Саймон Хоук. Железный трон

Серия: Вернорожденный Наследник Жанр: Фэнтези

---

Пролог

Канун дня мертвых. Зимнее солнцестояние. Самая длинная ночь в году. То была ночь, располагающая к скорби. Эдан Досьер, лорд верховный камергер кенерийской империи Ануир, стоял у стрельчатого окна своего кабинета в Имперском Керне и смотрел через залив на мерцающие огни города. Дворец возвышался на скалистом острове посреди залива, образованного устьем реки Мэсил. Город Ануир тянулся вдоль обоих его берегов и сам как будто выплескивался в залив — на десятки крохотных островках, связанных между собой сетью дамб и мостов.

Этой ночью все окна города светились огнями свечей, которые будут гореть до рассвета. Похоже на тлеющие угли огромного бивачного костра, рассыпанные вдоль берегов залива и на склонах прибрежных гор. Умирающее пламя. Удачная, хотя и довольно сентиментальная метафора, подумал Эдан. Он вздохнул. Груз прожитых лет тяготил его. Он устал и очень хотел спать. Но не сегодня. Только мертвые спят в эту ночь.

Каждый год в Канун Дня Мертвых жители Ануира запирали свои двери, возжигали свечи на алтарях и, соблюдая пост, бодрствовали до рассвета, ибо созвездие их бога уходило с небес. В эту холодную безотрадную ночь, когда Корона Славы опускалась за южный горизонт и звезда Хэлина скрывалась от взоров, Мир Теней подступал угрожающе близко. И в этот год, впервые с того времени, когда умерли старые боги, Железный трон пустовал. Империя рушится, подумал Эдан. Мечта умерла. И вот он скорбит о том, что было, и о том, что могло быть.

Почему, спрашивал он себя, мы никогда не думает о грядущей старости? В юности мы ощущаем себя бессмертными. И смерть существует просто для того, чтобы бросать ей вызов. Но человеку дано лишь играть со Смертью. Полагаясь на ее настроение, конечно. Смерть — игрок равнодушный. Иногда она дает метнуть кости всего один раз. А иногда — много. И ей совершенно все равно, как выпадут ваши кости, потому что, независимо от хода игры, в конце концов за столиком останется только она.

В эту ночь Эдан Досьер как никогда остро ощущал себя созданием смертным. Он множество раз видел, как умирали другие, не столько по его виде, сколько в битвах, от болезней, от кражи крови или от старости, и теперь чувствовал, как свеча собственной его жизни тает, подобно свечам на алтаре и письменном столе. Смерть стояла по другую сторону стола с выжидательной улыбкой. Не сегодня, подумал Эдан. И, вероятно, не завтра и не через месяц, возможно, даже, не в этом году. Но скоро. Старуха с косой терпелива, а Эдан устал от игры.

В день осеннего равноденствия, объявленный в Ануирской Книге Дней днем Поминовения Усопших, ему исполнится шестьдесят девять лет. Ему повезло родиться именно в этот день, хотя до сих пор он по-настоящему не понимал этого. До сих пор он до конца не понимал многого из того, что пошло ему на благо. Если юные проматывают юность, подумал Эдан, тогда старые безрассудно растрачивают мудрость, ибо не могут более извлекать из нее пользу. Они могут лишь читать нравоучения объятым разочарованием юношам, которые в силу своей молодости никогда не внимают им. Микаэл был таким. Он появился на свет в пору летнего солнцестояния, в Ночь Огня, которая всегда знаменуется метеорным дождем. И ему тоже повезло с часом рождения.

Метеор, подумал Эдан. Да, это Микаэл Роэль. Он ярко горел с самого начала ослепительным светом. Во всех отношениях Микаэл был таким, каким мечтал быть Эдан. Кроме происхождения. Нет, быть наследником престола Эдан никогда не хотел. Ему вполне хватало и того бремени ответственности, какое он нес в силу собственного своего происхождения. Он был старшим сыном в доме Досьеров, знаменосцев королевской семьи Роэлей, и его жизненный путь был предначертан с самого первого его вздоха. Ему суждено было стать лордом верховным камергером при очередном императоре Ануира, который еще не родился, когда Эдан появился на свет.

Его императорское величество Адриан Роэль IV женился в преклонных летах и долгое время давал жизнь одним лишь дочерям. Он был уже на закате своих дней и чувствовал известную необходимость поспешить с рождением наследника. Императрица Рэза, которая была младше мужа на четыре десятка лет, почти всю свою супружескую жизнь проходила беременной. Наконец, подарив императору семь дочерей, молодая жена разрешилась от бремени сыном. Несомненно, к великому своему облегчению. Рождение наследника вызвало много радости и немало тревоги, поскольку вся империя, затаив дыхание следила за здоровьем младенца. Однако он давал мало поводов для беспокойства. С первым сердитым криком, который исторгли крохотные легкие ребенка, когда повивальная бабка шлепнула его по попке, Микаэл Роэль ворвался в этот мир с неукротимой энергией, все сметающей на своем пути.

Эдан и сейчас помнил тот день с отчетливой ясностью. Еще одна странная особенность старости, подумал он. Воспоминания о давно минувшем легко всплывали в его уме, но по непонятно причине ему стоило великих трудов вспомнить о событиях, случившихся всего неделю назад. Но то был незабываемый день. В день, когда родился Микаэл, отец привел Эдана взглянуть на маленького принца, спящего на руках императрицы.

— Это твой господин, сын мой,— сказал ему отец.— Преклони колено и засвидетельствуй ему свое почтение.

Тогда Эдану было всего шесть лет, но он уже знал о своем долге. Он понял, что крохотное сморщенное создание, тесно прильнувшее к груди матери, станет самым главным человеком в его жизни.

Он склонил голову и опустился на одно колено перед императрицей, которая полулежала на широкой позолоченной кровати с балдахином, обложенная подушками. Эдан до сих пор помнил, как ослепительно прекрасна была она с рассыпавшимися по плечам длинными золотыми волосами.

— Как зовут моего господина, ваше величество? — спросил он.

Императрица улыбнулась и ответила:

— Микаэл.

— Микаэл,— тихо прошептал Эдан сейчас, как прошептал тогда, повторяя имя. И, словно отвечая ему, легкий ветер неожиданно ворвался в открытое окно, и пламя свечей затрепетало.

Почувствовав чье-то присутствие за спиной, Эдан отвернулся от окна. В слабом неверном свете свечей он увидел, как на середину комнаты выступила высокая стройная темная фигура. В сквозняке длинный, до пола, плащ с капюшоном взметнулся за спиной вошедшего и затем опустился — на краткий миг почудилось, будто огромная птица складывает крылья.

— Я не помешал вам в вашем бдении, лорд Эдан?

Этот голос нельзя было не узнать. Низкий, мелодичный и звучный, со знакомыми музыкальными нотками, свойственными древней эльфийской речи.

— Гильвейн! — воскликнул Эдан.— Клянусь Хэлином, наяву ли я вижу тебя или во сне?

Эльфийский маг откинул капюшон своего темно-зеленого бархатного плаща, открывая красивое лишенное возраста лицо. Его густые черные волосы с серебристыми нитями в них обрамляли выразительные черты и спускались почти до пояса. У него был высокий лоб и тонкие изящно изогнутые брови. Точеный, безукоризненно прямой нос и высокие резко очерченные скулы, типичные для эльфов. Длинные волосы частично скрывали большие заостренные уши изысканного рисунка; у него был широкий рот с тонкими губами и сильные челюсти, резко сужавшиеся к маленькому безупречной формы подбородку. Однако более всего поражали глаза вошедшего - огромные, миндалевидные, голубые и настолько светлые, что они казались почти прозрачными, словно арктический лед. Они ярко выделялись на темном лице и завораживали. Эдан смотрел на гостя и снова чувствовал себя молодым.

— Мир снов не менее реален, чем явь, ответил Гильвейн.— Но, насколько я понимаю, твой вопрос был риторическим.

— Ты не изменился,— с улыбкой сказал Эдан.— Как долго мы не виделись? Двадцать лет? Нет, клянусь Хэлином, скорее тридцать. Однако даже по прошествии стольких лет ты остался таким, каким я помню тебя — я же... я поседел и состарился.

Эдан повернулся и бросил взгляд в высокое, от пола до потолка, зеркало в золотой раме, установленное у стены. Оно отразило и стоящего за ним Гильвейна Ауреалиса, который остался таким, каким Эдан помнил его. В противоположность гостю Эдан изменился до неузнаваемости. Его короткие волосы — он стал коротко стричь их на четвертом десятке лет, когда начал лысеть — торчали седым ежиком серо-стального цвета. В густой окладистой бороде перемежались серые и белые пряди. Лицо было изборождено временем и боевыми шрамами. От тяжкого бремени ответственности под глазами Эдана появились темные мешки, а от многолетней привычки щуриться сквозь забрало на яркое солнце в уголках глаз образовались гусиные лапки. Взгляд его выражал усталость и уныние, каких еще несколько лет назад не было в помине. Некогда стройный и мускулистый, теперь он усох в талии и груди, и его старые раны ныли в вечно-влажном воздухе дворца на заливе.

Отражение Гильвейна улыбнулось.

— Для меня ты никогда не будешь старым. Я всегда буду видеть тебя таким, каким ты явился мне при первой нашей встрече: застенчивым, неловким юнцом с самым сосредоточенным и серьезным выражением лица из всех, какие мне доводилось встречать у людей столь молодых.

— Твой взгляд эльфа куда острее моего,— печально заметил Эдан.— В своем отражении я часто искал черты того юноши, но больше не нахожу их.— Он повернулся к магу.— Не поздно ли мне просить у тебя прощения?

Гильвейн вскинул голову и уставился на Эдана в легком недоумении.

— О каком прощении ты говоришь?

— Возможно ли, чтобы ты забыл?

— Должен признаться, забыл,— ответил Гильвейн.— Какой повод для обиды ты дал мне?

— Сильванна,— сказал Эдан.

— Ах, это! — Лицо Гильвейна мгновенно прояснилось.— Я никогда не обижался. Я просто не одобрял.

— Меня,— сказал Эдан.

Гильвейн покачал головой.

— Нет, ситуацию. Не тебя.

Эдан отвернулся, закусив губу, и задумчиво уставился в окно.

— Как она?

— Хорошо.

— Все так же прекрасна?

— Она почти не изменилась.

Эдан немного помолчал.

— Она когда-нибудь вспоминает обо мне?

— Да, часто.

— Правда?

— Разве я когда-нибудь лгал тебе?

Эдан повернулся.

— Нет, никогда. Ты всегда был настоящим другом. Но я думал, что в случае с Сильванной я переступил границы нашей дружбы.

— Истинная дружба не знает границ,— ответил Гильвейн.— Ты преступил единственно лишь границы разумного. Я пытался объяснить тебе это, но ты внимал голосу сердца, а не разума. Это был единственный известный мне случай, когда ты вел себя в точности как Микаэл.

— Если бы ты сказал это тогда, я посчитал бы твои слова величайшим комплиментом,— сказал Эдан.— Я так хотел походить на него.

— Скажи спасибо, что не походил.

Эдан усмехнулся.

— Было время, когда подобное замечание привело бы меня в негодование. Но теперь я понимаю. Мы с Микаэлом были словно две стороны одной монеты — отчеканенные по-разному, но призванные дополнять друг друга. Я чувствую, что отчасти утратил свою целостность с его... уходом.— Он тряхнул головой.— Но я никудышный хозяин. Можно предложить тебе выпить?

— Ануирского бренди?

— А как иначе? — Он наполнил два кубка из стоявшего на письменном столе графина, затем протянул один из них Гильвейну.— За что выпьем?

— Почему бы не за ушедших друзей?

Эдан кивнул.

— За ушедших друзей,— провозгласил он. Они выпили; и, согретые бренди, два старых друга бодрствовали до рассвета и вспоминали.

* КНИГА ПЕРВАЯ. ПОХИЩЕНИЕ *

Глава 1

— Я буду Хэлином, Эдан — моим братом Роэлем: а ты, Дервин, будешь Черным Принцем, Рейзеном,— объявил Микаэл тоном, не терпящим возражений. Но одно возражение все-таки последовало.

— Не хочу Рейзеном! Почему мне нельзя быть Роэлем? - капризно прохныкал лорд Дервин.

— Потому что ты не из королевского дома,— ответил Микаэл с высокомерным презрением.

— Ну и что, Эдан тоже,— отпарировал Дервин, не убежденный доводом.— К тому же мой отец — эрцгерцог, а его — всего лишь виконт. Так что по званию я выше.

— Зато Эдан — мой знаменосец, а его отец — лорд верховный камергер,— сказал Микаэл.— Поэтому независимо от звания, он ближе к королевскому дому.

— Но если мне нельзя быть Роэлем, тогда нельзя и Рейзеном,упорствовал Дервин.— Рейзен был сводным братом Роэля, а значит тоже принадлежал королевскому дому.

Микаэл ловко отвел это логичное возражение.

— Рейзен изменил королевскому дому, когда присягнул в верности Азраю, и поэтому лишился наследственных прав. Кроме того, я наследник императорского трона,— добавил он, покраснев,— и могу назначать кого угодно кем мне угодно!

Желая предотвратить скандал в малом императорском дворце, Эдан взял на себя роль дипломата и вмешался в разговор.

— Почему бы вам не назначить Черным Принцем меня, ваше высочество? Я всегда играю Роэля, а так смог бы побыть кем-нибудь другим для разнообразия. Мне бы это понравилось.

Микаэл не хотел сдаваться так сразу. Он взъерошил густые темные волосы и нахмурился, всем своим видом показывая, что обдумывает этот вопрос, но наконец смягчился.

— Ну хорошо, раз уж ты просишь, Эдан, можешь быть Рейзеном. Дервин будет моим братом Роэлем, а Кэлан — Тредериком, знаменосцем.

Он быстро раздал роли остальным мальчикам, и они приготовились к сражению. Для Эдана это было сущей пыткой. В свои восемнадцать лет, вооруженный деревянным мечом и щитом, он чувствовал себя совершенно по-дурацки среди детей шести-тринадцати лет. Но его долг был служить своему принцу, и если принц хотел играть в войну, значит была война.

Они снова играли в сражение при горе Дейсмаар. Это была любимая игра Микаэла, и он возвращался к ней с упрямым постоянством, на какое способен лишь двенадцатилетний мальчик. Казалось, она никогда не надоедала ему. Как всегда Микаэл взял роль Хэлина, героя Ануира. Как это похоже на него, подумал Эдан. Это давало ему возможность красиво умереть и стать богом.

Каждый ребенок в империи знал это предание наизусть. Дети благородных кровей узнавали его от своих наставников, а простолюдины — от бардов, которые излагали легенду в форме эпической баллады под названием "Наследство королей". Баллада существовала в нескольких слегка отличных друг от друга версиях, но все они состояли из четырех основных частей и по сути рассказывали об одних и тех же событиях. Это была история основания империи, и, как большинство детей высшего сословия, Эдан узнал ее очень рано, когда ему было всего шесть лет.

Она начиналась с эпохи "Шести племен", от которых пошли люди, ныне населяющие Керилию. Согласно преданию пять из шести племен пришли в эти земли в результате массового исхода из завоеванного южного континента Адурия. Анду, предки современных анурийцев, назывались по имени их бога Андуираса, благородного бога войны. Рьювены поклонялись Рейниру, божеству лесов и рек. Брехты почитали Бренно, богиню торговли и богатства, тогда как восы были последователями Воринна, князя луны, который покровительствовал магии. Последнее из пять адурийских племен, мезетийцы, служило Мазеле, богине морей. Эти морские торговцы, чьи быстрые суда под треугольными парусами некогда сновали у адурийских берегов, не сохранились как культурная общность в современной империи, хотя следы мазетийского влияния до сих пор можно найти в землях хинази.

Шестым племенем были предки современных хинази, басарии, посвящавшие свои храмы Басайе, богине солнца. Эти темнокожие, внешне не похожие на других люди некогда покинули свою родину Дьяпар и пересекли бурное Море Драконов, чтобы поселиться в юго-восточных землях Керилии. Древние религиозные обряды басариев скрывали тайну их происхождения, но считалось, что они произошли от одного корня с мазетийцами, поскольку культура их имела много общего с мазетийской и, подобно адурийцам, они поклонялись старым богам, хотя каждое племя и выбирало себе любимое божество из пантеона.

Адурийские племена бежали из своих исконных земель, раздираемых на части войной, чтобы не попасть в рабство соседнему народу, который поклонялся Азраю, князю тьмы. Бегство привело их в Керилию, куда они переправились по узкому перешейку, некогда существовавшему на месте современного пролива Эреля.

До прихода Шести племен Керилия оставалась незаселенной людьми. Однако здесь обитали другие народы, считавшие эти земли своими владениями. Главными среди них были эльфы, называвшие себя сиделинами. Эльфы были народом древней и развитой культуры, но при этом могли обнаруживать ужасающую жестокость, которая развилась у них в ходе многовековой борьбы со зловещими человекообразными существами, делившими с ними земли. Они создали свое обособленное королевство на территориях, наводненных гоблинами, ноллами и ограми, и, говорят, в дни своей славы эльфийский двор превосходил силой и пышностью императорский двор Ануира.

Из остальных двух народов, населявших Керилию, гномы держались наиболее обособленно. Сильные, молчаливые и выносливые, они создавали королевства вокруг кланов, глава каждого из которых присягал на верность королю гномов. Опытные рудокопы и отличные воины, они редко совершали вылазки из своих крепостей в горах и жили в мире с эльфами. Единственными их врагами были жестокие огры, жившие в глубоких огромных пещерах, изрезавших горы наподобие сот.

Кроме того в Керилии обитало растущее племя половинчиков, хотя об их культуре и истории было известно меньше, чем о культуре и истории любого другого керилийского народа. В отличие от гномов, которые жили кланами и редко покидали свои владения, половинчики по природе своей были бродягами и умели приспосабливаться к обычаям и условиям любого края. Единственное постоянное поселение половинчиков в Керилии, Бурроуз, находилось в южной части Кулладарайта — обширного непроходимого леса, в котором лежало изолированное от мира эльфийское королевство Куллаби. К крохотным половинчикам эльфы относились терпимо, хотя представители человеческого рода, достаточно безрассудные, чтобы отважиться проникнуть в эти темные леса, часто пропадали без вести.

Когда юные рыцари приготовились к игре, Микаэл решил назначить нескольких самых младших детей половинчиками, вследствие чего у него вспыхнул спор с тринадцатилетним лордом Корвином, утверждавшим, что в то время, когда состоялось сражение при горе Дейсмаар, половинчиков в Керилии не было. Микаэл настаивал на противном, и неизменные приверженцы принца, постигшие искусство лести в самом раннем возрасте, незамедлительно приняли его сторону, независимо от того, согласились они с ним в глубине души или нет. Однако Корвин не желал уступать, утверждая, что это исторический факт, и поэтому Микаэл, убежденный в своей правоте, обратился к Эдану с просьбой разрешить спор. Когда Эдан подтвердил безусловную правоту лорда Корвина, Микаэл недовольно фыркнул, пожал плечами и назначил малолеток гномами вместо половинчиков.

Эдану вспомнилось, что в сражении при горе Дейсмаар участвовало очень мало гномов, но поскольку больше никто из присутствовавших, похоже, этого не знал, он благоразумно решил промолчать. Когда он стал на сторону Корвина, Микаэл бросил на него мрачный взгляд, а взгляд этот Эдан знал слишком хорошо. Принц Микаэл не любил, чтобы ему противоречили,— независимо от исторических фактов,— но Эдан не собирался лгать ради его удовольствия.

Дело в том, что половинчики появились в Керилии лишь около пятисот лет назад, то есть много веков спустя после сражения при горе Дейсмаар. Согласно легенде, они бежали с родины своих предков в таинственном Мире Теней, спасаясь от какого-то безымянного ужаса, который угрожал их существованию. Сами половинчики редко говорили об этом, но барды, пользуясь возможностью, заходили в своих причудливых домыслах так далеко, как только позволяло им воображение. Они рассказывали о Холодном Всаднике, который однажды появился в волшебном мире, мире духов, после чего тот постепенно превратился в Мир Теней — холодный, серый и зловещий. А половинчики — существа наполовину земного, наполовину волшебного мира — бежали от Холодного Всадника и от мрака, который он принес с собой. Может, все это были лишь затейливые вымыслы бардов, и может, и правда. Наверняка это знали одни лишь половинчики.

Говорили, что они единственные из всех земных существ могут по желанию перемещаться из одного мира в другой, хотя никто не знал точно, как они это делают. Считалось, что половинчики умеют ходить Тенью, создавая временные порталы между двумя мирами, позволяющие им проникать во владения тьмы и возвращаться в царство солнечного света в другом месте и времени. Однако несколько раз в течение года, по определенным дням, завеса между двумя мирами как будто раздвигалась. И в такие дни неосторожные представители рода людского могли случайно забрести в Мир Теней, а обитатели темного царства могли появиться в мире солнечного света.

В нежном возрасте шести лет, впервые узнав о Мире Теней от старших товарищей, Эдан стал мучаться ночными кошмарами, вызванными страшными историями, которые рассказывались по вечерам у костра. Детское воображение рисовало ему самых ужасных и отвратительных существ, притаившихся под кроватью и в гардеробе, где, по твердому его убеждению, порталы в Мир Теней открывались каждую ночь. Он сворачивался под одеялом клубочком и смотрел, как пляшут по стенам жуткие тени в неверном свете оплывающей свечи на ночном столике, а когда после отчаянной борьбы со сном он наконец засыпал, ему снились наводящие ужас чудовища, которые выползали из-под кровати, чтобы утащить его в Мир Теней и полакомиться его плотью.

Несколькими годами позже,— достаточно повзрослев, чтобы понять, что в гардеробе, даже с наступлением тьмы, не появляется ничего более зловещего, чем одежда, а под кроватью можно найти единственно лишь комочки пыли,— Эдан стал потчевать юного принца Микаэла страшными историями об ужасах, сокрытых в Мире Теней, упрямо надеясь отплатить мальчику за все унижения, которым тот подвергал его в дневные часы. Но к великой своей досаде он скоро понял, что то несносное высокомерие, которое Микаэл обнаруживал даже в пять лет, не покидало его и во снах — ибо вместо того, чтобы устрашаться чудовищ, он просто хладнокровно и быстро расправлялся с ними.

В пятнадцать Эдану казалось унизительным играть в "Гилли Сид" с девятилетним ребенком. Тогда это была любимая игра Микаэла. "Гилли Сид" или "Охота Эльфов", называлась вторая часть "Наследства Королей", в которой рассказывалось о том, как эльфийский двор отражал вторжение людских племен в свои владения и как эльфийские рыцари странствовали по дорогам, убивая каждого встречного человека. Это привело к многолетней войне, но мало-помалу эльфы отступали под натиском людей, бессильные перед их оружием — а именно, священной магией.

У эльфов тоже были маги, но они заклинали духов природы, населяющих леса и реки, поля и воздух. Они никогда не поклонялись богам и не могли понять этот новый, странный источник силы. В конце концов эльфы отступили в леса, и эльфийский двор утратил прежнее могущество. Теперь от огромной империи, которой они некогда правили, осталось лишь несколько обособленных эльфийских королевств, разбросанных в лесистых местностях Керилии, таких как Туаривель, Куллаби, Силлагорид, Кумб Бейн и Туараннун.

В пору неослабной одержимости Микаэла "Гилли Сидом" Эдан время от времени изображал в ходе игры эльфийских воинов каждого из этих далеких королевств, умирая бессчетное множество раз — всегда недостаточно театрально — от заклинаний "священной магии". Иногда Микаэл для разнообразия выступал в роли эльфийского мага, но это было даже хуже. Он прятался за висящими в залах гобеленами и неожиданно напрыгивал на ничего не подозревающего Эдана, умерщвляя его эльфийскими заклинаниями.

— Була-була-ка-була!

— Что это было, ваше высочество?

— Була-була-ка-була! — снова вопил Микаэл, вытягивая вперед руки с растопыренными пальцами.— Это расплавляющее заклинание эльфов. Ты мертв!

— У эльфов нет расплавляющих заклинаний, ваше высочество. Во всяком случае, я в этом совершенно уверен. К тому же это совсем не похоже на эльфийский язык.

— Если я говорю, эльфийский, значит эльфийский! Давай плавься!

— Простите, ваше высочество, но как именно вы себе это представляете?

Микаэл нетерпеливо топал ногой и выразительно закатывал глаза, словно даже самый последний тупица должен был знать, как расплавляются от заклинания.

— Ты должен схватиться за горло, издавая отвратительные булькающие звуки, и медленно опускаться на землю, превращаясь в лужу вонючей грязи!

— Хорошо, ваше высочество, как вам будет угодно.

И Эдан хватался за горло и с самым отваратительным хрипом и бульканьем, на какие только был способен, опускался на колени и валился на пол, из всех сил стараясь походить на лужу вонючей грязи. Принц никогда не оставался вполне доволен его представлением.

— Эдан, это было ужасно!

— Простите, ваше высочество, я старался изо всех сил. Но я никогда не плавился раньше. Может быть, вы покажете, как это делается?

После чего Микаэл показывал, как правильно плавиться, и наблюдавшему этот спектакль Эдану приходилось признать, что у Микаэла получается лучше.

— Теперь плавься снова и на этот раз правильно!

Часть Эдану приходилось умирать по меньшей мере полдюжины раз, прежде чем принц оставался доволен. Однако в скором времени на смену бессмысленным звукосочетаниям и растопыренным пальца Микаэла пришла смертоносная сила деревянного меча и щита, и Эдан познал новые страдания, снова и снова терпя поражение от своего юного принца, выступающего в роли Хэлина, героя Андуира, в битве при горе Дейсмаар.

Третьей частью "Наследства Королей" и источником непреходящих мучений Эдана была "Гибель Богов". В этой части рассказывалось о том, как Азрай, князь тьмы, последовал за Шестью племенами в Керилию, исполненный решимости покорить их и отвратить людей от их богов.

Сначала Азрай привлек на свою сторону гоблинов и ноллов Восгаарда, местности на севере Керилии, и наделил их вождей магической силой. Затем хитростью и обманом он совратил племя восов, которые отреклись от бога луны и оставили путь магии, чтобы стать на путь меча и булавы. Потом Азрай попытался ввести в соблазн племена полулюдей, эльфов и гномов, искушая их через сны и предзнаменования. Стоические гномы не поддались на льстивые уговоры Азрая, но эльфы горели желанием мести с тех самых пор, как люди захватили эльфийские земли и вытеснили их в леса. Соблазненные обещанием Азрая уничтожить их врагов и вернуть им потерянные земли, эльфы снова приготовились к войне.

Короли керилийских племен быстро осознали грозившую им опасность и, забыв обо всех разногласиях, объединили свои силы, чтобы выступить против общего врага. Но когда две армии сошлись в бою, на помощь Азраю пришли воины из Адурии. Поняв, что Азрай вот-вот одержит победу, старые боги появились перед своими последователями, которые оказались на перешейке между Керилией и Адурией, окруженные вражескими войсками.

Каждый бог выбрал себе воина из числа своих последователей, чтобы направлять его в решающем сражении. Андуирас, бог ануиров, выбрал Хэлина, в котором все добродетели благородного рыцаря нашли наилучшее выражение. Вместе со своим младшим братом Роэлем и их знаменосцем Тредериком Досьером, предком Эдана, Хэлин повел племена в последнюю, отчаянную атаку на врага. Вдобавок к войскам человекообразных, вероломных восов и эльфийских королевств, против них выстроились войска южных земель — все под предводительством Азрая и изменника принца Рейзена, сводного брата Хэлина и Роэля, который в угоду своему честолюбию предал свой народ и продался богу тьмы.

Само собой разумеется, в этой игре Микаэл всегда был Хэлином, но никто никогда не хотел быть принцем Рейзеном. При назначении на эту роль среди юных аристократов императорского дворца неизбежно вспыхивали споры и, в зависимости от настроения, Микаэл либо улаживал разногласия силой исключительного королевского права, либо отходил в сторону и наблюдал, как товарищи по игре улаживают их сами. В таких случаях Эдану приходилось вмешиваться и разнимать ребят, в то время как Микаэл с нескрываемым удовольствием наблюдал за происходящим, радуясь каждому удару, который получал его будущий камергер, пока растаскивал в стороны двух жаждущих крови восьмилеток, вооруженных деревянными мечами.

На этот раз, благодаря дипломатическим навыкам Эдана, дело кончилось миром, но все-таки Микаэл остался в мрачном расположении духа. Сначала он не смог назначить половинчиков и обнаружил недостаток знаний, который объяснялся его полным равнодушием к учебе. Теперь Эдан успешно оспорил его выбор Черного Принца, пусть при этом и постарался сгладить острые углы. Все же будущий камергер уже не раз видел эту упрямо выдвинутую челюсть Микаэла и точно знал, что она означает.

Кому-то здорово достанется, когда начнется "сражение". Вряд ли это будет Дервин, который захныкал, когда его назначили Рейзеном, потому что теперь он выступал на стороне Микаэла в качестве принца Роэля. Однако Корвину досталась роль гоблина, а значит, он становился наиболее вероятной жертвой, несмотря на то, что был на год старше и почти вдвое крупнее Микаэла.

Эдан обреченно вздохнул. Ему придется держаться поближе к Корвину, чтобы успеть вмешаться, если дело примет нежелательный оборот. Как Черный Принц, он с полным основанием может вызвать на поединок Хэлина, а следовательно принять на себя главный удар. Это обернется для него новыми синяками, потому что Микаэл всегда наносил удары в полную силу и, хотя ему было всего двенадцать, его деревянный меч мог все же оставить здоровенный рубец на теле, тем более что Эдан не носил никаких доспехов, кроме легкого шлема. Как старший и куда более рослый, он должен был все время сдерживать руку, что в доспехах было гораздо трудней делать. Тем временем юные противники Эдана, защищенные доспехами, будут молотить его изо всех сил, и он снова весь покроется синяками. Но это все-таки лучше, чем давать Корвину удобную возможность использовать Микаэла в качестве звонкого гонга. Эдан даже думать не хотел об осложнениях, которые могли возникнуть в этом случае. "Клянусь всеми богами,— подумал он,— я ненавижу эту игру!"

Как только распределение ролей закончилось, две "армии" разошлись, чтобы встретиться в боевом порядке. Главнокомандующие каждой стороны выстраивали свои войска и производили им смотр. Удовлетворенные увиденным, они становились перед своими солдатами и обращались к ним с речью, призывая их мужественно идти на смерть за великое дело. Микаэл стоял перед своим войском и его страстный высокий голос разносился над полем боя. Как принц Рейзен, Эдан вынужден был делать то же самое, чувствуя себя полным дураком.

В шестнадцать лет Эдан попытался было поговорить с отцом, упирая на то, сколь глупо человеку его возраста играть с детьми вдвое младше него. Однако это не помогло.

— Сын, ты должен научиться исполнять свой долг перед господином! — сказал его отец, лорд Тиеран.

— Но он еще не император, отец! — возразил Эдан.— Он просто ребенок, и к тому же испорченный!

— Придержи язык, мальчик! Не тебе так говорить о принце!

— Простите, отец,— Эдан разочарованно вздохнул.— Я не хотел сказать ничего обидного, но почему я должен постоянно терпеть насмешки и шутки всех моих друзей? Почему я должен быть его нянькой? Это просто несправедливо!

— А кто сказал тебе, что жизнь справедлива, мальчик? - сурово ответил отец.— Когда дело касается долга, никакой речи о справедливости не идет. В один прекрасный день ты сменишь меня в должности лорда верховного камергера, и когда это время наступит, тебе понадобятся все навыки, которые сейчас ты только начинаешь приобретать. Через несколько лет ты поймешь и поблагодаришь меня. Ни в качестве товарища по играм, ни в качестве няньки ты не нужен принцу Микаэлу, но он нужен тебе... для обучения".

Теперь, два года спустя, Эдан понял, что именно имел в виду отец, но от этого бремя обязанностей не показалось ему легче. Его друзья больше не насмехались над ним, разве что иногда мягко, добродушно подтрунивали, поскольку теперь они тоже больше знали о долге — и о том, как трудно порой бывает ладить с принцем. Император был стар и болен, и не мог бы принять участие в воспитании Микаэла, даже если бы и хотел, а императрица была излишне снисходительна к своему единственному сыну. Даже старшие сестры Микаэла избегали брата, в каковом удовольствии Эдану было отказано.

Он обозревал свои выстроенные в ряд "войска", воины в маленьких металлических шлемах и доспехах нетерпеливо топтались на месте в напряженном ожидании атаки и походили на игрушечных солдатиков. Он прохаживался взад-вперед вдоль строя, на ходу сочиняя речь принца Рейзена, и все глаза неотрывно следили за ним.

— Итак, воины...— произес Эдан, с трудом подавляя смех.Для нас настало время воспользоваться случаем и уничтожить врага раз и навсегда!

Юные рыцари приветствовали слова своего предводителя стуком деревянных мечей о деревянные щиты. "Гоблины" зарычали, "ноллы" завыли по-волчьи, "эльфы" откликнулись подвывающим хором, а "восы" угрожающе заворчали и приняли соответствующий вид.

— Вот он стоит! — воскликнул Эдан, указывая деревянным мечом.— Мой брат Хэлин! — В его устал слово "брат" прозвучало как ругательство.— Любимец богов! Герой! Какое поразительное высокомерие!

Слова его звучали с убийственным сарказмом, и вдруг Эдан с удивлением осознал, насколько приятно ему произносить их. Он никогда прежде не изображал Рейзена, и неожиданно ему пришло в голову, что эта роль позволяет ему говорить о принце Хэлине такие вещи, какие он никогда не осмелился сказать о Микаэле.

— Посмотрите, как важно он выступает перед своими войсками, напыщенный, словно глупый павлин! Великий и благородный Хэлин! Всю жизнь мне приходилось терпеть его непогрешимую уверенность в своей правоте, его высокомерное превосходство, его противный визгливый голосок...— Эдан осекся, поняв, что слегка хватил через край.— Итак, час расплаты пришел! Сегодня вы, ноллы, и вы, гоблины, нанесете сокрушительный удар во славу своего народа!

"Гуманоиды" ответили ему слитным рычанием и воем.

— Вы, эльфы, сегодня узнаете сладкий вкус мести!

"Эльфы" вскинули мечи и испустили боевой клич.

— Вы, восы, сегодня докажете раз и навсегда, какое племя достойно править над другими!

"Восы" ударили мечами по щитам и затопали ногами.

— Сегодня мы зальем это поле кровью наших врагов! — Эдан глянул через плечо и увидел, что Микаэл все еще расхаживает перед своим беспокойным войском и, бурно жестикулируя, продолжает длинную речь. Что ж, подумал Эдан, какой смысл "врагу" ждать, пока он закончит. Он вскинул свой меч.

— За Азрая и славу! Вперед!

Юные рыцари испустили боевой клич и с поднятыми мечами устремились на противника. Прервавшись на полуслове, Микаэл обернулся с удивленным лицом и увидел армию "врага", лавиной катящуюся на него. Без колебаний он поднял свой деревянный меч и отдал команду идти в наступление.

Две армии столкнулись на склоне горы Дейсмаар, и то было величайшее сражение из всех, какие когда-либо видел мир. Они бились от рассвета до заката, и воздух звенел от ударов стали о сталь — словно тысячи звонких молотов стучали по наковальням. Одного этого грохота было достаточно, чтобы почти полностью оглушить воинов, находившихся в гуще сражения, но к нему добавлялись крики людей и человекообразных: гоблины визжали, ноллы рычали, словно адовы псы, эльфы испускали свои потусторонние боевые кличи с подвыванием, люди кричали, кони ржали, раненые всех племен и народов взывали о помощи и стонали — и все поле боя застилали клубы удушливой пыли, поднятой бесчисленными тысячами ног.

Неожиданно Эдан столкнулся лицом к лицу с леди Ариэль, не знающей страха двенадцатилетней девочкой с торчащими из-под шлема светлыми косичками. С горящими глазами она занесла над головой меч и бросилась на него, визжа со всей неистовой яростью берсеркера, одержимого жаждой крови. О, боги, подумал Эдан, только не Ариэль. Он отступил под боевым натиском, принимая на деревянный щит град ударов. Исполненная мрачной решимости доказать, что она ни в чем не уступает мальчишкам, Ариэль орудовала мечом ничуть не хуже любого из них, и у Эдана еще не прошли синяки, оставшиеся после последней их встречи на поле боя.

В схватке с мальчиком он всегда мог осторожно хлопнуть противника сбоку по шлему, чтобы немного усмирить его или "убить", если тот слишком увлекался, что случалось почти всегда — но в схватке с маленькой Ариэль Эдан мог лишь отражать удары щитом, так как боялся, что даже легкий удар причинит девочке боль, несмотря на доспехи. А просто шлепать ее мечом плашмя он не мог, потому что Ариэль не признавала игры в поддавки. Только удар, сбивший ее с ног, мог заставить девочку признать, что она "умерла". Другие мальчики не испытывали подобных сомнений и колотили Ариэль так, что Эдан внутренне содрогался, но он был гораздо больше и сильнее нее и не хотел делать ей больно. Она как будто понимала это и, когда начиналась игра в войну, всегда отыскивала его на поле боя, словно осуществляя личную месть. Он изо всех сил старался защититься от этой тщедушной амазонки.

Эдан окинул взглядом поле сражения, отыскивая в этой свалке Микаэла и Корвина. Во время наступления Корвин бежал прямо за ним, но теперь потерялся из виду. Сейчас Эдан мог только кидать быстрые взгляды по сторонам, но не находил его среди двух дюжин бьющихся воинов и, хуже того, он нигде не видел и Микаэла.

— На! — Ариэль нанесла ему чувствительный удар по бедру. Эдан почувствовал острую боль и понял, что здоровенный синяк ему обеспечен.

— Падай! — закричала девочка.— Падай на одно колено! Ты ранен!

— Нет, это был скользящий удар, просто царапина.— На этой стадии сражения Эдан не мог позволить калечить себя; он еще должен был отыскать Микаэла и Корвина и удостовериться, что они не снесли друг другу головы.

— Лжец! Говорю тебе, ты ранен! — закричала Ариэль, обрушивая на него град ударов и яростно повторяя, как заклинание: - Ранен... ранен... ранен... ранен!

Эдан попятился, споткнулся и упал. Ариэль немедленно воспользовалась своим преимуществом и набросилась на него, пока он пытался подняться на ноги, но успел встать только на одно колено.

— Убит... убит... убит... убит!

Она сошла с ума, подумал Эдан, втягивая голову в плечи и защищаясь щитом от сыплющихся на него ударов. И тут самым непостижимым образом Ариэль выбила щит из его руки; тот отлетел в сторону, и ошеломленный Эдан проводил его взглядом, не веря своим глазам.

Бац!

— Ха! Убит! — торжествующе выкрикнула Ариэль.

Удар пришелся прямо по металлическому шлему, и все поплыло у Эдана перед глазами. Звон металла, подобный пению гонга, эхом отдался в его голове. Падая, он увидел стремительно наплывающую на него землю, и потом все окутала тьма.

Ближе к закату победа Азрая стала казаться несомненной, но когда солнце скрылось за горизонтом и на поле битвы спустилась ночь, эльфы неожиданно перешли на сторону Хэлина и события приняли другой оборот.

Никто точно не знал, что заставило эльфов переметнуться в лагерь противника. Согласно некоторым версиям этой истории, с наступлением тьмы эльфы увидели подлинную сущность Азрая и поняли, что их одурачили. По другой версии эльфийским полководцам стало известно, что после поражения людей, когда войско эльфов будет ослаблено, Азрай намерен предать их и позволить ноллам и гоблинам уничтожить последнюю силу, которая может угрожать его безраздельной власти. Но каковы бы ни были истинные причины случившегося, армия Хэлина находилась не в том положении, чтобы отказываться от помощи. Эльфы и люди, которые на протяжении многих лет делали все возможное для того, чтобы уничтожить друг друга, теперь выступили плечом к плечу против общего, более опасного врага.

Едва взошла луна, избранным богами воинам под предводительством Хэлина и Роэля удалось прорвать линию обороны противника в самом слабом ее месте. Хэлин повел свои войска в наступление вверх по склонам горы Дейсмаар, ближе к вершине которой стоял сам князь тьмы в окружении своих полководцев и жрецов. Рядом с ним стоял изменник Рейзен, и по приказу Азрая Черный Принц повел свои войска вниз, навстречу нападающим. Братья встретились на середине склона, исполненные решимости уничтожить друг друга, а тем временем Азрай со своими жрецами отступил выше к вершине горы. И именно тогда, в решающий момент боя, сами боги в человеческом облике явились принять участие в сражении, призвав на помощь все свои силы, чтобы уничтожить князя тьмы и его жрецов.

Никогда прежде бог не бился с богом. Земля сотряслась на поле брани внизу, и склоны Дейсмаара задрожали. Ослепительная молния расколола небо, и в грохоте грома потонули все прочие звуки. Земля вздыбилась под ногами, люди и животные с криком попадали наземь. Все взоры устремились к вершине горы, где небеса вспыхнули ослепительным светом, никогда доселе не виденным.

То была Гибель Богов; все продолжалось лишь несколько мгновений, но те, кто остался в живых после катаклизма, не забыли это зрелище до конца жизни. Свет становился все ярче и ярче, покуда верхняя часть горы, где сошлись в схватке боги, не скрылась с глаз полностью. Затем невероятной мощи оглушительный взрыв сотряс небеса, стирая с лица земли гору Дейсмаар и все остальное на мили вокруг.

Ударная волна, силой равная сотне ураганов, сравняла с землей гору, и никто не удержался на ногах. Земля с треском раскололась и поглотила целые полки, извергнув из расселин клубы дыма и языки пламени. Из сотен тысяч воинов, которые бились с рассвета до заката на залитом кровью поле брани, в живых остались лишь единицы, и, вспоминая впоследствии случившееся, они считали свое спасение чудом.

Последняя часть "Наследства Королей" называлась "Рождение новых богов и монстров" и повествовала о том, что произошло после гибели старых богов, отдавших свои жизни, чтоб истребить зло, воплощенное Азраем. Страшный взрыв, который в мгновение ока стер с лица земли гору Дейсмаар, оставив на ее месте лишь дымящуюся воронку, высвободил космическую сущность богов. Те, кто находились ближе к месту жертвенного сожжения, в полной мере почувствовали страшную мощь обжигающего потока божественной сущности, исходящей из эпицентра взрыва в виде испепеляющего ветра. Избранника богов, которые смело бросились в наступление вслед за Хэлином вверх по горным склонам, испытали полную силу яростного ветра божественной сущности. Их тела распались на атомы в единый миг, и в тот же миг души их восстали, чтобы обернуться новыми богами.

Хэлин стал тем, кем некогда был Андуирас — благородным богом войны. Друид Эрик заменил Рейнира, покровителя лесов. Серами заступил место Бренны, богини удачи, а Аваналэ досталась мантия Басайи, богини солнца. Несири заместил Мазелу, покровительницу морей, а преемником князя луны Воса стал Роурнил, новый бог магии. Но темная сущность Азрая тоже высвободилась и населила души двух его жестоких избранников из племени восов, воинов Криеши и Белиника, которые стали Ледяной Леди и Принцем Ужаса.

Таковы были новые боги, сотворенные из старых, и со временем населяющие Керилию люди научатся поклоняться им, возводить храмы во славу им и передавать историю о рождении новых богов из поколения в поколение. Но эти дни еще не наступили, когда немногие уцелевшие в тот страшный час поднялись на ноги и с великим удивлением осознали, что они не только еще живы, но что с ними произошли такие перемены, которые навсегда сделают их отличными от простых смертных.

Высвобожденная катаклизмом божественная сущность достигла их уже в сильно рассеянном виде, но оставшейся энергии все же хватило, чтобы наделить их способностями, какими раньше не обладал ни один представитель человеческого рода. Впоследствии эти чудесные способности они передадут своим потомкам, которых станут называть "чистокровными", то есть унаследовавшими вместе с кровью сверхъестественную силу, дарованную тем, кто остался в живых после битвы, в которой сами боги отдали свои жизни.

Среди немногих прочих в живых остались Роэль и Тредерик, находившиеся не столь близко, как Хэлин, к эпицентру сотрясшего землю взрыва. Они бросились в погоню за Рейзеном, который бежал, когда в сражение вступили боги; и, хотя ему удалось скрыться, он тоже изменился.

Когда дым и пламя вырвались из глубоких расселин на поле боя, земля застонала и содрогнулась. Перешеек между двумя континентами начал медленно опускаться. Даже тогда оставшиеся в живых продолжали сражаться. Приспешники Азрая пытались с боем пробить себе дорогу к спасению, прежде чем перешеек уйдет под воду, а Роэль с остатками своих войск преградил им путь к бегству. Обе стороны понесли большие потери, но скоро воины поняли, что им следует подумать о себе самих, если они не хотят утонуть в волнах, грозивших вот-вот накрыть их с головой. В пылу битвы они не заметили появившегося у них странного нового чувства и только позже обнаружили, что унаследовали способности тех, кого убили в заключительном бою. Они обнаружили, что божественную сущность нельзя уничтожить, но можно как бы перекачать из носителей, умертвив их. Эта ужасная практика вскоре получила название "кража крови".

В скором времени кража крови стала привычным делом для тех приспешников Азрая, которым удалось бежать; они сознавали свою малочисленность, а следовательно уязвимость и поэтому пользовались любым случаем убить чистокровного, чтобы обеспечить себе выживание и умножить свои сверхъестественные способности. И по мере того, как с каждым убитым человеком росла их сила, у них на основе божественной сущности развилась способность видоизменяться. В своем ненасытном стремлении к большему могуществу они превратились в монстров, гнусные пародии на некогда человеческий облик; и эльфы, которые первыми столкнулись с этими безобразными новыми существами, дали им новое название — онсхеглины, то есть "кровь Тьмы".

Предатель принц Рейзен превратился в самого могущественного их онсхеглинов, в наводящее ужас уродливое существо, получившее имя Горгон. Среди других ему подобных были Призрак, Кракен, Змей, Злодей, Гидра и Фурия. Остальные еще не приобрели окончательную форму; когда же превращение завершилось и силы их возросли через постоянную кражу крови, они получили возможность создавать себе подобных, и таким образом в Керилии появилось новое племя — племя чудовищ, имевших лишь отдаленное сходство с людьми, которыми некогда они были.

Однако на это ушло много лет. Когда же будущие онсхеглины бежали с поля последнего боя при горе Дейсмаар, те немногие, кто сражался с воплощенным в Азрае злом и остался в живых, возвратились в свои королевства, чтобы вернуть к жизни и восстановить все разрушенное войной. Хэлин стал новым богом анурийцев, а его брат Роэль стал их королем и основал династию, получившую его имя. Со временем с помощью завоевательных походов и мирных переговоров он объединил разрозненные королевства людей под свою власть — так образовалась империя Ануир.

Спустя многие годы потомки Роэля стали называться императорами Роэлями; они правили своими владениями, восседая на Железном Троне в Имперском Керне, который находился в столице империи Ануир, построенной на берегу широкого залива в проливе Эреля, в десяти лигах от скопления островов, оставшихся на том месте, где разрушилась и ушла под воду гора Дейсмаар.

Эдан пришел в себя и потряс гудящей головой. Вокруг него сплошь лежали тела "убитых", которые вытягивали шеи или приподнимались с земли, чтобы получше увидеть, как очередной преемник Железного Трона сражается с полководцем гоблинов. О, нет, подумал Эдан, садясь и потирая больную голову. Микаэл и Корвин бились не на шутку, колотя друг друга с мрачной решимостью. Оставшиеся в живых "воины" стояли вокруг них широким полукругом, ожидая исхода поединка. Большинство из них подбадривало будущего императора, но малочисленные смельчаки криками поддерживали Корвина.

Тренированный глаз Эдана заметил, что старший мальчик немного удерживал руку, стараясь не зашибить младшего, но Микаэл вкладывал в удары всю свою силу и, хотя уступал противнику ростом, заставлял Корвина немало попотеть. Эдан попытался встать на ноги, но у него закружилась голова, и он со стоном опустился обратно на землю. Внезапно Корвин выбил из рук Микаэла щит, поднял свой меч и, предвкушая победу, шагнул вперед, чтобы убить врага.

Держа деревянный меч обеими руками, Микаэл отразил удар и со всей страшной силой пнул Корвина в пах. Если бы не доспехи, Корвин запросто мог бы петь сопрано всю оставшуюся жизнь. Но и так он охнул, согнулся от удара пополам и, выронив щит, схватился за место, служащее источником болезненных ощущений — в то время как Микаэл, вместо того, чтобы нанести смертельный удар сопернику, отступил назад и разразился смехом. Это было грубой ошибкой.

Корвин с трудом разогнулся, глаза его горели; с яростным воплем он обрушил на Микаэла град ударов, словно решил действительно убить его. Эдан вскочил на ноги и бросился к мальчикам, но не успел он покрыть и половину расстояния, как выбитый меч вылетел из рук Микаэла и Корвин изо всей силы ударил противника по шлему. Микаэл дернулся и застыл на месте, а потом рухнул, как подрубленное дерево.

Микаэл неподвижно лежал на земле, жуткая тишина воцарилась но поле боя. Подбежавший Эдан упал рядом с ним на колени. "Микаэл, Микаэл!" — повторял он тревожно, от волнения забыв обратиться к нему по титулу.

Микаэл не отвечал. Эдан осторожно снял с него шлем. Он вздохнул с облегчением, убедившись, что крови нет, однако это еще не значило, что принц не пострадал серьезно. Эдан легко похлопал Микаэла по щекам, но безрезультатно.

— Микаэл!

Корвин стоял над ним с расширенными от ужаса глазами, постепенно осознавая, что же он наделал. Боль от пинка Микаэла по жизненно важным органам, о которой свидетельствовала его нелепая поза, полностью отступила перед мыслью о том, что он наделал.

— Я... я не хотел! — пролепетал он еле слышно. Губы его продолжали шевелиться, но из них не вырывалось ни звука.

