Сергей Подгорный. Предварительный контакт
———————————————————————————————————- Авт.сб. "Взгляд с нехоженой тропы". Киев, "Вэсэлка", 1990.
OCR & spellcheck by HarryFan, 2 November 2000 ———————————————————————————————————- Семенов оторвал взгляд от моря и посмотрел на небо. Последнее окошко в нем затянулось, облака в том месте превратились в яркое белесое пятно, тускнеющее на глазах. Арафурское море внизу потеряло яркие краски.
- Прогулка все же откладывается, - сказал он сам себе.
Старинный, по-ярмарочному раскрашенный вертолет взревел, набирая высоту. Навигационные приборы на вертолете были ему под стать, но Семенов все же определил, что ближе всего теперь до островов Кай. Подняв вертолет выше, он прибавил скорость. Отсюда море казалось свинцовым, оно равномерно простиралось во все стороны, сливаясь с серой пеленой на горизонте.
Большой остров показался вовремя: первые капли дождя ударили в смотровое стекло, расплющившись в тонкую неровную пленку, сквозь которую и море, и небо, и главный из островов Кай утратили свой обычный вид. Но вертолет летел на предельной скорости, и силуэт острова рос на глазах. Скоро уже можно было различить узкую полосу белого песка, всю в ярких оспинах грибков от солнца; вдоль берега, как исполинские каменные столбы, высились над пеной листвы небоскребы-гостиницы. Потом стали видны мелкие постройки.
Семенов повел вертолет на снижение. Внизу была северная оконечность Большого острова. Неожиданно, недалеко от пологого берега, в зарослях, он увидел белый коттедж с верандой, а рядом - посадочную площадку. Она не была занята. Вертолет тряхнуло от встречи с землей, он вмял колесами мокрую почву, потом, несколько раз чихнув, заглох мотор, и в уши Семенова ворвалась музыка дождя: шуршание его капель в траве, бульканье в луже перед вертолетом, звонкие удары по широким глянцевым листьям деревьев, барабанная дробь о дюралевую обшивку и смотровые стекла. Семенов открыл дверцу, вдохнул сырой воздух и выпрыгнул из кабины.
От посадочной площадки до веранды было метров тридцать. По бокам дорожки росли бордовые розы и какие-то голубые цветы. Она оканчивалась двориком, тоже из бетонных плит, в щелях между которыми темнилась трава с серебряными листьями, примятая лишь у порога. Семенов увидел, что окна закрыты тростниковыми шторами, за которыми угадывается электрический свет, и в нерешительности остановился. Дом словно замер и не подавал признаков жизни. Куртка Семенова вымокла под дождем, туфли влажно блестели. Он повернулся, чтобы сделать шаг назад, но дверь веранды, скрипнув, отворилась и сквозь шум дождя он услышал резкий голос.
- Куда вы? - спросил он. - Ведь вы же хотели войти.
Семенов обернулся с растерянной улыбкой, словно был застигнут на чем-то нехорошем, чувствуя себя неловко.
- Видите ли... - сказал он и сразу осекся: перед ним в дверном проеме стоял Корытин. Короткая стрижка, напряженный взгляд, трико астронавта... Ошибки не могло быть.
- Чего же вы стоите? - в голосе Корытина слышалось раздражение.
Семенов взошел на веранду и нерешительно остановился. Они одновременно посмотрели на мокрые следы от его туфель.
- Ничего, - сказал Корытин. - Ничего особенного. Вы просто промокли. Снимите куртку и повесьте над камином.
Он говорил странно: глядя чуть мимо собеседника; движения его были нервными: то излишне медлительными, то порывистыми, почти судорожными.
- Сейчас. Не стоит беспокоиться, - сказал Семенов.
Они вошли в первую комнату. Корытин включил электрический камин, и на минуту воцарилось напряженное молчание. Семенов неловко улыбнулся и сделал вид, что рассматривает обстановку.
