Леонид Кудрявцев. Защитный механизм
Леонид Кудрявцев. © Copyright Леонид Кудрявцев, 1988 Автор будет рад получить мнения читателей на свой email: leonid@kudr.udm.ru Защитный механизм ("Дорога миров"). ======================================== HarryFan SF&F Laboratory: FIDO 2:463/2.5
Зов пришел слишком рано. Некоторое время он сидел на камне у входа в пещеру Друхха, терпеливо ожидая, когда тот проснется. Вообще-то, Друхх всегда вставал с восходом; но сегодня восход встал раньше и радовался этому целых пять минут.
Проснувшись и услышав, что пришел зов, Друхх некоторое время боролся с сомнениями. Одно он победил хитрой подножкой, другое ударом в солнечное сплетение, третье хуком в челюсть, в лучших традициях портовых драк. И тогда зов, облегченно вздохнув, ворвался в пещеру, наполнив ее по самый потолок гулкими барабанными ударами, вареными камнеедами, старыми байками, каллиграфически выписанными словами "Свобода", пиликаньем цыганской скрипки и страхами пятилетних мальчиков.
Друхх вдохнул побольше воздуха и, в последний раз кинув взгляд на зеленую долину, где находилась его пещера, на восход с высунутым в его сторону языком, стал медленно исчезать, успев на прощанье пожелать, чтобы пещера находилась одиноким путникам не реже двух раз в год, зеленая долина не смела играть в карты на протекавшую через нее речку, а восход осуществил свою заветную мечту и стал восвыходом.
Заинтересованно поглядывая и строя глазки, прошло время. А Друхх все проваливался и проваливался в другое измерение, чувствуя себя тысячеротым, тысячеглазым и тысяченосым монстром, который умудряется проделывать одновременно тысячи дел: дышать, есть, спать, умирать и возрождаться. И все это с одной лишь мыслью о том, какую прекрасную шутку разыгрывает с людьми смерть, подсовывая им, в надежде, что кто-то умрет не до конца, длинный туннель, ослепительный свет и прочие дешевые штуки.
Бункер был большой и старый. Харлам лежал на деревянных нарах, рассеянно разглядывая неровные стены, на одной из которых была прилеплена картинка с пышной блондинкой, занимавшейся какими-то сомнительными делишками. Снаружи грохотал гром.
"Интересно, что будет на этот раз? - подумал Харлам. - Хорошо бы, как вчера - ванильные пирожные, а то ведь опять посыплется всякая дрянь: старые, вышедшие из употребления учебники географии, картофельная шелуха, ржавые костыли..."
Он потушил окурок и закрыл глаза.
Самым лучшим дождем был дождь, шедший на прошлой неделе. Тогда с неба падали бутылки пльзенского пива. Вот это дождь! По всему городу шел звон, осколки бутылок впивались в стены, а по тротуарам текли настоящие пивные реки. Потом, когда дождь кончился, все высыпали на улицы и стали черпать из этих рек и ручьев чем попало: ведрами, чашами, макитрами, пустыми цветочными горшками и пили, пили, пили... И ничего страшного не случилось. Все остались очень довольны. Только сотни две татаро-монголов спьяну стали штурмовать Пентагон, но там ребята сидели не промах и так им дали прикурить, что из степняков махом вылетел весь хмель и они, отказавшись от своей затеи, ускакали.
Харлам встал, пошуровав в печке, подбросил несколько обломков тяжелого викторианского кресла, да так и остался сидеть. Ему было приятно чувствовать исходящее от печки тепло и неторопливо думать о том, что он здесь уже две недели и за это время хроноклазм раздвинулся километров на сто, а завтра снова отправляться в путь, до цели осталось совсем немного, дня два-три, не больше.
Дождь за окном набирал силу. Слышно было, как он колотит по стенам бункера. Кстати, слишком уж сильно. Нет, ванильными пирожными здесь и не пахло. На бутылки с пивом или кока-колой тоже совсем не похоже. Скорее всего, падало что-то железное.
Заинтересовавшись, Харлам подошел к стене и, открыв амбразуру, посмотрел наружу.
Вот это да!
С неба падали ножи. Кривые и прямые, засапожные, сделанные из старых напильников хулиганские финки, трехгранные, богато украшенные золотом и бриллиантами дамасские кинжалы, морские кортики с клеймом волка, широкие грузинские кинжалы в украшенных серебром ножнах и еще, и еще... А потом дождь стал гуще и с неба посыпались короткие римские мечи, скифские акинаки, мексиканские мачете и малайские крисы, казачьи шашки и турецкие сабли, гибкие ятаганы и самурайские мечи, большие двуручные, с прямыми гардами и с гардами в виде чашечки с пропилом, чтобы захватывать и ломать мечи противников.
Харлам вздохнул и, плотно закрыв амбразуру, ушел на нары. Он закурил очередную сигарету и, разглядывая фотографию с проказницей блондинкой, стал вспоминать Крез, которая, очевидно, сейчас и думать о нем забыла, а нежится себе на каком-нибудь уютном пляже, подставляя солнцу шоколадное, до безумия красивое тело.
Глаза ее мечтательно закрыты, а губы слегка улыбаются, хотя, если приглядеться, видно, что это не полуулыбка Джоконды, а просто такой рисунок губ. И вокруг Крез уже отираются несколько атлетически сложенных самцов, каждый из которых мечтает хотя бы о взгляде или жесте, не говоря уже о большем. Ах, вот если бы она разрешила кому-нибудь понести за ней туфельку! Пусть на четвереньках, пусть в зубах, но чтобы - улыбнулась! Любой из этих идиотов с радостью согласится. А остальные будут завидовать страшной завистью и от ревности рвать на себе волосы, катаясь по песку.
Харлам вздохнул и вспомнил двух молодчиков, которым переломал ребра перед отправлением сюда. Вот дураки! Неужели они ничего не понимают? Может, он вообще зря их так? Ну уж нет, определенные границы переходить непозволительно никому. Так им и надо. Впрочем, чего это он?
Харлам поплотнее запахнулся в старое дырявое одеяло, найденное здесь же, положил автомат поудобнее под руку и еще раз посмотрел в сторону двери, заваленной ящиками, и, прикинув, насколько надежна баррикада, выбросил окурок в сторону печки.
Вот и все, можно уснуть. А завтра... Ему опять вспомнилась Крез, и он даже успел подумать о том, что, вернувшись, разведется с ней обязательно.
Образцовый оборотень не должен быть любопытен. Вся его жизнь состоит из нескольких несложных действий: унюхал, погнал, разорвал, сожрал и снова в спячку. А все, что сверх - плохо кончится.
Катрин это знала хорошо, но все же, черт возьми, так иногда хочется, особенно после дождя, когда по улицам еще бегут ручьи, а воздух чист и свеж, красться по улицам, заглядывая в каждую щель, внюхиваясь в каждый запах в надежде найти что-то совсем невиданное и непонятное.
Вот и сейчас она неторопливо бежала по пустым улицам, поглядывая на неправдоподобно огромный глаз луны и внюхиваясь в пропитанный грустью уходящего лета воздух. Ей казалось, что, если посильнее оттолкнуться, то можно взлететь мимо окон с выбитыми и целыми тускло поблескивающими в лунном свете стеклами, подняться в черноту неба, подчиняясь притяжению этого голубого, изрезанного шрамами диска, вверх... к нему...
Она остановилась возле синей вывески, на которой красными буквами было написано "Общепит", послушала, как из-за окованной железом двери доносится радостный хохот, бренчанье разбитого пианино и пьяные голоса, горланившие старинную песню:
Последний лист дрожит на клене, Слеза разлуки, ах, горька.
Звезда горит на небосклоне - Звезда прощанья на века.
Не унесут нас больше кони В плен лунных плесов ивняка.
Звезда горит на небосклоне - Звезда прощанья на века.
Она царапнула дверь. Да, куда уж там, только когти зря поломаешь. И где они такую прочную дверь взяли? Вот ведь незадача. А то, что отсюда никто до рассвета ни под каким видом не выйдет, это уж точно. Немного повыв от разочарования на луну, она еще раз понюхала воздух и неслышной серой тенью скользнула дальше.
Промелькнул искореженный, напоминающий изготовившуюся к прыжку кобру, фонарный столб. На его металлическом теле оседала ночная роса. Вокруг разбитого плафона, едва не задевая его крыльями, кружились молоденькие археоптериксы. Впереди был туман. Он уже затянул половину улицы плотной белесой пеленой, медленно поглощая дом за домом, квартал за кварталом.
Волчица нырнула в него, на некоторое время оказавшись в мире размытых очертаний, холодного мокрого воздуха и загадочных, искаженных звуков. Бесшумно летела она по мостовой, минуя дом за домом, а когда выскочила в ясную и спокойную ночь, облегченно вздохнула. Справа виднелось здание, на стене которого была нарисована вывеска издательства "Пролетай".
Она понюхала воздух, ощутив сразу тысячи запахов, каждый из которых что-то означал, был понятен и знаком, добавлял штрих к этому странному, казалось, заснувшему миру, тем не менее, наполненному жизнью до предела. Надо только уметь ее учуять. Она чувствовала, как сквозь запах страха и безразличия, а также едва уловимый запах спокойного сна просочился немногим более явственный запах спрятавшейся добычи.
Она снова судорожно принюхалась.
