Израиль Моисеевич Меттер. Челюсть
Студентка второго курса медицинского института Таня Березина держала в руках череп и, заглядывая в учебник, экзаменовала свою подругу Марусю Фомину. Был одиннадцатый час ночи, девушки уже давно устали после целого дня лекций и непрерывной домашней зубрежки; прибежав из института, они наскоро проглотили еду и вот уже часа четыре подряд экзаменовали друг дружку, готовясь к завтрашнему зачету.
— Больше невозможно, Танька! — простонала Маруся Фомина. — Я уже ничего не соображаю... Все равно мы провалимся...
— Возьми себя в руки! — сказала Таня. — Не распускайся... Хочешь крепкого чаю?
Она налила подруге и себе черного чаю из чайника, стоявшего на полу, — весь стол был завален раскрытыми книгами и конспектами; девушки быстро, залпом выпили этот страшный напиток и продолжали зубрить.
В углу комнаты возился пятилетний брат Тани — Петька. Ему уже давно полагалось идти спать, но он заигрался, а старуха нянька разговаривала в соседней комнате с зубным техником Осипом Андреевичем. Осип Андреевич жил в этой же квартире и еще месяца полтора назад обещал няньке сделать по дешевке вставную челюсть. Старуха накопила денег, и сегодня техник принес ей после работы обновку.
— Прикус у вас теперь будет правильный, — говорил он няньке, залезая ей толстыми пальцами в рот. — Остерегайтесь только, бабуся, жевать свежий теплый хлеб: он очень липнет к пластмассе и может отодрать пластинку...
— А сухари? — спросила нянька каким-то не своим голосом, оттого что весь рот оказался вдруг переполненным и растянутым. — Твердые тела можно, — сказал техник. — Дугообразное построение неба придает пластмассе крепость. Только, конечно, не набивайте рот до отказа. Пожуйте сейчас при мне что-нибудь для пробы. Нянька взяла из буфета кусок колбасы. — Ну как? — спросил Осип Андреевич. — Смелее, смелее, бабуся!..
С настороженным лицом няня ела колбасу. Деньги, приготовленные для расплаты, она держала зажатыми в мокром кулаке.
— Можете посмотреться в зеркало, — предложил ей техник.
Старуха отдала ему деньги, и он ушел. Она посмотрелась в зеркало, постучала новыми зубами, растерянно улыбнулась сама себе и перекрестила рот. Войдя в комнату к Тане, няня сказала: — Танечка, посмотри, какие мне Осип Андреевич зубы сделал.
Таня рассеянно посмотрела и обратилась к Марусе: — Вот завтра нас как спросят строение челюсти, а мы даже в конспект не заглядывали... Я лично сегодня спать ни за что не лягу!..
Забрав Петьку, няня увела его спать. Раздеваясь, он с любопытством посматривал на нее: у нее было чужое лицо и чужой голос. С непривычки он даже обратился к ней на "вы":
— Вы только обязательно разбудите меня, когда Мишка утром придет: он обещал перед школой забежать.
Миша жил в этом же доме и учился во втором классе. Несмотря на то что он был года на три старше Петьки, они дружили. Дружба, правда, со стороны Петьки была немножко подобострастная: он все время боялся потерять своего старшего приятеля и иногда заискивал перед ним.
Утром они сидели во дворе на скамейке и разговаривали; до школы оставалось два часа, — Миша учился во вторую смену.
— У меня сегодня времени мало, — сказал Миша. — Рассиживаться особенно некогда. — А что? — спросил Петька. — Ты не поймешь! — А ты скажи, я постараюсь... — Да экзамены у нас начинаются. Неохота двойки таскать: мать очень переживает.
— Конечно, — с жаром согласился Петька. — У меня Танька сегодня ночь не спала, у нее тоже экзамены. — Да какие у нее экзамены! — вздохнул Миша. — Они кости проходят, — сказал Петька. — У нас дома череп есть...
— Лошадиный? — спросил Миша. — Лошадиный я в деревне сколько угодно видел. — Человеческий, — ответил Петька. Миша взял себе за правило никогда не удивляться при своем младшем приятеле; поэтому и сейчас он равнодушно пожал плечами и сказал:
— Наверное, из глины... Ну ладно, я пошел: мне надо деление целых чисел учить... — Это трудно? — с уважением спросил Петька. — Ужасно. Голова лопается... Он поднялся и, нацелившись, сплюнул на тоненькое деревцо, высаженное в дворовом палисаднике. Петька тотчас же попробовал проделать то же самое, но только замочил себе подбородок.
