Иоанна Хмелевская. Роман века




Все началось с того, что моя машина вышла из строя.  Я  возвращалась  в
Варшаву  из Гданьска и за Пасленком свернула в лес, чтобы нарвать цветочков.
Правда, в начале марта трудно рассчитывать на настоящие цветы,  но  вот  уже
несколько  дней  стояла  чудесная  погода,  солнце светило вовсю, и флора не
замедлила  прореагировать  —  из-под  засохших  стеблей  прошлогодних  трав
пробивались кое-где зеленые побеги.

     
От  шоссе  к  лесу вела колея, делая заманчивую петельку. Выглядела она
вполне сухой и невинной, как будто сама приглашала путника в лес.  Внешность
оказалась  обманчивой,  петелька  представляла  собой  такую  трясину, где и
корова утонет по самые рога, и моя машина, отчаянно пробуксовав,  безнадежно
увязла.

     
Наверное,  нужно было выйти на шоссе, проголосовать и попросить помочь,
но такое простое решение как-то не пришло мне в голову. Приходили другие,  и
из  них  самое  гениальное  — дождаться лета, когда болотце подсохнет, и уж
тогда выбраться из него. От  собственной  глупости  я  совсем  расстроилась,
окончательно    потеряла   всякую   способность   действовать   спокойно   и
рассудительно, а вместо этого принялась таскать со всей округи  прошлогоднюю
траву  и  охапками  заталкивать  ее под колеса машины. Кончилось тем, что из
трясины я вылезла задом с жутким натужным ревом —  ну  точь-в-точь  тонущая
корова.  Машина  моя,  далеко  не  новая, не вынесла пережитого и под Млавой
развалилась  на  куски.  Не  буквально,  разумеется,  но  что-то  внутри  ее
отломилось. Двигатель вышел из строя окончательно и бесповоротно. До Варшавы
меня дотащили на буксире.

     
Оставив   драндулет   в  ремонтной  мастерской,  я  стала  пользоваться
общественным  транспортом,  преимущественно  автобусами-экспрессами.   Такси
исключались,  ибо  езда  в  легковой машине в качестве пассажира не для моих
нервов.

     
Так вот, как-то поздним вечером я  возвращалась  от  знакомых,  которые
живут на Старом Месте. Привыкнув всегда иметь под рукой собственное средство
передвижения,   я  совершенно  упустила  из  виду,  что  автобусы  ходят  до
определенного часа. Внезапно с ужасом  вспомнив  об  этом,  я  на  полуслове
прервала  визит  и  в  панике  покинула  хозяев. К остановке я неслась сломя
голову и чувствовала, как парик съехал набок, а на  лоб  выбилась  идиотская
челка,  макияж  размазался, и вообще я напоминала пугало огородное. Привести
себя в порядок не было времени, да  и  какой  смысл?  Вероятность  встретить
кого-то,  кому мне захотелось бы понравиться, равнялась нулю: на улицах было
темно, холодно,  сыро  и  пусто.  Пробежав  Замковую  площадь,  я  несколько
замедлила  шаг  на  Краковском  Предместье,  так  как  дорога пошла в гору и
остановка была уже видна. Навстречу шел какой-то мужчина. При виде  меня  он
остановился  как  вкопанный,  лицо  его последовательно отразило целую гамму
чувств, начиная с изумления и кончая восторгом. Нет, я  вовсе  не  собираюсь
утверждать,  что  ни на какой улице, никогда в жизни, ни в одном прохожем не
вызывала восторга, тем не менее его проявления у этого незнакомого  человека
показались мне несколько преувеличенными. Из-за чего это он буквально врос в
землю,  то  бишь  в  тротуар?  Может,  мы  просто  знакомы  и  он собирается
поздороваться? Да нет, скорей всего, я действительно выгляжу  как  огородное
пугало, и человек не понимает. как это варшавянка может дойти до такого...

     
Как  бы  там  ни  было,  я  обошла  неподвижный  столп и проследовала к
остановке.

     
Наверное, столп все-таки ожил и оторвался от тротуара, ибо,  выходя  на
своей  остановке,  я опять увидела этого человека. Значит, он ехал со мной в
одном автобусе, а теперь вышел через вторую дверь и разглядывал меня с таким
напряженным интересом, что, казалось, сам воздух между нами пропитался  этим
напряжением.  До самого дома он шел за мной, и я чувствовала, как его взгляд
сверлит мне спину. Неприятное ощущение... Не хватало еще, чтобы  он  сунулся
за  мной  в  подъезд.  Чтобы  избежать этого, в подворотне я остановилась и,
обернувшись, испепелила нахала взглядом, от которого  он  должен  был  пасть
трупом  на месте. Не пал, видимо, потому лишь, что в подворотне было темно и
убийственная сила взгляда пропала зря.

     
Войдя в подъезд,  я  опять  обернулась,  грозно  взглянула  на  него  и
захлопнула  дверь  перед  самым его носом. Орлиным носом. Над входной дверью
горела лампочка, и я смогла хорошо рассмотреть моего преследователя. Это был
высокий худощавый мужчина, черноволосый  и  темноглазый,  с  тонким  орлиным
носом, лет сорока. Одет прилично, если не сказать — элегантно. Удивило меня
выражение  некоторой робости и нерешительности на его лице. Нет, он никак не
походил на любителя ночных приключений, а уж тем более  на  бандита.  Совсем
непонятно. Чего же тогда так пялится на меня?..

     
И  хотя  он  выглядел  вполне  прилично и не опасно, дверь за собой я с
треском захлопнула. Не выношу орлиные носы!

     
Назавтра, с самого утра, я то и дело стала  натыкаться  на  него  —  в
магазинах,  на  улице,  везде.  Он  путался  у  меня под ногами, как собака,
почуявшая мясо, и не отводил  от  меня  напряженного,  испытующего  взгляда.
Несколько  раз  мне пришлось изучать свое отражение в стеклах витрин — нет,
решительно у этого типа не было никаких оснований до  такой  степени  терять
из-за меня голову.

     
А  на  следующий  день  произошло нечто прямо противоположное. Выйдя из
дому в несусветную рань, в  полдевятого,  еще  полусонная,  я  дождалась  на
остановке нужного мне автобуса-экспресса, следующего по маршруту "Б", села и
поехала.  Возможно,  я и думала о чем-то, хотя ручаться не могу — вряд ли в
столь раннюю пору я на это способна. И  замечать  окружающее  тоже  не  была
способна.  И  лишь  когда  автобус  уже  подъезжал  к  площади Унии, я вдруг
заметила мужчину, сидящего по другую сторону прохода. В полупустом  автобусе
никто  его  не  заслонял, и я могла спокойно разглядывать пассажира, который
задумчиво смотрел прямо перед собой. Он был светлым. Таким  светлым,  что  я
наверняка  обратила  бы  на  него  внимание  и  в большой толпе, не то что в
полупустом автобусе. Автобус ехал себе, я не отводила взгляда от блондина, а
тот попрежнему смотрел в пространство. Сначала, пребывая все еще в  утреннем
оцепенении,  мой  мозг лишь автоматически зарегистрировал наличие блондина и
только спустя какое-то время, наконец, пробудился. Я стала гадать, кем может
быть этот человек, и неизвестно  почему  решила,  что  он  журналист.  Ничто
другое  к  нему  как-то  не  подходило.  Затем пришла вторая мысль: у такого
мужчины обязательно должно быть одно из двух — или  машина,  или  красавица
жена.  Машины,  по-видимому, нет, остается жена... И заработало воображение.
Его жена непременно стройная брюнетка. Гладкая прическа, узел волос, сама  в
чем-то зеленом, лучше всего — в замше. И наверняка она его не любит, а если
и любит, то явно недостаточно, и, вообще, она эгоистка, а мужа своего совсем
не  ценит.  Кретинка,  такого  мужчину!.. И лишь после всего этого с угрюмой
отрешенностью, в мрачной тоске я подумала о том, о чем должна была  подумать
с  самого начала: такой мужчина никогда мной не заинтересуется, это же яснее
ясного. Именно такая разновидность блондинов — мой  идеал,  мечта  с  самой
ранней  юности.  Время  от времени они встречавшись в моей жизни, и жизнь же
убедила меня в том, что именно у них я не имею ни малейших шансов. С меня не
сводит обожающих глаз совершенно офонаревший чернявый  недоумок,  а  этот...
этот и не взглянет! Эх, видно, уж так мне на роду написано!

     
Из  автобуса  я  вышла  в  полном расстройстве чувств, но все же как-то
управилась с дейтами, которые меня заставили встать ни свет ни  заря,  после
чего  решила  купить  кое-какие  продукты и в магазине "Деликатесы" на Новом
Свете опять наткнулась на черномазого кретина с носом. И  он  осмелился  мне
поклониться!! Ну форменный идиот.

     
В  последующие  два дня он встречался мне буквально на каждом шагу. и с
каждым разом увеличивались неприязнь к нему  и  раздражение.  Казалось,  вся
Варшава  кишит  брюнетами с орлиными носами! Если бы не мимолетное видение в
автобусе-экспрессе маршрута "Б", возможно, я бы отнеслась к  преследовавшему
меня поклоннику с большей терпимостью, но теперь, при невольном сравнении...
Один  его  вид  в  главном  варшавском универмаге "Центрум" разъярил меня до
такой степени, что  я  совершенно  непреднамеренно,  а  наверное,  просто  в
поисках  разрядки  взбунтовала  баб,  толпившихся  в  очереди  у  прилавка с
бюстгальтерами.  "Такой  товар  нельзя  покупать  на   глазок!   —   громко
возмущалась  я.  —  Потому  как не на глаза он надевается! Такой товар надо
мерить на... фигуру, а не  на  пальто  и  свитера!"  Очередь  с  готовностью
подхватила мои протесты, на поднявшийся неимоверный шум сбежались покупатели
из других отделов, узнать, что за дефицит выбросили, прибежала заведующая. А
я,  похоже,  тратила  силы  и  драгоценное время из чистого альтруизма, ведь
упомянутый товар покупать не собиралась.

     
Непосредственный виновник светопреставления  в  очереди  за  лифчиками,
брюнет  с  орлиным носом, терпеливо переждал его, то есть светопреставление,
стоя в сторонке и не сводя с меня телячьего взора. Затем  так  же  терпеливо
ждал,  пока  я  копалась  в  товаре  на  прилавках  с  косметикой,  потом  в
"Чулкахколготках", потом в "Пижамах", и подойти ко мне решился  лишь  в  тот
момент, когда я проходила мимо подштанников. Самое романтичное место выбрал!

     
— Прошу извинить меня, милостивая пани, — робко начал он, запинаясь и
краснея.  —  Возможно.  вас  удивляет  то, что вот уже несколько дней я так
настойчиво преследую вас. Для  этого  имеются  серьезные  причины,  и,  если
позволите,  я их изложу. Голос у него был приятный, выражался он культурно и
вообще производил благоприятное впечатление, ну  а  то,  что  он  не  шел  в
сравнение с блондином из автобуса, так это не его вина...

     
Я ответила ворчливо:

     
— И  вовсе меня это не удивляет! Всегда знала, что моя красота сражает
наповал.

     
Похоже, ответ и в  самом  деле  сразил  брюнета,  но  надо  отдать  ему
справедливость — он быстро оправился.

     
— О  Боже,  что  я ляпнул! Извините мою бестактность! Я не хотел... То
есть я хотел... Вы действительно  прекрасны,  но  я  хотел  сказать...  Ваша
красота  для  меня  имеет совершенно особое значение по причине... И вообще,
дело совсем не в том, о чем вы думаете.

     
— А в чем? — все еще неприязненным тоном поинтересовалась я,  немного
удивленная,  хотя попрежнему пышущая к нему враждебностью, как доменная печь
жаром.

     
Такое отношение окончательно обескуражило беднягу. Он не знал,  на  что
решиться,  беспомощно  огляделся  по  сторонам,  и,  похоже,  его  что-то не
устроило в антураже. Подштанники, наверное.

     
— Уйдем отсюда! — вдруг решился брюнет. — Умоляю, заклинаю вас  всем
самым дорогим — выслушайте меня! Тут недалеко, на Сенкевича, есть маленькое
кафе.  Можете  сами  заплатить  за свой кофе, если пожелаете, но уделите мне
хоть четверть часа! Прошу вас!

     
Звучавшая в его голосе страсть  временами  сменялась  глухим  искренним
отчаянием,  и это несколько охладило клокотавшую во мне неприязнь. К тому же
я и так собиралась выпить чашечку кофе, так что, в конце концов, не  все  ли
равно?

     
— Начать мне придется с себя,— заговорись незнакомец, глядя на меня с
робкой надеждой и автоматически помешивая ложечкой свой кофе. — Дело в том,
что я  и  одна женщина... Извините, я начинаю с таких интимных признаний, но
без этого никак нельзя. Так вот, эта женщина для меня все! Ну как бы получше
объяснить? Для меня больше никто не существует, только  она!  Одна  во  всем
мире,  понимаете?  Она  тоже питает ко мне нежные чувства, и я ничего так не
жажду в жизни, как сочетаться с ней законным браком!

     
Последние слова  странный  незнакомец  произнес  с  какой-то  отчаянной
безнадежностью,  что сразу возбудило мое любопытство -похоже, тут не обычная
любовная история — и даже симпатию к  нему.  Романтические  истории  всегда
меня  живо интересовали, а тот факт, что объектом его чувств являюсь не я, а
совсем другая особа, меня очень обрадовал и сразу же притушил раздражение.

     
— Так что же мешает вам сочетаться?

     
— Все несчастье в том, что эта женщина  замужем!  —  почти  простонал
влюбленный брюнет. —

     
Я-то не женат, а вот она замужем! Ее брак с самого начала был неудачным
и практически  давно  распался,  но  формально...  Муж ни за что на свете не
желает дать развод. Детей у них, слава Богу,  нет,  но  что  из  того,  если
подлец  не  даст  никаких  поводов  для  развода,  поэтому  по закону начать
бракоразводный процесс нельзя ранее, чем через два года.  Но  вы,  наверное,
знаете,  в  суде  должны  быть  представлены  доказательства действительного
распада семьи на протяжении... не менее двух лет. А столько времени мы ждать
не можем, мне предстоит  длительная  загранкомандировка,  поехать  мы  хотим
вместе  и,  сами  понимаете,  для  этого  должны  состоять в законном браке.
Полгода я еще могу потянуть с командировкой, но никак не более...

     
Он говорил с таким  жаром,  что  от  волнения  даже  закашлялся  и  был
вынужден  хлебнуть  кофе.  А  я  почувствовала,  как  вопреки своему желанию
начинаю сочувствовать трагедии двух несчастных влюбленных. Да, но  я-то  тут
при чем? И воспользовавшись паузой, задала вопрос:

     
— А  от  меня чего вы хотите? Чтобы я очаровала мужа и он дал согласие
на развод, так?

     
Несчастный влюбленный безнадежно махнул рукой.

     
— Нет, ничего не выйдет. Я уже сказал — на развод он никогда в  жизни
не  пойдет.  Чтобы  не  было  недоразумений... Ее муж — обычный, нормальный
человек, не мерзавец какой-нибудь, не преступник, но развода жене  не  даст.
Не  знаю,  чего  тут  больше — любви к жене, амбиции, оскорбленного чувства
собственного достоинства или просто вредности, но он уперся -и ни в какую...
А она с ним не может больше жить! Никогда не любила, а сейчас он  ей  просто
отвратителен.  Знаете,  физическое отвращение... Я кивнула, хотя и не совсем
понимала, чем же в таком случае объяснить непреодолимые препятствия на  пути
к  счастью  двух  влюбленных  сердец. В бракоразводных процессах можно очень
далеко заехать на  физическом  отвращении,  насколько  я  знала.  Брюнет  же
продолжал:

	 
— Итак,  муж — нормальный во всех отношениях человек и только в одном
вопросе словно ума лишился. Он патологически ревнив, следит за  женой,  даже
нанимает для этого каких-то хулиганов. Бедная женщина ни минуты не чувствует
себя спокойно, а о том, чтобы нам встретиться, и речи быть не может. То есть
мы  все-таки  встречаемся,  она  прибегает  ко  мне, но нанятые мужем шпионы
тотчас же ему  доносят.  Вы  не  представляете,  какие  жуткие  скандалы  он
устраивает  тогда в подъезде моего дома, на лестнице под моей дверью! Соседи
даже милицию вызывали, но та отказалась задержать его, мол,  семейное  дело,
нет  оснований  для  вмешательства  властей.  Если  бы  вы  знали,  в  каком
постоянном кошмаре мы живем! Воспоминания о пережитых кошмарах заставили

     
беднягу позабыть  о  первоначальной  сдержанности.  Теперь  он  говорил
эмоционально,  даже  вскакивал с места и размахивал руками. Правда, речь его
была несколько хаотичной и местами даже непонятной,  но  чем  меньше  я  его
понимала,  тем  больше  сочувствовала  и даже жалела, особенно в те моменты,
когда у него от волнения перехватывало горло.  Тогда  он  замолкал,  и  лишь
глаза  говорили  — такая бесконечная скорбь в них выражалась! Да и как было
не пожалеть преследуемых бешеным ревнивцем двух

     
влюбленных, к которым судьба оказалась столь жестокой! А в  искренности
несчастного  сомневаться  не  приходилось,  достаточно  было  его  увидеть и
услышать. Думаю, не только мне, но и любому станет ясно,  что  этот  человек
находится  в  состоянии  полного  отчаяния  и  только  огромным усилием воли
удерживается от того, чтобы рвать на себе волосы и биться головой  о  стену.
Сколько  страсти,  какая  глубина  чувств! Просто трудно поверить, что такое
возможно в наш рациональный век.

     
Некстати мелькнула мысль — что нашла в этом человеке та женщина? Я тут
же прогнала ее (мысль), вспомнив, какого бесцветного типа вот уже пятнадцать
лет слепо обожает  моя  подруга.  Интересно,  как  выглядит  предмет  чувств
несчастного брюнета с орлиным носом?

     
Ему  тем временем удалось немного взять себя в руки, и уже спокойнее он
сказал:

     
— И вот нам в голову  пришла  одна  идея.  Выговорив  это,  несчастный
неуверенно  взглянул на меня, как бы сомневаясь, можно ли доверить мне столь
важную тайну, и с отчаянной решимостью продолжил:

     
— Идея,  может,  и  дикая,  но  в  ней  вся  наша  надежда.  Если   ее
осуществить,  суд  немедленно  даст развод, сколько бы муж ни протестовал. Я
консультировался с самыми лучшими адвокатами... Если бы мы...  если  бы  моя
возлюбленная... Одним словом, если бы у нас был ребенок!

     
Я  хорошо  помнила  его  слова  о предстоящем через полгода заграничном
вояже и не могла сдержать восклицания:

     
— Что вы такое говорите? Ребенок за полгода?! Недоношенный, что ли?

     
— Да нет, не совсем так.  Ему  не  обязательно  родиться,  хватило  бы
медицинского  заключения.  Никаких  подделок,  справка от врача, разумеется,
должна отражать истинное положение вещей.

     
Я уже открыла  рот,  чтобы  высказать  обуревавшие  меня  сомнения,  но
поспешила  его  закрыть.  Ошеломляли грандиозные трудности, которые придется
влюбленным преодолеть для  осуществления  своей  идеи.  Если"-  хотят  иметь
ребенка,  им  надо,  как  минимум, встретиться в спокойной обстановке, иначе
нельзя... И я представила себе жуткую картину: в подъезде неистовствует муж,
сбежались соседи, явилась милиция.  Муж  не  только  кричит  и  ругается  на
лестнице, но и наверняка изо всех сил колотит в дверь... Железные нервы надо
иметь, чтобы в такой
ситуации... Если после этого и родится ребенок, будет
ли он полноценным?

     
Возможно,  несчастный  любовник  пришел к той же мысли. Он вздохнул так
тяжело, что пепел из пепельницы поднялся легким облачком и опустился  в  мою
чашку с кофе.

     
Бедняга так сконфузился, что на него жалко было смотреть. Он сорвался с
места, выхватил у меня из-под носа кофе с пеплом, заказал новый и чуть ли не
на коленях  выпросил  позволения на этот раз заплатить за него. Естественно,
рассказ  о  муках  любви  пришлось  прервать  на  самом  интересном   месте.
Признаюсь, я с нетерпением дожидалась продолжения и начала первая:

     
— Ну  хорошо,  вы меня заинтересовали. Однако я так и не поняла, зачем
вы мне рассказали свою историю. Я-то вам зачем?

     
— О, к этому я и веду и чрезвычайно признателен милостивой пани за то,
что согласилась меня  выслушать.  Итак,  вы  наверняка  уже  поняли,  что  в
сложившейся   ситуации   нам   с  Басенькой  здесь  просто  нет  возможности
встретиться. Вот мы с ней и решили уехать  отсюда  недели  на  две-три.  Все
равно  куда.  А  чтобы муж 06 этом не узнал, чтобы ни малейшее подозрение не
закралось ему в голову...

     
Он не договорил и взглянул на меня. Это  был  взгляд  приговоренного  к
смерти,  которому  в  самый  последний  момент,  уже под виселицей, блеснула
слабая искорка надежды.

     
— Прошу вас, — со сдержанной  страстью  произнес  он,  —  дайте  мне
договорить,  воздержитесь  от  криков  протеста. Видите ли, Басенька... Я не
сказал, что так зовут даму моего сердца? Так  вот,  Басенька  и  ее  муж  не
только уже давно не спят в одной спальне, но и почти не разговаривают друг с
другом, почти не видятся, хотя и продолжают жить в одном доме. Они находятся
в  состоянии...  как  бы  это  поточнее выразиться... в состоянии постоянной
холодной войны, так сказать, войны позиционной, и нашу идею вполне  возможно
осуществить,  не  такая  уж  она сумасшедшая, как может показаться на первый
взгляд. Я не издала крика протеста,  напротив,  вся  обратилась  в  слух,  и
ободренный любовник продолжал уже более уверенным голосом:

     
— Вот  мы  и  придумали — пусть ненадолго ее подменит другая женщина.
Разумеется, похожая на нее. А если еще эту  женщину  немного  загримировать,
сделать   соответствующую  прическу,  одеть  в  Басенькино  платье,  научить
соответственно  держаться...  Басенька   ненадолго   выйдет   из   дома   по
какому-нибудь  делу, а в дом вместо нее вернется другая женщина. Он ничего и
не заметит. Да он на нее и не взглянет, главное — жена дома! Комнаты у  них
отдельные,   при   встречах   они   не  смотрят  друг  на  друга,  почти  не
разговаривают. А вы так похожи на нее! Там, на  Краковском  Предместье,  мне
показалось,  я  встретил  Басеньку!  Уже  несколько дней я наблюдаю за вами,
изучаю ваше лицо, походку, голос. Сходство поразительное! Умоляю вас — ради
нее и ради меня — спасите нас! Согласитесь!

     
И он опять  сделал  попытку  пасть  на  колени.  Сказать,  что  я  была
поражена,  —  значит  не  сказать ничего. Ошарашена, ошеломлена, огорошена,
потрясена до глубины души! Я тупо глядела на вдохновенного  безумца,  будучи
не  в  состоянии  произнести  ни  слова и не зная, на что решиться: с криком
умчаться прочь или, напротив, не кричать, не делать лишних резких движений
— говорят, с такими это  опасно,  лучше  исчезнуть  незаметно,  потихоньку.
Безумец, похоже, понял мое состояние.

     
— Не говорите пока ничего, — поспешно сказал  он.  —  Отказаться  вы
всегда  успеете, дайте мне договорить. Я, конечно же, не прошу оказать такую
колоссальную услугу даром. Как можно! Миссия ваша, возможно, и  небезопасна,
муж   человек   импульсивный,:   он   и  прибить  может,  если  мистификация
раскроется...

     
Он еще  что-то  говорил,  а  мое  богатое  воображение  уже  нарисовало
впечатляющую  картину:  на  полу  распростерт  мой  хладный  труп. а над ним
потрясает орудием убийства чудовище с безумным взглядом  и  волосами  дыбом.
Нет, бежать, бежать, и как можно скорее!

     
Брюнет попытался меня успокоить:

     
— Я уверен, муж ничего не заметит, обман не раскроется, но, поскольку,
хоть и  минимальная, опасность риска все-таки есть, в качестве компенсации я
предлагаю пятьдесят тысяч злотых. Если сумма покажется вам недостаточной,  я
готов...   Прекрасно  понимаю  —  нервное  напряжение,  потраченное  время,
рискованный эксперимент...

     
Он не закончил и устремил на меня умоляющий взгляд,  в  тревоге  ожидая
ответа.  Нет,  он  все-таки не сумасшедший. Одержимый — вот верное слово. В
глазах мольба, а вся фигура выражает решимость идти до  конца  к  намеченной
цели.  Хотя... Вряд ли человек в здравом уме предложит такую астрономическую
сумму. Естественно, я тут же высказала свои сомнения:

     
— Боюсь, в голове у вас не все в  порядке.  Пятьдесят  кусков  за  две
недели?!

     
— Может,  за  три.  Да,  вероятнее  всего,  вам  придется  играть роль
Басеньки недели три. Для меня же, милостивая пани, эти три  недели  стоят  и
пятидесяти  миллионов,  но  таких денег у меня нет. Погодите, не возражайте,
подумайте еще немного. Я отдаю себе отчет в том, что мое предложение...  как
бы  это  сказать...  несколько  странное,  требую я от вас огромной услуги и
просто обязан за нее прилично вознаградить.  Чтобы  не  было  недоразумений,
сразу  хочу  сказать...  Ох, простите, я ведь не представился, простите ради
Бога, я так волнуюсь! Меня зовут Стефан Паляновский, я не вор,  не  аферист,
работаю  в Министерстве внешней торговли, легко можно проверить. Кстати, моя
работа тоже создает дополнительные проблемы, но об этом чуть позже. Средства
кое-какие есть, зарабатываю я неплохо, к тому же недавно получил наследство
— во Франции умер мой родственник. У меня счет в банке Лионский Кредит,  ну
и  деньги  здесь, в Польше, все законное, если пожелаете. могу заплатить вам
франками.

     
И опять мое богатое  воображение  не  замедлило  представить  красочную
картину,  но  уже другую. Вместо собственного хладного трупа мне, как живой,
предстал  собственный  разбитый  драндулет,  требующий  большого  ремонта  и
нуждающийся  в целой горе необходимых для этого запчастей, которые только за
валюту и купишь. А может, подумать о новой машине?  Воображение  разыгралось
совершенно неприлично, а пан Паляновский, не давая мне передохнуть, давил на
психику:

     
— Вы мне спасете жизнь! Ведь без Басеньки все равно мне не жить!

     
И ни с того ни с сего резко сменив тон, он заговорил по-деловому трезво
и четко:

     
— Я  уже  упомянул,  что  работаю  в Министерстве внешней торговли. На
ответственной должности. Сами понимаете, должен вести себя безупречно,  быть
морально  устойчивым,  ну  и прочее, иначе — прощай и должность, и оклад, и
загранкомандировки, и сама работав МВТ. Но, поверьте, не  одни  материальные
стимулы  держат  меня в министерстве. Может, вам покажется это смешным, но я
люблю свою работу, и, говорят, я неплохой специалист. А этот  человек  может
все  испортить  и  уже  подбирается... Того и гляди, добьется своего, и меня
вышибут с треском. Да и Басеньку пожалейте, ведь вы  должны  ее  понять  как
женщина!  У  нее  же  не  жизнь,  а сущий ад! Дома ненавистный человек, само
присутствие которого ей омерзительно, выйти из дома можно лишь по делу, да и
то за каждым шагом следят какие-то подозрительные типы. Бедная  женщина  уже
на грани нервного срыва.

     
Он  говорил  и  говорил,  и  в  моей голове воцарился полнейший хаос, в
котором смешались великая любовь, ревнивый муж, внешняя торговля, несчастный
ребенок, нервный срыв и моя машина в ремонтной мастерской.

     
А над всем доминировало сознание того, что вот опять, в который уже раз
в своей жизни, я влипла в совершенно идиотскую историю. Видно, так уж мне на
роду написано, и ничего тут не поделаешь. Я уже знала, что  соглашусь,  ведь
идиотская  история  —  это как раз для меня. Однако остаток здравого смысла
заставил меня задать вопрос:

     
— Минутку! А если все раскроется?

     
— Не раскроется!

     
— Но  если  все  же...  Тогда   муж   привлечет   меня   к   уголовной
ответственности  за  мошенничество или не знаю еще, как это назвать... В суд
на меня подаст!

     
— Да какое же это мошенничество? Ведь вы же не втираетесь  в  дом  под
видом   жены,   но   действуете   с  согласия,  более  того  —  по  просьбе
заинтересованной стороны. Никакого мошенничества, говорить можно лишь о  его
ошибке.  А  если он по ошибке принимает постороннюю женщину за свою жену, то
это — его личное дело и его собственная вина. За его ошибки никто не обязан
отвечать. Но если уж случится неприятность, я, разумеется, беру на себя  все
расходы  —  адвоката,  возмещение  морального  ущерба,  штраф, не знаю, что
еще... Права у вас есть?

     
Этими правами он опять столкнул меня  в  хаос  и  сумятицу  мыслей,  из
которых  я  пыталась  выкарабкаться,  цепляясь  за  остатки здравого смысла.
Пожалуй,  в  раздражении  подумала  я,  уже  вот  за  один этот разговор мне
следовало бы выплатить возмещение морального ущерба.   При  чем  тут  права,
хотя...

     
— Права человека? А как же...

     
— Да нет, водительские права.

     
— Есть, конечно, но что общего...

     
— И вы умеете водить машину?

     
— Глупый вопрос! Конечно, умею.

     
— Какое  счастье! Видите ли, у Басеньки есть машина, и вам пришлось бы
ездить на ней. Новое "вольво".

     
Я не сдержала стона. Новое "вольво"  меня  добило.  Страсть  к  машинам
оказалась сильнее здравого смысла. Новое "вольво", о Езус-Мария! Я еще не до
конца обдумала свою мысль, а язык уже сам по себе выпалил:

     
— Тогда  вам  придется  часть  гонорара  выплатить мне авансом, еще до
того, как я приступлю к работе. Мне понадобится  несколько  дней  для  того,
чтобы  накупить  запчастей  для  моей  разбитой  машины. Тогда, обретя через
две-три недели собственный облик, я обрету и  собственную  отремонтированную
машину.

     
— Разумеется,  никаких  проблем,  как  пожелаете,  мадам! Боже, так вы
согласны?

     
Удрученная, отчаявшаяся жертва любви преобразилась в мгновение ока.  От
прежней  меланхолии  не  осталось  и  следа.  Передо мной сидел полный сил и
энергии деловой человек. Такая метаморфоза несколько охладила меня.

     
— Минутку, уважаемый, не торопитесь, — я тоже попыталась принять  тон
деловой  женщины. — Меня все-таки не оставляют сомнения. Уж очень ваша идея
рискованная. Будьте любезны, поясните, как это возможно, чтобы муж с первого
же взгляда не распознал, его это жена или посторонняя баба?

     
— Так я же вам говорил, они почти не общаются. Практически не видятся.
Хоть и живут в одном доме, но спят в  разных  комнатах,  питаются  отдельно,
друг  с другом почти не разговаривают. Вот разве что работают вместе... Но с
работой мы что-нибудь придумаем.

     
— Работа? — перебила я. — Что еще за работа?

     
— Данное обстоятельство и в самом  деле  может  представить  известную
трудность,  —  с легким смущением признаk брюнет. — Но мы с ней справимся,
не сомневайтесь! Видите ли, Басенька с мужем владеют небольшой мастерской по
производству тканей. Вернее, владелец — ее муж, а Басенька делает  для  них
образцы  на...  ох,  забыл,  как  это  называется,  то ли на шаблонах, то ли
матрицах. Она умеет немного рисовать и чертить, и в  ее  обязанности  входит
подготовить  узор  для  будущей ткани, чтобы она казалась бархатной, знаете,
придает такой эффект бархати-  (  стости.  Я  не  специалист  и  забыл,  как
называется  такой способ... То ли флокировка, то ли еще как. Разумеется, это
осложняет вашу задачу, я понимаю, но как-нибудь...

     
Нет, просто какое-то фатальное стечение обстоятельств!  Не  иначе,  сам
перст  судьбы  указал  им  на  меня,  так что мне нечего ерепениться, против
судьбы не попрешь.

     
— Никаких трудностей, проше пана, — мрачно произнесла я.  —  Так  уж
случилось, что мне приходилось иметь дело с флокировкой ткани. Не скажу, что
это  занятие  доставляет  мне удовольствие, совсем напротив, работа нудная и
изматывающая, но мне знакомая, и если уж нет другого  выхода,  так  и  быть,
займусь ею.

     
Закручинившийся   было   пан   Паляновский  снова  воспрянул  духом.  В
устремленном  на  меня  взгляде  попеременно  выражались  радость  и  боязнь
поверить в свое счастье.

     
— Быть  не  может!  Сама  судьба  послала  вас! Я радовался, что нашел
женщину, которая внешне так походит на  Басеньку,  а  оказывается,  я  нашел
настоящее чудо! Вы и машину водите, и ткани флокируете. Просто ушам не верю.
Может, вы еще и на машинке умеете писать?

     
— Конечно,  еще бы мне не уметь! Только на машинке и умею, от руки уже
давно разучилась. По другую сторону столика пан Паляновский даже  подпрыгнул
от радости и голосом, дрожащим от волнения, произнес:

     
— Я  благодарен  Провидению, пославшему пани отчаявшимся людям. Должен
признаться, обратился я к вам без  особых  надежд  на  успех,  это  был  акт
отчаяния. И заговорил я с вами без особой надежды получить согласие. Ведь, в
конце  концов,  вы  не обязаны оказывать услугу совершенно незнакомым людям,
жертвуя своим временем,  идя  на  определенный  риск,  —  и  ради  чего?  Я
прекрасно  понимаю,  жалкие  пятьдесят  тысяч — не адекватная плата тому...
тем... в общем, ничему не адекватная. Нет, повторяю, — вы просто чудо!

     
Я рассеянно  кивнула,  как  бы  соглашаясь  со  столь  высокой  оценкой
собственной персоны, занятая всецело технической стороной будущей работы.

     
— Стирать не буду! Не только за пятьдесят тысяч, но и за пятьсот!

     
— И не надо, и не надо, у них есть прачка, раз в месяц она приходит за
бельем, которое отдают ей в стирку.

     
— А  как  с  домработницей? Наверняка она у них есть. Ладно, муж меня,
положим, не распознает, но что касается домработницы — можете  распрощаться
с иллюзиями. На ее счет не обольщайтесь.

     
Окрыленный успехом своей миссии, пан Паляновский без труда разбивал все
мои опасения.  Домработница,  разумеется,  есть,  но  она  получит  месячный
отпуск, и я ее в глаза не увижу. С мужем в мастерской работает помощник, так
он как раз уволился, будет нанят новый,  который  меня  не  знает.  То  есть
Басеньки не знает. А что касается одежды, то в моем распоряжении будет целый
склад  новой,  или  почти  новой,  ведь  мне  было бы неприятно носить чужую
одежду. Он понимает это. как же... То же относится и к обуви.

     
Меня  удивила  такая  предусмотрительность,   и,   заметив   это,   пан
Паляновский счел необходимым пояснить:

     
— Ведь  мысль  о  побеге  зародилась давно, и мы с Басенькой исподволь
стали готовиться к нему. Еще прошлой  зимой  она  принялась  закупать  новую
одежду.  Покупает  и вешает в шкафы в гардеробной, большинство вещей ни разу
не надев. А чтобы муж привык к ним, до того, как новые  покупки  спрятать  в
шкаф,  она  разбрасывает  их  по  всему  дому,  чтобы  ему глаза намозолили.
Несколько дней они валяются на видных местах, поневоле примелькаются. А  как
вы относитесь к парикам?

     
— Нормально, могу поносить, если надо. И сама иногда надеваю. Когда вы
меня встретили на Замковой площади, я как раз была в парике.

     
— Так вот в чем дело! То-то меня поразило ваше сходство с Басенькой. А
особую примету легко изобразить. У нее маленькая темная родинка под глазом
— вот здесь. -И он таким размахом ткнул себя пальцем в  нужное  место,  что
чуть глаз не проткнул.

     
Я была согласна и на родинку. А потом потребовала:

     
— А теперь немного помолчите. Мне надо подумать.

     
Подумать  действительно  нужно  было,  но,  честно  говоря,  это мне не
удалось. Помешивая третью чашечку кофе, я пыталась хоть  как-то  упорядочить
хаос   в  голове.  Одно  не  представляло  сомнения:  задание,  которое  мне
предстояло выполнить, было чистейшей авантюрой, значит, как  раз  для  меня.
Уже  довольно давно я не влипала ни в какие идиотские истории, так что самое
время...

     
Я взглянула на своего визави.  Пан  Паляновский  продолжал  производить
приятное впечатление. За столиком напротив меня сидел нормальный, спокойный,
даже  весьма  солидный  человек,  и никому в го-. лову бы не пришло, что под
столь респектабельной внешностью бушуют  вулканические  страсти.  Овладевшая
всем   его  существом  любовь  к  третируемой  Басеньке  выражалась  лишь  в
устремленном на меня взгляде, полном отчаянной надежды. Он уставился на меня
как баран на новые ворота, и это несколько мешало мне собраться с мыслями.

     
А собраться было совершенно необходимо, о Господи, время идет, а я  все
о  пустяках.  Надо  заставить  себя.  Так, сосредоточимся. Сосредоточимся на
отрицательных сторонах предстоящей мне миссии. Положительные обдумывать  нет
необходимости,  спасать  влюбленные  сердца я считала своим святым долгом, и
тут  размеры  гонорара  особой  роли  не  играли.  Я  даже  поначалу  решила
ограничиться  лишь  суммой,  необходимой  на  закупку  запчастей, да вовремя
вспомнила о шаблонах. Шаблоны я даром делать не буду, о нет!

     
Так о чем это  я?  Ага,  об  отрицательных  сторонах.  Кроме  возможных
претензий одураченного мужа, мне как-то больше ничего не приходило в голову.
В  опасность  физической расправы я не верила. Задушить себя я не позволю, а
вот подать на меня в  суд  он  запросто  может.  И  суд  наверняка  заставит
выплатить  денежную  компенсацию за причиненный ему моральный ущерб. Плюс за
мое содержание в течение трех недель. Хорошо, что ем я немного... А,  ладно,
пусть  об  этом болит голова у пана Паляновского. Решив на всякий случай все
же  проконсультироваться  у  подруги,  юриста  по  образованию  и  судьи  по
профессии,  я  покончила  с  отрицательными  сторонами  и  перешла к стороне
технической. А уж тут одно удовольствие было представлять  себе,  как  я  то
скрываюсь по темным углам дома от испытующих взоров мужа, то поворачиваюсь к
нему задом, как изображаю из себя немую и глухую... Да мало ли что еще можно
придумать  для издевательств над этим современным Отелло! И опять перед моим
мысленным   взором   замелькали   живые   красочные   сцены,   одна   другой
завлекательнее.

     
Пан  Паляновский  по-прежнему  не  спускал  с меня выжидающего, полного
надежды взгляда.

     
— Ну так и быть, — наконец произнесла я. — Берусь за  эту  идиотскую
миссию, но с условием. Вопервых...

     
Пан  Паляновский  не  дал мне докончить. Бросившись ко мне, он принялся
целовать ручки, не помня себя от радости. Казалось, вот-вот лишится рассудка
от счастья. На все мои условия он заранее и  с  восторгом  согласен!  Думаю,
поставь  я  условием разрисовать красными цветочками Дворец культуры и науки
снизу доверху, он,  ни  минуты  не  раздумывая,  кинулся  бы  за  кистями  и
красками.  Нет,  мои  условия были гораздо скромнее, и мы без труда пришли к
соглашению.

     
В предчувствии близкого счастья  исстрадавшийся  влюбленный  расцвел  у
меня  на  глазах.  Совсем  другой  человек. Да что же это за Басенька такая?
Должно быть, совершенно необыкновенная женщина, коль  скоро  сумела  внушить
сталь  великую  страсть.  Стоило  согласиться на рискованный эксперимент уже
хотя бы ради того, чтобы познакомиться с такой неординарной личностью.

     
Переключившись на личность Басеньки, я  в  непростительном  легкомыслии
отставила в сторону все

     
важнейшие пункты программы и потребовала немедленной встречи с ней. Пан
Паляновский, разумеется, был всецело "за".

     
— Конечно,  конечно,  вы  обязательно  должны  увидеться.  Вам  просто
необходимо  встретиться  с  женщиной,  которую  вы  будете   изображать,   и
хорошенько  рассмотреть  ее. Вот только, — тут его лицо приняло озабоченное
выражение, —  вот  только  придется  соблюдать  правила  конспирации  из-за
шпионов, которые следят за ней. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы они
засекли  вас  вместе,  чтобы  обратили на вас внимание. Надо устроить как бы
нечаянную встречу, причем вам придется изменить внешность. Если они  заметят
ваше сходство и донесут мужу — прощай вся затея.

     
Мы    наметили   место   встречи,   обменялись   телефонами,   обсудили
конспиративные  технические  детали.   Мне   все   больше   нравилась   наша
романтическая афера.

     
Пан  Паляновский  не напрасно опасался, что ктонибудь может обратить на
меня внимание. Внимание обращали все встречные. Когда  я,  преображенная  до
неузнаваемости,  отправилась  на конспиративную встречу с Басенькой, не было
человека на варшавских улицах, который бы не оглянулся  мне  вслед.  И  ведь
ничего  особенно примечательного... На мне были старые джинсы и куртка моего
младшего сына, и то, и другое немного великоватое. Правда,  голову  украшало
нечто  потрясающее:  театральный  парик  одной  из моих теток, ярко-рыжий, с
пробором посередине и двумя толстенькими короткими косичками по  бокам,  над
ушами.  Чтобы  меня  уж  совсем  никто  не  узнал,  я  надела  темные  очки.
Конспирация была соблюдена, я сама бы себя не узнала.

     
Встретиться мы договорились в Лазенках, у дворца, логично заключив, что
такое место встречи ни у кого не вызовет подозрений, ведь в парке никому  не
запрещается   гулять.   По   словам   пана   Паляновского,  он  неоднократно
прохаживался там с избранницей

     
своего сердца, шпионы привыкли к этому,  а  гуляющая  в  моем  лице  по
дорожкам   парка   несуразная   особа  могла  беспрепятственно,  до  упоения
разглядывать упомянутую избранницу.

     
День  выдался  на  редкость  мерзким.  Правда,  снег  с  дождем   вроде
прекратился,  но  успел  покрыть  всю землю густым грязным месивом, а резкий
пронизывающий ветер отнюдь не сулил приятной  прогулки.  Тем  не  менее  пан
Паляновский  с  предметом своих воздыханий уже довольно долго самоотверженно
месили грязь у дворца, время от времени делая безуспешные  попытки  присесть
на  одной  из  лавочек.  О  своей  спутнице  он проявлял трогательную заботу
-выбирал место посуше, куда ступить ее драгоценным ножкам, выискивал лавочку
почище и тщательно протирал ее носовым платком, словом,  плясал  вокруг  нее
так,  что  брызги  летели  у него из-под ног. Выражение неземного блаженства
сходило с его лица лишь  в  те  моменты,  когда  он  беспокойно  оглядывался
украдкой по сторонам, дабы убедиться, что я пришла и смотрю.

     
Я  пришла и смотрела. Смотрела так, что глаза чуть не вылезли из орбит.
К потрясению я была готова, но не предполагала, что оно будет столь сильным.
И это — героиня романа века?! Прекрасная  Елена?!  Женщина,  воспламеняющая
столь сильную

     
страсть,   предмет   ревности   упрямого   мужа   и  объект  воздыханий
романтического хахаля?! Первопричина хитроумной операции, достойной  военной
разведки?!

     
На  встречу  я  мчалась  в  нетерпении,  ожидая  увидеть  чудо неземной
красоты, к тому же похожее на меня.  И  что  я  увидела?  Довольно  красивую
женщину,   это   правда,   но   совершенно  заурядную,  просто  на  редкость
неинтересную. Ей-Богу, не стоило  делать  из  себя  посмешище  и  напяливать
теткин парик, Басенька и без того мало походила на меня.

     
Может,  я  ошиблась  и не ту разглядываю? Да нет, ошибка исключена, вон
как он увивается вокруг нее. И больше никого поблизости, даже шпионов.

     
Я бы еще дольше переживала разочарование, если бы не вспомнила об одном
существенном моменте, а именно — сходстве между нами. Мне  оставалось  одно
из   двух:   либо   признать   ее   красавицей,   либо   впасть  в  комплекс
неполноценности. Естественно, я тут же решила переубедить себя и настроиться
на восхищение Басенькой.

     
Сходство между нами, безусловно, было: те же рост,  фигура,  ноги.  Что
еще? Пожалуй, форма головы. И что самое противное — тот же нос! Из различий
самыми  существенными  были Басенькины очень черные, резко очерченные брови,
капризно надутые губки и челка на лбу. Ага, еще та самая родинка.  В  общем,
пан  Паляновский был прав: соответствующий макияж, немного грима — и дело в
шляпе.

     
Теперь понятно, почему он обратил на меня внимание в тот поздний  вечер
на  Краковском Предместье. Из-под моего парика тоже выбилась челка, а макияж
размазался, в том  числе  и  губная  помада.  Понаблюдав  за  Басенькой  еще
немного,  я  поняла, чего ей не хватает и почему она так мне не понравилась.
Вялая,   скованная,   манерная,   она   была   начисто    лишена    живости,
индивидуальности.  Да  что  тут  много  говорить  —  не  было в ней женской
прелести, тех милых черточек, которые делают женщину очаровательной,  влекут
к  ней  сердца.  Как такая претенциозная размалеванная кукла с пошлой челкой
смогла покорить сердце мужчины —  непонятно,  но  не  это  сейчас  главное.
Главное  —  сыграть  ее роль будет совсем не трудно, любая тупица сможет ее
изобразить, тут не потребуется ни интеллекта, ни воображения.

     
Мой маскарад себя оправдал. Не успела я вернуться домой,  как  позвонил
только что оставленный мною в грязном жидком месиве весенней распутицы 1 пан
Паляновский.  Чрезвычайно  обеспокоенный, он 1 допытывался, что помешало мне
прийти на условленное свидание в Лазенки.

     
— Вы и в самом деле меня не заметили? — обрадовалась я. — А ведь так
настойчиво,  просто  до  неприличия,  оглядывались  по  сторонам.  Тоже  мне
конспиратор!

     
— Что?  Как  вы  сказали? Я стараются это делать незаметно. Так вы там
были?

     
— Была, конечно. Несколько раз вы посмотрели' прямо на меня, как же не
заметили?

     
— Ничего не понимаю! Не было вас там,  я  внимательно  смотрел.  Да  и
вообще, можно сказать, ни-. кого не было, не считая какого-то рыжего пугала,
я  .  даже  не  понял,  парень  это  или  девушка,  теперь  ведь  ' у них не
разберешь... Сначала я подумал — это нанятый для  слежки  шпион,  но  потом
засомневался,   вряд  ли  такому  кретинистому  типу  можно  поручить  столь
ответственное дело.

     
— Это была я, — ничуть не обидевшись за кретина, вежливо сообщила  я,
испытывая  искреннее  удовольствие.  —  Знаю,  что впечатление произвела не
самое выгодное, но ведь для нас главное — не быть похожей на  себя,  верно?
Раз конспирация, так уж настоящая.

     
Речь к пану Паляновскому вернулась на сразу. А когда вернулась, на меня
обрушился  целый  водопад восторгов и признательности. Потом мы договорились
встретиться на следующий день, чтобы провести производственное совещание,  и
на этом распрощались. * " *

     
Тонкими  дипломатическими  путями,  через  знакомых,  я навела справки.
Стефан Паляновский, магистр экономических  наук,  действительно  работает  в
Министерстве  внешней  торговли  и  пользуется репутацией знающего и ценного
специалиста. И в загранкомандировку собирается, тоже правда. Проявив  чудеса
предусмотрительности  и  предосторожности,  я довела свою проверку до конца,
незаметно  показав  его  издали  одному  знакомому   внешторговцу,   и   тот
удостоверил его личность.

     
Для  получения  юридической  консультации  тоже  пришлось  прибегнуть к
тонким  дипломатическим  маневрам.  Моя  знакомая  судьиха,  женщина  хорошо
воспитанная  и  с  ангельским  характером,  терпеливо  отвечала  на все мои,
наверняка идиотские, вопросы. тактично избегая  вникать  в  их  причины.  Ее
четкие,  бесхитростные  ответы  чуть  было  в самом зародыше не погубили всю
хитроумную операцию. Ведь мы с паном Паляновским как рассудили: и паспорт, и
свои водительские права Басенька оставит мне, и я буду ими  пользоваться.  А
от своей юридически подкованной подруги я узнала, что за такое могу свободно
схлопотать  пять  лет  строгого  режима.  Мне это не понравилось, о чем я не
замедлила проинформировать пана Паляновского.

     
Тот страшно расстроился, ведь я уже была готова отказаться. Первой  его
реакцией  было  удвоить  гонорар,  но  и  сто  тысяч  злотых  показались мне
недостаточной компенсацией за пять лет  тюряги.  Несчастный  влюбленный,  по
своему  обыкновению,  впал  в  отчаяние  и принялся рвать на себе волосы. Из
безвыходного положения выход нашла  я  сама:  просто  не  буду  пользоваться
никакими  документами, свои оставлю у себя дома, Басенькины пусть лежат в ее
доме, а я ничего предъявлять не стану. И не столь  уж  это  нереально,  если
разобраться. Реальную опасность может представлять лишь излишняя настырность
сотрудников   дорожной   инспекции,  но  езжу  я,  как  правило,  осторожно,
останавливают меня очень редко, а штраф мне приходилось платить  в  основном
за  парковку  машины  в неположенном месте. Выходит, риск минимальный. В эти
три недели буду ездить еще осторожнее, а  парковаться...  могу  и  вовсе  не
парковаться это время!

     
Уж   не   знаю  почему,  но  столь  гениальный  выход  не  привел  пана
Паляновского в восторг. Он даже предпринял робкую попытку не  согласиться  с
ним,  но  я уперлась всеми четырьмя лапами и заявила, что даже из уважения к
роману века не согласна сесть за решетку.

     
Потом возникла новая проблема — найти  место,  где  произойдет  замена
меня на Басеньку, или Басеньки на меня. Всплыли непредвиденные осложнения.

     
— Она   выйдет   из  дому  и  уже  не  вернется,  —  вслух  рассуждал
взволнованный любовник, что звучало как-то зловеще. — Вместо нее  вернетесь
вы.  И  вам обеим нужно где-то спокойно переодеться, загримироваться. Нельзя
же это сделать на улице! Преображение должно  произойти  незаметно,  в  этом
гарантия его успеха, а как? Ведь за Басенькой постоянно следят.

     
— Так  давайте  преобразимся  в  ее  доме,  — внесла я конструктивное
предложение. — Выберем момент, когда мужа не будет.

     
— А слежка?

     
— Пусть себе следят. Я  могу  проникнуть  в  дом  под  видом  торговки
яйцами.  Переоденусь в деревенскую бабу, возьму корзину. Ведь вон сколько их
ходит по домам! А потом я останусь, а Басенька выйдет как торговка со своими
яйцами.

     
Пан Паляновский с сомнением качал головой.

     
— Баба с яйцами... Допустим, но ведь нужен  еще  и  гример.  Ему  что,
переодеться  мужиком  с  углем?  Представьте,  сначала в дом входит торговка
яйцами, потом  торговец  углем?  Не  знаю,  не  знаю...  Наблюдателям  может
показаться  подозрительным такое нашествие. Пожалуй, лучше будет... Минутку,
а за вами нет слежки?

     
— За мной? Да вы что! Кому нужно следить за мной?

     
— Не знаю, не знаю... Может, это у меня уже стало навязчивой идеей, но
все-таки очень прошу вас, проверьте, пожалуйста, не следят ли за вами  тоже.
Ну  что  я  говорил!  Вот  и  сейчас.  Видите,  вон за тем столиком у стены?
Какой-то нахал уставился на вас.  Только  осторожненько  обернитесь,  нельзя
показать, что мы заметили слежку.

     
Очередное  производственное  совещание  мы проводили в маленьком уютном
зале "Свитезянки". Я недовольно оглянулась, не соблюдая осторожности.  Нахал
у  стенки  вежливо  раскланялся со мной. Пан Паляновский нервно вздрогнул. Я
успокоила его.

     
— Да не волнуйтесь! Это  всего-навсего  мой  первый  муж.  И  судя  по
вежливости, меня не узнал. А уставился потому, что ломал голову — откуда он
знает эту бабу? У него всегда была плохая память на лица.

     
Уж не знаю почему, но мое простое объяснение не очень-то успокоило пана
Паляновского.  Душевное  равновесие  он восстановил не сразу. А восстановив,
вернулся к прерванной теме:

     
— Гримера тоже придется посвятить в  нашу  тайну.  Есть  у  меня  один
приятель,  так  что  с  этим  порядок. Если за вами слежки нет, всю операцию
можно проделать в моей квартире. Вы придете раньше, Басенька немного  позже,
потом  вы  выйдете  под  видом  Басеньки,  за  вами  потянутся шпионы, а она
останется у меня.

     
— А как же ревнивый муж? Опять устроит  скандал  на  лестнице,  станет
ломиться в вашу дверь!

     
— Такая опасность существует, но пока ему шпионы донесут, что Басенька
у меня, пока он при-

     
мчится...  Полчаса  ему  понадобится, а то и минут сорок. За это время,
если поторопиться, вы успеете и переодеться,  и  загримироваться.  Да,  чуть
было  не  забыл  —  на  встречу  вам опять следует явиться преображенной до
неузнаваемости, нельзя,  чтобы  ктонибудь,  пусть  случайно,  увидел  вас  в
настоящем   виде.   Впрочем,   теперь  я  спокоен,  зная  вашу  удивительную
способность  гениально  менять  свою  внешность.  Подумав,  я   согласилась.
Пожалуй,  это  действительно наилучший выход. Нанятые мужем шпионы следят за
Басенькой, а не за мной,  значит,  я  могу  спокойно  заявиться  в  квартиру
Стефана  Паляновского  в любое удобное для меня время, действительно немного
раньше Басеньки, и с  помощью  гримера  начать  преображение.  Потом  придет
Басенька  со  своими  шпионами. И практически тут же покинет опасную для нее
квартиру (то есть я выйду под видом Басеньки) , муж прибежать не  успеет,  а
шпионы  последуют  за  Басенькой  (то  есть  за  мной).  Тем самым снимается
наблюдение.

     
— А Басенька пусть все-таки переоденется и под видом  меня  выйдет  из
квартиры  в обнимку с гримером, чтобы окончательно запутать слежку, если она
почему-либо останется, — внесла я конструктивное предложение.

     
Пан Паляновский с восторгом принял его и добавил:

     
— А чтобы у них уж никаких сомнений не осталось, вы  можете  сразу  же
отправиться на свою обычную прогулку.

     
Я  замерла, остановившийся в горле глоток кофе чуть не стоил мне жизни.
По всему телу прошла дрожь.

     
— На пр... пр... — Проглотив кофе, я смогла наконец выговорить: — На
прогулку? Я не ослышалась?

     
— Да. на прогулку, — подтвердил собеседник, удивленный моей реакцией.
— На обычную ежедневную прогулку. И лучше это сделать сразу, а не оставлять
на поздний вечер, тогда они уж наверняка ни в  чем  не  усомнятся.  Басенька
всегда так делает. Поставите машину, и отправляйтесь.

     
— Минутку,  минутку,  проше  пана,  —  все  еще  сдавленным   голосом
произнесла  я,  стараясь  держать  себя  в руках и не сразу вцепляться в его
лохмы. — Что это еще за обычная прогулка? Первый раз слышу.

     
— Ох, это действительно мое упущение, прошу милостивую  пани  простить
меня. О стольком надо рассказать, поневоле что-то забудешь. А ведь это очень
важно. Так вот...

     
И  я  узнала,  что  скрупулезная  Басенька ведет невероятно размеренный
образ жизни, до омерзения повторяя каждый день одно и то же. То-то  мне  она
как-то  сразу не понравилась... Да как можно жить вообще, повторяя одно и то
же каждый день?!

     
Назвался   груздем...   Пришлось   мне   ознакомиться   с   распорядком
Басенькиного  дня,  чтобы  столь  же пунктуально следовать ему, с ума сойти!
Итак, каждый день, утром и после обеда, она работает  в  мастерской,  рисует
уже  упомянутые  узоры. Около полудня отправляется на машине за покупками, в
основном в продовольственные магазины. Даже  война  с  мужем  не  влияет  на
распорядок  дня,  на  что я тихо надеялась! Готовит обычно домработница, но,
поскольку она ушла в отпуск, теперь каждый из них готовит  себе  отдельно  и
отдельно  же  ест. А ближе к вечеру, около семи, потрясающая Басенька каждый
день совершает моцион для здоровья и как минимум  часа  полтора  шляется  по
скверику.  В  крайнем случае может не поехать за покупками, может отлынивать
от работы, но не пойти на прогулку не  может  ни  в  каком  крайнем  случае!
Исключено!

     
— Господи, какой еще скверик? — чуть не плача. прошептала я. — И где
она вообще живет? Еще одно упущение...

     
— На  Спацеровой,  знаете, район коттеджей? Еще бы не знать! Отдельный
домик с участком, это хорошо. Теперь я уже и в самом  деле  многое  знала  о
Басеньке.  И  о  ее  семейном  положении,  и  о  полном  отсутствии друзей и
знакомых, которые могли бы  помешать  осуществлению  нашей  затеи,  и  о  ее
привычках,  и  о  том, что всю корреспонденцию ведет она, причем и личные, и
деловые письма пишет на машинке. Я задавала тысячу вопросов, стараясь ничего
не упустить. Посуду за мужем она не моет, и вообще наводить порядок  в  доме
не  входит  в  ее  обязанности.  Газеты  и  журналы  покупает  в  киоске  на
Бельведерской, а на ночь запирается на ключ в своей комнате. Знать, где  что
лежит  в  доме, мне не обязательно, ибо Басенька, желая отравить жизнь мужу,
самые необходимые  предметы,  в  том  числе  и  продукты,  прячет  в  разных
неподходящих  местах. И еще много всего узнала я о женщине, роль которой мне
предстояло играть в ближайшие три недели.

     
Как только я смолкла, обдумывая следующий вопрос, любовник меня  вернул
к  злосчастной прогулке. Тут я должна сказать, что одной из вещей. которых я
совершенно не выношу,  к  которым  питаю  неосознанное  отвращение,  которые
считаю безнадежно глупой потерей времени, является бесцельный моцион якобы с
пользой  для  здоровья, идиотское хождение, нога за ногу, по скверикам. Нет,
нужно совсем спятить, чтобы полюбить  нечто  подобное!  Глухая  неприязнь  к
Басеньке заворошилась в самой глубине моей души. Хотя, может быть, в скверик
бедная  женщина  сбегает  от  ненавистного мужа, чтобы хоть ненадолго побыть
вдалеке от него? Это ее как-то оправдывает, но я-то за что должна страдать?!

     
Это был  критический  момент,  я  чуть  было  не  отказалась  от  всего
мероприятия.   Пять   лет  строгого  режима  меня  пугали  меньше,  чем  эти
систематические ежевечерние прогулки по чахлому скверику в центре Варшавы.

     
— А вдруг дождь? — с надеждой в голосе  поинтересовалась  я,  но  мои
надежды были тут же разбиты.

     
— Все  равно гуляет, — безжалостно парировал Стефан Паляновский, -под
зонтиком. Она, знаете ли, уж очень привыкла к прогулкам.

     
— И обязательно в скверике, что на улице Морске Око?  В  другом  месте
гулять нельзя?

     
— Нет,  нельзя.  Видите  ли,  ей  нравится  это  место,  а кроме того,
привычка. Очень успокаивающе действует на нервы.

     
Он это называет привычкой? А по-моему, мания. В  деликатной  форме  пан
Паляновский напомнил

     
мне,  что прогуливаться я буду не задаром. Быстренько подсчитала в уме,
и получилось — если одну прогулку я совершу бескорыстно, то за  каждую  мне
заплатят по две с половиной тысячи злотых.

     
И  тем  не  менее  моя  решимость  участвовать  в  мистификации здорово
поколебалась.

     
— Знаете что, пожалуй, я откажусь. Чем больше  думаю,  тем  все  более
сомнительной  представляется  мне  наша  афера.  Боюсь,  мне  не удастся как
следует сыграть свою роль, и  муж  непременно  обнаружит  подмену.  Все-таки
Басенька  совсем  другой  человек, мало ли какие неожиданные черточки в моем
характере покажутся ему подозрительными, и я сразу себя разоблачу...

     
Стефан Паляновский побледнел.

     
— Как же так? Ведь вы уже  согласились,  мы  раскрыли  вам  величайшую
тайну. Мы так надеялись на вас!

     
— Надеялись,   надеялись...   Ну  согласилась  сдуру,  а  теперь  вот,
поразмыслив хорошенько, засомневалась. Да сами поймите — каждый  мой  жест,
каждое мое слово могут меня выдать.

	 
Теперь  пан  Паляновский  позеленел и чуть не задохнулся от волнения. С
лихорадочной поспешностью он принялся  излагать  аргументы,  которые  должны
окончательно  рассеять  все  мои  сомнения. Риск разоблачения минимальный, к
операции они с Басенькой подошли ответственно и продумали  все  до  мелочей.
Предвидя  замену,  Басенька заблаговременно решила приучить мужа к тому, что
способна выкинуть самые невероятные штучки, не зная, в какой ситуации  может
оказаться  заменяющая  ее  женщина.  При  этом ей случалось откалывать такие
номера, которых и я бы не постеснялась. Ну например, как-то повыбрасывала  в
окно  всю  грязную посуду, а картины по всему дому перевесила лицом к стене.
На глазах ошарашенного мужа однажды спустилась по лестнице из своей  спальни
(у  них  квартира  в двух уровнях) задом наперед на четвереньках. На вопросы
дает идиотские ответы невпопад. Все это для  того,  чтобы  приучить  мужа  к
самым неожиданным выходкам сменщицы,

     
чтобы  он  уже  ничему  не  удивлялся.  Последовательно,  с присущей ей
основательностью и пунктуальностью отказывалась Басенька  от  своих  прежних
привычек  и  заменяла  их  новыми, причем старалась делать это хаотично, без
всякой системы. Так что муж не удивится ничему. Что бы я ни сказала, что  бы
ни  выкинула,  он воспримет это как очередные выходки сумасбродной жены. Мне
даже имеет смысл тоже чтонибудь этакое выкинуть... Да в конце концов,  всего
три недели, о чем тут вообще говорить?

     
Он  меня  убедил,  во  всяком случае мне пришлась по душе такая свобода
действий.  Пункт  за  пунктом  развеивал  пан  Паляновский   мои   сомнения,
доказывая,  что  обман  удастся.  Умом  я понимала — все это чистейшей воды
афера, смысла в ней ни на грош, но мне уже не раз в жизни доводилось влипать
в аферы, абсолютно лишенные здравого смысла, которые тем  не  менее  —  или
именно  благодаря этому?— удавались. А что касается дурацких выходок — тут
уж я просто талант!..

     
Вот так я опять позволила себя уговорить. * * *

     
Отправляясь в дом пана Паляновского, где мне предстояло перевоплотиться
в Басеньку, я постаралась одеться так, чтобы как можно  меньше  походить  на
себя:  натянула  старое,  вылинявшее  и вытянувшееся платье, которое лишь по
рассеянности не выбросила в свое время, резиновые  сапоги  и  еще  довоенную
теткину   шляпку  "ретро",  украшенную  искусственными  цветами.  Просто  не
понимаю, как  я  не  собрала  толпу  на  улице,  во  всяком  случае  таксист
потребовал плату вперед. Ясное дело, принял меня за ненормальную, тем более,
что  я заловила его недалеко от сумасшедшего дома. Решил, должно быть, что я
оттуда сбежала. Очень приятно было сознавать, что дом возлюбленного Басенька
покинет именно в  таком  виде.  Забота  о  конспиративной  одежде  настолько
занимала  меня, что я была не в состоянии думать ни о чем другом, например о
преображении в  Басеньку.  Занялась  я  этим  в  такси,  но  оказалось,  для
серьезных  раздумий  такси  не  очень подходящее место. Во всяком случае, от
моих раздумий толку было немного. А может, дело все в том,  что  просто  мои
познания   в   области   перевоплощения   в   другого  человека  были  чисто
теоретическими. В голове мелькали навеянные детективами  отрывочные  картины
превращения  одного  персонажа  в  другой,  причем  это были преимущественно
шпионы разных разведок, и вроде  бы  процесс  выглядел  невероятно  сложным,
требующим специальных познаний и технических средств. Я смутно отдавала себе
отчет  в  том, что специальными познаниями не обладаю, а у пана Паляновского
не окажется необходимых технических средств, но утешалась мыслью — в  конце
концов,  я  же не шпион, государственные интересы не понесут ущерба в случае
моего провала, в моем  частном,  штатском  случае  можно  обойтись  и  менее
изощренными средствами. Стефана Паляновского я застала в состоянии

     
крайнего  волнения. Похоже, переживания последних дней сказались на его
умственных способностях, ибо он пришел  в  дикий  восторг  при  виде  шляпки
"ретро".   Ох,  боюсь,  в  таком  состоянии  он  вряд  ли  способен  оказать
существенную помощь нам с Басенькой. Время до прибытия гримера мы провели  в
кухне.  Поглощая  неимоверные  количества  кофе,  я, чтобы не терять времени
даром, выясняла кое-какие архитектурно-топографические детали, необходимые в
моей будущей жизни. Выяснилось,  что  недружная  чета  проживала  в  большом
двухэтажном  коттедже,  построенном  два  года назад. Вход с улочки на задах
дома. Под домом гараж, но хозяин переоборудовал его в мастерскую, а  машину,
драгоценное "вольво", они держат под открытым небом во дворике. Рисовать пан
Паляновский  не  умел,  дворик описать толком не мог, и я совсем пала духом,
представив, как, демонстрируя уверенность в себе, на полном ходу въезжаю  на
свежепосаженные  георгины  или  другую  какую морковку. Не мог он мне толком
рассказать и о планировке домика, даже о количестве комнат, что, впрочем,  и
понятно, ведь он ни разу не был в доме супругов Мацеяков.

     
Оставив  дом  в покое, я переключилась на Басеньку — уж ее-то он знает
хорошо! — пытаясь извлечь из почти невменяемого любовника как можно  больше
сведений  о  его  возлюбленной  —  о ее привычках, вкусах, манерах. И в тот
момент, когда он меня буквально сразил известием, что его  Басенька  обожает
верховую  езду, пришел гример. Им оказался лысоватый человечек, невзрачный и
тощий. Едва удостоив меня взглядом, он заявил, что надо  подождать  прибытия
оригинала, и отказался до прихода Басеньки заняться мною. Впрочем, я тоже не
проявила  к нему интереса и не огорчилась, что наши планы переодевания уже в
самом начале были нарушены. Огорчило меня другое — пристрастие  Басеньки  к
верховой езде, и все помыслы были заняты поисками возможности ее избежать.

     
На  лошади  я  сидела  лишь  раз  в  жизни, в детстве, когда наша семья
проводила лето в деревне. Вскарабкалась  я  на  бедную  клячу  с  намерением
осторожно   прокатиться,   но  деревенские  мальчишки  напугали  ее;  бедное
животное, позабыв о возрасте, помчалось каким-то неимоверным аллюром, а я...
Сказать, что я на ней сидела, было бы преувеличением. И когда она влетела  в
свою  конюшню...  Ох,  страшно вспомнить. На всю жизнь остался в памяти этот
неудачный опыт верховой езды, и ничего удивительного, что я впала в панику.

     
— Ради Бога,  вы  уж  сразу  скажите,  какие  еще  неожиданности  меня
ожидают!  —  взмолилась  я. — Легче пережить одноразовый шок, чем вот так,
каждый раз новый сюрприз! Что еще  делает  Басенька?  Прыгает  с  трамплина?
Поет? Ходит на лыжах? Сейчас середина марта и, если очень постараться, можно
отыскать снег и походить...

     
— И  вовсе  не  обязательно  так  уж  стараться,  — некстати вмешался
гример. Правильно мне показалось, за что-то  он  меня  невзлюбил  с  первого
взгляда. — В Закопано самый разгар сезона.

     
Сезоном  он  меня  окончательно  добил. Мы с паном Паляновским в полной
растерянности смотрели друг на дружку, не зная, что делать  —  вернуться  к
конскому  вопросу  или  переключиться  на сезон в Закопане. Совсем обалдели!
Хорошо, что в этот момент прибыла главная героиня трагедии. Приход  Басеньки
заставил отвлечься от теории и заняться конкретным делом.

     
'  При  виде образца гример вдруг развил бешеную энергию. Схватил меня,
усадил  перед  зеркалом,   осветил   юпитером   и   запретил   двигаться   и
разговаривать.  Не  знаю  уж,  какая  ему была от образца польза, потому что
Басенька, вздрюченная до крайней степени, с безумным взглядом и  трясущимися
руками  сразу  же  затащила  в угол пана Паляновского, судорожно вцепилась в
лацканы его пиджака и стала о чем-то шептаться с ним. В мою  голову  мертвой
хваткой   вцепился   гример.  Несчастный  Паляновский  пытался  одновременно
разговаривать и с Басенькой, и с гримером, то и дело путая, с кем из них  он
говорит  шепотом.  Я  же пыталась выяснить еще кое-какие мелочи моей будущей
жизни.

     
— А у мужа моего какие привычки? — канючила я, почти не разжимая  губ
и стараясь не двигаться. — Он узнает, что я не жена, сразу узнает!

     
— Не  узнает,  где  ему!  —  рассеянно  успокаивала меня Басенька, не
переставая ни на минуту шептаться с любовником. — Да и вообще, не обращайте
на него внимания!

     
Квартира пана Паляновского напомнила мне палату в сумасшедшем доме, ибо
все ее обитатели казались спятившими. "Ох, что-то здесь не так",  -мелькнула
мысль, но я не успела ее додумать, ибо ненароком взглянула на себя в зеркало
и  от  ужаса  уже  нс  могла  ни о чем думать. Лысый человечек с невероятным
проворством отнимал у меня  одну  за  другой  черточки  моего  лица,  и  все
отчетливее проступало чужое. Сначала он сделал мне черные-пречерные брови. К
счастью, покрасил их не краской, а тушью, ладно, смоются. Посадил под глазом
родинку  —  ну  прямо  как живая! А главное — рот. Он изменил форму губ, и
лицо мгновенно приобрело выражение недовольной жизнью примадонны.  С  ужасом
смотрела я на чужую бабу в зеркале и не знала, как буду жить такая.

     
Достигнутых  потрясающих  эффектов гримеру показалось еще недостаточно.
Он занялся глазами, потратив немало труда на их раскраску, а потом  принялся
замазывать  четвертый  верхний зуб по левой стороне, поскольку у Басеньки он
был мертвый. Зуб меня доконал.

     
— Это что, навсегда так останется? — вскрикнула я,  резким  движением
вырывая  голову  из  цепких  лап  гримера,  полная  решимости  немедленно  и
окончательно отказаться от участия в афере или по крайней  мере  потребовать
миллион. Темный зуб, о Матерь Божья!

     
— Я  кому сказал — не двигаться! — рявкнул на меня гример. — Ничего
не останется, и зуб, и родинку вам придется подкрашивать каждый  день.  Тут,
подбежав  к  Басеньке, он сорвал с ее головы парик с челкой и нахлобучил его
на меня. Результат был ошеломляющим. От меня не осталось  абсолютно  ничего!
Передо  мной сидела вылитая Басенька. Я сама готова была ошибиться и принять
себя за нес. Надежда и вера в успех вернулись ко мне. Нет, пожалуй, не столь
уж сумасбродным был план Стефана Паляновского с заменой  меня  на  Басеньку.
Определенно  есть  шансы  на  успех!  И  зря  я  считала всех присутствующих
ненормальными.

     
Окаянная Басенька перестала, наконец, шептаться со своим любовником,  и
оба  во все глаза уставились на меня. Буря восторгов пролетела по комнате. А
потом мы  поменялись  одеждой.  Я  похвалила  выбор  ею  костюма.  Сочетание
оранжевого  цвета,  яркой  киновари  и  темного траурного фиолета составляло
незабываемую гамму и было способно увести за собой слежку даже в том случае,
если бы в костюме оказался бородатый старичок.

     
Настали минуты прощания.

     
— Так вы помните, милостивая пани, — нервно бормотал хозяин квартиры.
—  Что  это  я  хотел  сказать?  Ага, значит, покупки... Ах, как чудесно вы
выглядите, восхитительно!..  Ежедневная  прогулка,  обязательно!  И  немного
поработать  в  мастерской, пусть вас там увидят... Ах, как вы восхитительны,
просто шарман!  Теперь я уже ни капельки не сомневаюсь в успехе нашего дела.

     
Его дурацкий оптимизм просто  действовал  на  нервы,  а  в  бесконечном
повторении  моих  обязанностей удивляла какая-то непоследовательность и в то
же время настырная закономерность. Одно и то же, одно и то же, сколько можно
повторять? Мне достаточно сказать один раз. А этот... заладил, как попугай,
— работа, прогулки, магазин. Драгоценное время шло, вот-вот  мог  появиться
ревнивый  муж.  Поднимет  крик  на  лестнице,  заколотит  в  дверь, может, и
выломает ее с помощью нанятых хулиганов, увидит двух женщин  и,  разумеется,
набросится  на  меня  с  кулаками, а может, и с ножом! На меня, потому что я
похожа на Басеньку больше, чем она сама. А потом, когда я уже буду лежать  с
ножом  в  груди,  сорвет  с  меня  парик  и поймет свою ошибку. И вообще все
поймет, к черту полетят их хитроумные планы. Не  волнует  их  это,  что  ли?
Почему они не торопятся? Явится муж...

     
И тут меня молнией пронзила мысль — а как он выглядит, этот муж?  Ведь
я  же  не имею ни малейшего представления о его внешности, мы как-то ни разу
об этом не говорили. Опять упущение... Вдруг в доме  окажется  не  он,  а  я
выкину свой фортель? Или встречу его тут, на лестнице?

     
Басенька  и  ее  поклонник  чуть  с  ума  не  сошли,  когда буквально в
последний момент я вспомнила о такой важной  детали.  И  в  самом  деле,  не
знать, как выглядит собственный муж?!

     
Дорожа  каждой  секундой  и  боясь  потратить  их на поиски фотографии,
романтичная пара сделала попытку описать внешность мужа своими словами, но я
решительно потребовала  фотографии.  Кинулись  искать  фотографию.  Басенька
перетряхнула  обе  сумочки,  свою  и  мою,  запутавшись в них, — которая из
сумочек теперь ее? Она обнаружила лишь фотографию брата  мужа  и  попыталась
всучить  ее  мне,  уверяя,  что они с мужем очень похожи. Я была непреклонна
-зачем мне шурин? Тогда Басенька  набросилась  на  любовника  с  криком,  из
которого  я  поняла.  что  требуемое  фото  должно  находиться среди какихто
оставленных  у  него  документов.  Совсем  обалдевший  любовник  бросился  к
письменному  столу,  и я, тоже обалдевшая от всего происходившего, наблюдала
картину полного светопреставления. Оба они принялись  лихорадочно  рыться  в
ящиках  стола,  потом. вывалили их содержимое на пол и на коленях копались в
куче бумаг. Наконец извлекли из нее нужный снимок. Странные  люди,  странные
порядки...  Любовник  хранит у себя фотографию мужа своей возлюбленной, а та
носит в сумочке фото шурина... Совсем  ума  лишились,  вот  до  чего  любовь
доводит!  Я  так  и не испытала счастья лицезреть Басеньку в теткиной шляпке
"ретро". Когда я в спешке покидала конспиративную квартиру, она (Басенька) в
купальном халате хахаля сидела в полной прострации на тахте, курила  и  тупо
глядела  в  пространство. Процесс преображения занял не более получаса, были
поэтому шансы избежать встречи с мужем на лестнице. Его и в  самом  деле  не
оказалось,  и  все-таки  я  лишь  тогда  перевела дух, когда уселась за руль
"вольво". Машина всегда действовала на меня  благотворно.  Я  не  рванула  с
места,  о нет, и вообще не торопилась. Надо было дать шансы слежке. Медленно
включила газ,  медленно  тронула  с  места  чудесную,  новую,  восхитительно
послушную  машину. И тем самым бесповоротно, вниз головой, бросилась в новую
аферу. В чудесном "вольво" сидела уже не я. а Басенька Мацеякова.

     
Паника во мне росла по мере приближения к дому четы  Мацеяков.  Вот  их
улица,  вот их дом, а вот и место, куда она ставит машину. Медленно въезжала
я во дворик. Волосы под париком стояли дыбом, в желудке росло отвратительное
ощущение тошнотворного страха.

     
Припарковавшись, я вышла из машины  и  взглянула  на  освещенные  окна.
Где-то  там,  в  недрах спокойного с виду домика, обитало страшное чудовище,
минотавр, которому я сама себя бросила на съедение! С трудом  заставив  себя
оторвать  ноги  от  асфальта,  сдвинулась с места. Тряслись руки, я не могла
попасть чужим ключом в чужую замочную скважину. Страшные картины последствий
первого контакта с мужем сменяли одна другую, и решительно ни  одна  из  них
меня не устраивала. Придумать менее страшную я просто была не в состоянии.

     
Справившись  наконец  с замком, я проскользнула в прихожую и захлопнула
за собой дверь. Тут силы оставили меня, ноги подкосились. Пришлось опереться
спиной о дверь, чтобы не упасть. Нет, не потому, что  передо  мной  появился
грозный  муж  с  блуждающим  взглядом,  всклокоченными  волосами и топором в
высоко поднятой руке. Мне  и  без  того  было  страшно,  а  тут  я  некстати
вспомнила  еще  об  одном нашем упущении. Ведь я не знала имени собственного
мужа! Не буду говорить,  какими  словами  честила  я  себя,  Басеньку  и  се
рассеянного любовника. Хорошо еще, что не вслух! Прихожая оставалась пустой,
минотавр  пребывал где-то в отдаленных помещениях лабиринта, тьфу, квартиры.
Навалившись на дверь, я стояла неподвижно, стараясь  преодолеть  слабость  в
ногах и тошноту в желудке. Вдруг из глубин лабиринта донесся какой-то звук
— минотавр! Меня словно ветром сдуло. Отвалившись от двери, я распахнула ее
и, не помня себя от страха, выскочила из дома.

     
Нет,  это  не  было  позорное  бегство. Вернее, не так. Бегство было, и
достаточно позорное, но не насовсем. Раз уж я взялась сыграть роль Басеньки,
я ее сыграю, но мне требовалось время, ну хоть немного времени, чтобы прийти
в себя,  попытаться  свыкнуться  с  ролью,  собраться  с  мыслями,  обдумать
создавшуюся  ситуацию.  Как  общаться  с человеком, не зная его имени? Пусть
между нами война, но живем мы с мужем в одном доме, так что общение,  хочешь
не хочешь, неизбежно. С мужем мы давно на "ты", "проше пана" не подойдет.

     
Был  холодный  слякотный  вечер  ранней  весны.  В  оранжево-фиолетовом
одеянии Басеньки кружила я по скверу, как заблудившаяся  овца.  Собраться  с
мыслями  и обдумать создавшуюся ситуацию мне так и не удалось, мешало глухое
раздражение, вызванное собственной глупостью. А любовные  истории  и  вообще
всяческие амуры я возненавижу теперь до конца дней своих!

     
В полдесятого решила возвращаться. Все равно ничего умного не придумаю,
а прогуливаться  —  нет  никаких  сил.  Промерзла  я так, что зуб на зуб не
попадал, и даже минотавр казался уже не таким  страшным.  Решительным  шагом
двинулась я по аллейке к выходу — и тут, в свете уличного фонаря, увидела е
г   о.   От  неожиданности  я  замедлила  шаг,  настолько  странным,  просто
невероятным было  его  появление  здесь,  в  чахлом  безлюдном  скверике,  в
промозглую  мартовскую  ночь.  И тут же самокритично поправила себя: не было
решительно никакой рациональной причины, препятствующей  его  появлению  как
здесь,  так  и  в любом другом месте земного шара. Муж со своим именем сразу
вылетел у меня из головы.

     
По аллейке навстречу мне шел тот самый блондин,  которого  я  видела  в
автобусе-экспрессе  маршрута "Б". На нем был бежевый плащ и бежевые ботинки,
и он опять казался каким-то удивительно  светлым.  Он  шел  не  торопясь,  я
тащилась  нога  за  ногу,  и  при  свете  уличного фонаря мне удалось хорошо
рассмотреть его. Особенно впечатляли его красивые голубые глаза.  И  вообще,
анфас он выглядел еще лучше, чем в профиль.

     
Эти  глаза  глянули  на  меня,  как  на  пустое  место, а их обладатель
медленно проследовал мимо. Неужели тоже гулял по скверику?

     
И что-то изменилось в жизни! Куда подевались страх и  уныние?!  Неужели
один вид блондина моей мечты подействовал так вдохновляюще? Ко мне вернулась
способность  думать,  а  вместе с ней — и раздражение против мужа. Какое он
вообще имел право быть дома? В это время ему положено скандалить в  подъезде
пана  Паляновского  и  колотить  в  его дверь. Хотя, возможно, шпионы успели
донести, что Басенька уже возвращается, и он поджидал ее дома...  К  дому  я
подошла в боевом настроении, смело

     
отперла  дверь  и  обнаружила,  что она изнутри закрыта на цепочку. Вот
тебе и на! Что в таких случаях делает Басенька? Звонит? Кричит? Ругается?

     
Тут я вспомнила, что  мне  предоставлена  полная  свобода  действий,  и
воспряла  духом.  Я  вправе  выкинуть  любой  фортель,  и  чем  он  глупее и
несуразнее, тем лучше. Звонить? Стучать? Нет, это не для меня. Обойдя вокруг
дома, я заметила на  первом  этаже  слегка  приоткрытое  окно  в  освещенной
комнате.  Что за комната, я не имела понятия, но разве это важно? Мне всегда
нравилось проникать в дом через окно, и я порядком  натренировалась  в  этом
деле.   В  данном  конкретном  случае  и  вовсе  не  предвиделось  особенных
трудностей,  ибо  под  освещенным  окном  находилось  еще  небольшое  окошко
полуподвального помещения, выложенное поверху кирпичом в форме полукруга.

     
Повесив  сумку  на  плечо,  подтянув  оранжевую  юбку  и задрав ногу, я
оперлась ею о выступающие кирпичи, одним махом взлетела к освещенному окну и
толкнула приоткрытую раму. Окно отворилось внутрь, а я смогла  уцепиться  за
подоконник. Передо мной оказалась пустая, ярко освещенная кухня. Дверь в нее
была  приоткрыта,  на  газовой  плите  кипел  чайник. В тот момент, когда я,
прочно усевшись на подоконнике, уже переносила внутрь последнюю ногу,  дверь
в кухню распахнулась, и вошел муж. Я замерла в очень неудобной позе.

     
Похоже,  к  выходкам  Басеньки  муж  еще  не совсем привык, потому что,
увидев меня на подоконнике с задранной ногой, буквально остолбенел.  Я  тоже
на  всякий случай замерла, пытаясь по его реакции сориентироваться, куда мне
лучше податься — в кухню или за окно. Муж оказался довольно похожим на свою
фотографию: начинающий лысеть темный шатен  с  ровно  остриженной  бородкой,
среднего  роста,  худощавый,  нервного  телосложения. Он вовсе не походил на
быка, скорей уж на козлика, если продолжить зоологические сравнения. В одной
руке муж держал блюдечко, на котором стоял стакан с кофейной гущей и  лежала
чайная ложечка, другой нервно поправлял большие квадратные очки.

     
Вид его меня успокоил, он явно не собирался немедленно душить жену, и я
на своем  подоконнике шевельнулась, собираясь спустить и вторую ногу на пол.
Муж вздрогнул всем телом, ложечка со звоном упала на  пол,  он  нагнулся  за
ней,  чуть не уронил стакан, успел его схватить, но тут с носа съехали очки,
он поправил их ложечкой, чуть не проткнув  при  этом  себе  глаз,  дунул  на
ложку,  сунул  ее в стакан и, еще раз хорошенько поправив очки, уставился на
меня. Момент был исторический. Лампа под потолком светила ярко.  Узнает  или
нет?

     
Придержав  дребезжащий  стакан  другой  рукой,  муж как-то нерешительно
откашлялся и хриплым голосом произнес:

     
— Ты... того... приходишь или уходишь?

     
Неимоверное облегчение переполнило мою душу. Не узнал! Принял  меня  за
Басеньку,  хотя  и  увидел  с  близкого  расстояния  в ярком свете лампы! Не
придется прятаться по темным углам и поворачиваться к нему задом...

     
Я слезла с подоконника. Очень  нелегко  преодолеть  в  себе  внутреннее
противодействие  и  сказать  "ты"  человеку,  которого  видишь в первый раз.
Поэтому, когда я первый раз обратилась  к  нему,  фраза  вышла  с  некоторой
запинкой:

     
— Не видишь, закипел?.. Опять... того... сожжешь чайник!