Нет, эта добыча была слишком далеко, за пределами ее владений, когда-то давно и честно завоеванных в поединке.
Она свернула за угол, подумав, что вот тут ее владения кончаются и она только постоит на самом краю, а потом побежит назад, к другому краю, отсюда километрах в двух.
И тут ей в ноздри ударил настолько сильный запах добычи, что она остановилась, словно налетев на невидимую стену.
Самая лучшая - после человека - добыча: олень-великан!
Он стоял за киоском "Союзпечати", настороженно оглядываясь по сторонам и тревожно ловя ночной воздух, надеясь учуять опасность прежде, чем она учует его. Как бы не так.
Волчица скользнула в тень забора, перемахнула через брошенный и насквозь проржавевший велосипед, подкралась еще ближе, готовясь для единственного, неотвратимого, как нож гильотины, прыжка. И вновь остановилась, только сейчас сообразив, что олень - на чужой территории.
Вон он - рукой подать, а взять нельзя. Чужой. И остается только молиться, чтобы его что-нибудь спугнуло, и он рванул в нужную сторону, пересек условную, но точную границу. Ну же... Ну... чего ты медлишь? Того и гляди появится Рваное Ухо, хозяин соседской территории - тогда все, пиши пропало. А может, он уже сейчас подкрадывается к добыче и той осталось жить считанные секунды? Она снова понюхала воздух. Нет, Рваным Ухом пока не пахло.
Собственно, то, что олень убит на чужой территории, надо еще доказать.
А если попадешься? Нет, нельзя, слишком велик риск. Если попадешься... Оборотень ты или нет? В конце концов, должно тебе повезти? Эй, ты же всегда была правильным оборотнем и уважала закон. Сейчас ты повернешься и уйдешь, тихо-мирно уйдешь. Эта добыча не для тебя. Ну, давай же. Повернулась, пошла, пошла прочь отсюда. Эта добыча не твоя. Давай, уходи...
И все же она прыгнула. Она, наверное, не смогла бы объяснить, почему. Уже повернулась уходить, и в этот момент ее тело сжалось, как пружина, развернулось и прыгнуло. Волчица пожалела об этом еще в прыжке и даже попыталась извернуться в воздухе, но было поздно. Она упала на спину оленя, и на полминуты все ее внимание сконцентрировалось на его горле, которое надо было разорвать, но только после того, как смертельно испуганный зверь окажется на ее территории.
Все, пора. Волчица вонзила клыки, и ее пасть наполнилась горячей, с солоноватым вкусом и сладким запахом, кровью. Олень начал падать, она едва успела спрыгнуть и, прокатившись по мостовой, услышала его предсмертный кашель. Вскочив, Катрин рванулась к оленю, чтобы напиться свежей крови, и тут из ближайшего подъезда выбрался Рваное Ухо и не спеша направился к ней.
Так, приехали.
Некоторое время они стояли друг против друга, ощетинившись и скаля клыки. Пять, десять минут. А потом Рваное Ухо повернулся, медленно-медленно потрусил вдоль по улице и, пока он не свернул за ближайший угол, вокруг была мертвая тишина, взорвавшаяся сразу, словно стремясь наверстать упущенное, воем ветра, далеким протяжным уханьем и разухабистой песней из "Общепита":
Эх, да собирались бегемоты на войну, На старинную клоповью сторону.
Подняли по всей округе ералаш, Надевали дружно на нос патронташ.
Времени у нее оставалось никак не больше часа. Да и то, если повезет. Рваное Ухо вместе с двумя друзьями, которых он призовет по закону, мог быть и минут через пятнадцать.
Волчица оглянулась. Вон тот тупичок подойдет. Здесь им придется нападать по одному. Хотя, конечно, это не поможет.
Нет, если уж начала нарушать законы, надо делать это последовательно. Нельзя было упускать Рваное Ухо. Задала бы ему трепку прямо здесь. По крайней мере, были бы какие-то шансы его прикончить и тем самым закрыть дело. А теперь...
Волчица в который раз понюхала воздух. Нет, ничего опасного пока не появилось.
Она положила голову на лапы и задумалась.
Хорошо, я нарушила закон и жду неотвратимого наказания. А почему? Почему нельзя попробовать спастись? Но как? На земле ее обязательно выследят и убьют. Значит, нужно найти другой путь. Какой?
Она встала и, вернувшись в облик человека, бросилась к соседнему дому, на стене которого виднелась пожарная лестница...
Перепрыгнув на пятую крышу, Катрин злорадно подумала о том, какая морда будет у Рваного Уха, когда он не обнаружит ее там, где она должна быть.
Под ногами гремела кровельная жесть, сыпалась черепица, трещал шифер, а она бежала все дальше и дальше. Возле лозунга "Во главе с Верховным Предводителем, великим борцом за мир, вперед, к победе", она остановилась и, оторвав от него кусок материи, на котором случайно оказались буквы "ПО", намотала на тело. А потом нашла удобное место, легла на очередной крыше, спрятавшись за ее толстым парапетом и, благо ночь была теплая, мгновенно уснула.
Катрин проснулась в полдень. Внимательно огляделась по сторонам и убедилась, что опасности нет.
Она спустилась по водосточной трубе и, очутившись на небольшой кривоватой улице, прошла ее до конца. В конце улочки был скверик, в центре которого стояла скульптура "Девушка с ослом", своим растрескавшимся телом и отколотым носом олицетворяя всеобщее счастливое детство.
И тут навстречу ей с одной из скамеек встал Рваное Ухо. Он шел, неторопливо передвигая обтянутые джинсами "Бэби леви" ноги, потом сунул правую руку в карман, где у него был пружинный нож. И те двое, что шли за ним, сделали то же самое. Хорошо понимая, что теперь-то ей не уйти, волчица пожалела, что вчера не рискнула забежать в свое жилище и взять оружие. А еще она подумала, что от судьбы не уйдешь.
Захлопнув дверь бункера, Харлам подтянул пояс и забросил за спину рюкзак. Оглянувшись, он пошел вдоль по улице, жмурясь от утреннего солнца. А вокруг был город, словно появившийся из кошмара. Слепящие блики прыгали по позолоте православных церквей, по хрому и никелю супернебоскребов, отражались в броневых стеклах магазинов и начищенных до блеска медных фигурках в лавках старьевщиков.
Поглядев вверх, Харлам увидел парящего над городом дракона и усмехнулся.
Какой только нечисти, оказывается, не существовало в минувших веках: драконы, кентавры, русалки, оборотни, не говоря уже о домовых и прочих. И вся эта живность, проскользнув из прошлого, устроилась и расплодилась здесь. Нечисть! Он вспомнил русалку, которую видел третьего дня. Познакомиться бы с этой нечистью поближе, где-нибудь в интимной обстановке.
Он двигался вперед, все время приглядываясь и прислушиваясь к окружающему миру, стараясь предугадать момент, когда из-за поворота на него кинется саблезубый тигр или же сверху спикирует птеродактиль, раскрыв узкую, усаженную острыми зубами пасть и яростно сверкая маленькими красными глазками.
Но все было спокойно в этом утреннем, еще полусонном мире, где каждый громкий звук казался кощунством, где ночная роса еще блестела на траве скверов и на стволе "тигра", стоявшего прямо посередине улицы. Люк танка был открыт, и из него, как скворец из гнезда, вдруг высунулся индеец, потрясая томагавком. Закричал:
- Бледнолицый! Мой, Белый Бизон, сейчас будет твоя, поганый пес, немного скальп снимать, если ты не одаришь меня виски, порохом и добротными одеялами, без которых мой, Белый Бизон, неудобно спать в этой железной пещера.
Он величественно повел рукой и стал извлекать из люка палицу, лук, стрелы с костяными и каменными наконечниками, а также короткое копье.
Тратить патроны Харламу не хотелось, и он выстрелил всего лишь один раз. Пуля звонко щелкнула о броню танка.
- Вот ведь, черт, - сказал индеец, усаживаясь на край танка и доставая из кармана пачку "Кэмел". - А я-то надеялся, что у тебя кончились патроны. Хуг, всю жизнь не везет.
Он сплюнул и стал, неторопливо покуривая, рассматривать Харлама и его снаряжение.
- Слушай, парень, похоже, ты из двадцатого века?
- Ага, - сказал Харлам. - Я вообще снаружи, а там сейчас 98 год.
- Да уж, - покрутил головой индеец. - А я, когда эта штука случилась, жил в 89-м и учился в Оксфорде. А теперь приходится вот чем заниматься. Лучше всего, конечно, маскарад действует на тех, кто жил в начале двадцатого века. Тогда как раз зачитывались всеми этими Куперами, Сальгари, Хаггартами.
- А может, тебе махнуть через границу - наружу! - предложил Харлам. - За девять лет мир не изменился.
- А, только стал еще пакостнее, - махнул рукой индеец. - Что там хорошего? Инфляция, гангстеры, наркотики, смог. А здесь я сам себе хозяин! Тут неподалеку есть кусок прерии, на котором живут человек сорок чайенов и штук двести бизонов. Представляешь, настоящих бизонов! Нет, такое бросать нельзя.
Он стал собирать в кучу оружие и прятать его в башню.
- Понимаешь, я мог бы жить с ними, но они пока возражают. Все допытываются, какой мой тотем. А я откуда знаю? Эх!
