Сергей Павлов, Николай Шагурин. Аргус против Марса

———————————————————————————————————- OCR & spellcheck by HarryFan, 19 August 2000 ———————————————————————————————————-

Сейчас готовится небывалый поединок между войной, которой жаждет прошлое, и миром, которого жаждет настоящее.

Виктор Гюго

ПРОЛОГ. КАТАСТРОФА НА УЛИЦЕ РЕНАНА

Багрово-дымное пламя рвется в ночь. В парижском предместье Исси на улице Эрнеста Ренана горит четырехэтажное здание - экспериментальные мастерские крупной телевизионной компании. Пожар начался с верхних этажей, где размещались лаборатории.

Хотя в этих кварталах почти нет жилых домов (тут, в юго-западном районе Большого Парижа, сосредоточены электротехнические и авиамоторные предприятия), подступы к месту пожара - улица, переулки - оказались запружены народом: взрыв в доме N_23 произошел в тот момент, когда шла пересмена на заводах. В ближайших корпусах вылетели все стекла, часы на фасаде фабрики радиоаппаратуры остановились на 12:20.

Освещенная отблесками пожара, глухо, угрожающе, как штормовое ночное море, волновалась толпа. Отовсюду неслись негодующие выкрики: "Опять ультра!", "До каких пор!" - и более крепкие словечки. Это происходило в те дни, когда бомбы молодчиков из ОАС взрывались по нескольку раз на день - в редакциях газет, в квартирах прогрессивных политических деятелей, просто на улице. Париж хоронил убитых и негодовал.

Журналист, встречая генерала, неугодного террористам, спрашивал с внешним сочувствием: "Как, это вы? Я слыхал, что вас уже пластикировали?" Пуля убийцы чуть-чуть не настигла важнейшее в государстве лицо. Затем был процесс. Но главари неонацистов отделались только легким испугом, за их спиной стояли могущественные монополии.

"Флики" - такова в Париже насмешливая кличка полицейских и жандармов, - флики из "республиканских отрядов безопасности", в стальных касках, в темно-синих накидках, из-под которых торчали стволы автоматов, с неизменными усами на грубых физиономиях, сдерживали толпу. Наглые, проворные, они, не задумываясь, пускали в ход свои дубинки, - этим инструментом они владели в совершенстве. Толпа отвечала рычанием...

- Вот рвануло!..

- Там есть кто-нибудь?

- Я видел перед взрывом свет во втором этаже...

- Смерть копам! Они заодно с этими убийцами!

Вой сирен пожарных машин раздирал душу. Начальники команд надрывались, чтобы перекричать шум толпы. С глухим ворчанием вырывались из брандспойтов толстые, как слоновый хобот, струи.

По лестницам проворно взбегали пожарники в несгораемых спецовках и противогазах.

Сквозь толпу, непрерывно сигналя, на передний край пробиралась сиреневая легковая машина. Флик подскочил к ней, открыл дверцу. Водитель увидел перед самым носом дуло автомата.

- Месье! - многозначительно сказал полицейский. - Будьте осторожны: в таких случаях мы легко нажимаем на спусковой крючок...

Водитель показал ему зеленую карточку, и флик, молча козырнув, отошел.

Вдруг из окна четвертого этажа, как из пасти дракона, выдохнулась струя пламени. Вслед за ней на подоконнике показался человек. Он рвал на себе дымящийся пиджак.

Внизу мигом растянули брезент: "Прыгай!" Человек, не колеблясь, прыгнул. "А-а-а!" - одной грудью вздохнула толпа. Он попытался слезть, но со стоном упал на брезент. К нему подбежал пожарный:

- Там есть кто-нибудь еще?

Человек с трудом разомкнул спекшиеся губы:

- Есть!

И потерял сознание.

Подкатила машина с красным крестом, санитары положили пострадавшего на носилки, всунули в машину. Толпа раздалась перед ней, а следом рванулся сиреневый "рено".

Совсем близко находился военный госпиталь. За носилками туда вошел водитель легковой машины, показал дежурному удостоверение и поднялся на второй этаж, в кабинет дежурного врача.

В третий раз на свет появилась зеленая карточка. Водитель сиреневого "рено" попросил врача удалиться, нервозно закрутил диск телефона.

- Алло, шеф. Докладываю: крупные неприятности с проектом "Аргус". Сорок-минут назад лаборатории "ТВ-франсэз" взлетели на воздух. Что?!. Совершенно серьезно: студии Бертона больше не существует...

На другом конце провода разразилась словесная буря:

- Перестаньте мямлить, капитан! Что с Бертоном?

- Жив! Только небольшой вывих ступни.

- Что там произошло, дьявол их побери?

- Трудно сказать... Судя по всему, виноват Корфиотис. Этот идиот, несмотря на предупреждения, продолжал свои опыты со взрывчаткой. Впрочем, взыскивать с него поздно...

- Аминь... А Гюбнер?

- Он еще там. Здание горит, и я ничего не могу сказать об этом.

- Откуда вы говорите?

- Из военного госпиталя на бульваре Виктор.

- Понятно. Бертон в отдельной палате?

- Разумеется, мой полковник. Я позаботился об этом.

- Черт возьми, сколько глупостей наделано за одну ночь!

Капитан перевел дух и вытер пот со лба.

- Позвольте, шеф!..

До капитана донесся удар кулака по столу:

- Не позволю! Ясна ли вам теперешняя ситуация?

- Конечно, мой полковник! Бертон остается единственным человеком, который может воссоздать конструкцию "Аргуса". Клянусь головой...

- Голова Бертона сейчас дороже, чем тысяча таких, как ваша.

Подшефный по-военному вытянулся:

- Ясно, мой полковник.

- Даже покойный Корфиотис не позавидует вам, если в палату Бертона влетит или вылетит незамеченной хотя бы муха!

- Я тотчас расставлю своих людей вокруг госпитальной ограды...

- Ну, все. Я буду через полчаса.

Полковник достал (в который уже раз!) из стола досье Бертона и принялся задумчиво его перелистывать.

"Анри-Франсуа Бертон", - писарским почерком было выведено на папке с грифом "Секретно". На оборотной стороне в карманчик вложено фото. Дальше шли сведения о Бертоне: "Родился в Гавре в 1916 г. Окончил в Париже лицей и Высшее политехническое училище. Холост, проживает по ул. Тронше, 4.

С момента оккупации Франции - активный участник движения Сопротивления (группа "Мистраль"). В 1944 г. арестован, содержался в лагере Нейе Бремме.

"Второе бюро" заинтересовалось этим инженером-физиком, крупным специалистом по радиоэлектронике, после войны, когда он работал во французской компании "Бюлль". Она производила электронное оборудование военного назначения по заказам министерства обороны. Когда американская фирма "Дженерал электрик" получила в свои руки контроль над указанной компанией, Бертон протестовал против этой сделки, вступил в конфликт с дирекцией и был уволен - по неофициальной мотивировке - "за связи с краевыми".

Не коммунист, но не раз открыто выражал симпатии коммунистам.

В настоящее время - главный консультант и ведущий инженер фирмы "ТВ-франсэз". Передал фирме ряд своих патентов на изобретения в области телевидения. Пользуется неограниченным доверием: экспериментальные мастерские и лаборатории фирмы по улице Ренана, 23 фактически предоставлены ему в бесконтрольное распоряжение. Занимается сейчас проблемами объемного телевидения. Работы засекречены".

Полковник жирно подчеркнул красным карандашом две последние строчки документа и на полях написал: "Проект "Аргус". Подумал, тоже подчеркнул - дважды и поставил вопросительный знак.

...А капитан в это время разговаривал с начальником госпиталя, которого подняли с постели и экстренно доставили сюда. Медицинский майор сообщил, что состояние пострадавшего не внушает опасений, вывих вправлен и через пару дней больного можно будет выписать.

- Вы отвечаете за него головой, - сурово сказал капитан. - Если даже муха влетит или вылетит из палаты незамеченной...

В это время на улице Ренана грянул второй взрыв. Фасадная стена наклонилась и рухнула, открывая внутренность здания. Металлическая ажурная башня, венчавшая купол, взвилась в воздух и упала.

Полковник подкатил, как и обещал, через полчаса. Подшефный и начальник госпиталя ожидали его в вестибюле. Медицинский майор повел их к палате, где лежал Бертон, предупредительно распахнул дверь и щелкнул выключателем. Все трое ошеломленно застыли на пороге: койка пуста, окна настежь, в палате никого...

1. ТАЙНЫЕ СЕТИ

А под водой - неизвестный путь. - Путь, затерявшийся в млечном свете, Прямо ведет их, не дав свернуть, В тайно расставленные сети.

Ян Нибор Бертона поместили в палату на первом этаже, маленькую, уютную. В белом фарфоровом вазоне на тумбочке рдели головки поздних гвоздик. К запаху камфоры примешивался их приятный аромат.

Бертон лежал на постели в пижаме, до пояса прикрытый одеялом. Закинув руки за голову, прислушивался к тупой боли в ступне. Вывих вправлен, но скоро ли можно будет ходить?

Худощавый, со впалыми щеками, с небольшими усами под крупным носом с горбинкой, Бертон походил на д'Артаньяна. Только не на того, которого мы знаем по "Трем мушкетерам", а на д'Артаньяна из "Двадцать лет спустя", возмужалого, умудренного жизнью.

За окном монотонно барабанил осенний дождик, в радиаторе парового отопления сонно бормотала скопившаяся вода. Дверь приоткрылась, и на пол лег прямоугольник яркого света.

- Как себя чувствуете, месье? - прозвучал приятный женский голос. - Я прошу вас выпить это...

Бертон повернулся на бок и принял из рук сестры стакан с мутной жидкостью.

- Мерси, мадемуазель. Поднимите, пожалуйста, штору, я люблю слушать, как шумит дождь.

Сестра отошла к окну, зашуршала поднятая ткань. Бертон понюхал содержимое стакана, - это, видимо, снотворное. Пользуясь тем, что сестра стояла к нему спиной, он быстро вылил лекарство в цветочный вазон и откинулся на подушки.

- Вот и все. Я постараюсь быть послушным больным, мадемуазель. Кстати, скажите мне, как чувствует себя мой коллега? Его удалось спасти?

- О ком вы говорите? - недоуменно переспросила сестра. - Нет, месье, вас доставили сюда одного.

Бертон посмотрел в потолок, помолчал.

- Не будем отчаиваться, мадемуазель, - сказал од наконец. - Он все равно бы плохо кончил. Спокойной ночи.

- Спокойной ночи, месье. Если что-нибудь понадобится, позвоните...

Сестра ловким движением поправила подушки и ушла.

Дождь продолжал постукивать в стекло. Осень, настоящая осень... Бертону сейчас было горько, как никогда. Погибла лаборатория. Погиб многолетний труд. Коллега оказался мерзавцем и шпиком.

...Тогда тоже была осень, так же лил дождь. И так же болела раненая в ночной схватке нога. Опираясь на трость, он проходил по бульварам. Париж 1942 года, страшное, выражаясь словами Гейне, "арестованное время" во Франции. На рекламных щитах - желтые афиши со списками расстрелянных заложников. В лужах - отражение полотнищ с черной свастикой. По асфальту - грохот тяжелых кованых немецких сапог...

Проходя мимо небольшой церкви, Бертон услышал звуки Органа и решил зайти. Сел в последнем ряду и стал слушать проповедь седого кюре, сначала, как говорится, одним ухом, потом все внимательнее. Странная это была проповедь: кюре как будто призывал прихожан к смирению и подчинению властям предержащим и сотрудничеству с победителями. Он то и дело приводил подходящие тексты из писания, но как-то выходило, что оккупанты - "рабы тления" (второе послание апостола Петра, глава II, стих 19), "внутри суть волки хищные" (от Матфея, 7, стих 15) и "обнаженные мечи" (Псалмы, 54). Следовательно, сам всевышний указывает верующим, как им надлежит поступать, и да зачтутся им дела их.

Несмотря на эзоповский стиль проповеди, слушатели отлично понимали, что именно хотел сказать почтенный кюре, кого имел он в виду, говоря о тридцати иудиных сребрениках.

Кто-то крикнул: "Да здравствует Франция!" Кюре встрепенулся и благословил слушателей.

Бертон встал: время уходить, не попасть бы в облаву. На улице хлестал грозовой ливень, но грома не было. Бертон поднял воротник пальто: "Будет гром, господа, будет! Это я вам обещаю!".

В ту пору Бертон носил мифологическую кличку "Зевс", как и другие члены его группы. Он вспомнил старенького кюре и одобрительно покивал головой: особенность тайной войны с заклятым врагом заключалась в том, что в ней могли участвовать даже глубоко штатские люди. Бесполезных не было.

Бертон открыл глаза - перед ним стоял человек в белом халате, с саквояжем в руке. Нагнувшись к больному, он тихо произнес:

- Слоны едят землянику...

- Брэм, том второй, страница 78-я, - отозвался Бертон, приподнимаясь на локте. - Но кто вы? Откуда вам известен старый пароль группы "Мистраль"? Что вам от меня надо?

Незнакомец приложил палец к губам:

- Тс-с-с!.. У нас слишком мало времени, чтобы объясняться. Я друг и послан вашими друзьями. Госпиталь вот-вот будет оцеплен, и тогда вам уже не вырваться.

- Это похоже на правду... Что с Гюбнером?

- Гюбнер погиб. Вами чрезвычайно интересуется "Второе бюро".

- Еще бы.

- Вы в состоянии идти?

- Смотря куда и зачем...

- У вас нет выбора: либо свобода, либо жизнь на положении секретного узника. Быстрее решайте, Бертон, счет идет на секунды!

Да, Бертон знал, что такое "Второе бюро": в начале войны его штат и секретная агентура представляли собой скопище политических авантюристов, разведчиков-космополитов с двойным и тройным грузом предательства и темных, алчных дельцов, жаждущих личной наживы. Вряд ли это учреждение стало потом благороднее. Лучше было мчаться в неизвестное, хоть к черту на рога, чем попасть в когти "Второго бюро".

- Я доставлю вас в такое место, где вы сможете надежно укрыться и продолжать работу. Ну же, Бертон!

Участие в тайной войне приучило Бертона в критические моменты принимать решения быстро. Он знал, что сейчас "промедление смерти подобно".

Бертон откинул одеяло и спустил ноги на коврик.

- А ч-ч-черт! - сказал он сквозь зубы, морщась от боли.

- Потерпите, я вам помогу. - Незнакомец открыл саквояж и с ловкостью фокусника извлек оттуда брюки, пиджак, плащ, ботинки.

- Быстрее! Вот ваш бумажник, деньги, часы...

Он помог Бертону одеться и распахнул окно:

- Прошу прощения, но будет лучше, если мы выйдем этим путем...

Огни Парижа далеко позади. Мокрое полотно автострады, подсвеченное лучами фар, бесконечной лентой летело под колеса черного "фрегата". Стрелка на спидометре показывала "НО".

Незнакомец, сидя рядом с водителем, изредка оглядывался на Бертона, говорил что-то ободряющее. Пока Бертону было ясно одно: его похититель умышленно сел на переднее сидение, чтобы избежать расспросов. Это настораживало.

Бертон придвинулся ближе к боковому, окну. Мимо с ревом проносились камьоны - огромные грузовики, подвозящие на утренние рынки Парижа разную снедь. А он? Где будет утром он?..

Похититель посмотрел на часы:

- Мезьер позади... До Мобежа совсем недалеко. Мы должны проскочить бельгийскую границу до рассвета.

- И потом? - спросил Бертон.

- Вы будете свободны... - последовал уклончивый ответ.

- Я люблю полную ясность, - с раздражением сказал Бертон.

Однако похититель уже не слушал. Он обеспокоенно всматривался вперед.

- Ален! Почему ты свернул налево? - крикнул он шоферу в самое ухо.

- Дорога на Тьонвиль, доктор, - ответил шофер.

- Дорога на Тьонвиль - направо, Ален!

- Та дорога на Страсбург, месье, на границу Федеративной Германии. Вы просто не заметили дорожный указатель...

- Остановись! - внезапно закричал "доктор". - Я приказываю! - он выхватил пистолет.

- Уберите руку с баранки, - процедил шофер. - На такой скорости это пахнет аварией.

- Стреляю! - крикнул "доктор".

Машина внезапно и резко затормозила, пассажиров бросило вперед. Ударом локтя шофер отбил руку с пистолетом и схватил "доктора" за шею сзади. Тот судорожно дернулся.

- Не вмешивайтесь! - услышал Бертон хриплый голос шофера.

Тело "доктора" обмякло и завалилось на бок. Шофер распахнул обе дверцы и обратился к Бертону:

- Вам придется выйти из машины и обождать, пока я оттащу его подальше в кусты.

Он защелкнул дверцы, взвалил тело на плечи и растворился в темноте. Минуту спустя вернулся.

- Что вы сделали с ним? - спросил Бертон.

Шофер молча поднял руку в кожаной перчатке, разжал пальцы. В слабом свете подфарников Бертон различил на ладони небольшой металлический диск.

- Гуманное оружие, - пояснил шофер. - Удар электрическим током. Каких-нибудь полторы тысячи вольт - и человек выведен из строя по крайней мере часа на три. Я влепил ему хороший заряд...

Бертон слыхал об этом "гуманном" изобретении, принятом на вооружение агентов Федерального бюро расследований в Соединенных Штатах. Он пристально вглядывался в самодовольную физиономию ражего детины.

- Ну, а вы кто?

- Друг.

- Что-то много у меня друзей развелось...

- Напрасно иронизируете. Вы, вероятно, не догадываетесь, что вас ожидало. Через час мы должны были пересечь границу Федеративной Германии и вы оказались бы в руках "тайной империи" генерала Гелена. Для получения от вас нужных сведений там не остановились бы перед допросом "третьей степени". Вы знаете, что это такое?

- Разумеется... В свое время я прошел через это в гестапо шестнадцать раз, - отозвался Бертон. - Разрешите еще один вопрос?