     
Грубость  объяснялась  не  только  тем,  что я старалась вжиться в роль
Басеньки. Меня нервировал напряженный, изучающий взгляд мужа, который он  не
спускал  с  моего лица, так что я с трудом удерживалась, чтобы не прикрыться
посудным полотенцем. Услышав о чайнике, он вздрогнул и бросился к плите, а я
не торопясь, с достоинством покинула кухню. Спальню Басеньки наверху я нашла
легко, но на этом мои успехи и закончились.

     
Примерно через полчаса я спустилась в кухню, чтобы поужинать. Я немного
поуспокоилась, поскольку муж не распознал подмены, и  мне  захотелось  есть.
Правда,  есть  в  этом  доме  мне  еще  не  приходилось,  но  я не опасалась
сложностей — ведь в любом, даже совершенно незнакомом доме можно найти еду.
В любом, но не Басенькином.

     
Муж смотрел телевизор внизу в гостиной, причем звук включил  на  полную
мощность,   чего   я  не  выношу.  И  опять  не  знала,  как  отреагировать:
потребовать, чтобы убавил громкость, или не  обращать  внимания.  Решила  не
обращать  внимания,  но,  возможно,  именно  мощный рев телевизора мешал мне
сосредоточиться, во всяком случае я никак не могла  найти  простейшие  вещи,
без  которых человек не может поужинать: чашку, ложку, чай, сахар. Даже соли
не нашлось. Солонка оказалась пустой, сахарницы вообще нигде не было,  а  из
приборов  —  лишь одна грязная вилка в мойке. Я обыскала всю кухню. Голод и
раздражение усилились,  а  единственным  результатом  моих  поисков  явилось
убеждение  в  том,  что  Басенька  совсем свихнулась. Ложки, ножи и вилки я,
наконец, обнаружила в корзине для мусора, макароны и  муку  —  под  мойкой,
вперемежку  с  лачками  стирального  порошка,  а  чай  оказался  в  ящике  с
инструментами. Правду сказал Стефан Паляновский, Басенька и впрямь  достигла
немалых  успехов,  приучая  мужа  к  непредсказуемым  выходкам.  А  тут  еще
невыносимый рев телевизора и необходимость все время быть  начеку  —  вдруг
явится  муж  и  поинтересуется, что это я тут ищу. Выходки. выходками, но, в
конце концов, если Басенька даже и прячет вещи специально в самые несуразные
места, должна же она помнить, куда именно. Ведь не от себя же самой  она  их
прячет!

     
Муж  перестал реветь телевизором и появился в кухне в тот момент, когда
я собралась ее покинуть и, не поевши, удалиться к себе наверх. При виде  его
я  невольно  отпрянула.  Он  сделал  то  же самое. Потом мы оба одновременно
рванулись вперед и чуть не столкнулись в дверях. Пропущу его, пусть  катится
ко всем чертям и не пялится на меня нахально. Я шагнула в сторону, освободив
ему  дорогу,  но  он  сделал  то же самое, решив пропустить меня. Если так и
дальше пойдет, каждый из нас до конца света останется по свою сторону двери.
Причем он проведет оставшуюся жизнь в гостиной, а я в кухне. Ну  что  ж,  он
умрет  первым,  от  голода,  даже  если  уволок  сахарницу,  надолго  ли ему
хватит...

     
Возможно, те же самые соображения пришли в голову мужа, потому  что  он
вдруг  решился,  повернулся  ко мне спиной и дикими прыжками помчался к себе
вверх по лестнице.

     
Переждав немного, и  я  отправитесь  в  свою  спальню.  Тут,  глянув  в
зеркало,  я увидела в нем чужое лицо и чуть не померла. Насмерть забыла, как
выгляжу! Немного успокоившись, я внимательно разглядела себя  и  успокоилась
окончательно.   Если  я  такая,  этот  придурочный  просто  не  имеет  права
сомневаться и не принять меня за свою жену. Какие тут могут  быть  сомнения!
Развитие  же  событий  недвусмысленно  свидетельствует  о  том, что взаимная
неприязнь супругов Мацеяков достигла апогея и  их  контакты  вряд  ли  будут
слишком оживленными.

     
*  " " Помещение бывшего гаража поделили на две неравные части. Большую
занял муж с помощником. Рабочее место жены находилось в меньшей, с окошечком
почти под потолком. Это то самое окошко, которое помогло мне влезть  в  дом.
На  столе  был  прикреплен  лист  астралона  с начатым узором, очень простым
-кружки и полукружия.

     
Для меня не составляло ни малейшего труда продолжить начатую  Басенькой
работу,  я выполняла ее почти автоматически, так что голова была свободна, и
могла размышлять о чем угодно. А подумать было над чем. Вчера я начала новую
жизнь в непривычном для себя амплуа, в незнакомом доме, и,  чтобы  дебют  не
провалился,  просто  необходимо  было  подвести  баланс  моим  достижениям и
поражениям, ознаменовавшим эту жизнь.

     
Обстановка спокойная, никто не мешает, работу делаю автоматически и все
равно сосредоточиться никак не могу. Мешает жгучая зависть к  Басеньке.  Она
овладела  моим  существом сегодня утром, когда, проснувшись, я при свете дня
как следует разглядела ее комнату. Ничего похожего  мне  еще  не  доводилось
видеть!  Ладно, я согласна примириться с висящим на стене точнейшим зеркалом
венецианского стекла,  могу  простить  ей  серебряные  подсвечники  в  стиле
рококо,  как-нибудь переживу изящнейший письменный столик, тем более, что он
для меня явно мал, и удобное вертящееся кресло перед ним. Но вот комод... Он
и сейчас стоит перед глазами, как живой, и никакая сила не  может  заставить
меня  не  думать  о  нем.  Всю жизнь я мечтала о комоде, но и представить не
могла, что на свете может быть такое чудо! Если бы Басенькин комод я увидела
в музее, ни секунды не сомневаясь, сочла бы его за настоящее рококо.  Однако
в  рококо  в  частном  доме не верю. Значит, имитация. Но какая превосходная
имитация!

     
Я просто не могла  оторваться  от  сказочного  комода,  внимательнейшим
образом  изучила  это  чудо,  ощупала  каждый  сантиметр,  несколько  раз на
четвереньках проползла вокруг  него,  обследуя  нижние  части,  чуть  ли  не
обнюхала  драгоценный  антик.  Не  скажу, что он был в прекрасном состоянии,
напротив, явно нуждался в реставрации. Полированную поверхность  драгоценной
мебели  испещрили  многочисленные царапины, одна из них, на боку, напоминала
по форме морского конька. Замочек одного  из  ящиков  был  неисправен  и  не
запирался.  Но  все  равно, комод был просто великолепен, и сейчас я вновь и
вновь представляла его себе во всем великолепии и со всеми изъянами.

     
Надо  признать,  этой  Басеньке  слишком  много  дано  судьбой   —   и
поразительная,  неземная  любовь, и новое "вольво", теперь вот еще сказочное
сокровище в виде комода. Нс знаю, заслуживает  ли  такого  счастья  женщина,
которая не держит в доме ни соли, ни сахара...

     
Руки делали свое дело, голова свое Комод удалось немного потеснить, и я
вернулась  к  вчерашней  неразрешенной  проблеме.  Как  все-таки зовут мужа?
Сегодня я его еще не видела, зато сейчас хорошо слышала. С раннего  утра  он
честно  трудятся со своим помощником. Через тонкую стенку их голоса доходили
отчетливо, и я надеялась, что помощник обратится к нему, наконец, по  имени.
Ну  например,  скажет:  "Послушайте,  пан  Каэтан".  Или: "Пан Ипполит". Или
просто: "Пан Янек, а не кажется ли вам..." И я узнаю, какое  имя  было  дано
мужу  при святом крещении, ведь другой возможности у меня нет. Перед тем как
спуститься в мастерскую, я, воспользовавшись отсутствием мужа, тщательнейшим
образом обыскала гостиную, надеясь  найти  какие-нибудь  документы,  письма,
бумаги,  в  которых  бы  фигурировало  имя хозяина дома, но не нашла ничего.
Абсолютно ничего! Видимо,  перед  уходом  в  отпуск  домработница  произвела
генеральную уборку и выбросила все, до последней бумажки.

     
Зато  вместо  имени  я  обнаружила  поразительное  количество  сахара в
четырех  разных  емкостях,  запрятанных  в  самых  неожиданных  местах.  Две
сахарницы  скрывались  за  рядами  книжек в стеллаже, одна коробка с сахаром
стояла под телевизором и притворялась обувной и, наконец,  сахаром-рафинадом
была  заполнена  большая  китайская ваза, в которую для отвода глаз воткнули
икебану из сухих цветов и веток. Глядишь, так я и соль найду, может,  вот  в
этой коробке с пылесосом? Надо будет на досуге продолжить поиски.

     
Занятая   своими   мыслями,   я   совершенно   забыла  о  необходимости
отправляться за покупками. О, куплю соль, и конец проблеме! Бросив взгляд  в
окошко  под  потолком, чтобы узнать, какая сегодня погода, я чуть не слетела
со стула — на меня смотрела кошмарная  рожа!  В  тот  момент  я  как-то  не
подумала   о   том,   что   все  рожи.  расплющенные  о  стекло,  производят
неблагоприятное  впечатление,  и  с  трудом  удержалась  от  крика.   "Муж!"
-мелькнула  мысль,  тем более ужасная, что я слышала его голос за стеной. Не
раздвоился же он, в самом деле! Но тут сообразила — рожа за  окном  намного
шире  мужниной,  рыжая и без очков. Несколько минут она нахально пялилась на
меня. ритмично двигая челюстями, потом исчезла.

     
Я заставила себя собрать остатки мужества и преодолеть оцепенение. Нет,
никаким рожам не позволю запугать себя! Выскочив из мастерской, я  бросилась
к  кухонному  окну  (ведь  окно  в  мастерской  было  под  самым потолком) и
успела-таки  увидеть  обладателя  рожи.  По  улице  не   торопясь   удалялся
оборванец, огромный рыжий детина.

     
Не  знаю,  как дальше будет, но пока не скажешь, что в этом доме я веду
тихую, спокойную жизнь. Все еще  в  полном  расстройстве  чувств  села  я  в
Басенькину  машину  и  отправилась  за  покупками.  По дороге вспомнила, что
забыла оставить дома Басенькины документы,  они  так  и  остались  лежать  в
сумочке,  вот  она,  рядом,  на  сиденье. И расстроилась еще больше, ибо они
сулили мне пять лет строгого режима. Никогда  еще  я  столь  пунктуально  не
следовала правилам уличного движения!

     
Очередное  потрясение  ожидало меня ближе к вечеру. Отсидев после обеда
положенное время в мастерской, я вернулась  в  дом  и  еще  издали  в  холле
услышала телефонный звонок. Подойти к телефону? А где он, кстати, стоит? Вот
будет  номер,  если  на  звонок  успеет  примчаться  муж  и  застанет меня в
лихорадочных поисках чертова  аппарата.  Телефон  упорно  звонит,  вот  ведь
терпение  у  человека,  я давно бы положила трубку, если не отвечают. А если
попросят мужа? Я ведь даже не знаю, как его зовут, может, ошибка, а я позову
мужа, имя не то, ЕзусМария, тогда он сразу поймет... Пусть лучше сам  снимет
трубку. А если это Басеньке?

     
Похоже,  амурные безумства пана Паляновского дурно отразились и на моих
умственных способностях, не говоря уже о нервах. Ведь могла же  я  по  звону
определить,  где  стоит аппарат? Могла же, в конце концов, сообразить — раз
есть телефон, должна быть и телефонная книга, а в ней —  адрес,  фамилия  и
имя  владельца  телефона. В конечном итоге я их нашла, но заняло это гораздо
больше  времени,  чем  следовало.  Телефон  стоял  на  полочке  за   стопкой
иллюстрированных  журналов.  Правильно  мне  показалось  —  судя  по звуку,
находится где-то низко. Телефонная книга лежала рядом.

     
Телефон  звонил.  С чего начать? Снять трубку или сначала выяснить, как
зовут мужа? Тут я услышала, как он с грохотом сбегает с лестницы. Ворвавшись
в гостиную и увидев меня, он, как вкопанный, остановился посредине комнаты и
нерешительным жестом поправил на носу очки. Телефон звонил.

     
— Ну чего ждешь? — невежливо сказал муж. — Сними трубку.

     
— Сам сними! — так же невежливо отпарировала я. Еще  чего!  Сниму,  а
как себя вести дальше?

     
— Нет, ты сними! — упорствовал грозный

     
муж.  —  Это  наверняка  твой  хахаль!  Я... того... — Он запнулся и,
словно вспомнив нужные слова, с облегчением добавил: — Желаю  послушать,  о
чем ты будешь с ним говорить!

     
И  даже  отступил шаг назад, как бы демонстрируя непреклонную решимость
ни за что в жизни не поднимать трубку телефона. Я  уже  открыла  рот,  чтобы
продолжить  перепалку, но проклятый телефонный звонок действовал на нервы, и
я подняла трубку.

     
— Алло! — послышалось в ответ на мое "слушаю". — Добрый день,  пани.
Говорит Викторчак. Можно попросить мужа?

     
Очень  мне  понравился  этот  Викторчак, который так хорошо и культурно
умеет говорить по телефону!

     
— Здравствуйте, пан Викторчак, — с облегчением ответила я и, злорадно
глядя на мужа, добавила: — Да, муж дома. Сейчас попрошу его к телефону.  На
лице мужа отразилась легкая паника, похоже, ему не очень хотелось говорить с
этим  милым  Викторчаком,  но  он  превозмог  себя  и  неохотно взял трубку.
Возможно, тот позвонил неудачно  или  муж  не  желал,  чтобы  я  слышала  их
разговор. Во всяком случае, с трубкой в руке он выжидательно глядел на меня,
не  начиная  разговора, а в его взгляде было столько же отвращения, сколько,
наверное, в моем. Где-то там, на периферии сознания, промелькнула мысль  -до
чего  же  похожие  чувства  испытываем  мы  оба!  Позвони  кто мне, и я тоже
подождала бы, пока муж выйдет из комнаты...

     
Переговоры мужа с Викторчаком меня не оченьто интересовали.  Вытащив  у
него   из-под  носа  телефонную  книгу,  я  удалилась  в  кухню,  где  жадно
набросилась на нее. Когда я уже добралась  до  Мацеяков,  которых  оказалась
прорва,  и выискивала среди них нужного, опять появился муж. И в самом деле,
паразит, постоянно третирует жену, ни минуты покоя! В кухню он,  правда,  не
вошел, только просунул голову в дверь и опять невежливо начал:

     
— Ты,  слушай...  Не  докончив, он вдруг пристально уставился на меня.
Мне стало плохо. Подозревает? А может, родинка размазалась?

     
— Слушай! — повторил он. — Ты что ищешь?

     
— Прием пера в стирку на дому, — без запинки ответила я.

     
— Прием чего?!

     
— Пера. Не знаешь, что такое перо? Белое такое, на птице растет. У нас
им набиты подушки и перины.

     
— На кой черт оно тебе?

     
— Пора отдавать в стирку.

     
— А!'- только и произнес он, явно не зная, как  отреагировать  на  мое
решение  выстирать  домашнее  перо. Какое-то время обалдело смотрел на меня,
потом вспомнил, зачем пришел. Ведь о пере он раньше не знал...

     
— Слушай! — по-другому он, похоже, к жене не  обращался.  Я  начинала
сочувствовать Басеньке. — А ты когда' закончишь?

     
Господи Боже! Когда я закончу искать адрес приема пера на дому?

     
— Что  именно  я  закончу?  — холодно поинтересовалась я, стараясь не
впасть в панику.

     
— Ну  тот  узор,  над  которым  сейчас  работаешь.  Этот,  как  его...
Викторчак,  того...  торопит.  И опять я не знала, как ответить правильно на
такой вопрос. Закончить образец я могла за три часа, а собиралась  растянуть
работу  на  три  недели. Если завтра покончу с этим, откуда взять следующий?
Придумать самой? Не имею права. Не зная, что ответить, я молча  смотрела  на
этого зануду, отравляющего мне жизнь. Он тоже выжидающе молчал.

     
Опять пришлось проявлять инициативу.

     
— А... потом?

     
— Что потом? — не понял муж.

     
— Над чем мне работать потом? Ты уже подобрал новый узор?

     
Вид  у  мужа  стал  еще  глупее,  если такое вообще возможно. Мой ответ
почему-то поверг его в полнейшую прострацию. Ох, похоже, я ляпнула что-то не
то и сейчас раскроется обман! Сердце тревожно сжалось.

     
— Но к-как же... — ошарашенный муж  стал  даже  заикаться.  —  К-как
же...  Ведь  целых три шшштуки... того... подобраны. В твоем ящике лежат. Ты
сама их туда положила.

     
Матерь Божья, я сама их положила! В каком ящике?  Скорее,  скорее  надо
что-то  срочно  придумать.  Я  могла  их  потерять... Как потерять, вместе с
ящиком, что ли?

     
— Да отвечай же, — торопил меня муж, нервно  переминаясь  с  ноги  на
ногу. — Ведь Викторчак на проводе ждет. Когда закончишь?

     
Вот  пристал!  Времени  на  раздумья  не было, и я брякнула первое, что
пришло в голову:

     
— Завтра. После обеда. Голова в  дверях  кивнула  в  знак  согласия  и
скрылась. Какое счастье! Наверное, такое испытывает человек, чудом уцелевший
при столкновении двух поездов.

     
Сидя  над  телефонной  книгой,  я  медленно  приходила  в  себя.  А пан
Паляновский хорош! Гарантировал полное отсутствие  контактов...  Но  муж-то,
муж!  Он  что, полный идиот? Как можно не понять, что я не Басенька? И видит
меня вблизи, и разговаривает... Может, просто очень плохое зрение?  Странно,
что об этом важном обстоятельстве мне не сочли нужным сообщить. Как и о том,
что он такой дурак.

     
Придя  к утешительному резюме, я воспряла духом и нашла в книге то, что
искала. Мужа звали Роман. Роман Мацеяк, химик,  магистр.  Возможно,  правда,
супруга  звала  его  Зайчиком,  Рыбкой  или  вовсе каким-нибудь Манюсем, но,
поскольку мы  в  настоящее  время  находимся  в  состоянии  холодной  войны,
нежности совершенно неуместны. Роман, и все тут!

     
— Барбара!  —  сухо  позвал муж, когда я, положив на место телефонную
книгу, уже выходила из оскверненной его  присутствием  гостиной.  К  нему  я
обернулась  лишь  потому,  что  он вообще издал какой-то звук, ибо "Барбару"
никак не соотносила с собственной персоной.

     
— Барбара! — громко повторил он, и  я  уже  ожидала  привычного  "ты,
слушай!",  но  он  вдруг сбавил гон и закончил как-то неуверенно, запинаясь,
что совершенно противоречило смыслу сказанного:  —  Ты...  того...  сию  же
минуту напиши мне письмо. Я продиктую.

     
Застыв  в  дверях,  я лихорадочно соображала, как отреагировать. Стефан
Паляновский и в самом деле предупредил  меня,  что  в  обязанности  Басеньки
входит  вести  переписку  мужа,  так  что его требование не явилось для меня
неожиданным.  Проблема  заключалась  в  пишущей  машинке.  Где  она?   Опять
упущение!  А  я  ведь уже обыскивала дом, обнаружив при этом многие полезные
вещи, в том числе сахар и имя мужа, но вот пишущая машинка мне  не  попалась
нигде. Что же придумать?

     
Вдохновение снизошло внезапно.

     
— Изволь,  —  ответила  я,  постаравшись сделать тон голоса не просто
холодным, но прямо-таки ледяным. — Вечером, как вернусь с прогулки, напишу.
К тому времени, будь любезен, приготовь машинку и бумагу.

     
Муж, похоже, не ожидал, что я сдамся  без  сопротивления,  и  не  сумел
скрыть радость в голосе, до неприличия легко согласившись:

     
— Вот и хорошо, пусть вечером. И спохватившись, сурово добавил:

     
— Смотри  мне,  не  вздумай  задержаться.  Естественно,  я постаралась
задержаться настолько, насколько выдержали мои промерзшие насквозь кости.  В
гостиной  на  низком  столике  уже  была  приготовлена машинка, рядом лежала
стопка  бумаги.  Муж  что-то  искал  на  полках  и  в  шкафчиках   стеллажа,
занимавшего  целиком одну из стен гостиной. Так называемая "стенка" заменяла
собой практически всю мебель в комнате — книжные и  платяные  шкафы,  шкафы
для  белья  и  посуды и пр. и пр. Кроме дивана и кресел, в комнате стоял еще
старинный секретер со множеством ящиков и дверок.

     
нее,  сделал  тщетную  попытку  заглянуть  снизу,   встал,   растерянно
осмотрелся  по сторонам и в полном недоумении опять взъерошил волосы, причем
сначала запустил в шевелюру одну руку,  потом  вторую  и  принялся  отчаянно
теребить  волосы.  Видно,  помогло,  ибо  лицо его прояснилось, он кинулся к
стеллажу и, открыв дверцу одного из шкафчиков внизу, извлек из него  большой
черный  ящик.  Я  знала,  что  в  таком черном футляре с полукруглой крышкой
находится старинная швейная зингеровская машинка — точно такая же  когда-то
была у моей бабушки.

     
Муж,  похоже, этого не знал. Сняв крышку и увидев швейную машинку, он в
изумлении застыл над ней. Не знал, что у него в доме есть швейная машина? Не
знал, что находится в ящиках секретера? Может, вообще  первый  раз  в  жизни
оказался  в  этой  комнате?  Вон  как  затравленно озирается... А он снова в
какой-то  мрачной  отрешенности  уставился  на  несчастную  машинку,   потом
раздраженно  захлопнул  футляр и опять огляделся. Мне стало страшно, до того
он походил на человека,  лишившегося  рассудка:  волосы  взъерошены,  стекла
очков  дико  блестят,  движения  нервные, резкие. Не хватает только пены изо
рта! Ну и влипла я! Обманом завлекли меня в этот дом  и  заперли  наедине  с
сумасшедшим!

     
А  сумасшедший явно что-то искал. Сочтя, видимо, секретер изученным, он
принялся за стеллаж. Заглядывал во все  его  отделения,  распахивал  дверцы,
выдвигал  ящики,  переставлял книжки. Постепенно он переместился в сторону и
исчез из моего поля зрения, а потом и вовсе затих.  Интересно,  чем  он  там
занимается?  Покинув  свое  укрытие  за  лестницей,  я  тихонько заглянула в
комнату. Псих стоял в углу, заложив руки за спину, и раскачивался с носка на
пятку взад и вперед, взад и вперед. Глаза устремлены в одну точку, а на лице
— тупое отчаяние. Что же такое эта злыдня спрятала от него?!

     
Я уже заканчивала ужин, когда муж появился  в  дверях  кухни  и  мрачно
заявил:

     
— Мне  нужны  иголка  с  ниткой. Кусок хлеба с маслом застрял у меня в
горле. Так вот что он искал! Интересно, откуда мне их взять? Ничего похожего
на швейные принадлежности мне не попадалось на  глаза  в  этом  доме,  кроме
упомянутой зингеровской машинки, а гадать, куда Басенька могла их засунуть,
— бесполезно. Не стану же я сейчас, при нем, их искать?

     
— С  какой  ниткой? — неприязненно поинтересовалась я, чтобы выиграть
время.

     
— С белой и черной, — подумав, ответил муж. Еще подумал и добавил: -И
еще мне нужна булавка. Две булавки.

     
— Так возьми сам. Кто тебе запрещает?

     
— Взял бы, так ведь ты опять куда-то их засунула, — обиженно возразил
он. — Сколько раз говорил — пусть стоит на виду, тогда буду брать  сам.  Я
чуть  было  не  ляпнула,  что  это не я засунула, а его Басенька, да вовремя
прикусила язык. Вместо этого мерзким голосом ответила:

     
— Завтра дам. Ишь мода какая — шить по ночам!

     
Ему ничего не оставалось, как принять мои условия:

     
— Ну завтра, так завтра, только с самого утра. Поиски  заняли  у  меня
чуть  ли  не  всю ночь. Как я и предполагала, в ящичках швейной машинки было
все, что угодно, только не то, что положено. Один из них был  доверху  забит
пробками  для бутылок, среди которых притаился штопор. Второй — карандашами
и шариковыми ручками. Третий — тюбиками губной помады  и  зубной  пасты.  В
комнатке  домработницы  мне  правда  попался  портняжный сантиметр, но нигде
никаких следов ниток и иголок. Уже стало светать, когда я отправилась спать,
решив приобрести необходимые принадлежности в магазине. Гонорар в  пятьдесят
тысяч злотых уже не казался мне слишком большим...

     
Утром  при  встрече  с мужем я его холодно известила о том, что белые и
черные нитки все вышли, остались только розовые. Иголки могу  дать,  но  раз
пока  нет  ниток... В общем, поеду за покупками и куплю, пусть подождет. Мое
сообщение муж принял без восторга, но не возражал.

     
После обеда я отправилась за  покупками,  решив  заодно  купить  и  еще
кое-какие  необходимые  для дома вещи. Вот только, может, имеет смысл вместо
обычного мыла купить что-нибудь этакое, необычное. Чтобы не выйти из  образа
Басеньки. Ну, я нс знаю... Ага; вот косметические отруби, пожалуй, подойдут.
А  то  я  веду  себя  излишне нормально, мужу мое поведение может показаться
подозрительным. Пора что-нибудь этакое выкинуть...

     
Получив  долгожданные  нитки  и  иголки  в  новой  упаковке,  прямо  из
магазина,  муж  ничуть  не удивился. Немного удивилась я — что-то уж больно
легко  удается  выходить  из  затруднительных   положений,   но   не   стала
задумываться  над этим, ибо затруднительные положения возникали буквально на
каждом шагу.

     
Ну например, рыжий дебил за окном. Он подолгу сшивался у  нашего  дома,
то  сидел  на  корточках  во  дворе,  то прилипал к окну мастерской, когда я
работала и не сводил глаз с моих рук, выводивших

     
кружки и полукружия.  И  ни  на  миг  не  переставал  ритмично  двигать
челюстями  —  то  ли жевал резинку, то ли у него был такой нервный Гик. Это
меня раздражало больше всего. Очень  хотелось  потребовать  удаления  рыжего
оборванца  из  моего  дворика,  но  я  воздержалась  —  а вдруг рыжий дебил
составляет неотъемлемую часть пейзажа, нормальное, обычное явление, и я себя
разоблачу. Пан Паляновский со  своей  Басенькой  уже  столько  важных  вещей
упустили, могли и рыжего упустить.

     
Как  и  обещала,  после обеда я закончила свои образец и ближе к вечеру
зашла к нему в мастерскую, чтобы сдать работу. К делу рук  моих  он  отнесся
без  всякого  почтения  и радости особой не проявил. Профессиональным жестом
проверив идентичность узора со  всех  сторон,  он  небрежно  свернул  его  в
трубку, обвязал шнурком и повелительно буркнул:

     
— Ну,  поехали.  Вот  еще неожиданность! А я чуть было окончательно не
успокоилась — раз с образцом все в порядке, раз до сих пор  он  не  раскрыл
обмана,  то уж не раскроет, и я могу наконец успокоиться. И вдруг "поехали"!
Господи, куда еще?! Что за человек, всето  он  недоволен!  Получил  нитки  и
иголки, даже свои булавки, получил образец, и все ему мало!

     
— Поехали! — грубо повторил муж. — Чего ждешь?

     
— Что  ты  еще  выдумал?  —  недовольно  вскинулась  я,  с ненавистью
наблюдая, как у него опять очки слетели с носа. — Куда поехали?

     
— То  есть  как  куда?  Ясно,  к  Земянскому!  Кто  такой   Земянский,
Езус-Мария?! Ну просто

     
на каждом шагу западня!

     
— Не поеду! — я капризно оттопырила губы. — Сам поезжай!

     
Видимо, в данном конкретном случае муж никак не ожидал капризов жены. С
рулоном в руке он уже выходил из мастерской и теперь с недоумением обернулся
в дверях.

     
— Спятила ты, что ли? Так я и буду вот с этим таскаться по городу? Что
еще за  новые  фокусы?  Растерявшись  от такого натиска, я встала со стула и
послушно пошла за ним. Мы поднимались по лестнице в холл, а я ломала  голову
в поисках выхода из новой западни. Теперь я вспомнила, вроде пан Паляновский
упоминал  о  том,  что  в  мои обязанности входит водить машину, а значит, и
возить супруга. И если в плане личных отношений чета  Мацеяков  находится  в
состоянии  перманентной холодной войны, то в деловом плане они сотрудничают.
Общность материальных интересов заставляет их помогать друг другу,  выходит,
и  сейчас  я  не  имею права капризничать и просто обязана отвезти супруга к
этому чертову Земянскому, который,  по  всей  видимости,  готовит  по  нашим
образцам  матрицы.  Вот  только  знать бы еще куда? Сяду в машину, а сама не
знаю даже, в какую сторону ехать...

     
Муж стоял в холле и недовольно наблюдал, как я  задумчиво  преодолевала
ступеньку за ступенькой.

     
— Да поторопись же! — недовольно сказал он. — Нужно успеть до шести.

     
Он  осмелился  поторопить  Басеньку!  Ну  этого  я  так  не  оставлю. С
готовностью прервав подъем, я облокотилась на перила:

     
— Это займет слишком много времени, как-нибудь в  другой  раз.  Сейчас
мне некогда!

     
— Как это "некогда"? Какие могут быть "некогда"? — раскипятился муж.
— Не для того ты торопилась закончить узор, чтобы он сейчас  лежал!  Всегда
отвозили вовремя, а тут снова фокусы!

     
-А я не желаю!

     
Муж  растерянно  смотрел на меня. Очки опять свалились, и он беспомощно
моргал, потом нацепил очки и стал бушевать:

     
' — Так и знал, что ты опять  примешься  за  свои  штучки,  но  больше
терпеть  я не намерен! Не позволю!! И так весь дом перевернула вверх ногами!
Хватит! Немедленно в машину!  Едем!  Подумаешь,  всего-то  полчаса  времени,
Черняковская не на краю света. Ты меня знаешь, я долго терпел, но когда речь
идет о деле... В машину!!

     
Грозно  взмахнув  руками, он зацепился рулоном за перила и чуть было не
свалился вниз, прямо на  меня.  Непосредственная  опасность  заставила  меня
прекратить  фокусы, тем более что ста-то известно, куда ехать. Да и прав он,
в конце концов. Когда речь идет о деле... Фокусы могу продолжать и в машине,
извергая по дороге яд и ненависть. А  у  этого  Земянского  на  Черняковской
может оказаться какаянибудь вывеска...

     
Садясь  в  машину, я вдруг вспомнила, что, пожалуй, знаю, где именно на
Черняковской проживает Земянский. Несколько лет назад,  когда  мне  пришлось
заниматься  такими  узорами,  меня как-то один знакомый привез в мастерскую,
где по шаблонам изготавливали матрицы. Точно, это было на Черняковской!  Там
еще  рядом  вулканизационная  мастерская,  и  я на всю жизнь запомнила жутко
элегантного автовладельца, который почему-то колесо от своей  машины  нес  в
объятиях,  вместо  того  чтобы  катить его по земле. Раскорякой, приседая от
тяжести, перепачкав свой роскошный костюм и с несчастным  .выражением  лица.
Нет, такое не забывается.

     
— Заткнись!  —  бросила я мужу, который все продолжал бушевать. — Не
видишь, еду!

     
По дороге мне стало ясно, почему машину водит Басенька, а не муж. Когда
мы выехали на Хелмскую, муж,  до  сих  пор  спокойно  сидящий  рядом,  вдруг
вздрогнул  и  судорожно  ухватился  обеими  руками  за  приборную  доску.  Я
удивилась —  ничего  не  произошло,  ехала  я  нормально,  других  машин  в
непосредственной  близости  не  было.  Что  это  на  него напало? Он же весь
затрясся, вытаращил глаза и хрипло застонал:

     
— Тише! Ну куда ты так гонишь?

     
Я  невольно  кинула  взгляд на спидометр — может, и в самом деле гоню,
сама того не замечая, так как всегда любила быструю езду, а  может,  еще  не
освоилась  с  новой машиной и еду быстрее, чем положено? Спидометр показывал
65. Посмотрела на мужа — тот весь перекосился от страха.  Снизила  скорость
до 60, но и это не помогло, он сидел зажмурившись, ухватившись обеими руками
за доску перед собой и тихонько стонал. Когда я сделала правый  поворот  (на
скорости  15  км), он вел себя так, будто я брала на бешеной скорости крутой
поворот над пропастью. Похоже, он относится к тем несчастным, которые боятся
ездить  на  автомашинах. Это своего рода болезнь, автофобия, и тут уж ничего
не поделаешь. Странно только, что ее приступ  начался  на  Хелмской,  где  я
ехала  спокойно и ровно, а не раньше, на Бельведерской, где я с наслаждением
обошла "фольксваген", "фиат" и  два  автобуса,  для  чего  пришлось  немного
нажать  на  газ,  и в результате к перекрестку примчалась на скорости за 90.
Пришлось резко затормозить, сбросила скорость я в последний момент и сделала
левый  поворот  буквально  под  носом  мчавшегося из Вилянова "мерседеса". И
только на Хелмской вспомнила, что мне нельзя  привлекать  внимание  дорожной
инспекции, поэтому и тащилась там, как черепаха.

     
По  Черняковской  я  ехала  не  торопясь,  чтобы  не пропустить вывески
вулканизационной мастерской. Улица  неширокая,  и  за  мной  вынуждено  было
тащиться  такси, зеленая "Варшава". Я хотела пропустить его и даже несколько
раз  притормаживала,  чтобы  не  путаться  у  него  под  ногами  и  спокойно
разыскивать нужный мне дом. Таксисту не удалось воспользоваться возможностью
обогнать  меня,  потому  что его пассажир, похоже вдребадан пьяный, никак не
мог указать дом, где следует  остановиться.  Таксист  уже  сделал  несколько
попыток,  останавливался,  но  все его усилия выжать из пассажира информацию
оказались тщетными. Судя по  жестам  пьяницы,  он  жил  в  нескольких  домах
одновременно.

     
Тут   передо   мной   мелькнула  вывеска  вулканизационной  мастерской.
Земянский должен быть рядом. Я  остановила  машину,  муж  забрал  с  заднего
сиденья  рулон  с узором и вышел, велев мне ждать его. Поскольку он вошел во
двор дома, перед которым я затормозила, стало ясно — привезла его на место.
Такси с пьяным пассажиром наконец смогло проехать дальше. Кажется, они нашли
нужный дом, потому что шофер остановил машину, и пьяница качают вылезать  из
нее.  Это  продолжалось  довольно  долго. Наконец вылез, но, нс найдя опоры,
пошатнулся и, чтобы не упасть, навалился на капот. С трудом развернувшись  и
опершись  о  машину  задом,  он  огляделся,  и,  видимо,  остался  недоволен
увиденным, так как сделал попытку  залезть  в  машину  обратно,  не  рискуя,
однако,  оторваться  от  нее  и  перекатываясь по ней до самой дверцы. Шофер
тщетно пытался отговорить его от этого намерения.

     
Я с интересом наблюдала эту сцену, которая несколько скрасила ожидание.
А впрочем, зачем же я так послушно ожидаю мужа? Не разумнее ли будет бросить
его на произвол судьбы и уехать, не дождавшись? Ведь Басенька очень  здорово
приучила  его к своим художествам, благодаря им только и можно объяснить тот
факт, что он до сих пор меня не разоблачил, а если буду излишне покорна,  то
как пить дать разоблачит.

     
Муж успел вернуться до того, как я приняла решение.

     
— А  теперь  домой!  —  пробурчал  он.  Пьянице  удалось-таки залезть
обратно в такси. Шофер, похоже, смирился, захлопнул за  ним  дверцу,  сел  и
развернулся,  опередив меня. Наверное, специально поторопился, вспомнив, как
пришлось тащиться  за  мной.  Ничего,  на  первом  же  перекрестке  "вольво"
показало,  что  оно  "вольво"! А этот придурок, муж, пусть потерпит. В конце
концов, должна же Басенька продемонстрировать свою неприязнь  к  мужу?  Муж,
как  ни  странно, сидел спокойно и не прореагировал ни на одну автомобильную
штучку. Я было огорчилась, но на Бельведерской до него дошло, что происходит
с машиной, и он,  к  величайшему  моему  удовлетворению,  впал  в  настоящую
панику.  Когда  я  припарковалась  у  нашего  дома,  он  был  в  невменяемом
состоянии. ,

     
* * * Прошло три  дня,  и  я  окончательно  успокоилась.  Немного  даже
привыкла  и  к новой роли, и к новому дому. Жизнь, в общем, шла спокойная, я
старалась придерживаться раз заведенного порядка. В своем  рабочем  столе  в
мастерской  я  обнаружила множество Басенькиных рисунков и набросков. Три из
них были сколоты вместе и  обозначены  жирной  "птичкой"  —  явно  те,  над
которыми  следовало  работать.  Я  прикрепила  к  чертежной доске новый лист
астралона и приступила  к  работе,  за  которой  с  захватывающим  интересом
наблюдал  рыжий  дебил за окном. К нему я тоже немного привыкла, и он уже не
так мешал. А если свистнет нашу коммерческую тайну,  пусть  голова  болит  у
Басеньки.

     
Муж  тоже  не  доставлял  особых хлопот, вел себя, как положено, в меру
придирался, в меру грубил, в общем, ничего особенного. Виделись мы  нечасто,
должно быть. мое присутствие ему тоже не доставляло радости.

     
Итак,  я  успокоилась  и обрела душевное равновесие, которого лишилась,
ознакомившись с романом века и согласившись личным  участием  помочь  бедным
влюбленным.  Немало  нервов  мне это стоило, чего скрывать, но, кажется, все
обошлось, мероприятие оказалось не столь уж сумасбродным.

     
В спокойной обстановке ко мне вернулась способность мыслить логично,  и
я  стала  удивляться.  Играть  роль  Басеньки  оказалось  что-то  уж слишком
легко... Вот если бы муж встречал' меня очень редко, видел издали, например,
на улице, в Басенькиных одеждах, которые знает и  помнит,  я  бы  еще  могла
понять...  Внешне  я  действительно  очень походила на его жену, каждое утро
перед тем,  как  выйти  из  своей  комнаты,  старательно  подделывалась  под
Басеньку,  положив  перед  собой  ее  фотографию  и  стараясь  выполнять все
указания гримера. Но ведь лицо  —  это  еще  не  все,  у  человека  столько
индивидуальных   черточек,   характерных   только  для  него...  А  ведь  мы
встречаемся по нескольку раз на день, общаемся, он видит меня вблизи.  И  до
сих пор не понял, что я — не Басенька? Удивительно.

     
Я удивлялась и в то же время смутно чувствовала — не тому я удивляюсь!
И дело  вообще не в этом, а в чем-то другом. В чем — трудно сформулировать,
но происходило что-то неестественное, нелогичное, чего никак не должно  было
быть.

     
Поужинав,  я  мыла  за  собой  посуду в кухне, стараясь не перепутать и
ненароком не вымыть его чашки или тарелки, когда он  по  своему  обыкновению
просунул голову в дверь и невежливо буркнул:

     
— Ты... куда утюг задевала?

     
Грязный нож вывалился у меня из рук. Вот, опять он начинает! Откуда мне
знать, куда Басенька спрятала утюг? Он мне нигде не попадался, точно так же,
как и  швейные принадлежности. До сих пор я их не обнаружила. Почувствовала,
что опять впадаю в панику, почувствовала, как во мне растет раздражение,  на
сей   раз   против  несносной  Басеньки,  изза  которой  приходится  столько
нервничать, и совершенно естественным раздраженным тоном ответила:

     
— Туда, куда положено. А если там нет, то в другом месте. Разуй  глаза
и поищи.

     
Муж  явно  собирался  дать  мне  достойный ответ, но, похоже, ничего не
придумал, пожал плечами и убрал голову из кухни.

     
Покончив с посудой, я занялась поисками утюга. Интересно, куда Басенька
могла его сунуть? Не выбросила  же,  в  самом  деле,  в  окно,  как  однажды
поступила  с  грязными  тарелками.  Но  в  любом случае, что бы она с ним ни
сделала, я должна это знать, ибо Басенька — это я.

     
Муж, похоже, больше не собирался задавать мне глупые вопросы  и  взялся
самостоятельно  отыскать  утюг,  стараясь,  чтобы я этого не заметила. Я, со
своей стороны, старалась скрыть от него свои поиски. Мы энергично  работали.
Я в кухне, муж в прихожей. Перетряхивая в двадцатый раз все кухонные

     
шкафчики,  я  вздрогнула  от  грохота,  который  раздался  в  прихожей.
Оказалось, роясь в  большом  встроенном  шкафу  под  лестницей,  муж  уронил
пылесос  и  теперь  стоял  над  его  останками как живой памятник отчаянию и
безнадежности. В одной руке он  держал  очки,  другую  запустил,  по  своему
обыкновению, в шевелюру.

     
При  виде меня он вздрогнул и попытался сделать вид, что ищет совсем не
утюг.

     
— Ну. разумеется. —  сказал  он  голосом,  который  наверняка  считал
ехидным. — Нигде не найдешь этого... как его... Нигде ничего не найдешь!

     
Я  глядела на него во все глаза и совсем забыла, что надо тоже ответить
что-нибудь поехиднее. Я вдруг четко осознала — он меня боится! Ведь это  же
ясно  как  день  —  он так же панически боится меня, как и я его. Ничего не
понимаю. Ну я его боюсь, это понятно, я играю чужую роль. Но  почему  боится
он?

     
Возможно,  уже  тогда  я  бы  все поняла, если бы не проклятый утюг. Он
мешал сосредоточиться. Во что бы то ни стало надо найти его, чтобы ничто  не
мешало  думать.  Муж  из  прихожей  сбежал.  Оставшись  одна,  я  попыталась
рассуждать, пользуясь дедуктивным  методом,  хотя  сомневалась,  что,  пряча
утюг,  Басенька  могла  им  руководствоваться.  Где уж ей! Итак, утюг должен
находиться  там,  где  гладят.  Там  же  должна  быть  и  гладильная  доска.
Гладильная  доска нигде мне не попадалась на глаза, а она, что тут говорить,
побольше утюга, и спрятать ее труднее. Вряд ли  хозяйка  дома  гладит  сама,
если  есть домработница, правда? Домработница гладит, домработница гладит...
Если не в кухне, то  где?  Всего  вероятнее,  в  отведенном  ей  специальном
помещении, то есть в своей комнате.

     
Гладильная  доска  и  в самом деле стояла в комнате прислуги, в углу за
шкафом. Рядом, на полочке, стоял и утюг. Я  с  трудом  удержалась  от  того,
чтобы не помчаться к мужу с радостной вестью.

     
А  потом меня поразило следующее соображение: утюг находился там, где и
должен быть, так почему же он не мог его найти? Не знает, что  в  доме  есть
домработница?  Ну,  допустим,  раз  есть домработница, сам никогда ничего не
гладил, даже порток себе, эта сторона жизни его абсолютно  не  интересовала,
допустим,  утюг ему понадобился первый раз в жизни и он не имел понятия, где
ему положено быть. Допустим. И что искал его в самых несуразных местах из-за
сумасбродной Басеньки — тоже понятно. Не понятно только, почему  делал  это
втайне от меня. Тут могут быть разные объяснения. Например,

     
он   занимается   каким-нибудь  нелегальным  бизнесом,  мошенничеством,
злоупотреблениями, не знаю, чем еще, и очень не хочет, чтобы Басенька  знала
об  этом. Вот и с Викторчаком не хотел говорить, пока я не выйду из комнаты.
Или такой вариант: он прекрасно знает, что я —  не  Басенька,  по  каким-то
своим соображениям не показывает мне этого, притворяется, что принял меня за
Басеньку,  а  чужому  человеку не желает открывать свои коммерческие тайны и
боится, что я пойму, что он понял...

     
От всех этих сложностей голова у  меня  пошла  кругом.  Так  недолго  и
свихнуться.  Я  окончательно  запуталась  в  своих  рассуждениях, но меня не
покидало тревожное ощущение  —  что-то  тут  не  так...  Перед  выходом  на
прогулку  я  наткнулась  в  холле  на этого забитого, несчастного дуралея, и
невольно в сердце закралась жалость.

     
— Ты, конечно, так и не  нашел  утюга?  —  презрительно  спросила  я.
-Стоит  на своем месте, в комнате прислуги, как тебе и говорили. Не знаю уж,
где были твои глаза...

     
Дуралей мрачно взглянул на меня, кинул  "ну  не  видел!"  и  скрылся  в
кухне.

     
Домой  я вернулась довольно поздно, никакие злые предчувствия не мутили
мне душу. Мутили ее мысли о жене блондина моей мечты. Я третий раз встретила
его в скверике, и во мне зародилась  робкая  мысль  о  том,  что  он  с  ней
поссорился.  Иначе  зачем  ему  гулять  в  такую промозглую погоду по такому
жалкому скверику?

     
Занятая своими мыслями, я почти механически  открыла  дверь,  собираясь
подняться  к  себе, но в холле меня поджидал муж. Вид его был ужасен — руки
по-наполеоновски скрещены на груди, ноги широко расставлены, мрачный  взгляд
исподлобья  выражал отчаянную решимость, а сквозь стиснутые зубы прорывалось
странное, глухое урчание.

     
Удивленная, я остановилась у двери. Что  бы  это  значило?  Муж  сделал
резкий выпад вперед одной ногой и неожиданно рявкнул громовым голосом:

     
— Распутница!!!  Я  остолбенела.  Что  на него нашло? Всего можно было
ожидать от такого человека, но только не этого. Да какое он имеет право?!

     
А муж продолжал бушевать. Убрав ногу на место, он сделал выпад другой
—  ну  прямо  гимнастические  упражнения!  К  тому  же  принялся  угрожающе
размахивать руками и наконец, погрозив мне кулаком, завыл, на этот  раз  для
разнообразия дискантом:

     
— Потаскуха!!! Мне все известно! Не позволю марать мое доброе имя!  Не
позволю шляться по сточным канавам!

     
Я  совсем  обалдела.  При чем тут сточные канавы, Господи Иисусе! Это о
моих прогулках по скверику, что ли? Ну мокро там, в самом деле,  ну  грязно,
но мараю я Басенькину обувь, а не его доброе имя. Напился, хватил лишнего? Я
не  столько  испугалась, сколько удивилась, и опять не знала, как поступить.
Обидеться и уйти? Принять активное  участие  в  семейном  скандале?  Никаких
инструкций  на  сей  счет  я не получила, опять упущение. А муж тем временем
совсем распоясался:

     
— Хватит с меня твоих хахалей! Больше я не. потерплю. Ты моя жена  или
не моя? Убью эту скотину. Убью-у-у!!!

     
Скотиной,  которой грозила опасность, мог быть лишь Стефан Паляновский.
Будучи Басенькой, я должна встревожиться за здоровье любовника.  Надо  както
утихомирить  мужа. А тот неистовствовал. Он рычал, как раненый буйвол, мешая
мне собраться с мыслями.

     
— Заткнись!  —  рявкнула  я,  воспользовавшись  передышкой  законного
владельца Басеньки перед очередным воплем. — Люди услышат!

     
Буйвол  замер с занесенным кулаком. С носа слетели очки, он поправил их
свободной рукой. Спокойно двинувшись к лестнице,  я  выразительно  покрутила
пальцем у лба и холодно заявила:

     
— И  вообще,  в таком тоне я отказываюсь говорить с тобой. Ни по каким
сточным канавам я не шляюсь, не говори глупостей.

     
И уже с лестницы бросила: , — А если  тебе  что  не  нравится,  можешь
развестись со мной и не устраивать тут базарные скандалы. Муж оживился.

     
— Никаких разводов! — заявил он спокойно и даже с удовлетворением. -И
не надейся. А твоим хахалям я покажу, где раки зимуют. Думаешь, не знаю, чем
ты занимаешься?

     
На  подобные  гнусные  инсинуации  я  не  сочла  нужным  отвечать. Если
действительно знает, чем я занимаюсь, должен понимать —  никаких  оснований
оскорблять  меня  у  него  нет.  А  если  его шпионы... Кстати, пока никаких
шпионов, кроме рыжего дебила, я не видела, но тот шпионит только у дома. Так
вот, если его шпионы что-то сами навыдумывали, а он им  поверил,  так  я  не
виновата.  Совсем  забыла  я о наличии шпионов. Вот донесут ему о блондине в
скверике... Не дай Бог он заговорит со мной! Как  пить  дать,  схлопочет  по
физиономии!

     
Целых  два  дня  после скандала мы не разговаривали. На третий день муж
прервал молчание.

     
— Сейчас я еду в Лодзь, — неожиданно заявил  он,  просунув  голову  в
дверь моего рабочего кабинета. — Отвези меня на вокзал.

     
Я  не  стала упрямиться, требование отвезти его на вокзал было выражено
тем же самым безапелляционным тоном, как и тогда приказание  отвезти  его  к
Земянскому.  Видимо,  возить  его  и  в  самом  деле  входило  в обязанности
Басеньки. Где вокзал, я, слава Богу, знаю. А кроме того,  какая  неожиданная
радость!  Я  вдруг  получаю  несколько  часов спокойного отдыха, когда можно
расслабиться, знать, что тебе не свалится  на  голову  новая  неожиданность.
Кстати,  о голове. Можно будет без парика походить. И пожить хоть немного со
своим собственным лицом, не следя за ним и  не  подделываясь  под  Басеньку.
Нет, нет, никаких фокусов, а то раздумает и не поедет.

     
— Когда  вернешься?  —  поинтересовалась  я  уже  по 'дороге в тайной
надежде пожить спокойно хоть недельку,

     
Он с подозрением глянул на меня:

     
— Завтра, как всегда. Очень рано. На рассвете.  Эти  подробности  меня
уже  не  интересовали.  На  рассвете  я недееспособна. Сейчас я больше всего
опасалась чем-нибудь вызвать его раздражение. Любой повод мог заставить  его
психануть  и отложить поездку, поэтому ехала я медленно, зная, как он боится
быстрой езды. И вызвала-таки недовольство.

     
— Ты чего тащишься, как на похоронах! — неожиданно набросился  он  на
меня. — Опоздаем! Мне еше билет надо купить.

     
И как бы спохватившись, вдруг завопил:

     
— Медленнее, медленнее! Куда ты так гонишь? Считая момент неподходящим
для дискуссий  о  его  полной невменяемости и выяснения, чего же он хочет на
самом деле, я ни слова не произнесла, только нажала  на  газ,  в  результате
чего  весь  путь  до  Центрального  вокзала он просидел с закрытыми глазами,
судорожно вцепившись в приборную доску и глухо постанывая.

     
— Тебе лучше ездить на заднем  сиденье,  —  посоветовала  я,  тормозя
перед вокзалом.

     
— Это  еще  почему?  —  удивился муж, мысли которого были явно заняты
чем-то другим. — А, ты об этом... Нет, на заднем еще хуже. До завтра. *

     
А завтра ранним утром меня разбудил звонок. Ничего не соображая со сна,
я взглянула на часы. Полшестого! Какому кретину  вздумалось  звонить  в  это
время?  Набросив  халат,  я  ощупью  спустилась  в гостиную, ощупью отыскала
телефон — глаза никак не раскрывались. И только тут поняла, что звонили
в дверь. Ну, конечно, этот дуралей забыл ключи и теперь
будит меня в такую несусветную рань. Нет, даром ему
это не пройдет! Одурелая со сна, зевая во весь рот, я
распахнула дверь, совершенно позабыв о том, что по-
явлюсь в собственном виде, а не в образе Басеньки.
За дверью стоял незнакомый мужчина.

     
— Куры здесь есть? — грубым голосом спросил он.

     
Спятить можно! Чуть свет меня будит эта  неотесанная  дубина  для  того
лишь, чтобы задавать идиотские вопросы!

     
— Нету!  —  рявкнула  я  в ответ и сделала попытку захлопнуть дверь у
него под носом, но этот хам придержал ее ногой.

     
— А что есть? — упорствовал он.

     
— Крокодилы! — раздраженно бросила я,  готовая  задушить  его  голыми
руками.

     
Неотесанный хам вроде бы засомневался и решил что-то для себя уточнить:

     
— Ангорские?   Нет,  это  уж  слишком!  В  полшестого  утра  ангорские
крокодилы?!

     
— Ангорские! — только чтобы отвязался,  подтвердила  я.  —  Воют  на
луну.

     
— А морковь они едят?

     
— Вам-то какое дело? Что вам тут вообще нужно?

     
Мое  раздражение  отскакивало  от  хама  как  горох  от  от  стенки. Он
невозмутимо продолжал:

     
— Мне сказали — будут ангорские кролики. Вот, берите. Это для шамана.
Доставить немедленно. Тут Мацеяк живет?

     
Очень хотелось ответить: "Нет, король Густав Адольф!", но  я  заставила
себя промолчать, только кивнула.

     
— Ну  тогда  правильно,  сюда  принес.  Так это для шамана, немедленно
доставить!

     
И невзирая на мое слабое сопротивление, впихнул  мне  в  руки  огромный
пакет,  размером  с  хороший  чемодан  и  такой  тяжелый, что я чуть было не
уронила его себе на ноги.

     
— Шаману передать! — повторил он грозно и ушел. прежде чем  я  успела
воспротивиться.

     
Я  осталась  стоять  на  пороге  дома,  наверное, с очень глупым видом,
придавленная тяжестью пакета. Весил он никак не  меньше  ста  килограммов  и
содержал, надо полагать, морковь для ангорских крокодилов.

     
Объяснение случившегося могло быть только одно — муж. Он проворачивает
свои темные  интересы,  а  чтобы  подложить мне свинью, специально уезжает в
этот день, договорившись о доставке товара чуть свет. Знает,  что  для  меня
страшнее всего встать в такую дикую рань. Негодяй, мерзавец! Нет, больше я с
ним не выдержу, развод немедленно! Похоже, я совсем вжилась в роль Басеньки.

     
С  превеликим  трудом  отволокла  я пакет с морковью в кухню и, сама не
знаю как, взгромоздила на стол, а потом отправилась досыпать.

     
Муж объявился, подлец, только ближе к вечеру. К  тому  времени  я  уже,
конечно, проснулась и была в состоянии соображать. Пожалуй, все-таки грубиян
со  своей  морковью  явился экспромтом, без договоренности с мужем, иначе бы
тот меня  предупредил.  А  если  из  вредности  и  подложил  свинью,  как  я
предполагала,  то  теперь  уж,  вернувшись,  обязательно  бы поинтересовался
пакетом для шамана. А он не поинтересовался. Странно все это...  Странно  не
то,  что  принесли  морковь,  и даже не тот факт, что принесли ее чуть свет.
Странными были  расспросы  доставившего  пакет  посланца.  Куры,  крокодилы,
ангорские  кролики...  Если бы он не назвал фамилию Мацеяков, я бы ни минуты
не сомневалась в ошибке.

     
Закончив послеобеденную часть работы, я покинула мастерскую  и,  прежде
чем  подняться  к  себе,  заглянула в кухню. Муж готовил себе еду. Ему очень
мешала занявшая весь стол передача для шамана. Услышав, что  я  заглянула  в
кухню, он поинтересовался. ткнув пальцем в пакет:

     
— Это  обязательно  должно  тут  лежать?  Интересно,  а  где же лежать
моркови, как не в кухне? Но я не стала вдаваться в дискуссию:

     
— Не знаю. Ты должен это немедленно доставить шаману.

     
— Что?!

     
— Доставить шаману. Немедленно. Какой-то хам принес сегодня чуть свет.

     
Муж остолбенел и разинул рот, будучи не в состоянии вымолвить ни слова.
Я встревожилась — а вдруг доставка  пакетов  шаману  входит  в  обязанности
Басеньки?  А  вдруг  это  тайна, тщательно скрываемая от мужа? Эх, надо было
заранее  все  как  следует  продумать,  теперь  вот  неизвестно,  как  лучше
поступить. Ладно, сказанного не вернешь, посмотрим, что он предпримет.

     
Муж  с  большим  трудом  пришел  в  себя  и  явно  тоже раздумывал, как
отреагировать. Долго думал, потом неуверенно поинтересовался:

     
— Он что-нибудь передал?

     
— Кто?

     
— Ну, этот хам.

     
— Передал. Вот этот пакет для шамана.

     
— Нет, пакет понятно, но он что-нибудь говорил?

     
Пожалуй, про крокодилов  я  ему  не  скажу,  мои  настроения  в  ранние
утренние  часы — мое личное дело. Возможно, Басенька ведет себя по-другому.
Поэтому я на всякий случай ответила осторожно:

     
— Ничего особенного. Спросил, здесь ли живет Мацеяк, передал  пакет  и
велел немедленно доставить шаману. Думаю, первый раз сюда приходил.

     
— Кто?
Ну, этот хам. Я его не знаю.

     
А!  Похоже,  муж  его тоже не знал. Он все еще выглядел ошарашенным, но
это меня не очень удивляло. Не разбираюсь я в их взаимоотношениях, возможно,
дела с шаманом ведет Басенька, пусть сами разбираются. Оставив мужа в  кухне
наедине  с  пакетом, я ушла, а когда перед сном зашла выпить чаю, пакета уже
не было.

     
Обнаружила его я на следующий день, когда в поисках подходящей кисточки
ненароком отодвинула  мешавшую  мне  чертежную  доску  в  мужниной  половине
мастерской. Отодвинула и наткнулась на собственность шамана. Не знаю, почему
мне взбрело в голову вмешаться в это темное дело, но я набросилась на мужа:

     
— Это  как  понимать?  Я же тебе польским языком сказала — немедленно
доставить шаману!

     
Муж стоял ко мне задом, прикручивая что-то к столу.  Нервно  вздрогнув,
он застыл по своему обыкновению, потом нерешительно обернулся:

     
— Ты  о  чем? А, это... Времени у меня не было. И сейчас я занят. Будь
добра, займись этим сама. Давай я отнесу пакет в машину, а ты отвезешь.

     
— Еще чего! Не буду добра. Я тоже занята. Отнеси сам!

     
— Чем же, интересно,  ты  занята?  Вроде  ничего  срочного  нет.  Если
немедленно, то немедленно и доставь! Тебе говорили, а не мне! Вот сразу же и
отправляйся.

     
Сама виновата, нечего было вмешиваться. Как выйти из глупого положения?
Где искать  шамана? Если, по всей вероятности, грубияна курьера ни Басенька,
ни ее муж не знают, то шамана  знать  должны.  По  непонятным  причинам  муж
пытается

     
на меня свалить доставку пакета, вот теперь и ломай голову...

     
Муж  аккуратно  положил  проклятый  пакет  на заднем сиденье, захлопнул
дверцу машины и жестом показал — ну же, двигайся! Выхода не было,  пришлось
сесть и поехать.

     
Где  только  я  не  побывала!  Шаман  мог жить и на соседней улице, и в
отдаленном предместье Варшавы. Поскольку надо было сделать вид, что я у него
побывала, не следовало возвращаться домой слишком быстро. В "Копченостях"  я
пристроилась  в  самую  длинную  очередь, в "Молоке-Яйцах" 'сделала запас на
будущее, с час отдыхала на паркинге перед универмагом.

     
Отдыхала и думала. За последнее  время  накопилось  что-то  слишком  уж
много  всяких  подозрительных  моментов. Я легкомысленно не задумывалась над
ними, занимаясь текущими делами, но  вот  сейчас,  когда  они  предстали  не
поодиночке,  а  кучей,  поняла, что отмахиваться просто не имею права. Долго
ломала голову, ничего умного не придумала и поехала домой.

     
— Что это значит? — возмутился муж, заглянув в  машину  и  увидев  на
заднем сиденье шаманский пакет. — Ты почему его не передала?

     
Черт  возьми!  Совсем  из головы вылетело! Вот к чему приводят раздумья
над абстрактными проблемами. Что теперь делать с этой конкретной?

     
— Только даром проездила, никого не застала, — раздраженно  объяснила
я.  —  Придется  еще  раз  съездить  вечером. А пока отнеси в дом, а то еще
украдут. И вообще я не собираюсь больше поднимать такую тяжесть.  Мне  вовсе
не  улыбается  из-за  твоих  делишек  на всю жизнь остаться калекой, так что
возьми уж на себя эту обязанность.

     
Муж недовольно нахмурился, потом пожал плечами, выволок проклятый пакет
из машины и потащил в дом. А я уж было совсем пала духом, представляя  себе,
как до конца дней своих буду возить его в машине.

     
На  следующий  день  с  самого  утра  лил дождь и было не похоже, что к
вечеру перестанет. В соответствии с  инструкцией  на  обязательную  прогулку
следовало  отправляться  под  зонтиком.  Понятно, под зонтиком, но для этого
нужен зонтик, а его нигде не было. Поверхностные поиски позволили обнаружить
лишь летний пляжный зонтик в ярких цветочках.  Он  явно  не  подходил,  надо
отыскать нормальный.

     
Пригодился  опыт,  я  не  кинулась  сразу перерывать весь дом, а села и
подумала, пользуясь дедуктивным методом. Если следовать  логике,  то  зонты,
плащи,  сапоги,  то  есть  все вещи, которые мокрыми поступают в дом, должны
находиться там, где стекающая с них вода не повредит  пол.  А  значит  —  в
кухне,  в  ванной, в подвальном помещении, там, где вместо паркета линолеум,
плитка, бетон.

     
Поиски в кухне, ванной и моем рабочем кабинете в полуподвале ни к  чему
не  привели.  Тем более обидно, что муж, кажется, догадался — я что-то ищу.
Он несколько раз являлся в самый неподходящий момент и подозрительно  глядел
на меня, будто следил. Это было очень неприятно.

     
Вешалку  и  весь  холл  я  прочесала  несколько  раз, и тоже без толку.
Остается  подвал.  Я  уже  совсем  было  собралась  спуститься  туда,  когда
обнаружила  не  замеченную до сих пор дверцу встроенного шкафа на площадке у
подвальной лестницы.

     
В шкафу оказалось три дамских зонтика, один мужской, две пары резиновых
сапог, два непромокаемых плаща и пакет для шамана.

     
Что же это все значит, в самом деле? Значит, муж не  отнес  его  шаману
вчера,  не  отнес сегодня... Да черт с ним, пусть хоть вообще не относит, но
зачем он его прячет в укромное место?

     
И тут муж  появился  собственной  персоной.  Возник  на  лестнице,  как
призрак,  как привидение... Нет, теперь уж никакая сила не заставит меня еще
раз поднять вопрос  о  пакете  для  шамана!  Оставив  его  без  внимания,  я
протянула  руку  за  ближайшим  зонтиком.  Муж  за  моей спиной откашлялся и
произнес осипшим голосом:

     
— Да, вот кстати... Я о пакете для шамана. Вчера его... того...  вчера
я не успел. Может, ты сегодня отвезешь ему?

     
Нет, с меня достаточно!

     
— Пропади  ты  пропадом  со своим шаманом! — не помня себя от злости,
заорала я. — Слышать больше о нем не желаю! Сыта по горло!  Оставь  меня  в
покое!

     
Муж испугался смертельно, это точно! Возможно, я и взмахнула зонтом, не
поручусь,  во  всяком  случае  муж  в  панике попятился и слетел с лестницы.
Дорога была свободна, я рванулась вверх по лестнице  так  стремительно,  что
споткнулась  о  ступеньку  и  со  всего  размаху  ударила себя по уху ручкой
зонтика. В глазах потемнело. Я бессильно опустилась на  ступеньку.  Чтоб  их
черт побрал, и шамана, и этого недотепу!

     
Недотепа  копошился  в низу лестницы, ползал на четвереньках, наверное,
искал очки.

     
— По мне, так можешь его и вовсе не относить! —  почти  прошипела  я.
-Сам будешь отвечать. Меня это не касается!

     
— Не  знаю,  действительно  ли  это так срочно? — муж наконец нацепил
очки. — Сказал бы, если срочно.

     
— Так он и сказал! Немедленно доставить!

     
— Мне он этого не говорил!

     
— Зато мне сказал!

     
— Раз тебе говорил, ты и относи!

     
Нет, я с ума сойду! В голове у меня все перепуталось, и я уже не знала,
скандалю от лица Басеньки или от себя лично. Чего он так зациклился на  этом
пакете?  Непонятное  упорство... Хотя... Я внимательнее посмотрела на жалкую
фигуру мужа. Какое там упорство! Панический страх и безнадежное уныние  -вот
что отражалось на его лице. Что-то тут не так...

     
Муж  вдруг  встряхнулся,  придал лицу нормальное выражение, пробормотал
что-то непонятное и скрылся у себя в мастерской. Я  тоже  успокоилась.  Надо
будет  на  досуге  все это как следует обдумать. может, пойму, что же тут не
так...

     
Дождь, как ни странно, прекратился. В  мрачном  раздумье  я  сидела  на
лавочке  в  темном  уголке  сквера  и курила сигарету. В некотором отдалении
фонарь освещал часть аллейки.

     
Наверняка уже в этот вечер я бы совершила потрясающее открытие, если бы
спокойно могла подумать о своих проблемах, но мне не дали  спокойно  думать.
Помешала  сцена,  разыгравшаяся  на освещенном участке аллейки. Впрочем, то,
что я увидела, вряд ли можно назвать сценой.

     
Блондина из автобуса "Б" я приметила еще издали. Он, как и я, регулярно
появлялся в скверике, что было совершенно непонятно. Вот  если  бы  это  был
лес,  парк.  Лазенки  на худой конец, тогда еще можно было бы понять. Гуляет
человек, потому что так ему хочется. Любит гулять, и.  все  тут.  Лично  мне
трудно  в такое поверить, но согласна — такое случается. Или вот если бы он
проходил через скверик  быстрым  целеустремленным  шагом  —  тоже  понятно.
Возвращается  с работы домой, живет где-то неподалеку. Но ведь он по большей
части именно гулял, прохаживался не торопясь. Ну какому нормальному человеку
могут нравиться, прогулки по чахлому  скверику,  состоящему  из  одной  лужи
посередине и нескольких перекрещивающихся аллеек?

     
С  каждой  встречей  он  все больше интересовал меня. Похоже, и он стал
отличать меня от кустов и деревьев. Уже на третий день он посмотрел на  меня
как  на человеческое существо, хотя, готова поклясться, наверняка не отдавал
себе отчета, кто перед ним — восьмилетняя девочка или  столетний  старичок.
Я,  естественно,  придумывала  причины его ежевечерних прогулок по паршивому
скверику и остановилась  на  одной:  наверняка  эта  неприятная  особа,  его
красавица  жена,  создает  в  доме невыносимую обстановку, и он уходит, куда
глаза глядят.

     
Как хорошо все-таки, что я уже давно,  раз  и  навсегда  отказалась  от
глупых иллюзий! Еще несколько лет назад, встреться мне мой идеал — не знаю,
что  было  бы со мной. А теперь — все в порядке, я спокойна. Нет, больше не
попадусь. Сколько раз,  встречая  такого  блондина,  я  думала  —  вот  он,
настоящий! И с головой бросалась в омут, а потом... Эх, лучше не вспоминать,
что  потом.  Кровь стынет в жилах! Все надежды мои развеивались как дым, и я
оставалась одна, как потерпевший кораблекрушение моряк на пустынном  берегу.
Нет  уж,  больше  меня  на  такое  не  поймаешь. Теперь вот этот блондин мог
заинтересовать меня чисто теоретически.

     
Вот я и наблюдала за ним с теоретическим интересом,  отложив  пока  все
прочие  проблемы.  Блондин шел по аллейке в мою сторону, а навстречу ему шел
какой-то неприметный тип. Разминулись они как раз в том  освещенном  фонарем
месте, о котором я сказала.

     
Если  бы они разминулись, совершенно нс обратив внимания друг на друга,
или если бы приветствовали друг друга как знакомые, я совершенно не обратила
бы внимания на их встречу и никакое подозрение не закралось бы мне в голову.
Но они... Это очень непросто описать, что они сделали, ибо обменялись... Нет
это не был кивок, не было  приветствие  в  обычном  понимании  этого  слова.
Просто  незаметное для постороннего глаза мгновенье взаимопонимания, общения
хорошо знающих свое дело людей.  Заметила  же  я  это  неуловимое  мгновение
только  потому,  что  не спускала глаз со своего блондина, следила за каждым
его жестом, каждым движением. А главное — я случайно  знала,  кем  является
неприметный тип и какие обычаи приняты в их ведомстве...

     
Сердце  сильно забилось, меня попеременно бросало то в жар, то в холод.
Теперь я поняла, почему блондин так меня заинтересовал.  Не  только  потому,
что  он  —  блондин  моей  мечты,  нет,  какое-то шестое чувство еще там, в
автобусе, заставило меня обратить на него внимание. Пусть он  выглядит,  как
моя  воплощенная  мечта,  не  это  в  нем главное. Главное — тайна. Ох, как
интересно! Непременно надо с ним познакомиться, узнать поближе! Сделать  это
любой  ценой!  Я забыла обо всем на свете. Из головы вылетели все занимавшие
меня  до  сих  пор  проблемы  —  недружная  чета  Мацеяков,  подозрительное
поведение  мужа, пакет для шамана. Остался только вот этот блондин на темном
сквере — заинтриговавший меня безумно и  безнадежно  недоступный.  Будь  он
какимнибудь  другим,  уж  я  бы нашла способ с ним познакомиться, уж я бы не
робела, уж я бы впилась в него пиявкой, в общем, нашла бы к нему подход.  Но
в  данном  случае...  Его  сверхъестественная  красота  делала  невозможными
обычные, банальные способы знакомства. Представляю, как  бабы  рвут  его  на
части,  наверняка  успех у женщин... нет, не вскружил голову, но осточертели
ему бабы до крайности, и как тут убедить красавца, что  интересует  он  меня
совсем не с этой точки зрения?

     
Ничего  умного  не приходило в голову, разве что опасение — если так и
дальше пойдет, идиотские прогулки станут дурной привычкой, я до  конца  дней
своих,  даже  покончив  с  мистификацией  и  приняв  собственный облик, буду
бесцельно бродить по скверику, скрывая от самой  себя  несбыточные  надежды,
чтобы  не сглазить... И если я могу, стиснув зубы, отказаться от возможности
познакомиться  с  самым  интересным  мужчиной  в  мире,  то  отказаться   от
причастности к захватывающей дух тайне — свыше моих сил.

     
Посидев  еще  немного  на  лавочке,  я промерзла насквозь и отправилась
домой. На полпути спохватилась, что иду домой к себе, а  не  к  Басеньке,  и
свернула  в нужном направлении. Выходит, возвращаюсь в этот опасный дом, так
и не продумав ситуацию. На чем это я остановилась, когда блондин спутал  все
мысли? Ага, на странном поведении мужа и пакете для шамана.

     
И  в  самом  деле, муж вел себя очень странно в самых простых, казалось
бы,  ситуациях,  что  вызвало  у  меня  законные   подозрения,   какими   бы
невероятными  они  ни  казались.  Для таких подозрений тем не менее были все
основания, как вдруг все запутала передача для шамана. Не оставлял  сомнений
факт,  что  муж всеми силами пытался сначала всучить ее мне, а натолкнувшись
на сопротивление, принялся прятать ее в самые укромные уголки  вместо  того,
чтобы  доставить адресату. Что все это значит? Что такое "шаман" — человек,
учреждение, условленное место? И чего муж так панически боится? Ясно же, что
стремится отделаться от обременительной передачи, но не относит ее, держит в
доме и трясется от страха при виде ее? Что же в таком  случае  может  в  ней
быть? Додумав до этого места, я остановилась, помертвев от ужаса, волосы под
париком   встали   дыбом.   Вместо  слегка  подгнившей  моркови  мое  буйное
воображение представило мне расчлененные на куски человеческие руки и  ноги,
а  также остальные фрагменты туловища. О, теперь я все поняла! Муж прекрасно
осведомлен о содержимом проклятого пакета, того и гляди человеческие останки
начнут испускать запах и я догадаюсь... Как это  я  не  сообразила  понюхать
пакет, может, уже испускают?

     
Мне  нс  удалось  найти  логичное  объяснение  причин, по которым Роман
Мацеяк держит  в  доме  расчлененный  человеческий  труп,  каждую  минуту  в
паническом  страхе  ожидая, что его жена пронюхает. Я представила себе опять
трясущегося от страха мужа, его полубезумные  глаза,  и  меня  тоже  охватил
панический  страх.  Может,  пока  не  поздно,  бежать куда глаза глядят? Как
вернуться в этот проклятый дом, гае притаилась неведомая опасность?

     
* * Нет, не паршивые пятьдесят тысяч пана Паляновского заставили  меня
все-таки  вернуться  в  дом  Басеньки,  а... чувство долга, что ли, ну и еще
неистребимое любопытство. Хотелось узнать, что же все это значит.

     
Атмосфера в доме четы Мацеяков была  гнетущей.  Муж  боялся  и  избегал
меня,  я  боялась  и  избегала  его.  Теперь  я  почти  не сомневалась в его
преступных деяниях, подозрение  перешло  в  уверенность.  Непонятно  только,
зачем  идти  на  преступление, если у тебя нервы ни к черту? Одновременно не
покидало ощущение того, что у меня буквально под  носом  находится  развязка
какой-то  потрясающей тайны, что я уже даже начала было приоткрывать над ней
завесу, что, можно сказать, полизала краешек тайны, да не  успела  откусить,
переключилась на другое. На блондина переключилась, чего уж там, а надо было
додумать,  собрать  воедино  все, связанное с мужем, шаманом, бессмысленными
поисками в доме самых необходимых вещей, и множество других мелочей. Блондин
сбил меня с толку.

     
Спускаясь к себе в мастерскую, где уже с раннего утра  работали  муж  и
его  помощник,  я  вдруг  поймала  себя  на том, что стараюсь как можно тише
проскользнуть в свой рабочий кабинет, чуть ли не на цыпочках. Не хватало еще
стать жертвой мании преследования! Бесшумно  отодвинула  я  стул  от  стала,
бесшумно  уселась  за  работу.  Дверь, соединяющая оба помещения мастерской,
была приоткрыта, и до меня отчетливо доносился каждый звук. Судя по  звукам,
муж  с помощником разворачивали на длинном столе штуку тафты. Слышались стук
рулона о поверхность стола и шелест материала.

     
— У вас действительно  больше  нечем  измерять  ткань?  —  недовольно
спросил  помощник. — Такой штуковиной до Судного дня будем мерить. Тридцать
сантиметров! Это же голова распухнет считать, я и так сбиваюсь.

     
— Нечем,  —  с  тяжелым  вздохом  ответил  муж.  —  Был   нормальный
портновский метр, да куда-то подевался. Придется купить новый.

     
— Так  купите,  без  него  в  нашем  деле  никак  не  обойтись. Нельзя
полагаться на то. что написано на метках.

     
Неслышно встав  из-за  стола,  я  на  цыпочках  подкралась  к  двери  и
осторожно  заглянула в их комнату. Помощник и муж перемеряли тафту с помощью
тридцатисантиметрового треугольника.  Неудивительно,  что  помощник  выражал
недовольство.  Широко раскрыв глаза, наблюдала я за этой картиной и никак не
могла понять причины странного поведения мужа, ибо обычный портновский метр
—  деревянный,  с  ручкой,  такой,  каким  продавщицы  в магазинах отмеряют
материю покупателям, — стоит наверху в кухне, рядом  с  холодильником.  Ну,
допустим,  он  не  очень  бросается в глаза, возможно, Басенька из вредности
утащила его из мастерской и сунула в кухню, но ведь муж мог бы спросить, где
он, мог поискать. Из-за  дурацкого  утюга  устроил  мне  скандал,  а  тут...
Неужели все одиннадцать дней они так и меряют ткань этим дурацким угольником
со  стороной в тридцать сантиметров? Нет, одно из двух. Или этот человек и в
самом деле ненормальный, или... Или что? Я вернулась к  своим  шаблонам,  но
работать не могла. Предположения, одно глупее другого, проносились в голове.
Но  это  же  невозможно!..  Это  же полнейший абсурд!.. Взяв листок бумаги и
карандаш, я принялась механически чертить что-то, как всегда поступаю, когда
надо подумать. Точки, цветочки, загогулины постепенно заполнили весь листок.

     
Может быть, я напрасно подозреваю этого человека, может, у него  просто
провалы  в  памяти?  И  он,  'бедняга, напрочь забыл, что в его доме имеется
швейная машинка? Буквально остолбенел от неожиданности, увидев  ее,  я  ведь
помню...  Забыл,  что  в  доме есть домработница, которая занимается разными
хозяйственными делами в своем рабочем помещении, в  том  числе  и  гладит...
Забыл,  где  оставил метр. Забыл адрес шамана. И стыдится в этом признаться.
Согласна, забыть можно все, вот только как забыть, что страдаешь автофобией?

     
Одну за другой стала я припоминать все странности супруга. Ну  хотя  бы
поразившая  меня  сцена  ревности,  ни  с  того  ни  с сего... Нечто до того
искусственное было в ней, что и тогда  я  это  заметила.  Вряд  ли  у  этого
человека  был  большой  опыт  по  части  таких  сцен.  Достаточно  вспомнить
сползающие очки, растерянные глаза, подбираемые с трудом слова. А история  с
Викторчаком?  Помню,  я  тогда  еще  подумала, что на его месте вела бы себя
точно так же, если бы не  знала,  как  следует  отвечать  на  вопросы  этого
совершенно  незнакомого  мне  человека. Ну я понятно, я не настоящая жена. А
он?

     
Ну вот, наконец, и выражено словами дотоле неясное ощущение. Не  скажу,
что мне стало от этого легче. Напротив, у меня мороз пошел по коже при одной
мысли,  что муж тоже фальшивый. Значит, действительно все вокруг посходили с
ума — и чета Мацеяков, и пан Паляновский, и я. Всеобщее помешательство,  не
только начисто лишенное всякой логики, но и еще весьма дорогостоящее?

     
Остановившись  на  этой разгадке, я пока не стала искать других, просто
была  не  в  состоянии.  Надо  успокоиться.  Потянувшись  за  сигаретой,   я
обнаружила,  что  пачка  пуста.  Поискала другую, другой не было. Думать без
сигареты я не могла, поэтому встала и пошла за ней в спальню.  Должно  быть,
муж только и ждал, когда я покину свое рабочее место, потому что вошел в мою
рабочую  комнату,  как  только  я  из  нее  вышла.  Поняла  я  это по воплю,
потрясшему весь дом:

     
— Барбара-а-а! . Вопль застал меня на лестнице, и я чуть не слетела  с
нее  —  так  напряжены  были  нервы. "Барбару" я все еще не отождествляла с
собой, подействовал просто неожиданный вопль, нарушивший тишину  дома.  Нет,
пожалуй, он все-таки сумасшедший, а не фальшивый.

     
Судорожно  вцепившись  в  перила,  я застыла на лестнице. Муж по своему
обыкновению высунул голову из двери мастерской.

     
— Барбара! — завопил было снова, но, узрев меня, несколько  приглушил
громкость   и   возбужденно   продолжал:  —  Слушай,  это  же  великолепно!
Замечательный узор! Давай сразу же его в  работу!  Я  медленно  приходила  в
себя.

     
— Минутку!  —  дрожащим  голосом  ответила  я, совершенно не понимая,
какая муха его укусила. — Минутку, сейчас вернусь, только возьму  сигареты.
О чем это он?

     
Взяв  сигареты, я спустилась и осторожно заглянула к себе в мастерскую.
Муж  сидел  на  моем  месте  и  с  энтузиазмом  делал  какие-то  пометки  на
исчерканном  мною  листе бумаги. Жестом подозвав меня, он энергично принялся
давать указания:

     
— Немедленно займись разработкой этого узора! Брось мазню, которой  ты
сейчас занимаешься, и переключись на этот. Замечательно он у тебя получился!
Надо  только  соединить  вот  это  с  этим, а тут вот эти загогулины пустишь
немного пореже. Прекрасный узор!  Уж  я  сумею  заработать  на  нем  хорошие
деньги!  Я  и  без  него знала, что наиболее удачные узоры получались у меня
тогда, когда рука механически марала бумагу, а мыслями я была далеко. Не его
телячий восторг, не его глупый энтузиазм заставили меня  застыть  на  месте.
Вот  оно, последнее и самое веское доказательство, превратившее подозрения в
твердую уверенность.

     
Он мог быть рассеянным до умопомрачения, мог страдать провалами памяти,
мог не заметить разницы между мной и Басенькой, мог не найти ниток, утюга  и
портновского  метра, мог не знать шамана. Но не понять, что это не Басенькин
рисунок, он не мог! Случилось то, чего я так  боялась  и  прилагала  столько
усилий,  чтобы  этого  не  произошло,  ибо  знала  —  это  разоблачит  меня
окончательно и бесповоротно. У Басеньки, как и  у  каждого  художника,  была
своя  манера  рисовать. Ее эскизами и всевозможными рисунками были заполнены
ящики ее рабочего стола. У меня  совсем  другая  манера.  Общеизвестно,  что
рисунки  разных  людей  так  же  отличаются  друг  от  друга, как и почерка.
Специалисту достаточно одного взгляда, чтобы понять — эти  рисунки  сделаны
разными  людьми.  Муж,  без  всякого  сомнения,  специалист в своей области,
работал в ней много лет, видел множество самых разных узоров, сотни, тысячи.
И если он не заметил, что мое творчество не имеет ничего общего с  рисунками
Басеньки,  это  могло  означать  лишь  одно. Этот человек никогда в жизни не
видел Басенькиных художеств,  которыми  был  забит  ее  рабочий  стол.  Этот
человек вообще не знал настоящей Басеньки. Он такой же муж, как я — жена!!

     
Такое  открытие  было нелегко переварить. Прошло немало времени, прежде
чем мне удалось закурить сигарету. Медленно прошла, села,  кивнула  головой,
соглашаясь  с  предложением мужа. Сейчас я не только согласилась бы заняться
разработкой моего гениального проекта, но и взялась бы расписать потолок  на
манер  сикстинских  фресок,  лишь  бы  он  отвязался. Надо спокойно обдумать
страшное открытие. Кому и зачем было нужно, чтобы я разыграла

     
роль Басеньки перед типом, который играл роль ее мужа? Какое  отношение
имеет  к  этой  идиотской  затее неземная любовь Стефана Паляновского? А что
случилось с настоящим мужем Басеньки, где он? Тут совсем некстати вспомнился
пакет для шамана, но там он все равно  бы  весь  не  поместился,  тогда  где
остальное?

     
Вопросы,  одни вопросы. Какого черта меня так старательно загримировали
под Басеньку, если вот этот, скорее всего, никогда ее и не видел?  И  почему
Стефану  Паляновскому  не жаль выложить большие деньги? И какое дело мужу до
моих хахалей, если он не муж? То есть  до  Басенькиных  хахалей?  И  вообще,
какую  цель может преследовать такое непонятное надувательство? Не впуталась
ли я случайно в какое-нибудь темное, опасное дело, понять которое мне не под
силу и выпутаться тоже?

     
За что,  собственно,  пан  Паляновский  заплатил  мне  пятьдесят  тысяч
злотых?

     
" " * Была уже поздняя ночь, когда я закончила свои поиски. Просмотрела
все шкафы,  палки,  ящики  в столах во всем доме. Искала я фотографии. Любые
-семейные альбомы, конверты с  любительскими  снимками,  фото  на  память  о
путешествии.  Нет  семьи, где бы не нашлось хоть несколько таких фотографий.
Не может человек не сфотографироваться хоть раз в жизни!

     
Не имея вещественных  доказательств,  я  боялась  делать  окончательный
вывод,  уж  больно  нелепой  и  лишенной  всякого  смысла представлялась мне
история, в которую меня втянули. Никак не укладывалось в мозгу,  что  Стефан
Паляновский  и  в  самом  деле спятил и кроме меня оплатил также поддельного
мужа,  наверняка  в  ярких  красках  и  ему  тоже  обрисовав  свои  любовные
страдания.  Усомнившись  в  подлинности  мужа,  я  решила  отыскать  в  доме
фотографий настоящего Романа  Мацеяка  и  сопоставить  ее  с  пребывающим  в
квартире подозрительным индивидом.

     
Нельзя  сказать,  чтобы я вообще ничего не нашла. Нашла, а как же, даже
целый альбом, да что толку — он посвящен был  младенческому  периоду  жизни
хозяина   дома.  На  аккуратно  вклеенных  фотографиях,  снабженных  четкими
подписями типа "Ромочка, Пабянице, 1938", был  представлен  один  и  тот  же
младенец.  Вот он разливается в три ручья, уцепившись за гигантских размеров
мяч, вот ползет  по  ковру,  а  рядом  зайчик  сверхъестественной  величины.
Никакой   пользы   от   таких  вещественных  доказательств.  Интересно,  чем
руководствовались родители  младенца  Ромочки,  со  столь  нежного  возраста
пытаясь привить ему гигантоманию?