Белый Бизон махнул рукой и, потушив сигарету, полез обратно в люк. Когда снаружи осталась только голова, он сказал:
- Пока! - и захлопнул тяжелую крышку.
- Ну и ну! - сказал сам себе Харлам. - Веселый мир. Воспитанник Оксфорда грабит на дороге честных людей под видом дикого индейца. Анекдот!
Он улыбнулся и пошел дальше.
Минут через пятнадцать ему встретились усатые мужики в поддевках, тащившие зацепившийся за карниз какого-то дома первый солнечный луч. Луч был толстый, золотистый, весь словно сплетенный из огненной шерсти, и мужики то и дело подплевывали на обожженные пальцы, но добычу не бросали, а с криком, матом и веселым кряхтеньем тащили свое сокровище все дальше и дальше. За ними ковылял вавилонский купец и, выдирая клочки из крашенной охрой ашурбанипалской бороды, кричал:
- Да покарает вас богиня Иштар! Сыны греха! Да забодает вас великий бык Мордух! Верните немедленно то, что вам не принадлежит!
Мужики не обращали на него внимания, только временами кто-нибудь из них советовал купцу сходить и нюхнуть сырых опят, на что представитель вавилонского купечества начинал орать, как резаный.
"А может быть, все эти русалки и прочие вовсе не из прошлого? - подумал Харлам, провожая взглядом процессию. - Может, они побочный эффект хроноклазма? Впрочем, пусть в этом ученые разбираются. Наше дело - добраться куда надо и сделать что приказано. Остальное - до лампочки".
Он сверился с компасом.
Пока он идет правильно.
А день уже начинался. Предприимчивые бабки торговали пирогами, пампушками, варениками, ватрушками, беляшами и еще черт знает чем.
Мимо ехал отряд крестоносцев, и его предводитель, за спиной у которого торчала рукоятка большого двуручного меча, остановив коня, предложил Харламу отправиться вместе с ними защищать гроб господень от проклятых кузнецынов. Отказываться было нельзя. В этом случае оскорбленный рыцарь приказал бы своим товарищам рубить отступника в капусту. Такой вариант Харламу совсем не улыбается, и он соврал крестоносцу, что дал обет посетить храм избавления святых дев, куда сейчас и направляется. Рыцарь согласился, что обет дело святое, и они расстались.
Минуты через две Харлам обернулся и увидел, что крестоносцы встретились с дружинниками князя Олега и сделали им все то же предложение. Дружинники предложение приняли, но попросили сначала помочь им отомстить неразумным хазарам. Разгорелся спор.
Харлам пожал плечами и подумал, что если бы в этой проклятой стране не было всеобщего языка, то крестоносцы не смогли бы приставать со своим предложением ко всем и каждому. Хотя, кто знает, может, тогда они просто бы рубили всех и каждого встречного в щепу? Для этого знания языка не нужно.
За спиной Харлама послышались гневные крики, а потом яростная ругань, свист мечей, ржанье коней.
- Ага, - сказал Рваное Ухо. - Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела.
Он шел к Катрин и чуть заметно улыбался. Двое других заходили справа и слева, отрезая малейшую возможность отступления.
Она посмотрела вправо, и заходивший оттуда парень оскалил в улыбке свои желтые клыки. Физиономия у него была паскудная - дальше некуда. Нож он держал в руке умело, тут ей было явно не прорваться. Она посмотрела налево. Там наступал тип огромного роста. На правом кулаке у него тускло поблескивал кастет с шипами.
Они медленно сходились, и центром их все сгущающегося круга была она, Катрин.
Что ж!
Она приготовилась. Выбраться живой не было никаких шансов, но все же стоило попробовать.
- Может, один на один? - предложила она Рваному Уху.
Тот облизал губы и чуть заметно покачал головой.
Так, остается попробовать прорваться слева.
Она почему-то была уверена, что бандит слева более неповоротлив, чем остальные.
Ну, еще шаг и можно начинать.
Катрин чуть отставила левую ногу, приготовившись прыгнуть в сторону детины с кастетом, но тут возле ее уха свистнула стрела и срезала полоску кожи с плеча Рваного Уха. Тот взвыл и едва успел уклониться от второй стрелы, вонзившейся в небольшое деревце возле Катрин.
А в скверик уже вливалась колонна татаро-монголов, и передние всадники в меховых шапках и тяжелых халатах, бешено визжа, крутили над головами тяжелые, изогнутые полумесяцем сабли.
Волки немедленно исчезли из сквера. Катрин тоже прыгнула в сторону, как вихрь ворвалась в ближайший подъезд и кинулась на крышу.
Кровельное железо загудело под ее ногами. Она перепрыгнула на другую крышу, миновав ее, выбрала место поуже и перескочила на третью. На четвертой она обернулась и увидела три фигуры, бегущие по ее следу.
Ветер насвистывал ему в уши лихую бойскаутскую песню. А пути оставалось не больше, чем на три дня. А там он включит вделанную в компас рацию, свяжется с кем надо, вызовет "рокамболь" и...
Задание легкое попалось. Две недели - и без особых происшествий. Ну, раза два ввязался в драки, да еще, когда переходил змеиное болото, истратил пару гранат. В какой-нибудь Лемурии все было бы гораздо труднее. Он вспомнил Лемурию, кисловатый вкус ее песка, безжалостное солнце, облака, похожие на клочки пропитанной кровью ваты.
Эх... А тут! Если расчеты его верны, то пути осталось совсем немного, а потом, снаружи, все, что душе угодно. Целый месяц! Потом.
Он свернул на одну из улочек Толедо и прошелся по ней под бренчанье гитар, звон шпаг и томные вздохи черноглазых красавиц.
В конце улицы к нему привязался какой-то пьяный кабальеро, предложивший, икая и поминая всуе имя святой девы, сыграть для развлечения в кости. Золотых по сто на кон. Харлам, конечно же, отказался. Кабальеро назвал его трусом и схватился за шпагу. Правда, вытащить ее из ножен не успел. Приклад автомата Харлама опустился на его голову, после чего кабальеро на некоторое время успокоился, а Харлам беспрепятственно перешел на одну из улочек типичного американского городка эпохи освоения Дикого Запада.
Улица была пустынная, только в самом конце двое бандитов грабили банк, да к ним неторопливо подходил шериф в широкополой шляпе, с серебряной звездой на груди, поправляя кобуру с гигантским "кольтом" на боку. Миновав салун "Золотой лев", из которого слышались звуки расстроенного пианино, звон посуды и нестройные крики пьяных ковбоев, Харлам увидел, что возле банка уже разгорелась перестрелка. Одна из пуль просвистела у него над головой. Он, спрятавшись за угол салуна, прикинул, что вся эта кутерьма продлится еще минут десять: можно перекурить. В принципе, он мог бы помочь шерифу, но, судя по всему, тот и так справится. На то и шериф. А Харламу рисковать нельзя.
За углом трещали выстрелы, а он неторопливо покуривал, вспоминая Крез, ее спокойные грациозные движения, немного жестковатый, но все же мелодичный голос. А может, не стоит разводиться? Да нет, стоит.
Харлам выглянул из-за угла. Все было кончено. Шериф раскуривал сигару, из дверей банка торчали ноги одного из бандитов.
Харлам неторопливо отсалютовал подозрительно посмотревшему на него шерифу и прошествовал дальше - туда, где виднелись даосские пагоды, слышался размеренный гул гонгов и курились чашеобразные курильницы, вздымавшие к небесам тонкие дымки пахучих тибетских трав. Последний храм чуть ли не подпирал огромную заводскую стену. Ворота были заперты. Какие-то латники устанавливали перед ними осадные орудия, готовили окованный медью таран. Их предводитель, подбоченившись, стоял возле одной из катапульт и поглаживал пышные усы.
Проходя мимо, Харлам увидел, как над воротами появился белый флаг. Приказав лучникам не стрелять, предводитель приготовился слушать.
Человек, голова которого показалась над краем ворот, довольно робко поинтересовался, чем они обязаны столь явному проявлению неудовольствия со стороны могущественного графа де Ирбо.
- Чем? - загремел граф. - Ничтожнейшие червяки, да вы же загадили черной водой, которую непонятным мне колдовством производите на свет божий, половину моих земель. Мои олени и верблюды погибают, мои поля дурно пахнут, и я не знаю, кто будет есть уродившийся на них хлеб. Мои вилланы терпят убытки и в скором времени им грозит голод. Что скажете вы на это, сэр директор завода?
Директор, однако, ничуть не смутившись, стал бойко объяснять:
- Во всем виноваты наши поставщики, вовремя не доставившие сменные фильтры. А мы менее всего в этом виноваты. В крайнем случае, если вы пожелаете, можете объявить мне выговор, даже с занесением в личное дело, но предупреждаю, что буду жаловаться по инстанциям, и сам Борис Глебович, который меня знает лично...
- А мне плевать, - зарычал граф. - Мне плевать на ваших поставщиков и на ваши выговоры. Вот когда мои люди взломают ворота, клянусь, лично вас, как предводителя и владетеля этих мест, я усажу на кол. Другим же, принимая во внимание их подневольное положение, прикажу одеть на шею пеньковые веревки. Право, давно мои молодцы не вешали столько людей. Я причисляю вас к разбойникам и пакостникам, которые не хотят отвечать за свои поступки в чистом поле, как пристало благородным господам, на коне и с копьем в руке.
За стеной завода началась тихая паника. Голова сэра директора, на секунду исчезнув, появилась снова.
