остерли посмотрел в указанном направлении и почувствовал дыхание страха. За городом — черные и угрожающие в предутренних сумерках — вздымались горы, которых раньше там не было. Две вершины курились черным, красновато окрашенным по краям дымом.

Но в Центре его уверенность снова вернулась к нему, как только он услышал, что сотрудники лаборатории по громкоговорящей системе оповещали городи провинцию:

— Внимание, граждане, внимание! Наблюдатели сообщают о трех активных вулканах в двадцати милях от города. Имейте в виду, что эта вулканическая деятельность не реальна, а субъективна. Несмотря на это, вы должны принять защитные меры! Представьте, что у вас огнеупорная одежда. Это защитит вас от огня и раскаленного пепла, падающего с неба. Костюмы имеют смотровое стекло и забрало и оснащены дыхательными аппаратами, так что вам нет необходимости дышать горячим воздухом или вулканической пылью! Я повторяю рекомендации для...

Остерли удивленно обернулся. Эти совсем недавно обученные люди уже далеко превзошли его.

Он пошел в отдел, где регистрировались потери.

— Как наши дела?

— Неплохо, мистер Остерли. Немного лучше, чем предполагалось. До настоящего времени сорок два погибших и двадцать семь раненых.

Остерли ненадолго задержал дыханье, а потом глубоко вздохнул. Чудесно. Потери, конечно, не радовали, но были намного ниже, чем он предполагал. Несмотря на защитные меры, они ожидались по меньшем мере раз в двенадцать большими.

— Как функционируют клетки?

— До настоящего времени вообще никаких потерь. Дети и старики, очевидно, вообще не заметили того, что произошло.

Из громкоговорителя на стене вдруг закричал чей-то голос: — Внимание, говорит группа наблюдения. Только что взорвался конус вулкана номер три. Дождь из раскаленного добела пепла! Конус два испускает лаву. Вот теперь началось по-настоящему!

Второй голос перекрыл первый:

— Девятая группа наблюдения. Накатывается гигантская приливвая волна, за ней идет ураган. Оценочная высота волны четыреста метров. Скорость ветра между ста двадцатью и ста пятьюдесятью.

Остерли, только-только собравшийся по привычке вставить в зубы трубку, застыл. Это был конец. У человеческого воображения тоже есть предел. О, Боже! Огонь, прилив и буря. Иммунные однозначно пошли на все.

Он заметил, что в углу о чем-то бурно спорят. Вдруг вперед выступил Джиллиад и поднял руку.

— Господа, пожалуйста... — Он подождал, пока не наступит тишина. — Мистер Хартли, один из наших экспертов из Нью-Йорка, считает, что мы мыслим слишком мелкомасштабно, и я совершенно с ним согласен. Противник проецирует картину национального уничтожения. Развязаны все природные силы. И чтобы стать властелинами этой угрозы, мы должны мыслить крупномасштабно и ответить с такой же гигантской силой. Поэтому мы единогласно решили следующее...

Более, чем в двух тысячах километрах проекционные техники иммунных следили за безотказной работой своих приборов и ждали. Они могли наблюдать за большей частью Торонто, но — как иммунные — не имели возможности видеть субъективно проецируемую картину. Они видели только объективную картину.

— Говорит экран шесть. На Ист-Суффолк-Стрит двое только что рухнули мертвыми!

— Двое!? — Вельт нервно затеребил бороду. — Только двое! Они должны дохнуть, как мухи.

ГЛАВА 21

В других сообщениях речь шла о случаях смерти в различных областях провинции, но всюду было лишь по два-три случая.

Вельт почувствовал, как на лбу выступили капли пота. Что-то было не так. Что-то не совсем в порядке.

Он щелкнул тонкими, не очень чистыми пальцами.

— Есть только один тип людей, которые могут все точно видеть. Доставьте одного сюда!

Был схвачен первый попавшийся восприимчивый, и его притащили в бюро Вельта.

— Сядьте перед экраном и опишите нам все, что видите. Все!

Мужчина уставился на экран и округлил глаза.

— Это же Машина Мечты, вы...

Кто-то стукнул его кулаком в висок. Восприимчивый рухнул на пол.

Его подняли и снова усадили на стул.

— Оставьте при себе свои замечания. Просто расскажите нам, что вы видите, если не хотите, чтобы вам прижгли пальцы — медленно, один за другим.

Мужчина передернулся и наклонился вперед.

— Там город. Он кажется разрушенным, как после землетрясения... здания рухнули, повсюду горит, улицы завалены.

— Дальше! Дальше!

— В некотором отдалении стоят три вулкана. Один только что взорвался и...

— Стоп! Мерсер, включите десятый экран. Что вы видите теперь?

— Я вижу океан... волна... гигантская волна, и можно слышать вой урагана...

— Хорошо, Мерсер, можете переключить. Внимательнее рассмотрите картину. Видите людей?

— Да, там люди.

— Много?

— Нет, единичные. Никаких толп.

— Что они делают?

— Большей частью... — Мужчина помедлил и нервно сглотнул слюну. — Большей частью летают!

— Летают! Вы с ума сошли? Послушайте! Мы здесь не шутки шутим. Если бы нам нужен был клоун, мы обошлись бы без вас. — Кто-то ударил его в лицо. — Говори правду, понял?

— Но это правда, — сказал мужчина и вдруг закричал: — Вы спрашиваете меня, что я вижу, и я сказал вам это! Они летают! Летают!

— Ну, бессовестный...

— Подождите! — Вперед выступил один из экспертов. — Возможно, он говорит правду. — Он отодвинул остальных и почти дружелюбно спросил: — Как они летают?

Мужчина поднял на него взгляд.

— У некоторых, кажется, машины или какие-то летающие плоты. Другие... — Он опять помедлил. — У остальных крылья, как у птиц.

— Ага! — Эксперт вставил ему в рот сигарету. — А что вы видите еще? — А через плечо он гневно сказал: — Дайте ему чтонибудь выпить и вымойте лицо. Господи, сначала вы требуете от него информации, а потом так избиваете, что он уже почти ни на что не способен. — Он опять повернулся к восприимчивому. — Так... рассказывайте дальше.

— Сейчас все три вулкана пышут огнем. Раскалено все небо.

— Дальше!

— Что-то происходит. Я точно не знаю, что это.

Возникла пауза, когда кто-то принес выпить. Руки мужчины так дрожали, что он расплескал половину содержимого, прежде чем смог выпить несколько глотков.

— Что-то между городом и вулканами. Не могу разглядеть. Оно, кажется, возвышается до неба и тянется вдаль насколько хватает глаз.

— Можете описать поточнее?

— Это как занавес, занавес из мелких голубых искр. Весь пепел, дым и раскаленная лава исчезают, коснувшись его. Они не могут сквозь него пройти.

Эксперт кивнул и нервно провел рукой по волосам. Лицо его стало пепельно-бледным.

— Мерсер, еще раз десятый экран! — И добавил для восприимчивого: — Что вы видите теперь?

— Волна, о которой я говорил, теперь стоит почти на месте.

— На месте! Как это?

Мужчина растерянно покачал головой.

— Выглядит так, будто ураган толкает ее вперед, но еще более сильный ветер дует навстречу, раздавливает ее и толкает назад, все дальше и дальше. По всему морю носятся водяные смерчи, но кроме пены и бурунов ничего не видно.

— Спасибо. — Эксперт взял у него пустой стакан и бросил его в стену. — Я вам верю. — Он посмотрел на остальных. — Уведите парня! Мне тоже надо чего-нибудь выпить.

Прежде чем принесли выпить, перед ним вдруг встал Вельт.

— Что вы себе позволяете? — Вельт нервно потер ладони, его лицо покраснело. — Если у вас есть информация, я должен знать ее первым, понятно? Только после того, как передадите мне информацию, можете бросать стаканы в стену и раздражаться, понятно?

Эксперт застыл, побледнел и сказал:

— Да, сэр.

— Итак, что случилось?

Эксперт сглотнул слюну и пожал плечами.

— Ну, хорошо, сэр. Если вы хотите слышать правду, пожалуйста. Все, что сказал этот человек — правда. Противник летает. Над сотрясающейся землей.

— Но это же абсурд!

— О, Боже мой... Простите, сэр, я немного не в себе. Я сейчас вам объясню. Враг использует психическую стимуляцию наших проекций для того, чтобы произвести противопроекции. Короче говоря, чтобы передать картину, нужно сначала передать мозгу раздражение, иначе он ничего не воспримет. Их мозги раздражены, но именно это раздражение они используют для создания ответных мер. Сначала это им удавалось легко. Они представили себе, что летают над местом действия. Теперь они, очевидно, переключились на массовую концентрацию мыслей и создали энергетический барьер.

— Но барьеры такого масштаба невозможны с научной точки зрения.

Эксперт глубоко вздохнул.

