Олди: Рецензии на произведения
Дмитрий Рудаков. Я Скажу Сам
Слова произнесенные или написанные — они все упрощают. Слова непроизнесенные — они несут смысл.
Не помню кто, возможно я сам.
Роман читаешь иногда и думаешь, что догадался — вот этого сейчас убьют, а этот может доживет, тут автор чуть перестарался, а здесь читатель не поймет... Ах, да читатель — это я... Зачем читать эти романы? Чтобы развлечься? Отдохнуть? Иль зализать на сердце раны? А может попросту уснуть? Что мы в них ищем? Развлеченья иль тайный смысл бытия? В душе тревога и сомненья... и тут я узнаю себя.
Себя, уставшего от жизни и ищущего новый смысл. Как думаешь, зачем живем мы? Зачем приходим в этот мир? И есть ли в том предназначенье — любить себя в процессе том. Жить торопясь или неспешно, но жить... зачем? Построить дом? Родить детей, в них повториться?
Зачем-то я сумел родиться... Но позабыл. Как муравей — ползет по веточке зеленой, чего-то ищет, что-то ждет... Лишь одного он не поймет, что сколь веревочке не виться, он все равно к земле придет. И каблуком его раздавят. Или он все же ускользнет. И муравейник свой построит. Умрет счастливым. Но зачем? А может станет человеком? Тогда кем стану я? Творцом? Скорей, глупцом... Дано от века, вопросы эти человека оставить, вообщем, без ответа. Пусть кто-то плачет до рассвета, пусть кто-то мнит себя борцом...
Я снова узнаю себя. Опять ищу как ветра в поле. Себя или свою любовь? Или в игру опять играю... Нет, это вовсе не игра. Конечно, нет. Но так хотелось, чтоб раны заживали сразу, все удавалось как в романах и был обещан всем конец. Конец счастливый, с фейрверком, ночными танцами, луной, бегущей по морской дорожке и силуэты, что вдали, застыли, словно две статуи в замысловатом освещеньи, в переплетеньи тел и света. Конец счастливый. Да, конечно, мы не играем — посему, концам положено в романы, а нам смотреть на дождь стеной и вновь себя терзать вопросом...
Себя я снова узнаю. Чего хочу? Чего желаю? Страдаю. Зубы сжав терплю. Краснею, злюсь и ненавижу. Хочу проклять. Прогнать. Обижу. Расскаюсь вдруг, но промолчу. Пройдет досада. Вспыхнет нежность. В душе затеплится надежда. Зачем живем мы? Как случилось, что ты и я? Не получилось?! Причем судьба тут? ЧЬЯ-НИБУДЬ!!!
Обломки мыслей и влеченья. Обрывки фраз, полунамек. Полуигра, полустремленье. Души источник. Новый бог... Ну вот и все мои порывы. Здесь нет любви, здесь есть любовь. Люблю играть словами злыми, и не люблю играть без слов.
Пишу стихи, потом скучаю, смотрю в окно, Глоточек чаю... и вновь унылая пора.
Сегодня солнце — завтра дождь, Чего-то ищешь, что-то ждешь.
А что еще? Работа, дети.
Стихи... Поверишь ли, на свете бывают люди лучше нас? На кой мне смысл в твоем ответе?!
Мне нужно счастье и сейчас!..
И вновь — никто не виноват, и вновь одни мы на планете.
Чем я живу? Стихи пишу, потом скучаю...
Пойти еще поставить чаю?
Роман закончен. Франсуа? — Я сам возьму.
И мне пора:
Забыть ее я не смогу — Затихнет ветер, смолкнут звуки, Я упаду раскинув руки И крест протает на снегу.
Дмитрий Рудаков.
Александр Лурье. Г.Л.Олди и А.Валентинову
— Привет!, Во Первых Строках Моего Письма — Спасибо, Что Не Забыли Старика, Уважили; Вообще, Все Чаще Прихожу К Мысли, Что Единственное Доказательство Собственного Существования — Это Внимание Окружающих К Твоей Персоне, И Тут, Как Никогда, Важно Не Только Количество Окружающих, Но И Их Качество., Но Речь Не О Выворачивании Шеи С Целью Увидеть Собственный Распущенный Хвост, А О Доставленных Мне, Любимому, Часах Удовольствия, И, Не Побоюсь Этого Слова — Наслаждения.. С одной стороны, я ничего другого и не ожидал; как в анекдоте:
— А борщ, Митрофаныч, у вас сегодня не плох!