- Может быть, вы согласитесь принять от нас штраф, то есть выкуп?
- Выкуп? - граф подкрутил длинный ус. - Идет. А сколько? - Сто, двести тысяч.
- Неплохо, - граф обрадовано подкрутил второй ус. - Только предупреждаю, монета должна быть полновесной и не фальшивой.
- Какая монета? - удивился директор. - Мы все платежи производим по безналичному расчету.
- Так вы еще и издеваетесь! - закричал граф и махнул лучникам. Директор едва успел спрятать голову, как на то место, где она только что была, обрушился град стрел.
Вассалы графа снова стали готовить осадные орудия, а Харлам, махнул рукой и пошел дальше.
За заводом был пустырь. Направо виднелись поля и леса графа, усеянные черными блестящими пятнами. А Харлам неожиданно подумал, что снаружи все по-прежнему: люди занимаются своими привычными делами. И никто даже не задумывается о том, что месяц назад появился и стал стремительно расширяться новый, удивительный мир. Да, здесь насчет удобств негусто и вполне можно налететь на неприятности, но с другой стороны - свобода, странное восхитительное чувство, что тебе в затылок никто не смотрит и можно делать все, что хочешь. Правда, если ошибся, заплатишь за это тоже сам...
Земля зашаталась под его ногами и, треснув, разлетелась осколками оконного стекла, в которое попал хулиганский мяч. За осколками потянулись ниточки тумана, поначалу казавшиеся сверкающими струйками, которые вдруг попытались удержать Харлама. Ничего хорошего это не предвещало.
Он вскрикнул и прыгнул в сторону, выискивая место понадежнее, потому что земля под его ногами корчилась и превращалась в оскаленные лица, готовые схватить за пятки и с довольным хохотом сделать то, что не удалось туману: утащить вниз, в темноту и сырость безвременья.
Как бы не так!
Резкий прыжок в сторону, перекат и быстро, на четвереньках, два метра вправо. Потом прыжок в полусогнутом положении, потому что распрямляться уже нет времени, перекат, снова на четвереньках вперед и вперед, как можно дальше. Теперь налево и бегом-бегом. Господи, дай вторые ноги! Дай скрыться, забиться в какую-нибудь, пусть самую крохотную нору, но лишь бы только подальше от этого.
Харлам вихрем влетел в узкую улочку и побежал по ней, не разбирая дороги, сшибая на пути всех, кто попадался, лишь бы уйти, спрятаться и, повернув за очередной угол, осознал, что все, ушел.
Он уселся на землю и стал отчаянно соображать, где же находится и далеко ли отклонился от намеченной цели.
Что же это было? Чертовски похоже на мнемоудар. Но кто и зачем?
Харлам стиснул зубы.
Ничего, уж три дня-то он как-нибудь продержится, даже в самых невероятных условиях. Ему не впервой.
Он встал и поправил автомат.
Итак, в путь.
Отшагав еще полквартала, он углубился в предместья Лондона и неожиданно увидел, как с пожарной лестницы, ведущей на крышу одного из домов, спрыгнула стройная девушка в странном одеянии. Ее преследовали трое мужчин самой бандитской наружности.
Ага, это уже интересно.
Харлам приготовился наблюдать.
Девушка пробежала мимо, даже не попытавшись позвать на помощь. Преследователи, похоже, вообще не воспринимали его как нечто живое. Они отстали от своей жертвы метров на сто и теперь потихоньку ее догоняли.
Харлам хмыкнул.
Ну еще бы, ведь я здесь чужой. Эти бандюги уверены, что я не вмешаюсь. И, собственно говоря, правы.
Так примерно он и думал, пока до преследователей не осталось метров двадцать. А потом, неожиданно для самого себя, рывком сдернул с плеча автомат и саданул по ним широкой, на полмагазина очередью.
Как бы не так. Они даже не остановились, хотя почти все пули попали в цель.
Черт, ведь это оборотни. Их бы серебряными пулями, да где такие взять? Вот в Лемурии все наоборот - патронов с серебряными пулями сколько душе угодно. Только здесь не Лемурия.
Троица разделилась. Двое продолжали бежать за девушкой, а третий рванул к Харламу.
Ага, автомат бесполезен. Убежать? Не выйдет. И раздумывать уже некогда.
Харлам рванул с пояса гранату и, выдернул кольцо, уже в падении, швырнул ее под ноги бегущему к нему оборотню. Хлопнул взрыв, над головой просвистели осколки.
Харлам вскочил, сорвав с пояса вторую гранату. Но оставшиеся двое уже сообразили, что к чему и, бросив преследование девчонки, кинулись в ближайший переулок.
Вот так-то.
Воняло пороховым дымом, метрах в пяти бессильно щелкала зубами волчья голова. Харлам понял, что за эти несколько секунд перестал быть сторонним наблюдателем, стал частичкой этой страны. И теперь с ним может случиться все, что угодно.
Он еще постоял и посмотрел по сторонам. Голова оборотня перестала дергаться.
Ему надо было идти, торопиться, а он думал о том, что похоже - влип. Да еще как! А мнемоудар? Если он повторится? От оборотней можно спрятаться. А от этого? Все равно найдет. Если только не выявить причину и не сделать то, что было приказано, прежде чем эта телепатическая тварь или что там еще, с ним расправится.
Вот именно, прежде чем...
Он снова поглядел на компас и неторопливо, зорко оглядываясь по сторонам, пошел дальше, а свернув за первый же поворот, увидел девушку. Она стояла привалившись к стене, и улыбалась. И он ей улыбнулся тоже, хотя подумал, злясь на себя за собственную глупость, что глаза бы на нее не глядели. Глаза бы... Впрочем, очень даже можно поглядеть. Все, что надо, на месте и еще есть что-то такое, необъяснимое, что обязательно должно быть. А еще - улыбка.
Как же без этого: ведь спаситель все же.
Она-то зачем ему нужна? Впрочем, и то сказать, две недели ни с кем словом не перемолвился...
Только одета она как-то странно. И босиком. И что-то в ней все же есть необычное. Ну да, открытая мордашка с наивными... нет, глаза у нее никак не наивные и даже наоборот... что-то в них странное. Но кто тут не странный?
На соседней улице рычал какой-то зверь, что-то там трещало, рушилось. Потом рык смолк и повалили жирные хлопья дыма, послышался рев пожарных машин. Ветер дул в их сторону, и дым першил в горле. Харлам, хорошо понимая, что идти куда-либо не следует, так как видимости нет никакой, схватил девушку за руку и рванул ее в ближайший подъезд.
Дом был старый. Широкая крутая лестница. На нижних ступеньках лежали бутылки из-под молока и "шмайсер" с погнутым стволом. Стена рядом с лестницей оказалась разломана, и из пролома торчал окованный медью нос греческой триремы.
Харлам плотно затворил входную дверь и прислонился к стене. Девушка пристроилась рядом. Харлам закрыл глаза и стал думать.
А что, если девушка появилась здесь неспроста? Вдруг ее появление и мнемоудар связаны? Но что с того? Ну не она, так появится что-то другое. Пусть уж будет она. В крайнем случае, убрать ее не составит труда. И вообще...
Он открыл глаза, отстегнул полупустой магазин и зарядил его до отказа. Потом посмотрел на последнюю гранату.
Да, гранат надо было взять побольше.
Девчонка между тем занялась своим странным платьем, отрывая от него полоски материи, что-то ими соединяя и связывая. Харлам увидел, как мелькнуло тоненькое плечо и решил, что сам дурак. Просто девчонка. Просто бежала, спасая свою жизнь, а тут подвернулся он. Не может быть, чтобы это тоненькое плечо таило нечто опасное.
Он заглянул ей в глаза и участливо спросил, как спрашивают маленьких детей:
- Что, испугалась?
- Я? - она вдруг улыбнулась, и Харлам почувствовал, как у него по спине поползли мурашки, потому что у нее во рту блеснул длинный волчий клык.
Время как бы остановилось. Он с ужасом подумал, что поза у него крайне неудобная. А пока он схватит автомат, который прислонил возле ног к стене, она успеет раз сто броситься и вырвать горло, как они обычно и делают. И автомат он положил неудобно, даже забыл передернуть и теперь толку от него, как от веника. Разве что выхватить нож, но что нож против оборотня?
И тут она ему опять улыбнулась и участливо спросила:
- Что, испугался?
Харлама неожиданно отпустило. Он ошарашено мотнул головой, не рискнув что-либо сказать, чтобы не выдал враз охрипший голос.
Ну и ну!
Он попробовал сосчитать до ста, но на полдороге бросил, обозвав себя трусом. Это помогло, и минут через пять, уже успокоившись, спросил:
- А как тебя зовут?
- Катрин. А тебя?
- Харлам.
- Вот и познакомились, - усмехнулась она.
Почувствовал, что краснеет, Харлам поднял с пола автомат и, передернув затвор, выглянул на улицу.
Все, можно идти дальше.