Миша презрительно на него посмотрел, устало потянулся и спросил: — Ты конфеты сегодня принес? — Принес... — Торопливо порывшись в кармане, Петька протянул другу две конфеты. Миша лениво взял их и, прочитав название, сказал: — Помадка.
Потом он лихо, не касаясь руками, перепрыгнул через скамейку, поддел по дороге ногой камешек и исчез в подворотне. Петьке стало сиротливо. Он тоже попробовал стукнуть ногой по камешку, но тот, вместо того чтобы взвиться, как у Мишки, прокатился по земле на шажок и остановился.
После обеда прибежали из института заплаканные Таня и Маруся. Таня сразу бросилась к телефону, попросила доктора Березину и, рыдая, закричала в трубку как сумасшедшая: — Мамочка, пять!..
Потом она схватила Петьку на руки, закружилась по комнате и упала вместе с ним на диван.
— Ты такой глупый, Петька, ты ничего не понимаешь!.. Погоди, погоди, — беспокойно сказала вдруг Таня. — Маруся, подойди-ка сюда, по-моему, у Петьки сыпь...
Подруги склонились над ним и стали рассматривать его шею. Таня взяла свой новенький стетоскоп, а Маруся надела на лоб блестящий металлический кружок с отверстием; вдвоем они помяли Петькин живот, послушали легкие, сердце и заглянули в глотку.
— Попробуем последнее, — сказала Маруся. — Симптом Пастернацкого.
Они перевернули Петьку на живот, Таня положила свою руку ему на поясницу, а Маруся крепко ударила по Таниной руке. — Дуры! — закричал Петька.
— Тебе было больно? — с надеждой в голосе спросила Маруся. Петька вырвался и удрал.
Он обошел квартиру, высматривая, что еще можно было бы подарить своему другу; нашел в буфетном ящике две висюльки от люстры, ломаный штопор, непочатую коробку талька; повертел в руках синий флакон, но стало так нестерпимо жаль отдавать его, что Петька закусил губу и положил флакон обратно в ящик.
Потом он посидел немножко на подоконнике, глядя во двор. Заползали во двор сумерки, они как будто вытекали из темной подворотни и разливались по всему двору. Земля была изрыта длинными извилистыми оврагами — в доме прокладывали газ. Лежали под окнами трубы. Петька подумал, что завтра надо попробовать в один конец трубы вставить пробку, а в другой дунуть изо всех сил. Если сидеть на дне оврага и иметь достаточный запас пробок, то можно отстреливаться очень долго.
По двору в большой коляске высокий офицер провез своих тройняшек. Две девочки в синих одеялах лежали направо, а мальчик в сером солдатском одеяле лежал налево. Они появились в доме совсем недавно — с полгода назад. Оттого что их было трое в одной коляске, они выглядели ненастоящими. А когда офицер, вынимая их оттуда всех троих, прижимал длинными руками к груди и вносил в подъезд — это было уже совсем удивительно.
Петьку дня два назад попросили посторожить тройняшек, пока их отец бегал в квартиру за спичками. Забравшись на скамью, Петька заглянул в коляску, — они лежали с открытыми глазами и чмокали сосками.
— Вы чего? — тихо спросил Петька. Он знал, что в таком возрасте дети не разговаривают, но не очень верил в это. Мальчик скосил на Петьку глаз и вытолкнул языком соску на одеяло, словно собирался сейчас ответить. Петька подождал немножко, потом сказал: — Значит, правда не умеете, — и слез со скамьи... За окном быстро темнело. Промчался через весь двор кот и с маху вскочил на дерево. Соседский костлявый щенок подбежал к дереву и, встав на задние лапы, залаял во всю свою щучью пасть. Деревцо было тоненькое, и, если бы щенок догадался тряхнуть его передними лапами, кот непременно свалился бы... Наконец Петьке надоело смотреть на эту глупую возню, он открыл форточку и крикнул дворничихе: — Тетя Надя, смотрите, куда ваш кот залез!.. В окнах на противоположной стене стали загораться лампочки. Сначала зажглось в том окне, где жил лысый охотник, — у него на стене были прибиты оленьи рога, а на столе стояла утка. Он часто проходил по двору в высоких, до живота, резиновых сапогах, с ружьем в коротком футляре за спиной. Петька бегал за ним до ворот и жалобно просил:
— Дяденька, выстрели!..
Зажглось окошко, где жил дядька, у которого была новенькая "Победа". На этой "Победе" Петька уже два раза катался и даже гудел в гудок. Трудно было только усидеть на заднем сиденье: все время мотало в разные стороны, и он валился набок.