— Гавна не держим-с, барин!
(По первому слову полового видно, что история происходила на каком-нибудь московском Снобконе.)
С другой стороны, меня несколько насторожило избыточное поглощение безусловно искусной формой идейного содержания в "Черном Баламуте" и, в особенности, В "Я возьму сам". Впрочем, я воспринял это не как свидетельство, упаси боже, творческой слабости — скорее, симптом "сосредотачивания" (в соответствии с дипломатической формулой канцлера Горчакова). Видимо, сказывается глубоко имплантированная вера во всемогущество диалектики — в необходимость накопления уже упоминавшегося количества для перехода в несомненно новое качество.
Прежде всего потерпел поражение, неожиданно приятное для него самого, мой национальный скептицизм. Я имею в виду формулу "три человека — два писателя"; трудно, привыкнув к прописной в Израиле мысли "два человека — три мнения" (при наличии двух различных мнений даже у одного индивидуума), ожидать не просто единомыслия и единообразия, но — более того! — полного творческого слияния авторских индивидуальностей, и так,— чтоб без шва, сучка и задоринки.
Мне лишь жаль, что я не познакомился с творчеством Андрея Валентинова до "Нам здесь жить": увы, сейчас в местных книжных магазинах его книг не найти — раскуплены-с, собственно, как и книги сэра Генри Лайона. Остается надеяться только на божеское милосердие автора. Как говорили в свое время в Одессе, "тонкий намек на толстые обстоятельства".
Но довольно меда и патоки; кукушка хвалит петуха не за то, что он послал ей книги, и даже не за доставленное этими книгами удовольствие. Собственно, удовольствие в том, что книги эти дали пищу для некоторых размышлений, возможно, интересных не только самому читателю. Тем более, что читатель только прикидывается, цитируя трудно неупоминаемого Льва Рэмовича, "маленькой и ласковой пусей", а на самом деле тот еще кархародон, жаль только, свидетели того уж вряд ли что-нибудь поведают. Так что не волнуйтесь — он еще вынырнет из пучины с обрывками текста в челюстях.
Отложив разбор персональных полетов авторов на ближайшее будущее, остановимся на более общем — месте этой книги в современной литературе. Думается, что наконец произнесено то Слово, которого все так долго ждали (пусть и с различными надеждами).
Не так давно, по другому и несколько поднадоевшему поводу, возникла мысль о двух взаимоисключающих друг друга процессах в современной российской фантастике. С одной стороны, идет тотальная мифологизация окружающей действительности — и это неудивительно. В стране, "где все тайна и ничто не секретно", где все всем широко известно и ни один факт непроверяем по определению, где притупились, а затем и стерлись непритупляемые на первый взгляд грани между кошмаром и явью; реальным событием и одной из возможных версий (впрочем, и то, и другая не умопостигаемы, во всяком случае, обычным здравым смыслом; может быть, именно потому, что он здравый?) — чего еще можно ждать? (Возможно, это последствие волчьего волюнтаризма в овечьей шкуре, рациональности, когда все колебания исторически закономерны, и все законы — как дышло, а любое туманное пророчество имеет как минимум два противоречащих толкования — и все в соответствии с самой передовой теорией. Жаль только, что кое-кто из людей, к которым я испытываю безусловное уважение, забывают о том, что уже написан не только "Вертер", но и "Архипелаг ГУЛАГ"). Убежденность в превосходстве человеческого разума над верой в Высшую Силу в результате приводит к полтергейсту в полном смысле этого слова. И так как рациональных объяснений происходящему не имеется, остаются мифы и легенды. Мифотворчество заменило не только творчество, как таковое; если "поэт в России больше, чем поэт", то русское фэнтези, естественно, не хочет и не может быть просто развлекательной литературой, как на каком-нибудь прогнившем Западе, ему идеологические просторы подавай, а еще лучше в религию преобразоваться a la Ron Habbard: "Нет Д. Дж. Руэла, кроме Толкина, и Ник Перумов — пророк Его!" Как и любая безобидная выдумка "англичанина-мудреца", на российской почве фэнтези становится оружием массового поражения и без того ослабленных безкормицей мозгов.