Автобус они нашли после обеда. К этому времени Харлам истратил последнюю гранату на доисторическое чудовище, вынырнувшее самым подлым образом из-за угла. Увидев перед собой зубастую пасть размером с легковой автомобиль, Харлам едва успел швырнуть в нее гранату и вместе с Катрин нырнуть в дверь католического храма. Их шаги гулко прозвучали по сводчатым переходам, где-то наверху жалобно всхлипнул орган, а они торопились, подгоняемые странным ощущением, что куда-то опаздывают и надо быстрее, быстрее. Тощий священник попробовал загородить им дорогу, как щит выставив распятие. Харлам оттолкнул его, и они побежали дальше. Еще один поворот. Какое-то помещение с узкими сводчатыми окнами, забранными частыми переплетами. Со скрипом открывшаяся дверь. Они оказались на соседней улице и почти сразу увидели автобус. Вполне современный "Икарус" и даже ничуть не поврежденный. Дверца кабины была распахнута, и на сиденье сидел какой-то человек в одежде из оленьей кожи. Две черные арбалетные стрелы торчали у него из груди, да стайка мух кружилась вокруг запрокинутого лица.
Вообще-то, идеальнее место для засады.
Настороженно, готовые ко всему, они подошли к автобусу. Харлам аккуратно снял труп с сиденья, сел на его место и попробовал завести мотор. Заработал!
Он кивнул Катрин, которая тотчас же уселась рядом, и лихо вырулил на середину улицы.
Эх, пропадай моя телега, все четыре колеса!
Так, конечно, опаснее, зато быстрее. А время работает против него. Кто знает, когда будет очередной мнемоудар? Да и преследовавшие Катрин оборотни должны быть где-то рядом. Не откажутся они от затеи посчитаться с ней, ой не откажутся. А зря. И на оборотней найдется средство.
Все, проеду еще пару улиц и делаем привал, решил Харлам и тотчас же чуть не сбил синюю горлицу с ночным горшком на голове. Аккуратно ее объехав, "Икарус" попылил дальше, мимо деревянных домов, индейских вигвамов, монгольских юрт, мемориала Катерины - луча света в темном царстве, какого-то эллинского дворца, на ступеньках которого сидела Элли, министерства "Незнамо чего", состоящего из двух подотделов, о чем оповещали соответствующие таблички "Подотдел просто незнамо чего" и "Подотдел черт его знает незнамо чего". Откуда-то появился запах только что распустившихся липовых листочков и ароматов жареного миндаля, который сменился вонью давно нестиранных портянок.
Пора было уже подыскивать место для ночлега.
Харлам услышал, как возле его плеча шевельнулась Катрин и спросила:
- Ну что?
- Да так, - она зевнула. - Спать хочется, а нельзя... Слушай, а ты, собственно, чем занимаешься?
- Чем? - усмехнулся Харлам, машинально прикидывая, не бок ли это мамонта виднеется из-за угла.
А действительно, кто он такой и чем занимается? Кто? Да никто. Обыкновенный человек. Родился, рос, ходил в садик, в школу. А потом - Лемурия, жаркое чудовище, пожиравшее всех, кто хотя бы на секунду расслабился. Именно там он научился воевать, но потерял что-то трудноопределимое. Веру в будущее? Светлые идеалы? А потом: школа, тренировки, задания, курсы по повышению мастерства, снова задания. И суета, отчаяние, надежда, желание выжить и жить не хуже других, а иногда - по ночам - жгучая, непобедимая тоска.
Он снова улыбнулся, на этот раз грустно:
- Да так, то тем - то этим. А ты чем промышляла?
Теперь уже грустно улыбнулась она, вспомнив деревушку и лес, мрачный и живой, готовый навсегда спрятать, защитить и накормить. А также первый камень, который ударил ее по лицу. И шепот за спиной. А раньше, в самом детстве, дед, который с отрешенным лицом читал заклинания. Полнолуние. Пень с воткнутым в него ножом, через который надо перекувыркнуться, чтобы стать чем-то другим, не человеком. И первое ощущение пружинистых лап, сотни лесных запахов, ударивших в ноздри, отчаянный писк зайчонка, бившегося в зубах, чтобы через секунду наполнить ее пасть кровью и сладостью. Опять угрюмые взгляды односельчан. Камень. Шепот за спиной. Открытый страх в глазах. Казалось, так будет до самой смерти, пока не успокоится где-нибудь в лесу от старости или же значительно раньше, с осиновым колом в груди - если у тех, кто живет рядом, ненависть победит страх. Вот, пожалуй, и все.
Она повторила за ним:
- Да так, то тем - то этим.
Свернув за поворот, Харлам увидел баррикаду из старого пианино, фонарного столба, дилижанса, комодов, шкафов и стульев.
Приехали!
Автобус остановился перед самой баррикадой, и некоторое время они молча, не вылезая из кабины, ее рассматривали.
- Что ж, - Харлам взялся за руль, - надо объехать.
Поздно.
Сзади послышались треск и грохот. У дома, мимо которого они только что проехали, завалилась одна из стен. Обратного пути не было.
Вот сейчас уж точно, приехали.
По идее следовало выскользнуть из кабины и мгновенно занять оборону за каким-нибудь укрытием, но это явно не имело смысла, потому что в окнах домов, в дверях подъезда, из-за баррикады уже появились вооруженные люди. Человек двадцать.
Харлам крякнул. Они с Катрин вылезли из кабины и стали рассматривать тех, в чьи руки попали.
Похоже, настоящих военных среди них было всего лишь двое. Длинный, как жердь, мускулистый парень в желтом дождевике и клетчатой фуражке, с "узи", который он совершенно профессионально держал в руках, и среднего роста мужчина с иссеченным шрамами и морщинами лицом, в одежде вельможи ХVI века и современной военной фуражке, вооруженный ручным пулеметом.
- Что, попались? - спросил он, неторопливо подходя и не спуская глаз с Харлама. - А ведь ты, парень, похоже, из конца двадцатого. Уж не снаружи ли?
Харлам кивнул. Они стояли в этом медленно сужавшемся кольце вооруженных людей.
- Надо же, - ухмыльнулся длинный с "узи". - Придется их взять и расспросить. А жаль, я бы с удовольствием их шлепнул тут же, на месте.
- А почему? - спросил Харлам. - Ну ехали себе люди, никого не трогали и вдруг бах-тарарах, братья-разбойники и добрый вечер. Что с нас поимеете? Денег у нас нет.
- Деньги, - длинный провел рукой по лицу. - Деньги, брат, здесь - тьфу, никому не нужны. Главное - информация.
Он махнул рукой, и двое - один в ковбойском костюме, другой с небритым лицом, в чудовищно грязных лохмотьях, - заломили им руки за спину.
- Ну вот и отлично, - сказал длинный и надел Харламу и Катрин наручники, пробормотав, что налет на полицейский участок был сделан не зря. Вот эти штучки и пригодились. Потом Харлама и Катрин толкнули в спину и погнали вперед, время от времени ради интереса награждая пинками и тычками. Пленники слышали, как шедшие сзади бандиты вполголоса переговаривались, временами посмеиваясь над кем-то, кого звали Мясной Тушей. В общем, противники расслабились. Этого было достаточно.
Сделав вид, что споткнулся, Харлам ударил ногой одного из конвоиров в солнечное сплетение, попытался врезать другому, но тот увернулся. Отскочив в сторону, Харлам прыгнул в ближайший подъезд.
Ничего, главное удрать, а уж наручники он как-нибудь снимет. Учили их делать такие штуки. А потом можно подумать о том, как освободить Катрин.
Но в подъезде его ждала неожиданность.
Он кинулся вверх по лестнице, влетел на второй этаж и, не успев пробежать и десятка шагов, на полном бегу врезался во что-то плотное и липкое. Беспомощно трепыхнувшись, он понял, что освободиться не может.
Эх, если бы руки были свободны да нож. А так... Харлам еще раз отчаянно рванулся, пытаясь понять, во что это он так глупо влетел, и глухо охнул. Это паутина. Каждая нить толщиной с палец. Какой же тогда паук?
Паук не заставил себя ждать. Харлам увидел, как из дверей ближайшей квартиры выкатилось что-то большое, мохнатое, на волосатых суставчатых ногах, глухо щелкающее гигантскими жвалами, способными с одного раза перекусить человека.
Ого!
Харлам опять попытался освободиться. Безрезультатно.
А паук тем временем неторопливо примеривался, как бы поудобнее схватить свою жертву. Вот он занял нужную позицию, раскрыл жевала - и в этот момент длинная пулеметная очередь отшвырнула его в темноту.
- Спасибо, - поблагодарил Харлам.
- Не за что, - сказал вельможа, неторопливо обрезая паутину охотничьим ножом. - Тебя разве мама не предупреждала, что гулять в подозрительных местах нельзя! Придется, видимо, поставить тебя в угол и лишить сладкого.
- А вообще, что вы собираетесь со мной делать? - спросил Харлам, отходя в сторону, так как нити паутины были уже перерезаны.
- А ты сам что предпочитаешь? - поинтересовался вельможа, вытирая лезвие ножа кружевным платочком.
- Я, вообще-то, хочу ехать дальше, у меня тут дела кое-какие.
- У всех дела, - назидательно сказал вельможа и толкнул Харлама в спину. - Ну, пошли, что ли. Там уже наши заждались. А то ведь от скуки и с девчонкой твоей могут побаловаться.
- С ней побалуешься, - пробормотал Харлам, выходя из подъезда.
Он почти сразу же увидел Катрин, стоящую с совершенно независимым видом. Рядом с ней был какой-то детина, по самые глаза заросший рыжей бородой.
- Я ведь только пошутить хотел, - рассеянно приговаривал он, зажимая руку, из которой хлестала кровь, и посмотрел на Катрин круглыми от изумления глазами.