— Сэр, мы тоже не можем заставить горы вырасти. Мы не можем взмахом волшебной палочки вынуть из шляпы три вулкана. Это не настоящие вулканы, а субъективные. Это иллюзии, проецируемые нашими Машинами в мозги приемников — вам это понятно? Хорошо. Дальше: энергетический барьер тоже субъективен. Он тоже иллюзия. Но иллюзия достаточно убедительная, чтобы встретиться с нашей иллюзией и пересилить ее. — Он вдруг, казалось, потерял самообладание и закричал: — Изложить вам это письменно или продиктовать по буквам? Нас победили!

Вельт уставился на него. Он был так испуган сообщением, что даже забыл обругать эксперта.

— Побеждены! Мы же еще только начали. — Он нервно облизал губы и потер ладони. — Мы в любое время можем изменить проекцию. Мы можем сбросить на них сотню атомных бомб и сравнять всю провинцию с землей...

Эксперт закрыл лицо руками и отчаянно закричал: — Боже милостивый! — Потом, казалось, он взял себя в руки. — Мистер Вельт, мы не знаем, как изготовить атомную бомбу. Мы можем создать только иллюзию такой бомбы, а наша иллюзия будет бессильна против их барьера. Я не могу выразиться яснее, даже если перейду на детский лепет.

Вельт пристально посмотрел на него, постепенно постигая правду.

— Что мы можем еще сделать?

Кто-то принес эксперту полный стакан, и тот одним глотком осушил его.

— Сделать? Хотите слышать правду, мистер Вельт? Все равно я должен сказать ее Директории. Это вам не понравится! Будьте внимательны. Мы должны будем использовать обычное оружие и сформировать армию. Проекции стали бездействующими из-за их противопроекции. Мы, как Хомо супериор, должны будем создать армию из наших собственных рядов и обучить ее, чтобы выстоять перед численно превосходящим нас противником.

— Это единственное решение? — Голос Вельта слегка дрожал.

— Это мое единственное решение, сэр. Любая другая альтернатива у вас. Если мы хотим выиграть эту войну, то вы единственный, кто может обеспечить нас наиболее совершенным оружием и наиболее совершенной стратегией.

Вельт испугался. Совершенное оружие, совершенная стратегия — о, Боже, больше не надо! Он точно знал, что имеет в виду эксперт, и он знал, что Директория поддержит его. Он будет вынужден идти к Наивысшему, этого не избежать. Если он этого не сделает, на него будут давить, пока он не сдастся. Вельт почувствовал себя в ловушке. Не потому, что Наивысший потребовал бы чего-то взамен, просто потому, что всякий раз, когда Вельт обращался к нему, слышалось явное презрение, чувство превосходства. Всякий раз он охотнее всего просто убежал бы оттуда. С другой стороны, от него неожиданно могли все же потребовать чего-то взамен. Наивысший мог... Вельт ужаснулся. Он не мог найти логического объяснения своему ужасу, но почему-то голос отказывал ему, а нервы не выдерживали. Почему? Голос никогда не менялся, в нем не было ни явной, ни скрытой угрозы, и если быть точным, то в нем звенело только единственное порицание: твое требование нужно было точнее описывать.

Вельт вдруг понял, на чем основано его отвращение. Он по отношению к Наивысшему казался себе неполноценным, ничтожным, беспомощным, презренным. Образно говоря, он выступил в роли побирушки со шляпой в руках, и у него было неприятное чувство, что Наивысший знал об этом и поэтому презирал его.

Вельт понимал, что его представление было нелогичным, но ничего не мог изменить. В последнее время все стало даже хуже. Нет, не то чтобы это играло какую-то роль. Но одно было определенно: несмотря ни на что, Директория заставит его пойти к Наивысшему. Сейчас речь идет об их спасении, и он является для них последним шансом.

Ровно через два часа он был уже в пути. Никто не пытался следовать за ним; роботы-охранники, которыми была наводнена эта местность, всегда препятствовали этому. Такие попытки прекратились уже давно. Вооруженные роботы-охранники признавали только его и уничтожали любого другого. Сто восемьдесят три смерти окончательно научили любопытных, а у тех, кто использовал приборы для ориентирования, эти приборы взрывались прямо в руках.

Вельт шагал хорошо знакомой тропинкой и вошел сквозь преломляющее поле в красный туман.

— Что тебе нужно? — Безучастный голос показался Вельту высокомерным и обвиняющим.

— Я... мы... — Вельт нервно сглотнул. — Нам нужно оружие... оружие, против которого бессильно всякое другое оружие.

Несколько мгновений стояла тишина.

— Такое оружие можно изготовить. Я предлагаю мутант определенного вируса, который широко распространен в этом мире.

— Отлично. — Вельт потер ладони, но вдруг замер. — Я полагаю, против него есть вакцина?

— Ты противоречишь сам себе. Если ты требуешь оружие, против которого бессильно все, то не может быть никакой защитной вакцины — это очевидно.

— Но мы тоже можем заболеть.

— Несомненно. Ты же ничего не сказал о выживших.

— Это нам не годится. Нам нужно оружие, которое гарантировало бы победу.

— При теперешних обстоятельствах такого оружия нет.

ГЛАВА 22

Вельт почувствовал, как по спине пробежала ледяная дрожь.

— Что значит — при теперешних обстоятельствах?

— Ты знаешь условия, которые сам же создал? Ты перестроил определенный прибор, чтобы возвыситься над большинством своих сограждан.

— Ты это знаешь? — Вельт выдавливал слова по одному, будто через силу.

— Это моя задача — знать.

— Но почему? — Вельт в Отчаянии сцепил ладони. — Почему ты нас не предупредил?

— Моя функция заключается в том, чтобы делать информацию доступной для тех, кто ее требует. Но в мою задачу не входит вмешиваться на пользу одной из борющихся партий.

— Значит, ты не дашь нам оружия?

— Я не могу уклониться от этого, но вы должны точно определить, как оно должно выглядеть.

— Черт бы тебя побрал! — Ладони Всльта сжались в кулаки. — Конечно же, мне нужно оружие, которого было бы достаточно, чтобы победить врага.

— В таком случае я предлагаю вирус.

— Боже милостивый, но почему?

— Так как я — если не брать во внимание оружие, действующее без разбору — при подобных обстоятельствах не могу дать вам никакого оружия, которое было бы сильнее того, что вам противостоит.

— Это безумие! — Вельт был слишком напуган, чтобы ощущать благоговение.

— Напротив. Технология не может создать ничего неосязаемого. Я же не могу дать вам мстительность, любовь к свободе, волю к победе, силу воображения и самопожертвование. Я могу обеспечить вас оружием, которое будет уничтожать ваших противников тысячами, но оно все равно не гарантирует вам победы.

— Дай нам оружие, которое предоставило бы нам равные шансы на победу.

— Я дам вам оружие, которое уничтожает целые армии, но и оно не даст вам равных шансов. В лучшем случае, вы уменьшите вероятность вашего поражения на тридцать процентов.

— Дай его мне, дай сюда, мы готовы и на проценты.

Странно, но в это мгновение он не боялся ни голоса, ни его песимистических оценок. С оружием, которое может уничтожать армии, он овладел бы и чем-то неосязаемым — безжалостностью.

Когда он вернулся с подробностями, на него навалились экспергы-расчетчики, шепотом обсуждая проект. Он понимал только обрывки, но это звучало не слишком обнадеживающе.

— Нужна очень сильная экранировка, иначе...

— Довольно сложно...

Один из специалистов встал и резко сказал: — Чтобы построить эту проклятую штуку, нам понадобится девять недель...

Вулканы в Торонто побледнели и стали лишь размытыми, едва заметными контурами, не имевшими в себе ничего реального или угрожающего. Улицы в городе опять выглядели, как всегда; щебень и кирпичи таинственным образом взмыли вверх и заняли свое первоначальное положение.

Командование союзников и ведущие ученые непрерывно заседали.

— Пассивной обороны недостаточно. Мы должны нанести удар до того, как противник придумает что-то новое.

— Я такого же мнения. Мы не знаем, кто такой Наивысший.

— Сначала нужно ясно определить наши цели — куда нанести удар.

— Конечно, по одному из городов иммунных, лучше всего для поддержки одного из подвергнутых проекции городов. Большинству и без того плохо. Иммунные за это время собрались с силами. Если население восстанет, они немедленно отреагируют. Мы не можем рисковать и посылать друг другу проекции, пока в состоянии их поддержать. У кого-нибудь есть предложения?

— Да. — Поднялся испанский полковник. — Мадрид — один из занятых иммунными городов. Если мы сможем изгнать их оттуда, это облегчило бы восстание в Гибралтаре и обеспечило бы нам контроль над всем полуостровом и над большей частью Средиземного моря: — Он успокаивающе улыбнулся. — Я вынужден говорить откровенно, господа. У меня политическая проблема. Мы очень гордый народ. Моим сородичам невыносима мысль о том, что чужие оккупанты заняли нашу столицу. Нам стоило большого труда удержать наших освобожденных сограждан от нападения. Такого рода атака, как мы все знаем, была бы обречена на провал и, возможно, совершенно бы погубила мой народ.

