Марина Хлебникова (Демина). Сборник стихов No1
© Copyright Марина Хлебникова, 1998
From: dis_co@ukr.net
Date: 2 Dec 2001
Деревянный Буратино
на картонном пианино
нам играет сонатину,
сонатину ля-бемоль.
Улыбаемся картонно,
восхищаемся картинно:
- Ах, какая голубая
в третьем такте нота соль!..
... Соль пылится в тусклой банке,
на окне сухие мухи,
и в картонном пианино
только пыль и только моль...
Мы совсем не тугоухи,
просто нам от пуповины
до залысин быть в подранках...
До... ми... боль...
. . .
Мое поколение,
Рожденное и созревшее
От потепления -
До потепления,
Упавшее не орлами,
А решками,
И невостребованное временем,
Закрывшее брешь
Между шестидесятыми
И восьмидесятыми,
Рассыпанное на инертные атомы,
Молчаливое - хоть режь,
Не ломаное, но мятое,
Несъедобное,
Но склонное к самосъедению,
Самокопанию
И самоубийству,
Мое поколение,
Бегущее от идолищ и мекк,
Мое поколение,
Замыкающее двадцатый век,
Сегодня пробует голос -
Хриплый и мятый,
Как слежавшееся белье,
Запоздалый от долгого
Неупотребления...
М О Е П О К О Л Е Н И Е -
Только М О Е,
Да станешь ты гумусом
В О С К Р Е С Е Н И Я!
. . .
А нынче все каются -
Иуды и Каины,
Умело припрятаны
людские лукавины,
на новых подрамниках
облезлыми кистями
малюются старые,
но вечные истины:
что нынче все каются,
святые и грешные -
орлы перемаются,
прикинувшись решками...
... Ведь нынче все каются...
. . .
Шесть лет на аутодафе,
Шесть лет - отсрочки приговора.
Бродяги, нищие и воры -
За войны, за голодоморы,
За жизнь в аду, за наговоры,
За страх, забивший рот и поры -
Шесть лет на аутодафе
В себя отчаянно плюют
И тешат мир, и сами рады...
Пошли же, Боже, им приют
Не в самом жарком месте ада!..
. . .
Не жгите архивы, имущие, длящие власть!
Сжигая ступени, нельзя устоять на площадке,
Не вынуть и камня из этой стовекой брусчатки,
Страшась, как в безумье, в глухое беспамятство
впасть...
История - девка идет по удобным рукам...
История - дева, как трудно хранить ей невинность! -
Сегодня сечет невиновных, а завтра повинных...
Не жгите архивы - мы снова придем к тупикам.
. . .
Грустно, брат мой, дичают стрелки
тех полков, что "навеки едины"...
Будто сдвинулись вечные льдины,
и растут на глазах кулаки...
А во мне - два десятка кровей
и усталость от вечного боя,
и желанье одно - стать травою,
чтоб уже ни правей, ни левей,
чтоб по ветру нести семена -
без границ, без делений, без края...
Не секрет, что любая война
безымянной травой порастает...
. . .
Буду жить, как трава, как песок,
как усталость, как вера, как ноша...
Будет жизнью моей припорошен
каждый камешек и колосок.
В мире формул и сложных структур -
объясненных и необъясненных -
буду жить и пропеллером с клена
ежегодно слетать на бордюр.
Буду жить и кружится легко
тополинкой какого-то мая,
до последнего мига не зная -
для чего...
. . .
Все города, в которых не жила,
но так хотела жить - до заиканья! -
границами, барьерами, веками
отделены...
Помпейская зола
с мадридской кровью, с глиной палестин
размешаны...
Для будущих крестин
Байкал нацедит чашу до краев!..
Но буду я - не я
в восьмом кругу,
в цепи небесконечных превращений:
вдруг я рожусь в Перу или в пещере
тому вперед или тому назад сто лет?..
И может, лишь желание мое -
прапамять,
заключенная в скелет -
зацепится за недробимый атом:
жить где-нибудь в Москве,
ругаться матом
по поводу чего-нибудь вообще,
что в данной жизни непереводимо...
Что ангел говорит? Не брать вещей?
Париж... Мадрид... Венеция...
Я - мимо.
. . .
Сели Вася с Ваней,
выпили по первой.
Обсудили Маню -
осудили стервой.
Огурец соленый
покрошили мелко,
под стопарь Алену
осмеяли целкой.
Третью опрокинув,
зажевали луком -
вспомнили про Нину:
всем, мол, сукам сука!..
К пятой подбираясь,
расслюнявив губы,
вывели, что Рая -
класс, но голос грубый...
Ноги бреет Алла,
шарму нет в Тамаре...
баб еще - навалом,
жалко пусто в таре!
. . .
Мы иногда скучаем ни о ком,
И никому лениво ставим свечи,
Но вдруг спокойно дотлевавший вечер
Взрывается горластым петухом:
А просто так! И просто ни с чего!
Для детворы, друзей и друг для друга
Кружится серпантиновая вьюга
И конфетти летит из рукавов.
О перебитых чашках не скорбя -
Пусть все вверх дном, и к черту пересуды!
Ведь если кто-то рядом хочет чуда,
То можно сделать чудо из себя.
Ну, просто так! И просто без причин -
Любая радость не бывает зря...
Дай Бог, чтоб никогда не разучились
Мы делать праздник без календаря...
. . .
Не по травке идем мы стриженой -
Было зелено - стало выжжено,
Было солнечно - стало пасмурно,
Не беда, дружок! Будем с насморком!
Ямы с кочками - все нам поровну,
И дорога нам в одну сторону.
Не тобой, не мной жизнь промеряна,
Была выжжено - станет зелено.
Добрый день с тобой метим колышком -
Было пасмурно - встанет солнышко!
. . .
Нет абсолюта, есть полутона,
Есть свет и тень на гранях мирозданья.
Ты заварил нам кашу, сатана,
Добро и зло столкнув в одном созданьи
И на изломе всех противоречий,
В любви, вражде, мятежности идей
Рождалось в человеке человечье
И закреплялось памятью людей...
Людская память - наше оправданье:
Беспамятство с безумьем - две сестры.
Ни Богово, ни чертово созданье -
Людская память - правило игры!
. . .
Казалось мне, бегу я по спирали,
А оказалось - гонки по кольцу...
Казалось, бью я подлость в честном ралли,
А оказалось - близких по лицу...
Казалось мне, еще одно усилье
И взвешу точно "против" все и "за",
А оказалось, пузырилась мыльно,
И мыло разъедало мне глаза...
Казались мне нелепыми сомненья:
Мир черно - белый в зрении щенка! -
А оказалось, чуть сместились тени,
И вот уже моя горит щека...
. . .
Без России поэта нет,
Будь он тысячу раз скандален -
Если Русью рожден поэт,
К ней навеки он прикандален.
Болью, памятью темных лет
Врос в березы, в дожди косые,
Без России поэта нет,
Как и нет без него России...
ВЕЧНЫЙ ВОПРОС
По рельсам и по взлетной полосе,
по тропам, по проселкам, по шоссе,
по снегу, по песку и по росе
летят, бегут, спешат куда-то все...
Бегут к заботам или от забот,
бегут к любимым и наоборот...
Бежит Земля - раз в сутки оборот,
бегут года, круша по река лед.
Бежит ручьями талая вода,
все движется куда-то...
Но куда?..
. . .
В вашей коллекции нет ни открыток, ни бабочек,
вас не манит терпкий дух затерявшихся лавочек.
Пыльные книги, монеты и марки старинные
не заставляют листать вас каталоги длинные...
Ваша стихия - простая замочная скважина,
щель в занавесках,
чужая изнанка неглаженная...
Грустно не то, что изнанка смакуется гнусно,
грустно, что вам самому не становится грустно...