- А ты со своей женой шути, - сказала Катрин и демонстративно от него отвернулась.
Черт, это она зря. Могла бы и потерпеть. А вдруг догадались!
Она была нужна Харламу именно такой, совсем неподозрительной тоненькой девчонкой, которую можно переломить с одного удара.
Он еще раз оглядел тех, к кому попал в плен.
Судя по одежде, тут были представители, по крайней мере, десятка различных времен. Такого он еще не видел. Чтобы объединились люди из различных времен? В этом следовало бы разобраться. Да только времени нет.
- Ладно, ладно, пошли, - забеспокоился длинный. - Так мы и к ночи не доберемся.
И они отправились дальше, сворачивая в какие-то узкие переулки, где пахло гниющей рыбой, мокрым бельем и кислым вином, минуя улицы, по которым прохаживались, покручивая усы, кавалеры в шляпах с роскошными перьями и с длинными шпагами на боку. Темнота исподтишка наваливалась на город. Где-то пронзительно ревел верблюд, на востоке били военные барабаны и гудели рожки, на западе кто-то ожесточенно пиликал на волынке.
А они все шли, и только когда наступила настоящая ночь, свернули к каменному дому, все окна которого были закрыты решетками, а двор огорожен каменным забором в два человеческих роста.
Да, из такой крепости выбраться, конечно, трудно. Но надо.
Ворота распахнулись, их впустили. Харлам увидел обширный двор, в центре которого горел костер. Вокруг него сидело несколько бандитов.
Ага, светское общество.
Он направился было к костру, но в это время кто-то, выходивший из дома, удивленно вскрикнул:
- Ба, кого я вижу! Боже мой, да возможно ли это? Сам Харлам! Уж не за мной ли ты пожаловал сюда? Да! Что же, попробуй теперь меня схватить.
Харлам вгляделся в этого человека и, узнав его, глухо произнес:
- А, Два Ножа! Мне казалось, что ты сел прочно и надолго.
- Мне тоже так казалось, - сказал Два Ножа. - Однако свет не без добрых людей. И в результате я здесь уже две недели и, как видишь, - не зря. Я так думаю, любому другому собрать этих людей вместе было бы чертовски трудно.
- Я тоже так думаю, - сказал Харлам, усаживаясь у костра и успев заметить, что Катрин, наоборот, ушла в самую темную часть двора.
Молодец! Два Ножа его шансы на спасение резко понижал. Катрин стала единственной надеждой.
Два Ножа принял из рук высокой индианки медный кувшин и спросил:
- Есть будешь?
- Как?
- Ах, я и забыл. Снимите с него браслеты. Я думаю, теперь это можно.
Два Ножа засмеялся.
Угрюмый парень с николаевскими бакенбардами снял с Харлама наручники. А Два Ножа все смеялся и смеялся, как будто сказал что-то остроумное.
"Вот так, - подумал Харлам. - В свое время я бы просто скрутил этому типу руки и доставил куда надо. Причем с большим удовольствием. А сейчас сижу и смотрю, как он хохочет. Человек, у которого на совести по крайней мере пять трупов, сидит и хохочет, а я ничего не могу сделать".
- Что, не можешь ничего понять? - вдруг прервал смех Два Ножа. - Ведь правда?
- Ну почему? - Харлам взял из рук все той же индианки жестяную тарелку с жареной картошкой. - Я так думаю, что это прелюдия к некоему предложению.
- Вот именно! - воскликнул Два Ножа и хлопнул себя ладонями по коленям. - Нет, ты все же парень не промах.
А луна уже взошла. Где-то наигрывала гитара и ей вторил цыганский хор:
Ай, да-да-да-на-да-да-на-на, Да пей бокал ты свой до дна.
Ай, да-да-да-на-да-да-да-на, Жизнь нам дана всего одна.
А с другой стороны доносился звук колотушки и протяжный крик: "Спите жители славного города Багдада, все спокойно!" С третьей раздавался заунывный волчий вой.
Харлам вглядывался в дальний угол двора, где сидела Катрин, про которую, похоже, забыли. Свет костра бросал причудливые блики.
Харлам вздрогнул.
Черт, а вдруг, если учесть, что оборотни все-таки оказались реальными существами, где-то есть ведьмы, дьяволы, сатана? Может быть, мнемоудар - их рук дело? Да нет, оборотней еще объяснить можно, а это... Не должно такого быть.
Два Ножа между тем вошел в раж.
- Значит, ты догадываешься? - быстро говорил он, время от времени поглядывая на своих товарищей. Все-таки очень ему хотелось перевербовать Харлама, так сказать, публично. Авторитет - штука хорошая. - Да, именно так. Ты подумай. В нашем распоряжении целая страна! Причем свеженькая, только со сковородки. Здесь можно сделать все, что угодно. Даже если хроноклазм больше не будет расти. Того, что появилось, достаточно. Что здесь есть? Кучка народа, заметь, разрозненная. Если их объединить, это будет сила. Да нам подчинится весь мир! У нас же в руках прошлое всей планеты. Пойми, мы сможем шантажировать прошлым всех. Кто будет воевать против собственного прадедушки или же самого себя на двадцать лет моложе? Да никто. А мы сможем диктовать условия всем. Этому миру не хватает малости - единства.
- Ну да, - Харламу показалось, что силуэт Катрин слегка дрогнул и словно бы изменился. - Только ты ошибаешься. Если бы здесь были осколки из прошлого нашего мира, он бы давным-давно превратился в хаос. Нет, скорее всего то, что вдруг - из прошлого мира, параллельного нашему. Слышал о теории параллельных миров? И потом, как помнится, раньше ты не очень уважал закон. С чего это вдруг ты его полюбил?
- Да потому что его буду устанавливать я, - самодовольно улыбнулся Два Ножа и встал. - Я стану тут главным. И я не буду жесток. Вот посмотри, тебя схватили на месте преступления, а я добр и даже приказал снять наручники. Хотя мог бы по закону повесить тебя на первом же суку.
- Ого, повесить, - пожал плечами Харлам. - За что?
- А как шпиона. Шпионов, как ты знаешь, во все времена непременно вешали. Я не знаю, с какой целью ты проник сюда, да меня это и не интересует. Собственно, какая тут может быть цель? Посмотреть и разведать, как у нас идут дела. Эти трусы снаружи никогда не рискнут сунуться внутрь большим числом, а будут посылать таких, как ты, шпионов, которых любой правитель первым делом повесит. Я тоже могу.
- А где же выход? - сказал Харлам, чтобы потянуть время и тоже встал.
- А выход один. Иди служить ко мне. Обмундирование, жратву и прочее - гарантирую. А в будущем - высокий пост. Вот, например, длинный - мой будущий военный министр, а тот, в кружевах, - министр финансов. А ты кем хочешь быть? Шефом тайной полиции? Ей-богу, тебе это подойдет. Ну как? Что ты на это скажешь?
Теперь их нужно было отвлечь.
- Что я думаю? - Харлам неторопливо обошел вокруг костра и двинулся к воротам. - Я так думаю, что это мне не подойдет. Увы...
Он увидел, как один из бандитов схватился за карабин. А до ворот оставалось еще метров десять, и нужно было еще успеть откинуть засов. На это времени уже не хватало. Харлам хорошо понимал, что все теперь зависит от Катрин. А если она не сможет?
Оттолкнув ногой набегавшего справа длинного, Харлам извернулся и бросился к воротам. Какая-то женщина уже бежала к нему, визжа и размахивая над головой мачете. Но она была далеко. Крутнувшись на месте, Харлам сделал обманное движение и с оттяжкой врезал ближайшему бандиту по физиономии, да так, что его карабин отлетел далеко в сторону. Потом, подскочив к воротам и нокаутировав другого, схватился за засов, но тут возле его головы свистнула пуля. Это был аргумент.
Он поднял руки и повернулся. Ухмыляющийся Два Ножа целился ему прямо в лоб.
- Допрыгался? - злорадно спросил он.
С того места, где была Катрин, метнулась серая тень. Два Ножа дико вскрикнул и уставился на свою насквозь прокушенную руку. А огромная волчица уже кинулась к другому бандиту и ударом когтистой лапы располосовала ему лицо.
Мгновенно двор превратился в ад.
Бородатый бродяга выстрелил в волчицу из старенькой трехлинейки и, расставшись с половиной левой ягодицы, истошно вопя, упал на землю. А серый вихрь продолжал крутиться по двору, расшвыривая все новых и новых бандитов, которые выскакивали из дома.
Медлить было нельзя. Харлам откинул засов и, выскочив на улицу, побежал прочь. Катрин догнала метров через сто.
Позади слышались выстрелы, кто-то кричал: "Гранату, бросай гранату!", а они улепетывали со всех ног и, казалось, сам черт их не догонит. Погони не было. Очевидно, бандиты не рискнули покинуть свою крепость ночью, но стреляли изрядно. Катрин и Харлам свернули на соседнюю улицу, потом на следующую и, только нырнув в какой-то двор, остановились.
Двор был как двор, темный, захламленный. Харлам сел на мостовую и замер. Катрин положила свою огромную голову ему на колени и блаженно скалила клыки, а он, повинуясь странному порыву, наклонился и поцеловал ее в холодный, влажный нос. Так они и замерли в темном, грязном дворе, тесно прижавшись друг к другу, человек и волчица, забыв обо всем. А когда это мгновение прошло и они отодвинулись друг от друга, Харлам, обернувшись, увидел, что позади, перекрывая выход на улицу, стоят два оборотня и внимательно их рассматривают.