- Пожалуйста.

- А какую разведку представляете вы, мистер?..

Шофер снова поднял руку с металлическим диском на ладони:

- Можете называть меня Майкл-Перчатка. Будем говорить, как деловые люди, Бертон. На Брюссельском аэродроме стоит наготове самолет авиакомпании "Сабена". Перелет через океан будет обставлен со всем возможным комфортом. Вас ждут деньги, почет и лаборатории, какие вам здесь и не снились...

- Заманчиво... - протянул Бертон. - Но вы кое-что забыли...

- Что именно?

- Да так, пустяки. Вы забыли узнать мое собственное мнение на этот счет, Майкл.

- От вас требуется одно лишь слово "да".

- Вы уверены, что я захочу сказать это "да"?

- Уверен. В противном случае... Я напомню вам мое имя: Майкл-Перчатка! - шофер угрожающе протянул руку. - Будьте благоразумны, не упрямьтесь. Давайте останемся добрыми друзьями.

- Я сохраню о вас самые теплые воспоминания, Майкл... - сказал Бертон.

За этой фразой последовал внезапный удар снизу в челюсть. Майкл рухнул на капот машины, непроизвольно схватившись правой рукой за подбородок. Тотчас он конвульсивно дернулся: перчатка не была выключена.

Бертон нагнулся, отвернул рукав его куртки и оборвал провода. Не без труда оттащил тело за кювет, в кусты, где уже "отдыхал" соперник Майкла. Прихрамывая, обошел "Фрегат" и взобрался на шоферское место. Завел мотор, развернул машину. Вызов принят. Брошенная Бертону перчатка поднята. Начинается трудная, затяжная дуэль. А теперь - обратно, в Париж!

2. ЧЕЛОВЕК СО ВЗРЫВЧАТКОЙ

- Все - взрывчатое вещество... стоит только как следует взяться. Вы сами...

- Да?

- Затаенный взрыв. Вы - страшно бризантны.

Карел Чапек. "Кракатит" Чтобы понять, что же, собственно, произошло на улице Ренана, необходимо вернуться к моменту взрыва и отвести стрелки часов, застывшие на 12:20, на три часа назад.

Станки в мастерских останавливались в шесть вечера, но ведущие работники экспериментальных лабораторий фирмы "ТВ-франсэз" в эти дни допоздна задерживались на рабочих местах. Подготавливался важный, этапный опыт с новой аппаратурой, но о существе и задачах опыта, кроме Бертона, не знал никто, даже его ближайший помощник Франц Гюбнер. Во Франции в последние годы, по образцу и подобию США, получил широкое распространение промышленный шпионаж, шла бойкая охота за секретными патентами частных и даже государственных фирм. Поэтому узлы и агрегаты новой установки монтировали особо доверенные люди Бертона и только в его присутствии. Потом стальная дверь студии закрывалась на специальные замки, которые сделали бы честь любому банковскому подвалу.

На втором этаже Бертон встретил в коридоре Гюбнера, коренастого, массивного человека, с красным круглым лицом. Глубоко посаженные глаза были прикрыты темными очками, редкие волосы по бокам черепа тщательно начесаны на облысевшие места.

Гюбнер, по своему обыкновению, приветствовал Бертона бодро, громогласно. Тот сдержанно кивнул ему:

- Не уходите, Гюбнер. Вы мне будете нужны сегодня.

- Судя по всему, нам предстоит необычная ночь?.. - спросил Гюбнер, складывая толстые губы в самодовольно проницательную усмешку.

- Возможно... - ответил Бертон. - Но прежде надо зайти в лабораторию "зет".

Центр высокого и просторного помещения занимали два длинных стола, заставленных химическим стеклом. Никель и полированная медь приборов дробили свет на тысячи крохотных солнц. По стенам тянулись полки с химикалиями.

Хозяйничал здесь Константин Корфиотис, химик и минералог, один из замечательных специалистов, каких умело подбирала фирма. В синем халате, местами прожженном и покрытом пятнами, он был строен, гибок и, пожалуй, даже красив со своей пышной, курчавой шевелюрой и правильным смуглым лицом эллина, если бы не шрамы, пересекавшие правую щеку и подбородок. На левой руке Корфиотиса не хватало трех пальцев.

- Добрый вечер, Коста! - обратился к нему Бертон. - Зашел предупредить вас, что генератор понадобится мне нынче на всю ночь. Я не стал давать распоряжение нашему энергоцентру, чтобы лабораторию "зет" отключили совсем. Но смотрите: если для моего эксперимента не хватит хотя бы киловатта энергии, вам придется держать ответ...

И, как бы смягчая категоричность своего указания, добавил:

- Кстати, хочу поблагодарить вас за рубиновые призмы. Надеюсь, они оправдают себя...

Разговаривая с Корфиотисом, Бертон машинально взял со стола прямоугольную плитку какого-то пористого коричневого вещества и стая вертеть в руках.

У химика перехватило дух, глаза испуганно округлились.

- Ради бога!.. - пролепетал он.

- Что с вами, Коста?

- Месье, Бертон, это... это очень неустойчивое вещество!

Бертон насмешливо поглядел на химика, потом на плитку:

- А что такое его взрывчатая сила по сравнению с той, которая заключена в таком же куске обыкновенной материи? Читал я как-то роман одного чешского автора, написанный еще до того, как человек произвел вторжение в атомное ядро... Там фраза одного химика врезалась мне в память: "Все существующее является скрытым взрывчатым веществом... Связывающая материю сила - не больше, как паутина, опутывающая члены спящего гиганта. Дайте ему разорвать ее, и он швырнет Юпитер на Сатурн". Право, этот писатель предвидел наши дни, сравнивая человечество с ласточкой, вьющей свое гнездо под крышей космического порохового погреба. И сейчас, когда американцам не терпится снабдить бундесвер ядерным оружием, я с сожалением вспоминаю добрые старые времена молекулярных взрывчатых веществ.

Бертон спокойно положил плитку на место.

- Вот так. Спокойной ночи, Коста.

Они вышли из лаборатории. Гюбнер, тяжело ступавший позади Бертона, бурчал:

- Этот чертов грек когда-нибудь поднимет нас на воздух!..

Бертон подозревал, что Корфиотис втихомолку, на свой страх и риск, занимается какими-то опытами со взрывчаткой. Но он сам в свое время отдал дань химии взрывчатых веществ (группе "Мистраль" требовалось много взрывчатки) и потому относился к этому внеслужебному занятию сотрудника снисходительно. К тому же Корфиотис был великий дока по части создания новых пластмасс и выращивания кристаллов, в которых так нуждается современная радиоэлектроника.

- Что поделаешь, Гюбнер, почти у каждого человека есть свое маленькое увлечение, как говорят англичане, свое "хобби".

- Следы этого "хобби" начертаны на его физиономии, - ядовито заметил Гюбнер.

- Не брюзжите. А впрочем... В вашем замечании есть свой резон. Видимо, придется просить администрацию переселить опасное хозяйство Корфиотиса куда-нибудь подальше от нашего корпуса. Мне вовсе не улыбается в один непредвиденный момент оказаться на дороге, ведущей в чистилище, да еще в одной компании с вами...

- Прощаю вам очередную колкость. Боже, сколько я их слышал от вас! Ради чего я терплю все это?

- Вы - знаток своего дела, Гюбнер, этого у вас не отнимешь. Вы сумели стать почти незаменимым. Но чего-то в вас я никак не пойму...

- Чего именно?

- Для ученого в вас слишком много неискреннего...

- Не слишком ли вы полагаетесь на свою интуицию, Бертон?

- Ну, ладно, не время вдаваться в психологию. И не место. Если бы я решительно не доверял вам, то не привел бы сюда сегодня.

Бертон, пропустив Гюбнера вперед, тщательно закрыл стальную дверь студии. Все четыре стены помещения до высоты человеческого роста занимали панели, испещренные дисками указателей, разноцветными шкалами датчиков, индикаторами, кнопками. Чувствовалось, что там, за панелями, скрываются джунгли пестрых проводов, заросли триггерных систем и других архисложных устройств, как бы воспроизводящих недосягаемо сложную структуру клеток мыслящей материи.

В центре студия, словно капитанский мостик, высилась изящная конструкция: три ажурные фермы-опоры и увенчивающая их серповидная площадка. Все, вплоть до лесенки и перилец, было выполнено из серебристого легкого и прочного сплава. Но без человека вся эта электронно-кибернетическая кухня была пока мертва. И потому странно было видеть на одном из пультов нечто единственное здесь от мира живых человеческих чувств: портрет молодой, прелестной женщины, обрамленный веночком из серебряных цветов с черной эмалью.

Гюбнер при взгляде на портрет вздрогнул. Бертон недоуменно покосился на помощника.

Эту красавицу - веселую, полную обаяния и радости жизни, знали многие в довоенном Париже. Родилась она в Москве, но детство и юность провела в Париже. Франция стала для нее второй родиной.

Вики Шереметьева относилась к числу тех русских, парижан, которые продолжали хранить Россию в своем сердце и сражались за нее здесь в рядах бойцов Сопротивления.

Под прозвищем "Полиссон" ("Сорванец") в оккупированном Париже Вики Шереметьеву знали только избранные. Она была той самой Клер Бриссон (на это имя было изготовлено ее удостоверение личности), за которой три года безуспешна охотилось гестапо.

Бесстрашная, находчивая, остроумная, она не знала усталости - распространяла прокламации, передавала приказы, снимала копии секретных схем и планов. Никто лучше ее не умел пронести под носом полицейских чемоданчик с оружием, установить контакт с нужным человеком.

Бертона и Вики, этих мужественных людей, тянуло друг к другу. Были короткие деловые свидания, овеянные опасностью. Были редкие теплые рукопожатия, милый взгляд чуть лукавых черных глаз.

Однажды при расставании в парке Сен-Клу она прочитала ему стихи Ахматовой, написанные после падения Парижа:

Когда погребают эпоху, Надгробный псалом не звучит, Крапиве, чертополоху Украсить ее надлежит.

И только могильщики лихо Работают. Дело не ждет!

И тихо, так, господи, тихо, Что слышно, как время идет, И клонятся головы ниже, Как маятник, ходит луна, Так вот - над погибшим Парижем Такая теперь тишина.

Но эту тишину прорезали вопли жертв гестапо, автоматные очереди оккупантов и взрывы бомб подпольщиков. Среди ежеминутной смертельной опасности между Бертоном и Вики рождалась нежность. Но было не до личного счастья.

После Сен-Клу Бертон видел ее только один раз. Был поцелуй - первый и единственный.

Ее схватили во время "большого провала", на конспиративной квартире, за перепиской на машинке материалов для газеты "Вестник русских добровольцев, партизан и участников Сопротивления во Франции". И сейчас, семнадцать лет спустя, вспоминая траурные аккорды ахматовских стихов, Бертон не колеблясь дал бы отрубить себе правую руку, чтобы только узнать: кто предал?

3. ВЗМАХ КРЫЛЬЕВ

Будь тверд, как эта сталь в ее оправе, Будь справедлив - и ты всегда поймешь.

Пред кем ты преклонить колени вправе, Пред кем для схватки вырвать верный нож, Тудор Аргези. "Надпись на ноже" Бертон и Гюбнер поднялись на площадку. Здесь находился пульт управления установкой, а перед ним легкие плетеные кресла. На оконечностях серповидной площадки помещались два купола из того же светлого металла.

Бертон тронул пусковую кнопку. Зажужжали моторы, и внизу, у подножия площадки, раздвинулись створки. Из образовавшегося колодца выдвинулась металлическая мачта, несущая необычайное сооружение: большой, метров пяти в диаметре, радужно сияющий шар. Шар вращался, и было непонятно, как он закреплен и на какой оси вращается. Сетка меридианов и параллелей делила его на секторы, как глобус. Впрочем, это и был глобус, расцвеченный всеми оттенками красного и фиолетового цветов. Тонкими бордовыми линиями вырисовывались контуры материков, светились лиловые точки городов, змеились алые артерии рек. Шар достиг уровня площадки и замер. Из полукольца над шаром выдвинулись серебряные иглы.

Гюбнер смотрел взволнованно, с жадностью. Он проработал у Бертона несколько лет, был причастен к созданию этой установки, но только сегодня впервые его допустили в "святая святых" патрона и впервые дали возможность увидеть это техническое чудо в действии.

Бертон нажал вторую кнопку. Купола на оконечностях площадки раскрылись, как цветочные бутоны, открыв взору два гигантских рубиновых кристалла шестигранной призматической формы.

- Это и есть знаменитые кристаллы Корфиотиса? - не скрывая возбуждения, спросил Гюбнер.

- Да. Как видите "чертов грек" на что-нибудь годится... Эти кристаллы - сердце установки нейтриновидения. Они выполняют функции преобразователей энергии несущего поля в кванты видимого света. Подробности потом.

- Что я должен сейчас делать? - осведомился Гюбнер.

- Сидеть и смотреть.

Бертон снова склонился над пультом.

Одна из серебряных игл удлинилась и вошла в глобус. Шар замер, посветлел, а из недр кристаллов рванулись пурпурные сполохи. Все окружающее исчезло из поля зрения.

Гюбнер ощутил головокружение и зажмурил глаза. А когда открыл их - прищурился, ослепленный.

...Над ними раскинулась яркая синева безоблачного неба. У ног вздымались зеленые волны. Вдали мелькали белые треугольники парусов. И среди этого солнечного великолепия находилась площадка с двумя людьми.

- Карибское море! - сказал Бертон. - Куба! - добавил он, простирая руку к дымчато-синей полоске далекой земли.

К ним стремительно приближалась белая точка. Скоро она превратилась в альбатроса. Сильная птица проплыла над их головами на длинных упругих крыльях.

Зрелище, открывшееся перед Гюбнером, не было тенью жизни, как кино. Оно не было и ее подобием, как телевидение. Это была сама реальность, сама жизнь с ее красками, рельефом, движением и звуками. Гюбнер в сильном возбуждении даже привстал и машинально расстегнул верхнюю пуговицу халата.

- Я вижу, вы испытываете желание выкупаться, - усмехнулся Бертон. - Не снимайте халата, купаться можно в одежде...

Площадка погружалась в воду. Волны со всплеском сомкнулись над головой. Солнечный свет меркнул в зеленоватой дымке.

- Смотрите, Гюбнер, смотрите, упивайтесь невиданным! - раздался голос Бертона. - Впервые человек проникает в морские глубины без акваланга.

Но Гюбнер был уже не в состоянии разделять его восторги: судорожно вцепившись в подлокотники, он наблюдал, как на него надвигается огромная рыбина. Мощные грудные плавники и характерно скошенный рот не оставляли сомнений: он находился нос к носу с акулой. Это была представительница той милой семейки хищниц, которую называют "Белая смерть". Сопровождаемая двумя рыбками - лоцманами, она не спеша проплыла между Гюбнером и Бертоном.

- Не хватит ли впечатлений? - бормотал Гюбнер, разрывая воротник. - Берегись! - заорал он вдруг не своим голосом, цепляясь за руку Бертона.

Бертон вздрогнул от неожиданности. Даже его крепкие нервы оказались неподготовленными к новому сюрпризу: прямо на площадку мчалась черная громада. Доля секунды потребовалась Бертону, чтобы сообразить: это нос подводного корабля. Бертон с Гюбнером пронеслись со своей площадкой вдоль длинного ряда отсеков - носового, аккумуляторного и ракетного, мимо матросов и офицеров, занятых своим делом, миновали отделение атомного реактора, машинный отсек. И вдруг все исчезло, только удаляющийся шум винтов напоминал о виденном.

- Вот и состоялась наша встреча с собратьями по разуму, - комментировал Бертон. - Встряхнитесь, коллега! Ничего страшного не произошло. Просто мы случайно прошли сквозь американскую атомную подводную лодку. Она либо следует в Гуантанамо, либо везет "в подарок" кому-нибудь из своих союзников дюжину "Поларисов". Как видите, у пиратов с жабрами появились двуногие конкуренты.

- Я, кажется, сейчас захлебнусь, - взмолился Гюбнер. - На сушу!

...И он увидел себя в дикой чащобе амазонской сельвы. Площадка беспрепятственно вторгалась в непроходимые заросли. Гюбнер инстинктивно щурил глаза, когда колючая ветвь готова была коснуться его лица, отводил голову, чтобы не стукнуться лбом о древесный ствол. Он с трудом удерживал себя от желания разогнать тучу крылатых насекомых, сопровождавших "путешественников" надоедливым звоном. "Эффект присутствия" был настолько силен, что Гюбнер почти ощущал их укусы.

- Когда-то я мечтал заняться поисками останков древних цивилизаций, затерянных где-нибудь в Мату-Гроссу, - раздался голос Бертона. - Но не мог решить, что привлекательнее - археология или изучение океанских глубин. Я избрал физику, и она дала мне возможность заглянуть в самые недоступные уголки мира. Можете назвать меня романтиком, но я упивался мыслью, что подарю людям средство видеть почти недоступное. Поэтому я и пригласил вас, трезвомыслящего человека, на этот эксперимент...

...На берегу заболоченной протоки вода кишела кайманами. Три голых индейца, захлестнув веревочной петлей одно из этих омерзительных созданий, с трудом тащили по траве отчаянно сопротивляющуюся добычу.

Вдруг краски тропического пейзажа померкли. Темная туча заслонила солнце и расправила над сельвой свинцовые крылья.

- Идет ураган, - промолвил Бертон. - Будем смотреть?

- Бр-р-р-р! - поежился Гюбнер. - Лучше вернемся домой.

Сельва исчезла. Перед ними снова вращался красно-фиолетовый сияющий шар.