Горела лампочка с самого утра у того странного дядьки, что всегда уходил со двора один, а домой его приносили. И к нему в гости ходил милиционер. Петька долго думал, что фамилия этого дядьки Ирод, потому что нянька так говорила: — Вон Ирод пошел... Или: — Вон Ирода уже понесли...
Засветилось окошко у тети Вари. Петька видел ее в цирке. Она сперва висела под самым потолком вниз головой, а потом прыгнула в туго натянутую сетку и долго в ней подскакивала, как мяч. Иногда тетя Варя выходит во двор вешать белье, и Петька всегда удивляется, зачем она спускается по лестнице, если может прямо из своего окна прыгнуть в палисадник.
Окна стали загораться по всей стене; во дворе сделалось от этого еще темнее. Миша все не шел из школы. Вошла в комнату нянька и повела Петьку ужинать. У него слипались глаза, и, чтоб ужин особенно не затягивался, нянька доела за него кашу и допила молоко...
Дня через два, утром, он проснулся от крика. Нянька бегала с пустым стаканом и кричала: — Вот здесь они лежали!.. Сама положила... Петька закрыл глаза и посопел немножко. До него донесся голос Тани:
— Нянечка, может, вы в другой стакан положили? — Что я, по-твоему, ненормальная!.. Я тебе говорю — тут они лежали... Осип Андреевич сам сказал, чтоб я постепенно привыкала... Я знаю, кто взял!.. Петька взял!.. Он меня в могилу сведет...
— Да зачем Пете ваша челюсть? — смеясь, спросила Таня.
— Ему все нужно... Ирод такой!.. Ты не смейся, тебе хорошо ржать, у тебя полон рот зубов...
— Да я не смеюсь, нянечка, — успокаивала ее Таня. — Сейчас мы у него спросим...
Она подошла к Петьке и наклонилась над ним. Он затаил дыхание. Таня тихо спросила: — Ты брал нянину челюсть? Петька открыл глаза и сказал: — С добрым утром. Я только что проснулся. — Куда ты девал нянину челюсть? — спросила Таня.
— И не думал, — ответил Петька. Таня торопилась в институт, она крикнула на ходу, что позвонит маме, и убежала.
Петька, надутый от оскорбления и страха, долго пил чай; он дул в блюдце, чтобы там поднялись волны. Он хотел спросить няньку, который час: ему нужно было выяснить, долго ли еще ждать, покуда Миша вернется из школы, но у няньки сейчас ничего спрашивать нельзя было. Она шарила по углам комнаты, вываливая Петькины игрушки из коробочек и ящиков. Залетал тяжело над столом майский жук, выпущенный из спичечного коробка. Петька сделал вид, что ничего не замечает.
Среди дня прибежала вдруг мама, у нее из-под пальто свисал белый докторский халат. Она быстро одела Петьку, взяла его за руку и вышла на улицу. Он никогда с мамой не гулял и думал, что они пойдут сейчас в сквер. Но она свернула в другую сторону. — Мам, куда мы идем? — спросил он. — Просто не знаю, что с тобой делать, — ответила мама. — Чтоб у ребенка не было никаких сдерживающих центров!..
Рядом, гудя, мчались автомобили, ползли рогатые троллейбусы, проехала голубая тележка с мороженым. У подворотни стоял мальчик с увеличительным стеклом — прижигал себе пальто. На углу продавали воду с сиропом. У Петьки оборвалось сердце, когда он услышал, как продавщица спросила у какого-то паренька: — Тебе с двойным вишневым? — О господи! — сказала мама и дернула Петьку за руку. — Если бы я в принципе не была против телесных наказаний, я бы тебя непременно сейчас выпорола!..
Они вошли в огромную, как ворота, дверь, поднялись по широкой лестнице, перила которой были усеяны блестящими металлическими шишечками. Потом начался длинный коридор; мама открыла еще одну дверь и ввела Петьку в большую светлую комнату. Здесь за столом сидела какая-то тетя, лица ее не было видно, она сидела спиной к окну.
— Я бы хотела видеть директора школы, — сказала мама.
— Вы по поводу разбитого стекла? — спросила тетя. — Нет, — ответила мама.
— Тогда вам придется немножко обождать. Сейчас у директора только те, кто по поводу разбитого стекла.
Мама села на стул у стены, по-прежнему держа Петьку за руку. Пока он осматривался, из дверей, обитых клеенкой, вышло несколько человек. Дядька в желтом кожаном пальто громко сказал своим спутницам:
— Я могу уплатить за стекло, но моральной ответственности нести не обязан...
— Ваш сын ведет себя очень плохо, — сказала тетя, сидевшая у окна.