Эдану было не до Корвина. Он не отрывал взгляда от Микаэла и продолжал легко похлопывать его по щекам.

— Микаэл! Ну давай же, Микаэл...

Никакого ответа.

— Мой бог! — произнес Эдан, возводя глаза к небу.— Хэлин, помоги мне!

Микаэл тихо застонал. Веки его дрогнули, затрепетали и поднялись. Взгляд мальчика был бессмысленным. Он застонал громче.

— Микаэл! Микаэл! — позвал Эдан.— Сколько пальцев я поднял?

Он поднял два. Микаэл попытался сосредоточить взгляд.

— Четыре?

— Лежи спокойно,— сказал Эдан.— Возможно, у тебя сотрясение мозга.— Он бросил взгляд на Корвина.— Молись, чтобы это не оказалось чем-нибудь похуже.

У Корвина затряслись губы. Он стал белей полотна.

Эдан осторожно поднял Микаэла с земли и понес его к замку. За ним гурьбой молча последовали юные герои сражения при горе Дейсмаар со своими деревянными мечами и щитами. Война окончилась.

Глава 2

Сихарроу стоял на скале над Мир-Руан, Морем Бурь, приблизительно в двухстах милях от столицы Ануира. Зубчатые башни замка возвышались над пересеченной равниной, простирающейся на многие мили вокруг, навесные бойницы обеспечивали хороший обзор окружающей местности, а толстые массивные стены служили прекрасной защитой от нападения. Расположенный на крутом утесе, отвесной стеной уходящем в море, Сихарроу был поистине неприступной крепостью, в которой малочисленный гарнизон мог легко выдержать осаду целой армии.

Однако в распоряжении эрцгерцога Эрвина Боруинского имелось войско отнюдь не малочисленное, что служило одной из причин, почему он был эрцгерцогом и одним из влиятельнейших лиц империи. Он был владельцем Сихарроу, и до него в течение многих веков замком владели его предки.

Под замком, на прибрежной каменистой равнине лежал город Сиседж — столица и морской порт девяти провинций, находившихся под управлением эрцгерцога. Это был небольшой город, но он гордился своими закаленными обитателями. Лишь Северная Марка была менее укреплена, чем открытая ветрам западная прибрежная область, которая простиралась от вод залива Тэль до пролива Эреля и тянулась на восток до Туманных гор. Зимой яростные шторма обрушивались на побережье, и сильные восточные ветра завывали в бойницах замка. Любой приезжий, прибывший в Сиседж в это время года, недоумевал, как можно жить на этом пустынном, открытом штормовым ветрам участке побережья.

Однако летом климатические условия здесь были куда более умеренными, и в конце весны императорский двор Ануира в полном составе направлялся к эрцгерцогу Боруинскому, в летнюю резиденцию императора в Сихарроу. В это время года свежие северные бризы, дувшие с Моря Бурь, давали долгожданное облегчение от жарких, влажных ветров, которые летом приносили в Ануир от берегов Адурии проливные дожди. Но император ежегодно приезжал в Сихарроу не только из-за дождливого сезона в начале лета.

В силу своего географического положения эрцгерцогство Боруин имело важное стратегическое значение. К северо-восточным границам его примыкал Эльфинвуд — густой хвойный лес, занимавший большую часть области, известной под названием Северная Марка; а также враждебное королевство гоблинов Туразор и никому не подчиняющаяся горная местность под названием Пять Пиков, где обитали гоблины, разбойники, ноллы и всякого рода отщепенцы. К северу от Пяти Пиков и к востоку от Туразора лежало эльфийское королевство Туаривель; там правил принц Филерэн, чей прадед был эдинственным эльфийским полководцем, сохранившим верность Азраю в битве при горе Дейсмаар.

Роуб Человекоубийца остался с Азраем вовсе не из любви к князю тьмы, но из-за лютой ненависти к людям. После сражения он превратился в онсхеглина и вместе с шайкой своих приверженцев захватил небольшую часть Эльфинвуда у северо-восточных границ Боруина; там он по-прежнему упорно продолжал "Гилли Сид", отчего и заслужил прозвища Человекоубийца и Властелин Леса, которые самым вызывающим образом принял в качестве имен.

Похоже, принц Туаривеля не разделял убеждение своего деда, что хороший человек — лишь мертвый человек, но трудно было сказать определенно, во что он верил. Его мать, королева Ибекорис, до сих пор стояла во главе Туаривеля, но фактически бразды правления находились в руках Филерэна. Хотя принц вел торговлю с людьми, он сохранил добрые отношения со своим прадедом, Человекоубийцей, приверженцы которого находили радушный прием при его дворе. Хотя принц открыто осудил "Гилли Сид", в его королевстве по-прежнему время от времени начинались волнения, и купцы из человеческих племен, торговавшие с Туаривелем, действовали на свой страх и риск.

Поскольку протяженность боруинской границы с вражескими территориями составляла больше половины общей ее протяженности, эрцгерцогство считалось передовым постом империи, и император прилагал все усилия к тому, чтобы лорд Эрвин ни на миг не забывал о той важной роли, какую он играет в политической жизни страны. Поэтому летняя резиденция в Сихарроу служила не просто местом отдыха для ануирской знати. Здесь решались вопросы государственной важности и заключались политические союзы.

Эрвин Боруинский прекрасно понимал всю значительность своего положения в империи и относился к нему очень серьезно. Каждый год перед прибытием императорского двора он набирал в городе дополнительный штат прислуги в дополнение к дворцовым пажам, чьи почетные и вожделенные обязанности выполняли дети Сиседжа. Замок скребли и чистили снизу доверху, каковое мероприятие занимало всю весну, а кухонные кладовые заново заполнялись дичью из окрестных лесов и продуктами с близлежащих ферм. Вельможи и сановники из всех соседних провинций стекались в Сиседж, удваивая численность городского населения и переполняя гостиницы. Для замка Сихарроу и города Сиседжа это было нелегкое время, и эрцгерцог Эрвин делал все возможное для того, чтобы все прошло без сучка, без задоринки.

Поэтому он впал в крайнее волнение, когда ему доложили, что к замку в сопровождении воинов, уцелевших в разыгранной битве при горе Дейсмаар, поднимается Эдан Досьер с раненным наследником престола на руках.

Ужас эрцгерцога был столь велик, что можно было подумать, что его собственный сын получил серьезное ранение. Его крики подняли на ноги и привели в движение весь замок. Он послал за врачами и громким голосом отдал приказ увеличить вдвое охрану у ворот и на крепостных стенах. Он приказал нагреть воды на случай, если нужно будет промыть раны принца, и заставил слуг беспорядочно носиться по замку в самых разных направлениях. На самом деле эрцгерцог немножко переигрывал, исключительно для видимости, так как при этом известии внутренне задрожал от возбуждения.

Принц Микаэл был единственным наследником императора Адриана, и если бы с ним что-нибудь случилось, преемником Железного Трона стал бы сам Эрвин, происходивший из рода Роэлей. По крайней мере, он так считал.

Однако на Эдана суматоха в замке не произвела никакого впечатления, потому что он почти потерял голову от страха за юного принца, за которого нес ответственность. Он был встречен в дверях самим эрцгерцогом и доложил о случившемся, после чего последний отпустил его с довольно зловещим "Я поговорю с тобой позже". Затем лорд Эрвин самолично принял Микаэла из рук Эдана и понес его наверх.

Будь Эдан несколькими годами старше и немножко искушеннее в интригах императорского двора, он бы хорошенько подумал, прежде чем отдавать Микаэла в руки человека, который больше всех выиграл бы, случись с принцем что-нибудь; но к счастью отец Эдана, зараженный всеобщей тревогой, все время находился при Микаэле и не спускал с него глаз.

Отец не сказал ему ни слова, и от этого Эдан почувствовал себя еще более несчастным; он не сомневался, что то было презрительное молчание. Однако, он ошибался. Лорд верховный камергер прекрасно знал, что Эрвину стоит только протянуть свою сильную руку, чтобы стать следующим преемником трона. Не то чтобы лорд Тиеран подозревал эрцгерцога в измене. Просто он трезво принимал во внимание человеческие слабости и потому хотел удостовериться, что лорд Эрвин не впадет в недостойное искушение. При таких обстоятельствах лорду Тиерану было не до собственного сына.

К счастью для всех — кроме, вероятно, лорда Эрвина — Микаэл отделался всего лишь легким сотрясение мозга и огромным синяком на лбу. Врачи пустили ему кровь и уложили в постель на пару дней. Тем временем разочарованный эрцгерцог сорвал свою досаду сначала на Корвине, которого приказал заточить в темницу, а потом на Эдане, которого тоже с удовольствием бросил бы в темницу, если бы не нежелание ссориться с лордом верховным камергером, приближенным к старому императору больше любого другого придворного. Поэтому лорду Эрвину пришлось удовольствоваться тем, что он безжалостно накричал на Эдана и, сорвав под конец голос, отправил того чистить конюшни.

Именно там несколькими часами позже леди Ариэль нашла Эдана, который сгребал лопатой навоз и проклинал свою жизнь.

— Эдан?

Он поднял глаза. Девочка стояла перед ним, ничуть не похожая на ту визжащую вооруженную фурию, которая сегодня утром нанесла Эдану удар, лишивший его чувств. Она переоделась в простое темно-зеленое бархатное платье, спускавшееся до изящных черных туфелек. Голова ее была непокрыта, и длинные светлые косички лежали на груди. Она казалась скорей совершенно обычной маленькой леди, чем задиристой девчонкой-сорванцом, какой была в действительности.

Морщась, Эдан сгребал лопатой навоз с грязного пола и сваливал его в деревянную тачку.

— В чем дело, Ариэль?

— Эдан, я просто...— Она замялась.— Я просто хочу сказать, что мне очень жаль.

Он только хмыкнул и вернулся к работе.

— Ладно, забудем.

— Я знаю, это моя вина,— сказала она тоненьким голоском.Я имею в виду поступок Корвина. Если бы я не вывела тебя из строя, ты, вероятно, сумел бы остановить его.

— Во всем виноват я один,— ответил Эдан.— Поделом мне, если я позволяю слабой девчонке сбивать себя с ног. Мне следовало быть повнимательнее. Честно говоря, мне не хотелось бы, чтобы ты рассказывала об этом кому-нибудь.

— А я подумала, что если расскажу все твоему отцу, он поймет, что во всем виновата я и не будет ругать тебя.

Эдан так и застыл, согнувшись над лопатой. Он поднял на нее ошеломленный взгляд:

— Ты сказала ему?

Ариэль кивнула.

— Я не хотела, чтобы у тебя были неприятности. Поэтому пошла к нему и сказала, что во всем нужно винить лишь меня и что я готова принять любое положенное мне наказание, и что тебя нельзя ругать за то, что ты не помешал кому-то что-то сделать, если ты лежал без сознания на земле, когда все это случилось.

Эдан закрыл глаза и внутренне застонал.

— Замечательно.

Ариэль не поняла его горькой иронии. Она улыбнулась и сказала:

— Я подумала, ты будешь доволен. А твой отец все сразу понял. Он сказал, что я смелая девочка, раз пришла и рассказала всю правду. И сказал, что я могу не бояться наказания, так как принц серьезно не пострадал. Еще он поговорил с лордом Эрвином, и Корвина выпустили из темницы. Вот видишь, все закончилось благополучно.

— Просто великолепно,— покорно сказал Эдан.

— Надеюсь только, ты не слишком сердишься на меня за тот удар,— сказала Ариэль.

— Нет, Ариэль, я не сержусь.

— Я не хотела сделать тебе больно.

— Мне не было больно, Ариэль. Все в порядке.

— Потому что я никогда не хочу делать тебе больно, Эдан. Боюсь, я немножко перегнула палку. Иногда я сама не понимаю, что на меня находит.

— Пожалуйста, давай забудем об этом.

— Значит, ты на меня не сердишься?

— Нет, я на тебя не сержусь! — не выдержав, закричал он.

Она вздрогнула и отступила на шаг.

— Ты сердишься.

Он набрал в легкие побольше воздуху и медленно заговорил:

— Я не сержусь, Ариэль. Честное слова. Я просто больше не хочу говорить об этом, понятно? У меня еще осталось много работы, и, если ты не возражаешь, я хотел бы вернуться к ней.

— Я только хотела извиниться.

В тихом отчаянии Эдан закрыл глаза. Он сосчитал до десяти, а потом сказал:

— Отлично. Ты извинилась. С этим делом покончено раз и навсегда. И мы больше не будем говорить об этом. Договорились?

Девочка просияла.

— Договорились. Ну что ж, тогда можешь возвращаться к своей работе.

— Спасибо.

Она повернулась и пошла было прочь, но потом остановилась.

— Да, еще твой отец сказал, что хочет видеть тебя сразу, как только ты освободишься.

— Конечно,— сказал Эдан с кислой гримасой.— Спасибо, что передала сообщение.

— Всегда к вашим услугам.— Ариэль сделала ему быстрый книксен, повернулась и легкой походкой вышла из конюшни.

Эдан застонал, оперся на лопату и уныло поник головой. Одна из лошадей заржала.

— О, заткнись! — сказал он.

@***= Двухдневного отдыха для Микаэла было более чем достаточно, чтобы встать на ноги. На второй день он уже жаловался, что не хочет лежать в постели, из чего можно было заключить, что он столь же крепкоголов, сколь и упрям. Но тут для разнообразия в дело вмешалась императрица и приказала Эдану следить за тем, чтобы принц сохранял полный покой, даже если для этого его придется привязать к кровати. Эдан с радостью воспользовался возможностью выполнить этот приказ буквально, и как только Микаэл попытался выйти из повиновения, привязал его к столбикам кровати. Это вызвало приступ царственного гнева поистине эпических масштабов, но спустя несколько часов Эдану удалось вырвать у Микаэла обещание не совершать никаких поползновений встать с постели, если он его отвяжет, и, хотя принц горько сетовал на свою участь, заключительный период выздоровления прошел без дальнейших осложнений.

Эдан отдал Микаэлу должное, когда тот, узнав, что Корвин попал из-за него в тюрьму, пусть всего на пару часов, страшно огорчился и немедленно послал за старшим товарищем.

Корвин явился бледный как смерть. Когда лорд Эрвин приказал бросить его в темницу, бедняга решил, что никогда больше не увидит света дня. Однако он не получил никаких объяснений, когда всего через два часа (которые, впрочем, показались ему вечностью) его выпустили на волю. А потому, когда тюремщик пришел за ним в камеру, Корвин нимало не усомнился в том, что сейчас его поведут на плаху.

Эдан находился в покоях Микаэла, когда Корвин вошел и упал на колени, умоляя о прощении. Микаэл немедленно велел ему подняться и подойти, после чего сказал старшему товарищу, что по справедливости это он должен просить прощения у него.

— Я сам напросился на это,— сказал Микаэл.— И получил по заслугам. И это был хороший удар, тогда как я повел себя крайне недостойно. Мне действительно жаль, Корвин, что ты оказался в тюрьме из-за меня. Даю слово, я постараюсь загладить свою вину. Ты простишь меня?

Корвин так разволновался, что не находил слов.

— Корвин, пожалуйста, скажи, что ты прощаешь меня, иначе Эдан будет злиться на меня до бесконечности.

— Но... ваше высочество, не мое дело...

— Корвин, если я говорю, что твое дело прощать меня, значит это твое дело — поэтому прости меня и давай покончим с этим, ладно?

Корвин принял извинения Микаэла, а потом Микаэл принял его извинения, заметив, что это был первый случай, когда Хэлин проиграл сражение при горе Дейсмаар, причем полководцу гоблинов.

— В следующий раз мы поквитаемся,— предостерег он.

Корвин заметно испугался.

— В следующий раз?

— Конечно,— сказал Микаэл.— В конце концов, теперь мне нужно свести счеты с гоблинами.

Корвин нервно сглотнул.

— Может, ваше высочество, в следующий раз я буду иметь честь сражаться на стороне анурийцев?

— Нет-нет, я хочу, чтобы ты выступал на стороне Азрая,сказал Микаэл.— Все остальные всегда немножко поддаются в поединках со мной, потому что я принц. А ты не поддаешься. Именно это мне и надо. Я никогда не научусь хорошо драться, если все будут поддаваться и позволять мне побеждать. В следующий раз, Корвин, заставь меня попотеть как следует.

— Как вам будет угодно, ваше высочество,— сказал Корвин с низким поклоном, хотя эта затея явно не вызвала у него восторга. Мысль о следующем сражении просто приводила его в ужас.

— И еще одно,— сказал Микаэл,— мне надоело, что все постоянно обращаются ко мне так. Ваше высочество то, ваше высочество это... Никто никогда не называет меня по имени, кроме родителей и сестер, а с ними я почти и не разговариваю. Какой смысл иметь имя, если никто никогда не произносит его?

— Обращаться к наследнику престола по имени не подобает, ваше высочество,— сказал Эдан, решив воздержаться от замечания, что сестры Микаэла редко разговаривают с ним, потому что они ужасно избалованы и ненавидят брата, а большинство родителей в любом случае может найти куда более важные занятия, чем тратить время на разговоры с детьми. Кроме того император плохо себя чувствовал и мало с кем общался в последнее время, предоставив вести государственные дела верховному камергеру, а императрица была слишком занята дочерьми, пытаясь выдать их замуж, что представлялось непростой задачей, если учесть их высокое положение и еще более высокое самомнение, не говоря уж о том, что их было семеро.

— Мне все равно. Мне это надоело,— упорствовал принц.Неужели они не могут на худой конец называть меня "господин Микаэл" и как-нибудь в этом роде?

— Хм-м. Поскольку это вопрос дворцового этикета, я должен посоветоваться с отцом,— сказал Эдан.— Раз уж вам так хочется, возможно, он позволит обращаться к вам по имени в неофициальной обстановке, но только самым близким вашим друзьям из числа придворных.

— Он позволит? — возмутился Микаэл.— Почему это он должен решать? Я наследник престола, а он всего лишь королевский камергер.

— Совершенно верно,— согласился Эдан.— Но такие вопросы не решаются произвольно. Речь идет о создании прецедента, отступлении от дворцового этикета и так далее; все это требует тщательно рассмотрения. Это непростое дело.

— Хорошо, пусть он займется им как можно скорее,— сказал Микаэл.— Меня зовут не "ваше высочество", а Микаэл Роэль, и я хочу, чтобы ко мне обращались по имени.

— Я поговорю с отцом при первой же возможности, ваше высо... э-э, господин Микаэл,— пообещал Эдан.

— Когда я стану императором,— раздраженно заявил Микаэл,я буду принимать такие решения сам, не советуясь со всякими там придворными. Это глупо. Предположим, мы с тобой на поле боя, и враг подскакивает ко мне сзади. Пока ты прокричишь "Ваше высочество, поберегитесь!", я буду уже убит.

— В таких обстоятельствах, мой господин,— сказал Эдан, подавляя улыбку,— для краткости я непременно назову вас по имени.

— Отлично,— сказал Микаэл.— Страшно не хотелось бы умереть из-за дворцового этикета.

Когда вечером того же дня Эдан пересказал этот разговор отцу, лорд Тиеран отвечал весело.

— Не вижу причин, почему бы в неофициальной обстановке близким друзьям принца не называть его "господин Микаэл" или "господин". Хотя, конечно, называть его только по имени в высшей степени неуместно. Разве что в сражении, в описанной ситуации,— добавил он с улыбкой.— Излишне и говорить, что, став императором, он, конечно же, будет волен принимать подобные решения сам, ни с кем не советуясь.— Тут лорд Тиеран посерьезнел.— И, боюсь, его желание может исполниться раньше, чем он думает.

Эдан нахмурился.

— Что-нибудь случилось с императором?

Отец кивнул.

— Здоровье его быстро угасает. Всем известно, что император неважно себя чувствовал последнее время, что он стар и легко устает, но я изо всех сил старался скрыть, до какой степени немощным и хилым стал он. Не знаю, насколько мне удалось утаить истинное положение вещей, но я серьезно беспокоюсь, что он не дотянет до осени. И если император умрет до возвращения в Имперский Крен, все мы окажемся в довольно опасном положении.

— Почему?

— Эрцгерцог Боруинский — человек честолюбивый,— ответил лорд Тиеран.— И человек могущественный. Принц Микаэл слишком юн, чтобы править самостоятельно. Ему понадобится регент. По правилам место регента должна была бы занять императрица, которую направлял бы я в качестве верховного камергера, но она сама еще слишком молода, и герцог Боруинский легко может заявить, что империи требуется более сильная и опытная рука. Пока императорский двор остается в Сихарроу, для него будет проще простого использовать свое влияние и провозгласить себя регентом. А в этом случае ему останется один лишь шаг до самого Железного Трона.

— Но... принц Микаэл — наследник,— сказал Эдан.— Конечно же, лорд Эрвин не может вынашивать планы его смещения. Это было бы государственной изменой.

— Тебе еще многому надо научиться, сын мой,— сказал лорд Тиеран, покачав головой.— Став регентом, герцог Боруинский может жениться на императрице, и, хочет она этого или нет, ей будет очень трудно отказать ему, пока она находится в его власти здесь, в Сихарроу. А если он женится на императрице и с принцем Микаэлом произойдет какой-нибудь несчастный случай, лорд Эрвин станет следующим императором Ануира.

— А я всегда думал, что лорд Эрвин предан императору! - воскликнул Эдан.

— Так оно и есть,— ответил отец.

— Но... тогда как может он замышлять измену? — непонимающе спросил Эдан.

— Просто лорд Эрвин не сочтет это изменой,— терпеливо объяснил отец.— Он сочтет это достойным и совершенно разумным шагом, предпринятым в целях безопасности империи.

Эдан озадаченно уставился на отца.

Увидев, что сын не понял его, лорд Тиеран развил свою мысль.

— Эрвин Боруинский человек не дурной,— сказал он,— но поистине честолюбивый. Во многих случаях с дурным человеком легче иметь дело, ибо ты всегда знаешь, чего от него ожидать. Дурной человек знает свою природу и понимает ее. Поэтому он не видит нужды оправдывать свои поступки. Напротив, честолюбец куда более изворотлив и непредсказуем. Он зачастую обманывает самого себя, равно как и других.

Герцог Боруинский не дурной человек,— продолжал лорд Тиеран,— но он легко может убедить себя, что при императоре-ребенке империя находится в опасности и что сама императрица слишком молода и неопытна для того, чтобы управлять страной в качестве регента. По крайней мере, здесь он не ошибется. Конечно, она могла бы управлять под моим началом, но лорд Эрвин, безусловно, посчитает свое водительство более разумным. И возможно даже, он будет прав — кто знает? Конечно, он способен управлять империей. В любом случае он скажет себе, что, овдовев, императрица оказалась легкой добычей для неразборчивых в средствах поклонников, стремящихся к власти, а потому только женившись на ней, он сможет защитить ее и охранить империю от алчных честолюбцев.

А поскольку он происходит из рода Роэлей,— продолжал лорд Тиеран,— кто лучше него сможет управлять империей и позаботиться о вдове императора? Императрица — женщина красивая, поэтому, полагаю, лорду Эрвину будет нетрудно убедить себя, что он ее любит. Он — сильный и привлекательный мужчина и, возможно, сумеет даже убедить в своей любви и ее. В конце концов, единственным мужчиной в ее жизни был император, а мужчина его возраста и здоровья не в силах по-настоящему воспламенить сердце молодой женщины. Но независимо от того, по доброй воле или по принуждению императрица уступит, лорд Эрвин убедит себя, что действовал из самых благих побуждений. Вот почему честолюбивые люди опасны, сын мой. Я всегда предпочту иметь дело с дурным человеком. Он, по крайней мере, честен перед самим собой.

— Но какое оправдание лорд Эрвин сможет найти себе, если сделает что-нибудь с Микаэлом? — спросил Эдан.

— Ну, возможно, ему и не придется ничего делать,— ответил лорд Тиеран.— Честолюбивые люди зачастую действуют окольными путями и склонны окружать себя прислужниками, которые умеют выполнять их желания, даже и не прямо высказанные. Может быть, в один прекрасный день лорд Эрвин решит отправиться на охоту с несколькими своими рыцарями и вечером, у костра захочет поделиться с ними своими тревогами о судьбе империи. Возможно, между делом он упомянет о том, как трудно управлять страной, когда на троне сидит своенравный ребенок, чьи способности недоказаны и чей нрав не может внушать доверия подданным. Он может устало вздохнуть и вслух поразмышлять о том, насколько проще все было бы, если бы ему не приходилось постоянно волноваться из-за принца Микаэла...

— И рыцари воспримут эти слова, как приказ об убийстве,тихо произнес Эдан, постепенно начиная понимать.

Лорд Тиеран пожал плечами.

— Конечно, никакого прямого приказа не последует, но люди эрцгерцога все равно поймут, что он имеет в виду. И когда принц Микаэл вдруг погибнет, никто не впадет в большее неистовство, чем лорд Эрвин, который поклянется отомстить цареубийцам, кто бы они ни были. Он объявит траур по всей империи и сам будет искренне скорбеть; а затем ради блага империи неохотно позволит уговорить себя взойти на трон.

Эдан ошеломленно потряс головой.

— Как ты можешь хотя бы просто думать о таких вещах?

— Потому что думать о них — мой долг,— ответил отец.— Я не утверждаю, что лорд Эрвин сделает это, просто он может это сделать. Такая возможность существует, и мой долг — а однажды это станет и твоим долгом — предвидеть подобные возможности и решать, насколько они вероятны. А в случае с лордом Эрвином такой ход событий представляется мне очень вероятным.

— Значит, нам надо покинуть замок как можно скорее и вернуться в Ануир?

— Чем мы можем объяснить неожиданный отъезд? — спросил отец. — Моими туманными подозрениями, основанными на личное неприязни к нашему хозяину? До сих пор он не дал нам никаких поводов для недоверия. Сейчас только середина лета, и весь императорский двор находится здесь — так что мы не можем сделать вид, будто какие-то неотложные государственные дела вдруг потребовали нашего присутствия в Ануире. Более того, мы не можем просто собрать вещи и улизнуть из замка ночью. Во-первых, этому воспрепятствует стража лорда Эрвина, а во-вторых мы не можем рискнуть пуститься в дорогу без охраны. Даже если мы оставим здесь экипажи и большинство людей, на подготовку к путешествию уйдет самое малое день-два, и в настоящее время император не в состоянии перенести дорогу.

— Значит, по крайней мере, мы должны позаботиться о безопасности принца,— сказал Эдан.— В сопровождении нескольких людей я мог бы доставить его в Ануир, и потом мы...

— Нет, об этом не может быть и речи,— лорд Тиеран покачал головой.— Смелость твоя похвальна, как и твоя предприимчивость, но это был бы слишком большой риск. Для небольшой группы людей такое путешествие опасно само по себе, а как только обнаружится исчезновение принца, лорд Эрвин пошлет в погоню отряд рыцарей, который, несомненно, возглавит сам, ссылаясь на свое беспокойство о безопасности наследника. Предположим, он настигнет тебя на безлюдно дороге, где не будет никаких посторонних свидетелей происходящего. Для него будет проще простого вернуться в замок и объявить, что на отряд принца напали неизвестные разбойники и перерезали всех до последнего человека... и мальчика.

— Но что же нам тогда делать? — огорченно спросил Эдан.

Лорд Тиеран вздохнул.

— В настоящее время мы ничего не можем поделать. Конечно, сложившаяся ситуация может ввести лорда Эрвина в великое искушение, но мы не знаем наверняка, что он ему поддастся. В конце концов, все это лишь мои предположения. Возможно, лорд Эрвин приятно удивит нас и покажет себя более достойным человеком, чем я о нем думаю.

— А если нет? — спросил Эдан.

— Тогда ему все равно придется соблюсти внешние приличия. Он не может захватить трон открыто. Так легко вызвать войну. Ему придется дожидаться удобного случая и действовать очень осторожно. Это обстоятельство, по крайней мере, играет нам на руку. И мы должны молиться о выздоровлении императора... или на самый худой случай, чтобы он протянул до конца лета. Едва ли лорд Эрвин осмелится действовать, пока император жив.

— Прежде всего, глупо было приезжать сюда,— сказал Эдан.Если лорду Эрвину нельзя доверять, почему мы оказали ему честь, используя Сихарроу в качестве летней резиденции? Почему сами отдались ему в руки?

— Потому что нуждаемся в нем для защиты Западных Прибрежных провинций от вторжения врагов из Северной Марки,— ответил отец.— Политические союзы порой заключаются из соображений очень сложных и очень тонких. Правителю часто приходится вступать в союз с человеком, ему не приятным и не внушающим доверия. Личные чувства куда менее важны, чем возможность держать такого человека в узде. Помнишь, как ты впервые сел на коня?

Эдан моргнул, удивленный внезапной переменой разговора.

— Да. Конь меня сбросил, и я упал так, что едва жив остался.

— И ты боялся снова сесть в седло,— сказал отец.Помнишь, что я сказал тебе тогда?

— Что конь сбросил меня, потому что почувствовал мой страх,ответил Эдан.— И что если я поборю страх и сразу же не сяду в седло снова, я никогда уже не научусь ездить верхом, так как всегда буду бояться, и конь всегда будет чувствовать это.

— Совершенно верно,— сказал лорд Тиеран.— В некоторых отношениях люди очень похожи на конец. Если поводья держит сильная рука, они могут вставать на дыбы, но команды послушаются. Но если они почувствуют страх наездника...

Эдан кивнул.

— Кажется, я понял.— Он глубоко вздохнул и печально произнес: — Мне еще столькому надо научиться.

Лорд Тиеран улыбнулся.

— Умен тот, кто понимает, что ему еще многому надо научиться. Лишь одни глупцы считают, что знают все. Позаботься о принце, сын мой. Проследи, чтобы он не оставался один. В конце концов, мои тревоги могут оказаться беспочвенными — и я молюсь, чтобы так оно и случилось,— но запомни: глупо вводить в соблазн честолюбивого человека.

@***= Той ночью Эдану не спалось, поэтому он поднялся на башню в западном крыле замка, где разместился императорский двор. Эта башня — одна из четырех угловых — находилась в задней части замка и с нее открывался вид на море. Караул на ней не выставили, поэтому Эдан мог насладиться тишиной и покоем, располагающими к раздумьям. Ничто не отвлекало его, кроме плеска волн о скалы далеко внизу.

В данный момент он не беспокоился за Микаэла. У дверей его спальни стояли два караульных из Королевской Стражи. Часовые охраняли также покои императора и императрицы, и находились в одном коридоре в пределах видимости друг друга. Это было в порядке вещей и поэтому никак не открывало лорду Эрвину подозрения лорда Тиерана. Но эрцгерцог не знал, что лорд Тиеран дополнительно поставил еще по два стражника в самих комнатах Микаэла и императора. Замки часто строились с потайными ходами и, хотя лорд Тиеран не знал, есть ли таковые в Сихарроу, он не хотел рисковать.

С башни открывался вид не только на море и окрестные равнины, но и почти на весь замок. Покои лорда Эрвина находились в восточном крыле, и Эдан спрашивал себя, интересно, спит он сейчас или бодрствует, обдумывая план действий. Лорд Эрвин был далеко не глуп; он знал о болезни императора. Адриан был стар, а в его возрасте даже легкий недуг запросто мог оказаться смертельным. В случае его смерти императором может стать Микаэл, а он еще не был готов к этому. Как Эдан не был готов занять пост верховного камергера.

Однако восшествие Микаэла на Железный Трон вовсе не означало, что Эдан немедленно должен заступить на место отца. Лорд Тиеран мог исполнять свои обязанности до тех пор, пока не убедится, что сын готов сменить его. Но сегодня ночью Эдан чувствовал себя совершенно не готовым к этому. Ему никогда даже в голову не приходило, что лорд Эрвин может вынашивать честолюбивые замыслы взойти на престол, и после разговора с отцом он удрученно осознал полную свою непригодность для должности камергера.

Слова отца об умении предвидеть разные возможности заставили Эдана глубоко задуматься о своей роли "няньки" Микаэла, как он всегда мысленно называл себя. Когда-то, несколькими годами раньше, он считал эти обязанности оскорбительными, но потом понял, они призваны помочь ему научиться терпению и установить с юным принцем близкие отношения — чтобы Микаэл мог всецело доверять своему камергеру, когда наступит время ему взойти на престол, а Эдан в свою очередь мог читать мысли своего господина. Однако теперь Эдан понял, что это еще далеко не все.

Сам того не понимая, он учился еще и предвидеть разные возможности. Роль, которую он играл в постоянных представлениях битвы при Горе Дейсмаар, по существу не отличалась от той роли, которую его отец играл в политической жизни императорского двора. Эдан достаточно хорошо знал Микаэла, чтобы с большой долей вероятности предсказывать его поведение в той или иной ситуации, и когда юный лорд Корвин уязвил самолюбие принца, он предусмотрел (и оказался прав) возможность того, что Микаэл сорвет свою злость на Корвине во время игры. Он также предположил, что старший мальчик может причинить принцу вред, если ситуация выйдет из-под контроля. И это его предположение тоже оправдалось, хотя он не сумел предугадать, что Ариэль лишит его возможности вмешаться вовремя.

Детские игры. Да, это были детские игры, и Эдана всегда раздражала и смущала вынужденная необходимость играть в них в его возрасте. Но теперь впервые он понял, почему отец настаивал на этом. В этих играх он учился предусматривать возможные ситуации, учитывать индивидуальные особенности участников, предугадывать их поведение в том или ином случае и вести себя соответственно. Однако теперь ему нужно было научиться применять эти навыки на куда более высоком уровне. Впервые Эдан начал осознавать, насколько трудны были обязанности его отца.

Вдали над морем собирались темные тучи. Он увидел вспышку молнии и мгновение спустя услышал отдаленный грохот грома. Поднялся ветер. Надвигалась гроза. И не только в прямом смысле, мрачно подумал Эдан.

— Похоже, не мне одной не спится,— раздался у него за спиной молодой женский голос.

Эдан обернулся и увидел принцессу Лэру. Девятнадцатилетняя принцесса была старшей дочерью императора и следующей весной первой из сестер должна была выйти замуж. По иронии судьбы ни за кого иного, как за лорда Эрвина, который был вдвое старше нее. Однако, если опасения лорда Тиерана подтвердятся, подумал Эдан, возможно, Лэра уступит своего жениха собственной матери. Что и говорить, непостижимы пути государственной политики.

— Добрый вечер, ваше высочество,— Эдан поклонился.

— Ты хочешь сказать, доброй ночи. Уже почти полночь.

— Я только что поднялся подышать свежим воздухом и немного подумать,— сказал Эдан.— Однако, не буду мешать вам.

— Брось. Это я тебе помешала,— ответила она.— Останься, Эдан. Буду признательна, если ты составишь мне общество.

— Как вам угодно, ваше высочество.

— Тебе обязательно держаться так официально? — спросила она. — Мы знаем друг друга с детства, однако ты никогда не называл меня по имени.

Что за странная слабость у детей королевской семьи, подумал Эдан, к собственным именам? Казалось, обращение по титулу, которого они заслуживали по праву, каким-то образом отрицало факт их личного существования. И как только эта мысль пришла ему в голову, он осознал, что, вероятно, с их точки зрения, именно к этому и служили правила дворцового этикета: с помощью закона и традиции особы королевской крови заставляли людей признавать, чем они являются, но не кем. Никто никогда не признавал их индивидуальность — только их положение. Должно быть, оттого они чувствовали себя довольно одиноко.

— Что ж, поскольку мы сейчас одни, я буду называть тебя Лэра, если ты позволишь мне эту редкую честь,— сказал он.

— Я позволяю,— ответила она с улыбкой.— Было бы приятно, если бы ты видел во мне женщину, а не только принцессу из королевского дома.

Не видеть в ней женщину довольно трудно, подумал Эдан, когда распущенные темные волосы ее развеваются по ветру, который к тому же облепляет ее тонкую ночную рубашку вокруг ее тела. В целом она казалась куда более женщиной, нежели принцессой. Эдан с трудом отвел от Лэры смущенный взгляд и посмотрел на море.

— Надвигается гроза,— неловко сказал он.

Лэра подошла и стала рядом, положив руки на парапет.

— Я люблю летние грозы. Когда зарницы освещают все небо, когда грохочет гром — будто боги играют в кегли, когда после краткого проливного дождя земля остается такой чистой и свежей. И я люблю гулять под дождем, а ты?

Он искоса взглянул на Лэру. Ветер откинул с ее лица длинные, черные как смоль волосы; она глубоко вдыхала влажный морской воздух. Эдан не мог не заметить, как в такт дыханию вздымается ее грудь. Она наклонилась вперед, облокотившись на парапет, и эта поза подчеркивала ее груди, едва не выпадавшие из низкого выреза рубашки. Лэра взглянула на него, и он поспешно отвел взгляд. Заметила ли она, как он пожирал ее глазами? Эдан почувствовал, что краснеет, и отвернул лицо, чтобы скрыть это.

Совсем недавно Лэра была нескладной озорной девчушкой, гордой и надменной, с несоразмерно длинными ногами, но с тех пор, как ей минуло пятнадцать, она начала расцветать и, казалось, из года в год становилась все красивее. Ее некогда худенькое тело обрело роскошные формы, и Эдан с мучительной неловкостью сознавал все это сейчас, когда она стояла совсем рядом, босоногая и в одной лишь белой рубашке.

Ему пришло в голову, что на самом деле он не должен оставаться наедине с ней, особенно одетой таким образом. Верней, полураздетой, подумал Эдан. В конце концов, она помолвлена с лордом Эрвином, и любой, кто увидит их вместе при таких обстоятельствах, может превратно истолковать эту сцену. Такого допускать нельзя.

— Что ж... Пожалуй, мне нужно идти,— проговорил он, довольно неловко.

— Нет, побудь еще немного,— она положила ладонь на его руку. Прикосновение длилось.— Нам почти никогда не представляется случая поговорить. Почему так?

У Эдана пересохли губы. Он облизнул их. Неужели она чувствует себя совершенно непринужденно, стоя перед ним в одной ночной рубашке?

— Наверное, мы никогда не разговариваем, потому что я обычно занят принцем Микаэлом, а ты занята...— В действительности Эдан не имел ни малейшего понятия о том, как она проводит дни.— ...тем, чем положено заниматься принцессам,неудачно закончил он.

— Уроками дворцового этикета, шитья и вышивания, танцев, верховой езды, игры на лютне... Все это призвано приготовить девушку к роли жены аристократа. Уверена, ты все эти занятия нашел бы крайне скучными. Во всяком случае, я нахожу их таковыми.

— Можем поменяться,— предложил Эдан с улыбкой.— Тогда я буду учиться вышиванию и игре на лютне, а ты будешь проводить дни, разыгрывая битву при горе Дейсмаар с Микаэлом и его малолетними товарищами.

— Нет, благодарю покорно,— Лэра состроила гримаску.Наверное, тебе достается больше всех. Не представляю, как ты выдерживаешь это. Микаэл совершенно несносный ребенок. Должно быть, это ужасно тяжело.

— О, на самом деле все не так страшно,— сказал Эдан, хотя в глубине души не мог не согласиться с ней полностью.— Это хорошая школа для будущего камергера. Учит дисциплине и терпению.

— Вероятно,— сказала Лэра.— Не знаю, как ты его терпишь. Пусть Микаэл мой брат, но он — невыносимое маленькое чудовище. Когда я узнала, что Корвин оглушил его ударом, я подумала, что именно этого он и заслуживает. Честно говоря, я бы сама с удовольствием сделала это.

— Тут во всем виноват один я,— сказал Эдан.— Я должен был предотвратить случившееся, но, боюсь, оказался недостаточно расторопен.

Лэра улыбнулась.

— Да, я слышала, леди Ариэль немного задержала тебя.

Эдан снова покраснел. Черт бы побрал эту Ариэль. Должно быть, история уже разнеслась по всему замку, и все от души потешаются над ним.

— Да, и тут я тоже виноват. Я потерял бдительность. Я старался не сводить глаз с принца Микаэла, и ей удалось нанести мне удачный удар. Мне следовало бы быть умнее. Во время игры Ариэль всегда преследует меня. Она знает, что я не ударю ее и пользуется своим преимуществом.

Лэра снова улыбнулась.

— Она не поэтому преследует тебя.

— Да? Тогда почему?

Лэра хихикнула.

— Ты хочешь сказать, что не знаешь?

Эдан нахмурился и покачал головой.

— Нет. Какая может быть другая причина?

— Она влюблена в тебя.

— Что? Ариэль? Но это нелепо!

— Это правда, ты знаешь.

— Но она еще ребенок!

— Ребенок, который скоро превратится в юную женщину,сказала Лэра.— Во многих отношениях двенадцатилетние девочки более зрелы, чем мальчики того же возраста. Конечно, она уже достаточно взрослая, чтобы испытывать романтические чувства. А в крестьянской среде девочки ее возраста довольно часто выходят замуж и вскоре начинают рожать детей.

— Ну, в простонародье ранние браки зачастую вызваны необходимостью,— сказал Эдан.— Крестьяне бедны, и им нужно больше детей, которые помогали бы им возделывать поля. Кроме того они рано стареют от тяжелого труда. Едва ли тут можно сравнивать. Я слишком стар для Ариэль.

— Я была всего лишь на год старше Ариэль, когда меня помолвили с лордом Эрвином, а он старше меня больше, чем вдвое,— сказала Лэра.

— Тут тоже нельзя сравнивать,— ответил Эдан.— Ты принадлежишь к королевскому дому, и твоя помолвка была призвана скрепить политический союз. Кроме того ты ведь не вышла замуж в тринадцать лет. Ты была просто помолвлена. Ты будешь взрослой женщиной, когда дашь брачный обет.

— Я уже взрослая женщина, как ты, несомненно, заметил,сказала Лэра с едва заметной насмешливой улыбкой.

Эдан побагровел от смущения и мысленно проклял себя. Все-таки она заметила, как он пялился на нее.

— Очень скоро Ариэль тоже превратится в женщину,продолжала Лэра.— А у вас разница в возрасте куда меньше, чем у меня с лордом Эрвином. Всего через несколько лет Ариэль перестанет тебе казаться слишком молодой для тебя.Она вздохнула и устремила взгляд вдаль.— Тогда как лорд Эрвин...— Она снова вздохнула.— Пожалуй, теперь я понимаю, что чувствовала моя мать, когда ее помолвили с отцом.

— Я слышал, женщины находят лорда Эрвина красивым,— сказал Эдан.

Лэра пожала плечами.

— Возможно, если им нравится этот звероподобный тип. Но на мой вкус лорд Эрвин слишком груб. Он похож на огромного медведя, с этими своими мохнатыми бровями и густой косматой бородой. Бьюсь об заклад, у него все тело волосатое.— Она гадливо поморщилась.— Как представлю, что он лежит на мне, — содрогаюсь от омерзения.

Эдан лишился дара речи. Ему никогда и в голову не приходило, что женщина — тем более, принцесса из королевского дома - может вести такие речи. Он не знал, как ей ответить.

— Я смутила тебя? — спросила Лэра, заметив его замешательство.

— Я... э-э... в общем... Я никогда не слышал, чтобы женщины говорили о таких вещах,— пробормотал он в смятении.

Она вскинула голову и с любопытством взглянула на него.

— По-твоему, мы настолько разные? По-твоему, только мужчины думают о таких вещах? Разве тебе хотелось бы лечь с женщиной, которую ты находишь отталкивающей?

— Нам... э-э... нам не следует говорить о таких вещах,промямлил он.

— Почему нет?

— Это... не знаю... это просто непристойно! — раздраженно выпалил он.

— А, понимаю,— сказала она.— Ведь ты, Эдан, столь чрезвычайно пристоен во всех отношениях. Полагаю, именно поэтому ты украдкой бросаешь взгляды на мою грудь всякий раз, когда смотришь в мою сторону, чтобы потом так поспешно и так пристойно отвести глаза в сторону.

Эдан задохнулся и побагровел.

— Я не делал ничего подобного!

— Лжец,— она смотрела ему прямо в глаза.

— Мне действительно надо идти,— сказал он и повернулся, чтобы уйти, но Лэра крепко схватила его за руку.

— Я не отпустила тебя.

Эдан облизнул губы, глубоко вздохнул и повернулся лицом к ней.

— Простите меня, ваше высочество. Вы позволите мне уйти?

— Нет, не позволю.— Она вскинула голову и подняла брови.Значит, ты хотел посмотреть на меня? Что ж... смотри.

Лэра немного отступила от него и слегка развела руки в стороны. Высоко в небе полыхнула молния, и спустя миг раздался оглушительный раскат грома. Ветер с моря усилился, и в потоках его ночная рубашка плотно облегла тело девушки. Она стала медленно поворачиваться, давая возможность лучше рассмотреть себя — и тут снова вспыхнула молния, снова прогрохотал гром, и на землю обрушился сильный ливень. Через мгновение они оба промокли до нитки, и мокрая рубашка, прилипшая к телу девушки, больше ничего не скрывала. С таким же успехом Лэра могла стоять перед ним совершенно обнаженная.

Дыхание Эдана участилось. Она стояла перед ним лицом к лицу; ее длинные черные волосы прилипли ко лбу и щекам; и он видел мурашки на ее коже и острые соски. Эдан не мог отвести глаза в сторону. Она тяжело дышала, губы ее были слегка приоткрыты и блестели от воды, стекавшей по ее лицу струями, будто слезы. Она слизнула влагу с губ, не сводя с него пристального взгляда, под которым Эдан словно окаменел.

— Меня заставят выйти замуж за мужчину, которого я не люблю, — сказала Лэра, медленно приближаясь к нему.— За мужчину, которого я не хочу. Это мой долг — долг принцессы из королевского рода. Но так ли уж дурно поступлю я, если отдамся... всего один раз... мужчине, который вызывает у меня желание?

Она стояла совсем близко, глядя на него снизу вверх; дождь лил как из ведра, и Эдан дрожал, хотя и не от холода. Лэра положила ладони ему на грудь.

— Я увидела, как ты поднимаешься на башню,— голос ее звучал низко и хрипло.— И пошла за тобой. Я знала, что другого такого случая, может быть, больше не представится...

Лицо ее приблизилось.

— Я знаю, ты хочешь меня,— она провела пальцами по его щеке.

Эдан знал, что этого делать нельзя. Знал, что должен отстранить ее, мягко, но решительно, и бежать вниз по ступеням башни, назад в свою комнату, где он мог запереть зверь, перевести дух и убедить себя в том, что ничего этого не было. Но Эдан не сделал этого. Губы Лэры были так близко, что он чувствовал на лице горячее дыхание девушки; он обнял ее, притянул ближе и исступленно прижался к ее губам.

Ее язык скользнул ему в рот, и у Эдана закружилась голова от переполняющего его существо нового пьянящего чувства. Лэра потерлась о него всем телом и пробежала пальцами по его щекам; руки Эдана двигаясь будто помимо его воли, спустились ниже; он прижал девушку к себе еще теснее, когда они жадно целовались, опускаясь на колени прямо в воду. Лэра помогла Эдану стянуть с нее мокрую сорочку, и пока он стаскивал с себя рубашку, нетерпеливо возилась с мокрой шнуровкой на его штанах; ослабив ее ровно настолько, чтобы их можно было спустить и не дожидаясь, пока он снимет их, она откинулась на спину и потянула его на себя. Они предавались любви под проливным дождем, и ветер завывал в навесных бойницах, и гремел гром, и молнии раскалывали небо.

Глава 3

Беспокойство Эдана о здоровье императора скоро отступило перед лицом новых тревог. Он мучился чувством вины из-за своей связи с принцессой Лэрой и несказанно боялся разоблачения, поскольку вопреки сказанному девушкой в ту ночь, ей оказалось недостаточно отдаться "всего раз" мужчине, который вызывал у нее желание. Ей пришлось встретиться с ним снова. Потом еще раз, еще и еще.

Эдан чувствовал себя беспомощным во власти новых, противоречивых чувств. Он знал, что продолжать эту связь - безумие, но в то же время просто не мог противиться чарам Лэры. И Эдан слишком ясно сознавал, что в случае чего больше всех потеряет он. Лэра была принцессой из королевского дома, и едва ли очень сильно пострадала бы, если бы об их тайных свиданиях стало известно. Конечно, ее брак с лордом Эрвином расстроился бы, но именно этого она и хотела. С другой стороны, весь гнев лорда Эрвина обрушился бы на Эдана, и в данных обстоятельствах его отец оказался бы бессилен помочь ему.

Эдана могли бросить в темницу или лорд Эрвин мог вызвать его на поединок, в каковом случае оставил бы сопернику немного шансов остаться в живых. Эрцгерцог Боруинский был одним из искуснейших рыцарей империи, тогда как он, с чувством мучительного стыда напомнил себе Эдан, оказался неспособен даже остановить натиск маленькой Ариэль. Конечно, тогда он не дрался по-настоящему и был не особо внимателен, но Эдан знал, что в искусстве владения мечом он пустое место в сравнении с Эрвином. Он упражнялся всего несколько лет, в то время как Эрвин победил на бесчисленном множестве турниров, а кроме того показал себя с лучшей стороны в настоящих сражениях. Но именно по этой причине Эрвин может решить, что Эдан недостоин вызова. Возможно, он просто прикажет подвергнуть его пыткам и казнить. Безусловно, он будет вправе поступить так. Что если Лэра проговорится по неосторожности? Что если их застанут вместе? Или что если из желания расстроить брак с лордом Эрвином она откроет их связь намеренно?

Все возможные сценарии катастрофы прокручивались в лихорадочно возбужденном уме Эдана, но когда за обеденным столом в главном зале он встречал глаза Лэры, и она смотрела на него этим своим заговорщицким, понимающим взглядом, у него подкашивались ноги, сердце колотилось в груди, и он хотел обладать ей снова и снова, несмотря на чувство вины и страха. Влечение к женщине пробудилось в Эдане с необычайной силой, и одного мерцающего взгляда Лэры было достаточно, чтобы мгновенно привести его в тревожное состояние напряженного ожидания.