Еще в ту пору, когда радар был в колыбели и назывался электромагнитным детектором, Бертон заинтересовался проблемой дальновидения. Рядом с ним в группе "Мистраль" работал Лаказетт, физик почти гениальный. Это он создал "научный сектор" подпольщиков в гараже на улице Круа-Руж. Отсюда выходили крохотные радиопередатчики, бомбы с секретом в виде портфелей, телефонов и настольных ламп, глушители для пистолетов и автомобильных моторов. Тут же были собраны материалы по прицельному бомбометанию и радару.

Лаказетт любил повторять слова Гюго: "Наука непрестанно продвигается вперед, перечеркивая самое себя. Плодотворные вымарки! Наука - лестница... Поэзия - взмах крыльев..." - Дорогой мой Анри, - говорил Бертону Лаказетт, - научное творчество нужно поднимать до уровня поэзии. Работа экспериментатора сродни работе художника. Большие открытия делаются не только знанием, но и вдохновением.

Бертон всегда поражался необычайной научной интуиции Лаказетта, который еще тогда предвидел пути развития радиоэлектроники, очень интересовался проблемами передачи движущихся изображений на расстояние, радиолокационной и электровакуумной техникой, полупроводниками. Он научил Бертона тому, что не смогли бы дать ему никакие институты и научные труды: умению мыслить в науке нешаблонно. Он же подсказал Бертону идею этого аппарата.

- Анри, - говорил ему Лаказетт, - видение на расстоянии и сквозь непрозрачные тела - не химера. Эту возможность предвидел еще Жюль Верн, а ты знаешь, сколько его фантастических идей стали реальностью. Принципиально в природе нет ничего непрозрачного. Но от какой печки следует танцевать при решении задачи? Это могут быть невидимые проникающие излучения - инфракрасные лучи, гамма-кванты высоких энергий, радиоволны миллиметрового и субмиллиметрового диапазонов, наконец - потоки элементарных частиц. Ключ в том, чтобы правильно подобрать проникающее излучение и суметь преобразовать его в видимое изображение. Это крепкий орешек, Анри!

Лаказетта расстреляли в форте Монлюк в начале августа 1944 года, в самый канун парижского восстания. Он погиб, не дрогнув.

То, что Бертон унаследовал от него, не осталось мертвым кладом. В послевоенные годы все свои силы и знания, весь талант, всю страсть он вложил в поиски "ключа". Но потребовались годы работы в "Бюлле", затем в "ТВ-франсэз", сотрудничество со многими талантливыми исследователями, прежде чем он нашел этот ключ и идея обрела реальную форму.

Вот это удивительное, созданное Бертоном "всевидящее око" и было взмахом его крыльев.

- Что еще? - спросил Бертон, вопросительно поглядывая на Гюбнера. - Индия? Дели, Бенарес? Аляска? Или, может быть, заглянем в святилище Соединенных Штатов: хранилище золотого запаса в подвалах форта Нокс? Или не будем ходить далеко и совершим прогулку по Парижу, о котором мало кто знает, по Парижу подземному, заглянем, так сказать, в парижские тайны?

И, не дожидаясь согласия Гюбнера, он начал вертеть колесико верньера. Стрелка медленно ползла по шкале и они, как бы вместе с ней, двигались по каким-то мрачным лабиринтам, безлюдным и запутанным. Это были катакомбы Парижа, протяжением на триста километров. Безлюдным? Нет, Бертону и Гюбнеру сопутствовали миллионы мертвецов, точнее кости их, сложенные штабелями у стен, прах нескольких миллионов парижан, тридцати поколений людей, населявших столицу Франции на протяжении десяти веков. Кости, и еще кости, и еще раз кости, тысячи кубометров костей, сложенных как поленницы дров и перемежаемые кое-где черепами. Прах и безмолвие. Официально этот гигантский некрополь именовался "Генеральным хранилищем костей, перенесенных с кладбищ Парижа".

- Империя смерти, - поеживаясь, заметил Гюбнер.

- Не только, - сказал Бертон. - Сейчас я покажу вам кое-что любопытное.

Стрелка двинулась дальше, я они оказались в обширном бункере. Посредине стоял стол с тремя разноцветными телефонами, портативный коммутатор, несколько стульев. На стене висел плакат, украшенный двумя скрещенными национальными флагами. Воззвание было датировано 19 августа 1944 года и начиналось сообщением о том, что союзнические войска стремятся к Парижу. Далее в самых энергических выражениях парижане призывались к восстанию против немецких оккупантов.

- Отсюда, - сказал Бертон, - легендарный полковник Роль-Танги, член ЦК Французской компартии, руководил подготовкой к восстанию. В самом центре царства смерти зрели семена жизни и свободы... Гитлеровцам, разумеется, и в голову не приходило искать здесь главарей Сопротивления...

Гюбнер проглотил застрявший в горле комок, сказал сдавленно:

- Очень любопытно... Однако меня больше интересует Париж современный...

- Да в современном Париже любое такси доставит вас в любой конец города...

- Ну, а все-таки? Можно ли заглянуть в любой дом по выбору? Интересно выяснить точность наведения...

- Для этого, видите ли, мне нужно иметь детальный план города и точную карту склонений по широте и долготе. Только в таком случае задача будет под силу квантовому калькулятору. Но попробую воспользоваться другим методом. Показывайте дорогу и я "отвезу" вас куда пожелаете...

Навстречу им понеслись улицы ночного Парижа.

- Здесь! - сказал Гюбнер.

...В казенно обставленном кабинете за дубовым письменным столом сидел седовласый человек в мундире с узкими поперечными погончиками полковника. Перед ним навытяжку стоял некто в штатском.

- Я слушаю, капитан Лежен, - сказал полковник, нимало не подозревая, что его разглядывают две пары посторонних глаз. - Что с проектом "Аргус"?

- Мне думается, шеф, не следует форсировать события. Плод созреет, нам останется только сорвать его. Работы в лаборатории Бертона под неослабным наблюдением...

Бертон насторожился и резко отстранил руку Гюбнера, который пытался выключить прибор.

Молчаливый поединок рук над пультом не прекращался на протяжении всего остального диалога между полковником и капитаном.

Полковник. Мне не совсем ясен принцип действия бертоновской установки.

Капитан. Он основан на использовании каких-то необычайных свойств потока элементарных частиц нейтрино. Впрочем, природа этих частиц не ясна современным физикам и "эффект Бертона" пока остается тайной его первооткрывателя.

Полковник. Надежна ли агентура на этой операции?

Капитан. Подтверждается, что один из агентов - двойник. Это Д-18. Он работает не только на нас, но и на ведомство Гелена. Это...

Гюбнеру, наконец, удалось нажать включатель. Изображение исчезло, в студии зажегся верхний свет. Теперь "коллеги" стояли на площадке лицом к лицу во весь рост: гневный Бертон и багровый, вспотевший Гюбнер.

- Что это значит, спрашиваю я вас?! - выкрикнул Бертон.

- Это значит, - начал Гюбнер, постепенно обретая свою обычную самоуверенность, - что наше изобретение должно, наконец, найти себе настоящего хозяина.

Бертон был ошеломлен неслыханной наглостью. Да, Гюбнер монтировал электронные узлы вспомогательных блоков, выполнял работы, требующие обычной конструкторской смекалки. Претензии на соавторство были просто смехотворны.

Гюбнер развалился в кресле и вытащил сигару, хотя в студии курить строго запрещалось.

- Туризм, путешествия, археология - все это хорошо... Но вы, конечно, даете себе отчет в том, какая поразительная сила находится в ваших руках? Она позволит своим обладателям раскинуть тайные сети над всем миром...

- Ну, и кто, по-вашему, эти обладатели? - гневно спросил Бертон.

- Ими будут те, кто больше заплатит. Я беру эту заботу на себя, и поверьте - не продешевлю. Мы будем богаты, как крезы.

Гюбнер теперь играл в открытую.

Бертон сразу понял, о чем идет речь, идея была не нова: тотальный шпионаж!

- Соглашайтесь, Бертон, теперь другого выхода у вас нет...

- Вы идиот, Гюбнер. Это изобретение по своей природе не может находиться в частных руках, во владении каких-либо монополий или фирм.

- Значит, фирма "ТВ" не получит "Аргуса"?

- Нет. Честь и совесть ученого не позволяют мне передать им свое изобретение.

- Значит, вести исследования и создавать аппарат на деньги фирмы, а потом показать ей кукиш - это честно?

- Фирма и так нажила на моих патентах колоссальные деньги, а я получил крохи. Мы квиты. Поймите, ослиная голова, что "Аргус" может быть только привилегией государства, как выпуск денег или ядерное оружие. Причем такого государства или государств, которые сумеют разумно его использовать.

- Что за донкихотство! Соглашайтесь на мои предложения, Бертон. Изобретение попадет в руки государственного учреждения. Я гарантирую вам это.

- Нет, Гюбнер. Уберите свои грязные лапы. "Аргус" никогда не был спутником Марса, бога войны. Эта штука не для тех, кто собирается обрядить атом в солдатский мундир. "Аргус" может и должен стать неусыпным стражем мира, действенным орудием контроля над тайными вооружениями.

- И вы воображаете, что вам удастся этого добиться?

- А вот это вас уже не касается.

- Ах, не касается? Вы забываете, что простаки в дирекции фирмы полагают, будто вы работаете всего-навсего над объемным телевидением. Я оправлюсь прямо туда и выложу все, что видел здесь, - заявил Гюбнер.

- Прежде чем вы успеете это сделать, я передали вас в руки полиции, как шпиона-двойника, - отпарировал Бертон.

- Ах, так! - и создатель "Аргуса" увидел прямо против своей переносицы ствол пистолета.

- Последнее слово, патрон, - угрожающе сказал Гюбнер. - Либо вы сейчас вручите мне всю техническую документацию из своего сейфа, либо...

- Вы идиот, Франц, - насмешливо отвечал Бертон. - Даже если бы я сделал это, ни вы, ни ваши хозяева все равно не смогли бы ею воспользоваться...

- Считаю до трех: раз!.. два!..

В этот миг ослепительно сверкнула зеленая молния и чудовищный грохот расколол, казалось, стены студии.

4. ГЛАЗ БУРИ

В самом центре циклона обычно находится зона затишья, в которой облака разрежаются и виден просвет голубого неба. Это и есть глаз бури.

Морской словарь Бертон на предельной скорости гнал машину к Парижу. В пути он сделал только одну коротенькую остановку, чтобы на бензоколонке залить бак горючим. Как ни странно, он чувствовал прилив бодрости и возбуждение, предшествующие опасной игре. Даже боль от вывиха притихла. Правая нога жала на педаль акселератора, на поворотах Бертон не сбрасывал газ. "Фрегат" поскрипывал всеми сочленениями, но тянул исправно.

Порой Бертон усмехался, представляя себе пробуждение Майкла, а затем "доктора", хозяина машины. Чувство юмора, как всегда, не оставляло его. Несмотря на драматизм положения, тут несомненно имелась и комическая сторона; интересно было бы послушать разговор этих двух субъектов, если они очнутся одновременно... Впрочем, шутки в сторону. Ясно одно: ни тому, ни другому нет выгоды прибегать к посредничеству полиции - это означало бы снова отдать Бертона в руки "Второго бюро".

Потом мысли сосредоточились на главном: ему нужен "глаз бури", как выражаются моряки, место, где бы отсидеться, убежище, чтобы спокойно обдумать положение и план дальнейших действий. В Париже были такие места...

...В те далекие героические годы в ряды Сопротивления широким потоком вливалась удивительно разноликая человеческая фауна. Здесь все бойцы были равны - они имели одинаковое право принять участие в борьбе и одинаковую возможность погибнуть.

В этом потоке были представлены люди самых неожиданных профессий и общественных положений: здесь рисковали жизнью министр и каменщик, ученый и прачка, архиепископ и газетчик, генерал и мусорщик, монах и актриса.

Многие погибли в застенках гестапо, иные умерли уже после войны в своих постелях, но и живых по сей день оставалось немало.

Бертон восстанавливал в памяти адреса старых верных соратников.

Белесое зарево, оттесняя зарю, все явственнее означалось на горизонте. Потом оно превратилось в муравейник огней.

Бертон подъехал к городу со стороны заставы Ла-Шапель, сделал большой крюк, в лесу Шантильи бросил машину, вернулся на дорогу, остановил такси и через полчаса был в Париже.

В вестибюле большого жилого дома на бульваре Сен-Жермен его окликнула старуха - привратница, сидевшая тут в своем кресле, казалось, со времен Бальзака.

- Вы к кому, месье?

Бертон назвал фамилию известного ученого-историка.

- Считайте, что вам не повезло, месье, - равнодушно сказала консьержка. - Он второй месяц в отъезде.

Бертону не оставалось ничего другого, как вернуться на улицу.

- Пале Ройяль, улица Рамбуто, - сказал он шоферу.

Дверь открыла женщина в черном. Из-за ее юбки выглядывали две мальчишеские рожицы.

- Мадам Сарсэ?

- Да. Что вам угодно?

- Извините, мадам. Я хотел видеть господина Сарсэ. Но этот траур...

Женщина всхлипнула и быстро прижала платок к глазам.

- Вы, видимо, один из друзей моего мужа? Проходите в комнаты, месье, прошу вас...

Бертон вошел. Через две минуты он знал все. Сарсэ, известный прогрессивный журналист, чья подпись стояла рядом с подписью Бертона под "Обращением ста", погиб от рук убийц из ОАС. Бомба была заложена в багажник его машины.

Сходя по лестнице, Бертон подумал: "Да, фашизм на пороге этой страны, он наступает. Жаль Этьена - это был честный и умный товарищ. Что делается: людей, проливших кровь за Францию, бросают в тюрьмы, "ультра" со своими бомбами безнаказанно разгуливают по Парижу. Будь осторожен, Анри! Сопротивление продолжается!" Бертон проехал на метро несколько остановок и вышел у Северного вокзала. Это был как будто надежный адрес. Уйдя с головой в научную и исследовательскую работу, Бертон лет шесть как потерял из виду Шарля Лобришона. В годы Сопротивления этот человек содержал маленькое кафе, служившее подпольщикам почтовым ящиком. Потом, как слыхал Бертон, Шарль разбогател... Ну, что же, надо надеяться, что остался в душе тем же верным товарищем.

Бертон взглянул на часы: как быстро, словно подстегнутое, бежит время! И с каждым поступательным движением минутной стрелки растет угрожающая ему опасность. Медлить нельзя.

Пятиэтажный отель "Амбассадер", владельцем которого являлся Шарль Лобришон, находился в сотне шагов от вокзала. Правда, в нем не останавливались дипломаты, но это было солидное, комфортабельное заведение, пользовавшееся доброй славой.

Зайдя в телефонную будку на другой стороне улицы, Бертон узнал в справочном бюро номер телефона директора.

- Алло! - отозвался знакомый голос.

- Отель "Амбассадер"?

- Да.

- Я хотел бы узнать, имеются ли у вас свободные номера?

- Справьтесь у портье, телефон 205-35-98, - сухо ответил голос.

У подъезда отеля остановился длинный желтый автобус. Бертон постоял, ожидая, пока группа чопорных англичан-туристов исчезнет в застекленных дверях. Потом оглядел свой забрызганный плащ, недовольно поморщился и вошел в холл.

- Что угодно? - спросил проходивший мимо портье. Он оглядел посетителя и тоже поморщился.

- Мне нужно видеть вашего хозяина.

- Директор, вероятно, очень занят. Я, право, не знаю, как быть...

- Я подскажу: проведите меня в его кабинет.

- Простите, но я не могу без доклада. Что прикажете передать?

- Скажите директору, что его хочет видеть Зевс...

Портье удивленно поднял брови, но пошел докладывать. Вернулся он необыкновенно быстро и сказал почтительно:

- Директор ждет вас у себя, месье Зевс. Второй этаж, комната 37.

Из-за роскошного резного письменного стола орехового дерева навстречу Бертону, раскрывая объятия, поднялся грузный, с отечным лицом, человек.

- Анри?!

- Он самый, дорогой Шарло!

Так называли в молодости Лобришона за сходство с Чарли Чаплиным. Но сейчас... - бог мой! - он обрюзг, облысел, отпустил брюшко и как-то потускнел, вылинял. "А ведь ему едва за сорок", - подумал Бертон.

- Но что же ты стоишь?! Тысяча ведьм! Сколько мы не виделись?

- С сорок пятого года, если не считать короткой встречи в метро шесть лет назад. Мы оба куда-то очень спешили. Торопливо жали друг другу руки, обменивались телефонами, договаривались о встрече и дружеском обеде. Но ни один из нас не выполнил свои обещания.

Лобришон расхохотался:

- В то время мне не везло, я находился на грани финансовой катастрофы.

- А я был чудовищно перегружен работой.

Анри огляделся и заметил скромно сидящую в уголке на диванчике очень молодую, изящно и модно одетую женщину.

- Да, что же это я! - спохватился Шарль. - Прошу знакомиться: моя жена Лора. Разреши представить тебе месье Анри...

- Лемуана, - поспешил вставить Бертон.

- Гм... - поперхнулся Лобришон и повторил: - Месье Анри Лемуана, моего старинного друга.

"Эге, женился на молоденькой!" - подумал Бертон. Но когда он подошел, чтобы склониться к ее руке, сердце его екнуло: женщина поразительно походила на Вики Шереметьеву. Рост, фигура, лицо - Вики, только без огонька в глазах, и глаза эти смотрели на гостя холодно, равнодушно.

- Очень приятно, - сказала она.

- Ну, что же, садись, - сказал Шарль, открывая дверцу стенного шкафчика. - Выпьем с тобой перед завтраком по рюмочке перно. Садись, рассказывай.

Они выпили, и Лобришон уставился на товарища влажным, растроганным взглядом.

- Ты грустен, Анри, у тебя неприятности?

- Да, и гораздо серьезнее, чем ты можешь себе представить.

- Выпьем еще по одной, а потом ты расскажешь, чем я смогу быть тебе полезен.

Лора поднялась:

- Прошу извинить, но я оставлю вас ненадолго, господа.

Легкой походкой она вышла в боковую дверь.

