Ген Мов Чан. Пародия на роман "Сумерки мира" Г.Л.Олди.
(главы из романа "РЕЗИДЕНТ ИЗ МАРБОГУСА")
ПРИБАМБАС ТРЕТИЙ. Бред N 3.
"Если герой ищет подвиг — выпишите ему наряд и выдайте лопату.
Это дело нормировщика и кладовщика."
"Голос советского кера: "сказание о стахановцах"."
Стыцько не размахиваясь размазал пятерней надоедливого комара Серегу по своему бритому затылку.
"В следующей жизни будет умнее, — подумал Стыцько."
Он посмотрел на свою ладонь. Серега в прошлой жизни был упитанным комаром и потому след смальца в перемешку с кровью на ладони оказался внушительных размеров. Чтобы, не дай Бог, смалец не пропал зря, Стыцько зажал ладонью своей осэледэць у основания головы и с силой пропустил его через кулак. Потом аккуратно заложил блестящий на солнце "хохол" за ухо, а его кончик зажал в зубах. Вкус свежего смальца с кровью — это не какой-то там "ДИРОЛ" и уж тем более не "КАРИЕС"! Он повертел головой — да нет, вроде все в порядке; больше желающих просверлить дырку в его затылке не было.
Где-то в стороне возник треск ломающегося кустарника.
"Тю! Хто это прется?! — подумал Стыцько."
Сквозь ближний куст войлочной вишни, подобно бульдозеру, проломился кабан и замер у ног Стыцька. Он глубоко дышал и нервно вздрагивал. Пятак на морде его недовольно сморщился и длинные, висячие усы чуть приподнялись вверх, показывая мощные клыки с никотиновым налетом.
"Нервничает, — подумал Стыцько. — Не берегу я его!"
— Спокойно, Хрю, — сказал Стыцько, прекрасно понимая, что кабан все равно ему не ответит, потому что буквально два часа тому назад Хрю в очередной раз лишился своего вкусного хвоста.
"Прийдется подождать с разговорами, пока новый не отрастет, — подумал Стыцько."
Его рука сделала попытку опуститься на толстую шею кабана, чуть пониже тусклого ошейника из липкой бумаги для ловли мух, смальцем которых привык питаться Хрю — но у Стыцька ничего не получилось. Кабан резко дернул головой и отошел в сторону.
Стыцько тихо рассмеялся.
— Ночью, — доброжелательно сказал он кабану, — ночью будешь охотиться. Понял, Хрю? А днем другие дела есть. Так шо — пошли...
Стыцько снова улыбнулся. Уж больно нелепо прозвучало слово "пошли". Он представил себе скачущего на трех копытах кабана, которого водил за собой, как живую консерву. Но ничего, через пару часов лапа отрастет — вон уже копыто начинает пробиваться...
И вдруг Хрю неожиданно заговорил.
— Пошли, пошли! — возмутился он. — Ты шо, совсем нюх потерял?!
Стыцько настороженно принялся втягивать в себя воздух, силясь разгадать причину тревоги кабана. Однако свежий запах смальца сбивал с толку.
"Ох уж мне этот Серега! — подумал Стыцько. — Кругом он!"
Выплюнул изо рта кончик осэлэдця и забросил его за спину.
Не помогло.
Он развел в сторону руки, как бы извиняясь перед Хрю.
— Шо, не слышишь?! — наседал кабан. — Цапом воняе!
Стыцько снова опробовал свое обоняние — смалец!
— Та брось ты, — попытался успокоить он Хрю. — Ну шо с того, шо козлом воняет? Шо мы, козлов не видали, чи шо?!
Он перебросил с одного плеча на другое трехпудовую кувалду и по близлежащим стволам деревьев пробежались блики драгоценных камней, украшавших резное древко его мощного оружия...
Когда они вышли на поляну и приблизились к огромному серому валуну, даже Стыцько, несмотря на привкус смальца во рту, учуял резкий запах козлятины.