Они встречались еще несколько раз на башне, где все началось, а однажды вечером Лэра подстерегла его в коридоре замка и затащила в нишу за гобеленом; и пока они занимались там любовью, мимо по коридору несколько раз проходили люди. Страх быть застигнутыми привносил дополнительное возбуждение в их близость, но впоследствии Эдану уже никогда не хотелось еще раз испытать подобное нервное напряжение. Лэра же, напротив, получала от этого такое удовольствие, что набралась смелость идти на еще больший риск.

В следующий раз она нашла его в конюшне, где он ставил лошадей после верховой прогулки с Микаэлом, и они совокупились в пустом стойле, всего в нескольких ярдах от которого конюхи скребли лошадей. Эдану приходилось зажимать Лэре рот, чтобы заглушить ее стоны наслаждения. Она, казалось, ничего не боялась. Опасность, которой они подвергались, похоже, лишь возбуждала ее еще больше. И от Лэры невозможно было отделаться. Казалось, она упивалась той властью, какую имела над ним, и продолжала искать новые способы искушать судьбу.

Она приказывала Эдану ждать ее во дворе замка после наступления темноты, и они занимались любовью в тени, в то время как стражники стояли у ворот на расстоянии броска камня от них. Когда на равнине под замком проводился рыцарский турнир, Лэра увлекла его под трибуны, и они занимались любовью прямо под королевской ложей, где сидела императрица со всеми сестрами Лэры, принцем Микаэлом и лордом Тиераном.

Лэра как будто хочет, чтобы их застигли, думал Эдан, и хуже всего было то, что он словно потерял всякую способность мыслить здраво и владеть собой. Казалось, она возымела своего рода странную власть над ним. Каждый раз, когда он решал положить конец их отношениям и убедить ее в том, что это нехорошо и не может больше так продолжаться, она просто смотрела на него, или прикасалась к нему, или прижималась губами к его губам — и Эдан просто растворялся в потоке горячей крови, несущейся по его жилам.

А потом она начала приходить к нему в спальню по ночам.

Когда однажды вечером он собирался ложиться в постель, к нему вошла Лэра, одетая в один лишь халат, который она распахнула еще у двери. Эдан глазам своим не поверил. Она спустила халат с плеч и позволила ему упасть на пол — и стала перед ним обнаженная, подобная прекрасной статуе, с которой сняли покрывало, и ее бархатистая кожа мягко светилась, озаренная огнем свечи. При виде этой упоительной красоты у Эдана перехватило дыхание. Лэра умела смотреть на него особым взглядом — одновременно соблазнительницы и собственницы. И, как правило, Эдан оказывался не в силах сопротивляться ей.

После того первого раза она стала приходить к нему в спальню почти каждую ночь, оставаясь иногда почти до рассвета. Ее страсть была ненасытной, и Эдан чувствовал себя крайне изнуренным. Несколько раз, собираясь ложиться спать, он пробовал запирать дверь, но стоило лишь ему задвинуть засов, как внезапное чувство тревоги охватывало его при мысли о том, что может случиться, если Лэра обнаружит запертую дверь? Что она сделает? Эдану было страшно узнать это. И в то же время он хотел, чтобы она приходила. И потому его дверь оставалась открытой.

Он проклинал себя за слабость и за боязнь отказать ей, но в те ночи, когда она не приходила, Эдан ловил себя на том, что напряженно ожидает ее прихода и, не дождавшись, чувствует себя обманутым и разочарованным. Лэра никогда не говорила ему, что не придет, равно как и никогда ничего не объясняла и не оправдывалась. Это сводило Эдана с ума, но, похоже, здесь он ничего не мог поделать. Ей нравилось выводить его из душевного равновесия. Он как будто был ее игрушкой, неким недостойным уважения исполнителем ее прихотей.

Эдан понял, что беда близко, когда однажды один из стражников королевской охраны подмигнул ему, проходя мимо по коридору. Он знает! — с ужасом подумал Эдан. И конечно, он знал, поскольку стражники, несущие дозор в коридорах замка, не могли не заметить, что Лэра, одетая в один лишь халат, покидает свои покои каждую ночь и возвращается обратно по крайней мере несколькими часами позже. Часовым запрещалось покидать свои посты, но в середине ночи, когда все спали, одному из них ничего не стоило незаметно последовать за ней и выяснить, куда она направляется. Теперь, думал Эдан с замирающим сердцем, это наверняка знает уже вся королевская охрана! К счастью, поскольку эти стражники были из королевской охраны, а не из числа людей эрцгерцога Боруинского, они хранили верность в первую очередь королевскому дому, то есть принцессе, а следовательно и Эдану. Они находили забавным не только то, что сын королевского камергера развлекается с принцессой, но и то, что он делает это прямо под носом ее будущего мужа, гордого и надменного эрцгерцога. Именно таким поведением можно пробудить чувство мужской солидарности в сердце любого уважающего себя стражника.

Однако Эдан хорошо понимал, что если о происходящем известно королевской охране, то скоро — и это лишь вопрос времени, причем самого непродолжительного — об этом узнают все слуги замка. Он знал, что просто должен каким-то образом положить конец их отношениям, прежде чем разразится скандал, но не представлял, как это сделать и вообще сможет ли он. Лэра вовлекла его в эту связь, и теперь она диктовала ему свою волю. Эдан боялся, что если он первым попытается порвать с ней, она почувствует себя отверженной и таким образом получит необходимый предлог для того, чтобы раскрыть их связь.

Лэра была высокомерной, своевольной, упрямой и властной девушкой, и когда Эдан несколько раз пытался указать ей на недопустимость и опасность их отношений, она просто отказывалась слушать его. И даже если бы ему каким-то образом удалось порвать с ней, в конечном счете это не имело бы значения, поскольку непоправимое уже случилось. Лэра возлегла бы на брачное ложе не девственницей, а потому лорд Эрвин имел бы право немедленно расторгнуть их брак. Это навлекло бы позор на королевскую семью, после чего ни один уважающий себя аристократ не взял бы Лэру в жены, несмотря на все политические выгоды такого брака.

Эдан оказался в невыносимой, мучительной ситуации и не представлял, как выпутаться из нее. Ему оставалось просто лишь, положась на небо, проживать каждый последующий день. С неукротимой энергией юности Микаэл не давал ему ни минуты покоя днем, а ночами Лэра изматывала его неукротимой страстью иного рода. И мучимый при этом приступами раскаяния и самобичевания каждую ночь после ухода Лэры — хотя в ее присутствии подобные мысли улетучивались у него из головы - Эдан постоянно не высыпался. Чувство непреходящей тревоги начинало приносить свои плоды.

Самой страшной была мысль об отце. Никогда в жизни Эдан не выказывал ему неповиновения, а нынешнее его поведение было куда хуже простого неповиновения. Он навлечет бесчестье и позор на всю семью, и от одной этой мысли Эдану становилось дурно. Возможно, ему было бы легче, сумей он убедить себя в том, что любит Лэру, но он не любил ее и был уверен, что на самом деле и Лэра не питает к нему никаких чувств. Никогда ни одного нежного слова любви они не сказали друг другу. Это было простое физическое влечение в чистом виде, не больше чем животная страсть — а потому сопротивляться этому чувству было совершенно невозможно.

Дело в том, что когда она крадучись приходила ночью к нему в спальню и сбрасывала халат, и он видел ее обнаженное тело, сияющее в свете свечей, способность мыслить здраво просто покидала его. Эдан начисто забывал обо всем, а потом лежал один в постели, настолько переполненный чувством вины, что грудь его болела, словно на ней лежала огромная тяжесть. В нем с детства воспитывали внутреннюю дисциплину и умение владеть собой, и все же он стал рабом собственных своих низменных инстинктов. Он не видел способа что-либо изменить. Он был обречен.

Уже через несколько недель после первого их свидания на башне у Эдана совершенно сдали нервы. Когда кто-нибудь просто окликал его по имени, он вздрагивал, ожидая, что в любую минуту его предательство может раскрыться. Ибо это было предательством: он вступил в недозволенную связь с принцессой из королевского рожа в доме ее будущего мужа. Эта мысль угнетала его до такой степени, что он уже начал думать, что, пожалуй, с облегчением примет свое разоблачение.

Однажды утром, когда Эдан седлал в конюшне коней, готовясь отправиться с Микаэлом на соколиную охоту, он почувствовал чье-то легкое прикосновение к своему плечу и подскочил как ужаленный. Он резко обернулся, услышав грудной смешок и увидел, что Лэра проскользнула в стойло вслед за ним.

— Лэра! Клянусь Хэлином, ты напугала меня до полусмерти!

Пока он пытался справиться с дыханием и успокоить бешено колотящееся сердце, Лэра начала распускать шнуровку на корсаже.

— Вижу, конюхи сменили солому,— сказала она с чувственной улыбкой.— Здесь очень мило и чисто.

— Ты с ума сошла?! — воскликнул он.— Микаэл придет с минуты на минуту!

— Он встал поздно сегодня и еще одевается,— ответила она, выскальзывая из платья.— Мы успеем по-быстрому.

— Лэра, умоляю тебя, конюхи!

— Они все на улице, выгуливают лошадей,— сказала Лэра, увлекая его в пустое стойло.— Мы одни. Так что раздевайся поскорее. Я хочу тебя.— Она потянулась к шнуровке на его штанах.

Каким-то образом Эдан нашел в себе силы отстранить ее.

— Лэра, пожалуйста! Прошу, выслушай меня! Так не может больше продолжаться! Если нас застанут вместе, это будет стоить мне жизни!

— Значит, это должно возбуждать еще больше,— Лэра прижалась к нему.— Кроме того ты обязан служить императору и его семье. Так что... служи.— Она обняла Эдана и страстно его поцеловала.

— Эдан?

Это был Микаэл. Эдан быстро затащил Лэру в стойло. Она хихикнула, и он закрыл ей рот поцелуем в отчаянной попытке заставить ее замолчать.

— Эдан, где ты?

Лэра ослабила шнуровку на его штанах и начала спускать их. Глаза ее горели от возбуждения. Микаэл находился всего в нескольких футах от них. Их разделяла одна лишь деревянная перегородка высотой в пять футов. Эдан в ужасе смотрел на девушку, беззвучно крича: "Прекрати!" Он попытался натянуть штаны обратно, но она не дала ему сделать это и, ухмыляясь, продолжала их стаскивать. Эдан был уверен, что Микаэл сейчас услышит звуки их возни в соломе.

— Эдан, ты здесь? — крикнул Микаэл.— Вижу, ты оседлал коней. Что ж, я готов!

Лэра тоже была готова. Она извивалась под Эданом, обхватив его ногами, чтобы он не смог спастись бегством.

— Лэра, пожалуйста, умоляю тебя! — яростно прошептал он ей на ухо.

— Возьми меня,— прошептала она в ответ, пожирая его безумным взглядом.— Возьми меня прямо сейчас, или я закричу!

— Нет! — шепотом закричал он.— Лэра, это безумие...

Она набрала в легкие побольше воздуху и открыла рот, собираясь закричать. Эдан поспешно прижался губами к ее губам, и она издала глубокий грудной смешок.

— Эдан! Эдан! Я уезжаю! Я больше не хочу ждать! — крикнул Микаэл.

Лэра не хотела ждать тоже. Она тяжело дышала и стонала, двигаясь под ним. Эдан не понимал, как Микаэл может не слышать этого. В паническом ужасе он зажал ей рот ладонью и смотрел через плечо, ожидая, что Микаэл вот-вот откроет дверь в стойло. В смятении он не заметил, что зажимает Лэре не только рот, но и нос.

Лишенная доступа воздуха, она отчаянно пыталась сбросить его руку со своего лица, но, не давая ей высвободиться, он прижимал к земле одну ее руку свободной рукой, а другую - коленом, не сводя при этом глаз с двери стояла. Лэра яростно брыкалась и извивалась под ним, но Эдан лишь скрежетал зубами и беззвучно проклинал ее, продолжая смотреть через плечо на деревянную перегородку.

Он услышал шаги, потом цоканье копыт, когда Микаэл вывел своего коня из стойла. Эдан навалился на Лэру всей тяжестью тела в попытке заставить ее утихомириться и по-прежнему напряженно смотрел на дверь, затаив дыхание и прислушиваясь. Он услышал, как конь Микаэла фыркнул сразу за воротами конюшни. Потом раздался легкий скрип стремян, когда мальчик садился в седло, и удаляющийся топот копыт.

Эдан закрыл глаза и испустил глубокий вздох облегчения. Однако опасность еще не миновала. В любой момент могли возвратиться конюхи. Надо было заставить Лэру одеться и выпроводить ее отсюда.

— Лэра...

Она уже перестала сопротивляться и лежала под ним неподвижно с закрытыми глазами.

— Лэра?

В ужасе он заметил, что закрывает ей ладонью и рот, и нос. Он отдернул руку.

— Лэра!

Она непроизвольно судорожно вздохнула, и Эдан чуть не зарыдал от облегчения. На какой-то ужасный миг ему показалось, что он убил девушку. Веки ее дрогнули и поднялись, и она закашлялась, ловя ртом воздух.

— Лэра! Лэра, прости меня! Я не заметил...

От тяжелого удара голова его дернулась в сторону.

— Ты ублюдок! Я чуть не задохнулась!

— Лэра, прости, я...

— Ты мог убить меня, жалкое ничтожество! — проговорила она, отталкивая его и с трудом поднимаясь на ноги. Эдан попытался было поддержать ее, но она снова оттолкнула его, и он упал на солому. Лэра стояла над ним, обнаженная, с горящими от ярости глазами.— Как ты посмел! Тебя следует высечь!

— Лэра, потише, бога ради! — взмолился он, натягивая штаны и отряхивая с них солому.— Конюхи...

— Конюхи! Конюхи! Ты получил бы по заслугам, если бы они зашли сюда и увидели нас сейчас! Что бы, по-твоему, они подумали?

Эдан поднялся на ноги.

— А что бы, собственно говоря, ты хотела, чтобы они подумали? — спросил он звенящим голосом. И не успев еще договорить, он понял, что неожиданно все переменилось.

— Я могла бы сказать им, что ты хитростью заманил меня на конюшню, а потом придушил, чтобы сорвать с меня одежду и поразвлечься! — злобно сказала Лэра.— И что бы ты стал делать тогда? Что бы, по-твоему, сделал лорд Эрвин, когда бы узнал это?

— Он мог бы узнать куда больше, чем тебе хотелось бы,гневно отпарировал он.

— О, неужели ты действительно полагаешь, что он поверит тебе, а не мне? — презрительно спросила она.

— Нет, это вряд ли,— сказал Эдан.— Но он может поверить стражникам, которые последние несколько недель каждую ночь видели, как ты выходишь из своей спальни и направляешься в мою.

— Они ни разу не видели меня! — сказала она, но в глазах ее промелькнуло выражение неуверенности. Похоже, Лэра впервые осознала, что больше не может полностью владеть ситуацией.

— Неужели? — Эдан пожал плечами.— Что ж, возможно. Возможно, один из них однажды не последовал за тобой, чтобы выяснить, куда ты ходишь каждую ночь. Возможно, он никогда не видел, как ты входишь в мою спальню. Возможно, это по какой-то другой причине все они подмигивают и улыбаются мне всякий раз, когда я прохожу мимо них по коридору.

— Даже если так,— сказала Лэра,— они стражники королевской охраны, и в первую очередь будут защищать мои интересы - интересы принцессы,— а не сына какого-то жалкого камергера! — Она старалась говорить убежденно, но в голосе ее послышались нотки неуверенности.

— Этот какой-то жалкий камергер,— саркастически повторил ее слова Эдан,— является человеком, который всегда следил за тем, чтобы королевским стражникам платили своевременно и хорошо, который всегда заботился о том, чтобы их семьи были надлежащим образом обеспечены, имели приличное жилье и получали помощь придворных лекарей в случае надобности. И вполне вероятно, они пожелают защитить интересы и жалкого камергера тоже и не захотят, чтобы его сына обвинили в насилии, когда правда заключается в том, что принцесса - распущенная потаскуха.

Она ошеломленно уставилась на него, потом изо всей силы ударила его по лицу. Он видел, как она заносит руку, но даже не попытался увернуться от удара.

— Ты, грязная свинья! — она выплевывала слова ему в лицо.Ты за это заплатишь! И как только я могла отдаться тебе!

— Конечно,— криво усмехнулся Эдан.— Это был подарок, о котором я не просил; и я был дураком, что принял его, если учесть его сомнительную ценность.

Подняв руки со скрюченными, словно когти, пальцами, Лэра с яростным воплем бросилась на него, готовая выцарапать ему глаза. Он схватил ее за кисти, развернул и, воспользовавшись инерцией ее же движения, швырнул на землю. Она растянулась на соломе.

— Довольно! — сказал Эдан.— Клянусь всеми богами, довольно! В гневе ли, в похоти ли, ты набросилась на меня в последний раз! Теперь поднимайся и одевайся! Ты все еще принцесса из королевского дома, так что постарайся вести себя как подобает принцессе! Я же отныне постараюсь вести себя так, как приличествует человеку моего положения и звания, о которых я забыл, как последний глупец. Что же касается остального — твоих угроз, твоей уязвленной гордости - поступай, как хочешь. Чего бы это мне ни стоило, мне все равно.

Эдан повернулся и вышел из стояла, оставив ее лежать на соломе с ошеломленным выражением лица. Он пересек проход и вывел своего коня. Микаэл уже успел ускакать далеко, и Эдану нужно было догнать его. Для принца было небезопасно выезжать из замка одному, и Эдан впервые за последнее время снова подумал о своем долге и обязанностях — о том, как долго он еще будет исполнять их. Вероятно, лишь несколько часов. Он не удивится, если по возвращении его сразу схватят люди Эрвина. Эдана это мало волновало. Он испытывал — по крайней мере сию минуту — восхитительное ощущение свободы.

Слова Лэры отрезвили его, словно ушат холодной воды, вылитый на голову. Под какими бы чарами Эдан ни находился, они наконец расстались, и он увидел девушку такой, какой она была на самом деле — эгоистичной, злобной, избалованной... и ясно осознал собственную свою глупость. Так или иначе, как бы теперь ни повернулось дело, по крайней мере, с этой историей было покончено, и он мог попытаться вернуть себе хоть слабое подобие чувства собственного достоинства — если это вообще возможно.

Эдан действительно мало беспокоился о будущей своей судьбе - разве только о том, как это скажется на родителях. Его бесчестье станет их позором, и он надеялся, что у Лэры хватит ума не поднимать шума. Возможно, он убедил девушку, что ей не удастся остаться незапятнанной, если она выдвинет какие-то обвинения против него; что если она решит раскрыть их связь или объявит себя жертвой насилия, то навлечет позор и на себя тоже. Возможно, с его стороны будет не очень по-рыцарски уличить леди в распущенности, пусть даже и с целью самозащиты, но и леди не подобает спасать собственную свою сомнительную добродетель, обвиняя избранного ею же самой любовника в насилии. В любом случае Эдан знал, что Лэра ничего ему не забудет и не простит. В ее лице он обрел смертельного врага. И в первую очередь должен был винить себя самого за то, что связался с ней.

Но как бы ни повернулось дело, Эдан уже не испытывал никакого чувства вины. Теперь он был только сердит, и не столько на Лэру, сколько на себя. В очередной раз он на горьком опыте познал слабости человеческой природы — в данном случае свои собственные. Запоздало он осознал истинное значение внутренней дисциплины. Лэра возбуждала его, и он желал ее. Эдан не хотел искать утешения в мысли, что она соблазнила его, ибо хотя их связь началась по ее воле, он с самого начала являлся более чем добровольным участником событий. Он прекрасно понимал, что делает, как сознавал и возможные последствия подобных отношений — однако все равно продолжал их. Эдан мог винить во всем лишь себя, и какое бы наказание теперь ни грозило ему, он, безусловно, его заслуживал. Если бы только его родители могли избежать бесчестья, навлеченного на них глупостью сына!

Разрываясь между чувством гнева и мучительной тревогой за близких, Эдан быстро поскакал вниз по дороге, ведущей от замка, и осадил коня на повороте, на выступе скалы, откуда открывался вид на город Сиседж и широкие прибрежные равнины. Он обвел взглядом холмистые поля в поисках одинокого всадника и наконец заметил его, скачущего галопом через луг в восточном направлении, недалеко от лесной опушки. Принц отпустил своего сокола, и тот ужа падал камнем на жертву.

Эдан пустил своего коня легким галопом, а достигнув более пологого участка спуска, погнал его во весь опор. Микаэл рассердится на него, и, что еще хуже, он не взял с собой сокола. Эдан постарался придумать, что сказать принцу и как объяснить свое опоздание. Он почувствовал острые укол совести при мысли о необходимости лгать мальчику, но если Лэра уже все рассказала, Микаэл узнает правду очень скоро. А если и нет, то все равно. Принц еще слишком молод, чтобы понимать такие вещи, и у человека, причинившего ему незаслуженную обиду, в его глазах не может быть никаких оправданий. Эдан достаточно долго пренебрегал своими обязанностями, думаю только о себе. Теперь ему придется думать о принце, как, безусловно, и следовало делать все время.

Достигнув равнины, он потерял Микаэла из виду, и стегая коня концами поводьев, поскакал галопом в том направлении, где видела мальчика в последний раз. Он должен был, как обычно, захватить с собой отряд королевской охраны, но сейчас было слишком поздно вспоминать об этом. Не замедляя шага, Эдан взлетел на невысокий холм и окинул взглядом расстилавшиеся перед ним поля. Принца нигде не было видно. Вероятно, его сокол настиг добычу в какой-нибудь ложбине, и Микаэл спешился вне поля зрения. Эдан продолжал двигаться в прежнем направлении, на восток, к опушке соснового леса.

Ему не нравилось, что Микаэл выехал из замка один; и уж совсем не нравилось, что он находится так близко к лесу. Провинция Боруин это не Ануир. Это пограничный район, и в лесу могут быть разбойники, медведи или какие-нибудь равно опасные существа. Могут встретиться здесь и эльфы-отщепенцы, хотя Эдан сомневался, что они осмелятся подойти так близко к Сихарроу. Все же Микаэлу следовало подумать как следует, прежде чем отправляться на охоту в одиночестве. И ему самому, тут же сказал себе Эдан, следовало подумать как следует, прежде чем пренебречь своими обязанностями.

Он въехал на другую возвышенность, на мгновение остановился и осмотрелся по сторонам, пока его конь рыл копытом землю и фыркал. Микаэла по-прежнему нигде не было видно. Куда он мог подеваться? Безусловно, ему хватило ума не заезжать в лес? Но все-таки, напомнил себе Эдан, это был бесстрашный принц Микаэл Роэль, покоритель воображаемых эльфов и гоблинов, победитель чудовищ из своих снов. Микаэл просто многого не знал и потому был неосторожен. А если он углубился в лес... Эдан судорожно сглотнул. Там легко мог пропасть и взрослый человек. Он снова пустил своего коня галопом.

На скаку Эдан поискал взглядом в небе сокола Микаэла, но птицы тоже нигде не было видно. Он оглянулся на замок. Сейчас Эдан наверняка находился приблизительно на том месте, где он видел принца с поворота дороги, ведущей от Сихарроу. Мальчик не мог уехать далеко.

— Микаэл! — крикнул Эдан.— Милорд!

Он подождал. Никакого ответа. У Эдана заныло под ложечкой. А если принц упал с лошади и лежит раненый где-нибудь поблизости, не в силах ответить? Эдан снова позвал. Тишина. Он поискал следы копыт.

И скоро нашел их. Они вели к лесу.

Эдан тихо выругался и поехал по следам Микаэла. Приблизившись к опушке леса, он услышал знакомый клекот и поднял глаза. Это был Убийца, сокол Микаэла. Эдан сам помогал мальчику дрессировать птицу. Он громко свистнул, призывая ее. С ответным криком она вылетела из чащи леса прямо перед ним. Он вытянул руку, и сокол спустился к нему. Эдан поморщился, когда острые когти вонзились ему в предплечье. Он забыл надеть охотничью перчатку. Он огляделся вокруг. По-прежнему ни следа Микаэла.

— Где он, милая? — спросил он птицу.— Куда он поехал?

У сокола был возбужденный вид. Он резко вертел по сторонам маленькой головкой и хлопал крыльями. Эдан заскрипел зубами от боли в предплечье и почувствовал, что рукав его промок от крови. Он потерял след. Он повернул коня назад, пытаясь снова отыскать на земле следы. Внезапно в воздухе что-то просвистело, и Эдан почувствовал резкий сильный удар в плечо. С хриплым криком сокол взлетел, когда он выпал из седла.

Эдан тяжело повалился на бок и вскрикнул от боли. Перекатившись на спину, он схватился за торчащее из раны древко. Стрела арбалета. Разбойники! Он потянулся за мечом и только тогда осознал, что забыл его в конюшне, спеша отделаться от Лэры и догнать принца.

Эдан обругал себя последним идиотом и неловко потянулся левой рукой за кинжалом, засунутым за голенище правого сапога, в бессильном отчаянии сознавая, что даже меч служил бы ему слабой защитой против арбалетов. Кинжал здесь будет практически бесполезен. Все же другого оружия у него не было. Но едва его пальцы сомкнулись на рукоятке кинжала, другая стрела вонзилась в землю в каком-то дюйме от его ноги, и он застыл на месте. Потом Эдан услышал отвратительный утробный звук, нечто среднее между смешком и звериным рычанием, и, подняв глаза, увидел четыре низенькие фигуры, выходящие из-за кустов.

Существа эти были не больше четырех с половиной футов ростом, но поджарые и очень мускулистые. Вооруженные короткими мечами, длинными ножами, копьями и арбалетами, все они были в кольчугах, наголенниках и остроконечных шлемах без забрала. За плечами они несли маленькие круглые щиты; двое направляли на Эдана копья, а двое целились в него из арбалетов. У всех четырех были смуглые плоские лица с резкими чертами и покатым лбом и зловещие золотисто-желтые глаза со зрачками, напоминающими змеиные. У них были необычайно длинные руки; а зубы острые, с клыками наподобие звериных. Хэлин, помоги мне, подумал Эдан. Гоблины!

Он никогда не видел гоблинов раньше, но слышал много рассказов о них и знал, что маленький рост ничуть не делал их менее опасными. Они обладали чрезвычайной физической силой, сверхъестественной реакцией и способностью прекрасно видеть в темноте. Воины, ведущие полукочевой образ жизни, они широко использовали труд рабов и, по слухам, иногда совершали ритуальные убийства и ели человеческое мясо, дабы таким образом забрать себе силу своих врагов. Королевства гоблинов простирались в глухих местностях Керилии, в землях Туразор, Урга-Зай, Кал Калатор, Баронство Кровавый Череп, Марказор и Пять Пиков. Однако Эдану никогда и в голову не приходило, что они могут осмелиться зайти так далеко на юг и подойти к самому Сихарроу.

Вероятно, это были воины из отряда налетчиков, пришедшего из Туразора или Пяти Пиков. Эдан не мог представить, чтобы всего четверо гоблинов отважились предпринять такое путешествие и проникнуть так глубоко в эльфийские земли, чтобы достигнуть Боруина. Все это промелькнуло в его мозгу в один миг, пока он отчаянно пытался прогнать страх и вернуть себе способность мыслить ясно, поскольку понимал, что в несколько мгновений решится, оставят его в живых или нет.

— Встань, человек, если хочешь жить,— гортанным голосом сказал один из гоблинов на ануирском языке с сильным акцентом.

Морщясь от боли, Эдан медленно, с трудом встал на колени, потом с усилием поднялся на ноги, держась за торчащую из плеча стрелу. Другой гоблин попытался поймать его коня, но жеребец взвился на дыбы, заржал и понесся прочь. Беги, Виндривер, подумал Эдан. Скорей беги назад, чтобы в замке поняли, что произошло что-то неладное.

Один из гоблинов нагнулся и выхватил кинжал у него из-за голенища, а потом погнал к лесу, подталкивая острием копья в спину. Эдан старался не обращать внимания на боль в плече. Ум его лихорадочно работал. Схватили ли они Микаэла?

Они приблизились к остальным гоблинам, которые ждали их под прикрытием деревьев. Кроме четырех, захвативших в плен Эдана, в отряд входило еще около дюжины воинов. Двое держали Микаэла с кляпом во рту и со связанными за спиной руками. Остальные сидели верхом на огромных серых волках, которые угрожающе зарычали при приближении Эдана. Волки! Все стало ясно. Военный отряд из Туразора.

Эдан понял, что если бы гоблины собирались убить их с Микаэлом, они бы уже это сделали. Тогда чего они хотят? Обратить их в рабство? Потребовать за них выкуп? Последнее казалось вполне вероятным. Они с Микаэлом явно не похожи на крестьян, значит гоблины должны были принять их за аристократов из Сихарроу. Если они намерены держать их в плену до получения выкупа, тогда, по крайней мере, у них с Микаэлом остается надежда выйти из этой передряги живыми. Пока гоблины не узнали, кто такой Микаэл.

— Послушайте,— сказал Эдан,— если вы собираетесь причинить нам зло, то знайте: мой отец хорошо заплатит, если я и мой маленький брат вернемся домой целыми и невредимыми.

Один гоблин, сидевший верхом на волке, испустил смешок. Отвратительный, резкий смешок.

— Так значит вы братья? — спросил он с ухмылкой.— Странно, мне вроде бы помнится, что у императора только один сын.

Эдан постарался скрыть охватившее его смятение. Они знают! Но, возможно, у него еще остается шанс переубедить их. Он бросил взгляд на Микаэла, который явно понимал происходящее не настолько хорошо, чтобы испугаться. Вместо этого он казался рассерженным — даже разъяренным — и издавал какие-то звуки в кляп, к счастью совершенно невнятные.

— Император? — переспросил Эдан, стараясь выглядеть удивленным.— С чего, скажите ради Хэлина, вы взяли, что наш отец император? Он всего лишь простой виконт, который...

— Не трать слова попусту, мальчик,— сказал предводитель гоблинов.— Принц уже сказал нам, кто он такой. Он пообещал всех нас повесить, четвертовать и сварить в кипящем масле за то, что мы осмелились дотронуться до его королевской особы. — Он хихикнул.— Никто, кроме принца не может обладать таким высокомерием в столь раннем возрасте.

Эдан мысленно обозвал Микаэла дураком. Если бы только у мальчишки хватало ума держать язык за зубами!

— Зачем ты сказал им это, дурачок? — сердито спросил он Микаэла.— Если они подумают, что ты принц, то всего лишь потребуют более крупный выкуп — куда более крупный, чем отец будет в силах заплатить когда-либо! — Он повернулся к предводителю гоблинов.— Не случайте его, он просто ребенок! Вероятно, он хотел испугать вас, чтобы вы отпустили его. Он не знал, что гоблины не боятся власти императора, как боимся ее мы!

Предводитель гоблинов улыбнулся.

— Прекрасная попытка, милорд,— сказал он.— И, возможно, я даже поверил бы вам, если бы не располагал подробным описанием принца, а также не увидел золотое кольцо с королевской печатью на его левой руке.— Он поднял кольцо.Я сохраню это в качестве трофея. Наша охота оказалась куда более легкой, чем мы предполагали. Кто бы мог подумать, что наша добыча сама пойдет нам в руки?

Слова предводителя гоблинов заставили Эдана похолодеть. Они не просто наткнулись на отряд налетчиков. Эти гоблины пришли сюда специально, чтобы похитить Микаэла! Они знали, как выглядит королевская печать и также располагали описанием принца. Должно быть, в лесу они выжидали возможности схватить принца Микаэла, когда тот отправится на соколиную охоту или на верховую прогулку; и они пришли, готовые к бою с вооруженной стражей, которую, горестно осознал Эдан, он должен был взять с собой, как обычно. Все это могло означать лишь одно: кто-то передал эти сведения гоблинам. Среди подданных императора был предатель! Но кто?

Кто выиграет больше всех, если с Микаэлом приключится какое-нибудь несчастье? Конечно, Эрвин Боруинский. Отец Эдана рассматривал возможность того, что честолюбие приведет Эрвина к предательству, но он не предусмотрел, что у Эрвина хватит дерзости вступить в сговор с гоблинами. Но если Эрвин желает смерти Микаэла, то к чему выбирать такой сложный путь? Почему бы просто не нанять каких-нибудь разбойников или наемных убийц для этой цели, или не доверить дело своим подданным, чья верность герцогу не вызывает сомнений? Зачем втягивать сюда гоблинов? И чего ради, собственно говоря, самим гоблинам вступать в заговор с человеком-военачальником? Значит, это предприятие должно быть выгодным для обеих сторон. Эдан попытался размышлять логически. Если он сумеет понять их побудительные мотивы, ему будет легче решить, как вести себя.

Если гоблины намереваются держать принца в плену до получения выкупа, как можно предположить из их поведения и слов предводителя отряда, то по логике вещей передать выкуп поручат Эрвину Боруинскому. А поскольку император находится в Сихарроу, а не в Ануире, он не может получить быстрый доступ к казне, каковое обстоятельство означает, что выкуп придется платить самому лорду Эрвину. А следовательно император — и, что еще важнее, императрица — окажутся в долгу перед ним. Но что это даст гоблинам? Ясное дело, сам выкуп. Этого может быть вполне достаточно. За единственного наследника императорского трона можно получить в прямом смысле царский выкуп.

Однако, если выкуп не заплатят, Микаэла, вероятно, убьют. Вся вина за убийство будет возложена на гоблинов, а на лорда Эрвина никогда не падет никакого подозрения. Единственное, чего от него потребуется, это не суметь доставить выкуп или объявить, что гоблины все равно убили Микаэла, несмотря на полученные деньги. А это, безусловно, будет означать войну.

Вот и ответ, подумал Эдан. Война была бы выгодна и лорду Эрвину, и принцу гоблинского королевства Туразора. Если эрцгерцог объявит войну Туразору под лозунгом отмщения за смерть принца, вся империя, несомненно, сплотится вокруг него, ибо любой аристократ, отказавшийся взяться за оружие, окажется сторонником гоблинов. И равным образом все гоблинские королевства поддержат Туразор. Живущие в Эльфинвуде эльфы, безусловно, окажутся в самом центре событий и не получат никакой возможности остаться в стороне от них. Им придется выбирать одну сторону или другую. О союзе эльфов с гоблинами, их вековыми врагами, не может быть и речи. Даже в эпоху самого расцвета "Гилли Сида" эльфы ненавидели гоблинов так же, как и людей, если не больше. Кроме того с тех пор эльфы Туаривеля установили какие-никакие торговые связи с пограничными районами империи.

Оказавшись зажатыми между двумя воюющими армиями, эльфы неизбежно должны будут принять сторону империи. Но независимо от их выбора, в конечно счета проигравшими окажутся они, поскольку война будет происходить на их землях, которые лежат между гоблинским королевством Туразор и северной границей империи. Это будет означать конец независимости Туаривеля. Вследствие одного только своего географического положения эльфийское королевство понесет наибольшие потери, а когда в конце концов война завершится договором о мире, который позволит обоим враждующим сторонам провозгласить победу, эльфийские земли будут поделены между империей и гоблинским королевством, и все оставшиеся в живых эльфы будут вынуждены либо бежать, либо жить под властью или гоблинов, или людей.

Все сходилось как нельзя лучше и имело очевидный смысл, но понимание происходящего не принесло Эдану никакого удовлетворения, ибо все это означало, что Микаэлу почти наверняка придется умереть. А если смерть Микаэла была предрешена, то и смерть Эдана — тоже. Что ж, отец, подумал он, похоже, я научился предусматривать различные возможности. А я-то полагал, что самым сильным поводом для тревоги у меня будет Лэра.

Несколько гоблинов притащили грубые носилки, сделанные из связанных вместе сосновых веток. Они запрягли в них двух самых крупных волков — так, что один конец носилок волочился по земле, и привязали к ним Микаэла. Затем предводитель гоблинов подъехал к Эдану.

— Насколько я понимаю, ты сын аристократа,— сказал он.— И должно быть, чего-то стоишь, раз сопровождаешь принца. Ладно, можешь по-прежнему сопровождать его — при условии, что не будешь задерживать нас. Ты слишком тяжел для того, чтобы волки тащили тебя на носилках, поэтому тебе придется бежать. Не отставай, и останешься в живых. Но если не будешь поспевать за нами...— Гоблин выразительно чиркнул себя ладонью по горлу.

Эдан сглотнул.

— Я постараюсь.

— Мы скоро увидим, хватит ли тебе старания,— с усмешкой сказал гоблин.

Эдану крепко связали руки за спиной и на шею ему набросили веревочную петлю; конец веревки держал сидящий на волке гоблин, который злобно ухмылялся, показывая острые зубы.

— Поехали,— сказал предводитель гоблинов.— Скоро этих двоих хватятся и пошлют за ними спасительный отряд. К тому времени я предполагаю быть глубоко в Эльфинвуде.

Всадники пришпорили волков и двинулись, волоча за собой носилки с Микаэлом — надежно связанным и с кляпом во рту. Эдану пришлось бежать, чтобы не натягивать захлестнутую вокруг шеи веревку, которая, как он скоро понял, была завязана скользящей петлей. Если бы он позволил веревке натянуться, она задушила бы его. В отличие от Микаэла, ему не заткнули рот. Гоблины не боялись криков о помощи, поскольку едва ли их кто-нибудь услышал бы. Кроме того, одного рывка веревки было достаточно, чтобы оборвать любой крик Эдана, и Микаэл являлся залогом его молчания. Эдану пришло в голову, что, возможно, принцу тоже не заткнули бы рот, если бы у него хватило ума хранить самообладание и не раздражать захватчиков.

Эдана изумляло полное отсутствие страха в Микаэле, но в конце концов у принца никогда прежде не было настоящего повода для страха. Вероятно, своим детским умом он просто не сознавал опасности или возможности своей собственной смерти. В любом случае, скоро Эдан начисто забыл о Микаэле, всецело сосредоточившись на своих усилиях не отставать от всадника, который держал веревку. Волки шли через густой лес резвым шагом, но к счастью не бежали во всю прыть — иначе Эдан ни за что не смог бы держаться наравне с ними. Очевидно, волки, тащившие носилки с Микаэлом, могли идти самое большее рысью, каковое обстоятельство несказанно радовало Эдана. Но так или иначе, очень скоро легкие его уже горели, ноги болели и он задыхался.

Несколько раз он спотыкался, зацепляясь ногой за камень или корень дерева, и веревка затягивалась вокруг его шеи. С облегчением Эдан понял, что скользящий узел завязан таким образом, что петля снова ослабевала после того, как веревка слегка провисала, но это происходило не сразу, а спустя некоторое время — и были минуты, когда Эдану приходилось отчаянно бороться с удушьем и одновременно бежать быстрее, чтобы нагнать всадника и ослабить натяжение веревки. Мир перестал существовать для него: все его внимание было сосредоточено единственно лишь на необходимости мерно переставлять ноги и перепрыгивать через любые препятствия, могущие встретиться на пути и послужить причиной непоправимого несчастья. Это была сущая пытка.

Спустя некоторое время они остановились отдохнуть — как раз в тот момент, когда Эдан почувствовал, что не в силах больше сделать ни одного шага. Занятый отчаянными усилиями не отставать, он совершенно потерял счет времени. Когда они остановились, Эдан с облегчением повалился на землю, с хрипом хватая ртом воздух. Одежда его промокла до нитки от пота, а ноги горели как в огне. Им еще предстояло преодолеть большое расстояние, чтобы достичь Туразора, куда, по предположению Эдана, они направлялись. Он попытался воскресить в памяти уроки географии. И вроде бы вспомнил, что Туразор лежит о Боруина на расстоянии, по меньшей мере, трех-четырех дней пути, пролегающего через покрытую Эльфинвудом область Пяти Пиков. Эдан не представлял, как он выдержит такое путешествие. Он уже был в полном изнеможении.

Однако Эдан не мог позволить себе думать о собственной усталость. В первую очередь он должен был думать о принце. Судорожно ловя ртом воздух, он с трудом поднялся на колени и взглянул на гоблина, держащего веревку.

— Можно мне подойти к принцу? — хрипло спросил он.

Гоблин что-то проворчал и ослабил веревку, мотнув головой в сторону носилок. Эдан понимал, что у гоблинов мало оснований опасаться, что он убежит. Со связанными за спиной руками и настолько обессиленный, он не успеет сделать и десяти шагов, прежде чем волки разорвут его на куски. Он с трудом встал на ноги и добрел до носилок; гоблины же сидели скрестив ноги на земле и жевали вяленое мясо, извлеченное из переметных сум. Эдану не хотелось думать о том, чье это мясо. Они присел на корточки возле носилок и бросил взгляд на предводителя отряда. Он не мог вытащить кляп изо рта Микаэла, поскольку у него самого были связаны руки. Он опустился на колени рядом с носилками.

— Я глубоко сожалею о случившемся, милорд,— сказал он.Если бы я встретил вас в конюшне, ничего этого не случилось бы.

Микаэл просто помотал головой. Было очевидно, что он наконец осознал серьезность ситуации, однако глаза его, устремленные на Эдана, не выражали упрека.

— Конечно, мы в отчаянном положении,— сказал Эдан, понизив голос.— Мы должны очень постараться не терять головы.

Микаэл кивнул, показывая, что понял.

Эдан заколебался. Следует ли ему поделиться с принцем своими подозрениями? Он не располагал доказательством того, что лорд Эрвин замешан в их похищении, и едва ли мог выдвигать столь серьезное обвинение голословно — хотя неизвестно, имеет ли это какое-то значение теперь. Все же Эдан чувствовал себя обязанным сказать Микаэлу правду о том, насколько на самом деле опасно их положение. Он глубоко вздохнул и продолжил.

— Едва ли у нас есть надежда бежать. По крайней мере, мы еще живы. Похоже, они намерены потребовать выкуп за нас. Однако существует и другая вероятность. Возможно, они собираются продать нас в рабство. Гоблин, который будет держать в личных рабах принца Ануира, приобретает чрезвычайно высокое положение в обществе, и как принц, вы будете стоить очень дорого. Кроме того Туразор и другие гоблинские королевства извлекут огромную выгоду из политической нестабильности империи.

Эдан нервно сглотнул, помолчал и продолжил.

— А если наследник трона будет убит... это почти наверняка приведет к войне, которая будет выгодна определенным кругам как в империи, так и в гоблинских королевствах. Встанет вопрос о праве престолонаследия, и любое число влиятельных аристократов империи может повести борьбу за императорский трон. В такой ситуации вооруженное столкновение станет неизбежным, и гоблины получат возможность расширить свои владения и собрать силы, пока империю будет раздирать на части гражданская война.

Взгляд Микаэла стал мрачен. Он легко потряс головой, вопросительно глядя на Эдана.

— Что нам делать? — угадал тот вопрос мальчика.

Микаэл кивнул.

Эдан устало вздохнул.

— Похоже, в данный момент мы ничего не можем поделать. Нам остается ожидать благоприятной возможности бежать, если получится. Я буду честен с вами... шансов на успех у нас очень мало. Все же мы должны попытаться. Тем временем нам нельзя раздражать наших захватчиков, как вы делали прежде. Мы должны изображать испуг и покорность и надеяться на лучшее. В подобной ситуации показывать испуг не стыдно, и это может сыграть нам на руку. Пусть они думают, что сломили наш дух. Тогда, возможно, они потеряют бдительность, а нам, возможно, повезет.

Микаэл снова кивнул.

— Эй вы, там! — крикнул предводитель гоблинов.— О чем это вы шепчетесь?

— Я просто пытаюсь подбодрить его высочество,— ответил Эдан.— Он испуган, и ему тяжело дышать. Не можете ли вы хотя бы вынуть у него изо рта кляп? Я ручаюсь, что он не станет беспокоить вас.

Предводитель гоблинов резко кивнул одному из воинов.

— Вынь у мальчишки кляп,— сказал он.— Но если он не будет держать рот закрытым, кляп вернется на прежнее место.

— Нельзя ли нам попросить и немного воды? — умоляющим тоном спросил Эдан.

— Дай им воды,— коротко бросил предводитель.

— Спасибо. Вы чрезвычайно любезны.— Эдан легко склонил голову.

Предводитель гоблинов хихикнул.

— Я любезен? Да уж, такого мне еще никто не говорил. Вы слышали? — обратился он к остальным.— Я чрезвычайно любезен. Как вам это нравится?

Они все злобно расхохотались.

Один из гоблинов вынул кляп у Микаэла изо рта и перерезал веревку, стягивающую руки Эдана, но петлю на шее оставил. Он сунул ему в руки кожаный мешок с водой и сказал:

— Я не стану тебя связывать, но помни: если ты попытаешься бежать, мы натравим на тебя волков. У нас есть принц. Ты нам не нужен.

— Неужели вы думаете, что я брошу своего принца? — спросил Эдан.

— Запросто, чтобы спасти собственную шкуру,— сказал гоблин.

— Если вы так думаете,— сказал Эдан,— значит вы ничего не знаете о чести и долге.

— Я знаю, что у тебя веревка на шее,— ухмыльнулся гоблин,и ты можешь очень мило повиснуть на суку. Так что придержи язык, мальчик!

Совершенно верно, подумал Эдан. Их нельзя раздражать. Ему было бы неплохо последовать своему собственному совету. Он протянул мешок Микаэлу, но тот покачал головой.

— Нет, сначала ты, Эдан. Ты бежал и, должно быть, совершенно выдохся.

Эдан был не расположен спорить.

— Благодарю, милорд,— сказал он и жадно стал пить. Потом он поднес мешок к губам Микаэла, чтобы тот мог напиться тоже.

— Я не виню тебя, Эдан,— сказал Микаэл, напившись.— Во всем виноват я. Мне следовало подождать тебя, а не уезжать одному.

— А мне следовало исполнять свои обязанности, а не... Впрочем, полагаю, все это на самом деле не имеет значения сейчас. Мы как-нибудь выберемся из этого положения, обещаю.

— Я не боюсь,— сказал Микаэл.

— А я боюсь,— признался Эдан.

— Хэлин не позволит нам умереть,— убежденно сказал Микаэл.

Эдан вздохнул.

— Хотелось бы мне разделять вашу веру, мой повелитель.

— Сейчас я ничем и никем не повелеваю,— сказал Микаэл.Так что можешь называть меня по имени. В конце концов, мы же не при дворе.

Эдану пришлось улыбнуться.

— Отлично, Микаэл! — Он потрепал мальчика по плечу.— Если повезет, мы доживем до того, чтобы снова увидеть императорский двор.

— Эдан, послушай... Если тебе представится возможность бежать без меня, ты должен бежать.

— Решительно нет,— сказал Эдан.

— Я настаиваю. Я приказываю.

Эдан улыбнулся.

— Как ты сказал, мы сейчас не при дворе. Когда мы вернемся, ты сможешь наказать меня за неповиновение. Но я не оставлю тебя.

— Я прикажу тебя высечь за дерзость.

— Как тебе будет угодно.

— Я заставлю тебя жениться на леди Ариэль.

Эдан ухмыльнулся.

— Это немного чересчур, ты не находишь?

— Тебе больше хочется жениться на моей сестре?

Эдан уставился на него в полном замешательстве.

— Знаешь, я все слышал,— сказал Микаэл.— В конюшне. Думаешь, почему я уехал? Я знал, чем вы занимаетесь.

— Но... что ты понимаешь в таких вещах?

— Я не дурак, ты же знаешь.

— Я... я не знаю, что сказать,— выдавил Эдан, побагровев от стыда и смущения.

— Конечно, ты мог найти себе кого-нибудь получше,— сказал Микаэл.— Может, Лэра и моя сестра, но она эгоистичная и подлая. Ей наплевать на тебя. Она думает только о себе. И принесет тебе только беду.

Эдан фыркнул.

— Ты хочешь сказать, этой беды еще недостаточно?

— Возможно, у тебя на нее какие-то виды.

Эдан с покаянным видом покачал головой.

— Что ж, если тебе от этого станет легче, то у меня с ней все кончено. Я наконец образумился, хотя, боюсь, и несколько запоздало. Я, правда, очень виноват, Микаэл. И мне очень стыдно. Я подвел тебя.

— Конечно, подвел,— сказал Микаэл.— Я позабочусь о том, чтобы самолично выбрать тебе жену. Похоже, ты плохо разбираешься в таких делах.

Эдан не мог удержаться от улыбки.

— А у тебя, конечно, большой опыт по этой части.

— Я не сказал, что выберу ее сейчас,— сказал Микаэл.— И кроме того, опыт и умение разбираться — не одно и то же.

— Верно,— согласился Эдан.— Но как правило, второе приходит только с первым. И иногда, ка я недавно обнаружил, опыт бывает весьма горьким.

— Довольно! — сказал предводитель гоблинов, приближаясь к ним.— Пора трогаться.

Эдан застонал, когда гоблины вновь сели на волков. Шутливая беседа на мгновение подняла им настроение, но теперь их опять окружала мрачная действительность. К счастью, они продолжали путь более медленным шагом. Теперь гоблины явно опасались погони меньше. Они находились уже глубоко в Эльфинвуде, и быстрая погоня здесь была невозможна. Если на ними послали спасателей из Сихарроу, едва ли они легко найдут их следы, а если даже и найдут, то не смогут двигаться быстро через густые заросли Эльфинвуда.

Теперь у Эдана осталось мало надежд на помощь извне. Если они собираются как-то спастись, им придется полагаться лишь на собственные силы. А на них он тоже мало надеялся.

Эдан давно потерял чувство направления, а сплошной полог леса над головой лишал его возможности ориентироваться по звездам. Даже если бы им чудом удалось сейчас бежать, он не представлял, как они сумели бы спастись от погони волков. Он бежал на привязи за всадником на волке, и уныние все больше и больше завладевало им. Он не мог разделять оптимизм Микаэла, хотя и восхищался его поведением перед лицом страшной опасности. Возможно, это объяснялось малым возрастом принца. Возможно, он действительно понимал не настолько много, чтобы бояться. А возможно, Эдан просто все время недооценивал мальчика. Во многих отношениях он был упрямым, своевольным, избалованным ребенком, но временами - в обстоятельствах, подобных этим — казался гораздо старше своих лет. Большинство его ровесников впало бы в малодушный ужас в подобном положении, но Микаэл не поддался панике. Несмотря на свои двенадцать, он не потерял присутствия духа, чего, конечно, Эдан никак не мог сказать о себе.