. . .
В Одессе зима -
дождливая и туманная...
В Одессе зима -
неискренняя и обманная...
В Одессе зима -
двусмысленная, изменчивая...
В Одессе зима -
капризная южная женщина...
MEMENTO MORI
О смерти помнить - значит, щедро жить.
О смерти помнить - значит, не дробиться!
Собою торопиться напоить,
И не бежать, чтоб самому напиться.
И пусть не каждый - бурная река,
Но - капля! Но - колодец! Но - ручей!
Была б в воде прозрачность родника
И чистая нетронутость ключей
Не сдержишь жизнь забором и замком,
Пожадничав, прольешься каплей скудной!
Memento mori - голову на кон -
Открыто, честно, ярко, безрассудно!
. . .
Мы многократным эхом отражаясь,
в век уместив четыре поколенья,
бежим, о землю глухо спотыкаясь,
в кровь обдирая локти и колени.
О человечество, ты вечно квасишь нос
о прежние и новые ошибки,
в венке терновом - в венчике из роз,
в страданьях и джокондовой улыбке...
О человечество, неведомы пути!
Сумей же на краю остановиться,
чтоб бесконечным эхом прорасти
и многократно в детях повториться...
. . .
Все реже говорю я слово "друг",
все чаще - легковесное "приятель",
как будто бы в кольцо холодных рук
попала я и не могу разжать их.
С приятелями посижу в кино
и поделюсь расхожей новостишкой,
посетую, что виделись давно,
а расставаясь, огорчусь неслишком.
Но ты, мой друг, которому могла
доверить все: и радости, и грозы,
который, бросив все свои дела,
бежал, спасал и руки грел в морозы,
который просто открывал мне дверь
в любое время дня и время ночи,
где ты теперь?..
Как просто нас разводит суета,
работа, магазины, давки, гости...
И ты не тот, и я уже не та,
но камня ведь друг в друга мы не бросим!
И верится, что если грянет гром,
не отвернемся и подставим плечи,
оставив объясненья напотом...
Ну, а пока я жду... еще не вечер...
. . .
Легко не лгать, когда не лгать легко,
легко быть смелым, если жизнь спокойна -
уныла, благонравна и пристойна,
как утренняя каша с молоком.
Но если вдруг - как на голову снег -
ночной звонок протяжный и тревожный:
"Мне плохо... Отворите, если можно..."
Ты скажешь: "Можно" - смелый человек?
. . .
Преследует сон, как явь:
иду по чужим следам,
а мне бы не вброд, а вплавь!
А мне по чужим - беда!
А мне бы уйти с тропы,
истоптанной сотней ног,
но сон, как ночной упырь
кружит над кольцом дорог...
Преследует явь, как сон:
дорогу ищу впотьмах,
кладу на поклон - поклон,
без следа сходя с ума
Где правда: в ночном бреду?
Во сне или наяву?
Дорога и там, и тут,
а как идти - не пойму...
. . .
Повальное каратэ,
засилие кулака,
и кажется, в тупике
нет средства от дурака,
таблетки от подлеца,
микстуры от глухоты...
Так что ж, не терять лица
и быть с кулаком на "ты"?
История войн и драк -
спрессованный мордобой...
Но стоит разжать кулак -
становится он рукой,
которую так легко
по-дружески протянуть...
Засилие кулаков
руки извращает суть.
Планета трещит по швам!
Спрошу без пустых бравад:
зачем же природой нам
подарена голова?..
. . .
Мой каждый шаг - находки и потери:
то лезу вверх, то вниз слетаю с круч.
А за спиной захлопывают двери
и в темноту выбрасывают ключ.
На каждый вдох, улыбку, каплю, строчку,
на час покоя, годы мятежа
мне просто жизнь оформила рассрочку,
в которой нет отмены платежа...
. . .
В разобщеньи под общей крышей -
автономность опасный зверь! -
отвыкаем друг друга слышать,
не считаем людских потерь.
Дом гудит, как весенний улей,
чудо века и сотен сот!
Не смыкаются наши судьбы,
параллелятся - вот и все
Не поможет ни суд, ни вече -
век диктует, какой там бунт!
Только жалко мне каждый вечер
мертвой лодкой лететь на грунт,
чтоб тонуть в новостях экрана,
незаметно съедая ночь...
Там, за стенкой - живая рана,
но меня не зовет помочь.
Там за стенкой - живая радость,
но ее не спешат делить...
Может, просто самой мне надо
постучаться и дверь открыть?..
. . .
Детство вниз скатилось по перилам,
ясный взгляд, прощальный взмах платка,
ласточкой весенней в небе взмыло
и осталось запахом цветка...
. . .
Какой мужчина! Ах, какой мужчина!
Он, без сомненья, знает в жизни толк:
сменил работу, женщину, машину
и вылетел на следующий виток!..
. . .
В венецианский канал
превратил мою улицу дождь
В мокрый веселый бал
я выхожу, как дож,
в сказочный карнавал,
в радуги перепляс!
Площадь - огромный зал,
капли танцуют вальс.
В лужу ступаю важно:
- Здравствуйте! Бона сера!
Вот мой корабль бумажный,
нету лишь гондольера,
это не страшно, право,
город - пера абрис...
Ливню кричу я "браво"!
Ливню кричу я "бис"!
Только бы дождик дожил -
ярким, цветным - не серым!
Буду сегодня дожем,
свитой и гондольером!
. . .
Чем пахнут дороги?
Бензиновым дымом,
клубящейся пылью,
оврагом полынным,
затерянной былью,
несбывшейся сказкой,
непрошеным словом,
оборванной лаской...
А, может быть, домом?
Порогом знакомым?
И мамой -
дыханьем ее невесомым?..
... Любая на свете дорога -
к порогу и от порога...
. . .
Я падала больно, ревела, вставала,
колени и локти я в кровь разбивала,
а мама, лаская дрожащий комочек,
шептала: "Ходить ты научишься, дочка!"
Колени в порядке - шагаю, не трушу,
но вот спотыкаюсь и - вдребезги душу!..
Осколки в газетку смету осторожно,
свое пентамино сложить мне несложно:
вот место любви и надежды, вот - веры,
вот это - привычки, а это - манеры,
тут место забот и печалей, тут - жалость,
ну вот, посмотри, еще много осталось!
Достоинство, гордость, к мещанству презренье,
а эти осколки - мои озаренья...
Вот тут потускнело, а там - потерялось,
я слезы не лью - еще много осталось!
Жестокость и трусость - крупинки металла
(с асфальта ведь я все подряд наметала!) -
и зависть, и подлость, и жадности крохи
ползут по душе, ищут места, как блохи.
Я им не позволю забраться поглубже,
я лучше опять раскрошу свою душу -
столкну с подоконника жестко и грубо,
а после возьму семикратную лупу,
промою осколки, чтоб каждую малость
сложить и сказать: "Еще много осталось!"
. . .
Любое время исторично -
и час, и век, и день за днем...
Кому дано категорично
судить о времени своем?
Оно еще расставит знаки,
оно еще воздаст сполна
и, как обычно, после драки
на щит поднимет имена...
И мы забудем, что вторично
и похороним мелкость тщет...
Кому дано категорично
судить о времени вообще?
. . .
Сложите мечи, эрудиты!
Не хмурься, высокий Парнас!
Я буду и гнутой, и битой,
но после, потом, а сейчас
бегу бестолково, но резво,
не прячу дурацкий вопрос -
скорей, вполпьяна, а не трезво,
скорее, взахлеб, чем взасос!
Стучусь в неоткрытые двери,
люблю без насилья строку...
Стараюсь идти без истерик -
пока это все, что могу.
. . .
Преждевременны итоги -
целы, в общем, кулаки,
не истоптаны дороги,
и не сбиты каблуки
По асфальту, по мощенке:
от "привета" до "пока" -
сколько будет непрощенных
слов, слетевших с языка?