     
В  ходе  поисков  я  обнаружила  множество  бумаг,  точно  таких, какие
заполняют каждый нормальный дом, — всевозможные документы, счета, страховые
полисы, квитанции, справки и пр. Не было только фотографий. Вывод однозначен
— фотографии спрятали специально. Спрятали от меня, значит, этот человек —
не  муж. А раз он не настоящий муж, от него спрятали фото Басеньки, чтобы он
не догадался, что я не настоящая жена. Вот и опять пришла к тому же, с  чего
начала, — странная, непонятная, подо-

     
зрительная история или  просто  сумасшедший  дом.  Предположения,  одно
другого несуразнее и страшнее, лезли в голову, и я решила лечь спать — утро
вечера  мудренее,  на  свежую голову, может, что и придумаю. Погасив свет, я
легла, но не могла заснуть. Долго вертелась на постели, курила, дремала.  От
переживаний  и  сигарет  пересохло  в  горле,  неплохо бы выпить стакан чаю.
Включив прикроватную лампочку, я набросила халат,  влезла  в  тапки  и  тихо
открыла дверь. И тогда я услышала какой-то подозрительный

     
звук.   Он   доносился  снизу.  Держась  за  ручку  двери.  я  замерла,
прислушиваясь. Только этого мне и не хватало!  Подозрительные  звуки,  когда
нервы  и  без  того на пределе. Муж — настоящий или поддельный — наверняка
слал каменным сном в своей комнате, да и чего другого можно ждать  от  этого
теленка?  Вон  как  храпит, словно труба иерихонская, аж дом трясется. В его
спальне, должно быть, стекла в окнах бренчат. А раз храпит тут,  значит,  не
может издавать звуки там. Значит, там, внизу, звуки издает кто-то другой!

     
Затаив  дыхание,  я  так долго прислушивалась, что чуть не задохнулась.
Переведя дух, я отпустила дверь и стала на цыпочках спускаться по  лестнице,
стараясь это делать бесшумно.

     
Внизу   в  гостиной  кто-то  был.  Из-за  неплотно  притворенной  двери
пробивался слабый свет, должно быть,  электрического  фонаря.  Дверь  он  не
закрыл  понятно  почему  — ведь она так отчаянно скрипит. В перерывах между
громовыми  раскатами  всхрапываний  мужа  я  расслышала   снова   те   самые
подозрительные  звуки,  но,  как ни прислушивалась, не могла понять, что они
означают.

     
Я не труслива от природы и у себя дома, в  обычных  условиях,  вела  бы
себя совсем по-другому. Тут же мной овладела дикая паника. Такая, что я сама
удивилась.  Наверно, слишком уж много испытаний выпало в последнее время мне
на долю, вот нервы и не выдержали. В доме и без того гнетущая обстановка,  а
тут  еще  взломщик!  В  какие-то доли секунды целый вихрь мыслей промчался в
уме: вот этот домушник обчистит Мацеяков, они подумают — это я; вор увидит,
что внизу нет ничего ценного, и поднимется наверх, тут ему подвернусь  я,  и
он прикончит меня просто от неожиданности: неизвестно, сколько их там внизу,
может, сорок разбойников, у меня же под рукой никакого подходящего орудия, а
этот кретин спит сном праведника, а я тут волнуйся и за себя, и за него...

     
Последнее   соображение   подействовало  на  меня  вдохновляюще,  обида
заглушила все слабые протесты истощенного разума. Одним прыжком  взлетела  я
по  лестнице  и  рванула  ручку  двери  в  мужнину  комнату. Дверь оказалась
запертой. Разум пытался предостеречь меня от излишнего шума,  но  я  уже  нс
владела собой, изо всей силы заколотила в дверь и заорала диким голосом:

     
— Эй,  ты-ы-!!  Вставай! Имя мужа вылетело из головы, я никак не могла
его вспомнить и выла, как раненая львица:

     
— Ты-ы-ы! Проснись, дурак! В доме бандиты!!! Не знаю, как отреагировал
на мои вопли взломщик, но реакция мужа была самая что ни на есть правильная.
Через дверь до меня донеслись вопль, стук и грохот — похоже,  он  слетел  с
кровати,  заскрежетал ключ, и в дверях предстал муж собственной персоной ,—
ошалелый со сна, волосы взъерошены, в глазах безумие, босиком,  в  пижаме  и
без  очков.  Хорошо, я отшатнулась, иначе он бы налетел на меня и столкнул с
лестницы.

     
— Что? Что такое? — бормотал он нечленораздельно.

     
Потянув его за рукав пижамы, я страшным шепотом засипела:

     
— Тихо!! Внизу воры! Сделай что-нибудь! Тихо! Они в гостиной!

     
— Телефон тоже  в  гостиной!  —  неизвестно  зачем  сообщил  он  тоже
страшным  шепотом.  И  перегнулся через перила, пытаясь разглядеть, что там,
внизу, происходит.

     
Для тех или  того,  кто  был  в  гостиной,  мои  вопли  явились  полной
неожиданностью, ибо он или они на какой-то момент замерли. Однако грабители,
по  всему судя, были тертые калачи, так как оцепенение длилось действительно
только момент. В гостиной что-то щелкнуло, полоска света исчезла, а из двери
выскочила какая-то темная фигура и бросилась вниз по лестнице к подвалу,  не
заботясь  о  соблюдении .тишины. Муж нервно дернулся, секунду поколебался, а
потом тоже бросился вниз. Я не колебалась ни секунды и, еще не осознав,  что
делаю, уже мчалась следом.

     
Глухо  топоча  босыми пятками, муж скатился с лестницы, пересек холл и,
споткнувшись в темноте на подвальной лестнице, с грохотом  свалился  с  нее.
Надо  бы  зажечь  свет  в  холле!  Напрасно  шарила  я  по  стене  в поисках
выключателя, забыв, где он находится, потом, плюнув, вбежала  в  гостиную  и
там зажгла свет.

     
— Погаси!  —  рявкнул муж снизу. Я послушно погасила. И в самом деле,
вдруг ктото снаружи начнет в нас палить! Тем временем муж поднялся с пола  и
понесся в темную кухню. Припав к окну, он пытался что-то разглядеть. Я тоже.
За  окном была непроглядная темень. Муж помчался в гостиную и опять прильнул
к окну. Я тоже. Муж сделал попытку распахнуть окно — неизвестно зачем, ведь
на окне была решетка. В темноте снаружи не просматривалось абсолютно ничего.

     
— Лови его! — сдавленным голосом прошипел муж. — На машине догонишь!

     
И он дернул оконную раму. Что-то со звоном посыпалось  на  пол,  что-то
забренчало за окном. Наверное, на меня действовала общая нервная обстановка,
потому  что я совсем перестала соображать, металась, как пришитая, за мужем,
и  сейчас,  не  раздумывая,  бросилась  к  двери,  готовая   выполнить   его
приказание.  У двери вспомнила о ключах от зажигания, которые лежали в сумке
наверху, резко повернулась и больно ударилась коленом о ступеньку  лестницы.
Боль  меня  немного отрезвила. Кого ловить, куда в такой темноте мчаться? Да
пока я доберусь до машины, он уже будет за тридевять земель. Где искать его?

     
— Милиция! — вырвался у меня привычный  в  подобных  случаях  крик  о
помощи.  И тут же я прикусила себе язык. Какая милиция?! А вдруг муж вызовет
милицию?  Тогда  я  пропала  —  Басенькины  документы,  пять  лет  строгого
режима...

     
К счастью, муж не торопился вызывать милицию. Он, наконец, оторвался от
окна,  перестал  выглядывать  из  него, как обезьяна сквозь прутья клетки, и
обратился ко мне:

     
— Ладно, включи свет. Если он  что  и  свистнул  —  ты  свидетель,  я
спал... То есть... того...

     
Он  поздно прикусил язык. Выболтал то, что и у меня было на уме, — как
бы истинные хозяева дома не подумали, что  кражу  совершил  он!  Если  бы  я
раньше  не  разоблачила  его, то сделала бы это сейчас. Вытаращив глаза, муж
уставился на меня, повидимому проклиная собственную глупость. А  может,  его
ошарашил мой вид? Ведь на мне не было ни парика, ни грима Басеньки.

     
Муж,  наконец, с усилием отвел глаза и пошевелился. Что-то забренчало у
него под ногами. Мы оба одновременно глянули  на  пол.  Под  окном  валялась
большая  раскрытая  шкатулка,  а  по всей комнате разлетелись нитки, иголки,
булавки, пуговицы. Те самые  проклятые  швейные  принадлежности!  Стояли  на
подоконнике, за занавеской.

     
Оба  с  мужем  мы  бессмысленно  пялились  на  разгром в комнате, потом
взглянули друг на друга. Муж отвел глаза:

     
— Э... того... — неуверенно начал он и  закончил  неожиданно  твердым
голосом:  —  Нет  смысла вызывать милицию. Не похоже, что вор что-то украл.
Впрочем, тут и красть-то нечего. Зачем сразу поднимать шум? Впрочем, мы  его
вспугнули, он наверняка ничего не успел взять.

     
Я  больше  не  желала  теряться  в  догадках. Вот он, подходящий момент
выяснить, наконец, всю правду!

     
— Завтра приезжает тетка Розмарина, — сказала я, внимательно наблюдая
за его реакцией. — Она звонила.  Спрашивала,  ты  уже  принес  ее  шубу  из
химчистки?

     
На   лице  мужа  появилось  хорошо  знакомое  мне  выражение  паники  и
безнадежности.

     
— Откуда она звонила? — подумав, поинтересовался он.

     
— Из Плоцка. Так ты взял шубу из химчистки?

     
— Какую шубу?

     
— Теткину. Муж явно лихорадочно пытался что-то придумать, но мысли ему
не повиновались. Ничего лучшего не  пришло  ему  в  голову,  как  по  своему
обыкновению, спотыкаясь на каждом слове, произнести:

     
— Нет. То есть... того... пока не взял. Куда-то подевалась... эта, как
ее... квитанция.

     
Я  была  беспощадна.  Надо  его  добить, припереть к стенке, а то опять
увильнет от ответа.

     
— Ну так что же ты будешь делать?

     
— С чем?

     
— С теткой.  Сам  знаешь,  какая  она.  Любая  неприятность  может  ее
прикончить. Сколько ей лет? На мужа жалко было смотреть.

     
— Не знаю, сколько ей лет, откуда мне знать. А ты знаешь?

     
— Это  твоя  тетка,  а  не моя, — обиженно заявила я, почти поверив в
существование только что выдуманной тетки. — Ты говорил,  очень  старая.  С
пожилыми людьми все может случиться...

     
Мрачно  взглянув  на  меня,  муж  нагнулся  и  принялся собирать с пола
иголки, нитки и  булавки.  Ему  явно  нечего  было  ответить.  Я  продолжала
внимательно наблюдать за ним. Достаточно или еще добавить дядюшку из Радома?

     
— Послушай,  а  кто  ты,  собственно, такой? Заданный спокойным и даже
сочувственным тоном  вопрос  подействовал  на  мужа,  как  удар  молнии.  Он
дернулся, больно укололся иголкой, вскочил и глядел на меня с тупым страхом,
уже явно ничегошеньки не соображая.

     
— У тебя и в самом деле есть тетка, которую зовут Розмариной?

     
— Никак ты спятила, — пробормотал он, отступая на шаг. — Не понимаю,
о чем ты говоришь.

     
— Теперь поздно отпираться. Отпираться надо было тогда, когда я первый
раз упомянула тетку Розмарину. А теперь все, пропало дело. Ты что, и в самом
деле такой  глупый, каким кажешься? Неужели тебе ни разу не пришло в голову,
что я не та, за которую себя выдаю? Ни разу тебя ничего не  удивило  в  этом
доме? На какой срок тебя наняли играть роль Мацеяка?

     
Муж  пососал  уколотый палец, исподлобья недоверчиво поглядел на меня и
отошел к окну. Не оборачиваясь, он осторожно спросил:

     
— А ты... ты кто? Ты что?..

     
— Наверное, то же, что и ты. Во всяком случае, я не твоя жена. А ты не
мой муж. И если хочешь, в два счета докажу тебе. что ты — не он, а ты. Твоя
роль в этом представлении мне пока не ясна, и больше я ни  слова  не  скажу,
пока ты не признаешься, потому что все это мне очень не нравится.

     
И  в  самом деле, если вся эта афера задумана кем-то для того, чтобы по
неизвестным причинам втянуть меня в неизвестную западню,  а  муж  состоит  в
сговоре  с  неизвестными  злоумышленниками,  то  своими словами я только что
приготовила самой себе петлю на шею. Хотя, может быть, попробую сбежать. Муж
повернулся ко мне лицом.

     
— Ноги замерзли, — сказал он. — И вообще, идиотское время ты выбрала
для выяснения отношений. Пойду обую тапки.

     
И он не торопясь двинулся по лестнице вверх, шлепая босыми  пятками.  Я
подумала  и  тоже  поднялась  к  себе,  одеться.  В  гостиную  мы спустились
одновременно.

     
— Ты пока докончи собирать все это с пола, а я пойду приготовлю чай,
— предложила я.

     
— Мне лучше кофе.

     
— Ладно, тебе сделаю кофе. А ты все-таки собери с пола эту свалку.

     
Он не возражал, даже с охотой взялся за  наведение  порядка,  наверное,
хотел без меня на свободе подумать. Когда я вернулась в гостиную с подносом,
он  сидел  в  кресле  у журнального столика, тупо уставившись на шкатулку со
швейными принадлежностями.

     
— Ты уверена в том. что сказала? — устало спросил он. — Ну,  в  том,
что я — это не я?

     
Поставив поднос на столик, я тоже села в кресло.

     
— Господи  Боже  мой, ты должен лучше меня знать, кто ты! К тому же...
Погляди на меня. Не замечаешь разницы? И где твои очки?

     
— Холера! Так и знал — если попадусь, так из-за этих проклятых очков.
Никогда в жизни не носил...

     
— А женат ты когда-нибудь в жизни был?

     
— Нет, а что?

     
— Оно и видно. Женатый знает — для ссоры с женой подходит любое время
дня и ночи. Так ты можешь объяснить, что все это означает?

     
Муж тяжело вздохнул, безнадежно взмахнул рукой и принялся наливать кофе
мне и себе.

     
— Если честно, мне бы самому очень хотелось это знать, так  что  давай
разберемся. Так ты моя жена или нет?

     
— Я такая же тебе жена, как ты мне муж. Похоже, и тебя, и меня поймали
на один  крючок.  С  какой  целью это сделали, понятия не имею. Давай вместе
подумаем.

     
Муж молчал, помешивая ложечкой кофе, потом решился:

     
— Эх, была не была! Давай! Знаешь, мне тоже казалось — что-то тут  не
так,  но  уверенности не было. Ведь меня предупредили, какая сумасбродка моя
жена, может выкинуть что угодно, не надо реагировать. И я  боялся  тебя  как
черт ладана, — добавил он уже менее уверенно, наверное, не хотел обидеть.

     
— Точь-в-точь  то  же  самое  было  и  со  мной, — призналась я. — И
боялась я тебя по-страшному, ведь ты ужасно ревнивый и вспыльчивый. А что ты
теряешь, если афера раскроется?

     
— Кооперативную квартиру М-З в  "пломбе",  если  ты  знаешь,  что  это
такое.

     
Я  знала  и  посочувствовала. На жаргоне строителей "пломба" обозначает
здание, которое встраивают между уже двумя существующими, по  большей  части
старыми  капитальными  домами.  По  разным  причинам в таком строении трудно
соблюдать существующие строительные нормативы, поэтому квартиры в "пломбах",
как правило, бывают больше обычных и  улучшенной  планировки.  Трехкомнатная
квартира в "пломбе" могла оказаться роскошными апартаментами. Редкое счастье
подвернулось этому ротозею. Как бы прочитав мои мысли, ротозей пояснил:

     
— Мне  просто повезло, знакомому пришлось отказаться, и он уступил мне
свой пай. Но надо было выложить сразу всю сумму.  У  меня  были  накопления,
двадцать  тысяч,  не  хватало  еще  пятидесяти,  и  этот Мацеяк для меня был
подарком судьбы. А что дали тебе?

     
— То же самое плюс еще пятьдесят долларов. Ты все  еще  боишься  меня?
Можешь перестать.

     
— Хорошо. Прекращаем бояться и пьем кофе. А дальше что будем делать?

     
Я  и  сама не знала, что дальше. Бросила в чашку с кофе кусочек сахара,
закурила сигарету и поудобнее устроилась в кресле. Не  стану  скрывать,  мне
стало  намного легче, когда я разгадала эту загадку, кое-что прояснилось, но
вместо одной появилась куча других загадок,  едва  ли  не  более  сложных  и
подозрительных.  Вокруг  них  толпилось  множество  более  мелких и простых.
Начинать следовало с них. Теперь у меня был союзник. Перестав  бояться,  муж
оживился, расслабился и теперь казался намного симпатичнее. Между нами сразу
же установились непринужденные, дружеские отношения.

     
— Давай начнем сначала, — предложила я. — Кто тебя нанял и зачем? Ты
разводишься со мной?

     
— И  речи  быть не может! Я в тебе страшно заинтересован. Во-первых, у
тебя деньги, это ты в основном финансируешь наше предприятие,  а  во-вторых,
ты   подготавливаешь   узоры.  Нанял  меня  Мацеяк,  тот  самый,  настоящий.
Флокировку я знаю.

     
— Он похож на тебя?

     
— Не очень. Честно говоря, я блондин, а тут пришлось  перекраситься  в
черный  цвет  и  отпустить  бороду.  Брови  мне нарастили. Знаешь, тем самым
методом, как на лысине выращивают волосы. Сказали, потом,  если  хочу,  могу
повырывать.  Не знаю, может, так и оставлю, мне они не мешают. А вот фигурой
я точь-в-точь он. Правда, я малость толще, поэтому вечно отлетали пуговицы и
на брюках, и на пиджаке, рубашки с трудом сходятся на шее, а во всем доме не
нашлось  ни  одной  иголки,  ни  катушки  ниток.  Какого  черта  ты  их  так
припрятала?

     
— Это не я, это Басенька. Слушай, а что он тебе наплел?

     
— Довольно  запутанная  история. Разводиться с тобой мне невыгодно, но
ты этого желаешь, воспользуешься любым  предлогом,  поэтому  я  должен  быть
чист,  как  слеза  ребенка.  У  меня  есть  девушка,  хотелось  бы  съездить
куда-нибудь недели на  три,  но  ты  следишь  за  каждым  моим  шагом,  если
пронюхаешь  про  девушку  —  конец,  сразу подаешь в суд на развод. Вот я и
согласился разыграть перед тобой Мацеяка, пока он будет там развлекаться  со
своей  девушкой.  А  что, он богат, может позволить себе. Мы с тобой видимся
редко, ты не разберешь, он это или не  он.  Только  время  от  времени  надо
устраивать сцены ревности. А я вечно забывал об этом.

     
— А,  понятно,  вот  почему  ты  как  с  цепи сорвался с этой, как ее,
распутницей.

     
-Ну да. Неплохо получилось, правда? Я  боялся,  ты  что-то  заподозришь
из-за  утюга,  он  ведь  и  в самом деле стоял на месте, вот мне и надо было
укрепить свои позиции. Чего улыбаешься, разве плохо получилось?

     
— Да уж, не очень естественно. Главное — ни  с  того  ни  с  сего.  Я
решила, ты малость спятил. Муж тяжело вздохнул.

     
— Я  и  сам чувствовал, что роль у меня не оченьто получается... Ну, а
теперь ты про себя расскажи. Я рассказала в подробностях историю со Стефаном
Паляновским. Муж слушал затаив дыхание.

     
Получилось,  что  Басенька  и  ее  муж  в  результате   непонятного   и
подозрительного  стечения  обстоятельств  стали  жертвой нежной страсти и им
обоим пришла в голову идея о  мистификации  с  переодеванием.  Чудеса  да  и
только!

     
— Ты  веришь в чудеса? — муж с сомнением покачал головой. — Веришь в
такое стечение обстоятельств? Когда он мне рассказывал свою историю, я и  то
не очень верил, а теперь, когда узнал и про жену... Подозрительно все это.

     
Мне  тоже  казалось  это  подозрительным,  но  ведь  и  не такие чудеса
творятся на белом свете. Подумав, муж  согласился  —  да,  в  принципе  все
возможно.  Боюсь, и ему, и мне трудно было здраво рассуждать после перипетий
последних дней, только что раскрытой  мистификации,  пережитого  этой  ночью
ограбления,  то  есть  попытки ограбления, но все равно стоившей нам больших
нервных издержек. А тут еще ночная пора. Надо  отложить  разговор  до  утра,
может,   придумаем  что  умнее.  Выяснилось,  что  мужу  совсем  не  хочется
расставаться, у него, оказывается, накопилось много вопросов.

     
— Вот если бы ты в самом начале не полезла  в  окно,  —  упрекнул  он
меня, — я бы, глядишь, гораздо раньше почувствовал, что тут что-то не то. А
так  —  все как полагается. Меня предупредили, что моя жена чокнутая, может
отколоть любой номер, ну ты  и  оказалась  такой...  Я  даже  посочувствовал
Мацеяку, жить в одном доме с такой гнусной бабой... Я бы не выдержал.

     
— А какого черта ты запер дверь на цепочку? — огрызнулась я. -Цепочки
не было в программе.

     
— Правильно, не было, — согласился муж. — Просто нервы не выдержали.
Мне все  казалось,  у  дверей  кто-то ошивается, боялся, ты ведь способна на
все! А мне хотелось немного, пусть  полчаса,  побыть  одному,  с  незнакомой
хатой  освоиться.  Ну  а потом я просто забыл про цепочку. Да, кстати, может
быть, теперь скажешь, где в этом доме соль?

     
Оказывается, так и не найдя соли, он купил себе  немного  и  втайне  от
меня  носил  ее в кармане. И мноте другие вопросы выяснились в нашей длинной
ночной беседе, и развеялись  мои  последние  сомнения  —  этот  человек  не
замешан  в  преступных  махинациях,  он  такая  же жертва обмана, как и я. А
соль... Что-то очень важное ассоциировалось у меня с солью, но  я  никак  не
могла ухватить ускользавшую мысль. Ладно, может, позже сама всплывет.

     
— Через  девять дней у нас истекает срок работы по найму, — сказала я
мужу, видя теперь в нем своего союзника. —  Сейчас  нам  надо  определиться
-что мы делаем эти оставшиеся девять дней и что делаем потом.

     
— В каком смысле?

     
— Ну  продолжаем  ли  играть роль Басеньки и... тебя как зовут? Ага, и
Романа, притворяясь, что ни о чем не догадываемся, а потом выложим  все  как
есть? Ты как считаешь?

     
— А ты как считаешь?

     
— Я  считаю,  что  мы  должны  быть  последовательными.  Наши  частные
наблюдения и выводы абсолютно никого не касаются. Нас наняли,  заплатили,  и
мы должны выполнить работу. А потом посмотрим.

     
Муж  глубоко  задумался.  Он закурил сигарету и сделал попытку с ногами
устроиться в кресле. Я кинула ему с дивана подушку, чтобы прикрыл босые ноги
и не чихал мне потом по всему дому.

     
— В качестве посторонней особы ты намного приятнее, — заметил он.

     
— Ты тоже, как муж. То есть именно не  как  муж.  Ну  так  что  же  мы
решили?

     
— Так,  как ты сказала. Я целиком с тобой согласен. Будем притворяться
до конца, тем более, что теперь это легче пойдет и, возможно,  я  не  совсем
расшатаю нервную систему.

     
— Да, кстати, о нервах. У тебя и в самом деле с этой системой не все в
порядке? Что за штуки ты вытворял в машине? Ты и в самом деле с приветом или
действовал по программе?

     
— О,  холера! — муж в смущении взъерошил волосы, что с несомненностью
свидетельствовало о естественной природе этого жеста,  а  не  принудительном
подражании  пану Роману. — На это он обратил особое внимание, а я все время
забывал. Он, видишь ли. страдает какой-то автоманией или фобией, а я, видишь
ли, должен поэтому  изображать  из  себя  полного  идиота!  Почему-то  очень
большое  значение  придавал  этому, очень большое. Лично я никакой фобией не
страдаю и понятия не имею, как ею страдают. Но  старался  я  изо  всех  сил,
честно!

     
— У  тебя неплохо получилось, — снисходительно похвалила я. — Ты и в
самом деле выглядел полным идиотом, только немного забывчивым. Да,  пока  не
забыла — портняжный метр стоит в кухне, за холодильником. Хватит мучиться с
треугольником.

     
— А ты откуда знаешь? Услышала?

     
— Услышала.  Так  вот, что касается... Он не дал мне вернуться к теме,
невежливо перебив:

     
— А твой узор и в самом деле великолепен, я его обязательно использую.
Я ведь действительно химик, как и  Мацеяк,  в  производстве  тканей  немного
разбираюсь. У меня приятель занимается флокировкой, я время от времени с ним
сотрудничаю. Тут я ему даже новый клей придумал. А теперь, с твоим узором, я
войду  к  нему  в  долю. Погоди, не прерывай, тебе тоже какой-нибудь процент
причитается. Это уже наш личный уговор, а не в рамках  аферы,  так  что  все
честно, заработаем немного.

     
Я не была уверена, так ли уж все честно.

     
— А ты как с ними договорился насчет работы?

     
— Да  никак.  Мог бы и вообще ничего не делать, но это будет выглядеть
подозрительно, ну  и  решил  —  хоть  чем-нибудь  заняться.  А  все  заказы
откладывать  на  неопределенное  время.  И  все  равно,  пока я здесь, успел
сделать в два раза больше того,  о  чем  мы  договаривались.  Интересы  этих
Мацеяков  не  пострадают,  не  сомневайся.  А  ты  и  вовсе  не обязана была
проявлять инициативу и проектировать сверх программы свой собственный  узор,
так ведь? Сколько ты за него хочешь?

     
— Больше  всего мне хочется вообще о нем забыть. На редкость бездарный
мотив.

     
— Да брось выпендриваться, посмотришь, сколько денег загребем за него!
Ну, согласна?

     
— Вот привязался! Ладно, согласна. Мы с мужем пришли к согласию  и  по
всем  остальным пунктам программы. До конца дней своих будем держать язык за
зубами,  никому  ни  словечка.  Совесть  наша   чиста.   Басенька   достигла
вожделенной цели, и ее теперь не интересуют похождения мужа, а о похождениях
жены пан Мацеяк узнает и без нас. Самое умное в нашем положении — выполнить
все пункты соглашения, а в остальное не вмешиваться.

     
— Хорошо,  что  все  прояснилось! — радовался муж. — До того глупо я
себя чувствовал, ты не представляешь. Теперь намного лучше! Да, кстати,  что
там за история с этой теткой... как ее — Розамундой? Я действительно должен
был взять из химчистки ее манто?

     
— Тетка  Розмарина.  Какое  манто!  И манто, и тетку я выдумала, чтобы
окончательно выявить твою личность. Если ты муж настоящий,  сказал  бы,  что
никакой тетки Розмарины знать не знаешь.

     
— Ну  вот,  а  я  опять  впал в панику. Он о стольких вещах забыл меня
предупредить, что запросто мог и тетку упустить.

     
— А о рыжем дебиле предупредил?

     
— О ком?!

     
— О рыжем  оборванце  с  тупой  мордой.  Ошивается  у  нас  во  дворе,
взбирается  на окно мастерской и все смотрит, чем я занимаюсь. Тебе говорили
о нем?

     
— Первый раз слышу. Ни о  каком  дебиле  не  предупреждали.  Сейчас  я
припоминаю,  действительно  какого-то оборванца видел, но не обратил на него
внимания. А что?

     
Страшное подозрение закралось мне в голову, и я поспешила поделиться им
с мужем:

     
— Слушай, из-за исторического открытия этой ночи  мы  с  тобой  как-то
совсем  забыли  о  взломщике, но ведь кто-то действительно забрался в дом! А
перед этим тут крутился дебил, не иначе, высматривал... Знаешь, как  принято
у   домушников?   Сначала  один  производит  разведку  на  местности,  потом
подключается вся банда...

     
— Правда. И что же?

     
— А то, что о дебиле придется сказать хозяевам.

     
— И о ворах в доме. Только пусть  каждый  из  нас  расскажет  об  этом
поодиночке,  нельзя  ни  в  коем  случае  излагать  одинаковую  версию, а то
догадаются, что мы с тобой снюхались.

     
Меня приятно удивила мужнина сообразительность, а тот добавил:

     
— И о шамане расскажем. Каждый своему нанимателю.

     
— Ах, да! Шаман совсем вылетел у меня из головы! Расскажи, в  чем  тут
дело.

     
Муж забеспокоился:

     
— Я думал, ты знаешь. Мне ничего не известно.

     
— И Мацеяк тебе не давал никаких инструкций на сей счет?

     
— Ни словечка. А тот, что принес, тоже ни словечка?

     
— Нет,  тот  как  раз  повторял  одно  и  то  женемедленно  доставить,
доставить немедленно...

     
— Кому доставить?

     
— Ну этому, шаману.

     
— Никому ничего доставлять не буду! — разволновался муж. — Пусть оно
и сверхсрочное! Холера знает, что такое  "шаман",  я  не  ясновидящий,  и  в
условиях  договора не предусмотрено ясновидение. Надо было предупредить, что
такое принесут!

     
— Послушай! — вдруг всполошилась я. — Пойдем посмотрим,  что  там  с
дверью, наверняка они оставили ее нараспашку...

     
— Какая  дверь?  —  удивился муж. -Там никакой двери нет. в доме одна
дверь. —

     
И в самом деле, как я не сообразила, что в мастерскую можно  проникнуть
только  через  холл,  а  ворота в бывший гараж намертво заперты и заставлены
шкафом. Выходит, мы тут откровенничаем, а  он...  они  притаились  где-то  в
укромном уголке и все слышат. Попав в западню, они способны на все...

     
Оба  мы  одновременно  вскочили с намерением отыскать преступников. Мне
попал под руку тяжелый  подсвечник  с  камина,  муж  вспомнил  мои  слова  о
портновском  метре,  ринулся  в  кухню  и  вернулся  вооруженным.  Потом  мы
тихонько, стараясь не шуметь, спустились в погреб.

     
Никаких грабителей там не оказалось, и по очень простой  причине:  окно
над  моим  рабочим  столом  было  распахнуто. И сразу стало ясно, что в доме
орудовали не сорок грабителей, а  один,  причем  этот  парень  был  довольно
щуплого  телосложения,  но  спортсмен,  ведь  окно  отличалось весьма малыми
размерами и находилось под самым потолком.

     
— Вот  милиция  бы  обрадовалась,  —  меланхолически  рассуждала   я,
рассматривая прекрасный отпечаток подошвы ботинка грабителя на прикрепленном
мною  к  столу  чистом  листе  бристоля.  Давай  на  всякий  случай сохраним
вещдок...

     
— Милиции на твои вещдоки глубоко наплевать,  —  скептически  заметил
муж. — Вот если бы
он нас убил, а тут, похоже, даже ничего не украли.
Ты что делаешь?

     
Он  удивленно  наблюдал  за  тем,  как  я,  полная  решимости  все-таки
сохранить зримые доказательства пребывания бандита  в  доме,  достала  кусок
целлофана,  накрыла  им  отпечаток  подошвы  злоумышленника и, взяв ножницы,
собралась аккуратненько вырезать его. Но тут рука с ножницами замерла,  и  я
принялась с интересом рассматривать рисунок упомянутой подошвы.

     
— Погляди-ка,  —  сказала  я  мужу,  —  великолепный  узор. Если это
пустить по частям между загогулинами в моем проекте... Вот тут и  тут...  А?
Прямо как кружевной выходит...

     
Муж пришел в полный восторг:

     
— Провалиться  мне  на  этом  месте,  гениально!  Как  раз то, чего не
хватало. Превосходная мысль! Будничная проза грубо вторглась  в  романтичную
любовную аферу супругов Мацеяков, сразу отодвинув в сторону все ее загадки и
несообразности.  Нас  целиком  поглотил  гениальный проект, суливший немалые
материальные выгоды, и мы

     
с  энтузиазмом  занялись  его  разработкой.  Вот  как  получилось,  что
бесконечно  размноженная  бандитская подошва осталась навсегда запечатленной
на сотнях погонных метров нарядной ткани. И в моей памяти тоже...

     
— Ну ладно, мы на славу поработали, на сегодня хватит, — заявил  муж,
с  удовлетворением  оглядывая  результаты  наших совместных усилий. — Спать
хочется зверски, и нот совсем закоченели...

     
Этот  день  начался,  как  все,   ничто   не   предвещало   последующих
исторических  событий.  И  сердце  мне  ничего  не  подсказало. Ну абсолютно
никаких предчувствий...

     
Солнце светило совсем по-весеннему, стало тепло. Сидя за своим  рабочим
столом в мастерской, я с удовольствием работала над новым узором. Радикально
преображенный муж весело насвистывал в своей мастерской.

     
Как  и договорились, мы твердо придерживались установленного распорядка
и,  только  оставшись  одни,  позволили  себе  сесть  рядом  и  пуститься  в
откровения.  Я  в гостиной пыталась сконструировать из сухих палок икебану в
алебастровой вазе Басеньки.  Разговор  муж  начал  с  довольно  неожиданного
вопроса:

     
— А ты-то сама была когда-нибудь замужем?

     
— Была, но давно.

     
— И что? Если бы тебе в дом подсунули постороннего мужика вместо мужа,
ты бы  не заметила? Я поставила вазу с икебаной на место, сгребла оставшийся
мусор в кучку и устроилась на диване у столика.

     
— Ну во-первых, не  найдется  другого  такого,  как  мой  бывший  муж,
-ответила я подумав. — А вовторых, я бы не вела с ним идиотскую войну. Если
бы  я вообще на него не смотрела, не говорила с ним, возможно, сразу бы и не
заметила, что вместо него — совсем другой человек. Ведь если человек  своим
ключом  отпирает дверь, свободно ходит по квартире... Но в таком заблуждении
я могла бы пребывать дня два, от силы три.

     
Муж энергичным кивком подтвердил мои слова, снял очки и положил  их  на
столик.

     
— Вот и я так думаю. И пусть меня повесят, если я хоть что-то понимаю.
Вот, смотри,  с  одной  стороны,  он  жутко  заинтересован  в том, чтобы его
заменили, а с другой — слишком многих вещей не предусмотрел. Ведь надо было
предусмотреть все мелочи. обо всем меня предупредить, а он нет...  Вроде  бы
его совершенно устраивало... даже не знаю, как объяснить... очень отдаленное
сходство  между  нами, как говорится, на глаз плюс лапоть, чтобы меня издали
можно было принять за него. А на то, как меня воспримут вблизи,  плевать  он
хотел!

     
Я  слушала  его  внимательно  и  чувствовала,  как у меня проясняется в
мозгах и вот-вот я ухвачу ту самую, постоянно ускользающую мысль.

     
— Продолжай, ты говоришь очень умные вещи. Но сначала скажи, что  тебе
известно о шпионах.

     
— О каких шпионах? — заинтересовался муж.

     
— О  шпионах,  которых  ты  нанимаешь  для  слежки  за мной. Хулиганье
всякое.

     
Он нетерпеливо отмахнулся от меня:

     
— Если  станем  это  выяснять,  только  запутаемся.   Вечно   ты   все
усложняешь.  Допустим,  каждый  из  них действовал в одиночку, каждый сам по
себе, тогда она могла и в самом деле опасаться слежки со стороны  мужа.  Мне
же  он говорил, .что это Барбара нанимает всяких бандитов. Это действительно
ты нанимала?

     
— Слушай, вот теперь ты меня запутываешь. Я ведь не Басенька, а Стефан
Паляновский сказал мне, что шпионов нанимает ее муж, значит, ты. Так  ты  не
нанимал?  Фу,  голова идет кругом, действительно запутаться ничего не стоит.
Давай сначала. Предположим, что он... или она... или оба вместе до того, как
покинуть дом, и в самом деле обеспечили себе шпионские услуги. И  каждый  из
супругов   спокойно   отправился   в  любовное  путешествие,  зная,  что  по
возвращении получит подробный рапорт, ведь вместо себя  он  оставлял  своего
двойника. Поэтому они и велели нам держаться подальше друг от друга, поэтому
они вполне могли ограничиться сходством на расстоянии.

     
Муж ритмично кивал, соглашаясь со мной.

     
— Ну, допустим, можно принять такое объяснение сходства на расстоянии.
А теперь  попробуй  мне  растолковать  насчет  сходства  вблизи.  Ведь я как
рассуждаю? Чтобы похоже изобразить какого-то человека, надо  этого  человека
как следует изучить. Присмотреться к нему, научиться ковырять в носу так же,
как  это  делает он, грызть ногти, ну и прочее. А мы ведь никакой подготовки
нс прошли. Когда он меня нанимал, до того задурил  мне  голову,  что  я  уже
ничего  не  соображают.  К  тому же пришлось покрутиться с квартирой, срочно
переоформить, заплатить, перевести деньги. В общем, некогда было  задуматься
над тем, что я делаю и как справлюсь со своей ролью. По инструкции выходило,
что  мне  с  тобой  почти не придется встречаться, говорить мы друг с другом
совсем не говорим, а в случае чего я должен сразу же  поднимать  крик  из-за
хахалей.   А   на   деле  эта  инструкция  оказалась,  как  бы  это  помягче
выразиться... Хотя кое в чем  указания  Мацеяка  были  очень  четкими.  Так,
например,  к  Земянскому я не имел права ехать иначе, как на машине, которую
ведешь ты.

     
— А почему?

     
— Понятия не имею.

     
— А откуда ты вообще знал Земянского?

     
— А тот мой приятель, о котором я тебе говорил, как раз у  него  делал
шаблоны.  Ну и еще инструкция правильно предупреждала — ты мне изо всех сил
отравляешь жизнь. В самом деле,  так  отравляла,  что  дальше  некуда!  Змея
ядовитая...  Вот,  пожалуй,  и  все.  А  в остальном получалось совсем не по
инструкции. Я уже не говорю об очках, вечно они слетали с носа.  Главное,  я
не мог понять, как ты не догадалась до сих пор, что я — это не он.

     
— Взаимно. Я решила — или ты слепой, или совсем идиот. Ну точь-в-точь
как ты, думала.

     
— Так какой же отсюда вывод?

     
Вывод  напрашивался  только один — и муж, и жена Мацеяки знали, что их
двойники не смогут заметить подмены. Пусть каждый из нас делает все,
что угодно, второй все равно будет убежден — так
и надо. Только в таком случае они могли позволить
себе пренебречь мелочами и не устраивать для нас
курсы обучения.

     
— Выходит, они действовали сообща? Выходит,  так.  Неясные  подозрения
стали  складываться в логическую цепочку. Легкомыслие, которое и Басенька, и
Стефан Паляновский проявили при подготовке дублеров, можно объяснить  только
тем,  что  они  действовали  согласованно.  Ежу ясно, что, будь хоть один из
супругов настоящим, он в мгновение ока обнаружил бы подмену. Нет,  не  могли
они не понимать этого!

     
— Допустим,  — задумчиво протянул муж. — Тогда на кой черт им вообще
понадобилось это представление?

     
— Не знаю, — ответила я с тяжелым вздохом. —  До  того  ошарашил  он
меня  своей великой любовью, что я поверила и уже ни о чем другом не думала.
А теперь выходит, тут не один роман, а два. Ничего не понимаю.

     
От сложных любовных перипетий супругов Мацеяков недолго  и  свихнуться.
Ведь  не  могли  же  они  оба  знать  заранее о любовных вояжах друг друга и
заангажировать дублеров только для того, чтобы ввести в заблуждение  нанятых
друг  другом  шпионов?  Бред  какой-то.  Мы  оба  глубоко задумались. Первой
заговорила я:

     
— Представление могло иметь смысл только в том случае, если муж и жена
Мацеяки не только знали о планах друг друга, но и действовал"  согласованно.
И  тогда  я уже совсем ничего не понимаю. Ведь они же находились в состоянии
войны...

     
— Враки, — перебил муж решительно. — Не верю я ни в войну, ни  в  их
великую любовь. Давай попробуем сопоставить факты.

     
Сопоставили.  Оказалось,  и  меня,  и  мужа  обрабатывал  один и тот же
гример, лысый замухрышка.

     
Преображение происходило в один и тот же день. Мужа нашли  раньше,  чем
меня,  переговоры  с  ним вела Басенька, Стефана Паляновского муж в глаза не
видел. Тут меня будто что укололо, и  я  потребовала  у  мужа  показать  мне
фотографию  Романа Мацеяка, настоящего хозяина дома. Фотография у мужа была,
ведь он жил по документам Романа Мацеяка, и он  мне  ее  показал.  Правильно
меня  кольнуло  —  на  фотографии  было  лицо  того типа, которого Басенька
представила мне как своего шурина.

     
— А твоя фотография  обнаружилась  в  доме  романтического  любовника,
-сообщила  я  мужу.  — Уже этого одного нам достаточно. Все они находятся в
сговоре и по непонятным причинам наняли тебя и меня играть роли мужа и  жены
Мацеяков. Подозрительно все это.

     
— Ты права, подозрительно, ведь от нас все это скрыли.

     
— О,  только  теперь я поняла истинную причину кошмарного беспорядка в
доме. Мне объяснили, что Басенька всячески отравляет мужу жизнь и назло  ему
выкидывает   всяческие   штучки   и   я   тоже  могу  вести  себя,  как  мне
заблагорассудится.  Враки   это   все.   Уже   казус   с   солью   показался
подозрительным,  забрезжила  смутная  разгадка,  а сейчас я в ней совершенно
уверилась...

     
— Погоди, я не могу угнаться за тобой, повтори еще раз.

     
— Камуфляж. Сделано специально для нас. Они понимали,  что  каждый  из
нас будет удивляться, как это другая сторона его до сих пор не расшифровала,
и  выдумали байку о том, как Басенька уже давно стала приучать мужа к мысли,
будто у нее неладно с психикой и она откалывает  самые  невероятные  номера.
Если  бы, поселившись в ее доме, я не обнаружила никаких следов ее безумств,
это  меня  бы  удивило  и  насторожило.  Вот  и  пришлось  устроить  в  доме
беспорядок, а делали они это второпях, времени, повидимому, оставалось мало,
поэтому Басенька ограничилась тем, что кое-как пораспихала самые необходимые
вещи  по  разным  закоулкам, не очень продумывая систему. И получился полный
бардак.

     
— Так ты думаешь, это нарочно, а в принципе она совсем не такая?

     
— Ясное дело. Обрати внимание — там, где она не  успела  напаскудить,
везде  царит  педантичный  порядок.  Похоже,  до  последней  минуты они вели
правильный,  размеренный  образ  жизни,  а  перед  тем,  как  покинуть  дом,
принялись  устраивать  в  нем весь этот бедлам. Наверняка вместе имитировали
безумства.  И  весьма  в  том  преуспели,  ведь  и  тебя,  и  меня  ввели  в
заблуждение.

     
— Точно,  ввели,  —  подтвердил  муж.  —  То,  что ты сказала, очень
логично...

     
— ...и очень подозрительно! — подхватила я.

     
— Темная история! — резюмировал муж. —

     
Никто не станет выбрасывать сто тысяч на ветер  лишь  для  того,  чтобы
полюбоваться,  как  они  полетят.  Мне  совсем  не  улыбается  иметь  дело с
уголовным кодексом. Обещали мне стипендию  на  полгода  в  Швейцарии,  ну  и
всякие  другие  планы, которые я не намерен ломать из-за каких-то Мацеяков с
их подозрительными делишками. Всю жизнь  честно  вкалывал,  и  теперь  одним
махом перечеркнуть... Ну, нет!

     
-А где ты работаешь?

     
— В Политехническом.

     
— Как  же  тебе  удалось  урвать  три  недели?  Две недели остались от
прошлогоднего отпу-.

     
ска, а неделю взял в счет этого. Не отвлекайся, думай о нашем деле.

     
Думали мы усиленно. Воздух в комнате стал сизым  от  сигаретного  дыма,
чай и кофе то и дело заваривались по новой, но ничего умного так и не пришло
в  голову.  Тайна как была, так и осталась покрыта мраком, а притаившаяся на
ее дне неведомая для нас опасность доводила до полного умопомрачения.

     
— Нет, так нельзя, —  простонала  я.  —  .Давай  еще  раз  попробуем
рассуждать  логически.  Начнем  с самого начала. Роман века — мура.;В таком
случае зачем им понадобилась двойная замена? И к тому же только напоказ?

     
Муж расхаживал по комнате, запустив обе руки в волосы, и бормотал:

     
— Напоказ, напоказ... Слушай, а почему именно напоказ?

     
— Я все больше прихожу к мысли, что весь этот маскарад устроен не  для
тебя  и не для меня, а для кого-то другого. Того, кто мог наблюдать за нами.
Сам говоришь, Мацеяк особо настаивал на том, чтоб к  Земянскому  мы  поехали
вместе  и  чтобы  ты  устраивал  в машине цирк со своей автофобией. А что ты
делал в Лодзи?

     
— Ничего особенного. Оформил  заказ  на  тафту.  Мог  бы  и  по  почте
послать, но он мне велел поехать лично.

     
— Вот  видишь!  А  мне  велели  каждый вечер отправляться на идиотскую
прогулку в скверик. И желательно каждый день ездить за покупками.  Нет,  как
пить дать, кто-то за нами наблюдает.

     
— На  прогулке  никто  не  приставал  к  тебе?  А  может,  в магазинах
заглядывал в корзину с покупками?

     
— Заглядывал дебил в окно, когда я работала  в  мастерской.  А  всякий
раз, как мы выбирались к Земянскому, там обязательно кто-то крутился. Теперь
я припоминаю... Один раз пьяница в такси, потом парень на мотоцикле...

     
Сделав  остановку  у  стола,  муж  допил  свой  кофе,  и опять принялся
метаться по комнате.

     
— Напоказ, напоказ... А знаешь, в этом что-то есть.  Напоказ...  пусть
думают,  что  они  никуда не уезжали... Но не то, не то... Вот только что ты
сказала что-то очень важное, и у меня даже появилась мысль... Ты не помнишь,
что сказала?

     
— Много чего я сказала. Больше всего меня беспокоит тот факт, что  они
действуют в согласии, а от нас этот факт скрыли.

     
— Погоди,  погоди... Действуют в согласии, а говоря проще, одна шайка!
Да, так оно и есть! Завлекли нас сюда  хитростью,  поселили  вместо  себя  в
своем доме... С какой целью? Чтобы взорвать нас вместе с домом?!

     
Мне  стало  плохо.  Холодный пот выступил на лбу, руки и ноги сделались
ватными. Я с трудом прошептала:

     
— Где пакет для шамана? Муж столбом замер посреди комнаты.

     
— У меня в спальне. А что?

     
— Они ведь знали, что мы его никуда не отнесем, оставим в доме. А если
в этом пакете... Ну не обязательно бомба с часовым  механизмом,  но,  может,
какие вредные излучения... О, Господи!

     
Муж побледнел и прошептал охрипшим голосом:

     
— Радий? А я там сплю...

     
Я уже вскочила с места.

     
— Откуда мне знать? Все может быть. Взорвется и сметет с лица земли не
только  этот дом, но и полулицы. Знаю, такие вещи проворачивают. Мне попался
на глаза  их  страховой  полис,  может,  они  запланировали  свою  фиктивную
смерть...

     
Не дослушав мои апокалипсические предсказания, муж бросился из комнаты,
чуть не сорвав двери с петель. Я бросилась следом. Ввалившись в его комнату,
мы затормозили  перед  столом, на котором лежал пакет, и уставились на него,
как на опасного ядовитого гада, до поры до времени погруженного в сои.

     
Немного отдышавшись, мы одновременно нагнулись над пакетом.  Ничего  не
тикало. Пакет лежал, "

     
можно сказать, молча, нс издавая никаких звуков. И запахов тоже.

     
— Тикало бы. если бомба, — почему-то шепотом заметила я.

     
— Тяжелое,  как сто тысяч чертей, — без всякой связи ответил муж тоже
шепотом.

     
Какое-то время мы стояли над свертком неподвижно. Возможно, думали, что
делать, но я не уверена — вряд ли мы оба были на это способны. Однако долго
я так стоять не могла.

     
— Что будем делать? — мой драматический шепот  разорвал  затянувшуюся
тишину.

     
— Не знаю, надо бы посмотреть... — неуверенно отозвался муж.

     
— Распаковать?   Не   отвечая,   он  кивнул,  не  отрывая  взгляда  от
притаившейся змеи.

     
— С соблюдением всех правил предосторожности, — прошептала я.  —  Ты
знаешь эти правила? Оторвав наконец взгляд от пакета, муж взглянул на меня и
словно проснулся.

     
— Какого  черта мы шепчем? — спросил он нормальным голосом. — Того и
гляди, совсем спятим! Ясное дело, надо узнать, что там внутри, теперь  из-за
твоих  инсинуаций я спать не смогу. И вообще, может, из-за этого вор залез в
квартиру, хотя само по себе проникновение в чужой дом  уже  преступление,  а
если  .это  так  или  иначе  связано с преступлением, я не хочу рисковать, и
пусть  оно  раскроется,  я  сам  это  сделаю,  и,  кажется,  я  окончательно
запутался...

     
— Ничего,  я  поняла  тебя. Ты хотел сказать, что, если будет или было
совершено какое-то преступление, трудно доказать твою невиновность.  Заметь,
я в таком же положении.

     
— А  наши показания в пользу друг друга помогут как мертвому припарки.
Придется вскрыть шаманское имущество.

     
— Давай лучше откроем в кухне, — предложила я.  —  Там  и  вода  под
рукой, и разный инструмент. Муж согласился, осторожно взял пакет в объятия и
отнес на кухонный стол. Он уже взял нож и приготовился разрезать бечевку, но
я его остановила:

     
— Погоди,  а  вдруг  там ничего такого нет? Тогда мы окажемся в глупом
положении, вскрыли чужую собственность... Давай попробуем так  его  вскрыть,
чтобы можно было в случае чего запаковать, как было.

     
Муж, естественно, согласился, и мы принялись за каторжную работу.

     
Сверток  был  упакован  в  грубую  бумагу  и  несколько  раз  перевязан
бечевкой. И как перевязан! Со  множеством  узелков,  распутывая  которые  мы
прокляли  все  на  свете.  Я  поочередно  пользовалась  вилкой,  штопором  и
вязальным крючком, муж использовал кусачки и клещи. Несколько веков  прошло,
прежде чем мы развязали проклятую бечевку.

     
Я уже взялась за угол оберточной бумаги, чтобы развернуть ее, но теперь
муж меня остановил:

     
— Стой!   Вот   теперь   надо   соблюдать  максимальную  осторожность!
Неизвестно, что нас ждет.

     
Я отдернула руку с таким ужасом, как если бы  пакет  рявкнул  на  меня.
Сдвинув брови, муж думал.

     
— На  всякий  случай  наденем  маски  и  перчатки.  От радиации это не
спасет, но от радиации не  спасет  вообще  ничего.  А  вот  если  там  вдруг
соединятся   какие-нибудь  химические  субстанции,  от  отравляющих  веществ
убережемся.

     
Совет, конечно, правильный, и мне почему-то даже  в  голову  не  пришла
простая мысль о том, что доставивший сверток неотесанный хам обращался с ним
не очень-то осторожно, да и мы уже неоднократно перетаскивали его с места на
место.  Субстанции  имели  прекрасную  возможность  уже  давно соединиться и
начать испускать отравляющие  вещества.  Нет,  об  этом  я  не  подумала,  а
кинулась  к  аптечке,  достала  вату  и марлю, и уже через минуту мы с мужем
выглядели, как жертвы какой-то катастрофы. Белые подушки на лицах  оставляли
свободными

     
только  глаза,  а  голоса  доносились  как  из  бочки.  Сняв бумагу, мы
обнаружили большую картонную коробку, тоже  с  необыкновенной  тщательностью
перевязанную бечевкой. Похоже, до конца дней своих нам предстоит распутывать
узелки.

     
— Черт  бы  побрал  этих  зануд  Мацеяков!  — раздраженно просипела я
сквозь заглушку. — И охота была накручивать столько!

     
— На редкость неприятная пара!  —  донеслось  до  меня,  как  со  дна
колодца.  — Если там окажется еще одна бечевка... Осторожно, подхвати с той
стороны.

     
Мы  осторожно  приподняли  крышку   коробки,   стараясь   сделать   это
одновременно. От волнения меня в жар бросило.

     
В  коробке  лежала  доска.  Мы  уставились на нее, потом друг на друга,
потом опять на нее.  Доска  как  доска,  из  оструганного  дерева,  довольно
толстая.  Она  занимала  почти  всю  огромную  коробку, а щели по бокам были
забиты скомканной туалетной бумагой. Осторожно, кончиками  пальцев,  мы  эту
бумагу  повытаскивали,  после  чего  муж  взялся  за  доску  обеими руками и
медленно поднял ее вверх, придал ей вертикальное  положение  и,  держа,  как
икону, перед собой, нетерпеливо пробубнил:

     
— Ну  что  там?  Я  ответила  не  сразу,  ибо  от  увиденного  у  меня
перехватило дыхание. Муж истолковал мое молчание по-своему:

     
— Взрывчатое устройство? Не  сводя  глаз  с  увиденного,  я,  наконец,
отозвалась:

     
— Нет,   кажется,   это   живописное   полотно.   Вряд  ли  взорвется,
единственная опасность — может присниться.

     
Заинтригованный информацией, муж высунул  голову  из-за  доски,  тщетно
пытаясь  увидеть  ее  лицевую сторону. Поняв, что не получится, он осторожно
опер доску ребром о стол. перевернул и положил лицевой стороной,  кверху.  И
застыл, узрев эту лицевую сторону. Было от чего застыть. То, что мы увидели,
можно  было  счесть картиной в массивной раме, которой, по всей видимости, и
объяснялась неимоверная тяжесть свертка. Картина представляла рыцаря на коне
на фоне грозового неба, перечеркнутого зигзагом молнии, тютелька в  тютельку
таким,  который  с  грозной  надписью  "Не  влезай,  убьет!"  помещается  на
трансформаторных будках. Голова рыцаря была как пивной котел, впечатление от
тупого выражения лица  усиливали  маленькие  косящие  глазки.  Конь  поражал
рахитичными  ножками  и  мордой,  почему-то  смахивающей  на  рыбную.  Рядом
простирала к небесам руки дева в белой хламиде, в  облике  которой  наиболее
примечательной  была  ее  брюшная  часть.  Вообще  с точки зрения анатомии и
зоологии  данное  произведение  искусства,  безусловно,  представляло  собой
уникальное  явление.  Впечатление  усиливала  рама,  по  своей  мощности  не
уступающая иным оборонительным сооружениям. Сравнение тем более правомочное,
что сделана она была из  камня.  А  точнее,  из  кусков  мрамора  и  кое-где
булыжника. Ничего подобного я в жизни не видела! Муж, наверное, тоже, потому
что просипел в полнейшем ужасе:

     
— Что... что это означает?

     
— Может,  шаманы  такое  любят, — неуверенно предположила я. — Да не
пялься так, еще на здоровье отразится!

     
С каким-то сдавленным не то стоном, не то воплем муж поспешил  положить
жуткую картину лицом вниз и с беспокойством спросил:

     
— А больше там ничего нет?

     
— Боюсь, есть.

     
В  коробке лежали какие-то предметы, завернутые в мягкую бумагу и ею же
обложенные со всех сторон. Мы  осторожно  их  достали.  Вроде  не  такие  уж
большие, а какие тяжелые! Развернули, и взору предстали невероятно уродливые
подсвечники,  грубые,  бесформенные. Их было четыре штуки, два железных, два
керамических, и все они были  унизаны  множеством  тех  безвкусных,  дешевых
украшений,  которые  обычно  продаются  во  время костельных праздников и на
ярмарках, — какими-то фигурками, цветочками, ленточками, сердечками и  черт
знает  чем  еще.  Пожалуй,  по  стилю  они  вполне  соответствовали рыцарю с
головной водянкой. Под подсвечниками виднелся еще один слой мягкой бумаги.

     
— Не бойся, — успокоил меня муж. — Хуже ничего уже быть не может. -И
он снял слой бумаги. По сравнению с  тем,  что  предстало  нашим  взорам,  и
рыцарь, и подсвечники были просто семечками. Если уж приснится, то вот это!

     
Вторая  картина  была  точно  в  такой  же раме, как и первая, — куски
мрамора  вперемежку  с  кусками  булыжника.  А  вот  содержание   картины...
Содержание  не  сразу  до нас дошло. Женская фигура в черном заламывала руки
над   открытой   могилой,   в   которой   отчетливо   просматривался   гроб,
противоестественно  зависший  в воздухе. Обе картины явно принадлежали кисти
одного художника — и тот же колорит, и та же манера начинать с  головы.  На
остальное уже не хватало ни сил, ни места. Женская фигура впечатляла, да что
там  —  убивала  зрителя  наповал:  голова еще больше, чем у рыцаря, широко
разинутый рот с торчащими во все стороны огромными зубами и бельма на  обоих
глазах.

     
Муж нервно сорвал с лица маску и глубоко втянул воздух в легкие.

	 
— Теперь я все понял!

     
— Что именно?

     
— Козни  Мацеяков.  Получив такое, разъяренный шаман примчится и убьет
всякого, кто подвернется ему под руку.

     
— Не думаю, слишком уж изощренный и дорогостоящий способ избавиться от
нас, — возразила я. тоже  снимая  защитную  маску.  —  Хватит,  больше  не
смотрим   на   эти   шедевры,   так   и   заболеть  недолго.  Знаешь,  я  не
удовлетворена...

     
— Тебе еще мало?

     
— Смотря чего.  Эстетических  впечатлений  более  чем  достаточно,  не
удовлетворяет  меня  твое  объяснение.  И  теперь, когда я узнала содержимое
пакета для шамана, еще больше запуталась,  если  такое  вообще  возможно.  С
какой целью посылать кому-то эту жуткую мазню? На полуторадюймовых досках?..
И  в таких рамах?.. Чем может руководствоваться человек, приобретая подобные
шедевры?

     
— Может, в расчете на то, что они в нужный момент свалятся  на  нужную
голову...  Кстати,  и  подсвечники  вполне  годятся  для этой цели. Особенно
железные. Что же касается керамических,  если  и  разлетятся  от  удара,  не
жалко. Похоже, это обычная глина.

     
Мы  заинтересовались  подсвечниками.  В  одну  руку я взяла железный, в
другую глиняный. Оба годились в  качестве  орудия  убийства.  Оба  одинаково
тяжелые,  оба  очень  удобные...  Что-то  здесь не так. Я поделилась с мужем
сомнениями:

     
— Послушай, они вроде бы одинаково тяжелые, а ведь, насколько я помню,
удельный вес железа около семи  тысяч  на  килограмм...  То  есть  я  хотела
сказать,   семь   тонн   на   кубический  метр.  Глина  же,  даже  если  она
утрамбована...

     
— Точно,  утрамбована,  —  подтвердил   муж,   пощупав   керамический
подсвечник.

	 
— Глина  —  от тысячи восьмисот до двух тысяч. Железный должен быть в
три раза тяжелее!

     
Взяв по подсвечнику в каждую  руку,  муж  добросовестно  взвесил  их  и
пришел к выводу:

     
— Одинаковые!  Мы  молча  уставились  друг  на друга. В кухне Мацеяков
появилась на свет еще одна загадка. От тяжести подсвечников у  мужа  онемели
руки,  и  он,  наконец,  догадался поставить их на стол. Освободившиеся руки
немедленно впились в шевелюру.

     
— Будь я  проклят,  если  хоть  что-нибудь  понимаю!  Неземная  любовь
отпадает, в передаче не оказалось ничего взрывчатого...

     
— И   не   воняет   ничем,   —  добавила  я,  предварительно  обнюхав
произведения искусства.

     
-. Может, какие яды? Хотел бы я взглянуть на того, кому придет в голову
лизнуть такое...

     
— Так за что же, в конце концов, эти  люди  заплатили  нам  сто  тысяч
злотых?

     
Шаманское  имущество  безмолвно  оберегало  свою  тайну  и не только не
помогло распутать загадку супругов Мацеяков, но еще более ее  запутало.  При
мысли  о хозяевах дома и о своем гонораре я вспомнила и о налагаемых на меня
условиями  соглашения  обязанностях.  Уже  как  минимум  полчаса  назад  мне
следовало появиться в скверике на обязательной прогулке. Я заторопилась.

     
— Пока  оставим  это,  сейчас  у  меня  нет времени, спешу на барщину,
-крикнула я, выбегая из кухни, и докончила уже на  лестнице:  —  Постараюсь
быстренько управиться, когда вернусь, займемся подробным осмотром.

     
Медленно  тащилась  я  по  аллейке, глядя в основном под ноги, чтобы по
возможности не ступать в грязь  и  лужи,  поэтому  предмет  моих  воздыханий
заметила  лишь  тогда,  когда  поравнялась  с  ним.  Наверное, у меня что-то
дрогнуло в лице от неожиданности, потому  что,  взглянув  на  меня,  он  мне
слегка  поклонился.  И  я  сразу поняла, что он за человек. Существует очень
редкий, почти исчезающий

     
подвид рода людского, людей поразительно хорошо воспитанных, у  которых
это воспитание стало неотъемлемой частью их натуры. С любой женщиной,

     
пусть  это  будет  самая  старая и самая толстая базарная торговка, эти
люди обращаются, как с прекрасной герцогиней. Надо знать  этих  людей  чтобы
здраво  воспринять  вежливость и предупредительность обращения. Неопытной же
особой женского пола каждый их  жест  воспринимается  как  признак  глубокой
заинтересованности.  Поэтому  вежливый поклон я восприняла спокойно, но меня
порадовало открытие о принадлежности блондина к вымирающему  подвиду  хорошо
воспитанных  интеллигентных  людей.  Глупая,  мне-то чего радоваться? Ведь у
него такая красивая, хоть и малосимпатичная жена...

     
Как всегда при встрече с блондином, все занимавшие меня дотоле проблемы
вылетели из головы, и я целиком переключилась на него. Я продолжала идти  по
аллейке,  а  супруги Мацеяки, шаман и муж остались где-то далеко-далеко. Эх,
встретился бы мне такой блондин лет десять назад! А теперь... теперь я  даже
и не буду пытаться познакомиться с ним, все равно без толку, такой не клюнет
на  обычные  дамские приемы обольщения, и говорить нечего. Как, должно быть,
здорово не любит меня судьба, если выкинула  такую  штуку  —  произвела  на
свет,  как по заказу, блондина моей мечты, а на мой жизненный путь подкинула
его только сейчас...

     
Опаздывая на обязательную прогулку, я в спешке оделась  слишком  тепло.
Напрасно  под  зимний  костюм  напялила еще теплый свитер! И вдобавок вместо
легкого шелкового шарфика, который  я  обычно  повязывала  на  шею,  сегодня
пришлось  повязать  теплый  шерстяной,  потому  что тот куда-то подевался, а
искать не было времени. В результате я изжарилась, а  может,  еще  и  в  жар
бросило при встрече с блондином, только, медленно шествуя по аллейке и вновь
погрузившись  в  размышления,  правда,  уже  другого характера, я машинально
расстегнула жакет и развязала шарф.

     
Шагов за собой я не расслышала и  вздрогнула  от  неожиданности,  когда
раздался голос.

     
— Прошу меня извинить, но, кажется, это вы потеряли?

     
Я  обернулась.  Блондин  всех  времен и народов протягивал мне какую-то
тряпку. Продолжая свой внутренний монолог, я  выпалила,  прежде  чем  успела
дать себе отчет в том, что говорю:

     
— Исключено.  Ничего  я  не  теряла  и  не  собираюсь  делать  из себя
посмешище.

     
Блондин слегка оторопел.

     
— Не понял. Еще раз прошу извинить меня,  но  я  собственными  глазами
видел, как пани это уронила. Ах, как шло к нему совершенно неописуемое

     
выражение  вежливого,  неназойливого  любопытства! Я наконец очнулась и
распознала в тряпке Басенькин шелковый шарфик, тот самый, который  не  могла
найти  дома.  Наверное,  сама  же  засунула его в рукав костюма, в спешке не
могла найти, а теперь, когда расстегнулась, он и выскользнул из рукава. Будь
это  мой  шарфик,  я,  не  задумываясь,  отреклась  бы  от  него,  но  чужую
собственность не имела права разбазаривать.

     
— Это  и  в  самом  деле  мое.  —  нехотя  призналась  я  и не смогла
удержаться от того, чтобы не добавить: — Но потеряла я его не нарочно!

     
Казалось, блондин был несколько сбит с толку.  Он  переводил  взгляд  с
меня  на  грязный  шарфик,  который  все  еще  держал в руке, и не знал, как
поступить.

     
— Мне очень жаль, — наконец сказал он, — но  я  все  еще  ничего  не
понимаю.  С  какой стати вы стали бы нарочно терять это или что-либо другое?
Глупейшая создалась ситуация, и с каждой секундой меня все глубже засасывала
трясина безнадежности. Можно было, конечно, вырвать у него из руки Басенькин
шарфик и бежать куда глаза глядят, издалека крикнув  "спасибо".  Можно  было
попытаться  культурно разъяснить смысл моих слов. Не знаю, что хуже. И то, и
другое одинаково плохо, но я умудрилась глупейшее положение довести  до  уже
совсем  абсурдного,  ибо выбрала третий, самый глупый выход. Вернее, даже не
выбрала. Все еще находясь под воздействием своего  внутреннего  монолога,  я
ляпнула:

     
— Какое счастье, что вы не встретились мне десять лет назад! Тогда бы
я уж точно побежала топиться!

     
Ответ был достоин истинного джентльмена:

     
— Не  смею  подвергать  сомнению  слова  пани,  но  не сочтите за труд
объяснить — почему?

     
— Потому что десять лет назад  я  была  молодая,  глупая,  исполненная
самых  трепетных  чувств.  Как  нежный росток или едва распустившаяся почка,
которые моментально скукоживаются от одного сурового дыхания заморозка.

     
— Не смею настаивать, но, боюсь, вы все еще говорите загадками.

     
— Да нет, все очень просто: вы с потерянным шарфиком появились как раз
в тот момент, когда  мыслимой  были  заняты  абстрактными  рассуждениями,  в
частности  о  том,  с  какой  целью и как следует терять разные вещи. Ну я и
запуталась...

     
— Допустим, но при чем тут замороженный нежный росток?

     
Нет. так мне никогда не вырваться из трясины, в которую  я  угодила  по
собственной   глупости.   Блондин   задавал  конкретные  вопросы,  требующие
конкретных же  и  ясных  ответов,  а  я  своими  ответами(  лишь  усугубляла
путаницу. Пришлось сдаться.

     
— Ладно,  дайте  сюда  эту тряпку, — и я вынула из его руки Басенькии
шарфик, — а то потом еще сошлетесь на  материальные  факторы...  Для  того,
чтобы  по  возможности понятно и дипломатично все объяснить, мне потребуется
не менее часа, у вас же, уверена, каждая минута на счету.

     
— А если не очень  дипломатично?  Не  знаю,  как  это  получилось,  но
прогулку мы

     
продолжили уже вместе.

     
— Не  понимаю,  с  чего  это  вдруг  вам  захотелось разобраться в том
вздоре, который  я  тут  несла.  Не  все  ли  вам  равно?  —  перешла  я  в
наступление.

     
— Не  все  равно.  Когда  я  слышу  такой  захватывающий  вздор...  О,
простите, я не хотел вас обидеть, но ведь это ваши слова. Так вот,  когда  я
такое слышу, мне обязательно хочется разобраться, понять причину сказанного,
цель... 'Привык понимать все, относящееся ко мне.

     
— Обременительное  хобби.  Значит,  я  ошиблась  и у вас масса лишнего
времени?

     
— Нет, напротив, вы правы, времени у меня очень мало.

     
— В таком случае, зачем вы теряете свое ценное время,  околачиваясь  в
этом паршивом скверике?

     
— Пытаюсь  вытянуть  из  вас  тайну  странной  реакции на возврат даме
потерянной ею вещи.

     
Слишком уж упорно придерживался он темы, это  начинало  раздражать,  и,
боюсь, в ответе мне не удалось скрыть раздражения:

     
— Это была реакция не на утерянную вещь, а на вас! Неужели вы думаете,
что я думаю, что вы не знаете, как дамы реагируют на вашу внешность? Вот так
всегда!  Как  и  следовало ожидать, я утратила последние остатки внутреннего
контроля и выболтала то, чего ни в коем случае не следовало говорить! Да еще
тоном величайшей претензии — уж не знаю, к судьбе или к нему.

     
Джентльмен не противоречит даме.

     
-Хорошо, — согласился он.— Допустим, вы в чем-то правы, хотя и сильно
преувеличиваете мои скромные достоинства. Но тогда объясните, ради Бога, чем
вам мешает моя внешность?

     
— Да познакомиться с вами мешает, ну что здесь непонятного? Не могу же
я первая заговорить с мужчиной, которого уже тошнит от бабских  приставаний!
А для меня вы представляете интерес совсем в другом смысле.

     
От  этого  другого смысла я уже совсем одурела и поняла, что из трясины
своих умствований мне  в  жизни  не  выбраться.  Как  объяснить  незнакомому
человеку  и  свою извечную мечту о блондине, свою страсть, свою неистребимую
склонность к захватывающим  приключениям  и  жутким  тайнам,  которые  потом
находят  отражение  в  моих  книгах,  мою  невероятную способность постоянно
влипать в глупейшие истории, что я — Басенька, что я —  не  Басенька...  И
тысячу  других вещей. К тому же он с каждой минутой нравился мне все больше,
а я ему — это чувствовалось — все меньше.

     
— Из сказанного вами следует,  что  вы  любите  тайны  и  приключения,
-резюмировал  блондин тоном легкого укора и даже осуждения. Тон меня удивил,
но еще больше удивило  то,  что  из  сказанного  мною  вообще  может  что-то
следовать.

     
— Люблю, — призналась я.—А вы нет?

     
— Нет, ничего хорошего в них не нахожу, уж слишком они утомительны.

     
— Возможно,  но  утомляться  я тоже люблю. Зато как интересно! Лично я
очень довольна, что моя жизнь заполнена потрясающе интересными  нелепостями,
невыносимыми   для  нормальных  людей.  И  когда  наступает  застой,  период
относительного   спокойствия,   он   кажется   мне   ненормальным   и   даже
подозрительным.

     
-И вы не устали от такой жизни? Неужели вам еще мало?

     
— Конечно!  Меня  утомляют  не  развлечения,  а,  наоборот,  спокойное
однообразие. Портится настроение, теряется интерес  к  жизни.  Сразу  как-то
глупею...

     
— Сомневаюсь,  не  похоже на вас. Ведь и энергии, и интереса к жизни у
вас хоть отбавляй.

     
— Вот еще! Откуда вы знаете, что на меня похоже, а что не похоже, если
видите меня первый раз в жизни, да еще в темноте?

     
— А вам откуда  известна  моя  внешность?  Да  к  тому  же  достаточно
перекинуться  с вами двумя словами, и черты вашего характера прояснятся даже
в беспросветной тьме. Мне не приходилось встречать  человека  столь  кипучей
жизненной энергии.

     
— Вы  это  говорите так, будто осуждаете. Мне же, напротив, активность
характера всегда казалось достоинством.

     
— Мне тоже. А скептицизм, который вы уловили в моем тоне,  объясняется
лишь  тем, что иногда энергия и активность направляются людьми не туда, куда
следует, и это приводит к весьма плачевным результатам.

     
Бушевавший во мне хаос вдруг пронзил  резкий  сигнал  тревоги.  Что  он
такое говорит? На "что это он намекает? Неужели знает об афере Мацеяков?!

     
В  глубине  души зародилась уверенность в том, что ему все известно. Он
знает, я не Басенька, и деликатно дает мне это  понять.  Каким-то  боком  он
причастен  к  этому делу, понятно каким, совершенно непонятно каким, неясно,
что он тут делает, хотя совершенно понятно, что именно...

     
Я совсем запуталась в своих рассуждениях  о  том,  что  понятно  и  что
непонятно.  Кто  он, в конце концов, такой и чем занимается? И, как водится,
не удержалась, чтобы спросить:

     
— А кто вы, собственно, такой? Случайно, не журналист?

     
— Да, — спокойно ответил  он.  —  Я  журналист.  Какое-то  проклятие
тяготело  надо  мной  в  тот  вечер,  я  все время говорила веши, которых не
следовало говорить, и просто не в состоянии была удержаться от  того,  чтобы
не брякнуть глупости. И теперь брякнула:

     
— А еще кто? Блондин, подумав, ответил:

     
— Кто еще? Ну, например, рыбак.

     
— Кто?!

     
.— Рыбак. В глубинах моего совершенно замороченного сознания мелькнула
мысль,  что  всякий  нормальный  человек непременно бы удивился и спросил, с
какой стати ему быть кем-то еще. Этот же  отвечал  так.  будто  находил  мой
идиотский вопрос вполне естественным.

     
— Какой  рыбак?—  поинтересовалась  я. — Из тех, что стоят на берегу
Вислы, запустив в нее палку?

     
— Нет, это удильщики. А я обыкновенный рыбак, из тех,  что  выходят  в
море на лов рыбы.

     
— Как-то  очень  далеки одна от другой ваши профессии. А может, вы еще
кто-нибудь?

     
— Может. У меня весьма широкий круг интересов.  Например,  меня  очень
интересуют  последствия  необдуманных действий, к которым побуждает человека
излишек неупорядоченной энергии.

     
— И вы стараетесь им противостоять?

     
— Как могу, стараюсь...

     
— В таком случае у вас очень много работы.

     
— Не могу пожаловаться на ее недостаток.

     
— И  значит,  вы  тоже,  не  желая  того,  оказываетесь   втянуты   во
всевозможные   глупые   истории?  —  осторожно  заметила  я.  —  Наверняка
таинственные и захватывающие? И надоели они вам до чертиков, вот  почему  вы
мечтаете о тишине и спокойствий?

     
— Удивительно  точно сформулировано! Может, немного вы и упростили, но
суть выражена верно.

     
— В таком случае вы полная противоположность мне.  Я  лично  мечтаю  о
таинственных и захватывающих приключениях и не выношу тишину и спокойствие.

     
— И поэтому хватаетесь за все. что только подвернется вам под руку?

     
Я так и вросла в землю. В этом месте аллейка кончалась. Мы остановились
как раз  под  фонарем  и глядели друг на друга. На его спокойном лице ничего
нельзя было прочесть, во взгляде выражался вежливый интерес, и только. Я же,
вместо того, чтобы разгадать,  что  значат  его  слова,  чтобы  как  следует
осмыслить  услышанное,  думала  лишь об одном — он смотрит не на меня, а на
лицо Басеньки. И видит идиотскую челку, дурацкую родинку, агрессивные  брови
и капризный рот обиженной примадонны... Черт с ним, с лицом, сейчас главное
—  ответить  поумнее,  а  у  меня,  как  назло, ни одной умной мысли. Редко
попадался мне такой сильный противник. А может, он вовсе и не противник? Так
распорядилась судьба, вот ему сейчас  открою  всю  правду!  Стой,  не  делай
глупостей!

     
И обиженная примадонна обиженным тоном поинтересовалась:

     
— А откуда вы знаете, проше пана, за что я хватаюсь?

     
— Да ниоткуда, просто делаю вывод из того, что вы мне сказали.

     
В  его  глазах мелькнула лукавая искорка, и вдруг совершенно непонятным
образом все вокруг преобразилось. Исчезла  куда-то  гнетущая  меня  тяжесть,
хотя  я  ясно  осознавала,  что  весь  вечер  только  и  делаю,  что покорно
подчиняюсь развитию событий, не зависящих от меня  ни  в  малейшей  степени.
Обычно  я  подчиняю  себе  события,  а тут все происходит независимо от моей
воли. Главное же — я совершенно вышла из  роли  Басеньки,  оставив  от  нее
только  лицо... Мы продолжали ходить по аллейкам, и я совершенно не отдавала
себе отчет в том, сколько времени  прошло,  лишь  ноги  робко  напоминали  о
пройденных  километрах.  Не было недостатка в темах для разговора, напротив,
эти темы множились, как кролики весной, мы перескакивали с одной на  другую,
все  было  чрезвычайно  ново  и  интересно.  Мне  казалось, что я знаю этого
человека уже много лет, я забыла  о  необходимости  соблюдать  осторожность.
Остатка  здравого  смысла  мне хватило лишь на то, что я запретила провожать
себя, разрешив довести только до края сквера.

     
На прощание я  инстинктивным  жестом  протянула  руку,  и,  разумеется,
джентльмен не замедлил мне представиться.

     
— Раевский, -вежливо сказал он и выжидающе взглянул на меня.

     
— Х-х-х-х,  —  захрипела  я<  в  панике пытаясь сообразить, на что
можно переделать первую букву моей фамилии — кашель, хрип, все, что угодно,
только не Хмелевская! Никакая сила не  могла  заставить  меня  произнести  и
фамилию  Мацеякова,  она  просто  застряла  в горле. Ну ее к черту, верну им
паршивые пятьдесят тысяч... И я ограничилась нечленораздельным бормотанием.

     
Муж весь извелся от нетерпения, поджидая меня.

     
— Наконец-то, я  уж  думал,  ты  под  машину  попала,  —  раздраженно
приветствовал  он  меня.  — Не иначе, в Марше мира участвовала? Я тут жду и
жду, а ты себе там прохлаждаешься, а тут  такое,  такое...  Теперь  мне  все
известно!

     
Я позволила себе размечтаться,  разнежиться,  расслабиться  психически.
Очень  нелегко  было  вот  так,  сразу,  перестроиться на восприятие суровой
действительности. Дом Мацеяков, муж и шаман совершенно вылетели  у  меня  из
головы, и в первый момент я просто не понимала, о чем говорит этот человек.

     
— О чем ты?

     
— Пошли!  —  муж схватил меня за рукав и, не дав раздеться, поволок в
кухню. — Я химик! Я все понял! Я раскрыл их штучки!

     
"При чем здесь химик?" — успела подумать я, но тут увидела  результаты
его  деятельности  и  поняла. Шаманское имущество лежало на кухонном столе и
представляло собой жалкое зрелище. Из каменной рамы в нескольких местах были
повыковырены  камни,  из  рыцаря  торчали  ,щепки,  а  лишенные   ярмарочных
украшений подсвечники казались какими-то обкусанными.

     
— Гляди!  —  муж  с  такой  силой  ткнул  меня в спину, что я чуть не
свалилась на шедевр изобразительного искусства.  —  Гляди!  —  возбужденно
заговорил  он,  размахивая  руками.  —  Ты  пошла  гулять,  мне  нечем было
заняться, ну я и принялся изучать вот это!  И  знаешь,  что  я  тебе  скажу?
Железные  подсвечники вовсе не железные, а глиняные совсем не глиняные! Если
это железо и глина, то я — китайская роза!

     
— Так что же это?

     
— Это... это... — от волнения муж забыл слово и тщетно  старался  его
вспомнить.  — Мрамор не мрамор, а вот когда делают стены под мрамор и такие
завитушки на потолке...

     
— Лепнина? Алебастр?

     
— Вот-вот! Сколько они весят? Столько же, как мрамор?

     
— Ты спятил? Мрамор — это камень, а лепнину делают из гипса.  Разница
в весе тонны две, не меньше. '

     
— А я что говорю! И мрамор подделали, и подсвечники надувные!

     
Господи,  что он говорит? Просто не в себе человек. Вырвавшись от него,
я отошла на безопасное расстояние и посоветовала:

     
— Постарайся успокоиться и расскажи все по порядку. Может,  дать  тебе
воды?  Или давай, сделаю холодный компресс на головку. При чем здесь лепнина
и как подсвечники могут быть надувные?

     
— Да ты сама погляди, ослепла, что ли, на своей дурацкой прогулке?

     
.  И  он  опять  силой  заставил  меня  нагнуться   над   раскуроченным
произведением  обезумевшего гения. Теперь, похоже, обезумел муж и в припадке
бешенства пообгрызал подсвечники, а сейчас стоял, как палач над  жертвой,  и
силой  тыкал  меня носом в упомянутое произведение, громко сопя от волнения.
Приглядевшись, я увидела отпиленный кусок железного подсвечника, разломанные
куски мраморной рамы.

     
Взяв в руку отпиленный кусок подсвечника, я  с  изумлением  обнаружила,
что он действительно полый, а внутри что-то поблескивает.

     
— Там внутри что-то есть? — спросила я. не веря своим глазам.

     
Муж так энергично кивнул головой, что она у него чуть не оторвалась.

     
— Золото!  — сказал он замогильным голосом. — Золото, лопнуть мне на
этом месте! Во всех.

     
Невероятно! Теперь уже я добровольно принялась за  осмотр  искореженных
сокровищ  шамана.  Внимательно  изучила  куски  рамы, остальные подсвечники,
заглянула внутрь  рыцаря.  Толстая  деревянная  доска,  на  которой  он  был
нарисован,   тоже   оказалась  полой  и  не  целиком  деревянной.  Осторожно
.ухватившись за щепку, я немного увеличила дыру в брюхе рыцаря. Муж посветил
фонариком — на фоне потемневшего от  времени  дерева  блеснули  драгоценные
камни и благородный металл.

     
— Похоже на икону, — нерешительно предположила я, не до конца осознав
значение открытия. — Старинную, в золоте и драгоценных камнях.

     
— Икона,  как  пить  дать!  —  тяжело  дыша, подтвердил муж. — Такой
антиквариат, такие ценности — и в такой  гнусной  упаковке!  Ты  что-нибудь
понимаешь?

     
Щипать  себя, чтобы убедиться, что не сплю, мне не пришлось, это сделал
рыцарь, точнее, щепка, о которую я укололась. Еще раз  внимательно  осмотрев
достояние  шамана, я наконец оторвалась от него, расстегнула жакет и уселась
на стул. С этого и надо было начинать!

     
— Зажги газ, — попросила я мужа. — Дело серьезное, нужно как следует
обдумать. А для начала напьемся чаю.

     
— Жулики они, уж это точно, — отозвался муж, послушно  доливая  водой
чайник.  —  Не  знаю,  кто  такой  шаман,  но  ежу ясно — дело не чисто, а
расплачиваться придется нам с тобой. Подбросили нам эту пакость, знают,  что
мы  ее  никуда  не  денем,  так  и будет лежать. А тут того и гляди нагрянет
милиция...

     
— Глупости, вот уж что нам не грозит!  Каждый  гражданин  имеет  право
держать свои сокровища в том виде, как ему нравится...

     
— ...и даже упаковать в рыцаря?

     
— Да хоть в... Тьфу, чуть не выразилась! Да во что угодно. А напускать
на нас милицию им нет никакого смысла, ведь она сразу установит, что мы -это
не они. Нет, милицию на нас не напустят. Разве что... погоди...

     
— Разве что?..

     
— Постой, не мешай. Мелькнула какая-то умная мысль...

     
Муж замер у плиты, а мое воображение заработало полным ходом:

     
— ...разве  что  их  убили  и  хотят,  чтобы  подозревали нас с тобой.
Возможно, где-то обнаружат их трупы, явятся сюда, а тут  мы  с  награбленным
имуществом,  подделываемся  под  законных  владельцев,  ну и привет, поймали
преступников! А когда мы, арестованные  по  подозрению  в  убийстве,  начнем
давать показания... Ни один нормальный следователь нам не поверит. А поверит
— тоже ничего хорошего, тогда осудят за то, что живем под  чужими  именами.
Получается, и так, и так мы преступники, никакого выхода не вижу!

     
Муж у плиты запустил обе руки в волосы и принялся отчаянно их теребить.
Его лицо выражало тупой ужас. Охрипшим голосом бедняга прошептал:

     
— Ты это серьезно?

     
Я  с  трудом  попридержала  мое распоясавшееся воображение, которое уже
принялось мне подсовывать Басенькин труп, извлеченный из какого-то болотца в
какой-то незнакомой местности. Стоп! Это что же получается? Супруги  Мацеяки
выложили  сто  кусков  за  то, чтобы их убили?! Ничего себе логика! С трудом
оторвавшись от созерцания Басенькиного трупа, я  заставила  себя  встать  со
стула, сняла жакет и повесила его на спинку, а сама принялась расхаживать по
кухне, рассуждая вслух:

     
— Ну ладно, убийство отпадает, что же тогда? Нас с тобой хотят втянуть
в какое-то  темное  дело... Хотя, может быть, не нас, а этого шамана, нас же
используют... используют нас... Для чего нас  используют?  Ясно,  для  того,
чтобы  втянуть шамана! Хотя... опять получается ерунда. Как мы можем втянуть
человека, о котором и представления не имеем?

     
Муж очнулся, опустил руки и прикрутил газ под закипавшим чайником.

     
-Ну с убийствами ты явно загнула, но все равно, дело нечисто. Согласен,
золото, драгоценности могут быть  и  законными,  вот  только  зачем  их  так
по-дурацки  прятать?  Это  же  сколько труда положено! Второй момент — наше
сходство напоказ. Слушай, а на этих прогулках  за  тобой  никто  не  следит?
Следит!  Еще как следит! Все во мне перевернулось, нога подкосились. Хотя...
можно ли, честно говоря, назвать  это  слежкой?  И  снова  неимоверный  хаос
наполнил  мою  бедную  голову.  Реалии  суровой действительности смешались с
мечтами об идеальном мужчине, конкретные факты с догадками и вымыслами. Нет,
не стоит мужу говорить о блондине, мы и  так  запутались,  зачем  еще  более
усложнять себе жизнь?

     
А муж, не дожидаясь ответа, мрачно тянул свое:

     
— С  одной  стороны  —  дурацкий  маскарад, с другой — нашпигованные
настоящими драгоценностями халтурные  поделки.  Одно  я  бы  еще  как-нибудь
пережил, но и то, и другое для меня уж слишком...

     
— И для меня тоже, — согласилась я.

     
— А  пятьдесят  тысяч  я  уже  вложил в квартиру. Что делать — ума не
приложу.

     
— Заварить чай. Надеюсь, умеешь? Пока он  занимался  чаем,  я  малость
подумала и пришла к твердому выводу:

     
— Еще немного — и я созрею до того, чтобы пойти в милицию.