В следующий раз они остановились лишь довольно продолжительное время спустя после наступления тьмы. Гоблины не стали разбивать лагерь или разводить костер. Они находились на территории эльфов и явно не хотели обнаруживать свое присутствие. Кроме того они хорошо видели в темноте, а волки служили им защитой от хищников. Они просто остановились, распрягли волков, тащивших Микаэла, чтобы дать им отдохнуть, и прислонили носилки к дереву; потом они сели и перекусили вяленым мясом. Позже они дали поесть и пленникам. Эдан не представлял, что это за мясо, но оно было жестким и очень соленым. Зная непритязательность гоблинов в еде, можно было предположить, что это мясо каких-то грызунов. Все же Эдан был так голоден, что съел бы и кожаный ремень. После ужина гоблины устроились спать — кто свернувшись калачиком на земле, кто прислонившись к стволу дерева; и все держали оружие под рукой. Эдан заметил, что двое гоблинов остались стоять на страже.

Когда он поел сам и дал Микаэлу немного мяса и воды, гоблины связали ему руки и ноги, так что теперь в лучшем случае он мог лишь ползти по земле, извиваясь наподобие гусеницы. Все же, по крайней мере, он получил свободу хоть на краткое время. Микаэл оставался привязанным к носилкам с самого момента их пленения, и когда Эдан еще раз спросил, нельзя ли развязать принца, хотя бы ненадолго, пока они едят, один из гоблинов ударил его по лицу и велел закрыть рот. Это привело Эдана в бешенство, поскольку у них не было никакой другой причины держать мальчика связанным, кроме обыкновенной низости. Но Микаэл не жаловался. По крайней мере, они вынули у него изо рта кляп и на том успокоились, потому что он хранил молчание.

Смертельно измученный долгим путешествием, Эдан свернулся клубочком возле носилок, к которым был привязан Микаэл, и дрожа от холода, погрузился в бездну отчаяния. Он не видел ни малейшего шанса бежать. Больше всего тревожила его неопределенность дальнейшей их судьбы. В худшем случае их в конце концов убьют, а в лучшем — они до конца своих дней останутся рабами, пленниками какого-нибудь знатного гоблина. Лучше уж смерть, чем такая жизнь.

Эдан был уверен, что не ошибся в своих подозрениях относительно лорда Эрвина. Кто-то, безусловно, предал их, и он не представлял, кто еще это может быть, кто еще может извлечь выгоду из смерти или исчезновения Микаэла. Но если эрцгерцог преследует свои интересы и Микаэлу придется умереть, к чему гоблинам оставлять их в живых так долго? Вероятно, когда они потребуют выкуп, им придется предъявить какие-то доказательства того, что пленники живы. Или возможно, они действительно собираются продать их в рабство. Может быть даже у гоблинов есть на них какие-то иные виды, которые он не в силах предугадать. В воображении Эдана начали рисоваться самые разные зловещие картины будущего, вследствие чего он только впал в еще большее смятение и напрочь лишился сна, несмотря на крайнюю усталость. С носилок не доносилось ни звука, и Эдан полагал, что мальчик спит, пока не услышал свое имя, произнесенное тихим шепотом.

— Эдан? Ты спишь?

— Нет,— прошептал он в ответ.— Я устал до смерти, но никак не могу уснуть.

— Кажется, я почти высвободил руки.

Эдан поднял голову и изумленно уставился на Микаэла.

— Что? Но как?

— Я напряг мышцы, когда они меня связывали,— прошептал Микаэл.— Я научился этой хитрости во время наших игр. А когда я расслабился, веревки оказались затянутыми не очень туго, и я с самого утра старался развязать их. Теперь, кажется, я почти высвободил правую руку.

Эдан был потрясен. Микаэла не развязывали с момента их пленения, а это значит, что ему хватило присутствия духа с самого начала думать о побеге, и весь день напролет он пытался высвободиться из пут.

— Я немного испугался, когда ты попросил их развязать меня, — тихим шепотом продолжал Микаэл.— Тогда они увидели бы, что я стараюсь ослабить веревку, и только связали бы меня еще туже.— Эдан услышал тихое кряхтение.— Готово! Подожди немного...

Через несколько минут Микаэл развязал веревки, стягивающие его ноги, и подполз к Эдану.

— Лежи смирно,— прошептал он, возясь с узлами.

Скоро руки Эдана были свободны. Он сел и быстро осмотрелся по сторонам, проверяя, не заметили ли чего часовые. Он чувствовал, как руки Микаэла развязывают веревки, стягивающие его щиколотки.

— Я все сделаю,— прошептал принц.— А ты следи за часовыми.

Эдан восхищался самообладанием мальчика, но потом осознал, что до настоящей свободы им еще далеко. Стоящие на посту гоблины на самом деле сидели под деревом в пятнадцати-двадцати ярдах от них, занятые чем-то вроде игры в кости. Эдан с трудом различал часовых в темноте, но видел их движения, когда они бросали кости, и слышал их голоса. Они были поглощены игрой и ни разу не посмотрели в сторону пленников. Но наибольшую опасность представляли не часовые.

Когда Микаэл развязал ему ноги, Эдан прошептал:

— Как насчет волков?

— Думаю, они спят,— прошептал в ответ Микаэл, кивком головы указывая на волков, которые, свернувшись клубком, лежали на земле неподалеку от них.— Они покрыли большое расстояние с седоками на спинах, и гоблины накормили их перед сном. Если мы прокрадемся очень тихо, у нас есть шанс ускользнуть.

— Но как только гоблины обнаружат наше исчезновение, они разбудят волков и пустятся за нами в погоню,— ответил Эдан. — Нам ни за что не убежать от них!

Лицо Микаэла вплотную приблизилось к его лицу.

— Мы должны попытаться,— прошептал он.— Если мы сумеем добраться до ручья, который недавно пересекли, то сможем пойти по воде вдоль его русла, и они потеряют наш след.

— Хорошая мысль. Но до ручья по меньшей мере несколько миль, — ответил Эдан.— Нам никогда д него не добраться!

— Эдан... Ты хочешь бежать или нет?

Эдан закусил губу и кивнул.

— Тогда отлично. Вперед.

Они начали медленно отползать от места стоянки, изо всех сил стараясь не производить ни малейшего шума. Это были мучительные минуты; каждый миг Эдан ожидал услышать за спиной тревожные крики часовых и рычание пустившихся в погоню волков. Сердце его неистово колотилось и под ложечкой ныло от страха, когда он полз за принцем, стараясь дышать ровно и спокойно. Никогда в жизни не испытывал он такого ужаса. Он представлял, как волки набросятся на него и разорвут на части — и больше не мог думать ни о чем, пока осторожно переставлял руки и колени, отчаянно боясь произвести хоть малейший шорох. Один раз под его коленом тихо хрустнула ветка, и Эдан затаил дыхание и застыл на месте, но сколь бы оглушительным ни показался ему этот звук, он остался незамеченным. Спустя некоторое время, показавшееся Эдану долгими часами, они наконец удалились от лагеря достаточно далеко, чтобы осмелиться подняться на ноги.

И тогда они бросились бежать, спасая свои жизни.

Глава 4

Они продирались через лес, и Микаэл держался впереди: ввиду малого роста ему было легче проскальзывать между деревьями и пробираться под низко свисающими ветками. Более длинные ноги не давали Эдану особого преимущества при путешествии сквозь густую чащу, кроме того за день он покрыл многие мили и смертельно устал. Он бежал, стараясь не замечать жгучей боли в перетруженных мышцах, и думал лишь о том, чтобы все время ставить одну ногу впереди другой. Казалось, это полностью поглотило его внимание.

Они пробежали не более сотни ярдов, когда Эдан ужа стал задыхаться и спотыкаться. Лунный свет не проникал сквозь густую лесную сень; в темноте он мог видеть лишь на несколько ярдов вперед и старался не отставать от Микаэла, которого скоро потерял из виду, после чего мог двигаться лишь на звук его частых шагов где-то впереди. И в довершение ко всему у него стало сводить судорогой мышцы ног.

Эдан не знал, сколько еще продержится. Но знал, что очень скоро его икры сведет так сильно, что он не сможет идти. Если бы только дотянуть до ручья... но он не представлял, как у него это получится. Левая нога уже начала ему отказывать, и он перешел с бега на прихрамывающую рысь, следуя по пятам за Микаэлом. Принцу необходимо спастись, говорил себе Эдан. Очень скоро их исчезновение обнаружат, и волки постятся по следу. Никакой надежды убежать от них нет. Ни малейшей. Однако, если Эдана настигнут первым, у Микаэла останется достаточно времени, чтобы добежать до ручья и оторваться от погони. Тогда, если повезет, он сможет спастись.

Эдан скривился от боли, когда левую ногу свело так сильно, что он не мог больше сделать ни шагу. Он остановился передохнуть и тяжело прислонился к стволу дерева. Бесполезно. Он не дойдет ни за что. Давай, Микаэл, подумал Эдан. Давай же, беги!

В отдалении послышался вой волков, напавших на их след. Эдану показалось, будто огромная рука внезапно сжала его сердце. Напрасными были все старания. Но может, и нет. У него оставалась возможность выиграть для Микаэла немного времени. По крайней мере, он отдаст свою жизнь за принца. И, возможно, этим искупит свое отступление от долга в случае с Лэрой. Конечно, именно такого конца он и заслуживает за то, что вел себя как последний глупец.

Внезапно впереди послышался шорох, и Эдан, тяжело дыша, выпрямился, готовый встретить любую новую угрозу, но это был всего лишь Микаэл. Он вернулся.

— Беги! — закричал Эдан.— Они обнаружили наше исчезновение! Спасай свою жизнь! Я постараюсь задержать их, насколько смогу.

— Каким образом? — спросил Микаэл.— Не валяй дурака. Пошли!

— Я не могу,— Эдан скривился от боли.— Ноги... сводит судорогой... Я не могу идти. Спасайся сам.

— Я не собираюсь оставлять тебя,— сказал Микаэл.— Ну давай же, Эдан, обопрись на меня...

— Забудь обо мне! Я только задержу тебя!

— Мы пойдем вместе или не пойдем вообще,— упрямо сказал Микаэл, беря руку Эдана и кладя ее на свои худенькие плечи. — Теперь обопрись на меня. Ну давай же, ты сможешь!

— Бесполезно. Мы не успеем дойти. Ты должен идти без меня.

— Заткнись и шагай!

Эдан оперся на Микаэла, и они двинулись вперед неуклюжей неверной походкой. Но Эдан понимал, что это безнадежно. До ручья оставалось по меньшей мере одна-две мили. Волки настигнут их гораздо раньше,, чем они доберутся до него.

— Микаэл... прошу тебя...

— Заткнись и беги, Эдан,— проговорил Микаэл сквозь стиснутые зубы.

— Не могу. Больно...

— Забудь о боли. Боль — всего лишь ощущение.

Не будь их положение столь отчаянным, это совершенно абсурдное заявление вызвало бы у Эдана смех. И все же, непонятно как, оно помогло ему. Он решительно стиснул зубы и ускорил шаг, стараясь не слишком тяжело опираться на Микаэла, который едва достигал его груди. Теперь вой прекратился, но эта тишина была еще более зловещей. Она означала, что волки идут по следу. Вынюхивая их запах, почти бесшумно они скользят сквозь заросли — с вывалившимися из раскрытых пастей языками и гоблинами на спинах. Смерть мчалась за ними на мягких лапах. Микаэла они, безусловно, оставят в живых — по крайней мере, на какое-то время — но Эдан им не нужен, и у него не возникало ни малейших сомнений, что его убьют в назидание принцу, дабы пресечь все дальнейшие поползновения к бегству. Если бы только Микаэл не вернулся...

Эдану почудилось, что позади раздался слабый шорох, но он не был уверен в этом. Они больше не старались двигаться тихо. В этом не было смысла. Они старались двигаться как можно быстрее, но даже если бы они бежали изо всех сил, этого было бы недостаточно. Лишь чудо могло спасти их теперь.

Хэлин, помоги нам! — мысленно взмолился Эдан.— Не допусти, чтобы все кончилось так! Спаси хотя бы Микаэла, если не меня!

Они вышли на небольшую полянку, покрытую мхом и заросшую кружевным папоротником — причудливо освещенную лунным светом, проникающим сквозь кроны деревьев. Эдан не помнил, чтобы они проходили здесь прежде. Ему казалось, они возвращаются примерно тем путем, каким шли раньше, но теперь он ни в чем не был уверен кроме того, что до ручья они не доберутся никогда. Он проклинал себя за недостаток силы и выносливости, за то, что поддался чарам Лэры и не смог уберечь своего принца.

Если бы Микаэл не вернулся помочь ему, он успел бы достичь ручья, и волки потеряли бы его след, если бы он некоторое время бежал по воде вдоль мелкого русла, прежде чем выпрыгнуть на противоположный берег и возвратиться назад тем путем, каким они пришли. Конечно, гоблины знали бы, каким путем он возвращается, но в таком густом лесу у Микаэла оставался бы шанс ускользнуть от них или встретить спасательный отряд, если таковой выслали... В любом случае, теперь думать об этом бесполезно. Они сделали все возможное и потерпели неудачу, и Эдан знал, что в этом виноват он. Они двинулись через поляну, но не успели одолеть и дюжины ярдов, как низкое рычание заставило их замереть на месте.

Пара горящих глаз появилась в темноте перед ними. Потом еще одна. И еще одна. У Эдана упало сердце. Гоблины. Волки не только догнали их, но и перегнали — и теперь они стояли в центре поляны, окруженные преследователями, и угрожающее ворчание волков доносилось со всех сторон.

— Все кончено,— сказал Эдан с горьким смирением.— Простите меня, мой господин.

— Что ж, мы просто постараемся выиграть в следующий раз,сказал Микаэл.

Волки с седоками-гоблинами выходили на поляну и смыкались кольцом вокруг них. Эдан усмехнулся.

— Боюсь, для меня другого раза не будет.

— Я не позволю им убить тебя,— твердо заявил Микаэл.

Эдан покачал головой.

— Что бы ни случилось, ты не должен вмешиваться. Ты должен бороться за свою жизнь так долго, как только сможешь. Возможно, еще есть надежда.

Но на самом деле он не верил в это. Для него, во всяком случае, все было кончено. Восемнадцать лет, подумал Эдан. Короткая жизнь, но достойная. Ему не на что жаловаться. Он выпрямился, не обращая внимания на боль в ноге, и решил во что бы то ни стало встретить смерть достойно. Он не умрет трусом на глазах у принца.

Всадники продолжали приближаться, и тут через поляну потянуло прохладным ветерком. Непонятно почему, волки как будто заколебались. Они подняли головы, тревожно принюхиваясь, и некоторые тихо беспокойно заскулили. Предводитель гоблинов быстро огляделся.

— Арбалеты! — приказал он.

Клянусь всеми богами, подумал Эдан, они собираются застрелить нас обоих! Но потом понял, что неправильно истолковал приказ. Всадники приготовили свои арбалеты и обнажили мечи, но они озирались по сторонам и всматривались в заросли по краям поляны, не обращая внимания на Эдана и Микаэла. Волки тревожно плясали на месте. Некоторые всадники с трудом удерживали своих зловещих скакунов.

Внезапно снова подул ветер, и волки начали выть. Кровь стыла в жилах от этого звука, но он ничем не напоминал рычание волка, готового броситься на жертву. Нотки ужаса слышались в этом вое. И вдруг один из всадников вскрикнул и схватился за щеку. За ним другой с проклятием закрыл лицо рукой. Эдан не понимал, что происходит. Потом в воздухе над поляной раздался мягкий свистящий звук, и на землю посыпался дождь.

Гоблины кричали и беспорядочно молотили мечами по воздуху. Волки бесновались, мечась из стороны в сторону. Некоторые сбросили своих всадников и стремительно скрылись в чаще.

— Что происходит? — спросил Микаэл.

Озадаченный, Эдан потряс головой.

— Не знаю.

Казалось, дождь лил как из ведра, но непонятно почему они оставались сухими. Что бы там ни сыпалось с неба, это не задевало Эдана с Микаэлом, но падало лишь на гоблинов и волков... Эдан присел и пошарил по земле вокруг себя.

Сосновые иглы!

Тысячи, сотни тысяч сосновых игл дождем сыпались с деревьев — но не просто сыпались: свистя в воздухе, они летели с невероятной скоростью и силой, словно град крошечный стрел. Руки и лица гоблинов уже походили на подушечки для иголок, ибо сосновые иглы летели с такой скоростью, что глубоко вонзались в тело. Волки выли и визжали от боли, и спустя несколько мгновений, все они посбрасывали своих всадников и стремительно исчезли в гуще леса. И все же самым чудесным образом Эдан и Микаэл совершенно не пострадали. Толстый ковер сосновых игл покрывал всю поляну, и папоротники были пробиты везде — нетронутым остался лишь круг диаметром три или четыре фута, в котором они стояли.

Все гоблины побросали свое оружие и корчились на земле, крича и рыча от боли, стараясь спрятать лицо и руки; и тогда дождь сосновых игл прекратился — так же внезапно, как и начался.

Эдан и Микаэл стояли, замерев от удивления и затаив дыхание. Тишину нарушали лишь стоны и проклятия гоблинов. Эдан никак не находил объяснения случившемуся. Потом Микаэл воскликнул: "Эдан, смотри!"

Из окаймляющего поляну подлеска со всех сторон выступили высокие тонкие фигуры в темных плащах с капюшонами. Каждый держал в руках короткий мощный лук с положенной на тетиву длинной стрелой.

— Микаэл, ложись! — Эдан упал на землю, потянув принца за собой и накрыв его своим телом.

Стрелы просвистели в воздухе, и каждая нашла свою цель. В считанные секунды все гоблины лежали мертвые. Когда град стрел прекратился, Эдан поднял голову. Эльфы остались стоять, где стояли, но луки опустили. А потом вновь подул ветер. Он пронесся над поляной, потом вернулся и начал кружить в ее центре, превращаясь в стремительно кружащийся смерч; а когда последний рассеялся, перед ними появилась высокая стройная фигура, подхваченный потоками воздуха плащ завернулся вокруг нее и потом упал свободными складками к ногам.

Несколько мгновений прибывший просто стоял на месте, рассматривая тела гоблинов, а потом обернулся к ним. Вот оно, объяснение таинственного дождя из сосновых игл, понял Эдан. Эльфийский маг.

Теперь эльфийские лучники, убившие гоблинов, тоже вышли на поляну. Некоторые начали подбирать оружие, брошенное гоблинами, другие снимали с убитых доспехи и кинжалы.

— Что они делают? — тихо спросил Микаэл.

Маг услышал его.

— Гоблинам больше не понадобятся их доспехи и оружие,сказал он глубоким звучным голосом с интонациями почти музыкальными. Эдану хотелось бы иметь такой голос.— Однако нам они очень пригодятся. Наше маленькое королевство, видишь ли, не столь сильно, как ваша империя.

— Но они слишком малы для вас,— нахмурившись, сказал Микаэл.

Эдан все еще старался до конца осознать случившееся, но безудержное любопытство Микаэла давало о себе знать даже в такой момент. Очевидно, у мальчика просто отсутствовала способность испытывать страх.

— Действительно, они слишком малы для нас,— согласился маг. — Но не для наших детей. Мы начинаем воспитывать в них воинов с самого раннего возраста.

Он откинул капюшон, открывая длинные черные как смоль волосы с серебристыми нитями в них, изящного рисунка остроконечные уши и поразительно красивое моложавое лицо с резкими чертами.

Эдан выпрямился и отвесил магу легкий поклон.

— Приветствую вас, господин колдун,— произнес он.— Не знаю, как вы намерены поступить с нами, но позвольте мне поблагодарить вас за то, что вы спасли нас от гоблинов.

Несколько мгновений маг задумчиво смотрел на него, едва заметно улыбаясь одними уголками губ. Он вернул поклон.

— Не стоит благодарности, юноша,— сказал он.— Но честно говоря, мы хотели не столько спасти ваши жизни, сколько убить гоблинов.

— Так или иначе,— сказал Эдан,— вы могли застрелить и нас среди прочих, но вы нас пощадили. И за это оба мы приносим вам благодарность.

— Да-да,— подхватил Микаэл.— По возвращении в Сихарроу я позабочусь о том, чтобы вас достойно наградили.

Эдан внутренне содрогнулся. Научится ли когда-нибудь этот мальчишка держать язык за зубами? В Эльфинвуде до сих пор жили эльфы, которые занимались "Гилли Сидом", и хотя эти эльфы пощадили их — по крайней мере, пока — они могут захватить их в плен ради выкупа... с выплатой которого лорд Эрвин не станет особо спешить.

— Он имеет в виду, господин маг,— поспешно сказал Эдан,что мы постараемся уговорить наших близких по мере их возможностей вознаградить вас за то, что вы спасли нас от плена.— Он бросил на Микаэла предостерегающий взгляд.

Эльфийский маг смотрел на них с любопытством и легким недоумением.

— Насколько я знаю Эрвина Боруинского,— сказал он,— он скорей отплатит нам сталью, нежели золотом.

— Я никогда не позволю ему этого,— решительно заявил Микаэл.

— Ты не позволишь ему?

Эдан толкнул его локтем, но слишком поздно.

— Даю слово, вас всегда будет встречать радушный прием в Сихарроу и в любом замке империи,— сказал Микаэл, не обращая внимание на предупреждение.

— Неужели? — маг поднял тонкие, круто изогнутые брови.— В таком случае, насколько я понимаю, я имею высокую честь разговаривать с принцем Ануирским?

— Я принц Микаэл Роэль, наследник Железного Трона империи Ануир, а это мой знаменосец и камергер, лорд Эдан Досьер.

Маг поклонился им обоим.

— Редкая честь, ваше высочество,— сказал он.— И ваша светлость,— добавил он, обращаясь к Эдану.

— А кому имеем честь обращаться мы? — спросил Микаэл.

— Я Гильвейн Ауреалис, маг при дворе эльфийского королевства Туаривель,— ответил маг, легко наклоняя голову.

— А как это вы заставили сосновые иглы лететь с деревьев, словно стрелы? — спросил Микаэл.

— При помощи магии, ваше высочество, как вы, несомненно, догадались. Однако что касается точного способа, то его, боюсь, я вам открыть не могу.

Микаэл нахмурился.

— Почему? Это секрет эльфов?

— Нет, просто заклинание эльфов, ваше высочество,— ответил Гильвейн.— Но использовав заклинание, я его тут же забыл. Поэтому даже при желании не мог бы рассказать вам, как это делается.

— Вы хотите сказать, что однажды использованное заклинание, эльф всегда забывает и должен выучить его снова, прежде чем использовать его следующий раз?

— Такова природа магии,— ответил маг. Он удивленно вскинул брови.— Неужели вас не учат таким вещам?

— Наши маги учат только своих учеников,— сказал Эдан.Такие знания и сила тщательно охраняются.

— Правда? — удивился Гильвейн.— Очень жаль. Мы учим всех наших детей магии. Конечно, не все они решают посвятить ей жизнь, ибо путь мага долог и труден, но время от времени они могут прибегать к магии, чтобы прибавить глубины и смысла своему существованию. Магия — часть природы, как и мы, и понять ее, значит понять окружающий нас мир и стать созвучным ему.

— Что ж, я узнал что-то новое,— кивнул головой Микаэл.Это полезно.

Гильвейн улыбнулся.

— Знание всегда полезно, ваше высочество. И в скором времени вам предоставится возможность пополнить его запас. Вы будете моими гостями при дворе Туаривеля.

Эдан хотел было возразить, что они не могут отправиться в Туаривель и должны как можно скорей возвратиться в Сихарроу, но эти эльфы спасли им жизнь. Они были в долгу перед ними, и не воспользоваться их гостеприимством было бы некрасиво. Кроме всего прочего Эдан сомневался, что смог бы отказаться. Он до сих пор не составил определенного понятия о том, какие мотивы движут эльфийским колдуном.

Гильвейн был очень вежлив, даже по-своему любезен, но Эдан знал, что предугадать поведение эльфа просто невозможно. Формально эльфийское королевство Туаривель находилось в мире с империей, но тем не менее эльфы враждовали с людьми в течение многих веков. В этих местах "Гилли Сид" была делом недавнего прошлого. Для Руоба Человекоубийцы она до сих пор оставалась образом жизни, и невозможно было сказать, какие эльфы из Эльфинвуда присягнули на верность Филерэну, а какие примкнули к Человекоубийце. Говорили, во многих случаях они служили им обоим.

В любом случае, чудо, о котором они молили, свершилось, и теперь они находились в руках Хэлина; хотя в отличие от веры Микаэла, вера Эдана в их бога не было столь простой и несомненной. Он не молился Хэлину каждый вечер, как делали это набожные анурийцы, и посещал храмы всего несколько раз в году, исполняя должностные обязанности по священным дням. Он часто клялся Хэлином в речах, но делал это больше по привычке, чем в силу своей веры. К такому положению вещей послужили сомнения Эдана.

Отчасти это объяснялось его возрастом, поскольку он находился в той поре жизни, когда молодые люди ставят под сомнение все, чему их учили. Однако до последней степени сомнения его возросли в результате общения с фаталистами, сообществом молодых людей, которые считали, что после гибели старых богов в битве при Горе Дейсмаар рассеянный поток божественной сущности дал рождение благородным родам, но не сотворил новых богов.

Где доказательство их существования? — спрашивали фаталисты. Жрецы утверждают, что обращаются к ним, но где подтверждение того, что они говорят с жрецами? Таких подтверждений нет. Новые боги были вымыслом, призванным просто дать людям надежду, а жрецам — власть. Хэлин и другие герои Дейсмаара просто погибли, оказавшись слишком близко к эпицентру взрыва — вот и все. Богов больше не было. И люди Керилии остались предоставленными сами себе и сами отвечали за свою судьбу.

Эдан был глубоко потрясен, когда впервые услышал это философское учение в таверне под названием "Зеленый Василиск", расположенной на окраине столицы Ануира. Такие речи были кощунством, почти прямым богохульством. И опасными с государственной точки зрения. Но в то же время он продолжал посещать таверну, привлеченный довольно скандальной репутацией ее завсегдатаев. "Зеленый Василиск" пользовался не очень доброй славой и слыл местом сборищ разных сомнительных личностей, что делало его только более притягательным.

В течение дня Эдан отдыхал от Микаэла единственно в те часы, когда принца заставляли учиться, но это время Эдану приходилось проводить с собственным наставником. Однако по вечерам он был более или менее предоставлен самому себе и всеми силами искал какого-нибудь развлечения в обществе своих ровесников. Такое общество он нашел в "Зеленом Василиске". Расположенная в квартале художников, эта таверна представляла собой нечто вроде норы — квадратное помещение со стойкой у задней стены и без окон, отчего в ней было темно и душно. Обслуживал "Зеленый Василиск" большей частью молодежь: разных художников, бардов, ремесленников, студентов и наиболее отчаянных молодых представителей знати и купечества, почитающих себя бесстрашными бунтарями. Приходя туда все они переодевались в простые туники, короткие плащи и штаны темно-серого или черного цвета, хотя Эдан замечал, что костюмы представителей знати заметно отличаются от прочих качеством покроя и ткани. Во время первого своего посещения таверны — когда ему только что стукнуло восемнадцать — Эдан обратил внимание на девушку, сидевшую с несколькими молодыми за одним из столов, и подошел к ним, чтобы принять участие в споре.

Молодые аристократы из числа сидевших за столом, конечно же, узнали Эдана, поскольку его отец занимал видный пост при дворе, а нескольких Эдан знал и сам, хоть и не очень близко. Они представили его остальным, которых он не встречал раньше. Привлекшая его взгляд девушка оказалась некоей Кэтлин, очаровательной белокурой дочерью кузнеца. Она очень нравилась Эдану, хотя он знал, что о серьезных отношениях с ней не может быть и речи. Дочь мастерового, она принадлежала к крестьянскому сословию и не имела знатного родства. Серьезная связь между ними вызвала бы неодобрение, поскольку возможный плод подобных отношений разбавил бы благородную кровь знатного рода. Тем не менее Эдан зачастил в таверну и встречался там с товарищами для долгих споров за кружкой эля с хлебом и сыром, которые затягивались до поздней ночи.

Поначалу Эдана привлекала в таверну главным образом Кэтлин, но скоро он обнаружил, что девушка неравнодушна к другому члену группы, молодому барду Вэсилу, который являлся главным выразителем философии фаталистов. Некоторое время Эдан позволял себе лелеять надежду, что Кэтлин в конце концов предпочтет его, но скоро понял, что не может соперничать с Вэсилом ни в красоте, ни в остроте ума, ни в музыкальных дарованиях. Эти двое всегда сидели рядом, и Кэтлин с благоговением ловила каждое слово Вэсила.

С печальной покорностью Эдан наконец осознал, что Кэтлин видит в нем лишь случайного знакомого, просто человека из толпы, и начал лелеять мысли о других возможностях. Кэтлин была не единственной хорошенькой девушкой в "Зеленом Василиске", а фаталисты неизменно привлекали к себе внимание. Для молодых аристократов таверна была местом, где они могли удовлетворить свое любопытство, смешиваясь с представителями низших сословий и познавая упадочнические настроения простого народа. Любители острых ощущений видели в ней место сборищ вольнодумцев и бунтарей, хотя бунтарство ограничивалось здесь главным образом формой одежды и разговорами. Молодые женщины приходили в таверну в надежде познакомиться с интересными молодыми людьми, желательно из состоятельных купеческих семей или, еще лучше, из благородных родов; а молодые люди — из знатного сословья или нет — искали там общества молодых женщин.

Юные аристократы находили желаемое без всякого труда, потому что среди низшего сословья не было недостатка в девушках, которые лелеяли мечту выйти замуж за благородного господина. Однако большинство их было обречено на разочарование. Хотя время от времени чистокровные аристократы женились на простолюдинках, вырождение знатных родов не поощрялось в свете. Молодые представители ануирской аристократии заключали брачные союзы по решению своих семей, зачастую в самом раннем возрасте.

Однако многим это не мешало волочиться за девушками из низших сословий, большинство которых были более чем рады услужить им. Они знали, что даже если эта связь не закончится браком, их дети — если таковые появятся — будут чистокровными и со временем обнаружат способности отца, пусть и не столь явно выраженные. Именно поэтому многие отцы аристократических семейств строго настаивали своих сыновей тому, как следует вести себя со случайными подругами, упирая на необходимость прерывать любовный акт в критический момент, чтобы избежать нежелательной беременности. Однако это не всегда получалось, и в тех случаях, когда в результате подобных связей на свет появлялись незаконнорожденные, их часто брали на службу в семейство отца, а в редких случаях даже признавали. Поэтому многие девушки из простонародья не останавливались ни перед чем, чтобы соблазнить чистокровного аристократа.

Однако для Эдана все это было не так просто, как для других. Он завел много новых знакомств, но настоящих друзей в действительности не нашел. Отчасти это объяснялось его природной молчаливостью. Он не умел собирать вокруг себя людей, как Вэсил, и всегда чувствовал себя неловко с девушками, особенно привлекательными. Кроме того он был сыном лорда Тиерана, и девушки, которые непринужденно кокетничали с молодыми виконтами и баронетами, начинали держаться с Эданом по-другому, когда узнавали, кто он. Даже в кругу молодых аристократов Эдан всегда чувствовал определенную почтительную отчужденность товарищей.

Причину этого он понял не сразу. Как будущий королевский камергер и друг и доверенное лицо юного принца, для окружающих он практически являлся членом королевской семьи. Никто никогда не вступал с ним в спор — разве что в самой мягкой манере; и скоро Эдан понял, что это объясняется его происхождением и положением при дворе. Он никогда не был уверен, что окружающие говорят ему то, что думают на самом деле. Все же он не обращал на это особого внимания. Он наслаждался обществом новых товарищей и находил их дискуссии весьма увлекательными. Поддерживая это знакомство, он чувствовал себя отчаянно безрассудным.

Теперь, всего несколько месяцев спустя, он неожиданно осознал, что прежде не имел ни малейшего понятия о том, что такое истинное безрассудство. Этому, безусловно, его научила Лэра. Эдан сомневался, что когда-нибудь впредь милое личико или изящная талия смогут привести его в такое смятение. А безрассудство, которое он обнаружил, последовав за Микаэлом, было непростительным. Обычно они отправлялись на соколиную охоту в сопровождении отряда вооруженных всадников из королевской охраны, даже если и оставались в относительной близости от Сихарроу. А Эдан не только не позаботился о том, чтобы собрать такой отряд — хотя именно это он и должен был сделать вместо того, чтобы развлекаться с Лэрой — но еще и позволил нетерпеливому принцу уехать одному, а затем усугубил его проступок, отправившись вслед без сопровождения и забыв свой меч в конюшне. Не то чтобы меч особенно пригодился ему. Но если бы он незамедлительно собрал вооруженный отряд и последовал за Микаэлом, возможно, ничего этого не случилось бы.

Просто ли он потерял всякую способность соображать после случая с Лэрой или был слишком поглощен мыслями о вопросах, могущих возникнуть вследствие этого — таких как, почему он позволил принцу уехать одному и чем сам он занимался в это время? В любом случае Эдан вел себя глупо, и даже опасность, таящаяся в его связи с Лэрой, теперь казалась ничтожной в сравнении с той опасностью, какой они подвергались сейчас. И до сих пор нельзя было сказать определенно, какой оборот примут дела.

Хотя Гильвейн со своими эльфами спас их от гоблинов и как будто не собирался причинить им вред, они теперь направлялись в Туаривель, расположенный на северной окраине Эльфинвуда, даже дальше от Сихарроу, чем Туразор. И несмотря на видимую доброжелательность Гильвейна, как только они прибудут в Туаривель, решать их участь будет принц Филерэн.

Эдан надеялся, что если Хэлин действительно вознесся при Дейсмааре и стал богом, он сейчас охраняет их. Но если правы фаталисты, Эдану с Микаэлом остается полагаться только лишь на себя. Однако, как говорится, в рукопашной схватке нет атеистов, и попав гоблинам в плен, Эдан обнаружил, что может превосходить набожностью самого патриарха, когда его жизни угрожает опасность. Одно дело сомневаться в вере и объявлять добродетелью уверенность в собственных силах в уютной безопасной атмосфере таверны. И совсем другое дело — в Эльфинвуде; и сейчас Эдан неожиданно осознал, что страстно желает положиться на некую силу, превосходящую его собственную.

Гильвейн оставил их на минуту, чтобы посовещаться с эльфами, которые уже закончили снимать оружие и доспехи с убитых гоблинов. Микаэл наблюдал за ними с интересом. Он никогда не видел эльфов прежде. Собственно говоря, и Эдан тоже. Конечно, это было больше, чем просто новые впечатления. Одежда эльфов отличалась от одеяния мага. На Гильвейне был широкий темный плащ, спускающийся ниже колен, и сине-фиолетовая туника, подпоясанная широким черным кожаным ремнем с орнаментом из серебра; на груди у него висело несколько необычного вида амулетов на серебряных цепочках. На ногах мага были черные получулки и короткие черные выворотные сапоги по колено, со шнуровкой из сыромятных ремешков и бахромой по верху. Идеальный костюм для обитателей леса, подумал Эдан. В нем они практически незаметны среди деревьев.

Эдан закрыл глаза и сосредоточился, призывая на помощь природную способность "чистокровных" к самоисцелению. Прежде у него не было для этого времени, да и, в любом случае, сил. Сейчас он собрал все немногие оставшиеся у него силы, чтобы заживить рану и дать расслабиться мышцам ног. К несчастью, после этого усилия Эдан ослаб даже больше прежнего и не представлял, хватит ли ему времени для поправки самочувствия.

— Я не вижу никаких коней,— сказал Микаэл мгновение спустя. — По-твоему, все они шли пешком?

— Кроме Гильвейна, вероятно,— ответил Эдан.— Интересно, какие чувства испытываешь, когда переносишься вместе с ветром? — И тут до него дошел смысл замечания, сделанного Микаэлом. Им придется идти пешком до самого Туаривеля!

По его расчетам они находились где-то неподалеку от южных границ области Пять Пиков. Пешим ходом дорога в Туаривель займет, по меньшей мере, три-четыре дня; возможно, и больше, в зависимости от условий местности. Густой древний лес Эльфинвуд не предполагал легкого путешествия.

— Говорят, эльфы необычайно выносливы,— сказал Микаэл.— И могут бегать, как олени.

— Очень надеюсь, они взяли с собой коней,— с тревогой сказал Эдан.— Я уже набегался досыта. Я заживил раны, но на это ушли почти все мои силы. Не уверен, что смогу одолеть еще хотя бы двадцать ярдов, не говоря уже о дороге в Туаривель.

— Думаю, до рассвета еще осталось несколько часов,— сказал Микаэл.— Может, они устроят короткий привал, а ты отдохнешь перед путешествием.

Эдан устало вздохнул.

— Для этого мне не хватит и недельного отдыха. Я совершенно изнурен.

— Я сам устал,— сказал Микаэл.— Хотя мне досталось далеко не так, как тебе. Я скажу колдуну, что мы должны отдохнуть перед дорогой.

— Вероятно, будет лучше, если ты попросишь его,— заметил Эдан.— Он держался более чем почтительно, но не забывай, он по-прежнему эльф и не присягал тебе в верности.

— Верно,— согласился Микаэл.— Спасибо, что напомнил. Мне следует научиться не принимать такое обхождение как должное.

Эдан взглянул на него с любопытством. Никогда не знаешь, чего ожидать от мальчишки. Когда дело касалось Микаэла, Эдан сам многое принимал как должное. Он всегда считал Микаэла избалованным ребенком, каким тот, безусловно, во многих отношениях и являлся — надменным, своенравным, вспыльчивым и упрямым. Однако, какими бы ни были его недостатки, трусость среди них явно не числилась. Микаэл показал себя храбрым, надежным и находчивым товарищем. Перед лицом опасности он повел себя более решительно, чем Эдан, несмотря на то, что был шестью годами моложе. Он действительно имел все качества, необходимые королю. Судьба империи Ануир находилась в надежных руках — при условии, что они вообще когда-нибудь возвратятся домой.

Маг закончил разговор с эльфами и вернулся к ним. Микаэл смотрел на него с любопытством, и хотя Эдан старался не обнаружить владевшее им беспокойство, судя по выражению лица Гильвейна, он не вполне преуспел в этом.

— Позвольте вас заверить, вам нет нужды беспокоиться,сказал колдун.— Я сказал, вы будете моими гостями при дворе Туаривеля, и вы будете гостями, которых примут с должным уважением и учтивостью. И вы воротитесь домой по возможности скоро и с надлежащим эскортом.

— Благодарю вас, господин колдун,— сказал Микаэл,— и за ваше гостеприимство, и, еще раз, за то, что вы спасли нас от гоблинов. Можете быть уверены, мы этого не забудем.

— Рад слышать это, ваше высочество,— ответил Гильвейн.— И мне было бы приятно, если бы вы называли меня просто по имени, а не "господин колдун". Я не титулованная особа и не рыцарь. И мы, эльфы, не соблюдаем подобные формальности.

— Прекрасно, Гильвейн,— сказал Микаэл.— Тогда вы должны звать меня просто Микаэл.

Эльф улыбнулся на это.

— И поскольку я не в том положении, чтобы полагаться на ваше верноподданство,— продолжал Микаэл,— я смиренно прошу вас о милости.

— Просите — и я окажу ее вам, насколько это в моих силах,ответил Гильвейн.

— Мы оба устали, но Эдан изнурен до крайности. Ему пришлось бежать за волками гоблинов почти весь день. У него болят ноги, сведенные судорогой, и он потратил все свои силы на заживление раны, которую получил. Возможно, вы спешите вернуться в Туаривель, но ради своего друга я хотел бы попросить вас дать нам время для отдыха.

— Хорошо сказано.— Гильвейн одобрительно кивнул.— Однако не беспокойтесь, вам не придется идти пешком до самого Туаривеля.

— Так значит, у вас есть кони? — оживился Эдан.

— Пешком эльфы умеют передвигаться по лесу быстрей, чем верхом,— ответил Гильвейн.— Однако нам нет нужды путешествовать через лес, когда мы можем совершить путешествие над ним.

— Над ним? — переспросил Эдан.

Гильвейн улыбнулся.

— Смотрите!

Он поднял свой плащ и произнес какую-то фразу на эльфийском наречии. После чего шагнул к ним и набросил плащ на них обоих.

Под темной полой плаща Эдан ничего не мог видеть, но почувствовал, как ноги его отрываются от земли. Ощущая пьянящую легкость и головокружение, он начал вращаться в воздухе все быстрей и быстрей, пока не закружился, как детский волчок, одновременно поднимаясь все выше и выше. Он хотел закричать от страха, но у него перехватило дыхание.

Стремительно вращаясь в центре смерча, он услышал быстро нарастающий свист ветра, подобный завыванию урагана в ветвях деревьев, и затем перестал ощущать свое тело. Это не походило на полное онемение; казалось, его тело просто перестало существовать. Эдан попытался поднести руки к лицу, чтобы проверить, есть ли у него еще лицо, поскольку совершенно не чувствовал кожей дуновения ветра или прохлады ночного воздуха. Однако, попробовав пошевелиться, он в неожиданном приступе ужаса осознал, что у него больше нет рук, чтобы шевелить ими, да и ног, собственно говоря, тоже. Он не ощущал своего тела, потому что ощущать было нечего. Затем внезапно мрак рассеялся, и Эдан обрел возможность видеть. Если бы у него оставались легкие, чтобы дышать, у него перехватило бы дыхание.

Они находились высоко над лесной поляной, на которой стояли несколько мгновений назад, и верхушки деревьев стремительно удалялись от них. Эдан услышал шум ветра, хотя и не понимал, каким образом, поскольку не чувствовал, чтобы у него оставались уши. Равным образом Эдан не понимал, каким образом он видит, когда у него нет глаз, чтобы щуриться от ветра.

Было по-прежнему темно, но все же внизу он мог отчетливо разглядеть эльфов, которые бежали по лесу, то пропадая, то появляясь в просветах между деревьями, то снова скрываясь с глаз под сенью леса. Сначала Эдан подумал, что их было больше, чем те двенадцать, которых он видел на поляне, но потом понял, что видит все тех же эльфов, только двигаются они с поразительной скоростью. Он не мог понять, как это им удается так стремительно мчаться сквозь лесную чащу. Да, правду говорят, что эльфы могут бегать, как олени. Будь Эдан на земле, даже полностью отдохнувший, он никогда не сумел бы держаться наравне с ними. Ни один человек не в силах бежать с такой скоростью.

Его способности восприятия полностью изменились. Теперь они находились высоко над лесом, и все же Эдан видел все отчетливо, несмотря на темноту. Он осознал, что в действительности он видит не глазами, поскольку человеческое зрение не обладает способностью видеть в темноте, присущей эльфам. Более того, он мог видеть все, что творилось вокруг, не поворачивая головы. Собственно, и головы-то у него больше не было. Его физическое тело каким-то образом исчезло, испарилось, подобно утренней росе, и все явления окружающего мира он постигал не органами чувств, но непосредственно сознанием.

Сходные ощущения Эдан иногда испытывал только лишь во сне, когда ему снилось, что он каким-то образом покинул свое тело и парит над ним, глядя вниз, на себя самого, лежащего на постели. Он не знал, отчего ему снятся подобные сны, и радовался, что не видит их чаще, поскольку они повергали его в глубокую тревогу. Они всегда оставляли впечатление полной реальности: Эдан действительно чувствовал, как плавает в воздухе, прямо под потолком, и всегда испытывал странное, тревожное, головокружительное ощущение при виде своего тела внизу.

Сейчас он испытывал очень похожее чувство, только на сей раз оно длилось, и над ним не было потолка, чтобы остановить его. Они продолжали подниматься все выше и выше, и теперь ощущение вращения исчезло — осталось лишь жутковатое ощущение полета, полной невесомости и свободы, какие испытывает птица, парящая высоко над лесом. В этот миг Эдану вдруг пришло в голову, что, может быть, он умер; и мысль эта повергла его в ужас — тем больший, что он чувствовал себя совершенно беспомощным и не способным ничего предпринять. Он впал в совершенную панику, когда подумал, что уносится в небо навсегда, чтобы никогда больше не вернуться на землю.

— Не бойтесь,— где-то совсем рядом прозвучал голос Гильвейна.— Вы не умерли. Вы просто видоизменились с помощью магии. Вы стали одним целым с воздушным потоком, в котором мы парим. У вас нет причин для тревоги. Мы превратились в ветер, и здесь, в поднебесье, пребываем в родной стихии.

— Это восхитительно! — возбужденный голос Микаэла раздался совсем рядом, словно мальчик радостно кричал Эдану прямо в ухо, разве что Эдан скорей воспринимал Микаэла не слухом а так, словно тот стал частью него и находился где-то внутри. — Это потрясающе! О, Эдан, смотри! Мы летим, как птицы! Мы летим!

Неужели ему не страшно? — подумал Эдан.— Возможно ли, чтобы Микаэл совсем ничего не боялся? объясняется ли это его возрастом, или он начисто лишен чувства страха как такового? Несмотря на заверения Гильвейна, Эдану казалось, что они умерли и души их возносятся на небеса! Более жуткого чувства ему еще не приходилось испытывать, однако для Микаэла это было радостное переживание, новое приключение — и Эдан почувствовал дикий восторг мальчика. Почувствовал! Только тогда Эдан осознал, что на самом деле не слышит голоса спутников, но каким-то образом проникает в их мысли, в то время как они читают его. Превращенные в ветер, они стали одним целым, слились воедино в бурлящих потоках воздуха, несущихся над лесом.

— Да, мы трое стали одним целым,— ответил Гильвейн на его невысказанный вслух вопрос.— И одним целым с ветром. Одним целым с природной стихией. Вот истинное царство, не признающее власти императоров и принцев. Вот царство, частью которого все мы являемся... Царство сил природы, которые сотворяют мир и сотворяют всех нас.

Они неслись над верхушками деревьев со скоростью, какую Эдан прежде и представить себе не мог. Но как? — подумал он.Как такое возможно?

— Магия,— ответили мысли Гильвейна.— Магия делает все возможным для того, кто постигает возможности природы.

— Но вы же говорили, что однажды использованное заклинание стирается из памяти,— сказал Микаэл.

— Это так,— ответил Гильвейн.— Но существует не меньше двадцати разных заклинаний, позволяющих путешествовать с ветром, а я посвятил жизнь постоянному совершенствованию своего искусства. Я всегда учу заклинания и, забыв их, учу снова. Так познают магию, как, безусловно, и все науки в этом мире. Следовать путем знания значит все время оставаться учеником, заучивающим одни и те же уроки опять и опять. Это бесконечный процесс, и наградой ученику служит сам процесс познания. Мы слишком легко забываем, и всегда должны учиться снова и снова. Изучение магии сродни постижению жизни: как только прекращается процесс познания, начинается процесс умирания.

Под влиянием ободряющих речей мага и безграничной радости и восторга Микаэла страх Эдана начал убывать, уступая место нарастающему чувству благоговения. В стремительном полете над землей он не чувствовал ветра: он был ветром, и далеко внизу огромным зеленым ковром расстилался Эльфинвуд. В отдалении Эдан мог видеть горные гряды Пяти Пиков, а на северо-западе — стремительно приближающиеся лесистые нагорья Туразора, королевства гоблинов. Если бы не эльфы, теперь они направлялись бы туда. Однако сейчас они пронеслись над владениями своих недавних захватчиков и продолжали двигаться на северо-восток, мимо скалистых гор Стоункраун по направлению к эльфийскому королевству Туаривель.

Казалось невероятным, что они покрыли такое огромное расстояние за столь короткое время, но когда Эдан заметил над горизонтом первый серый проблеск зари, то понял, что на самом деле прошло куда больше времени, чем он полагал. Часы показались ему минутами, пока, зачарованный открывающимся далеко внизу зрелищем, он смотрел на мир с такой высоты, с какой его видит ястреб или орел.

С высоты Эдан наблюдал восход солнца и видел, как от горизонта разливается широкая волна света и затопляет лес и неровную скалистую местность Северные Марки. Он забыл о своем первоначальном страхе, завороженный красотой земли, пробуждающейся для нового дня.

Лес как будто начал медленно подниматься навстречу им, и Эдан понял, что они снижаются. Они все еще продолжали двигаться вперед с огромной скоростью, но постепенно сбавляли высоту; и скоро Эдан уже различал птиц, которые порхали в верхних ветвях деревьев, не замечая их присутствия. Когда они спустились еще ниже, с деревьев поднялась стая голубей и начала набирать высоту. Голуби подлетали все ближе, трепеща белыми крыльями в сиянии раннего утра, а затем самым удивительным образом пролетели сквозь них! Они окружали Эдана со всех сторон и, несомые потоками ветра, находились даже внутри него, и он действительно чувствовал биение их сердец.

Потом голуби оказались выше, а они спустились еще ниже и летели, почти касаясь верхушек деревьев, которые клонились под ними. Этот головокружительный полет — это стремительное плавное движение над самым лесом — казался фантастическим и нереальным. Даже в сновидениях Эдан не испытывал подобных ощущений. Да, думал он, вот что значит быть птицей. В детстве он часто наблюдал за птицами и мечтал научиться летать. Теперь он летал. И когда голуби летели вместе с ними, он в течение нескольких мгновений переживал их чувства и ощущения.

Он всегда думал, что колдуны проводят жизнь в темных затхлых помещениях, слабо освещенных свечами, установленными в черепах; что все свое время они посвящают пустой возне с древними рукописями и тайными манускриптами, а также приготовлению таинственных, источающих запах серы зелий, которые они варят в клубах едкого дыма, поднимающегося от курильниц. Однако это была магию другого рода. Эльфийская магия.