- Как она похожа на "Сорванца", - сказал Бертон. - Ты помнишь Вики?

- Еще бы, - кивнул Шарль. - Мы все были влюблены в Полиссон...

Бертон прикрыл ладонью глаза.

...Черная машина доставила Вики в тюрьму Фрэн.

Дважды делались попытки вызволить "Сорванца", когда ее вывозили на допросы в гестапо. Это были хорошо продуманные и подготовленные операции, но обе окончились неудачей.

Вики допрашивали с двумя переводчиками - русским и французским. Пытались спекулировать на ее эмигрантском прошлом.

- Вы ввязались в опасное движение, рискуете жизнью, хотя могли бы жить, как принцесса, - уговаривал ее следователь. - Вы же знаете, что в Сопротивлении задают тон коммунисты, по вине которых вы лишились отечества...

Ничто не помогло. Вики твердила одно: "Я русская, жила всю жизнь во Франции и никогда не изменю ни своей родине - России, ни Франции, приютившей меня".

Следователь прозвал ее "Принцесса "Их вайе нихт" [я ничего не знаю (немецк.)] Пошли в ход резиновые хлысты, веревки и ввинченные в потолок кольца, холодный карцер... Вики не выдала никого. И вскоре ее гордая, прекрасная голова скатилась под топором фашистского палача.

Французское правительство посмертно наградило Веру Александровну Шереметьеву орденом Почетного легиона и военным крестом с пальмами...

По другую сторону двери Лора примкнула ухом к замочной скважине. Разговор был хорошо слышен.

- Что за маскарад, Анри! - спросил Лобришон.

- Обстоятельства... - уклончиво ответил Бертон.

- Что нового в твоей лаборатории? Как подвигается работа?

- У меня нет теперь лаборатории. У меня нет работы. У меня нет своего имени. Я не могу появиться в своей квартире.

- Да, я читал в утренней газете - не твою ли лабораторию взорвали ультра?

- Ультра здесь ни при чем, старина, Можешь ты помочь мне, не спрашивая пока ни о чем? Мне нужен кров на несколько дней.

- Как ты можешь сомневаться, Анри! Мой дом - твой дом.

- Благодарю.

В этот момент дверь приоткрылась и женский голос позвал:

- Шарль, на минуту...

Лобришон вышел. Из-за двери до Бертона доносились приглушенные отголоски спора.

- Кто этот человек? - допытывалась Лора. - Только не ври, Шарль!

- Я уже сказал тебе, он мой старинный друг...

- Боже! Он то Зевс, то Лемуан, хотя это явно не его настоящая фамилия. У него взорвали лабораторию, за ним охотятся оасовцы или бог знает кто еще, и ты тащишь этого подозрительного субъекта в наш дом...

- Лора, детка, я должен помочь ему, иначе окажусь последним подлецом...

- Нет!

- Лора!

- Шарль!

- Я прошу тебя...

- Нет! Ты хочешь влипнуть в темную историю? Ты хочешь, чтобы нас пластикировали? Ты хочешь поставить на карту благополучие семьи?

- Лора!

- Нет, я не перенесу этого! Он войдет в наш дом только через мой труп! Ты знаешь, я жду ребенка...

Лора разрыдалась.

Шарль вернулся в кабинет красный, как вареный рак. Выпил подряд две рюмки перно и повалился в кресло.

- Черт побери! ...Над входом в лагерь Нейе Бремме красовалась издевательская надпись: "Каждому свое", хотя тут больше пристала бы вывеска над вратами дантовского ада: "Оставь надежду всяк сюда входящий". Действительно, ни один заключенный до сих пор не выходил отсюда. Тюремщики злорадно предупреждали Бертона, что жизнь в Нейе Бремме будет хуже смерти.

В первый же день лагерной жизни Анри и Шарль увидели потрясающую сцену: два заключенных в полосатых куртках тянули какую-то шутовскую колесницу, декорированную пестрыми тряпками. Под балдахином в кресле сидел связанный человек, тощий до ужаса. А впереди шествовал оркестр, набранный из уголовников, в тех же куртках. Аккордеоны и скрипки негромко наигрывали фривольную песенку: "Приходи, мой друг, я жду тебя..." Эсэсовцы надрывались со смеху, довольные своей выдумкой, хватались за животы.

Этого человека везли к месту казни. Вешали, как узнал потом Бертон, на струне от рояля, чтобы агония длилась подольше.

Бертона загоняли в бассейн и заставляли нырять, а когда он высовывал голову, чтобы хлебнуть воздуху, били по темени палкой.

Много может вынести человек, неимоверно много! В нем нередко таятся огромные силы, о которых он и не подозревает... А Бертон превзошел все нормы выносливости, известные лагерным палачам. Комендант лагеря трижды спорил на бутылку шнапса, что "этот французишка не протянет еще и трех дней", и - трижды проигрывал.

И этот человек, сам полумертвый от голода, подливал свою похлебку в миску Шарля. Этот человек, шатаясь, тащил на спине Шарля, избитого надзирателями... Отстающих травили овчарками - если бы не Анри, не быть бы Шарлю в живых. Однажды он поделился с Лобришоном коркой хлеба, которую стащил у собаки, рискуя получить пулю в спину...

Стараясь не глядеть на Бертона, Шарль удрученно прошептал:

- Очень сожалею, дружище, но сейчас я не могу предоставить тебе свою квартиру... Прости, жена ждет ребенка и... Но если хочешь, я поселю тебя в гостинице. Ты будешь записан под именем Лемуана.

Бертон все понял. Он доверительно коснулся руки Лобришона.

- Я не обижаюсь, старина, давай. Мне нужно хотя бы выспаться.

Шарль встрепенулся, облегченно вздохнул, лицо его просветлело. Он нажал кнопку звонка. В дверях появился тот же портье.

- Месье Лемуану номер "люкс" на одного. В номер завтрак и шампанское.

- Я боюсь разорить тебя, - засмеялся Бертон.

- Пустяки. Может быть, тебе нужны деньги?

Лобришон подошел к сейфу и достал толстую пачку стофранковых бумажек.

- На первое время хватит? Не стесняйся, Анри.

- Спасибо. Как только я смогу снова пользоваться своим текущим счетом...

Бертон, не снимая плаща, стоял у окна роскошного номера и задумчиво глядел в окно. Как обманула его эта жалкая копия Вики! Где ты, бесстрашный, самоотверженный, прямодушный Шарль былых лет! Бедняга! Здорово она взяла тебя под башмак!..

И вдруг он увидел Лору Лобришон, переходящую улицу. Она направилась к тому самому телефону-автомату, из которого он звонил Шарлю, оглянулась по сторонам и вошла в будку.

Бертон догадался, куда она звонит: Лора спасала свое благополучие.

Вошел официант с подносом в руках.

- Завтрак, месье.

- Хорошо, поставьте, я сейчас.

Он подошел к письменному столику, взял из коробки лист почтовой бумаги, конверт с маркой отеля и написал:

"Дорогой Шарль! Я знаю - ты не виноват и не сержусь. Может быть, увидимся при более благоприятных обстоятельствах. Прощай, старина.

Твой Анри".

Запечатал конверт: "Месье Шарлю Лобришону. Лично". Положил письмо на поднос и вышел.

5. АКАДЕМИЯ ИЛЛЮЗОРНЫХ НАУК

Любую нить могу я рвать.

Не буду этого скрывать: Я сам умею колдовать.

Леонид Мартынов Бертон вышел на привокзальную площадь, и ему показалось, что он очутился в другом мире. В столице, откуда он уехал несколько часов назад, моросил дождь, было сумрачно, промозгло-сыро, а здесь ослепительно и знойно сияло солнце. Витрины магазинов по-летнему были защищены полосатыми тентами. Весь багаж Бертона состоял из легкого плаща, перекинутого через плечо. Скомкав и бросив в урну билет экспресса Париж - Марсель, он растворился в многоликой и многоязычной толпе. Теперь в своих темных очках-светофильтрах, в скромном сером костюме он ничем не выделялся среди окружающих. Через минуту такси умчало прибывшего налегке пассажира.

- Здравствуй, Марсель!..

Бертон любил этот город, несмотря на все, что ему довелось здесь пережить, город древний и новый, по-южному темпераментный, полный иностранцев и все-таки удивительно французский.

Во время войны его жестоко бомбили гитлеровцы, потом англо-американская авиация. Нынче город зализал свои раны, но старая часть Марселя, расположенная амфитеатром вокруг гавани, была все так же грязна, и все так же тесны были ее извилистые улицы, забитые городской и портовой беднотой. И все так же контрастировали с этими кварталами виллы и особняки промышленных тузов и экспортеров в новом городе, вызывающе и спесиво сверкавшие белизной фасадов и зеркальными окнами.

Но город, ласкаемый солнцем и теплым морем, не изнежился, подобно Ницце или Каннам. Он остался прежде всего городом загорелых мозолистых рук и славных революционных традиций - никому не дано забыть, что именно отсюда пришла в мир "Марсельеза".

Бертон остановил такси на улице Каннебьер, рассчитался с шофером и пошел дальше пешком.

Тихонько насвистывая, не спеша, будто прогуливаясь, он шел, подолгу останавливаясь у витрин, разглядывая на стекле отражения прохожих за своей спиной. Наконец, он оказался у старого трехэтажного здания со стенами кирпичной кладки. У резных дубовых дверей висела потемневшая бронзовая доска: "Академия иллюзорных наук". Под ней была вторая вывеска, поменьше и поновее: "Студия Киеси Мицуда". На жестяной стрелке под этой вывеской значилось: "Вход со двора".

Бертон обогнул здание, прошел по переулку вдоль каменной ограды и, оглянувшись, шагнул под арочный свод. Его обступили замшелые стволы старых платанов. На аллеях запущенного сада то и дело встречались статуи каких-то идолов, египетских фараонов и сфинксов. Музейная тишина. Пахло гнилью и увядшим листом. К тыловой части здания примыкал асфальтированный двор, заставленный пестро расписанными бутафорскими павильончиками из фанеры и папье-маше.

Бертон на минуту задержался у дверей. Мраморный барельеф изображал танцующее, многорукое индийское божество. Неземная улыбка его мало гармонировала с надписью под барельефом: "Факиром может стать каждый". Бертон шагнул через порог.

Потолок вестибюля украшали великолепные люстры, сквозь слой пыли угадывался блеск хрусталя и позолоты. Стены облицованы полированным деревом, задрапированы тяжелым бархатом. Бертон наугад направился в одну из боковых галерей.

Галерея заканчивалась стеклянным тупиком. Зеленоватые стены, подсвеченные изнутри, были разрисованы чертями и драконами. На одной из стен проступала надпись: "Витторио Керлатто, великий магистр натуральной магии, посвященный храма Изиды. Оккультные знания. Тайные обряды. Постоянные связи с потусторонним миром".

- Только и всего?! - усмехнулся Бертон.

Кто-то тронул его за рукав, Бертон обернулся. Перед ним стоял небрежно одетый широкоплечий увалень с курчавыми волосами и влажным взглядом темных волооких глаз. В левом ухе незнакомца дрожал золотой полумесяц серьги.

- Месье, покорно прошу вас вернуть мне мою Рикки, - сказал этот странный человек, протягивая руку к плащу Бертона.

- В чем дело?

- Помилуйте, месье! - воскликнул курчавый. - Моя бедная Рикки!

- Откуда вы взялись? - удивился Бертон. - Не имею ни малейшего понятия о местопребывании вашей обожаемой Рикки. Советую обратиться к психиатру, там вы получите интересующую вас информацию.

- Простите, месье, но я в своем уме, - возразил незнакомец.

Бертон вдруг ощутил, как под его плащом что-то шевельнулось. Он встряхнул плащ, и на пол шлепнулась большая змея.

- Афганская кобра, - пояснил курчавый и еле слышно свистнул.

Змея поднялась на хвосте и угрожающе расправила капюшон.

- Сколько времени может прожить человек после укуса этой твари? - осведомился Бертон.

- Я думаю, месье, минут пять, - ответил факир, показывая белые зубы.

- Для того, чтобы свернуть вам шею, мне достаточно будет одной, - раздраженно сказал Бертон.

- Что вы, месье, - укоризненно ответил курчавый. - Рикки ласковое и безобидное существо, она неспособна на дурные поступки. Рикки, фьють, ко мне, моя красавица!

Он схватил кобру за шею и с непостижимой быстротой завернул в цветастый шелковый платок. Секунду спустя в его руках брыкался пушистый лемур с огромными печальными глазами. Факир ловко схватил его за полосатый хвост и, улыбаясь, протянул Бертону.

- Отличная работа, - отозвался Бертон. - Значит, вы и есть знаменитый Керлатто?

- О нет! - воскликнул фокусник. - Я недостоин целовать мизинец на ноге Непревзойденного. Я всего лишь рядовой слушатель академии. Селим ибн Дауд, к вашим услугам, - он по-восточному скрестил руки на груди и поклонился. - Через месяц я получаю степень магистра иллюзорных наук, но, если месье сочтет нужным, я готов хоть сегодня подписать долгосрочный контракт.

Бертон заметил, что его окружают уже человек пять будущих магистров.

Впервые доводилось Бертону попадать в столь оригинальное заведение: под крышей ателье на улице Каннебьер помещался целый комбинат чудес. Прежде всего это была академия иллюзорных наук, готовящая магов, факиров и фокусников для цирков, мюзик-холлов и варьете Европы и Америки. Состав учащихся был чрезвычайно любопытен: по большей части это были инвалиды цирка, переучивающиеся на более легкие профессии. Аудитории заполняли отяжелевшие борцы, манежные ковбои, из-за возраста вышедшие в тираж, воздушные акробаты с переломанными ребрами, жонглеры, заболевшие склерозом. Одни жаждали постигнуть искусство чревовещания, другие - стать манипуляторами с картами и шариками, третьи приобщались к секретам чтения чужих мыслей.

Немало здесь было и авантюристов, наследников графа Калиостро, добывавших кусок хлеба за счет человеческой глупости, невежества и суеверий. Они имели собственные маленькие студии, поставляющие оптом более мелким шарлатанам талисманы и амулеты на все случаи жизни, магические зеркала, хрустальные шары для ясновидящих и тому подобный инвентарь.

Под сенью ателье наиболее солидной и доходной была студия Киеси Мицуды, серьезное коммерческое предприятие, решительно далекое от всякого жульничества, - фабрика волшебной аппаратуры со своими мастерскими и конструкторами.

Бертон еще раз оглядел питомцев академии: на него устремлены пять пар вопрошающих глаз. "Судя по всему, им чертовски нужна работа", - подумалось ему.

- Вы меня с кем-то путаете, ребята, - сказал он. - Я не антрепренер. Я не имею ни малейшего отношения к вашей профессии. Очень жаль, но это так...

Огоньки надежды в глазах окружающих угасли. Люди растаяли, как молчаливые тени. Бертон задержал Селима и шепнул ему на ухо:

- Если вас устроит несколько франков, проводите меня в студию Киеси Мицуды.

Унылое лицо факира заметно оживилось.

- К вашим услугам, месье! Хотел бы я иметь такого хозяина, как вы! Большинству из нас очень трудно получить работу, ведь мы не звезды, как Бенито, как Тульчио, как Эвридика. Я люблю свою профессию и работаю не хуже Тульчио, но ухлопал на учебу все сбережения. Сейчас я не имею столько денег, как этот выскочка, чтобы купить свеженькие трюки, приобрести оборудование, заплатить за рекламу.

- Факиром может стать каждый... - напомнил Бертон.

- Каждый, кто имеет деньги. Везде только деньги, месье!

У двери, обитой коричневой кожей, Селим сказал:

- Здесь вы найдете японца.

- Благодарю вас. Возьмите эти франки и получите в придачу совет: во-первых, не пользуйтесь горячей завивкой волос. По-моему, химическая выглядит гораздо естественней. Во-вторых, подберите себе имя пооригинальнее. В-третьих, внимательно следите за своей речью. Провансальский выговор выдает вас с головой. До свидания, э-э... Селим ибн Дауд.

- Жюль Моно, месье... Просто Жюль Моно, - шептал потрясенный факир, сжимая в кулаке кредитку.

Бертон толкнул дверь и оказался лицом к лицу с тем, кого искал.

- Здравствуй, Ми. Узнаешь?

Мицуда отступил назад и долго вглядывался в гостя сквозь толстые стекла очков в золотой оправе. Бертон выжидающе глядел ему в глаза.

Это был миниатюрный, прямо-таки игрушечный японец в отличном смокинге, с гвоздикой в петлице. Из-под шелкового лацкана смокинга выглядывали фантастические ордена. Бриллиантовый перстень на мизинце и сигара во рту придавали ему совсем респектабельный вид. Возраст японца определить было нелегко, однако седые виски и сухая, почти пергаментная кожа лица говорили о том, что старость берет свое. Наконец, Мицуда улыбнулся. Он сделал знак кому-то за своей спиной. Торопливо процокали каблучки, и молодая женщина, секретарь Мицуды, окинув Бертона любопытным взглядом, исчезла за дверью кабинета.

- Здравствуй, друг! - сказал Мицуда, усаживая гостя и наполняя пахучим кофе маленькие чашечки. Долго молчал, глядя на Бертона.

- Разве с того света возвращаются? - спросил, наконец, он, обрезая сигару.

- Возвращаются, Ми, - спокойно ответил Бертон, прихлебывая кофе. - Впрочем, ты маг и чародей и тебе должно быть больше известно на этот счет.

Японец выпустил клуб сигарного дыма.

- М-м-м... Как только кончилась война, я узнал, что ты находился на борту одного из "кораблей смерти", торпедированных в марсельской бухте...

- Да, я был на "Валькирии". Но, как видишь, я здесь и надеюсь, ты не принимаешь меня за призрак?

- Понятно, - Мицуда посмотрел на часы и, вытянув шею, лисьим движением повел головой, будто нюхая воздух. - Хочешь или нет, но я не отпущу тебя никуда дня три, ты мой гость. Согласись, что для тех, кто вместе глядел смерти в глаза, а потом не виделся семнадцать лет, три дня не такой уж большой срок.