— Ты ба! И правда цапом тхнеть!
— А я тебе шо говорил?! — гордо отозвался Хрю.
Стыцько внимательно огляделся вокруг. Никого. Но на всякий случай приказал своей ходячей консерве:
— Охранять!
— Я тебе шо, овчарка?! — возмутился Хрю.
"Лучше б ты был ловчим и глухонемым удавом Зу! — утомленно подумал Стыцько, и промолчал."
Он не хотел вступать в дебаты — скоро стемнеет. Нужно поскорее разведать дорогу.
На валуне не оказалось вообще никаких указателей. Странно!
Стыцько опустил свою кувалду на землю и погладил валун.
— Привет, дружище, — поздоровался он с камнем. — А подскажи-ка мине, будьласка, в какую сторону идти. Я тут, понимаешь ли, дивчину одну разыскиваю... — он принялся вспоминать, — ...Оксана, вроде, ее зовут. Один из ваших Кащеев ее украл.
Камень молчал.
— Нехорошо так гостей встречать, — снова сказал Стыцько.
— В гробу я таких гостей видал! — сказал камень. — Ходют тут всякие!
— Ах вот ты как?! — обиделся Стыцько.
Он принялся что-то искать. Засовывал руки в безразмерные карманы красных, шелковых шаровар; рылся за пазухой и чуть не порвал ворот сорочькы-вышыванкы — нет: Нету!
— Ты моего карманного "ХАЙ-ЧИПА" не видал? — спросил он у Хрю.
— Мине твои искусственные мозги нада, як мэртвому прыпарка, — не отвлекаясь от наблюдения, огрызнулся кабан.
— Ну-у, тогда звиняйтэ, дядьку, — обратился Стыцько к валуну.
Он обильно сплюнул в ладони, деловито растер содержимое и взялся за свою кувалду.
Сразу же после первого удара валун "раскололся". Нет, не пополам. Он просто изъявил желание мирно побеседовать. Однако Стыцько сказал ему, что для мирной беседы он время упустил, что пусть теперь ведет мирный монолог, а не то... И снова замахнулся кувалдой.
Монолог был недолгим и емким. Валун выдал справку насчет местопребывания вышеупомянутой дивчыны Оксаны. Живет, мол, она у Кащея-рэкетира в замке в тридцати верстах как свернешь на тропинку вдоль берега речки, не доходя до болота. Но про то, что как раз туда десять минут назад отправился Асмик, ничего не сказал — гад! Видимо решил отомстить Стыцьку...
ПРИБАМБАС ЧЕТВпРТЫЙ. Хулиганство N 3.
Стыцько отрезал от Хрю кусочек грудинки. Солидный кусочек. Обычно он обходился и меньшим, но в моменты, когда нужно было править затупку оружия, Хрю лишался дополнительных сантиметров своего роскошного покрова.
Стыцько отстегнул нарукавный браслет, воткнул его в землю так, чтобы восьмикаратный самоцвет смотрел в черное, усыпанное звездами небо. Затем взял в руку грудинку и с силой сжал кулак. Две капли ароматного, калорийного сала упали на самоцвет и зажгли его... даже невозможно описать... да, собственно, это и ни к чему — земному человеку это представить не дано!.. В общем, загорелся самоцвет — я вам доложу!
Стыцько отрезал кусочек сала и отложил его в сторону, на травку, а большой кусок грудинки небрежно бросил на сияющий браслет. Она даже не зашкварчала. Видимо, там какие-то лучи странные были...
Потом он достал из-за пазухи ручку от напильника, надавил на кнопочку и ручка зажужжала... совсем негромко, как комарик. Он принялся водить ручкой по тупию кувалды. Последний раз Стыцько занимался этим процессом неделю назад и потому тупие сделалось уже немного островатым.
Когда же тупие было доведено до кондиции, Стыцько, очень бережно, даже с каким-то налетом суеверия и трепета, смазал его кусочком грудинки, загодя приготовленным и отложенным на травку.