Эдан пожалел о том, что его жизненный путь был предопределен с самого его рождения, поскольку, если таковы возможности эльфийской магии, он предался бы изучению этого искусства со всем рвением. Интересно, подумал он, берут ли эльфийские маги в ученики людей? И как только эта мысль пришла ему в голову, Гильвейн отозвался.

— Эльфиская магия служит только эльфам,— ответил маг.Если бы мы учили ей людей, она перестала бы принадлежать исключительно нам, и опасность злоупотребления ею стала бы слишком велика. Как ни один колдун-человек не возьмет себе в ученики эльфа, так ни один эльфийский маг не станет учить человека.

— Но разве законы человеческой магии и эльфийской не одни и те же? — спросил Эдан.

— Да, конечно,— ответил Гильвейн.— Но дисциплины, равно как и заклинания у них разные. И мы не настолько доверяем друг другу, чтобы раскрывать все наши секреты. Возможно, когда-нибудь в будущем.

Но не сегодня, подумал Эдан, понимая, что ответ колдуна служил напоминанием о существующем положении дел. Эльфы и люди были далеко не друзьями, и мир между ними по-прежнему оставался непрочным. Пройдет немало времени, прежде чем эльфы и люди смогут доверять друг другу, если такой день вообще настанет когда-нибудь. Мучительная память о том, как люди вторглись в эльфийские земли и захватили их, была все еще жива в эльфийских королевствах, и, если учесть, что Человекоубийца до сих пор продолжал заниматься "Гилли Сидом" в этих самых лесах, не скоро еще пройдут дни, когда люди гибнут от мечей и стрел эльфов.

— Как и дни, когда эльфы гибнут от мечей и стрел людей,подхватил Гильвейн, еще раз напоминая Эдану, что пока они связаны воедино заклинанием ветра, он читает все их мысли, в то время как его собственные, которые он хочет утаить, остаются недосягаемыми для спутников.

— Когда я стану императором, я положу конец этому указом,сказал Микаэл.

— Если бы наши проблемы могли решаться так просто! — ответил колдун.— Возможно, по восшествии на Железный Трон ты поймешь, что между желаниями и возможностями правителя существует большая разница. Я желаю тебе удачи в будущем. Но сейчас прошу вас пожаловать в эльфийский город Туаривель.

И внезапно прямо перед собой они увидели город, который появился из леса, словно сгустился из прозрачного воздуха. Привыкший к виду человеческих городов, Эдан оказался неподготовленным к зрелищу, открывшемуся их взорам по прибытии в Туаривель.

При возведении городов люди выбирают удобную с точки зрения ландшафта местность и затем расчищают обширные участки земли, подготавливая их для строительства дорог, зданий и рыночных площадей. Подступы к крепостным стенам и сооружениям должны оставаться открытыми, чтобы возможные противники обнаружили себя при приближении к городу.

Эльфы же руководствовались совершенно иными принципами строительства.

Туаривель просто вырастал из леса. Расчищены были лишь самые незначительные участки земли и везде, где только возможно, деревья остались нетронутыми — так что лес и город представляли собой единое целое, слияние творений природы и эльфийских строителей. С некоторого расстояния город было невозможно различить среди деревьев, и Эдан подумал, что путешественник, не знающий дорогу совершенно точно, легко может проехать в сотне ярдов от Туаривеля и даже не заметить его.

Деревянные дома с тростниковыми крышами стояли среди деревьев, укрытые от дождя и снега их густыми кронами. Городские улицы — в действительности представлявшие собой что-то вроде немощеных тропинок — вились серпантином между деревьями, а естественные полянки служили тенистыми городскими площадями, где обитатели города брали воду из колодцев и торговали за установленными здесь рыночными прилавками. Многие дома были построены непосредственно вокруг ствола дерева, так что само дерево являлось частью сооружения, верхние этажи которого располагались на толстых его нижних ветвях.

Сверху лесная сень до известной степени скрывала постройки, плотность которых возрастала по мере того, как путешественники приближались к центру города. Многие сооружения имели открытые площадки, расположенные на ветвях, часто на нескольких уровнях, и соединенные между собой протянутыми от дерева к дереву узкими деревянными мостиками. Улицы города Туаривеля пролегали не только по земле, но и по воздуху. Но одно здание возвышалось над всеми остальными, вознося свои изящные, украшенные затейливой резьбой и каннелюрами деревянные шпили высоко над верхушками деревьев. Путешественники приближались к лесному дворцу, известному под названием Туаранрей, где принц Филерэн управлял страной с легендарного Тернового Трона.

Когда ветер начал кружиться вокруг дворца, Эдан с восхищением рассматривал шпили из черного дерева, вручную отполированного и промасленного, с фигурной резьбой, на которой играли золотисто-желтые блики. Шпили были неравной высоты и располагались вплотную друг к другу, вырастая из центрального здания дворца, построенного из дерева и известняка, который добывали несколькими веками раньше в горах дальше к северу, за Великаньими Низинами. Остроконечная крыша под шпилями была крыта розовой черепицей. Каменные желоба для отвода дождевой воды и растаявшего снега вели к рыльцам водосточной трубы в виде кричащих горгулий.

Туаранрей не отвечал требованиям замка — по крайней мере, с точки зрения человека — поскольку у него не было внешних крепостных стен и бойниц. Однако принц Филерэн имел мало оснований опасаться осады. Сам Эльфинвуд служил куда более надежной защитой, чем любые крепостные стены, рвы или навесные башни. Неприятельской армии пришлось бы идти многие мили через густой лес и труднопроходимые заросли, делавшие поход крупных воинских соединений практически невозможным. И задолго до приближения к Туаривелю такая армия была бы по частям уничтожена эльфийскими лучниками и воинами, которые могли нападать из засады и мгновенно скрываться в чаще леса.

Из своих занятий по истории Эдан помнил, что в дни Великой Войны между людьми и эльфами ни один полководец из людей не оказывался настолько глуп, чтобы преследовать эльфов, отступивших в лес. Ни один захватчик никогда не достигал дворца Туаранрея иначе, как в качестве пленника.

Ветер, с которым они прилетели, кружился все быстрее вокруг шпилей дворца, набирая скорость и превращаясь в смерч, который наконец начал медленно опускаться на землю. Эдан снова испытал странное, тревожное чувство, будто он покидает свое тело; у него снова закружилась голова и способность к восприятию физических ощущений вернулась к нему. Он, почувствовал, что стремительно вращается в воздушной воронке и волосы хлещут его по лицу. Он задохнулся, пытаясь набрать в легкие упругого воздуха смерча, потом ощутил землю под ногами; сильный ветер ослаб до легкого ветерка и растаял, оставив их на тропе, ведущей к дворцу.

Эдан откинул волосы с лица и огляделся по сторонам, но все продолжало кружиться у него перед глазами. Он с трудом удерживался на ногах. Он чувствовал сильное головокружение и едва не упал, когда попытался сделать шаг. Микаэл явно чувствовал себя не лучше. Принц пошатнулся и опустился на одно колено, тихо выругавшись. Эдан закрыл глаза и подождал, пока мир перестанет вертеться. Собственное тело казалось ему страшно тяжелым и неповоротливым. Ничего удивительного, подумал он. Всего минуту назад я был легче воздуха.

— Это пройдет через несколько минут,— сказал Гильвейн.Возможно, вам станет лучше, если вы закроете глаза и будете глубоко дышать, пока головокружение не утихнет.

Через несколько мгновений Эдан открыл глаза и постарался сосредоточить взгляд. Когда головокружение прошло, он огляделся вокруг. Они стояли на тропинке, которая вилась по длинной и узкой лужайке, обсаженной древними тополями — эта своего рода естественная аллея вела к дворцу. Внимание Эдана привел звук журчащей по камням воды, и он увидел бегущий посредине аллеи ручей. По обеим берегам ручья тянулись вьющиеся тропинки, которые вели к изящно выгнутому каменному мосту, дававшему доступ к дворцовым воротам.

В отличие от замков империи, к которым вели грунтовые дороги, достаточно широкие, чтобы на них могли ехать в ряд несколько всадников, дорожки, ведущие к воротам Туаранрея, явно предназначались только для пешеходов, ибо они вились через густые сады, засаженные зеленым папоротником, цветущим кустарником и дикими цветами. Скамьи, сделанные из расколотых вдоль стволов деревьев, располагались вдоль тропинок по обоим берегам ручья.

С первого взгляда Эдану показалось, что ручей огибает дворец, образуя своего рода естественный крепостной ров. Потом он понял, что на самом деле ручей бежит из-под арки в стене под мостом и очевидно вытекает из самого дворца!

За деревьями Эдан мог рассмотреть некоторые сооружения, которые он заметил еще раньше сверху. Крытые тростником и с деревянными ставнями на окнах, они напоминали деревенские домики, но были гораздо больше и имели открытые площадки, установленные на ветвях деревьев и соединенные друг с другом подвесными мостиками, пролегающими на разных уровнях высоко над землей. Куда бы Эдан не бросил взгляд, везде он видел совершенное слияние природы и архитектуры. Город был частью леса, а лес — неотъемлемой частью города.

Когда они шли по направлению к каменному мосту, ведущему к воротам Туаренрея, несколько эльфов остановились и проводили их взглядами. Эдан знал, что купцы из человеческих племен иногда посещают Туаривель, но судя по любопытным взглядам встречных, появление людей здесь по-прежнему было делом необычным. Он заметил, что все встречные при виде них почтительно склоняют голову.

— Похоже, они знают меня,— сказал Микаэл.

Эдан нахмурился, на миг озадаченный замечанием мальчика, потом неожиданно понял.

— Они кланяются Гильвейну, а не тебе,— сказал он.

— О, понимаю.— Голос Микаэла звучал несколько недовольно или, возможно, разочарованно.

— Запомни, ты здесь не принц и можешь рассчитывать лишь на обычную учтивость, предусмотренную дворцовым этикетом,тихо сказал мальчику Эдан.— В Туаривеле правит Филерэн, а не император Адриан.

Микаэл нахмурился. Он привык встречать обращение, подобающее отпрыску королевского рода, и ему было не совсем легко осознать обстоятельство, что здесь он не сможет пользоваться своим положением. Однако гоблины уже сделали многое для образования принца, и теперь Микаэл учился не воспринимать проявления учтивости как должное. Он кивну, показывая, что понял.

Эдан почувствовал облегчение, хотя их положение по-прежнему тревожило его. Конечно, Микаэлу нельзя позволять задирать нос перед Филерэном. Судя по тому, что Эдан слышал об эльфийском короле, подобное поведение едва ли ему понравится.

Они следовали за Гильвейном по тропинке, которая плавно повернула в сторону от ручья, обогнула покрытую мхом скалу и вышла к каменному мосту. Вооруженные мечами и копьями эльфы-стражники стояли на мосту и возле массивных деревянных дверей, обитых гвоздями. Они не преградили путь Гильвейну, но не попытались скрыть своего любопытства при виде двух его спутников-людей.

Когда они прошли через двери и вошли в главный зал Туаранрея, Эдан и Микаэл, оба, стали как вкопанные, расширенными от удивления глазами глядя перед собой. Они пересекли передний зал и внезапно очутились на краю лесной поляны. Но это казалось невозможным. Они находились внутри дворца — или нет?

На мгновение Эдан почувствовал себя совершенно сбитым с толку. Они должны были войти в главный зал Туаранрея, но этот зал не походил ни на один из виденных им ранее. Он находился под открытым небом, и вымощенные плитами дорожки вились между ухоженными клумбами гигантских папоротников и разноцветных цветов, пирамидами замшелых камней с журчащими фонтанами, купами невысоких деревьев и цветущих кустов. Небольшой деревянный мостик был перекинут через пруд, откуда начинался ручей, вытекавший через сводчатый проем в стене.

В действительности этот атриум служил главным залом Туаранрея. Дворец был возведен вокруг лесной поляны с прудом, питавшимся водами подземного источника. Арки в стенах вели в восточное и западное крыло замка, а также в заднюю его часть. Но главная достопримечательность атриума находилась прямо напротив сводчатого входа в зал.

Эдан слышал рассказы о легендарном Терновом Троне Туаривеля, но не знал, правда это или вымысел. Теперь он увидел его собственными глазами. Это был огромный розовый куст, самый большой из всех виденных им прежде. Его многочисленные стволы у основания резко выдавались вперед, образуя своего рода естественный трон, а выше разветвлялись, создавая широкой полог из сине-зеленой листвы и живописных, цвета слоновой кости и кроваво-красных, бутонов. И восседал на этом троне в окружении своих министров и придворных принц Филерэн, правитель последнего эльфийского королевства в Эльфинвуде.

Когда о них доложили, Гильвейн провел Микаэла и Эдана к трону, легко положив руки им на плечи. Их появление вызвало заметное возбуждение среди присутствующих эльфов. Все взгляды были обращены на них, когда Гильвейн выступил вперед, опустился на одно колено и глубоко поклонился своему принцу. Эдан последовал примеру мага, но Микаэл, совершенно спокойный и невозмутимый, остался стоять на месте, с любопытством глядя на эльфийского принца.

На вид Филерэну казалось лет тридцать пять-сорок, но внешность бессмертных обманчива: Филерэн правил Туаривелем еще до рождения дедушки Микаэла. Принц был высок и строен, с угловатыми чертами лица и прямыми черными волосами, спускавшимися гораздо ниже плеч. У него был широкий тонкогубый рот жесткой складки; темно-карие глаза, прикрытые тяжелыми веками, которые придавали ему задумчивый и мрачный вид; и выступающий крючковатый нос. Говорили, принц как две капли воды похож на своего прадеда, онсхеглина Руоба Человекоубийцу.

Интересно, подумал Эдан, нет ли среди присутствующих при дворе воинов Руоба? Это было бы крайне нежелательно. Убийца ануирского принца заслужил бы величайший почет среди эльфов, которые поклялись в вечной ненависти к людям. Конечно, не все эльфы такие, но здесь невозможно будет узнать кто есть кто... пока не станет слишком поздно.

— Поднимись, Гильвейн,— сказал Филерэн.— И вы также, лорд Эдан.— н взглянул на Микаэла, явно слегка забавляясь.— И, конечно, принцы не преклоняют колени — и так это и должно быть. Вы делаете нам честь своим присутствием, принц Микаэл. Я рад видеть вас живым и здоровым.

— Это благодаря Гильвейну,— ответил Микаэл.— Мы в долгу перед ним за наше спасение от гоблинов.

— Значит вы в долгу передо мной, ибо именно я послал его,с улыбкой сказал Филерэн. И, видя непонимание на лицах гостей, объяснил.— Мало что из происходящего в пределах моих владений остается мне неизвестным. Мне донесли, что в Эльфинвуде были замечены воины Туразора, которые направлялись на юг. Они подвергались большому риску, проникнув в мои земли. И я спросил себя, что же могло оправдать такой риск? Теперь я знаю. Они захватили достойный трофей.

— Что ж, мы очень балгодарны вам, ваше высочество,— сказал Эдан.— Благодаря вам, они лишились своего трофея. И как только мы вернемся в Сихарроу, мы позаботимся о том...

— Вы не вернетесь в Сихарроу,— прервал его Филерэн.Думаю, в настоящее время это было бы неблагоразумно.

Эдан просто молча уставился на него. Неужели эльфы спасли их от гоблинов только для того, чтобы держать их в плену до получения выкупа?

— Простите, ваше высочество,— сказал Эдан.— Боюсь... боюсь, я не понял вас.

Микаэл высказался более прямо.

— Мы что, ваши пленники?

— Почему, вовсе нет,— с неподдельным удивлением ответил эльфийский принц.— Вы почетные гости, имеющие право свободно передвигаться в пределах Туаривеля. Однако я чувствую себя ответственным за вашу безопасность, раз уж вы находитесь в моих владениях. А если вы вернетесь в Сихарроу сейчас же, вас почти наверняка убьют.

— Убьют! — возмущенно переспросил Микаэл.— Но кто?

— Человек, который в данное время пытается завладеть Железным Троном,— спокойно ответил Филерэн.— Лорд Эрвин, эрцгерцог Боруинский.

Глава 5

— Вы лжете! — сердито выкрикнул Микаэл, прежде чем Эдан успел остановить его.— Лорд Эрвин никогда не осмелится на такую измену, во всяком случае пока мой отец жив!

Эдан схватил мальчика за руку и крепко стиснул ее, так что Микаэл задохнулся от удивления и боли. На лицо Филерэна набежала тень, но он сохранил спокойствие.

— Вам неплохо бы помнить о том, что вы находитесь сейчас не в своей империи, ваше высочество. В действительности, если уж на то пошло, сейчас даже представляется маловероятным, что у вас когда-нибудь будет империя. Однако до сих пор с вами обращались со всем почтением, приличествующим вашему титулу и положению. Если вы хотите, чтобы так и продолжалось, я ожидаю от вас ответной учтивости.

Не выпуская руки Микаэла, Эдан бросил на мальчика предостерегающий взгляд, а затем повернулся к Филерэну и сказал:

— Прошу вас, простите принцу эту вспышку, ваше высочество. Просто мы глубоко потрясены услышанным, если, конечно, ваши сведения достоверны.

Филерэн кивнул.

— Можете не сомневаться, они достоверны,— сказал он.Император Адриан умер, и эрцгерцог Боруинский начал действовать, не теряя времени даром.

Микаэл казался глубоко потрясенным этими новостями. Он потряс головой и тихо пробормотал:

— Нет... Этого не может быть!

— Сожалею о вашей утрате, ваше высочество,— сказал Филерэн. — Но, безусловно, вы должны были подготовиться к этому. В конце концов для человека ваш отец был очень стар и долго болел. Видите, я считаю своим долгом знать, как обстоят дела в Эльфинвуде и в соседних владениях. На самом деле этот шаг Эрвина Боруинского не явился для меня неожиданностью. Давно ходили слухи о его тайном сговоре с Туразором, а в таких случаях в действие приводятся и другие силы — могущественные силы, о которых вы пока не знаете. Вы находитесь в центре событий, вызванных не вашей волей, но вам надлежит использовать создавшееся положение наилучшим образом.

— Не сочтите меня непочтительным, ваше высочество, но с какой стати вам тревожиться о том, что станется с троном Ануира? — спросил Эдан.— ли с нами, собственно говоря?

— Разумный вопрос,— кивнул принц Филерэн.— Действительно, у меня мало причин любить империю людей, но необходимость заставила меня научиться жить в мире с ней. Пока на Железном Троне сидел Адриан, эльфы и люди могли относиться друг к другу довольно терпимо. Мирные отношения между ними не всегда складывались просто, но за исключением отдельных случаев, неизменно поддерживались. Я ничуть не сомневаюсь, что с приходом Эрвина Боруинского к власти положение дел изменится.

Те "случаи", о которых с притворной небрежностью упомянул Филерэн, подумалось Эдану, касались не кого иного, как собственного прадеда принца, Руоба Человекоубийцы, чья жестокая ненависть к людям позволяла утверждать, что он никогда не будет относиться к ним терпимо и, тем более, не станет заботиться о мире с империей.

— Честолюбие эрцгерцога Боруинского безгранично,— продолжал Филерэн,— и это делает его еще более опасным для нас. Он ведет переговоры с нашими врагами и составляет заговор против нас. У нас нет никакого желания увидеть, что его попытка прийти к власти оказалась успешной.

— Значит вы помогли нам просто, чтобы свергнуть лорда Эрвина? — спросил Эдан.

— Одно это — далеко не простое дело,— ответил Филерэн.— Но существуют и другие обстоятельства, которые послужат моим интересам в данной ситуации.

Внезапно Эдану все стало ясно. Если Филерэн говорил правду - а Эдан не видел причины, почему он стал бы лгать — Эрвин Боруинский объявил о своих притязаниях на трон, и теперь обратного пути не было. Вероятно, он никогда не осмелился бы зайти так далеко, если бы заранее не сплотил вокруг себя сторонников, готовых поддержать его притязания на власть. Очевидно лорд Эрвин вошел в сговор не с одними лишь гоблинами Туразора. Сколько тайных союзов уже успел он заключить с высокопоставленными лицами империи? Должно быть, он вынашивал свои замыслы годами и дожидался лишь удобной возможности. Теперь, когда император умер, а Микаэл больше не служит помехой, перед лордом Эрвином открылся путь к трону, и он не тратил времени даром.

Вероятно, император умер приблизительно в то время, когда их похитили, подумал Эдан. Чтобы узнать новости так скоро, Филерэн должен был иметь своих шпионов в Сиседже, способных сообщаться с ним с помощью магии или, возможно, почтовых голубей. Но это не казалось невероятным. В Боруине жили половинчики, и можно было вполне допустить, что некоторые из них состояли на службе у Филерэна. Собственно говоря, шпионами могли быть и люди. Эрвин Боруинский не пользовался всеобщей любовью. Он нажил себе достаточно врагов.

В любом случае, когда Эрвин и Микаэл не вернулись с соколиной охоты, лорд Эрвин должен был понять, что гоблины успешно захватили их в плен — особенно после возвращения Виндрайвера. К тому же и лошадь Микаэла вернулась в конюшню без всадника. Вероятно, лорд Эрвин незамедлительно воспользовался представившейся возможностью. Именно этого опасался его отец, подумал Эдан. Скорей всего лорд Эрвин захватил императорскую свиту в тот миг, когда император Адриан умер и стало известно об исчезновении Микаэла.

Эдан почувствовал дурноту при мысли о своих родителях. Что с ними сталось? Его отец никогда не остался бы в стороне, попытайся Эрвин захватить трон; и Эрвин должен был понимать, что лорд Тиеран будет бороться с ним до последнего вздоха. В приступе отчаяния Эдан понял, что его отец, несомненно, числился среди людей, подлежащих уничтожению в первую очередь.

Однако лорд Эрвин не мог узнать об их спасении. Он действовал, исходя из своей твердой уверенности в том, что их благополучно везут в Туразор, чтобы обратить в рабство. Вероятно, он объявил о смерти Микаэла, ибо иначе не мог объяснить свои притязания на роль регента, а в конечном счета и императора. Если Микаэл неожиданно появится сейчас, жизнь его, безусловно, окажется под угрозой — если только он не сумеет заручиться поддержкой остальных аристократов империи. А если лорд Эрвин откажется подчиняться, это будет означать только одно.

Начнется война. Империя разделится на две части между приверженцами принца Микаэла и сторонниками лорда Эрвина. И не зная числа возможных сторонников лорда Эрвина, нельзя сказать, сколько времени будет продолжаться война и какими потерями она обернется. А если дело дойдет до войны, то, независимо от ее исхода, империя останется ослабленной. Это, безусловно служит интересам Филерэна.

— Итак, что нам остается делать, ваше высочество? — спросил Эдан.— И что сталось с императорским двором? — нервно добавил он, боясь услышать ответ.

— В данный момент вы остаетесь моими гостями,— ответил Филерэн.— Согласно последнему донесению, полученному только сегодня утром, в связи со смертью императора и исчезновением принца Микаэла лорд Эрвин объявил в империи чрезвычайное положение и ввел военное положение в провинции Боруин - какое, вероятно, будет постепенно вводить во всех провинциях империи, которые сумеет склонить на свою сторону. Других сведений пока не поступало. Как вы, наверное, догадались, у меня есть осведомители в Боруине, и при сложившихся обстоятельствах они должны соблюдать предельную осторожность. Как только я узнаю больше, я сразу сообщу вам. Гильвейн предложил вам воспользоваться его гостеприимством, и вы будете желанными гостями в Туаривеле, пока мы не решим, какую линию поведения лучше выбрать.

— Если императорский двор взят в заложники в Сихарроу,сказал Эдан,— нам следует как можно скорее отправиться в Ануир и собрать силы для его освобождения. Нам следует убедиться, что по империи разнеслась весть о том, что принц Микаэл...— он сделал многозначительную паузу,— ...вернее, император Микаэл, жив. Чем дольше мы задержимся тут, тем больше времени будет у лорда Эрвина укрепить свои позиции.

Филерэн улыбнулся.

— Вы будете хорошим министром своему господину,— заметил он.— Прекрасно. Пусть принц... император Микаэл составит послание своим подданным, вы же тем временем приготовьте список тех, кому нужно отослать его; а я прикажу гонцам собираться в путь. Кстати, есть ли у вас в Ануире человек, чья преданность императору Микаэлу не вызывет сомнений, и который мог бы точно описать вам существующее положение дел?

Эдан задумался всего на мгновение.

— Мой наставник Баладор Треван, хранитель библиотеки в Школе Магии в Ануире.

Филерэн кивнул.

— Я слышал о нем. Человек, достойный уважения, по всеобщему мнению. Отлично, это будет сделано. А прочие послания будут отправлены сразу же, как только вы составите список. Гильвейн позаботится об этом.

— Я очень благодарен вам за помощь, ваше высочество,— с легким поклоном сказал Микаэл Филерэну.— Я этого не забуду.

— Можете не сомневаться, мы вам напомним, если вы забудете, ваше величество,— Филерэн криво улыбнулся.— С этого дня всем будет известно, что эльфийское королевство Туаривель признало императора Микаэла и вступило с ним в союз против тех, кто хочет подорвать мир между нами.

— Да будет так,— сказал Микаэл, гордо выпрямляясь. Впервые с того времени, как ему сообщили о смерти отца, мальчик как будто осознал, что теперь он уже не принц Микаэл, но император Микаэл.

В данный момент император без империи, подумал Эдан. Но узнать, сохранится ли такое положение вещей или нет, можно было лишь послав в империю известие о том, что он жив, и дождавшись ответа. Станут ли аристократы империи за спиной Микаэла, как велит им долг, или присягнут в верности Эрвину Боруинскому? И если часть аристократов переметнутся в лагерь противника, решит ли это окончательный исход борьбы?

Слишком много вопросов, подумал Эдан, и ни одного ответа. Пока. Микаэлу было трудно начинать свое царствование таким образом, а ему трудно приступать к исполнению своей должности лорда верховного камергера. Оба они были еще слишком молоды и далеко не готовы к новым обязанностям. Но судьба никогда не выжидает для удобства отдельных личностей, как часто говаривал наставник Эдана. Когда они покинули Филерэна и в сопровождении Гильвейна вышли за ворота замка, Эдан про себя вознес молитву Хэлину. Он благодарил бога за их спасение и просил направлять его шаги в будущем. Они были спасены. Теперь им, двум мальчикам, надлежит попытаться спасти империю.

@***= Баладор Треван задыхался. Он был уже не молодым человеком и не привык бегать. Он был невысокого роста, около пяти с половиной футов, и его тучность не позволяла ему передвигаться быстро, но тем не менее он пробежал трусцой всю дорогу от Школы Магии до порта, тяжело отдуваясь при каждом шаге. Седые волосы росли вокруг черепа Баладора бахромой, наподобие лаврового венка; он держал в руке красный носовой платок, которым на бегу вытирал пот с лысины, чтобы тот не заливал ему глаза. Он сопел и пыхтел; и жалел о том, что не может с помощью заклинания превратиться в птицу и долететь до Имперского Керна. Однако в его возрасте приходилось быть осторожным с заклинаниями.

Во-первых, он превратился бы в исключительно грузную птицу. Несомненно, в пеликана — огромного и жирного. И в качестве пеликана ему все равно пришлось бы затратить огромные усилия на то, чтобы махать крыльями и лететь. Если бы ему вообще удалось оторваться от земли. Если учесть все это, бежать было легче. По крайней мере в этом случае не приходилось беспокоиться о том, правильно или нет употребил он заклинание.

Память у него уже не та, что раньше. Баладор больше не мог полагаться на нее. Ему постоянно приходилось обращаться к справочникам. Некоторые вещи он помнил без особого труда. Например, до сих пор мог рассказать историю империи, не ошибившись ни в одной дате, но когда дело доходило до заклинаний, он просто уже не доверял своей памяти. Нет ничего более смешного и жалкого, чем рассеянный чародей, подумал Баладор. Но опять-таки, ему почти семьдесят. В целом для своего возраста он отличается замечательным здоровьем, даже если временами внимание его слегка и рассеивается.

Однако в данном случае сознание его оставалось предельно ясным. В школу прибыл гонец-половинчик из Туаривеля с донесением от самого принца Филерэна. Конечно, факт принадлежности гонца к племени половинчиков почти наверняка означал, что он преодолел весь этот путь не так, как пришлось бы сделать это обычному человеку. Несомненно, он открыл портал в Мире Теней и, пройдя через него, появился в Ануире. Удобный способ перемещаться из пункта А в пункт Б, не преодолевая расстояния между ними, подумал Баладор. Весьма прискорбно, что люди не смогли научиться этому. Все же он понимал, что путешествие через Мир Теней может быть крайне опасным даже для половинчика, поэтому послание, доставленное этим гонцом, должно было быть важным. Баладор так и понял, когда узнал, что оно от принца Филерэна. Но когда он увидел, чьей рукой написано послание, сердце подпрыгнуло у него в груди и он сразу же бросился в Имперский Керн.

Юный лорд Эдан был жив! И принц Микаэл тоже! Это были чудесные новости, и Баладор спешил принести их во дворец. Он окликнул хозяина шлюпки и велел тому переправить его на остров, где стоял дворец. На шлюпке с поднятыми парусами и гребцами, помогающими движению судна, добраться до острова можно было значительно быстрее, чем пешком по мостам и дамбам; и хотя Баладор был подвержен морской болезни, эти новости просто не могли ждать.

Баладор не отправился в Сихарроу с императорским двором. Он остался в городе Ануире, как оставался всегда, поскольку обязанности хранителя библиотеки в Школе Магии требовали его постоянного присутствия там. Школа являлась хранилищем всех магических знаний империи и одним из немногих мест в Керилии, где студенты могли — если им повезло поступить туда — изучать оккультные науки. Среди преподавателей школы числилось несколько выдающихся алхимиков империи, и многие маги из таких отдаленных королевств, как Зикала или Киргард, совершали ежегодные поездки в столицу, дабы заниматься тайными изысканиями в школьной библиотеке, а в обмен на это преподавать студентам. Соответственно Баладор не мог позволить себе покинуть свой пост и неизменно оставался в Ануире летом, когда императорский двор отправлялся наслаждаться свежим морским воздухом Сиседжа в провинцию Боруин.

Первое слабое подозрение о неких ужасных событиях, происшедших в летней резиденции, появилось у Балодора только тогда, когда лорд Тиеран прискакал галопом обратно в Имперский Керн вместе с императрицей и отрядом королевской охраны. Слухи об этом распространились по всему городу, и прошло несколько дней, прежде чем Баладор сумел выбраться во дворец и выяснить, что же в действительности случилось.

Именно тогда он узнал о смерти императора в Сихарроу; конечно, это была печальная новость, но далеко не столь убийственная, как новость об исчезновении принца Микаэла и лорда Эдана, очевидно, ставших жертвами предательства. По-видимому, они отправились утром на соколиную охоту, и их лошади вернулись в конюшню без седоков. И на седле Эдана были кровавые следы.

Почему они отправились одни, без сопровождения дворцовой охраны, для всех оставалось загадкой. Безусловно, подобная безответственность была не в духе Эдана. Он даже забыл свой меч в конюшне. Совершенно ясно, мысли юноши были поглощены чем угодно, только не его обязанностями. После допроса стражников, стоявших у ворот замка, стало известно, что принц Микаэл отправился на соколиную охоту один, и в скором времени за принцем последовал лорд Эдан без всякого сопровождения. Говорят, лорд Эрвин в страшном гневе обрушился на стражников, позволивших принцу выехать из замка без охраны, но стражники утверждали, что принц Микаэл приказал пропустить его, сказав, что Эдан последует прямо за ним. Стражники естественно решили, что Эдан последует за принцем с охраной, но не видели причины останавливать его, когда тот проскакал мимо них во весь опор в полном одиночестве. Вероятно, королевская охрана должна была вот-вот пуститься им вслед. Однако этого не случилось, о чем и было доложено начальнику стражи, который, по всей видимости, доложил об этом лорду Эрвину, который в свою очередь заявил о полной своей неосведомленности в отношении этих событий. Когда лошади мальчиков вернулись без седоков, лорд Эрвин в ярости пообещал снести головы всем виновным и немедленно отправился на поиски пропавших с отрядом вооруженных всадников.

Шаг, совершенный затем лордом Тиераном, был, вероятно, самым трудным из всех, которые ему приходилось делать в жизни. Как только лорд Эрвин со своими рыцарями вылетел из ворот замка, лорд Тиеран собрал отряд королевской стражи и приказал немедленно седлать коней для императрицы и ее дочерей. Не задерживаясь, чтобы взять с собой еще кого-либо, помимо своей жены, леди Джессики, лорд Тиеран спешно покинул замок до возвращения лорда Эрвина. Он оставил в Сихарроу весь остальной императорский двор и незамедлительно отправился в Ануир вместе с подопечными женщинами и отрядом королевской стражи в полном составе.

Они мчались во весь опор и преодолели путь от Сихарроу до Ануира, длинной примерно двести пятьдесят миль, всего за три дня. Это была ужасная скачка, подумал Баладор, ибо говорили, что, когда они наконец достигли Имперского Керна, императрицу и ее дочерей пришлось снять с седел и на руках отнести во дворец. Они просто чудом не загнали лошадей.

Лорд Тиеран гнал лошадей галопом в течение дня, а большую часть ночи двигался легкой рысью, чтобы дать животным отдохнуть. Они устраивали лишь краткие привалы и спали всего по нескольку часов кряду, пока стражники поочередно несли дозор. Больше всего на свете лорд Тиеран боялся, что лорд Эрвин со своими рыцарями настигнет их в дороге. Им нужно было добраться до столицы любой ценой, пусть даже лорд Тиеран ничего не знал о судьбе собственного сына.

Морской ветер играл плащом Баладора, и тот закусил нижнюю губу, стараясь не думать об беспокойных волнах залива, качающих шлюпку. Вместо этого он думал о том, как выглядел лорд Тиеран во время последней их встречи — усталый, изможденный и осунувшийся, бледный, с измученным и осунувшимся выражением лица. Вот так покинуть Сихарроу, ничего не зная о судьбе собственного сына, мог лишь человек железной воли и готовый к самопожертвованию. Как отец, лорд Тиеран, вероятно, мучительно хотел пуститься по следу Эдана. Однако, как лорд верховный камергер, он должен был в первую очередь выполнить свой долг перед императрицей и империей и действовать без промедления в целях безопасности первой и второй.

Когда шлюпка причалила к пирсу на Скале Керн — открытом ветрам острове, из которого вырастал императорский дворец, словно естественное продолжение скалистых берегов — Баладор с помощью капитана ступил на причал. Он с трудом сглотнул, поблагодарил последнего, дал тому добавочное вознаграждение за путешествие под полными парусами, а затем поспешил вверх по пирсу к дворцовым воротам, мысленно благодаря небо за то, что снова оказался на суше. Ветер нарастал, и волны становились все выше и сильнее.

С чего вдруг Хэлин, в бытность свою смертным человеком, возжелал возвести дворец на этой скале посреди залива - этого Баладор никогда не мог понять. В пользу такого выбора говорила лишь естественная обороноспособность острова. Он был наилучшим образом защищен от любых нападений — кроме длительной осады со стороны моря, а ввиду непредсказуемых штормов и течений в проливе Эреля вести длительную осаду острова вражеским кораблям было бы очень трудно. Капитан, не знающий досконально эти места, легко мог напороться на острые скалы, которые окружали остров наподобие смертоносного ожерелья.

Получив разрешение пройти за ворота, Баладор поспешил на поиски лорда Тиерана. Лорд верховный камергер находился в своих личных покоях в башне; он стоял у окна и смотрел через залив на город Ануир. При появлении Баладора он повернулся. Со времени своего возвращения из Сихарроу лорд Тиеран постарел, казалось, по меньшей мере, лет на десять. Тревога за императрицу, впавшую в отчаяние после утраты сына и мужа, и потеря — как он считал — собственного сына легли на него дополнительным бременем к заботам о судьбе империи, лишившейся ныне прямого наследника престола. Лорд Тиеран стал почти совсем седым, и новые морщины прорезали его лицо. Глаза у него потемнели и ввалились от постоянного недосыпания, и он заметно потерял в весе.

— Баладор! — поприветствовал он вошедшего слабым голосом. И нахмурился.— Клянусь богами, ты красен как свекла и еле дышишь. Прошу тебя, садись, старый друг. Вот, глотни вина и расскажи, что привело тебя в Керн в таком состоянии.

— Прекрасные новости, ваша светлость! — воскликнул Баладор, с облегчением падая в кресло.— Великолепные новости! Чудесные новости! Принц Микаэл жив и здоров, как и ваш сын!

Лорд Тиеран непонимающе смотрел на Баладора, словно неуверенный, что хорошо расслышал его.

— Клянусь Хэлином! Неужели это правда? — Голос его упал почти до шепота.

Баладор торопливо глотнул вина, прежде чем ответить.

— Сегодня утром я получил послание от вашего сына,— сказал он,— написанное его рукой, которую, как известно вашей светлости, я знаю так же хорошо, как свою собственную. В конце есть приписка от принца за подписью последнего. Вот, убедитесь сами.

— Послание? — Взгляд лорда Тиерана просветлел, когда Баладор протянул ему свиток.— Но как? Каким образом?

— Доставлено половинчиком, ваша светлость, отправленным из Туаривеля самим принцем Филерэном,— ответил Баладор.Здесь содержится отчет обо всем случившемся, написанный рукой вашего сына.— И, утоляя свою жажду вином, он стал ждать, пока лорд Тиеран прочтет письмо, в котором описывалось, как мальчики попали в плен к гоблинам, как были освобождены эльфами под предводительством мага Гильвейна, и как их приняли при дворе принца Филерэна.

— Благодарю тебя, Баладор, за замечательные новости! - воскликнул лорд Тиеран.— Я должен немедленно сообщить их императрице! Она убеждена, что принц Микаэл погиб, как, боюсь, был убежден и я. Я смел надеяться, что они еще живы, но на самом деле не думал увидеть их когда-нибудь. Это послание вернет ее к жизни.— Он замолчал, словно какая-то новая мысль пришла ему в голову.— Баладор, в этом письме не упоминается ни о каком выкупе,— неуверенно произнес он.— Несомненно, принц Филерэн хочет получить какое-то вознаграждение за их благополучное возвращение?

Баладор покачал головой.

— Если это и так, ваша светлость, то ни послание, ни посыльный не упоминают об этом.

— Гм-м. Ожидает ли посыльный ответа?

— Он ждет в школе, ваша светлость. Я распорядился, чтобы его накормили и дали как следует отдохнуть.

— Хорошо,— сказал лорд Тиеран.— Честное слово, просто прекрасно. Я чувствую себя так, почтенный Баладор, будто с плеч моих свалился страшный груз, который придавливал меня к земле. Пойдем, пойдем со мной! Мы должны вместе сообщить новости императрице. Уверен, она захочет увидеть письмо собственными глазами. Потом мы составим ответ и отошлем его обратно в Туаривель с этим половинчиком. Принц Филерэн должен знать, что империя благодарна ему за спасение принца Микаэла...— Он осекся.— Нет, клянусь Хэлином, императора Микаэла! Право престолонаследия больше не подлежит сомнению.

Он сжал свиток в кулаке.

— Эрвин Боруинский обнаружит, что взял на себя слишком много. Значит, он притязает на пост регента? Что ж, теперь ему будет очень трудно доказать законность своих притязаний. А если он будет упорствовать, все увидят его дерзкое честолюбие таким, каким оно является на самом деле. Пойдем же, Баладор, сообщим императрице прекрасные новости. И моей супруге, конечно. Довольно она плакала горькими слезами. Теперь она будет заливаться слезами радости, и я не устану ликовать в сердце своем, глядя на это.

@***= — И это все, на что ты способен? — спросила девушка-эльф, легко отразив удар Эдана.— Ты никогда не убьешь противника, если будешь наступать на него так осторожно.

— Я не хотел поранить вас,— ответил Эдан.

Сильванна подняла тонкие, изящно изогнутые брови.

— Неужели? А с чего ты решил, что можешь сделать это?

— Одной мысли, что я могу причинить вам боль, пусть и ненамеренно, достаточно, чтобы я остановился,— сказал Эдан. — Я обязан жизнью Гильвейну и не самым лучшим образом выражу свою благодарность, если раню его собственную сестру.

— А, понимаю,— откликнулась Сильванна.— Значит, чувство благодарности к моему брату заставляет тебя осторожничать и отступать, так? Что ж, в таком случае мне, вероятно, придется поискать другого соперника для учебного боя, поскольку ты не представляешь никакой угрозы.

— Как вам будет угодно,— сказал Эдан. Он вложил одолженный меч в ножны, поклонился девушке и удалился с площадки, чтобы сесть рядом с Микаэлом, в то время как другой соперник, эльф, занял его место.

— Кажется, ты рассердил ее,— заметил Микаэл, когда Эдан опустился на бревно рядом с ним.

— Лучше я немного рассержу ее, чем пораню,— сказал Эдан.Мы здесь гости, и я не вижу нужды потакать своей гордости или рисковать нашим положением, одержав верх над женщиной в учебном бою.

— Возможно, ты переоцениваешь свои силы и недооцениваешь ее, — ответил Микаэл, наблюдая, как Сильванна скрестила мечи со следующим своим противником.— Она знает, чего хочет.

Под взглядами прочих эльфов соперники двигались по круглой площадке. Каждый держал в одной руке меч, в другой — кинжал. Они не пользовались щитами, и клинки были остро наточенными. Новый противник Сильванны не разделял нерешительности Эдана. Он делал стремительные выпады и не отступал ни на шаг. Мечи со звоном скрестились, сверкнули кинжалы; затем противники отпрыгнули в стороны и снова закружились по площадке.

Эдан нахмурился, наблюдая за поединком.

— Кто-то получит рану, если они будут продолжать в том же духе,— пробормотал он.— Клинки незащищены, а они даже не в полных доспехах.

— Похоже, их это мало беспокоит,— заметил Микаэл, пристально наблюдая за кружащими по площадке соперниками.

Эдан посмотрел, как они бросились вперед, со звоном скрестили клинки и вновь отпрыгнули друг от друга — и покачал головой.

— Так рисковать — полное безрассудство,— сказал он.— Что они пытаются доказать?

— Возможно, они ничего не пытаются доказать,— сказал Микаэл, не отводя взгляда от участников поединка.— Может, они просто хотят воссоздать условия, наиболее приближенные к условиям настоящего боя.

— Что увеличивает вероятность самого что ни на есть настоящего ранения,— сказал Эдан.

Едва лишь он произнес эти слова, Сильванна отразила встречный удар, отвела своим кинжалом кинжал соперника, и с короткого разворота резко ударила того мечом по руке. Эльф задохнулся, и Эдан вскочил на ноги при виде хлынувшей из раны крови.

— Хороший удар,— сказал эльф и поклонился сопернице.

Сильванна склонила голову, принимая похвалу, но не обнаружила ни малейшего волнения, ни даже сожаления по поводу того, что поранила противника.

— Позвольте мне помочь вам,— сказал Эдан.— Я обладаю целительными способностями.

Эльф просто пожал плечами.

— Пустяки. Всего лишь небольшая царапина. Она будет напоминать мне о необходимости покрепче держаться на ногах в следующий раз. Но тем не менее благодарю за заботу.

Эдан недоуменно смотрел ему вслед. Что за создания эти эльфы? Такие поединки, когда они становились друг против друга, защищенные единственно лишь металлическими нагрудниками, легко могли закончиться серьезным ранением или даже убийством. Однако он понял, что имела ввиду Сильванна, когда без всякой злобы заявила, что он не представляет никакой угрозы. Эдан отступал, потому что она была девушкой, но теперь он понял, что Микаэл был совершенно прав. Он переоценивал свои силы и недооценивал ее. Сильванна превосходила его. Заметно превосходила.

Он смотрел, как следующий противник выходит на площадку померяться силами с девушкой. Сильванна немного размялась, взмахнула мечом и стала в стойку. Она была ростом с Эдана, типичного для эльфов телосложения — гибкая, крепкая и худая. Однако плечи ее были шире, чем у большинства девушек, которых Эдан встречал раньше; и мускулистая спина сужалась к изящной талии. Как и у брата, у Сильванны были длинные черные волосы с серебристыми прядями. На время упражнений с оружием она собрала их в хвост на затылке, чтобы они не мешали ей. Женщинам-эльфам не свойственна здоровая полнота, зачастую присущая смертным женщинам, и Сильванна не была исключением. У нее были длинные руки и ноги и маленькая грудь — но Эдан не находил это непривлекательным. Сильванна уступала Лэре в соблазнительности форм, но двигалась с плавной гибкостью кошки, и Эдану нравилась ее манера держаться.

Он с удивлением поймал себя на том, что сравнивает Сильванну с Лэрой. Они не имели ничего общего почти во всех отношениях. Лэра была прекрасна, а Сильванна в лучшем случае просто мила — и не прилагала никаких усилий для украшения своей внешности. Лэра была кокетлива и соблазнительна; Сильванна же — сдержанна и прямодушна. У Лэры было податливое мягкое тело и влажные темные глаза; Сильванна была худа и мускулиста, с яркими серыми глазами — настолько светлыми, что они походили на граненый хрусталь. Но поймав себя на мысленном сопоставлении двух девушек, Эдан понял, что Лэре как будто чего-то недостает.

Звон стали о сталь снова раздался над поляной, когда противника закружились по площадке. Эльфы, которые дожидались своей очереди или просто наблюдали за поединком, хлопали в ладоши и встречали ободряющими возгласами каждый удачный удар. Если бы Эдан не знал истинного положения дел, он решил бы, что эти двое бьются не на шутку. Однако вскоре он заметил, что они стараются не наносить ударов по лицу, шее или ногам. Поражаемое пространство ограничивалось защищенной доспехами грудью и незащищенными руками и плечами, но сила удара по последним строго контролировалась. Мечи были легче, чем те, которыми в большинстве своем пользовались люди, и соответственно быстрее в действии. Предыдущий поединок закончился после первого ранения, но цель его состояла не в этом. Боец просто должен был сломить оборону противника. И легкий удар по металлическому нагруднику засчитывался за смертельный и заканчивал поединок.

Сильванна была не единственной женщиной, явившейся на тренировку. У людей женщины как правило не участвуют в сражениях. Иногда девочки-сорванцы вроде Ариэль играют в войну в детстве, но с возрастом обычно находят занятия, более приличествующие леди. У эльфов все было совершенно иначе. Женщины упражнялись с оружием наравне с мужчинами, и хотя большинству их недостало бы силы успешно орудовать тяжелыми широкими мечами, в искусстве владения более легкими и быстрыми эльфийскими клинками они, казалось, не уступают мужчинам.

Сильванна победила своего второго соперника, коснувшись мечом его нагрудника; он отдал ей честь, признавая свое поражение, и уступил место следующему противнику. Эдан изумлялся силе и выносливости Сильванны. Короткий, неудовлетворивший ее и скоро прерванный поединок с ним, затем два полноценных поединка с мужчинами — а у нее даже пот на лбу не выступил. Она действовала мечом так, словно он был продолжением ее самой — и внушала несомненное уважение своим соперникам.

— Вот уж никогда не подумал бы, что женщины могут так хорошо владеть оружием,— сказал Микаэл, с восхищением глядя на Сильванну.— Она по меньшей мере не уступает лучшему фехтовальщику королевской охраны.

— Да, она очень хороша, конечно,— согласился Эдан, выразительно кивнув головой.— Сейчас я чувствую себя глупо оттого, что отступал. И в лучшие дни у меня не было бы ни единого шанса в поединке с ней.

— Думаю, что отсюда можно сделать вывод, что не стоит недооценивать женщину только потому, что она женщина,сказал Микаэл. Он искоса взглянул на Эдана и ухмыльнулся.Я полагаю, ты уже усвоил этот урок раньше, с Ариэль.

Эдан нахмурился.

— Очевидно, этим разговорам конца не будет. Если бы не ты, я был бы внимательней в тот раз.

— Ты хочешь сказать, что во всем виноват только я? - невинным голосом спросил Микаэл.— Это не у меня она выбила щит из руки и не мне чуть не размозжила череп.

— Насколько я помню, это кому-то другому чуть не размозжили череп,— сухо заметил Эдан.

— Да, признаю, оба мы получили свою порцию шишек в тот день, — ухмыльнулся Микаэл.

Сильванна успешно закончила третий поединок, легко ранив противника в руку. Они отсалютовали друг другу, и оба покинули площадку. Место их заняли два следующих бойца, а Сильванна подошла к мальчикам. Лицо ее слегка порозовело от напряжения, но во всех других отношениях она совершенно не казалась утомленной. Эдан почувствовал усталость, даже просто наблюдая за ней.

— Я приношу вам свои извинения,— сказал он подошедшей Сильванне.— Я отступал, потому что вы женщина, но я оказался бы слабым противником для вас, даже если бы старался изо всех сил.

— Ну, ты еще молод,— ответила она.— Несомненно, если ты будешь усердно упражняться, со временем твое мастерство усовершенствуется, как усовершенствовалось мое.

Эдан нахмурился.

— Едва ли вы намного старше меня.

Сильванна вскинула голову и с любопытством взглянула на него.

— Не знаю. Сколько тебе лет? Определить возраст человека довольно трудно.

— Мне восемнадцать.

— О. Что ж, я несколько старше.

— Правда? По вам не скажешь.

— Дайте-ка подумать...— Она легко наморщила лоб.— По человеческому исчислению, думаю, мне идет шестой десяток.

У Эдана отвисла челюсть.

— Шестой десяток? — недоверчиво переспросил он.

— По понятиям эльфов я еще совсем ребенок,— с улыбкой ответила Сильванна.— А большинство эльфов, которых вы видели сегодня на площадке, еще моложе.

— Вы сказали "по человеческому исчислению",— заговорил Микаэл, когда они двинулись у дому Гильвейна.— А что, эльфы ведут другое исчисление времени?

— Не то чтобы мы исчисляли время иначе,— ответила Сильванна,— поскольку для бессмертных понятие времени не столь важно, как для вас. Но трудность состоит в том, что для нас время часто протекает иначе, чем для вас.