— Я думаю, это важный аргумент, полковник, но для начала нам нужна другая цель.

— Тогда я предлагаю Бостон, — свирепо сказал американский ученый. — Это не только оплот иммунных, но как раз оттуда, как подтвердил доктор Кейслер, и посылаются проекции.

— Мадрид и Бостон для начала и как можно скорее. Теперь об оружии и оснащении.

— Мы вам сейчас это покажем.

— Мне кажется, у меня здесь что-то есть. — Поднялся низкий темноволосый мужчина. — Тут у меня прибор, который я хотел бы вам показать... Это не займет много времени. — Он что-то вынул из кармана. — Можно вас, сэр?

— Хм, я...— Остерли удивленно посмотрел на него.

— Спасибо. И вам спасибо, доктор Кейслер, если вы ничего не имеете против. Просто повесьте эти медальоны на шею, господа... Спасибо.

— И что мы должны делать? — Остерли с сомнением рассматривал маленький предмет на груди. Он казался, довольно толстой персональной карточкой.

— В данный момент ничего, мистер Остерли. Не будет ли ктонибудь любезен написать на листке бумаги короткую фразу и передать этот листок доктору Кейслеру, не раскрывая содержания.

Это сделал молодой майор.

— Так, доктор Кейслер, разверните, пожалуйста, листок и прочтите про себя написанное, а вы, мистер Остерли, повторите, пожалуйста, слова, которые вы должны слышать в своем сознании.

— Как? — спросил Остерли, посмотрел на него и объявил: — Какая яркая зелень, когда в Испании цветут цветы.

— Черт побери, именно это я и написал,— сказал майор.

Кейслер улыбнулся: — А я это прочел.

Остерли порылся в поисках трубки.

— Что это за аппарат? Я услышал голос Кейслера у себя в голове.

— Это одно из видоизменений Машины Мечты, но уменьшенное с помощью микротехники до необходимых размеров. Эти Машины, в противоположность их предшественницам, специализированы, то есть, они возбуждают только строго ограниченную область мозга. Возбужденная область одного мозга вступает в связь с мозгом другого человека, находящимся под таким же воздействием.

У Остерли отвисла челюсть. "Должно быть, это шутка?" —подумал он.

"Нет, все на самом деле", — услышал он веселый голос Кейслера в своей голове.

"Убирайтесь к черту", — подумал Остерли и быстро снял с шеи эту штуку.

Кто-то сухо и с сомнением сказал: — Телепатический прибор?

— Можно назвать итак, сэр. При регулярном использовании и постоянной тренировке вообще исчезнет необходимость пользоваться словами. Можно думать картинами или понятиями; прибор передает даже чувства. — Мужчина сделал паузу и закурил. — Если прибор со временем будет использоваться всеми, человечество окажется на пороге новой эры. Появится взаимопонимание между расами и народами. Обман станет невозможным. — Он замолчал и слабо улыбнулся. — Но это в будущем. Сейчас можно было бы рекомендовать использовать определенное число этих приборов в качестве средства сообщения между Центром и всеми группами.

Пять часов спустя конференция закончилась после того, как было достигнуто согласие по основным пунктам плана нападения. Дата уже была установлена. Прошло бы много недель, прежде чем иммунные изготовили бы свое супер-оружие и смогли бы его применить.

Джиллиад покинул конференц-зал таким задумчивым, что едва заметил фигуру в фойе.

— Привет, Дэйв, — сказал нежный голос.

Он вздрогнул и заставил себя улыбнуться.

— Привет! Вас снова вернули сюда из лаборатории?

— Да, сегодня. Я участвовала в работе над телепатическим прибором, который вам только что продемонстрировали.

— Очень интересно. Я с удовольствием побеседовал бы с вами об этом, но попозже. У меня другая проблема, и если у вас есть для меня время, мы могли бы где-нибудь поговорить вдвоем.

— Я сейчас живу в "Гудзоне" на Вест-стрит. Там мы можем поговорить, но меня постоянно охраняют.

Он улыбнулся.

— К этому я, должно быть, уже привык. "Тетушка" Миллер тоже там?

Она улыбнулась в ответ.

— Понятия не имею. Я спрашивала охранников, но никто не признается.

Он расхохотался.

— Я бы на его месте поступил так же.

Десять минут .спустя они удобно расположились в креслах и пили кофе.

— Ну? — спросила она.

— Что? Ах да, простите. Когда я приземлился в Онтарио, меня доставили в Торонто на каком-то "субджо", как его назвал Остерли. Что это такое?

Она надула губы.

— Ох, Дэйв, я так и думала, что вы рано или поздно спросите об этом. Дело в том, что мы и сами этого не знаем. Есть только два субджо, и оба были построены одержимым третьей степени, который уже умер. Мы полагаем, что сначала они были созданы субъективно, а потом он взял на себя труд между контактами с Машиной построить их по-настоящему. До своей одержимости это был выдающийся ученый, поэтому мы полагаем, что он с помощью проекции наткнулся на новую идею.

— Что вы можете еще рассказать об этом?

— Очень мало. Двигатели машины опечатаны какой-то субстанцией, которую ничто не берет, поэтому никто не знает, как она работает.

— А как ими управляют?

— Просто думаешь о цели назначения и попадаешь туда. Больше мы ничего не знаем. У иммунных это не действует, но в свете новых знаний мы должны предположить, что исходящая от встроенной в их мозг аппаратуры экранировка как-то блокирует двигатель.

Он, наморщив лоб, кивнул.

— Я никудышный техник, но предполагаю, что мы могли бы покорять звезды, если откроем источник энергии этой машины. У меня такое чувство, что изобретатель случайно наткнулся на какойто гиперпространственный механизм, но я слишком мало знаю, чтобы с уверенностью утверждать это.

— Вас это как-то непосредственно касается?

— Непосредственно? Вы имеете в виду, лично? Я, право, не знаю, но подобное мгновенное перемещение в пространстве меня привлекает. Помимо того, у меня уже давно странное чувство, что должны произойти какие-то перемены.

— Разве они уже не произошли?

Он вздохнул.

— Возможно. Но сейчас война.

ГЛАВА 23

Она прошла через комнату и присела на подлокотник его кресла.

— Вы сегодня такой серьезный. Кроме того, вы мне так и не сказали, что думаете о нашем телепатическом приборе.

Он покачал головой.

— У меня в голове только превосходные степени... но... удачи вам в вашем большом вкладе в будущее человечества.

— Спасибо. — Она что-то вынула из сумочки. — Вы еще не пробовали этого.

Он выпрямился.

— Попозже, не сейчас.

— Но я думала, что вы и я... — Она нахмурила брови. — Вы не хотите?

— Нет!

— Но я думала, что теперь, когда мы стали хорошими друзьями...

Он резко поднялся, избегая касаться ее.

— Как вам пришла эта идея? — Он сердито отмахнулся. — Если бы я хотел, чтобы кто-то читал мои мысли, то на более прочном основании, чем нежная дружба, понимаете? Если хотите знать, что я чувствую по отношению к вам, то я могу дать намек, но я не хочу обнажать свою душу, чтобы вы могли с наслаждением разобрать ее на части.

Она подняла на него взгляд. Лицо ее побледнело.

— Вы меня ненавидите... Почему? Что я сделала?

Он хрипло рассмеялся.

— Боже милостивый. Все говорят о женской интуиции. Это сказки! Если хотите знать без обиняков: я люблю вас. Я полюбил вас с первой встречи. — Он повернулся на каблуках и пошел к двери.

— Дэвид, пожалуйста, не...

— Избавьте меня от сожаления и сочувствий. Именно этого я не могу терпеть больше всего. — И дверь за ним захлопнулась с щелчком замка.

В лагере иммунных Вельт думал над стоящими проблемами

— Но откуда задержка, Хубер? Все комплектующие детали готовы, и можно вести сборку.

Красное от природы лицо Хубера покраснело еще сильнее.

— Детали — да, но эти проклятые схемы должны быть обсчитаны и изготовлены. Одна ошибка, маленькое отклонение — и это проклятое оружие станет опаснее для нас, чем для противника. — Он схватил чертеж. — Вот, взгляните на это, но будьте внимательны, чтобы вас не перекосило. Это только спусковой механизм. Если бы мы все еще вынуждены были применять обычные схемы, то прибор с трудом уместился бы в трехэтажном здании. Даже теперь, с использованием микросхем, он все еще размером в рост человека.

— Но, конечно...

Лицо Хубера стало багровым.

— Мистер Вельт, если сможете найти кого-то, кто сделает это быстрее, сделайте это. Если нет — лучше оставьте меня в покое.