- Я бы сказал, даже недостаточный, - добавил Бертон.

Мицуда поправил очки. И снова то же лисье движение.

- Ага! Старая игра в "кошку и мышки"?

- Нет, Ми. Игра, к сожалению, новая: "мышка и кошки". Но правила остались те же: мышка, проиграв, платит головой. Меня преследуют, Ми.

- Кто?

- Загибай пальцы: молодчики из "Второго бюро" - раз.

- Так.

- Наследники адмирала Канариса из "Бундеснахрихтендинст".

- Ты имеешь в виду ведомство генерала Гелена, боннскую разведку?

- Угу. И это не все.

- Кто еще?

- Янки. Видимо, из службы "Джи-два". Однако, как видишь, я здесь и пока на свободе. Тем и другим, и третьим нужен, собственно, не столько я, сколько мое изобретение. Рассказывать тебе о нем сейчас не буду - не время и не место.

- Достаточно. Я все понял. - Японец усмехнулся мгновенной бесстрастной усмешкой. - Внешне между всеми этими тайными службами существует альянс, дружба в рамках НАТО. Но каждая из них стремится захватить лакомый кусочек единолично в свои руки и подставляет ножку одна другой...

- Только это и дало мне возможность ускользнуть.

- Хорошо! Чем больше конкурентов, тем очевиднее твои шансы наставить им нос.

- Но ты понимаешь, что это не может продолжаться бесконечно. Силы слишком неравны. Спрячь меня, пока докеры из старых друзей не помогут мне переправиться за границу.

- Хорошо.

Ни один мускул не шевельнулся на его азиатском лице: Это был надежный человек, как железо.

- Я верю тебе.

- Верь, Анри. Тебе нужно сохранить здесь инкогнито?

- Крайне желательно, мой догадливый друг.

Мицуда снова взглянул на часы.

- Арман Роше, - сказал он. - Запомни. Утром ты получишь документы на это имя. А сейчас у меня, к сожалению, дела. Впрочем, ты тоже можешь присутствовать на просмотре. Для новичка там много занятного.

- Благодарю, я охотно воспользуюсь твоим приглашением. Кстати, в чем заключается теперь твой бизнес?

Мицуда улыбнулся. Бертону эта улыбка показалась печальной.

- Торгую. Грезы и иллюзии оптом. Поставляю реквизит, приборы и целые программы по собственным сценариям зрелищно-увеселительным заведениям Европы и Америки. Любопытный товар, не правда ли? Однако выгодный.

- Ты конкурируешь с Витторио Керлатто?

- Ни в коем случае. Керлатто - это ловкость шарлатана. Мицуда - ловкость ума. Я не только владелец фирмы, но и ее главный выдумщик. Без ложной скромности могу сказать, что мне удалось создать немало оригинальных иллюзионных эффектов. Никакой мистики здесь, разумеется, нет и в помине: сколько-то оптики, немного кибернетики, радиоэлектроника, новые материалы, продуманная композиция света, тени и красок, плюс использование некоторых физиологических особенностей человеческого зрения. Что еще? Искусно подобранные музыкальные ритмы, наконец - мастерство исполнителей. Впрочем, ты сейчас убедишься сам, до какой степени можно ввести в заблуждение человеческий глаз. Но я - честный предприниматель, Анри. Пусть это звучит парадоксом, но я беру деньги только за стопроцентный обман.

В центральной, богато убранной ложе просмотрового зала стояли два ряда белых пенопластовых кресел и небольшой пульт на колесной треноге. Под ногами путался кабель.

Тотчас за японцем и Бертоном в ложу вошли еще трое: два незнакомых мужчины и женщина - секретарь Мицуды.

Японец представил их друг другу.

- Мистер Кросби, мистер Драйберг, месье Арман Роше, Владелец варьете в Лионе.

- Очень рад, - равнодушно сказал пожилой толстый мужчина. На этом, видимо, исчерпывался весь его запас французских слов, потому что, подумав, он добавил, неизвестно к чему: - О'кей.

- Прошу садиться! - новым и каким-то вкрадчивым голосом пригласил Мицуда. И, обращаясь к Бертону, пояснил: - Мистер Кросби - продюсер, хозяин зрелищных предприятий в Калифорнии, один из самых уважаемых моих клиентов-заказчиков. Мистер Драйберг - его консультант по вопросам рекламы. Он же переводчик.

Бертон промолчал. Японец склонился к микрофону на пульте:

- Антуан! Что там у вас?

- Готово! - отозвался репродуктор.

- Предупреди остальных: в сценах с привидениями поменьше философии, побольше динамики. Даю сигнал на режиссерский пульт!

На доске перед креслом Мицуды вспыхнул красный глазок.

- Начали!

Зашуршала поднимаемая штора, открывая взгляду круглый зал. Белый потолок конусом с темным отверстием посредине, прозрачный, видимо, стеклянный пол, вместо стен - алюминиевые жалюзи.

Освещение померкло. В дальнем конце зала в стене образовалась голубая щель... Там, в клубке синих теней, под медленный волнующий ритм мелодии зарождались обещанные Мицудой грезы.

...В глубине сцены возникает волокнистая спираль галактики. Излучения мириад далеких солнц сливаются в красноватое зарево. На фоне его - двое: мужчина и женщина в легких костюмах космонавтов, он - в голубом, она - в розовом. Бенито и Эвридика. Полная невесомость - она в движениях, в мелодии музыкального сопровождения. "Космонавты" разыгрывают сложную акробатическую пантомиму, витая в пространстве, как воздушные шарики. Сцена прощания. Трогательный поцелуй. Он надевает шлем, включает невидимые двигатели и, подобно звездному кораблю, уносится в сторону галактической спирали... Эвридика в отчаянии. Скачут, беснуются звуки джазовой музыки. Выражение лица Эвридики меняется, глаза вспыхивают, телодвижения становятся непристойными. В сторону летят перчатки, расходятся застежки-молнии, разрезая костюм на части. Космический стриптиз... Обнаженное тело продолжает извиваться в пространстве под ударами джазового ритма.

Американцы кивают. Это им определенно нравится.

Сцены иллюзионного ревю сменяют одна другую. Коварная русалка увлекает влюбчивых аквалангистов на дно морское, превращает их в дельфинов и катается на них. Привидения играют в регби и танцуют твист. Блестящее мастерство постановщика и исполнителей, ошеломляющая техника спектакля принесены в жертву откровенной вульгарности многих эпизодов: японец знал вкусы своих заказчиков. К концу спектакля Бертон еле сдерживал зевоту, его тянуло уйти, но не хотелось обидеть друга.

Но вот привидения исчезли в своих гробах, и занавес опустился. Мицуда вопросительно глядел на американцев.

Мистер Кросби обратился к своему советнику:

- Скажите господину Мицуде, что нашей публике это будет по вкусу. Теперь мы сможем успешно конкурировать с телевидением. Желательно только в окончательном варианте ревю иметь побольше...

- Чего именно, мистер Кросби? - осведомился Мицуда. - Наши гарантии учитывают любые требования клиентуры.

- Побольше секса, господин Мицуда!

Бертон рассмеялся.

Прошло пять дней.

Бертон старался как можно реже выходить из маленькой, удобной комнаты, предоставленной ему гостеприимным хозяином. Раза два или три к вечеру Бертон исчезал и возвращался поздно. Мицуда догадывался, что он бывает в порту.

В первой половине дня в комнате Бертона царила тишина. Во второй половине наступало время репетиций в студии, и тогда комната превращалась в резонансный ящик: жужжали трансформаторы, доносился рев громкоговорителей, гремел джаз.

Каждый день утром приходила Люсьена - секретарша Мицуды. Она приносила все, что просил Бертон, наводила в комнате порядок. Иногда они вместе пили кофе за маленьким столиком, и Бертон не знал, куда деваться от взгляда ее умных, пытливых глаз. Говорили о пустяках. Вечерами, прогуливаясь в старом парке академии, он вспоминал этот взгляд и смущенно пожимал плечами.

Мицуда захаживал редко. Но сегодня он принес бутылку хорошего коньяка: захотел выпить с другом по случаю завершения работы над новым спектаклем. Бертон заметил, что Мицуда чем-то угнетен.

Выпили сразу по большому бокалу.

- Семнадцать лет! - воскликнул Мицуда. - Подумать страшно, Анри!

- Согласен, Ми. Семнадцать лет назад мне было двадцать девять, - отозвался Бертон.

Мицуда, казалось, не слышал. Бертон глянул в его отсутствующие глаза, больно защемило под сердцем.

- Семнадцать лет! - повторил Мицуда с каким-то странным волнением. - Чтобы увидеть свою внешность, достаточно посмотреть на себя в зеркало... Но чтобы заглянуть в свою душу, нужно встретить старого друга. Великий бог, что ты наделал со мной!

Щуплое тело японца содрогалось в рыданиях. Выпавшая из рук сигара дымилась на ковре. Пепел, просыпанный на рукав пиджака, попадал в глаза. Попадал в самое сердце. Пепел, пепел, пепел...

Кучки еще горячего пепла скользят по лопате. Лопата скользит по обгорелым костям, не держится в слабых руках. "Шнель, япанишес швайн, шнель!" Кучи пепла растут. Даже ветер не в силах поднять этот тяжелый, жирный, еще горячий пепел. Ветер пролетает мимо, унося за колючую проволоку дым из страшной трубы и слабый человеческий плач. "Шнель, япанишес швайн!" Лопата гребет быстрей и быстрей. Не руки, нет - она сама подчиняется окрику: "Зо, яволь. Нимм дас зайне фрюштюк" [Быстрее, японская свинья, быстрее! Так, хорошо. Получай свой завтрак! (нем.)]. Прямо в лицо бросают дохлую кошку. Грубый хохот. "Цу тиш! Гутен аппетит!" [За стол! Приятного аппетита (нем.)]. Автоматная очередь. Ветер уносит крики и стоны. И дым...

- Мужчины не плачут, Ми.

- Прости, Анри, старею, нервы...

Мицуда долго протирает очки.

- Ми, ты хочешь знать, почему я здесь?

- Ты говорил, Анри.

- Нет... я сказал не все. Ты думаешь, мне жаль отдать свое изобретение людям? Нет, не жаль, Ми. Но оно дает им в руки опасное могущество. Нельзя допустить, чтобы им завладели маньяки в военных мундирах. Иначе пепел новых жертв ляжет в озера крови и слез...

- Пепел... Пепел... Слезы и кровь. Да... Да... - и Мицуда снова низко опустил голову.

- Перестань, старина. Погибших не вернешь, - сказал Бертон. - Кстати, не слыхал ли ты, в каком лагере погибла Вики?

- Не знаю, нет... Но мне известно - кто.

Бертон подался вперед, до боли в пальцах сжав подлокотники кресла.

- Кто предал? Кто? Говори! Он жив?

- Насколько мне известно - да. Он из тех, кого в Западной Германии называют "подводниками". Ты, вероятно, знаешь, что в ФРГ сейчас проживает больше двух сотен гитлеровских военных преступников, которые официально числятся умершими. Бывший гауптштурмфюрер СС Фридрих Кунц был похоронен по всем правилам, но потом всплыл в Оснабрюке. Он выдает себя за эльзасца, хотя на самом деле - судетский немец. Сейчас он носит имя Франца Гюбнера.

Кулак Бертона с силой обрушился на хрупкий столик.

Была уже половина первого ночи, когда Мицуда вернулся к себе в кабинет. Достав кофейник, он выпил подряд несколько чашек холодного черного кофе. Внезапно до него донесся сдавленный крик.

Дверь распахнулась. Вошли двое, в шляпах, в светлых плащах. Третий остался стоять в коридоре. Левой рукой он крепко держал за локоть Люсьену, в правой был пистолет.

- Проходите, господа, - сказал Мицуда. - Я ждал вас. Отпустите девушку: она все равно ничего не знает.

- Нас интересует Анри Бертон! - сказал один из вошедших.

- Знаю, - сказал японец. - Анри Бертон находится здесь.

- Я уполномочен арестовать его по обвинению в государственной измене.

- Это его не должно обескуражить, - сказал Мицуда. - Он человек привычный... Пройдемте со мной, господа.

В дверях Мицуда замешкался на секунду, встретив напряженный взгляд своей секретарши.

- В чем дело, Люсьена? - спросил он. - Вы мне больше не нужны сегодня. Прошу вас уйти...

Мицуда вел ночных гостей по коридору, на ходу включая освещение. У распределительного щита с надписью "Студия К.М." он остановился и перевел рубильник в положение "включено".

- Прошу сюда, господа. Следуйте за мной, господа, - то и дело повторял японец, показывая дорогу в лабиринте галерей и переходов.

Гости чертыхались, спотыкались о связки толстых кабелей, озирались по сторонам, разглядывая диковинные аппараты, похожие не то на радиотелескопы, не то на ракетные установки. Все четверо протопали по металлическому трапу и вошли в небольшое помещение, наполовину занятое полукруглым пультом, с окном в зал.

- Это - режиссерский пульт, - пояснил Мицуда, присаживаясь. - Сейчас я включу освещение в зале студии и вызову туда Бертона. Остальное - ваша забота...

Мицуда пробежал пальцами по тумблерам и кнопкам, как опытный пианист по клавишам.

- Внимание! - загремели громкоговорители. - Внимание, Анри Бертон! Прошу вас выйти в зал студии. Это необходимо!

Трое в плащах переглянулись и завертели головами в поисках того, кто был им нужен. Минуту спустя в зал вошел Бертон.

- Анри Бертон, не двигайтесь с места, - наклонявшись к микрофону, сказал японец. - Вы арестованы. Зал окружен, сопротивление бесполезно.

Один из агентов похлопал Мицуду по плечу и жестом приказал остальным спуститься в зал.

Мицуда оскалил зубы:

- Чтобы он не вздумал сопротивляться, я посажу его в клетку.

- Не стоит. Мои ребята сделают это быстрее и лучше. Теперь он от нас не уйдет, - сказал агент.

- Кто знает, - возразил японец. - Лишняя предосторожность не мешает. Вот посмотрите...

У агента от удивления отвисла челюсть. В центре зала появилась массивная клетка. Бертон оказался за частоколом железных прутьев.

- Подойдите к нему, - предложил Мицуда.

И они спустились по трапу в зал.

- Вы арестованы, Бертон, - сказал агент, приближаясь к клетке вплотную и держа пистолет наготове.

- Вы ошибаетесь, месье, - спокойно возразил Бертон. - Пока что я в клетке.

Лицо агента побагровело.

- Освободите его, - приказал он Мицуде. - Да поживей, черт побери!

Мицуда галантно поклонился.

- Ну что ж, если вы настаиваете, месье... У вас доброе сердце.

- К черту! Освободите его немедленно!

- Слушаю и повинуюсь.

Мицуда трижды хлопнул в ладоши. Откуда-то сверху слетело черное, блистающее звездами покрывало и накрыло клетку с Бертоном. Красивый, звучный аккорд разогнал тишину.

Один из агентов бросился к клетке и приподнял покрывало, но тут же с проклятием отскочил в сторону. Двое других мгновенно сорвали покрывало... и остались стоять, остолбенев: в клетке, свернувшись кольцами, лежал громадный питон. Бертон исчез.

Первым опомнился старший. Схватив Мицуду за воротник, он встряхнул его так, что у японца слетели очки.

- Где Бертон?

- Он уже далеко отсюда, месье, - невозмутимо ответил японец. - Кстати, должен предупредить, что я не выношу грубиянов.

- Ах ты, старая крыса! - заорал агент.

Львиный рык потряс воздух. Ошеломленные шпики выхватили из карманов оружие. Мицуда поднял очки и водрузил их на прежнее место.

- Пойдемте, господа, я покажу вам дорогу обратно. Здесь вам, право же, больше нечего делать.

На обратном пути японец так же педантично щелкал выключателями. Спектакль окончен, иллюминация уже ни к чему.

Едва он переступил порог кабинета, как наручники щелкнули у него на запястьях.

- Прошу прощения, господа, - сказал Мицуда, возвращая наручники. - Одну минутку, я должен надеть свой плащ.

Он не спеша оделся, запер в стол бумаги, отключил телефон.

- Ну вот, господа, теперь я готов. Пожалуйста... надевайте браслеты.

Мицуда протянул свои худые руки.

6. ДЯДЮШКА СЛУЧАЙ И ТЕТУШКА ОКАЗИЯ

Искусство разведки - это вроде игры в футбол. Футбол - прекрасная игра. Но лучше, чем футбол, и лучше, чем всякая другая игра, - игра в охоту на человека.

Английский генерал Баден-Пауэлл Счастливый случай позволил нам познакомиться с любопытной рукописью. Она готовилась к выпуску в свет в Дублинском издательстве.

На фоне мутного потока криминальной литературы, напичканной ужасами и непристойностями, которая захлестнула книжные рынки Европы и Соединенных Штатов, среди всех этих "черных серий" и похождений суперменов выгодно выделялись документальные книги, написанные либо разведчиками, ушедшими на покой, либо непосредственными участниками сенсационных событий, либо умелыми журналистами, соглядатаями тайн. Авторам их не было надобности выдумывать. И все-таки эти книги по занимательности и остроте ситуаций оставляли далеко позади любой приключенческий роман.

Мы ведем речь о книге "Засекреченный легион", в которой отставной агент английской разведки делится некоторыми воспоминаниями. Время сгладило остроту событий, история рассекретила многое из того, о чем он рассказывает. Но, по вполне понятным соображениям, автор предпочел скрыться под псевдонимом Патрика Филби.