— А с вами я вообще не желаю разговаривать, — ответило кожаное пальто. — Еще секретарши будут мне указывать!..
— Это грубость, — спокойно сказала тетя. Мама поднялась и вошла с Петькой в дверь, обитую клеенкой. Он сразу догадался, что мужчина, вставший из-за стола им навстречу, — директор школы.
— Простите за беспокойство, — сказала мама. — Я участковый врач. В вашей школе учится мальчик из нашего дома, Миша Козырев... — Во втором "А" классе, — сказал директор. — Да-да, — обрадовалась мама. — И у меня есть подозрение, что у него находится зубной протез моей няни.
— Вот так история! — сказал директор школы. — Ничего не понимаю... Зачем Мише понадобился протез вашей няни... Молодой человек, сними шапку, — обратился он к Петьке.
Петька испуганно сдернул с головы шапку, а мама сказала:
— Это мой сын — Петр. У меня совершенно не хватает времени заняться вплотную его воспитанием. Вообще-то он хороший ребенок, но у него не в порядке нервы. Это я говорю не как мать, а как врач...
— Пусть-ка он выйдет из кабинета, — сказал директор. — Пойди в ту комнату и скажи Марье Ивановне, что я просил показать тебе альбом нашей школы.
Петька вышел в соседнюю комнату. Марья Ивановна дала ему тяжелый большой альбом и усадила за стол рядом с пишущей машинкой.
Он перелистывал фотографии, на которых были сняты мальчики то с пионерским горном, то с барабаном; горел костер, с берега мчалась в реку ватага мальчиков, рты у них были на бегу широко разинуты, — должно быть, они сильно кричали...
— Миша Козырев, — услышал вдруг Петька голос Марьи Ивановны, — тебя вызывает Николай Семенович. Пройди к нему в кабинет.
Петька поднял голову и увидел Мишу. В этой комнате Миша был какой-то совсем маленький. Он посмотрел на Петьку до того слепым взглядом, что Петька ткнул себя в грудь пальцем и сказал: — Миша, это я... Ты уже сдал экзамены? Миша ничего не ответил, застегнул ворот рубахи и вошел в кабинет, забыв закрыть за собой дверь. Через минуту оттуда раздался громкий голос директора:
— Марья Ивановна, попросите, пожалуйста, молодого человека сюда.
В кабинете мама сидела в кресле под большими часами. Миша стоял перед столом директора. Петька подошел и стал рядом.
— Значит, вы живете в одном доме? — спросил директор.
Петька радостно кивнул головой. — А тебе не скучно дружить с таким взрослым мальчиком? — спросил его директор.
— Нет, — ответил Петька и боязливо посмотрел на Мишу. Тот стоял молча, с хмурым лицом.
— И теперь у меня есть вопрос к тебе, Миша Козырев, — сказал директор. — Не получаешь ли ты от своего маленького приятеля подарки?
— Он мне конфеты давал, — ответил Миша таким странным голосом, что Петька удивился. — Я у него не просил, он сам навязывается...
Директор покачал головой.
— Зачем же ты обижаешь своего товарища?.. — Я всегда была против этой неравной дружбы, — быстро сказала мама.
— Ну, а кроме конфет он тебе что-нибудь давал? — спросил директор.
— Разную чепуху, — ответил Миша. — Он же совсем глупый, ничего не понимает.
— Я тебя попрошу, Козырев, — повысил голос директор, — в моем кабинете не оскорблять моих гостей.
И положи сейчас же на стол то, что ты получил вчера от своего бывшего товарища.
Миша порылся в карманах и выложил на стол синий флакон без пробки, два новеньких длинных гвоздя, испорченное вечное перо, револьвер-пугач и какой-то маленький бумажный пакетик. Директор взял пакетик, развернул его — там лежала нянина челюсть.
— Горе мое! — сказала мама. — Зачем ты это сделал?..
— Я у него не просил, — вредным, плаксивым голосом сказал Миша. — Я даже не разворачивал это... Честное пионерское, Николай Семенович... Из-за такого пацана неприятности...
— Иди, Миша Козырев, — приказал строго директор. — Я с тобой потом поговорю.
Миша вышел из кабинета. Петька стоял как оглушенный.
— Зачем же ты все-таки сделал это? — услышал он голос директора.
Пытаясь изо всех сил не заплакать, Петька ответил: — Я думал... у Миши экзамены... У Тани тоже экзамены... У них с Марусей целый череп есть, а у Миши нету... Я думал — он двойку получит...
Дальше он говорить не смог и бросился к маме; на душе у него было ужасно горько оттого, что сегодня он впервые в жизни потерял друга.