Мифы потихоньку заменяют и историю (Бушковская "Россия, которой не было" — вот уж точное название! и творения слегка поехавших московских математиков об отмене хронологии; ну и, конечно, блистательная теория о том, что не только Христос, но и Адам с Евой были с западной Украины!), и литературоведение ("История советской фантастики", энциклопедия творчества Стругацких), и разнообразная полу- и малохудожественная литература о том, что было бы, если бы Чехов не умер, а у Гитлера было бы два яйца... Как и в каждой шутке, и в этих есть доля прикола, но остальная доля — пусть даже неосознанно — вносит избыточный релятивизм в и без того отвязанную от всего реальность. Между древним и современным мифом, при всей их кажущейся похожести — дистанция в Освенцим. В нынешнем мифе можно жить петь и процветать (особенно мифотворцам!). Вот только борьба с ним (или в нем?) напоминает борьбу нанайских мальчиков; все равно, что вызывать на кумитэ медузу. Нынешний миф не только описывает окружающее зловонное болото, но и продолжает его непрерывно воспроизводить. Приятнее читать о заповеднике гоблинов, нежели постоянно проживать меж них без всякой надежды на самоопределение вплоть до полного отделения или, хотя бы, на переезд.
С другой стороны, не менее гротескной и фантасмагорической, продолжаются отчаянные попытки в стиле Петра Первого забить сваи в илистые невские берега и на них воздвигнуть "дивный новый мир" со всеми полагающимися аксессуарами и атрибутами: престарелыми императорами и мудрыми сенаторами, номинациями в тронных залах и ритуалами награждения орденами желто-пятнистых тигров восемнадцатой степени. Собственно говоря, и Крошек Цахесов, по прозванию Цинноберов, достаточно и для "игры на короля", и для имитации забивки воображаемых свай, и для последующего публичного самонаграждения. Один хрен не слаще другой редьки. И здесь, скорее всего, кроется подлинная причина издательского охлаждения к литературе. И издателям, и читателям надоело болото, из которого им не дают выбраться.
"Нам здесь жить" появилось не только в НУЖНОЕ время и в НУЖНОМ месте. Слово было произнесено НУЖНЫМИ (мастерскими) устами. И это оправдывает его нелегкие роды.
Русской литературе вообще герой, как правило, чужд; размышления и самоанализ до глубиннейших извивов кишок предпочитаются действию. При всем при том эта литература не оказывает ни малейшего влияния на окружающую ее реальность — ее Золотой, Серебряный и Бронзовый века чудно умещаются в одной и той же Железно-Свинцовой эпохе. Герой этой литературы не Гамлет, а зачастую тень его отца, в лучшем случае — Бедный Йорик, в худшем — Клавдий и Полоний. Грех приписывать благонамеренным вегетарьянцам-авторам виновность в каннибализме их времени...
Советская же литература пыталась восполнить упущение предшественницы, но на ее и читательскую беду, самые жизненные и живучие герои — Остап Бендер и Беня Крик, а все остальные — гипсовые или картонные колоссы, в которых гнездятся крысы в компании с уже упомянутыми гоблинами.
Цитируя частное высказывание все того же Генри Лайона на "Фанконе-97":
— Тоска!
И вот появляется настоящий Герой, способный не только собственные сопли размазывать по белой скатерти, но и совершить поступок, а и не совершив — осознать, что же происходит. что он ДОЛЖЕН и что он МОЖЕТ. Наконец-то герой — СОВРЕМЕННЫЙ ЖИВОЙ ЧЕЛОВЕК, достойная альтернатива "Поколению "П"; дополняющий это поколение, как вторая сторона медали или монеты, ибо не может быть все время решка.
Даже по теории вероятностей бывает — Орел.
Основной жанр Г. Л. Олди до "Нам здесь жить", как сейчас становится понятно, оптимистическая трагедия. Не в качестве продолжения известной одно время пьесы, а как синтез:
— классической древнегреческой трагедии (в которой Герой, выполняя предначертания Судьбы, защищает людей и вступает в смертельный и безусловно гибельный бой с богами);
— русской литературной традиции (герой — обычный маленький человек, и осознание предназначения приводит не столько к моторной, сколько к нравственной деятельности);
— новейшей западной литературы (Жизнь есть Игра всерьез и без дураков, первая кровь в ней, согласно правилам, после разрыва аорты).