     
— Вот те раз! Да ты никак спятила?

     
— А  ты предпочитаешь дождаться того, чтобы милиция сама пришла к нам?
Ведь пока мы с тобой ломаем голову над загадками, пока в  полнейшей  темноте
пытаемся  понять,  что да как, может такое случиться, что будет поздно! Я бы
на всякий случай с ними связалась.

     
— А как. ты себе это конкретно представляешь? Расскажешь  им  сказочку
о,  романе  века? романтическую историю о неземной любви? Так они и развесят
уши! А пять лет строгого режима за то, что живем  по  подложным  документам?
Сама же предупреждала.

     
— Ты кому-нибудь уже предъявлял документы Мацеяка?

     
Муж  замер  с  чайником в руке. Как всегда в минуты глубокого раздумья,
ему захотелось запустить обе руки в волосы, но  помешал  чайник,  и  бедняга
едва  не  ошпарился.  Это ничуть не уменьшило его радости, ибо он и без того
сообразил, что до сих пор чужими документами ни разу не воспользовался.

     
— Вот видишь, и я тоже. Значит, нам не могут инкриминировать нарушение
какой-то там статьи уголовного кодекса. А об  условиях  найма  никто,  кроме
нас,  не  знает,  совсем не обязательно изливать душу перед милицией. В доме
Мацеяков мы могли поселиться просто по просьбе хозяев на время  их  отпуска,
чтобы присмотреть за домом и стеречь мастерскую...

     
— А  знаешь...  того...  вполне  возможно...  Неплохая  мысль.  Совсем
неплохая. Просто гениальная мысль!

     
Немного сдвинув подозрительные сокровища, мы освободили часть кухонного
стола и приступили к чаепитию.  За  чаем  нам  удалось  кое-как  упорядочить
свалившиеся на нас проблемы. Не вызывало сомнения, что вокруг нас заварилось
сложное, совершенно непонятное и весьма подозрительное дело. Обсуждая его на
все  лады,  мы  все  более склонялись к мысли посоветоваться с милицией. Тем
более, что не видели никакого другого  выхода.  Немного  успокоившись,  часа
через  два мы были в состоянии рассуждать уже совсем трезво. До того трезво,
что я самокритично заявила:

     
— Никакая это не гениальная мысль, наоборот, мой  очередной  идиотизм.
Ведь  если обратимся в милицию, должны будем рассказать все начистоту, иначе
введем их в заблуждение и только запутаем и без  того  запутанное  'дело.  А
главное,  навлечем  на  себя  подозрение.  Нет, мы не можем скрывать условий
найма и прочих обстоятельств. Да все это не так страшно, хуже другое...

     
— А что может быть хуже?

     
— Да проклятая показуха.

     
— Ну то самое сходство напоказ, которое  и  тебя  тревожит.  Ведь  для
чего-то оно задумано... Боюсь. за нами наблюдают. Кто-то постоянно следит...
Муж нервно оглянулся на кухонное окно. А я

     
продолжала зловещим тоном:

     
— ...за тем, что мы делаем. Увидят, что в милицию отправились и...

     
— ...и...

     
— И пристукнут, они церемониться не будут!

     
— А они кто?

     
— Откуда  мне  знать?  Я  что,  святой  дух?  Но  раз  уж  эти Мацеяки
позаботились о том, чтобы издали нас можно  было  принять  за  них,  значит,
кто-то же будет принимать. Или для того, чтобы проверить, как мы справляемся
с  работой,  или...  Или  какие-то враги Мацеяков будут думать, что вот они,
Мацеяки, никуда не делись... И ведь на самом деле кто-то тут крутится. Не мы
же сами прислали себе передачу для шамана, не мы влезли к себе в  дом  через
окно. Вряд ли наш визит в милицию предусмотрен их планами.

     
— И  что?  Они  застрелят  нас у порога отделения милиции? Или накинут
лассо на шею...

     
— Ну как ты не понимаешь? Ведь не останемся же мы в  этой  милиции  на
всю  жизнь.  Выйдем,  вернемся  сюда,  а тут... тут все может случиться. Или
несчастный случай, или под покровом ночной темноты...

     
Мужу очень не понравилось услышанное.

     
— С меня достаточно, хватит мне морочить голову. То говоришь одно,  то
прямо  противоположное.  Все,  больше  я  на твои провокации не поддамся! Уж
слишком буйная у тебя фантазия. Давай рассуждать здраво. Если отбросить  все
твои  вымыслы  и  предположения.  что  остается  конкретно? Слежка. С этим я
согласен. Но ведь не обязательно из-за  какого-то  убийства,  может,  просто
обыкновенные махинации, жульничество, мало ли, что еще.

     
— Вряд  ли жуликам нравится иметь дело с милицией... И еще — вдруг мы
напали  на   какое-то   особое   жульничество,   вдруг   эти   драгоценности
-национальное  достояние,  и  нехорошие люди собираются нашу нацию лишить ее
богатства...  Или,  напротив,  хорошие  люди  специально  скрывают  его   от
нехороших,  замаскировав под Бог знает что! В любом случае явиться в милицию
открыто нельзя. И выложить им .все как есть тоже нельзя. Ну сам подумай. Или
мы имеем дело  с  преступниками,  и  тогда  они  нас  пристукнут,  или  сами
напридумывали  невесть  что, а в действительности нет никакого преступления,
эти драгоценности честно заработаны четой Мацеяков, они нам хорошо заплатили
и вправе за свои денежки морочить нам голову.

     
Муж со своей мужской логикой не мог уследить за моими мыслями:

     
— Ну и что ты прелагаешь? Незаметно пробраться в милицию и там заявить
— послушайте, мы напали на одно подозрительное дельце, но только никому  не
говорите...  Так,  что  ли?  Ведь  надо будет наверняка написать официальное
заявление, милиция начнет расследование.

     
Я успокаивающе помахала у него перед носом чайной ложкой:

     
— Да не волнуйся, все не так. Ты уж совсем  дурой  меня  считаешь.  Не
пойду  я в незнакомое отделение милиции. Знаешь, к кому я обращусь? К одному
знакомому полковнику, есть у меня  такой.  Не  очень  близкий  знакомый,  но
все-таки  меня  знает.  А  главное,  умный человек. В жизни он и не на такое
насмотрелся, так что поймет.

     
— Вместе пойдем или ты одна?

     
— Пойду я одна. Созвонюсь, договорюсь и встречусь.

     
— Встретишься как Басенька или как ты?

     
— Сдурел? Конечно, как я! А ты  должен  мне  помочь,  ведь  где-то  по
дороге  мне  надо  будет  переодеться и вообще из Басеньки перевоплотиться в
себя. Понятно? Из дому выйдет Басенька, а на встречу  приду  я,  собственной
персоной.  Надо  что-то  придумать.  Предложение  мужу понравилось. Знакомый
полковник милиции его вполне устраивал, особенно после того, как я расписала
в красках достоинства вышеупомянутого  полковника.  Мы  принялись  обсуждать
техническую сторону намеченного мероприятия и просидели до глубокой ночи.

     
"  "  " Знакомому полковнику я позвонила утром и договорилась о встрече
на  следующий  день,  ровно  в  двенадцать  дня.  Затем,  в  соответствии  с
намеченным  ночью  планом,  я  обеспечила себе средство передвижения. С этой
целью  я  позвонила  знакомому  владельцу  "трабанта".  С  ним  можно   было
договориться, он давно меня знал и привык ничему не удивляться.

     
— Послушай,  Ежи,  —  сказала я без предисловий, — ты сможешь завтра
ровно без четверти двенадцать ждать меня на Хмельной  у  входа  в  кинотеатр
"Атлантик"?  Надо  съездить  на  Мокотув.  Только отвезешь, и все, как можно
скорее.

     
— Завтра?

     
— Завтра. Без пятнадцати двенадцать. В полдень, значит.

     
— Я и моя машина к услугам  пани.  Наверняка  есть  на  свете  машины,
которые доставили бы тебя на место скорее, например мащины пожарной команды,
но  я  горжусь  тем, что ты предпочла мой скромный "трабант". Без пятнадцати
двенадцать на Хмельной мы будем ждать тебя у кинотеатра.

     
Вот и все. Больше пока от меня ничего не требовалось. Колесо загадочных
событий вдруг перестало  вертеться  и  приостановилось,  как  бы  давая  нам
передышку.

     
Странное  чувство  нереальности  происходящего  овладело  мной, когда я
отправилась  на  ежевечернюю  прогулку.  Светлая  грусть  и  меланхолическая
отрешенность  переполняли душу. Вроде бы — вот он, живой человек, с ним так
легко говорить, мы понимаем друг друга  с  полуслова.  А  с  другой  стороны
-слишком уж фантастична эта моя воплощенная

     
мечта,   того   и  гляди  рассеется,  как  сон.  Совершенно  невозможно
представить, к чему может привести наше знакомство. Мое воображение,  обычно
излишне активное, в данном случае наотрез отказалось работать. Здравый смысл
тоже.  Должно  быть,  все  его запасы я израсходовала на историю с шаманским
сокровищем. Ладно,  пусть  хоть  недолго  побуду  в  состоянии  мечтательной
неопределенности  и  ограничусь  лишь  одной конкретной задачей — ни в коем
случае нс скомпрометировать себя перед  блондином  проявлением  какой-нибудь
столь ненавистной ему инициативы.

     
Блондин  появился  неожиданно,  раньше  обычного времени. Увидела я его
издали, когда он  еще  только  подходил  к  скверу.  Наши  пути  сошлись  на
пересечении   двух   аллеек.   Я  честно  решительно  ничего  для  этого  не
предпринимала, никакой инициативы, только заставила себя не сбежать в  синюю
даль. Встреча произошла сама собой.

     
<  Он  остановился  и  поклонился мне, и как-то так получилось. что
поздоровались  мы  друг  с  другом  совершенно  естественно   и   заговорили
непринужденно.

     
— Не  ожидала  встретить  вас  так  рано,  — заметила я. — Обычно вы
появляетесь позже.

     
Ну  вот,  опять  ляпнула,  чего  не  следовало!  Нет  чтобы  о   погоде
поговорить...  Джентльмен вроде бы и не заметил моей промашки, с готовностью
подхватив тему:

     
— Я лишь сейчас управился с работой. Сегодня у меня был нелегкий день.
Слишком много сил и времени требуется,  чтобы  как-то  смягчить  последствия
того, что лично вы так любите, — чрезмерного расходования энергии.

     
Вот еще, кажется, мне собираются прочитать мораль!

     
— А   что,   кто-то   столкнул   с   рельсов   паровоз?   —   ядовито
поинтересовалась я.

     
— Не совсем так, просто разгромили машину на стоянке. Молодой  парень,
по  пьяной лавочке. Теперь посадят дурака. Жалко мне его, потому что напился
он с горя, из-за девушки.

     
— Вы серьезно? В  наше  время,  у  нашей  молодежи  столь  возвышенные
чувства?

     
— Такое  случается  чаще,  чем  вы  думаете. А парня жаль, из него мог
получиться хороший человек. Неизвестно еще, каким выйдет из тюрьмы. Если  бы
не эта девица...

     
— А вы, случайно, не женоненавистник?

     
— Полагаю,  нет.  Хотя  иногда очень склоняюсь к этому. Женщины бывают
просто ужасными...

     
— Мужчины тоже. — Я остановилась. — Очень  не  люблю  разговоров  на
ходу,  может,  присядем? А встать можем в любой момент, не обязательно долго
сидеть. Ну вот, а  собиралась  нс  проявлять  инициативы!  Спохватившись,  я
поспешила добавить:

     
— А может быть, вы торопитесь?

     
— Напротив, с большим удовольствием отдохну в этом сквере.

     
Джентльмен  выбрал  лавочку поудобнее, стряхнул с нее сор и усадил меня
так бережно, словно имел дело с паралитичкой. Хорошо,  что  я  знала  манеры
этих  воспитанных  особей  рода человеческого, иначе Бог знает, что подумала
бы...

     
— Вернемся к нашей  беседе.  Почему  вас  так  интересует  парень,  на
которого  нехорошая  девица оказывает столь пагубное влияние? Вы из милиции?
Из комиссии по делам несовершеннолетних?

     
— Ни то, ни другое, вернее, немного и то, и другое. Просто я  случайно
знаю  парня.  Знаю и то, что девицу ему специально подсунули, чтобы завлечь,
выражаясь высоким стилем, на путь неправедный. Уголовный элемент, случается,
использует весьма изощренные методы.

     
— А вы откуда знаете? Вы как-то связаны с этим?

     
— В некоторой степени. Меня это интересует.  Точнее,  интересует  все,
что  связано  с  организованной  преступностью, в настоящее время именно она
представляет главную опасность  для  общества.  Делаю,  что  в  моих  силах.
Мафия...

     
— Как вы сказали? — вырвалось у меня. — Организованная преступность?
Мафия? Да ведь это как раз то, что мне нужно!

     
— Вам-то  для  чего  мафия?!  Ну  вот,  слово не воробей... Оставаться
Басенькой стало просто  нестерпимо.  И  какого  черта  встретился  мне  этот
Паляновский? Хотя, не будь его, не ходила бы я на прогулки по скверику...

     
— Для  чего,  для чего! — проворчала я. — Характер у меня такой! Без
сенсаций помрет, вот и приходится его подкармливать, иначе все соки из  меня
высосет. Как солитер.

     
— фи,  какое  сравнение! К тому же солитер питается не сенсациями. А у
вас, как мне кажется,  в  настоящее  время  нет  недостатка  в  сенсациях  и
загадках.

     
— Это почему же вам так кажется?

     
— Потому что вы сами все время даете мне понять...

     
— Это вы, сэр, даете мне понять, что занимаетесь... и наверняка раньше
занимались  вещами,  которые  меня всегда безумно интересовали. Не могу ли я
как-нибудь впутаться в них?

     
— Нет, — спокойно ответил блондин, даже не потрудившись  опровергнуть
мои  инсинуации.  —  Не  можете.  Для  этого  нужно  пройти соответствующую
подготовку и к тому же обладать такими чертами характера, которых вы начисто
лишены. Например, терпение, выдержка...

     
Теперь я и вовсе ничего не понимаю. Если он из тех, о  ком  не  принято
говорить,  сейчас  он просто был бы обязан решительно от всего отпереться, и
тогда у меня бы не осталось сомнений, что он из  тех  самых...  А  он  и  не
пробовал отпираться, честно признался, и запутал меня окончательно.

     
Ладно,  побеседуем,  может,  в ходе разговора что и прояснится. От черт
характера вообще мы  перешли  к  различиям  в  чертах  характера  мужчины  и
женщины,  а  отсюда совершенно естественным был поворот к вопросу о браке. О
браке как таковом у меня было свое твердое и весьма нелестное мнение. В  его
же  рассуждениях  меня  удивил один момент, который я решила во что бы то ни
стало прояснить, невзирая на последствия.

     
— Из  того,  что  вы  сказали...  Может,  вопрос  мой  покажется   вам
бестактным... Вы женаты?

     
— Нет, но был. А вы? Я имею в виду — вы замужем?

     
О  Господи,  что  ответить?  Пора,  наконец,  решить, Басенька я или не
Басенька.

     
— Нет, — обреченно ответила я,  будучи  не  в  силах  признать  мужем
некоего Романа Мацеяка. — Но была. Муж не выдержал со мной. Что же касается
вашей жены, очень странно, что ее нет. Она обязательно должна быть, и я даже
знаю, как она выглядит.

     
Я  не  ошиблась,  предположив,  что его жена вытеснит моего мужа. Он не
скрывал любопытства, ну а я не стала  испытывать  его  терпение  и  красочно
описала ему его половину. ,

     
— Не  уверен,  что  такая  женщина  мне  бы понравилась. Внешность еще
туда-сюда, но вот характер...

     
— Поэтому я и сочла ваш брак не совсем удачным, — не унималась я.. -А
кроме жены у вас еще должен быть  кабинет  с  большим  довоенным  письменным
столом. Собственный кабинет в трехкомнатной квартире...

     
— Квартира   у   меня  однокомнатная,  —  рассмеялся  блондин.  —  А
письменного стола и вовсе нет, пишу на обычном. Почему такое  пришло  вам  в
голову?

     
— Потому  что именно такое соответствует вашему внешнему облику. Гуляя
по  скверу,  от  нечего  делать  я  напридумывала  вам  антураж.   Ведь   вы
-квинтэссенция цивилизации.

     
— Что же это значит?

     
— А  то,  что  такой  продукт цивилизации не годится для леса, там ему
грязно, там ему мокро, там его всякая букашка кусает. И вконец уставший,  он
бессильно присаживается на муравейник...

     
Долгий  приступ раскатистого смеха озадачил, в мои намерения не входило
так  его  развеселить.  Немного   успокоившись,   блондин   стал   оживленно
рассказывать:

     
— Сами   того   не  желая,  вы  сделали  мне  грандиозный  комплимент.
Невозможно  представить,  сколько  сил  стоило  мне  приобщение   к   благам
цивилизации,  сколько  времени потребовалось на превращение лесного дикаря в
городского  жителя.  Ведь  мои  детство  и  юность  прошли  в   лесу,   моей
естественной  средой  был  лес,  и до сих пор в лесу я чувствую себя гораздо
лучше, чем в городе. А что, и в самом деле этого по мне не видно?

     
— Зеркала, что ли. у вас нет?

     
— Нет, — смеясь, подтвердил он. — Есть только маленькое, для бритья,
способное отразить лишь не слишком цивилизованную щетину. А вы любите лес?

     
— Еще как! И очень хорошо  себя  там  чувствую.  ...Заявляю  с  чистой
совестью,  что  силой  его  на  скамейке я не держала, в любой момент он мог
встать и уйти. Странно, но он почему-то не встал и не ушел...

     
Часы пробили полночь, когда я вошла в гостиную дома Мацеяков, и на меня
набросился неописуемо взъерошенный муж. От долгого ожидания он весь извелся.

     
— Ты меня в гроб вгонишь! С чего вдруг именно теперь начала шляться по
ночам? Всегда раньше возвращалась, а теперь, когда надо...

     
Нераскрытая афера Мацеяков резким  диссонансом  ворвалась  в  блаженный
покой  моей  души.  Неужели я и в самом деле люблю таинственные и непонятные
приключения? Вот сейчас они меня ну ни капельки не интересуют.

     
— А кто тебя заставляя ждать? — в свою очередь набросилась я на мужа.
— Это  что,  представление  под  названием  "Ревнивый  муж" или опять какое
открытие?

     
— Именно! Открытие! Я отковырнул кусок  керамического  подсвечника,  а
под ним какое-то изделие из золота.

     
— Должно  быть,  опять  истинное произведение искусства. — безмятежно
заметила я. — Только все это как-то не укладывается в голове.  Обычно  ведь
мошенники  как  поступают? Подделывают стекляшки и выдают их за брильянты из
царской короны. А тут, наоборот, драгоценные произведения  искусства  выдают
за халтурные поделки. Для чего такое понадобилось?

     
— Вот  и я не могу понять. А понять надо, чтобы завтра ты могла как-то
объяснить это полковнику, ведь слишком уж по-идиотски все это выглядит.

     
— А будет выглядеть еще хуже, если они заставят нас вернуть шаману его
сокровища  в  первоначальном  состоянии,  —   зловеще   произнесла   я,   с
беспокойством  изучая ущерб, нанесенный вышеупомянутым сокровищам. -Остается
надеяться, что это все-таки уголовщина.

     
Я отправилась в кухню выпить перед сном чашку чаю. Муж потопал за мной,
упорно настаивая  на  необходимости  немедленно  выработать  какую-то  общую
концепцию.  И вырабатывал, пока я пила чай. Его версия свелась к следующему:
зная о готовящейся краже со взломом, владельцы  сокровищ  прибегли  к  сталь
изощренной  маскировке.  По  их  замыслу,  грабителей  к тому же должна была
отпугнуть и  неимоверная  тяжесть  подделки.  Я  позволила  втянуть  себя  в
дискуссию  и  не согласилась с версией мужа; очень не хотелось признать, что
мы привели в негодность  достояние  честных  людей  и  теперь  мне  придется
собственноручно  реконструировать  рыцаря.  Вот  почему  я отстаивала версию
преступного сокрытия от властей сокровищ, добытых нечестным путем.

     
На следующий день  в  полдвенадцатого  мы  приступили  к  осуществлению
эпохальной  хитроумной  операции.  Подъехав  к торговому центру, я поставила
"вольво" на стоянку, и мы с мужем не торопясь вошли в универмаг  "Сава".  На
мне  была яркая шляпа и пальто в крупную разноцветную клетку, муж нес битком
набитый портфель. Обойдя киоски на первом этаже и приценившись  к  некоторым
товарам,  мы  вышли  на  лестничную  клетку с другой стороны универмага. Нам
повезло — на лестнице не было ни души. Ну теперь быстренько!  Я  сорвала  с
головы шляпу вместе с париком, моментально сбросила пальто и осталась в юбке
с  блузкой.  Муж выдернул из портфеля жакет от юбки, я его набросила, сунула
ему в руки сумку клетчатую, от плаща, выхватила у него из рук сумку  бежевую
к  костюму,  провела  расческой  по  волосам, заранее подготовленной влажной
ваткой стерла брови, губы и родинку. Все это заняло не более полутора минут.
Оставив мужа заталкивать в портфель клетчатый плащ и деформированную  шляпу,
я  нацепила  темные  очки  и  через  второй  этаж  прошла  к выходу на улицу
Хмельную.

     
Верный друг ждал меня в своем "трабанте".

     
— Делай, что хочешь, — сказала я, плюхнувшись на сиденье рядом с ним,
— но ни в коем случае не дай  себя  догнать,  если  увидишь,  что  за  нами
гонятся. Никто не должен знать, что я еду на Мокотув.

     
— Странно, — спокойно ответил Ежи, с трудом выбираясь со стоянки. -Ты
ведь живешь на Мокотуве, не правда ли? А кроме того, если погонится милиция,
я убегать не буду.

     
— Милиция мне не мешает, убегать будем от частников.

     
— Вижу, ты опять делаешь свою жизнь интересной и разнообразной. Что на
сей раз?

     
— Пока сама не знаю, но недели через две расскажу тебе, обещаю. К тому
времени должно проясниться. Да поезжай же, чего тормозишь?

     
Ежи  отказался  от  намерения  следовать  правилам  уличного движения и
проехал перекресток на желтый свет. Благодаря этому мы оказались последними.
За нашей машиной никто не гнался.

     
К полковнику меня допустили сразу же, хотя я и пришла за пять минут  до
назначенного  времени.  Мы давно не виделись и с любопытством взглянули друг
на друга. Он наверняка гадал, какой кретинизм подготовила я ему на сей  раз,
я  же  прикидывала,  на  сколько  ему  хватит  терпения.  Ничего, мне всегда
удавалось найти общий язык с приятными людьми... А этот  полковник  когда-то
понравился  мне  с  первого  взгляда. С одной стороны, ничего удивительного,
ведь он мужчина интересный. С другой — странно, ведь он носит бороду. Я  же
бород  не  выношу,  хотя должна признаться, что борода очень ему идет и, кто
знает. может, без нее  он  выглядел  бы  хуже...  В  прошлом  жизнь  не  раз
заставляла  меня  общаться  с  этим симпатичным полковником милиции. Хочется
надеяться, что симпатия взаимна...

     
— У меня неприятности, —  без  обиняков  начала  я.  —  Я  совершила
преступление  и теперь не знаю, что делать. А поскольку явилась добровольно,
пожалуйста, не арестовывайте меня сразу же.

     
— Сначала я послушаю. Возможно, удастся сохранить  вам  свободу,  если
это не убийство.

     
— Разрешите,  я  начну с конца. Кажется, я влипла в аферу, связанную с
подделкой произведений искусства. Может,  вам  о  ней  что-нибудь  известно?
Полковник как-то странно посмотрел на меня.

     
но ответил вежливо:

     
— Не  знаю, известно ли вам, что произведения искусства мы подделываем
крайне редко...

     
— ...но наверняка чаще меня сталкиваетесь со злоупотреблениями в  этой
области.  Так  вот,  мне попался сверток... Вернее, его нам принесли... нет,
так дело не пойдет.

     
Полковник смотрел на меня с выражением мученика. Терпеливого  мученика.
Похоже, придется все-таки начать сначала.

     
— Ладно,  попробую с самого начала. Недавно один человек уговорил меня
сыграть роль другой женщины. Она уедет, а я поселюсь в ее доме сроком на три
недели и буду ссориться с ее мужем. Будто я — это она.  Я  на  нее  немного
похожа, особенно когда надену парик и ее одежду. Ну я и поселилась.

     
— Зачем? — прервал мой рассказ полковник.

     
— Как зачем? Чтобы сыграть роль этой женщины.

     
— А зачем ее играть?

     
— Тот  человек  мне  все объяснил. Это такая любовная история... Роман
века. Они любят друг друга, а муж мешает. И надо, чтобы она смогла уехать  с
ним  втайне  от  мужа.  Погодите,  не  перебивайте,  вот тут-то и начинается
главное. Знаете, в чем собака зарыта?

     
— И вы поселились в ее доме? — все-таки перебил он.

     
— Поселилась, немного пожила, и тогда стало ясно, что ее муж —  вовсе
не ее муж, а подставная фигура.

     
— А если понятнее?

     
— Я и так стараюсь попонятнее. Переодели меня, значит, и загримировали
под ту  женщину,  поселилась  я  в  ее  доме,  где  жил  и  ее муж, а вскоре
оказалось, что он вовсе не ее муж, а такое же  подставное  лицо,  как  и  я.
Совершенно постороннего человека, как и меня, уговорили пожить в этом доме и
ссориться с женой. Он не сомневался, что я настоящая жена...

     
— А  вы,  случайно,  не  в творческом настроении? Может, работаете над
новой  повестью,  очень  интересной  и  очень  запутанной.  При  чем   здесь
произведения искусства?

     
Я разозлилась:

     
— Все  время  прерываете,  а  потом  говорите, что непонятно. Никак не
даете дойти до произведений искусства. Жаль, надо было прихватить  с  собой,
чтобы  сами  полюбовались.  Не хотелось подвергать опасности вашу психику. И
вот, вместо благодарности, вы еще издеваетесь надо мной.

     
— Это  еще  вопрос,  кто  над   кем   издевается.   С   присущей   мне
самокритичностью я подумала.

     
что   и   вправду  мой  рассказ  несколько  путаный,  и  уже  спокойнее
произнесла:

     
— Лично я ни над кем не издеваюсь,  и  не  для  того  я  вам  звонила.
Извольте проявить терпение и дослушать до конца. Так вот, вскоре выяснилось,
что  в  чужом доме по просьбе хозяев поселились два человека, которые должны
друг перед другом играть роли хозяев. Когда мы поняли это, вместе попытались
понять цель такого маскарада, но так и не поняли. Все бы ничего и  я  ни  за
что  нс  пришла бы к вам. если бы не подозрительная передача. Какой-то мужик
притащил сверток, пытался мне его всучить и молол какую-то чушь...

     
— Какую именно? — вопрос  был  задан  железным  голосом,  и  я  вдруг
поняла, что полковник только прикидывается непонимающим, что он слушает меня
с  величайшим  вниманием и из моего хаотичного рассказа безошибочно выделяет
главное. Ишь какой, а еще говорит, над ним издеваются!

     
На конкретный вопрос я постаралась ответить тоже конкретно:

     
— Полную чушь. Спросил, есть ли куры, за  неимением  их  примирился  с
крокодилами и заявил, что принес для них морковку...

     
— Морковь  для  крокодилов  вызывает  у  меня сомнения. Не могли бы вы
дословно процитировать весь разговор?

     
— Могу,  конечно.  А   насчет   моркови   я   сама   сомневаюсь.   Так
процитировать?

     
— Немного погодя. Пока расскажите, что было дальше.

     
— А дальше он всучил мне пакет и велел доставить его шаману.

     
— Кому? — воскликнул полковник.

     
— Я  не  выдумываю,  это  он  сказал — передача для шамана, доставить
немедленно...

     
Жестом приказав мне замолчать, полковник с минуту пристально смотрел на
меня, затем выглянул  в  предбанник  к  секретарше  и  велел  ей  немедленно
.вызвать капитана Рыняка. Мне это не понравилось...

     
— Подождем нашего сотрудника, его наверняка заинтересует ваш рассказ,
— сказал мне полковник. вернувшись на место. — А пока, между нами, — все,
что  вы  рассказали,  чистая  правда  или вы ее малость приукрасили? От себя
ничего не добавили?

     
— Вы  меня  явно  переоцениваете,  пан полковник. Да и можно ли вообще
подобную правду приукрасить?

     
Капитана Рыняка  я  еще  с  давних  пор  немного  знала.  Он,  по  всей
вероятности, тоже меня помнил, причем неплохо, ибо при виде меня попятился и
вроде  бы  хотел  вообще  сбежать.  А я подумала с грустью, что моя любовь к
милиции, похоже, не пользуется взаимностью.

     
— Пани Хмелевская только что рассказала  мне  очень  любопытные  вещи,
-сказал  коллеге полковник, как мне показалось, с ехидством. — Полагаю, вам
тоже будет интересно их услышать. В частности, о  передаче  для  шамана.  Ее
передали ей.

     
Капитан посмотрел на меня, как на внезапно появившееся привидение.

     
— Пани?!

     
— Пани,  пани!  —  нетерпеливо подтвердил полковник. — А потому, что
она уже много дней играет роль совсем другой женщины. Ее  уговорили  сыграть
роль... как зовут ту женщину?

     
— Барбара Мацеяк. В капитана словно молния ударила. Он сделал

     
попытку  сорваться  со стула, но застыл на полпути, в ужасе уставившись
на меня. Мне стало жарко, и я про  себя  помянула  недобрым  словом  Стефана
Паляновского. Полковник демонстрировал каменное спокойствие.

     
— А мужа как зовут?

     
— Роман. Тоже Мацеяк.

     
— Если я вас правильно понял, уже на протяжении нескольких дней в доме
супругов Мацеяков под видом этих супругов живут другие люди? — спросил меня
полковник, но при этом глядел почему-то на капитана.

     
Тот  бессильно откинулся на спинку стула, а потом вдруг сорвался с него
и выскочил  из  кабинета.  Мне  уже  было  жарко  не  просто,  а  прямо-таки
тропически.  Я  сделала  робкую  попытку  узнать,  что  тут  происходит,  но
полковник задушил ее в самом зародыше.  Через  несколько  томительных  минут
капитан вернулся с какой-то бумажкой в руке.

     
— Вышла  из дому, одежда: пальто в крупную оранжевую, черную и красную
клетку и большая фиолетовая шляпа, — зачитал капитан по бумажке. —  Черная
сумка,  черные  туфли. Вошла в "Саву",.. Капитан прервал чтение, и оба они с
полковником, как по команде, уставились на  мой  бежевый  костюм  и  бежевую
сумку, а потом синхронно перевели глаза на мои ноги.

     
— Все  правильно,  —  робко  призналась я. — Туфли те самые, некогда
было менять, к костюму не подходят, но я надеялась, что на  них  не  обратят
внимания.  Остальное  же,  согласно  списку,  в  портфеле  подставного мужа,
который ждет в универмаге на лестнице.

     
С трудом оторвавшись от  туфель,  офицеры  милиции  взглянули  друг  на
друга,  и  капитан  рухнул в кресло, как человек, которого не держат ноги. В
кабинете воцарилось тягостное молчание.

     
Не сразу осмелилась я прервать его.

     
— Так мне продолжать или как? Похоже, я в чем-то вам подгадила?

     
— Да, есть немного, — отозвался полковник. — Неужели  вы  не  можете
обойтись  без  того, чтобы не угодить в какую-нибудь историю? Ладно, давайте
сначала и со всеми подробностями. И разговор с мужиком дословно.

     
И опять принялась  я  излагать  всю  историю,  стараясь  придерживаться
хронологии  и  всячески  подчеркивая  неземную любовь Стефана Паляновского к
Басеньке, единственное смягчающее для меня обстоятельство. Капитан взял себя
в руки и ловил каждое мое слово. По его лицу разливалось мрачное отчаяние. И
вот я опять добралась до  передачи  шаману.  С  удовольствием  процитировала
достопамятный  разговор  с  неотесанным  хамом  и  только-только  собиралась
приступить к описанию сокровищ, как меня прервал капитан.

     
'- И вы только сейчас обратились к нам? — с отвращением глядя на меня,
ужаснулся он.

     
— А раньше  у  меня  не  было  никаких  оснований,  —  парировала  я.
-Супружеская измена ведь не карается по закону?

     
— Как  вы к нам добрались? — пресек нашу перепалку полковник. -Только
по порядку и тоже с подробностями.

     
Я с удовольствием во всех подробностях описала проведенную совместно  с
мужем  операцию,  с  привлечением  знакомого "трабанта". Кажется, у капитана
немного отлегло от сердца. Посмотрев на полковника. он пробормотал:

     
— Может, еще не все потеряно? На что полковник загадочно ответил:

     
— Более того, даже может пригодиться. Нет худа без добра. И  обратился
ко мне:

     
— А  что касается вашего подставного мужа... Возмущенная тем, что меня
каждый раз прерывают на шамане, я не дала ему докончить:

     
— Да погодите вы, дайте же рассказать, в конце концов, из-за чего я  к
вам пришла! Вас не интересует, что было в пакете?

     
— Как, неужели вы его вскрыли?!

     
— Конечно!  —  И  увидев  их  разъяренные  лица,  поспешила добавить:
-Вместе с мужем.

     
— И что там было?

     
— Наконец-то вы  позволили  мне  добраться  до  главного  —  подделки
произведений  искусства.  Хотя  не уверена, что к данному случаю этот термин
подходит.  Тут  все  наоборот  —  как  раз  настоящие   ценности   пытались
замаскировать, выдать их за халтурные бездарные поделки...

     
— Что  было  обнаружено  в  свертке,  предназначенном для передачи так
называемому  шаману?  —  полковник  изо   всех   сил   старался   сохранять
спокойствие.

     
— Так  я же говорю — произведения искусства большой ценности. Нет, не
так. Сначала мы с мужем  обнаружили  две  жуткие  картины,  намалеванные  на
толстых  деревянных  досках. Такая мазня, смотреть противно. Но это оказался
камуфляж, пан полковник! Под ними скрыты две  иконы,  кажется  старинные,  в
золотых  ризах,  усыпанных  драгоценными  камнями. Вот я и подумала — опять
расхищают народное достояние, сволочи!  Простите,  но  я  к  этому  спокойно
относиться  не  могу.  Ага,  кроме  того, шаману 'предназначались еще четыре
изделия из залога, замаскированные под уродливые подсвечники. Что за изделия
—  не  знаю,  мы не стали дальше расковыривать. Ну и нам все это показалось
подозрительным...

     
— А где сейчас все это?

     
— Лежит на кухонном столе, прикрытое бумагой. Полковник  опять  сказал
капитану  что-то  взглядом. Тот, похоже, совсем оправился и теперь глядел на
меня уже без прежнего  отвращения,  задумчиво  поглаживая  подбородок  и  о)
чем-то  размышляя.  Потом  перевел  взгляд на начальство. Интересно, как они
понимают друг друга без слов? С помощью телепатии? У меня не  было  никакого
сомнения  в  том,  что  подозрительные  делишки  четы  Мацеяков  им были уже
известны.  Хуже  того,  теперь  становилось  ясным,  что   это   не   просто
подозрительные  делишки,  а  крупная афера, которой милиция заинтересовалась
независимо от меня.

     
Тем  временем  телепатические  переговоры,   не   предназначенные   для
посторонних лиц, как видно. завершились, и капитан закончил их вопросом:

     
— А пани?..

     
— Поможет, — ответил ему полковник. — У нее нет другого выхода.

     
У  меня  тоже немного отлегло от сердца. Я кивнула, соглашаясь. Капитан
принял новую концепцию и, не сходя с  места,  принялся  ее  осуществлять.  .
-Завтра к вам придут слесари-водопроводчики, — бросил он мне тоном приказа.
— Три человека. Прошу впустить их в дом.

     
Я опять кивнула, но уже слушала вполуха, ведь надо же им рассказать еще
о воре-домушнике.  И  рассказала. Представители власти почему-то отнеслись к
нему с возмутительным пренебрежением и сразу перевели  разговор  на  другое,
устроив мне форменный перекрестный допрос. Благодаря этому я просто не имела
возможности  рассказать  всего,  в том числе затронуть два скользких момента
-мой гонорар и встречи с блондином.

     
Но вот допрос закончился, милиция, видимо, узнала, что хотела.  Капитан
не  только  полностью  отошел,  но  даже  преисполнился  бьющей  через  край
энергией.

     
— А теперь не мешало бы прощупать и вашего подставного мужа.  Где,  вы
сказали, он ждет?

     
— На  лестничной клетке в "Саве", вход с улицы. Щупайте осторожнее, он
человек нервный, — предупредила я капитана.

     
— Отправляйтесь! — разрешил полковник. — Потом  доложите,  а  я  еще
немного побеседую с пани Хмелевской.

     
На  прощание  они  еще  раз  обменялись только им понятными взглядами и
жестами. Капитан вышел, а полковник принялся читать мне мораль.

     
— В голове не укладывается, как вы могли согласиться на этот  дурацкий
маскарад! Играть роль чужой жены — надо же пойти на такое! Умная женщина, а
не поняли, что неспроста вас втягивают в авантюру.

     
Неприятно такое выслушивать, но полковник был во всем прав. Я целиком и
полностью признала свою вину и добавила:

     
— Бог свидетель — я действительно поверила в их романтическую любовь.
Меня тронули  страдания  влюбленных, захотелось им помочь. Видите ли, я сама
верю в любовь, и она всегда найдет отзвук в моем сердце. Пан  полковник,  да
не будьте же таким официальным и скажите, в чем все-таки дело?

     
— Разумеется,  скажу,  иначе  вы  способны еще Бог знает что отмочить.
Думаю, нет необходимости напоминать о сохранении в тайне того, что услышите,
впрочем, вы и сами поймете, как опасно проболтаться. Так вот, дело в том...

     
Я затаила дыхание.

     
— Дело в том, что уже полгода мы распутываем  на  редкость  неприятное
дело.  Во время войны один из офицеров вермахта награбил здесь у нас большое
богатство. В основном произведения  искусства  большой  стоимости  —  наши,
советские, болгарские, даже греческие и итальянские. Мы не знаем, где он все
это  прятал, но кто-то нашел и теперь переправляет за границу. Наряду с ними
переправляются и другие  ценные  предметы,  составляющие  наше  национальное
достояние.  Не  так  уж  много  осталось  их в нашей стране, и вот находятся
подонки, которые ради денег сплавляют за границу и это немногое. Вы  знаете,
как я к этому отношусь... А когда подумаю, что и вы помогали им... Если бы я
вас не знал...

     
— Но  вы  знаете,  и  лучше не говорите о том, что бы было, если бы вы
меня не  знали.  И  для  меня  такого  рода  разбазаривание  остатков  наших
национальных  ценностей — худший вид преступления. И вообще, дайте прийти в
себя, меня удар хватит! Я сдержала рвущееся из души возмущение, но,

     
видимо,  оно  достаточно  ясно  отразилось  на  лице,   ибо   полковник
предостерегающе поднял руку:

     
— Только спокойно. Если вы посмеете опять проявить инициативу...

     
— Спокойно?!  Да  я  себя  не  помню  от  ярости. Роман века выдумали,
псякрев! И меня втянули в такое  дело!  Вывозили  бы  себе  доллары,  водку,
колбасу, так нет. взялись за произведения искусства!

     
Тут  мне  на  память  пришла  меблировка дома контрабандистов, и во мне
взыграла мстительная радость.

     
— Пан полковник, у них в доме  полно  всяких  ценных  предметов  —  и
мебель  в  стиле  рококо,  и  картины  Ватто,  и  серебряные  подсвечники, и
алебастровая ваза, кажется, XVIII века!  Наверняка  все  это  из  того,  что
фашист   награбил.  Делайте,  что  хотите,  но  вы  обязаны  это  немедленно
прекратить!

     
— Да ведь это же не я вывожу за границу...

     
— Все равно! — продолжала я бушевать. — Если вы  не  положите  конец
безобразию, я сама...

     
— Ага, теперь вы на меня накинулись, а кто из нас поддельная жена? Кто
помогает  преступникам?  Он, конечно, прав, но я никак не могла успокоиться.
Сколько раз, будучи за границей и наслаждаясь  сокровищами  Дании,  Франции,
Италии,  я  с  тоской  думала  о  нашей  бедности.  После  всех исторических
катаклизмов, прокатившихся по несчастной Польше, в  ней  так  мало  осталось
былых  ценностей.  Сколько  раз  меня  так  и  подмывало  попытаться  оттуда
что-нибудь прихватить, и вот — на  тебе!  Оказалось,  я  лично  способствую
самому мерзкому из всех видов контрабанды!

     
Не скоро угомонилась Эриния, пылающая жаждой мести. Не знаю, что больше
меня возмутило: преступная деятельвость шайки Паляновского или тот факт, что
он так  просто  обвел  меня  вокруг  пальца. Полковник подлил масла в огонь,
безжалостно представив  мне  мою  собственную  глупость  и  все  юридические
последствия моего непродуманного шага. Если бы он не знал меня лично...

     
— Хватит, вы меня уже достаточно сагитировали. Что я должна делать?

     
— Только одно — продолжать играть роль Басеньки Мацеяковой. И никакой
самодеятельности!

     
— Только и всего? Оставаться Басенькой и ничего не предпринимать?

     
— Вот от этого я вас как раз и предостерегаю. Н-и-ч-е-г-о! Продолжайте
играть роль Басеньки, причем постарайтесь сделать это как можно лучше, чтобы
никто  ни о чем не догадался. Предупреждаю вас, сударыня, вы втянуты в очень
опасное дело, каждый  неверный  шаг  может  стоить  вам  жизни,  а  для  нас
равносилен  провалу  всей  операции.  Речь  идет  о фантастических суммах, и
преступники ради них готовы на все. Мы очень рискуем, посвятив  вас  в  наши
планы, но у нас не было другого выхода. Еще раз напоминаю: никто — слышите?
—  никто! — не должен знать о нашем уговоре. Никому — слышите? — никому!
— вы не смеете больше и словом намекнуть об афере  Мацеяков.  Связь  будете
поддерживать  только  с  капитаном  Рыняком, он даст номер своего телефона и
научит, как ему надо звонить. А теперь возвращайтесь домой...

     
— Не  могу,  я  же  не загримирована, пришла к вам в натуральном виде,
надо принять облик Басень^ ки. Ее пальто и шляпа у мужа в универмаге.

     
— Ничего, дома примете соответствующий облик. Я вижу, вы  все  еще  не
успокоились и не в состоянии рассуждать логически...

     
— А!..  —  до  меня,  наконец,  дошло.  За  четой Мацеяков следили не
нанятые  супругами  шпионы  из  хулиганствующих  элементов,  а  наша  родная
милиция.  Вот для кого предназначалось наше сходство напоказ... Узнав о том,
что милиция заинтересовалась их бизнесом и установила  за  ними  наблюдение,
муж  с  женой  нашли  выход  —  выставить на обозрение милиции две невинные
жертвы, тем самым получив возможность на свободе заняться своими  делишками.
Надо  отдать им должное — мысль оригинальная и, как показал опыт, полностью
себя оправдала.

     
В дом Мацеяков я вернулась все-таки кружным путем, поскольку нужно было
забрать "вольво", оставленное на стоянке у "Савы".

     
Муж возвратился только под вечер, переполненный  впечатлениями  и  чуть
живой от треволнений. Я потребовала подробного отчета.

     
— Я  им все сказал! — драматически заявил он и начал отчет: — Ко мне
явился какой-то тип, назвался капитаном, сказал, что от  тебя,  не  понимаю,
что ли полковника понизили в должности? Ведь должен быть полковник!

     
— Полковнику только и дела, что бегать по универмагу и искать тебя! Он
приставил к нам капитана, так что примирись с этим.

     
— А, тогда порядок... Жду, значит, я на лестнице, а тут бежит какая-то
продавщица  и, представляешь, слетела со ступенек! Подвернула ногу, пришлось
мне отвести ее в дежурку, а там уже ждал капитан. Понятия не имею, откуда он
узнал, что продавщица слетит с лестницы и что я помогу ей дойти до  дежурки,
бедняжка так хромала...

     
— Хватит о девушке, давай о капитане.

     
— Капитан  тоже ничего, мне понравился, хоть я и не все понял. Знаешь,
он велел мне оставаться Мацеяком. А тебе?

     
— Мне тоже. Рассказывай же!

     
— Сначала я сдрейфил, боялся, он мне не поверит, но вроде поверил. Да,
слушай! Они что-то знают! Точно, о Мацеяках не только от меня узнали! Ты как
хочешь, но я буду держаться милиции, это  ты  правильно  придумала.  И  если
надо,  останусь  Мацеяком  хоть  целый  год! Капитан сказал — мне ничего не
будет, если поможем, нас не посалят. Ты как считаешь? По логике вещей,  если
не  поможем,  выходит,  мы  в  сговоре  с  Мацеяками.  Завтра  к  нам придут
водопроводчики, а о шамане так ничего и не сказал.  Ну  и  каша  заварилась,
помереть мне на этом месте, а что у тебя?

     
Некоторая  хаотичность  изложения  мне  не  мешала,  отчет был полным и
исчерпывающим и совпадал с полученными мною инструкциями.

     
— У меня то же самое. Я по-прежнему  Басенька,  чтоб  ей  пусто  было!
Полковник  не считает меня замешанной в преступлении, зато считает полнейшей
идиоткой. Никак не может понять, как здравомыслящего человека можно  поймать
на крючок таких романтических бредней.

     
Муж всецело разделял мои чувства.

     
— Послушал  бы он, как эта сирота казанская тут канючила, — с горечью
заметил он. — Я сам никак не мог взять в толк, чтобы в наше время мужик  до
такой  степени  потерял  голову из-за бабы. Форменным образом спятил, совсем
потерял голову, себя не помнил. А как дошел до объегоривания  жены,  тут  уж
подвел  научную  базу,  все расписал — и обоснование, и технические детали.
Совсем мне голову задурил, и скулил по-собачьи, и на  колени  становился,  и
тысячами размахивал. А у меня как раз... Да, об этом я уже говорил. В общем,
так заморочил, что я перестал соображать. К тому же уж больно я жалостливый,
ну  и  согласился.  И только потом, когда охолонул малость, стал подозревать
-что-то тут не то. Слушай, а тебе сказали, в чем дело? Мне так толком  и  не
объяснили,  сказали только, что тебя и меня втянули в преступное деяние, а в
какое именно — не уточнили. А тебе сказали?

     
— Да, сказали. Нелегальный вывоз за границу произведений  искусства  с
целью обогащения. Контрабанда.

     
Муж, как видно, не совсем понял, потому что задал глупый вопрос:

     
— Контрабанда к нам или от нас?

     
— Ну  и  дурак  же  ты!  Конечно, вывоз от нас. Если бы к нам завозили
какие-то ценности, лично я бы только радовалась. Знаешь, сколько раз,  когда
я  видела  в  заграничных  музеях  и  картинных галереях вывезенные из нашей
несчастной Польши всевозможные драгоценности и произведения искусства,  меня
так  и  подмывало  выкрасть их и привезти обратно. Независимо от того, каким
путем они попали за границу.

     
— И что? — заинтересовался муж. — Ты пробовала?

     
— Условий не было! — со вздохом пояснила я. — А будь  хоть  малейшая
возможность,  уж я бы не оплошала. И совесть меня бы не мучила, что я что-то
там украла. А эти, наши Мацеяки...

     
До мужа, наконец, дошла вся мерзость того, чем занимались Мацеяки, и он
полностью разделил мое возмущение. Мы дружно осудили и моральный облик обоих
Мацеяков, и социальную опасность их  деятельности,  в  которую  они  обманом
вовлекли  и  нас.  При  этом  муж  пустился  в  философствование, высказывая
созвучные моей душе мысли:

     
— Я там из себя святого не строю и понимаю так. Одно дело  —  украсть
подушку  у  прохиндея,  который  им  счет  потерял, особенно когда у тебя ни
одной. А вот спереть последнюю у какого-то бедолаги для того  только,  чтобы
себе  подложить под задницу, а он пусть на голых досках мучается, — это уже
самое последнее дело, не свинство даже, а... не знаю, как такое  и  назвать.
Ни за какие миллионы я в этом участвовать не буду!

     
Объединенные  святой  ненавистью  к  мошенникам,  мы  в  согласии  сели
ужинать, и я в знак солидарности зажарила мужу отличную отбивную. За  ужином
разговор  естественным образом перешел на сокровища шамана, которые занимали
большую

     
часть кухонного стола. Сопоставив свои прежние открытия с полученной  в
милиции  информацией,  мы многое теперь поняли и предположили, что настоящие
сокровища преступники хотели провезти через границу под  видом  произведений
народного   искусства.   Очень   натянутое  объяснение.  Такие  произведения
народного искусства просто не могли не привлечь самого пристального внимания
таможенников. Нет, замысел контрабандистов оставался нам непонятным.

     
— До чего мне осточертел этот дедуктивный  метод!  —  пожаловалась  я
мужу.  — Последнее время только и занимаюсь тем, что дедуцирую. Вот и опять
приходится... На прощание полковник сказал мне только, что они занимаются на
редкость неприятным делом, связанным с контрабандой предметов  искусства.  А
поскольку   я  уже  многое  знаю,  то  нет  необходимости  рассказывать  мне
подробности, об остальном,  мол,  я  и  сама  прекрасно  догадаюсь.  Фигу  я
догадаюсь!  Мне  нравится  знать  наверняка, а не самой придумывать Конечно,
придумать мне — раз плюнуть, но что  толку,  если  я  потом  опять  начинаю
сомневаться.

     
— А в чем ты сейчас опять сомневаешься?

     
— Да во всем! Я вовсе не уверена — знали ли они о том, что милиция за
ними установила    наблюдение,   или   просто   боялись   этого   и   решили
подстраховаться на всякий случай. Сплошные сомнения вот из-за этого  пакета,
который  надо  было  передать  шаману.  Мужик  велел  доставить срочно, даже
повторил  это,  а  они  нас  ни  о  чем  не  предупредили.  И  никто  им  не
интересуется,  значит,  не  срочно?  Ведь они могли же сказать, что принесут
такой-то сверток, пусть себе полежит. Тогда нам с тобой и  в  голову  бы  не
пришло  распатронить его. Мы бы нс встревожились, не стали бы интересоваться
чужой передачей, не обратились бы в милицию...

     
— А этот твой, как его, Паляновский...

     
— Вот,  опять  я  не  уверена,  но  мне  кажется,  в  милиции  о   его
причастности  к  делу  вообще  не  знали,  да  и  причастен  ли  он?  Может,
кристальной души человек, просто угораздило его влюбиться в Басеньку, а  что
она  занимается  нелегальным  бизнесом,  он мог и не знать. И выходит, я его
выдала. Видишь, сплошные сомнения.

     
— А о планах  своих  тебе  в  милиции  ничего  не  сказали?  Ведь  нас
попросили помочь, надо же знать, в чем именно.

     
— Ну ты даешь, так и станет милиция трубить о своих тайных операциях!

     
— И не догадываешься?

     
— Догадываюсь,  но  учти,  это  только  мои догадки. Наверное, с нашей
помощью милиция надеется раскрыть всю шайку, нащупать их связи, а потом всех
сразу накрыть. В милиции принято так делать. И кажется мне, именно шаманский
пакет может выявить важный контакт. То есть я хочу сказать —  мне  кажется,
что им так кажется. А впрочем, может, и неправильно кажется...

     
— Мне  кажется,  —  подхватил  оживленно  муж,  — что тебе правильно
кажется. Тьфу, и ко мне это "кажется" прилипло. Я думаю,  что  ты  права,  и
только   удивляюсь,  как  ты  можешь  расстраиваться  из-за  таких  пустяков
-правильно ты рассуждаешь или нет. Думать надо о  другом.  Только  теперь  я
понял,  в  какое опасное дело мы вляпались. Да еще эта передача шаману! Вон,
на столе лежат несметные сокровища — золото, драгоценные камни, антикварные
вещи. Я, пожалуй, сегодня не пойду спать,  надо  посторожить.  А  вдруг  кто
свистнет? Тогда уж милиция точно на нас подумает!

     
— Не  пропало  до  сих  пор, и теперь ничего с шаманским сокровищем не
сделается. А завтра придут водопроводчики и позаботятся о нем.

     
— Завтра! — фыркнул муж. — До завтра все что угодно может случиться!

     
— Типун тебе на язык! Если я не вернусь с прогулки, звони  в  милицию,
чтобы  сообщили полковнику, а уж он обнаружит мой хладный труп. Вот телефон.
И на всякий случай давай проверим, хорошо ли заперты все окна.

     
Перед тем как отправиться на прогулку, я опять загримировалась и надела
парик с челкой. С большой неохотой изменила я свой внешний  облик.  Из  двух
зол  я  предпочла  бы  не  понравиться  блондину  как  я, а не как Басенька.
Прогулка прошла точно так же, как вчера. Он до  глубокой  ночи  просидел  со
мной на лавочке, хотя никто его там силой не удерживал...
Вопреки мрачным пророчествам мужа до утра

     
ничего не произошло. Не было необходимости искать мой хладный труп, ибо
я вернулась  с  прогулки  целая  и  невредимая, шаманские сокровища лежали в
целости и сохранности в кухне под столом, никакого следа  непрошеных  гостей
не обнаружилось. Тишина и спокойствие.

     
Три  слесаря-водопроводчика  пришли к нам около двенадцати часов дня. Я
была растрогана до слез, узнав в  одном  из  них  капитана.  Он  собственной
персоной  самоотверженно  волок  чугунное  калено  канализационной  трубы. Я
воспользовалась случаем прояснить остававшиеся до сих пор для меня  неясными
некоторые  аспекты  дела. Во-первых, какое отношение имеет к нему полковник.
По имеющимся у меня сведениям, он должен заниматься совсем другими делами.

     
Капитан не стал темнить:

     
— Нашим  делом  полковник  интересуется,  можно  сказать,  в   частном
порядке.  У него свое особое отношение к расхищению национального достояния,
и он пожелал, чтобы его держали в курсе всех перипетий нашей  операции.  Мне
кажется, он охотно бы

     
лично  возглавил ее, такой у него зуб на всех этих подонков, да времени
нет.

     
Во-вторых, меня интересовал вопрос с передачей для шамана,  но  капитан
сказал,  что  и  сам не в курсе и ровно ничего не понимает. Остается ожидать
развития событий.

     
Водопроводчики  рассыпались  по  дому,  опылили  порошком  для   снятия
отпечатков  пальцев  все  ценности,  включая  и  комод,  велев мне потом все
тщательно  поубирать,  открыли  неоткрывающийся  ящик   секретера,   который
оказался  пустым,  сделали  еще  тысячу  дел  и, наконец, угомонились. Перед
уходом капитан пожелал выяснить у меня с мужем кое-какие недостающие мелочи.

     
— Как вы договорились с Мацеяками о возвращении? — задал  он  вопрос,
повергший меня и мужа в полное смятение. Вытаращив глаза, мы уставились друг
на  друга,  но  ни  один из нас и слова не произнес. Капитан терпеливо ждал,
хотя времени у него

     
было в обрез. Не дождавшись ответа, он задал наводящие вопросы:

     
— Они  вам  позвонят?  Кого-нибудь  пришлют?  Вы  договорились  где-то
встретиться? Когда? Где?

     
— Никак  не  договорились,  —  наконец  пробормотал  муж. — Я как-то
упустил этот вопрос из виду. А ты? — с надеждой посмотрел он на меня.

     
— И я упустила, — сокрушенно призналась я. — Просто не было об  этом
разговора.  У  меня  создалось  впечатление,  что  они каким-то образом сами
проявятся. Хотя, если честно, впечатление вот только сейчас создалось...

     
Не стану описывать, с каким выражением смотрел капитан на нас  обоих  и
даже  сделал  такой  жест,  будто  хотел  покрутить  пальцем  у виска, да из
вежливости удержался. А я с ужасом подумала, что вот из-за этого  очередного
упущения могу всю оставшуюся жизнь прожить в шкуре Басеньки.

     
— Знаете что, мои дорогие, — укоризненно вымолвил капитан, — если бы
у меня  еще оставались какие-то сомнения относительно вашего участия в афере
Мацеяков, теперь их бы не осталось. Ладно, сколько еще?

     
— Чего сколько?

     
— Сколько времени еще вы будете играть роли Мацеяков? Сколько дней?

     
— Дней пять... Вроде бы пять? — муж вопросительно смотрел на меня. -А
потом они проявятся, не сомневайтесь...

     
— А если не проявятся, тогда что?

     
— Не знаю, что вам и ответить, пан  капитан,  —  сокрушенно  произнес
муж.  — Должно, совсем он мне голову заморочил — три недели, три недели, а
как закруглимся — и не решили. Затмение на меня нашло, не иначе...

     
Я в ужасе воскликнула:

     
— Они что, не вернутся? Пан капитан, у вас есть основания думать,  что
они  уже  сбежали? Тогда на кой черт вся эта петрушка с нашим переодеванием?
Да нет же,, вернутся!

     
Капитан с сомнением крутил головой.

     
— Думаю, что пока не успели сбежать  и,  возможно,  вскоре  объявятся.
Дней  пять  подождем.  Но  в  такой  ситуации  мы  с  вами  сейчас  ни о чем
договориться не можем. Как  тут  согласуешь  наши  действия?  Остается  одно
-будете  информировать  меня обо всем, что произойдет, даже о каждой мелочи.
Понятно? Что бы ни случилось — сразу звоните, но так,  чтобы  вас  не  было
видно в окно. Понятно? Наверное, по нашим лицам он увидел, что не

     
совсем  понятно,  потому  что  еще  раз повторил категорическую просьбу
обязательно звонить, причем делать это из какого-нибудь укромного угла.

     
— Поставьте телефон пониже, — посоветовал он, и мы поняли, что  лучше
всего звонить в позиции лежа на полу.

     
Тем  временем  два  других водопроводчика вплотную занялись сокровищами
шамана и не скрывали своего недовольства  тем.  что  большинство  отпечатков
пальцев  на  предметах  искусства  мы с мужем очень хорошо стерли. Поскольку
раскуроченные сокровища невозможно было реконструировать  на  месте,  решили
забрать  их  с собой и завтра вернуть в реставрированном виде. Это означало,
что  водопроводно-канализационные  работы  в   особняке   Мацеяков   немного
затянутся.  Нас  с  мужем  научили,  что  говорить хозяевам по этому поводу,
причем  капитан  особый  упор  сделал  на  то,  чтобы  наши  показания  были
согласованы. На следующий день бригада водопроводчиков,

     
теперь   уже   в   составе  лишь  двух  человек,  принесла  в  сумке  с
инструментами шаманские сокровища. Они были так чудесно  восстановлены,  что
мы  с  мужем  потеряли  при  виде их дар речи. Ни следа нашей разрушительной
деятельности! Муж в  полном  восторге  рассыпался  в  похвалах  способностям
специалистов  соответствующих служб милиции и даже о чем-то очень интересном
поговорил на языке химиков с ее славными представителями.  А  затем  под  их
бдительным  оком  мы  с  мужем  должны  были  завернуть  сокровища в пакет и
обвязать его бечевкой в точности  так,  как  было  раньше.  С  мужа  немного
слетела эйфория, и он заговорил на нормальном языке:

     
— А  золото  в  середке вы оставили на месте? — подозрительно спросил
он. — И иконы? А то пропадет, а мы отвечай...

     
— Не беспокойтесь, вам отвечать не придется, — успокоил его  один  из
работников коммунальной службы. — Теперь уже мы проследим за этим.

     
— Нет, но в середке... — попытался настаивать муж, однако ему не дали
договорить, заявив, что в середке как раз то, что положено.

     
Когда они ушли. я стала разъяснять этому дураку:

     
— Ну  как  ты  не  понимаешь  —  наверняка  они  в  середку  положили
поддельные драгоценности. Ведь то, что там было, стоит бешеных денег, кто же
будет так рисковать. Слушай, какие мы с тобой умные, не разрезали бечевку, а
осторожненько развязывали, вот и пригодилось...

     
Итак, передача шаману приобрела прежний вид и стала  дожидаться  своего
часа  в  кухне  под  столом.  Не  знаю,  почему это место казалось нам самым
подходящим, но мы выбрали его. Пакет лежал себе спокойно, а мы  с  мужем  не
находили  места  от  беспокойства.  Как  же  раньше  мы  оба  не  подумали о
возвращении к прежней жизни, не  обсудили  все  подробности  этой  важнейшей
процедуры! А теперь вот мучайся... А вдруг эти Мацеяки продержат нас тут еще
три  недели?  Да  что  там  недели — три года! А уж милиция не снимет нас с
поста до конца операции — это как пить дать. Муж настолько пал  духом,  что
совсем  перестал  соблюдать  условия  конвенции.  Пришлось  его  призвать  к
порядку.

     
— Ты что сидишь, как сосватанный? — недовольно спросила  я  во  время
нашей  очередной  поездки  к Земянскому. — Я, что ли, буду за тебя бояться?
Нервно  вздрогнув,  он  и  в  самом  деле  испугался,   так   что   устроить
представление  ему  было  совсем  нетрудно.  И  только  потом  спохватился и
постучал себя пальцем по лбу.

     
— Ты, видно, совсем спятила! — недовольно сказал он. — Ведь  строить
из  себя шутов мы должны были напоказ, для милиции. А раз милиция все знает,
на кой черт устраивать такие представления? Из любви к искусству?

     
— А ты уверен, что за нами не наблюдает, например, шаман? Или  тот  же
Земянский.  Спросит Мацеяка, с каких это пор тот излечился от автофобии. Так
что  лучше  не  рисковать,  да  и  вообще  делай,  как  договорились,  а  то
запутаешься,  для  кого  стараемся.  Тяжело  вздохнув, муж продемонстрировал
такой приступ паники, что любо-дорого смотреть. Впрочем, ему весьма  помогло
в  этом  то  обстоятельство, что, занятая разговором, я чуть было не угодила
под самосвал. Правда, виноват был самосвал, но ведь в таких случаях это  уже
неважно...

     
Я  же честно исполняла все обязательства. На прогулку, например, ходила
изо дня в день, правда, теперь уже не только по долгу  службы.  Отношения  с
блондином  все  более  беспокоили  меня.  Уж  больно он умный, даже какой-то
всезнающий, и к тому же вел себя странно. С самого начала давал мне  понять,
что  он  человек  чрезвычайно  занятой,  а в то же время проводил со мной на
скверике целые часы, не жалея  времени,  без  всякой  видимой  причины.  Ох,
неспроста это!

     
Погода  испортилась,  похолодало,  дул  пронизывающий  ветер.  Я честно
гуляла и в такую паршивую погоду. Сидя на лавочке в сквере вся съежившись, я
так глубоко погрузилась в свои невеселые мысли, что  забыла,  где  нахожусь.
Мысли  перескакивали  с  шамана на блондина, контрабанда предметов искусства
смешивалась с антиконтрабандой,  организованной  с  моей  активной  помощью,
романтичные  любовные  похождения  Басеньки — с элементами моей собственной
биографии. И опять блондин... Все чаще мне в голову приходила мысль, что  он
прогуливается по скверику только для того, чтобы следить за мной. Вот только
на  кого  он  работает?  На  милицию?  На  пана  Паляновского?  Чем больше я
размышляла, тем больше приходила к мысли, что. пожалуй, верно последнее...

     
А вот  и  он  сам,  собственной  персоной.  Подошел  к  моей  скамейке,
поздоровался.   Автоматическим  жестом  я  пригласила  его  присесть  рядом.
Клянусь, именно автоматическим,  сознательно  я  не  сделала  ничего,  чтобы
укрепить связывающие нас узы.

     
— Вы  так задумались, что заметили меня лишь тогда, когда я здоровался
с вами в третий  раз,  —  мягко  произнес  он,  присаживаясь  на  скамейку.
-Что-нибудь случилось? Может, я смогу быть вам полезным?

     
Не знаю почему, но с самого начала так уж повелось — в его присутствии
я всегда говорила то, чего не следовало говорить. Так было и на этот раз.

     
— Как  вам  сказать, — ответила я. — Может, и случалось, не знаю. То
есть, конечно же, знаю, но это смотря что. Пока же  я  совсем  запуталась  в
проблемах,  но  в них я должна разобраться сама. Не буду скрывать — одну из
проблем создаете вы, твердый орешек и, боюсь, мне не  по  зубам.  Во  всяком
случае,  никак  не  удается  разгрызть,  аж  зубы  болят, а загадка остается
загадкой.

     
— Значит, по крайней мере в решении одной проблемы я мог бы вам помочь
или хотя бы попробовать помочь. Правда, я не дантист, да и не  понимаю,  что
загадочного вы нашли во мне, но охотно помогу в решении этой загадки. Вам не
холодно?  Холодно  мне было страшно. Просидев около часа на пронизывающем до
костей ветру, я промерзла насквозь, а зубы сами  по  себе  выбивали  звонкую
дробь.  Никаких  гриппов  и  ангин  я не боялась, зато меня очень беспокоила
мысль о том, как я выгляжу, — наверняка лицо посинело,  а  нос  красный  от
холода. Одно утешение, это не я, а Басенька предстала перед блондином в виде
сине-зеленого трупа.

     
Честная  по  натуре,  я  выполняла  условия  конвенции, но, если Стефан
Паляновский подложил мне такую свинью, могу я  немного  нарушить  Басенькины
привычки  и  позволить  себе  согреться  чашечкой кофе? Принимая предложение
блондина погреться в кафе, я — уже не как Басенька, а как я — может  быть,
поступила  не  совсем  благоразумно,  но  еще  в семнадцатилетнем возрасте я
поклялась себе никогда  не  быть  благоразумной  и  этой  клятве  всю  жизнь
оставалась верна.

     
Сев  за  столик  напротив  блондина,  я,  наконец, получила возможность
рассмотреть его в хорошем освещении. Он не носил бакенбард  и  не  предложил
мне начать со спиртного. Даже если бы не было других причин, уж одного этого
достаточно, чтобы почувствовать симпатию к человеку.

     
Но  были и другие причины. Те самые, в силу которых я просто не в силах
была отвести от  него  взгляд.  Смотрела  и  смотрела,  пока,  наконец,  моя
одурманенная душа не очнулась от летаргического сна. Что-то очень странное и
в блондине, и в нашем знакомстве...

     
— Если  еще  к  тому  же  вас  зовут  Марек... — произнесла я, скорее
продолжая внутренний монолог, чем обращаясь к нему.

     
Блондин внимательно посмотрел на меня.

     
— Так  уж  случилось,  что  меня  действительно  зовут  Марек,  —   с
расстановкой произнес он, помолчав. — Откуда вы знаете?

     
Я  его знала пять дней. Пять дней, которые потрясли мир... Ну, может, и
не мир, а только меня. Всего пять дней, трудно поверить! И  к  тому  же  его
зовут  Марек! Нет, такое невозможно, нереально, просто фантастично. Как же я
с самого начала этого не поняла? Все это  мне  привиделось,  такое  в  жизни
просто не может произойти. Такого человека нет в действительности, ибо я его
придумала!

     
На  блондинов  я настроилась в те давние времена. когда чуть-чуть стала
проясняться дотоле беспросветная  чернота  моего  первого  в  жизни  романа.
Настроилась, и ничего хорошего из этого не вышло. Со всеми встречающимися на
моем жизненном пути

     
блондинами я претерпела столько неприятностей, что страшно вспомнить.

     
А началось все в стародавние времена, когда на новогодний вечер у нас в
доме один  из  знакомых  привел  с  собой незнакомого нам молодого человека,
блондина потрясающей красоты. И в  смокинге!  Увидела  я  его  —  и  сердце
молвило:  вот  он!  Вот  тот,  о ком я с детства мечтала, и теперь моя мечта
воплотилась. Не помню, как прошел вечер, не помню, о чем  мы  говорили.  Нас
познакомили, я протанцевала с ним несколько томных танго, мы распрощались, и
больше я его не видела.

     
Знакомый,  который привел блондина в наш дом, находился в тот вечер под
сильным воздействием алкоголя и совершенно не помнил, откуда блондин взялся.
Я  неоднократно  приставала  к  нему  с  расспросами,  он  искренне  пытался
вспомнить,  мы  сообща  набросали  несколько вариантов, но ни один из них не
сработал. Искать его по всей Варшаве не имело смысла, тем  более,  что  лица
его  я не запомнила. В памяти остался лишь светлый образ принца из волшебной
сказки.

     
Судьба из вредности подсовывала мне на жизненном пути  совсем  не  то-у
одного  волосы  черные,  у  другого  глаза  темные, у третьего вообще что-то
этакое в лице, у четвертого нос подкачал, у пятого зубы... Возможно,  именно
о  таких  мечтают  другие  женщины  в  бессонные  ночи,  но  для меня это не
подходило. Мне нужен был только мой блондин.

     
Годы шли, блондин не попадался, и,  потеряв  всякую  надежду  встретить
его,  я  позволила разыграться своему воображению. По опыту я знала — стоит
только  размечтаться,  стоит  представить   себе   свою   мечту   со   всеми
подробностями  —  и  прощай надежда на ее осуществление. В жизни непременно
получится подругому, если и вовсе не наоборот.  Судьба  способна  подбросить
такую  карикатуру  на мечту, что страшно делается. Вот почему я ни за что не
позволила бы себе создать в воображении зримый образ  моей  неосуществленной
мечты, если бы совсем не утратила надежды на ее осуществление.

     
Итак, блондина я придумала очень давно и прекрасно понимала, что ничего
подобного  вообще не может быть на свете. А если и есть, он мне наверняка не
встретится. А если и встретится, ровно  ничего  не  произойдет  —  он  меня
просто  не  заметит,  и  привет.  Ну  я  и напозволяла своему воображению...
Времени  было  достаточно,  годы  ушли  на  отшлифовку  милого   образа.   Я
усовершенствовала   его   характер,   облагородила  манеры,  прибавила  кучу
достоинств. И вот настало время, когда блондин  принял  окончательную  форму
-ни  прибавить,  ни  убавить:  рост — выше метра восьмидесяти, телосложение
-пропорциональное, избави Бог, не толстый, но и не худой, глаза —  голубые,
черты   лица   —   те   самые,   запомнившиеся.  Никаких  недоразвитых  или
сверхразвитых  челюстей,  никаких  срезанных  или  выдающихся   подбородков,
никаких   бакенбард   и  бород!  Физическая  подготовка  превосходит  всякое
воображение, но поскольку я отдавала себе отчет в нереальности своей  мечты,
имела  право напридумывать, что хочу. Блондин умел плавать, хорошо ходить на
лыжах, прекрасно грести. стрелять, вести машину и реактивный  самолет,  бить
морду и бросать нож, носить меня на руках и многое другое. Короче говоря, он
умел   делать   абсолютно  все!  Кроме  этого,  он  получил  гуманитарное  и
техническое образование в  таком  объеме,  которое  нс  уложится  в  среднюю
человеческую жизнь. Эрудиция его абсолютно во всех областях культуры и науки
превосходила   всякое  воображение.  Иностранные  языки  знал  все.  Обладал
необыкновенным умом и большим чувством юмора. Что же  касается  вкуса...  Со
вкусом.  похоже,  у него не все было в порядке, ибо мои недостатки он считал
достоинствами, высоко ценил несколько специфические черты моего характера  и
активно  добивался  моей  благосклонности.  Что же касается его гражданского
состояния, это не представляло для  меня  никаких  трудностей.  Блондин  был
разведен. А вот его профессия... Его профессия доставила мне много хлопот. В
принципе  он  был  журналистом, но это показалось мне недостаточным. А сверх
того он должен был сотрудничать -но ни в коем случае не состоять в штате! -с
множеством таких  интересных  учреждений,  как  МВД,  контрразведка,  тайная
полиция,  и  Бог  знает  каких еще. Самая же главная сложность заключалась в
том, что он должен быть одновременно и  молодым,  и  старше  меня.  Как  все
вышеописанное  совместить  в  одном  человеке,  понятия не имею и никогда не
имела...

     
Ну и последнее — в результате многолетних раздумий и сомнений я пришла
к выводу, что имя моего блондина будет Марек.

     
Сидя  за  столиком  кафе,  я  глядела  на  плод   моего   разнузданного
воображения  и  не верила, что напротив меня сидит человек из плоти и крови.
Такого просто не может быть, вот сейчас он растает в воздухе и выяснится -он
мне привиделся...

     
— Вы, конечно, умеете плавать? — недовольно спросила  я.  Неизвестно,
чем именно я была недовольна — им, собой или злой судьбой.

     
— Умею.  — с улыбкой ответил он, не выказывая удивления. — И вообще,
что касается воды, то я все умею. Это моя любимая стихия.

     
— На лыжах вы ходите?

     
— Уже несколько лет не ходил...

     
— И наверняка стреляете? Я хотела сказать — сумеете попасть в то. что
наметили?

     
— Пожалуй, да...

     
— И у вас есть шоферские права?

     
— Есть, но я...

     
— И в случае чего вы и самолетом сумеете управлять?

     
— Не всяким. Но изо всякого сумею выпрыгнуть на парашюте.

     
Мое недовольство  росло  в  устрашающем  темпе,  и,  задавая  целующий
вопрос, я уже ни на что не надеялась:

     
— И  фехтовать  вы тоже. небось, умеете? То есть драться на всяких там
шпагах, саблях и прочих клинках?

     
— Да, и когда-то  у  меня  это  очень  неплохо  получалось.  А  теперь
скажите,  с  какой  целью вы устроили мне весь этот экзамен? Или это один из
способов разгрызть орешек?

     
Не отвечая,  я  несколько  мгновений  молча  смотрела  на  него,  потом
решительно заявила:-

     
— Значит,  вас  не  существует.  Не  знаю,  отдаете  ли вы себе в этом
отчет...

     
— Но почему, скажите на милость?

     
— Да потому, что вы лишь плод моего воображения. Я придумала вас точно
таким, каким вы вот только что мне представились. Ведь  не  может  на  самом
деле  существовать  такое,  что точка в точку соответствует придуманному. За
одним только исключением. Я считаю это неумной и бестактной шуткой. А может,
вы искусственно созданный фантом?

     
— Не думаю. До сих пор считал, что появился на свет самым  что  ни  на
есть естественным способом. Интересно, чего же мне не хватает? Высказали -за
одним исключением.

     
Он  смотрел  на  меня с живым интересом, и, кажется, весь этот разговор
его забавлял. У меня же не было ни малейшего желания информировать его,  что
от  придуманного  мною  идеала  его()  отличает  лишь  одна  черта  — он не
добивается активно моей благосклонности.

     
— Единственный выход из положения я вижу  в  том,  —  заявила  я,  не
отвечая  на  вопрос,  —  что вы должны оказаться бандитом и в один холодный
хмурый вечер всадить мне нож в сердце под кустом на безлюдном  сквере.  Тоща
все  встанет  на  свои  места,  жизнь  пойдет  по раз заведенному порядку, а
действительность не станет преподносить сюрпризов с идеальными фантомами.

     
— Мне очень жаль, сударыня, но я вынужден обмануть ваши ожидания. Я нс
преступник, нс бандит, и меня совсем не привлекает мысль всадить вам  нож  в
сердце. А без этого можно как-нибудь обойтись?

     
— Не знаю. Может, удастся что-нибудь придумать...

     
Собственно,  и  придумывать  было  нечего, и без того все ясно. Мною он
занялся в силу служебной необходимости,  и  какая  разница,  кто  его  нанял
-Стефан  Паляновский  или  полковник.  И  тот,  и  другой  были бы наверняка
недовольны тем, что я вышла из образа Басеньки, который теперь  давил  меня,
словно мельничный жернов на шее. Если бы я, дура беспросветная, не вляпалась
в  эту  романтично-контрабандную  аферу,  могла  бы  вот  сейчас свободно, в
собственном облике вести совершенно личную, никого не  касающуюся  беседу  с
плодом  моего воображения, стараясь раскрыть тайные глубины его экзистенции.
И не боялась  бы,  что  тем  самым  нанесу  вред  общему  делу  или  важному
государственному  учреждению. Тогда вред я могла бы нанести лишь себе самой.
Да и выглядела бы сама собой...

     
Он смотрел на меня так, будто я и в самом деле выглядела сама собой,  и
разговаривал  со  мной  весело  и  непринужденно. Без всяких моих дальнейших
расспросов он по собственной инициативе проинформировал:

     
— А еще я умею доить коз. И если вас интересует полный  перечень  моих
способностей...

     
— А коров? — перебила я. Интересно, при чем тут коровы?

     
— Коров намного легче.

     
— Да  умей  вы  доить  даже гиппопотамов, все равно непонятно, с какой
целью вы гуляете по этому паршивому скверику. Никакого  рогатого  скота  тут
нет...

     
— Гиппопотамы — не рогатый скот.

     
— Господи  Боже  мой! Ну пускай носороги, какая разница? Их здесь тоже
нет. А мне уже давно хочется знать, что вы здесь делаете. Живете неподалеку?

     
— В общем, да, тут недалеко.

     
— И давно?

     
— Минутку, дайте подумать... Лет тринадцатьпятнадцать.

     
Мысль о том, что я сама живу  недалеко  отсюда  уже  пятнадцать  лет  и
как-то  умудрилась ни разу его не встретить, чуть не увела меня в сторону от
темы беседы, и мне стоило немалого  труда  вернуться  к  нити  разговора.  Я
решила рискнуть:

     
— И  постоянно  бываете  здесь? Вот интересно, а раньше вы меня тут не
встречали? Скажем, месяца два назад или, допустим, в прошлом году? Ни в коем
случае не намекаю на то, что не заметить меня невозможно, но все-таки...

     
Он так долго молчал, что мне стало нехорошо. Не стоило  так  рисковать!
Наконец он заговорил:

     
— Гулять  по  скверу я стал только с недавних пор. Мне хорошо думается
во время ходьбы, а этот сквер как раз по дороге... А вас я видел,  несколько
раз...

     
Он опять помолчал, а мне стало совсем плохо. Вот сейчас скажет, что это
была вовсе не я...

     
— У   меня   создалось   странное   впечатление,   —  произнес  он  с
расстановкой, — что в вас будто что-то изменилось. Будто два  месяца  назад
вы выглядели по-другому, хотя мне и трудно сказать, в чем именно заключается
различие.  Честно  говоря, мне все время хотелось спросить вас об этом, но я
боялся показаться бестактным.

     
Это прозвучало искренне. Искренне, логично и так понятно,  что  я  чуть
было  не  попалась, в последнюю долю секунды сдержав готовое сорваться с губ
объяснение. А солгать я тоже не смогу, никакая сила меня не заставит.  Забыв
о  том,  что  не  он,  а  я  первая  подняла  вопрос  о том, кто есть кто, я
недовольно заметила:

     
— Поразительная наблюдательность! Думаю, различие в том,  что  тоща  я
была  немного глупее, в последнее же время живость мысли и сообразительность
у меня значительно возросли. Как видно, это и на внешнем виде отражается.

     
— Именно так я и думал, да не осмелился  сказать.  А  упомянутая  вами
повышенная  живость  мысли  проявляется всегда и везде или же ограничивается
пределами этого скверика?

     
— Никогда в жизни не приходилось мне вести столь неудобный разговор,
— вырвалось у меня.

     
— Вы сами его начали.

     
— Ну и что же, что сама? Надо же было узнать хоть что-то о вас! А  вы!
А вы!.. Как угорь из рук выскользнули и давай допытываться обо мне!

     
Он не обиделся, а, напротив, неожиданно развеселился.

     
— А  не  кажется  ли  вам, сударыня, что вам вовсе не обо мне хотелось
узнать, а о том, что мне известно о вас? Ну так вот — ничего не известно, и
очень бы хотелось кое-что^узнать.

     
— Вот теперь вы мне арапа заправляете... то есть неправду говорите.  И
как  ото  увязать с вашим позавчерашним заявлением о том, что вы не выносите
лжи...

     
— А вы? — только и произнес он, но этот коротенький вопрос сбил  весь
мой боевой пыл.

     
Пришлось перевести разговор на нейтральную тему, но тут стали закрывать
кафе и  пришлось  выйти  в  промозглую  мартовскую  тьму.  Сумятица в мыслях
достигла своего апогея.

     
Из  состояния  прострации  меня  вывел  мощный  рев  польского   радио.
Оказалось,  муж  еще  не спал. Сидя в гостиной, он пришивал пуговицы к своей
рубашке и слушал  третью  программу.  Стекла  в  окнах  тихонько  и  жалобно
дребезжали.

     
— Что  же  ты  так ревешь, Езус-Мария? — прикручивая радиоприемник, с
раздражением спросила я.  —  Вроде  бы  не  глухой.  И  стен  Иерихона  нет
поблизости,  если  ты  во  что бы то ни стало вознамерился их разрушить. Так
какого черта...

     
— Оставь как есть! — проорал муж, еще не привыкнув к тишине.

     
— Удовольствие тебе доставляет, что ли, этот рев?

     
— Какое там удовольствие!

     
— Тогда и вовсе не понимаю. Да озолоти меня...

     
— Вот именно!

     
— Что именно?

     
— Озолотили! Мацеяк велел. Я сам не выношу шума, уши  пухнут,  а  ему,
видите ли, нравится. И чтоб никто не догадался, что слушает не он, велел мне
включать  и  радио,  и телевизор на полную громкость. Каждый день! А если уж
совсем невмоготу, то хотя бы через день. Заметила? Я не каждый  день  смотрю
телевизор из-за этого...

     
Он еще что-то говорил, но я уже не слушала, поспешив к себе наверх. Мне
совершенно  необходимо было побыть в тишине и спокойствии, чтобы как следует
все обдумать. И решить проблему: должна ли я проклинать судьбу  за  то,  что
влипла  в  аферу  Мацеяков  с  ее уголовными и нравственными аспектами, или,
наоборот, благословлять, ибо только  благодаря  ей  стала  прогуливаться  по
скверику.  Не  знаю  почему,  но,  кажется,  я  склонна  была выбрать второй
вариант.

     
Телефон зазвонил под вечер. Телефонный звонок в  этом  доме  раздавался
очень редко и поэтому вызвал в наших рядах настоящую панику. Мы с мужем, как
дед  и  баба  в  детской  игрушке,  поочередно наклонялись над аппаратом, не
решаясь поднять трубку, и  всполошенно  гадали,  кто  бы  это  мог  звонить.
Естественно, первой сдалась я.

     
— Это   ты,  Басенька?  —  раздался  ласковый  конспиративный  голос.
-Узнаешь меня? Да, я, Стефан Паляновский.

     
Трубка лишь потому не вывалилась у меня из руки,  что  я  ее  судорожно
сжала.  Голос я узнала по первому же звуку и подумала — опять неприятности.
Или пан Паляновский забыл о подмене и принимает меня за настоящую  Басеньку,
или  прекрасно  все  помнит,  но  уже должна была произойти обратная замена,
Басенька должна  была  возвратиться  домой,  но  не  возвратилась,  меня  не
предупредили,  мистификация  окончилась,  а  возвращающуюся  домой  Басеньку
где-то по дороге  пристукнули,  о  чем  ее  воздыхатель  не  знает.  Или  ее
перехватил капитан, о чем тоже больше никто не знает...

     
— Да, это я, — неуверенно ответила я.

     
— Как живешь, кохана? Я так о тебе беспокоюсь. Звоню я из Быдгоща, ухе
скоро вернусь. Ты одна? Мужа нет поблизости, ты можешь говорить?

     
— Могу,  его  нет  поблизости,  —  ответила  я, плечом оттеснив муха,
который пытался приложить ухо к телефонной трубке,  уж  очень  ему  хотелось
знать,  кто  звонит.  Интересно  все-таки,  за  кого  меня  принимает Стефан
Паляновский?

     
А тот все не унимался:

     
— Как твои дела, мое сокровище? Почему у тебя такой грустный  голосок?
Какие-нибудь неприятности? Скажи мне, поделись...

     
Особый  упор на слове "неприятности" расставил все по своим местам. Пан
Паляновский не сошел с ума и не забыл о мистификации, со своей Басенькой  он
меня  не  путает, а говорит именно со мной и именно от меня хочет знать, все
ли тут в порядке. Невинные же  вопросы  и  нежный  щебет  предназначены  для
нежелательных подслушивателей. Пусть думают, что Басенька в доме.

     
— Да  нет, никаких неприятностей. Все в порядке, — осторожно ответила
я. — Он тоже ведет себя Вполне прилично, никаких КОНФЛИКТОВ.

     
— Ну и слава Богу! А краны все еще тебя беспокоят?

     
— Какие краны?

     
— Ну  те,  что  протекали,  ведь  ты  вызывала  сантехников.  Они  все
исправили?

     
Меня бросило в жар. Значит, за нами следят! Они увидели водопроводчиков
и сразу встревожились, более того, у Стефана Паляновского возникли нехорошие
подозрения,  вот  почему  он  звонит. Быстро надо что-то придумать, рассеять
подозрения, причем сделать это так, чтобы он не догадался, что  мы  с  мужем
прозрели, что связались с милицией, иначе все пропало. Попытаюсь сыграть еще
одну  роль  — той самой Иоанны Хмелевской, которая из лучших побуждений две
недели назад согласилась пойти на глупую мистификацию и сейчас ни о  чем  не
догадывается.