Затем спрятал ручку напильника и покосился на кабана.
— Слухай, Хрю, если до завтрашнего вечера мы не найдем эту... как ее там?
— Оксану, — важно ответил кабан.
— Во-во, Оксану. Если мы ее к завтрашнему вечеру не найдем и не покинем этот мир, то будем тут куковать еще неделю, пока пан Кошевой не включит свой овердрайв с виртуалом.
— Виртуал с овердрайвом, — поправил его Хрю.
— Ну, я и говорю... этот... Слухай, а шо это ты миня учишь?! — осерчал Стыцько. — В дыню, шо ли, давно не получал?
Ответа не последовало.
Тогда Стыцько сделал шаг к своему спутнику и замахнулся хорошо затупленной кувалдой. Через мгновение он уже валялся на влажной от вечерней росы траве, а Хрю, обнажив из-под усов свои икла, одним из них с силой давил Стыцька в глаз.
Это была их обычная игра. Один раз из дюжины Стыцько успевал отпрыгнуть в сторону, нанеся кабану восемь ударов кувалдой по голове, один из семи — три удара, один из трех — запрыгнуть на дерево... если оно, конечно, имелось в наличии.
Обычно имелось.
— Не-е вре-м-мя с-сейчас, — заикаясь выдавил из себя Стыцько, чувствуя, как глаз натянулся и больно давит в затылок.
Хрю ослабил свой натиск.
— Нада хорошо выспаться до рассвету...
Поспать им не удалось.
Так мало того — Стыцьку даже не удалось, как говорится, перекусить на сон грядущий.
Вдруг из темноты выскочили двое. Они схватили своими лапами грудинку, млеющую на самоцвете и даже попытки Хрю отбить у них ужин хозяина не принесли успеха. Он им понаделывал дырок во всех частях тела своими иклами, но таки подсмаженная грудинка осела в их желудках.
Стыцько насилу успокоил Хрю.
— Ну шо ты на хлопцев напал, как кабан бешеный?! — пристыдил он Хрю. — Не видишь?, один даже почернел с голодухи!
Как потом выяснилось в дружественной, непринужденной беседе — это были: здоровый черный орк и ушастый гоблин с мускулистыми руками в форменных фуражках Киевских вокзальных носильщиков.
Стыцько как услышал про Киев, аж прослезился. Ки-е-в!, говорит, это ж... это ж... Родина моих предков. И рассказал хлопцам историю про то, как в далекие-предалекие времена его предки нашли дорогу в соседний мир и ушли туда от преследования царицы Катьки второй, когда она приказала распустить Запорiжську Сiчь. Вовремя ушли, а так бы... Господи, плачет, хоть бы одним глазком глянуть на батьку Кыйив!
А носильщики, прямо взахлеб, перебивают друг друга и такое рассказывают, такое рассказывают...
Тю, говорят, ты шо, сказился. Мы еле-еле сбежали с того Киева, а ты по Киеву плачешь! Брось, успокаивают, не плачь и не тоскуй по этому неправильному городу. Ты, спрашивают, думаешь чего мы деру с Киева дали?
И тоже, в свою очередь рассказали историю Стыцьку, как они, нормальные гоблины, вирги, орки и прочие западные жители подземелий и лесов однажды проснулись в этом самом Киеве. Как такое произошло — никто не знает. Сколько голов над этой проблемой думало, сколько совещаний собирали, обсуждали — ничего! Единственное, что успокаивало — из местных здесь жили только люди. Попробовали искать дорогу домой, да где там! Попробуй выберись из Мегаполиса! Многие пытались уходить, но гибли по дороге. Мы вот, говорят, остались, а так бы тоже богу душу отдали. Но-о... Что это была за жизнь?! Голод, холод, на нормальную работу не устроишься...Э-э-э, да что там?.. Мы, говорят, столько настрадались, пока не устроились носильщиками. Но и то, какая радость от работы, если заработанные копейки негде потратить?! Местные людишки сначала терпели нас, а потом почему-то, вбили себе в голову, что таверны принадлежат исключительно им и не хотели пускать туда чужаков. Мы пытались им объяснить, что таверны — это как раз не ихнее изобретение, что у них должны быть шинки. А они кричали, мол, как это не наше? А откуда же они тогда у нас в Киеве взялись?! В общем, спорили зря — их больше было. Вот так и пришлось жить. Побирались в метро. Кто булку хлеба даст, а кто кефиру. Сала и того в Киеве не выпросишь ни у кого.