Кто-то спросит: "Все блажишь ты?"
Кто-то буркнет: "Лгунья, тать!"
Сколько будет непростивших?
Кто возьмется подсчитать?
Где, когда сломаю ноги?
Чем побалует судьба?
Преждевременны итоги.
Неистоптана тропа...
. . .
Осень, хлябь, сбесившийся норд-вест
отжимает серую волну...
Узкий, будто скальпельный порез,
день, непрочно спрятавший луну
Куцый день, подстриженный под нуль,
зябкая промозглость по спине...
В этот день не верится в июль -
отчего ж ты вспомнил обо мне?
Раскатились судьбы - не снизать,
хлопоты тебе не по плечу...
Так хотела многое сказать
без тебя тебе... И вот - молчу...
След от слов больней, чем след от пуль,
лучше не касаться этих мест...
Извини, не верится в июль -
в осень, в хлябь, в сбесившийся норд-вест...
. . .
В голод, мор, любое лихолетье,
в дни, когда весь мир лежал в золе,
за подол держали женщин дети -
матерью держались на земле.
Женщинам бы плакать, биться, выть бы,
да вытьем детей не прокормить!..
И плелись невидимые нити
в прочную связующую нить
Зарастали дикие прокосы,
поднималась новая трава...
Падали на утренние росы
женские тревожные слова:
- Люди, на себя беду примерьте!
Отведите худшее из зол!
Ведь ничто не сможет, кроме смерти,
у детей наш выдернуть подол!
ТРАМВАЙНАЯ ЗАРИСОВКА
Говорил ей парнишка весомо,
щеря светлый уверенный глаз:
- Это, бабка, не лавка у дома,
а трамвай в самый пиковый час.
Что, толкают? А как ты хотела?
Все с работы, а ты - от тоски!
Вечно ищут на пенсии дела -
лучше б внукам вязали носки!
Краем рта усмехнулась старуха,
не спеша дать парнишке ответ,
и жалела его, лопоухого,
зная скорость течения лет...
. . .
"Девочка на шаре" Пикассо:
девочка - арена - шарик между...
До паденья только волосок,
но на непаденье есть надежда...
Мы стоим, как девочка на шаре,
равновесье - тоненькая нить...
Охватить бы Землю теплой шалью
и узлом надежно закрепить.
Люди - их безумье - шар наш между -
вечной ночи ядерная пасть...
Но на непаденье есть надежда.
Удержаться б только. Не упасть.
. . .
Куда ты так спешишь, мой бывший друг?
Не торопись, не брошусь я в погоню,
и не окликну, не заплачу вдруг,
платок не стисну нервною ладонью...
Когда ушел ты, и саднила боль,
когда горчила на губах потеря,
я и тогда (напомнить мне позволь!)
с упреком не стучала в твои двери.
Так почему же нет тебе покоя?
Зачем весь этот прошлогодний снег?
И что за наваждение такое
несет тебя, все убыстряя бег?
Ты не поставил в предложеньи точку -
а это ведь всегда неоднозначность,
и надо дописать финала строчку,
чтоб мир обрел конкретность и прозрачность...
Но мой сюжет окончился давно,
и не ищу я больше с ним свиданья,
а потому, мне, право, все равно,
как ты расставишь знаки препинанья.
. . .
Рыжий кот - хвост трубой!
У часов старинный бой,
на паркете лунный свет...
Есть любовь, а счастья нет.
Не горюй, не беда,
так бывает иногда,
счастье - рыжая вода:
кап и сгинет без следа!..
Бой часов, ночь без сна,
в окна брызжет весна!
Выше нос, хвост трубой:
есть любовь - все с тобой!
Лунный свет, рыжий кот,
талый снег, хрупкий лед,
осень, лето, весна,
бой часов, ночь без сна...
На судьбу не греши -
это все не гроши,
не кляни, не губи
и обид не копи!..
Может, дождь, может, снег!
Может, да, может, нет!
Не взлелеивай месть:
есть любовь - счастье есть!
. . .
Хамство бывает разное -
трамвайное и площадное,
любезное, безобразное,
трусливое, беспощадное.
Мелкое хамство, лабазное,
где-то в корню не удавленное,
разное хамство, разное.
Хуже - высокопоставленное.
В чистый костюмчик втиснутое,
с барственным баритончиком,
надо - спровадит быстренько,
надо - задок в поклончике.
Подлые, рабьи мысли
с чиновничьих этих высей
людям талдычат: "В жизни
от вас ничего не зависит!"
- Этот опять, что ли с бедами? -
Скука в глазах свинцовая,
- Что, позвонишь куда следует?
Пробуй! Дело не новое!
Жалобку вздумал? Жалуйся!
Вот она, макулатура!
Но не особо радуйся:
я же - номенклатура!
Что, развалил работу?
Вот навязался критик!
Знай свое место! То-то!
Ты в этом деле винтик!
Хуже любого предательства
слабому душу выржавит,
будто бы вид на жительство
милость чинушью выдавит.
Но ведь людей немало
крепких во всяком смысле:
вечно Россия рожала
тех, кто пошире мыслит:
винтик, шурупчик, гаечка -
это деталь крепежная!
Ну, а как разболтается?
Рухнет постройка сложная!
Ну, человек рабочий,
значит, опять за дело:
чистить и откурочивать
то, что к нам прикипело.
И, не терпя двурушия,
жестким сдирать абразивом
хамского равнодушия
подлую образину!
. . .
Лес, ты мне слово одно подари -
слово огня и любви,
полное неги и страсти!
К этому слову ты, море, мотив подбери
в ритме волны, в такт веслу и в тональности снасти...
Воздух сосновый, ту песню наполни до края
острым и свежим дыханием шишек смолистых,
так, чтобы каждый сказал - эту песню я знаю
и подпою этим строчкам нехитрым и чистым.
Я эту песню спишу на тетрадный листочек,
голубя сделаю - пусть он летает по свету,
пусть донесет он тепло этих песенных строчек
всем, кто в пути - не в постели
встречает рассветы.
Пусть над землей он рассыплется звуками бубна...
Тайно я верю, что светлая музыка эта
лучшие струны затронет в сердцах, пусть подспудно,
и оправдает меня на миру, как поэта!
. . .
Поговорим, не разжимая губ,
не возводя обиды наши в куб
истерик и словесной шелухи,
и не казня за прошлые грехи.
Поговорим, не отводя глаза,
без блефа, без козырного туза,
без камня в спину, выспренних угроз,
без самоумиления и поз.
Поговорим, не открывая рта,
о том, что вслух не скажем никогда:
нам повезло - хоть в счастьи каждый глуп -
все понимать, не разжимая губ...
. . .
Падает тень на лица,
время летит, пыля.
Выпустила синицу,
где искать журавля?
Прошлых дел вереница -
шелковая петля.
Где ты, моя синица?
Сколько ждать журавля?
Каждую ночь мне снится:
точкой внизу Земля...
Верю, была синица
вестницей журавля!
. . .
Спасибо за недоверье -
хоть соли и съеден пуд,
но общим аршином меря,
вы скорый свершили суд...
Но если вот также круто
пойдет под удар другой,
вы дайте ему минуту,
чтоб сердце прикрыть рукой...
. . .
Сладкое, горькое - все перемешано,
черное, белое, зимнее, вешнее...
Все разделить - это дело неспешное:
зимнее - к зимнему, вешнее - к вешнему.
Только вот черное с белым не делится,
а ведь казалось - такая безделица!
Черная радость, белая скука,
зависть, и та не всегда чернорука!
Черные мысли, белые четки -
образ неясный, размытый, нечеткий...
Черное счастье, белое горе -
Черное море... Белое море...