Кровь бросилась Вельту в лицо, руки сжались в кулаки, плечи вздернулись вверх, и он стал еще более горбатым, чем обычно. Но прежде чем он успел ответить, зазвенел аварийный сигнал, и на приборном блоке замерцали красные лампочки. На гигантском экране возникло испуганное лицо.

— Мадрид — Центру. Срочно!

Нажатием кнопки были извещены все оборонительные системы.

— Все системы готовы. Пожалуйста, входите.

— Посмотрите на это, — сказал человек с испуганным лицом, совсем не по-военному, и исчез. Вместо него на экране возникло серое безбрежное море. Вельт непонимающе глядел на него, пока не перевел взгляд к горизонту.

У резкой разделительной линяй между серым морем и бледноголубым небом показались бесчисленные черные точки.

Телеобъективы были найдены на резкость, и точки уже больше не были точками. Пальцы Вельта задрожали. Корабли! Бесчисленные корабли! Кожа на скулах, казалось, невыносимо натянулась, а в желудке он почувствовал холодный тяжелый ком. Боевой флот, морская атака; сомнений не было. Он вспомнил о подобных нападениях в истории — о высадке в Нормандии! Тогда ему было шестнадцать лет, но он отчетливо помнил кинохронику.

Здесь, конечно, есть разница. Он заставил себя поподробнее изучить корабли. Наскоро собранное боевое соединение. Четыре атомных крейсера, построенных, вероятно, в пятом году, семь эсминцев того же времени, двадцать или тридцать боевых дизельных катеров и...

Вельту показалось, что его сердце останавливается. Дело было не в кораблях, а в том, что они тащили — ряды военных транспортов.

Он смотрел на них и ощущал почти уважение к этой вторгающейся силе. Это были простые, но огромные пластиковые плоты с прозрачными чехлами. Видимо, их можно было — а так, скорее всего, и было — тысячами изготавливать на конвейере. Самым плохим в этом было то, что они были до отказа набиты войсками и оружием. Лондон, Париж и, возможно, Брюссель и Амстердам должны были стянуть все свои резервы, чтобы собрать такую армию.

Он отчаянно подумал, что весь этот флот, несмотря на свои размеры, представляет собой мишень, в которую невозможно промахнуться. Одна-единственная эскадра древних бомбардировщиков "ланкастеров" или летающих крепостей могла бы уничтожить весь флот. Только... только у него не было "ланкастеров", у него не было ни одного боевого самолета, военного корабля или даже хоть одного ветерана со старым дальнобойным орудием для охраны побережья.

Приборы наблюдения внезапно изменили направление, качнулись назад и вниз, и он увидел окраинный район города, который он называл Испанским Бастионом. Барселону.

Он увидел, как проворные темноволосые люди копали траншеи, устанавливали на крышах старое, но пригодное оружие, строили на улицах баррикады. Женщины и дети строили бункера.

Вот место вторжения! Мысль поразила его с почти оглушающей силой. Эти люди были готовы и способны оборонять город от нападения с суши, в то время как их освободители позади них беспрепятственно устраивали предмостное укрепление.

Боже мой, что он может применить против них?

Проекторы ближнего действия, которые из Мадрида не могли облучать город, и его собственные мощные устройства, направленные на Торонто, которые теперь нужно переориентировать на Испанию, установить и отъюстировать, причем можно опасаться, что на таком расстоянии мощность может оказаться недостаточной.

Обычное оружие? Он в отчаянии терзал свое сознание. Было лишь несколько музейных экспонатов, большей частью без важнейших деталей. Один-два древних арсенала с таким же старым и, может быть, ржавым оружием. Несколько старых казарм кое с каким оружием, с которым уже никто не умел обращаться.

Проблемы Вельта только начинались. Несколько часов спустя возбужденный голос сообщил, что канадскую границу перелетели четыре больших воздушных армады.

Менее пяти минут спустя появились проекции в шести американских городах, приведшие к немедленным восстаниям.

Хотя находящиеся там иммунные были подготовлены к мятежу, но им скоро пришлось перейти в оборону. Невозможно было не видеть, что их боевой дух разложился. Они постоянно косились на него, ожидая, не поддержат ли восставших эти воздушные армады.

В Центре иммунных у людей не выдерживали нервы. Потные люди в мундирах орали в микрофоны приказы, которые их начальники тут же отменяли.

Адъютанты, генералы и командиры возбужденно сновали взадвперед, пока Кол, начальник штаба, не ударил адъютанта и не прорычал тихо, но твердо: — Тихо, вы, мерзавцы!

Шум понемногу улегся, и он злобно огляделся.

— Если вы будете носиться, как истерические девицы, мы можем сдаваться прямо сейчас. Или перерезать себе горло ржавым ножом. Хотя это намного более приятно, чем то, как они будут с нами обращаться, если мы из-за паники немедленно капитулируем без единого выстрела.

Все смолкли, внимательно слушая. В это мгновение они почти любили его. Он был тем, кто взял на себя командование, принял на себя ответственность и сказал им, что они должны делать.

Кол стал офицером еще в мирное время и поэтому имел коекакой опыт. Его опыт, конечно, не простирался до должности начальника штаба, но до изобретения Машины он был майором.

Каким-то образом, почти чудом, ему удалось создать в этом хаосе порядок.

Только спустя часы ему стало ясно какими бесполезными были его старания. У него не было никакого оружия, которым он мог бы отразить массированный воздушный налет, у него были только гигантские проекторы, направленные на неподвижные цели, и их нельзя было использовать в данной ситуации. У него было множество переносных проекторов, но и они были бесполезны, поскольку не опускались на высоту ниже тридцати метров, что не было предусмотрено.

Он послал несколько сотен человек осмотреть и обыскать музеи, старые арсеналы и заброшенные казармы в поисках обычного оружия.

Пока поисковые группы были в пути, он рассматривал на экранах воздушные армады. Как и морское нападение, это тоже были наспех сколоченные соединения: древние реактивные машины тащили качающиеся, опасно выглядевшие ряды антигравитационных плотов из пластика. Грузовые самолеты и транспортные машины неопределенного возраста грозили рухнуть в любое мгновение. Многие машины выглядели едва заштопанными. Он обнаружил четыре бомбардировщика постройки пятидесятых годов двадцатого века — три американских и один английский — и какую-то архаичную штуку с пропеллерами, которую вообще не смог идентифици ровать. Что же касается технического качества, то все наступательное соединение было похоже на сборище летающих кроватей, на летающую кучу металлолома, но по количеству — Кол почувствовал выступивший на лбу пот — по количеству оно было непобедимо.

Несмотря на свой ужас, он вдруг подумал о Вельте — куда, черт побери, он скрылся? Кол посылал, уже десяток человек, чтобы найти его, наложил арест на многие совершенно необходимые системы, чтобы вызвать его, но все без успеха. Вельта нигде не могли найти.

Кол остановился посреди командного пункта и попытался подавить дрожь, охватившую все его тело. Вельт сбежал! Вельт, который мог бы спросить Наивысшего и вернуться с подходящим оружием, если даже не с оружием неограниченно массового поражения.

Их предводитель исчез! Он сбежал и переложил ответственность на своего начальника штаба. Кола охватила жалость к себе, и от этого он почти успокоился. Итак, вот что он получил вместо благодарности! Это была плата за двести лет верной службы. О, Боже, это несправедливо. Чем он заслужил такое?

Приходящие сообщения беспокоили его все больше. Поиски обычного оружия принесли множество бесполезных находок. Двадцать шесть ракет "земля-воздух", все без горючего; восемнадцать без боеголовок, пять без двигателей; семьсот единиц ручного оружия без патронов; спаренное зенитное орудие с четырнадцатью снарядами, но без замка.

Кол уже хотел закрыть лицо ладонями, как вдруг испуганный голос закричал: — Они уже почти здесь!

В это мгновение до его сознания донесся далекий громовой рев, и когда он повернулся к экрану, было уже почти поздно.

Гравитационные плоты отделились от самолетов и спускались на землю на окраинах города. Старые бомбардировщики с ревом кружили в небе — это, несомненно, был конец.

Кол вынул свой револьвер, посмотрел на него и опять спрятал. Патронов все равно не было. Нож? Его передернуло. Может быть, есть какой-нибудь быстродействующий яд, чтобы не чувствовать боли? Такой, чтобы тихо и приятно заснуть. Но внутренне Кол знал, что ему не хватит мужества выбрать такой выход.

ГЛАВА 24

Он снова растерянно посмотрел на экран. Войска, снаряжение, оружие и даже бронированные машины стекали с только что приземлившихся плотов. Бронированных машин было даже очень много; броня состояла большей частью из пластика, но так как у него все равно не было оружия для обороны, она не уступала стали. В любом случае брони было достаточно, чтобы противостоять выстрелам из старого оружия, которое он приготовил для последней битвы. Последняя битва! Город был окружен по меньшей мере четырьмя дивизиями горящих местью агрессоров, которые, несомненно, используют решительную попытку обороны как повод для резни.