     
Вдохновение  снизошло  на  меня как по мановению волшебной палочки, и я
начала тоном обиженной примадонны:

     
— Откуда ты взял, что протекли краны? И вовсе это не  краны.  В  кухне
появилась лужа, и оказалось — лопнула труба под мойкой. Пришлось менять.

     
— И  тебе,  моей  маленькой птичке, пришлось заниматься этой нехорошей
трубой! Бедняжка, как я тебе сочувствую! Сантехники сами пришли  или  ты  их
вызывала?

     
Примадонна вконец разобиделась:

     
— Ты  когда-нибудь видел сантехников, которые пришли бы по собственной
инициативе? Я, сколько живу,  не  видела,  —  тут  мне  вовсе  не  пришлось
притворяться,  слова прозвучали вполне искренне. — Конечно же, твоей птичке
пришлось самой их вызывать. Два раза! Представляешь, в  кухне  все  течет  и
течет. Ужас!

     
Очень  мешал  муж.  Он  смотрел  на меня большими глазами с безопасного
расстояния и мешал войти в образ. Пришлось сделать паузу,  которую  заполнил
нежными словечками пан Паляновский. Кажется, относительно водопроводчиков он
успокоился.

     
— Минутку,  —  прервала я поток сердечных излияний, — у меня тут еще
одна проблема.  Ты  ведь  знаешь  мужа,  он  всегда  старается  сделать  мне
какую-нибудь  пакость.  Вот  и  теперь.  Принесли  пакет и велели ему быстро
доставить, а он до сих пор этого не  сделал.  Противный!  Хочет  свалить  на
меня. Ну нет. не стану я в его дела вмешиваться!

     
У пана Паляновского даже голос изменился, и он засыпал меня вопросами:

     
— Что ты говоришь, дорогая? Для кого пакет? Куда доставить?

     
— Раз  они  сумели  отыскать  сокровища  барона  фон  Дуперштангеля  и
организовать их пересылку за границу...

     
— Барон фон... Как ты сказала?

     
— Я сказала: фон Дуперштангель, но не все ли  равно,  какой  фон?  Тот
фриц.  который  собирал  произведения  искусства  в  оккупированных  немцами
странах, награбил их множество, но не все успел вывезти. Да тебе  ведь  тоже
это известно.

     
— А да, вспомнил. Ну и что? —

     
— Вот   и  прикинь,  получается  длиннющая  цепочка.  Кто-то  разыскал
сокровища, очень сомневаюсь, что Басенька,  кто-то  сколотил  шайку,  кто-то
организует  поступление  драгоценностей  в  укромное  место,  кто-то на этой
малине облепляет их глиной, кто-то перевозит, кто-то  организует  переброску
через  границу. Да мало ли еще всяких хлопот, ведь я не специалист, всего не
знаю. Но думаю, вокруг этой кормушки топчется целый табун.

     
Муж запустил в волосы обе пятерни — так напряженно думал. И придумал.

     
— А тебе не кажется, что шаманом может  быть  именно  этот  барон  фон
Дуперштангель?  — произнес он конспиративным шепотом. — В мою концепцию он
как раз укладывается.

     
— Тогда ему должно быть под девяносто. А почему укладывается?

     
— Ну во-первых, явный преступник, тут уж, никаких сомнений, и если  мы
станем  у него на пути, вряд ли его остановят соображения нашего здоровья. А
во-вторых, не мешало бы  самим  его  поймать,  чтобы  оправдаться  в  глазах
властей.  Мне  все  кажется,  что  они  нас  все-таки  немного подозревают в
соучастии.

     
— Разбежался! Голыми руками брать явного преступника? Дело твое, но  я
в нем не участвую, предпочитаю именно барона оставить милиции.

     
— Ну не знаю... Не слишком ли многого мы требуем от милиции?

     
Я  с  интересом  взглянула  на  него, неожиданно услышав вполне здравое
рассуждение. А он продолжал рассуждать:

     
— Каждому хочется, чтобы все грязные дела брала на себя милиция.  Чуть
что-  и  уже  вопят:  "Милиция-а-а-а!" И днем и ночью. А опоздай милицейский
патруль или еще какая накладка, снова поднимается крик. И  в  печати,  и  по
радио  только  и  слышишь  ругань  в адрес милиции. Хоть слово благодарности
слышала? А вот чтобы помочь милиции, так никто не торопится.

     
— О какой помощи ты говоришь?

     
— Да обычной.  Я  не  за  то,  'чтобы  люди  писали  доносы,  но  надо
разграничить подлый донос и информацию о действительных преступлениях. Ведь,
в  конце  концов, милиция же не Дух Святой, не может она сама догадываться о
всяких там злоупотреблениях и преступлениях. Тот, кто знает и  считает  себя
честным  человеком,  должен  сказать, если что не так. Откуда им знать, если
никто ничего не станет говорить? Ну что. разве я не прав?

     
Я согласилась — еще как прав. Мне самой такие мысли не раз приходили я
голову.  А  сколько  было  случаев,  когда  мои  знакомые  с  пренебрежением
отзывались  о  сотрудниках  милиции,  всеми силами избегали давать показания
относительно происшествий, свидетелями которых стали,  чуть  ли  не  плевали
вслед  патрулю,  встретив  его  на  улице, и не стеснялись после всего этого
бежать именно к парням в серой форме за  помощью,  когда  дело  касалось  их
самих!

     
Видимо,   у  мужа  на  душе  накипело,  потому  что  он  никак  не  мог
остановиться:

     
— Или взять ту  же  вежливость!  Сколько  слышишь  вокруг  —  милиция
грубая,  милиция невежливая! А откуда им быть вежливыми, если так называемые
порядочные люди брезгуют с ними общаться и  приходится  .беднягам  вращаться
среди всяких подонков? Откуда набраться хороших манер? Или вот...

     
Я прервала этот бесконечный гимн нашей славной милиции:

     
— Ничего   подобного!   На  грубость  милиции  жалуются  те,  кто  сам
невоспитанный и грубый или милиция им чем насолила. По личному  опыту  знаю.
Сколько  раз  приходилось  мне обращаться к милиционерам с самыми идиотскими
просьбами, и ни разу меня ни один к черту не послал! Это же какое ангельское
терпение надо иметь, чтобы хоть выслушать и попытаться понять, чего хочет от
них эта взбалмошная баба? Правда, хотела я самых правильных вещей,  но  ведь
пока разберешься!.. Хотя, должна признаться, один раз встретился мне грубиян
в отделении милиции и послал куда подальше, и как раз тогда, когда лично мне
от  милиции  ничего  не  надо  было, а наоборот, я хотела оказать им большую
услугу. Но так уж устроена жизнь. Моя мамочка только раз в жизни порола меня
и именно тогда, когда я ни в чем не была виновата. Вот так! Ошейником.

     
Ошейник сбил мужа с толку, он сразу забыл, о чем говорил.

     
— А почему именно ошейником?

     
— Потому что оказался под рукой.

     
— А какой?

     
— Что какой?

     
— Какой собаки ошейник?

     
— Какая тебе разница? Ну пастушьей овчарки. О Господи, оставь собаку в
покое, мы же говорили о свиньях!

     
По лицу мужа было видно, что он  пытается  представить  себе  свинью  в
ошейнике. Потом он энергично тряхнул головой, отгоняя и свинью, и ошейник, и
вернулся к своим дифирамбам:

	 
— Вот  и  я  говорю.  Одно  дело  — донос, и совсем другое — честная
помощь порядочных людей. Так ты роняла? Я против доносов, но  за  помощь.  А
ты?  Я  была  всецело  "за",  но проблема оказалась настолько серьезной, что
разговоров хватило на полночи, тем более, что ничего конкретного  предложить
любимой милиции мы не могли. Решили ждать дальнейшего развития событий.

     
Стефан Паляновский вновь проявился по телефону на следующий день.

     
Я  корила  себя  —  полночи  проболтали  на  отвлеченные  темы,  а  не
догадались обсудить конкретные шаги на самое ближайшее время.

     
— Рыбонька моя, —  начал  нежный  любовник,  —  ты  же  знаешь,  как
беспокоит   меня  твое  ценное  .здоровьечко.  Душа  изболелась  из-за  всех
гадостей, которые устраивает тебе этот подлый человек. Вот и теперь еще этот
пакет, вечно мозолит глаза, действует на нервы моему сокровищу дорогому. Так
ведь? Я нерешительно поотвердила, что да, действует, хотя и не была уверена,
правильно ли поступаю.

     
— Так зачем же тебе так мучиться? -продолжал заботливый хахаль. — Раз
этот подлец поступает тебе назло, убери ты пакет  с  глаз  долой,  чтобы  не
раздражал. Ну например, отнеси его в мастерскую. Да, кстати, там по-прежнему
этот  невыносимый  запах?  О чем это он? Я молчала, не зная, что ответить, а
Стефан Паляновский продолжал щебетать, явно  пытаясь  мне  окольными  путями
что-то втолковать:

     
— Я  так  переживаю  за  тебя,  моя драгоценная, не хочу, чтобы у тебя
головка разболелась. От красок всегда неприятный запах,  а  уж  если  глазки
щиплет, то тебе никак нельзя там работать! Заставляют мою бедненькую... А ты
и мучаешься, Так ведь?

     
. — Не знаю, — неуверенно ответила я, не понимая, к чему он клонит.
— Последнее время вроде ничего не чувствую.

     
— Потому  что  притерпелась, бедняжка, притерпелась! — настаивал этот
конспиратор, чтоб ему пусто было! — А это уже  никуда  не  годится,  так  и
заболеть  нетрудно.  Обещай  мне,  моя  любимая,  как  следует  проветривать
помещение, раз уж тебе необходимо  там  работать.  А  лучше  всего  оставляй
приоткрытым окно, пусть за ночь как следует проветрится комната.

     
Вот  в чем, оказывается, дело! Действительно трогательная забота, но не
о здоровье драгоценной Басеньки. Пожалуйста! Могу пооткрывать настежь вообще
все окна и двери в их доме, но за последствия не ручаюсь.

     
— Хорошо, — капризно протянула я, — но  мне  страшно!  А  вдруг  кто
влезет в окно? Был тут уже один ворюга...

     
' — Что?!

     
— Не  что, а кто, вор, взломщик, откуда я знаю, кто именно? Ночью влез
в окно.

     
— Ты мне ничего об этом не говорила!

     
— Ну так сейчас говорю.

     
Пан Паляновский жутко разнервничался. Из этого  я  сделала  вывод,  что
взломщик   действовал  независимо  от  него,  так  сказать,  по  собственной
инициативе.  Возлюбленный  буквально   засыпал   меня   градом   торопливых,
беспорядочных   вопросов.  Мне  пришлось  в  подробностях  восстановить  все
обстоятельства той страшной ночи и по нескольку раз заверить  встревоженного
Ромео, что моему драгоценному здоровью не нанесено ни малейшего ущерба и что
в  милицию  я  не обращалась. Я проявила ангельское терпение и с покорностью
выслушала идиотские советы о том, как впредь избегать опасных  для  здоровья
потрясений,  а также кучу заверений в его неземной любви ко мне. Я понимала,
в создавшейся ситуации Стефану Паляновскому  будет  очень  трудно  накормить
волков  и сохранить овец, но надо отдать ему должное — он с честью вышел из
положения.

     
— А насчет окна сделаем так — пусть остается открытым весь день. Нет,
нет, у открытого окна не сиди, простудишься, открывай  его,  лишь  уходя  из
мастерской,  и  пусть  до  позднего  вечера  остается  открытым,  а  на ночь
обязательно запирай. А если твой тиран воспротивится, не слушай его,  любовь
моя!  Я  обещала  сделать  так,  как  он  посоветовал,  и  на  этом разговор
закончился. Я тут же позвонила капитану:

     
— Шаманский пакет планируют  похитить.  Время  точно  не  установлено.
Любовник  велел  отнести  его  в  мастерскую  и  оставить открытым окно. Что
делать?

     
— Отнести и открыть окно.

     
— А когда за ним придут — поднять крик?

     
— Ни в коем случае! Пани должна быть слепой. глухой и  глупой.  И  ваш
муж  тоже.  В  случае  чего — звоните, но так, чтобы вас не было видно. Вот
сейчас прекрасно видно в окно, как вы говорите по телефону. Перепуганная,  я
сократила  разговор, поставила телефон на пол и проинструктировала мужа, как
ему следует себя вести. События развивались в хорошем темпе,  того  и  гляди
может  начаться  такое!  Наверняка  в  предвкушении  грядущих  сенсаций я бы
пренебрегла своими ежедневными обязанностями, если бы лично не  была  в  них
заангажирована.  Я  все более склонялась к мысли, что плод моего воображения
каким-то боком причастен к тому, что происходит вокруг меня,  и  через  него
обязательно  что-нибудь  со мной приключится. Ясное дело, что-то неприятное,
разве может быть по-другому?

     
Плод моей фантазии уже прогуливался по скверику.

     
— Очень прошу вас, не позже, чем  через  час,  прогоните  меня  домой,
-сказала  я  вместо  приветствия. — Боюсь, у меня самой не хватит для этого
силы воли, а вернуться мне надо во что бы то ни стало.

     
— Не слишком ли много вы от меня требуете? — мягко возразил он.  -Вас
ждет что-то неприятное, а я должен этому содействовать.

     
— Напротив,  меня  ждет  нечто безумно интересное, и оно предусмотрено
рамками моих теперешних обязанностей. По правде говоря, сегодня мне бы вовсе
нс следовало приходить сюда.

     
— Так зачем же вы пришли?"

     
— Из-за вас. Все время чего-то жду от вас. Не спрашивайте  чего,  я  и
сама  не  знаю, только это будет ни на что не похоже, вот любопытство меня и
пригнало.

     
— Ох, боюсь, не удастся мне оправдать ваши ожидания, я  как-то  ничего
необычного  не  планирую.  А  кроме  того,  проше  пани,  вы  очень  странно
высказались. Будто бы теперешние ваши обязанности отличаются от того, чем вы
обычно занимаетесь. Отсюда  вывод,  что  они  какие-то  особенные  и  вскоре
закончатся...

     
Что  он  мне голову морочит? Ну потеряла я ее, сознаюсь, но не до такой
же степени, чтобы не отдавать себе отчета в том, что именно я говорю. Ничего
подобного я ему не сказала. Значит, сам придумал. А  придумать  такое  ни  с
того ни с сего просто невозможно. Значит...

     
— На  вид вы такой респектабельный, внушаете доверие, а вот на слух...
На слух от вас одно беспокойство. Если окажется, что  вы  меня  обманываете,
посягаете на мое здоровье и саму жизнь, действуете мне во вред...

     
Подождав,  чем  я  закончу  полные  укора  претензии,  и не дождавшись,
блондин спокойно возразил:

     
— С какой стати я должен посягать на вашу жизнь или действовать вам во
вред? Какие у вас основания так полагать?

     
— Очень веские! Иногда вы роняете такие замечания,  будто  знаете  обо
мне абсолютно все, и кроме того...

     
— Может, и знаю.

     
— Но откуда?

     
— Простите,  я  не  дал  вам  докончить. С трудом восстановив в памяти
прерванную фразу, я докончила:

     
— И кроме того, ваши прогулки по этому паршивому скверику  чрезвычайно
подозрительны.  Согласитесь,  это не самое лучшее место на свете. Так какого
черта вы теряете тут свое драгоценное  время?  Поневоле  приходят  в  голову
всякие такие мысли...

     
— Какие же?

     
— Ну  например,  что  вы  за  мной  следите,  что хотите, завоевав мое
доверие, выпытать у меня какие-то тайны, да мало ли что еще!

     
Не желая и на  этот  раз  прервать  мои  недоконченные  фразы,  блондин
довольно  долго  ждал,  не  скажу  ли  я  еще  что-нибудь, но никакие другие
предположения мне в голову не приходили. Тогда он выдвинул свое:

     
— А еще я мог бы охранять вас, так сказать, проявить  заботу  о  вашей
безопасности.

     
— Не вижу причины. Во-первых, мне ничто не угрожает...

     
— Сами  себе  противоречите,  сударыня.  Коль  скоро опасаетесь с моей
стороны таких пакостей, значит, можете  их  ожидать  и  от  других,  значит,
существует реальная опасность...

     
— А   может,   у  меня  просто  мания  преследования?  Может,  никакой
реальной... Постойте, как вы сказали? Знаете обо мне все и  охраняете  меня?
Объяснитесь, милостивый государь.

     
— Я  только  высказал предположение. Представил одну из причин, в силу
которой  здесь  нахожусь.  Пожалуйста,  вот  и  вторая:  мне  нравится  ваше
общество,  беседовать с вами — ни с чем не сравнимое удовольствие. И ничего
подозрительного в этом нет.

     
— Напротив, подозрительно абсолютно все! Ведь  вы  говорите  сплошными
загадками.  Мои  теперешние  обязанности и в самом деле закончатся через два
дня, а вы ведете себя так, будто знаете, в чем они заключаются.

     
— Может, и знаю.

     
— В таком случае одно из двух:  либо  вы  союзник,  либо  вы  враг.  А
поскольку  ничего  прямо  не говорите, ходите вокруг да около, значит, вы не
союзник.

     
-Но и не обязательно враг. Я могу быть нейтральным.

     
— Не представляю, как это возможно, но, даже если и так, все  равно  с
вашей  стороны  некрасиво  морочить  мне  голову.  Так  вы знаете все или не
знаете?

     
— Допустим, знаю.

     
Я испытующе взглянула на блондина, но по его лицу  ничего  нельзя  было
понять. Вернее, на лице выражалось прямо-таки наслаждение от нашей словесной
пикировки.  Не  похоже,  чтобы  в  глубине  души  он  обдумывал детали моего
злодейского убийства. Разговор возобновила я, выпалив,  естественно,  совсем
не то, что собиралась:

     
— Как  получилось,  что  за  все  время  нашего знакомства вы так и не
узнали моего имени?

     
— Ведь вы не любите говорить  неправду,  сами  мне  сказали,  так  что
подожду. Осталось немного, каких-то дня два-три...

     
Это  не было намеком, это не было случайным совпадением, это прозвучало
совершенно однозначно. Знает, совершенно точно! Кто же он  такой?  В  голове
клубилось  миллиона  три  различных  предположений,  из  которых  выделилось
несколько  более-менее  разумных.  Будь  блондин  членом  преступной  шайки,
милиция знала бы о нем и предупредила меня. Будь он сотрудником милиции, мое
появление  у полковника не произвело бы впечатления разорвавшейся бомбы, ибо
блондин давно знает, что я не Басенька. И первое отпадает, и второе. Кто  же
он такой? Ну плод моей фантазии, это понятно. А кто еще?

     
Какой-то  мальчик  бежал по аллейке. Остановившись, он спросил, который
час. Это напомнило мне о необходимости возвращаться, и мы распрощались.  Муж
дома  уже  весь  извелся  от  ожидания.  Ясно, у него был припасен очередной
сюрприз.

     
— Слушай, — набросился он на меня уже в дверях, — приходил тут  один
тип.  С  чемоданом, ну я и спросил, не за пакетом ли он пришел. Наверное, не
надо было спрашивать, но как-то само вырвалось. .  Тот  удивился  —  "какой
такой  пакет?".  И  спросил,  где  наша собачка. Оказывается, он из собачьей
инспекции. Кто-то им донес, что мы держим таксу, а налога не платим.  Ты  не
знаешь, у Мацеяков была такса?

     
Зная  по  опыту,  что дома меня обязательно одолеют проблемы Мацеяковой
аферы, я попыталась по дороге перестроиться и встретить их во всеоружии,  но
таксы уж никак не ожидала.

     
— Даже  если и была, я об этом ничего не знаю. И вообще, что за манера
у самого входа набрасываться на человека с собаками?  Дай  мне  раздеться  и
расскажи все толком. Что за человек, с каким чемоданом?

     
— Большим,  шаман бы как раз поместился. Потому я и подумал, что он за
пакетом. Но это еще не все! Отгадай, что было дальше!

     
— Откуда же мне знать?

     
— Знаешь, что он сделал, выйдя из дома? Согнулся!

     
Такой ужас прозвучал в голосе мужа, что мне тоже стало страшно.

     
— Как согнулся? Что ты хочешь сказать?

     
— Согнулся весь под тяжестью чемодана, будто тащит его с трудом.  А  я
готов  поклясться,  что чемодан у него пустой! Здесь он им размахивал, у нас
ничего в чемодан не загрузил, да я его дальше прихожей и не пустил.  Правда,
на всякий случай потом заглянул в мастерскую — шаманский сверток лежит, как
и  лежал.  А  этот  собачник  весь  перекосился  на один бок, будто с трудом
волочет чемодан. Как думаешь, с чего ото?

     
Тут и думать нечего, все ясно как Божий день.

     
— Звонил капитану? — быстро спросила я.

     
— Как я мог звонить, если ты все телефоны с собой унесла? —  обиделся
муж.  —  Я  и  сам сообразил — надо позвонить на всякий случай, кинулся, а
телефонов нет! Вот и сижу как  дурак,  жду,  пока  ты  соизволишь  со  своих
променадов вернуться.

     
— Стой  на  страже и наблюдай в окно, не идет ли еще кто! — бросила я
ему и кинулась на колени перед телефоном.

     
Капитан проявил большой интерес к происшествию,  тем  самым  подтвердив
мои  предположения.  Он приказал временно воздержаться от выдачи пакета и не
терять его из виду. Распоряжение остается в силе до тех пор, пока  он  лично
его не отменит. Мне не надо было разъяснять суть этого распоряжения.

     
— Иди и сторожи пакет! — велела я мужу. — Отвечаешь за него головой,
так что  лучше  всего  сядь  на  него и сиди. Какой же эти шаманы непонятный
народ, столько из-за них нервотрепки! Иди же, чего ждешь?

     
Муж приник к окну.

     
— Вот еще один идет, — отрапортовал он. —  До  чего  колоритный,  ну
прямо довоенный старьевщик!

     
— Приму  его я, а ты марш сторожить сокровища! Открыв дверь, я увидела
очень грязного оборванца. Вот сейчас он потребует пакет, а я  не  придумала,
под каким предлогом его не выдавать.

     
— Покупаю  макулатуру,  —  мрачно  известил  меня  оборванец.—Старые
газеты и все такое  прочее.  Имеете?  Настроившись  на  яростную  борьбу  за
шаманские  сокровища,  я  не сразу отреагировала. К тому же оборванец был уж
слишком настоящим, не похожим на переодетого бандита.

     
— Не имею,  —  наконец  ответила  я.  Не  буду  же  я  в  самом  деде
распродавать чужое имущество! Старьевщик проявил настойчивость:

     
— А бутылки? Старая одежда?

     
— Нет ничего.

     
— Э-э!  Наверняка  что-нибудь  найдется.  Нет  такого  дома,  чтобы не
завалялось чего ненужного. Может, битое стекло?

     
— Битого нет. И вообще, ненужных вещей нет.

     
— Даже мусора? — угрожающе произнес оборванец.  Стало  ясно,  он  так
просто  не  уйдет.  Если  вопрос  поставлен ребром — мусор или жизнь, отдам
мусор. Да и желательно поскорее избавиться от настырного  просителя,  каждую
минуту ведь может позвонить капитан.

     
— Так и быть, продам вам мусор. Во что вы его возьмете?

     
Из-за  пазухи  оборванец  вытащил  упаковочную  бумагу и бечевку. Решив
ничему не удивляться, я принесла из кухни ведро с мусором, а из  комнат  две
полные окурков пепельницы и засохший укроп в банке из-под горчицы. Оборванец
был очень доволен и даже похвалил меня. Расстелив лист бумаги, он высыпал на
нее  весь мусор, накрыл другим листом, ловко и быстро сделал из этого пакет,
напоминающий формой и размером шаманский, обвязал его бечевкой,  вручил  мне
два  злотых  и,  слава  Богу,  ушел.  Известив капитана о втором визитере, я
отправилась посмотреть, как дела у мужа.  Он  послушно  сидел  на  проклятом
свертке. Волосы взъерошены, на лице решимость.

     
— Не  волнуйся,  — грубым голосом сказал муж. — Украдут только через
мой труп. Не знаю, что уж они там нареставрировали, тяжеленное, холера,  как
и  было.  Можешь  идти,  я уж постерегу. Если что и пропадет, так не по моей
вине.  Я  не  разбираюсь  в  произведениях  искусства,  я  не  разбираюсь  в
контрабандных  шайках,  я  не  привык  к такой жизни, я ничего не понимаю, и
надоело мне это все до чертиков!

     
Оставив мужа в мрачной ипохондрии,  я  поднялась  наверх.  Минут  через
двадцать  позвонил  капитан и велел снять часового. Не успела я извлечь мужа
из мастерской, как опять зазвонил телефон. Мы оба рванулись к  нему.  Трубку
сняла я. На этот раз звонил не капитан, а пан Паляновский. Да, нелегкое дело
помогать милиции в ее работе!

     
— Рыбонька! — железным голосом произнес нежный возлюбленный. — С кем
это ты встречаешься на прогулках? Я ведь ревнив, ты знаешь!

     
Басенька отозвалась капризным голоском:

     
— Нашел  к кому ревновать! Да я его совсем не знаю. Он тоже гуляет, ну
мы и перекидываемся иногда словечком-другим.

     
— Будь осторожна, мое сокровище. Ты ведь знаешь, какие бывают мужчины.
Скажешь ему пару слов о себе, а он уже и возомнит. Он не пристает к тебе?

     
— Вот еще! Да я ему ничего и не говорила, он даже не знает,  как  меня
зовут.

     
— А  ты  уверена  в этом, дорогая? А то ведь есть такие нахальные, еще
домой к тебе заявится. Ты скажи, если он слишком навязчив...

     
— Да нет же! Здравствуйте, до свиданья — вот и все.  Мной  совсем  не
интересуется. Я им тоже. Навязчивость проявлял Стефан Паляновский:

     
-А он не предлагал проводить тебя до дому? Может, без разрешения шел за
тобой? Скажи мне правду, моя драгоценная, я так о тебе беспокоюсь! Поскольку
последняя  фраза была чистой правдой, она и прозвучали предельно искренне. В
голосе Стефана Паляновского  действительно  чувствовалась  озабоченность,  и
Басеньке нелегко было рассеять его подозрения.

     
—  Тебе  этот  подонок  звонит,  как нанятый, а мне Мацеяк хоть бы раз
звякнул, — обиженно заявил муж после окончания разговора. — Как воды в рот
набрал!

     
— Так Мацеяк ведь не влюблен в тебя, чего придираешься? — успокоила я
его. — К тому же официально Мацеяк — это ты сам, интересно,  как  ты  себе
представляешь  разговор  между  вами?  Сам  себе звонишь, что ли? А они ведь
должны считаться с опас. ностью прослушивания их телефонных разговоров.

     
— Как все сложно, я совсем запутался! А ты думаешь,  их  действительно
подслушивают?

     
— Ясно, слушают. Представляю, какая это потеха для капитана.

     
— Ну  вот  теперь я начинаю немного понимать. Если они делают вид, что
мы — это Мацеяки, то тебе мажет звонить истосковавшийся хахаль, а мне  и  в
самом деле кто? Значит, связь они держат только через тебя.

     
— Вот  видишь,  какой ты умный, стоит немножко подумать. Все правильно
понял. Еще немного, и сам сможешь любую аферу провернуть!

     
— Так и разбежался! Делать мне больше нечего! И все-таки я не до конца
разобрался во всей этой свистопляске вокруг шаманского пакета. Чего они  тут
приходят один за другим, а я на нем сидеть должен?

     
— Дураку  же  ясно! Ох, извини. Шаман — человек солидный, осторожный,
догадывается, что милиция может присматривать за его сокровищами.  Возможно,
даже  свой  пост  установила,  и  не в одном лице, а в двух, И видишь, какие
номера откалывает этот священнослужитель! Посылает одного  из  своих  людей,
тот выходит с большим свертком... Нет, первый выходит с большим чемоданом, в
который  свободно  поместится  шаманское  сокровище,  и аж сгибается под его
тяжестью,  ты  сам  удивлялся.  За  ним  последует   один   из   милицейских
наблюдателей.  Но второй остается на посту! Поэтому командируется оборванец,
выходит со свертком — точь-в-точь пакет шамана, за ним  снимается  с  поста
последний  страж. Путь свободен! Придет третий, а за ним уже некому следить.
Капитан все это сообразил, вот почему велел нам стеречь это барахло, пока не
подтянутся его люди. Думаю, уже подтянулись...

     
— Надо же, всю свою стратегию милиция тебе расписала! Верят, значит?

     
— С ума сошел? О своих оперативных планах у них не принято посторонним
рассказывать. Это опять  только  мои  догадки.  Даже  если  бы  я  стала  их
выпытывать, словечка бы мне не сказали. У них препротивная манера вести себя
—  ни да ни нет, улыбаются многозначительно, смотрят на тебя, как на пустое
место, и вроде бы не отфутболивают, но все равно чувствуешь себя дура дурой.
Уж я-то знаю, имела с ними дело, и теперь ни о чем не расспрашиваю. Мне  мои
нервы дороже.

     
— Значит,  если я тебя правильно понял, сейчас должен прийти третий, и
это будет уже настоящий? Но какого черта  нам  пришлось  отнести  сверток  в
мастерскую?

     
— Сама  не  знаю,  на  всякий  случай,  наверное...  В  соответствии с
инструкциями капитана мы сидели в кухне,  во  всех  комнатах  погасив  свет.
Третий   посланец  задерживаются,  черт  бы  его  побрал,  и  заставлял  нас
нервничать. Вот уже половина одиннадцатого, а его все  нет.  Оставив  гореть
свет  в  кухне,  мы с мужем перешли в гостиную и, сидя впотьмах, гадали, что
такое могло приключиться с третьим гонцом. При этом чутко прислушивались, не
донесется ли какой подозрительный звук из  мастерской,  ведь  к  делу  могла
подключиться  и  конкурирующая фирма. Тот самый вор-взломщик вполне мог быть
их разведчиком, а теперь, глядишь, подтянутся основные силы.  Не  исключено,
мы еще станем свидетелями сведения счетов двух мафиозных кланов.

     
Машина   подъехала   к   дому   в  тот  момент,  когда  я  налила  себе
свежезаваренного чаю. Мы с мужем одновременно  бросились  к  окну  в  темной
комнате. Из черного "фиата" вылезла какая-то черная фигура.

     
— Идет  сюда,  —  конспиративным  шепотом  сообщил муж, хотя я и сама
прекрасно видела. — Может, хоть этот заберет контрабанду?

     
Черная фигура оказалась мужчиной, который  не  торопясь  направился  по
дорожке  к  дому. Подойдя к двери, он постоял, огляделся и наконец позвонил.
Хоть мы с мужем и ждали звонка, оба подскочили так, будто тот не позвонил, а
подорвал дверь петардой. Нервным галопом муж помчался  открывать.  Я  зажгла
свет  в  холле и остановилась на пороге кухни. Прибывший оказался невероятно
старосветским

     
господином — ну прямо со страниц довоенных журналов: пальто  в  талию,
самый  настоящий цилиндр, зонтик с изогиутой ручкой и, клянусь, белые гетры!
Не снимая темных очков, но сняв цилиндр и  заметая  им  поя,  поздний  гость
раскланялся с допотопной грацией.

     
— Прошу  извинить  меня за столь поздний визит, — произнесла каким-то
странным  скрипучим  дискантом   эта   музейная   реликвия.   —   Разрешите
представиться,  моя фамилия Шаман. Если не ошибаюсь, милостивая государыня и
милостивый государь, в вашем распоряжении оказалась передача для меня.

     
Назовись он бароном фон Дуцерштангелем,  мы  были  бы  менее  поражены.
Поскольку муж вконец обалдел и потерял дар речи, говорить пришлось мне.

	 
— Вы  не  ошибаетесь, в нашем распоряжении действительно имеется пакет
для вас. Мы рады, что вы пришли, так как не знали, куда его доставить, а  он
вроде бы срочный...

     
— Не  так  чтобы  очень,  не  так чтобы очень, — проскрипел господин,
опять  подметая  пол  цилиндром  и   зачем-то   еще   размахивая   зонтиком.
-Отправитель несколько преувеличил.

     
От моего толчка в бок муж очнулся.

     
— Сейчас  принесу пакет, — заторопился он и бросился к двери, ведущей
в мастерскую. С неожиданной в его  возрасте  реакцией  прибывший  перехватил
его, преградив путь цилиндром, причем, готова поклясться, собирался зацепить
ручкой зонтика за ногу.

     
— Не  торопитесь,  милостивый государь, не извольте спешить, успеется.
Мне бы хотелось сначала принести свои глубочайшие извинения  за  причиненные
вам  с  супругой  хлопоты  и  неудобства,  а  также  выразить  самую горячую
признательность за оказанную услугу. Встретить в наше  суровое  время  сталь
обязательных  и  услужливых  людей  —  чрезвычайная  редкость, чрезвычайная
редкость. Общение с такими  людьми  доставляет  истинное  наслаждение,  и  я
должен  благодарить  судьбу  за  то,  что  она даровала мне это наслаждение.
Поверьте, я  в  отчаянии,  ибо  пришлось  злоупотребить  вашей  добротой,  и
чувствую себя так неловко, так неловко. Нет, нет, не возражайте, я знаю, что
злоупотребил!  И  невзирая  на это, хотелось бы тем не менее питать надежду,
самую скромную надежду на то, что такие милые  и  доброжелательные  люди  не
станут  уж слишком сердиться на меня? Скрипучий монотонный дискант изливался
на

     
нас  непрерывным  потоком,  приостановить  который  не   было   никакой
возможности,  и  мы  с  мужем покорно и ошеломленно внимали. Но вот он задал
вопрос, и, воспользовавшись паузой, мы в один голос заверили гостя,  что  не
станем. Старосветский господин в ответ на это принялся сгибаться в поклонах,
как  гибкая березка под ураганным ветром. При этом он по-прежнему размахивал
зонтиком и  цилиндром,  ногами  выделывал  танцевальные  па  и  топтался  по
комнате,  очень напоминая самозабвенно воркующего голубя. Муж сделал попытку
опять сбегать за его имуществом, но тот еще не кончил.

     
— Смею ли я просить извинения за столь поздний визит?  —  допытывался
скрипучий  господин  и, не давая ответить, скрипел дальше; — Я лишь сегодня
вернулся из довольно длительного  путешествия  и,  желая  как  можно  скорее
избавить  вас  от,  несомненно,  обременительной  тяготы, ценя каждую минуту
вашего драгоценного времени, тут же поспешил явиться за пакетом.  Тем  более
огорчает меня вынужденная необходимость быть назойливым...

     
Во  мне  постепенно  зарождалось  ужасное  предположение, что теперь до
конца жизни нам не избавиться не только от пакета, который по  крайней  мере
лежал тихо, но и от его хозяина, выключить которого нет никакой возможности.
Первоначальное  остолбенение  на  лице  мужа  сменилось  сначала чемто вроде
восхищения, которое  постепенно  перешло  в  ужас,  и  теперь  он  наверняка
порывался сбегать за пакетом лишь для того, чтобы разбить его о голову этого
извергающегося вулкана вежливости.

     
А  тот  извергают,  тьфу, расточают свои любезности со все возрастающим
энтузиазмом, сопровождая их гимнастическими упражнениями.

     
— Итак, если  уважаемая  пани  и  пан  будут  настолько  любезны,  что
разрешат  мне  снять  эту  тяжесть  с  их  плеч,  я  сделаю  это сегодня же,
преисполненный благодарности. Разрешено ли мне будет надеяться, что  тяжесть
сия не слишком вас обременяла?

     
— Нет!  —  буркнул  муж.  И спохватившись, что может быть неправильно
понят, добавил: — Не слишком!

     
— Дозволено ли мне также надеяться, — не унимался гость, —  что  мой
сверток  все  время  находился  в  стенах  вашего  гостеприимного  дома?  Не
случилось ли так, что он покидал  эти  стены  и  оказался  под  воздействием
атмосферных  осадков?  Разумеется,  с  моей  стороны  бестактно надеяться на
проявление какого-либо особого отношения к моему имуществу...

     
— Не оказался!!!

     
— Ибо, окажись он под их  воздействием,  его  содержимое  могло  бы  в
некоторой  степени  пострадать... Он скрипел и скрипел, а я переключилась на
нечто более приятное, представив себе рыцаря и  брюхастую  деву  в  подтеках
размазанной  от  дождя  краски. Муж не догадался переключиться на что-нибудь
успокаивающее  и  не  выдержал.  Дико  блеснув  очками,  он  издал  какой-то
сдавленный стон и большими прыжками помчался по лестнице вниз, в мастерскую.
Развернувшись  в  ту  сторону,  гость продолжал раскланиваться, изображая на
лице неземное блаженство.

     
Если он и не собирался забрать от нас свое имущество, то все  равно  не
смог  бы  этого сделать, ибо муж с такой силой впихнул ему в руки пакет, что
тот наверняка свалился бы на ноги гостю, не схвати он его в объятия.  Теперь
ему ничего не оставалось, как удалиться, что он и сделал, ухитряясь при этом
приседать  не  только  от  тяжести пакета, но и из соображений старосветской
вежливости, продолжая рассыпаться в благодарностях. Но вот уже в  дверях  он
последний  раз  поклонился  и  вышел,  блеснув  белыми гетрами. Дверь за ним
захлопнулась.

     
— Ушел, — прошептал муж. не веря своему счастью. -А я уж  думал,  нам
от  них  до  смерти не избавиться. Так вот какие бывают шаманы! Откуда такой
взялся? Из паноптикума?

     
Силой оторвав его от окна и затащив в угол, я спросила:

     
— Слушай, а ты там ничего не заметил? У мужа  перед  глазами  все  еще
стоял отъезжающий черный "фиат".

     
— Где?

     
— Да  в  мастерской же! Понадобилось какое-то время, чтобы муж осознал
смысл моего вопроса.

     
— А чего там замечать? Вроде бы... Погоди, ты туда не заходила?

     
— Думай, что говоришь! Ведь мы все время вместе сидели на кухне.

     
— Да разве я могу думать, когда тут всякое такое... Знаешь,  он  лежал
не  так. Я хорошо помню, что пакет на стул положил, а когда прибежал за ним,
он на стуле стоял. Точно! Не лежал на сиденье, а стоял,  опираясь  о  спинку
стула. Понимаешь? Сам ведь он не мог встать! Ты как думаешь?

     
Я энергично несколько раз кивнула головой, отвечая и ему, и самой себе.

     
— Пакет  заменили!  Кто-то  через  окно  пробрался  в мастерскую, взял
пакет, а на его место положил другой, поддельный.  Остается  надеяться,  что
капитан догадался прислать двух человек.

     
И  опять я пала на колени перед телефоном. Не мешало бы подложить здесь
подушечку... Докладывая, я изменила мнение. Теперь мне  почему-то  казалось,
что  настоящий  пакет унес Шаман, а поддельный подкидывали только для отвода
глаз. Боюсь, изза этого мой рапорт получился недостаточно четким, потому что
капитан потребовал к телефону мужа. Тот на четвереньках преодолел расстояние
между дверью и телефоном, хотя в комнате было темно и нас не могли увидеть с
улицы, и подтвердил мои показания. Не дав ему закончить, я вырвала трубку  у
него из руки.

     
— Пан капитан, а теперь что делать? Не сидеть же так просто! Вы только
скажите!

     
— Сидеть!  —  рявкнул  капитан.  —  Спокойно  сидеть  и  ждать, пока
заказчик вас не освободит! Согласуйте  с  мужем,  что  станете  говорить.  И
ничего  не  предпринимать самой! Слышите? Ничего! Спокойной ночи! Со вздохом
положив трубку, я сменила позицию и удобно села на пол, оперевшись о  дверцу
шкафчика и вытянув ноги.

     
— Кажется, оставшуюся жизнь мы проведем с тобой в качестве Мацеяков,
— сказала я мужу, который тоже удобно устроился на  полу  у  секретера.  —
Схватят  шамана,  арестуют  Стефана  Паляновского  и  его  Басеньку, посадят
настоящего пана Романа, и кто, скажи на милость, придет снять нас  с  поста?
Договор истекает завтра, а тут ничего не ясно.

     
Муж был полон необоснованного оптимизма.

     
— Главное,  мы  избавились  от  шамана и его пакости. — радовался он.
-Без них мне сразу дышать стало легче. Я подумал и решил — пятьдесят кусков
я им верну, не желаю иметь ничего общего  с  этими...  Верну  по  частям,  в
рассрочку,   хотя  понятия  не  имею,  откуда  достану  деньги.  Может,  они
согласятся вычитать у меня из зарплаты...

     
Я опять кивнула, всецело соглашаясь с ним, и немного отодвинулась,  так
как ручка дверцы больно впилась в спину.

     
— У  меня зарплаты нет, но зато я еще не растратила их деньги. Правда,
заплатила за ремонт машины, но верну из первого же гонорара.

     
— Вот мы с  тобой  говорим  правильно,  хорошо,  но  что  толку?  Надо
оформить  все  в письменном виде. Слушай, давай напишем заявление и отдадим,
кому положено. В том смысле,  что  добровольно  отказываемся  от  преступных
доходов,  в преступлении никакого участия не принимали, с нас взятки гладки.
Я хочу оставаться честным человеком, а если  мы  сейчас  этого  не  сделаем,
потом никто не поверит нашим благим намерениям. Айда, пошли писать!

     
Занятые  мыслями о составлении письма, мы совершенно не сообразили, что
можно зажечь свет, и долго пробирались ощупью в темноте, налетая на  мебель.
Зажгли  свет,  и  сразу  просветлело в головах, письмо написали быстро и оба
торжественно подписали. Решили завтра же отправить по почте.

     
— Не думай, что все это так просто и быстро закончится, — пригасила я
глупый оптимизм мужа,  накрывая  машинку  чехлом.  —  Самое  плохое  только
начинается.

     
— Ты  о  чем?  —  забеспокоился  муж. — Что может быть еще хуже? Я и
представить не могу.

     
— А ты представь, что встречаешься в укромном  месте  с  Мацеяком  для
очередного  преображения  и . он интересуется, с чего это ты так сдружился с
женой и почему не скрыл от нее, что ничего о шамане не знаешь? А может,  она
чего-то заподозрила? Что ты ему на это ответишь?

     
Муж поглядел на меня, как на Горгону, которая до сих пор скрывалась под
маской голубки. Он побледнел, а обе руки сами собой вцепились в шевелюру.

     
А я безжалостно продолжала:

     
— И  еще станет тебя расспрашивать о сантехниках, зачем пришли и где у
нас в доме труба лопнула.

     
Муж тихо застонал.

     
— Учти, дорогой, я не пугаю тебя, просто капитан велел нам с тобой как
следует продумать, что мы  станем  отвечать,  когда  каждого  в  отдельности
примутся   расспрашивать,   как  нам  тут  жилось.  Паршивый  шаман  на  нас
наябедничает, уж это точно, им покажется подозрительным, что мы  вместе  его
принимали.  Так  что  давай-ка  вместе  подумаем  и хорошенько запомним, как
станем выкручиваться. Муж перестал терзать волосы и немного успокоился, даже
принялся приводить в порядок бумаги.

     
— Пойди-ка свари кофе, — распорядился он.  —  Ну  что  ты  за  баба,
обязательно  выскакивать  со  своими  сенсационными заявлениями именно среди
ночи! Пожалуй, я так и не женюсь, хотя уже подумывал...
  "

     
Рано утром на следующий день нас посетил капитан собственной  персоной.
Поскольку  он прибыл под видом электромонтера (кстати, в рабочем комбинезоне
он выглядел намного симпатичнее, чем в милицейском мундире),  принимать  его
пришлось  в холле у счетчика, так что мы с мужем были вынуждены примоститься
на ступеньках лестницы.  Сегодня  настроение  у  капитана  было  несравненно
лучше,  чем  вчера.  И  с  нами  он  обращался  совсем  по-другому.  Начал с
декларации:

     
— Уважаемые господа! Органы милиции обращаются к вам...

     
Но не выдержал торжественного тона и закончил по-свойски:

     
— Вообще-то никакие не органы, а я лично...  То  есть,  разумеется,  с
согласия  органов но вот какое будет предложение, а может, просьба, не знаю,
что правильнее. Дело в том... Видите ли... Как правило,  наше  ведомство  не
включает  в  состав участников своих тайных операций посторонних лиц, но тут
совершенно  исключительный  случай.  Сейчас  все  объясню,   прошу   слушать
внимательно.  Есть основания полагать, что эти самые Мацеяки обратятся к вам
с просьбой еще раз подменить их.

     
— Этого еще не хватало! — вырвалось у мужа. Меня тоже, мягко сказать,
не обрадовала подобная перспектива, но я  благоразумно  промолчала,  поэтому
неудовольствие капитана излилось только на мужа.

     
— Неужели вам так плохо с этой женой? — вступился он за меня.

     
— Да нет, я не потому, — неловко оправдывался тот. — Правда, жена из
нее никакая,  но  сама  по  себе  она  ничего. Но я больше не могу тут, я не
гожусь в преступники, и вообще,  с  меня  достаточно!  Сплошные  нервы,  сил
больше нет! И отпуск кончился.

     
— У тебя же осталось еще три недели, — выдала я его с головой.

     
— А если они совсем совесть потеряют и запросят месяц, тогда что?

     
Я  собралась  ему как следует ответить, но капитан жестом призвал нас к
порядку.

     
— Дайте же мне договорить!  В  интересах  милиции.  чтобы  преступники
чувствовали  себя в безопасности, это здорово облегчит нашу задачу. Конечно,
и без вас мы их переловим, но на это потребуется гораздо больше времени,  да
и во многом осложнит все дело. С вашей же помощью...

     
Муж  опять  застонал,  но  уже как бы сдаваясь, а капитан продолжал нас
агитировать:

     
— Мы гарантируем, что ваше участие останется в  тайне,  официально  вы
нигде   не  будете  фигурировать.  Разумеется,  вы  вправе  не  согласиться,
откровенно говоря, и уговаривать-то вас я не имею  права,  но  уж  очень  мы
заинтересованы в вашем содействии.

     
— Меня  можете не агитировать, — меланхолически заметила я. — Обожаю
принимать  участие  во  всяких  интересных  авантюрах,  даже  если  меня  не
приглашают.   Он  протестует,  так  объясните  ему  своими  словами,  что  с
юридической точки зрения мы оба выглядим достаточно подозрительными.  И  нам
остается  одно  из двух: или оправдаться перед законом, или нас затаскают по
судам. Ну какой судья поверит, что мы взялись за это дело  исключительно  по
глупости?  Ясно,  нам  инкриминируют  соучастие  в  преступной шайке с целью
извлечения нетрудовых доходов.

     
— Так я же написал заявление, что возвращаю свои доходы!

     
— Только потому и возвращаешь, что тебя застукали!

     
— А как же добровольная явка с повинной? Мои благие намерения?

     
— Можешь их себе на зиму засолить. В суде  как  пить  дать  усомнятся,
была ли она такой уж добровольной.

	 
— А  отпуск...  —  завыл муж, в мгновение ока изобразив себе прическу
а-ля огородное пугало. Капитан успокоил его:

     
— Во-первых, все дело займет не больше  двухтрех  дней,  а  во-вторых,
пани   Хмелевская   сгустила  краски.  Неужели  мы  не  знаем,  кого  в  чем
подозревать?  Еще  раз  напоминаю,  ваше   участие   целиком   и   полностью
добровольное, вы вправе не согласиться.

     
— Мы  согласны,  —  муж  безнадежно  махнул рукой. — Пропади оно все
пропадом, еще немного попритворяюсь идиотом.

     
Итак, поставив интересы общества выше личных, мы с мужем присягнули  на
верность  милиции  до  гробовой  доски,  после  чего приступили к обсуждению
технических   деталей   предстоящей   операции.    Капитан    тактично    не
заинтересовался  нашими  гонорарами,  без  протеста  принял адресованное ему
письмо и в десятый раз  призвал  нас  соблюдать  максимальную  осторожность,
подчеркнув,  что  мы идем на опасное дело. При этом почему-то грозно смотрел
именно на меня.

     
— И не забывайте, — сказал он на  прощание,  —  вам  нельзя  друг  с
другом общаться, когда будете на свободе. Ведь вы друг друга не знаете!

     
— Само собой! — пробурчал муж, а я обиженно добавила:

     
— Совершенно напрасно нам об этом напоминать, дураки мы, что ли?

     
Капитан  как-то  странно  взглянул  на  нас,  с  трудом  удержавшись от
какой-то реплики, распрощался и покинул наш дом.

     
Близкая свобода  придала  другое  направление  мыслям.  Сбросив  личину
Басеньки,   я   наконец-то   смогу   зажить  собственной  жизнью,  а  в  ней
просматривались кое-какие обнадеживающие и весьма приятные перспективы. Если
бы... Если бы не пакт с милицией. Ну да ладно,  об  этом  я  подумаю  после,
сейчас  же предстояло в самое ближайшее время общение с паном Паляновским по
телефону и, увы, обратное переодевание у него в доме, что  ничего  приятного
не сулило, но тем не менее все требовалось хорошенько продумать.

     
Наступили томительные часы ожидания. Делать нам с мужем было нечего, он
уволил помощника, так как истек срок договора с ним. Свой собственный узор я
закончила, Басенькин тоже. а начинать за нее новый не хотелось.

     
— Интересно,  как  ты собираешься вынести такое из этого разбойничьего
притона, — поинтересовалась я, помогая мужу свернуть в толстый  рулон  плод
нашей  творческой фантазии. — Ведь не станешь объяснять Мацеяку, что мы тут
с тобой занимались собственными делишками.

     
Оказывается, муж уже все продумал:

     
— Как только этот подонок позвонит и договорится о  встрече,  я  сразу
звоню  корешу.  Дескать,  сейчас  к  нему приедет бородатый черный придурок,
глухой и немой от рождения, и доставит от меня тот самый узор, о котором  мы
еще раньше договорились. И я по дороге подброшу ему рулон.

     
— Черный придурок — это ты? — уточнила я.

     
— Ясно,  а кто же? — ответил муж и вдруг разозлился. — И вовсе не я,
а Мацеяк! То есть я под видом Мацеяка. А лично я блондин.

     
Что-то в последнее время везет мне на блондинов. Кстати,  если  сегодня
состоится  обратное  перевоплощение,  то вечером на встречу с моим блондином
отправится Басенька. Бог знает, к чему это приведет! Надо что-то  придумать,
ни в коем случае нельзя допустить такого!

     
Впрочем,  появление  настоящей  Басеньки  было  чревато  и другого рода
последствиями.

     
— Слушай, — сказала я мужу  замогильным  голосом,  исполненная  самых
мрачных предчувствий. — Нам надо придумать пароль.

     
— Какой еще пароль? — вскинулся муж.

     
— На  случай,  если  нас  вторично  попросят  подежурить.  Ведь  может
получиться так, что ангажируют лишь кого-нибудь одного, тебя или меня. И  мы
не разберемся, мы ли это или они.

     
— Не понимаю.

     
— Ну. представь, тебя наняли вторично, приходишь ты сюда, а тут вместо
меня сидит  настоящая  Басенька,  ты,  как ни в чем не бывало, обращаешься к
ней, как ко мне, — и конец! Все  раскрыто!  Думаешь,  они  нас  по  головке
погладят за это?

     
Муж вскочил и забегал по комнате.

     
— Черт  возьми,  тогда нам и впрямь крышка! Как пить дать прикончат! И
какого черта я ввязался в это дело? Какой леший меня  дернул?  Жил  бы  себе
спокойно, так нет! Укокошат, не успеешь и глазом моргнуть! Что делать?

     
— Так я же говорю — придумать пароль.

     
— Какой пароль?

     
— По возможности самый невинный.

     
— Разве  такие  бывают?  Я  читал:  пароль, отзыв — всегда что-нибудь
этакое. А, знаю! Я вхожу и спрашиваю: "У вас продаются куры?"

     
— Уже было, не пойдет. И потом это некультурно.

     
— Значит, я вхожу и спрашиваю: "Быть или не быть?" А ты отвечаешь...

     
— О Господи, я же сказала — самый что ни на 'есть невинный.  Помолчи,
дай  подумать!..  Ну  хотя  бы  так:  ты входишь, видишь сомнительную особу,
похожую на меня, но не заговариваешь с ней,  а  молча  начинаешь  барабанить
пальцами  по  стеклу. Вот так. При этом мечтательно смотришь в окно, а не на
меня. Подойдя к окну, я наглядно продемонстрировала, как это  делается.  Муж
послушно повторил. Получилось неплохо. Он одобрил идею:

     
— Подходяще. А ты тоже будешь барабанить при виде сомнительного меня?

     
— Нет,  одно  и  то  же-  скучно.  Сделаем  по-другому.  Я вхожу, вижу
подозрительного типа, похожего на тебя, снимаю туфлю  и  вытряхиваю  из  нее
камушек.

     
— А откуда ты возьмешь камушек?

     
Нервотрепка  последних недель, похоже, сказалась-таки на его умственных
способностях. Я не стала сердиться, только вздохнула:

     
— Камушек в натуре не  потребуется,  я  просто  сделаю  вид,  что  его
вытряхиваю.

     
Ну хорошо, мы придумали, как избежать одной опасности, но ведь их могло
быть великое  множество. Ближайшее будущее изобиловало ловушками, подводными
камнями и капканами на каждом шагу, и любой из этих шагов мог для нас  стать
последним.  Муж  еще  был  оптимистом,  ибо высказал предположение, что наши
патроны обвели милицию вокруг пальца,  или,  как  он  выразился,  "выставили
кормой  к ветру", и сбежали с награбленным имуществом через зеленую границу,
а нам придется сидеть тут до конца дней своих обреченными на общение друг  с
другом.  Я же предвидела другой финал: мы попадаемся в расставленную для нас
ловушку, из которой милиция извлечет лишь наши трупы, да и то в  ненаилучшем
состоянии.  И все равно, скорее бы уж они появились, если придется ждать еще
день, нервы не выдержат.

     
Зловещие прогнозы прервал телефонный звонок. Слава Богу, это был Стефан
Паляновский.

     
— Мое сокровище, вот и я, вот и я, — разливался он соловьем.  —  Так
соскучился  по тебе, что и выразить трудно! Немедленно приезжай, что бы этот
изверг ни говорил! Я жду. драгоценнейшая!

     
Прикрыв трубку рукой, я шепотом сообщила извергу, что это мой хахаль, а
в трубку ответила:

     
— Ладно, приеду. Через полчасика.

     
— На своей машине, разумеется?

     
— На машине.

     
— Оденься потеплее, еще простудишься. На улице холодно.

     
Поскольку было как раз тепло, я поняла — мне давали понять, что  нужно
соответственно одеться, то есть мой наряд должен бросаться в глаза. Может, я
ошибаюсь, но, кажется, пан Паляновский ни о чем не догадывался.

     
А  теперь  за  работу!  Дел  предстояло  немало.  Сначала  я  позвонила
капитану, известив его о развитии событий. Рапорт был по-военному  коротким,
зато  много  времени  занял  разговор  с  владельцем мастер- . ской, где уже
успели отремонтировать мою машину. Трудность заключалась в том, что приехать
за ней я могла лишь после  семи  вечера,  а  мастерская  работала  до  пяти.
Помогли   материальные   аргументы.  Затем  принялась  одеваться.  Подобрать
соответствующую одежду было очень непросто, а времени  оставалось  в  обрез.
Надеюсь,   одеяние  мое  было  достаточно  безвкусным  и  кричащим.  Наскоро
попрощавшись со  вздрюченным  до  последней  степени  мужем,  я  на  хорошей
скорости помчалась в "вольво" на свидание с истосковавшимся любовником.

     
Вот  его  дом,  вот  квартира.  Притормозив  перед  дверью, я малодушно
подумала, что еще не поздно сбежать. Кто знает, что там ожидает  меня?  Нет,
отступать  я  не  привыкла.  Собрав все силы, позвонила. За порогом никто на
меня не напал, не связал, не заткнул рот. Не видать  и  дюжих  молодчиков  с
револьверами  в руках. Это меня немного успокоило. Стараясь не показать, что
трушу, я прошла в комнату. Шляпа "ретро" моей тетки лежала на  столе,  а  на
тахте  сидела Басенька в халате любовника. Казалось, так она и просидела тут
все три недели. Стефан Паляновский представлял собой сущий

     
гейзер благодарностей и заверений  в  признательности  по  гроб  жизни.
Среди них я не приметила и тени подозрительности.

     
— Вы   понимаете,   милостивая   пани,  мне  пришлось  позволить  себе
обращаться в  такой  интимной  манере,  делая  вид,  что  я  разговариваю  с
Басенькой.  Этот  мерзкий  тип, ее муж, способен на все, он мог и подслушать
наш разговор, а значит, расшифровать подмену. О моих же чувствах к  жене  он
знает, нежности его не удивят, удивила бы как раз деловая манера общения. Вы
не   сердитесь?   Разрешите   сейчас   принести   извинения  за  вынужденную
фамильярность и скажите, что прощаете меня!

     
Я заверила его, что прекрасно понимаю  вынужденную  конспирацию  и  нет
необходимости  извиняться.  На  этом  протокол  закончился,  и  мы перешли к
деловой части беседы.

     
— Вы уверены, что все прошло хорошо? — допытывался пан Паляновский.
— У него не закралось никаких подозрений? А что там за сантехники  были?  И
еще электромонтер? Расскажите нам, пожалуйста, обо всем поподробнее.

     
Мне приготовили кофе, но я твердо  решила  не  прикасаться  к  нему,  в
крайнем  случае  вылить  себе  в  декольте.  Небрежно  размешивая  сахар,  я
приступила к рассказу. Смысл расспросов нанимателей был  ясен:  им  хотелось
оценить  ситуацию, чтобы знать, все ли в порядке. Значит, надо их успокоить.
С мстительным  удовлетворением  выдавала  я  им  успокаивающие  подробности,
черпая  их  из неиссякаемого кладезя моего воображения. Надеюсь, мне удалось
создать достаточно убедительную картину  вселенского  потопа  в  квартире  и
полнейшую  беспомощность водопроводчиков, которых, сами знаете, днем с огнем
не найдешь, когда приспичит. Да, отыскала я их в какой-то конторе по ремонту
сантехники, да разве я помню  какой,  обзвонила  десятка  два,  пока  нашла.
Пришлось  им  и  на  следующий  день  приходить, коечто доделать. А электрик
всего-навсего починил пробки.

     
— Ваш муж полнейший кретин, — пожаловалась я Басеньке. — Даже  такой
малости не способен сделать!

     
Та  легким  пожатием  плеч  согласилась  с моей оценкой, а я продолжала
отчет.  Вор-домушник  прошел  гладко,  не  вызвав   никаких   дополнительных
вопросов,  а вот пакет для шамана стоил мне немалых усилий. Пришлось напрячь
все умственные способности, ибо расспрашивали меня с пристрастием.  Особенно
настойчиво   любовник  допытывался  о  реакции  мужа  на  шамана  и  дотошно
выспрашивал подробности разговоров с мужем на эту тему. Через полчаса  таких
усилий я была мокрая, как мышь под метлой, и уже не чаяла выбраться из этого
разбойничьего притона. Надо переходить в наступление!

     
— Почему вы меня не предупредили о передаче для шамана? Естественно, я
велела  этому идиоту, — (оба сразу поняли, что я говорю о муже), — отвезти
пакет по назначению, ведь, насколько  я  понимаю,  раз  мне  про  шамана  не
сказали,  им  занимается  муж. Тот из вредности отказался и приставал ко мне
два дня, чтобы отвезла пакет я. Я на него рявкнула...

     
— И правильно сделали, и правильно сделали! — поспешил похвалить меня
Паляновский. — Тут наше упущение, вы уж извините, он и в самом деле не знал
пана Шамана, пакетом должна была заняться Басенька, но мы  не  предполагали,
что  его  доставят  на  той  неделе,  тем  более,  что пана Шамана не было в
Варшаве. А приставал к вам, чтобы разузнать о Басенькиных деловых связях,  в
которые  она  его, естественно, не посвящает, а он делал вид перед вами, что
посвящен в ее тайны и только по своему обыкновению вставляет палки в колеса,
а на самом деле ничего не знал...

     
Он путался в объяснениях, а мне очень интересно  было  узнать,  как  он
выкрутится,   как  представит  всю  эту  историю  с  пакетом,  и  я  слушала
внимательно, не сводя с него глаз и не облегчая его задачу. И чем  дольше  я
смотрела,  тем  больше  он запутывался, пока до меня не дошло, что веду себя
неправильно. Как легковерная и легкомысленная особа,  слепо  верящая  всему,
что он мне наплел, я просто не имела права интересоваться так долго каким-то
одним  аспектом  дела  и  пытаться  выяснить  его подноготную. Вообще это не
должно меня занимать, на такие вещи я просто внимания  не  обращаю,  никаких
несуразностей не замечаю. И я сама сменила тему беседы к немалому облегчению
хозяина, переключившись на случайного знакомого в скверике.

     
— Можете  с  ним  раскланяться,  если  хотите, — проинструктировала я
Басеньку. — Человек мне совершенно незнакомый,  просто  тоже  гулял  в  том
сквере,  ну  мы  пару  раз и поговорили с ним на самые нейтральные темы — о
погоде, о хулиганах. Сам он с вами не заговорит, не беспокойтесь.

     
— А мы уже беспокоились, что вы с ним сдружились, — нервно рассмеялся
Стефан Паляновский, — это могло привести к осложнениям.

     
Хотела я ему сказать, что если даже и сдружилась, то не как Басенька, а
как я лично, но не стала. Вообще меня очень измотал разговор с  ними,  много
нервов  мне  стоил,  хотелось  его  поскорее  закончить и уйти отсюда. Уйти,
наконец, в своем собственном виде! Я взглянула на  часы,  и  это  не  прошло
незамеченным.

     
— Вы  торопитесь?  Мне  бы  не  хотелось  проявить  бестактность,  но.
кажется, вы чем-то взволнованы? Может, еще что-нибудь случилось,  о  чем  вы
нам не сказали?

     
— Что-нибудь  случится,  если  сюда  заявится муж и станет скандалить!
-раздраженно  ответила  я.  —  Меня  удивляет,  что  вы  так  легкомысленно
относитесь  к  этому.  Впрочем,  вы  как  хотите, дело ваше, но лично мне не
терпится отсюда уйти. Давайте  кончать  маскарад!  Считаю,  что  наша  афера
удалась,  но  нервов  она  мне стоила немало. Три недели я жила в постоянном
напряжении, с  меня  достаточно.  А  если  еще  хотите  поговорить,  давайте
встретимся где-нибудь в другом месте.

     
Стефан   Паляновский   понял  свое  упущение  и  заторопился,  всячески
демонстрируя беспокойство и чрезвычайную озабоченность. Он согнал Басеньку с
тахты, велев ей заняться делом, и мы принялись  переодеваться.  Теперь  этот
процесс доставил мне величайшее удовольствие. Поддельная героиня поддельного
романа  натянула на себя свои оранжевофиолетовые одеяния, а я сдирала с себя
ее шкуру. Долой родинку, долой мертвый зуб,  долой  идиотскую  челку,  долой
капризные губки недовольной примадонны. Под париком волосы сбились в колтун,
расчесывать  который  не  было времени, навести марафет не было чем, так как
моей косметики в моей сумке не оказалось, но эти  мелочи  не  испортили  мне
настроения.  Душа  пела  —  свободна, наконец свободна! Ладно, дома приведу
себя  в  человеческий  вид.  Басенька  удалилась,  мне  надо  было   полчаса
переждать,  и эти полчаса показались мне годом. Хозяин квартиры занимал меня
светской беседой, но, поскольку мысли его явно витали далеко отсюда,  беседа
шла через пень-колоду, пока не иссякла совершенно. Несколько минут мы сидели
молча,  а потом Стефан Паляновский откашлялся и совсем другим, деловым тоном
произнес:

     
— А теперь к делу. Спохватившись, он сменил тон:

     
— Не хотелось бы злоупотреблять вашей добротой,  но  может  возникнуть
необходимость...  Вы  проявили  такое  понимание наших трудностей... Позволю
себе надеяться...  Знаете,  после  минут  безоблачного  счастья  так  трудно
вернуться  к  суровой  действительности... Пока еще ничего определенного, но
хотелось бы предварительно узнать, не окажете  ли  вы  еще  раз  любезность,
может,  через  несколько  дней? Не согласитесь ли еще раз заменить Басеньку,
уже на более короткий срок, на недельку, может, дней на десять?  Разумеется,
за особую плату.

     
Даже если бы капитан меня не предупредил, я бы все равно согласилась. И
без всякой  особой  платы,  лишь  бы  сейчас уйти поскорей отсюда. Когда он,
запинаясь, стал  излагать  просьбу,  я  вся  похолодела,  предполагая  самое
плохое:  меня  попросят  остаться  в  этой квартире, меня посадят в машину и
отвезут в безлюдную местность, меня силой заставят выпить остывший кофе.  Да
мало  ли что мне могли предложить?! Воображение за доли секунды предоставило
большой выбор самых ужасных ситуаций.

     
Так что, услышав предложение, которое предвидел  мудрый  капитан,  я  с
облегчением  перевела  дух  и  сразу  же согласилась. События развивались по
предусмотренному  сценарию,  и  это  вселяло  надежду  на  скорое  окончание
принудительного  дежурства.  Определив  сумму нового гонорара в десять тысяч
злотых, пан Паляновский, возможно, приготовился поторговаться со мной, но  я
проявила  полнейшее  равнодушие к материальной стороне вопроса, согласившись
на первую же предложенную сумму. С равным успехом он мог предложить мне  как
десять  миллионов злотых, так и десять грошей. Точно так же, без возражений,
приняла я все дальнейшие инструкции,  которые  выслушала  вполуха,  запомнив
лишь необходимость соблюдать абсолютную тайну.

     
Ну,   кажется,  я  могу  уйти!  Только  бы  выбраться  отсюда  целой  и
невредимой! Опасность подстерегала  во  всем:  на  лестнице  мог  притаиться
бандит  с  ножом,  в подворотне мог свалиться на голову кирпич, на улице мог
увязаться следом гориллообразный верзила с рукой в кармане, да и сам  хозяин
квартиры мог выкинуть в последний момент какую-нибудь пакость. Все обошлось,
разбойничий   притон   я   покинула   беспрепятственно.   Насладиться   этим
обстоятельством решительно

     
не было времени. Надо было заехать к себе домой, взять деньги и мчаться
в ремонтную мастерскую  за  машиной,  а  уже  без  десяти  семь,  вернуться,
привести  в  порядок  лицо  и одежду и скорей, скорей на сквер! Ведь если не
успею, там Бог знает что может произойти. Вот появляется блондин, видит  эту
кикимору  в  обычных  фиолетах, спешит к ней, заговаривает, та в ответ несет
чепуху, он пытается разобраться, что же происходит, может, и не поймет, зато
Басенька поймет все.  Тут  появляюсь  я...  Нет,  это  уже  второй  вариант.
Басенька  прохаживается  по  скверику,  блондин  еще не успел подойти к ней,
появляюсь я, кикимора видит нашу встречу и обо всем догадывается. Во  втором
варианте  убивают  не только меня, но и его, на скверике трупы, трупы... Или
третий вариант. Появляюсь я, Басенька меня не видит, но он видит нас  обеих,
подходит к ней, поскольку она похожа на меня больше, чем я... Тьфу, сплошная
неразбериха,  но  оба  они  обо  всем догадаются, и все по моей вине, за это
благодарная милиция упрячет меня за решетку на  продолжительное  время.  Или
вот еще вариант... Хватит, всех не перечислишь, но результат во всех случаях
один — отчаяние и скрежет зубовный. Так что надо успеть!

     
Удалось схватить такси. Заехала домой за деньгами, в мастерскую поспела
в последний  момент,  расплатилась, проигнорировав совет насчет смены масла,
бросилась в машину и вылетела за ворота. Молнией  промчалась  по  улицам,  с
визгом  затормозила  у  собственного  дома,  галопом  поднялась по лестнице.
Трясущимися руками кое-как вернула  себе  собственное  лицо,  блузку  надела
задом наперед, уронила на пол часы и сломала о колтун зубья расчески.

     
Когда  я  подъехала  к  скверику,  было  четверть  восьмого.  Кошмарная
Басенька прогуливалась как нарочно по  наиболее  освещенной  аллейке  и  уже
издали  бросалась  в  глаза,  как  статуя  Свободы. Объехав вокруг сквера, я
припарковалась в темном уголке и, закрыв машину, тоже пошла на  прогулку  по
скверику,  выбирая, наоборот, наиболее темные места. Одетая во все черное, я
не очень была заметна в сумерках.  Сев  на  подходящую  лавочку  —  в  тени
дерева,  вдали  от  фонаря,  с  прекрасным видом на все четыре стороны, — я
принялась ждать.

     
Блондина еще не было, так что не все потеряно, хотя неприятности отнюдь
не снимались с  повестки  дня.  Ну  ничего,  судьба  послала  мне  свободную
минутку,  можно  обдумать  план действий. Главное — перехватить блондина до
того,  как  он  увидит  Басеньку.  А   все   остальное   зависит   от   моих
дипломатических  способностей.  Сначала как-то подипломатичней объяснить ему
изменения в моей внешности — "с женщинами такое случается", потом опять  же
дипломатично  уговорить  его  сесть  со  мной  в  машину и уехать куда глаза
глядят, только бы подальше от проклятого  скверика,  причем  сделать  это  в
самых общих выражениях, избегая конкретики.

     
Первую  фазу  операции  удалось  провести  блестяще.  Блондин подошел к
скверу с той стороны, где я  оставила  машину.  Сорвавшись  со  скамейки,  я
бросилась   к   нему  резвой  рысью.  К  счастью,  в  этот  момент  Басенька
прохаживалась по дальней аллейке, оборотясь  к  нам  задом.  Споткнувшись  о
какую-то корягу, я с разбегу с такой силой налетела на блондина, что он чуть
не упал.

     
— Немедленно  уходите  отсюда!  —  дипломатично выдохнула я свистящим
шепотом и, спохватившись, что говорю не совсем то, поправилась: — То  есть,
мне  кажется,  этот  скверик  не  очень  подходящее место для прогулок. Есть
скверики намного симпатичнее. Поехали туда! У меня машина.

     
Видимо, это прозвучало достаточно дипломатично, потому что  блондин  не
только не протестовал, но даже не особенно удивился. Он послушно развернулся
и позволил затащить себя в машину. Недаром я ценила мою мастерскую, и деньги
они  брали  недаром.  Машина рванула с места, как зверь, мотор работал почти
бесшумно.  Проехав  половину  Варшавы,  я  остановила   машину   только   на
Рацлавицкой,  в  разрекламированном районе зеленых участков, предназначенных
под частные домовладения. Тут было довольно темно, оба левых колеса увязли в
какой-то яме, наполненной жидкой грязью, я выехала из  нее  задним  ходом  и
выключила мотор, временно не способная продолжать дипломатические ухищрения.
Блондин  вел  себя  изумительно.  Что  значит  воспитание! Никаких неудобных
расспросов, никаких требований объяснить, что происходит. С улыбкой глядя на
меня, он сказал:

     
— Сегодня вы изумительно выглядите.

     
— Освещение плохое... — начала было я, а оно  и  в  самом  деле  было
неважное, уличный фонарь давал мало света, но он меня перебил:

     
— Нет,  нет,  дело  не в освещении. Вы изменили прическу? И форма глаз
другая, и губы... Так вам намного лучше!

     
Какой человек! Будто и не увезла я его в диком темпе с  того  скверика,
будто  мы  только  что  встретились, поздоровались, а не мчались в машине на
край города. И какой комплимент!

     
— Мне сегодня вообще намного лучше, во всех отношениях, —  отозвалась
я.  —  Постараюсь  оставаться и впредь столь же привлекательной, особенно в
слабом освещении. Вы не в претензии,  что  я  вас  увезла?  Вам  обязательно
гулять именно на том скверике?

     
— Если  б  было  обязательно,  я  не  уехал  бы  оттуда.  Кажется, вам
разонравилось там прогуливаться?

     
— Да моей ноги там... — начала было я с жаром  и  осеклась,  вспомнив
уговор  с  паном  Паляновским.  Закончила я уже без энтузиазма: — ... целую
неделю не будет.

     
— А через неделю опять предстоит работа по найму?

     
Я посмотрела на него с подозрением:

     
— И откуда вы  все  знаете?  Ведь  вроде  бы  частное  лицо...  Или  я
ошибаюсь? Напротив, причастное?

     
— Конечно же, я частное лицо. Каким мне еще быть?

     
— Понятия  не  имею.  Все  время пытаюсь понять, но ничего в голову не
приходит. Как частное лицо вы не должны знать...

     
— А если допустить, что я на  редкость  любопытное  и  сообразительное
частное  лицо?  Умею  сопоставлять  факты  и  делать  из них соответствующие
выводы. Предпосылки же вы мне сами поставляете в таком изобилии, что  любого
дурака  заставят  призадуматься.  Вот  только до сих пор не сказали, как вас
зовут.

     
— Могу поклясться,  что  вы  и  без  того  знаете!  —  воскликнула  я
раздраженно.

     
— Даже если и знаю, хотелось бы, чтобы вы мне сами назвали свое имя.

     
Ну  и  как-то  само  собой  случилось такое, чего вообще не должно было
случиться. Мое воображение было  посрамлено.  Действительность  сделала  то,
чего  оно  не было в состоянии представить, а именно романа с блондином моей
мечты.  Ведь  в  воображении  я  доходила  только  до  знакомства  с  ним  и
останавливалась. Представить, что будет дальше, не было никакой возможности.
В  воображении,  доходя до знакомства, я так и застывала на этой фазе, уж не
знаю, окаменев ли  или  вовсе  дематериализовавшись...  Иногда,  правда,  он
предлагал мне свою дружбу, иногда мы говорили о платонической любви, иногда,
чтобы наконец покончить с мучительной неизвестностью, я позволяла ему в моем
воображении просто придушить меня.

     
В  действительности  же  то,  что произошло в разрекламированном районе
фешенебельных   домовладении,   превзошло   все   ожидания.   Изумленная   и
ошеломленная,   я   утратила   не   только   всякую  способность  критически
воспринимать действительность, но и вообще способность рассуждать.

     
Ясно  было  одно  —  роман  с  таким  блондином  не  может   не   быть
действительно романом всех времен и народов!

     
Стефан  Паляновский  позвонил  через  восемь  дней  и огорошил просьбой
превратиться в Басеньку  на  следующий  день.  Самозабвенно  погрузившись  в
личные  переживания,  за  истекшую  неделю я так далеко ушла от проблем четы
Мацеяков, что мне стоило невероятных усилий согласиться на его  просьбу.  Мы
договорились  о  технических  подробностях,  и  на  прощание  я чуть было не
ляпнула: "А мужа тоже заменяете?" Хорошо, вовремя прикусила язык.

     
Сообщив капитану по телефону о  планах  шайки,  я  не  скрывала  своего
недовольства.  Он заверил меня, что вся операция займет не больше трех дней.
Вечером мне предстояло свидание с Мареком, а  я  не  представляла,  в  какой
форме  преподнесу  ему  известие об изменениях в моей жизни. За время нашего
романа мы ни словом не упоминали о происшествии на  сквере,  я  же  сама  не
начинала разговора на щекотливую тему.

     
— Послушай, милый, — сказала я со вздохом, когда он занял место рядом
со мной  в  машине,  —  не  появилось  у  тебя случайно желание возобновить
вечерние прогулки по скверику?

     
— Ты прекрасно выглядишь, — сказал он мне вместо ответа,  к  тому  же
мешая вести машину. — Хорошеешь с каждым днем!

     
— Не волнуйся, завтра подурнею. Оставь, слушай, что говорю. На скверик
будешь приходить или нет?

     
Перестав  демонстрировать  наличие  черты,  в  отсутствии которой я его
несправедливо подозревала, Марек откинулся на спинку сиденья  и  внимательно
посмотрел на меня.

     
— Понятно,  подурнеешь  от прогулок... И надолго ты перевоплощаешься в
таинственную личность?

     
— На три дня, — ответила я, поеживаясь от  омерзения.  —  Начиная  с
завтрашнего. Вечером пойду на прогулку уже в ее шкуре. И что скажешь?

     
— Тоже  пойду,  только  в  своей собственной. И знаешь, дорогая, что я
тебе скажу? Мне бы хотелось, чтобы ты больше не  принимала  участия  в  этом
деле.

     
Вздрогнув,  теперь  уже  по  другой  причине,  я резко свернула вправо,
съехала на обочину и остановилась.

     
— Нет, это становится невыносимым, — решительно заявила я. — Хватит,
мой дорогой! Хоть от любви к тебе я  и  здорово  поглупела,  но  всему  есть
предел. Поговорим серьезно. Что тебе известно об этом деле?

     
Он ответил не сразу. Он всегда отвечал не сразу, если собирался сказать
что-то чрезвычайно важное, такое, что могло перевернуть всю жизнь.

     
— В  принципе все, — наконец ответил Марек. — Или почти все. В любом
случае достаточно для того, чтобы беспокоиться о тебе.

     
— Во-первых, ты не сказал, откуда  тебе  все  известно,  а  во-вторых,
почему  беспокоиться?  До  сих  пор  со  мной  ничего не случилось, так что,
надеюсь, и впредь не случится.

     
— Впредь будет все по-другому. Не знаю, отдаешь ли  ты  себе  отчет  в
том,  как  мало  людей  знало  о  твоем  перевоплощении в пани с челкой. И в
интересах этих людей было держать язык за зубами. Теперь же  события  начнут
разворачиваться  в  бешеном  темпе,  трудно предусмотреть все последствия, и
твое участие в обмане может раскрыться.

     
— Ну так что? Не я же выдумала этот обман.

     
— Я имею в виду твое... твою договоренность с некоторыми лицами.

     
— Понятно. И тогда другие лица с наслаждением перережут мне горло?

     
— Что-то в этом роде.

     
— Но эти другие  лица  ничего  не  узнают  до  тех  пор,  пока  их  не
переловят. А тогда им просто технически трудно будет перерезать мне горло.

     
— Милая,  как  же  ты наивна! Разве можно гарантировать, что переловят
всех до одного? Вижу, ты не отдаешь себе отчета в том, какие громадные суммы
могут  потерять  эти  люди.  Такие  не  остановятся  ни  перед  чем,  а   ты
поразительно легкомысленна.

     
— Преувеличиваешь, милый. Давай рассуждать логично. Ведь не уголовники
же они,  высшая  мера  им не грозит, отсидят свое, и дело с концом. Никто не
станет меня убивать, ибо это уже тянет на  вышку.  А  если  среди  них  есть
какие-то   особо   важные   преступники,  мне  о  них  ничего  не  известно,
следовательно, я для них не опасна. Видишь, я  все  хорошенько  продумала  и
перестала бояться.

     
Мои рассуждения не убедили Марека, это было видно по его лицу.

     
— Не знаю, как тебя переубедить. Какой-то особо важный может не знать,
что ты не знаешь...

     
— Хватит  нагонять на меня страх! А впрочем, если ты считаешь, что мне
нужно бояться, что ж, могу и бояться! А пока  перестань  увиливать  и  скажи
наконец, откуда тебе все известно.

     
— Да  от тебя же! Ты сама мне обо всем рассказала. И я с самого начала
понял, что ты играешь чью-то роль, а  выяснить,  чью  именно,  для  меня  не
представляло  трудности.  О  той  женщине мне уже приходилось слышать и даже
видеть ее, и мне самому было интересно,  каким  образом  милиция  выйдет  на
языческого священнослужителя...

     
— Так  ты  и  о  шамане знаешь! — поразилась я. — Тогда одно из двух
-или ты состоишь в шайке, или, как частное лицо, дружишь с полковником.

     
— Полковники, как правило, не имеют  обыкновения  делиться  служебными
тайнами со своими друзьями.

     
— Ну  тогда  остается  одно  —  ты  тоже  преступник. Из их шайки. Не
ясновидящий же ты в самом деле...

     
— Одно мне непонятно, — прервал меня  Марек.  —  Как  ты  ухитрилась
обвести их вокруг пальца?

     
— Кого я обвела?

     
— Да нашу милицию. Что ты такого сделала?

     
— Ничего особенного. Просто работала.

     
— Работала? Где работала? Кем работала?

     
— В  ихней мастерской, сидя за рабочим столом Басеньки, — буркнула я,
и вдруг у меня прояснилось в голове. Так вот в чем дело!— Я  намного  лучше
хозяйки  умею  рисовать  узоры,  работа для меня привычная. А за окном сидел
рыжий дебил...

     
— Что сидело?!

     
— Рыжий оборванец с тупой рожей. С первого дня прирос к  окну,  сидел,
жевал  резинку  и  смотрел  мне  на руки. Я думала, у них так заведено, и не
прогоняла его. А теперь получается...

     
— Говоришь, рыжий дебил?

     
— Теперь окажется, что это один из самых способных агентов милиции, -с
досадой сказала я, видя, какое странное выражение приняло его  лицо.  -Вечно
меня вводят в заблуждение. Это они обвели меня вокруг пальца! Я не удивлюсь,
если  в  следующий  раз  их  сотрудник  переоденется  страусом,  чтобы  я не
догадалась. И, пожалуйста, не воображай, что ты слишком умный, раз  во  всем
разобрался.  Это  только  потому,  что я сама тебе проболталась. А им откуда
знать? Они видят — Басенька со своей родинкой и челкой изо дня в день сидит
у себя за столом и тянет узор. А много ли  найдется  женщин,  которые  умеют
делать  это?  Вот  ты,  например,  умеешь?  Или  хотя  бы знаешь, что шаблон
делается так, чтобы в любую сторону с максимальной точностью повторял один и
тот же узор?

     
— Представь, знаю. Им очень повезло, когда они вышли на  тебя.  Просто
выпал  счастливый  случай.  Знаешь,  меня  очень  беспокоит передача шаману.
Что-то у них не сработало, и это может оказаться очень опасным для тебя.

     
— Рада, что ты наконец-то перестал ходить вокруг да около и перешел  к
конкретике,  —  съязвила  я.  —  Интересно, как ты узнал о ней? В перископ
подглядывал?

     
Марек рассмеялся:

     
— Конкретику оставим для посвященных. Теперь, когда ты уже кое  в  чем
разбираешься, я могу позволить себе и проговориться.

     
— Так  и  знала,  что  с тобой будет нелегко! Разбираться! Как будто я
могу во всем этом разобраться! Что же касается пакета, то я очень надеялась
— хоть ты мне объяснишь, потому как я ничегошеньки не понимаю.

     
— Не одна ты не понимаешь. Я начинаю кое о чем догадываться,  но  пока
рано об этом говорить.

     
— А ты, случайно, не догадываешься, что теперь будет?

     
— Догадываюсь.  Теперь  милиция  должна  выбрать  подходящий  момент и
захватить всех сразу. Выбрать же подходящий момент — самое трудное  в  этом
деле.  А  ты...  слышишь  меня? Ты чтоб сидела тихо и не высовывалась! Знаю,
тебе это очень трудно, но уж постарайся. Хотя бы ради меня. Обещаешь?

     
" " * "

     
Метаморфоза свершилась,  как  и  в  первый  раз,  на  квартире  Стефана
Паляновского,  с  той  лишь  разницей, что я пришла туда в своем собственном
виде, непереодетой и в препаскудном настроении.

     
Гримера  не  было,  пришлось  нам  с  Басенькой  самим  позаботиться  о
родинках,  челках  и  зубах.  Пан  Паляновский наводил тень на плетень и нес
чепуху о своих горячих чувствах  к  избраннице  сердца,  а  также  о  неделе
счастья,  которую  они  получают благодаря мне. Басенька туманно намекнула о
генеральной уборке в доме, сделать  которую  заставила  домработницу.  Я  не
совсем поняла, следует ли это воспринимать как упрек в собственный адрес или
как  информацию  о  каких-то  перестановках  в  доме,  но не стала выяснять,
удовлетворившись лишь заверением, что домработницы опять не будет.

     
В дом Мацеяков я вступила с опаской — а вдруг там меня ждет западня  в
лице  настоящего  мужа?  В  гостиной  сидел уже знакомый мне субъект, только
сильно похудевший. Увидев меня, он, ни слова не говоря, сорвался  с  кресла,
кинулся  к  окну и принялся изо всей силы барабанить по стеклу. Того и гляди
разобьет! Я поспешила снять туфлю и помахать у него перед носом.

     
— Успокойся, это я. Да перестань колотить по стеклу, а  то  самому  же
придется вставлять новое! Ты болел, что ли? Плохо выглядишь.

     
Убедившись,  что пароль сработал, муж освободившейся рукой схватился за
сердце.

     
— Езус-Мария, я инфаркт заработаю из-за  этих  проклятых  спекулянтов!
Знала бы ты, как я тут напереживался! Так это ты или не ты?

     
Заверив,  что  я, попросила успокоиться и рассказать, из-за чего это он
так напереживался.

     
И муж начал свой эмоциональный рассказ, то бегая  по  комнате  и  ероша
волосы, то хватаясь за сердце и падая в кресло.

     
— Когда  я  пришел,  ты уже была здесь. То есть теперь я знаю, была не
ты, а настоящая жена, но точь-в-точь ты' Но это оказалась не ты, потому как,
когда я принялся стучать по окну, она презрительно тоже  постучала  себя  по
лбу.  Туфлей  и  не  шевельнула,  ничего не вытряхивала, посмотрела только с
презрением, как на идиота какого. Хорошо, что сразу  вышла,  а  то  меня  бы
кондрашка хватила, когда я понял, что мне подсунули настоящую!