— А как же вы выбрались оттуда, — изумленно спросил Стыцько, которому в Киев с тавернами теперь уже не хотелось.
Оказывается нашелся добрый человек Техник и завернул какой-то овердрайв с виртуалом или виртуал с овердрайвом... В общем, помог, дай бог ему здоровья.
ПРИБАМБАС ЧЕТВЕРТЫЙ. Хулиганство N 7.
Стыцько ловко вертел в руке свою трехпудовую кувалду, будто это была и не кувалда вовсе, а японский короткий меч "ШОТО-ТАКОЕ?". Он с проворством ниндзи, рассекая стремительные потоки ветра своим мощным оружием, направлял эти потоки в стороны. Битва с ветром длилась уже часа два и за это время вокруг полегло несколько гектаров Леса, однако, Стыцько не чувствовал усталости. Руки его были тверды, дух — свеж, настроение — бодрое. Правда, слегка огорчало обстоятельство пропажи кабана Хрю, ушедшего на разведку в горы еще до того, как Стыцьку пришлось столкнуться с коварным дядькой Босоркуном. Но ничего — вернется. Стыцько был уверен, что кабан вернется, как только Босоркун устанет, выдохнется. А он таки и правда стал выдыхаться за последние полчаса. Напор ветра уже ослаб. Теперь можно было дышать носом и ртом, и это хорошо, потому что шелк, из которого были сшиты шаровары, давно уже забился пылью и плохо пропускал воздух.
Через десять минут ветер резко прекратил свой натиск и Стыцько опустил кувалду на землю. В полуметре от него стоял дядько Босоркун с выпученными от натуги глазами и пытался отдышаться.
— Ну шо, устал? — сочувственно спросил Стыцько.
Босоркун что-то попытался ответить, но силы его оставили и он столбом упал на спину.
— От дурак! — изумился Стыцько. — А мог бы еще жить и жить!
Он забросил кувалду на плечо и направил стопы в горы. Но не успел пройти и трех шагов, как увидел мчащегося по тропинке кабана.
— Нашел, нашел! — кричал кабан, подбегая к хозяину. — А шо это тут творится?
Хрю внимательно осмотрел место боя.
— Та вот, — показал рукой Стыцько на Босоркуна, — хотел с меня последнюю сорочку снять.
— У него шо, своей нема?
— Наверно про запас...
Стыцько махнул рукой и ступил на тропинку, ведущую в гору.
— Не понял! — возмутился кабан. — Ты шо, сильно богатый на жизни?!
— Богатый, не богатый, а лишнего мине не нада, — не оборачиваясь бросил Стыцько.
Хрю, что-то недовольно бормоча себе в усы, подошел к Босоркуну и проглотил его даже не пережевывая. Отрыгнул, скривился, а потом все его тело принялось переливаться разными цветами радуги. Длилось это недолго...
...Ворота замка были заперты изнутри. Стыцько пытался взять, как говорится, на горло, но хозяева его не услышали. Никто не собирался впускать его в замок или, хотя бы, с башни выведать у непрошенного гостя Ф.И.О.
Стыцька это удивило. За десять лет непрерывного стажа работы в своей области впервые его так откровенно имели ввиду. Обычно он приходил к Кащеям и, требуя у них сатисфакции, немедленно получал таковую. А тут такое дело!