Эдан нахмурился.

— Как это может быть?

— Не знаю,— пожала плечами Сильванна.— Однажды я задала брату тот же вопрос, но он тоже не смог ответить. Похоже, никто не может. Но, по-видимому, в эльфийских владениях время течет для людей иначе. ТО, что покажется вам несколькими часами в Туаривеле, за пределами нашего королевства окажется несколькими днями, а за недели, проведенные здесь, в землях людей могут пройти годы. И похоже, этот эффект усиливается, чем дольше человек остается с нами — поэтому нам трудно вести счет времени по-вашему. В лучшем случае мы можем всего лишь осознать его течение.

— Вы имеете в виду, что если мы останемся здесь на неделю или около того, в империи тем временем может пройти год или больше? — удивленно спросил Микаэл.

— Это возможно,— ответила Сильванна,— хотя ни в коем случае не обязательно. Однажды один купец из людей задержался у нас на несколько недель, изучая наши ремесла. Вернувшись в свою деревню за Черной Рекой, он обнаружил, что со времени его отъезда прошло восемь лет и все считали его погибшим. С другой стороны, купцы, которые оставались с нами лишь несколько дней, по возвращении не замечали большой разницы во времени — кроме одного человека, который обнаружил, что вернулся всего через час после своего отъезда.

— Это похоже на волшебство,— сказал Микаэл.

— Возможно, так оно и есть,— ответила Сильванна.По-видимому, Гильвейн так считает. Он полагает, что со временем что-то происходит, когда достаточно большое число эльфов собирается в одном месте, но каким образом и что именно, не может сказать. Возможно, это как-то связано с нашим бессмертием, или с нашим отношением к магии, или с какой-нибудь другой причиной. В любом случае, никто не знает наверняка, чем это вызвано.

— Значит, чем дольше мы останемся здесь, тем больше вероятности, что в империи пройдет значительный отрезок времени? — с тревогой спросил Эдан.

— Похоже, именно так и случится,— сказала Сильванна.

— Значит, чем дольше мы останемся здесь, тем больше времени будет у лорда Эрвина укрепить свои позиции, если я правильно понял,— с беспокойством сказал Эдан.— Раньше я не сознавал этого. Почему нам никто не сказал об этом?

Сильванна пожала плечами.

— Несомненно, потому что вы не спрашивали. Но у вас нет повода для тревоги: существует способ свести этот эффект на нет. Брат объяснял мне как-то. Это сопряжено с некоторым риском, но именно таким способом ваше послание было доставлено в Ануир.

— Это как? — спросил Эдан.

— Через Мир Теней,— ответила Сильванна.— Ваше послание в столицу империи доставил половинчик. И когда настанет время вам покинуть Туаривель, проводник-половинчик возьмет нас с собой точно так же. Он откроет ворота в Мир Теней, и мы пройдем через него, чтобы появиться в мире дневного света в другом месте и времени.

— Вы сказали, проводник-половинчик возьмет нас,— сказал Эдан.— Вы с эскортом будете сопровождать нас в империю?

— Нет, я просто вернусь с вами,— ответила она.— Мы с Гильвейном отправимся с вами в Ануир. Принц Филерэн хочет знать, как будут разворачиваться события в империи.

— Вы имеете в виду, он хочет, чтобы кто-нибудь из нашего окружения заботился о его интересах? — спросил Эдан.

— Разве это кажется вам неразумным?

— Нет,— сказал Эдан.— Конечно же, нет. Мы многим обязаны Туаривелю, в том числе нашими жизнями; хотя, если говорить обо мне, то я считаю себя в долгу перед вашим братом лично. Но будь это даже и не так, мне все равно было бы приятно узнать, что вы возвращаетесь с нами.— Он покраснел и поспешно добавил.— В смысле вы с братом.

— Я с нетерпением жду этого,— сказала Сильванна.— Я всю жизнь прожила в Эльфинвуде и никогда не покидала Туаривель. Мне бы хотелось побывать в мире людей и посмотреть, на что он похож.

— Он другой,— сказал Эдан.— Наши города совсем не похожи на ваши, как и наши древни. Наши улицы, боюсь, не такие чистые, и мы не живем среди деревьев, как вы. Мы строим наши дома и дворцы по другому и живем за каменными стенами. У вашего образа жизни много положительных сторон. Это жизнь спокойная и умиротворяющая душу. Вероятно, именно поэтому кажется, что время течет здесь значительно медленнее.

— Все же я предпочитаю вернуться в Ануир,— сказал Микаэл.В конце концов я теперь император и должен заявить о своем праве на престол.

— А я должен служить тебе в империи,— сказал Эдан.— Долг обязывает. Но кроме этого,— печально добавил он,— теперь у меня осталось мало причин желать возвращения.

Сильванна нахмурилась.

— Почему ты так говоришь? Разве ты не хочешь увидеть своих близких?

Эдан тяжело сглотнул, прежде чем ответить.

— Единственными моими близкими были мои родители,— сказал он.— У меня нет ни братьев, ни сестер, а теперь, боюсь, мои родители оба погибли. Возможно, мать уцелела, но отец представлял слишком серьезную опасность для лорда Эрвина, чтобы тот оставил его в живых.

— Но... твой отец жив,— сказала Сильванна.

Эдан остановился и уставился на нее.

— Что?

— Сегодня утром от него пришло письмо,— сказала она.Разве ты не знал?

Эдан не верил своим ушам.

— Мой отец жив? От него пришло письмо? Ты уверена?

— Брат сказал мне сегодня утром, когда ему принесли новости из дворца и вызвали к принцу,— ответила Сильванна.Вероятно, он хотел, чтобы я сообщила об этом тебе, но я думала, ты уже знаешь.

— В первый раз слышу! — воскликнул Эдан, и сердце подпрыгнуло у него в груди.

— А что было в письме? — нетерпеливо спросил Микаэл.Гильвейн не говорил?

— Что-то о том, что лорд Тиеран благополучно добрался до Ануира с императрицей и сопровождающими ее лицами,— сказала Сильванна.— Там было еще что-то, но сейчас не помню что.

— Ты запомнила самое главное,— сказал Эдан. Он порывисто обнял Сильванну и крепко прижал к себе.— Спасибо! Спасибо тебе! Это самая лучшая новость из всех возможных!

Сильванна окаменела от неожиданности, и Эдан выпустил ее из объятий и отступил назад в некотором смятении.

— Прости,— сказал он.

— Нет, это я должна просить у тебя прощения, Эдан,— сказала она.— Если бы я знала, что ты считаешь своего отца мертвым, я бы сразу сказала тебе о письме. Я не думала... Как ужасно, должно быть, ты себя чувствовал!

Эдан закрыл глаза, испытывая чувство огромного облегчения. На несколько мгновений он просто потерял дар речи — такая радость переполняла его душу. Он почувствовал, как у него задрожала нижняя губа, и испугался, что сейчас заплачет. Сильванна обняла его и притянула к себе. Потом Микаэл положил руку ему на плечо — и они трое застыли так, прижавшись друг к другу, будто черпая друг в друге новые силы. Несколько мгновений все молчали. Эдан глубоко вздохнул, и они разомкнули объятия.

— Должно быть, ты чувствовал себя страшно одиноко,— сказала Сильванна,— когда думал, что один из семьи остался в живых.

Эдан кивнул, изо всех сил стараясь успокоиться. Он взглянул на Микаэла и ободряюще сжал плечо мальчика.

— Ты понимаешь, что это значит? — сказал он.— Лорд Эрвин не взял императрицу в заложницы и не может обосновать свои притязания на должность регента. Он проиграл. В ту минуту, когда лорд Эрвин узнает, что ты жив и здоров, он должен будет либо отказаться от своих попыток прийти к власти, либо открыто признать себя изменником.

— Он уже сделал это,— твердо сказал Микаэл.— И более того, он сам это знает. Его следует не просто заставить подчиниться. Его следует судить.

Эдан изумленно взглянул на мальчика и впервые увидел перед собой не принца Микаэла, но императора Микаэла.

— Да, ты прав, конечно,— сказал он.— Так или иначе, будет война — и избежать ее невозможно.

Микаэл кивнул.

— Империя принадлежит мне по праву рождения. Я должен бороться за ее целостность. И буду бороться до последнего вздоха.

— Мы оба будем... сир,— сказал Эдан. Они пожали друг другу руки.— Пойдем, Сильванна. Пойдем, найдем Гильвейна и узнаем, как скоро император и я сможем отправиться домой.

* КНИГА ВТОРАЯ. ПРАВО ПРЕСТОЛОНАСЛЕДИЯ *

Глава 1

Южное Побережье, с его холмистыми травянистыми равнинами, примерно в ста милях от пролива Эреля постепенно сменяется возделанными полями Хартлэнда, похожими с высоты на лоскутное одеяло. Два эти района включают в себя все земли от расположенной на побережье залива Коранис провинции Осорд на востоке до густых лесов провинции Эребаннин с ее прибрежными болотами на юго-востоке; от лесов и сочных лугов Мореда и Марказора на севере до провинций Тэгас и Бросенгэ на западе, на берегах Моря Штормов. На южной окраине этих территорий, занимающих половину западной части материка Керилия, находится столица империи Ануир.

Когда еще существовал перешеек между двумя материками и первые люди пришли по нему из Адурии в Керилию, то именно на место современного Ануира основали они свое первое поселение. С течением лет поселение превратилось в процветающий городок, последний — в многолюдный город, который, когда люди расширили свои владения в Керилии, стал резиденцией правительства империи Ануир. Как самый старый и многонаселенный город людей в Керилии, Ануир превратился в оживленный центр торговли, науки и развлечений, средоточием искусств и политических интриг. Всякий раз, покидая город, Эдан чувствовал себя так, словно оставлял за спиной цивилизацию, чтобы с риском для жизни устремиться в дикие пустоши пограничных провинций, и с нетерпением ожидал возвращения. На этот раз ему особенно нетерпелось вернуться... не только в Ануир, но просто в мир дневного света.

Сейчас они двигались через холодные, туманные леса, и Эдан знал, что скоро они подойдут к землям Димеда и окажутся на расстоянии примерно шестидесяти миль от Ануира, лежащего прямо за рекой Мэзил. Река служила природной границей между провинциями Димед и Аванил, где находилась столица империи, которую Эдан страстно желал увидеть вновь. Он знал, что они будут там скоро, и пытался подбодрить себя этой мыслью, одновременно стараясь ни на миг не потерять бдительности. Он не мог позволить себе отвлекаться. Только не здесь.

Прежде они уже проходили несколько раз этой дорогой, и за время трудных и неприятных для него путешествий через этот зловещий холодный край, Эдан научился узнавать некоторые географические особенности этого в высшей степени противоестественного места. Хотя некоторые черты пейзажа начинали казаться ему знакомыми, другие продолжали изменяться, и он знал, что никогда в жизни не сумеет по-настоящему привыкнуть к Миру Теней.

Они медленно ехали верхом сквозь густой темный лес, мимо неестественно искривленных, уродливых деревьев, с ветвей которых клочьями свисал мох, похожий на седые волосы старухи, и Эдан вспоминал о первом своем путешествии через Мир Теней, состоявшемся восемь лет назад. Тогда он остался не в восторге и с течением времени так и не сумел привыкнуть к этому промежуточному миру. В конце концов это был мир самых страшных его детских кошмаров, и вопреки обыкновению в этом случае действительность оказалась страшней сна.

Восемь лет назад они с Микаэлом вместе с магом Гильвейном Ауреалисом и его сестрой эльфом-воительницей Сильванной выехали из Туаривеля, направляясь обратно в Ануир. Их сопровождал отряд воинов-эльфов и проводник-половинчик по имени Футхарк. От эльфийской столицы они два дня шли пешком через Эльфинвуд, пока не достигли подножья гор Каменный Венец на юге, недалеко от Марказора. Даже тогда Эдан сознавал, какой опасности подвергаются они в этих землях. На лесистых нагорьях Марказора жили гоблины, а в горах Каменный Венец нашли приют ноллы, огры и отчаянные отщепенцы из людей, которые бежали из своих земель, спасаясь от судебного преследования. Однако именно туда привел их Футхарк, поскольку по какой-то непонятной причине, как объяснил половинчик, завеса между двумя мирами была тоньше всего там, где хаос господствовал над порядком.

Футхарк не мог объяснить, почему так происходит. Возможно, сказал он, это как-то связано с отрицательной энергией зла. Возможно, местности, населенные существами порочными, подступают ближе всего к Миру Теней, который с каждым годом все больше и больше пропитывается злом. А возможно, предположил он, онсхеглины привели свои владения в состояние временной нестабильности вследствие значительного расхода темной силы и теперь им требуются крупные кражи крови, чтобы привести их в прежнее состояние. Половинчик не знал точно, и Эдану показалось трудным следить даже за отвлеченными его рассуждениями. Наверняка половинчики знают одно, сказал Футхарк, а именно: в определенных областях переходить из мира в мир легче, чем в других. А эти "определенные области" явно не входили в число тех мест, которые Эдану хотелось бы посетить.

На этот раз, как и в нескольких предыдущих проходах через зловещий Мир Теней, они пересекли границу между мирами в Паучьих Чащах, но в тот первый раз, на обратном пути из Туаривеля, они сделали это в глухом ущелье в горах Каменный Венец, недалеко от границы Марказора. Эдан мысленно вернулся в тот день и вспомнил все по обыкновению отчетливо. Хотя это случилось восемь лет назад, когда ему было всего восемнадцать, Эдану казалось, что все произошло только вчера.

Его всегда глубоко интересовала общеизвестная способность половинчиков создавать двери в пространство иных измерений и ходить Тенью. Он действительно боялся переходить из мира яви в мир своих детских кошмаров, но в то же время сгорал от любопытства узнать, как это делается. Когда они поднимались по тропинке, ведущей к горному ущелью, Футхарк шел впереди, несколько обогнав остальных, но не настолько, чтобы потеряться у них из виду.

Половинчик держался почти по-звериному настороженно; он то и дело склонялся к земле в поисках следов и принюхивался к воздуху, стараясь обнаружить близость хищников. Эдан встречал половинчиков в Ануире, но до сих пор ни с кем из них не общался близко и потому, как завороженный, пристально наблюдал за Футхарком.

Половинчик выглядел как более-менее нормальный взрослый мужчина, разве что ростом был около трех с половиной футов. Он был пропорционально сложен — в отличие от карликов с несоразмерно маленькими для головы и туловища конечностями.

У Футхарка были густые черные волосы, которые поднимались гребнем на макушке и спускались до середины спины почти как конская грива. У него были угловатые острые черты лица, как у эльфов, только брови были гуще и лишены изящного изгиба, характерного для эльфов, а уши заострены не столь сильно. В действительности, только внимательно присмотревшись можно было заметить, что они вообще заострены. Городские половинчики, как слышал Эдан, имели обыкновение носить одежду, принятую в той местности, где они жили. Однако Футхарк носил кожаный костюм: открывающий голые руки и грудь темно-коричневый камзол со шнуровкой из сыромятных ремешков и штаны из мягкой оленьей кожи. На ногах у половинчика были кожаные мокасины чуть выше щиколотки, тоже зашнурованные сыромятными ремешками. Вероятно, подумал Эдан, он одевается так, потому что большинство эльфов в Туаривеле носят такие костюмы.

Пока они поднимались, Футхарк продолжал постоянно наклоняться к земле и озираться по сторонам с настороженным видом, словно прислушиваясь к чему-то. Время от времени он вытягивал вперед руки с растопыренными пальцами, ладонями вверх, словно ощупывая воздух. А потом, едва они вышли на пологий спуск, ведущий в скалистое ущелье, половинчик резко остановился и сделал руками такое движение, будто сметал перед собой невидимую паутину, и на тропе прямо перед ними появилось вихрящееся серое облачко.

Казалось, будто в воздухе неожиданно сгустился туман, но лишь на небольшой, размерами с обычную дверь, площади. Это и был портал — дверь в пространство других измерений, мост в промежуточный мир.

Эдан вспомнил, как внезапно внутри у него все напряглось и сердце болезненно сжалось. У него совершенно пересохло во рту, и он обнаружил, что не может сглотнуть. Он начал дышать часто и тяжело, и холодный пот заструился у него по спине. Его любопытство было полностью удовлетворено. Он увидел, как половинчик создает портал в другой мир. Эдан не вполне понял, как именно он это сделал, но все остальное он сможет узнать в следующий раз. Он увидел, как открылась дверь в промежуточный мир. Однако ему не хотелось узнать, что находится по ту сторону двери.

Обладай Эдан и самой малой толикой здравого смысла, он уже понимал бы достаточно, чтобы почувствовать по меньшей мере некоторый трепет при мысли о необходимости пройти сквозь это вихрящееся серое облако в неизвестный мир — тем более что, по слухам, некоторые люди, проходившие в Мир Теней, никогда не возвращались обратно. Любой человек в здравом уме подумал бы хорошенько, прежде чем пройти сквозь этот сотканный из тумана портал, который внезапно появился на тропе, подобно низко летящему облачку. Любой, кроме Микаэла Роэля. Микаэл определенно пребывал в крайнем возбуждении и горел желанием пройти через портал. Именно тогда, увидев нетерпеливое выражение детского лица, светившегося от восторга, Эдан окончательно понял, что новый и еще некоронованный император не просто бесстрашен — он сумасшедший.

Вслед за Футхарком они прошли сквозь вихрящееся облако в Мир Теней и оказались в местности, во многих отношениях похожей на мир, который только что покинули... но в то же время совсем другой.

Они могли узнать тропинку, на которой стояли. Она выглядела почти так же, как и в мире дневного света. Окружающая местность тоже мало изменилась, и, насколько Эдан понял, они по-прежнему находились у подножья гор Каменный Венец, у входа в ущелье, ведущего в Марказор. Только при этом все в этом мире было несколько иначе.

Во-первых, здесь было совершенно другое освещение. Когда они проходили через портал, над землей стоял ясный солнечный день; но когда они вышли с другой его стороны, все вокруг стало темным и серым, как в туманный хмурый день на прибрежных топях. Вечный туман, в котором они утопали почти до колен, плотной пеленой стелился над землей и поднимался тонкими струйками в воздух. Дальность зрения ограничивалась дюжиной ярдов или около того — за исключением кратких мгновений, когда туманная дымка рассеивалась от внезапного дуновения ледяного ветра. И здесь было холодно. Ужасно холодно. Такого рода холод пробирает до самых костей и ломит их. Этот мир был зеркальным двойником мира дневного света, только двойником, явленным в зеркале темном, которое отражает лишь... тень.

С первого взгляда окружающая местность казалась похожей на место, покинутое ими несколько мгновений назад — только все вокруг было окутано серым туманом; но при ближайшем рассмотрении оказалось, что деревья здесь имеют жуткие уродливые очертания и с ветвей их клочьями свисает мох, прикосновение которого к коже заставляло содрогаться от омерзения. Кусты здесь тоже были другими — более редкими и колючими, с большими, острыми, как кинжалы, шипами. Почва под ногами в основном была каменистая и голая, за исключением обширных участков, покрытых странным серебристо-голубым мхом, который рос неопрятными пучками и напоминал изодранный ковер. И в этих колючих зарослях наблюдалось какое-то раздражающее нервы движение, производимое некими существами, которых Эдан совершенно не хотел увидеть. С некоторыми из этих существ он познакомился довольно скоро.

— Стой, Эдан! Не двигайся,— сказала Сильванна, едва они двинулись вниз по тропе.

Она произнесла эти слова спокойно, но с силой, и что-то в ее тоне заставило Эдана застыть на месте.

— В чем дело? — тревожно спросил он.

— Просто не двигайся,— повторила она.— Не шевели даже пальцем. Даже не дыши. Стой очень, очень тихо.

Краешком глаза Эдан увидел, как она вынимает из ножен кинжал. Он недоуменно нахмурился, а потом почувствовал, как что-то ползет у него по шее сзади. Он тяжело сглотнул и стиснул зубы, пытаясь справиться с пробежавшей по телу дрожью. Что-то ползло по нему... что-то волосатое.

Сильванна быстро шагнула вперед, и лезвие ее кинжала сверкнуло. Эдан почувствовал слабый укол, когда кончик кинжала скользнул по его коже, а потом увидел, как Сильванна наступает ногой в грубой мокасине на что-то белое и многоногое. Сильное содрогание сотрясло все тело Эдана.

— Что это было? — тревожно спросил он.

— Паук-альбинос,— ответила она.— Маленький, еще детеныш. Они вырастают размером с твою голову, и это только туловище. Острые клыки, смертельный яд. Один крохотный укус, даже такого маленького паучка,— и без помощи целителя или мага ты в считанные секунды умер бы в страшных мучениях. Просто яд слишком быстро действует.

Эдан побледнел.

— Спасибо. Похоже, ты спасла мне жизнь.

— Просто держись подальше от висящего мха,— ответила Сильванна.— Они любят там устраивать гнезда и не видят разницы между мхом и твоими волосами. Если ты позволишь пауку забраться в свои волосы, даже если он и не укусит тебя, то все равно может отложить там яйца.

Эдану становилось дурно всякий раз, когда он думал об этом. С тех пор он участвовал во многих сражениях и встречался со многими ужасными обитателями Мира Теней, но ничто никогда не вызывало у него такого содрогания, как мысль о крохотных паучьих яйцах у него в волосах, из которых вылупляется множество маленьких белых паучков с острыми клыками, источающими яд. С тех пор он старался держаться подальше от висящего мха, словно прикосновение к нему было бы смертельным. И оно легко могло таковым оказаться, подумал Эдан, если учесть, какие существа скрываются в этом мхе.

— О чем ты думаешь? — спросила Сильванна, которая ехала рядом с ним по тропе, ведущей сквозь туманные леса. Ее голос мгновенно вернул Эдана к действительности, и он понял, что слишком увлекся воспоминаниями. В данных обстоятельствах впадать в задумчивость было опасно, а потому непозволительно, но он смертельно устал — и все они устали - и сознание его просто начало жить своей жизнью.

— Я думал о пауках,— ответил Эдан на вопрос.— О маленьких белых паучках, которые вылупляются из двух десятков крохотных яиц.

Несколько мгновений Сильванна смотрела на него, недоуменно нахмурившись, потом лицо ее неожиданно прояснилось.

— А, ты вспоминал о первом нашем путешествии через Мир Теней.

Он кивнул.

— С одной стороны кажется, что все это было только вчера. Но с другой стороны такое ощущение, будто с тех пор прошла целая вечность.

— Это было лет пять назад, да? — спросила Сильванна.— Или больше?

— Восемь,— ответил Эдан, улыбаясь про себя. Эльфы имели слабое представление о времени. Будучи бессмертными и, следовательно, имея в своем распоряжении вечность, они не придавали времени особого значения — в отличие от людей, которые располагали меньшим временем и потому уделяли ему больше внимания.— Восемь лет, за которые много чего произошло.

Во-первых, подумал он, бросив взгляд на ехавшего немного впереди императора, Микаэл вырос. В свои двадцать он все еще был юношей, но физически не уступал зрелому мужчине. Он вытянулся за шесть футов и теперь был выше Эдана. И также тяжелее него по меньшей мере на сорок фунтов. Микаэл очень серьезно относился к упражнениям с оружием и занимался со своим учителем каждый день. В результате он превратился в рослого и крепкого мужчину с широкой грудью и длинными мускулистыми руками, позволявшими ему вращать над головой двуручный меч с огромной скоростью и силой.

Многие молодые люди империи в его годы оставались еще мальчишками, но Микаэл сделал очень многое за восемь лет, прошедшие после их возвращения из Туаривеля — и то были годы бесконечных волнений в провинциях и трудного служения долгу в столице.

Боруин был только началом. Когда Эдан и Микаэл вернулись в Ануир, побывав в плену у гоблинов и ненадолго остановившись в Туаривеле, они обнаружили, что за это время в их мире прошло чуть более года. В этом и заключается сложность путешествий по эльфийским землям, где время течет особым, необъяснимым и непредсказуемым образом. Никогда нельзя сказать точно, сколько времени пройдет в мире людей, пока ты остаешься во владениях эльфов, даже если ты возвратишься назад через Мир Теней.

Эдан никоим образом не предпочитал хождение Тенью любым другим видам перемещения, но Микаэл обращался к нему много раз со времени того первого путешествия. Создав портал в Мир Теней половинчик мог по меньшей мере замедлить течение времени. Как объяснил Футхарк, если у них появится острая необходимость добраться из Ануира до Кал-Калатора, который находится на противоположной окраине континента, и им нужно будет оказаться там как можно скорее, то при путешествии верхом — даже если они будут гнать коней и менять их по пути — дорога займет около месяца. Ибо им придется преодолеть расстояние по меньшей мере в тысячу миль, и даже больше, если они пойдут окружными путями, чтобы миновать такие потенциально опасные территории, как Кулладарайт и Пустошь Тарван.

С другой стороны, если они пройдут Тенью через промежуточный мир, их путешествие займет приблизительно столько же времени... но они смогут выйти в мир дневного света почти в ту же минуту, когда покинули его. Другими словами, в Мире Теней для них пройдет месяц, но в мире дневного света тем временем пройдут лишь минуты. За одним исключением. Владения эльфов.

Таким же таинственным образом, как законы времени менялись в Мире Теней, менялись они и во владениях эльфов, что наводило Эдана на мысль о некой взаимосвязи, хотя какого именно рода эта взаимосвязь он не мог понять. Дело в том, что если в Мире Теней течение времени почти останавливалось, то в эльфийских владениях оно было совершенно непредсказуемым и могло либо ускориться, либо замедлиться — причем предсказать, когда как произойдет, было невозможно. Поэтому при переходе из эльфийских владений в Мир Теней и оттуда обратно в мир людей со временем могли произойти интересные вещи.

— Я никогда не забуду наше первое путешествие через этот ужасный край,— сказал Эдан Сильванне. Они ехали бок о бок шагом. Пускать коней галопом или даже рысью по лесам Мира Теней опасно. Никогда нельзя знать, что может ждать тебя впереди — если, конечно, это неизвестное не предпочтительней той опасности, которая подстерегает сзади.— Словно было недостаточно того, что мы рисковали жизнями, выбрав эту дорогу, так мы еще и обнаружили, что всего за несколько дней, проведенных нами в Туаривеле, в Ануире прошел целый год...— Он покачал головой и вздохнул.— Что ж, по крайней мере, больше нам не пришлось пережить ничего подобного, даже если император из желания выгадать время и настаивает на путешествиях через Мир Теней всякий раз, когда нам требуется преодолеть большое расстояние. Я всегда подозревал, что он не полностью осознает связанный с этим риск. Теперь я понял, что его просто мало волнует возможная опасность. Но тот первый раз... Никогда этого не забуду. Я никогда по-настоящему не понимал, в каком напряжении находился мой отец, пока не увидел его. Для меня прошла всего неделя, но для него — год. Целый год, в течение которого он никогда не знал точно, что сулит ему грядущий день. Один год, состаривший его на двадцать лет.

— Тебе по-прежнему очень не хватает его, да? — спросила Сильванна.

Эдан кивнул.

— Не могу сказать, как. Мне не хватает его мудрости и советов. Конечно, наибольшую утрату понесла моя мать, но с другой стороны, она просто потеряла мужа, в то время как я потерял не только отца, но и наставника. Он еще столькому мог бы научить меня, если бы прожил еще хоть несколько лет...

— Мне иногда кажется, что быть человеком ужасно,— сказала Сильванна: — Все ваши достижения, мечты и страсти настолько преходящи. Ваш жизненный путь так короток, что я не понимаю, как вы миритесь с этим.

Эдан улыбнулся.

— Ты хочешь сказать, что жалеешь нас?

— Ну... нет, не совсем так,— ответила она.— Жалость подразумевает некоего рода снисхождение, а за последние несколько лет я узнала очень многое о людях и том, сколь многого вы можете добиться, поставив перед собой цель.

— Возможно, так происходит именно потому, что наш жизненный путь столь короток,— сказал Эдан.— Именно сознание, что мы всего лишь смертные создания, и заставляет нас проживать жизнь в полную силу. И возможно, мы кажемся вам немного безрассудными лишь потому, что в некотором смысле таковыми и являемся. Вам, эльфам, как созданиям бессмертным, не свойственно подобное безрассудство. Людям же эльфы кажутся... пожалуй, вовсе не безрассудными, в отличие от нас. Вот почему наши страсти полыхают так ярко. Когда ты с самого начала понимаешь, что твое время ограничено, то начинаешь дорожить каждым днем.

Сильванна несколько мгновений задумчиво смотрела на него, пока они ехали бок о бок, легко покачиваясь в такт конской поступи.

— Пожалуй, это не лишено смысла. Я заметила, что вы, люди, очень остро все переживаете.— Она нахмурилась и тряхнула головой.— Я не хочу сказать, что эльфы не способны на сильные чувства, ибо мы способны на них... просто человеческие страсти куда более сильны. И неуправляемы.

— Это и есть безрассудство,— с улыбкой ответил Эдан.— Оно происходит из нашей недолговечности, как я сказал. Мы живем со страстью, трудимся со страстью... любим со страстью.

Сильванна взглянула на него. Он твердо встретил ее взгляд. Она не отвела глаза.

— Если развить эту мысль,— сказала она,— то можно утверждать, что самые страстные существа на свете — поденки, которые живут всего один день.

— И заметь, как яростно колотят они по воздуху своими крохотными крылышками, неизменно стремясь к свету.,— сказал Эдан.— Пламя влечет их так сильно, что они летят на него и сгорают в огне. Если это не аллегория неукротимой страсти - то что еще?

— Я думала, на огонь летят мошки,— сказала Сильванна.

— Поденки делают то же самое, разве нет?

Она нахмурилась.

— Не уверена. Разве?

Эдан пожал плечами.

— Даже если и нет, это не умаляет достоинств аллегории.

Сильванна улыбнулась.

— Пожалуй, ты проглядел свое истинное призвание,-сказала она.— Тебе следовало стать не придворным министром, а бардом.

Эдан поморщился.

— О, только не это.

Сильванна подняла брови.

— О? Похоже, я задела тебя за живое.

— Когда-то я знал барда,— сказал Эдан.— На самом деле, я знал нескольких, и все они были невыносимы, но этот был хуже всех. По большей части барды влюблены в звучание собственных слов, что делает их тщеславными, но этот был влюблен еще и в идею, что делало его опасным.

— Каким образом приверженность идее может сделать кого-то опасным? — спросила Сильванна.

— А вот это вопрос к главному министру императора,усмехнулся Эдан.— Как лорд верховный камергер я могу утверждать, что все служители идеи опасны, потому что они ставят идею превыше власти императора, короля или аристократа. Такой человек в первую очередь хранит верность идее, которую он — или, возможно, она — проповедует. Как следствие, он никогда не видит причин идти на уступки. Однако лично я понял, что есть определенная разновидность служителя идеи, с которым можно договориться.

— А именно? — спросила Сильванна.

— Тот, который во всем с тобой согласен,— ухмыльнулся Эдан.

— Я могла бы и догадаться,— Сильванна состроила гримаску.Теперь ты скажешь, что я могла бы уже узнать тебя получше.

— Эльфы, как всем известно, учатся медленно,— поддразнил ее Эдан.— Вот еще один недостаток вашего бессмертия... вы никогда не чувствуете острой необходимости делать что-либо быстро.

— С некоторыми вещами лучше не торопиться,— ответила Сильванна, искоса взглянув на него.

— Ты имеешь в виду... с ухаживанием, например? — спросил Эдан.

— Не только.

Эдан в смущении кашлянул. За последние восемь лет они с Сильванной очень сблизились, чего он никак не мог предположить при первой их встрече. Во-первых, он не рассчитывал на длительное знакомство с девушкой, но она вернулась с ними в Ануир вместе со своим братом Гильвейном, и оба они — а также половинчик Футхарк и эскорт из двенадцать воинов-эльфов, сопровождавший их из Туаривеля, остались в империи.

Это было частью договора, заключенного между лордом Тиераном, который действовал в интересах тогда еще некоронованного императора Микаэла, и правителем Туаривеля принцем Филерэном. Эльфы должны были выступить в качестве личной охраны императора и в первую очередь обеспечить его безопасное возвращение в Ануир, а во вторую очередь показать всем эльфийским королевствам, что Туаривель заключил официальный союз с империей и поддержал императора Микаэла.

Это беспрецедентное соглашение с самого начала неминуемо должно было вызвать гнев экстремистов обеих сторон — таких как Руоб Человекоубийца и лорд Кир Эван, герцог Аванилский, который для эльфов был приблизительно тем же, кем Человекоубийца для людей. Поскольку Аванил и Руоб - провинция в южной части Эльфинвуда, которую выделил себе Человекоубийца,— имели общую границу, воины Человекоубийцы и рыцари лорда Кира часто совершали вылазки на вражеские территории, и случавшиеся там схватки были столь же частыми, сколь и жестокими. В действительности, если бы не Кир на юге и Эрвин Боруинский на севере его владений, ненависть Руоба Человекоубийцы простерлась бы куда дальше в глубину империи.

Почему же тогда, в свое время недоумевал Эдан, его отец заключил этот необычный союз? И почему Филерэн согласился на это? Ответ можно было получить, как учил его отец, рассматривая возможные варианты политической ситуации.

Подобный союз сулил Филерэну определенные выгоды, которые становились очевидными не сразу, но лишь по некотором раздумье. Филерэн понимал, что не может рассчитывать выстоять в одиночку и против людей, и против гоблинов Туразора. Перед его дедом, Человекоубийцей, такая проблема не стояла. Окруженный с одной стороны герцогом Аванилским, а с другой — эрцгерцогом Боруинским, он был отделен от гоблинского королевства Туразор провинцией Боруин и областью Пять Пиков и мог позволить себе всецело сосредоточиться на военных действиях против одних только людей.

Филерэна же действительно со всех сторон окружали враги - гоблины Туразора на западе, свирепые великаны из Великаньих Низин на севере, и ужасные приспешники онсхеглина Рейзена, обитавшие в горах Венец Горгона, на востоке. Эльфийский принц поддерживал мирные отношения только с соседней провинцией Дозон на северо-западе, которая нуждалась в союзе с Туаривелем, будучи обособленным аванпостом империи, окруженным со всех сторон владениями человекообразных. Филерэн прекрасно понимал, что подобные союзы ему совершенно необходимы для защиты эльфийских границ от вражеских нападений. Чтобы обеспечить безопасность своих владений, Филерэну приходилось проявлять политическую гибкость. Союз, заключенный с лордом Тиераном, и был продиктован политическими соображениями такого рода.

Подписав соглашение, Филерэн ясно засвидетельствовал официальное признание эльфийским королевством Туаривель Микаэла законным наследником Железного Трона, и это оказалось немаловажным обстоятельством, поскольку лорд Эрвин предпринял шаги к укреплению собственного своего положения за этот год, что они отсутствовали. Ему удалось склонить провинции Талини, Бросенгэ и Тэгас признать его притязания на регентскую власть.

Открытой всем ветрам провинцией Талини управлял лорд Эрик Доналз; и поскольку на северо-востоке с ней граничило гоблинское королевство Туразор, а на юго-востоке Эльфинвуд и область Пять Пиков, граф Талинийский отчаянно нуждался в покровительстве и поддержке такого сильного полководца, как эрцгерцог Боруинский. В этой малонаселенной северной провинции был лишь один город — хорошо укрепленная столица Невелтон, расположенная на берегу и в какой-то мере защищенная от яростных штормов Мир-Руана скалистым островом Дантьер. Большую часть Талини покрывали густые леса, кроме узкой полоски каменистой прибрежной равнины. Во владениях лорда Рерика не было таких процветающих городов, как Ануир, и даже больших селений вроде Сиседжа, но обитал в Талини народ сильный и стойкий — в основном могучие дровосеки и суровые рудокопы, добывавшие уголь в горах. Граф Талинийский не мог собрать многочисленное войско, но у него служили выносливые и закаленные воины, привыкшие к частым схваткам с налетчиками-гоблинами и разбойниками из области Пять Пиков. Вместе с рыцарями и солдатами лорда Эрвина они представляли грозную силу.

Кроме того к Боруину примкнула провинция Тэгас. Лорд Даван Дюрьен, граф Тэгасский, управлял своей относительно бедной провинцией из резиденции в Стормзпойнте, расположенном на берегу прямо к югу от Боруина. Тэгас отличался значительным разнообразием ландшафта — от прибрежных равнин до болот, от лесистых низин до Туманных гор, отделявших провинцию от Аванила. Население небольшого портового города Портиджа, расположенного в верхней оконечности Залива Пальца, промышляло в основном рыболовством, а прочие обитатели Тэгаса занимались земледелием и скотоводством. Постоянные набеги троллей из Туманных гор, привлекаемых сюда продуктами земледелия, а также овцами и прочим скотом пастухов, означали, что лорд Даван, как и Рерик Талинийский, нуждался в союзе с таким военачальником, как Эрвин Боруинский.

И наконец, сторону Боруина приняла провинция Бросенгэ, расположенная в месте выхода пролива Эреля в Мир-Руан. Побережье Бросенгэ, изрезанное глубокими заливами и болотистыми дельтами рек, занимали зеленые плодородные равнины, которые в удалении от моря сменялись лесистыми возвышенностями и горами. Как и Тэгас, провинция Бросенгэ граничила с Туманными горами, а потому подвергалась набегам троллей. Однако, в отличие от Тэгаса и Талини, эта провинция процветала и являлась центром нескольких могущественных гильдий. Ее глубокие заливы служили прекрасным убежищем для судов торговцев, контрабандистов и пиратов — всех их с одинаковым радушием принимали капитаны портов, которые не обнаруживали особой разборчивости, покуда гости могли платить за швартовку и стоянку.

Лисандр Марко, герцог Бросенский, имел общую границу с Аванилом, где находилась столица империи Ануир — и потому, насколько понимал Эдан, его союз с Боруином объяснялся ничем иным, как беспринципностью. Он легко мог собрать армию своих и наемных воинов для отражения грабительских набегов троллей, и ему не приходилось бояться налетов гоблинов или разбойничьих шаек, поскольку провинция лежала далеко к югу от Туразора и Пяти Пиков и была отделена от них Боруином, Тэгасом и Аванилом.

Нет, думал Эдан, Марко вступил в союз с Боруином не из страха перед лордом Эрвином. В этом союзе он увидел возможность навредить своему сопернику, лорду Киру Эвану, герцогу Аванилскому. Все преследовали свои личные выгоды, думал Эдан, и Эрвин использовал каждого для достижения своей собственной цели. Были даны обещания, заключены сделки, выплачены дани — когда подобные "дани" получают обычные представители торгового сословия, они почему-то называются взятками, подумал Эдан — и в результате Эрвин надежно сплотил провинции всего Западного побережья под своим знаменем.

Все это произошло в течение того года, который они провели при дворе принца Филерэна в Туаривеле — года, который показался им неделей или около того; и никто не предполагал, что принц Микаэл может вновь объявиться. Никто, кроме лорда Тиерана, который держал это в тайне до благополучного возвращения Микаэла в Ануир из желания самолично убедиться в его благополучном возвращении. Лорд Эрвин давно объявил о смерти принца и разослал гонцов во все концы империи с целью распространить это известие и объявить о его вступлении в должность регента.

Талини и Тэгас официально поддержали лорда Эрвина с самого начала, каковое обстоятельство заставило Эдана недоумевать, просто ли они почуяли, куда ветер дует и стояли на страже своих личных интересов или же предварительно получили какие-то сведения о планах эрцгерцога. В любом случае они первыми признали его притязания законными. Впоследствии к ним присоединилась провинция Бросенгэ, но не раньше чем Аван отказался поддержать лорда Эрвина, усомнившись в его праве на должность регента и высказавшись за лорда Тиерана и императрицу. Барон Димедский тоже объявил о своей поддержке лорда Тиерана и императрицы, но не раньше чем сказал свое слово Кир Аванилский. Барон Харт Дим, чьи владения граничили с Аванилом, хотел посмотреть, какую сторону примет влиятельнейший герцог Аванилский.

И так по всей империи, каждая провинция и каждый правитель тянули до последнего, прежде чем заявить о своей лояльности либо лорду Тиерану, либо Эрвину Боруинскому, поскольку никто не хотел спешить с официальными признанием той или другой стороны.

Однако именно на это делал ставку лорд Тиеран, понимавший, что таким образом он выигрывает время — время для того, чтобы юный император мог вернуться и занять свое законное место на Железном Троне империи Ануир. И ему требовалось выиграть как можно больше времени, поскольку он не знал, когда именно вернутся Микаэл и Эдан. Лорд Тиеран знал о странном течение времени в эльфийских владениях и знал, что оно совершенно непредсказуемо. Для Микаэла и Эдана может пройти всего несколько дней, когда для него и остальных обитателей человеческого мира могут пройти недели, месяцы или даже годы.

Должно быть, отцу было чрезвычайно трудно, подумал Эдан, использовать политическую ситуацию в стране самым выгодным образом — покуда это было в его силах — сознавая при этом, что самое сильное оружие, которое можно обратить против лорда Эрвина, он не может открыть. Если бы он объявил о том, что Микаэл, живой и здоровый, находится в Туаривеле, Эрвин и его сторонники могли бы предпринять шаги, препятствующие возвращению принца, и позаботиться о том, чтобы он не вернулся из Эльфинвуда живым.

Вероятно, все это время отец жил в страшном напряжении, подумал Эдан. И конечно, оно не прошло для него бесследно. Он умер два года назад, когда Эдан находился в военном походе вместе с императором. И в сущности, со времени их возвращения в Ануир военные походы не прекращались.

Восемь лет, подумал он. Восемь лет почти беспрерывных военных действий ради сохранения целостности империи. Однако Микаэл хорошо показал себя на этом поприще. И с каждым боем он значительно совершенствовал свой полководческий дар. В самом начале планы военных действий составлял лорд Корвин, главнокомандующий императорской армии Ануира, который решительно возражал против того, чтобы Микаэл выходил на поле боя вместе с войском. Ко времени первой кампании Микаэлу только что исполнилось тринадцать, и лорд Корвин считал слишком рискованным для ребенка — тем более, единственного наследника императорского трона — идти вместе с армией в сражение. Однако Микаэл настоял на этом, и к удивлению Эдана его отец поддержал решение мальчика.

— Да, действительно, он молод и будет подвергаться большой опасности,— сказал отец Эдану в ответ на его возражения.Однако именно это сыграет ему на руку. Солдаты увидят мальчика-императора, идущего вместе с ними, ведущего войско в бой под своим знаменем — и это одновременно придаст им сил и воодушевит их. Вид мальчика, который не боится сражаться за правое дело, придаст взрослым смелости.

— Но если его убьют? — спросил Эдан.

Отец легко пожал плечами.

— Любому настоящему командиру приходится идти на такой риск. Если он хочет, чтобы его солдаты были готовы умереть за него, он тоже должен быть готов умереть с ними. Правитель, который просто посылает войска на врага, оставаясь в тылу в своем надежно укрепленном замке, никогда не заслужит такой верности и уважения, как правитель, ведущий армию в бой. Сейчас Микаэл в первую очередь должен заслужить уважение и преданность своих солдат и подданных. А уважение и преданность никогда не даются человеку просто так. Их нужно заработать.

Таким образом в возрасте тринадцати лет Микаэл повел в бой Императорскую армию Ануира, каковое внушительное название тогда не вполне отвечало действительности, поскольку в значительной степени сила этой армии зависела от войск, посылаемых из имперских провинций. И в начале они имели в своем распоряжении лишь гарнизон столицы и войско, посланное Киром Аванилским. Во все остальные провинции были отправлены гонцы с приказом императора выслать подкрепление, но хотя никто из правителей прямо не выказал неповиновения, никто и не торопился выполнить приказ, кроме герцога Аванилского. Все хотели посмотреть, как сложатся обстоятельства. И, по крайней мере вначале, они складывались неблагоприятно для императора Микаэла.

Когда гонцы разнесли по империи весть о том, что принц Микаэл, живой и здоровый, возвратился в Ануир, чтобы объявить о своем законном праве на трон, Эрвин в ответ обвинил лорда Тиерана в попытке подсунуть народу империи самозванца. Прошел целый год, заявил он, в течение которого пропавший император не давал о себе знать, и вот теперь он вернулся. Откуда? Если это действительно принц, то чем он занимался все это время? Как сумел бежать от похитивших его гоблинов? И почему эльфы, закоренелые враги людей, пожелали помочь ему? Что выгадает от этого принц Филерэн?

Совершенно очевидно, что выиграет от этого лорд Тиеран, утверждал Эрвин. Он стремится к власти и сам хочет стать регентом. Какими другими причинами можно объяснить его трусливое бегство из Сихарроу с императрицей в то время, когда не только судьба принца, но и судьба его собственного сына оставалась неизвестной? Эрвин зашел даже так далеко, что предположил, будто верховный камергер увез императрицу из Сихарроу против ее воли — ибо какая мать согласилась бы уехать, когда ее сын пропал без вести? — и теперь держит ее в имперском Керне в качестве заложницы, дающей ему возможность притязать на регентскую власть. Эрвин изображал страшный гнев по этому поводу, хотя, скорее всего, сам собирался сделать именно это.

Для многих его притязания не оказались неожиданными. В конце концов эрцгерцог Боруинский объявил о смерти принца Микаэла. И когда Микаэл возвратился, у Эрвина оставалось только два выхода — отказаться от своих притязаний на регенство, присягнуть в верности Микаэлу и надеяться, что новый император не затаит на него зла; или же объявить его самозванцем, навязанным народу лордом Тиераном при помощи эльфийской магии принца Филерэна. Эдан нисколько не удивился, когда Эрвин выбрал последний путь.

С тех самых пор одна война следовала за другой — и не только с армией Боруина, которая значительно увеличилась. В дополнение к своим войскам лорд Эрвин набрал на службу наемников и разбойников из области Пять Пиков и дошел даже до того, что вступил в открытый союз с гоблинами Туразора. Он объяснял свои действия с самой возмутительной наглостью. Лорд Тиеран, заявил он, предал империю, вступив в сговор с эльфами. И гоблины, не желая оказаться в порабощении у своих давних врагов, прибегших к помощи Ануирских войск, решили принять сторону эрцгерцога Боруинского, законного регента, в обмен на поддержку последнего в их войне с эльфами. Более того, в своих депешах из Сихарроу в другие провинции Эрвин самым настоящим образом похвалялся этим союзом, вспоминая битву при горе Дейсмаар и сравнивая себя с Хэлином, который ради доброго дела заключил союз с эльфами против темных сил Азрая. И как это ни удивительно, многие поверили ему на слово.

Как только стало ясно, что Эрвин не признает императора, которого настойчиво обвинял в самозванстве, и не откажется от своих притязаний на регентскую власть, ряд других провинций тоже восстал. Сначала это были не открытые восстания; просто провинции не смогли выполнить требование Микаэла прислать подкрепление. Коранис не ответил на депеши лорда Тиерана. Суирин, расположенный далеко на востоке, на берегах моря Золотого Солнца, также промолчал, как и провинция Алами в Хартлэнде. Барон Гистский, чья обнесенная крепостной стеной столица находилась в Хартлэнде, к северу от Ануира, выразил глубокое сожаление и заявил, что все его войска нужны ему самому для защиты границ от набегов ноллов из Паучьих Чащ.

Смысл происходящего был более чем ясен. Значительное число подданных покойного императора заняли выжидательную позицию, не желая принять сторону Микаэла против эрцгерцога Боруинского, поскольку боялись ошибиться в выборе. Сила и полководческий дар Эрвина были хорошо известны в империи, в то время как Микаэл был просто ребенком, который еще никак не проявил себя. Виконт Осордский даже посмел потребовать доказательств того, что Микаэл не является самозванцем, каким его объявил Эрвин. И несмотря на состоявшуюся в Ануире коронацию Микаэла, в стране началась эпоха междуцарствия. Только решительные действия могли спасти империю от развала.

Отец Эдана и лорд Корвин сошлись во мнении, что при наличии существующей военной силы — вернее, при отсутствии оной - они не могли надеяться успешно выступить против лорда Эрвина, который целый год готовился к войне и укреплял свои позиции. Поэтому им пришлось начать военные действия против тех провинций, которые не откликнулись на требование прислать войска. Сначала они двинулись на Гист, поскольку он находился ближе всего к столице и граничил с Аванилом.

Лорд Корвин повел свои войска форсированным маршем на Гист; рядом с ним ехали Микаэл и Эдан со знаменем Роэлей в руке, с изображением стоящего на задних лапах красного дракона на белом поле. Лорд Ричард, барон Гистский был застигнут врасплох. Проснувшись в одно прекрасное утро, он обнаружил перед своим замком ставшие лагерем отряды Личной Стражи Короля и армию Ануира, усиленную войсками Аванила, готовые начать осаду. Такого оборота событий он ожидал в последнюю очередь. И ему не дали времени подумать. Едва лишь он успел осознать, что прямо под стенами его замка стоит армия, как к нему явился посланник с высочайшим повелением выйти и встретиться с императором в его палатке. Отказ был бы равнозначен открытому мятежу, а выдержать осаду лорд Ричард не смог бы. Ему ничего не оставалось делать, кроме как подчиниться.

Он выехал из замка к палатке Микаэла в сопровождении лишь символического эскорта, и именно с этой встречи Микаэл начал доказывать, что достоин своего наследственного права на престол. Лорд Тиеран заранее подготовил мальчика к встрече, но Микаэл действовал на свое усмотрение, к чему лорд Ричард оказался совершенно неподготовленным. Он рассчитывал вести переговоры с верховным камергером, но вместо этого оказался лицом к лицу с самонадеянным тринадцатилетним мальчишкой, который держался с уверенностью взрослого человека.