Компоненты этого синтеза (как и, увы, невоспроизводимой в условиях Израиля "Олдевки"!) кристаллизовывались и уточнялись в многочисленных опытах: цикла переосмысления мифов ("Герой должен быть один", "Мессия очищает диск", "Черный Баламут") + дань русской традиции ("Пасынки восьмой заповеди" И "Восставшие из рая") + вполне западные циклы "Бездны Голодных глаз" и "Пути Меча" (включая "Дайте им умереть"). На этом этапе авторы превозмогли и упоминавшийся ранее рэкет содержания формой, позволявшие стилю затемнить идею (хотя некоторые юношеские запал и пафос, не вполне подходящие тридцатилетнему литератору — что авторам, что их герою — рудиментарно проявляются в пятой части (штурм Малыжино). Несколько избыточные эмоции, скорее для госпожи Бах-Целевской, чем для творца минотавра...). Приобрели плоть и кровь, узнаваемый и симпатичный облик современные герои, ранее несколько бледные и невыразительные на фоне мифологических и игровых. Равномерно и немедлительно раскручивается тугая пружина сюжета, мысли не препятствуют динамике событий, а она, в свою очередь, не вредит стилистике.
Но главное и основное! — герой не должен и не может быть один! Ведь Бой за Этот Мир происходит Здесь и Сейчас, и без участия читателя абстрактное поражение Добра (хоть мы и разучились применять это понятие за почти полным нераспознаванием такового) вполне приведет к конкретному "П" всех поколений.
Александр Лурье (Израиль)
Дмитрий Рудаков. Вторник, пятнадцатое июня, или Несколько слов под небом голубым...
Пока Голубым.. Что же тут величественного?
Стыдно убивать героев для того, чтобы растрогать холодных и расшевелить равнодушных.
Е. Шварц, "Обыкновенное чудо"
День догорал, я лежал, смотрел в небо и думал как хорошо, что небо голубое. Не багряное в лучах закатного солнца, не розовое в легкой рассветной дымке, не странное, рассеченное золотой полосой, как в моей фантазии, а голубое. Почти как твои глаза. Я повернулся на бок и взглянул на тебя: "Пойдем домой?". Пока у нас еще есть дом...
Начав читать я сразу почувствовал что-то очень знакомое, если и позабытое, то совем недавно. Мне казалось, что это новая версия прихода мессира и призрак "Мастера и Маргариты" долгое время маячил на горизонте. Но время шло, я погружался в ткань сюжета и с каждой новой главой все яснее осозновал — мессира не будет. Будет мессия. В наше смутное время (бред какой-то, почему же оно смутное?) романом о мессии никого не удивишь. Сколько их было — сильных и слабых, добрых и злых, истинных и ложных. Помнишь? Из прочитанного недавно сразу вспоминается роман Рыбакова "Человек напротив". И вот еще один апокриф. Зачем?
Живет человек. Ест, спит, иногда ходит на работу. Иногда встречается с друзьями и пьет пиво. Ничего необычного. Только вот пробьет час и станет он мессией. Спасителем, который спасет нас — и тебя, и меня. Вот только хотим ли мы этого? Да и хочет ли этого он сам? Кто и зачем разметил нашу жизнь по этому нехитрому шаблону... родиться, жить и умереть. Быть спасенными. А если всех спасти не удастся?
Зачем мы знакомися с новыми людьми? Зачем пускаем их в свой мир? Чтобы пройти весь путь — от раздражения до любви, узнать, понять, привязаться и потерять? Какой мессия спасет их? Моих друзей, дорогих мне людей, частички моей, такой бессмертной души. Бес-смертной. Почему же тогда смертны они сами? Почему продолжают жить лишь во мне? Какой Спаситель допустил это?
Я. Я сам мессия. Ведь это я встал на защиту этого мира. Этой земли, этих домов, этого неба. Такого же голубого как твои глаза. Почему же здесь нет места моим друзьям? Почему они погибают один за другим, позволяя мне вершить свое кровавое и благородное дело — Спасать Этот Мир. Только будет ли это тот же самый мир? Мир, который я спас. Где вы, мои родные, мои верные друзья-товарищи, последние островки разума в этом океане безумия? Почему я не защитил вас? И что мне этот спасенный, безумный мир без вас?!
А спасенные затравленно смотрят мне в глаза. В глаза нового бога. Смотрят преданно и зло. Почему ты не спас всех?! Не сумел. Чего-то ждал, сомневался. Как любой человек. Какой ты, к черту, человек?! К черту?! Вы... Из-за вас... Бл... Ну и живите тут сами. Под небом золотым. А я ухожу, к своим...