Равнодушие навалилось на Харлама.
Ну, конец так конец. Да и черт с ними! Он смертельно устал от всего этого и не сделает больше ни одного движения, чтобы спастись. Пусть нападают! По крайней мере, это безумие кончится.
Харлам услышал, как зарычала волчица, но безразличие еще не прошло, и поэтому он лишь тупо гладил ее по голове и блаженно улыбался.
Волки изготовились для прыжка...
И тут их настиг мнемоудар.
Огромный, сверкающий консервный нож вонзился между ними и мгновенно, с противным скрежетом, вскрыл жестяную шкуру земли, обнажив ее голубые, слабо фосфоресцирующие, мгновенно затвердевшие внутренности, превратившиеся в кумачовые плакаты, на которых кириллицей было выведено: "Мясные консервы - наша честь, ум и совесть". А через эту надпись уже лезло гигантское щупальце. Оно схватило Харлама за ногу и потащило в радужный колодец времени, все глубже и глубже, навстречу искривленному зеркалу, которое замкнуло его в свои холодные объятья, пропустило сквозь себя в странный, такой же, как и оно, искривленный мир, где он проснулся в маленькой избушке и, умывшись свежей родниковой водой, пошел с рогатиной на медведя. Но по дороге рогатина напилась луковым запахом до голубых чертиков и, когда они пришли на место, не стала легонько гладить медведя по животу, чтобы он выделил сладкий сок, а так саданула его по ребрам, что он от неожиданности свернулся и ушел в послезавтрашний четверг. А Харлам решил наказать рогатину за непослушание, погнался за ней, но свалился в старый шурф, когда-то давно выкопанный секретаторами для того, чтобы прятать в нем свои секреты и который теперь считался заброшенным. Правда, оказалось, что медоносные свинки уже наполнили его доверху всякой всячиной. Пришлось созывать на помощь жителей деревни. По этому поводу устроили вечеринку, на которой пили восхитительный, сладкий-сладкий, собранный рано утром, пока роса, липовый медок и ели чуть горьковатые, но все же чудесные корневища майской жужелицы, которая цветет раз в десять лет, да и то под новый год.
Все веселились, пели и плясали. Гудели буйзолынки и далеко разносился разухабистый припев модной песенки, "Хей, каблук, расплющь в лепешку, не жалей в веселье ног!" А Харлам, блаженно закрыв глаза, танцевал. И когда очнулся, увидел, что стоит на палубе корабля, и почувствовал на губах горьковатый вкус морской воды. Над головой у него вдруг захлопали паруса. И он им благодарно поклонился, ожидая, что хлопки перерастут в настоящую овацию. Но тут откуда-то сбоку показался черный корабль, над которым развевался флаг с черепом и костями, и через пять минут в воздухе засвистели абордажные крючья. Харлам хотел было им объяснить, что свистеть, пусть и на открытом воздухе, неприлично, но на палубу полезли какие-то странные люди в полосатых ночных колпаках, размахивая саблями и протяжно воя. Харламу эта игра понравилась, и, чтобы ее поддержать, он спустился вниз и, вытащив старинный, оставшийся от прадедушки, крупнокалиберный пулемет, славно повеселился. Правда, потом он так и не смог сообразить, куда же девались пираты, но на это уже не оставалось времени, так как теперь он шел по пыльной караванной тропе.
За спиной у него была сумка со священными, обмазанными глиной догистанскими пузырями, которые при каждом его шаге весело стукались друг о друга и приятельски хлопали его по спине, как бы ободряя. А он шел и шел, пока, споткнувшись о лиану, едва не стукнулся головой о ствол гигантского баодеда, вцепившегося приставками в болотистую почву, с которой поднимались и взлетали вверх похожие на неземные цветы стаи бабочек и мужильков, еще на лету превращавшихся в кукурузные хлопья. Они падали на лицо Харлама, спешащего за призраком полюса, который настойчиво манил его за собой, только иногда делая перерывы, чтобы попить пивка. А Харлам спешил за ним, уже не замечая скрипа снега под полозьями и воя голодных собак, который переходил в вой жаркого ветра, сбивавшего с ног, не дававшего добраться до гор Святой Серафимы, похожих на детские, красочно раскрашенные пирамидки, покрытые травой прерий, которая шелестела под колесами крытых брезентом повозок, на козлах которых сидели бородатые люди, имевшие, под рукой ружьецо, а в кармане бутылку самогона, а под шляпой не всегда пустую голову! Они зорко оглядывались в ожидании Виннету, который должен был вот-вот появиться, но опаздывал уже на две с половиной минуты. Безобразие.
Вот сейчас он появится и погонится за повозками, а они будут отстреливаться. Хоть какое-то развлечение. Особенно, если учесть, что завтра у Виннету выходной и тогда будет страшная скука.
А повозки все катили и катили на запад. Правда, иногда они катили на противопад, но только, когда была среда, да не простая, а окружающая. Так они и развлекались: фургоны катили на противопад, а окружающая среда окружала. Что ей еще оставалось делать?
И все были довольны, особенно окружающая среда, которая ради развлечения иногда окружала Харлама и заставляла его делиться, как пони, в понедельник, вторить начальству во вторник, сердиться в среду, четвертоваться в четверг, пятиться в пятницу, варить суп из бота в субботу, а в воскресенье он, конечно же, воскресал и все начиналось сначала. Пока Зеркальная рука не взяла его за шиворот и не выдернула обратно в колодец. Впереди забрезжил свет, который мгновенно придвинулся к Харламу, обхватил его, всосал в себя, сам всосался в него, а потом треснул и снова сросся...
Харлам очнулся.
Он лежал на боку и думал о том, какой же это сволочной мир. Правда, не исключено, что он уже умер. Кстати, таким образом думать не совсем прилично.
Он открыл глаза и посмотрел по сторонам.
Как же! Нет, это был все тот же опостылевший мир. Кто-то кого-то рубил длинным мечом. Пленники в лохмотьях валялись в пыли, вымаливая прощение у клыкастого, сторукого божества. Бродящих стариков тащили в тюрьму. Нищий пытался украсть кусок хлеба для того, чтобы раз в три дня поесть.
В общем, ничего с миром не случилось. Харламу надо было встать и выполнить задание. Он потер лоб. Черт побери, сколько же это я тут валялся, целую ночь?
Он поискал глазами Катрин и нашел. Маленький краб, приползший с соседней улицы, где шумел и бил волнами пятисотметровый кусок моря, задумчиво перебирал клешнями ее волосы и вопросительно смотрел на Харлама круглыми, на длинных стебельках, глазами. Увидев, что Харлам шагнул к нему, он подпрыгнул и быстро юркнул под ближайший камень.
- Ну, как ты? - спросил Харлам, дотронувшись до плеча Катрин.
Открыв глаза, она прошептала:
- Господи, еще один такой фокус и с нами покончено.
- Да, - осматриваясь, сказал он. Как-то не по себе ему было без оружия. Слава богу, хоть компас уцелел.
Два матроса с винтовками, к которым были примкнуты длинные штыки, вышли из соседнего переулка и остановились.
- А ведь контра, - сказал один, щелкнув затвором винтовки. - Счас я их.
- А идите, вы, мужички... - сказал Харлам и добавил что-то простое и исконно народное, длинное, от души, в три наката с переборами. Матрос опустил винтовку и восхищенно признал:
- Здорово! Извини, браток, ошибочка вышла.
Они козырнули Харламу и ушли обратно, в переулок.
А Харлам посмотрел на Катрин, которая сидела вся красная, зажав уши. Она осторожно отняла руки и спросила:
- Это что? И откуда?
- А, - махнул рукой Харлам. - Чему не научишься в нашей жизни. Пошли?
Он помог ей подняться и отряхнуться. Волосы она приглаживала уже на ходу...
Вечером дорогу им преградил огромный ствол древовидного папоротника. Перелазить через него уже не было сил.
Они забрались в какой-то подвал, забаррикадировали дверь. В углу стоял старый, продавленный, отчаянно скрипящий диван. Они рухнули на него и мгновенно уснули.
Утром встали засветло. Спокойно и неторопливо вышли на улицу, и Харлам подумал, что сегодня он выполнит свое задание и тогда - море, цветы, прогулки под луной. На месяц или два. А может, и три. Если вдуматься, это целая вечность, особенно если с Катрин.
Асфальт под их ногами трескался, и сквозь него, вытянув навстречу солнцу свои нежные, чуть подернутые дымкой лепестки, пробивались детские воспоминания, и встающее солнце ощупывало их своими тоненькими и ломкими, как молодой салат, лучиками. В зарослях гигантских хвощей прочищал горло, готовясь запеть, птеродактиль.
А Харлам и Катрин торопливо шли и шли, лишь изредка останавливаясь, чтобы свериться с компасом. По всему выходило, что до цели километров десять. Не так уж и много. Хотя, как сказать...
К обеду они успели едва не влипнуть в свару между викингами и мушкетерами Людовика XIV и чуть не попали на завтрак гигантскому пещерному медведю, от которого пришлось спасаться бегством. Правда, Харлам испытывал сильное беспокойство. Ему все казалось, что оборотни где-то близко. Однако днем напасть они не посмеют, а до ночи еще далеко.