     
— А ты давно тут?

     
— Еще как давно, с самого утра!

     
— Ей ты что-нибудь говорил?

     
— Ничего,  говорю  тебе,  чуть  трупом  на  месте  не пал, язык у меня
отнялся. И ноги, наверное, тоже, так полдня у окна и простоял.

     
— И  от  этого  ты  так  похудел?  К  мужу   постепенно   возвращалось
спокойствие,

     
он уже нормально дышал и говорить стал нормально:

     
— Нет,  не  от этого, просто всю эту неделю я вкалывал, как проклятый.
Мы с корешем день и ночь штамповали ткань по нашему образцу,  знала  бы  ты,
какой  на  нее  спрос!  Говорю тебе, раскупается моментально, только успевай
поставлять. Вот твоя доля, пока полторы тысячи. Мацеяк нанял меня на неделю,
так я уж  за  эту  неделю  отосплюсь.  Ждал  только  твоего  прихода,  чтобы
убедиться, что явишься именно ты, и теперь могу спокойно спать.

     
— Как  неделя?  Мне  капитан  сказал,  только  на три дня! Так что спи
интенсивнее, вместо недели придется тебе выспаться всего за три дня. Видишь,
как мы умно поступили, придумав пароль! А больше ничего новенького?

     
— Не знаю, может, и есть, да бально спать  хочется,  слабо  соображаю.
Вроде в доме чего-то не хватает, но сейчас не пойму. Сама разбирайся.

     
Заинтригованная  этим сообщением, я с интересом- огляделась. Не хватало
алебастровой вазы, которая стояла на  старинном  столике.  Столика  тоже  не
было. Вспомнив туманные намеки на генеральную уборку, почувствовав недоброе,
я  помчалась  наверх, в спальню Басеньки. И сразу позвонила капитану, бросив
на пол у телефона подушку с тахты.

     
— Пан капитан, — докладывала  я,  удобно  устроившись  на  подушке  и
вытянув  усталые  ноги,  —  довожу до вашего сведения, что из дома Мацеяков
исчезли следующие вещи: небольшая  картина  Ватто,  возможно  оригинал,  два
серебряных  подсвечника в стиле рококо и комод в том же стиле. Наверняка они
собираются переправить их за границу, хотя лично я не представляю, как можно
комод... Что? Нет, не только. Отсутствует также алебастровая ваза,  возможно
восемнадцатый   век,   и   старинный  столик.  Китайский,  лакированный.  Не
обнаружила также старинных серебряных столовых приборов, ножей и вилок. Что?
Были, точно были! Не хватает и картины из  спальни  мужа,  но  какой  —  не
знаем.

     
Страшное   известие  капитан  принял  спокойно,  только  из  вежливости
поинтересовался:

     
— А комод тоже старый?

     
— Старый. Лет двести пятьдесят ему было, —  подтвердила  я  и  ехидно
добавила: — Да и все остальное тоже не молодо.

     
С  той  стороны  телефона помолчали, а потом капитан спросил, почему-то
внезапно оживившись:

     
-А вы бы опознали этот комод?

     
— Если не реставрируют, опознаю. У него есть особые приметы. А что, вы
держите его у себя? Грубиян не ответил. Опять помолчав какое-то

     
время, он дал мне странное поручение. А именно: начиная  с  завтрашнего
дня,  отправляясь  под  видом  Басеньки  за покупками, я должна посещать все
попадающиеся  мне  по  дороге  мебельные  магазины,  особенно   антикварные,
антикварные   же   частные  лавки,  столярные  мастерские  и  тому  подобные
учреждения. Даже сообщил несколько адресов, велев записать. Цель — отыскать
знакомый комод. Если я его где увижу, ни в коем случае не должна бросаться к
нему с криками радости, наоборот, не показать, что заметила, никому  никаких
глупых  вопросов не задавать, а вернуться домой и сразу позвонить куда надо,
то есть ему, капитану.  Не  знаю  зачем,  капитан  несколько  раз  повторил:
действовать  тактично, дипломатично, нс нахально. Я решила не обижаться, тем
более, что данное задание было мне очень приятно. Я  и  раньше,  без  всяких
заданий, любила заходить в антикварные магазины и любоваться старой мебелью.

     
Муж,  как  и  обещал,  уже завалился спать. Оставив его храпеть на весь
дом, я отправилась отбывать барщину на скверик. Правда,  теперь  делала  это
совсем с другим настроением.

     
Естественно,  я  сообщила  Мареку  о  переменах, которые застала в доме
Мацеяков. Его тоже  заинтересовало  это  обстоятельство.  И  почему-то  тоже
наибольший интерес вызвал комод. Он принялся меня расспрашивать о нем:

     
— А большой был комод?

     
— Довольно большой. Вот такой ширины, вот такой вышины...

     
— А сколько он мог стоить?

     
— Точно, конечно, не скажу, но думаю, никак не меньше ста тысяч. Что я
говорю! Больше! Намного больше!

     
— А насколько намного?

     
— Этого  я  не  знаю. Да и вряд ли кто знает. На такие вещи постоянной
цены нет. Главным образом потому, что таких вещей нет.

     
Нет, я не забыла, я  очень  хорошо  помнила  наставления  полковника  о
необходимости  соблюдать  полнейшую  тайну  и никому, ни слова о нашем общем
деле, но ничего не могла с собой  поделать.  Приходилось  полковника  и  его
слова   старательно  загонять  в  самый  дальний  угол  сознания.  И  еще  я
оправдывала свою болтливость тем, что комментарии любимого человека  помогут
нашему  общему  делу.  Надежды не оправдались. Комментарии любимого человека
сводились в основном к заверению, что я в  своем  натуральном  виде  гораздо
больше  нравлюсь  ему,  чем в виде Басеньки. Признаюсь, приятно было слышать
такое, но в нашу аферу это ничего нового не внесло.  Следующий  день  прошел
спокойно,  без  происшествий.  Я  бы  сказала,  что  в  доме царили тишина и
спокойствие, если бы не храп мужа, от которого сотрясались стены. В  течение
дня  я посетила несколько столярных мастерских, но ничего интересного там не
нашла. На вечернее свидание я отправилась раньше времени, но Марек уже ждал.
Разговор он начал со странной фразы:

     
— Из сказанного тобой  вчера  я  делаю  вывод,  что  ты  интересуешься
старинной   мебелью.   Есть  у  меня  кое-что  на  примете,  возможно,  тебя
заинтересует. О поручении капитана я ему ни словечка  не  сказала,  клянусь!
Опять сам по себе догадался? Нет, тут

     
что-то  не  так...  Решила  воздержаться  от  вопросов  и  ограничилась
коротким поощряющим:

     
— Ну?

     
— На Познанской, в подворотне, есть  небольшая  столярная  мастерская,
они  занимаются главным образом реставрацией старинной мебели. Мне почему-то
кажется, тебе имеет смысл сходить туда...

     
Я так настроилась увидеть в той мастерской Басенькин комод, что, увидев
его. нисколько не удивилась. Голубчик стоял себе скромненько у самой стенки.
Его почти совершенно закрывали  два  вольтеровских  кресла  в  очень  плохом
состоянии,  о  которых  мне  пришлось довольно долго беседовать с владельцем
мастерской, чтобы, не возбуждая  его  подозрений,  как  следует  рассмотреть
комод. Сообщив капитану о находке, я утаила от него источник информации. И в
самом  деле,  не  могла  же  я рассказать о Мареке, когда сама еще толком не
знала, кто он такой. Расспрашивать, откуда у него сведения  о  комоде,  было
совершенно  бесполезно,  как всегда, отделается шуточками. Скажет, что узнал
от меня, хотя я сама искала комод и не имела ни малейшего представления, где
он находится. Ведь никогда ничего конкретного я от него не слышала...

     
...И услышала на следующий же  вечер.  Вопреки  своему  обыкновению  он
начал с конкретики:

     
— Твои хозяева выбросили бедный комодик на помойку.

     
Сказал  он  это  небрежно,  глядя  в  сторону,  как  о вещи, совершенно
неинтересной. Просто упомянул мимоходом, вот и все.

     
Я, естественно, взъерепенилась:

     
— Быть того не может! Ведь ему цены нет! И потом,  мой  милый,  откуда
тебе  это  известно? Не знала, что имеешь обыкновение шляться по помойкам. В
таком случае надо было и меня пригласить.  А  как  он  оказался  у  столяра?
Погоди, давай с самого начала. От столяра к помойке или наоборот?

     
— Я же говорю — сначала твои хозяева выбросили комод на помойку.

     
— А  оттуда  он  сам  прибежал  в  столярную мастерскую, потому как на
помойке ему нс понравилось? Интересно,  кто  станет  выкидывать  на  помойку
несколько сотен тысяч злотых?

     
— Нашлись  такие.  А прибежал не сам. Насколько мне известно, его туда
привезли...

     
— Ради Бога! — в отчаянии взмолилась я.  —  Оставь  дурную  привычку
прерывать на самом интересном месте. Я слушаю, затаив дыхание, и когданибудь
просто  задохнусь!  Кто  привез, если расточительные хозяева его выкинули? И
если ты знал об этом, почему мне не сказал? Я бы тоже ходила по помойкам,  а
не по мебельным магазинам.

     
— Просто  один  человек  пошел  выбрасывать  мусор,  увидел на помойке
комод,  он  ему  понравился,  и  этот  человек  отдал   его   в   мастерскую
отреставрировать.   Вот  и  все.  Можешь  перевести  дыхание.  Ничего  себе,
перевести дыхание! При мысли о

     
том, как легко найти на помойке сотни ты".  <  злотых,  у  меня  его
опять перехватило.

     
Вот  и  получается  —  даже  говоря о конкретных вещах, он ни в чем не
помогает мне распутать сложный клубок событий, а еще больше его  запутывает.
Комодом  заморочил  мне  голову  окончательно.  Как  узнать, представляет ли
мебель составную часть аферы или просто случайно путается по ходу событий? Я
сделала еще одну безнадежную попытку расспросить эту скалу бесчувственную:

     
— Про помойку ты мне рассказал для того, чтобы я поскорее  отправилась
туда  выбросить собственный мусор в надежде обрести сокровище, или для того,
чтобы заставить меня думать?

     
— А как тебе кажется?

     
— Кажется, мне опять придется  думать.  Тебе  доставляет  удовольствие
издеваться  надо  мной?  Так  вот  знай, думать я пока отказываюсь, подожду,
материала маловато. Пока же только приходит в голову, что  пытались  продать
комод  незаметно, поэтому и придумали фортель с помойкой — будто выбросили.
а сами договорились с покупателем, тот находит его якобы случайно. А вот для
чего понадобился такой сложный фортель — ума не приложу. Ни в  какую  схему
не укладывается.

     
— А ты подумай еще немного, может, к чему-то и подойдет.

     
— Прямо сказать не можешь?

     
— Не  могу,  потому  что  сам  не  знаю.  И не обижайся, что заставляю
мыслить. Раз человек любит всякие необыкновенные приключения,  должен  уметь
делать из них выводы, уметь дедуцировать.

     
Дедуцировала  я  до  позднего вечера, и все без толку. Глупая история с
комодом действительно не вписывалась ни в какую схему. Я крутила комод так и
сяк, но он упорно не хотел влезать ни  в  какие  (цели  моих  умозаключений.
Разозлилась  я  страшно,  а  злость  —  плохой  союзник, и она окончательно
затормозила мои умственные процессы. Да и как  не  разозлиться,  ведь  Марек
доказал  мне  как  дважды  два,  что я полная кретинка, мое дело — кастрюли
драить, а не лезть во  всякие  необыкновенные  происшествия.  Как  будто  не
понимает, что я и не лезу, они сами меня находят.

     
Из-за  бесплодных размышлений прогулка моя невероятно затянулась. Домой
я вернулась поздно, злая и расстроенная. Муж продолжал храпеть. Неужели, как
и грозился, всю неделю проспит? Я отправилась в кухню выпить  горячего  чая.
Поставила  на  плиту  чайник и решила заварить свежий. Когда сыпала из банки
заварку, заметила, как что-то блестящее выскользнуло и  упало  в  заварочный
чайник.  Не  люблю посторонние тела в чае, пришлось извлекать это блестящее,
которое оказалось маленьким ключиком очень оригинальной формы.  Бессмысленно
пялилась  я  на находку, как вдруг в голову пришла столь важная мысль, что я
решила побеспокоить капитана, невзирая на  позднюю  пору.  И  в  самом  деле
-откуда  мог  взяться  ключик в банке с заваркой, если чай я сама покупала в
магазине и сама высылала в эту банку?

     
Не просто было разыскать капитана, но я упорно звонила по всем номерам,
и наконец мои усилия увенчались успехом.

     
— Пан капитан, я обнаружила в чае нечто, очень напоминающее  маленький
ключик, — отрапортовала
 я. — Как он мог там оказаться? Может, вы понимаете?

     
— В каком чае?

     
— Цейлонском.

     
— О Господи, где вы обнаружили ключик? В чайнике?

     
— Нет, в банке с чаем. Высыпался прямо в заварочный чайник.

     
— Опишите ключик.

     
— Маленький, блестящий. Нестандартный.

     
— И что вы с ним сделали?

     
— Да ничего, вот он, у меня в руке.

     
— А  на кой черт вы его вынимали? — неожиданно рявкнул капитан. -Мало
у меня забот... Ну ладно, спокойнее...

     
— Я-то спокойна, — обиделась я,  —  вы  неизвестно  почему  грубите.
Выходит, надо было заварить его? А может, и проглотить вместе с чаем?

     
— Ни в коем случае не глотать! — похоже, капитан не понимал шуток. -А
теперь спуститесь в подвал... Он это сказал таким тоном, что я думала,

     
закончит  он  суровым: и сидите там, пока не прощу вас! Нет, оказалось,
капитан имел в виду другое:

     
— ...и как следует позапирайте все  окна!  Голову  даю  на  отсечение,
обнаружите открытое окно. Сто раз вам говорить!

     
Я  послушно  спустилась в подвал, и, действительно, одно окно оказалось
не запертым,  а  только  прикрытым.  Заперев  его  и  проверив,  заперты  ли
остальные,  я  вернулась  к  себе.  Вот  и  выговор  схлопотала, а все из-за
какого-то паршивого ключика. Он же, как ни в чем не бывало,  лежал  спокойно
на кухонном столе и издевательски поблескивал.

     
— Что  это?  —  ткнул  в  него  пальцем муж, который к утру, наконец,
проснулся.

     
— Еще одна передача шаману, — мрачно буркнула я. — Не трогай руками!

     
' Муж отдернул руку и, недоверчиво глядя на ключ. поинтересовался:

     
— Я так и думал, очень подозрительно это выглядит. Такое  маленькое  и
блестящее. Выходит, я проспал... Кто-то еще приходил?

     
— Инкогнито. А что касается ключика, боюсь, из-за него будет не меньше
неприятностей,  чем  из-за  тех  фаршированных  шедевров.  Во всяком случае,
прикасаться к нему не советую.

     
— Стану я прикасаться ко всякой гадости!  А  ты  не  порть  настроение
человеку  с  самого  утра,  лучше  расскажи  все толком. А то просыпаешься и
вспоминаешь, что отбываешь каторгу,  и  конца  ей  не  видно,  и  все  новые
неприятности.

     
— Тебе жаловаться! Спишь без задних ног...

     
— Так  ведь и сны кошмарные снятся. Представляешь, мне приснилось, что
я теперь навсегда останусь твоим мужем. И мне пришлось прописать тебя в моей
пломбе! Кошмар!

     
— Не надо наедаться перед сном. Плюнь через левое плечо, не  то  не  в
добрый  час  такое ляпнешь... А объяснить я ничего не могу, сама не понимаю,
что происходит. И можешь мне поверить, для меня сиденье тут тоже каторга! .

     
Осовелые и растерянные, блуждали мы с мужем по квартире  Мацеяков,  как
бесприютные  души  в  чистилище,  будучи  не  в состоянии ничем заняться и с
тревогой ожидая грядущих неприятностей. Скорее бы уж  что-нибудь  случилось,
все лучше, чем это ожидание Годо! Нервы были напряжены до крайней степени, и
продлись  такое  состояние  еще день, нас с мужем наверняка бы свезли отсюда
прямиком в сумасшедший дом. И вот, совершенно неожиданно -абсолютно ничто не
предвещало такого окончания — окало  пяти  вечера  к  дому  подъехал  самый
обыкновенный  "фиат" и из него вышел капитан, правда, не в форме, но в своем
собственном виде, нс переодетый ни в водопроводчика, ни в  кого  другого.  В
этот  момент мы с мужем, сидя в гостиной, безуспешно пытались заставить себя
подкрепиться, и при виде неожиданного зрелища колбаса застряла в  горле.  Не
веря собственным глазам, мы уставились на капитана.

     
— Все!  —  заявил  он, входя в дом. — Вы оба свободны... в некотором
отношении.

     
Ни муж, ни я не осмелились уточнить, в каком именно. Капитан поднялся в
кухню, взял со стола ключик, прошел в гостиную, воткнул  ключик  в  замочную
скважину  того самого, запертого ящика секретера, извлек ящик, просунул руку
в образовавшееся углубление и обнаружил там еще один,  потайной.  Мы  оба  с
интересом  наблюдали за манипуляциями. И обычный, и потайной ящики оказались
пусты. Капитан прибыл к нам в сопровождении двух сотрудников.  Один  из  них
молчал  всю  дорогу, второй принял живейшее участие в обсуждении результатов
манипуляций. Из их разговора мне удалось понять, что  в  тайнике  находилось
что-то невероятно ценное, "

     
ценности эти оказались похищенными, а похитителем могу быть только я!

     
Если  бы  не  дурацкий  ключик,  подозрение могло пасть на неизвестного
злоумышленника, проникшего в дом через окно в подвале. Но ключ от  потайного
ящика  неизвестно  каким  путем оказался у меня, а капитану я сообщила о нем
исключительно с целью направить следствие по ложному пути, в общем,  отвести
от себя подозрения.

     
— И  почему я тут же не выбросила эту гадость в нужник? — раздраженно
выкрикнула я.—Ну уж

     
если  вы  меня  обвиняете  в  краже...   ах,   не   обвиняете,   только
подозреваете? И на том спасибо. Уж если вы меня подозреваете, будьте любезны
хотя бы сказать, что именно я украла?

     
— Полковник  скажет, — буркнул капитан. — Как частное лицо я считаю,
что крали не вы, но официально не имею права этого исключить.

     
— А почему не я?. — обиделся муж. Может, ему показалось обидным,  что
его вообще отстранили от этого дела? Капитан снизошел до объяснений:

     
— У вас не было возможности. И вообще, давайте-ка оба поскорее отсюда!
Забирайте  ваши  вещи,  оставьте, что не ваше, и смывайтесь. Чем скорее, тем
лучше. Вы, пани Хмелевская, к полковнику!

     
— Прикажете явиться к нему босиком и в одной  рубашке?  Ведь  вся  моя
одежда у любовника...

     
-".а мне придется смываться в одних подштанниках, — подхватил муж. -То
есть того,  извините...  А  остальное  осталось у этого лысого недоумка, ну,
гримера.

     
До конца дней своих  не  забуду  взгляда,  каким  смерил  нас  капитан.
Никогда  еще милиция так на меня не смотрела! А я чем виновата? Сами забыли,
что сменить надо не только нас, но и нашу одежду, а теперь  еще  недовольны!
Дополнительные проблемы для них, видите ли...

     
Ничего,  справились  с  проблемами,  и к полковнику я явилась нормально
одетой. Приняли меня холодно.

     
— На мне лежит вся ответственность за ваше участие в операции, -такими
словами приветствовал меня полковник и продолжал ледяным тоном: — По  моему
предложению  решено было ваше участие в ней держать в полной тайне, кстати и
из соображений вашей же безопасности. Я сам выступил с таким предложением  и
теперь пожинаю плоды собственного легкомыслия. Хоть это вы Понимаете?

     
Разумеется, я понимала. Он за меня поручился, а я не оправдала доверия,
украв  из  тайника  какие-то  сокровища. А теперь ему за меня отвечать перед
начальством. Я выразила полковнику свои самые искренние соболезнования.

     
Видимо, дело действительно принимало неожиданный  оборот,  и  полковник
отверг  доверительный тон беседы, перейдя на сугубо официальный. Он принялся
задавать мне вопросы, просто устроил форменный  допрос,  благодаря  которому
мне  удалось  понять  следующее: шайку накрыли, чета Мацеяков и Паляновский,
застигнутые врасплох, во всем признались, шаману на очной ставке с ними тоже
не оставалось ничего другого, как признаться, он  назвал  своих  сообщников,
все были допрошены, и все перечисленные ими ценные предметы были обнаружены.
И  вдруг,  как  гром  средь  ясного  неба, сенсация — пропало самое ценное,
именно то, что хранилось в тайнике. А самое непонятное — как  пропало,  ибо
пропажа явилась сенсацией и для самих арестованных.

     
— Ради  всего святого, скажите же наконец, что это было! — взмолилась
я. — Сами понимаете, глупо угодить за решетку неизвестно за что!

     
— Так вы еще не знаете?  Пропали  двадцать  шесть  редких  брильянтов,
общая  стоимость  которых намного превышает сто тысяч долларов. Точную сумму
никто не назовет, коль скоро их никто не видел. Если полковник ставил  своей
задачей меня ошеломить, он с ней вполне справился. Брильянты! Необыкновенной
красоты!  В  тайнике  дома,  где  я  прожила  больше  трех  недель!  В  моем
распоряжении был ключ от тайника... Нет, никогда еще меня не  подозревали  в
краже столь внушительной суммы!

     
— Минутку, — спросила я, придя в себя, — а вы знаете, когда именно я
совершила кражу?

     
— Только  приблизительно.  Сразу  же  после  того,  как  вы побывали в
магазине Яблонекса. Интересно, так, между нами, зачем  вы  заходили  в  этот
магазин? К счастью, магазины с бижутерией я посещаю

     
очень  редко, а за последние несколько лет была всего один раз, и сразу
вспомнила, когда и зачем я там была. Недели две назад на витрине магазина  я
увидела  черную  брошку,  какую  давно  искала, и зашла купить ее. Не купила
потому, что не могла решить — покупаю ли я ее как Басенька или как я.

     
Рассказав об этом полковнику, я поинтересовалась:

     
— Не понимаю, какое это имеет  отношение  к  похищению  брильянтов.  В
магазинах   с  бижутерией  не  продают  настоящие  драгоценности.  Настоящих
брильянтов там не купишь. А может, я свистнула поддельные?

     
— Наоборот. Вы свистнули настоящие и заменили их фальшивыми. Мне очень
жаль, но это еще одна улика против вас.

     
Наверное я  выглядела  совсем  убитой,  полковник  сжалился  и  вкратце
изложил  историю  с  брильянтами.  Оказывается  супруги  Мацеяки  обращали в
брильянты все свое состояние. А состояние было немалое. Кое-что им  оставили
предки,  прадеды  и  прабабки, большая же часть была ими самими нажита путем
неправедным (в подробности полковник не вдавался).  Все  брильянты  Басенька
держала в маленькой деревянной шкатулке в потайном ящике секретера. Басенька
собиралась  забрать  их перед тем, как поменяется со мной ролями. И вот' тут
произошла непонятная история с ключиком. Муж первым  покинул  дом,  Басенька
собралась  открыть  потайной  ящик,  пошла  за ключом, но того не оказалось.
Естественно, она решила, что они с мужем не поняли друг друга и он унес ключ
с собой. Времени оставалось в обрез, того и  гляди  явится  поддельный  муж,
Стефан  Паляновский вместе со мной уже ее ждет, Басенька не стала взламывать
тайник, подумав, что муж вместе с ключом унес и сокровища. Этим' объясняется
ее нервное состояние и многочисленные упущения, а также нервное состояние  и
пана  Паляновского,  с  которым  она  поделилась  своим  открытием.  Еще бы,
сокровища неизвестно где... Вот о чем они тогда  так  долго  шептались!  Вот
почему   не   предупредили   меня  о  многих  важных  вещах!  Потом  немного
успокоились, решив, что, если мы даже обыщем секретер, тайника все равно  не
обнаружим.  К  тому же так просто его не откроешь — только с помощью ключа,
который приводил в действие очень хитрый механизм. Ключ же имелся  только  в
одном  экземпляре. А впрочем, не стоит беспокоиться, утешали они друг друга,
драгоценности забрал муж.

     
Вскоре обнаружилось, что зря они надеялись, муж не только драгоценности
не забрал, но даже и ключ не трогал. Его он  оставил  дома  в  другом  ящике
секретера и сказал об этом Басеньке. Та в спешке совершенно забыла об этом
—  ведь  до  моего  прибытия  надо  было  как  можно  больше  напридумывать
несуразностей. Короче, все три недели они провели в страшном напряжении,  не
зная,  целы  ли  брильянты, и вздохнули свободно лишь тогда, когда, совершив
обратную замену нас с поддельным  мужем,  обнаружили  и  ключ  на  месте,  и
брильянты  в  тайнике. Пересчитали, все двадцать шесть оказались в целости и
сохранности. И вот теперь, как гром средь ясного
< неба известие о том, что все двадцать шесть фаль-
шивые...

     
Экспертизу  производил  очень  опытный милицейский эксперт. Его заранее
предупредили, что доставят на  экспертизу  камни  редкой  красоты,  и  он  с
нетерпением  ждал  их.  Его  заключение  было  четким и не оставляло никаких
лазеек для сомнений: в шкатулке  находилось  двадцать  шесть  очень  красиво
отшлифованных  стекляшек, вероятнее всего приобретенных в магазине с чешской
бижутерией Яблонекса.

     
Ни  Мацеяки,  ни  Паляновский,  естественно,   поначалу   не   поверили
заключению  милицейской  экспертизы,  обвинив милицию в махинациях, когда же
повторная независимая экспертиза выдала тот же результат, впали в  ярость  и
принялись обвинять друг друга, после чего впали в отчаяние. Их отчаяние было
неподдельным,  у милиции не было в этом сомнения, и, естественно, подозрение
в замене настоящих камней на фальшивые пало на меня.

     
— А теперь объясните, пожалуйста, как ключик мог оказаться в  банке  с
чаем?  — обрушилась я на полковника. — Сами сказали,, ключ был только один
и они держали его при себе. Подбросили мне его из вредности?

     
— А вот этого никто не  знает,  —  вздохнул  полковник.  —  Их  ключ
оказался  у  них.  Получается,  что  было два ключа, но откуда взялся второй
-непонятно: Вы, с вашей энергией и умом, свободно могли сделать дубликат.  А
стекла для замены настоящих брильянтов приобрести в магазине Яблонекса...

     
— ...и  выковырять  их  из  ювелирных  изделий, которые мне показывала
продавщица? Насколько мне известно, в магазине россыпью поддельные брильянты
не продаются.

     
— Ну зачем же этим заниматься в магазине? Вы купили  подходящие  бусы,
может,  не  одну нитку, и занимались этим спокойно дома. Так что поймите вас
правильно:  похищены  огромной  стоимости  брильянты  и  у  вас   были   все
возможности  сделать  это.  Тем  более,  что  драгоценные  камни  не  просто
украдены, во очень ловко заменены на фальшивые. Улики говорят против вас.  И
то, что так ловко придумано, и то, чтовы сняли с себя подозрения, ибо, когда
покинули  дом, драгоценности оказались на месте. Меня попеременно бросало то
в жар, то в холод.

     
— Я  правильно  понимаю  вас,   и   теоретически   такая   возможность
существует. Но вы ведь сами знаете, пан полковник, что это идиотизм!

     
— Идиотизм!  —  согласился  полковник. — Тем более, что официально в
операции вы вообще не участвовали. Вот и получается, что брильянты  свистнул
я. И что теперь делать?

     
Мне стало еще холоднее и еще жарче.

     
— Вор-домушник, — прошептала я немеющими губами.

     
— Мы не исключаем такой возможности, но тогда вором должен быть кто-то
из шайки.  Постороннему  вору  брильянты  заменять  на фальшивые, ни к чему.
Заменил их тот, кому не хотелось, чтобы кражу  обнаружили  и  подняли  крик.
Крик  и паника в шайке могли навести милицию на ее след, и, видимо, вору это
было из каких-то соображений нежелательно. Или же  он  подменил  драгоценные
камни  из  опасения  быть  разоблаченным,  если  кража  в  тот  момент будет
обнаружена. Но шайка сейчас сидит в полном составе,а брильянтов ни у кого не
обнаружено.   Ну   что,   теперь   понимаете,   к   чему   ведет    ненужная
самодеятельность,  которую  то  и  дело вы проявляете? Когда вот так, очертя
голову, человек  бросается  в  любую  авантюру...  Чуть  живая  под  лавиной
обрушившихся на меня

     
упреков, я все-таки робко осмелилась запротестовать:

     
— Во-первых,   не  в  любую,  во-вторых,  брильянтов  я  не  крала,  а
в-третьих, нельзя ли их как-нибудь отыскать, чтобы снять с меня подозрения?

     
— Уверяю вас, сударыня, мы сами делаем все,  что  можем,  и  вовсе  не
только  для того, чтобы доказать вашу непричастность к краже. И тем не менее
подозрение с вас не снимается. Извольте с этим считаться. Если  вы  намерены
выехать из Варшавы, учтите, вам не позволят.

     
— И в Сопот тоже нельзя?

     
— Куда?!

     
— В Сопот. На курорт...

     
— Одной?

     
— Нет, не одной... Бросив на меня быстрый взгляд, полковник задумался,
а потом неожиданно согласился:

     
— В Сопот, пожалуй, можно. Но предупреждаю, только в Сопот, не дальше!

     
— Уж  не подозреваете ли вы меня в том, что я из Сопота рвану в корыте
через море в Швецию?! — рассердилась я. — А капитану посоветуйте —  пусть
возьмет тот кусок бристоля, на котором остался отпечаток подошвы вора, я его
еще  целлофаном  заклеила для сохранности. И пусть ищет по подошвам, а не по
брильянтам.

     
— Спасибо за ценный совет, —  издевательски  поблагодарил  полковник.
-Не преминем воспользоваться им...

     
Почему  же  меня  не  посадили  за  решетку?  Эта мысль пришла в голову
вечером, когда я ехала на свидание к Мареку. Подозревают человека в краже на
фантастическую сумму — и оставляют его на свободе. Да еще  разрешают  ехать
на  край  Народной  Польши...  Странно,  очень  странно.  Слежку  за мной не
установили, отпустили на все четыре стороны... Что бы это значило?

     
— Полковник так на меня обрушился,  что  я  не  посмела  задавать  ему
вопросы и до сих пор половины не понимаю, — пожаловалась я Мареку, когда мы
медленно  ехали  в моей машине по темным улицам Нижнего Мокотува, — Кое-что
мне по дороге рассказал капитан, кое о чем я догадалась по вопросам, которые
мне задавали. Но потом  брильянты  заслонили  весь  мир,  и  поэтому  многое
остается непонятным.

     
— Что же тебе непонятно?

     
— Я не знаю главного — кто шеф банды.

     
— Поясни, почему считаешь это главным.

     
— Знаешь,  у  меня  такое  чувство,  что'  это еще не конец аферы. Ну,
например, милиция ничего не знает о взломщике, том  воре-домушнике,  который
через подвал проник в дом и которого я застукала в гостиной. Боюсь, и многое
другое  им  неизвестно.  Но  главное  — шеф. Сначала я думала, это шаман, а
теперь сомневаюсь. Всего вероятнее, он на свободе,  значит,  до  финала  еще
далеко.

     
— А еще что тебе неясно?

     
— Чем занималась банда. Так никто толком и не сказал. Опять приходится
самой  догадываться.  Если я правильно поняла, преступная деятельность шайки
заключалась в том, чтобы вывозить за границу  все,  что  находит  там  сбыт:
произведения искусства, предметы старины, драгоценности. Картины, всякие там
Ватто,  Ренуары и Коссаки, переправлялись через границу под видом ковриков с
лебедями, старинные иконы — под видом штампованных металлических подносов с
патриотической символикой. Говорят, старинную  шпагу  одного  из  придворных
Сигизмунда  Августа им удалось переправить в толстенной сувенирной трости. А
в рукоять шпаги был вставлен рубин размером с кулак!

     
В шайке у каждого было свое амплуа. Одни раздобывали редкости  -скупали
или  крали,  другие  маскировали  ценности под халтурные поделки ширпотреба.
Вроде бы у шамана была целая мастерская по  производству  таких  китчей,  но
тогда мне опять непонятна вся история с передачей ему уже готовых поделок, В
обязанности  третьих  входила пересылка готовых изделий 'за границу. Видишь,
довольно сложное производство, кто-то же должен был  всем  этим  руководить?
Кто?

     
Марек  внимательно  слушал,  не  перебивая  меня  ни  словом  и даже не
улыбаясь, немного снисходительно, немного  насмешливо,  как  это  он  обычно
делал. Я продолжала:

     
— Теперь  вот  еще комод. Почему этой мебели придается такое значение,
почему  капитан  велел  мне  бегать  по  мебельным  магазинам  и   столярным
мастерским  в  поисках  именно комода? Но даже не это самое странное. Больше
всего меня удивляет другое... Я не докончила, искоса глянув на  невозмутимое
лицо любимого человека. Тот счел нужным отозваться:

     
— Что же кажется тебе самым странным?

     
— То,  что мне разрешили догадываться обо всем. И не просто разрешили,
а прямо-таки всячески поощряли — дедуцируй, мол, на здоровье. Ведь  догадки
я  строю  не  только  на  основе  личных  наблюдений, некоторые сведения мне
подкинули мои милицейские друзья, а им строго  запрещено  посвящать  в  свои
служебные  тайны  посторонних  лиц. Полковник не слепой, он прекрасно видел,
что я о многом догадываюсь, и это  его  не  встревожило.  Меня  оставили  на
свободе,  а  сажают  и  за  меньшие  прегрешения.  Значит,  им  выгодно было
предоставить мне свободу действий. Не  такой  полковник  человек,  чтобы  из
личной  симпатии пренебречь своим служебным долгом. Значит, они преследовали
определенную цель. И, кажется, я догадываюсь, какую именно...

     
— Какую же?

     
— Шеф и в самом деле существует, его не поймали, хотят поймать с  моей
помощью. И этот шеф — ты!

     
Марек   не   отреагировал   на   инсинуации,  предоставляя  мне  полную
возможность высказаться. И я воспользовалась этой возможностью.

     
— Они знают, что мы с тобой... В общем, знают, что я выложу  тебе  все
мои соображения. И надеются, это тебя встревожит и ты допустишь какую-нибудь
ошибку.  Так  всегда  поступают, когда имеют дело с особо хитрыми и опасными
преступниками, я читала. Если он такой умный, что против  него  нет  никаких
улик,  единственная  возможность  доказать его вину — поймать с поличным. И
вот когда ты сделаешь эту ошибку...

     
— Какую, например?

     
— Например, убьешь меня. Не знаю, где мы сейчас  находимся,  но  место
самое  подходящее.  Не  понятно  только, почему я тебя совсем не боюсь. А ты
'знаешь, где мы?

     
— Кажется, на Садыбе. Вот ворота, через которые  въезжают  на  садовые
участки. Вроде никого нет, можем спокойно въехать.

     
Я  развернулась,  задом въехала в ворота и остановила машину в зарослях
какого-то бурьяна.

     
Марек слушал мои хаотичные рассуждения серьезно, без издевки,  возможно
усматривая  в них симптом столь желанного для него процесса мышления. У меня
до сих пор звучат в ушах "А ты сама как думаешь? ... А ты подумай". Доволен,
что заставил меня думать?

     
— Одного я никак не могу  понять,  —  продолжала  я,  перескакивая  с
одного  предмета  рассуждений на другой. — Как могла попасться на их удочку
таможня? Только вдребадан пьяные таможенники могли не обратить  внимания  на
кошмарного рыцаря и жуткую надгробную деву. Такое не забывается!

     
— А вот это обстоятельство я мог бы прояснить.

     
— В самом деле?

     
— Представь себе. Мне удалось догадаться, что эти предметы...
И, как всегда, прервал на самом интересном ме-
сте. Пришлось больно ткнуть его в бок. История ока-
залась довольно сложной.

     
Контрабандная  афера и в самом деле представляла собой весьма сложное и
разветвленное предприятие, причем в соответствии  со  строжайшими  правилами
конспирации  одна  ветвь  ничего  не знала о соседних. Так случилось, что на
одного из подручных шамана вышла  милиция  —  случайно,  из-за  его  брата,
стащившего с мельницы мешок муки. Намечался обыск, в том числе и у ближайших
родственников  воришки,  а  у  шаманского помощника как раз скопилась партия
золота. Желая поскорее избавиться от  левого  товара,  он  в  жуткой  спешке
принялся маскировать его под изделия народного творчества, помня лишь о том,
что   надо   как-то   обосновать   вес   золота,  и  совершенно  пренебрегая
художественной стороной изделий. Приготовив в считанные  часы  передачу  для
шамана,  он  отправил  ее  обычным  путем,  использовав  в  качестве курьера
совершенно постороннего мужика. Так что не придирайся, эстетка! Кстати,  что
касается  художественной  стороны  переправляемых через границу произведений
искусства...  Таможенникам  совсем  не  обязательно  напиваться  до   потери
сознания,  чтобы  пропустить  подобные шедевры. Они и не такое видели. Ты не
представляешь, какие кошмарики перевозят честные  "люди  с  самыми  честными
намерениями.  А  данный  шедевр  предназначался  для  одного поляка, который
эмигрировал за границу еще до первой мировой войны, видимо, младенцем...

     
— А рамы?! Зачем этому младенцу каменные рамы?

     
— Камень, по мысли изготовителя, прекрасно маскировал вес  золота,  не
станут  же на границе взвешивать отдельно рамы. А во-вторых, у них даже было
письмо вышеупомянутого эмигранта, в котором он  выражал  пожелание  оправить
заказанную  картину  в  раму,  изготовленную  из местного камня, с полей его
предков.

     
— Мрамор на полях предков?

     
— Так ведь его деревня под Хенчинами, недалеко от каменоломни.

     
Ну вот, наконец, хоть один эпизод прояснился. Захватывающая история!

     
— А откуда тебе все это известно, мой милый?

     
— Да ничего мне не известно,—так, догадываюсь кое о чем... Не так  уж
трудно,  зная  предпосылки,  домыслить себе все остальное. Ты права, по пути
дедукции можно зайти очень далеко.

     
Разумеется, куда проще... Опять издевается надо мной!

     
— Понятно, все это ты сам домыслил. Шел по пути дедукции, и встретился
тебе на дороге мешок с мукой...  Очень  логично!  Скажи  на  милость,  какие
предпосылки  были  у  тебя  для того, чтобы домыслить этот мешок? Молчишь? В
могилу ты меня вгонишь со своим дедуцированием! А случайно не знаешь,  зачем
им  вообще  понадобилась  вся  эта  свистопляска  с переодеванием? Зачем они
наняли меня и мужа?

     
— Как! До сих пор ты не догадалась?

     
Я чуть не впилась когтями в его красивое лицо и злобно прошипела:

     
— Ну знаешь, мой милый, если все  станут  обо  всем  догадываться,  на
свете  не  останется  никаких  тайн  и  сюрпризов!  А информация, которую мы
черпаем из прессы, радио и телевидения, окажется совершенно  лишней,  и  все
эти  уважаемые  учреждения  отомрут за ненадобностью. Если не хочешь довести
меня до белого каления, перестань издеваться!  Естественно.  я  догадываюсь,
что  они  догадались, что соответствующие органы следят за ними, и решили на
какое-то время скрыться. А зачем?

     
— Что зачем?

     
— Скрыться зачем!!! Ведь для чего-то им это нужно 'было! В роман  века
я  не  верю,  и никто не 'убедит меня, что они скрылись в уединенной избушке
лесника и занимались там любовью! Втроем!  А  уединились  исключительно  для
того, чтобы не шокировать, не развращать милицейскую молодежь!

     
— Спокойнее,  зачем  так  нервничать?  Действительно,  нс для того они
пытались скрыться с глаз милиции. Так с какой же целью они скрылись?

     
Хлопнув дверцей, я выскочила из машины.  Нет,  это  невыносимо!  Свежий
воздух оказал положительное действие и на возбужденные нервы, и на несколько
привядшее воображение. В машину я вернулась с целой кучей предположений.

     
— Выкапывали    клады    в    лесной   чаще.   Проводили   встречи   с
партнерами-контрабандистами   на   отдаленной    границе.    Собственноручно
изготовляли   очередные   кошмарики.   Организовали  нападение  на  богатого
коллекционера. Убили парочку конкурентов. Ограбили музей...

     
— Ты очень недалека от истины. Если им и  в  самом  деле  понадобилось
заняться  чем-то  из  твоего  перечня,  например заменить оригинал на копию,
подменить икону в какой-нибудь  церкви,  в  общем,  сделать  что-то  в  этом
роде...

     
— ...то  и  в  самом  деле им надо было избавиться от слежки. Не дура,
понимаю. Сделать крупную покупку лучше в спокойной обстановке. И  прикончить
неудобного  свидетеля  тоже.  Но  неужели  нельзя было незаметно скрыться на
короткое время?  Зачем  предпринимать  хлопотную  и  дорогостоящую  аферу  с
переодеванием,  рискуя  к  тому же, что я и фальшивый муж можем о чем-нибудь
догадаться?

     
— А ты представь, что исчезнуть из поля зрения милиции им  требовалось
на  длительное  время, что у них накопилось много неотложных дел, что они не
могли  примириться  с  мыслью  о  потере  нс  только  того,  что  уже   было
наготовлено, но и о наклевывающихся очень выгодных сделках...

     
— ...миллионы  на  расстоянии  вытянутой  руки,  а  взять  их  нельзя.
Понимаю. Даже если их возьмут, даже если что-то купят, переправить все равно
не смогут, ведь за каждым шагом следят, даже связаться с  шаманом  и  то  не
смогут. А заниматься всем этим обязательно Басеньке с мужем и Паляновскому?

     
— За  другими тоже следили, к тому же эти составляли центр всей аферы.
Наверняка другие тоже пытались отвязаться от слежки, но удалось только этим.
В значительной степени благодаря тебе. Три недели напряженного  труда  —  и
почти все сделано.

     
— Что именно?

     
— Наконец-то  они  смогли  увидеться  с  людьми,  встреча  с  которыми
откладывалась многие месяцы.  Благодаря  этому  получили  ряд  очень  ценных
вещей. И договорились с людьми, едущими за границу...

     
— Сообщниками?

     
— Не  обязательно.  Могли  быть  нормальные  честные  люди, их умолили
оказать  услугу,  например,  тому   самому   несчастному   эмигранту.   Нет,
преступники  были  заинтересованы  как  раз  в  том,  чтобы переслать вещи с
людьми, ничем себя не запятнавшими, чтобы в таможне к ним не придирались.

     
— Понятно. Ведь любой, замешанный в контакты с  членами  шайки,  сразу
становился подозрительным и брался на учет.^

     
— Именно. А им предстояла очень большая работа, так как предполагалось
вывезти за границу все имущество и свернуть деятельность своего предприятия.
Ты даже  не  представляешь,  какую  грандиозную работу они провернули за три
недели. Всю Польшу изъездили вдоль и поперек...

     
— ...и При этом избегали пользоваться гостиницами и самолетами,  чтобы
не предъявлять документы, если не было фальшивых, — подхватила я. -Ночевали
у знакомых. В Кракове приобрели картину, в Познани договорились с выезжающей
в Париж бабусей... .

     
— Да,  что-то в этом роде. А самое главное, встретились с человеком, в
распоряжении которого находились остатки баронского сокровища.  Вот  уж  его
они  должны  были изо всех сил беречь от бдительного взора нашей милиции. На
встречу с ним могли идти, только  будучи  совершенно  уверены  в  отсутствии
слежки.

     
— А после вторичного переодевания хотели тем же заняться?

     
— Ты сама как думаешь?

     
— Я думаю, что на сей раз они собирались смыться. Закончить оставшиеся
мелочи  и  бежать  в  синюю даль. Причем сделать это без особой нервотрепки,
зная, что никто за ними не следит, а милиция засела в кустах вокруг их  дома
и сторожит подставных лиц. Так?

     
— Вот  видишь,  как  легко  обо  всем догадаться, стоит только немного
подумать.

     
— А комод?

     
— Что ты хочешь сказать?

     
— Погоди,  тут  у  меня  что-то  не  сходится.  Скажи,   я   правильно
догадываюсь — комод как-то связан с их мифическим шефом?

     
— Может, и правильно.

     
— А мифический шеф у меня ассоциируется с брильянтами. Правильно?

     
— Не знаю, может, и правильно.

     
— Ну  вот  и непонятно, при чем тут я. Какова моя роль? Почему меня не
отстраняют? Наверное, из-за тебя. Если ты не шеф... Может, это  ты  подменил
брильянты?  Милиция  знает о нас с тобой... Милиция знает... Не может же она
рассчитывать на то, что я пожалуюсь тебе на тяготеющее надо мной  подозрение
и ты из любви ко мне помчишься в ближайший ко-

     
Басенька,  но  мы  не предполагали, что его доставят на той неделе, тем
более, что пана Шамана не было в Варшаве. А приставал к вам, чтобы разузнать
о Басенькиных деловых связях, в которые она его, естественно, не  посвящает,
а  он  делал  вид  перед  вами,  что  посвящен в ее тайны и только по своему
обыкновению вставляет палки в колеса, а на самом деле ничего не знал...

     
Он путался в объяснениях, а мне очень интересно  было  узнать,  как  он
выкрутится,   как  представит  всю  эту  историю  с  пакетом,  и  я  слушала
внимательно, не сводя с него глаз и не облегчая его задачу. И чем  дольше  я
смотрела,  тем  больше  он запутывался, пока до меня не дошло, что веду себя
неправильно. Как легковерная и легкомысленная особа,  слепо  верящая  всему,
что он мне наплел, я просто не имела права интересоваться так долго каким-то
одним  аспектом  дела  и  пытаться  выяснить  его подноготную. Вообще это не
должно меня занимать, на такие вещи я просто внимания  не  обращаю,  никаких
несуразностей не замечаю. И я сама сменила тему беседы к немалому облегчению
хозяина, переключившись на случайного знакомого в скверике.

     
— Можете  с  ним  раскланяться,  если  хотите, — проинструктировала я
Басеньку. — Человек мне совершенно незнакомый,  просто  тоже  гулял  в  том
сквере,  ну  мы  пару  раз и поговорили с ним на самые нейтральные темы — о
погоде, о хулиганах. Сам он с вами не заговорит, не беспокойтесь.

     
— А мы уже беспокоились, что вы с ним сдружились, — нервно рассмеялся
Стефан Паляновский, — это могло привести к осложнениям.

     
Хотела я ему сказать, что если даже и сдружилась, то не как Басенька, а
как я лично, но не стала. Вообще меня очень измотал разговор с  ними,  много
нервов  мне  стоил,  хотелось  его  поскорее  закончить и уйти отсюда. Уйти,
наконец, в своем собственном виде! Я взглянула на  часы,  и  это  не  прошло
незамеченным.

     
— Вы  торопитесь?  Мне  бы  не  хотелось  проявить  бестактность,  но.
кажется, вы чем-то взволнованы? Может, еще что-нибудь случилось,  о  чем  вы
нам не сказали?

     
— Что-нибудь  случится,  если  сюда  заявится муж и станет скандалить!
-раздраженно  ответила  я.  —  Меня  удивляет,  что  вы  так  легкомысленно
относитесь  к  этому.  Впрочем,  вы  как  хотите, дело ваше, но лично мне не
терпится отсюда уйти. Давайте  кончать  маскарад!  Считаю,  что  наша  афера
удалась,  но  нервов  она  мне стоила немало. Три недели я жила в постоянном
напряжении, с  меня  достаточно.  А  если  еще  хотите  поговорить,  давайте
встретимся где-нибудь в другом месте.

     
Стефан   Паляновский   понял  свое  упущение  и  заторопился,  всячески
демонстрируя беспокойство и чрезвычайную озабоченность. Он согнал Басеньку с
тахты, велев ей заняться делом, и мы принялись  переодеваться.  Теперь  этот
процесс доставил мне величайшее удовольствие. Поддельная героиня поддельного
романа  натянула на себя свои оранжевофиолетовые одеяния, а я сдирала с себя
ее шкуру. Долой родинку, долой мертвый зуб,  долой  идиотскую  челку,  долой
капризные губки недовольной примадонны. Под париком волосы сбились в колтун,
расчесывать  который  не  было времени, навести марафет не было чем, так как
моей косметики в моей сумке не оказалось, но эти  мелочи  не  испортили  мне
настроения.  Душа  пела  —  свободна, наконец свободна! Ладно, дома приведу
себя  в  человеческий  вид.  Басенька  удалилась,  мне  надо  было   полчаса
переждать,  и эти полчаса показались мне годом. Хозяин квартиры занимал меня
светской беседой, но, поскольку мысли его явно витали далеко отсюда,  беседа
шла через пень-колоду, пока не иссякла совершенно. Несколько минут мы сидели
молча,  а потом Стефан Паляновский откашлялся и совсем другим, деловым тоном
произнес:

     
— А теперь к делу. Спохватившись, он сменил тон:

     
— Не хотелось бы злоупотреблять вашей добротой,  но  может  возникнуть
необходимость...  Вы  проявили  такое  понимание наших трудностей... Позволю
себе надеяться...  Знаете,  после  минут  безоблачного  счастья  так  трудно
вернуться  к  суровой  действительности... Пока еще ничего определенного, но
хотелось бы предварительно узнать, не окажете  ли  вы  еще  раз  любезность,
может,  через  несколько  дней? Не согласитесь ли еще раз заменить Басеньку,
уже на более короткий срок, на недельку, может, дней на десять?  Разумеется,
за особую плату.

     
Даже если бы капитан меня не предупредил, я бы все равно согласилась. И
без всякой  особой  платы,  лишь  бы  сейчас уйти поскорей отсюда. Когда он,
запинаясь, стал  излагать  просьбу,  я  вся  похолодела,  предполагая  самое
плохое:  меня  попросят  остаться  в  этой квартире, меня посадят в машину и
отвезут в безлюдную местность, меня силой заставят выпить остывший кофе.  Да
мало  ли что мне могли предложить?! Воображение за доли секунды предоставило
большой выбор самых ужасных ситуаций.

     
Так что, услышав предложение, которое предвидел  мудрый  капитан,  я  с
облегчением  перевела  дух  и  сразу  же согласилась. События развивались по
предусмотренному  сценарию,  и  это  вселяло  надежду  на  скорое  окончание
принудительного  дежурства.  Определив  сумму нового гонорара в десять тысяч
злотых, пан Паляновский, возможно, приготовился поторговаться со мной, но  я
проявила  полнейшее  равнодушие к материальной стороне вопроса, согласившись
на первую же предложенную сумму. С равным успехом он мог предложить мне  как
десять  миллионов злотых, так и десять грошей. Точно так же, без возражений,
приняла я все дальнейшие инструкции,  которые  выслушала  вполуха,  запомнив
лишь необходимость соблюдать абсолютную тайну.

     
Ну,   кажется,  я  могу  уйти!  Только  бы  выбраться  отсюда  целой  и
невредимой! Опасность подстерегала  во  всем:  на  лестнице  мог  притаиться
бандит  с  ножом,  в подворотне мог свалиться на голову кирпич, на улице мог
увязаться следом гориллообразный верзила с рукой в кармане, да и сам  хозяин
квартиры мог выкинуть в последний момент какую-нибудь пакость. Все обошлось,
разбойничий   притон   я   покинула   беспрепятственно.   Насладиться   этим
обстоятельством решительно

     
не было времени. Надо было заехать к себе домой, взять деньги и мчаться
в ремонтную мастерскую  за  машиной,  а  уже  без  десяти  семь,  вернуться,
привести  в  порядок  лицо  и одежду и скорей, скорей на сквер! Ведь если не
успею, там Бог знает что может произойти. Вот появляется блондин, видит  эту
кикимору  в  обычных  фиолетах, спешит к ней, заговаривает, та в ответ несет
чепуху, он пытается разобраться, что же происходит, может, и не поймет, зато
Басенька поймет все.  Тут  появляюсь  я...  Нет,  это  уже  второй  вариант.
Басенька  прохаживается  по  скверику,  блондин  еще не успел подойти к ней,
появляюсь я, кикимора видит нашу встречу и обо всем догадывается. Во  втором
варианте  убивают  не только меня, но и его, на скверике трупы, трупы... Или
третий вариант. Появляюсь я, Басенька меня не видит, но он видит нас  обеих,
подходит к ней, поскольку она похожа на меня больше, чем я... Тьфу, сплошная
неразбериха,  но  оба  они  обо  всем догадаются, и все по моей вине, за это
благодарная милиция упрячет меня за решетку на  продолжительное  время.  Или
вот еще вариант... Хватит, всех не перечислишь, но результат во всех случаях
один — отчаяние и скрежет зубовный. Так что надо успеть!

     
Удалось схватить такси. Заехала домой за деньгами, в мастерскую поспела
в последний  момент,  расплатилась, проигнорировав совет насчет смены масла,
бросилась в машину и вылетела за ворота. Молнией  промчалась  по  улицам,  с
визгом  затормозила  у  собственного  дома,  галопом  поднялась по лестнице.
Трясущимися руками кое-как вернула  себе  собственное  лицо,  блузку  надела
задом наперед, уронила на пол часы и сломала о колтун зубья расчески.

     
Когда  я  подъехала  к  скверику,  было  четверть  восьмого.  Кошмарная
Басенька прогуливалась как нарочно по  наиболее  освещенной  аллейке  и  уже
издали  бросалась  в  глаза,  как  статуя  Свободы. Объехав вокруг сквера, я
припарковалась в темном уголке и, закрыв машину, тоже пошла на  прогулку  по
скверику,  выбирая, наоборот, наиболее темные места. Одетая во все черное, я
не очень была заметна в сумерках.  Сев  на  подходящую  лавочку  —  в  тени
дерева,  вдали  от  фонаря,  с  прекрасным видом на все четыре стороны, — я
принялась ждать.

     
Блондина еще не было, так что не все потеряно, хотя неприятности отнюдь
не снимались с  повестки  дня.  Ну  ничего,  судьба  послала  мне  свободную
минутку,  можно  обдумать  план действий. Главное — перехватить блондина до
того,  как  он  увидит  Басеньку.  А   все   остальное   зависит   от   моих
дипломатических  способностей.  Сначала как-то подипломатичней объяснить ему
изменения в моей внешности — "с женщинами такое случается", потом опять  же
дипломатично  уговорить  его  сесть  со  мной  в  машину и уехать куда глаза
глядят, только бы подальше от проклятого  скверика,  причем  сделать  это  в
самых общих выражениях, избегая конкретики.

     
Первую  фазу  операции  удалось  провести  блестяще.  Блондин подошел к
скверу с той стороны, где я  оставила  машину.  Сорвавшись  со  скамейки,  я
бросилась   к   нему  резвой  рысью.  К  счастью,  в  этот  момент  Басенька
прохаживалась по дальней аллейке, оборотясь  к  нам  задом.  Споткнувшись  о
какую-то корягу, я с разбегу с такой силой налетела на блондина, что он чуть
не упал.

     
— Немедленно  уходите  отсюда!  —  дипломатично выдохнула я свистящим
шепотом и, спохватившись, что говорю не совсем то, поправилась: — То  есть,
мне  кажется,  этот  скверик  не  очень  подходящее место для прогулок. Есть
скверики намного симпатичнее. Поехали туда! У меня машина.

     
Видимо, это прозвучало достаточно дипломатично, потому что  блондин  не
только не протестовал, но даже не особенно удивился. Он послушно развернулся
и позволил затащить себя в машину. Недаром я ценила мою мастерскую, и деньги
они  брали  недаром.  Машина рванула с места, как зверь, мотор работал почти
бесшумно.  Проехав  половину  Варшавы,  я  остановила   машину   только   на
Рацлавицкой,  в  разрекламированном районе зеленых участков, предназначенных
под частные домовладения. Тут было довольно темно, оба левых колеса увязли в
какой-то яме, наполненной жидкой грязью, я выехала из  нее  задним  ходом  и
выключила мотор, временно не способная продолжать дипломатические ухищрения.
Блондин  вел  себя  изумительно.  Что  значит  воспитание! Никаких неудобных
расспросов, никаких требований объяснить, что происходит. С улыбкой глядя на
меня, он сказал:

     
— Сегодня вы изумительно выглядите.

     
— Освещение плохое... — начала было я, а оно  и  в  самом  деле  было
неважное, уличный фонарь давал мало света, но он меня перебил:

     
— Нет,  нет,  дело  не в освещении. Вы изменили прическу? И форма глаз
другая, и губы... Так вам намного лучше!

     
Какой человек! Будто и не увезла я его в диком темпе с  того  скверика,
будто  мы  только  что  встретились, поздоровались, а не мчались в машине на
край города. И какой комплимент!

     
— Мне сегодня вообще намного лучше, во всех отношениях, —  отозвалась
я.  —  Постараюсь  оставаться и впредь столь же привлекательной, особенно в
слабом освещении. Вы не в претензии,  что  я  вас  увезла?  Вам  обязательно
гулять именно на том скверике?

     
— Если  б  было  обязательно,  я  не  уехал  бы  оттуда.  Кажется, вам
разонравилось там прогуливаться?

     
— Да моей ноги там... — начала было я с жаром  и  осеклась,  вспомнив
уговор  с  паном  Паляновским.  Закончила я уже без энтузиазма: — ... целую
неделю не будет.

     
— А через неделю опять предстоит работа по найму?

     
Я посмотрела на него с подозрением:

     
— И откуда вы  все  знаете?  Ведь  вроде  бы  частное  лицо...  Или  я
ошибаюсь? Напротив, причастное?

     
— Конечно же, я частное лицо. Каким мне еще быть?

     
— Понятия  не  имею.  Все  время пытаюсь понять, но ничего в голову не
приходит. Как частное лицо вы не должны знать...

     
— А если допустить, что я на  редкость  любопытное  и  сообразительное
частное  лицо?  Умею  сопоставлять  факты  и  делать  из них соответствующие
выводы. Предпосылки же вы мне сами поставляете в таком изобилии, что  любого
дурака  заставят  призадуматься.  Вот  только до сих пор не сказали, как вас
зовут.

     
— Могу поклясться,  что  вы  и  без  того  знаете!  —  воскликнула  я
раздраженно.

     
— Даже если и знаю, хотелось бы, чтобы вы мне сами назвали свое имя.

     
Ну  и  как-то  само  собой  случилось такое, чего вообще не должно было
случиться. Мое воображение было  посрамлено.  Действительность  сделала  то,
чего  оно  не было в состоянии представить, а именно романа с блондином моей
мечты.  Ведь  в  воображении  я  доходила  только  до  знакомства  с  ним  и
останавливалась. Представить, что будет дальше, не было никакой возможности.
В  воображении,  доходя до знакомства, я так и застывала на этой фазе, уж не
знаю, окаменев ли  или  вовсе  дематериализовавшись...  Иногда,  правда,  он
предлагал мне свою дружбу, иногда мы говорили о платонической любви, иногда,
чтобы наконец покончить с мучительной неизвестностью, я позволяла ему в моем
воображении просто придушить меня.

     
В  действительности  же  то,  что произошло в разрекламированном районе
фешенебельных   домовладении,   превзошло   все   ожидания.   Изумленная   и
ошеломленная,   я   утратила   не   только   всякую  способность  критически
воспринимать действительность, но и вообще способность рассуждать.

     
Ясно  было  одно  —  роман  с  таким  блондином  не  может   не   быть
действительно романом всех времен и народов!

     
Стефан  Паляновский  позвонил  через  восемь  дней  и огорошил просьбой
превратиться в Басеньку  на  следующий  день.  Самозабвенно  погрузившись  в
личные  переживания,  за  истекшую  неделю я так далеко ушла от проблем четы
Мацеяков, что мне стоило невероятных усилий согласиться на его  просьбу.  Мы
договорились  о  технических  подробностях,  и  на  прощание  я чуть было не
ляпнула: "А мужа тоже заменяете?" Хорошо, вовремя прикусила язык.

     
Сообщив капитану по телефону о  планах  шайки,  я  не  скрывала  своего
недовольства.  Он заверил меня, что вся операция займет не больше трех дней.
Вечером мне предстояло свидание с Мареком, а  я  не  представляла,  в  какой
форме  преподнесу  ему  известие об изменениях в моей жизни. За время нашего
романа мы ни словом не упоминали о происшествии на  сквере,  я  же  сама  не
начинала разговора на щекотливую тему.

     
— Послушай, милый, — сказала я со вздохом, когда он занял место рядом
со мной  в  машине,  —  не  появилось  у  тебя случайно желание возобновить
вечерние прогулки по скверику?

     
— Ты прекрасно выглядишь, — сказал он мне вместо ответа,  к  тому  же
мешая вести машину. — Хорошеешь с каждым днем!

     
— Не волнуйся, завтра подурнею. Оставь, слушай, что говорю. На скверик
будешь приходить или нет?

     
Перестав  демонстрировать  наличие  черты,  в  отсутствии которой я его
несправедливо подозревала, Марек откинулся на спинку сиденья  и  внимательно
посмотрел на меня.

     
— Понятно,  подурнеешь  от прогулок... И надолго ты перевоплощаешься в
таинственную личность?

     
— На три дня, — ответила я, поеживаясь от  омерзения.  —  Начиная  с
завтрашнего. Вечером пойду на прогулку уже в ее шкуре. И что скажешь?

     
— Тоже  пойду,  только  в  своей собственной. И знаешь, дорогая, что я
тебе скажу? Мне бы хотелось, чтобы ты больше не  принимала  участия  в  этом
деле.

     
Вздрогнув,  теперь  уже  по  другой  причине,  я резко свернула вправо,
съехала на обочину и остановилась.

     
— Нет, это становится невыносимым, — решительно заявила я. — Хватит,
мой дорогой! Хоть от любви к тебе я  и  здорово  поглупела,  но  всему  есть
предел. Поговорим серьезно. Что тебе известно об этом деле?

     
Он ответил не сразу. Он всегда отвечал не сразу, если собирался сказать
что-то чрезвычайно важное, такое, что могло перевернуть всю жизнь.

     
— В  принципе все, — наконец ответил Марек. — Или почти все. В любом
случае достаточно для того, чтобы беспокоиться о тебе.

     
— Во-первых, ты не сказал, откуда  тебе  все  известно,  а  во-вторых,
почему  беспокоиться?  До  сих  пор  со  мной  ничего не случилось, так что,
надеюсь, и впредь не случится.

     
— Впредь будет все по-другому. Не знаю, отдаешь ли  ты  себе  отчет  в
том,  как  мало  людей  знало  о  твоем  перевоплощении в пани с челкой. И в
интересах этих людей было держать язык за зубами. Теперь же  события  начнут
разворачиваться  в  бешеном  темпе,  трудно предусмотреть все последствия, и
твое участие в обмане может раскрыться.

     
— Ну так что? Не я же выдумала этот обман.

     
— Я имею в виду твое... твою договоренность с некоторыми лицами.

     
— Понятно. И тогда другие лица с наслаждением перережут мне горло?

     
— Что-то в этом роде.

     
— Но эти другие  лица  ничего  не  узнают  до  тех  пор,  пока  их  не
переловят. А тогда им просто технически трудно будет перерезать мне горло.

     
— Милая,  как  же  ты наивна! Разве можно гарантировать, что переловят
всех до одного? Вижу, ты не отдаешь себе отчета в том, какие громадные суммы
могут  потерять  эти  люди.  Такие  не  остановятся  ни  перед  чем,  а   ты
поразительно легкомысленна.

     
— Преувеличиваешь, милый. Давай рассуждать логично. Ведь не уголовники
же они,  высшая  мера  им не грозит, отсидят свое, и дело с концом. Никто не
станет меня убивать, ибо это уже тянет на  вышку.  А  если  среди  них  есть
какие-то   особо   важные   преступники,  мне  о  них  ничего  не  известно,
следовательно, я для них не опасна. Видишь, я  все  хорошенько  продумала  и
перестала бояться.

     
Мои рассуждения не убедили Марека, это было видно по его лицу.

     
— Не знаю, как тебя переубедить. Какой-то особо важный может не знать,
что ты не знаешь...

     
— Хватит  нагонять на меня страх! А впрочем, если ты считаешь, что мне
нужно бояться, что ж, могу и бояться! А пока  перестань  увиливать  и  скажи
наконец, откуда тебе все известно.

     
— Да  от тебя же! Ты сама мне обо всем рассказала. И я с самого начала
понял, что ты играешь чью-то роль, а  выяснить,  чью  именно,  для  меня  не
представляло  трудности.  О  той  женщине мне уже приходилось слышать и даже
видеть ее, и мне самому было интересно,  каким  образом  милиция  выйдет  на
языческого священнослужителя...

     
— Так  ты  и  о  шамане знаешь! — поразилась я. — Тогда одно из двух
-или ты состоишь в шайке, или, как частное лицо, дружишь с полковником.

     
— Полковники, как правило, не имеют  обыкновения  делиться  служебными
тайнами со своими друзьями.

     
— Ну  тогда  остается  одно  —  ты  тоже  преступник. Из их шайки. Не
ясновидящий же ты в самом деле...

     
— Одно мне непонятно, — прервал меня  Марек.  —  Как  ты  ухитрилась
обвести их вокруг пальца?

     
— Кого я обвела?

     
— Да нашу милицию. Что ты такого сделала?

     
— Ничего особенного. Просто работала.

     
— Работала? Где работала? Кем работала?

     
— В  ихней мастерской, сидя за рабочим столом Басеньки, — буркнула я,
и вдруг у меня прояснилось в голове. Так вот в чем дело!— Я  намного  лучше
хозяйки  умею  рисовать  узоры,  работа для меня привычная. А за окном сидел
рыжий дебил...

     
— Что сидело?!

     
— Рыжий оборванец с тупой рожей. С первого дня прирос к  окну,  сидел,
жевал  резинку  и  смотрел  мне  на руки. Я думала, у них так заведено, и не
прогоняла его. А теперь получается...

     
— Говоришь, рыжий дебил?

     
— Теперь окажется, что это один из самых способных агентов милиции, -с
досадой сказала я, видя, какое странное выражение приняло его  лицо.  -Вечно
меня вводят в заблуждение. Это они обвели меня вокруг пальца! Я не удивлюсь,
если  в  следующий  раз  их  сотрудник  переоденется  страусом,  чтобы  я не
догадалась. И, пожалуйста, не воображай, что ты слишком умный, раз  во  всем
разобрался.  Это  только  потому,  что я сама тебе проболталась. А им откуда
знать? Они видят — Басенька со своей родинкой и челкой изо дня в день сидит
у себя за столом и тянет узор. А много ли  найдется  женщин,  которые  умеют
делать  это?  Вот  ты,  например,  умеешь?  Или  хотя  бы знаешь, что шаблон
делается так, чтобы в любую сторону с максимальной точностью повторял один и
тот же узор?

     
— Представь, знаю. Им очень повезло, когда они вышли на  тебя.  Просто
выпал  счастливый  случай.  Знаешь,  меня  очень  беспокоит передача шаману.
Что-то у них не сработало, и это может оказаться очень опасным для тебя.

     
— Рада, что ты наконец-то перестал ходить вокруг да около и перешел  к
конкретике,  —  съязвила  я.  —  Интересно, как ты узнал о ней? В перископ
подглядывал?

     
Марек рассмеялся:

     
— Конкретику оставим для посвященных. Теперь, когда ты уже кое  в  чем
разбираешься, я могу позволить себе и проговориться.

     
— Так  и  знала,  что  с тобой будет нелегко! Разбираться! Как будто я
могу во всем этом разобраться! Что же касается пакета, то я очень надеялась
— хоть ты мне объяснишь, потому как я ничегошеньки не понимаю.

     
— Не одна ты не понимаешь. Я начинаю кое о чем догадываться,  но  пока
рано об этом говорить.

     
— А ты, случайно, не догадываешься, что теперь будет?

     
— Догадываюсь.  Теперь  милиция  должна  выбрать  подходящий  момент и
захватить всех сразу. Выбрать же подходящий момент — самое трудное  в  этом
деле.  А  ты...  слышишь  меня? Ты чтоб сидела тихо и не высовывалась! Знаю,
тебе это очень трудно, но уж постарайся. Хотя бы ради меня. Обещаешь?

     
" " * "

     
Метаморфоза свершилась,  как  и  в  первый  раз,  на  квартире  Стефана
Паляновского,  с  той  лишь  разницей, что я пришла туда в своем собственном
виде, непереодетой и в препаскудном настроении.

     
Гримера  не  было,  пришлось  нам  с  Басенькой  самим  позаботиться  о
родинках,  челках  и  зубах.  Пан  Паляновский наводил тень на плетень и нес
чепуху о своих горячих чувствах  к  избраннице  сердца,  а  также  о  неделе
счастья,  которую  они  получают благодаря мне. Басенька туманно намекнула о
генеральной уборке в доме, сделать  которую  заставила  домработницу.  Я  не
совсем поняла, следует ли это воспринимать как упрек в собственный адрес или
как  информацию  о  каких-то  перестановках  в  доме,  но не стала выяснять,
удовлетворившись лишь заверением, что домработницы опять не будет.

     
В дом Мацеяков я вступила с опаской — а вдруг там меня ждет западня  в
лице  настоящего  мужа?  В  гостиной  сидел уже знакомый мне субъект, только
сильно похудевший. Увидев меня, он, ни слова не говоря, сорвался  с  кресла,
кинулся  к  окну и принялся изо всей силы барабанить по стеклу. Того и гляди
разобьет! Я поспешила снять туфлю и помахать у него перед носом.

     
— Успокойся, это я. Да перестань колотить по стеклу, а  то  самому  же
придется вставлять новое! Ты болел, что ли? Плохо выглядишь.

     
Убедившись,  что пароль сработал, муж освободившейся рукой схватился за
сердце.

     
— Езус-Мария, я инфаркт заработаю из-за  этих  проклятых  спекулянтов!
Знала бы ты, как я тут напереживался! Так это ты или не ты?

     
Заверив,  что  я, попросила успокоиться и рассказать, из-за чего это он
так напереживался.

     
И муж начал свой эмоциональный рассказ, то бегая  по  комнате  и  ероша
волосы, то хватаясь за сердце и падая в кресло.

     
— Когда  я  пришел,  ты уже была здесь. То есть теперь я знаю, была не
ты, а настоящая жена, но точь-в-точь ты' Но это оказалась не ты, потому как,
когда я принялся стучать по окну, она презрительно тоже  постучала  себя  по
лбу.  Туфлей  и  не  шевельнула,  ничего не вытряхивала, посмотрела только с
презрением, как на идиота какого. Хорошо, что сразу  вышла,  а  то  меня  бы
кондрашка хватила, когда я понял, что мне подсунули настоящую!

     
— А ты давно тут?

     
— Еще как давно, с самого утра!

     
— Ей ты что-нибудь говорил?

     
— Ничего,  говорю  тебе,  чуть  трупом  на  месте  не пал, язык у меня
отнялся. И ноги, наверное, тоже, так полдня у окна и простоял.

     
— И  от  этого  ты  так  похудел?  К  мужу   постепенно   возвращалось
спокойствие,

     
он уже нормально дышал и говорить стал нормально:

     
— Нет,  не  от этого, просто всю эту неделю я вкалывал, как проклятый.
Мы с корешем день и ночь штамповали ткань по нашему образцу,  знала  бы  ты,
какой  на  нее  спрос!  Говорю тебе, раскупается моментально, только успевай
поставлять. Вот твоя доля, пока полторы тысячи. Мацеяк нанял меня на неделю,
так я уж  за  эту  неделю  отосплюсь.  Ждал  только  твоего  прихода,  чтобы
убедиться, что явишься именно ты, и теперь могу спокойно спать.

     
— Как  неделя?  Мне  капитан  сказал,  только  на три дня! Так что спи
интенсивнее, вместо недели придется тебе выспаться всего за три дня. Видишь,
как мы умно поступили, придумав пароль! А больше ничего новенького?

     
— Не знаю, может, и есть, да бально спать  хочется,  слабо  соображаю.
Вроде в доме чего-то не хватает, но сейчас не пойму. Сама разбирайся.

     
Заинтригованная  этим сообщением, я с интересом- огляделась. Не хватало
алебастровой вазы, которая стояла на  старинном  столике.  Столика  тоже  не
было. Вспомнив туманные намеки на генеральную уборку, почувствовав недоброе,
я  помчалась  наверх, в спальню Басеньки. И сразу позвонила капитану, бросив
на пол у телефона подушку с тахты.

     
— Пан капитан, — докладывала  я,  удобно  устроившись  на  подушке  и
вытянув  усталые  ноги,  —  довожу до вашего сведения, что из дома Мацеяков
исчезли следующие вещи: небольшая  картина  Ватто,  возможно  оригинал,  два
серебряных  подсвечника в стиле рококо и комод в том же стиле. Наверняка они
собираются переправить их за границу, хотя лично я не представляю, как можно
комод... Что? Нет, не только. Отсутствует также алебастровая ваза,  возможно
восемнадцатый   век,   и   старинный  столик.  Китайский,  лакированный.  Не
обнаружила также старинных серебряных столовых приборов, ножей и вилок. Что?
Были, точно были! Не хватает и картины из  спальни  мужа,  но  какой  —  не
знаем.

     
Страшное   известие  капитан  принял  спокойно,  только  из  вежливости
поинтересовался:

     
— А комод тоже старый?

     
— Старый. Лет двести пятьдесят ему было, —  подтвердила  я  и  ехидно
добавила: — Да и все остальное тоже не молодо.

     
С  той  стороны  телефона помолчали, а потом капитан спросил, почему-то
внезапно оживившись:

     
-А вы бы опознали этот комод?

     
— Если не реставрируют, опознаю. У него есть особые приметы. А что, вы
держите его у себя? Грубиян не ответил. Опять помолчав какое-то

     
время, он дал мне странное поручение. А именно: начиная  с  завтрашнего
дня,  отправляясь  под  видом  Басеньки  за покупками, я должна посещать все
попадающиеся  мне  по  дороге  мебельные  магазины,  особенно   антикварные,
антикварные   же   частные  лавки,  столярные  мастерские  и  тому  подобные
учреждения. Даже сообщил несколько адресов, велев записать. Цель — отыскать
знакомый комод. Если я его где увижу, ни в коем случае не должна бросаться к
нему с криками радости, наоборот, не показать, что заметила, никому  никаких
глупых  вопросов не задавать, а вернуться домой и сразу позвонить куда надо,
то есть ему, капитану.  Не  знаю  зачем,  капитан  несколько  раз  повторил:
действовать  тактично, дипломатично, нс нахально. Я решила не обижаться, тем
более, что данное задание было мне очень приятно. Я  и  раньше,  без  всяких
заданий, любила заходить в антикварные магазины и любоваться старой мебелью.

     
Муж,  как  и  обещал,  уже завалился спать. Оставив его храпеть на весь
дом, я отправилась отбывать барщину на скверик. Правда,  теперь  делала  это
совсем с другим настроением.

     
Естественно,  я  сообщила  Мареку  о  переменах, которые застала в доме
Мацеяков. Его тоже  заинтересовало  это  обстоятельство.  И  почему-то  тоже
наибольший интерес вызвал комод. Он принялся меня расспрашивать о нем:

     
— А большой был комод?

     
— Довольно большой. Вот такой ширины, вот такой вышины...

     
— А сколько он мог стоить?

     
— Точно, конечно, не скажу, но думаю, никак не меньше ста тысяч. Что я
говорю! Больше! Намного больше!

     
— А насколько намного?

     
— Этого  я  не  знаю. Да и вряд ли кто знает. На такие вещи постоянной
цены нет. Главным образом потому, что таких вещей нет.

     
Нет, я не забыла, я  очень  хорошо  помнила  наставления  полковника  о
необходимости  соблюдать  полнейшую  тайну  и никому, ни слова о нашем общем
деле, но ничего не могла с собой  поделать.  Приходилось  полковника  и  его
слова   старательно  загонять  в  самый  дальний  угол  сознания.  И  еще  я
оправдывала свою болтливость тем, что комментарии любимого человека  помогут
нашему  общему  делу.  Надежды не оправдались. Комментарии любимого человека
сводились в основном к заверению, что я в  своем  натуральном  виде  гораздо
больше  нравлюсь  ему,  чем в виде Басеньки. Признаюсь, приятно было слышать
такое, но в нашу аферу это ничего нового не внесло.  Следующий  день  прошел
спокойно,  без  происшествий.  Я  бы  сказала,  что  в  доме царили тишина и
спокойствие, если бы не храп мужа, от которого сотрясались стены. В  течение
дня  я посетила несколько столярных мастерских, но ничего интересного там не
нашла. На вечернее свидание я отправилась раньше времени, но Марек уже ждал.
Разговор он начал со странной фразы:

     
— Из сказанного тобой  вчера  я  делаю  вывод,  что  ты  интересуешься
старинной   мебелью.   Есть  у  меня  кое-что  на  примете,  возможно,  тебя
заинтересует. О поручении капитана я ему ни словечка  не  сказала,  клянусь!
Опять сам по себе догадался? Нет, тут

     
что-то  не  так...  Решила  воздержаться  от  вопросов  и  ограничилась
коротким поощряющим:

     
— Ну?

     
— На Познанской, в подворотне, есть  небольшая  столярная  мастерская,
они  занимаются главным образом реставрацией старинной мебели. Мне почему-то
кажется, тебе имеет смысл сходить туда...

     
Я так настроилась увидеть в той мастерской Басенькин комод, что, увидев
его. нисколько не удивилась. Голубчик стоял себе скромненько у самой стенки.
Его почти совершенно закрывали  два  вольтеровских  кресла  в  очень  плохом
состоянии,  о  которых  мне  пришлось довольно долго беседовать с владельцем
мастерской, чтобы, не возбуждая  его  подозрений,  как  следует  рассмотреть
комод. Сообщив капитану о находке, я утаила от него источник информации. И в
самом  деле,  не  могла  же  я рассказать о Мареке, когда сама еще толком не
знала, кто он такой. Расспрашивать, откуда у него сведения  о  комоде,  было
совершенно  бесполезно,  как всегда, отделается шуточками. Скажет, что узнал
от меня, хотя я сама искала комод и не имела ни малейшего представления, где
он находится. Ведь никогда ничего конкретного я от него не слышала...

     
...И услышала на следующий же  вечер.  Вопреки  своему  обыкновению  он
начал с конкретики:

     
— Твои хозяева выбросили бедный комодик на помойку.

     
Сказал  он  это  небрежно,  глядя  в  сторону,  как  о вещи, совершенно
неинтересной. Просто упомянул мимоходом, вот и все.

     
Я, естественно, взъерепенилась:

     
— Быть того не может! Ведь ему цены нет! И потом,  мой  милый,  откуда
тебе  это  известно? Не знала, что имеешь обыкновение шляться по помойкам. В
таком случае надо было и меня пригласить.  А  как  он  оказался  у  столяра?
Погоди, давай с самого начала. От столяра к помойке или наоборот?

     
— Я же говорю — сначала твои хозяева выбросили комод на помойку.

     
— А  оттуда  он  сам  прибежал  в  столярную мастерскую, потому как на
помойке ему нс понравилось? Интересно,  кто  станет  выкидывать  на  помойку
несколько сотен тысяч злотых?

     
— Нашлись  такие.  А прибежал не сам. Насколько мне известно, его туда
привезли...

     
— Ради Бога! — в отчаянии взмолилась я.  —  Оставь  дурную  привычку
прерывать на самом интересном месте. Я слушаю, затаив дыхание, и когданибудь
просто  задохнусь!  Кто  привез, если расточительные хозяева его выкинули? И
если ты знал об этом, почему мне не сказал? Я бы тоже ходила по помойкам,  а
не по мебельным магазинам.

     
— Просто  один  человек  пошел  выбрасывать  мусор,  увидел на помойке
комод,  он  ему  понравился,  и  этот  человек  отдал   его   в   мастерскую
отреставрировать.   Вот  и  все.  Можешь  перевести  дыхание.  Ничего  себе,
перевести дыхание! При мысли о

     
том, как легко найти на помойке сотни ты".  <  злотых,  у  меня  его
опять перехватило.

     
Вот  и  получается  —  даже  говоря о конкретных вещах, он ни в чем не
помогает мне распутать сложный клубок событий, а еще больше его  запутывает.
Комодом  заморочил  мне  голову  окончательно.  Как  узнать, представляет ли
мебель составную часть аферы или просто случайно путается по ходу событий? Я
сделала еще одну безнадежную попытку расспросить эту скалу бесчувственную:

     
— Про помойку ты мне рассказал для того, чтобы я поскорее  отправилась
туда  выбросить собственный мусор в надежде обрести сокровище, или для того,
чтобы заставить меня думать?

     
— А как тебе кажется?

     
— Кажется, мне опять придется  думать.  Тебе  доставляет  удовольствие
издеваться  надо  мной?  Так  вот  знай, думать я пока отказываюсь, подожду,
материала маловато. Пока же только приходит в голову, что  пытались  продать
комод  незаметно, поэтому и придумали фортель с помойкой — будто выбросили.
а сами договорились с покупателем, тот находит его якобы случайно. А вот для
чего понадобился такой сложный фортель — ума не приложу. Ни в  какую  схему
не укладывается.

     
— А ты подумай еще немного, может, к чему-то и подойдет.

     
— Прямо сказать не можешь?

     
— Не  могу,  потому  что  сам  не  знаю.  И не обижайся, что заставляю
мыслить. Раз человек любит всякие необыкновенные приключения,  должен  уметь
делать из них выводы, уметь дедуцировать.

     
Дедуцировала  я  до  позднего вечера, и все без толку. Глупая история с
комодом действительно не вписывалась ни в какую схему. Я крутила комод так и
сяк, но он упорно не хотел влезать ни  в  какие  (цели  моих  умозаключений.
Разозлилась  я  страшно,  а  злость  —  плохой  союзник, и она окончательно
затормозила мои умственные процессы. Да и как  не  разозлиться,  ведь  Марек
доказал  мне  как  дважды  два,  что я полная кретинка, мое дело — кастрюли
драить, а не лезть во  всякие  необыкновенные  происшествия.  Как  будто  не
понимает, что я и не лезу, они сами меня находят.

     
Из-за  бесплодных размышлений прогулка моя невероятно затянулась. Домой
я вернулась поздно, злая и расстроенная. Муж продолжал храпеть. Неужели, как
и грозился, всю неделю проспит? Я отправилась в кухню выпить  горячего  чая.
Поставила  на  плиту  чайник и решила заварить свежий. Когда сыпала из банки
заварку, заметила, как что-то блестящее выскользнуло и  упало  в  заварочный
чайник.  Не  люблю посторонние тела в чае, пришлось извлекать это блестящее,
которое оказалось маленьким ключиком очень оригинальной формы.  Бессмысленно
пялилась  я  на находку, как вдруг в голову пришла столь важная мысль, что я
решила побеспокоить капитана, невзирая на  позднюю  пору.  И  в  самом  деле
-откуда  мог  взяться  ключик в банке с заваркой, если чай я сама покупала в
магазине и сама высылала в эту банку?

     
Не просто было разыскать капитана, но я упорно звонила по всем номерам,
и наконец мои усилия увенчались успехом.

     
— Пан капитан, я обнаружила в чае нечто, очень напоминающее  маленький
ключик, — отрапортовала
 я. — Как он мог там оказаться? Может, вы понимаете?

     
— В каком чае?

     
— Цейлонском.

     
— О Господи, где вы обнаружили ключик? В чайнике?

     
— Нет, в банке с чаем. Высыпался прямо в заварочный чайник.

     
— Опишите ключик.

     
— Маленький, блестящий. Нестандартный.

     
— И что вы с ним сделали?

     
— Да ничего, вот он, у меня в руке.

     
— А  на кой черт вы его вынимали? — неожиданно рявкнул капитан. -Мало
у меня забот... Ну ладно, спокойнее...

     
— Я-то спокойна, — обиделась я,  —  вы  неизвестно  почему  грубите.
Выходит, надо было заварить его? А может, и проглотить вместе с чаем?

     
— Ни в коем случае не глотать! — похоже, капитан не понимал шуток. -А
теперь спуститесь в подвал... Он это сказал таким тоном, что я думала,

     
закончит  он  суровым: и сидите там, пока не прощу вас! Нет, оказалось,
капитан имел в виду другое:

     
— ...и как следует позапирайте все  окна!  Голову  даю  на  отсечение,
обнаружите открытое окно. Сто раз вам говорить!

     
Я  послушно  спустилась в подвал, и, действительно, одно окно оказалось
не запертым,  а  только  прикрытым.  Заперев  его  и  проверив,  заперты  ли
остальные,  я  вернулась  к  себе.  Вот  и  выговор  схлопотала, а все из-за
какого-то паршивого ключика. Он же, как ни в чем не бывало,  лежал  спокойно
на кухонном столе и издевательски поблескивал.

     
— Что  это?  —  ткнул  в  него  пальцем муж, который к утру, наконец,
проснулся.

     
— Еще одна передача шаману, — мрачно буркнула я. — Не трогай руками!

     
' Муж отдернул руку и, недоверчиво глядя на ключ. поинтересовался:

     
— Я так и думал, очень подозрительно это выглядит. Такое  маленькое  и
блестящее. Выходит, я проспал... Кто-то еще приходил?

     
— Инкогнито. А что касается ключика, боюсь, из-за него будет не меньше
неприятностей,  чем  из-за  тех  фаршированных  шедевров.  Во всяком случае,
прикасаться к нему не советую.