Среди войск перед городом взметнулся огненный фонтан, и чтото черное взлетело в небо, оставляя за собой огненный след.

— Ракеты! — воскликнул Кол и бросился на пол.

Разразилась паника; люди бросались в укрытия или в отчаянии бегали из комнаты в комнату.

Вдруг пол под ними покачнулся. Раздался оглушительный взрыв, одно из окон влетело внутрь. По стенам здания застучали тяжелые осколки, на подоконнике разлетелась цветочная ваза.

После взрыва наступила пугающая тишина, затем издалека с поразительной отчетливостью до них донесся гулкий голос:

— Внимание! Это предупреждение! Единственное предупреждение! Говорит командующий союзнической освободительной армией! Вы окружены, ваше положение безнадежно. У нас достаточно оружия, чтобы полностью разрушить город, и мы сделаем это, если вы не сдадитесь. Вывесьте белые платки из каждого окна в знак безоговорочной капитуляции. Спокойно и мирно выходите на улицу, руки над головой. Сложите свое оружие и проекторы на перекрестках. Наши войска займут все улицы, дома и общественные здания. У вас на размышление 30 минут. Вывешенные белые платки будут считаться знаком, что вы приняли наше требование. Никаких других условий мы не примем.

Стало тихо.

Кол смиренно пожал плечами. Даже если и была альтернатива, он все равно ничего не смог бы сделать. Начали выходить люди. Из каждого окна затрепетало белым: платки, рубахи, простыни.

Кол опустился в кресло и уставился на экран.

Охваченный отчаянием, он смотрел на марширующие войска победителей — войска! Сброд свиней! Большая часть в гражданском, увешанные всевозможным оружием. Он наблюдал, как они занимали перекрестки и устанавливали посты. Он видел, как примитивные броневики, грохоча, катили по главным улицам — и вдруг заметил движение позади себя.

Он встал и повернулся.

Перед ним стояли трое мужчин — один в военной форме, двое в гражданском. Позади них появились еще двое в гражданском.

— Вы командующий? — спросил военный.

— Я командовал. — Плечи Кола опустились.

— Где Вельт?

— Не знаю. Он сбежал.

— Вы капитулируете?

— У меня нет ничего, чем я мог бы бороться. Да, я капитулирую. Против такого превосходства войск и оружия ничего не поделаешь.

Один из гражданских закурил трубку.

— Для человека, который прожил двести лет, вы не слишком сообразительны, не так ли?

Кол свирепо посмотрел на него.

— Я вас не понимаю.

— Неужели? — Гражданский вынул из кармана маленький прибор и щелкнул переключателем. — Выгляните в окно.

Кол повиновался. Внутри него что-то сжалось. На улице, испуганные и возбужденные, стояли люди, подняв руки над головой. В окнах трепетали белые платки или обрывки одежды, на всех углах улиц лежали штабеля оружия, но нигде не было видно никаких солдат — вообще не было никаких войск.

Над ними не кружили бомбардировщики, не было никаких броневиков, нигде никаких маневров.

Куривший трубку выпустил в воздух облако дыма.

— Вы думали, что мы слишком глупы, чтобы учиться у вас?

Переключатель на приборе вернулся в прежнее положение, и войска и броневики появились снова.

— Этого не может быть! — сдавленно сказал Кол. — Я иммунный!

— Иммунный против ваших машин — да. У наших ученых есть другие, с другими длинами волн, и против них вы не иммунны. — Он улыбнулся. — Только без глупых мыслей, дружище. Мы все равно можем подавить нашими проекциями любое восстание. Хотя войск в действительности нет, вам не удастся убедить в этом население, и если мы начнем стрелять, наши воображаемые снаряды все равно будут их убивать.

Кол опустился в кресло. Он слишком хорошо знал Машины, чтобы не впадать в заблуждение.

Гражданский снова улыбнулся.

— Если вам интересно, мы завоевали Бостон впятером. Два американских проекционных техника, американский командующий, мистер Джиллиад и я.

— О, Боже! — отчаянно выпалил Кол, но гражданский, казалось, решил не оставлять его в покое.

— Мадрид мы одолели втроем. Испанский полковник и два техника. Возможно, вы совсем не в настроении признавать, сколько работы скрыто в этих заметках, но я все же расскажу вам. Подумайте, как напряженно нам пришлось вести исследования, чтобы передать вам картины бомбардировщика или дизельного военного корабля. Ни того, ни другого у нас в действительности нет. Потом основательная работа над деталями, создание гигантских, но примитивных морского и воздушного флотов, которые мы, если бы вы подумали как следует, никогда в действительности не смогли бы поставить на ноги за такое короткое время. Короче говоря, мой друг, мы победили вас грандиозным блефом. Наши армии выглядели собранными наспех и как попало, а флоты такими примитивными, что вы даже не усомнились в их реальности. И вы поверили, что нам, возможно, удалось создать это в столь короткое время. Вы понастоящему не задумывались над этим, верно? — Он вынул трубку изо рта и сунул ее в карман. — Я даже не представлял себе. — Он прошелся немного вперед и посмотрел на Кола сверху вниз. — Меня зовут Остерли, я представляю секретную службу Онтарио. — Он улыбнулся и опять сунул трубку в зубы. — Мне нужны ответы на многие вопросы.

— Идите вы к черту! — срывающимся голосом выкрикнул Кол.

— Ну, ну... Я уже думал, что вы для начала скажете что-нибудь подобное, но на вашем месте я все-таки подумал бы. Я немного разбираюсь в делах, знаете ли, и притащил с собой всяческие приборы. Мои друзья, кроме того, настаивали на том, чтобы я лично для вас захватил некоторые особые проекции. Это значит, что трус умирает много раз. Для вас я могу устроить примерно двадцать пять смертей, и все чрезвычайно неприятные. — Он прошелся по комнате, наполнил стакан виски и вернулся назад. — Выпейте это, старина. Выпейте и подумайте. Я не хочу причинять вам неприятности. Мирное сотрудничество нравится мне больше. Подумайте! Что вы теряете? Неужели вы верите, что кого-то волнует, будете ли вы разыгрывать отважного героя? Вы уже пропащий человек. Никто не захлодает в ладоши, а мученик, которого не уважают, похож скорее на клоуна, вы не находите? — Он снова наполнил стакан. — А для вас лично это может много значить. Кол. Слово "сотрудничество" в процессе над военными преступниками может составить разницу между смертной казнью и несколькими годами заключения.

Кол побледнел. Он поднял голову и облизал губы.

— Что вы хотите знать? — спросил он.

— Ну вот, это приятнее слышать. — Остерли подтащил стул и вынул из кармана магнитофон. — Теперь без шуток. Мы становимся очень неприветливыми, если нам дают неверную информацию. Что вы знаете о Наивысшем?

— Ничего, клянусь! Знает только Вельт и больше никто. Он уходит, добывает информацию и возвращается назад.

— Куда он уходит?

— Я не знаю. Никто не знает. Многие пытались его выследить, но они никогда не возвращались.

— Где он теперь?

— Бог его знает. Этот мерзавец сбежал.

— У вас есть предположения — куда?

— О, да, это я могу вам сказать. — Он устало поднялся, взял с письменного стопа свой блокнот и начал рисовать. — Нужно идти по этой дороге около ста пятидесяти километров. Она заросла, но все еще заметна. Вот здесь маленький холм, а за ним лесок. Больше мы ничего не знаем. Кто-то однажды посылал за ним низколетящий самолет, но он через тридцать километров взорвался. А высоколетящие машины ничего не могут разглядеть, даже с помощью приборов.

Остерли вынул трубку изо рта и посмотрел на Джиллиада.

— Пойдем? По пути поговорим со специалистом.

ГЛАВА 25

Специалистом был худой, ученого вида мужчина с подходящей фамилией Гримм. Он притащил с собой столько карманных приборов, что с ними можно было открыть лавку.

У маленького леска, обозначенного на рисунке, он начал вынимать их один за другим и, наморщив лоб, проверять.

— Вы знаете, что искать? — с сомнением спросил Остерли.

— Нет, но буду знать, если увижу. — Он слабо улыбнулся. — Это не так глупо, как кажется поначалу. Я был в Нью-Йорке специалистом по электронике, в первую очередь, по робототехнике, но это широкая область. Невозможно ничего поделать, если не найдешь слабое место. Даже с преломляющим полем.

— С преломляющим полем?

— Отражение света. Что бы там ни было, он должен это прягать. И вряд ли это естественное укрытие.

— Вы считаете, что он сделал это невидимым?

— Можно выразиться и так. — Он вынул другой прибор, посмотрел на него и опять спрятал. — Отрицательно. Возьмем другой... — После короткой паузы он обрадовано сказал: — Ну, вот! — Он осторожно положил прибор на землю и вынул другой. — Ах, там у нас... преломляющее поле!

— Где?