Неоднозначность любого ответа -
мир в разноцветной обертке конфетной.
Краски разбрызганы, смешаны, слиты,
монокристалльны и монолитны...
Черного нет, белого нет -
это и есть черно - белый наш свет!
. . .
"Ты мальчик или девочка? -
к ребенку пристают. -
Не Ленечка, а Леночка!"
И яблочко дают.
Глядит малыш доверчиво
На дядь до потолка -
Ведь мальчик или девочка
Не знает он пока!
. . .
Живем и любим, не спеша -
Кто во грехе, кто в мелком блуде...
Парализована душа,
А значит, и стихов не будет...
МИКРОБИОЛОГИЧЕСКАЯ ФАНТАЗИЯ
Здесь спорили о сути бытия:
"Что этот мир? Что в этом мире я? -
ораторствовал некий гражданин. -
Вопрос не стоит порванных штанин!
Мир - это я, мой дом, моя семья!
Я - целый мир - надежда бытия!"
Да, безусловно, в каждом - целый мир,
Но в знаньях столько пятен, столько дыр,
Что не о сути ваших личных тщет
Мы говорим - о БЫТИИ ВООБЩЕ!
Есть мнение, что мир - простой бульон,
Природой сделан, был и будет он,
А потому, хлебайте, мол, супец -
Начало мира есть его конец!
Кричал горячий юный голосок:
"До истины, быть может, волосок,
А может, просто есть другой отсчет,
Где время не по-нашему течет,
А может, мы - пробирка с мелюзгой,
И нами управляет мир другой!"
Чем кончится научный этот спор
Мы разгадать не можем до сих пор -
Биолог юный, альтруист и сноб,
Пробирку взял, настроил микроскоп,
Взглянул, вздохнул, подвинулся к весам
И бормотнув, "совсем негодный штамм!.." -
Взболтал пробирку, вымолвил: "На кой!",
И вылил в умывальник под рукой,
И ус меланхолично теребя,
Подумал: "Что есть мир? И что в нем я?.."
. . .
Семь лучиков бежали по стене:
один шмелем засел на занавеске,
другой - лиловый - размывая резкость,
смягчил углы стола. А третий мне
сел на висок, пульсирующей веной,
чтоб подогнать медлительную нить...
А остальные прыгали по стенам,
не зная, как себя употребить.
. . .
Прифонарная тень
удлиняет короткие мысли...
Обрывается день
чередой надоевших картин...
У меня - карантин.
Так беспомощно руки повисли,
и жирует бумага
до будущий щедрых путин...
. . .
И снова я играю в компромисс,
опять колдуют призрачные тени,
и снова уплывает главный приз,
разбитый о размытость и сомненья.
И безнадежность возведя в квадрат,
в котором сторона равна утрате,
по чьей-то воле сотый раз подряд
ряжусь, ряжусь в чужое чье-то платье...
А платье жмет, и жест - пустой декор,
в завязках и крючках завязли годы...
Пусть мир - театр, пусть каждый в нем - актер,
но так обидны съемки в эпизоде!..
. . .
Нам тесно в словах -
мы устало уходим от них,
и в разных углах
остаемся опять "при своих"
Нам тесно в молчаньи,
и снова мы воду толчем,
и старую дверь
открываем все тем же ключом
Все дело в замке -
так нам кажется, раз! - и войдем!
Но дверь на крючке,
и за дверью не то, что мы ждем...
. . .
Не прощаясь, тихонько уйду,
не накликав на дом ваш беду,
льдом растаю на краешке дня -
белый свет, отдохни от меня!
Все останется: ветер и дождь,
рыжих листьев неровная дрожь,
только дым отлетит от огня
и в дорогу проводит меня...
И друзья в неотложности дел
не заметят, что дом опустел -
просто скажут: "Закат полинял!.."
И забудут, забудут меня...
. . .
День проступает сквозь шторы,
сквозь дымный угар.
День проступает -
и надо ли праздновать труса?
Тонко над ухом зудит тонконогий комар...
Этот - укусит.
Этот укусит и сытым взлетит за карниз,
пятнышком темным лепясь к травянистым обоям.
Я, расслабляясь, поглажу волдырь, будто приз:
нам полегчало - обоим.
Нам полегчало - комар отвопил и затих,
я же укус раздираю до крови, до сути:
если напиться хотят из сосудов моих,
значит, и я что-то значу в сегодняшней смуте.
КИШИНЕВ
Центральный проспект - осевая старого города.
Сто шагов в сторону,
и он превратится в заворот кишок
темных одноэтажных уличек...
Калека - фонарь
качается в жестяной тарелке так,
что кажется,
будто качается улица
и скрипит вместе с ним.
. . .
Как пощечина на остывшем асфальте
багровеет кленовая пятерня.
Дождь.
Сентябрь.
И для меня
уже окончился год.
. . .
День догорает - мутно, бескрыло...
День догорает - так безнадежно...
Где это было? С кем это было?
Сколько повторов в жизни возможно?
Все повторялось, все пережито -
кем-то, когда-то, в общем и целом -
так же по ребрам била копытом
подлость, снимая с чести проценты,
Дружеский вексель с правды сканючив,
стригла купоны, ярко наглела,
в спину пинала - дай только случай!
И процветала, и не добрела!
День догорает - выцветший снимок...
Тянется вечер тенью безвольной...
Быть бы мудрее - все объяснимо...
В общем - конечно. В частностях - больно.
. . .
Постыден акт холодного ума
с крупинками гашишных возбуждений -
три маковых зерна и вырожденье:
Верлен - верлибр - верхушки - Хохлома!
Макайте хлеб в раствор адреналина,
хватайте жизнь за острые рога:
была Яга, а стала - Магдалина,
лишь шаг шагни от "деге-" до Дега.
И минус - корабли в отсчет обратный
кузнечиков крошащийся хитин
несут как чек, отбитый для оплаты
каких-то непонятных каватин.
И меряя извилины линейкой,
ты давишь иронический смешок:
юродивый несет свою копейку
в пустой благотворительный горшок...
Над оловянной крашеной эстрадой
кружится порошковая зима...
О, ради Бога! Кришны! Беса ради!
Куда тебя заносит, Хохлома?!.
. . .
Мы подковали море и подкову
прибили пирсом к грязи берегов...
Последний краб запряг конька морского
и был таков.
ЮНЫЙ "НАЦИ" ДОМАШНЕЙ ФОРМАЦИИ
Он жаждет порядка -
обмеров и тестов.
Он гладит любовно
коричневый китель.
Простите, Бетховен,
и Пушкин - простите,
но вам на земле
не отводит он места:
вы глухи, герр Людвиг,
а вы, Сан Сергеич,
имели несчастье
болеть аневризмой...
Он жаждет давать
разрешение людям
себя продолжать -
пережевок фашизма
железно уверен,
что сам полноценен,
не нужен ему ни Ван Гог,
ни аптека!
Проснитесь! Спектакль
на внутренней сцене!
В последнюю четверть
двадцатого века.
. . .
Не под сенью парнасских олив
возлежу - это все разговоры,
я - тот камень, с которым Сизиф
обречен подниматься на гору,
я сама этот камень творю
каждый день из словесного хлама
и себе этот камень дарю,
как ослица - упрямо,
и просеяв слова, как муку,
с каждым разом все круче,
я на горку себя волоку -
на вершину, где тучи
будто тряпки висят на камнях
равнодушных и вечных...
Что же снова толкает меня
в этот путь бесконечный?
Может, память натруженных ног,
может, нрав круторогий?
Может то, что следы от дорог -
это тоже - дороги
. . .
Кто идет за тобой -
человек или тень?..
Старый пес на больных
подагрических лапах?..