"Древние создавали свои мифы, - пишет он. - Современность создает свои. Один из таких мифов - "Сикрет интеллидженс сервис" ("Секретная осведомительная служба"). Она - вездесущая и всевидящая - присутствует во многих романах - но увы! - такой службы никогда не существовало. Есть секретные службы военной, морской и воздушной разведок, носящие соответствующие шифры, существует "Скотланд Ярд" с его особым отделом и другие учреждения, традиционно связанные с защитой колониальных интересов британского империализма, но "Сикрет интеллидженс сервис" была и остается таким же мифом, как неподкупность знаменитого полковника Т.Е.Лоуренса.

Армейская служба разведки именовалась "М.И.", и при ней во время второй мировой войны были созданы две организации специально для оккупированной Франции - "РФ" и "Ф". Они были тесно связаны с подпольными организациями Французского Сопротивления и занимались, главным образом, вопросами диверсий и саботажа.

Приводим одну из глав этой книги, имеющую непосредственное отношение к "Аргусу" и его создателю.

...Стук в дверь костяшкой согнутого пальца, тихий, как шепот. Открыв дверь мансарды, посетитель видит скромную обстановку - стол, два стула, койку, умывальник - жилище рабочего человека. Видит хозяина - высокого, стройного, горбоносого человека, чисто выбритого, в дешевом пиджаке и черном свитере.

- Месье Роше?

- Да, это я. Входите.

Невозмутим, как изваяние Будды. Вытирает руки полотенцем, указывает на стул.

- Садитесь.

Посетитель подает свою визитную карточку: "Томас Брукман и сыновья (инженеры), лимитед, 21-25 Табернейкл-стрит, Лондон".

Даже бровью не пошевелил.

- Чем могу служить?

- Давно искал встречи с вами.

- Я слушаю.

- Месье Роше, имею к-вам очень небезвыгодное предложение.

- Так.

- Наша фирма закупила у вашего завода электрооборудование. Вас устроила бы продолжительная, хорошо оплачиваемая командировка в Англию, месяца на три, за счет нашей фирмы?

- Ваша фирма, насколько мне известно, производит деревообрабатывающие станки. Чем же могу быть вам полезен я, простой мастер?

- Эти станки работают на электрооборудовании нового типа, патент на которые принадлежит вашему заводу. По соглашению, монтировать его должны ваши специалисты. Руководители предприятия, в частности, главный инженер месье Клавель, дали на вас самые благоприятные рекомендации.

- Ясно. А если я откажусь?

- Тогда дирекция завода сделает из этого свои выводы, не совсем для вас благоприятные...

Роше садится за стол против "Брукмана и сыновей" и говорит чуть насмешливо:

- Ну, положим, насчет месье Клавеля вы врете. Карты на стол, мистер Брукман.

Он встает, ставит правую ногу на стул, рука в кармане.

- Оставим эту детскую игру. Мы с вами уже вышли из того возраста, когда забавляются жмурками.

- Заверяю вас, что к французским правительственным органам я не имею никакого отношения.

- Верю. Из этого следует, что если я наотрез откажусь, вы предложите мне единовременно чрезвычайно крупную сумму. Вы, несомненно, уполномочены на это. В случае отказа вы попробуете похитить меня. Или что-нибудь еще хуже... Вроде пули в затылок.

Мистер Брукман тоже встал.

- Месье Бертон, разрешите назвать вас подлинным именем. Я знаю, вы бывший макизар, умный и храбрый человек. Не подумайте, что я какой-нибудь банальный убийца...

- Оружие на стол, мистер Брукман, - сказал Бертон, не вынимая руки из кармана.

Мистер Брукман, не колеблясь, вынул из кармана небольшой пистолет необычной формы и протянул его рукоятью к Бертону.

Бертон с любопытством посмотрел на оружие.

- Это что-то новое.

- Бесшумный. Пневматика. Стреляет микроскопическими ампулами, снаряженными курареподобным ядом. Кстати, яд получен химическим путем и по силе действия в десять раз превосходит свой прототип. Смерть наступает в какие-то доли секунды.

Бертон усмехнулся и положил пистолет на стол. Взял сигарету и выхватил из кармана... зажигалку, оформленную в виде миниатюрного пистолета. Закурил и бросил свое "оружие" на скатерть.

- Это будет джентльменский разговор?

- Да, месье Бертон.

Чертовское самообладание было у этого француза.

- Прежде всего, вы должны понять, что провокация, подкуп, угрозы, шантаж и тому подобное - это средства, которыми никто и никогда не смог и не сможет от меня ничего добиться, - сказал Бертон.

- Повторяю, разговор джентльменский. Вы получите обратно все, что потеряли здесь, и вам будет обеспечена безопасность.

- Подобные предложения я слышу уже не впервые. В лагере Нейе Бремме, когда меня допрашивали в шестнадцатый раз, внезапно распахнулась дверь - и в ней показались два отлично одетых молодчика. Один гаркает: "Р-р-р-аус". Гестаповцы улетучиваются. Второй молодчик заявляет: "Хватит шутить. Вы имеете дело не с гестапо, а с абвером. Мы предлагаем вам работать над электромагнитным методом обнаружения летящих самолетов, - вы получите почетное место в Берлинском институте кайзера Вильгельма..." Я тогда едва держался на ногах, я был уже теоретически мертв...

- И вы сказали?..

- Я сказал - "нет!" Мистер Брукман опустил голову.

- Я тоже прошел через это...

- Вы? Каким образом?

- Я работал в отделе "РФ"... Вы, конечно, знаете, что скрывалось за этим кодовым обозначением. В сорок четвертом году, незадолго до парижского восстания, я выбросился с парашютом на территорию Франции, имея особое задание. Купол моего парашюта накрыл верхушку дерева, я повис в десяти метрах от земли. Пришлось перерезать стропы ножом. При падении в темноте рука с ножом подвернулась, и в момент удара о землю лезвие вошло в бедро. Эта оплошность чуть не стоила мне жизни. К счастью, меня подобрали люди, сочувствующие Сопротивлению. Но проклятые немецкие ищейки все-таки разыскали меня... Я не мог передать важное сообщение руководителям группы "Мистраль"...

- "Мистраль"?!

- Да!

- А кому оно было адресовано?

- Человеку с кличкой "Зевс".

Бертон положил на стол крепко сжатые кулаки.

- "Зевс" - это я.

- Не может быть!

- Может. А вы - "Пифагор". Мы ждали человека под этим псевдонимом, который должен был доставить нам сведения о немецкой агентуре, проникшей в ряды Сопротивления.

- Я - "Пифагор". Черт побери, что делают дядюшка Случай и тетушка Оказия, эти удивительные режиссеры!

- Удивляться нечему. Случайность в этих положениях играет иногда огромную роль. Да, впрочем, и случайности нет, есть неизвестные нам причины: не зная их, мы не в силах противостоять последствиям.

- Вы правы, Бертон. Помню, как в начале войны мы хотели украсть генерала Роммеля из его африканской резиденции в Веда-Литторио. Операция была продумана на сто шагов вперед, до мельчайших мелочей, на это дело были брошены отборные "коммандос". Но дядюшка Случай подставлял им ножку на каждом шагу. Роммеля не оказалось на месте, а из двадцати шести участников операции осталось в живых только двое - полковник и сержант.

- Дело прошлое. И если уж его ворошить, это прошлое, скажите, кто числился в провокаторах?

- Фотографию этого человека я уничтожил. Он был в группе "Запад". Примета: у него были карманные часы, уникальная вещь - круглый циферблат в квадратной платиновой оправе; по углам вставлены камни - рубин, сапфир, изумруд и топаз...

Бертон побледнел.

- Дальше.

- В наши руки попал любопытный секретный документ: Поль, обергруппенфюрер и генерал войск СС, доносил Гиммлеру, что в его распоряжении находятся ценности, изъятые у жертв Майданека и Освенцима, в частности, около 50 тысяч штук часов, из которых сотни две особо ценных - из платины и золота с бриллиантами. Эти дорогие часы раздавались в подарок "самым надежным и достойным эсэсовцам". Платиновые часы с четырьмя камнями получил по списку некий Фридрих Кунц. Но фамилия, под которой он проник в ряды участников Сопротивления, так и осталась нам неизвестной. Я не знаю ее и доныне.

- Я знаю этого человека, - хрипло сказал Бертон. - Это он провалил группу "Запад", Вики Шереметьеву, и...

- И?

- И выдал ваш визит.

- Какое совпадение!

- Я видел эти часы в его руках. Помнится, заинтересовался, спросил, где он сумел раздобыть такую антикварную редкость. И он со слезами в голосе ответил, что это подарок старика-еврея, которого он спас в годы гитлеровской оккупации. Но этот субъект, новый владелец часов, - мертв.

- Как его звали?

- В последние годы он носил имя Франца Гюбнера.

Теперь пришла очередь подскочить мистеру Брукману.

- Вы считаете его покойником? Только вчера я разговаривал с ним за столиком в одном загородном ресторанчике.

- Вы смеетесь?..

- Напротив, теперь я вижу, насколько все это серьезно.

- Не он ли навел вас на мой след?

- Вы угадали.

- Я задушу его своими руками.

- Не глупите, Бертон. Не хватало еще, чтобы вам предъявили обвинение в уголовном преступлении.

- Что он рассказывал вам?

- Мы говорим по большому счету?

- Да, конечно.

- Он догадывался о существе вашего изобретения. Гюбнер пытался проникнуть и в тайну Корфиотиса.

- Тайну?

- Какими-то неведомыми путями в руки вашего химика попали материалы замечательного русского ученого Михаила Михайловича Филиппова, открывшего способ электропередачи взрывной волны на большие расстояния. Филиппов погиб при взрыве в своей лаборатории, а вся документация об его изобретении была изъята царской охранкой и бесследно исчезла в ее недрах. Дорогой мой, в то время, как вы на третьем этаже работали над проблемой дальновидения, под вами, на втором этаже, готовилось опаснейшее изобретение, которое в сочетании с вашим открытием принесло бы человечеству неизмеримые бедствия...

- Это лишний раз подтверждает простую истину: в наши дни не существует "чистой науки". Любое научное достижение можно рассматривать с точки зрения его пригодности для военных целей.

- Страшно за науку, но это так...

- Вы думаете, что Гюбнеру не удалось завладеть материалами Корфиотиса? - спросил Бертон.

- Видимо, нет. Корфиотис был хитрым и бдительным человеком. А когда Гюбнер выбрал момент, чтобы подобраться к его сейфу, случилось нечто непредвиденное... Когда он проник в лабораторию и уже приближался к вожделенному объекту, перед ним появилась... тигрица. Совершенно реальный зверь, она лежала перед сейфом на песке, вытянув передние лапы и поджав задние. Голова ее находилась в полутора метрах от незваного гостя, и на морде тигрицы была улыбка, какую можно видеть на морде собаки, приветствующей хозяина после долгой отлучки. Затем тигрица раскрыла пасть и зевнула, показав страшные клыки. Гюбнер, понятно, оцепенел. Он ожидал чего угодно, только не этого. Но вдруг странное видение начало терять краски, истаивать, как мираж... Исчезла тигрица, исчез песок, на котором она лежала. Гюбнер стоял перед закрытым сейфом. Тут в коридоре послышались, шаги, время было упущено, и Гюбнеру пришлось срочно ретироваться.

Бертон кивнул головой:

- Ничего невероятного тут нет. Я помню этот день: не выходя из студии, я путешествовал по дебрям Индии. Мне неясно только одно: каким образом изображение дублировалось на лабораторию Корфиотиса. Впрочем, сейчас меня интересует иное: значит Гюбнер уцелел?

- Да, ему удалось спастись и скрыться, он цел, если не считать изрядно попорченной физиономии. Он заинтересован в том, чтобы его считали мертвым. Сейчас вы его не узнали бы: столько на нем напутано бинтов.

- Насколько я понимаю, этот тип несет на плечах тройной груз предательства и измены: в период оккупации работал на гестапо, затем обслуживал "Второе бюро" и продавал его секреты боннской разведке, а теперь, видимо, предложил свои услуги "М.И.".

- Вы опять угадали.

- Какой подлец!

- В 1944 году я должен был передать вам его фотографию и пять слов: "Это - предатель. Его нужно устранить..." Но он опередил и меня, и вас, сделал свое черное дело и исчез. Поэтому приговор не был приведен в исполнение.

- Я полагаю, что для таких мерзавцев не существует никаких сроков давности, - сказал Бертон.

- Я тоже так полагаю.

Бертон внимательно посмотрел на собеседника. Помолчал.

- А как же вы отчитаетесь за задание по проекту "Аргус"? - спросил он.

- Я думаю, что мне придется огорчить военное ведомство Великобритании.

- Вы порядочный человек, мистер Брукман.

- Спасибо на добром слове. Во-первых, с годами я поумнел. Во-вторых, я слышал о вас давно и питаю к вам чувство глубокого уважения. Я знаю, что группа "Мистраль" передала нам ценнейшие сведения о немецком секретном оружии, известном под названием "Бич Израиля", о радиоактивном "Песке смерти", производство которого нацисты пытались наладить в Гамбурге. И, наконец, самое главное - от вас мы получили данные о "фау" и это спасло жизнь многим тысячам ни в чем не повинных людей. Народ Англии должен быть вам благодарен.

Брукман встал.

- Как вы намерены поступить со своим изобретением? - неожиданно спросил он.

- Вы спрашиваете об этом как исполнитель операций по изъятию проекта "Аргус" или как "Пифагор"?

- Как "Пифагор".

- Тогда я отвечу. "Аргус" будет служить людям, которым нужен прочный мир на планете Земля. Как вы относитесь к такому решению?

- С величайшим уважением, месье Бертон, - серьезно ответил Брукман. - Я скоро ухожу в отставку, брошу осточертевшую службу и поселюсь в домике на берегу моря в родной Ирландии. Буду воспитывать внучат и выращивать оранжерейные цветы. Поверьте, мне война ни к чему.

- Если все сойдет благополучно и мне удастся передать "Аргус" в надежные руки, считайте, что в этом деле есть доля вашего участия, мистер Брукман.

- Удастся, - сказал ирландец. - Такой уж вы человек. Кстати, известно ли вам, что содержимое сейфа из вашей студии сейчас внимательно изучается экспертами французского военного министерства?

- Это меня не беспокоит, - отвечал Бертон. - Вся основная техническая документация зашифрована и находится в таком месте, где искать ее никогда и никому не придет в голову.

- Вы молодец, Бертон.

Бертон пожал протянутую ему руку.

- Прощайте, Пифагор!

- Прощайте, Зевс!

В дверях Брукман обернулся:

- Что касается Гюбнера, то забудьте о нем, как будто его больше не существует. Я постараюсь принять меры, чтобы он больше не смог вам вредить.

Брукман надвинул котелок, застегнул пальто и вышел, солидный, степенный, по всем внешним данным - преуспевающий делец. Больше он никогда не встречался с Бертоном.

На этом кончалась глава записок Патрика Филби, в которой упоминалось об "Аргусе".

7. БОЛЬШЕ, ЧЕМ ДРУГ

Завтра настанет день, Когда все потеряно И все начинается вновь.

Марсель Ашар Полицейский обеспокоенно крутил головой. Только что он видел скромно одетого человека, неспешно направлявшегося мимо стоянки автомобилей к дверям кафе "Тереза". Конечно, он не обратил бы особого внимания на этого прохожего, но дело в том, что человек внезапно исчез. Он не мог пройти незамеченным в кафе или скрыться за поворотом. Тут что-то не так... Полицейский высвободил руку из-под накидки и направился к автомобилям.

Бертон понял свою ошибку, когда сквозь щель в занавеске увидел полицейские башмаки, топчущие в лужах отражения рекламных огней. Незаметно покинуть машину было теперь невозможно, ему не оставалось ничего другого, как примириться с неизбежностью.

Белая перчатка взлетела под козырек. Хриплый басок произнес:

- Простите, месье, но по долгу службы я обязан...

- Вы хотите знать, кто я такой, не так ли, сержант? Хомо сапиенс - к вашим услугам... - мягко сказал Бертон. (Фу, какое глупое положение! Этот флик, вероятно, принял его за похитителя автомобилей).

- Мне не хочется, месье Сапиенс, казаться навязчивым, но, согласитесь, я просто вынужден проверить документы у человека, который влез... э-э-э... проник в чужую машину.

Флик оказался на редкость вежливым.

Бертон начал рыться в карманах, делая вид, что ищет документ. Что предпринять? Дать ему сто франков? Бертон старался выиграть время: вот-вот должен появиться тот, с кем он назначил здесь свидание.

Флик терпеливо ждал.

- Все в порядке, сержант, - раздался вдруг голос, который Бертон узнал бы из тысячи других. - Это мой друг, я попросил его подождать в моей машине.

Человек, который назначил Бертону свидание возле кафе "Тереза" в машине N_213-81, показал удостоверение, и флик, еще раз козырнув, удалился.

Хозяин машины, засунув руки в карманы пальто, смотрел на Бертона большими серыми навыкате глазами, качал седеющей головой и смеялся почти беззвучно:

- Здравствуй, Анри. Я, кажется, подоспел вовремя.

- Как всегда, Мишель, - тепло ответил Бертон.

Они обнялись.

Анри Бертона и Мишеля Шови - коммерческого директора крупной электрохимической фирмы - связывала не только студенческая дружба и не только совместная подпольная работа в годы оккупации. Их связывало крещение огнем и кровью...

...Марсель, солнечное утро, свежий солнечный ветер, синее море и... кованые сапоги эсэсовцев. Немцы торопились: с часу на час ожидался десант союзников.

Бертон и Шови были включены в группу участников Сопротивления, подлежащую немедленному уничтожению. На корабль смерти, носивший звучное имя "Валькирия", смертников грузили, как скот. Впрочем, нет, скот грузят гораздо бережней... Когда Бертона швырнули в трюм, он сшиб Мишеля с ног.

- Что за манера входить без доклада, - сказал Шови, зажимая кровоточащий нос.