— От тридцати до сорока километров. Если мы нацелимся на го дерево на горизонте, то это будет почти верное направление.

Они забрались в расхлябанный, почти столетнего возраста турбо-джип, который все же был отремонтирован и снабжен новыми пластиковыми шинами. Машина стонала, скрипела. и издавала почти человеческие протестующие звуки, когда они затряслись по неровной дороге.

— Нам нужно будет останавливаться каждые два километра, чтобы я мог провести измерения, — сказал Гримм,

— Это необходимо?

— Дело вкуса. Как вы сами говорили, уже многие люди ходили за Вельтом, и никто не вернулся. У меня нет большого желания разделить их судьбу. Здесь можно думать двояко: или этот странный "Наивысший" очень неприветлив, когда к нему подходят слишком близко, или наш друг Вельт понастроил препятствий. Я надеюсь, что все-таки последнее. Препятствия можно выследить. Остерли положил ему руку на плечо.

— С этой минуты командуете вы. — Ему этот худой колючий человек казался симпатичным. Очевидно, его нельзя было вывести из равновесия.

Через два километра они остановились, и Гримм снова проверил свои приборы.

— Немного усложняется. Внутри преломляющего поля находится второй источник энергии: Бог его знает, что это, но у него такая мощность, что ее хватило бы расплавить земную кору. Мне бы очень не хотелось заниматься этим слишком вплотную. — Он посмотрел на другой прибор. — А теперь поосторожнее, будем останавливаться через каждый километр. Я ощущаю повсюду самые необычные реакции.

Они поехали дальше, но отрезки пути становились все короче, а остановки — длительнее. Наконец, Гримм достал большой блокнот и начал рисовать.

Закончив, он насупил брови и сказал: — Это мне не очень нравится. — Он показал им рисунок. — Круг в центре — это, предположительно, то, что мы ищем. Оно скрыто преломляющим полем, так что мы можем только гадать. Как видите, оно окружено равнинной местностью. Маленькие точки, что я нарисовал, исходят примерно от пятой части сигналов, что я поймал.

— Сигналов?

— Судя по тому, что принимают мои приборы, речь идет, вероятно, об электронном оружии.

— Но как же проходил Вельт?

— Если это электронное оружие, то он настроил его на себя, то есть, оружие узнает его и не срабатывает при его появлении.

Джиллиад посмотрел через плечо Остерли.

— А что это за штриховка на рисунке?

Гримм пожал плечами.

— Минные поля,— сказал он недовольно.

— И никакой возможности пройти?

— Ну, если бы мы могли подождать несколько лет. Если я не слишком ошибаюсь, поля структурированы и инициированы. Это значит, что сквозь них наощупь не пройти. Даже если, предположим, обезвредить шесть мин, то еще две могут взорваться поблизости, как только возьмешься за седьмую. Чтобы очистить это поле, нужно не просто вынуть все мины, но вынуть в строго определенной последовательности. Это было бы примерно так же, как наощупь определить комбинацию сейфа — с дополнительной опасностью взлететь на воздух, если при первой попытке числа окажутся неверными.

— Но Вельт как-то же должен был проходить, — сказал Джиллиад.

— Верно, но он был достаточно умен, чтобы не ходить одной дорожкой слишком часто и не оставлять следов.

— Мы могли бы поискать.

— С удовольствием, но под моим присмотром. Ближайшее минное поле примерно в ста шагах.

Они повернули под прямым углом направо и медленно поехали дальше. Один раз им попался разорванный в клочья корпус, который когда-то должен был быть автомобилем; потом самолет. Фюзеляж был разодран и порос мхом, но контуры были отчетливо видны. Он воткнулся носом в землю и был похож на сломанную стрелу.

— Стоп! — вдруг сказал Гримм и раскинул руки. — Посмотрите на траву вон там — ему можно было быть похитрее.

— Я вас не понимаю.

— Трава чуть зеленее. Почему участок в два метра шириной и около пятисот метров длиной должен отличаться от окружающего?

— Может быть, подземные воды...

— Может быть, и так, а может быть, и нет. Возможно, там чтото выходит, если эта площадь немного использовалась. Что-то, что увлажняет и, рассеивает новые семена, понимаете... один из этих маленьких роботов-садовников, которые раньше применялись в общественных парках.

— Вы так считаете?

— Не подкалывайте меня, мистер Остерли. Я только сказал, что это возможно. — Он вынул один из своих приборов. — Оттуда идут сигналы, снизу, справа и слева, сконцентрированные от основного пункта. Да, вообще-то это вполне возможно.

— И куда мы теперь поедем?

— Во всяком случае, не вдоль. Никому не будет никакой пользы, если на землю опустится наш пепел.

Джиллиад выключил двигатель.

— Что будем делать? Просто сидеть здесь?

— Да, пока что-нибудь не придет в голову.

Джиллиад свирепо посмотрел на него. В последнее время жизнь казалась ему пустой и неинтересной. Вещи, которые когда-то имели смысл и значение, казались пустыми и никчемными. Боже милостивый, они могут сидеть здесь вечно, притащить сюда целый арсенал приборов и все равно не продвинуться ни на шаг. Если кто-то что-то предпримет, то остальные, по крайней мере, получат указание, которое, возможно, чем-то поможет остальным. Предположим, он проползет по-пластунски по этой тропинке, приготовившись к оборонительной силе автоматических орудий. Благодаря своей сверхбыстрой реакции он, возможно, сумеет вовремя откатиться. Но зато одно орудие, по крайней мере, выйдет из строя.

Джиллиад понимал, что шанс остаться в живых был мизерным, но тупая злоба в нем перевешивала инстинктивную сдержанность. Время, когда в нем по-настоящему нуждались, прошло, и кроме того, было еще что-то, еще кто-то... он избегал об этом думать...

И потом — что значит его смерть? Некоторые волнения, несколько ужаснувшихся свидетелей... кому до этого есть дело?

"Мне, — сказал в нем какой-то голос. — Мне это небезразлично, так как я тоже люблю тебя. Что ты этим докажешь?"

Он застыл. Телепатический прибор, вдруг подумал он. Где эта проклятая штука?

"Пожалуйста, Дэйв, не ищи его. Ты говорил о том, что не хочешь выворачивать свою душу — так взгляни в мою, пожалуйста".

Он почти с гневом осознал, что его мышление приспособилось, но вдруг был увлечен неожиданным чувством. Она так любила его!

"Любимая, я не знал этого".

"Я тоже, пока ты не убежал".

Он почувствовал тепло, нежность и некоторую подавленность. Потом: "У вас какие-то затруднения?"

"Еще бы!"

"Я могу вам помочь?"

"А разве ты сможешь?"

"Надеюсь. Мы здесь говорили об этом, и у Кейслера появилась новая идея. Наивысший, кажется, немногое сделал, чтобы помочь Вельту. Мы полагаем, он нейтрален".

"И?"

"Кейслер предлагает, чтобы ты помимо Вельта попытался связаться прямо с Наивысшим. Это значит, попытаться с помощью усилителя, если он у вас есть, вызвать его прямо с того места, где ты находишься".

Джиллиад непроизвольно кивнул и повернулся к Гримму.

— У вас есть усилитель?

— Что за усилитель? Зачем он вам?

Джиллиад объяснил, что он услышал, и Гримм тотчас же кивнул.

— С собой нет, но достаточно деталей, чтобы собрать. Это должен быть вполне определенный усилитель, иначе он не будет работать в преломляющем поле. Дайте мне пятнадцать минут времени.

Пока он работал, Джиллиад задумчиво смотрел на Остерли.

— У меня уже было странное чувство, когда вы настояли на том, чтобы я одел свой самый толстый пиджак. Вы, вероятно, знали, что в нем установлен телепатический прибор.

Остерли ухмыльнулся.

— Я и есть тот самый старый сводник, — сказал он.

Джиллиад попытался сделать злое лицо, но у него ничего не получилось.

— Ну, хорошо, вы победили. Большое спасибо. — А внутренне он сказал: "Не сейчас, дорогая, иначе мне будет слишком жарко".

"Ты этого не любишь?"

"Да нет, ты знаешь, но я слишком далеко, чтобы суметь что-то сделать".

"Чтобы показать тебе, что я чувствую в действительности, я оставляю тебя в покое — но только еще минуточку".

Через несколько секунд Джиллиад покраснел, но ослепительно улыбнулся.

— Готово. — Гримм что-то протянул ему. — Нажмите на кнопку и говорите.

Джиллиад взял микрофон размером с карандаш и поднес его к губам. Он не имел никакого представления, что ему говорить, он не придумывал никакой речи, но ему показалось логичным говорить нормально.

— Говорит Дэвид Джиллиад. Я обращаюсь к существу или группе существ, которые известны мне, как Наивысший... Вы понимаете меня?

— Да, я понимаю. — Голос, нейтральный и спокойный, возник, казалось, рядом с ним прямо из воздуха, и Джиллиад вздрогнул.