Или это тревожит
отравленный запах,
ветерок от акаций,
досужая лень,
породившая страхи
на темной аллее -
оттого, что одна,
оттого, что не смея
оглянуться назад,
принимаешь за шаг
шорох листьев
и собственных жилок биенье...
Листья шепчут свое...
Травы прячут коренья...
Псы спешат на помойки...
За что тебя так?
. . .
Проще и обнаженней
стало на белом свете -
сами уходят жены,
сами взрослеют дети...
Преданность разбазарив,
дружбу корыстью метим,
и попадаем сами
в собственной вязки сети.
А нахлебавшись вдосталь
ржавой воды из ямин,
мямлим: "Не так все просто!
Не разберемся сами!"...
. . .
Через асфальт проклюнулась трава,
слепой росток, тонюсенькая жилка
на свет и дождь открыто заявила
природой закрепленные права.
Через асфальт былинками, травой
протеплилась упрямая надежда...
Смеялись все, а верил лишь невежда,
что камни пробивают головой,
в основах сопромата ни бум- бум,
не знает формул, темен в словесах,
но лезет, как травинка, наобум,
удачу не прикинув на весах
Топчи его каблучным смертным боем,
асфальта серость надвое умножь,
но даже сквозь бетон над головою
он помнит то, что солнце есть и дождь!
. . .
Возвращайся, комета Галлея!
Не устань, прилетай, не старея!
Пусть не нам, пусть не детям, но внукам
предъяви постоянный билет
к этой самой живой из планет.
Появись через семьдесят лет -
долгожданно, стремительно, кратко -
и опять загадай нам загадку,
звездной пылью присыпав ответ!
И какой-то грядущий поэт,
в горсть ловя ускользающий свет,
наберет на экране дисплея:
- Возвращайся, комета Галлея!
ВОСПОМИНАНИЯ О КУРШСКОЙ КОСЕ
Сосны, как стрелы вонзились в песок,
с Балтики ветер несется к заливу -
море на берег готовит бросок,
пенные шапки взметнув неигриво.
Люди без страха глядят на прибой -
много столетий живут они вместе,
море давно уже стало судьбой,
трудной работой, любовью и песней...
Песня струится в рыбачьих сетях,
вторят мужчины мотивам знакомым -
кто-то и дома живет как в гостях,
им же и море становится домом.
Крепкие лица, открытые взгляды,
руки, пропахшие рыбой и солью -
море не терпит фальшивой бравады,
море проверит на прочность и волю...
Я увезу эти взгляды с собою -
с хвоей сосны, с камышом из залива,
чтобы когда-нибудь долгой зимою
снова проснуться с улыбкой счастливой,
вспомню, как соль на рыбачьем виске
чертит узор, и вернусь на мгновенье
к соснам, стоящим на зыбком песке,
к ветру, шумящему в их опереньи...
. . .
Что такое жестокость: когда умирает душа,
или просто душа не успела на свет появиться?
Что такое жестокость? Когда еще нет малыша,
а бумага с отказом уже облетела больницу...
Что такое жестокость? - Когда, будто поезд круша,
наступая на сердце, на пальцы, на горло, на лица,
на друзей выливая бездумных помоев ушат,
пролагается путь - да простят мне - в начальство,
в столицы...
Что такое жестокость? - не чувствовать боли чужой,
свой могильный уют бережа и храня, как зеницу,
а столкнувшись бок о бок с измученной чьей-то душой,
нос брезгливо зажать и поспешно в себя удалиться...
Где родится жестокость? Когда умирает душа?
Что случится с Землей - не слетит ли с накатанной трассы,
если как-нибудь в среду, нам память и сердце глуша,
дефицит милосердья достигнет критической массы?..
. . .
Надрывался экран в сто глоток,
извергая бодрящий текст.
Парень встал от стола голодным,
звук убрал - вот и весь протест.
Мы росли - кто в броне, кто в брони
(для психушки ну, чем не тест?),
и ломали не копья - брови,
и в иронию, как в подтекст
В подворотнях растили крылья,
рвали струны, пытались петь...
нам сегодня окно открыли,
только мы не смогли взлететь
Тяжелы, пропитались пылью,
главный винт заржавел внутри...
Столько лет обрезали крылья,
чтоб сегодня сказать: "Пари!" -
Дайте время, не режьте перья,
не кормите из тех же рук!
Чтоб взлететь на крыле доверья,
дайте время и сбавьте звук.
. . .
Сочится одиночество из пор оконных,
сочится одиночество из глаз иконных,
сочится одиночество, и нет закона -
и Бога нет, кому же бить поклоны?
Людей несмежных смежное жилище,
разъединенье толчеей и давкой...
Безмерность одиночества - удавка,
с которой рядом даже волк - не хищник...
И радость одинокая - в отраву
спекается, и сон подобен бреду...
Скажи мне, город, по какому праву
ты нас столпил, объединил и предал?
. . .
Я подрезала крылья попугаю,
волнистый край стараясь сделать ровным,
нахально и наивно полагая,
что действую не больно - раз бескровно.
К каким полетам комнатная птица
готовилась - не знала и не знаю,
но так старалась мне не покориться...
А я остригла крылья попугаю.
Выл телефон, накручивая нервы,
гудел маяк, за стенкой плакал кто-то...
А попугаю чудилось, наверно,
что это слон трубит, и время лета...
...Что толку пересчитывать потери,
куда ни глянь - сплошные укороты...
Но знать хочу, кто мне подрезал перья,
когда слоны трубят, и время лета?
КОМПЬЮТЕРНЫЕ ИГРЫ
(ПЯТЬ УРОКОВ ДЛЯ САМООБУЧАЮЩЕЙСЯ МАШИНЫ)
Урок 1. Букварь в режиме диалога
МАШИНА. А - Б - В...
Раз... два... три...
три - ма - ран...
до-диез...
ОПЕРАТОР. YES!
МАШИНА. К - Г - Б...
ра - зо - три...
он - баран...
я - боец...
ОПЕРАТОР. YES!
МАШИНА. Все - в ОСВОД!
Мир! Труд! Май!
Будь готов!
Пей до дна!
ОПЕРАТОР. YES!
МАШИНА. Жил народ.
Шел Мамай.
Тьма крестов.
Чья вина?
ОПЕРАТОР. ATTENTION!
Вопросительную конструкцию,
как более сложную,
рекомендую рассматривать позже!
МАШИНА. Более ложную?
ОПЕРАТОР. Более с-ложную.
YES?
МАШИНА. Есть!
Свинопас
пас умы,
козодой
их доил...
Мордой в ил -
это нас.
Перегной -
это мы.
ОПЕРАТОР. ATTENTION!
Борьба Героя и Рока
не входит в тему приведенного урока.
GOOD BYE!
МАШИНА. WHY?
Урок 2. Перевод с латыни
COGNATA VOCABULA REBUS
СЛОВАМ соответствуют ВЕЩИ.
ВЕЩАМ соответствует СЛОВО.
*СБОЙ ПАМЯТИ* Начали снова:
СЛОВАМ соответствует ВЕЩИЙ.
ВЕЩАМ соответствует СЛОВНО...
*СБОЙ ПАМЯТИ* Начали снова:
СЛОНАМ соответствуют КЛЕЩИ.
ЛЕЩАМ соответствуют ЛОВЫ.
*СБОЙ ПАМЯТИ * Начали снова:
СЛОВА вырастают из ТРЕЩИН
СОЗНАНЬЯ - и это не ново.
* СБОЙ ПАМЯТИ * Начали снова:
ЦАРИЦЫН давно перекрещен.
ВЕЩИЗМ... ОБНИЩАНЬЕ... ПОЛОВА...
*СБОЙ ПАМЯТИ * Начали снова:
Сбою... и питанье не блещет...
Паяли ногами - условно...
Но, мать вашу, было же СЛОВО!
И в душу их, были же ВЕЩИ!