Поэтому они все шагали и шагали вперед, временами перелезая через кучи кирпича и цементных блоков. Раз чуть не утонули в небольшом силлурийском болотце, на краю которого беспечно грелись гигантские черепахи.
Потом потянулась саванна. Солнце перевалило за полдень, и, когда Харлам уже стал присматривать место для привала, они наткнулись на ЭТО...
Куб метров десяти высотой из желтоватого твердого света лежал на границе между саванной и пустыней, уютно спрятавшись в тени нескольких кокосовых пальм.
Загадочные голубоватые блики плясали на его гранях. Харлам как-то сразу понял, что именно это он искал. Оставалось только нажать красную кнопку на боку компаса - и все. Прилетит пара тяжелых хрокамболей, которые сделают свое дело: сотрут в порошок эту странную штуку. А потом можно будет повернуться и уйти навстречу деньгам и отпуску.
Катрин села на траву, он примостился рядом и стал смотреть на эту штуковину, хорошо зная, что другого случая увидеть настоящее чудо уже не будет. Тут не было никаких сомнений. Ну разве не чудом возникла эта вещь? А может, она все-таки инопланетная? Вряд ли. Зачем чужим тарелочникам наша насквозь отравленная планета? Он вдруг ясно вспомнил вонючее озеро отходов, утренний удушливый смог и дожди, от которых листья деревьев покрывались пятнами, словно ожогами, мертвые, без птичьего пения леса, реки, в которых никогда больше не заведется рыба.
Здесь, в новом мире, все еще можно переделать. Можно даже создать что-то свое, что будет жить в согласии с природой.
А вообще, может быть, природа имеет некий защитный механизм, который время от времени, когда ей грозит бесповоротное уничтожение, включается и убирает причину? Может быть, куб - последняя попытка защитить себя от людей, призвав на помощь прошлое? А по моему - "рокамболями"?
Все может быть. А ты изволь получать деньги, отпуска и все, что полагается. Да на черта мне деньги, если через десять, двадцать лет на них не купишь глотка чистой воды?
Ему вспомнились кадры из какого-то фильма.
...Серое полотнище леммингов катилось к обрыву. Вот передние свалились в пустоту, потом другие, третьи, сотые. Пена серых голов и спин, перехлестывавшаяся через край обрыва и летевшая вниз, в воду.
Не похожи ли мы сами на леммингов? А природа вовремя включила защитный механизм, предложив нам выход из положения. Мы же хотим его уничтожить, не понимая, что тогда может включиться другой, более страшный, который заставляет леммингов бросаться в воду.
Он посмотрел на Катрин и увидел ее испуганные глаза. Его рука уже тянулась нажать кнопку на корпусе компаса. Тогда из него полезет тоненькая антенна и заработает передатчик. И даст пеленг, на который прилетят крокамболи. Достаточно начать...
- Ишь ты - пеленга захотели, - сказал Харлам и зашвырнул компас подальше, в траву.
- Вот так, - сказала Катрин и улыбнулась Харламу. Они встали и пошли прочь от этой бело-розовой глыбы.
Харлам шел и думал о том, что, похоже, это единственный выход. Потому что мы, современные люди, отравлены. Мы отравлены нашим пренебрежением к природе, желанием урвать от нее как можно больше и любой ценой. Когда хроноклазм захватит всю планету, нас будет, по сравнению с теми, кто вернулся из прошедших веков, не так уж и много. И вообще на Земле настанет хаос, который, конечно, со временем снова вернется к порядку. Но есть шанс, что за это время возникнет что-то новое, какое-то другое отношение к окружающему миру. Не может всепланетный хроноклазм пройти без следа.
Голубая птичка размером с колибри уселась Катрин на плечо и нежно ущипнула мочку уха. Катрин засмеялась и дунула на нее, а потом долго смотрела на голубую точку, медленно исчезавшую в безоблачном небе.
Харлам и Катрин вдруг почувствовали себя хозяевами своего нового, удивительного мира. И он стал щедр и ласков, укрывая их в тени аллей, отгораживая непроходимыми стенами от хищных зверей, подсовывая, как только они захотели пить, источник с чистейшей в мире водой. А когда они захотели есть, сам собой поблизости от них отыскался маленький трактир. Им понравилась его полутьма, выцветшие гобелены, изрезанные временем и ножами столы, старый хозяин с потным лицом и толстым брюхом.
Хей-гоп! Они ели и ели, только сейчас ощутив, насколько проголодались, не обращая внимания, что именно им подавали. Лишь бы есть, блаженно улыбаясь, глядя друг на друга влюбленными глазами, запивая поцелуи крепким темным пивом.
А потом, когда все кончилось, они вышли на улицу, хотя хозяин и говорил им, что у него есть задняя, уютная-уютная, почти королевская комната, где такие мягкие ковры, подушки и широкая кровать, куда можно улечься хоть всемером. Но они отказались.
Холодный ветерок обдул их разгоряченные лица.
- Куда теперь? - спросила Катрин. - И не пора ли нам выбрать для жилья дом?
Харлам ей в ответ улыбнулся и вдруг подумал, что с таким же, как у него, заданием могли послать еще нескольких человек. И если хоть один доберется до куба...
Он резко вскинул голову и увидел в небе след "рокамболя".
Через полминуты на горизонте вспухло что-то круглое, черное, похожее на шляпку гриба-дождевика. Оно росло и вытягивалось вверх. Вот уже показалась сужающаяся резко вверх ножка. Вспышка - и на месте облака закрутился гигантский смерч.
Холодный ветер ударил им в лицо. Земля шевелилась и корчилась у них под ногами, а потом, пока еще медленно, поползла в ту сторону, где был куб.
К этому времени Харлам и Катрин уже бежали в противоположную сторону, отчаянно, задыхаясь и поминутно спотыкаясь. А движение земли все ускорялось и ускорялось.
Харлам понимал, что хроноклазм схлопывается. Еще немного - и он исчезнет совсем, провалившись в бездны времени, из которых возник. А он, Харлам, останется здесь. Но что будет с Катрин? Нет, это невозможно. Нужно что-то сделать. Но что?
Боль терзала его огромное тело, но главное было не в ней, а в том сожалении, которое охватывало Друхха, когда он понял, что это - все! Он чувствовал, как внутренняя энергия, словно вода из дырявого таза, выливается из его тела, лишая силы и возвращая тем самым в человеческий облик.
Было очень странно ощущать вместо невидимых энергетических щупальцев человеческие руки. Былое могущество казалось уже странным воспоминанием, но все же в нем оставалось немного энергии, чтобы что-то сделать. Он вспомнил о тех двоих, которые приходили к нему совсем недавно. Поначалу, наблюдая за ними, он хотел их прихлопнуть, но потом, когда понял, что они любят друг друга, не стал этого делать, и оказался прав. Они не причинили ему зла, и теперь, вспомнив о них, Друхх последним чудовищным усилием выплеснул из себя остатки энергии, чтобы их спасти.
Потом рухнул в темноту, чтобы через некоторое время очнуться и увидеть синее небо, в котором парили горные орлы, белоснежные вершины и склоны, вдохнуть полной грудью свежий воздух и громко крикнуть восходу, долине и пещере, что он вернулся...
Харлам открыл дверцу и прыгнул на место пилота. Катрин влетела на другое, как белка. Вертолет был старенький. Каким-то чудом он оказался здесь, а вокруг на несколько сот метров - пространства неподвижной земли.
Руки Харлама забегали по рычагам, ручкам и кнопкам. Взревел мотор, и вертолет рванул вверх.
...Все, что было внизу - джунгли, льды, реки, моря, тайга, болота, города и деревушки - бледнело и истаивало, становясь прозрачным и нереальным.
Налетел ветер и неудержимо понес вертолет к черному колоссу смерча, возникшего в том месте, где находился центр хроноклазма. Харлам скрипнул зубами и попытался выжать из мотора все, что тот мог дать. Но даже это не помогло. Их неудержимо сносило в смерч.
Черная стена заслонила полгоризонта. Вертолет швырнуло, а потом раздался резкий хлопок, как будто лопнула огромная елочная игрушка. Их опять подкинуло, но тотчас же аппарат выровнялся, и Харлам с Катрин увидели, что смерч исчез.
Внизу расстилался самый обычный пейзаж без малейшего следа хроноклазма. Но им было не до этого. Сейчас они просто радовались, что уцелели.
Харлам кричал что-то бессмысленное, а Катрин хохотала и цеплялась за его рукава. А потом, когда она поцеловала Харлама, вертолет клюнул носом, резко выпрямился и стал набирать высоту, деловито карабкаясь на невидимую воздушную горку, все выше и выше. Маленькая серебристая точка в глубоком, безоблачном небе. Маленькая, постепенно исчезающая точка...
А ровно через неделю включился следующий защитный механизм, и старый Мак Кэй, проснувшись ночью, подумал о том, что все на свете грязь, безобразие, суета и гнусность, а человек вообще никчемное создание. И, окончательно осознав все это, старый Кэй поднялся на крышу своего дома для того, чтобы, шагнув через ее край, ринуться к безжалостной мостовой, щерившей навстречу щербатые зубы брусчатки.
Впрочем, он был не единственный. Ровно через пятнадцать минут то же самое пришло в голову каждому человеку на Земле...