Комната была отделана под старину: белая пластмасса стен и потолка, коричневая - пола, небольшой стол посередине, два легких кресла-качалки возле него, шкаф и холодильник в стене. Подоконники были в виде ящиков, и там росли цветы. Все было, как он ожидал, даже старинный магнитофон на столе и большая зеленоватая фотография в узкой черной рамке. Корытин тяготел к вещам своего времени; в этом не было ничего странного.
Фото запечатлело голые с резкими очертаниями камни, хаос из камней и человека без скафандра, вернее, только его незащищенное лицо, плечи в комбинезоне астронавта и неподвижный, даже для снимка, взгляд. Внешность этого человека показалась Семенову знакомой, но кто это, он не смог вспомнить.
- Садитесь... Будьте, как дома, - сказал Корытин.
- Спасибо, - поблагодарил Семенов, и они снова замолчали. Семенов лихорадочно искал, что бы сказать еще, но ничего не приходило в голову.
- Послушайте, а почему вы выбрали для прогулки этот... вертолет? - спросил Корытин, рассматривая зажигалку. Было заметно, что это его интересует, почему-то является важным. - Вертолет, да еще такой варварской расцветки?
- Иногда тянет к старым вещам. На этом вертолете я сегодня путешествовал не только в пространстве, но и во времени. Гравитолеты в тысячу раз комфортабельнее, быстрее, но в них чувствуешь себя только пассажиром. Вертолет - совсем другое дело.
- Вы, верно, тоже из прошлого? - улыбнулся Корытин.
- Нет. Я родился в этом веке. Я не астронавт, я настройщик синхронных выходов ЭВМ.
- А... - не скрывая разочарования, протянул Корытин и поскучнел, замкнулся. Он на время о чем-то задумался, а Семенов понял, почему он так позвал его с веранды: Корытина обманул старинный вертолет.
Корытин вдруг быстро встал, подошел к шкафчику, достал бутылку вина, два бокала, протянул один Семенову:
- Выпейте, вы ведь промокли.
- Спасибо.
Вино шипело и было золотистого цвета. Семенов отхлебнул глоток, снова стал невольно рассматривать фото.
- Кто это? - спросил он, видя, что Корытин следит за его взглядом.
- Голубев. Снимок сделан у "Миража" на Альфе. У меня в шлеме скафандра была фотокамера, она автоматически фиксировала все... А чем привлекает вас этот снимок? - спросил он с непонятным Семенову интересом.
- Не могу сказать. То есть не могу сказать точно. В этом снимке есть что-то противоестественное, что-то пугающее...
- В снимке?
- Нет, - покачал головой Семенов, - в Голубеве. Не знаю, может, это случайная игра света, но мне не по себе, хотя это только лишь фотография.
Корытин долго молчал, чуть постукивая ладонью по столу, уйдя в свои мысли.
- Вы знаете, как я потерпел аварию на Альфе? - словно решившись, спросил он.
- В самых общих чертах, - признался Семенов.
- Это вряд ли можно было предвидеть. Вероятность подобного практически равнялась нулю. Это уже потом я предположил что... Но это было уже потом.
Оставив звездолет на орбите, я на модуле сел на поверхность Альфы. Опускаю съемки и замеры, пробы и анализы, потому что к тому, о чем хочу рассказать, это не относится.
Альфа на редкость суровая планета, но в ее облике есть своя прелесть: зеленые закаты, нагромождения скал - чудовищные, но прекрасные в своей дикости.
Часов через пять после посадки, когда я исследовал гигантскую пещеру на окраине базальтового плато, камни у меня под ногами резко вздрогнули и плита, оторвавшаяся от свода, рухнула у ног, чуть не завалив выход из лабиринта. За первым толчком последовал второй, а потом целая серия мелких. Я не мог еще знать точной причины этого, но почувствовал страх, который был сильнее моей воли. Не помню, как преодолел завал: я действовал словно лунатик. Меня гнало желание вырваться из этого склепа и увидеть. Что? Модуль. Убедиться, что с ним ничего не случилось.