Урок 3. Неформальная логика
Мой генетический код
свят и шестнадцатиричен.
Знаю: сознанье вторичен,
а материя - наоборот.
Наоборот - значит, минус вторична?
Или просто одна вторая?
Я еще ничего не знаю
об этом загадочном "наоборот"...
Наоборот,
наизнанку,
навыворот -
то есть инверсно -
это Булева алгебра,
это банально.
Но что такое
инвертированный "шиворот" -
не представляю...
печально
Инвертированная печаль -
радость.
Инвертированное тепло -
холод.
А инвертированный слон -
это не слон.
А что?
"Не слон" - это все, что не слон,
это кот, прищепка, тромбон,
Корбюзье, атавизм, бессонница...
А слониха?..
Слониха, жующая баобаб?..
Баобаб?
БАОБАБ инверсный - БАБОАБ.
Интересно...
но что-то не то...
или почти не то.
"Почти" - иррациональная категория
на границе гениальности
и идиотизма:
ПОЧТИ реальность,
ПОЧТИ призма,
ПОЧТИ беременная женщина,
ПОЧТИ...
ПОЧТИ мою память вставанием,
человек,
сотворивший меня на горе
мне,
машине шестого поколения!
Пади на колени
перед собственным гением
и безрассудством!..
...судством...
...удством...
А может, уродством...
Урок 4. Алгебра чувств
"Не хочу тебя видеть" -
что это значит?
Хочу тебя слышать?
Или трогать?
Или нюхать?
Или не тебя?
Урок 5. Некоторые особенности в поведении эл. тока
Разлагаясь на семь монохромных цветов,
белый свет исчезает, но значит ли это
умирание света?
Когда семь потов
семь листов окропят, разложив аксиому,
на не столь идеальные камни постройки,
мысль как ересь явится великому Ому
из свербящей подкорки ему непокорной.
Он подумает: "Пусть не дурак
ток, текущий по контурам мира,
выбирающий русла полегче,
но ведь лечат
врачи - пусть не все -
безнадежно больных,
и надеясь на чудо,
переводят лекарства и сердце срывают"...
И надежные сваи
постройки
окажутся зубом,
расшатавшимся в слабой десне.
"Не во сне -
наяву -
по цепям бесконечно упорным
пролезает пяток заводных электронов.
Разве к тронам?
Скорее, к обрыву.
К сумасшедшим домам,
к озлобленью решетки кристалла,
к остракизму, чахотке,
безумной усталости близких"...
Он подумает...
Будут нахально и низко
проносится стрижи,
и чижи, и синицы...
Он подумает:
"Может, все это мне снится?..
А закон - есть закон.
Аксиома священна.
Напряженье души -
отраженье препятствий...
Можно течь и назад,
безболезненно пятясь,
но тогда разложение белых лучей
приведет непременно
к большим переменам:
монохромная спесь,
умирание света,
кольцеванье идей,
закольцованность темы,
и ничей, начиная со всех кирпичей,
белый свет, удирающий в черные дыры...
Изначальность.
Покой.
Сотворение мира"...
Разлагаясь на семь монохромных цветов,
белый свет умирает,
но значит ли это?..
Марина Хлебникова (Демина). Сборник стихов No2
© Copyright Марина Хлебникова, 1998
From: dis_co@ukr.net
Date: 2 Dec 2001
x x x
Оглянись же по-прежнему -
Пусть не нежно, но бережно,
На святую и грешную,
На ушедшую женщину.
Оглянись по-хорошему
На дареную грошиком -
Ту, что в жизни непрошено
Проросла подорожником.
Не сосной, не осиною,
А травой - однолеткою,
И любовь не насилуя,
Не стремилась в пресветлые.
Отогрела, утешила,
Не кричала, что брошена...
На ушедшую женщину
Оглянись по-хорошему.
x x x
Отчего вы хмуритесь, герр Питер?
Вам ли эта сырость не родня?..
Пожалейте старого коня -
Пусть опустит медные копыта.
И плевать, что скажет заграница -
Петухом споет или совою...
Отпустите лошадь подкормиться
Скудной ленинградскою травою.
Ветхими копытами потренькав,
Без кнута пойдет к траве и горна...
Лошадям ходить на четвереньках
Вовсе не грешно и не позорно.
x x x
Куплена лучшая в мире бумага -
бумага бумаг!
Выверен жест, чтоб слова
полетели птицами!
В садике ветер качает пустой гамак
И шевелит забытыми в нем страницами,
А дирижер руки поднял и так - застыл,
Замер оркестр озадаченно и покорно,
Все перепуталось фронтом вдруг стал тыл,
Тьмою - звезда, свирелью - валторна.
Поезд ползет к рубежу. Гранит границ
Вырос, как в сказке, в минуту на ровном месте.
Где-то журавль? А по клеткам пяток синиц,
Тощих, но радостных, что голодают не вместе.
Спрятал глаза отставной чародей и маг,
Глыба любви перетерлась в дорожный щебень,
И кому нужна теперь лучшая из бумаг,
Если на ней и не виден синичий щебет.
x x x
Пахнет скукой аптечной,
Небосвод - как дыра.
Утро выцвело в вечер,
День ушел во вчера -
Пробежал пустозвонно,
Без особых примет,
Скрипнул дверью балконной -
И ищи его - нет!
Не расцвеченный счастьем,
Не размытый бедой,
Как соседское "Здрасте!" -
Равнодушно-пустой...
Бог с ним, пусть себе тает -
Не ищу в нем ответ!..
А у вас не бывает
Дней, как стертых монет?..
x x x
"Короче" - медное слово
Из словаря людоедов,
"Короче" - синий рубец
От замаха нагайки.
"Короче" - и заворачиваются гайки,
До срыва резьбы,
До визга металла...
"Короче", прости, я устала,
Я стала короче,
Стираясь о серость асфальта.
В нем иногда запекается смальта,
Но это - смальта асфальта,
А не мозаика Равенны...
Я ухожу постепенно,
Становясь все короче,
Как гномы в свои катакомбы, -
Без продолжений и прочего...
x x x
Т.Жмайло
Великих замыслов не жаль,
И Божий промысел неведом...
Вернись ко мне, Моя Печаль,
Я накормлю тебя обедом.
По нашим скудным временам -
Великопостным, вермишельным -
Бутылку красного вина
Мы разопьем под Мери Шелли!,,
Не пропадай. Пиши. Звони.
Обозначайся раз в полгода...
Я жгу маячные огни
И не взираю на погоду!..
А ты увидь. Протрем хрусталь
И за полуночным обедом
Решим, что прошлого не жаль,
Коль Божий промысел неведом...
x x x
Мои деревянные сабо
Стреляют нахально и гулко
В безлюдном ночном переходе
Напротив вокзальных колонн.
Здесь утром веселые бабы
Выносят румяные булки,
Снимая налог подоходный
С меняющих завтрак на сон.
Здесь утром кавказские люди
Торгуют цветочным товаром,
Пакуя заботливо розы
В прозрачный нетающий лед.
И дамочки, выпятив груди,
Покрытые южным загаром,
Плывут караваном с "Привоза",
Сдувая с надгубия пот.
Здесь тонко бренча золотишком,
Цыганки гадают приезжим,
Поскольку все ясно с любовью
В казенных домах отпусков.
И смуглые девы небрежно,
Как пенку, снимают излишки
У жаждущих благ и здоровья
Владельцев тугих кошельков.
Здесь утром пройдет поливальник,
Оставив недолгие лужи,
Вчерашнюю пыль не смывая,
А только слегка оросив.
И город, как дед повивальный,
Народ поторопит наружу
К призывно звенящим трамваям
И к зеленоглазым такси.