"Ну шо ж, — с сожалением вынужден был он принять неадекватное решение, — прийдется руйнувать."
Ломать стены Стыцько не любил, а если и приходилось, то без всякого удовольствия, потому что когда-то, еще до того, как стать наемным героем, был созидателем, то есть кузнецом, строителем, и даже имел архитектурного университета три курса на заочном.
— Э-эх! — вырвалось у Стыцька.
Он осмотрел свою кувалду, древко которой было инкрустировано драгоценными камнями. Протер камни рукавом сорочки. Затем принялся выковыривать ногтем двухкаратный бриллиант.
Не получалось: никак и все!
Тогда Стыцько со вздохом сожаления вцепился в него зубами. Только вот осталось невыясненным, что он жалел больше: зубы или бриллиант?
Хрю когда это увидел, аж челюсть упустил. Но уже в следующее мгновение он неистово рыл землю клыками, закапываясь, как пехотинец. Наверное он хорошо знал повадки своего хозяина...
Знал! Однозначно.
Выковыряв зубами камень из древка, Стыцько посчитал до одного и со всей дури запустил кувалду в стену замка. Затем схватил Хрю за торчащее из земли ухо, выдернул кабана из окопа и сам занял его место в импровизированном убежище.
— Так нечестно! — только и успел закричать Хрю.
И в этот момент рвануло.
ГА-ГАХ!!!
Траву у стены замка , будто косилкой постригли. Сама же стена стояла полминуты, а может и больше, а затем с грохотом провалилась под землю.
— Тату, шо цэ було? — спросил Хрю, мотая головой.
— Типа взрыва шо-то.
— Га?
— Типа, говорю...
— Га?
— Траву, говорю, с ух повытрухивай!
Что с глухой тетери возьмешь?! Стыцько прекратил отвечать на непрестанные ГА? и пошел в сторону замка, открывшегося, как на ладони.
Рядом с тем местом, где совсем еще недавно возвышалась стена, он остановился и, осторожно склонившись над провалом в земле, посмотрел вниз. Приложил ладонь ко лбу, всматриваясь вдаль и позвал Хрю. Звал долго, пока кабан не повытрушивал из ушей траву.
Хрю с неохотой подошел к хозяину. Он приблизительно догадывался зачем его зовут. Звали и правда из-за того, о чем он догадывался.
— Сигай, — приказал Стыцько, тыча пальцем вниз.
— Сам ты Сигай! — обиделся Хрю.
— Та не, я говорю, шо типа, прыгай. Оно бачишь отам... та нетуда смотришь... оно, оно... бачишь кувалду?
— Ну та й шо, шо бачу?
— Апорт!
Он был натренированным кабаном и потому команда сработала безотказно, независимо от его: хочу-не хочу. Хрю подобно овчарке бросился вниз.
— Та не туда! — кричал Стыцько вслед летящему кабану. — Левее надо было брать, урод!
— Сам у-р-о-о-о...
— Л-ЛЬ-ЛЬЯП-П-П!!! — сказала Глубина.
— Тьфу! — выматерился Стыцько и стал ждать следующей попытки.
Повторили попытку через пять минут после того, как Хрю снова появился рядом с хозяином. Сначала это были мигающие очертания кабана, но скоро они, как бы материализовались, и Хрю предстал во всей своей красе, то есть все части тела имели присутствие, в отличие от того беззадого, безухого и бесхвостого урода, который прыгал сломя голову в провал за кувалдой.
— Апорт! — снова скомандовал Стыцько.
— У м-е-н-я в-с-е-г-о д-в-е ж-и-з-н-и о-с-т-а-л-о-с-ь! — в полете информировал хозяина кабан...
Таки одну жизнь удалось сохранить — пригодится еще. Хрю выполз из провала держа в клыках кувалду.
— Дякую, — поблагодарил его Стыцько и вставил на место двухкаратный алмаз.