— Вы знаете меня?

— Я знаю тебя. Ты Дэвид Джиллиад, восприимчиво-резистентный, и как таковой ответственный за восстание.

— Какую роль вы играете?

— Никакой. Я нейтрален.

— Вы прячете Вельта.

— Я сообщаю: Вельт искал убежища в этой местности. Я его не прятал.

ГЛАВА 26

Вельт вскочил.

— Ты меня предал!

— Я не принимал на себя обязанности прятать тебя. Ты попросил разрешения остаться здесь, и я тебе позволил.

Вельт начал сыпать проклятиями. Лицо его заливал пот.

Издалека донесся голос Джиллиада: — Ты дал Машину Желаний.

— Это не совсем так. Она была построена по указаниям, которые я давал для менее глобальных целей.

— Но ты знал, что ее могут переделать?

— Техническая информация нейтральна. Она созидает и разрушает не сама по себе, а в соответствии с манипуляциями владельца.

Джиллиад злобно уставился на микрофона руке, когда до его сознания медленно дошло, что он смог это сделать со своим превосходящим человеческий интеллектом.

— Я должен сделать вывод, что ты давал техническую информацию без оглядки на то, кто ее требует?

— Правильно.

— Боже мой, ты мог бы дать иммунным оружие, которым они уничтожили бы все человечество!

— Это предложение поступало, но с оговоркой, что тогда погибнут и они сами.

Джиллиад тихо выругался.

— Какой именно цели ты служишь... что ты делаешь?

— Я ничего не делаю. Моя задача в том, чтобы давать техническую информацию вне зависимости от того, кто ее требует, и так же вне зависимости от того, для какой цели будет использована эта информация.

Джиллиад сдерживал желание расцарапать себе голову. Он знал, что это превосходит возможности его разума. Наконец — почти самому себе — он сказал: — Этому должна быть причина.

— Конечно, причина есть.

— Тогда я охотно узнал бы ее.

— Хорошо, но тогда дай волю своей фантазии. Я представляю разум такой высокой ступени развития, что было бы бессмысленным это объяснять. Его возраст по вашим масштабам бесконечен; для него прошедшие миллионы лет — как мгновение; он наблюдает рождение и смерть звезд, исчезновение галактик, как вы смену времен года. Но превыше всего стоит его абсолютное сочувствие ко всякому живому разуму. — Голос сделал паузу и продолжал: — Вселенная, опять же по вашим масштабам, бесконечна. Я могу вас заверить, что вы с вашей планеты даже с помощью сложивших приборов можете видеть лишь такую ничтожную частичку ее, что она почти не существует, если сравнивать ее с истинной иеизмеримостыо всего остального. Подумайте об этом, если я вам скажу, что бесчисленные разумные существа возникают каждое мгновение, и каждую секунду цивилизации, подобные вашей, достигают критического периода своего развития. Эти критические периоды можно сравнить с переходом из состояния куколки в бабочку, но они бесконечно опаснее. Как только культура достигает этой стадии, она оказывается между зрелостью и вечностью. Если я вам скажу, что до настоящего времени из двадцати миллионов культур этой стадии достигли только две, вы получите представление о степени опасности. Вы сами встали на край пропасти, угрожая себе войной, смертельно опасным оружием и финансовым крахом. Многие цивилизации в такие критические мгновения исчезали навсегда. Поэтому нужно было что-то делать, но не вмешиваясь активно в свободный рост культур, и после множества экспериментов этот метод сочли удачным. Со времени его применения соотношение двадцать миллионов к двум изменилось. Теперь шанс на выживание составляет девяносто процентов. — Голос умолк.

Джиллиад сглотнул и беспомощно посмотрел на своих спутников.

— Но как? — наконец спросил он бесцветным голосом.

— Введение прогрессивных технологий дает растущим культурам направляющую линию. Как используются эти технологии — безразлично. Культура в этой стадии интровертирует, она должна отвлечься сама от себя.

— Но... Боже, мы почти триста лет были порабощены. Погибли миллионы людей.

— Это правда, но это могло случиться со всем человечеством. Абсолютное сочувствие должно — чтобы быть успешным — сочетаться с абсолютной безжалостностью или, во всяком случае, создавать впечатление, что оно безжалостно. Вы не можете принимать во внимание каждую личную трагедию, если на карту поставлена жизнь всей культуры.

К микрофону наклонился Остерли.

— Но даже невзирая на это, мы не слишком много выиграли, верно?

— В тебе говорят чувства, а не разум. Вы уже открыли совершенно новые области психиатрии и вступили на неисследованные земли в отношении изучения человеческой души. Вы без моей помощи создали телепатический прибор, который навеки устранит недоразумения между расами и индивидуумами. У вас есть механизм, который вы называете "субджо" и функции которого я могу вам объяснить. Этот механизм, если довести его до завершения, станет для вас не только почти даровым транспортом, но и даст вам звезды.

— Но у нас еще свыше миллиона иммунных, — гневно сказал Джиллиад. — Миллионы врагов человечества.

— Я сообщаю: у вас 1280605 душевнобольных, за которых вы несете ответственность.

Джиллиада это глубоко поразило. Это была совершенно новая точка зрения на проблему, и он, несмотря на свой гнев, сумел почувствовать правду. Содержащееся в объяснении неодобрение усиливало ощущение правдивости.

— Они излечимы?

— Да, их можно вылечить, но с точки зрения вашего уровня развития, может быть, даже хорошо, что лечение неприятно. Поэтому оно может быть приведено в согласие с точки зрения как правосудия, так и наказания. Вашим пациентам с помощью проекций будет внушено, что они восприимчивые. Нужно убедить их в том, что они одержимые, и их власть все эти столетия была лишь субъективной. Только тогда они будут поддаваться лечению, которое вы знаете, и выйдут из него душевно здоровыми и полноправными существами.

Джиллиад слепо уставился на кажущийся пустым ландшафт — растерянный и опустошенный.

— Что ты такое?

— Я прибор. Один из многих. Мы придерживаемся опробованного метода, безразлично, какая бы форма жизни ни достигла критического уровня. Мы приземляемся ненаблюдаемыми и незамеченными — конечно, у нас есть развитая техника для обмана следящих систем. После посадки мы включаемся в системы коммуникации культуры и изучаем языки. Мы осваиваемся с политикой, историей, привычками, традициями и составляем всеобъемлющий психологический профиль всей культуры.

После этого мы готовы к первому контакту, и мы приспосабливаем наше внешнее проявление к психическому развитию соответствующего жителя планеты, которого мы себе выискиваем.

— Все звучит очень красиво, — мрачно сказал Гримм.— Но если так, как мне все это видится, вы можете, выдавая любую требуемую информацию, дать и инструмент для уничтожения планеты. Вы можете сунуть в руки безумному атомную бомбу.

— Могу вас заверить, что наши расчеты дают однозначные результаты. Если культура уничтожит себя с помощью выданной нами информации, то это случилось бы, без сомнения, и без нашего вмешательства.

— Как нам приблизиться к тебе? — спросил Остерли.

— Самым простым и быстрым решением было бы взорвать все минные поля. Взрыв не только уничтожит все автоматическое оружие, но и устранит преломляющее поле. Я могу предложить простой прибор, который заставит сдетонировать все мины одновременно и может быть собран прямо здесь.

— Но ведь ты сам находишься внутри,— сказал Гримм.

— Я достаточно прочен, чтобы выдержать атомное нападение. Поэтому совершенно невероятно, чтобы химическая взрывчатка как-то коснулась меня.

— Так как ты сам обратил внимание на нашу ответственность, то у меня появился вопрос, — грубо сказал Джиллиад. — Что с Вельтом? Мы не имеем права взорвать его, как бы мы ни желали этого.

Я защищу вашего пациента. Сейчас он спит.

Давайте взорвем, наконец, дурацкие минные поля. — воскликнул Гримм. — Мне хочется поскорее все увидеть. Дайте, пожалуйста, информацию.

— Хорошо. Сначала тебе понадобится трубка Лома, что в твоем правом кармане.

Пока Гримм собирал свой прибор и делал записи, Джиллиад вызвал Центр.

— Ты все знаешь, дорогая?

— Все и более того. Кейслер уже в пути.

— Кейслер?

— Кейслер и один из проекционных техников. Вельт будет нашим первым пациентом.

Вдруг Джиллиаду показалось, будто ее мягкие руки обняли его за шею.

"Скорее возвращайся, родной".

Джиллиад опять покраснел.

— Готово, — сказал Гримм. — А теперь отойдем на безопасное расстояние. Хотя наш друг и может пренебрежительно говорить о химической взрывчатке, но многие тысячи тонн фосодиолина наделают шума побольше, чем горсть кукурузных хлопьев.

Но еще до того, как они отошли на безопасное расстояние, рядом с ними приземлился самолет, принадлежавший раньше, очевидно, иммунным.