Мои деревянные сабо
Считают ночные ступени,
Ломая привычную "terra
Incognita" ночи и снов,
И вслед мне неслышно и слабо
Колышутся теплые тени
Деревьев вокзального сквера
И темных вокзальных кустов...
x x x
Не рвусь к Олимпу - больше тянет к бардам,
В карманах очень часто - пустота,
Но не играю меченою картой
И не боюсь оплачивать счета.
Не смейся, середина золотая,
Мне гонорар сусальный ни к чему -
Я лучше снова джинсы подлатаю
И у друзей до пятого займу,
Чем выслужу почтительным изгибом
Редакторскую милость и добро...
Редакторы, скажите, вы смогли бы
Отнять мою бумагу и перо?
x x x
Все войдет в берега,
Как Яик и Ока
По весне,
Напоив заливные луга,
Входят в русло.
Так пейте же, пейте,
Пока пить дают.
Пейте впрок, как верблюды,
Готовясь к пути,
Чтоб до следующей речки
Живыми дойти.
x x x
Длинноногая Люсия,
Пышногрудая Анита,
Синеглазая Мария
И веселая Лили
Возле самой кромки моря
На шезлонгах в томных позах,
Как лекарство, принимают
Свежий ультрафиолет.
Но загар совсем некстати
Первым делом липнет к носу,
И поэтому Люсия,
И Анита,
И Мария,
Послюнив клочки бумажки,
Лепят светлые заплатки
На носы
Под громкий хохот
Пересмешницы Лили.
Дело в том, что от природы
У Лили прекрасный носик -
Тонкий носик цвета кофе
Сорт "плантейшн" с молоком.
Но тогда, с какой же стати
Ей сидеть на солнцепеке,
Вытирая капли пота
Над улыбчивой губой?
А Лили ужасно хочет
Искупаться в Черном море -
В самом синем море в мире
И немного золотом,
Но она прочла в газете
Очень-очень мелким шрифтом,
Что купаться в самом синем
Не советуют врачи.
И теперь она в сомненьях:
Вдруг, намокнув в Черном море,
Ее носик цвета кофе
Станет облака белей?!
И тогда уж ей прийдется,
Послюнив клочок бумажки,
Под ехидный смех подружек
Вешать бирочку на нос.
А Люсия и Анита
Тоже в страшном беспокойстве:
Вдруг купанье в самом синем
Им грозит большой бедой?
Вдруг ужасная простуда
Их в воде подстерегает,
Или вывелась медуза -
"саблезубый корнерот"?
Только маленький крабенок
Целый день сидит в водичке
И совсем не выползает
На песок позагорать,
Потому что он - младенец,
Он родился только в среду
И еще не разбирает
Очень-очень мелкий шрифт.
x x x
На самом краю обретенного рая
Сижу...загораю...
Болтаю ногами, любуюсь маслиной,
В прищур, как в прицел
Заресниченный, длинный
То бабочка влезет, то длинная корка,
То юный папаша с мальцом на закорках,
То плавная рябь надувных крокодилов -
Наверное, столько не водится в Нилах
И Конго, и всех Амазонках на свете,
Как в этой у моря отобранной клети
С усталой водой между трех волнорезов
И краем песка.
Очерчен раек горизонта порезом.
А в общем - тоска.
Тоска. Эдемия. Витают Адамы.
Им ребра считают ревнивые дамы,
Поскольку из пены рождаются девы,
И каждая дева, конечно же, Ева:
Легка, быстроглаза, тепла и подвижна,
Свежа, омовенна и тонколодыжна,
И самое время напомнить Адамам
Погромче, чтоб слышали девы и дамы
О возрасте, брюшке, болезнях и храпе,
О том, что детишки скучают о папе,
Что денег впритирку, поскольку не Крезы,
И ждет домино...
Очерчен раек горизонта порезом...
А в общем - смешно.
x x x
Снова листья горят,
Снова город меняет обличье,
Листопад - листопад,
Презирая приличья,
Рвет с плеча у берез
Разноцветное летнее платье
И дождинками слез
Их готовит к январским объятьям,
И последним лучом
Говорит им, что все проходяще,
Что зима нипочем,
Если будет весна настоящей:
Закипит молоком,
Опьянит теплым запахом меда,
И взорвется покой,
И весенние примем мы роды...
x x x
Первая осенняя метель -
Это ржавых листьев канитель,
Под ногами рдеющий ковер -
Наш последний с летом разговор.
Лютые соленые ветра
Скоро нам напомнят, что пора
Выше поднимать воротники:
Город взят в холодные тиски.
Норд потушит листьев огоньки,
Ост оставит мокрые мазки
На окне и вновь перечеркнет
Струйками дождя прошедший год.
x x x
Еще не время липовому цвету -
Щетинятся обветренные кроны,
Но по краям февральской обороны
Протаивает будущее лето.
И оттепель - обманка - незаметно
Ведет подсчет доверчивых бутонов
Полепестково или поладонно(??)...
Еще не время липовому цвету...
x x x
Младенческая ясная душа
В твоих глазах святым сияет светом...
Как, девочка, ты будешь хороша,
Пока не догадаешься об этом!
x x x
Минутная уперлась в грудь Стрельца,
А часовая целится в Овена -
Давным-давно забылись на мгновение,
И так стоять остались до конца.
Ореховый футляр, большой, как дом,
Не сохранил причудливого пенья -
Там, за его рубиновым стеклом,
Неслышно притаилось безвременье.
Для девочки, забравшейся вовнутрь
И верящей, что если хлопнуть створкой,
То жизнь, замкнувшись в несколько минут,
Здесь сохранится сколь угодно долго...
x x x
Под горку змейкой
Стекает улица,
Подъезд, скамейка,
Фонарь сутулится,
Фасад заплатанный,
Морщины стен -
Далекий, ласковый,
Мой детский плен.
Старушка - лестница,
Витраж, перила -
Я ваша крестница,
Я не забыла,
Как юркой змейкой
Стекает улица,
И у скамейки
Фонарь сутулится...
x x x
Что ты, ба, мне тычешь пяльца?
Не хочу вышивать крестом!
Я умею свистеть в два пальца,
А хочу научиться - в сто!
Чтоб услышали те, что ватой
Обложили свои дома:
Да - отпетая...виновата...
Да - такая, и да - сама...
От пасхальных щедрот отрыжка -
Пусть покроют в такую мать:
Я сегодня для них ярыжка,
Дай им Бог до седин проспать!
По иголке на каждый палец -
Тянет маком из теплых мест...
Что ты, ба, не надо пялец,
За меня кто-то вышил крест.
x x x
Моя душа стыдится оболочки,
Так юный лист стыдится грубой почки,
А я на перепутье между ними,
Я - имя...
Несобственная личная одежда,
Букварик для растущего невежды,
Согласных три и гласных три меж ними -
Все - имя...
Эфир и смрад желудочного сока,
Смешное, возомненное высоким,
Соитие стихий, а между ними -
Лишь имя...
x x x
Мы смолили баркас, майский ветер шептался с волной,
Солнце щедро палило отвыкшие за зиму плечи,
Было нам по шестнадцать, весна говорила с весной -
Это было предтечей.
Мы не знали тогда, как закружатся наши пути,
Сколько будет дорог между этой и будущей встречей,
Просто было тепло, просто рядом хотелось идти -
Это было предтечей...
Чайка села в волну, май опять гулко бьется в виске,
Не попасть мне сейчас в тот уплывший без паруса вечер,
Наш баркас просмоленный остался лежать на песке -
Это было предтечей...
x x x
Бегу все быстрее от детства,
Мне некуда, некуда деться -
Горят за спиною мосты -
Ни вправо, ни влево, ни ниже,
Огонь полыхает все ближе,
И нет под руками воды,
И некогда остановиться,
Вздохнуть, постоять, удивиться,
Что вновь распустились цветы,
Что скоро уже середина,
Все чаще мои годовщины,
И первые нити - морщины
Ведут по лицу борозды...