     
— Стану я прикасаться ко всякой гадости!  А  ты  не  порть  настроение
человеку  с  самого  утра,  лучше  расскажи  все толком. А то просыпаешься и
вспоминаешь, что отбываешь каторгу,  и  конца  ей  не  видно,  и  все  новые
неприятности.

     
— Тебе жаловаться! Спишь без задних ног...

     
— Так  ведь и сны кошмарные снятся. Представляешь, мне приснилось, что
я теперь навсегда останусь твоим мужем. И мне пришлось прописать тебя в моей
пломбе! Кошмар!

     
— Не надо наедаться перед сном. Плюнь через левое плечо, не  то  не  в
добрый  час  такое ляпнешь... А объяснить я ничего не могу, сама не понимаю,
что происходит. И можешь мне поверить, для меня сиденье тут тоже каторга! .

     
Осовелые и растерянные, блуждали мы с мужем по квартире  Мацеяков,  как
бесприютные  души  в  чистилище,  будучи  не  в состоянии ничем заняться и с
тревогой ожидая грядущих неприятностей. Скорее бы уж  что-нибудь  случилось,
все лучше, чем это ожидание Годо! Нервы были напряжены до крайней степени, и
продлись  такое  состояние  еще день, нас с мужем наверняка бы свезли отсюда
прямиком в сумасшедший дом. И вот, совершенно неожиданно -абсолютно ничто не
предвещало такого окончания — окало  пяти  вечера  к  дому  подъехал  самый
обыкновенный  "фиат" и из него вышел капитан, правда, не в форме, но в своем
собственном виде, нс переодетый ни в водопроводчика, ни в  кого  другого.  В
этот  момент мы с мужем, сидя в гостиной, безуспешно пытались заставить себя
подкрепиться, и при виде неожиданного зрелища колбаса застряла в  горле.  Не
веря собственным глазам, мы уставились на капитана.

     
— Все!  —  заявил  он, входя в дом. — Вы оба свободны... в некотором
отношении.

     
Ни муж, ни я не осмелились уточнить, в каком именно. Капитан поднялся в
кухню, взял со стола ключик, прошел в гостиную, воткнул  ключик  в  замочную
скважину  того самого, запертого ящика секретера, извлек ящик, просунул руку
в образовавшееся углубление и обнаружил там еще один,  потайной.  Мы  оба  с
интересом  наблюдали за манипуляциями. И обычный, и потайной ящики оказались
пусты. Капитан прибыл к нам в сопровождении двух сотрудников.  Один  из  них
молчал  всю  дорогу, второй принял живейшее участие в обсуждении результатов
манипуляций. Из их разговора мне удалось понять, что  в  тайнике  находилось
что-то невероятно ценное, "

     
ценности эти оказались похищенными, а похитителем могу быть только я!

     
Если  бы  не  дурацкий  ключик,  подозрение могло пасть на неизвестного
злоумышленника, проникшего в дом через окно в подвале. Но ключ от  потайного
ящика  неизвестно  каким  путем оказался у меня, а капитану я сообщила о нем
исключительно с целью направить следствие по ложному пути, в общем,  отвести
от себя подозрения.

     
— И  почему я тут же не выбросила эту гадость в нужник? — раздраженно
выкрикнула я.—Ну уж

     
если  вы  меня  обвиняете  в  краже...   ах,   не   обвиняете,   только
подозреваете? И на том спасибо. Уж если вы меня подозреваете, будьте любезны
хотя бы сказать, что именно я украла?

     
— Полковник  скажет, — буркнул капитан. — Как частное лицо я считаю,
что крали не вы, но официально не имею права этого исключить.

     
— А почему не я?. — обиделся муж. Может, ему показалось обидным,  что
его вообще отстранили от этого дела? Капитан снизошел до объяснений:

     
— У вас не было возможности. И вообще, давайте-ка оба поскорее отсюда!
Забирайте  ваши  вещи,  оставьте, что не ваше, и смывайтесь. Чем скорее, тем
лучше. Вы, пани Хмелевская, к полковнику!

     
— Прикажете явиться к нему босиком и в одной  рубашке?  Ведь  вся  моя
одежда у любовника...

     
-".а мне придется смываться в одних подштанниках, — подхватил муж. -То
есть того,  извините...  А  остальное  осталось у этого лысого недоумка, ну,
гримера.

     
До конца дней своих  не  забуду  взгляда,  каким  смерил  нас  капитан.
Никогда  еще милиция так на меня не смотрела! А я чем виновата? Сами забыли,
что сменить надо не только нас, но и нашу одежду, а теперь  еще  недовольны!
Дополнительные проблемы для них, видите ли...

     
Ничего,  справились  с  проблемами,  и к полковнику я явилась нормально
одетой. Приняли меня холодно.

     
— На мне лежит вся ответственность за ваше участие в операции, -такими
словами приветствовал меня полковник и продолжал ледяным тоном: — По  моему
предложению  решено было ваше участие в ней держать в полной тайне, кстати и
из соображений вашей же безопасности. Я сам выступил с таким предложением  и
теперь пожинаю плоды собственного легкомыслия. Хоть это вы Понимаете?

     
Разумеется, я понимала. Он за меня поручился, а я не оправдала доверия,
украв  из  тайника  какие-то  сокровища. А теперь ему за меня отвечать перед
начальством. Я выразила полковнику свои самые искренние соболезнования.

     
Видимо, дело действительно принимало неожиданный  оборот,  и  полковник
отверг  доверительный тон беседы, перейдя на сугубо официальный. Он принялся
задавать мне вопросы, просто устроил форменный  допрос,  благодаря  которому
мне  удалось  понять  следующее: шайку накрыли, чета Мацеяков и Паляновский,
застигнутые врасплох, во всем признались, шаману на очной ставке с ними тоже
не оставалось ничего другого, как признаться, он  назвал  своих  сообщников,
все были допрошены, и все перечисленные ими ценные предметы были обнаружены.
И  вдруг,  как  гром  средь  ясного  неба, сенсация — пропало самое ценное,
именно то, что хранилось в тайнике. А самое непонятное — как  пропало,  ибо
пропажа явилась сенсацией и для самих арестованных.

     
— Ради  всего святого, скажите же наконец, что это было! — взмолилась
я. — Сами понимаете, глупо угодить за решетку неизвестно за что!

     
— Так вы еще не знаете?  Пропали  двадцать  шесть  редких  брильянтов,
общая  стоимость  которых намного превышает сто тысяч долларов. Точную сумму
никто не назовет, коль скоро их никто не видел. Если полковник ставил  своей
задачей меня ошеломить, он с ней вполне справился. Брильянты! Необыкновенной
красоты!  В  тайнике  дома,  где  я  прожила  больше  трех  недель!  В  моем
распоряжении был ключ от тайника... Нет, никогда еще меня не  подозревали  в
краже столь внушительной суммы!

     
— Минутку, — спросила я, придя в себя, — а вы знаете, когда именно я
совершила кражу?

     
— Только  приблизительно.  Сразу  же  после  того,  как  вы побывали в
магазине Яблонекса. Интересно, так, между нами, зачем  вы  заходили  в  этот
магазин? К счастью, магазины с бижутерией я посещаю

     
очень  редко, а за последние несколько лет была всего один раз, и сразу
вспомнила, когда и зачем я там была. Недели две назад на витрине магазина  я
увидела  черную  брошку,  какую  давно  искала, и зашла купить ее. Не купила
потому, что не могла решить — покупаю ли я ее как Басенька или как я.

     
Рассказав об этом полковнику, я поинтересовалась:

     
— Не понимаю, какое это имеет  отношение  к  похищению  брильянтов.  В
магазинах   с  бижутерией  не  продают  настоящие  драгоценности.  Настоящих
брильянтов там не купишь. А может, я свистнула поддельные?

     
— Наоборот. Вы свистнули настоящие и заменили их фальшивыми. Мне очень
жаль, но это еще одна улика против вас.

     
Наверное я  выглядела  совсем  убитой,  полковник  сжалился  и  вкратце
изложил  историю  с  брильянтами.  Оказывается  супруги  Мацеяки  обращали в
брильянты все свое состояние. А состояние было немалое. Кое-что им  оставили
предки,  прадеды  и  прабабки, большая же часть была ими самими нажита путем
неправедным (в подробности полковник не вдавался).  Все  брильянты  Басенька
держала в маленькой деревянной шкатулке в потайном ящике секретера. Басенька
собиралась  забрать  их перед тем, как поменяется со мной ролями. И вот' тут
произошла непонятная история с ключиком. Муж первым  покинул  дом,  Басенька
собралась  открыть  потайной  ящик,  пошла  за ключом, но того не оказалось.
Естественно, она решила, что они с мужем не поняли друг друга и он унес ключ
с собой. Времени оставалось в обрез, того и  гляди  явится  поддельный  муж,
Стефан  Паляновский вместе со мной уже ее ждет, Басенька не стала взламывать
тайник, подумав, что муж вместе с ключом унес и сокровища. Этим' объясняется
ее нервное состояние и многочисленные упущения, а также нервное состояние  и
пана  Паляновского,  с  которым  она  поделилась  своим  открытием.  Еще бы,
сокровища неизвестно где... Вот о чем они тогда  так  долго  шептались!  Вот
почему   не   предупредили   меня  о  многих  важных  вещах!  Потом  немного
успокоились, решив, что, если мы даже обыщем секретер, тайника все равно  не
обнаружим.  К  тому же так просто его не откроешь — только с помощью ключа,
который приводил в действие очень хитрый механизм. Ключ же имелся  только  в
одном  экземпляре. А впрочем, не стоит беспокоиться, утешали они друг друга,
драгоценности забрал муж.

     
Вскоре обнаружилось, что зря они надеялись, муж не только драгоценности
не забрал, но даже и ключ не трогал. Его он  оставил  дома  в  другом  ящике
секретера и сказал об этом Басеньке. Та в спешке совершенно забыла об этом
—  ведь  до  моего  прибытия  надо  было  как  можно  больше  напридумывать
несуразностей. Короче, все три недели они провели в страшном напряжении,  не
зная,  целы  ли  брильянты, и вздохнули свободно лишь тогда, когда, совершив
обратную замену нас с поддельным  мужем,  обнаружили  и  ключ  на  месте,  и
брильянты  в  тайнике. Пересчитали, все двадцать шесть оказались в целости и
сохранности. И вот теперь, как гром средь ясного
< неба известие о том, что все двадцать шесть фаль-
шивые...

     
Экспертизу  производил  очень  опытный милицейский эксперт. Его заранее
предупредили, что доставят на  экспертизу  камни  редкой  красоты,  и  он  с
нетерпением  ждал  их.  Его  заключение  было  четким и не оставляло никаких
лазеек для сомнений: в шкатулке  находилось  двадцать  шесть  очень  красиво
отшлифованных  стекляшек, вероятнее всего приобретенных в магазине с чешской
бижутерией Яблонекса.

     
Ни  Мацеяки,  ни  Паляновский,  естественно,   поначалу   не   поверили
заключению  милицейской  экспертизы,  обвинив милицию в махинациях, когда же
повторная независимая экспертиза выдала тот же результат, впали в  ярость  и
принялись обвинять друг друга, после чего впали в отчаяние. Их отчаяние было
неподдельным,  у милиции не было в этом сомнения, и, естественно, подозрение
в замене настоящих камней на фальшивые пало на меня.

     
— А теперь объясните, пожалуйста, как ключик мог оказаться в  банке  с
чаем?  — обрушилась я на полковника. — Сами сказали,, ключ был только один
и они держали его при себе. Подбросили мне его из вредности?

     
— А вот этого никто не  знает,  —  вздохнул  полковник.  —  Их  ключ
оказался  у  них.  Получается,  что  было два ключа, но откуда взялся второй
-непонятно: Вы, с вашей энергией и умом, свободно могли сделать дубликат.  А
стекла для замены настоящих брильянтов приобрести в магазине Яблонекса...

     
— ...и  выковырять  их  из  ювелирных  изделий, которые мне показывала
продавщица? Насколько мне известно, в магазине россыпью поддельные брильянты
не продаются.

     
— Ну зачем же этим заниматься в магазине? Вы купили  подходящие  бусы,
может,  не  одну нитку, и занимались этим спокойно дома. Так что поймите вас
правильно:  похищены  огромной  стоимости  брильянты  и  у  вас   были   все
возможности  сделать  это.  Тем  более,  что  драгоценные  камни  не  просто
украдены, во очень ловко заменены на фальшивые. Улики говорят против вас.  И
то, что так ловко придумано, и то, чтовы сняли с себя подозрения, ибо, когда
покинули  дом, драгоценности оказались на месте. Меня попеременно бросало то
в жар, то в холод.

     
— Я  правильно  понимаю  вас,   и   теоретически   такая   возможность
существует. Но вы ведь сами знаете, пан полковник, что это идиотизм!

     
— Идиотизм!  —  согласился  полковник. — Тем более, что официально в
операции вы вообще не участвовали. Вот и получается, что брильянты  свистнул
я. И что теперь делать?

     
Мне стало еще холоднее и еще жарче.

     
— Вор-домушник, — прошептала я немеющими губами.

     
— Мы не исключаем такой возможности, но тогда вором должен быть кто-то
из шайки.  Постороннему  вору  брильянты  заменять  на фальшивые, ни к чему.
Заменил их тот, кому не хотелось, чтобы кражу  обнаружили  и  подняли  крик.
Крик  и паника в шайке могли навести милицию на ее след, и, видимо, вору это
было из каких-то соображений нежелательно. Или же  он  подменил  драгоценные
камни  из  опасения  быть  разоблаченным,  если  кража  в  тот  момент будет
обнаружена. Но шайка сейчас сидит в полном составе,а брильянтов ни у кого не
обнаружено.   Ну   что,   теперь   понимаете,   к   чему   ведет    ненужная
самодеятельность,  которую  то  и  дело вы проявляете? Когда вот так, очертя
голову, человек  бросается  в  любую  авантюру...  Чуть  живая  под  лавиной
обрушившихся на меня

     
упреков, я все-таки робко осмелилась запротестовать:

     
— Во-первых,   не  в  любую,  во-вторых,  брильянтов  я  не  крала,  а
в-третьих, нельзя ли их как-нибудь отыскать, чтобы снять с меня подозрения?

     
— Уверяю вас, сударыня, мы сами делаем все,  что  можем,  и  вовсе  не
только  для того, чтобы доказать вашу непричастность к краже. И тем не менее
подозрение с вас не снимается. Извольте с этим считаться. Если  вы  намерены
выехать из Варшавы, учтите, вам не позволят.

     
— И в Сопот тоже нельзя?

     
— Куда?!

     
— В Сопот. На курорт...

     
— Одной?

     
— Нет, не одной... Бросив на меня быстрый взгляд, полковник задумался,
а потом неожиданно согласился:

     
— В Сопот, пожалуй, можно. Но предупреждаю, только в Сопот, не дальше!

     
— Уж  не подозреваете ли вы меня в том, что я из Сопота рвану в корыте
через море в Швецию?! — рассердилась я. — А капитану посоветуйте —  пусть
возьмет тот кусок бристоля, на котором остался отпечаток подошвы вора, я его
еще  целлофаном  заклеила для сохранности. И пусть ищет по подошвам, а не по
брильянтам.

     
— Спасибо за ценный совет, —  издевательски  поблагодарил  полковник.
-Не преминем воспользоваться им...

     
Почему  же  меня  не  посадили  за  решетку?  Эта мысль пришла в голову
вечером, когда я ехала на свидание к Мареку. Подозревают человека в краже на
фантастическую сумму — и оставляют его на свободе. Да еще  разрешают  ехать
на  край  Народной  Польши...  Странно,  очень  странно.  Слежку  за мной не
установили, отпустили на все четыре стороны... Что бы это значило?

     
— Полковник так на меня обрушился,  что  я  не  посмела  задавать  ему
вопросы и до сих пор половины не понимаю, — пожаловалась я Мареку, когда мы
медленно  ехали  в моей машине по темным улицам Нижнего Мокотува, — Кое-что
мне по дороге рассказал капитан, кое о чем я догадалась по вопросам, которые
мне задавали. Но потом  брильянты  заслонили  весь  мир,  и  поэтому  многое
остается непонятным.

     
— Что же тебе непонятно?

     
— Я не знаю главного — кто шеф банды.

     
— Поясни, почему считаешь это главным.

     
— Знаешь,  у  меня  такое  чувство,  что'  это еще не конец аферы. Ну,
например, милиция ничего не знает о взломщике, том  воре-домушнике,  который
через подвал проник в дом и которого я застукала в гостиной. Боюсь, и многое
другое  им  неизвестно.  Но  главное  — шеф. Сначала я думала, это шаман, а
теперь сомневаюсь. Всего вероятнее, он на свободе,  значит,  до  финала  еще
далеко.

     
— А еще что тебе неясно?

     
— Чем занималась банда. Так никто толком и не сказал. Опять приходится
самой  догадываться.  Если я правильно поняла, преступная деятельность шайки
заключалась в том, чтобы вывозить за границу  все,  что  находит  там  сбыт:
произведения искусства, предметы старины, драгоценности. Картины, всякие там
Ватто,  Ренуары и Коссаки, переправлялись через границу под видом ковриков с
лебедями, старинные иконы — под видом штампованных металлических подносов с
патриотической символикой. Говорят, старинную  шпагу  одного  из  придворных
Сигизмунда  Августа им удалось переправить в толстенной сувенирной трости. А
в рукоять шпаги был вставлен рубин размером с кулак!

     
В шайке у каждого было свое амплуа. Одни раздобывали редкости  -скупали
или  крали,  другие  маскировали  ценности под халтурные поделки ширпотреба.
Вроде бы у шамана была целая мастерская по  производству  таких  китчей,  но
тогда мне опять непонятна вся история с передачей ему уже готовых поделок, В
обязанности  третьих  входила пересылка готовых изделий 'за границу. Видишь,
довольно сложное производство, кто-то же должен был  всем  этим  руководить?
Кто?

     
Марек  внимательно  слушал,  не  перебивая  меня  ни  словом  и даже не
улыбаясь, немного снисходительно, немного  насмешливо,  как  это  он  обычно
делал. Я продолжала:

     
— Теперь  вот  еще комод. Почему этой мебели придается такое значение,
почему  капитан  велел  мне  бегать  по  мебельным  магазинам  и   столярным
мастерским  в  поисках  именно комода? Но даже не это самое странное. Больше
всего меня удивляет другое... Я не докончила, искоса глянув на  невозмутимое
лицо любимого человека. Тот счел нужным отозваться:

     
— Что же кажется тебе самым странным?

     
— То,  что мне разрешили догадываться обо всем. И не просто разрешили,
а прямо-таки всячески поощряли — дедуцируй, мол, на здоровье. Ведь  догадки
я  строю  не  только  на  основе  личных  наблюдений, некоторые сведения мне
подкинули мои милицейские друзья, а им строго  запрещено  посвящать  в  свои
служебные  тайны  посторонних  лиц. Полковник не слепой, он прекрасно видел,
что я о многом догадываюсь, и это  его  не  встревожило.  Меня  оставили  на
свободе,  а  сажают  и  за  меньшие  прегрешения.  Значит,  им  выгодно было
предоставить мне свободу действий. Не  такой  полковник  человек,  чтобы  из
личной  симпатии пренебречь своим служебным долгом. Значит, они преследовали
определенную цель. И, кажется, я догадываюсь, какую именно...

     
— Какую же?

     
— Шеф и в самом деле существует, его не поймали, хотят поймать с  моей
помощью. И этот шеф — ты!

     
Марек   не   отреагировал   на   инсинуации,  предоставляя  мне  полную
возможность высказаться. И я воспользовалась этой возможностью.

     
— Они знают, что мы с тобой... В общем, знают, что я выложу  тебе  все
мои соображения. И надеются, это тебя встревожит и ты допустишь какую-нибудь
ошибку.  Так  всегда  поступают, когда имеют дело с особо хитрыми и опасными
преступниками, я читала. Если он такой умный, что против  него  нет  никаких
улик,  единственная  возможность  доказать его вину — поймать с поличным. И
вот когда ты сделаешь эту ошибку...

     
— Какую, например?

     
— Например, убьешь меня. Не знаю, где мы сейчас  находимся,  но  место
самое  подходящее.  Не  понятно  только, почему я тебя совсем не боюсь. А ты
'знаешь, где мы?

     
— Кажется, на Садыбе. Вот ворота, через которые  въезжают  на  садовые
участки. Вроде никого нет, можем спокойно въехать.

     
Я  развернулась,  задом въехала в ворота и остановила машину в зарослях
какого-то бурьяна.

     
Марек слушал мои хаотичные рассуждения серьезно, без издевки,  возможно
усматривая  в них симптом столь желанного для него процесса мышления. У меня
до сих пор звучат в ушах "А ты сама как думаешь? ... А ты подумай". Доволен,
что заставил меня думать?

     
— Одного я никак не могу  понять,  —  продолжала  я,  перескакивая  с
одного  предмета  рассуждений на другой. — Как могла попасться на их удочку
таможня? Только вдребадан пьяные таможенники могли не обратить  внимания  на
кошмарного рыцаря и жуткую надгробную деву. Такое не забывается!

     
— А вот это обстоятельство я мог бы прояснить.

     
— В самом деле?

     
— Представь себе. Мне удалось догадаться, что эти предметы...
И, как всегда, прервал на самом интересном ме-
сте. Пришлось больно ткнуть его в бок. История ока-
залась довольно сложной.

     
Контрабандная  афера и в самом деле представляла собой весьма сложное и
разветвленное предприятие, причем в соответствии  со  строжайшими  правилами
конспирации  одна  ветвь  ничего  не знала о соседних. Так случилось, что на
одного из подручных шамана вышла  милиция  —  случайно,  из-за  его  брата,
стащившего с мельницы мешок муки. Намечался обыск, в том числе и у ближайших
родственников  воришки,  а  у  шаманского помощника как раз скопилась партия
золота. Желая поскорее избавиться от  левого  товара,  он  в  жуткой  спешке
принялся маскировать его под изделия народного творчества, помня лишь о том,
что   надо   как-то   обосновать   вес   золота,  и  совершенно  пренебрегая
художественной стороной изделий. Приготовив в считанные  часы  передачу  для
шамана,  он  отправил  ее  обычным  путем,  использовав  в  качестве курьера
совершенно постороннего мужика. Так что не придирайся, эстетка! Кстати,  что
касается  художественной  стороны  переправляемых через границу произведений
искусства...  Таможенникам  совсем  не  обязательно  напиваться  до   потери
сознания,  чтобы  пропустить  подобные шедевры. Они и не такое видели. Ты не
представляешь, какие кошмарики перевозят честные  "люди  с  самыми  честными
намерениями.  А  данный  шедевр  предназначался  для  одного поляка, который
эмигрировал за границу еще до первой мировой войны, видимо, младенцем...

     
— А рамы?! Зачем этому младенцу каменные рамы?

     
— Камень, по мысли изготовителя, прекрасно маскировал вес  золота,  не
станут  же на границе взвешивать отдельно рамы. А во-вторых, у них даже было
письмо вышеупомянутого эмигранта, в котором он  выражал  пожелание  оправить
заказанную  картину  в  раму,  изготовленную  из местного камня, с полей его
предков.

     
— Мрамор на полях предков?

     
— Так ведь его деревня под Хенчинами, недалеко от каменоломни.

     
Ну вот, наконец, хоть один эпизод прояснился. Захватывающая история!

     
— А откуда тебе все это известно, мой милый?

     
— Да ничего мне не известно,—так, догадываюсь кое о чем... Не так  уж
трудно,  зная  предпосылки,  домыслить себе все остальное. Ты права, по пути
дедукции можно зайти очень далеко.

     
Разумеется, куда проще... Опять издевается надо мной!

     
— Понятно, все это ты сам домыслил. Шел по пути дедукции, и встретился
тебе на дороге мешок с мукой...  Очень  логично!  Скажи  на  милость,  какие
предпосылки  были  у  тебя  для того, чтобы домыслить этот мешок? Молчишь? В
могилу ты меня вгонишь со своим дедуцированием! А случайно не знаешь,  зачем
им  вообще  понадобилась  вся  эта  свистопляска  с переодеванием? Зачем они
наняли меня и мужа?

     
— Как! До сих пор ты не догадалась?

     
Я чуть не впилась когтями в его красивое лицо и злобно прошипела:

     
— Ну знаешь, мой милый, если все  станут  обо  всем  догадываться,  на
свете  не  останется  никаких  тайн  и  сюрпризов!  А информация, которую мы
черпаем из прессы, радио и телевидения, окажется совершенно  лишней,  и  все
эти  уважаемые  учреждения  отомрут за ненадобностью. Если не хочешь довести
меня до белого каления, перестань издеваться!  Естественно.  я  догадываюсь,
что  они  догадались, что соответствующие органы следят за ними, и решили на
какое-то время скрыться. А зачем?

     
— Что зачем?

     
— Скрыться зачем!!! Ведь для чего-то им это нужно 'было! В роман  века
я  не  верю,  и никто не 'убедит меня, что они скрылись в уединенной избушке
лесника и занимались там любовью! Втроем!  А  уединились  исключительно  для
того, чтобы не шокировать, не развращать милицейскую молодежь!

     
— Спокойнее,  зачем  так  нервничать?  Действительно,  нс для того они
пытались скрыться с глаз милиции. Так с какой же целью они скрылись?

     
Хлопнув дверцей, я выскочила из машины.  Нет,  это  невыносимо!  Свежий
воздух оказал положительное действие и на возбужденные нервы, и на несколько
привядшее воображение. В машину я вернулась с целой кучей предположений.

     
— Выкапывали    клады    в    лесной   чаще.   Проводили   встречи   с
партнерами-контрабандистами   на   отдаленной    границе.    Собственноручно
изготовляли   очередные   кошмарики.   Организовали  нападение  на  богатого
коллекционера. Убили парочку конкурентов. Ограбили музей...

     
— Ты очень недалека от истины. Если им и  в  самом  деле  понадобилось
заняться  чем-то  из  твоего  перечня,  например заменить оригинал на копию,
подменить икону в какой-нибудь  церкви,  в  общем,  сделать  что-то  в  этом
роде...

     
— ...то  и  в  самом  деле им надо было избавиться от слежки. Не дура,
понимаю. Сделать крупную покупку лучше в спокойной обстановке. И  прикончить
неудобного  свидетеля  тоже.  Но  неужели  нельзя было незаметно скрыться на
короткое время?  Зачем  предпринимать  хлопотную  и  дорогостоящую  аферу  с
переодеванием,  рискуя  к  тому же, что я и фальшивый муж можем о чем-нибудь
догадаться?

     
— А ты представь, что исчезнуть из поля зрения милиции им  требовалось
на  длительное  время, что у них накопилось много неотложных дел, что они не
могли  примириться  с  мыслью  о  потере  нс  только  того,  что  уже   было
наготовлено, но и о наклевывающихся очень выгодных сделках...

     
— ...миллионы  на  расстоянии  вытянутой  руки,  а  взять  их  нельзя.
Понимаю. Даже если их возьмут, даже если что-то купят, переправить все равно
не смогут, ведь за каждым шагом следят, даже связаться с  шаманом  и  то  не
смогут. А заниматься всем этим обязательно Басеньке с мужем и Паляновскому?

     
— За  другими тоже следили, к тому же эти составляли центр всей аферы.
Наверняка другие тоже пытались отвязаться от слежки, но удалось только этим.
В значительной степени благодаря тебе. Три недели напряженного  труда  —  и
почти все сделано.

     
— Что именно?

     
— Наконец-то  они  смогли  увидеться  с  людьми,  встреча  с  которыми
откладывалась многие месяцы.  Благодаря  этому  получили  ряд  очень  ценных
вещей. И договорились с людьми, едущими за границу...

     
— Сообщниками?

     
— Не  обязательно.  Могли  быть  нормальные  честные  люди, их умолили
оказать  услугу,  например,  тому   самому   несчастному   эмигранту.   Нет,
преступники  были  заинтересованы  как  раз  в  том,  чтобы переслать вещи с
людьми, ничем себя не запятнавшими, чтобы в таможне к ним не придирались.

     
— Понятно. Ведь любой, замешанный в контакты с  членами  шайки,  сразу
становился подозрительным и брался на учет.^

     
— Именно. А им предстояла очень большая работа, так как предполагалось
вывезти за границу все имущество и свернуть деятельность своего предприятия.
Ты даже  не  представляешь,  какую  грандиозную работу они провернули за три
недели. Всю Польшу изъездили вдоль и поперек...

     
— ...и При этом избегали пользоваться гостиницами и самолетами,  чтобы
не предъявлять документы, если не было фальшивых, — подхватила я. -Ночевали
у знакомых. В Кракове приобрели картину, в Познани договорились с выезжающей
в Париж бабусей... .

     
— Да,  что-то в этом роде. А самое главное, встретились с человеком, в
распоряжении которого находились остатки баронского сокровища.  Вот  уж  его
они  должны  были изо всех сил беречь от бдительного взора нашей милиции. На
встречу с ним могли идти, только  будучи  совершенно  уверены  в  отсутствии
слежки.

     
— А после вторичного переодевания хотели тем же заняться?

     
— Ты сама как думаешь?

     
— Я думаю, что на сей раз они собирались смыться. Закончить оставшиеся
мелочи  и  бежать  в  синюю даль. Причем сделать это без особой нервотрепки,
зная, что никто за ними не следит, а милиция засела в кустах вокруг их  дома
и сторожит подставных лиц. Так?

     
— Вот  видишь,  как  легко  обо  всем догадаться, стоит только немного
подумать.

     
— А комод?

     
— Что ты хочешь сказать?

     
— Погоди,  тут  у  меня  что-то  не  сходится.  Скажи,   я   правильно
догадываюсь — комод как-то связан с их мифическим шефом?

     
— Может, и правильно.

     
— А мифический шеф у меня ассоциируется с брильянтами. Правильно?

     
— Не знаю, может, и правильно.

     
— Ну  вот  и непонятно, при чем тут я. Какова моя роль? Почему меня не
отстраняют? Наверное, из-за тебя. Если ты не шеф... Может, это  ты  подменил
брильянты?  Милиция  знает о нас с тобой... Милиция знает... Не может же она
рассчитывать на то, что я пожалуюсь тебе на тяготеющее надо мной  подозрение
и  ты из любви ко мне помчишься в ближайший комиссариат, признаешься во всем
и тем самым снимешь подозрение с любимой женщины... Нет, если серьезно,  как
ни  крути,  но  ты  оказываешься  замешанным  в это дело, а я так и не знаю,
какова моя роль — ловушки, приманки или угрызений совести?

     
— А может, тебя отпустили вовсе не из-за меня, а ради тебя самой?

     
— Поясни.

     
— Тебе не нравится находиться под  подозрением,  и  ты  сделаешь  все,
чтобы снять его с себя. ,

     
— Как же я это сделаю?

     
— Ты  уже  довольно  много  знаешь.  Сама  призналась,  что  кое-какую
информацию подбросили капитан и полковник.  Видимо,  они  надеются,  что  ты
сумеешь  сопоставить  факты  и  сделать соответствующие выводы. Ведь в твоем
распоряжении фактов больше, чем у них.

     
— Как-то до сих пор ничего не  получается,  сам  видишь,  выводов  кот
наплакал.  И  какое он имеет право меня подозревать? На кой черт я сама себе
подбросила в чай ключ от тайника?

     
— Так ведь ты его оттуда извлекла, и больше никто его в чае не видел.

     
— А! Так вот почему капитан так рассердился! Ну  хорошо,  а  взломщик?
Ведь  дом  находился  под  наблюдением,  так видели его или не видели стражи
порядка? Если сидели в засаде, должны были видеть. И еще того, кто подбросил
ключ в банку с чаем, а сделано это было в самый последний момент, ведь  чаем
мы с мужем пользовались постоянно. Капитан отругал меня за то, что в подвале
было  оставлено  незапертым  окно.  Меня  отругал,  а  сами,  выходит, опять
прошляпили того, кто в него пролез? Или к тому времени уже сняли наблюдение?

     
— Возможно, и сняли. Зачем им за вами наблюдать, когда они узнали, что
вы не настоящие Мацеяки?

     
— Выходит, я ничем не могу доказать, что подбросил ключ кто-то другой,
и меня можно безнаказанно обвинять в краже брильянтов?

     
— Да, можно. Я  помолчала,  стараясь  собраться  с  мыслями,  а  потом
решительно заявила:

     
— Ну нет, я не согласна! Сделай что-нибудь! Марек весело рассмеялся.

     
На  обратном  пути,  проклиная контрабандистов, шаманов и все брильянты
мира, бесконечно уставшая от тяготевших надо мной  подозрений  и  постоянной
необходимости  думать,  рассуждать,  дедуцировать  и  сопоставлять  факты, я
потребовала:

     
— Едем  в  Сопот!  Немедленно!  Завтра  же...  нет,  послезавтра.  Раз
полковник  так  охотно согласился меня отпустить туда, может, там что-нибудь
интересное случится?

     
Я  всегда  отличалась  особым   талантом   делать   самые   невероятные
предположения в недобрый час... " " "

     
Номер с видом на море я выбирала сама. Когда обнаружила, что он еще и с
видом на улицу, было поздно менять на другой, все оказалось занято. Пришлось
примириться  с  шумом  машин, которые всю ночь напролет подъезжали и к нашей
гостинице, и к соседнему "Гранд-отелю".

     
Девушку из соседнего номера я впервые увидела лишь  на  четвертый  день
нашей  идиллии.  Я  вышла из номера в тот момент, когда она как раз запирала
свою дверь. Заперла, взглянула на меня и пошла к лестнице. Разумеется, я  на
нее  тоже  взглянула  и  очень  порадовалась,  что на сей раз имею дело не с
каким-нибудь бабником, а с порядочным  человеком,  .для  которого  внешность
-это еще не все.

     
Девушка  была  очень  красива.  Пожалуй,  ее  следовало  бы  назвать не
девушкой, а молодой женщиной, потому что ей явно было уже за тридцать  пять,
хотя  она выглядела от силы на двадцать пять, и ни один мужчина не дал бы ей
больше. Обращали на себя внимание искусный  макияж  и  асимметричные  брови,
делавшие  красивое  лицо  еще  и оригинальным. К тому же у нее были красивые
волосы и красивая фигура — стройная, гибкая, какая-то пружинистая и ловкая.
Что-то в девушке мне показалось знакомым, связанным с какими-то  неприятными
воспоминаниями, хотя готова поклясться, я видела ее впервые. Мне хватило ума
не говорить о ней с Мареком. Вечером же этого дня она попалась мне навстречу
второй  раз. Мы с Мареком спускались на ужин, как всегда немного запаздывая,
а она поднималась к себе.  Столкнулись  мы  на  лестничной  площадке.  Я  не
унизилась до того, чтобы проверить, какое впечатление она произвела на моего
спутника,  мне  вполне достаточно было видеть, какое впечатление он произвел
на нее. Быстрый взгляд на него, потом сразу на меня... Красноречивый взгляд,
понятный любой женщине. Смешанные чувства овладели мной.

     
— Очень интересно подведены глаза у  той  девушки,  —  сказал  Марек,
усаживаясь за стол. — Ты заметила? Теперь такая мода?

     
Очень  довольная,  я  только кивнула. Камень свалился с сердца. Ведь он
замечал абсолютно все, и хорошо, что сам заговорил о красотке. Было бы хуже,
если бы промолчал...

     
— У нее разные брови, и она правильно делает,  что  подчеркивает  это,
-разъяснила  я.  —  Небанально  и  пикантно. А глаза и в самом деле искусно
подведены. Пока я не заметила в ней ни одного изъяна, чтобы заострить на нем
твое внимание. Разве что возраст... Она намного старше, чем кажется.

     
— А ты откуда знаешь? Вы знакомы?

	 
— Нет, первый раз ее вижу  и  не  знаю,  кто  она.  Знаю  только,  что
занимает  номер рядом с нашим. А возраст... Женщина всегда определит возраст
другой.

     
— Выглядит она на двадцать восемь, — заметил Марек, —  но  мне  тоже
кажется, что она старше. Года тридцать два...

     
— Все  тридцать  пять,  -безжалостно  парировала я. — Или даже шесть.
Можешь мне поверить.

     
Больше мы о девушке не говорили, у нас были более интересные темы.

     
На следующий день, однако,  мне  пришлось  убедиться,  что  она  Марека
приметила,  о  чем  свидетельствовало  множество  вроде бы мелких, но весьма
убедительных фактов. С самого начала я знала,  что  Марек  должен  нравиться
женщинам,  что  наиболее  агрессивные  и  самоуверенные  будут  всячески ему
навязываться, и была готова к этому. Оказалось, не  вполне.  Вот,  например,
из-за этой язвы сразу же начала нервничать...

     
В этот вечер она тоже пришла на ужин с опозданием. Под конец ужина, как
обычно,  составилась компания для игры в бридж. За одним столиком уже начали
играть, для второго подбирали партию.

     
— Может, вы? —  обратился  к  нам  с  Мареком  известный  композитор,
заядлый  бриджист. Я собралась отказаться, но Марек не дал мне слова сказать
и принялся уговаривать:

     
— Сыграй! Ты же бридж  любишь,  а  не  играла  давно.  Наверняка  тебе
хочется.

     
Тем  временем друг композитора пригласил деву, она согласилась, так что
от нас требовался только один человек.

     
— А ты? — спросила я Марека.

     
-А я с удовольствием поболею за тебя, вообще больше люблю наблюдать  за
игрой,  чем  играть.  Сыграй!  Я  не знала, на что решиться. Может, лучше не
испытывать судьбу и  держаться  подальше  от  искусительницы?  Вот  еще,  не
хватало  спасаться  бегством.  Ишь,  как  смотрит,  думает,  испугаюсь!  Или
все-таки лучше и в самом деле увести Марека подальше? Не будить  лихо,  пока
спит тихо? Но есть и другая пословица: волков бояться — в лес не ходить.

     
— Но как же ты?

     
— Говорю же, с удовольствием поболею. Сыграй, ну что ты упрямишься?

     
Ох,  что-то  уж излишне рьяно он меня агитирует. Неспроста это... Я уже
совсем было решила отказаться, но композитор  вцепился  в  меня,  как  клещ,
пришлось согласиться.

     
Мы  сели  за стол, моим партнером оказалась девушка. Джентльмены против
дам... Марек принес стул и сел рядом со мной. Чего, собственно, я на нее так
взъелась? Ведь пока она мне ничего плохого не сделала, а иметь  претензии  к
человеку только из-за его внешности глупо.

     
— Обдерем мужчин? — добродушно предложила я ей.

     
— Охотно!  —  ответила  она,  мило  улыбаясь одним краешком губ, тоже
как-то асимметрично. Похоже, асимметрия — главная отличительная черта этого
красивого лица.

     
Естественно, в карты я смотрела лишь  краем  глаза,  основное  внимание
уделяя не игре, а партнерше. Играть она умела, в этом не было сомнения, и мы
бы   действительно   ободрали  мужчин,  если  бы  не  досадная  случайность.
Приготовившись сбросить мелкую карту, дева держала  ее  в  руке,  а  сама  о
чем-то  задумалась. Противник нам попался нерешительный, он долго колебался,
надо ли импасировать под даму или нет, импас не имел никакого смысла, и  все
говорило о том, что импасировать он не станет. Я сама в таких случаях обычно
держу  в  руке  приготовленную  для  сброса  мелкую карту. И вдруг противник
решается импасировать и кладет валета.  Дева,  не  глядя,  бросает  на  него
заготовленную карту и спохватывается уже в тот момент, когда карта коснулась
стола, обратно не возьмешь!

     
— Ох! — изображая испуг, дева грациозным жестом прикрыла рукой лицо и
набросилась на партнера: — Вы не должны были импасировать! — И

     
мне: — Прошу извинить, мне так неловко...

     
— Ничего  страшного!  —  отвечала я, смеясь со всеми остальными. — Я
знала, вы положите ту карту, которую  заготовили,  потому  что  на  стол  не
смотрели.  Я  сама  так  всегда  поступаю.  Не  огорчайтесь, мы все равно их
обыграем.

     
— Какие нахальные бабы нам попались! — воскликнул в притворном  ужасе
композитор.

     
Грациозный жест партнерши позволил мне, наконец, обнаружить изъян в ней
— два кривых ногтя, на среднем и безымянном пальцах правой руки. Благодаря.
искусному  маникюру  этот недостаток не бросался в глаза. Боюсь, двух кривых
ногтей мне не хватит для того, чтобы опорочить красотку в глазах Марека.

     
А с ним вдруг с этого момента стало твориться что-то непонятное. До сих
пор сидел  себе  спокойно  и  болел,  а  тут вдруг кинулся за ней ухаживать.
Сигаретку зажег, кофеек заказал, пепельницу пододвинул, отодвинув от  меня!!
И  вообще, так расточал свою заботливую обходительность, что глаза бы мои не
глядели! Гораздо больше заботился об этой кикиморе, чем обо мне. А она  ведь
не  знала,  из какой он породы, не знала о самой толстой базарной торговке и
принимала знаки его внимания Бог знает за что. Я лично о  торговке  знала  и
приняла бы спокойно Марековы выходки, будь эта гадюка сирой и убогой. Тогда,
глядишь,  она  бы  вызвала  в  моем  сердце  жалость,  но тут! Ничего, кроме
яростного протеста, не зародилось в моем сердце,  которое  ужалила  ядовитая
змея... ревности.

     
Но все это были лишь цветочки. Ягодки я увидена на следующий день перед
обедом. Готовясь спуститься в ресторан, я наводила марафет перед зеркалом, и
закрытая  дверь не помешала мне слышать, как Марек увивается вокруг красотки
в коридоре. Видимо, эта  паршивка  только  что  вернулась  из  города,  была
нагружена  покупками, и они посыпались из ее паршивых ручек. Выбрала момент,
когда Марек вышел из номера, зараза! Разумеется, он. как  джентльмен,  помог
собрать упавшие пакеты, занес в ее номер и, очень может быть, помог ей снять
пальто.  Может,  и  в шкаф повесил на плечики. Я нс унизилась до того, чтобы
выскочить из комнаты и лично проконтролировать, чем  он  там  занимается.  И
даже  если  бы  у  меня  под  носом начался пожар, я лучше сгорела бы, но не
вышла!  В  конце  концов,  жизнь  немного  знаю  и  разбираюсь,  что   стоит
предпринимать, а чего не стоит.

     
Ангельским  характером  я  никогда  не отличалась и безответной жертвой
быть не  привыкла.  Душевные  муки  не  входили  в  число  моих  излюбленных
переживаний,  а скрывать чувства в тайниках сердца было не в моих привычках.
Я и не скрывала, а накинулась, как фурия,  на  любимого  человека  во  время
первой же прогулки, как только мы присели на берегу канала.

     
— Послушай,  мой  драгоценный,  я успела привыкнуть к тебе и поверила,
что ты будешь любить меня до гроба. Объясни, сделай милость, что же в  таком
случае означают твои афронты?

     
Его реакция была самой что ни на есть типичной для мужчины.

     
— Какие  афронты?  —  безмятежно  удивился  Марек. — Что ты имеешь в
виду? Не понимаю тебя. Нет, это уж  слишком!  После  всего,  что  я  недавно
пережила, еще одно испытание вывело бы из себя даже флегматичного слона. И в
самом  деле,  сначала  я несколько недель прожила в шкуре другой женщины и в
вечном  страхе  перед  сама  не  знаю  чем,  потом  меня  обвинили  в  краже
драгоценностей  и  милиция  прямо  сказала, если не отдам — плохо мое дело,
потом  закручивается  роман  века  с  блондином  моей  мечты,  я   несколько
расслабляюсь,  как вдруг появляется красотка-вампирша, блондин переключается
на нее, и выясняется, что никакой он не сказочный  принц,  а  самый  обычный
мужчина,  способный  на самые заурядные фигли-мигли. А я должна спокойно это
сносить? Нет уж, ни за что на свете!

     
Скандалы у меня всегда получались  потрясающие,  признаюсь  без  ложной
скромности.  Мой  драгоценный слушал сначала с изумлением, потом с искренним
интересом, а потом... потом неизвестно чему обрадовался.

     
— Да ты никак ревнуешь? — с восторгом вскричал он.

     
— Дошло! Ясно, ревную! И непонятно, что тут такого смешного.

     
Неприятно удивленная этим бестактным  приступом  веселья,  я  не  могла
понять,  почему мой совершенно законный протест против ухаживания за мерзкой
гарпией кажется смешным. А Марек все не мог успокоиться.  Реакция  на  сцену
ревности была совсем не типичная, а тут он еще, вместо того, чтобы успокоить
мое истерзанное сердце, подлил масла в огонь, со смехом прибавив:

     
— Ты же сама высказала надежду на то, что в Сопоте случится что-нибудь
интересное. Подожди немного, может, и случится.

     
Бог  свидетель,  я  вовсе  не  это  имела в виду! Ничего интересного не
нахожу в том, что он увивается вокруг этой гетеры, но слова  его  прозвучали
так  интригующе,  что  я  тут  же  прекратила скандалить. Однако истерзанное
сердце не успокоилось. Правда, амуры с гетерой отодвинулись на задний  план,
зато  на  передний  выползло  беспокойство  другого  рода.  Какая  неведомая
опасность подстерегает меня здесь? Что меня ждет?

     
— По крайней  мере  не  ухлестывай  за  ней  так  активно,  —  устало
попросила я.

     
-Да  я  и  не ухлестываю как-то особенно, обращаюсь с ней так же, как с
любым другим.

     
Я взвилась опять:

     
— Но ты не помогаешь снять пальтишко старичку, который живет в  номере
напротив!  И  старичок  не  строит  тебе глазки! Не заигрывает, не роняет из
ручонок покупки прямо  тебе  под  ноги,  не  закрывает  ручонками  личико  в
притворном   испуге,  не  затягивает  обед  и  ужин  в  ожидании,  когда  ты
спустишься. И я ни разу не видела, чтобы ты помогал старичку  раскурить  его
трубочку!

     
— Боюсь, я получил бы этой трубочкой по лбу.

     
— А  вот  если  бы  случилось  кораблекрушение  и мы оказались в воде,
интересно,  которую  из  нас  ты  кинулся  бы  спасать?  Наверняка  ее,   и,
разумеется, только из вежливости.

     
— Думаю, она умеет плавать, похоже на то...

     
— А если бы не умела?

     
— Ну ладно, я не буду больше ею заниматься. И если она уронит покупку,
ловким  ударом  ноги я отфутболю ее подальше, издевательски хохоча при этом.
Правильно?

     
— Хорошо, если это будут сырые яйца, — вслух подумала я  и  перестала
злиться. Отфутболивание сырого яйца меня вполне удовлетворило.

     
Скандал, в который я вложила столько сил и души, оказался ненужным, ибо
на следующий  день девушка исчезла. Это не значит, что ее кто-то похитил или
с ней что-то случилось, просто она покинула гостиницу. В ее номере поселился
кто-то другой.

     
Я испытала одновременно облегчение и стыд за вчерашний скандал.  Ладно,
уехала, и прекрасно. Постараюсь поскорей забыть о ней.

     
А  тут  возникли  новые  проблемы.  С  каждой  ночью  все  больше машин
подъезжало и к нашей гостинице,  и  к  "Гранд-отелю".  Ночной  шум  приобрел
вскоре совершенно невероятные размеры. Грохот и треск стоял такой, будто под
окнами  стартуют гоночные машины в ралли Монте-Карло. Мне-то особенно ото не
мешало, так как, слава Богу, сон у меня каменный и. уж  если  засну,  только
землетрясение  способно  разбудить  меня, а вот Марек совсем перестал спать.
Бессонница фатально сказалась и на его самочувствии,  и  на  настроении.  Он
стал  нервным  и  раздражительным,  чего  я  не могла не заметить, как он ни
пытался это скрыть.

     
Я не знала, что предпринять, ломала голову, и  тут  неожиданно  на  нее
свалилась  еще одна проблема. По почте пришла корректура моей книги, которую
надо было срочно вычитать. Из-за проклятых Мацеяков я самым  непростительным
образом  совершенно  забросила  все  свои  дела,  и  вот  теперь  предстояло
наверстывать  упущенное.  Перед  отъездом   в   Сопот   я   договорилась   в
издательстве,  что, как только корректура поступит из типографии, они мне ее
сразу же пришлют, я тут вычитаю, внесу необходимую правку  и  быстренько  им
верну.  Если  не получат корректуру в кратчайшие сроки, с ней случится нечто
ужасное, объяснили мне. Кажется, тогда она вылетит из плана  этого  года,  а
может, еще что-то в таком же духе. В общем, в моих

     
интересах   больше   не   тянуть.  Мне  предстояло  два-три  дня  очень
напряженной работы, и я сама предложила Мареку  переехать  на  это  время  в
"Гранд-отель",  где еще можно было снять номер с тихой стороны и как следует
отоспаться. Предложила с  опаской,  мужчины  не  очень-то  любят,  когда  им
предпочитают работу, пусть даже срочную, любимая женщина должна принадлежать
им и

     
только  им,  так  что я не знала, как он воспримет мое предложение. И с
облегчением вздохнула, когда он принял  его  спокойно,  признал  разумным  и
согласился  с  ним. Вот как только я могла забыть, что любые разумные шаги с
моей стороны никогда ни к чему хорошему не приводили?

     
Корректура висела надо мной как дамоклов меч, я  погрузилась  в  нее  с
головой, предоставив ему самому заняться переездом и ни во что не вникая. Не
разгибая  спины сидела я за столом, приняла к сведению информацию о том, что
ему удалось снять комнату на третьем этаже "Гранд-отеля",  не  отрываясь  от
корректуры,  кивнула,  и  он  удалился  со своей сумкой, захватив кое-что из
самых необходимых вещей. Судьба меня уберегла. Только благодаря тому, что  я
не  занималась  его  переездом  и  даже не взглянула на снятый им номер, моя
корректура вовремя улетела в Варшаву, иначе... Иначе я бы ни слова не поняла
в собственном тексте.

     
Работала я как зверь. За работой просидела весь вечер, прихватив еще  и
полночи, проснулась чуть свет и до самого обеда вычитывала и вносила правку,
за  обедом  думала  над сложными местами, не замечая ничего вокруг, в голову
пришли интересные соображения, сама не  заметила,  как  опять  оказалась  за
столом,  внесла  эти соображения в корректуру, с разгону поработала еще часа
два и почувствовала — все, выдохлась. Надо сделать передышку. Что ж,  я  ее
вполне  заслужила.  А  те  мелочи,  которые остались, уже не требовали столь
интенсивных творческих усилий, они не займут много времени.

     
Очень ловольная собой, я влезла в куртку и джинсы,  натянула  резиновые
сапожки  и  с чистой совестью покинула рабочее место, намереваясь забежать к
Мареку в "Гранд-отель" и вытащить его на прогулку по берегу моря.  Из  того,
что  он  мне  говорил,  следовало  —  в эту пору я непременно застану его в
номере, где он отсыпается без задних ног.

     
Пройдя через вертящуюся дверь в холл "Грандотеля", я так и  приросла  к
полу.  Через  холл проходила роковая красотка собственной персоной. Меня она
не заметила. Видимо, только что отужинала в ресторане и теперь  направлялась
к  лестнице,  чтобы  подняться  к  себе в номер. Была она без пальто, в руке
держала гостиничный  ключ  с  деревянной  блямбой,  так  что  не  оставалось
сомнений — она живет в гостинице.

     
Все  во  мне окаменело, сердце болезненно сжалось. Неизвестно почему, в
этот момент я вдруг вспомнила, как ее зовут. Еще в нашей гостинице,  сидя  в
холле  в  ожидании  заказанного  разговора  с  Варшавой, я отыскала в списке
постояльцев ее имя. Мануэла... Тоже мне имечко! Хотя, надо  признать,  в  ее
внешности  было  что-то от южанки. Черные гладкие волосы, то распушенные, то
закрученные узлом, смуглое лицо... Сейчас на свитер  она  небрежно  повязала
зеленый  шейный  платок,  и  мне  вдруг  стало понятно, какие ассоциации она
вызывала у меня с первого же дня. Как гром с ясного неба пришло озарение. Ну
конечно же,  именно  так  должна  была  выглядеть  красивая  жена  блондина,
которого я впервые увидела в городском автобусе маршрута "Б"!

     
В  голове  мгновенно  родилась концепция: она действительно жена Марека
или была его женой, скорее всего и является ею до сих пор, он  меня  морочит
самым  бессовестным образом, оба скрывают свою связь наверняка из преступных
соображений, мне же втирают очки... С какой целью втирают мне очки? Зачем  я
им?  Да  чего  тут  гадать, ясно — из-за брильянтов полковника. То есть, не
полковника, а Мацеяков. Хотя... Изобретать такие  сложные  подходы,  тратить
столько  сил  из-за  одной  бабы?  Впрочем,  ради ста тысяч долларов стоит и
потратить.

     
Тут я вспомнила, что у меня этих брильянтов все  равно  нет  и  никакие
сложные  подходы  не  помогут  их из меня выдоить. А стоять столбом в дверях
гостиницы и вовсе глупо. Поборов волнение, я  заставила  себя  сдвинуться  с
места. Никто не запретит мне пройти туда, куда я хочу!

     
Я  прошла  к  лестнице  и стала подниматься следом за девой. Зловредная
выдра поднялась до второго этажа и свернула в коридор налево.  Меня  она  не
увидела  и  не  услышала,  спасибо  резиновым  сапогам. Осторожно заглянув в
коридор, я увидела, как она отпирает дверь в самом конце,  рядом  с  женским
туалетом.

     
Вот и еще одно неприятное открытие! Номер Марека находился этажом выше,
прямо  над ней. И третье открытие, уже просто страшное! Оказывается, он снял
номер не на тихую сторону и с видом  на  море,  из-за  чего,  собственно,  и
переселился  в  "Грандотель". Окна его номера выходили на ту же самую шумную
улицу с ревущими машинами и с прекрасным видом прямо на автостоянку!

     
Слишком  много  страшных  открытий  для  одного  дня!  Спокойно,   надо
постараться  трезво их воспринять и не впадать сразу в панику. Не мог же он,
в конце концов, разыграть  комедию  влюбленности  в  меня!  Фальшь  я  сразу
чувствую.  Отнестись  к  открытиям  спокойно  и  подождать  его  объяснений?
Потребовать этих объяснений немедленно? Устроить  скандал,  по  сравнению  с
которым   тот,  прежний,  покажется  благостным  воркованием?  Нет,  никаких
расспросов,  никаких  скандалов,  ни  в  коем  случае  не  показать,  что  я
догадываюсь  о чем-то. Сама все распутаю, разнюхаю, выясню с помощью научных
методов...

     
— Ты чего снял комнату не на тихую сторону? — с места в карьер начала
я, входя  к  Мареку,  совершенно  игнорируя  только  что  принятое   твердое
постановление. — Вид на паркинг, это же надо придумать!

     
— А  других не было, — последовал безмятежный ответ. — Все оказалось
занятым, оставался лишь люкс, но не стану же я снимать его. Мы  отправляемся
на прогулку, как я понимаю?

     
— Минутку, дорогой. Под тобой проживает чудо природы, та самая роковая
красотка. Тебе это известно?

     
— Видел  я  ее  в гостинице, — услышала я столь же безмятежный ответ.
-Подо мной, говоришь? На это я не обратил внимания. А поскольку яиц  она  не
роняла, отфутболивать было нечего...

     
— Не  пудри  мне  мозги  этим  яйцом,  сокровище  мое ненаглядное. Сам
видишь,  слишком  много  набирается  фактов,  чтобы  объяснять  их   простой
случайностью,  так  что  изволь  меня  успокоить! Не обязательно сию минуту,
можешь сделать это во время прогулки.

     
— Вот уж не думал, что ты такая мнительная! А если  я  поклянусь,  что
все   эти,   как  ты  выражаешься,  факты  действительно  представляют  одно
грандиозное, но совершенно случайное стечение обстоятельств, ты успокоишься?
Потому что это действительно так.

     
— Ясно, успокоюсь, если поклянешься  убедительно  и  аргументированно,
-ответила  я  уже  в  коридоре,  потому что оделся он в мгновение ока. -Ведь
ничего другого я так не желаю, как успокоиться. Сама не знаю, что  обо  всем
этом   думать.   Неверность   любимого   человека,   его  измену  нельзя  не
почувствовать. И вот парадокс: я. можно сказать, собственными глазами видела
доказательства  его  измены  и  в  то  же  время  сердцем  ничегошеньки   не
чувствовала.  Странное  состояние,  странная  складывалась  ситуация. Ладно,
посмотрим...

     
С лестницы мы спускались бегом, но внизу пришлось притормозить,  потому
что  дорогу  нам  загородил  какой-то  мужчина.  Он  сходил  не торопясь, со
ступеньки на ступеньку, не могли же мы его столкнуть с лестницы. В  холле  я
подождала, пока Марек сдавал ключ от номера администратору. Выходя на улицу,
Марек заметил:

     
— Не  мешало  бы  тебе  поглядеть  на свою машину. Я видел в окно, как
возле нее подозрительно крутился какой-то парень. Не сделал бы чего...

     
В данный момент мне было совершенно наплевать на машину, сердце терзали
муки ревности — что по сравнению с ними разбитое стекло, прокол баллона или
поцарапанный лак? Как он может не понимать этого? Да крутись  там  хоть  сто
парней... Бросив мимолетный взгляд на паркинг, я издевательски заметила:

     
— А  теперь  ты скажешь, что лишь для того поселился в комнате с видом
на паркинг, чтобы стеречь мою машину.

     
— Ты угадала, именно для того. Ладно,  ты  иди,  я  гляну,  все  ли  в
порядке с машиной, и догоню тебя. Не торопясь спускаясь по лестнице, ведущей
к  пляжу,  я  видела,  как  он бегом припустился к автостоянке, обогнал того
мужчину, который шел вниз по лестнице, обежал вокруг моей  машины,  заглянул
через стекло внутрь и успокаивающе помахал мне рукой.

     
Я  спустилась к морю, Марек бегом догнал меня, с налету толкнул, оба мы
влетели в воду, промочив ноги, и неизвестно почему это обстоятельство  вдруг
привело  меня в расчудесное настроение. Улетучилась куда-то сжимавшая сердце
тревога. А может, просто потребовался толчок,  чтобы  очнулась  от  летаргии
дремавшая доселе часть сознания?

     
У  нормальных  людей  нечто подобное называется интуицией, инстинктом и
даже,  возможно,  даром  ясновидения.  Не  знаю,  как  у  нормальных,  я  же
приписываю  все  своему  воображению.  А  сейчас  оно  получило  пищу в лице
мужчины, спускавшегося по лестнице перед нами. Неизвестно  почему,  я  вдруг
совершенно  твердо  решила,  что  он был у той самой красотки, Марек об этом
знал, поэтому так быстро оделся и мы бегом  спускались  с  лестницы,  а  мою
машину  использовал как предлог для того, чтобы увидеть его спереди. Значит,
дело не только во мне! Красотка может и не быть его женой,  но  интересуется
он  ею  чрезвычайно,  это  факт.  Каким образом Марек узнал, что в ее номере
находится гость и что вот сейчас он выходит, — не знаю, такими мелочами мое
воображение просто не занимается.

     
Сознание мое раздвоилось. Лучшая половина плавилась от счастья в  лучах
любви, вторая пыталась разобраться в происходящем и подготовиться к грядущим
неприятностям.  Собрав  в  кулак  всю  силу  воли,  я  соединила воедино обе
половины и, не позволяя себе ни на что отвлекаться,  сохраняя  их  в  нужной
пропорции,  прожила  в таком состоянии до полудня следующего дня, то есть до
последней страницы корректуры. Совершенно измученная этим

     
сверхчеловеческим напряжением, невыспавшаяся, я села в машину,  поехала
на почту и отослала в издательство выправленную корректуру. Гора свалилась с
плеч!

     
Выйдя  с  почты,  я прошлась пешочком по бульвару до книжного магазина,
ибо  чтение  собственных  произведений  обычно  пробуждает  во  мне  желание
почитать чужие. Выходя из магазина, я так и замерла на пороге: по бульвару в
направлении почты шел Марек с той самой зловредной выдрой.

     
Выдра  вела  себя  безобразно.  С  Мареком она обращалась, как со своей
собственностью: клала ручку  ему  на  плечо,  тянула  за  рукав  к  витринам
магазинов,   что-то  чирикала  ангельским  голоском,  в  общем,  кокетничала
напропалую.  Он  подчинялся  всему  этому  с  вежливой  покорностью   хорошо
воспитанного  человека,  которая  не  очень  умных баб заставляет вообразить
невесть что.

     
Гармония между моими двумя "я" в мгновение ока с  треском  лопнула  как
мыльный  пузырь.  Худшая  половина  энергичными  пинками  выгнала с поля боя
лучшую, оставив его целиком за собой. Ярость глухо заклокотала во  мне,  как
лава в вулкане.

     
Теперь  я  уже  не  могла  ни  трезво  рассуждать, ни трезво поступать.
Вернувшись к гостинице, я перешла через  улицу  и,  войдя  в  "Гранд-отель",
поинтересовалась  в  бюро обслуживания, как у них обстоит дело со свободными
номерами, выходящими окнами на море. Были. И не только сейчас,  но  с  самой
осени.  И  вообще  у  них не густо с клиентами. Вот только в январе, когда в
городе проходил конгресс  специалистов  по  разведению  пушных  зверей  (или
чего-то   в  этом  роде),  участники  конгресса  забронировали  все  номера.
Администратор до'сих пор вспоминал со слезой умиления о счастливом времени.

     
Сидеть у себя в номере не было сил. Одевшись потеплее и  заменив  туфли
на резиновые сапоги, я отправилась в длительную одинокую прогулку вдоль моря
для обретения душевного равновесия.

     
Море  не  подвело. Уже где-то под Гдыней мне удалось обрести — нет, не
равновесие душевное, но хотя бы способность хоть как-то обдумать создавшуюся
ситуацию. Столько раз в  жизни  меня  обожали,  ублажали  и  потом  бросали,
столько   раз   приходилось   испытывать   самый   широкий   диапазон  самых
противоречивых чувств, столько раз потом занималась я анализом этих  чувств,
что  определенный опыт в этой области у меня имелся. И вот теперь происходит
чтото непохожее на все прежнее,  мой  богатый  опыт  оказывается  бессильным
помочь.  Вроде  бы все ясно. С одной стороны, он явно пренебрегает мной ради
этой бесстыжей вампирши и врет без зазрения совести, с другой —  совсем  не
собирается  меня  бросать,  и  не  только в силу каких-то непонятных трезвых
расчетов, но просто потому, что я по-прежнему ему  нравлюсь.  В  этом  я  не
обманывалась.  В чем же дело? И так, и эдак прикидывала, но понять ничего не
могла. У-читывала и версальское воспитание своего возлюбленного, и бесстыжее
нахальство злой разлучницы, и все равно концы не сходились с концами.

     
Границу переходить я не собиралась и повернула обратно к Сопоту. Погода
испортилась. Поднялся сильный ветер, черные тучи затянули  небо,  и  из  них
что-то  посыпалось.  Ну  прямо  февраль, совсем на май не похоже. Замерзла я
страшно, но холод не остудил клокотавшую во мне лаву. Идти на ужин  в  таком
состоянии  не  имело  смысла, кусок в горло не пойдет. И заснуть я не смогу,
тоже ясно. Поскольку  все  мои  попытки  самостоятельно  разрешить  проблему
оказались тщетными, спрошу его прямо. И немедленно! Поставлю вопрос ребром
— или она, или я! Так и сделаю! "И я решительно повернула к "Гранд-отелю".

     
Уже  на  лестнице  я  спохватилась,  что  вид  у  меня неподходящий для
решительного разговора с  любимым  мужчиной.  Мокрые  пряди  волос  выбились
из-под  теплой шали и сосульками свисали на лоб, нос излучал красное сияние,
а остальные части лица наверняка посинели или  даже  позеленели.  Надо  хоть
как-то  привести  себя  в  порядок.  Косметичка  была у меня с собой, и я не
раздумывая свернула в сторону, к женскому туалету, зная, что он находится  в
конце коридора.

     
Туалет  оказался  на  ремонте,  но  заперт  не был, и зеркало висело. И
хорошо, что на ремонте, значит, никто из  проживающих  в  гостинице  мне  не
помешает и не грозит встреча с этой самой...

     
Вынув  расческу, я принялась яростно терзать слипшиеся космы, как вдруг
до меня донеслись какие-то звуки. Прислушалась — кто-то разговаривал. В чем
дело? В туалете никого не было, акустика  в  наших  гостиницах  та  еще,  но
все-таки  не  до такой степени, к тому же "Гранд-отель" довоенной постройки,
так что слышимость у него должна быть в норме. Рука с расческой  замерла,  я
напрягла слух и в мужском голосе узнала знакомый. Марек!

     
И  тут же поняла, почему так хорошо слышны голоса. Рабочие вынули часть
канализационной трубы, соединяющей туалет с номерами, причем вместе с куском
стенки, так что образовалась дыра  в  полкирпича,  через  которую  отчетливо
доносились голоса из соседнего номера. Из номера этой дряни!

     
Зажав  расческу  в  одной  руке  и косметичку в другой, я наклонилась к
дыре, вся обратившись в слух, а  клокотавшая  во  мне  лава'  чуть  было  не
задушила   меня.   Сомнений   не  оставалось  —  Марек  был  в  ее  номере.
Разговаривали они у моей стенки. Зная расположение  номеров  в  "Гранде",  я
поняла,  что  сидят на кровати. Сидят, потому что голоса слышались именно на
таком уровне. Сидят, слава Богу, сидят! Сказанное Мареком  я  не  разобрала,
потому  что  поздно  стала  прислушиваться,  но  зато  вот  теперь отчетливо
расслышала шепот зловредной выдры:

     
— Но почему, почему? Может, я слишком навязчива...

     
Эта мерзкая жаба еще сомневается! Еще как навязчива!

     
А та продолжала воркующим, утробным шепотом:

     
— Не верю, ни за что не поверю, что ты меня не хочешь! Ты  же  видишь,
я... Ну какое еще нужно доказательство, что я без ума от тебя?

     
Интересно, какие она до этого приводила доказательства?!

     
От  ее  завлекающего,  страстного  шепота  мне стало нехорошо, и я лишь
потому не пала трупом на месте, что  само  место  показалось  мне  не  очень
подходящим   для  того,  чтобы  здесь  закончить  свой  жизненный  путь.  Не
романтичное место...

     
А эта пиявка все искушала, шепот ее становился все  более  страстным  и
настырным, сколько можно, он уже понял, отцепись, оставь его в покое! Бывают
же бабы без стыда и совести!

     
— Перестань!  — вдруг раздался голос Марека. Странный какой-то голос,
сдавленный, на его не похожий. Я аж  подпрыгнула  и  запуталась  волосами  в
свисающей с потолка проволоке.

     
'  А  за  стенкой  все  стихло.  Оборвался страстный шепот. Заткнулась,
наконец! Любая заткнется, если на нее так рявкнуть.

     
Какое-то время за стеной было тихо. Потом послышался  испуганный  голос
обольстительницы:

     
— Что  случилось?  Что  с тобой? Мне и самой интересно было знать, что
случилось. Почему он молчит? Может, помер, не вынеся соблазнов?  Или  укоров
совести?  Что-то там, за стенкой, происходило. Скрипнули пружины матраса, не
иначе как эта гарпия опять кинулась на него, потому что вновь раздался голос
Марека — странный голос, прямо замогильный какой-то:

     
— Оставь!

     
— Но почему? — не унималась пиявка. — Что такое?

     
Марек  разъяснил  тем  же  драматическим,  нет,  трагическим  загробным
голосом:

     
— Я не хотел говорить... В этом трагедия моей жизни...

     
Какая  еще трагедия? О чем он? Не обо мне ли?! Вампирша впилась мертвой
хваткой:

     
— Какая трагедия? Скажи! Ах, не молчи же так! Ты должен мне сказать!

     
Напряженное молчание повисло в комнате. Я тоже затаила дыхание.

     
— Видишь ли, — раздался, наконец, надломленный голос Марека,  -тяжело
в  этом  признаваться...  Я  не  хотел говорить, но ты сама вынуждаешь меня.
Видишь ли, состояние моего здоровья... Мое несчастье в том, что я  импотент.
Понимаешь?

     
Не знаю, как вампирша, но я была так потрясена, что с трудом удержалась
на ногах. Что он такое несет? Один из нас явно сошел с ума, он или я. Или...
зачем-то  ему надо выдумать такую чушь. А может, он выздоровел, но как-то не
заметил этого, молнией пронеслось в голове. Глупости!  Значит,  для  чего-то
ему  надо  было  выдумать  такую  чушь.  Для чего же? Издав сдавленный крик,
гетера отшатнулась -опять скрипнули пружины матраса.  Там  вновь  воцарилось
молчание.  Не  позавидуешь  этой твари, в глупейшем положении она оказалась.
Интересно, что предпримет теперь?

     
— А, ну тогда понятно, — послышался ее холодный, злой голос, и  вдруг
она  резко  сменила  тон:  —  Это  действительно  ужасно!  А ты не пробовал
лечиться? С врачами советовался?

     
— Советовался когда-то, — Марек продолжал играть непонятную мне роль,
— без толку. Не верю я им, ничего не помогает.

     
— Но зачем же тогда меня... Как ты  мог!  Вот  именно!  Правильно  она
говорит, зачем же

     
тогда?  Я  чуть  было  опять не кивнула головой, да вовремя вспомнила о
свисающей проволоке. Ясно, эту вампиршу он не хочет, так какого черта  тогда
обольщает?  Захотелось разыграть из себя слезливого идиота? Или ее поставить
в идиотское положение? Последний вариант я всячески приветствую, но уж очень
он сомнителен.

     
Меж тем в раззадоренную вампиршу вступили новые надежды, и она  мертвой
хваткой впилась в свою жертву:

     
— Нельзя  терять надежду! И не такое теперь излечивается. У меня много
знакомых врачей, найдем самых лучших. Мой отец врач, он поможет. Если  надо,
и  за границу пошлем, там уж обязательно вылечат. Знаешь, как далеко шагнули
в последнее время техника и медицина, просто чудеса творят.

     
И много еще подобной чепухи  пришлось  выслушать  нам  с  Мареком.  Он,
видимо, счел нужным постепенно поддаться ее уговорам, потому что протестовал
все  слабее  и  даже  согласился показаться врачу сначала тут, в Гданьске, а
потом с помощью ее папочки и в  Варшаве.  Интересно,  как  он  выполнит  это
обещание...

     
А  потом  мне  представилась  возможность  узнать  кое-что и о себе. Не
хотелось бы мне показаться бестактной, сюсюкала выдра, но  как  же  в  таком
случае обстоит дело с пани, в обществе которой его все тут видят?

     
Интересно,  как  он выкрутится? Оказалось, я — воплощенная духовность,
некое астральное тело, прямо-таки неземное существо, и ничто плотское, в том
числе и секс, меня не волнует. Выдра позволила себе выразить по этому случаю
снисходительное сожаление. Подслушанная сцена заставила меня  отказаться  от
первоначального намерения — решительного разговора с Мареком. При первых же
признаках  окончания  его  визита  в  соседнем  номере  я поспешила покинуть
укромное  местечко  и  вообще  "Гранд-отель".  Все  происходящее  было   мне
непонятно,  но  одно не вызывало сомнения: что бы он ни делал, какую бы цель
ни преследовал, мороча голову этой дряни, мне он об этом говорить не  желал.
А  раз  так,  я  стану  на голову, но тайну его раскрою. Своими собственными
силами! Пусть наводит тень на плетень, я буду не я, если всего не  разузнаю,
не докопаюсь до всего. Нет, он меня еще не знает!

     
Марек  зашел  за  мной,  и  мы  вместе  спустились на ужин. Я перестала
терзаться, две половины моего  естества  пришли  к  соглашению  и  перестали
мешать  друг  другу.  Как  всегда  в  решающие, поворотные минуты жизни, они
объединили свои силы и стали действовать сообща.

     
— Корректуру закончила? — поинтересовался Марек за ужином.

     
— Не совсем, но осталось совсем немного, — ответила  я  без  запинки.
-Завтра надо обязательно закончить. Думаю, к обеду управлюсь. И сразу вышлю.
Постоять в хвосте на почте могу и без тебя, так что спи себе.

     
— Да  я  уже  отоспался,  но,  если  не  нужен, воспользуюсь случаем и
прогуляюсь. Не жди меня на обед. Если буду опаздывать, где-нибудь по  дороге
перекушу.

     
— А прогуливаться думаешь по пляжу?

     
— Что  ты,  тогда  я  бы  без тебя не отправился. В том-то и дело, что
давно хотелось пробежаться по окрестностям, ты этого  не  любишь,  вот  я  и
воспользуюсь случаем, когда ты занята.

     
Ага,  понятно,  значит,  намылился  куда-то с этой гадюкой. Заподозрить
меня во лжи Марек никак не мог, корректуру  видел  собственными  глазами,  а
прикованная  к  ней,  я  была для них не опасна. Интересно, есть ли у гадюки
машина. Но это неважно, у меня есть. и, на чем бы они ни поехали, я  двинусь
за ними следом.

     
Трудно  вообразить,  сколько  сил  потребовалось на осуществление этого
намерения. Дело в том, что моя машина отличалась особой приметой, по которой
ее сразу же найдешь в целом стаде таких же "фольксвагенов", а именно: вместо
антенны я использовала старую, заржавленную шпагу.  Хоть  и  заржавленная  и
немного  погнутая,  она  тем не менее служила отличной антенной, но зато уже
издалека бросалась в глаза. А раз я хотела организовать на машине незаметную
слежку, следовало избавиться от такой характерной приметы. Вынуть же антенну
было непросто — от долгого употребления ее заклинило в зажиме, так что  она
теперь  составляла  с  машиной, можно сказать, монолит. К тому же, об этом я
уже упоминала, машина находилась на стоянке под самыми окнами Марека, и я не
могла выдирать эту железяку у него на глазах. А просто так сесть в машину  и
отъехать  куда-нибудь  в  укромное  место  тоже нельзя, слух у него кошмарно
чуткий, сразу узнает звук моего двигателя. Оставалось одно — дождаться ночи
и выбрать момент, когда звук моего двигателя заглушат другие звуки...

     
И все это  я  проделала!  Под  покровом  ночной  темноты  прокралась  в
собственную машину и в этой засаде в страшном напряжении прождала целый век,
пока  не  раздался у гостиницы рев нужной мощности. Всегда так, ревут, когда
не надо, а когда надо — не дождешься! Со стоянки я выезжала осторожно,  так
и  не  рискнула  захлопнуть  дверцу и придерживала ее рукой. Найдя укромное,
безлюдное место, я целый час в поте лица выковыривала  из  зажима  проклятое
холодное  оружие.  Как  назло,  сколько  я  ни  осматривалась, поблизости не
оказалось ни одного хулигана. Понаторевшие  в  таких  вещах,  они  бы  мигом
управились! Просто поразительно, как им удается... На стоянку я возвращалась
с теми же мерами

     
предосторожности,  поставив  машину  на  место  тихо  и  по возможности
незаметно. Шпагу я оставила торчать в  зажиме,  выну,  когда  начну  слежку.
Вынуть смогу на ходу, в этом я убедилась, немного потренировавшись. В общем,
ночь у меня прошла в тяжелых трудах и хлопотах.

     
Утро  тоже не было легким. Зная мой характер, Марек мог ожидать от меня
чего угодно, только не  того,  чтобы  я  добровольно  встала  в  семь  утра.
Позавтракала  я  на подоконнике. И чуть не подавилась завтраком, увидев, как
он выходит из гостиницы вместе с этой  Горгоной.  Хоть  и  ожидала,  но  все
равно... Прогулочка по окрестностям, как же!

     
Оказалось,  у  каракатицы  таки  есть  машина, зеленый "пежо". Я успела
стартовать, когда зеленое  пятно  еще  виднелось  в  конце  набережной.  Они
направлялись в сторону Гданьска.

     
Чудесные  утренние  часы  солнечного  мая  я.  как гончая, преследовала
зеленую машину, стараясь  не  потерять  ее  из  виду  на  улицах  города.  В
незнакомом  мне районе Гданьска, застроенном прекрасными виллами в окружении
садов, они остановились у особняка, на котором висела  вывеска,  извещавшая,
что здесь принимает врач конкретного профиля. Сама прочитала! Сидя в машине,
я ломала голову над тем, как

     
он  выйдет  из положения. Значит, поддался уговорам и решил лечиться? И
что он станет делать завтра,  какую  придумает  отговорку,  как  распределит
время между мной и этой мерзавкой? Ведь знает, с корректурой я покончу...

     
На  обратном пути мне здорово досталось. Они взяли курс прямо на Сопот,
обойти их на безнадежно прямом шоссе не было никакой возможности, а Марек во
что бы то ни стало должен, вернувшись, увидеть мою машину, спокойно  стоящую
на  своем месте. И с антенной. Я промучилась всю дорогу, ничего не придумала
и решила соврать, что пришлось отправиться на почту раньше, чем  думала.  Но
вдруг  случай пришел мне на помощь. Мерзавка решила припарковаться по другую
сторону "Гранда". Когда она свернула за угол, я  нажала  на  газ,  разогнала
прохожих  на  тротуаре,  чуть  не  столкнулась  с  выезжающей в это время со
стоянки машиной, поставила свою на место, всадила в зажим  шпагу,  чудом  не
выколов  в спешке себе глаз, захлопнула дверцу и успела спрятаться за будкой
с мороженым. Входя в гостиницу, Марек  бросил  взгляд  на  автостоянку.  Моя
машина  спокойно  стояла  на  месте с воинственно торчащей шпагой. Следующие
полчаса я провела в уже знакомом

     
женском туалете, горько жалея о том, что не захватила ничего  почитать.
Как   все-таки   суровая  действительность  отличается  от  моего  радужного
представления о романтическом отдыхе на берегу  моря  с  любимым  человеком!
Утешала  лишь  мысль  о  том, что я опять оригинальна. Мне не приходилось ни
читать, ни слышать о том,  чтобы  героиня  романа  проводила  большую  часть
времени  в  туалете,  а,  похоже,  это  развлечение  станет  моим  уделом на
длительное время... ' Мымра находилась у себя в комнате, через дырку в стене
я ее отлично слышала. И никак не могла понять, чем она занимается. Вроде  бы
перебирала  какие-то бумаги, вроде бы там иногда что-то тихо щелкало. Но вот
она набрала номер телефона, и послышался ее сладкий голос:

     
— Ты готов? Тогда приходи, я жду. Я  тоже  ждала  и  чувствовала,  как
притихшая  было  во  мне  ярость  опять  понемногу  начинает  закипать. Змея
подколодная, не могла найти себе другого! Ей-то зачем все эти сложности?

     
Постучав, Марек вошел в ее номер, и змея произнесла завлекающим голосом
сирены:

     
— Вот, я написала отцу, письмо возьмешь с  собой.  Подожди,  сейчас  я
тебе  прочту,  что  написала.  Пришлось,  хочешь не хочешь, выслушать все ее
благоглупости. Папочку просили отнестись с особым вниманием к подателю  сего
письма,  сделать все, что в его силах, а в случае необходимости организовать
ему выезд в Швецию на лечение. Хотела бы я знать, как далеко зайдет Марек со
своей симуляцией, неужели  до  самой  Швеции?  Судя  по  звукам,  он  принял
вдохновенное   послание   и   спрятал   его   в   карман.   А   эта  гарпия,
поинтересовавшись, умеет ли он фотографировать, принялась что-то щебетать  о
том,  как  обрадуется  папочка,  если  получит  несколько ее фотографий. Он,
видите ли, страстный фотолюбитель, коллекционирует  фотопейзажи  и  особенно
уважает  морские виды. Так вот чем она щелкала — наверное, заряжала пленку.
А сейчас тащит свою жертву на пляж, мертвой хваткой впилась, дрянь такая!

     
Я следовала за ними на безопасном расстоянии. Они направились по берегу
моря в сторону Гдыни, я в ту же сторону, но скрываясь в прибрежных зарослях.
Хорошо, что на мне оказались резиновые  сапоги.  Гетера  всячески  расточала
свои чары, прыгала козликом и ластилась кошечкой, подбегала к самым волнам и
с  пронзительным визгом спасалась от них на берег. Столько медуз валяется по
берегу, и как эта язва ни на одной не поскользнется? Ничего в  жизни  я  так
горячо не желала, как этого. Вот, вот сейчас, когда, грациозно стоя на одной
паршивой  ножке,  она  боязливо  погружала  в лужу у берега носок другой! А,
черт, опять обошлось, а ведь я так горячо этого желала! И, паразитка,  то  и
дело  заставляла  безответную  жертву  щелкать  себя. На самых разнообразных
фонах! Меня наверняка хватил бы апоплексический

     
удар в этом приморском лесочке, если бы я не  отдавала  себе  отчета  в
том,  что  стала  свидетелем  захватывающего  представления,  когда за всеми
словами и действиями героев  скрывается  совсем  не  то,  что  эти  слова  и
действия   выражают.   Марек  с  ангельским  терпением  следовал  за  совсем
распоясавшейся   баядерой,   выполняя   все   ее   пожелания    в    области
фотографирования  и  ловко  уклоняясь  от  проявлений  ее нежности. Это меня
немного утешало.

     
Вот так мы преодолели несколько километров и добрались  до  места,  где
морской  берег  образовал  небольшой  мыс.  Лес подходил почти к самой воде.
Выдра влезла на ствол старой, прогнившей ивы, нависшей над впадающим в  море
ручейком,  приняла изящную, как ей казалось, позу и велела себя запечатлеть.
Что-то ее не  устраивало,  она  поднялась  немного  выше  по  стволу,  потом
спустилась ниже, извиваясь, как потревоженный уж-желтопузик, а Марек покорно
ее  щелкал.  Оставив,  наконец,  иву в покое, выдра переместилась на большой
камень, а потом углубилась в овраг, по которому  плыл  ручеек,  и  принялась
фотографироваться на его склонах, принимая самые немыслимые позы. Из укрытия
в  зарослях  я  отчетливо  слышала  протесты Марека, уверявшего, что хороших
фотографий  в  овраге  все  равно   не   получится,   там   слишком   темно.
Нафотографировавшись  вволю,  эта  обезьяна  выразила  пожелание  вернуться,
причем обратный путь ей из вредности захотелось пройти по лесу, так что  мне
пришлось  спешно  ретироваться  в  мокрые  и  грязные  заросли ивняка, чтобы
пропустить их. На обратном пути ничего заслуживающего внимания не произошло.
В результате слежки я пришла к однозначному

     
выводу, что мы с Мареком оба были  заняты  одним  и  тем  же  делом:  я
следила  за ним, а он следил за ней. Зачем следила я — понятно, а вот зачем
ему понадобилось наблюдать  за  ней  —  совсем  непонятно.  Пообедала  я  в
одиночестве,  а  за  ужином мой любимый с виноватым выражением на лице робко
сообщил мне о своем желании уехать на несколько дней. Ему очень надо,  и  он
не  знает,  как  я  к  этому отнесусь. На вопрос, что случилось, сослался на
конференцию журналистов в Щецине,  его  участие  в  ней  просто  необходимо,
просил меня не гневаться и обещал вернуться как можно скорее, чтобы провести
еще   несколько  дней  вместе  в  Сопоте,  здешний  климат  так  благотворно
сказывается на его здоровье. Я, естественно, не поверила ни в  Щецин,  ни  в
журналистов  и  сразу  подумала  — как трудно будет следить за ним, если он
станет мотаться по всей Польше.

     
— Что ж, поезжай, — согласилась я. — Отвезу тебя к поезду.

     
— Ни в коем случае! Поезд отправляется в шесть утра, и я  не  позволю)
себе...

     
— Тем более!

     
— И  речи  быть не может! Чтобы я позволил себе разбудить тебя в такую
рань! Неужели ты думаешь, что я не в состоянии добраться до вокзала  пешком?
А  вещей  я с собой не беру. Комнату в гостинице освобожу, а вещи перенесу к
тебе. Идет? Прямо сейчас после ужина и займусь этим.

     
Я не настаивала на своем. Пораскинув мозгами, я  легко  поняла,  что  к
чему, и решила, как буду действовать. На следующее утро, когда Марек покинул
мой  номер,  я  не  торопясь  встала,  оделась,  села в машину и опять же не
торопясь отправилась прямо в аэропорт. Он прибыл туда  через  полчаса  после
меня  и как раз успел на самолет, улетающий в Варшаву. Итак. я все правильно
рассчитала, только радости от этого было мало:  по-прежнему  мне  оставалась
неизвестной  причина,  заставившая его оклеветать себя. Вот сейчас с письмом
роковой красотки он летит в Варшаву, где обратится к ее папочке-врачу.  Даже
не  поездом  едет, а летит! Будто выдуманная им болезнь каждую минуту грозит
всем катастрофой! Но это я так рассуждаю. Красотка же может  воспринять  это
совершенно  однозначно  —  он  воспылал  к  ней непреодолимым жаром любви и
спешит доказать на деле ей силу своих чувств. Неужели для  него  так  важно,
чтобы она так думала?

     
Теперь  у  меня  было много времени, и в Сопот я возвращалась не спеша.
Итак, Марек обманывал нас обеих, рассуждала я по дороге. В "Гранд-отель"  он
переехал не из-за бессонницы, а ради распутной гетеры. И все было бы хорошо,
если бы они там и сошлись. То есть ничего хорошего бы не было, но,

     
во  всяком  случае, стало бы ясным и понятным. Но он вместо того, чтобы
поразвлечься с красоткой,  выдумал  несуществующую  болезнь,  которая  такие
развлечения  сразу  же  исключала.  Значит,  у него какая-то другая цель. Но
зачем ему врачи?