Они сразу узнали друг друга, хотя полгода, проведенные в тюрьмах и концлагерях, изменили обоих до неузнаваемости. Мишель поцеловал друга окровавленными губами. Они так и просидели обнявшись, пока "Валькирия" тащилась до места, где ее должны были торпедировать. Бертон теперь не помнил, что говорили они друг другу в те страшные минуты. Возможно, что-то легкомысленное. Они смеялись, потому что не хотели чувствовать себя живыми мертвецами. А рядом какой-то юноша плакал навзрыд.

Раздался первый взрыв. Палуба накренилась, и люди в трюме сбились в одну огромную кучу. Взрывом сорвало крышку люка вместе с наваленными на нее лебедками, и они увидели небо... Люди облепили узкий трап, как пчелы. Трап рухнул под тяжестью тел. Крики и стоны... Трап подняли снова, и первый человек выскочил на верхнюю палубу.

- Выходите все! - крикнул он остальным. - На корабле конвоя нет.

Но едва люди показались из трюма и, скользя деревянными колодками, стали съезжать по накренившейся палубе, с эсминца, куда пересели конвоиры, забил крупнокалиберный пулемет. Затем эсминец ушел. Видимо, решили, что смертникам все равно крышка: на "Валькирию" пикировал английский бомбардировщик...

Взрывы бомб следовали один за другим, подымая за бортом мощные фонтаны воды, разнося в щепы палубные надстройки.

- Гады-ы-ы! - кричал Мишель, угрожая небу сжатыми кулаками. Наверное, Анри стал бы кричать вместе с Мишелем, но новый взрыв швырнул его в темную бездну...

В холодной воде Бертон очнулся и вынырнул на поверхность, чтобы глотнуть воздуха. Рядом с ним на волнах покачивался серый пузырь. Мишелю повезло: рубаха, под которой скопился воздух, ненадолго послужила ему спасательным поясом. Бертон поднял за волосы его голову над водой. Неподалеку плавали остатки штурманской рубки. Бертону удалось добраться до них, не выпуская из руки волос Мишеля. Втащив друга на скользкие доски, он, задыхаясь от усталости, смотрел на бледное лицо с безжизненно опущенными веками, уже не надеясь, что на нем появятся признаки жизни. Но Мишель вдруг открыл глаза, выплюнул воду и произнес:

- Кто бы мог подумать, что в загробном мире столько воды...

Друзья лежали рядом и молча смотрели на плавающие вокруг обломки. Уже не было видно ни самолетов, ни эсминца, ни "Валькирии"... Мимо проплывал труп с изуродованной головой. Быть может, это был тот юноша, который плакал. Мишеля стошнило.

- Это оттого, что я напился... - сказал он.

Но только ли оттого? Анри понимал, что Мишелю стыдно. Ему тоже было стыдно. В мрачной глубине, где-то у них под ногами, в искореженном остове "Валькирии" нашли свою могилу многие их товарищи. Было что-то унизительное в том, что они оказались счастливее погибших...

Безголовый труп зацепился одеждой за край доски и на некоторое время стал их спутником. Они почти теряли сознание, когда их подобрал английский миноносец.

- Как вы себя чувствуете? - спросил врач-англичанин.

Бертон отвернулся, а Мишель ответил:

- Еще немного, сэр, и я схватил бы насморк.

Оставив машину у кафе, Бертон и Шови медленно шли вдоль пустынной набережной. Мишель слушал внимательно, не перебивая, и постепенно Бертон рассказал ему все.

Где-то далеко пробило двенадцать. По темной Сене маленький буксир тащил за собой караван, барж. Хрипло пробасил гудок.

- Как видишь, события последнего времени принесли мне много горечи и разочарований, - заключил Бертон. - Мой ближайший сотрудник оказался негодяем из негодяев. Меня хотела предать женщина, как две капли воды похожая на ту, которую я любил. Я потерял лабораторию. Я вынужден был изменить свое имя, хотя у меня нет решительно никаких оснований стыдиться его. У меня хотят силой и коварством отнять то, что я собирался подарить честным людям от всего сердца, - мое открытие...

Друзья остановились и, опершись на парапет, глядели вниз на темную воду.

- Да! - вздохнул Мишель. - Если бы это рассказал мне кто-нибудь другой, я не поверил бы... Итак, Люсьена вывела тебя из магического дворца подземным ходом в соседний квартал. Но Мицуда, бедняга... Ему, вероятно, угрожают крупные неприятности?

- За него я как раз беспокоюсь меньше всего. У Мицуды много влиятельных друзей и клиентов в самой Франции и за ее пределами, даже в Соединенных Штатах. Они его вызволят.

- Но почему ты все-таки решил вернуться в Париж?

- Логика подсказывает, что нигде нельзя так хорошо спрятаться, как в Париже.

- Однако твои расчеты не совсем оправдались. Ведь ирландец-то тебя нашел, - заметил Мишель.

- Зато финал не оставляет желать лучшего. Знаешь латинскую поговорку: "Предупрежден - значит вооружен". Ночной разговор с ирландцем показал мне, что даже очень разные люди в критический момент жизни могут мыслить одинаково. Видимо, человеческой природе все-таки свойствен инстинкт жизненной правды. И это - радует.

- Я понимаю его поступок, - сказал Мишель. - Ведь он - ирландец, значит, все время служил чужому богу. И понимал это. Тяготился этим... Да, не каждый день приходится выслушивать этакое. Живешь и не представляешь, что рядом могут происходить подобные вещи. Но не унывай, старина, мы еще повоюем!

- Не сомневаюсь.

- А теперь ты, может быть, дашь мне представление о своем "Аргусе"?

- От тебя у меня нет секретов.

Бертон прочел Мишелю маленькую лекцию о слабых взаимодействиях элементарных частиц.

- Так, так! - сказал Мишель, оживленно встряхивая полуседой шевелюрой. - Мне многое стало понятным.

Согретый вниманием друга, Бертон рассказал ему кое-какие подробности о своей многолетней работе.

- Итак, тебе первому удалось сделать это необычайное открытие, - резюмировал Мишель. - Если с тобой что-нибудь случится, людям придется открывать это заново.

- Не придется. Я принял нужные меры. Все данные, касающиеся конструктивных особенностей установки для нейтринного дальновидения, я тщательно зашифровал и довольно нехитрым способом передал радиосигналами на радиотелескоп французского астрономического общества. Ты, верно, помнишь сенсационные сообщения газет о загадочных сигналах, дошедших на землю из созвездия Лебедя? Это была невинная шутка твоего покорного слуги. Теперь зашифрованные данные "Аргуса" находятся в картотеках государственной обсерватории. Над дешифровкой "космической" информации уже работает счетно-решающая машина "Эпсилон-8". Но никому неизвестно, что ключом к дешифровке служит научная работа Арнольда Дельфуса "Аппроксимирование нейтринных полей".

- Теперь это известно мне, - рассмеялся Мишель. - Скажи, ты осуществил трюк с "космическими" радиосигналами один?

- Нет, с Гюбнером. Но он помогал "вслепую".

- А ты уверен, что он не догадается со временем?

- Сейчас это уже не имеет значения. Сегодня я узнал о том, что Гюбнер казнен. Вот, прочитай.

Бертон вынул из кармана свернутый в трубку номер желтого еженедельника "Скандал". Они остановились под фонарем, и Шови начал читать: "В маленькой, не очень опрятной, меблированной комнате в углу стоит на коленях человек. Он буквально был загнан в этот угол, поставлен на колени и в этой позе окоченел, привалившись к стене. Голова втянута в плечи, лицо со следами недавних ожогов почти сплошь забинтовано, видны только оскаленные зубы и оловянные бляхи открытых глаз.

Сверкают вспышки "блица", щелкает затвор аппарата - следователь фотографирует убитого. Судебно-медицинский эксперт обнаруживает на шее трупа, в области сонной артерии, глубоко ушедшую крохотную стеклянную ампулу. Она была выпущена из какого-то метательного приспособления; вскрытие покажет, каким ядом ее снарядили.

На столе на белой клеенке разложены предметы, извлеченные криминалистами из карманов убитого: бумажник, пистолет, пара сломанных сигар, зажигалка... Детектив достает из бумажника удостоверение личности на имя Франца Гюбнера, уроженца города Мюлуз в Эльзасе, пятидесяти двух лет. Итак, это тот самый инженер Гюбнер, который исчез во время недавнего загадочного взрыва в лаборатории телевизионной фирмы в Париже.

Деньги, довольно крупная сумма - целы. Целы великолепные карманные часы в платиновом корпусе с драгоценными камнями.

В руке покойного зажата бумага: "Агент гестапо Фридрих Кунц... За преступления, содеянные против французского народа... подлежит смертной казни".

Странная деталь: приговор датирован июнем 1944 года.

Здесь, несомненно, имело место политическое убийство. Полицейский комиссар высказывает предположение, что оно совершено членами тайной террористической организации "Мстители" в ответ на проект закона о прекращении преследования нацистских палачей за давностью срока преступлений..." - Но я-то знаю, кто привел приговор в исполнение. Возмездие было справедливым, - сказал Бертон. - Ты помнишь "Валькирию", Мишель?

Мишель достал из кармана пачку сигарет и надорвал обертку.

- Дай и мне.

Спички ломались в дрожащих пальцах, друзья долго не могли прикурить. Половина сигарет просыпалась под ноги.

- Я буду чувствовать себя виноватым, если такое когда-нибудь повторится, - сказал Мишель, жадно глотая дым. - Но те, кто сжигал нас в крематориях лагерей смерти, вешал нас, пытал в застенках, топил в море, заняты сейчас составлением реваншистских планов, строительством военных баз. Страна, которая столько выстрадала под немецким сапогом, предоставляет свои территории для немецких военных маневров. Наше правительство, забыв уроки войны, усиленно заигрывает с министрами из Бонна...

- Не обязательно быть коммунистом, чтобы это понять, - сказал Бертон.

- Нет, конечно. Но не каждый решится посвятить себя борьбе против безумных планов реакции, борьбе неимоверно трудной, но абсолютно необходимой. Ты знаешь, какие потери понесла компартия во время Сопротивления. Недаром Морис Торез назвал ее "партией расстрелянных". Но она остается единственной партией, способной последовательно и до победы вести такую борьбу. Анри, тебе пора кончать с положением "клошара", бродяги, находящегося в осадном положении. Твою борьбу невозможно вести в одиночку.

- Могу я рассчитывать на твою помощь?

- На нашу помощь. Сейчас ты работаешь мастером на заводах "Соншель"? Тебе нужно перейти на одно из наших предприятий, скажем, лаборантом в цех электрохимии. Я устрою это. В ближайшее время мы поможем тебе переправиться туда, куда не дотянутся лапы противников. У тебя, вероятно, уже имеются планы дальнейшего использования "Аргуса"?

- Да, конечно. Но я вижу, что мне одному не справиться.

- Выше нос, старина! - уже весело сказал Мишель. - Мы опять вместе, как семнадцать лет назад... А теперь, знаешь что? Поедем разомнемся, подышим свежим воздухом. Только куда? В Булонский лес или Венсенский?

- Что за вопрос, Мишель! - Бертон недолюбливал аристократический Булонский лес. Ему, как и Шови, больше по душе был демократический Венсен.

- Да, да, конечно, Венсен! - кивнул Шови.

Они вернулись к машине и понеслись на юго-восток.

У Шови был прекрасный баритон. И сейчас, шевеля баранкой, он тихо напевал песенку из музыкальной комедии "Крошка Лили", незатейливую песенку, которая нынче была на устах у всего Парижа:

Завтра настанет день, И снова придет любовь.

И парень придет, насвистывая, завтра.

Он весну приведет за зеленые листики завтра.

И ты улыбнешься. И, как всегда, Любить еще будешь и будешь страдать, Завтра настанет день! Завтра! Над Парижем занимался рассвет. Розовая полоска над рекой обещала солнечную погоду.

ЭПИЛОГ. "АРГУС" ОБРЕТАЕТ ХОЗЯИНА

Наша повесть подходит к концу. Читателю небезынтересно будет познакомиться еще с одним документом - выдержками из дневника Виктора де Люге, варшавского корреспондента одной из крупных буржуазных парижских газет.

"Июль, 24.

Сегодня, получив из Парижа поздравления от друзей и знакомых, я узнал, что мне исполнилось тридцать пять лет. Странно... Я почему-то чувствовал себя шестидесятилетним. Именно таким я представляю самого себя, когда, случается, перечитываю собственные корреспонденции в нашей газете. После редакционной правки они выглядят так, как будто текст перед набором протаскивался через все канализационные трубы Парижа - столько в них содержится злопыхательства и старческого брюзжания. Мое имя, которым не забывали подписывать эту стряпню, стало приобретать соответствующий "аромат". Еще недавно кое-кто считал меня "молодым талантливым журналистом", теперь многие называют меня "асом холодной войны". Что-то жуткое, дряхлое мерещится мне в сочетании этих слов. Особенно сегодня, когда я узнал, что мне - всего лишь тридцать пять. Но я по-прежнему стар, по-прежнему мудр, я знаю, что деньги не пахнут...

В честь юбилея я пригласил свою приятельницу, журналистку из Лондона Мэри Лин поужинать в одном из варшавских ресторанов. Мэри согласилась - значит, я все еще нравлюсь женщинам.

Июль, 26.

Бар варшавского пресс-клуба - это место, где частенько имеют отражение самые невероятные слухи. Наша журналистская братия - я имею в виду собственных корреспондентов крупных иностранных газет правого толка - в курсе всех предполагаемых событий. Даже тех, которые на самом деле никогда не произойдут.

Сегодня во второй половине дня бар гудел, как растревоженное осиное гнездо. Я занял место у стойки и стал прислушиваться к разговорам. Одни говорили о каком-то таинственном "новом оружии красных", другие - о не менее загадочной "коммунистической акции планетарного масштаба". Каждый судачил на свой лад, и всем не терпелось заполучить для своей газеты "самую объективную информацию".

Рядом со мной стоял Ричард Баттон, корреспондент "Чикаго трибюн", той самой, под заголовком которой значится: "Величайшая газета Америки". Это издавна являлось предметом острот со стороны коллег Баттона, а впрочем, что тут особенного? Если существуют газеты-реваншисты, газеты-ландскнехты, газеты-гангстеры, то почему не быть газетам-тартаренам и газетам-мюнхгаузенам?

Я обратился к Баттону:

- Хелло, Дик! О чем это болтают сегодня?

Дик оторвал взгляд от блокнота, в котором что-то строчил, и протянул руку к своему бокалу. Потом взглянул на меня и пожал плечами:

- Никто ничего толком не знает. По слухам, готовится какой-то "варшавский эксперимент" ко дню открытия очередной сессии Всемирного Совета мира. Пытаюсь состряпать корреспонденцию в свою газету, но у меня ничего не выходит: слишком мало сведений...

И он опять склонился над блокнотом, почесывая коротко стриженный затылок. Муки творчества! Он явно не желает упустить верный шанс еще раз поставить свою газету в глупое положение.

К стойке протискивается Курт Шмербах - угрюмый немец, корреспондент какого-то западногерманского "цайтунга". Здороваюсь с ним кивком головы. Он заказывает себе мазагран - коктейль из черного кофе со льдом и тройной порцией коньяка.

- Как вам нравится эта новость, де Люгэ? - Шмербах вонзает в меня свои маленькие серые глаза с красными прожилками на белках.

- Потрясающе, - отвечаю ему. - Давно, знаете ли, не приходилось видеть, как из обыкновенного пальца запросто высасывают жирную "утку".

На нас стали обращать внимание. Шмербах, видимо, решил воспользоваться этим и произнес уже громче:

- Я думаю, что эти слухи имеют под собой достоверную основу.

- Согласен, если учесть, что "достоверность" этих слухов в основном зависит от крепости выпитых вами коктейлей, - не выдержал я.

Мой выпад почему-то задел окружающих. Поднялся невообразимый гвалт, каждый хотел высказаться по поводу нашей перепалки. Шмербах потребовал тишины:

- Прошу внимания, господа! Давайте проясним обстановку. По имеющимся сведениям, специальный комитет Всемирного Совета мира подготавливает что-то из ряда вон выходящее. Под Варшавой завершается строительство громадного куполообразного сооружения. Большое число советских, польских и чехословацких специалистов из Объединенного института ядерных исследований ведет под куполом монтаж агрегата неизвестного назначения. Некоторые компетентные лица утверждают, что это дьявольское сооружение представляет собой прямую угрозу свободному миру. В чем заключается эта угроза, нам еще неизвестно, и наша задача - задача представителей свободной прессы - вовремя разгадать коварный замысел коммунистов. Мы, журналисты, должны помочь направить политику Запада на срыв планов коммунистической агрессии. И чем быстрее, тем лучше. Мы должны потребовать у варшавских властей разрешения для представителей прессы на беспрепятственный осмотр этой таинственной строительной площадки.

- ...Для сбора шпионских сведений, - громко добавил я. - Будем считать, господа, что варшавские власти безоговорочно примут этот ультиматум.

Шмербах резко повернулся ко мне.

- Положение слишком серьезно, чтобы шутить, - сказал он, брызгая слюной. - Поберегите ваше остроумие, де Люгэ, для более подходящего случая.

- Хорошо сказано, Курт. Я и забыл, что ваши мозговые извилины мало приспособлены для остроумия.

Шмербах сплюнул и процедил сквозь зубы:

- С этими французами всегда одни неприятности...

- Это требует уточнения, пан Шмербах...

Я знал, что обращение "пан" приводит Шмербаха в бешенство, этот бош люто ненавидел поляков, и - кто знает! - может быть, расстреливал их во времена знаменитых "акций" против польского народа. И сейчас кровь бросилась в его тевтонскую морду, он стал пунцовым, как свекла.

- Уточнения? Извольте. Известно ли вам, что шефом "монтажников" является ваш соотечественник француз Анри Бертон, перебежчик, красная свинья!..

Я выплеснул в его физиономию содержимое своего бокала. Теперь, - по крайней мере, в моем присутствии, - он будет говорить о моих соотечественниках, употребляя более обдуманные выражения...