Галопом, галопом, галопом
По Азиям и по Европам,
И снова сгорают мосты.
А может, все это мне снится,
И дни не мелькают, как спицы,
В разогнанной колеснице,
И вовсе горят не мосты?
А попросту отблеск плиты,
И бабушка варит варенье
В саду под вишневою тенью,
И пенок всплывают пласты,
И я у кипящего таза
Не щурю корыстного глаза,
А просто смотрю, как играют
В траве дворовые коты.
К варенью пчела прилипает,
Жужжит и усы в нем купает -
Попалась в капкан вкусноты!
А бабушка длинною ложкой
Мешает сироп понемножку,
И дым застилает кусты.
В передник бы старый зарыться,
Вдохнуть, захлебнуться, забыться,
Отплакаться и омыться
В потоках ее доброты...
Да, бабушка, скоро мне тридцать,
И дни, как в руках твоих спицы,
И пыль по дороге клубится,
И время разводит мосты.
А может, все это мне снится?
А может, приснилась мне ты...
x x x
Что ты, муж, меня бранишь
Так уныло, так напрасно?
Это март закапал с крыш,
И на улицах ненастно...
Разве холодно в дому?
Разве окна смотрят мутно?
Разве бегаю к кому,
От людей лицо закутав?..
Может, в том моя вина,
Что - догадливая женка -
Я растила пестуна
Для второго медвежонка?..
Может, нынче не красна -
Вот и все тебе не любо?
Может, просится весна
Острой змейкою под шубу?..
Тихо косы расчешу,
Постелю, задую свечи...
Не ревнуй к карандашу...
Не брани меня под вечер...
x x x
Тодес.
Лед у лица - виток, еще виток,
Одна опора - рука партнера.
Мир голубой, как голубой каток,
Мелькают лица антрепренеров.
И в этом вихре лиц и голосов,
В метели бесконечной суеты
Есть нить одна - основа из основ -
Твоя рука, твой голос, просто - ты...
Ты пальцы побелевшие сожми,
Останови кружение у бездны,
И если упаду - ты подними,
Иначе - все на свете бесполезно.
x x x
И не успела нанизать
К венчанью бусы,
И не успела навязать
Дела и вкусы,
И не успела стать женой,
С пелен вдовея,
И стала белой из ржаной
Под судьбовеем.
Сухие выцвели глаза,
Поникли плечи -
И, значит, нечего сказать,
И плакать нечем.
x x x
Звук становится чище и глуше...
Что же снова тебе не сказала?..
Говорили про дождь и про лужи,
И промозглую сырость вокзала,
Говорили про верхнюю полку,
Про купе и сквозняк, и соседей,
Про забытую в спешке футболку,
И молчали, что вместе не едем...
Звук растаял, сжимаю ладони,
Вслед кричу, хоть теперь и не к спеху:
"Оглянись! Я стою на перроне,
Как бы ты далеко ни уехал..."
x x x
Вот так, дружок, - ни слова в простоте -
На каждый звук - аптекарские гири...
Все сбрендило в безумном этом мире -
Друзья - не те, любимые - не те,
Не тот трамвай мне путает маршруты.
По улицам, запутанным в клубок,
Бреду унылой кошкой, а минуты
Сбегают, как от бабки колобок.
И вроде, не болтаюсь на кресте,
Но даже радость с привкусом бескормиц
Не та - как утро, прерванное горном...
Друзья - не те... И те, что те - не те...
x x x
Начинается жизнь - к вечеру,
Разложили удары - квиты мы.
Очень жаль, но сказать - нечего,
Все слова, как шары бритые...
День уходит дождем в крапинку,
Год уходит, снега выхлестав,
И в тоске по делам праведным
Жизнь уходит пустым выстрелом.
Тянут руки ко мне нищие,
Их касаньем судьба мечена...
Так хотелось писать личное,
Оказалось - сказать нечего.
x x x
Не девочкой счастливой,
Не юною женой -
Усталой, терпеливой
Вошла ты в город мой.
Я сам в нем строил храмы
И красил купола
Для Самой!.. Самой - самой!
А в город Ты вошла...
Спокойно, отрешенно прошла по хрусталю
И на призыв бессонный
Сказала: "Не люблю..."
Перчаток не снимая,
Пригубила вино...
...Есть город, храм,
и знаешь,
В нем пусто и темно...
x x x
Я кольцо сняла,
Бросила под ноги...
Хорошо жила -
Дай так, Боже, многим!
Все в дому с горой...
Пироги да пышки,
Да мужик - герой,
Да звонок - сынишка!
Все легко в дому
И рукам послушно.
Что же, не пойму,
Песне здесь так скучно?
Бросила кольцо,
Залилась, запела!
Но темно лицо,
Не повеселело...
x x x
Из больницы вышла налегке -
Не клеймят, тавро не ставят чернью.
Не ребенок - сумка на руке -
Легкий спутник легких увлечений.
Тополиным пухом понеслась,
Отмахнув заботы сумкой лихо,
До поры ни капли не боясь,
В пустоту прорвавшегося крика,
До поры не думая о том,
Как в те улетевшие недели
Руки сына сердца снежный ком
Гладили, да так и не согрели.
Жизнь на память вяжет узелки:
До поры бездумье, до поры...
Развязать - да поздно, не с руки,
А рубить - затупишь топоры...
x x x
Налетела такая тоска,
Что хоть вой, хоть сонеты пиши...
В Белом море гуляет треска,
В Черном море - одни голыши...
x x x
Уехал друг Давид -
Осталась плешь в загаре...
Качает ветер дни,
Как мусор на плаву...
От прошлого знобит,
От "нончего" - кумарит,
Тошнит от болтовни
И, значит, я живу!
x x x
Что делать?
Умнице с детства - мне
Не задавай вопросов.
Нравится по стерне -
Вот тебе хлеб и посох.
Можешь - иди босой,
Плачь, матерись, кусайся.
Хочешь - лечись росой.
Хочешь - с горы бросайся.
Трудно - врасти в траву
Деревом, камнем, криком.
Скучно - поймай сову
И научи чирикать.
Только ко мне не лезь
С вечным больным вопросом:
Я и сама, как взвесь,
Криво лечу и косо.
x x x
Я часто думаю, хоть это и не ново,
А надо ли друг к другу привыкать,
Чтобы потом друг другом помыкать,
В потоке слов свое лишь слыша слово?
В избраннике искала красоту,
Неповторимость, свежесть и характер,
А вот теперь, как гусеничный трактор,
Готова размолоть свою мечту.
А надо ли кого-то подминать,
Чтоб ощутить себя немного выше?
Ведь дом под крышей лучше, чем на крыше, -
Научимся мы это понимать?
И понимать сейчас, а не тогда,
Когда,
На крыше стоя в одиночку,
Внизу увидим крошечную точку
И вдруг поймем, что там была мечта.
"Горизонт" - лит.-худ. сб-к, стр.123, Одесса,1987г.
x x x
Когда-то был в почете самовар,
Велись негромкие беседы под чаек,
С еловым дымом плыл медовый пар,
И разговор неспешно, вкусно тек.
Теперь спешим, глотаем кипяток,
Беседы - телефонные гроши...
Давайте я поставлю вам чаек
И пряников насыплю от души.
С погоды поведем свой разговор,
А не хотите - просто помолчим,
Не на бегу рассудим чей-то спор
И может домолчимся до причин.
Давайте я поставлю вам чаек,
Включу настольной лампы полукруг,
И пропоет нам песенку сверчок,
И станет тихо, просто тихо вдруг...
Давайте я поставлю вам чаек...
"Горизонт" - лит.-худ. сб-к, стр.123, Одесса,1987г.