Он тепло приветствовал лорда Ричарда и выразил ему сочувствие в связи с проблемой защиты от набегов. Он заявил о своей готовности оказать ему поддержку и пообещал при следующем набеге на город послать войска в карательный поход на ноллов с целью показать им, что император не потерпит вторжений в свои владения. Затем он заверил лорда Ричарда, что и в мыслях не имел оставить баронство Гист незащищенным, забрав для кампании все войска, а потому возьмет лишь треть их. А чтобы показать, насколько высоко император ценит лорда Ричарда, он пожалует его старшему сыну звание рыцаря, чтобы тот мог вести в сражение войска Гиста под знаменем лорда Ричарда.

Лорд Ричард понимал, что его ловко переиграли. Он находился не в том положении, чтобы отказывать, когда войска лорда Корвина стояли перед замком; и после их ухода он уже не сможет снова выйти из повиновения, поскольку император заберет с собой его старшего сына в качестве заложника. Произведя в рыцари юного виконта Гистского, Микаэл смог бы также оставить его при своем дворе, что пришлось бы по сердцу юному Гисту, поскольку жизнь при ануирском дворе была куда более увлекательна и предпочтительна для неженатого молодого человека, чем тихая сельская жизнь в удаленной провинции. В то же время это явится залогом верности барона Гистского; а если император заберет с собой треть его войск, то пусть это будет и незначительным подкреплением, но поход их с императором под знаменем Гиста будет равнозначен официальному признанию Микаэла наследником престола. Таким образом город был взят без единого выстрела. Это был превосходный пример военной дипломатии, принадлежавший лорду Тиерану, но Микаэл замечательно сыграл свою роль и держался безукоризненно, произведя на лорда Ричарда очень сильное впечатление.

К несчастью, с некоторыми другими провинциями договориться оказалось не так просто. Коранис находился в трехстах милях от Ануира, и потому застать герцогиню Сариэль врасплох, совершив форсированный марш через Хартлэнд, не представлялось возможным. Юджиния Сариэль управляла провинцией с того времени, как тяжелый недуг превратил ее мужа в калеку, и в течение многих лет оставалась более-менее независимой от Ануира. Земли Кораниса были мало населены, и обитатели их в основном промышляли торговлей и скотоводством. Кочевые пастухи Кораниса, обладающие обостренным чувством независимости, постоянно странствовали по широким равнинам провинции; многие из них образовали собственные племена со своими правительствами и не видели необходимости отчитываться перед герцогиней, которая мало ограничивала их свободу.

В Коранисе было много болотистых местностей, особенно в южной части провинции, где воды залива вторгались в сушу многочисленными бухтами, реками и ручьями. Вследствие сильных гроз, постоянно приходящих со скалистых плоскогорий Барук-Ажик, провинцию затопляли почти непрерывные дожди и многие центральные низменности представляли собой торфяные болота, через которые перейти вооруженному войску было непросто. Не знающие эту местность досконально легко могли заблудиться среди топей или увязнуть и утонуть в глубокой трясине.

Столица Кораниса, город Руорван, располагался на берегах реки Сэмил, текущей от подножий Силвода к топким болотам. К югу, востоку и западу от Руорвана простирались сплошные топи и многочисленные заливы, что делало город практически неприступным с этих сторон. Единственным разумным способом подступить к столице по суше было пересечь провинцию Элини и подойти к ней с севера по узкой полоске суши, которая тянулась от болот к открытым равнинам, лежащим к северу от города. Следовательно, приблизиться к столице Кораниса незаметно не представлялось возможным — разве что, совершив переход через промежуточный мир.

Лорд Корвин дважды пытался ввести свои войска в Коранис, чтобы заставить герцогиню Сариэль подчиниться. И оба раза потерпел неудачу. Оба раза с ним шли Микаэл и Эдан, и оба похода закончились плачевно. В первый раз они увязли в топях на северо-западе от Руорвана, пытаясь перейти Сэмил. Обильные ливни вызвали разлив реки и превратили дороги в грязевые потоки, в которых лошади утопали почти до загривка, а солдаты-пехотинцы увязали по колено. После нескольких недель отчаянных усилий проложить дорогу в таких немыслимых условиях, армии пришлось вернуться.

Следующий поход закончился не лучше. Хотя на сей раз погодные условия были далеко не столь суровыми, ко времени начала второй кампании герцогиня, предупрежденная провалом первой, привела в боевую готовность не только свои войска, но и поставила под оружие кочевников для отражения императорской армии.

Полоса возвышенной суши между болотами и трясинами у восточных границ Элини — единственный проходимый путь в Коранис через реку Сэмил — имела всего двадцать миль в ширину, и значительную часть этой территории занимали травянистые торфяники, через которые армия пройти не могла. Проходимый участок был шириной всего несколько миль, и на этой узкой полоске суши малочисленное войско легко могло отразить нападение куда более многочисленного, особенно если защитники прекрасно знали окружающую местность. В своем продвижении вперед императорским войскам, столкнувшимся не только с рыцарями и воинами герцогини Сариэль, но и с яростными и свирепыми кочевниками, приходилось сражаться за каждый дюйм земли.

Военной тактике лорда Корвина очень сильно мешало то обстоятельство, что ему пришлось не только вести обычные боевые действия против войск Кораниса, но и постоянно держать оборону против кочевников, которые вели партизанскую войну и совершали бесконечные набеги на вражескую армию. Они нападали ночью или во время проливного дождя, наносили тяжелый урон живой силе с помощью своих мощных длинных луков, и затем отступали в болота, где каждая попытка преследовать их оборачивалась для императорской армии лишь еще большими потерями. И снова войскам Микаэла пришлось отступить, потерпев поражение.

Тем временем лорд Эрвин не бездействовал. Со своей армией, значительно усиленной войсками Тэгаса, Талини и Бросенгэ, он напал на Аванил. Он дождался сообщения своих шпионов о том, что армия Ануира двинулась на Коранис, подсчитал, сколько времени понадобится императору и лорду Корвину, чтобы достичь реки Сэмил, и предпринял сокрушительную двустороннюю атаку на Аванил. Он разделил свою армию и послал часть войск через лежащие к востоку от Сихарроу леса, чтобы они пересекли границу и вторглись в западный Алами, а оттуда в южный Аванил; остальные же двинулись на восток из Бросенгэ, пересекли границу Аванила и атаковали столицу провинции Далтон, цитадель лорда Кира.

Поскольку значительная часть аванилского войска ушла в поход с армией Ануира, у лорда Кира осталась лишь половина обычного боевого состава. Он предвидел возможность вражеского вторжения со стороны Бросенгэ и сосредоточил большую часть своих войск на участке открытой равнины шириной в двадцать миль между южными отрогами Туманных гор и побережьем. Чего он не ожидал, так это нападения из западного Алами, поскольку такой переход был не только очень длинным, но и предполагал движение армии вдоль границ территории, которую Руоб Человекоубийца объявил своими владениями.

Человекоубийца не устоял против соблазна избрать тактику стремительных набегов с последующим отходом на арьергард армии, идущей вдоль его границ — по крайней мере, так считал лорд Кир. Кроме того армии, совершающей переход от Сихарроу до Далтона через западный Алами, нужно преодолеть расстояние в четыреста миль, и по меньшей мере пятьдесят из них пройти через древний густой лес, в котором войско тоже оставалось не защищенным от внезапных нападений. Герцог Аванилский не принял в расчет лишь той возможности, что Руоб Человекоубийца с удовольствием позволит подобной армии спокойно пройти вдоль его границ, если будет знать, что она идет в наступление на другие силы людей. Если эта армия потерпит поражение и будет вынуждена отступить, он сможет напасть на нее на обратном пути, когда она будет ослаблена. С другой стороны, если поход закончится успешно, он сможет подождать, пока победившие войска уйдут, и напасть на проигравших.

Именно так Руоб и поступил, хотя Эрвин не мог заранее знать этого наверняка. Как множество раз говорил Эдану отец, умение просчитывать возможные варианты — самое главное в жизни. Эрвин просто взвесил все возможности и пошел на риск. Как оказалось, успешно. Пока половина его армии сражалась с войсками, защищавшими границу между Бросенгэ и Аванилом, другая половина совершила переход через леса Боруина, вокруг северных отрогов Туманных гор и вдоль владений Руоба, затем вторглась в западный Алами, чтобы мечом и огнем проложить себе путь на юг, в сторону Далтона. Именно так лорд Эрвин заставил герцога Флаэрта заплатить за то, что тот занял выжидательную позицию и не присягнул ему в верности.

Третий поход Микаэла на Коранис был отложен из-за необходимости возвратиться форсированным маршем через весь Хартлэнд на помощь лорду Киру. По пути они прошли через герцогство Алами и через его столицу Лофтон с целью демонстрации силы, призванной склонить лорда Деклана Алама, герцога Аламского, присягнуть в верности императору. Естественно при виде армии, идущей через столицу провинции, лорд Деклан поспешил подтвердить свою лояльность императору, после чего Микаэл снова прибег к уловке, испытанной на бароне Гистском. Он торжественно посвятил в рыцари старшего сына лорда Алама и назначил его командующим аламийским войском в походе в западный Алами, чтобы быть уверенным, что лорд Алам не переменит свои убеждения после ухода императорской армии.

В западном Алами они нашли лишь опустошенные земли, которые оставила за собой армия Эрвина в своем движении на юг, в Аванилу. Деревни и села были сожжены, скот убит, поля безжалостно вытоптаны. В западном Алами не скоро забудут лорда Эрвина, и когда армия Ануира достигла столицы провинции, Аэса, на Герцога Флаэрта не потребовалось оказывать никакого давления, чтобы он присягнул в верности императору. Армия Боруина не стала останавливаться для осады Аэса, но разрушила все города и деревни на своем пути, и столица была переполнена беженцами и ранеными, которые потеряли кров и явились к своему правителю в поисках убежища и с требованием возмещения нанесенного урона. Чего не удалось достичь лорду Тиерану дипломатическим путем, того эрцгерцог Боруинский добился мечом. Герцог Флаэрт признал Микаэла законным правителем и отдал ему половину своих войск.

Затем они спешно двинулись от Аэса к Далтону и, перейдя границу Аванила, нашли еще большие разрушения. Посланные вперед разведчики вернулись с сообщением, что две части армии Эрвина соединились и начали осаду Аванхолда, замка лорда Кира. Когда Эрвин узнал о приближении императорской армии к Далтону, он снял осаду с замка и ушел в Бросенгэ. Он отказался от сражения с императором, но своей цели достиг. Эрцгерцог наказал Флаэрта за отказ принять его сторону против "самозванца", как он называл Микаэла, и, хотя ему пришлось снять осаду с Аванхолда, он разрушил значительную часть города и нанес большой урон внутренним войскам лорда Кира.

Микаэл рвался пуститься в погоню за ним в Бросенгэ, но лорд Корвин убедил его в неразумности подобного шага. Императорские войска были измотаны трудным переходом через топи Кораниса после проигранной компании и длинным форсированным маршем через Хартлэнд. Более того, Эрвин поджег все поля и убил весь скот в окрестностях Далтона, которые до сих пор еще полыхали в огне, лишив императора возможности пополнить запасы провизии. А что еще хуже, Человекоубийца подождал, пока армия Ануира уйдет в Аванил, а затем совершил ряд зверских набегов на герцогство западный Алами. Микаэлу пришлось разослать по окрестностям отряды на поиски любой имеющейся провизии, а потом возвратиться на помощь герцогу Флаэрту для отражения опустошительных набегов Человекоубийцы.

Когда армия наконец вернулась в Ануир после долгого и губительного похода, войска были измучены до смерти. Многие воины пали в боях с эльфами Руоба, другие умерли от истощения, голода и болезней. Именно тогда Микаэл поклялся, что никогда больше не опоздает прийти на помощь своим верным вассалам. И вспомнив о своем путешествии из Туаривеля, он напал на мысль о переходах через Мир Теней.

С тех пор армия Ануира почти непрерывно вела боевые действия, отражая набеги лорда Эрвина, совершаемые через Хартлэнд, и подавляя мятежи, вспыхивавшие по всей империи. Едва императорская армия успевала отбить очередную атаку Эрвина, как тут же вспыхивала война в любом другом уголке страны. Гоблины Марказора нападали на крепости людей в этой разоренной провинции. Осорд подвергался набегам морских пиратов из Гамура. Ноллы Химарона, осмелевшие в виду междоусобных войн в империи, совершали постоянные нападения на Коранис, что заставило строптивую герцогиню Юджинию обратиться к императору с просьбой о помощи.

— Пусть сама расхлебывает свою кашу,— сказал лорд Корвин, когда гонец из Кораниса доставил в Ануир депешу с просьбой о помощи.— Мы потеряли черт знает сколько отличных воинов в этих отвратительных болотах, а теперь ей нужна наша помощь? Пусть ноллы обглодают ее кости — меня это мало волнует!

— Нет, лорд Корвин,— ответил Микаэл.— Я хорошо понимаю ваши чувства и должен признать, что при любых других обстоятельствах, согласился бы с вашей точкой зрения. Однако в первую очередь я должен думать об империи, и если мы не смогли вернуть герцогиню Юджинию на путь истинный, воюя против нее, мы сделаем это, воюя за нее. Встречные обвинения не послужат нашим целям, сколь бы справедливыми они нам ни казались. В конце концов нам важен конечный результат. Империя должна снова обрести свою целостность.

Итак, они отправились освобождать Коранис, только на сей раз прошли через портал сквозь Мир Теней. Проводником их снова был Футхарк, который сопровождал Микаэла и Эдана в обратном путешествии из Туаривеля. Вначале половинчику пришлось терпеть недовольство солдат, ошибочно решивших, что предложение совершать переходы через Мир Теней исходило от него. Футхарк не жаловался, но Эдан заметил недоброжелательное и оскорбительное отношение к нему людей, что побудило его устранить недоразумение.

Известие, что эта идея принадлежала императору, не вполне успокоила солдат, но больше никто никогда не усомнился в необходимости таких путешествий. К тому времени Микаэлу минуло пятнадцать, и он участвовал во всех битвах со своими солдатами. Он сражался бок о бок с ними и вместе с ними терпел все лишения. Он не ел, пока не насыщались они; и не ложился спать, пока они не засыпали; и он отказывался от любых удобств, чтобы жить во время похода в таких же условиях, в каких жили они. Физически он еще оставался мальчиком, но во всех других отношениях солдаты видели в нем взрослого мужчину. Он заслужил их преданность и восхищение, и они готовы были следовать за ним куда угодно — даже в наводящий ужас Мир Теней.

Освободительный поход в Коранис ознаменовал наступление новой эпохи для армии Ануира. Они вытеснили налетчиков-ноллов назад в Химарон и после этого армия Ануира стала известна по всей империи под названием Призрачных Всадников Роэля, которое получила за свою видимую способность почти одновременно находиться в двух разных местах. Микаэл использовал половинчиков в качестве разведчиков и посыльных: они могли быстро проходить через Мир Теней и приносить сведения о перемещениях вражеских войск, нападениях ноллов и гоблинов и опустошительных набегах онсхеглинов, которые, пользуясь нестабильностью политической обстановки в империи, старались расширить свои владения и занимались кражей крови с невиданным доселе размахом. И где бы, и как далеко ни вспыхивали боевые действия, Микаэл со своим войском мгновенно оказывался там.

Например, Призрачных Всадников Роэля видели в марше на Осорде, а всего несколькими часами позже они вступали в бой в Мореде, в двух сотнях миль от Осорда. Они вели сражение с войсками Эрвина на равнинах Алами, потом проходили в Мир Теней и в тот же день подавляли мятеж в Барук-Ажике, в четырехстах милях от Алами. Истории об их подвигах сначала вызывали недоверие, но с течением времени стали неопровержимыми.

Сначала это объясняли только магией, но скоро рассказчикам подобных историй стали возражать те, кто имел некоторое представление о чудодейственной силе; они утверждали, что ни один маг, даже самый могущественный, не обладает такой великой магической силой, чтобы переносить с места на место целую армию. Со временем осталось одно возможное объяснение: Призрачные Всадники путешествовали через Мир Теней. И именно тогда армия Ануира начала внушать противникам подлинный страх. Воинов, достаточно бесстрашных — или достаточно безумных,— чтобы путешествовать через Мир Теней, действительно следовало бояться.

Такая репутация помогала солдатам в сражениях, подумал Эдан, и она была вполне заслужена, поскольку, даже если не принимать во внимание риск, предполагаемый любой военной кампанией, в Мире Теней таились свои опасности. Конечно, численность войска служила залогом большей его безопасности, но все же в промежуточном мире оно подвергалось нападением живых мертвецов или странных смертных существ, населявших туманные равнины. И теперь, после восьми долгих лет тяжелых войн за целостность империи, армия Ануира закалилась и окрепла — словно меч, выкованный искусным мастером. Теперь в ее рядах стояли стойкие, выносливые бойцы, несгибаемые и закаленные; и хотя обязанности главнокомандующего по-прежнему выполнял стареющий лорд Корвин, стратегию и тактику сражений теперь разрабатывал сам император Микаэл.

Мы преодолели трудный и долгий путь, думал Эдан, который ехал за своим императором через серый туманный край, но еще многое предстоит сделать. Хотя они множество раз сражались с войском лорда Эрвина, за восемь лет им так и не удалось покорить эрцгерцога. Сихарроу был поистине неприступной крепостью, и с течением лет Эрвин установил надежные укрепления на всех подступах к своему замку. Он не совершал переходов через Мир Теней, но армия его не уступала в силе и выучке ануирской армии, и кроме того у эрцгерцога было тактическое преимущество. Микаэлу приходилось защищать всю империю и принимать участие во всех военных действиях, вспыхивавших в пределах ее границ. Эрвину приходилось защищать только территорию Западных Топей, большую часть которой он подчинил своей власти, и никогда нельзя было угадать, где и когда его войска нанесут удар.

И все же Микаэл достиг многого. Несмотря на регулярные набеги из Боруина и Бросенгэ, вся территория Хартлэнда и большая часть Восточных Топей была возвращена империи. Южное побережье было надежно защищено, хотя изредка на границах Бросенгэ с Аванилом вспыхивали военные действия. Северные Топи и земли, лежащие дальше к северу, оставались дикими пустошами, а также не представлялось возможным завоевать восточные окраины Керилии, где на юге обитали хинази, а на севере — онсхеглины и другие человекообразные.

Микаэл пришел к власти в империи, которая погрузилась в хаос междуцарствия и распалась на враждующие провинции, и за восемь лет снова объединил почти все ее владения. Теперь оставалось лишь разобраться с Эрвином Боруинским. И, конечно, это было легче сказать, чем сделать. Боруин всегда был одним из сильнейших герцогств империи, а Эрвин — самым выдающимся полководцем страны. Его армия ничем не уступала ануирской, и он имел преимущество географического положения. На всех подступах к его крепости в Сихарроу простирались густые леса, через которые армия не могла пройти, не подвергаясь опасности уничтожения.

Единственная проходимая дорога — та, по которой всегда при переезде в Сихарроу императорский двор путешествовал в прошлом (и, кажется, в таком далеком прошлом, подумал Эдан) — подходила к замку с юга и пролегала через Бросенгэ, по узкой полосе прибрежной равнины, шириной около двадцати миль, которая тянулась между южными отрогами Туманных гор и проливом Эреля. К Сихарроу вели еще несколько узких ущелий в Туманных горах, но переход через них целой армии грозил обернуться катастрофой. Там они легко могли попасть в засаду, будто мыши в мышеловку. А попытка вторгнуться в Боруин с юга через Бросенгэ была сопряжена с самыми разными трудностями.

Как опытный военачальник, Эрвин предусматривал все возможные шаги неприятеля. Он возвел мощные укрепления вдоль участка равнины шириной двадцать миль, лежащего между Аванилом и Бросенгэ, к югу от Туманных гор и к северу от побережья. Укрепления эти располагались в несколько рядов. Если бы неприятелю удалось прорвать первую линию обороны, державшие их войска могли отступить ко второй, затем третьей и четвертой — что означало, что наступающей армии пришлось бы снова и снова атаковать надежно укрепленные позиции.

Даже если бы пали все укрепления, защищавшие их войска могли бы постепенно отступать в Бросенгэ, непрерывно держа оборону. Но несмотря на это, в течение многих лет Микаэл снова и снова предпринимал попытки подступить к Сихарроу с юга. И каждый раз ему приходилось возвращаться ни с чем. Для атаки и захвата расположенных вдоль границы укреплений требовалась вся сила ануирской армии, тогда как для обороны их хватало лишь части войск лорда Эрвина.

Каждый раз, когда они предпринимали наступление, Эрвин вынуждал их повернуть обратно с помощью одного и итого же тактического хода: когда Микаэл бросал все силы своей армии на захват укреплений, расположенных южнее Туманных гор, Эрвин выставлял на их защиту войска Тэгаса и Бросенгэ, а тем временем сам с армией Боруина, подкрепленной войсками Талини и отрядами гоблинов из Туразора, шел лесными тропами, хорошо ему знакомыми, чтобы вторгнуться в западный Алами.

Ситуация казалась совершенно безвыходной, с какой стороны ни посмотри. Атакую Эрвина с юга — и он пошлет войска Боруина и Талини атаковать империю с севера. Напади на него с севера - и войска Бросенгэ и Тэгаса нападут с юга и вторгнутся в Аванил. Так это и продолжалось годами, вместе с неуклонным увеличением численности враждующих армий, и конца этому не было видно. Был еще один возможный путь разрешения ситуации, но чрезвычайно рискованный.

Если бы они сумели найти дорогу через Мир Теней, которая вывела бы их в прибрежную область Боруина, тогда боевые действия завязались бы у самого порога Эрвина. Однако открыть портал в Мир Теней было легче в таких местностях, как Туразор, Туаривель или Паучьи Чащи, где пересекались силовые линии миров. Именно эти силовые линии, проходящие под землей, и давали половинчикам возможность открывать порталы в Мир Теней. Каким-то образом половинчики поглощали энергию, текущую по этим "подземным каналам" и использовали ее для уничтожения барьера, разделявшего мир дневного света и Мир Теней. Никто не знал точно, как именно они это делают. Эдан множество раз видел, как Футхарк создает порталы, но это ничего ему не дало. Это было похоже на магию. А в своих объяснениях Футхарк доходил лишь до известных пределов.

Однако он объяснил, что порталы в Мир Теней предпочтительней открывать от точек пересечения силовых линий, нежели еще где-либо; и равным образом выход из промежуточного мира легче осуществить в родственных ему местностях, таких как Марказор, Сильвод или Эребаннин. Однако в местностях вроде Боруина выход из Мира Теней будет более трудным и сопряженным с непредсказуемыми опасностями.

Они могут войти в Мир Теней через портал, созданный сразу за границей Паучьих Чащ — в месте, наиболее приближенном к точке пересечения силовых линий — и затем идти через Мир Теней в северо-западном направлении до тех пор, пока не достигнут местности, в пространственном отношении соответствующей Боруину. Но, поскольку на территории Боруина нет точек пересечения силовых линий, нельзя с уверенностью предсказать, в каком именно месте они выйдут в мир дневного света.

Попытка послать вперед разведчиков-половинчиков, чтобы они открыли портал и посмотрели, куда он выходит, не решит проблемы, поскольку если силовые линии по ту сторону портала слабы — иными словами, проходят слишком далеко от той точки, где они намерены покинуть Мир Теней — то место, в котором разведчики выйдут в мир дневного света, в следующий раз может оказаться недосягаемым.

— Я не понимаю,— сказал Микаэл, когда он и Эдан обсуждали этот план с Футхарком.— Ты имеешь в виду, что разведчики не смогут вернуться или что нам не удастся выйти вслед за ними?

— Нет, мы можем послать их вперед,— объяснял Футхарк,после чего они вернутся и доложат нам, в каком месте открылся портал, но портал необязательно откроется в одном и том же месте дважды. Возможно, и даже очень возможно, что мы выйдем в мир дневного света в совершенно другом месте и неожиданно окажемся окруженными со всех сторон войсками противника.

Это было не очень утешительное предположение. Тем не менее, Микаэл решил предпринять такую попытку. Они создали портал поблизости от Паучьих Чащ, что само по себе было рискованно, поскольку это были владения одного из самых могущественных онсхеглинов. Говорили, что Паук может видеть глазами всех паукообразных существ своих владений и потому знает обо всем, что происходит в пределах Паучьих Чащ. Если это было правдой — а Эдан не знал, так это или нет — то Паук до сих пор воздерживался от нападения на целую армию Ануира. Однако он мог все-таки решить послать своих приспешников на императорские войска, и Эдан не находил удовольствия в мысли о нападении миллионов ядовитых паукообразных существ. При этой мысли он содрогался от отвращения и страха. Но смертные пауки представляли не единственную опасность а Паучьих Чащах.

Онсхеглины обладали способностью, усилившейся за счет постоянной кражи крови, создавать существа по своему подобию, не столь могущественные, но все же опасные. И кроме того онсхеглины имели в своем распоряжении войска, состоящие из людей и человекообразных, с которыми императорской армии уже приходилось сталкиваться раньше. Необходимость встретиться лицом к лицу с закаленной в боях армией лорда Эрвина была достаточно тяжелой и без необходимости при этом сражаться по пути с ноллами, монстрами и разбойниками-людьми.

Тем не менее Микаэл решил, что такая попытка оправдывает сопряженный с нею риск. Футхарк и его разведчики-половинчики сомневались в правильности подобного решения, но согласились попытать счастья. Они обильно запаслись провизией и совершили переход от Ануира до Паучьих Чащ, где прошли через портал в Мир Теней. Там они двинулись на восток и совершили переход в триста миль через туманный край, пространственно соответствующий Хартлэнду, направляясь в сторону Боруина.

К несчастью, опасения Футхарка оправдались, и они не сумели найти портал, который вывел бы их в Боруин. Вместо этого армия вышла из Мира Теней высоко на склонах туманных гор, где ей пришлось вступить в сражение с дикими племенами огров, обитавших на этой территории. Императорские войска значительно превосходили численностью племена этих неповоротливых грузных человекообразных, но огры дрались яростно, защищая свои владения от вторжения, как они решили, захватчиков. Договориться с ними было невозможно, поскольку по уровню своего развития они лишь немногим превосходили животных. Защищаясь, солдаты императора вынуждены были убить всех до единого, и несмотря на свою малочисленность, огры нанесли армии тяжелый урон. Когда все осталось позади, о продолжении похода уже не могло быть и речи. Микаэлу пришлось сдаться и повернуть назад.

И вот они, потерпев неудачу в своем предприятии, устало тащились через туманный Мир Теней. На обратном пути несколько солдат погибло от укусов ядовитых змей и прожорливых пауков-альбиносов, а трое воинов из головного отряда при переходе через болото провалились в промоину и мгновенно утонули. Солдаты пали духом, и Микаэл чувствовал себя ответственным за это. Он погрузился в угрюмое молчание и целыми днями не произносил ни слова. Эдан пытался поднять ему настроение, но безуспешно. Он знал императора всю жизнь и видел его в мрачном расположении духа и прежде. В таких случаях лучше было оставить его в покое.

Разговор с Сильванной, которая ехала рядом с ним перед войском, помог самому Эдану не пасть духом окончательно, за что он был очень благодарен девушке. За последние восемь лет они очень сблизились, и Эдан, несущий на себе тяжкое бремя обязанностей лорда камергера, находил огромное облегчение в присутствии рядом друга, с которым он мог разговаривать, не взвешивая каждое слово.

Эдан не мог сказать точно, когда он впервые осознал, что полюбил Сильванну. Со времени своей безрассудной связи с принцессой Лэрой он всегда старательно избегал подобных чувств. Однако в случае с Сильванной не было речи о внезапно вспыхнувшей и безумной страсти. Его чувство к ней крепло постепенно и почти незаметно до тех пор, пока он не понял, что она значит для него больше кого-либо другого на свете - кроме, возможно, Микаэла.

Микаэл был его сеньором и другом, и Эдан должен был выполнять свой долг перед ним — ибо именно для этого он появился на свет. Он любил его как друга и как господина, но Сильванну он любил всей душой, всем сердцем. Эдан никогда не говорил ей об этом прямо, но не сомневался, что она все знает. И не сомневался, что она отвечает ему взаимностью. Они никогда не признавались друг другу в своих чувствах, ибо по многим причинам это было бы неразумным. Они служили разным правителям, чьи народы ныне находились в союзе, но все-таки имели за своей спиной многовековую историю вражды. Кроме того Сильванна была бессмертной и, хотя выглядела моложе Эдана, была на много лет старше его. По эльфийским меркам она была еще совсем молодой, но по понятиям людей годилась Эдану в матери. И еще, конечно, дело было в Гильвейне, который стал другом и учителем как Эдану, так и императору. Эдан чувствовал, что он не одобрил бы их связи. Поэтому он молчал. Принцесса Лэра преподала ему хороший урок.

Лэра по-прежнему оставалась при дворе, поскольку из-за мятежа Эрвина брак ее так и не состоялся. И хотя она до сих пор не вышла замуж, с течением лет красота ее расцвела еще больше. Однако они находились в крайне напряженных отношениях. В ее лице Эдан приобрел смертельного врага, и он знал, что при малейшей возможности Лэра не колеблясь отомстит отвергшему ее любовнику. Каждый раз, когда она смотрела на Эдана, в глазах ее загорался огонь ненависти; и Микаэл прилагал все усилия, чтобы держать их двоих как можно дальше друг от друга. Вероятно, проблему можно было решить, выдав принцессу замуж за какого-нибудь аристократа из удаленной провинции, но многих возможных женихов отпугнул нрав Лэры. Да и слухи, ходившие про нее при дворе, едва ли могли прельстить мужчину, желавшего иметь верную жену.

Лэра была ошибкой, подумал Эдан, и он мог пережить это. Но он не хотел совершить подобную ошибку с Сильванной. Две эти женщины непохожи, как день и ночь, подумал Эдан, и Сильванна была в десять раз больше женщиной, чем при всем своем желании могла бы быть Лэра; но это вовсе не означало, что он должен внимать голосу сердца, а не разума.

— Что? — спросила Сильванна.

— Я ничего не говорил,— ответил он.

— Нет, но ты очень странно смотрел на меня,— сказала она.Что-нибудь случилось?

— Нет, ничего,— он отрицательно покачал головой.— Я только мечтаю поскорее возвратиться домой. Я уже сыт по горло этим ужасным миром.

— Теперь уже скоро,— ответила Сильванна.— Мы достигнем Ануира завтра.

— Хорошо бы сегодня,— с тревогой сказал Эдан.— В этом походе нас преследуют одни несчастья, и я никогда не видел императора таким подавленным.— Он оглянулся на ряды пеших солдат, с трудом бредущих за ними.— Это плохо сказывается на настроении войск.

— Они терпели неудачи и прежде,— сказала Сильванна.— Это бывалые вояки. Они все смогут выдержать. Несколько недель разгула в тавернах и борделях Ануира — и они снова будут готовы выйти в поход.

Эдан с любопытством взглянул на нее.

— А как насчет тебя? Как ты расслабляешься?

— Я эльф,— ответила она.— В отличие от людей, я не являюсь рабом своих страстей.

Он не знал, как истолковать ее тон или выражение лица. Несмотря на многолетнее знакомство, иногда ему было трудно понять, когда она шутит, а когда говорит серьезно. У эльфов довольно своеобразное чувство юмора, отличное от человеческого, и Эдан так и не сумел вполне привыкнуть к нему. Просто ли Сильванна констатировала факт, который считала очевидным, или же уколола его легкой насмешкой?

— Если ты надеешься, что я тебе поверю,— сказал он,боюсь, ты будешь разочарована. Я слишком хорошо тебя знаю.

Она вскинула брови.

— Ты полагаешь?

— Никто не может владеть своими чувствами все время,сказал он.— Даже вы, эльфы, несмотря на все ваше самодовольное сознание собственного превосходства. Я видел тебя в сражениях. И видел также, какие чувства испытываешь ты, узнав, сколько эльфов пало в бою. В конце концов мы не такие уж разные. Тебе просто нравится так думать.

— Думаю, как раз тебе нравится думать, что мы более похожи, чем это есть в действительности,— ответила Сильванна.— Мы разные, Эдан. И от желания, чтобы это было иначе, ничего не изменится.

Она говорила обычным своим ровным, обыденным тоном. Однако Эдану послышались в нем едва уловимые нотки печали. Он предпочел не продолжать разговор на эту тему.

Внезапно ехавший впереди император осадил коня и перегнулся из седла, обращаясь к лорду Корвину, который ехал рядом с ним впереди армии, чуть позади разведчиков и головного отряда. Эдан и Сильванна тоже натянули поводья, затем развернули своих коней и вслед за императором и лордом Корвином отъехали в сторону, чтобы не задерживать движение войск, следующих за ними.

— В чем дело, сир? — спросил Эдан, подъехав к императору и его главнокомандующему.

— Не знаю,— нахмурившись, ответил Микаэл.— Взгляни вон туда, вон на ту гору.

Эдан не сразу понял, на что указывает император, но через мгновение разглядел. Справа от них, в нескольких сотнях ярдов круто поднималась скалистая горная гряда. У подножья ее лежал густой туман, сквозь разрывы которого там и сям виднелись чахлые уродливые деревья и редкие кусты. Верхняя часть гряды, лишенная деревьев и любой другой растительности, вырастала из тумана, будто скалистый остров из моря. По гребню гряды что-то двигалось параллельно направлению движения войска.

Эдан пристально всматривался, пытаясь определить, что это такое. Двигавшаяся вдоль гряды масса казалась черной как смоль и бесформенной. С этого расстояния было трудно сколько-либо точно оценить размеры загадочного объекта. Он словно плыл по воздуху, совершая некие волнообразные движения и перемещая какие-то конечности, которые напоминали ноги, но как будто расплывались и не вполне держали форму. Эдан насчитал их четыре. Такое впечатление, будто густо-черное облако движется по горной гряде легким галопом, подумал Эдан, хотя, конечно же, это невозможно. Или возможно? В вечных сумерках Мира Теней встречалось много явлений, не имеющих ничего общего с явлениями мира дневного света. Было ли это некое таинственное существо, которое они до сих пор не встречали? И если да, что это за существо? Эдан вспомнил, как в детстве он наблюдал за полетом облаков в небесах и отыскивал в их очертаниях знакомые формы. Если он смотрел на них достаточно долго, то некоторые облака начинали казаться ему похожими на птиц, животных или какие-то лица. Вот и теперь, пристально глядя на странную расплывчатую массу, Эдан начал различать приблизительные очертания таинственного объекта. Четыре конечности, отходившие от основного тела, походили на конские ноги, а спустя мгновение он рассмотрел примерные очертания конской головы и даже гривы, которая в виде тонких струек черного тумана спускалась по шее коня. Если нижняя часть странного черного облака выглядела скорее как туловище коня, то верхняя его часть при пристальном рассмотрении приняла форму всадника с развевающемся за спиной плащом.

— Похоже на небольшую грозовую тучу,— сказал Корвин и, словно прочитав мысли Эдана, добавил: — Которая в потоке ветра приняла очертания, очень напоминающие очертания всадника.

— Я не чувствую никакого ветра,— нахмурившись, заметил Микаэл.

— Это потому, что мы находимся внизу,— сказал Корвин, потом пожал плечами.— Ничего особенного. Просто облако и все.

— Это не обычное облако,— сказал Эдан.— Для облака оно слишком маленькое. Посмотрите внимательнее, милорд. Оно движется по своей собственной воле.

— Вздор,— сказал Корвин.— При всем своем уважении к вам, лорд Эдан, хочу заметить, что вы позволили разыграться своему воображению.

В этот миг облако неожиданно остановилось прямо напротив них.

— Вздор? — переспросил Эдан напряженным тоном.— Взгляните еще раз. Если ветер перестал дуть, почему оно не продолжает плыть? Оно остановилось. А теперь наблюдает за нами.

Расплывчатое черное облако на горной гряде чуть изменило свои очертания. Оно как будто уплотнилось у них на глазах и теперь приняло отчетливую форму всадника на коне, разве что первый и второй представляли собой единое целое.

— Это не облако,— сказал Микаэл. Он повернулся к молодому виконту Гистскому.— Дэван, поезжай вперед и позови сюда Футхарка.

Юный Гист пришпорил коня и ускакал галопом прочь: скоро он вернулся с половинчиком, сидевшим в седле позади него.

— Вы звали меня, милорд? — спросил Футхарк.

Микаэл кивнул и указал на горную гряду.

— Посмотри туда. Видишь черное облако на горе?

Половинчик посмотрел в указанном направлении, потом побледнел, и глаза его расширились при виде расплывшейся массы.

— Да защитят нас боги! — воскликнул он.

— Что это, Футхарк? — спросила Сильванна.

— Это рок, госпожа,— испуганно ответил половинчик. Он тяжело сглотнул.— Именно этого я боялся каждый раз, когда мы проходили через Мир Теней.— Он повернулся к Микаэлу.Мы должны бежать, милорд! Мы должны немедленно покинуть это место!

— Бежать? — переспросил лорд Корвин.— Но от чего? Что это такое?

— Именно от него бежал мой народ из своего, некогда солнечного, мира в ваш мир,— ответил Футхарк.— Это Холодный Всадник.

Глава 2

— Какого рода существо этот Холодный Всадник? — спросил Микаэл, заинтересованный реакцией Футхарка. Во всех сражениях с людьми или полулюдьми, какие им довелось видеть, половинчики неизменно обнаруживали удивительные способности к выживанию, но никогда не обнаруживали страха. До сих пор. Темная фигура на гребне горы не шевелилась с тех пор, как он — или оно — остановился, чтобы наблюдать за ними. Однако, какое-то движение в пределах темной массы как будто происходило. С такого расстояния они не могли рассмотреть черты лица или другие детали — если лицо вообще было — но, подобно отражению в пруду, покрытому рябью от брошенного в него камня, очертания темной фигуры на горе как будто колебались и постоянно менялись, словно не могли сохранять устойчивую форму дольше мгновения-другого.

— Он Узурпатор,— сказал Футхарк, отводя взгляд от темной фигуры.— Много лет назад он впервые появился в нашем мире, никто не знает, откуда; и везде, где он проезжал, зеленые растения увядали, животные погибали от нехватки корма, ледяная стужа и серые туманы сходили на землю. Поэтому его прозвали Холодным Всадником. А какова его природа, я не знаю. Знаю только, что везде, где он проезжал, мир наш приходил в запустение, пока не превратился в то мрачное место, какое вы видите сейчас.

— Он опасен для нас? — спросил Эдан.— Сколь бы могуществен он ни был, едва ли он решится напасть на армию.

— Холодный Всадник никогда не нападает прямо,— ответил Футхарк.— Достаточно просто взглянуть на него. С теми, кто имел несчастье его увидеть, в скором времени происходило какое-нибудь ужасное несчастье, а многие не выжили, чтобы рассказать о встрече с ним. Он предвестник смерти, воплощение самого зла. Нам следует поскорей покинуть Мир Теней, ваша светлость, пока злой рок не возымел власти над нами.

— Мне все это кажется суеверным вздором,— насмешливо сказал лорд Корвин.— Такие вещи, как погода и климат, меняются просто сами по себе, а не по распоряжению какого-то призрака. Что бы там ни говорили, это может быть всего лишь скопление болотного газа или какое-нибудь странное атмосферное явление.

— При всем уважении к вам, милорд, хочу заметить, что вы многого еще не знаете о Мире Теней, хотя и путешествуете по нему,— сказал Футхарк. Голос его звучал глухо. Он был явно напуган.— До появления Холодного Всадника это было царство солнечного света и красоты. Разноцветные птицы пели в ветвях деревьев; яркие полевые цветы буйно цвели на лугах; на лесных полянках порхали феи, подобные игривым бабочкам; и леса изобиловали дичью. А теперь оглянитесь вокруг и скажите мне, что вы видите.

И многого, благодарение небу, мы еще не увидели и не испытали здесь. Везде по следам этого призрака идут живые мертвецы. Холодный Всадник предвещает появление чудовищ, каких ваш мир не видывал. Повелевает ли он им, или они просто сами следуют по пятам за ним, никто не знает, но неспроста мои соплеменники бежали из своего мира в ваш и возвращаются сюда лишь на краткое время и зачастую подвергаясь великой опасности.

— Зачем тогда вообще приходить сюда, если Холодный Всадник представляет такую опасность? — спросил лорд Корвин, по-прежнему не убежденный доводами половинчика.

— А зачем вы пришли? — задал Футхарк встречный вопрос.Иногда необходимость вынуждает идти на большой риск. Проходить Тенью умеем только мы, половинчики; а если говорить обо мне и моих разведчиках, то нам хорошо платят за риск, на который мы идем. Мир Теней велик, и здесь лишь один Холодный Всадник. Вероятность не повстречаться с ним очень велика, однако на сей раз обстоятельства обернулись против нас. Трудно сказать, что может произойти, если мы не покинем этот мир как можно скорее, но, боюсь, мы даже не останемся в живых, чтобы сожалеть о случившемся.

Микаэл покачал головой.

— Если ты сейчас откроешь ворота в наш мир, мы окажемся как раз в пределах Паучьих Чащ. Мы можем легко заблудиться там, и у меня нет желания заставлять свое ослабленное войско сражаться с приспешниками Паука. Мы должны продолжать путь по крайней мере до тех пор, пока мы не сможем выйти в наш мир на территории Димеда.

— Как вам будет угодно, милорд,— неохотно согласился Футхарк.— Но я бы настоятельно посоветовал вам поспешить и не делать привал ночью. Я знаю, люди устали, но они смогут отдохнуть лучше и в большей безопасности, когда мы достигнем Димеда, а не здесь.

Микаэл поджал губы, обдумывая предложение половинчика.

— Мне не хочется подгонять солдат без крайней необходимости. Они уже совершили большой переход после проигранного сражения, в котором потеряли многих товарищей.— Он помолчал мгновение, и Эдан почувствовал, что император тяжело переживает эти потери.— Но если наше положение так тревожит тебя, мы поспешим дальше.

— Очень тревожит, милорд,— подтвердил половинчик.Несомненно, появление Холодного Всадника предвещает нам зло, великое зло, и я не успокоюсь, пока мы не выберемся отсюда целыми и невредимыми.

Микаэл кивнул.

— Тогда пусть будет так. Мы продолжим путь. Сообщите об этом солдатам. Скажите, что мы будем идти всю ночь и завтра сделаем привал в Димеде, где у них будет два дня на отдых. Мне не терпится вернуться домой, но это все, что я могу для них сделать. Видит Хэлин, все они заслужили отдых.

— Смотрите,— сказала Сильванна, оглядываясь на гору.— Он уехал.

Они обернулись к горе. Призрачный всадник исчез, словно его и не было.

— Дурной знак,— пробормотал Футхарк.— Да, дурной знак.

@***= Ночь в Мире Теней мало чем отличалась от ночи в мире дневного света — по крайней мере, с виду. Разными были дни. Солнце никогда не показывалось в этих сумрачных владениях, и дни здесь напоминали облачные и туманные дни в мире света, с низко нависшим над землей серым небом. Однако ночью при виде тесно переплетенных деревьев и кустарника, окутанных тьмой, любой мог вообразить, что он находится где-то в Керилии - если бы не зловещая тишина, изредка нарушаемая криками неких существ, скрытых во мраке. И несмотря на все прежние свои путешествия по Миру Теней, Эдан так и не смог вполне привыкнуть к этим звукам. Как и к гробовой тишине, наступавшей за ними. Ни стрекота сверчков, ни пения ночных птиц — ничего. И он не знал, что хуже.

Во время предыдущих походов по Миру Теней они всегда делали привалы ночью, ибо странное замедленное течение времени в этом таинственном мире исключало необходимость форсированных маршей. Они могли оставаться в Мире Теней по нескольку дней или даже недель, но по возвращении в мир света неизменно обнаруживали, что там прошли лишь минуты или часы. Однако, это не служило поводом для промедления. Слишком много опасностей таилось в Мире Теней, и чем дольше оставались они там, тем больше рисковали.

Останавливаясь на привал, они всю ночь поддерживали яркие костры и выставляли вокруг лагеря куда больше часовых, чем выставили бы в своем мире. И в Мире Теней часовые никогда не поддавались искушению заснуть на посту. Пока другие воины спали — очень чутко — часовые бодрствовали, пристально вглядываясь в окружающую лагерь темноту. Они уже были научены горьким опытом.

Однажды, вспомнил Эдан, во время первого их похода по Миру Теней, один часовой заснул на посту. Остальные схватились за оружие, услышав среди ночи его дикий вопль. Ближайшие к нему часовые находились всего в двадцати ярдах от него, но когда они добежали до его поста, несчастного уже и след простыл. Его так и не нашли. Он просто исчез без следа, став чьей-то добычей. Никто не знал, чьей именно. После этого на одном посту никогда не выставляли меньше трех человек, и память о случае с пропавшим беднягой заставляла часовых хранить полную бдительность. Больше никто никогда не засыпал на посту.

Однако на сей раз армия Ануира, знаменитые Призрачные Воины императора Роэля, не сделали привал. Они продолжали путь ночью, освещая дорогу факелами. Таким образом их можно было заметить с расстояния многих миль, но для них это было не так страшно, как невозможность увидеть, что творится вокруг. Многие видели зловещую фигуру всадника на горе, и очень скоро молва о Холодном Всаднике разнеслась по всему войску. Многие воины свели дружбу с половинчиками, идущими с ними, и к наступлению ночи не осталось ни одного человека, который не знал бы, что представляет собой Холодный Всадник. По мнению Эдан, с этим ничего нельзя было поделать. Пусть это служило поводом для беспокойства в войске, но в то же время заставляло солдат держаться начеку. Когда люди так устали и пали духом, возможно, это только к лучшему. Они не могли позволить себе потерять бдительность, пока не выйдут из этого мира и не достигнут Димеда.

Войско двигалось ровным шагом во главе с императором и его свитой на конях. Эдан держал в руке знамя Микаэла, а Сильванна ехала в нескольких ярдах за ними. Усиленный головной дозорный отряд держался немного позади, так что теперь он двигался на небольшом расстоянии перед основным войском, освещая путь яркими факелами. Лучники несли луки с положенными на тетиву стрелами, и почти все воины держали руку на рукоятке меча. В воздухе почти физически ощущалось напряжение.

Сколько им еще идти? Эдан плохо представлял. Он не знал эту местность так хорошо, как разведчики-половинчики, но чувствовал, что до утра они покроют достаточное расстояние, чтобы с первым серым проблеском зари — если только это можно назвать проблеском — выйти в свой мир за границами Паучьих Чащ. Но утро еще не скоро.

Эдан ехал медленным шагом и думал о призраке, которого они видели на гребне горы. Все-таки кто такой, или что такое, этот Холодный Всадник? Человек ли он, получеловек или нечто совершенно иное? Что в рассказе половинчика истинная правда, а что — просто суеверный вымысел?

Половинчики — странный народ. За последние восемь лет Эдану довелось хорошо узнать половинчиков, которые сопровождали их, но до сих пор многое в них оставалось ему непонятным. Во-первых, их вера. Они клялись именами богов — по крайней мере, Футхарк и его разведчики — но Эдан никогда не видел половинчиков ни в одном и храмов во время богослужений. Правда, многие люди тоже не отправляли религиозные обряды, хотя и верили в богов. Поскольку половинчики обладали природной склонностью усваивать культуру тех мест, где они жили, трудно было сказать, во что они действительно верят. А сами половинчики никогда не говорили об этом.

Они охотно отвечали на некоторые вопросы о себе, но лишь до известного предела. Половинчики обладали умением уходить от нежелательных вопросов, ходя вокруг да около заданной темы и делая вид, будто отвечают собеседнику, кода на самом деле они лишь морочили ему голову бессодержательной болтовней. Разговаривать с половинчиками порой бывает все равно, как пытаться поймать блуждающий огонек, подумал Эдан. Они казались достаточно открытыми и дружелюбными, однако при этом многое держали при себе.

Футхарк не раз сопровождал их в путешествиях по Миру Теней, но о Холодном Всаднике упомянул впервые, и если бы они не встретили его, Футхарк — в этом Эдан не сомневался — не заговорил бы о нем сам.

Если этот таинственный призрак внушает ему такой ужас, почему он продолжает возвращаться сюда? Почему соглашается проводить их через Мир Теней? Почему просто не поселится в Керилии, в относительно безопасном месте дневного света, чтобы никогда не возвращаться в эти места, некогда покинутые его народом? Действительно ил дело заключалось только в деньгах или в необходимости, как утверждал Футхарк? Половинчики нуждались в средствах к существованию, как и любые другие, но было много половинчиков — подавляющее большинство их, насколько знал Эдан — которые нашли свое место в жизни, став ремесленниками, торговцами, купцами или актерами в Керилии, и никогда не возвращались в мир, откуда пришли. Что заставляло Футхарка и его разведчиков поступать по-другому?

Конечно, им платили очень хорошо. Но только ли в этом дело? Если Холодный Всадник внушает половинчикам такой ужас, что они бежали из своего мира, зачем возвращаться сюда, рискуя встретиться с ним? Эдан попытался поставить себя на месте Футхарка и рассмотреть возможные варианты, как его учил отец. Предположим, что-то заставило его бежать из собственного мира, с родины, знакомой ему с малых лет? Разве не останется у него, несмотря на все опасности, желания вернуться? Вероятно. Для него было немыслимым покинуть Ануир навсегда. В этом городе он родился и вырос. Он знал здесь каждую улицу и переулок, как свои пять пальцев. Ему было бы трудно покинуть Ануир, чтобы никогда уже не вернуться. Эдан не сомневался, что его всегда тянуло бы на родину — и если бы отчего-то Ануир, подобно миру половинчиков, пришел в страшное запустение, он, безусловно, лелеял бы мечту вновь увидеть родные места такими, какими они некогда были.

Вот сейчас, существуя вне времени, Эдан двигался сквозь холодный и туманный мир, который всегда производил впечатление скорее кошмарного сна, чем реальности; и он чувствовал мучительное, страстное желание вернуться в свой мир, на знакомую землю. Тогда разве не то же самое чувствуют половинчики?