На месте модуля была окаймленная развороченными взрывом глыбами базальта воронка. Я подошел к ее краю и лишь там, почувствовав слабость, сел на какой-то камень. Со мною были лишь НЗ и кислорода на неделю. До Земли - четырнадцать световых лет, до ближайших кораблей - почти столько же. Это был конец.
От моего модуля уцелел только кусок обшивки. Я нашел его на второй день в километре от воронки. Мне удалось выяснить причину катастрофы: болид, не сгоревший в атмосфере Альфы, угодил в баки с горючим.
Корытин отпил из бокала и посмотрел на фотографию Голубева.
- Прошло 24 часа, я не смог возвратиться на звездолет, и он послал к Земле первый сигнал бедствия. Вот тут я до конца понял всю безвыходность своего положения и реальность того, что со мной случилось, тоже. До этого момента я находился будто в полусне. Я не мог себя заставить поверить в случившееся. Видел, понимал, но до конца поверить не мог. Передатчик звездолета заставил меня поверить в то, что произошло. Вот тогда я не просто понял, а почувствовал физически, как мы еще слабы перед этой черной бездной - Вселенной. Вы понимаете?
Семенов медленно кивнул головой.
- Да, очень. Слишком многое нам необходимо для нормальной жизни вне Земли. Пища, вода, воздух - это далеко не все. Только в космосе до конца понимаешь, сколько еще надо помимо этого. - Он кивнул на фото: - Посмотрите внимательнее. Вы не видите ничего странного?
Семенов в какой уже раз скользнул взглядом по глянцевому изображению. "Непонятный вопрос, - подумал он, - ведь это снимок другой планеты". Он скользнул глазами, и вдруг его словно толкнуло изнутри. Он даже задержал дыхание: Голубев был без скафандра в ядовитой атмосфере Альфы! Семенов резко встал и подошел к снимку вплотную. Зачем? Он сам, наверно, не смог бы ответить.
- Невероятно? - нервно усмехнулся Корытин. - Но Голубев действительно без скафандра, потому что он не нужен ему даже в космосе.
Семенов растерянно стоял перед фотографией, а Корытин, напротив, вдруг почти успокоился, у него стал вид человека, достигшего определенной цели.
- Но ведь это!.. Это говорит о том, что все наши рассуждения о Голубеве и объяснения его поступков были неверны и он совсем не тот, за кого его принимали все эти годы?
- Да, - снова усмехнулся астронавт и тоже зачем-то встал из-за стола. С минуту они стояли друг против друга: Семенов лихорадочно обдумывал услышанное, а Корытин терпеливо ждал, что он на это скажет. Он теперь, казалось, экспериментировал над своим неожиданным гостем, стараясь в чем-то убедиться или - наоборот - разувериться. Потрясение, которое теперь испытывал Семенов, он уже пережил в свое время, и теперь это было его преимуществом. Казалось, происходящее занимает его и с психологической стороны.
- Ошибкой было то, что мы принимали Голубева за человека, - не выдержал, наконец, Корытин. - Мы объясняли его непонятное поведение сдвигами в психике, даже сумасшествием, не допуская мысли о том, что он может быть кем-то другим, кроме человека. Разумным существом без всяких психических аномалий, просто с другими целями, идеалами, ценностями... И построенным из других элементов, чем мы, и по другим законам, конечно.
Нет, о встрече с ним надо подробнее... Она произошла на пятый день. Я к тому времени совсем упал духом. Сидел возле воронки, а может, и лежал - сейчас не помню. Меня мучила жажда. Над плато уже несколько часов ревел ураган. Вдруг сквозь него я услышал прерывистый грохот ракетных двигателей - настолько невероятный звук, что я даже не попытался в него поверить: откуда так быстро могла прийти помощь? Грохот усиливался с каждой секундой; я закрыл глаза, а он все рос, начали дрожать камни, тогда я, уже не в силах больше сопротивляться, открыл их снова с уверенностью, что это галлюцинация, и с крохотной тайной надеждой...