Один мой приятель, ты его должна помнить, как-то сказал мне, что смог прочесть "Мастера и Маргариту" только с четвертого раза. Три раза пытался и ни в какую. Не идет и все. Почему, спрашивал его я. Не знаю, говорит, не дорос, наверное. Так вот, мой приятель тогда не пожалел, что все-таки осилил Булгакова. Совсем не помнишь его? Неважно. До этого романа авторы тоже не сразу доросли — три раза пытались и лишь на четвертый сумели довести до конца. Это я так, просто вспомнилось. Я ведь тоже не жалею, что прочитал этот роман. Я даже сумел привязаться к этим людям. Они стали моими друзьями. Я лишь жалею, что не сумел, не успел их спасти. Да, они все погибли. Зачем? Я не знаю. Ах, зачем я тебе все это рассказывал? Просто "мне захотелось поговорить с тобой о любви. Но я волшебник. И я взял и собрал людей и перетасовал их, и все они стали жить так, чтобы ты смеялась и плакала" — правда, это уже совсем другая история. Помнишь? Пойдем домой, родная.
Евгений Таранцев. Армагеддон был вчера... а мы и не заметили
Уважаемые Олег И Дима!. Ну вот и настала благодатная пора, когда сессия сдана, и забыта дорога в родную alma mater. а значит, есть время (и, главное, желание) сесть за родной "пень" и написать вам пару строк.
Сейчас, когда делать, собственно говоря, нечего, можно, наконец, вспомнить о своем главном увлечении — чтении книг, книг фантастических, книг наших писателей. И получать море удовольствия, погружаясь в новый мир, глотая строчки за строчками, будучи не в силах оторваться.
И вот дрожащими от волнения руками тянусь я к книжной полке и с закрытыми глазами беру первую попавшуюся книгу (этакий элемент случайности... хотя все равно я знаю, что буду сейчас читать!). И что же я вижу, наконец взглянув на обложку: Олди (серце замирает) и Валентинов — "Нам здесь жить", сочинение в двух томах. Вот и все, еще одна бессонная ночь, ибо не оторвусь, пока не прочту до конца. И понеслось...
А потом был скачанный из И-нета файл "Путь проклятых".
А потом... родилась идея написать рецензию. Не просто, чтобы похвалить мастеров, чьи работы стоят выше вымученных клише "круто" или "очень круто"; не просто, чтобы указать на недостатки, ибо книги Олди и Валентинова надо читать не для поиска таковых, а для удовольствия. Нет, хотелось просто поделиться своими мыслями. Да и, чего скрывать, надеялся увидеть ее, рецензию, на и-нетовской страничке Олди. :))
И вот вам результат...
АРМАГЕДДОН БЫЛ ВЧЕРА... А МЫ И НЕ ЗАМЕТИЛИ
Книги — моя страсть.
Книги в ярких обложках — страсть в квадрате.
Книги Олди — страсть, помноженная сама на себя три раза.
И я уже вижу, как окружают меня воинствующие интеллектуалы, потрясая увесистыми фолиантами литературы излишне умной, приторно эстетской, и кривятся при одном слове "фантастика". Вот они разводят костер, на котором должен буду пылать и я — еретик, презревший основы Большой Литературы в пользу жанра легкого, одномоментного. И мне немного стыдно... но к черту эту предательскую слабость!
Итак, я уже стою, прикованный к столбу и обложенный хворостом; уже дрожащая рука интеллектуала подносит факел к подножию моей персональной Голгофы. А я смеюсь ему в лицо, спокойно перелистывая страницы новой книги.
Нам.
Здесь.
Жить.
Кентавры. Пятая конфорка-алтарка сонно пережевывает очередную жертвенную булочку под тихое камлание. Агент "Стрела" с экзотической фамилией Гизело (у меня она (фамилия) постоянно рифмовалась с булгаковским Азазелло; может, одна из фишек авторов?!). Мир, потрясенный недавней Игрушечной войной. Мир, вставший с ног на голову...
Каждый, кто хоть раз в жизни попробовал себя в качестве писателя, поймет меня, если я скажу: как порой бывает трудно писать рассказы (повести, романы, etc.), стараясь, чтобы не было дыр в сюжете, тупиковых нитей, потерянных героев, невыстреливших ружей. И как помогает в этом случае работа в паре: ведь можно проконтролировать товарища и быть уверенным — твои промахи тоже будут замечены и исправлены. И вот два таланта, два Мастера сплетают воедино свои заклинания, рождая миры, в которые хочется верить, в которых хочется оказаться... ну хотя бы на денек!