Из него вылез Кейслер в сопровождении техника, несущего приборы. Оба залезли в джип, а самолет снова улетел.

— Доброе утро, доктор, — ворчливо сказал Остерли.

Кейслер выглядел подавленным.

— Ну, ладно, у нас есть социальная совесть. Вы это знаете, я это знаю, каждый это знает.

На нас взвалили ответственность, и мы каким-то образом — Бог знает когда — выросли настолько, что будто бы можем ее вынести.

Остерли медленно набил трубку.

— Миллион с четвертью больных иммунных, и мы должны их вылечить. Наша совесть — единственное напоминание, но я, как и вы, не собираюсь отказываться от этого.

— По крайней мере, мы будем придерживаться медицинских и психиатрических методов, — грубовато сказал Кейслер и похлопал по прибору рядом с собой. — Собственно, мне должно быть их жаль, так как мы должны будем устроить им жаркое пекло, и им придется глотать свое собственное лекарство, но мне их вовсе не жаль. Напротив, я буду наслаждаться этим и говорить себе, что все им только на пользу. В связи с теперешними обстоятельствами о преследованиях и казнях нечего и думать, но — если быть совсем честным — это доставит мне удовольствие. Я думаю, вы согласитесь со мной: другого они они не заслужили.

ГЛАВА 27

Подъехав к низинке за небольшим холмом, они остановились.

— Здесь мы должны быть за пределами опасной зоны, я надеюсь. — И Гримм лег на землю. — Все готовы?

Остальные уже лежали рядом с ним и лишь молча кивнули.

— Хорошо. Втянуть головы! — И он нажал кнопку.

Блеснула ослепительная красная вспышка; земля подпрыгнула вверх, опустилась и вскинулась снова. У них перехватило дыхание; не успели они прийти в себя, как над ними пронесся ураган, все заволокло черным едким дымом, и на них посыпался дождь комьев земли.

— Не шевелиться! — крикнул Гримм.

Совет был своевременным. Мгновение спустя рядом с ними рухнул гигантский ствол дерева, сопровождаемый камнями, сучьями, комьями земли и обломками дерева.

Через несколько минут Гримм осторожно сел.

— Все нормально.

Они отряхнули землю и мусор и встали. Никто не обращал внимания на опустошенную землю. Никто не разглядывал долину, которой до этого не было, черную долину, засыпанную еще дымящейся землей. Все с почти суеверным ужасом смотрели на штуку в центре долины.

— Боже мой! — прошептал техник. — Что это?

Ему никто не ответил. У Джиллиада было странное ощущение, будто его глаза крепко ввинтили в голову. Внутренне он повторил слова техника, и если у него раньше и были какие-то сомнения, сейчас они улетучились.

Он старался понять, почему они так странно себя вели, так как то, что он там увидел, не было необычным ни по цвету, ни по форме.

Оно было темно-зеленым, но со странно переживающимся блеском. Формой оно напоминало вертикально поставленный гроб, расширяющийся кверху. "Гроб" был высотой около пятидесяти метров и возвышался над всем ландшафтом.

В нем не было ни углов, ни острых граней, ни антенн. Может, это космический корабль?

Джиллиад все еще искал причину своего страха и вдруг понял. Она была не в высоте. В бесчисленных городах были здания высотой более 250 метров. Причина была даже не в цвете. Но эта штука каким-то образом, массированно и пугающе, излучала власть. Ему хорошо было понятно, почему это скрывалось за невинным фасадом. Взгляд на реальную внешность, и все вооруженные силы мира попытались бы уничтожить его.

Джиллиад чувствовал себя не только испуганным, но и подавленным. Это излучение чудовищной власти побуждало его заползти в нору, спрятаться. Неудивительно, что Вельт назвал его Наивысшим.

Трясущимися руками он поднес к губам микрофон. — Как долго ты собираешься оставаться здесь? — Он просто не хотел жить в одном мире с этой штукой.

— Мое задание почти выполнено. Самое большее — неделю.

— Дайте сюда! — Гримм вырвал микрофон из руки Джиллиада и резко спросил: — Кто ты, черт побери?

— Я уже говорил — прибор.

— А нельзя точнее?

— Ну... — Нейтральный голос звучал почти успокаивающе. — Ну, чтобы не слишком утомлять вашу фантазию, можно назвать меня, например, роботом...

Вельт проснулся, не подозревая, что положение за это время совершенно изменилось. Он протер глаза и спросил себя, почему он сидит на стуле. И свет уже не был таким ярким.

Он еще раз недоверчиво огляделся. Небольшая комната, почти ячейка, с серыми, нераскрашенными стенами, пластмассовый стул, стол. Он уже видел такие ячейки — в подземных туннелях больших городов. Это была жилая ячейка, это... он застыл. На пластиковом столе, прямо перед ним, стояла Машина Желаний.

Хотя призматическая трубка уже не была раскалена, все же было видно, что Машина совсем недавно была в употреблении.

Вельт почувствовал, как напряглись мышцы, почувствовал пустоту и панику. Куда подевались свет и Наивысший? Как он попал сюда? Где...

В это мгновение дверь распахнулась, и в ячейку вошли двое мужчин. На них была знакомая ярко-алая униформа, а лица казались пугающими.

Один из них взял Машину и схватил его за плечо.

— Идем с нами!

Вельт отрешенно уставился на него.

— Как?

— Не представляйся дураком, дружище, ты знаешь наказание за Машину. Ты ведь уже часто видел М-полицию. Ты арестован, — Они выволокли его из ячейки к поджидающему автомобилю. Машина тронулась так резко, что он едва не упал и выругался:

— Вы с ума сошли? Я иммунный. Я величайший иммунный — Я Джин Вельт.

Они непонимающе и с некоторым отвращением посмотрели на него.

— Тихо!

Вельт почувствовал, как в висках застучала кровь. И он погрозил им кулаком.

— Вас сожгут за это, идиоты!

Один из полицейских дал ему оплеуху.

Вельт пошатнулся и закричал:

— Вы меня совсем не поняли! Я иммунный. Я Вельт, руководитель иммунных!

Они поглядели на него, пожимая плечами.

— Кто такой Вельт?

— И для меня это новость. Всякий раз что-то новенькое, верно?

Вельт больше не проронил ни слова и сжал кулаки.

— Вы еще поплатитесь за это! — выпалил он наконец.

— Оставь это для суда, дружок.

Потом автомобиль остановился, и его повели к большому зданию. Его ввели в длинную, ярко освещенную комнату, где за полированным столом сидели трое мужчин в белых халатах.

Один из полицейских что-то им передал.

— Его бумаги, доктор Стид.

Стид коротко взглянул на них и отложил. — Принесите ему стул. — Он подождал, пока принесут стул, а потом добавил: — Садитесь.

Кровь бросилась Вельту в лицо.

— А теперь послушайте меня. Я советую вам...

— Доктор сказал, садитесь. — Кто-то вдавил его в стул.

— Прежде чем мы начнем, надо устранить недоразумения. — Доктор Стид неприятно улыбнулся. — Возможно, позднее мы займемся вашей историей и вашими утверждениями. Но сейчас вам лучше ответить на вопросы, которые задаст трибунал. Я не собираюсь долго ходить вокруг да около. Если вы не сделаете этого, получите взбучку. Вы меня поняли?

— Я... — Вельт вдруг замолк, заметив, как один из полицейских в красном встал рядом с ним. В руках у него была резиновая дубинка, и он угрожающе ею помахивал.

— Да, сэр, — сказал Вельт скромно.

— Хорошо... Ваше имя?

— Вельт... Джин Вельт.

Доктор взял бумаги.

— Это ваш почерк?

— Да, сэр.

— Может быть, вы посмотрите на подпись?

Вельт открыл рот и, казалось, задохнулся. Как они это нашли?

— НУ?

— Дж... Джордж Меррис... сэр.

— Вы не отрицаете, что это ваше настоящее имя?

— Н-нет, сэр.

— Вы изменили его?

— Да.

— Джордж Меррис, вы были пойманы на том, Что пользовались Машиной Желаний. Вы можете к этому что-то добавить?

— Я не могу пользоваться Машиной, сэр. Я иммунный.

Доктор Стид вздохнул.

— Меррис, вы могли бы от счастья сказать, что смертная казнь недавно отменена, но и теперь перед вами долгое и утомительное лечение. Какое у нас сегодня число?

— Число? — Вельт подумал и назвал.

— Позади вас висит календарь. Взгляните на него. Как вы объясните разницу в год, два месяца и три дня? И вы все еще оспариваете, что использовали Машину?

— Я... я... — Вельт почти задушил в себе ответ. Где же он был больше четырнадцати месяцев?

Остерли в своем бюро курил трубку. Джиллиад был у Ванессы в ее бунгало, но Вельт ничего об этом не знал — он уже начинал спрашивать себя, существовали ли они вообще...

Авторы от А до Я

А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Э Ю Я