— Ну, ты типа, шоб больше не делал так, — попросил Хрю.
— Сам ты Типа! — обиделся Стыцько и врезал уставшему кабану восемь раз по голове кувалдой.
Хрю понял, что это не похоже на их обычную игру. Он сообразил, что это, типа, серьезные дела.
— Та не, я пошуткував, — попытался реабилитироваться Хрю.
— А-а-а... ну так бы сразу и сказал.
Мир был установлен.
— Слухай, Стыцько, а как мы переберемся через отэтую яму?
— Тю! А я и не подумал.
А вообще, Стыцько отличался умом и сообразительностью, так что ему хватило всего две минуты, чтобы принять правильное решение. Чтобы случайный прохожий-разбойник, чего доброго, не сожрал кабана на халяву, Стыцько понадкусывал Хрю со всех стон и приказал на всякий случай зарыться в землю поглубже и отвечать только на пароль. А потом вытащил из-за пазухи бельевую веревку и привязал один конец к кувалде, а другим обвязал себя вокруг талии. Он был чемпионом своего хутора по метанию молота через речку и потому бросок получился обычный — не хуже, не лучше — нормальный бросок...
...Поднявшись по винтовой лестнице, Стыцько увидел тяжелую железную дверь.
"От холера! — подумал он. — Опять руйнувать прийдется."
Однако дверь была не заперта. Стыцько подналег на нее плечом и тут же понял, что попал в самую гущу событий. Каких? Он еще не знал, однако, присущее ему умение быстро ориентироваться в любой ситуации, позволило сходу отбить в сторону летающий тазик. Тазик был легкий и потому Стыцько просто рубанул его ребром ладони, а не стал прибегать, как обычно, к более серьезным средствам обороны. Он уже принял решение приступить к стратегии нападения, но, рассмотрев противника, передумал.
С женщинами он предпочитал не вступать в конфликты. Н-ну... разве что сражение входило в распорядок любовной игры, да и то, если такой распорядок предлагала обратная сторона.
На данный момент Стыцько насчитал обратных сторон аж двенадцать персон.
"Отэто вжэ перебор! — подумал он."
Они, видимо, пытались навязать свой распорядок огромной сколопендре, пытавшейся укрыться от их настырных домоганий за спинкой кресла. Стыцько поймал налету золотой поднос, отрикошетивший от кресла, и прикрылся им, как щитом. И главное вовремя. За каких-нибудь полминуты щит успел отразить натиск чайного сервиза, пяти сковородок, двух утятниц и даже одного банного веника. Самое интересное, что специально в него никто не целился. По правде говоря, на него даже не обращали внимания.
Чтобы хоть как-то дать о себе знать, Стыцько попытался кашлять, но звук бьющейся посуды и крики: — Ах ты ж... — превращали это покашливание в поскребывание ногтей по полированному столу. И тогда Стыцьку ничего не оставалось, как только отдать громогласную и емкую команду.
— Ложись! — заорал он, что есть мочи.
Правда, он на многое и не рассчитывал. Думал: "Ну, попадают на пол, ладошками затылки прикроют, как полагается..." Надеялся всего лишь выиграть пару мгновений для того, чтобы узнать, есть ли среди присутствующих дивчина по имени Оксана? И все. Однако, команда повлекла за собой действия не вписывающиеся в логические построения.
На живот легла только дивчина по имени Гретхен. Майкл тоже, правда, пыталась, но колени так и не смогла разогнуть. Остальные рухнули на спину.
Стыцько поскреб щетину на затылке, выплюнул кончик осэлэдця.
— От тоби й на! — только и мог сказать он.
А они лежали и чего-то ждали.
А резидент высунул одну из голов из-за спинки кресла — кто там разберет, где у него передняя, а где задняя?! — и сказал, что более алогично мыслящей расы гуманоидов ему не приходилось встречать.
— Какая логика, парубче?! — пожал плечами Стыцько. — Это ж бабы!