- Господа! - обратился я к окружающим. - Этот тип только что оскорбил героя французского Сопротивления, за что и наказан.

Я вышел из бара и направился разыскивать Мэри.

Если об этой моей выходке станет известно в редакции... А, черт с ними! Земной шар, в конце концов, имеет круглую форму.

Август, 16.

В десять часов утра весь корреспондентский корпус, аккредитованный в столице Польши, получил приглашение на пресс-конференцию. Пресс-конференцию устраивал комитет Всемирного Совета мира по случаю открытия под Варшавой какого-то нового центра информации. Любопытно...

Целый час мы толкались в пресс-клубе в ожидании обещанных автобусов. Шум стоял ужасный. Многие связывали это событие с тайной Большого Купола. Заключались пари.

- Я не сомневаюсь, что нас отвезут к Большому Куполу, Виктор, - сказал мне Дик Баттон. - Ставлю свой "блиц" против твоего берета.

- Идет, - ответил я. - Что такое берет по сравнению с пощечиной, которая ожидает нашего воинственного Курта?..

Шмербах выглядел сегодня еще угрюмее, чем обычно. Особых причин для хорошего настроения у него, видимо, не было. И поделом.

Больше я не участвовал в разговоре. Что толку переливать из пустого в порожнее? Через каких-нибудь полчаса все выяснится. И я стал перелистывать свежие номера газет. Газы, варварские бомбардировки Северного Вьетнама, зверские расправы с мирным населением Южного Вьетнама, применение химического и бактериологического оружия... Как-то не верится, что все это действительно происходит на нашей планете...

Наконец подошли долгожданные автобусы. Они доставили всю нашу свору прямехонько к Большому Куполу. Я снял берет и протянул его Дику.

Итак, нам любезно предоставили возможность кое-что разузнать о "новом оружии красных". Мы приготовили фотоаппараты, кинокамеры, магнитофоны, блокноты и ринулись на штурм стеклянных галерей, ведущих внутрь куполообразного здания. Никаких особых пропусков от нас не потребовали. Достаточно было показать удостоверение с грифом "пресса"...

Сначала мне показалось, что я попал в демонстрационный зал огромного планетария. Вдоль округлых, сверкающих белизною стен ярусами расположены ряды мягких кресел и стеклянных камер, похожих на кабинки телефонных автоматов.

Меня окликнули. Я обернулся и увидел Мэри.

- Вы знаете, где мы находимся, Виктор? - спросила она.

- Что это такое?

- Не имею ни малейшего представления. Если это не планетарий, то я затрудняюсь объяснить назначение этого помещения.

Зал постепенно наполнился людьми. Со всех сторон слышался разноязыкий говор. Сюда были приглашены представители многих народов и стран, прибывших на сессию, а также ученые, инженеры, педагоги, художники, литераторы - цвет столичной интеллигенции и труженики многочисленных предприятий Варшавы.

- Есть смысл поторопиться и заблаговременно занять места, - сказала Мэри, увлекая меня в амфитеатр. - Кстати, могу поделиться кое-какой информацией...

Мы прошли в ярус, отведенный для прессы, и сели рядом. Мэри (и где только она успела раздобыть эти сведения?!) в общих чертах рассказала мне о новинке - нейтриновидении. Она, правда, знала немного, но и того, что я услышал, было для меня более чем достаточно. Я был потрясен.

Кое-что Мэри сообщила мне и о судьбе Анри Бертона. Я дал себе слово добиться встречи с этим человеком.

Обмениваясь замечаниями, мы разглядывали зал во всех подробностях. Вокруг беспрерывно сверкали вспышки "блицев". Объективы фото- и кинокамер были нацелены в центр зала, на самое примечательное. А там действительно было на что посмотреть...

Громадный котлован, - я не знаю, как назвать это колоссальное углубление по-другому, - напоминал не то машинное отделение океанского лайнера, не то синхрофазотронную камеру, - столько там виднелось различных устройств и механизмов. Над ним высился на ажурной мачте-подставке исполинский шар - модель нашей планеты. Над шаром блистающей бабочкой распласталась какая-то филигранная конструкция из тонких металлических спиралей. Время от времени среди этих спиралей пробегали фиолетовые искры, и тогда они, подобно струнам эоловой арфы, издавали негромкий звенящий аккорд...

- Я сейчас испытываю такое же чувство, какое, вероятно, испытывает космонавт перед стартом своего корабля, - взволнованно сказала Мэри.

Я молча кивнул. Многолюдный, напряженно примолкший зал был проникнут ожиданием.

Высоко под куполом что-то щелкнуло.

- Внимание! - громко и внятно произнес голос диктора. - В последнее время в некоторой части мировой прессы получили распространение совершенно фантастические и злонамеренные измышления о существе работ, ведущихся в Отвоцке совместными усилиями ученых социалистических стран. Сегодня широкая общественность будет ознакомлена с действительным назначением Отвоцкого центра информации.

Затем диктор рассказал о принципе объемного нейтринного дальновидения и о нейтриновизионной установке "Аргус-2", действующей под контролем специального комитета Всемирного Совета мира.

- Теперь есть средство показать воочию всему человечеству ужасающую правду о подлости и низости колониализма, - сказал диктор.

Свет в зале померк. Вспыхнул пурпуром и начал вращаться загадочный глобус.

Пятитысячный зал вдруг тихо двинулся по улицам ночного Сайгона, освещенного яркой южной луной. На каждом перекрестке, на каждой площадке - мрачные силуэты американских танков. С тяжелым топотом проходит колонна солдат. Тускло поблескивает сталь автоматных стволов, побрякивает походная амуниция. На мягких колесах куда-то катятся легкие пушки, крытые брезентом грузовики... Город на военном положении.

На тротуарах, под светом уличных фонарей, солдаты патрульной службы останавливают и обыскивают редких прохожих. Одна за другой проносятся две полицейские машины. Вот группа патрульных окружила человека в белой длинной рубахе, замелькали дубинки. Человек поднял руки, защищая лицо, и тут же упал под ноги солдат.

Настолько рельефно-зрима и натуральна была развернувшаяся перед нами картина, что мы почувствовали себя не зрителями, а участниками происходящего.

Диктор объявляет:

- Южный Вьетнам.

Над джунглями полыхает пламя. Скрючиваются в огне бамбуковые хижины. Искры огненным фейерверком уносятся в небо... На деревенской площади - обезумевшая толпа. Солдаты загоняют толпу в ров, окруженный колючей проволокой. В стороне пылает буддийский храм. Это монахи добровольно предают себя сожжению на костре, запаленном американцами... Среди южно-вьетнамских солдат маячат рослые фигуры американцев. Один из них, видимо офицер, стоит в сторонке с сигаретой в зубах и время от времени подает команды. Деревянные стены храма рушатся. Ров наполнен доверху. Солдаты насильно сталкивают остальных на головы тех, кто уже находится в яме. Солдаты подкатывают к яме какие-то баллоны на тележках...

И вдруг эта страшная картина исчезает словно по мановению волшебного жезла. Рисовое поле, тянущееся почти до горизонта, огороженного зеленой стеной джунглей. Туда, к непроходимым спасительным зарослям, по колено в воде, спотыкаясь, торопливо бредет длинная вереница полуголых людей - женщины с детьми за плечами и на руках, подростки, старики с посохами... Кого-то несут на носилках...

Беглецы то и дело оглядываются, их лица искажены ужасом... Но вот, заглушая детский плач и гомон толпы, возникает вибрирующий рев огромной силы; на людей падают крестообразные тени реактивных бомбардировщиков. Звук настолько силен, что люди валятся с ног, как колосья под взмахами косы, они, захлебываясь, барахтаются в рисовой топи. Самолеты проносятся совсем низко и исчезают мгновенно, осыпав колонну массой небольших черных цилиндрических снарядов. Это не фугаски. Цилиндры рвутся без грохота и огня, с негромким хлопаньем, и над полем возникает вуалеподобная, слоистая пелена тумана...

Те, кому удалось подняться на ноги, судорожно хватаются за горло, зажимают рты, пытаясь преодолеть подступающую неудержимую рвоту, и - снова падают в болото, чтобы уже не встать...

Зловещая тишина повисает над полем и аудиторией. Свидетели этого чудовищного злодеяния как бы окаменевают...

- Ангола, - произносит диктор.

Как камень, падает в молчание это слово. Зал погружается в темноту внезапно. Показываются длинные, крытые соломой невзрачные постройки. Территория, где стоят они, обнесена несколькими рядами колючей проволоки. Еще дальше виднеются какие-то зеленые фургоны на резиновых колесах, палатки и радиоантенна на длинном шесте. Можно различить фигуры людей в одежде цвета хаки.

Зал подплыл к самым воротам странной тюрьмы. Это грубо сколоченные деревянные ворота. Возле них шесты, вкопанные в землю, на каждом из них торчит отрубленная голова. Судя по темному цвету кожи, широким ноздрям и толстым губам, головы принадлежат хозяевам этой земли... Зал прошел сквозь ворота и оказался внутри большого двора, посредине которого глубокая яма. В яме - беспорядочная куча обезглавленных тел.

Дверь одного из бараков отворилась и оттуда вышли шестеро белокожих наемников с дубинками и большая собака. Они подошли к другому бараку, загремел тяжелый засов. Собака ощетинилась, зарычала. Солдаты засучили рукава своих зеленых рубашек, расстегнули кобуры, чтобы оружие было под рукой, взяли палки и закричали кому-то в бараке. Ответом было молчание. Тогда стражники спустили собаку с поводка, и та, задыхаясь от лая, кинулась в дверь. Раздались крики, из барака показались изможденные люди. Их было человек двадцать. У них была черная кожа и связанные за спиной руки. Как и у тех, кто сейчас находился на дне отвратительной ямы.

Один из них ударил ногой рассвирепевшую овчарку. Солдаты повалили его в грязь и оставили на расправу собаке. Остальных выстроили по двое в ряд и ударами дубинок погнали к яме. И люди шли, скользя ногами в раскисшей глине, падали, поднимались и снова шли. Трое из них затянули какой-то мотив. Их сразу же привязали к столбам. Тогда подхватили тягучий мотив остальные. Солдаты, ругаясь, заставили их опуститься на колени у самого края ямы. Один из солдат, видимо, старший по званию, вытащил пистолет и прошелся вдоль ряда обреченных анголезцев. Вот дошел до крайнего пленного, остановился и что-то ему сказал. Африканец повернул голову и плюнул на своего палача. Каратель покончил с ним выстрелом в лицо.

Остались трое, привязанные к столбам. С ними, видимо, решили покончить иначе. Один из солдат, ростом выше остальных, вынул из ножен палаш и пальцем попробовал острие. Ухмыльнулся, оставшись доволен проверкой, и подошел к первому столбу... Р-р-раз!

- Ах-х! - одной грудью выдохнул зал.

Следующий... Р-р-раз!.. Еще один. Р-р-раз!.. Готово. Теперь осталось перерубить веревки и сбросить обезглавленные трупы в яму. Палач в мундире вытер клинок о какую-то тряпку и вложил его в ножны. Пьяная ухмылка так и не сошла с его физиономии. Внезапно он поскользнулся и плюхнулся прямо в кровавую лужу. Когда он поднялся, изрыгая проклятия, и двинулся по направлению к нашему ярусу, с головы до ног заляпанный кровью, рычащий, огромный, с разведенными в стороны руками, изображение вышло за пределы нормальных размеров. Видимо, операторы "Аргуса" намеренно дали крупный план, словно бы для того, чтобы сказать: "Смотрите, люди! Смотрите!.. Вот оно - подлинное лицо колонизатора!" И вдруг - истерический женский крик:

- Остановите!

Это кричит Мэри. Она судорожно вцепилась в подлокотники кресла, и из груди ее рвется неудержимое, сотрясающее тело рыдание. Этот крик подхватывают другие голоса в зале.

Изображение исчезает, освещение включено, шар замер. В зале творится нечто невообразимое. Люди вскакивают с кресел, яростно жестикулируют, проклятия смешиваются с плачем.

- Внимание! - раздается громовой голос. - Просьба соблюдать спокойствие на местах.

Постепенно восстанавливается относительный порядок. На ярусах появляются люди в белых халатах.

На небольшую площадку перед амфитеатром выходит человек с микрофоном в руках. Он успокаивает публику и руководит эвакуацией тех, кто слишком болезненно перенес это ужасное зрелище. Затем обращается к присутствующим:

- Администрация Центра информации приносит свои глубокие сожаления по поводу случившегося. Никто из нас не мог предусмотреть заранее этот прискорбный инцидент, хотя всем нам было известно о зверствах, творимых агрессорами. Сейчас работу нейтриновизионной установки прекращаем. Кто желает слышать выступление генерального конструктора этой установки, ученого-физика Анри Бертона, может остаться в зале.

Никто не вышел. Тысячи пар глаз впились в фигуру немолодого человека с худощавым энергичным лицом, ступившего на ту же площадку.

- Господа и дамы, товарищи, друзья! - начал он негромко. - Прискорбно, что так случилось, но что же делать? Переполняется чаша терпения человеческого. Хотелось бы, чтобы слезы, пролитые сегодня здесь, чтобы родившиеся здесь гнев и негодование претворились в дела. Я оставил за собой право выбора - в чьи руки отдать свое открытие. И этот выбор сделан. Наука не может быть слугой двух господ, и если она действительно хочет служить человеку, она должна найти себе настоящего хозяина. Мы живем в тревожное время. Чем дальше, тем резче выступают два полярных аспекта в науке - благодетельный и разрушительный. Фредерик Великий - я имею в виду Жолио-Кюри - подчеркивал, что этот двойственный характер науки рождает как надежды, так и тревогу.

Но значит ли это, что мы должны закрыть лаборатории и ограничиться использованием уже имеющихся познаний? Нет, было бы безумием снова заковать Прометея. Наоборот, мы, ученые, должны напрячь все усилия для того, чтобы разрешить труднейшие проблемы нашего времени. Но необходимо положить конец бесчестному обращению с наукой. Ученые не хотят быть союзниками тех, кто использует достижения науки для своих эгоистических и злых целей.

Я причисляю себя к тем ученым, о которых говорил Жолио-Кюри. Я хочу, чтобы "Аргус" в какой-то степени улучшил зрение людей и чтобы они умело воспользовались этим улучшенным зрением.

Реплика из зала:

- "Аргус" - это оружие! (Курт Шмербах).

- Да, это оружие. Оружие борьбы за мир и за прогресс науки. Оно дает в наши руки ключ ко многим тайнам природы. Мы, например, можем заглянуть в самое сердце нашей планеты и узнать, наконец, из чего состоит ядро земли. Могу сообщить вам, что такой эксперимент будет поставлен в ближайшее время.

Чем дальше говорил Бертон, тем выразительнее становились его жесты. Сжатый кулак, движением которого подчеркивал он теперь свои фразы, символизировал волю и страсть.

- Когда некоторые, весьма специфические круги в капиталистических государствах прознали о рождении "Аргуса", они воспылали вожделением к этому открытию. "Аргус", по их мнению, призван служить идее сверхшпионажа, которую заокеанские гестапообразные учреждения унаследовали от нацистов.

Нет, те, кому вверена теперь судьба "Аргуса", не применяли и не собираются применять его в столь низких целях. Но он будет средством контроля над тайными вооружениями...

Голос Дика Баттона:

- Тот же шпионаж!

- Нет, работа будет вестись под девизом: "Контроль без шпионажа". И пусть отныне агрессоры знают, что любое их преступление будет обнародовано зримо, "в подлиннике", и пусть они страшатся возмездия. Проклятие свастики никогда не ляжет на "Аргус", он достаточно надежно защищен от прикосновения чужих рук. Я отлично знаю, что такое фашизм, ибо сам побывал в утробе этого чудовища. "Нет - фашизму! Нет - войне! Да - прогрессу и дружбе народов!" - под этими боевыми лозунгами будет служить людям "Аргус"...

Я никогда не слыхивал такой овации, какой аудитория наградила Бертона.

Август, 17.

На другой день я встретился с Мэри - она явно смущалась за вчерашнюю свою истерику и была чем-то озабочена. Я спросил о причине.

- Не кажется ли вам, дорогой Виктор, что с изобретением нейтриновидения профессия журналиста потеряет свое былое значение? - неожиданно спросила она.

- Конечно, нет.

- А вы уверены?

- Абсолютно уверен. Журналистика - это неумирающая профессия. Нейтриновидение станет хорошим подспорьем для журналиста, таким же, какими в свое время стали для него фотография, радио и телевидение. Нам с вами решительно не о чем беспокоиться. Наоборот. Ложь, клевета, преднамеренное извращение фактов, которые еще так живучи в нашей прессе, не смогут выдержать критический взгляд всевидящего ока. Кому как, а мне это нравится...

А два дня спустя мне удалось добиться встречи с Бертоном. Он принял меня дружелюбно.

- Как вы, с вашим талантом и знаниями, не эмигрировали во время войны? - спросил я его. - Вы могли бы спокойно продолжать свои труды в любой из нейтральных стран.

- Была такая возможность, - улыбнулся Бертон. - Но когда сам Фредерик Великий занимался ночами изготовлением взрывчатки как простой лаборант, могли ли мы, его младшие коллеги, оставаться в стороне? Вот здесь теперь я действительно получил возможность спокойно, как вы выражаетесь, работать. Но "я", как говорится, последняя буква в алфавите. Главное то, что "Аргус" обрел настоящего хозяина...

В конце интервью я решился задать Бертону щекотливый вопрос:

- Правда ли, что вы приняли польское гражданство и намерены остаться в Варшаве?

Бертон удивленно поднял брови:

- Неужели так говорят?

Он рассмеялся. Потом сказал:

- Поймите, молодой человек, что у меня есть родина. Это самая прекрасная страна в мире. И я намерен вернуться туда.

Я его понял. Так мог сказать только настоящий француз.

Авторы от А до Я

А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Э Ю Я