Да, именно таким оказался дуэт Дмитрия Громова и Олега Ладыженского — ярким, самобытным, талантливым (да простят читатели мне несколько пафосный стиль!). Каждая их новая книга пожинала заслуженные лавры, и всегда хотелось еще — больше и больше.
И вот из-под пера Мастеров (а теперь их уже трое) выходит новая книга, заставляя сердце замереть в ожидании очередной феерии, праздника духа. Конечно, не обошлось без маленькой доли сомнений — писать втроем несколько труднее, нежели дуэтом — хотели-то, как лучше, а не получится ли, как всегда?
Не получилось.
В смысле, получилось еще лучше, еще вкуснее.
Перед читателем разворачивается, как тугая пружина, эдакая "хроника Судного Дня". И пали птицы и звери, вода стала алой, подобно крови. Еще свежи в памяти людей ужасы Игрушечной войны (не той ли, последней, предвещаемой Иоанном?). А мы, люди, слишком увлеченные своими, вполне людскими, страстями и заботами, так и не заметили всего этого. Мы лишь отгородились от этого стеной кордонов и пропускных зон, оставив тех немногих, переживших Армагеддон, в их маленьком мирке, в пределах одного города. Да и собственно герои — куда больше остались людьми; они не привыкли рассуждать на вечные темы, попутно укладывая в сыру землю сотню-другую внеочередных недругов.
Кентавры, домовые и приведения-скитальцы. Страшный "психоз Святого Георгия" или, по-простому, Первач-псы. Освящение у батюшки; одноразовые иконки святых — приватный диалог с Той стороной. Но нам этого всего не увидеть. Вначале надо привыкнуть (или, как мне кажется, все-таки поверить), и только после этого человек, который зачем-то притащил в вашу комнату свой мотоцикл, окажется кентавром с этаким киберпанковским загибом: вместо ног — колеса, живущие по своим собственным законам анатомии. Только после этого миляга Минотавр-Миня (сокращенно МММ) будет выглядеть не как дюжий молодец в рогатом шлеме, а именно как мифический монстр, плод воображения молодого писателя.
Стоит лишь привыкнуть... поверить...
Но не надо громко вздыхать и думать — ну вот, опять герои с мечами наперевес, маги-колдуны и проч. Отнюдь! — гротеск мифологической фантастики органически вплетается в крутой детективный сюжет, наполненный всенепременным убийством, погонями и шпионскими страстями. Да-да, именно шпионскими. А кем, вы думали, может оказаться старший следователь местной прокуратуры Эра Игнатьевна Гизело, как не шпионом (а скорее, агентом таинственной организации, что ищет секреты печально памятного "Мира").
Ну вот, я вам почти все и рассказал.
На поверку — все лучшие элементы центона. Для знатоков — ссылки на произведения английского классика жанра Генри Лайона Олди и его русского коллеги А. Валентинова, имена персонажей второго эшелона, раскавыченные цитаты. Динамика сюжета и тонкая игра a la Льюис Кэррол увлечет не только поклонника геройской fantasy, но и любителя рекомой в начале "интеллектуальной литературы".
Иными словами: "Нам здесь жить" "должен быть прочтен".
Итак, о достоинствах я рассказал. А о недостатках? Объективно — без упреков. А вот субъективно... лично мне несколько притянутой за уши показалась концовка книги. Особенно та часть, где следователь Гизело убивает своего любимого, а по совместительству — шефа шпионской организации. Мне вдруг вспомнился незабвенный "Сорок первый", где девушка (главная героиня) — солдат Красной армии — точно также, не задумываясь, стреляет в своего любимого — пленного белого офицера, когда он пытается уйти к своим.
Но повторюсь: это мой, сугубо субъективный взгляд.
И вроде бы намерения у г-жи Гизело вполне благие — спасти Мессию (как?! я вам еще не рассказал?.. и не расскажу, читайте сами!). Да вот только хорошо известно: путь в Ад именно такими поступками и вымощен.
Вот и все. "Нам здесь жить" занял свое почетное место на полке. А в душе зародилась надежда — может быть, еще встретимся мы с героями романа. Они ведь столько еще не сделали, не сказали друг другу.
Да и есть там один ребенок...
(с) 1999. Евгений Таранцев aka Yargo.