На плато опускался земной звездолет класса "Мираж". Я бросился к нему, спотыкаясь о камни, хотя из его дюзе еще рвалось пламя. Я остановился у корабля, который еще дрожал, раскаленный от трения об атмосферу, потом подошел к одной из его опорных штанг и начал ее ощупывать, как слепой; потом почувствовал на своем плече прикосновение, резко обернулся и увидел Голубева. Он смотрел на меня точно так же, как на этом фото. Я стиснул его в объятиях, на глазах появились слезы, а он стоял неподвижно и безучастно, и я услышал в своих телефонах абсолютно лишенный выражения голос: "Пойдемте, у меня мало времени". Тогда впервые я посмотрел на него осмысленно. И вздрогнул, увидев, что он без скафандра...
- Дальше, - взволнованно попросил Семенов.
- Он не обращал на меня почти никакого внимания. Когда я его спрашивал, он не всегда отвечал или отвечал односложно. Потом мы выбрались в космос, и он проводил меня в мой звездолет. Он прекрасно перемещался в пространстве, хотя я не заметил на нем ракетного пояса. Попрощались мы, как и встретились, но я уже не пытался его обнять. Через двадцать минут заработали двигатели его корабля. Тогда, сам не зная зачем, я замерил его постоянное ускорение. Оно равнялось ста метрам в секунду. И это на звездолете класса "Мираж"...
- Слушайте! - перебил Семенов. - Вам не приходила мысль о том, что взрыв модуля, как и ваше спасение, могли быть кем-то подстроены?
- Я думал об этом. Слишком уж много невероятных совпадений. Но когда я допустил возможность неслучайной аварии, то вынужден был подумать: "Зачем и кому она понадобилась?" - Привлечь к себе внимание! - воскликнул Семенов. - Мне кажется, что ему зачем-то понадобилось продемонстрировать кому-то из землян свое отличие от нас, заставить нас посмотреть на него другими глазами, и он выбрал для этого такой оригинальный способ.
- Да, абсолютно ясно, что для объяснения поведения Голубева сдвигов в психике теперь недостаточно. Здесь несомненно вмешательство иной разумной жизни. Именно об этом я думал, возвращаясь на Землю. Не только мы, но и наше мышление приспособлено для планет, но мне всегда казалось, что есть разумная жизнь, возникшая в открытом пространстве. Не может быть разума лишь для планет; почему бы ему не зародиться и в этой беспредельной черной бездне? А если так, то в ней он столь же всемогущ, как мы на Земле. Но у нас все должно быть разным: и течение времени, и ценности, и образ мышления, и...
Помните высказывание Лилли (был такой во второй половине 20 века, изучал дельфинов)?
- Впервые слышу, - признался Семенов.
- Он как-то сказал: "Может оказаться, что крупный мозг дельфина настолько не похож на наш, что нам так и не удастся постичь их мышление, даже если мы будем работать всю жизнь". В этих словах, по-моему, ключ к разгадке Голубева и его роли. Внешний облик Голубева - это просто маска, камуфляж, как и внешний вид его звездолета.
- То есть Голубев один из представителей неизвестного разума? - быстро спросил Семенов.
- Нет. Он только химера: _посредник_ между ним и нами. Что-то среднее, обладающее одновременно и особенностями человеческого мышления и мышления тех, неизвестных. Видно, _они_ пришли к выводу, что мы не сможем понять друг друга без подобного переводчика. И выбор почему-то пал на астронавта Голубева. Может быть, совершенно случайно.
Когда кончился дождь и Семенов решил, что пора прощаться, он вдруг сказал:
- Голубеву поставят памятник.
- Как Опо-Джеку? - грустно усмехнулся Корытин.
Семенов, задержав его ладонь в своей, посмотрел на астронавта недоуменно.
- Был такой дельфин у берегов Новой Зеландии... Но это, впрочем, не важно. Жду вас в гости, - сказал Корытин.