     
Постой-ка, а может, его интересует не девка, а как раз эти врачи? И  он
выбрал  такой  непростой  путь  к  ним?  Что может связывать его с врачами и
почему нельзя мне сказать о них? А может, это как-то связано с полковником и
от меня держат в тайне происходящее из-за  того,  что  подозревают  в  краже
брильянтов.   Брильянты,   брильянты...  Ага,  кто-то  похитил  брильянты  и
проглотил их, какой-то хирург сделал операцию и достал их  из  него,  теперь
задача в том, чтобы заполучить их от хирурга. С этой целью Марек и полетел в
Варшаву, постаравшись избавиться от меня. А в Сопот приехал со мной для того
лишь, чтобы удалить меня из Варшавы.

     
Чего только не приходило в голову, одна концепция лучше другой.' Дороги
не хватило,  и  я продолжала рассматривать концепции, уже поставив машину на
стоянку перед гостиницей и не выходя из нее. Когда  я  дошла  до  очередного
умозаключения о том, что гарпия тоже отправилась в столицу, но другим путем,
я  увидела  ее  выходящей  из  "Гранд-отеля".  Надо  ли  говорить,  что я не
раздумывая двинулась следом за ней.

     
В качестве объекта слежки эта швабра была совсем  неинтересна.  Сначала
она  сходила  в  фотоателье,  которое  находилось  на  той  же  улице, что и
гостиница. Там получила отпечатанные фотографии. Это мне удалось подсмотреть
в окно фотоателье. Вернулась в гостиницу. Вскоре опять вышла  и  отправилась
на  почту.  Там выслала письмо. Срочное. Вернулась в гостиницу. Мне пришлось
так переставить мебель в своей комнате, чтобы, сидя за  столом,  можно  было
видеть вход в "Гранд-отель".

     
На  следующий  день  она  мне все нервы истрепала. Неужели эта кретинка
приехала к морю лишь для того,  чтобы  проводить  весь  день  в  гостиничной
комнате  с  видом  на  автостоянку? И вот теперь из-за нее и я веду такой же
образ жизни.

     
За два последующих дня она лишь один раз вышла на свежий воздух.  Опять
на  почту,  где  получила какую-то телеграмму до востребования. Терпение мое
лопнуло, и я решила прогуляться вдоль моря. А  эта  дура  небось  еще  сутки
просидит  взаперти!  Я неторопливо шла по пляжу, внимательно глядя под ноги.
Наверное, ночью был небольшой шторм, волны оставили след  далеко  на  песке,
вот  я  и  шла  вдаль этого следа, в тихой надежде найти выброшенные штормом
кусочки янтаря. В эту пору, да еще в такую хмурую  погоду,  людей  на  пляже
было немного, и у меня имелись' вполне реальные шансы. Если даже до меня тут
кто-то  и прошел, он мог проглядеть янтарь — сколько сейчас людей со слабым
зрением! Как вскоре я убедилась, к сожалению, слишком  много  народу  успело
пройти  до  меня,  вон  сколько  следов  вдоль  подсыхающей  кромки  морских
водорослей. Вряд ли у всех них было слабое зрение...

     
Нацелившись на поиски  янтаря,  я  только  о  нем  и  думала,  временно
отодвинув   все   остальные   проблемы   на   дальний  план.  И  вдруг  мозг
зарегистрировал — на глаза попалось что-то важное. Нет, не янтарь,  другое,
но  очень  знакомое  и  важное,  на  что  надо непременно обратить внимание.
Впечатление  было  столь  сильным,  что  я  остановилась  и   в   недоумении
осмотрелась,  но  ничего  интересного не заметила. Пришлось вернуться назад.
Ага, вот оно! На песке среди  водорослей  четко  отпечатался  сдед  каблука.
Очень знакомый след каблука правого мужского сапога.

     
Не  узнать  его  невозможно,  вот характерный изъян — нет одного угла,
вместо него плавный полукруг. При мне Марек напоролся на гвоздь, торчащий из
какой-то доски на пляже, снял сапог и  перочинным  ножом  аккуратно  отрезал
выдранный  кусок  каблука.  И вот сейчас на влажном песке я видела прекрасно
отпечатавшийся след именно этого каблука!

     
Склонившись над следом, я  уставилась  на  него,  как  баран  на  новые
ворота,  не  в  силах  отвести  глаз. Сапоги Марек у меня не оставил, точно,
забрал их с собой в выдуманный им Щецин. Вот здесь по пляжу мы с ним  гуляли
не один раз, но когда это было! Прошло как минимум трое суток, сколько людей
здесь  перебывало  за  это время, не могли не затоптать. К тому же ночью был
шторм...

     
Ну  и  началось!  Вывод  мог  быть  только  один,  и  мне  вдруг  стало
жарко-жарко. Ночной шторм смыл все следы, этот мог отпечататься только после
шторма,  значит,  сегодня  утром, значит, Марек где-то здесь! Он не улетел в
Варшаву, остался в Сопоте и ошивается тут поблизости, на  пляже!  Зачем  ему
это нужно? Зачем и для кого делать вид, что улетел в Варшаву? Ошибиться я не
могла  и  ни  за  что не поверю, что в мире может быть второй правый мужской
сапог с точно таким каблуком.

     
Вы читали Карла Мая? Я зачитывалась в детстве его романами, как  и  вся
польская   детвора  моего  поколения.  Как  мы  любили  играть  в  индейцев!
Чингачгук, Виннету — вот кому мы подражали, ну и конечно. Крепкой Руке. Как
они, мы были неустрашимыми и благородными, как они, учились читать  следы  в
прериях.  Мои  дикие  прерии простирались за речкой, за городской свалкой, и
там  я  проводила  все  дни  в  обществе  таких  же,  как  я,  сорванцов.  Я
собственноручно  смастерила  себе  лук,  стрелы из которого метко попадали в
цель и их никакой силой не удавалось  отцепить  от  тюлевых  занавесок.  Мой
головной убор из индюшачьих перьев был самым красивым во всей нашей братии и
неизвестно  почему наводил панический страх на нашего кота. Мы с мальчишками
научились неплохо разбираться в следах, и я могла не  только  отличить  след
человека от собачьего или коровьего, но и выделить следы разных людей. И вот
теперь мне очень пригодился опыт в этой области.

     
Следов   изувеченного   каблука   оказалось   много,  правда  не  таких
отчетливых, как  тот,  первый.  Они  свидетельствовали  о  том,  что  сапоги
двигались  из  Сопота  по направлению к Гдыне. Я пошла по следу, как гончая,
опустив нос до самой земли, не глядя по сторонам. Но вот следы  пропали.  На
песке  их  больше  не  было,  возможно, сапоги свернули в сторону от моря. Я
подняла голову и огляделась.

     
На границе песка и прибрежных зарослей стоял сараи. Точнее, не сарай, а
киоск, в котором что-то продавали в летнюю пору. Сейчас он был наглухо забит
досками. Песок  возле  киоска  не  был  особенно  истоптан,  но  зато  и  не
утрамбован  штормовыми  волнами.  Тем  не  менее в сыпучем песке мне удалось
обнаружить один след знакомого каблука. Обошла киоск кругом и с той стороны,
что выходила к лесу, нашла несколько следов. Здесь песок был потверже, и  на
нем следы отпечатались явственнее. Если мой детский опыт меня не обманывает,
хозяин следов прохаживался тут в разных направлениях. Ага, вот следы ведут в
лес.  А  вот  тут  он вышел из лесу. Сначала вошел, а потом вышел, ибо след,
ведущий из лесу, в одном месте наложился на первый. Значит,  Марек  зачем-то
углубился  в  эти  заросли, а потом вернулся на пляж. И куда делся? Господи,
как все-таки трудно приходилось индейцам...

     
На всякий случай я заглянула в щель между досками, которыми  заколотили
киоск.  Внутри было темно, как в брюхе негра, и я ничего не разглядела. Да и
зачем Мареку там прятаться? Трудно предположить, что он покинул свою удобную
варшавскую квартиру, комфортабельный номер в сопотской гостинице  и  любимую
женщину  ради  того, чтобы поселиться в заброшенной собачьей конуре. Хотя...
кто знает, может, ему настолько осточертели обе бабы, мымра и я, что  он  от
нас готов скрыться где угодно, лишь бы пожить в уединении и спокойствии...

     
Дух  Карла  Мая  продолжал  витать  надо  мной. Никто другой, только он
ниспослал на меня мудрое предположение — раз я обнаружила следы Марека,  он
тоже может обнаружить мои. Сколько раз после совместных прогулок он мыл свои
и  мои  сапоги,  и  наверняка  этот человек, который замечает абсолютно все,
прекрасно запомнил узор моих  подметок.  Он  не  должен  знать,  что  я  его
выследила!

     
Никогда не думала, что так трудно будет соорудить простейшую метлу. Это
отняло  у  меня не меньше двух часов, я прокляла все на свете, в том числе в
свое решение обязательно докопаться  до  сути  окружавших  меня  афер.  Ведь
сколько  хлопот,  сколько  физических сил отнимает одна слежка, и конца этим
сложностям не видно! Роман пана  Паляновского  и  Басеньки  вдруг  обернулся
уголовщиной,  мой  же собственный роман века оборачивается вообще черт знает
чем...

     
Метла вышла могучая, я немного перестаралась. Оглядевшись, не видит  ли
кто,  я  тщательно  замела  свои  следы  вокруг  киоска  и  еще  полпляжа. В
соответствии с лучшими индейскими  традициями  обратный  путь  проделала  по
воде,  основательно промочив ноги, так как море еще не до конца успокоилось,
а изделие рук своих затолкала в контейнер с мусором возле "Гранда".

     
События приобретали загадочный оборот, объяснить их логически  не  было
никакой возможности, теоретически же... Теоретически было возможно абсолютно
все.  Марек  мог  скрыться  от  нахальной  гетеры с ее настырным требованием
немедленно лечиться. А может, он боится уколов? Или папочка-врач вывел дочку
из заблуждения, у бедняги не осталось никаких отговорок,  вампирша  его  так
просто  не  отпустит,  вот  и пришлось исчезнуть. Причем совсем исчезнуть он
почему-то  не  может  —  наверное,  действительно  следит  за  ней,  потому
скрывается где-то поблизости. Вампирша целыми днями ничего не делает, целыми
днями... Так, может, наверстывает ночами? Придется, видно, мне перестроиться
на  ночной образ жизни. Перестроилась, а эта зловредная выдра и ночью никуда
ни ногой! Но меня тоже зло взяло, и я решила не сдаваться. Ведь все равно не
успокоюсь, пока всего не выясню, а пока в моем распоряжении никаких  фактов,
одни  домыслы,  причем  домыслы  на  редкость  неприятные.  Теперь  мне  уже
казалось, что в Сопот Марек приехал не из-за меня, я только ширма, у него же
здесь были собственные  дела!  Дела  подозрительные,  ибо  тесно  связаны  с
подозрительной  гетерой.  И  вот,  вместо того чтобы наслаждаться на курорте
счастьем с любимым чертовском, я занимаюсь слежкой, сопряженной с  огромными
неудобствами,  мерзну и мокну, ночами не сплю. И все из-за него! Разумеется,
опять виноват блондин. Нет, сама виновата. Знала же, раз блондин  —  ничего
хорошего  меня  не  ждет.  Но  тогда,  в  автобусе,  он  показался мне таким
приличным человеком... Ладно, хватит ныть, ясно же, теперь я не отступлю!

     
Итак, я вынуждена  была  держать  под  наблюдением  три  подозрительных
объекта — пляж, киоск и "Гранд-отель" — и посещала их в самое разное время
днем и ночью. Вблизи киоска обнаружились свежие следы дефективного каблука.

     
Очередной   восход  солнца  застал  меня  на  мысочке,  у  старой  ивы.
Неподалеку, в кустах, я обнаружила желтые цветочки, вспомнила, что  давно  у
меня  не  было цветов, и принялась их рвать. И вдруг под самым носом увидела
привычный след!

     
Значит, ночью Марек здесь был! Что он тут делал? Выходит, за  вампиршей
не  следит,  а шляется ночами по пляжу. Выходит, напрасно я дежурила ночью у
"Гранд-отеля", надо было  дежурить  здесь!  Расстроенная,  сбитая  с  толку,
прижимая  к  груди охапку желтых цветов, я подошла к гостинице в тот момент,
когда гарпия выезжала с автостоянки. Ключи от машины у меня всегда с  собой,
и  я  успела  стартовать  следом,  не потеряв ее машину из виду. Сделала все
автоматически, удрученная чрезмерным количеством невыясненных  обстоятельств
и собственной бездарностью по части слежки.

     
Только  на  полпути  между Гданьском и Эльблонгом на варшавском шоссе я
спохватилась, что следом за гетерой примчусь в Варшаву. Примчусь как есть -в
старом плаще, резиновых сапогах, без  ключа  от  квартиры,  зато  с  букетом
желтеньких  цветочков.  Развернувшись,  я поехала обратно, оставив 'гетеру в
покое. Если уезжает с Побережья насовсем, черт с ней! Ведь не  она  же  меня
интересует,  а Марек, непонятное поведение которого я должна выяснить во что
бы то ни стало.

     
Уже стемнело, когда я заняла наблюдательный пост недалеко от киоска.  К
вечеру  распогодилось  и  похолодало. Ветер разогнал тучи и высвободил луну.
Она ярко сияла, приближаясь к стадии полнолуния, и передо мной,  засевшей  в
глухой  тени  зарослей,  открывался  великолепный  вид  на пустынный пляж. Я
оделась потеплее, твердо решив — просижу всю ночь, но дождусь! Чего дождусь
— не знаю, но что-то обязательно должно произойти. И именно здесь.

     
Сколько я так просидела, точно не скажу, но  страшно  долго.  Все  тело
одеревенело,  и,  несмотря на теплую одежду, я промерзла так, что зуб на зуб
не попадал. Поневоле в душу стали закрадываться сомнения, стоило ли идти  на
такие  жертвы. Кажется, единственным результатом дежурства станет ревматизм.

     
Вокруг царила глубокая тишина. Ветер утих, и тишину ничто не  нарушало.
За все время на пляже — ни живой души. Вернусь в гостиницу, какой смысл тут
торчать?  И  в  тот момент, когда я попыталась встать на одеревеневшие ноги,
послышался далекий шум мотора. Я замерла, прислушиваясь.

     
Машина ехала по лесной дороге, которая  была,  собственно,  аллеей  для
пеших  прогулок,  но  машина  там  проехать могла. Выбравшись из куста, я на
негнущихся ногах пробралась к дороге и  выглянула.  Дорогу  заслоняли  ветви
деревьев,  поэтому  разглядеть  машину  мне  не  удалось,  да и была она еще
далеко. Двигалась машина медленно, мотор работал приглушенно,  но  по  свету
фар  я сориентировалась — едет она по направлению к иве. Я тоже направилась
туда, на всякий случай. Не по дороге, конечно.

     
Пока я продиралась сквозь кусты, машина меня опередила, и догнала ее  я
уже  у  оврага. Здесь кончалась дорога. Дальше, через ручеек, бегущий в море
по оврагу, были перекинуты легкие мостки, по которым и человек с трудом  мог
пройти.  Дорога же заканчивалась у мостков чем-то вроде небольшой полянки со
скамьей. На полянке,  тихо  фырча  мотором,  машина  пыталась  развернуться,
рискуя  каждую секунду зацепиться буфером за деревья. И когда, приглядевшись
вблизи, я узнала зеленый "пежо" каракатицы, поняла — нет, не  напрасно  тут
сторожила!  Сначала  я  не  поверила  своим  глазам,  ведь красотка вместе с
машиной должны быть в Варшаве. Может, у меня уже галлюцинации? Хотя, что  же
тут  необычного,  за  день  она  могла три раза сгонять в Варшаву и обратно.
Покрывавший "пежо" густой слой  пыли  свидетельствовал  о  том,  что  машина
проделала  длинный  путь в хорошую погоду. Мерзавка устроила себе экскурсию!
Мало ей было семисот километров, решила и от Сопота сюда, к иве, еще кусочек
проехать...

     
дочку из заблуждения, у бедняги не осталось никаких отговорок, вампирша
его так  просто  не  отпустит,  вот  и  пришлось  исчезнуть.  Причем  совсем
исчезнуть  он  почему-то  не может — наверное, действительно следит за ней,
потому скрывается где-то поблизости. Вампирша целыми днями ничего не делает,
целыми днями...  Так,  может,  наверстывает  ночами?  Придется,  видно,  мне
перестроиться на ночной образ жизни. Перестроилась, а эта зловредная выдра и
ночью никуда ни ногой! Но меня тоже зло взяло, и я решила не сдаваться. Ведь
все  равно  не  успокоюсь,  пока всего не выясню, а пока в моем распоряжении
никаких фактов, одни домыслы, причем домыслы на редкость неприятные.  Теперь
мне уже казалось, что в Сопот Марек приехал не из-за меня, я только ширма, у
него  же здесь были собственные дела! Дела подозрительные, ибо тесно связаны
с подозрительной гетерой. И вот, вместо того чтобы наслаждаться  на  курорте
счастьем  с любимым чертовском, я занимаюсь слежкой, сопряженной с огромными
неудобствами, мерзну и мокну, ночами не сплю. И все из-за него!  Разумеется,
опять  виноват  блондин. Нет, сама виновата. Знала же, раз блондин — ничего
хорошего меня не  ждет.  Но  тогда,  в  автобусе,  он  показался  мне  таким
приличным человеком... Ладно, хватит ныть, ясно же, теперь я не отступлю!

     
Итак,  я  вынуждена  была  держать  под  наблюдением три подозрительных
объекта — пляж, киоск и "Гранд-отель" — и посещала их в самое разное время
днем и ночью. Вблизи киоска обнаружились свежие следы дефективного каблука.

     
Очередной  восход  солнца  застал  меня  на  мысочке,  у  старой   ивы.
Неподалеку,  в  кустах, я обнаружила желтые цветочки, вспомнила, что давно у
меня не было цветов, и принялась их рвать. И вдруг под самым  носом  увидела
привычный след!

     
Значит,  ночью Марек здесь был! Что он тут делал? Выходит, за вампиршей
не следит, а шляется ночами по пляжу. Выходит, напрасно я дежурила  ночью  у
"Гранд-отеля",  надо  было  дежурить  здесь!  Расстроенная,  сбитая с толку,
прижимая к груди охапку желтых цветов, я подошла к гостинице в  тот  момент,
когда  гарпия выезжала с автостоянки. Ключи от машины у меня всегда с собой,
и я успела стартовать следом, не потеряв ее  машину  из  виду.  Сделала  все
автоматически,  удрученная чрезмерным количеством невыясненных обстоятельств
и собственной бездарностью по части слежки.

     
Только на полпути между Гданьском и Эльблонгом на  варшавском  шоссе  я
спохватилась, что следом за гетерой примчусь в Варшаву. Примчусь как есть -в
старом  плаще,  резиновых  сапогах,  без  ключа  от квартиры, зато с букетом
желтеньких цветочков. Развернувшись, я поехала обратно,  оставив  'гетеру  в
покое.  Если  уезжает  с Побережья насовсем, черт с ней! Ведь не она же меня
интересует, а Марек, непонятное поведение которого я должна выяснить во  что
бы то ни стало.

     
Уже  стемнело, когда я заняла наблюдательный пост недалеко от киоска. К
вечеру распогодилось и похолодало. Ветер разогнал тучи  и  высвободил  луну.
Она  ярко  сияла, приближаясь к стадии полнолуния, и передо мной, засевшей в
глухой тени зарослей, открывался  великолепный  вид  на  пустынный  пляж.  Я
оделась потеплее, твердо решив — просижу всю ночь, но дождусь! Чего дождусь
— не знаю, но что-то обязательно должно произойти. И именно здесь.

     
Сколько  я  так  просидела,  точно не скажу, но страшно долго. Все тело
одеревенело, и, несмотря на теплую одежду, я промерзла так, что зуб  на  зуб
не  попадал. Поневоле в душу стали закрадываться сомнения, стоило ли идти на
такие жертвы. Кажется, единственным результатом дежурства станет ревматизм.

	 
Вокруг царила глубокая тишина. Ветер утих, и тишину ничто не  нарушало.
За все время на пляже — ни живой души. Вернусь в гостиницу, какой смысл тут
торчать?  И  в  тот момент, когда я попыталась встать на одеревеневшие ноги,
послышался далекий шум мотора. Я замерла, прислушиваясь.

     
Машина ехала по лесной дороге, которая  была,  собственно,  аллеей  для
пеших  прогулок,  но  машина  там  проехать могла. Выбравшись из куста, я на
негнущихся ногах пробралась к дороге и  выглянула.  Дорогу  заслоняли  ветви
деревьев,  поэтому  разглядеть  машину  мне  не  удалось,  да и была она еще
далеко. Двигалась машина медленно, мотор работал приглушенно,  но  по  свету
фар  я сориентировалась — едет она по направлению к иве. Я тоже направилась
туда, на всякий случай. Не по дороге, конечно.

     
Пока я продиралась сквозь кусты, машина меня опередила, и догнала ее  я
уже  у  оврага. Здесь кончалась дорога. Дальше, через ручеек, бегущий в море
по оврагу, были перекинуты легкие мостки, по которым и человек с трудом  мог
пройти.  Дорога же заканчивалась у мостков чем-то вроде небольшой полянки со
скамьей. На полянке,  тихо  фырча  мотором,  машина  пыталась  развернуться,
рискуя  каждую секунду зацепиться буфером за деревья. И когда, приглядевшись
вблизи, я узнала зеленый "пежо" каракатицы, поняла — нет, не  напрасно  тут
сторожила!  Сначала  я  не  поверила  своим  глазам,  ведь красотка вместе с
машиной должны быть в Варшаве. Может, у меня уже галлюцинации? Хотя, что  же
тут  необычного,  за  день  она  могла три раза сгонять в Варшаву и обратно.
Покрывавший "пежо" густой слой  пыли  свидетельствовал  о  том,  что  машина
проделала  длинный  путь в хорошую погоду. Мерзавка устроила себе экскурсию!
Мало ей было семисот километров, решила и от Сопота сюда, к иве, еще кусочек
проехать...

     
Наконец она развернулась, к сожалению не оторвав буфера, и стала  залом
пятиться  к  мосткам.  Во мне опять вспыхнула надежда, на сей раз на то, что
она съедет на полусгнившие  доски  и  закончит  свою  автомобильную  карьеру
впечатляющим  грохотом,  Нет,  она  не  доставила  мне  такого удовольствия,
остановила машину на краю оврага, вышла и направилась на прогулку к иве.

     
А вот сейчас должен появиться Марек, ведь,  судя  по  следам,  он  тоже
ночной  порой  появляется  в этих местах. И устраивают они совместные пляски
при луне? Или собирают вдвоем  желтенькие  цветочки,  черт  их  подери!  Или
изучают  жизнь  сов.  Всем  остальным  они  могли  бы  спокойно заниматься в
закрытых помещениях, и плакучая ива для этого не нужна. В

     
общем, чем бы они тут ни занимались,  я  должна  увидеть,  чем  именно.
Может,  тогда что-нибудь пойму. Время шло, а ничего не происходило. Усевшись
на склоненный ствол ивы, гетера курила одну сигарету за другой, а я в мокрых
кустах и сырой траве кляла ее на чем свет стоит. Так прошло  полчаса.  Марек
не  появлялся.  Просидев  эти  полчаса, сильфида встала, отбросила сигарету,
села в машину и уехала. Или у нее что-то не получилось, или  она  просто  из
вредности приехала именно сюда подышать свежим воздухом. Что же происходит с
Мареком? Я толком так и

     
не  смогла  заснуть  и  утром  чуть свет, не выпив даже кофе, помчалась
обратно  к  иве,  надеясь,  что  следы  помогут  разобраться.  У  киоска   я
действительно  нашла  несколько  свежих  отпечатков  его  каблука.  Побежала
дальше, к иве. Возле нее не  обнаружила  ни  одного  отпечатка  дефективного
каблука,  а  вот  в  зарослях,  среди желтых цветочков, их была пропасть. Из
этого следовал лишь один вывод: как и я, Марек  из  кустов  следил  за  этой
змеей подколодной на стволе трухлявого дерева.

	 
Ну  следил,  и  что дальше? Не портрет же ее рисовал. Зачем следил? Она
ведь ничего такого не делала... Нет, я все-таки не индеец, больше ничего  по
следам  не  вычитаю.  Хотя...  В  отчаянии чуть ли не носом водя по земле, я
опять испытала чувство, будто  только  что  снова  увидела  нечто  знакомое.
Кинулась  назад,  осмотрела внимательно все вокруг — ничего нет особенного.
Спокойно, без паники, начнем снова, по порядку...

     
Каждый индеец знает, что качество  следа  зависит  от  поверхности,  на
которой  он оставлен. Поверхность вокруг меня была весьма разнообразная, что
объяснялось разнообразным рельефом местности. Дорогу в лесу покрывали мох  и
грязь,  в лесных зарослях произрастали мох и трава. Между желтыми цветочками
кое-где виднелись участки влажной земли,  в  районе  ивы  все  было  покрыто
глубоким песком. Пробежавшись по всем этим разнообразным поверхностям, я так
и  не  обнаружила ничего нового для себя, поскольку часто встречающийся след
дефективного каблука не вызвал бы такого чувства. Минутку, а это что такое?

     
Из грязи торчал большой плоский камень, поразительно чистый, а на нем
— поразительно четкий отпечаток измазанной в грязи подошвы. Черный, все еще
влажный след... И в памяти возник белый лист бристоля на столе в  мастерской
и  отпечатавшийся  на  нем  такой же четкий след, только немного светлее, не
такой черный.

     
Не веря собственным глазам, я присела на корточки и вблизи  исследовала
отпечаток.   Сомнений   не  осталось  —  тот  самый!  Ведь  я  столько  раз
собственноручно воспроизводила этот узор, что запомнила его  на  всю  жизнь.
Вот  эти  фрагменты  заштриховывала,  а эти вот загогулины замазывала сплошь
черным. Передо мной  был  отпечаток  подметки  того  самого  вора-домушника,
который через окно в подвале проник в дом Мацеяков!

     
Открытие  оказалось  слишком важным, чтобы довериться только памяти. Не
мешайте бы перенести на что-то узор на камне, чтобы потом  сравнить  с  тем,
который  мы  с мужем разрабатывали в целях личного обогащения. Нанесенный на
ткань, он пользовался бешеным успехом, заказы на  ткань  поступали  со  всех
концов  Польши,  и  я  надеялась в одном из магазинов на Побережье найти ее,
чтобы сравнить с этим  свежим  следом.  Но  камень  был  слишком  большим  и
тяжелым,  вытащить  его  из  грязи  и доволочь до магазина не представлялось
возможным, а бумаги и  карандаша  у  меня  с  собой  не  было.  Я  вышла  из
затруднительного  положения  с  помощью  пачки  из-под  сигарет  и обгорелых
спичек.

     
В первом же магазине тканей в Сопоте я встретила, что искала.  Не  было
нужды  приобретать  собственное  произведение,  достаточно  было  сравнить с
узором на материале набросок на пачке сигарет. Узор был идентичный!

     
Пришло время сопоставить факты. След взломщика был, бесспорно,  фактом.
Выходит,  глупейшая история Мацеяков тянется за мной хвостом аж до Сопота, а
дух пана Паляновского витает над ивой. И не так уж эти  параллели  притянуты
за  уши:  в Варшаве кое-кого не поймали, брильянты похищены, полковник задал
мне жару, я потребовала от Марека, чтобы он что-нибудь сделал. Марек  где-то
поблизости,  он следит за гетерой, та следит за ивой, он сторожит гетеру, та
сторожит иву, и здесь же, рядом с  ивой,  кантуется  взломщик,  имевший  все
шансы  украсть  брильянты. Круг замкнулся! Может, именно его ожидала гетера,
сидя на склоненном стволе старой ивы?

     
Если все так, как я рассудила, зачем же тогда держать это  в  тайне  от
меня?  Хотя...  хотя  и  это можно объяснить. Марек знает — дело заварилось
опасное, все может случиться, не дай Бог, брильянты опять пропадут, или  что
другое свистнут... А так я ни при чем, ничего не знаю, ни в чем не участвую,
отдыхаю  себе  спокойно  и  ни  о  чем не догадываюсь... И уже ничего мне не
инкриминируют! Нет, неубедительно. Ну как же не инкриминируют, если я  вовсю
участвую  в  развитии событий, слежу за Мареком и этой язвой, теперь вот еще
кого-то выследила. Зачем мне все это надо? Ясно, у меня свои  подозрительные
цели, и мне можно инкриминировать что угодно. А вот если бы меня по-честному
предупредили,  по-хорошему  попросили  не  лезть  не в свое дело и терпеливо
ждать у моря погоды, я бы... Не знаю, как бы вела себя тогда, да и что толку
говорить об этом? Сейчас я веду расследование и доведу его до конца!

     
Расследование потребовало от меня полного  самоотречения,  но  имело  и
свои положительные стороны — никогда еще я не поглощала в таких количествах
целительный  морской  воздух.  Ни  с  того  ни  с  сего эта гарпия принялась
совершать ежедневные, вернее, еженощные  автомобильные  прогулки  по  лесной
дороге,  с  отвратительной  пунктуальностью  являясь  к иве ровно в половине
одиннадцатого ночи. И каждую ночь повторялось одно  и  то  же:  доезжала  до
полянки, разворачивалась, выходила из машины, садилась на ствол ивы и сидела
полчаса. А потом возвращалась к машине и уезжала.

     
К  тому  времени  я  уже  научилась неплохо разбираться в следах, и мне
удалось обнаружить еще один след взломщика. Зачем он приходил  сюда?  Выбрав
время,  я  тщательно  обыскала  весь  ствол трухлявой ивы, нет ли там какого
тайника, ведь гетера и взломщик могли там что-то прятать и  потом  забирать,
но  ничего  не  нашла.  А  вот  следов  дефективного каблука больше нигде не
попадалось, и это меня очень огорчало.

     
В конце концов мне надоело изо дня в день таскаться из-за этой выдры  в
такую  даль  пешком,  и  я  решила  ввести усовершенствование в свою систему
слежки. Недалеко от полянки в лесу нашлось очень удобное  место,  где  можно
было  развернуться на машине и спрятать ее в зарослях. Не так-то просто было
все это проделать, особенно в темноте, но мой старый маленький "фольксваген"
умел и не такое. Он привык въезжать, куда  надо,  а  раз  уж  въедет,  то  и
развернется. Чтобы меня не выдал шум моей машины, я старалась все делать под
прикрытием  шума  "пежо":  двигалась  по  лесной  дороге  следов  за  ним  и
разворачивалось  только  в  тот  момент,  когда   мерзавка   фырчала   своим
двигателем,  маневрируя на полянке. Известно, когда работает двигатель своей
машины, водитель не слышит шума другого двигателя. Фары я,  .разумеется,  не
включала.

     
Я  приезжала,  разворачивалась  и  спешила  в  засаду.  После  того как
паршивка  заканчивала  свое  дежурство  и  уезжала,  я,  немного   подождав,
двигалась  следом,  не боясь, что она заметит меня, ибо ночью водитель видит
лишь то, что попадает в свет его фар.  Сбоку  же  может  стоять  хоть  стадо
слонов — не заметит. Если, конечно, слоны стоят неподвижно. В эту ночь, уже
пятую  по  счету,  все  началось,  как  обычно.  Я приехала следом за девой,
развернулась, стараясь уложиться в рамки фырчания ее мотора, вышла из машины
и тихонько заняла  уже  привычный  наблюдательный  пост  в  удобных  кустах.
Выглянув,  я  убедилась,  что героиня подозрительного романа сидит в обычной
позе на обычном месте. И тут произошли изменения в  сценарии.  Покинув  иву,
красотка  вернулась  к  машине.  Тихонько  щелкнул замок крышки открываемого
багажника. Что-то происходило!  Сердце  тревожно  забилось.  Может,  наконец
что-то  случится? Покинув укромный куст, затаив дыхание и стараясь держаться
в тени деревьев, я подкралась поближе.

	 
Чья-то  тень  метнулась  из-под  ивы  к  полянке.  Гарпия  возилась   с
багажником,  чем-то осторожно побрякивая. Что-то там непонятное происходило.
И я должна узнать, что именно, пусть мне это грозит даже  смертью!  Кто  там
еще,  взломщик  или... или Марек? Но как подобраться поближе так, чтобы меня
не заметили? Подойти к полянке отсюда незамеченной нельзя,  значит,  надо  в
обход,  вот  тут  можно  проползти  по  песку  до  самых кустов, а там вдоль
оврага... Соблюдая все меры предосторожности, с огромным трудом я  принялась
ползти к иве, надеясь, что за шумом моря меня не услышат, если какой сучок и
треснет  подо  мной.  Форсирование  трех метров заняло не меньше трех лет. И
вот, когда уже до оврага оставалось совсем ничего, произошло нечто ужасное
— передо мной вдруг выросла черная фигура, железная рука, впившись в плечо,
пригвоздила меня к месту, а другая закрыла лицо.

     
— Тсс! — прямо в ухо прошипел Марек. — Тихо! Не двигайся!

     
Мог бы и не шипеть, а уж рот затыкать и вовсе не было необходимости, от
ужаса я и так не могла ни двигаться, ни  говорить.  Одна-единственная  мысль
металась  в  мозгу  —  если  сию  же секунду не помру на месте, все равно в
следующую мне всадят нож в сердце. Прошла секунда, а я была еще жива.

     
-А ну в машину! — приказал Марек. — Быстро! И без шума!

     
Интересно, как он себе это представляет  —  быстро,  но  без  шума?  К
счастью,  в  этот момент гетера и кто-то еще сами производили шум, занимаясь
чемто непонятным, потом они  переместились  в  глубь  оврага,  и  Марек  мог
спокойно волочь меня к машине, шепнув в ухо:

     
— Да  шевелись  же,  ножками, ножками! Скорее! Двигатель не включай, я
подтолкну, включишь потом, там уже не слышно...

     
черные силуэты вытащенных на берег рыбачьих лодок. И силуэт Марека,  на
бегу  перепрыгивающего  через удерживающую их проволоку. И как он ее видел в
темноте? Я спотыкалась обо все подряд. Наконец я догнала Марека,  но  он  не
дал мне слова сказать, сунув в руки лопатку с короткой рукоятью.

     
— Копай! Быстрее! Подкапывай лодку с той стороны!

     
— Сто  тысяч чертей! — заорала я тоже шепотом. — Что все это значит?
Что мы делаем? Крадем лодку?

     
Вопросы чисто риторические, я и не ожидала ответа, но и  не  выразиться
не  могла.  Схватив лопату, я обежала лодку и принялась освобождать ее днище
от песка, действуя не хуже какого-нибудь бульдозера. И все-таки  мне  далеко
было  до Марека, от которого песок так и летел. Чем уж он копал, не знаю, но
лодка стала клониться в его  сторону  уже  через  минуту.  Набежавшая  водна
сдвинула  ее  с  места.  Марек  вскочил  в  лодку и принялся лихорадочно там
возиться, бросив мне тоном приказа:

     
— Быстрее! Поняв, что он собирается выйти на лодке в

     
море,  я  автоматически  принялась  изо  всех  сил  копать   в   нужном
направлении,  то  есть  к  воде. Сердце заходилось от усилий, я взмокла, как
мышь под метлой, и уже из последних сил отбрасывала песок.

     
Вдруг в лодке кашлянул мотор, подавился,  опять  закашлял  и  заработал
ровно и не очень громко. Выпрыгнув из лодки, Марек отцеплял проволоку.

     
— Подтолкни! — крикнул он мне. — И быстрее, а то сбежит!

     
Отбросив  в  сторону лопату, я уперлась руками в борт лодки, а ногами в
мокрый песок, сразу погрузившись  в  него  по  колени.  Нечеловеческие  силы
вступили в меня, я толкала лодку, как паровая машина, и толчками выдавливала
из себя слова:

	 
— Что...  мы...  делаем...  чья... это... лодка... крадем... ее... что
ли...

     
— Крадем, конечно! Хватит, садись! На нос! Надо перехватить!

     
Теперь в песке оставался только нос лодки. Марек  освободил  его  одним
сильным рывком.

     
— В лодку, живее! Не понимая, зачем мне надо лезть в лодку, которую мы
только  что  украли,  не  имея понятия, что именно перехватить, беспокоясь о
машине, оставленной без присмотра и с включенными фарами,  в  жуткой  спешке
перелезла  я через борт лодки и, поскользнувшись на чешуе, врезалась годовой
в скамейку, чуть не вышибив себе зубы.  Оттолкнув  лодку  от  берега,  Марек
вскочил  в  нее  и  сел  за  руль. Старая рыбачья лайба, чуть покачиваясь на
волнах, величественно развернулась и помчалась вперед  не  хуже  иной  яхты.
Мной овладела паника. Что я делаю? Украла

     
лодку,  а  теперь  пытаясь  под  покровом ночной темноты тайно покинуть
Родину, оставив там  дом,  детей,  все  имущество,  начатую  книгу,  пишущую
машинку,  сумку  с  документами,  неразгаданную тайну брильянтов, а главное,
бедную машину с включенными фарами! И ведь говорил полковник — в Сопот,  но
не дальше! Нет, ни за что!

     
— Останови  лодку! — диким голосом крикнула я Мареку. — Не поеду! Не
желаю! За границу меня и легально пустят!

     
— Вои там плывет человек,  которого  я  ищу  уже  двадцать  семь  лет!
-ледяным голосом ответил Марек, глядя в непроницаемую тьму у меня за спиной.
— Плывет на надувной лодке к кораблю, который ждет его на рейде. До корабля
ему ближе, чем нам. Мы должны его перехватить!

     
Я  оглянулась.  Впереди  расстилалась  мерцающая  в лунном свете водная
гладь, и ничего больше, сколько я ни всматривалась, различить не удалось. он
один, без нее, это хорошо. Потом схватишь руль. Ну, держись!

     
Резким движением Марек оттолкнул руль в сторону. Лодка выполнила резкий
поворот влево, потом вправо и с силой врезалась в надувную  лодку.  Раздался
крик, треск, мощный всплеск, Марек сбросил

     
скорость и бросился на нос, крикнув мне:

     
— Хватай руль! Лево, лево руля!

     
Я   вскочила,   но  поскользнулась  на  рыбьих  внутренностях  и  опять
шлепнулась, на четвереньках пробралась к корме и вцепилась в  руль.  Вода  у
лодки  бурлила,  продырявленная  надувная  лодка  плавала  вверх  дном.  Вот
показалась голова человека. Совершенно спокойно,  не  подгоняя  меня,  Марек
подождал,  пока  я,  описав  круг,  подошла ближе, какой-то штукой на леске,
напоминающей растопыренные когти, подцепил останки  надувной  лодки  и  стал
подтягивать  ее к борту, а на плывущего в нескольких метрах человека даже не
обратил внимания.

     
При виде такого хладнокровного убийства я не выдержала и душераздирающе
закричала:

     
— Он же утонет! Опомнись, что ты делаешь?

     
— То, что надо. Не утонет, не беспокойся, на нем  специальный  костюм.
Видишь,  как  рванул  к  кораблю!  Думает,  еще  не  все  потеряно. Напрасно
надеешься, голубчик! Не волнуйся, от меня он не уйдет.

     
Крепко завязав леску на корме, он отобрал у меня руль. Онемев от ужаса,
я наблюдала за тем, как он  направил  лодку  вслед  за  плывущим  человеком,
обогнал его и загородил дорогу к кораблю. Человек что-то кричал, но за шумом
мотора  слов  нельзя было разобрать. Видимо, слабея, он попытался ухватиться
за болтающуюся у нас за кормой  надувную  лодку,  но  не  получилось.  Марек
описал  еще  круг,  притормозил,  вплотную  подойдя  к пловцу, и, ловко, как
лассо, бросив еще одну леску, зацепил его за ногу. Я обеими руками вцепилась
в борт лодки. Что

     
он  делает,  Езус-Мария?!  А  это  чудовище  у   руля   преспокойненько
развернуло  лодку  и  полным  ходом  направило ее к берегу. За лодкой в воде
тянулись утопленник и его лодка.  Как  Марек  мог  такое  сделать!  Совершил
хладнокровное  убийство  и  теперь  возвращается  к  берегу с телом жертвы и
свидетелем на борту! Теперь уж у него нет другого выхода, как  прикончить  и
меня.

     
А преступник, взглянув на жертву, сбросил скорость.

     
— Пожалуй,  с  него  хватит.  Ну  что ты на меня так смотришь? Другого
выхода не было, а так он даже не успел вытащить пушку. У  меня  не  было  ни
малейшего  желания  рисковать ни твоей, ни своей жизнью, а оставь я ему хоть
секунду, уж он успел бы воспользоваться оружием, а  потом  и  нашей  лодкой.
Можешь  быть  уверена,  так  бы  оно  и  было.  А  сейчас,  когда он вдоволь
нахлебался воды, можно его спокойно втянуть в лодку. Остановив лодку,  Марек
за  леску  подтянул утопленника к борту и, без особого труда вытащив из воды
безжизненное  тело,  швырнул  его  на  дно.  Расстегнув   "молнию"   мокрого
скафандра, он торжествующе воскликнул:

     
— Ну,  что  я  говорил!  Видишь? Ничего я нс видела, на дне лодки было
темнымтемно. Скользя по мокрой чешуе и  рыбьим  внутренностям,  я  подползла
'поближе и вытаращила глаза, стараясь разглядеть, несомненно, что-то важное.
Марек,  сжалился  и  посветил  мне  фонариком.  В  его  свете  я  увидела во
внутреннем кармане скафандра утопленника черный предмет — рукоятку большого
пистолета. Всунут он был с таким расчетом, чтобы выхватить одним  движением.
Марек сам не прикоснулся к рукоятке и мне не позволил.

     
— Видишь,  торчит?  Не поместился в кармане, потому что на ствол надет
глушитель, — снисходительно, как маленькой, объяснил он.  —  Можешь  быть"
уверена, уж этот мерзавец успел бы воспользоваться им, не окунись он сразу в
воду.   Специалист   высокого   класса,  с  ним  надо  соблюдать  предельную
осторожность. А теперь садись за руль и  держи  курс  к  берегу,  я  займусь
мерзавцем. Надо откачать из него немного воды, как бы не сдох.

     
Меня  стала  бить  нервная  дрожь. Стуча зубами, ухватилась я за руль и
направила лодку к рыбацкой пристани.  Марек  принялся  спасать  утопленника,
тиская  и  выжимая его довольно бесцеремонно, но зато эффективно. Вспомнив о
черной  громадине  корабля,  я  оглянулась.  Осветившись   немногочисленными
огоньками, она медленно удалялась.

     
Утопленник проявил первые признаки жизни, он вдохнул воздух, закашлялся
и с хрипом  и  стонами  принялся  извергать  из  себя  воду.  Далеко  в море
послышался звук мотора, вскоре заглушивший наш. Прямо по  носу,  на  берегу,
там,  куда  я  держала  курс, замелькали огоньки, и это последнее наблюдение
встревожило меня больше всех остальных.

     
— Оставь покойника и взгляни, что  делается!  —  нервно  крикнула  я.
-Должно  быть, обнаружили кражу лодки. Что делать? Пристанем в другом месте?
Утопленник совсем ожил и мог уже дышать самостоятельно. Связав его  все  той
же леской, Марек поднял голову и огляделся.

     
— К  нам  идет  моторка пограничников, — информировал он с совершенно
непонятным спокойствием. — А на берегу должна быть милиция. Интересно, чего
они там капаются? Ага,  тоже  наконец  отчалили  и  тоже  двинулись  к  нам.
Рановато немного, ну да что поделаешь... Впрочем, попробуем их опередить.

     
Было  видно, как с рыбачьей пристани отчалили две лодки и направились в
открытое море. Наверное, намеревались  перерезать  нам  путь  в  Швецию.  Со
стороны Гдыни нарастал гул мотора.

     
Отобрав  у  меня  руль,  Марек  вдруг  резко  изменил курс, и теперь мы
неслись прямо к берегу, кратчайшим путем. Милицейские лодки за нами  немного
посомневались и тоже сменили курс. Одна из них направилась следом за нами, а
вторая  двинулась  вдоль  берега  навстречу  пограничному  катеру.  Все  три
плавательных средства были еще довольно далеко от нас, а берег  —  вот  он,
совсем рядом.

     
Через минуту наша лодка зарылась носом в песок.

     
— Займись  надувной лодкой! — приказал вождь викингов, выволакивая из
лодки утопленника. — Вытащи на берег  и  внимательно  осмотри.  Справишься?
Быстрее, пока те не подоспели! Вот, возьми фонарь. Пришлось довольно глубоко
войти  в воду, опять налилось в сапоги, ну да все равно ноги давно промокли.
Очень раздражала смола, не знаю, откуда она взялась в  рукавах  плаща  и  на
подкладке,  я  то  и дело к ней приклеивалась. С надувной лодкой я позволила
себе обходиться без всякого почтения, впрочем, от нее и без  того  мало  что
осталось.

     
С  трудом  вытащив  ее  на  берег,  с  трудом  перевернув  вниз дном, я
посветила фонариком и обнаружила внутри какой-то пакет в целлофане. Вытащить
его не могла, он словно приклеился  к  борту.  Этого  еще  не  хватало!  Все
раздражение  минувшей  ночи  обратилось на еще одно препятствие, и я рванула
его с такой силой, что борт лодки распоролся до конца, а  пакет  оказался  у
меня в руках.

     
Как  дикий  зверь  свою  жертву, так я растерзала несчастный пакет. Как
дикий зверь вонзает клыки в мясо жертвы, так я когтями  разодрала  целлофан,
еще  одну  упаковку  и  обнаружила  внутри  следующее:  какие-то бумаги, две
небольшие металлические коробки, плотно забитые кассетами  от  фотоаппарата,
пару  мужских  ботинок,  зубную  щетку,  электробритву и небольшой, но очень
тяжелый кожаный мешочек, чем-то набитый. Интересно, чем?

     
В мешочке на самом  верху  лежал  спичечный  коробок.  Обычный  коробок
спичек  за  сорок  грошей.  Совсем не то ожидала я увидеть, опять непонятный
сюрприз, сколько можно, всю  ночь  сплошные  сюрпризы!  Скрежеща  зубами  от
злости,  придерживая  подбородком  фонарик  так, чтобы свет его падал мне на
руки, я раскрыла коробок.

     
Сильный, резкий блеск буквально  ослепил  меня.  В  спичечном  коробке,
уложенные  тесными  ровными  рядами,  сияли  брильянты, каких свет не видел.
Точнее, каких  мне  не  приходилось  видеть  даже  на  выставках  знаменитых
западных  ювелирных  фирм. Позабыв обо всем на свете, не думая, что делаю, я
вытряхнула их на ладонь и пересчитала. Камней было ровно двадцать шесть...

     
Внезапно я испытала какое-то странное спокойствие. Исчезли напряжение и
тревоги этой безумной ночи, перестали дрожать руки и нервно  биться  сердце.
Не  торопясь  я  сложила  брильянты  обратно  в  коробок,  даже переложив их
кусочками лигнина, как было раньше. Руки освободились, и я  смогла  взять  в
одну фонарик, потому что подбородок у меня совсем затек, а плечо скривилось,
боюсь,  навсегда.  Посветила внутрь кожаного мешочка, и в глаза опять ударил
яркий золотой блеск, не слабее брильянтового. Надо же, какое богатство! И  с
какой  варварской  беспечностью  брошенное  на волю волн... Сунув на прежнее
место коробок, я крепко стянула завязку мешочка и оглянулась на Марека.  Тот
как  раз  повернулся  ко  мне,  усадив  бывшего утопленника на песок, спиной
оперев его о нос лодки.

     
— Ну что ты там нашла?

     
— Драгоценности и разные другие вещи,  —  ответила  я,  опускаясь  на
мокрый  песок.  После  смолы и рыбьих внутренностей уже ничего не страшно, а
ноги меня больше не держали.

     
— Драгоценности?

     
— Еще какие! Я бы сама с такими  сбежала!  И  брильянты  Басеньки,  те
самые, что я украла. Смотри, Люди бегут. Что сейчас будет?!

     
— А   ничего  не  будет!  —  ответил  этот  человек  с  поразительным
легкомыслием, чем-то чрезвычайно довольный. — Сложи все, как было. Я  узнал
все,  что меня интересовало, могут теперь забирать... По берегу к нам бежали
какие-то люди, в песок рядом с нашей лодкой ткнулась моторка.  На  пустынном
дотоле  пляже  вдруг началось форменное столпотворение. Сразу же за моторкой
причалили  два  катера.  Пограничников,  милиционеров  и   рыбаков   столько
клубилось  на маленьком пятачке песка, что яблоку негде было упасть. Не знаю
почему, но у меня создалось впечатление, что каждое  ведомство  представляет
свои  интересы,  не совпадая с коллегами, причем все одновременно добивались
друг от друга информации, что же произошло в море  и  здесь,  на  берегу,  и
обвиняли  друг  друга  в  злостном сокрытии этой информации. Словом, Содом и
Гоморра! Скромно стоя в сторонке,  я  терпеливо  ожидала,  когда  же  нас  с
Мареком схватят, закуют в кандалы (или хотя бы наденут наручники) и бросят в
застенки,  и  молилась  Богу, чтобы это случилось поскорее, еще до того, как
разъяренные рыбаки разорвут нас на части.

     
Особую тревогу вселяло соперничество милиции и погранвойск в  отношении
бывшего  утопленника,  каждое  ведомство  предъявляло  на  него  свои права,
приводя аргументы не для печати. Уж не знаю, чего они, так яростно  спорили,
наверное,  были  основания. Казалось, вот-вот от слов они перейдут к делу, и
тогда верх, безусловно, одержат погранвойска, так как с ними были собаки, ."

     
И вдруг все как-то сразу стихло. Я пропустила момент,  когда  ведомства
пришли  к  соглашению,  и  до  сих пор не знаю, на какой почве. Пограничники
уступили, поле боя осталось за доблестной милицией.
Помогая друг другу прямо-таки с чисто версальской
вежливостью, обе только что враждующие стороны
столкнули на воду плавсредства, в том числе и нашу
лодку вместе с нами, и вся флотилия направилась к
рыбачьему причалу.

     
И там, наконец, прозвучали обращенные ко мне сакраментальные слова:

     
— Пройдемте... Наверное, именно это и требовалось, чтобы  выбить  меня
из  состояния  отупелой остолбенелости. Откуда только взялась былая энергия!
Разъяренной кошкой вскочила я на ноги:

     
— Ну уж нет! Это вы со мной пройдете!  К  машине,  вон  она  стоит!  И
подтолкнете как следует, аккумулятор, небось, совсем сел...

     
* * Прошло два дня.

     
— Хватит!  —  решительно  заявила  я. — Сколько можно испытывать мое
терпение? Как покорная овца, я выполняю все требования. Куда  надо  —  еду,
что  надо  —  делаю, а меня держат на голодном пайке, лишь время от времени
подбрасывая жалкие ошметки информации. Больше я не выдержу! Или ты сейчас же
мне все расскажешь, или я не  знаю  что  сделаю!  Передо  мной  опять  сидел
идеальный  продукт цивилизации, и просто трудно поверить, что всего две ночи
назад он тащил утопленника  из  воды.  Впрочем,  столь  изысканное  творение
природы  никто  нс  мог  бы  заподозрить  и  в  том, что он мог скрываться в
заброшенной собачьей конуре на пустынном пляже... А ведь как первое,  так  и
второе имело место, и он просто обязан был наконец все мне объяснить!

     
— А  я  думал,  ты  сама все поняла! — в своей обычной манере ответил
мужчина моей мечты, позволив себе проявить невинное удивление.  —  Ведь  ты
принимала  личное  участие  во всех событиях. Я принимала личное участие! Он
это называет

     
участием! Правда, после событий памятной ночи я действительно вместе  с
Мареком  посетила  несколько  солидных  учреждений,  но  назвать  это личным
участием никак нельзя. Я  лишь  украшала  своим  присутствием  эти  светские
визиты,  во  время {Которых вежливые мужчины в штатском общались с Мареком с
помощью малопонятных отрывочных (слов, жестов и взглядов. Мало того, что для
меня тайна оставалась покрытой мраком,  создавалось  впечатление,  что  мрак
только сильнее сгущается...

     
— Ну  что  ж,  мой дорогой, — стараясь сохранить спокойствие, зловеще
прошептала я, — в таком случае  ответь  мне  на  один-единственный  вопрос.
Ладно?

     
— Ладно. А на какой именно?

     
— А именно, кто ты такой, собственно, мое сокровище?

     
Сокровище  удивилось так, будто я попросила поделиться со мной секретом
разведения жирафов.

     
— Я?!

     
— Нет, шах персидский!

     
— Да  обыкновенный  человек,  совсем  обыкновенный.  Главным   образом
журналист...

     
Нет, кажется, мне-таки с ним не сладить.

     
— Хорошо, — устало согласилась я, — пусть журналист. Тогда откуда же
тебе все было известно?

     
— Мне   ничего   не   было   известно,  приходилось  обо  всем  самому
догадываться.

     
— Слушай, если ты хочешь,  чтобы  меня  хватила  кондрашка,  ты  этого
сейчас  добьешься!  Перестань  издеваться  и  разговаривай  со  мной  как  с
человеком! Мне надоело строить предположения, я хочу знать!

     
— Что ты хочешь знать?

     
— Все! Сама не знаю,  с  чего  начать...  Например,  какого  черта  ты
задавался с этой девкой? Зачем ломал всю эту комедию?

     
Марек ответил не сразу. Кажется, он вдруг засмущался. Он!

     
— Мне  надо  было  увидеть  ее  в голом виде, — неохотно признался он
наконец.

     
— Что?! В годом виде?

     
— Вот именно. Я подозревал, что именно она — тот человек, которого  я
разыскиваю,  но надо было убедиться. У той должно быть родимое пятно в форме
полумесяца...

     
— Можно знать, на каком месте? — ледяным голосом поинтересовалась я.

     
— Вовсе не на том, о каком ты думаешь. На бедре. Ну почти на  бедре...
Летом, на пляже, не было бы проблемы, но я не мог ждать до лета.

     
Переварив эту информацию, я вскоре смогла задать следующий вопрос:

     
— А  чем  вызвана  такая  необходимость?  Не  осматриваешь  же ты всех
встречных баб подряд...

     
— Знаешь что, может, мне лучше начать сначала?  Это  довольно  длинная
история. Меня интересовала не девушка, я разыскивал ее отца.

     
— Утопленника?

     
— Вот именно. Я потерял его из виду двадцать семь лет назад и поклялся
найти во что бы то ни стало. И вот только теперь...

     
— Двадцать семь лет назад ты был сопляком.

     
— Правильно,  причем  во  всех  отношениях, в том числе и в буквальном
смысле  этого  слова.  Но  как  все  послевоенное  поколение,  сопляком  был
самостоятельным и энергичным.

     
Вскоре  после  войны  вместе с приятелем мы занялись поисками сокровищ.
Искали их в замке. Принадлежал этот замок одному немцу, из старинной родовой
аристократии. Его предки уже давно коллекционировали предметы искусства, и в
их замке в Нижней Силезии подобралась неплохая коллекция. Этот же фашист.:.

     
— ...барон фон Дуперштангель! — вставила я.

     
— И в самом деле, фамилия похожа. Так вот, этот фриц  во  время  войны
разъезжал  по  оккупированным немцами странам и грабил все, что попадало под
руку. И прятал в замке.

     
— А ты откуда знаешь?

     
— А я под конец войны нанялся в замок работником.  Немцев  разгромили,
барон  сбежал,  коллекцию  же  где-то  спрятал.  Вывезти ее он не успел, это
точно, значит, или где-то закопал, или в замке замуровал. Вот мы с приятелем
и взялись за розыски. Не думай, делалось все официально, с  ведома  властей,
только  широко  не афишировалось, иначе не избежать было нашествия искателей
сокровищ.

     
Вместе с нами поисками сокровищ  в  замке,  тоже  с  согласия  властей,
занимался  специалист, представитель какого-то музея, хранитель, что ли. Ему
было поручено составить опись самых ценных коллекций, оставленных немцами на
землях, возвращенных Польше после войны. И  вот  что-то  в  поведении  этого
хранителя  показалось  нам  подозрительным.  Я  стороной  навел  справки,  и
оказалось, во время войны он  состоял  при  господине  бароне  кем-то  вроде
секретаря  по  особым поручениям, помогая тому разыскивать и присваивать все
ценное, что удавалось найти. Очень подозрительный оказался тип. И он  упорно
торчал в замке барона, пренебрегая своими прямыми обязанностями. Разумеется,
делал  вид,  что  что-то  описывает,  но  сам  тоже  искал, это вскоре стало
совершенно ясно. И когда понял, что мы с приятелем занимаемся тем же  самым,
подстроил нам такое...

     
Я слушала, затаив дыхание, и только теперь осмелилась заметить:

     
— Какая романтическая история!

     
— О, ты еще не знаешь, насколько она романтическая! Сейчас узнаешь. До
конца дней своих не

     
забуду   то,  что  он  нам  устроил...  Мы  с  приятелем  обыскали  все
окрестности замка и шаг за  шагом  обстукивали  и  ощупывали  сам  замок.  И
попалась  вам каменная кладка в таком месте, где ми ее не ожидали. Ни на что
не похожая стена из кирпича,  вернее,  не  стена,  а  колодец  в  стене.  Он
проходил  насквозь  через  несколько  этажей, а подобраться к нему по разным
причинам можно

     
было только снизу. Обнаружив  подозрительную  кирпичную  кладку,  мы  с
приятелем  попытались  исследовать  ее.  Это  оказалось  неимоверно  трудно,
приходилось пробиваться сквозь  стену.  Работали  мы  попеременно  в  тесном
закутке   подземелья,   где   двоим  было  не  поместиться.  Вдобавок  прямо
подобраться к кирпичной стене не удалось, долбить ее приходилось  наискосок.
Лежа на спине в тесной дыре, один из нас долбил над головой проклятую стену,
а  когда  уставал,  вылезал,  и его место занимал другой. Пан хранитель тоже
вышел на таинственную стену,  тоже  предполагал  найти  замурованные  в  ней
сокровища  и  всячески  поддерживал  наше стремление пробиться к ним. Но пан
хранитель лучше нас знал замок и принял меры. Ночью,  воспользовавшись  тем,
что в дыре никого не было, он влез туда и поработал в нашем раскопе, изменив
направление  работ  таким  образом,  чтобы  мы,  минуя  первый  этаж,  сразу
пробились в кирпичный колодец на втором этаже. А мы

     
не знали, сколько каждый из нас сделал, и продолжали долбить и долбить,
пока... Пока не случилось нечто ужасное.

     
Я смотрела на Марека, не понимая.

     
— Перестань смеяться, что может быть смешного в ужасном?

     
— Не могу! Теперь, через столько лет, не могу не  смеяться,  но  тогда
мне было не до смеху.

     
— Рассказывай же!

     
— Пробились мы, значит, наконец сквозь стену каменного колодца, только
не в том месте, где хотели. а в другом, и лишь чудом удалось спастись.

     
— Да в чем дело-то?

     
— Стену пробил мой приятель, как раз была его смена...

     
— Ну и что?

     
— Не  зная,  что  его ждет, он выбил последний кирпич, и тут случилось
страшное! Дело в том, что кирпичный колодец оказался средневековым нужником.

     
— Чем? — переспросила я, не веря собственным ушам.

     
— Нужником средневековым. Многие  годы,  а  может.  и  столетия  назад
замурованным.   Очень   тщательно   замурованным.  И  на  несчастного  парня
вывалилось все. что  накопилось  за  несколько  столетий.  Он  бы  утонул  в
хлынувшей  под  огромным  давлением  зловонной  массе, если бы случайно я не
пришел раньше обычного и не извлек его за ноги. Он уже  и  дышать  перестал!
Теперь сама понимаешь, тогда нам было не до смеху... Весь день он просидел в
речке, что протекала рядом с замком, а я бегал в поисках одежды для бедняги.
И  для  себя  тоже.  От меня люди перестали шарахаться уже через три дня, от
него же — только через две недели. Волосы ему пришлось наголо сбрить. Ты не
представляешь, как провонял парень! Одежду, конечно, пришлось  выбросить,  и
обувь тоже. но документы мы выбросить не могли, а они у него были в кармане.
Так,  знаешь, одного удостоверения личности было достаточно, чтобы провонять
всю округу!

     
Ужасная картина так живо предстала у меня перед глазами, что я  начисто
забыла,  о чем мне хотелось еще узнать. Теперь понятно, почему Марек чуть не
утопил злодея...

     
— Не удивительно, что  ты  искал  его  двадцать  семь  лет!  Такое  не
забудешь. ,:;;

     
— Да нет, не поэтому я его разыскивал...

     
— Погоди!  —  перебила  я.  —  А зачем он изменил направление вашего
пролома? Чтобы самому найти сокровища, они были где-то рядом?

     
— Нет, сокровища вообще были спрятаны не в замке, а в другом месте. Он
же просто  хотел  избавиться  от  нас,   надеясь,   что   потонем   в   этом
средневековом...  дерьме.  Так вот, значит, сокровищ в замке не оказалось, и
дальше события развивались двумя путями...

     
— Сколько раз я просила тебя не прерывать рассказа,  когда  я  слушаю,
затаив дыхание!

     
— Я  просто  думаю,  о  чем рассказать раньше, чтобы тебя не запутать.
Пожалуй, сначала о псевдохранителе. Стало известно не  только  его  позорное
прошлое,  но и преступное настоящее. Он оказался бандитом и убийцей, готовым
на все ради обогащения. На его совести не только  грабежи  и  убийства  ради
денег,  но и смерть невинных людей, которых он оговаривал... Из-за него один
был приговорен к высшей мере, а другой повесился, не вынеся подозрений.  Нас
с  приятелем  он  обвинил  в том, что мы тайно обнаружили сокровища барона и
присвоили их.  Досталось  нам  тогда  здорово!  И  возможно,  для  нас  дело
кончилось  бы очень печально, если бы его самого в ту пору не узнал случайно
один из пострадавших от него во время войны,  когда  негодяй  сотрудничал  с
немцами. Пришлось ему скрыться.

     
— А сокровища барона?

     
— Незадолго  до  своего  бегства он их нашел. Не в замке, спрятаны они
были в домике старичка-садовника. Негодяй хладнокровно  убил  его  и  забрал
все, до последнего гроша, но не успел ни вывезти за границу, ни реализовать.
Только где-то перепрятал. И сам как сквозь землю провалился.

     
— А почему искал его ты, а не те, кому следовало?

     
— Те  тоже  искали, но вскоре перестали, так как разошлась весть о его
смерти. Я бы, может, тоже перестал, да и переставал в  свое  время,  но  вот
вдруг  стали  появляться  кое-какие  веши  из  коллекции господина барона, а
никто, кроме меня, не знал, что это за вещи. И  когда  несколько  лет  назад
начался...

     
— ...нелегальный  вывоз  за  границу?  — перебила я. — Так вот в чем
дело!

     
— Именно! Слушай дальше. У псевдохранителя была  дочка,  тогда  совсем
малышка.  Я часто видел, как она плескалась в той самой речке, что протекала
у стен замка, и запомнил ее родинку. А однажды при мне папочка чуть не отсек
девочке пальцы дверцей автомашины. Ребенка положили в больницу, и как раз  в
это время папочке пришлось срочно смываться. Ребенка он бросил и многие годы
нс  поддерживал  с  дочкой  связи.  В  Сопот я поехал неспроста, у меня было
достаточно фактов, чтобы предположить — именно отсюда преступник попытается
смыться за границу. Но как на него выйти? И помог случай.  В  гостинице  мне
встречается на лестнице девушка с очень знакомым лицом, хотя я ее никогда не
встречал.  Позднее  выяснилось,  что  встречал, но малышкой, а знакомым лицо
показалось потому, что уж очень она была похожа на отца. Его  же  я  на  всю
жизнь  запомнил. А потом вы сели играть в бридж, и я увидел — у девушки два
ногтя искалечены. Не знаю, заметила ли ты?  Теперь  надо  было  окончательно
убедиться, что это его дочь. Появлялись шансы через нее выйти на папочку...

     
— Сам же только что сказал, что отец с ней не поддерживал связи.

     
— Да, долгие годы, но я не знал, что было потом.

     
— А фамилия девушки тебе ни о чем не говорила?

	 
— Она взяла фамилию отчима.

     
— Так значит, папа-врач, к которому тебя на аркане тащили...

     
— Как  раз  тот самый отчим. Я все-таки к нему выбрался, но это был не
тот  человек,  которого  я   разыскивал.   Помолчи,   знаю,   что   скажешь.
Действительно,  прошло много лет, человек меняется, человек мог сделать себе
пластическую операцию, но не мог укоротиться на полметра. Такое исключено.

     
— Так за этим ты летал в Варшаву?

     
— И за этим тоже. Увидев ее в Сопоте, понял, что развязка близка, надо
было кое-что проверить. Интуиция подсказывала мне, что она здесь ждет отца.

     
— А чем руководствовалась твоя интуиция?

     
— Так это же проще простого. Молодая женщина приезжает в  Сопот  не  в
сезон, ничего не делает, на прогулки не ходит, знакомств не ищет...

     
— Не ищет? — ехидно перебила я.

     
— Не  перебивай.  Знакомств  не ищет, даже номер снимает не со стороны
моря. В общем, ничего не делает, ничто ее  не  интересует.  Чем  занимается?
Ждет.  И  тут  появляется  связной. Посланец папочки, чтобы сказать — нужно
сориентироваться на местности, выбрать подходящее местечко  и  послать  папе
фото. А связной — личность мне известная, и отнюдь не с хорошей стороны.

     
— А!  —  только  и  произнесла  я,  про  себя  удивляясь  собственной
сообразительности.

     
— Со связным мне пришлось сталкиваться в те самые далекие послевоенные
времена, что и с папочкой.  Его  посадили  за  ограбление  костелов.  Потом,
значит, выпустили.

     
Марек  рассказывал,  и из разрозненных кусочков постепенно складывалась
цельная картина. Афера четы Мацеяков и Паляновского,  нелегальный  вывоз  за
границу   произведений   искусства  и  ценностей,  таинственный  шеф  банды,
сокровища барона, брильянты Басеньки, роковая  красотка  —  каждый  камешек
постепенно занимал свое место.

     
А Марек продолжал:

     
— Для  меня  больше  не  оставалось  сомнений  в  роли  девушки,  и  я
сознательно принял участие в спектакле. Она решила за одну прогулку  заснять
с  моей  помощью  все  нужные места на пляже. Я понял, где должна состояться
встреча...

     
— Скажите, какой гениальный! Я за вами следила  и  не  поняла,  а  он,
видите ли, понял.

     
— Не обязательно гениальный, просто наблюдательный. Причем до конца не
был окончательно   уверен,   что  правильно  понял,  но  дальнейшие  события
подтвердили — правильно.

     
— Какое же место она выбрала?

     
— Да ведь ясно — на мысочке, под ивой.

     
— Кому  ясно,  а  кому  и  нет.  Как  ты  догадался,  что  именно  там
назначается их встреча? Ведь фотографировалась поганка по всему пляжу...

     
— ...и  все  кадры  снимались  в определенном ракурсе, с видом на мыс.
Впрочем, свою догадку я проверил на всякий случай, просмотрел,  какие  кадры
она отправила.

     
— И  по  фотографиям  ты  догадался, что состоится встреча, на встречу
явится папочка и попытается покинуть родину на надувной лодке?

     
— Не ехидничай,  я  тебе  уже  объяснил,  что  отдельные  предметы  из
коллекции   барона,   перехваченные   таможенниками  на  границе,  позволили
предположить,  что  действует  мой  старый   знакомый.   Милиция   проводила
широкомасштабную акцию по

     
выявлению  шайки контрабандистов, у них земля горела под ногами, отсюда
простой вывод, что он попытается  скрыться.  А  с  ее  помощью  я  вышел  на
главаря.

     
— Хорошо, а куда подевался взломщик?

     
— Какой взломщик?

     
— Тот  самый вор-домушник, который через окно в мастерской пробрался в
дом Мацеяков и похитил брильянты. Я очень хорошо запомнила рисунок отпечатка
его подошвы и видела его на мысочке, у ивы. Это не мог быть папочка, если  я
правильно  поняла,  папочка  приехал  в последний момент, а следы я видела и
раньше. И даже срисовала. Слушай, я правильно поняла, шефом был папочка?

     
— Правильно. '

     
— И  очень  неплохо  наладил  дело.  С  дочкиной  помощью  распределял
работу...

     
— ...и с помощью твоего Паляновского.

     
— Что?

     
— Да, они работали в одном учреждении.

     
— В Министерстве внешней торговли?

     
— Да, только он рангом выше. В подручных у него была и чета Мацеяков с
их шаманом...

     
— ...а  на него они вышли через комод! — подхватила я. — Не Мацеяки,
конечно, а милиция. Это ведь он забрал его с помойки? Так ему были нужны сто
тысяч злотых?

     
— Сто пятьдесят  тысяч.  А  комод  ему  понадобился  для  того,  чтобы
преподнести  очень  важной персоне в дипломатическом мире. С Мацеяками он не
поддерживал прямой связи, общался через посредников, никто из шайки не  знал
его в лицо. Мацеяки мебель выбросили на помойку, как им

     
велели,  никто  не придерется, их вещь, что хотят, то с ней и делают. А
шеф объяснил дипломату,  что  случайно  наткнулся  на  выброшенный  дураками
хозяевами бесценный предмет антиквариата, он в этом разбирается, отвез его в
столярную  мастерскую,  а  когда  столяр  отреставрировал,  презентовал  его
дипломату. Вот так, только благодаря комоду милиция и вышла на шефа.

     
— А что, неужели никто из подшефных не догадывался?

     
— Может, и догадывались, но уверенности ни у  них,  ни  у  сотрудников
милиции   не  было,  уж  слишком  много  набиралось  кандидатов.  Теперь  же
проследили путь комода — и пожалуйста, вышли на  голубчика.  От  столяра  к
дипломату,  от  дипломата к папочке — главарю банды. А с твоей помощью дело
пошло быстро.

     
— Выходит, без меня шефа так быстро бы не нашли?

     
— Конечно. Кто, кроме тебя, мог подтвердить, что комод —  тот  самый?
Впрочем,  шеф  считал, что не очень рискует. Забрать комод с помойки мог кто
угодно, любой прохожий. И милиция, следуя за комодом, еще  не  имела  полной
уверенности, что вышла именно на шефа. Но поскольку он и раньше был одним из
кандидатов,  им  занялись  серьезно.  Так что в случае с комодом он поступил
неосмотрительно. Наверное, считал, что сто раз успеет смыться, пока до  него
доберутся. Ведь он же не знал, что подключишься ты.

     
— И  все  равно  успел бы сбежать, если бы не ты. А что за корабль его
ждал?

     
— В   министерстве   папочка   занимал   ответственную   должность   в
департаменте  морской  торговли. Через него проходили все морские перевозки,
все заходящие в наши порты морские торговые суда. С механиком одного из  них
ему  удалось  договориться,  что  корабль постоит на рейде в такой-то день и
такой-то час. У механика откажет машина, и он будет возиться с  ней  до  тех
пор,  пока  человек в надувной лодке не поднимется на борт. А случилось так,
что в машине  действительно  что-то  испортилось,  и  корабль  задержался  с
выходом на целых пять дней.

     
— Так вот почему его дочь целых пять ночей дежурила на пляже?

     
— Да,  поэтому.  Договорились,  что  шеф  приедет  в последнюю минуту.
Вечерним поездом. Без багажа, чемодан оставит в купе. Надувную лодку и сумку
"

     
папочки дочка все это время возила в багажнике своей машины. Но за  ним
уже следили. Милиция устроила на него засаду. В Гдыне.

     
— А почему именно в Гдыне?

     
— Я  тебе говорил, это преступник умный, все просчитал на десять ходов
вперед. Даже нс будучи уверен, что за ним следят,  на  всякий  случай  делал
вид,  что  сговорился  с  одним  типом из Гдыни, у которого была собственная
яхта. Власти не сомневались, что бежать он собирается именно на той яхте.

     
— И в самом деле предусмотрительно. И если бы не ты... А о Басенькиных
брильянтах как он узнал?

     
— Это уж его тайна, но о них он знал все. Даже то, что они  по  ошибке
оставили  их  в  доме. Думаю, просто подслушал, ведь Мацеяки чуть друг другу
глаза не выцарапали, когда  выяснилось,  что  произошло  недоразумение.  Они
столько кричали о своих сокровищах — мудрено было не подслушать.

     
— И шеф знал, какую ценность представляют камни?

     
— Разумеется.  Весьма возможно, что Мацеяки заполучили брильянты через
него. Ведь почти все сделки проходили  через  него,  члены  банды,  не  зная
своего  шефа  в  лицо,  подчинялись ему безоговорочно и так же безоговорочно
доверяли.

     
-А он их не обманывал?

     
— Еще как обманывал! Впрочем, так он поступал всю  жизнь,  использовал
сообщников и беззастенчиво надувал их. А от неугодных избавлялся.

     
— Но он действительно руководил всем делом?

     
— Да, все держал в руках, входил во все мелочи. Это его идея -заменить
Мацеяков  поддельными.  Он  знал об оставленном в ящике секретера ключике от
тайника, похитить брильянты не составляло особого труда.

     
— Но ведь не он же влез собственной  персоной  в  дом  Мацеяков  через
подвальное окно? Кто же, наконец, тот самый вор-домушник?

     
— Неужели ты до сих пор не догадалась? Неужели тебе действительно надо
это объяснять?

     
Я  опять  взвилась.  Почему  нельзя  сказать  нормально, почему я опять
должна думать сама, сопоставлять, делать выводы, дедуцировать?  И  окажется,
что  в  моем распоряжении все факты, а я, дура последняя, не могу сделать из
них простейших выводов! В восемь  утра  какая-то  бабулька  вошла  в  рыбный
магазин,  а в семнадцать сорок взлетел на воздух железнодорожный вокзал. Как
можно не' сопоставить столь очевидные факты?

     
— Как я могу догадаться? — разозлилась я. — Хоть и следила несколько
вечеров, в человеческом облике видела лишь одну личность — эту гетеру. А  в
виде  следов  проявились  два  человека — ты и взломщик. Ее следов нигде не
было... Постой, как это не было ее следов, если она там ходила?  Что  у  нее
было на ногах? И вдруг вспомнила — ведь я знаю, что у нее

     
было  на  ногах. Ведь я же успела на стоянку' перед гостиницей до того,
как она по другую сторону гостиницы пристраивала свою машину. Сидя в машине,
я видела, как красотка входила в "Гранд-отель". На ногах у нее  были  мягкие
мокасины на плоском каблуке.

     
— Не  может  быть! Так это она! Как же я до сих пор не сообразила. Эта
змея подколодная копалась в брильянтах и в банке с чаем! И я пила чай!!

     
— Вот видишь, как легко ты  обо  всем  догадалась,  нечего  сердиться.
Стоит  немножко  подумать...  А  я  все еще не могла прийти в себя. Подумать
только, выходит, узор, который я так старательно рисовала для мужа,  снят  с
подошвы этой мерзкой твари! И теперь уже не переделаешь...

     
— Окно,  сквозь  которое  протискивалась  гидра,  было  очень узким. И
расположено высоко. Как ей удалось пролезть два раза туда и обратно,  причем
так, что ни мы с мужем, ни милиция ее не заметили?

     
— А ты подумай...

     
— Уже  подумала.  Она  —  знаменитая  спортсменка,  чемпионка... Нет,
окончила балетную школу...

     
— ...или прошла специальную тренировку. Он таким  тоном  произнес  эти
слова,  что  я  внимательно взглянула на него. Неспроста он так говорит... А
Марек продолжал:

     
— Место она выбрала  идеальное.  Мысок,  выходящий  в  море,  овраг  и
бегущий  по нему ручеек — отдаленная, безлюдная в это время года местность.
Пусто, тихо, ты сама убедилась, гуляющих там нет. Гуляющим мог представиться
папочка. Пожилой человек совершает вечерней порой моцион по  берегу  моря...
Да, место выбрано идеальное. Тебя это не удивляет?

     
— Теперь  меня уже ничто не удивляет, — мрачно ответила я. -Наверное,
и тут она тоже прошла специальную  подготовку.  Удивляет  лишь  то,  что  не
бежала вместе с папочкой.

     
— Думаю,  это  не  устраивало их по двум причинам. Первая — он не мог
признаться, что является ее  отцом,  не  мог  вернуться  к  своей  настоящей
фамилии,  слишком много преступлений он совершил в свое время. И хотя сделал
себе пластическую операцию, жил по другим документам,  слишком  много  людей
знало,  кто настоящий отец красотки. А главное, знали власти. Нет, он не мог
так рисковать, через нее могли выйти и на него. Вот почему связь  с  ней  он
поддерживал в глубочайшей тайне. А вторая причина... Она, собственно, бежать
не собиралась. Это у неге горела земля под ногами, ведь большинство сокровищ
барона  он уже успел вывезти, и надо было скорее сматываться. Ее же никто не
подозревал...  ну,  скажем  так  —  почти  никто...  И  она  бы  еще  очень
пригодилась  ему  здесь, в Польше, со своей специальной подготовкой. Ведь ты
уже поняла — не только сокровища они вывозили, сама видела фотопленки...

     
— А почему ты не мог всего  этого  рассказать  мне?  Знал  бы,  как  я
настрадалась! Помогла бы тебе...

     
— Вот этого я и боялся! Я знал, на что иду, мне была необходима полная
свобода  действий,  и  я  не  хотел  тобой  рисковать. Ведь ты до сих пор не
представляешь, какой опасности подвергалась, выслеживая их, особенно в  тот,
последний  вечер. Если бы они тебя заметили — все, крышка' Без колебания на
месте  бы  пристрелили!  Оставлять  в  живых  свидетеля  его  бегства  и  ее
соучастия?  Ни  в  коем  случае!  И кроме того, я боялся, как бы она чего не
заподозрила. Не мог же я попеременно то с ней, то с тобой... Наверняка ее бы
удивило, с чего ты вдруг такая снисходительная? Вот и пришлось исчезнуть.

     
— Мог бы хоть сообщить, что переселяешься в  собачью  конуру.  Кстати,
как ты туда пролез?

     
— Через  крышу.  Если  бы  я  знал,  что ты выкинешь,— обязательно бы
сообщил. Но мне и в голову не приходило, что ты способна на такое.

     
— Ты меня всегда недооценивал...

     
— Согласен! Правда, кое-что я начал подозревать, когда заметил, что ты
вытащила антенну из своей машины, но никогда не думал, что  ты  способна  на
такое!  Многое  в твоем поведении я мог понять, кое-что заранее вычислил, но
вот какого черта ты заметала пляж — до сих пор голову ломаю!

     
— А я ломала голову, какого черта ты бегаешь по  врачам!  В  следующий
раз,  будь  любезен, подумай о моем здоровье и не заставляй переживать такие
потрясения!

     
— О, в следующий раз я буду умнее... Фу, да о чем ты  говоришь?  Какой
следующий  раз? Никакого следующего раза не будет. Псевдохранитель был один,
и он пойман.

     
— Жаль, что она  выкрутится,  —  вздохнула  я.  —  В  чем  ее  могут
обвинить?  Помогала папочке сбежать, но ведь отец родной, значит, смягчающее
обстоятельство.

     
— Брильянты украла.

     
— Тоже для папочки. А что еще ей могут инкриминировать?

     
— Девушка   отличалась   многими   талантами.    Творческая    натура,
разносторонняя.  Интересовали  ее  произведения  искусства,  например. И она
весьма талантливо умела одни из них фаршировать другими.

     
— Откуда знаешь?

     
— Догадываюсь. И еще догадываюсь о  том,  что  ее  папочка  совершенно
целенаправленно вел дело к тому, чтобы его подшефных или партнеров, не знаю,
как  будет  правильнее  сказать,  чтобы, в общем, его сообщников переловили.
Прекрасно знал, когда это произойдет,  и  заранее  подготовил  себе  путь  к
бегству. Целый год готовил.

     
— При  утопленнике долларов не было, — сказала я, помолчав. — Ведь я
сама просмотрела его вещи. Может, в карманах? В скафандре?

     
— Нет, доллары были у его дочки. Я вскочила вне себя:

     
— Ты все знаешь! И с самого начала все знал, а не просто  догадывался.
Тебе  нет необходимости догадываться! Ты знаешь! И водишь меня за нос! Марек
вдруг опять развеселился и долго смеялся.

     
— Ничего подобного, — запротестовал он. — Ничего я не знаю! То  есть
знаю, что при ней нашли доллары, и все. А об остальном только догадываюсь.

     
— И  как  только  стали  нелегально  вывозить за границу сокровища, ты
сразу догадался, что они из коллекции барона,  хотя  таможенники  ничего  не
нашли и сокровищ никто в глаза не видел?! А ты догадался! Интуиция, псякрев!
Телепатия!!

     
— Ну что ты так кипятишься? Ладно, допустим, кое о чем я могу получить
сведения...  А  что  касается  пана  хранителя,  не  надо быть гением, чтобы
догадаться, что он жив, раз всплывают сокровища барона. Он один знал  место,
где их спрятал, и наверняка никому об этом не сказал.

     
— Я  просто  удивляюсь,  как  ты  до  сих пор не догадался, где же это
место...

     
— Да нет, я догадался, только не был уверен. И  одно  это  доказывает,
что  действительно ничего не знаю и обо всем вынужден только догадываться...
" *

     
Из Сопота в Варшаву я возвращалась чудесным  весенним  днем.  Время  от
времени  бросала взгляд на профиль сидящего рядом человека. Человек выглядел
точно так же, как и  два  месяца  назад,  когда  я  впервые  увидела  его  в
автобусе-экспрессе  маршрута "Б", только теперь над ним уже не витал призрак
его жены-красавицы, совсем для него неподходящей и неизвестно  кому  больше,
ему  или  мне, отравляющей жизнь. Не могу пожаловаться, что он не обращал на
меня внимания. Еще как обращал! Даже иногда мешал вести машину.

     
— Ну и как после этого не верить в судьбу? — философски  заметила  я,
сбрасывая  скорость,  так как предстояло проехать через лесок. — Провидение
существует! Теперь никто не разубедит меня! Если бы  не  эти  вот  цветочки,
видишь?  Как  не  видишь, вот же они! Ну, пусть бурьян. Если бы не они, я не
стала бы сворачивать сюда с шоссе. Вот в этом месте как  раз  свернула,  вот
след, видишь? А вон там увязла в трясине. Если бы не буксовала, машина бы не
разлетелась на куски. То есть разлетелась бы, но гораздо позже. А если бы не
отсутствие  машины,  пан  Паляновский  не  наткнулся  бы на меня на Замковой
площади, я бы там пешком не ходила. И меня не заставили бы совершать моционы
по дурацкому скверику, и я бы еще пятнадцать лет тебя  не  встретила.  И  не
ездила  бы я в городских автобусах, и не встретила бы там тебя. И не обратил
бы ты на меня внимания...

     
— Нет, надо вернуться во времена еще более  отдаленные,  —  задумчиво
произнес  Марек.  —  Если  бы  барон  так  хорошо  не запрятал награбленные
сокровища, если бы средневековые нечистоты не свалились на наши головы, если
бы пан хранитель нс прищемил дверцей машины пальцы своей дочке и если бы ему
уже тогда удалось покинуть нашу страну, то некому  было  бы  через  двадцать
пять  лет  так  широко  поставить  дело и высказать гениальную идею о замене
супругов Мацеяков на двух совершенно посторонних людей...

     
— Замолчи! Как ты неромантичен. Получается, что  наши  судьбы  связали
средневековые нечистоты! Ничего себе роман века!

     
— Боюсь,  что  они все-таки в большой степени причастны к нему. Видишь
ли, так получается... у меня есть основания полагать, что полковник что-то о
тех событиях знал.  Да  чего  уж,  прямо  скажем,  все  знал.  И  сопоставив
кое-какие  факты,  предположил,  что  речь  идет о человеке, которого никто,
кроме меня, не станет искать с таким упорством...

     
— Еще один из тех, что догадываются! Дедуцируют! — фыркнула я.

     
Вот он сидит рядом со мной, человек из  плоти  и  крови,  так  идеально
воплотивший  в  себе  творение  моей  мечты.  И  как  невинно  смотрит! Нет,
невозможно, чтобы реальный человек так поразительно соответствовал  во  всех
мельчайших  деталях  тому  светлому  идеалу,  что  создало  мое разнузданное
воображение! И что я должна думать о нем? Что  всю  жизнь  он  только  то  и
делал,  чтобы  подстраиваться  под  мой идеал, всю жизнь совершенствовался и
продолжает это делать...

     
Похоже, никогда в жизни я не пойму, кто же он, собственно, такой...

     
Р.S. Но, откровенно говоря, мне все равно.

						
Авторы от А до Я

						
А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Э Ю Я

						
					
                
			
			

				

					

						

						  
Меню раздела

						

						

							

								
							

						

					

					
					

							





					
					
					
					

						

						  
Считалки читалок:

						

						

							

							Яндекс.Метрика 




Рейтинг@Mail.ru


Рейтинг@Mail.ru