Он всегда навещал могилу отца, когда возвращался домой с войны или слишком уставал от возложенного на него бремени ответственности. Он приходил рано утром, когда кладбище еще было безлюдным, садился на землю рядом с могильным холмом, возвышавшимся над последним пристанищем отца, и разговаривал с ним, облегчая душу, спрашивая совета и наставления. Конечно, это было не то что беседа с живым отцом, хотя Эдану хотелось думать, что где-то на небесах отец по-прежнему слышит его и ниспосылает ему свою силу и мудрость. Эта мысль приносила Эдану великое утешение. Возможно, что-то подобное испытывал Футхарк и другие половинчики, постоянно возвращаясь в мир, из которого некогда бежали. Он уже был не тем, что раньше, но они находили некоторое утешение, возвращаясь в него.

— Из всех известных мне людей,— сказала Сильванна, прерывая его раздумья,— ты молчишь наиболее красноречиво.

Эдан взглянул на не и слабо улыбнулся.

— Прости. В этом походе я не очень занимательный спутник.

— Я не это имела в виду. Я не жаловалась. Я просто хотела заметить, что всегда могу сказать, когда ты встревожен.

— Неужели на моем лице все написано? Это плохая черта для императорского министра. Придется исправиться.

— Мы вернемся благополучно. Не беспокойся.

— Беспокоиться — моя обязанность. У императора для этого нет ни времени, ни желания. Я должен беспокоиться за него.

— А кто будет беспокоиться за тебя?

— Я беспокоюсь за нас обоих. Временами это довольно изнурительное занятие.

— Если хочешь, я могу беспокоиться за тебя. Таким образом я освобожу тебя хотя бы от части ноши.

Эдан взглянул на Сильванну и увидел, что она улыбается. Против своей воли он ухмыльнулся.

— Знаешь, иногда мне кажется, что ты действительно начинаешь вести себя по-человечески.

Она презрительно фыркнула.

— А вот от оскорблений ты мог бы и воздержаться.

Прорезавшие ночную тишину крики были неожиданными и ужасными. Они донеслись сзади, из замыкающих колонну рядов. Эдан и Сильванна развернули коней одновременно, и меч Сильванны со звоном покинул свои ножны. Следующие сразу за ними солдаты остановились и без колебаний, молниеносно заняли оборонительную позицию, готовые встретить любое нападение с флангов. Приобретенные в боях инстинкты отлично служат им, подумал Эдан, и полезны еще и тем, что, срабатывая, в считанные секунды придают войску устрашающий вид.

В темноте Эдан не мог разглядеть, что происходит в хвосте колонны, но видел, как дико и беспорядочно там пляшут факелы и некоторые падают на землю, когда воины выпускают их из рук, вступая в схватку с противником... или падают на землю сами. Но прежде чем Эдан успел что-либо предпринять, он услышал за спиной дробный топот копыт и мгновение спустя мимо него во весь опор проскакал император с мечом в руке, направляясь к хвосту колонны.

— Сир, стойте! — выкрикнул Эдан, но Микаэл уже исчез в темноте. Он пронесся с такой скоростью, что ни лорд Корвин, ни любой другой всадник из его свиты даже не успел двинуться с места. Эдан выругался.

— Скачите за ним, остолопы! — закричал он, пришпоривая собственного коня.

Сильванна держалась сразу за ним, когда они пустили коней галопом вслед за императором. И именно тогда Эдан услышал звук, от которого кровь застыла у него в жилах. Неземной, завывающий, заунывный звук, похожий на полустон-полуплач. Он слышал его во время одного из предыдущих путешествий через Мир Теней — и в тот раз более ста человек погибло.

Это был вой живых мертвецов.

— Эдан! Сбоку! — крикнула Сильванна, когда они понеслись во весь опор за Микаэлом. Эдан бросил взгляд влево, потому что справа находилось войско, увидел ходячие трупы, которые пробирались меж кривых деревьев, пошатываясь и покачиваясь, будто пьяные привидения.

Некоторые из них были в воинских доспехах... или в том, что от них осталось. Ржавые латы, скрипевшие и скрежетавшие при каждом шаге; помятые шлемы, некоторые разрубленные почти пополам в том месте, где меч обрушился на череп; истлевшие рубахи под кольчугами, инкрустированными ржавчиной и затянутые паутиной; наголенники, покрытые грязью и пылью; щиты с выцветшими девизами на них; изорванные кожаные сапоги и висящие мешком штаны, больше напоминающие лохмотья. Другие были в истлевших крестьянских одеждах, сквозь которые отчетливо виднелась разложившаяся плоть и почерневшие от времени кости. Сгнившие лица смотрели на них пустыми глазницами, в которых копошились черви. И словно один вид их был недостаточно ужасен сам по себе, все эти отвратительные существа были вооружены — если не мечами и копьями, то вилами, топорами или самодельными дубинками.

Они обошли армию с двух сторон, возможно даже, окружили ее - Эдан не знал — но первый удар нанесли с тыла. Теперь живые мертвецы высыпали из леса по обеим сторонам колонны. Один из них преградил путь Эдану, потрясая копьем. Не замедляя хода, Эдан поднял меч и, пролетая мимо, с размаха отрубил руку мертвецу от самого плеча. Она упала на землю, конвульсивно дергаясь, но отвратительное существо все же успело вцепиться Эдану в стремя. Конь протащил его несколько ярдов, прежде чем Эдану удалось пинком сбросить мерзкое чудовище на землю.

Солдаты не впали в панику. Это стоило бы им жизни, и все они это знали. Несмотря на усталость, они держали строй и сражались с подступавшими врагами. Отвратительные существа двигались медленно, но недостаток скорости искупали непреклонностью. И их невозможно было убить, поскольку они уже были мертвы. Одолеть мертвецов можно было только расчленив их на куски, но даже тогда они упорно продолжали ползти вперед по земле, будто улитки. Мечи мерно поднимались и опускались, и сколь бы ни устали солдаты, они знали, что не могут прервать свое ужасное занятие даже на мгновение. Они встречались с мертвецами и раньше, хоть и не с таким количеством, и многие из них не выжили, чтобы поведать об этих встречах.

Эдан увидел императора. Он подскакал к задним рядам колонны, где произошло первое нападение, и приводил в порядок потерявшие строй войска. Он выкрикивал команда, одновременно не переставая орудовать мечом и поворачивать коня то в одну сторону, то в другую, чтобы встретить мертвецов, которые, раскачиваясь, подступали к нему со всех сторон.

Нежданно-негаданно в уме Эдана промелькнуло воспоминание детства. Он вспомнил, как пытался напугать юного принца Микаэла жуткими и мрачными историями о Мире Теней, злорадно надеясь вызвать у мальчика такие же кошмары, какие мучили его самого, когда он был моложе. И хотя после этих историй, рассказываемых на ночь, Микаэлу снился Мир Теней, в отличие от Эдана, принц в своих снах бесстрашно сражался с чудовищами и побеждал их. Теперь по иронии судьбы все это происходило наяву.

И точно так же, как юный принц Микаэл не обнаруживал ни малейшего страха в своих детских снах, взрослый император сейчас ничуть не потерял присутствия духа. Именно это и испугало Эдана, когда он увидел, как Микаэл пришпоривает своего коня, чтобы врезаться в неуклонно наступающие ряды противника.

Страх порождается инстинктом самосохранения, но способность испытывать страх начисто отсутствовала у императора. Отвага, физическая сила и обостренное чутье, умение восстанавливать силы и защищаться от зла — все это числилось среди его способностей, наследственных способностей, которые он обнаружил по достижении половой зрелости; и поскольку эти способности передались ему по прямой линии от Андуираса, в Микаэле они нашли лучшее выражение, чем в любом другом человеке. На его родовом гербе был изображен лев, и, подобно этому благородному зверю, Микаэл обнаруживал несгибаемое мужество и наводящую ужас свирепость в схватке. Однако наследственные способности не делали его неуязвимым, хотя зачастую он действовал так, будто был неуязвим. И когда Эдан увидел, как Микаэл, подобно Джагернауту, прокладывает себе путь сквозь ряды противника, от страха у него засосало под ложечкой и кровь застучала в висках.

Когда юный Гист, лорд Корвин, виконт Элам и прочие всадники из свиты Микаэла подскакали галопом к Эдану и Сильванне, Эдан взмахнул мечом и крикнул: "За императором!"

Без колебаний они последовали за ним, прокладывая себе мечами путь сквозь ряды мертвецов. Сколь бы безрассудной ни была отвага Микаэла, подумал Эдан, она придала новые силы воинам. Увидев императора, скачущего им на подмогу, они воодушевились, и боевой клич "Роэль! Роэль!" взметнулся к небу и раскатился эхом в темноте. Большинство воинов побросали факелы на землю, поскольку не могли сражаться, держа их в руках. Некоторые факелы подожгли кустарник; он плохо возгорался из-за тумана и сырости, однако вид тлеющих кустов навел Эдана на новую мысль.

"Поджигайте деревья!" — снова и снова выкрикивал он, не переставая орудовать мечом, и солдаты, находившиеся не на передовой линии, немедленно начали швырять в чащу леса свои факелы, подбирать с земли брошенные и отправлять их туда же.

Когда в зарослях кустарника оказалось так много промасленных факелов, огонь, несмотря на сырость, начал распространяться и озарил поле боя. В ту же минуту пожар самым неожиданным образом сыграл на руку императорскому войску. Живые мертвецы стали загораться.

Давно высохшие тела трупов горели, как хворост. Несмотря на это, они, нечувствительные к боли, продолжали идти вперед, полыхая на ходу. Солдаты рубили горящие тела, наступающие на них, но огонь неизбежно брал верх, и мертвецы падали на землю.

Однако падали не только они. Эдан видел на земле множество тел, и среди горящих или расчлененных и до сих пор судорожно извивающихся мертвецов лежали и его солдаты. Некоторые были тяжело ранены, другие убиты, и изуродованные мертвецы пожирали их плоть. Люди, еще живые, но слишком тяжело раненные, чтобы двигаться, дико кричали, когда языки пламени достигали их. Но ничего нельзя было поделать. Для того, чтобы оттащить раненых в безопасное место, не было ни времени, ни возможности, поскольку поблизости не было ни одного безопасного места. Завязался отчаянный рукопашный бой. Живые мертвецы продолжали наступать рядами, и солдаты ануирской армии рубили их мечами, как одержимые.

Эдан проложил себе путь к Микаэлу, за ним по пятам следовали Сильванна и другие всадники. Они попытались образовать защитное кольцо вокруг императора, но Микаэл мешал им. Он не оставался на месте ни секунды и поворачивал своего коня то в одну сторону, то в другую; конь взвивался на дыбы и несся сквозь ряды противника, охваченные пламенем и окутанные клубами дыма. Эдан почувствовал сильное дуновение ветра, который налетел сзади и растрепал ему волосы, и в сознании его прозвучал голос Гильвейна.

— Футхарк открыл впереди портал из Мира Теней. Головные отряды проходят сквозь них. Бери императора и возвращайся к передним рядам войска, пока арьергард прикрывает ваше отступление!

Ветер пронесся мимо и описал круг над полем боя, отгоняя огонь от императорского войска в сторону мертвецов.

— Сир! — выкрикнул Эдан.— Ворота открыты! Поспешим, сир, скорее!

— Только после того, как пройдет все войско! — крикнул в ответ Микаэл.

— Сир! Ради Хэлина, бежим!

Солдаты вокруг услышали их и закричали, чтобы Микаэл возвращался. Через мгновение призывы их зазвучали слаженным хором, к которому присоединились все солдаты до единого, пока зажженная пожаром ночь не наполнилась громкими криками.

— Роэль, беги! Роэль, беги!

Но прежде чем император успел ответить на призывы солдат, случилось ужасное. С ужасом Эдан увидел, как в тот миг, когда конь Микаэла взвился на дыбы, занося копыта над наступающими мертвецами, один из них вонзил копье ему в брюхо. Конь дико пронзительно заржал от боли и рухнул на землю. Микаэл вылетел из седла.

— Нет! — выкрикнул Эдан, пришпоривая коня, но несколько мертвецов преградили ему путь. Он яростно рубил их мечом, стараясь добраться до императора. Солдаты, находившиеся поблизости, тоже увидели случившееся, и толпой хлынули вперед, на помощь императору, не думая о собственной безопасности. Но по меньшей мере дюжина мертвецов уже окружила Микаэла, и Эдан, отчаянно орудовавший мечом, не мог даже мельком увидеть его.

Неожиданно один из ходячих трупов рухнул на землю, потом другой буквально взлетел в воздух, подброшенный некоей страшной силой. За ним другой, еще один, и тела так и полетели в стороны. Эдан достиг Микаэла, который, словно впавший в исступление дервиш, размахивал мечом направо и налево: с широко раскрытыми глазами, с оскаленными в дикой ярости зубами, весь в крови, хлещущей из нескольких ран. Он дал волю своей наследственной способности к божественной ярости, и Эдан понял, что увещевать его бесполезно, пока все не кончится.

То было неуправляемое состояние, и в этом божественном приступе ужасающей ярости и кровожадности Микаэл мог сразить как врага, так и друга. Такое состояние продлится недолго, поскольку на подобную вспышку уходили все силы организма, и после нее Микаэл останется настолько изнуренным, что едва ли сможет пошевелиться. Но пока он находился во власти этой непреодолимой силы, Микаэл походил на воплощение некой неумолимой и безжалостной смертоносной силы, и Эдан не осмеливался приблизиться к нему.

— Назад! — крикнул он Сильванне, хотевшей было броситься на помощь императору. Она бросила на него изумленный взгляд, но поняла что происходит, когда увидела, как Микаэл крушит живых мертвецов налево и направо, хрипя и рыча, как загнанный в угол зверь, и не обращая внимания на свои раны.

Среди всех чудесных способностей, передавшихся чистокровным от старых богов, божественный гнев был наиболее редкой и наиболее опасной, ибо однажды дав ему волю, человек уже не мог подавить его, пока он сам не иссякнет. Немногие обладатели этой способности прибегали к ней только в самых крайних случаях и только в самом безвыходном положении, поскольку эта сила полностью завладевала своим носителем, пробуждая в нем ярость дикого зверя и увеличивая ее во много раз. Она превращала человека в исступленного берсеркера, неспособного разумно мыслить или владеть собой и одержимого лишь жаждой крови и желанием выжить.

Наследственные способности нельзя было предсказать со всей определенностью. Было известно, какие именно способности передаются по той или иной линии родства, но предугадать, которые из них появятся в том или ином потомке, не представлялось возможным. Чистокровный получал в наследство все способности, свойственные его роду, но некоторые оставались в скрытом виде, передавались дальше и обнаруживались лишь в следующих поколениях. Некоторые способности проявлялись вскоре после достижения их обладателем половой зрелости, а некоторые годами существовали в скрытом виде, дремали, пока вдруг не заявляли о себе без всякого предупреждения.

В большинстве случаев это не служило поводом для беспокойства, поскольку по большей части наследственные способности проявлялись без всякого риска для окружающих. Внезапно у человека могло обнаружиться обостренное чутье, или родство с каким-то зверем, выражающееся в общении с тотемным животным, или железная воля, или целительский дар. Подобные способности не представляли опасности для окружающих. Но другие, как например способность повелевать стихиями или впадать в божественную ярость, или — в случае, когда способности передавались по линии родства, идущей от Азрая — забирать у человека силы через прикосновение, могли причинить вред или даже смерть.

В первый раз Микаэл в схватке дал волю своему божественному гневу ненамеренно. Тогда ему было шестнадцать, и однажды ночью на его ставшее лагерем войско напали ноллы. Кровожадные существа, на вид полуволки-полулюди, напали на них во время сна, разделавшись с часовыми так быстро и ловко, что те даже не поняли, кто напал на них. Единственным предупреждением об опасности для спящего войска послужили дикие вопли первых жертв.

Микаэл с мечом наголо выскочил из своей палатки и мгновенно подвергся нападению. Именно тогда это и случилось. Внезапно он сам словно стал ноллом — во всех отношениях, кроме внешнего облика. Несмотря на свои шестнадцать, за несколько лет военных походов Микаэл превратился в очень сильного мускулистого юношу. Но все же Эдан был не готов к зрелищу, которое увидел той ночью.

Внезапно Микаэл перестал быть Микаэлом, но предстал воплощением некоей демонической силы, безжалостной и непреодолимой. Лицо его исказилось почти до неузнаваемости, превратившись в маску звериной ярости, и из горла его вырвалось рычание, даже отдаленно не напоминающее человеческие звуки. Он убил всех до единого ноллов, которые приближались к нему. Впоследствии солдаты, присутствовавшие при этом, разнесли молву об этом случае, и слава Микаэла возросла. Все знали, что это такое. Многие воины сами были чистокровными, но больше ни один человек в армии не обладал способностью божественного гнева. Она передавалась только по прямой линии родства от Андуираса, Басайи и Мазелы, но лишь немногие обнаруживали ее. Эдан знал только одного аристократа из чистокровных, который обладал этой способностью — это был Эрвин Боруинский.

На сей раз солдаты сразу поняли, в каком состоянии находится император, и постарались сомкнуть вокруг него свои ряды таким образом, чтобы защитить его, но при этом остаться от него на безопасном расстоянии. В этом состоянии он мог легко наброситься и на них, подойди они ближе. Для Эдана трудность заключалась не только в том, чтобы уцелеть сейчас; он не мог доставить Микаэла в таком состоянии к открытому Футхарком выходу из Мира Теней в их собственный мир. Ему больше ничего не оставалось, кроме как ждать, пока ярость Микаэла уляжется сама собой, и тогда уже увлечь его за собой. Когда гнев утихнет, Микаэл станет совершенно беспомощным.

Времени отвлекаться не было, но все же Эдан бросил молниеносный взгляд назад и увидел, что войска постепенно отступают в ходе битвы. Волна боя подхватила их и уносила вперед — от дерущегося в арьергарде Эдана назад — к порталу в мир солнечного света, открытому проводником-половинчиком. С каждой стороны от портала стояла шеренга солдат, защищавших выход из этого мира, а прочие проходили сквозь него и к настоящему времени большая часть войска уже скрылась с глаз. Две шеренги расходились в стороны наподобие перевернутой буквы V, и острие этой буквы упиралось прямо в проем. Эдан находился достаточно близко, чтобы увидеть это.

Все вокруг них — уродливые деревья и заросли кустарника - было объято огнем; ветер Гильвейна описывал круги над полем боя, раздувая пожар сильнее и одновременно отгоняя огонь от императорских войск навстречу наступающим мертвецам. Ряды их значительно поредели, вся земля была усеяна отсеченными конечностями и полыхающими телами, которые продолжали корчиться и судорожно подергиваться. Портал за спиной Эдана представлял собой матовое воронкообразное завихрение в воздухе, окаймленное огнем и дымом. Войска уже прошли сквозь него, и теперь вместе с конной свитой Микаэла в Мире Теней осталось лишь несколько воинов, не желавших уходить без императора. Эдан не мог сказать, сколько времени прошло, но небеса начали постепенно сереть. Огонь распространился дальше от поле боя и бушевал теперь на широкой полосе леса, освещая значительный участок местности и застилая небо густым дымом. Сражаясь бок о бок с Сильванной, Эдан пользовался каждой секундой передышки, чтобы бросить взгляд в сторону Микаэла.

Движения императора становились теперь медленней, ярость утихала. Он поразил всех своих противников, и в обычном бою меч его был бы красен от крови. Однако у живых мертвецов не было крови, и мечи всех воинов оставались чистыми. Рука Эдана устала колоть и рубить безостановочно все это время, которое показалось ему часами. Эдан тяжело дышал, его плечевые мышцы страшно болели от напряжения. Но хотя количество анурийцев быстро сокращалось по мере того, как войска проходили через портал, количество мертвецов, пожираемых огнем, сокращалось тоже. Мощным ударом своего тяжелого меча Эдан разрубил одного горящего противника с головы до пояса, и чуть не вылетел из седла от силы собственного удара. Теперь в непосредственной близости от него не осталось ни одного мертвеца, и он быстро повернулся в сторону императора.

Микаэл поразил последнего противника, и хотя из-за деревьев продолжали выползать новые мертвецы, объятые пламенем, они находились еще на безопасном расстоянии от них. Эдан увидел, как Микаэл тяжело оперся на меч и понял, что приступ ярости миновал. Он мгновенно пришпорил коня и подскакал к Микаэлу.

— Сир! Сир, давайте руку, быстро!

Микаэл, впавший в оцепенение, посмотрел на него бессмысленным взглядом, но руку протянул. Эдан высвободил правую ногу из стремени, чтобы император мог воспользоваться им. Он втащил его на коня и почувствовал, как севший сзади Микаэл тяжело привалился к его спине — не имея сил даже не то, чтобы вложить меч в ножны. Микаэл обнял Эдана левой рукой; Эдан вложил свой меч в ножны и крепко сжал кисть императора, не позволяя ему упасть. Затем он быстро развернул коня и погнал его галопом к порталу.

— За мной! — крикнул он через плечо.— Отступайте! Мы уходим!

Остальные не нуждались в дополнительном приглашении. Они повернулись и последовали за Эданом и императором; конная свита задержалась лишь настолько, чтобы дать пешим солдатам бежать впереди. Когда они прошли через портал, охранявшие выход солдаты сломали свой V-образный строй и двинулись за ними. Последние закричали Футхарку, и половинчик поднял руки, чтобы закрыть портал.

— Стой! — крикнул Эдан.— Гильвейн!

Он почувствовал, как легкий ветерок раздувает его плащ, и потом в сознании его прозвучал знакомый голос.

— Я здесь!

— Все в порядке! — прокричал Эдан.— Давай, закрывай!

Три охваченных огнем мертвеца, шатаясь, прошли сквозь портал, солдаты набросились на них и орудовали мечами, пока на земле не осталось ничего, кроме разрозненных горящих кусков. Эдан смотрел, как самым непостижимым образом сворачивался внутрь воздух в том месте, где закрывался портал, и как постепенно исчезало зарево пожара за ним, пока не остался лишь бледный свет утренней зари. На самом деле, подумал он, солдаты, охранявшие портал, были не последними из оставшихся по ту сторону. Там осталось много раненых, которых пришлось бросить. Эдан надеялся, что бедняги погибли в огне. Сгореть заживо — ужасная смерть, но в Мире Теней можно найти и более ужасный конец.

Он испустил длинный глубокий вздох облегчения, затем огляделся по сторонам и понял, что почувствовал облегчение преждевременно. В первых лучах солнца Эдан увидел вокруг густой хвойный лес и непроходимые заросли кустарника — и понял, что они не достигли безопасных равнин Димеда.

Они находились в Паучьих Чащах.

@***= — Что-то неладное творится, клянусь Хэлином, носом чую! - прорычал лорд Эрвин Боруинский, с грохотом опуская кулак на стол и опрокидывая кубок. Слуги бросились вытереть со стола разлитый мед и снова наполнить тяжелый серебряный кубок.Почему до сих пор нет известий ни от одного из наших разведчиков или осведомителей?

— Известия были, милорд,— спокойно ответил барон Дервин. Он знал, что когда его отец находится в дурном расположении духа, предпочтительно соблюдать спокойствие в речах и манерах.— Наши осведомители сообщили, что император...

— Ты хочешь сказать, Самозванец,— прервал его отец, злобно нахмурясь.

— Конечно,— уклончиво согласился Дарвин, хотя он до сих пор не мог себя заставить употреблять это отвратительное прозвище. Он знает правду и не собирается лицемерить ни ради своего отца, ни ради любого другого.— Они сообщили, что Микаэл покинул Ануир со своим войском больше недели назад, но с тех пор от него не поступало никаких известий. И наши разведчики в приграничных районах не заметили никаких признаков наступающего войска.

Эрвин скрипнул зубами и потряс головой.

— Они снова прошли в этот проклятый Мир Теней,— сказал он. — Вопрос в том, когда они выйдут оттуда? И где? — Он снова с треском ударил кулаком по столу и снова разлил свой мед. Слуги снова вытерли стол и снова наполнили кубок лорда Эрвина. Он не обратил на них никакого внимания.

— Наши войска на границе находятся в состоянии полной боевой готовности,— сказал Дервин.— И в дополнение к нашим собственным силам из Тэгаса, Бросенгэ и Талини высланы конные отряды, которые будут вести разведку на территории, лежащей между Боруином и Алами. Они никак не смогут подойти незамеченными.

— Если только он не найдет способ выйти из Мира Теней как раз в наших владениях,— сказал Эрвин.— Возможно даже, прямо под стенами Сихарроу.

Дервин нахмурился.

— Вроде бы вы говорили, что это невозможно, что им придется открывать портал поблизости от Туразора или области Пяти Пиков, где пересекаются силовые линии двух миров.

Эрвин кивнул.

— Да, долгое время я и сам так думал. Однако наши разведчики-половинчики сказали мне, что возможно создать портал и вне области пересечения силовых линий, хотя это связано с большим риском и не обязательно получится.

— Но как? — спросил Дервин.

— Откуда, черт подери, мне знать? — раздраженно ответил отец.— Ты пытаешься получить у какого-нибудь из этих изворотливых коротышек какое-нибудь объяснение и единственное, что он делает, это усиленно заговаривает тебе зубы. Они отвечают на вопросы достаточно охотно, но половина произносимых ими слов не имеет ни капли смысла! Дело в том, что в принципе портал можно открыть, но нет никакой уверенности, что они смогут сделать это когда захотят и где захотят.

Дервин пожал плечами.

— Значит, беспокоиться не о чем, не так ли? Они не могут открыть портал.

— Но они могут попытаться,— сказал Эрвин.— И существует вероятность, пусть и слабая, что попытка их увенчается успехом, несмотря на сопряженный с ней риск.

Дервин откинулся на спинку кресла, задумчиво нахмурившись. Да, подумал он, именно так поступил бы Микаэл. Фактор риска, пусть и серьезного, похоже, никогда не беспокоил его. Так было в детстве, когда они играли в войну, и так осталось сейчас, когда они ведут войну настоящую.

Словно отвечая на его мысли, отец сказал:

— Я не удивлюсь, если этот ничтожный Самозванец предпримет такую попытку.

Дервин бросил на него быстрый взгляд. Отец повторял старую ложь так часто, что, по-видимому, в конце концов на самом деле поверил в нее. Он как будто считал, что если постоянно повторять эту ложь, она станет правдой.

Сначала, когда принц Микаэл был похищен гоблинами и увезен в Туразор, отец настойчиво утверждал, что регентскую власть в стране должна забрать сильная рука. Он объявил себя регентом и поклялся отомстить гнусным преступникам, но после того, как лорд Тиеран перехитрил его, бежав с императрицей и принцессами, пока лорд Эрвин совершал по меньшей мере безнадежную попытку — а в действительность, предпринятую просто для видимости — проникнуть со спасательным отрядом в Эльфинвуд, дела начали принимать другой оборот.

Узнав о побеге лорда Тиерана с императрицей, отец в приступе дикой ярости принялся крушить мебель и избивать слуг. Успокоившись же, он разослал во все концы империи гонцов с донесением, что спасательный отряд обнаружил в Эльфинвуде останки принца Микаэла. Что думали об этом его рыцари, входившие в упомянутый отряд вместе с Дервином, никто не знал. Нет нужды говорить, никаких останков они не видели, поскольку все это было чистой воды выдумкой, но все знали, что хозяину лучше не противоречить. Отец Дервина не нашел нужным упоминать в своих донесениях об Эдане Досьере, поскольку не считал того важной особой, каковое обстоятельство сыграло ему на руку, так как в противном случае дальнейшие метаморфозы этой истории показались бы несколько неубедительными.

После того как лорд Эрвин заключил официальный союз с Горванаком, принцем гоблинского королевства Туразор, история претерпела новые изменения. Едва ли можно было сначала поклясться отомстить убийцам принца Микаэла, а потом заключить с ними союз — поэтому гоблины Туразора не могли нести ответственность за случившееся. Принца убили разбойники, гнусные отщепенцы из области Пять Пиков, как свидетельствуют некоторые доказательства, представленные гоблинами лорду Эрвину. Какого рода эти "доказательства" так никто толком и не узнал. Однако это была еще не окончательная версия истории.

Появление Эдана и Микаэла в Ануире требовало каких-то объяснений, поэтому Микаэл был объявлен самозванцем, двойником принца или просто неким мальчиком, изменившим внешность с помощью эльфийской магии, чтобы походить на принца. Поскольку имя Эдана в первоначальных донесениях не упоминалось, следующая версия родилась без труда. Эдан Досьер, по долгу службы обязанный защищать принца Микаэла, был объявлен трусом, который предал своего господина, когда на них напали разбойники; и чтобы оградить собственные притязания на власть и репутацию собственного сына, лорд Тиеран состряпал возмутительную басню о похищении двух мальчиков эльфами. Мальчик, называвший себя принцем Микаэлом, был гнусным самозванцем, обманщиком, орудием в руках лорда Тиерана, необходимым для того, чтобы оправдать его притязания на власть. Конечно, потом, когда лорд Тиеран умер, в эту историю потребовалось внести новые поправки, и окончательная версия ее заключалась в том, что этот "Микаэл Самозванец" просто занял место лорда Тиерана и осуществляет его планы, держа в рукаве "тайные козыри", могущие подкрепить его притязания на Железный Трон. Что именно представляли собой эти "тайные козыри", лорд Эрвин никогда не говорил определенно, но прозрачно намекал, что за всем этим стоят эльфы, закоренелые враги человечества.

Эрвину и в голову не приходило, что кто-то поверит этим россказням, но многие поверили. Нужно повторять ложь достаточно часть и достаточно громко — и в конце концов люди примут ее за чистую монету. По крайней мере, некоторые. А теперь, похоже, отец сумел убедить и себя самого в том, что это правда.

"Я своими глазами видел искалеченное тело бедного мальчика..." — примерно такие слова неизменно звучали рефреном, когда Эрвин рассказывал историю — каждый раз с легкими вариациями, в зависимости от аудитории. И теперь он сам явно поверил в нее. Дервин не представлял, что тут можно поделать, но знал, что с отцом лучше не спорить.

Он был там. И знал, что никакие тела найдены не были — ни Микаэла, ни Эдана, ни еще чьи-либо. Они просто пересекли равнину, проехали по нескольким лесным тропам, даже не углубляясь далеко в лес, а потом вернулись. Все это было не больше, чем простая разминка для коней. Но участники так называемого "спасательного похода" никогда не заводили разговоров на эту тему, даже между собой, насколько знал Дервин. Эрцгерцог был человеком, который мазал их хлеб маслом, и все они прекрасно понимали это.

Дервину все это не нравилось. Ничуть. Отец всегда следил за тем, чтобы он получил должное и строгое воспитание, дабы однажды смог занять его место; потому, повзрослев, Дервин в конце концов стал правой рукой лорда Эрвина. Он возглавлял войска в сражениях против Микаэла, законного императора и друга детства. Он видел его несколько раз, один раз очень близко, и узнал и его самого, и Эдана. Однажды, во время одного из многочисленных сражений, которые велись на протяжении многих лет и ничего не могли решить, они почти скрестили мечи. Две армии столкнулись, начался рукопашный бой; пыль, поднятая тысячами конских копыт и человеческих ног, висела над полем битвы облаком; то был один из тех случаев, когда внезапно человек на мгновение оказывается на крохотном островке покоя посреди бушующей битвы. И там Дервин увидел Микаэла на боевом коне.

Дервин узнал императорский герб Роэлей на его щите и плаще, так же как Микаэл узнал орла Боруинов на щите Дервина. Дервин поднял забрало, Микаэл сделал то же самое. Несколько мгновений они просто смотрели друг на друга, а затем волной сражения их просто разнесло в разные стороны. Но в те мгновения Дервин увидел в императоре того мальчика, какого он помнил. Он повзрослел, волосы у него были теперь длиннее, чем прежде, и начинала пробиваться темная бородка, но Дервин узнал друга детства. И если когда-нибудь он питал какие-то сомнения в подлинности его личности — а он их не питал — они рассеялись бы прямо там и тогда. Это был Микаэл. Вне всяких сомнений. И лицо его выражало печаль... и разочарование.

Сердце Дервина разрывалось на части. Он был сыном своего отца, и даже если бы он не любил отца — а он любил, несмотря на его суровость — сыновний долг обязывал его к послушанию. И герцогство Боруин принадлежало ему по праву рождения. Он должен был защищать его. Но защищать от законного императора, по милости предков которого они владеют этой землей? Это было предательством. Однако Дервин не по своей воле оказался в этом положении, в обстоятельствах, которыми он не мог управлять. Сохранить верность отцу — значило изменить императору. А сохранить верность императору - значило предать отца. И в любом случае прослыть низким изменником.

Дервин устал от гражданской войны, хотя никто, кроме простолюдинов, ее так не называл. Микаэл называл войну мятежом, каковым в действительности считал ее и Дервин. Лорд Эрвин объявил Микаэла узурпатором и самозванцем и называл войну борьбой против тирании, а своих солдат — "борцами за свободу". Он никогда не признавал, что в своей попытке прийти к власти недооценил лорда Тиерана. Хотя он никогда прямо не говорил об этом, Дервин понимал — теперь понимал,что замышлял отец.

Когда все это началось, восемь лет назад в летней резиденции императора, он на самом деле ничего не понимал. Но теперь, став старше, он вспоминал, оглядываясь в прошлое, какой заботой его отец окружал императрицу, как старался снискать ее расположение, очаровать ее, пользуясь любой возможностью оказать ей какую-нибудь услугу и выразить свое сочувствие в связи с тем, что ей приходится переносить. Он помнил, как озадачило его тогда поведение отца. Лорд Эрвин никогда ни с кем не вел себя так — даже с покойной матерью Дервина. Тогда Дервин решил, что отец просто гостеприимный хозяин и выполняет свой долг перед императрицей. Однако в манерах императрицы всегда чувствовалась некоторая принужденность, когда лорд Эрвин находился поблизости. Теперь, конечно, Дервин знал, почему.

Отец пытался ухаживать за ней. Наверное, Дервин смог бы оправдать его, если бы это была любовь, но он знал, что отец не любил императрицу, как не любил и его мать, когда она еще была жива. Эрвин Боруинский не любил женщин. Он обладал ими. Его отец любил лишь власть — и борьбу. В этом они различались. Эрвин Боруинский любил войну. Его сыну она надоела до смерти.

Как все изменилось с тех пор, как они с Микаэлом были детьми, подумал Дервин. Он был всего несколькими годами старше, но восемь лет беспрестанных войн изменили многое. Он повзрослел очень быстро. Похоже, Микаэл тоже. То его выражение лица, какое Дервин увидел при их встрече во время боя, говорило об этом красноречивей всяких слов. Они больше не были детьми, которые в игрушечных латах и с деревянными мечами играли в войну, видя в ней величье и славу. Они узнали правду: война ужасна, отвратительна и истребляет человеческую душу. Но почему тогда его отец так любит ее? Чем он отличается от них? Этого Дервин не мог понять.

Они никогда не стали бы считать войну неким доблестным и замечательным приключением, если бы в бытность свою детьми увидели однажды поле битвы после сражения. Взрытая земля, усеянная телами убитых и умирающих; люди с такими ужасными ранами, что один их вид вызывает дурноту; стоны, хрипы, предсмертные вопли, жуткое жужжание мух, привлеченных кровью и запахом... этот запах! Нет ничего отвратительнее, подумал Дервин, гнилостного запаха войны. У убитого в сражении солдата желудок непроизвольно опорожняется, и после боя запах человеческих испражнений и гниющей на солнце плоти становится таким сильным, что глаза начинают слезиться.

Когда они по ходу игры "убивали" друг друга и хватались за воображаемые смертельные раны, каждый старался переиграть всех прочих в театральной эффектности своей "смерти"... Нашли бы мы смерть такой эффектной, подумал Дервин, если бы на самом деле увидели ее? Он видел ее чаще, чем мог предположить когда-либо, и не находил в ней ничего хотя бы отдаленно эффектного. Разве только ее безобразие и страдание. И страдали не одни солдаты.

Дервин видел измученные лица родных и близких, которые выстраивались вдоль улиц, встречая войско из похода, и с тревогой и страхом высматривали среди солдат своих мужей, отцов и сыновей. Он слышал вопли и стоны жен и матерей, когда их любимые не возвращались или возвращались калеками. Он слышал и видел, как плачут дети, когда видят изуродованные тела своих отцов или узнают, что они никогда не вернутся. И каждый раз проходя через это, Дервин чувствовал, как умирает частица его души. Как может человек, находящийся в здравом уме, любить такую страшную вещь, как война?

Возможно, несмотря на весь ужас действительности, его отец в некотором отношении остался мальчишкой, видящим в войне нечто великое. Или, возможно, он просто видел войну так долго, что ее страшная цена больше не трогала его? Неужели и он станет таким же?

Когда они вернулись из первого его сражения, его "боевого крещения", как гордо выразился отец, Дервин был настолько потрясен пережитым, что при первой же представившейся возможности убежал в свою комнату, запер дверь, бросился на кровать и разрыдался. Он плакал не о себе, но обо всех убитых и искалеченных, и плакал об их матерях, женах и детях, чьи страдания поразили его до глубины души. Но с течением лет каждый раз эти переживания становились все слабее и все меньше трогали его сердце. И это пугало Дервина больше всего. Он понимал, что постепенно становится похожим на отца, который видел лишь награду в конце похода, а не цену, заплаченную за нее в пути. Возможно, именно это разбило сердце его матери и свело ее в могилу. Когда у человека исчезает способность чувствовать боль других, способность любить пропадает тоже.

Почему все должно быть так? Почему недостаточно быть просто эрцгерцогом Боруинским, одним из самых влиятельных и уважаемых лиц в империи? Зачем отцу все это? Его подданные смертельно устали от войны. Дервин видел это на их лицах во время походов. Он видел это в Боруине, в Тэгасе, в Бросенгэ, в Аваниле и западном Алами; где бы ни проходило войско, он видел лица простых людей, которые стояли вдоль дорог или среди полей, где они трудились, или на улицах городов и деревень. Именно они своим трудом питали войну: их урожай забирали, их скот забивали, их поля вытаптывали. И вероятно, им было все равно, кто победит. Они просто хотели, чтобы война кончилась. Как и Дервин.

— Я устал от этого ожидания,— угрюмо сказал отец. Он поднял кубок, осушил его и опустил на стол с такой силой, что Дервину показалось, он сейчас разобьется.— Если бы Горванак сделал свою часть работы, мы могли выйти из этого проклятого тупика уже сейчас.

Он собирался захватить Дозон, затем пересечь его границы и атаковать Тауривель с запада. Одновременно с ним гоблины Марказора должны были напасть на эльфийское королевство с востока. Зажатые с двух сторон между силами гоблинов, эльфы не смогут ничего предпринять. А когда Туаривель и Дозон падут, мы сможем захватить Кариэль, а гоблинская армия пересечет Марказор и атакует Элини. И владения Самозванца будут окружены подвластными нам странами.

— Это было бы вполне вероятно, но вот Горванак начал жаловаться, что Зорнак Марказорский отказывается нам помогать. Он боится послать свои войска на Туаривель, потому что пока его армия будет сражаться на стороне, на его собственные земли могут напасть воины из Мореда. Он обещает помочь нам, но не раньше, чем мы разберемся с Моремом. Но как я могу позволить себе двинуться на Моред, если мы даже не представляем, куда подевалась проклятая армия Ануира? Предположим, я займу Моред, а они возьмут да и нападут на Бросенгэ или на нашу территорию. И мы окажемся окружены. — Нам бы следовало захватить западную Алами вместо того, чтобы двигаться на Аванил,— произнес Дервин.

— Если бы мы в свое время воспользовались этой возможностью, то сейчас нам нужды бы не было в Зорнаке, а Аванил оказался бы отрезан.

— Ого, да ты у нас нынче генерал, а, щенок? — насмешливо ответил Эрвин.

— Если бы мы засели в западной Алами, то мы бы и оказались отрезаны, глупец! Нам бы перекрыли обратную дорогу через лес, а наша армия оказалась бы в тисках между воинами герцога Алами и армией Ануира. Нам бы пришлось отвоевывать каждый дюйм дороги домой, и все бестолку. Нет, Аванил — вот ключ к победе. Захватив Аванил, мы получаем Гист. Затем нападаем с юга и тесним армию Ануира до самых Проливов.

— Только мы никак не сможем атаковать Аванил, снова не проходя западную Алами,— возразил Дервин.

— А каждый раз, когда мы совершаем подобную попытку, Микаэл отвечает нападениями на гарнизоны в Бросенгэ, мешая нашим войскам с юга поддержать нашу атаку на Аванил. А на сам переход через западную Алами мы тратим такую уйму времени, что Микаэл спокойно успевает отойти к северу, пока Аван охраняет южные границы. Такая ситуация нам ничего не дает. Кроме того, мы вынуждены идти в обход Гор Морского Тумана, защищающих Тэгас от нападений со стороны Аванила. Вот если бы найти способ пересечь их...

— И позволить ограм вырезать половину наших воинов, прежде чем они встретятся с армией Ануира? Давай, расскажи мне, как ты собираешься провести тяжеловооруженные войска по этим проклятым горам, не наткнувшись на людоедов, и я с удовольствием проверю твой способ на практике. В противном случае, предоставь заниматься стратегией мне.

— Я не хотел сказать...

— Плевал я на то, что ты хотел сказать,— прервал Эрвин, осушая очередной кубок.

— Этот ублюдок Горванак не двинется на Туаривель, пока я не дам ему в поддержку отряды из Талини, но мне самому нужны эти войска на случай, если проявится армия Ануира. А ведь я даже не знаю, где она сейчас, разрази ее гром!

— Может, нам следует попытаться использовать Мир Теней, по примеру Микаэла...

— Рискую наткнуться на него прямо там? Нет, мы никак не можем себе этого позволить, и он отлично знает это, лопни его глаза! Наша позиция выгодней, но его армия мобильней нашей. И ни один не захочет поступиться своими преимуществами. Он не плох в военном деле, конечно, не без помощи Корвина. Кроме того, каждый раз, проходя через Мир Теней, он терпит значительные потери, и заметь, без всяких усилий с нашей стороны. Так он продержится недолго.

Однако он держится уже восемь лет, подумал Дервин, не произнося ни слова. Какую фанатичную преданность должен внушить человек, чтобы за ним пошли войска через Мир Теней? Каждый год бывает по крайней мере одна большая кампания, а зимой то тут, то там незапланированные стычки. Во время дождливого сезона весной все дороги превращаются в грязь, равнины становятся мягкими и влажными, а болота еще опасней, чем обычно. Передвигаться в таких условиях с тяжеловооруженным войском просто невозможно. Все орудия утопают в грязи. Для войны подходили лето и осень. Итак, сколько же раз за истекшие восемь лет Микаэл водил своих людей через Мир Теней? Дюжину, больше? И сколько бойцов он потерял там?

Информацию об этом было получить не так уж сложно. Когда солдаты возвращались с поля боя, они пытались расслабиться в тавернах и обычно рассказывали обо всем, что им приходилось вынести. Они, конечно, преувеличивали. И не стоило все воспринимать буквально. Но сравнивая их истории, можно было составить себе представление о происходящем. Осведомители сообщили, что армия Ануира сразилась с живыми мертвецами на территории Мира Теней, а потом с чудовищами, напоминающими гигантских белесых пауков. Если верить слухам, каждый из них при случае мог бы утащить корову. Они устраивали ловушки, свиваясь в сети, подобно смертоносным лианам, и неподвижно лежали на земле, пока какой-нибудь несчастный случайно не наступал на них. Тогда они стремительно взбирались по нему, как по лестнице, обвивая тело и впиваясь глубоко в его плоть, высасывая кровь. Даже если их оторвать от себя и уничтожить, ядовитые щупальца, проникшие глубоко в тело, продолжали жить и разрастаться. Через несколько часов наступала мучительная смерть. При мысли об этом Дервин поежился. Что могло заставить людей идти на подобный риск снова и снова?

Его отец никогда не мог рассчитывать на подобную беззаветную преданность. И он сам считал так же. Эрвин правил страной при помощи запугивания. Микаэл управлял по вдохновению. Возможно, Эрвин не лгал, утверждая, что отказывается использовать Мир Теней по стратегическим соображениям. Но вероятнее всего, о просто опасался, что его воины поднимут бунт, если он вздумает приказать им пройти через это опасное пространство. Это было бы безумием, думал Дервин. Безумие, может, в этом все и дело. Еще в детстве Дервин подмечал в Микаэле черты сумасшествия, но это сумасшествие было как бы заразным. Он всегда мог заставить других мальчиков совершать неожиданные для всех поступки, которые им самим и в голову никогда бы не пришли. Он был прирожденным лидером, и этот дар повелевать людьми являлся необычным, почти сверхъестественным.

Несомненно, это было у него в крови. Дервин тоже чувствовал в себе врожденные способности, но это никогда не проявлялось столь ярко. Отец его обладал чем-то подобным до известной степени, но Микаэл от рождения был отмечен некой божественной аурой. Его войска готовы были последовать за ним куда угодно. А когда кто-нибудь из его воинов погибал в сражении, Микаэл лично заботился о том, чтобы семья погибшего не нуждалась. И это несмотря на колоссальные человеческие потери, которые случились за все годы войны. Мы бы не смогли себе позволить подобное при всем желании, думал Дервин, иначе нас просто ждало бы скорое банкротство. В этом у Микаэла также было преимущество перед Эрвином. Имперская казна значительно увеличилась за долгие годы правление Роэлей, которые никогда не тратили денег попусту. Теперь, когда всей империи было известно, что Микаэл из собственной казны помогает семьям павших, народ охотно платил налоги. И хотя они устали от войны не меньше, чем люди Боруина, Бросенгэ или Тэгаса, все же они любили своего императора, которые никогда не оставлял своим вниманием их нужды. И все-таки всему бывает предел. Если война не кончится в ближайшее время, это приведет к краху обе стороны.

Наши собственные военные действия вынужденно прекратились бы еще лет пять тому назад, думал Дервин, если бы не внушительные капиталовложения гильдий из Бросенгэ и не алчность наемников из Тэгаса, и теперь их собственные военные усилия во многом были обоснованы необходимостью платить долги. Единственным шансом расплатиться с долгами было завоевать Ануир и выжать все, что можно, из империи. Ему даже думать не хотелось, что случится, если гильдии вздумают потребовать немедленной уплаты. Его отец мог попытаться решить этот вопрос вооруженным путем, но у их заимодавцев были могущественные союзники среди других гильдий по всей Керилии. Они запросто могли бы собрать армию наемников или, того хуже, объявить Боруину холодную войну. Они никак не могли позволить себе проиграть эту дурацкую войну. Хотя, с другой стороны, Дервин был уверен, что если его отец все же проиграет, их обоих наверняка приговорят к смерти, а в этом случае вопрос об уплате долгов становился просто бессмысленным. Если же они победят, все будет оплачено за счет побежденных народов, а это вряд ли добавит им популярности в империи.

Даже его отец начинал уставать от войны. Для Эрвина всегда главным смыслом жизни было острое чувство опасности, когда он возглавлял войска, идущие в бой. Он многие часы тратил на совещания со своими военачальниками, обсуждая стратегию и тактику, планируя новые кампании и постоянно запрашивая новые сведения о том, что происходит на границах. Все гарнизоны регулярно подвергались осмотру и заново укреплялись каждую весну. Он так часто сетовал на необязательность гоблинов в отношении выполнения всех пунктов их союзничества, сто Дервин мог бы при желании наизусть зацитировать все его бесконечные монологи. Сколько же еще это будет продолжаться?

При условии значительных побед на уровне захвата и использования западной Алами или если гильдии не прекратят их финансировать, война могла затянуться на многие годы. Это продлится в течение всей их жизни, думал Дервин, до смерти уставший от всего этого.

Однажды, всего лишь однажды он поднял вопрос о мирных переговорах. Его отец немедленно впал в такую ярость, что Дервин больше не смел касаться этой запретной темы. Тем не менее это казалось единственной разумной альтернативой. При условии, что Микаэл согласится на такой вариант. А зная Микаэла... ну, а знал ли он его на самом деле? Микаэл не притворно заботился о своем народе. Тогда он мог бы пойти на переговоры и подписать соглашение, по которому Боруин, Тэгас, Талини и Бросенгэ получали право сформировать отдельную империю, но ведь Микаэл никогда не отказывался от выполнения задуманного. Значит, это будет продолжаться все дальше и дальше и дальше... — Мой господин, прибыл чародей и почтительно испрашивает аудиенции,— объявил дворецкий, входя в залу.

— Пусть войдет,— мрачно проворчал Эрвин, жестом показывая слугам, что можно убрать посуду.

— Может, у него будет парочка хороших новостей. Для разнообразия.

Через мгновение появился Калладор, медленно передвигаясь через залу. Дервин совершенно не представлял себе, сколько Калладору лет, но выглядел он ужасно старым. В детстве Дервин ужасно боялся его, потому что каждый раз, когда ему случалось напроказничать, нянька пугала его Калладором, который может непослушных мальчиков превратить в ящериц, сделать немыми и вообще "насыпать им соли на хвост". Последнее звучало не совсем понятно, но все же от подобного обещания становилось неуютно. Подобные яркие впечатления, вынесенные из раннего детства, забываются с большим трудом, и теперь Дервин заерзал в кресле при виде приближающегося чародея.

Калладор был лыс как яйцо и такой тощий, что казалось его может сломать пополам дуновение легкого ветерка. У него не было ни бровей, ни усов, ни бороды, что являлось следствием какой-то ужасной болезни, перенесенной им много лет назад. От этой болезни пострадал также его голос, звучащий теперь хрипло и с каким-то замогильным оттенком. Вероятнее всего, он мог бы запросто избавиться от этих последствий, если бы собственная наружность хоть сколько-нибудь беспокоила его. Это равнодушие к своему облику сказалось и на одежде, которая состояла из грязных лохмотий, сшитых столетья назад из грубой шерсти. Дервин поморщился, надеясь, что чародей не подойдет слишком близко. От него разило чесноком и запахом немытой плоти. Отец Дервина, судя по всему, разделял аристократическую чувствительность к запахам, так как заговорил с чародеем прежде, чем тот успел приблизиться на расстояние с дюжину ярдов.

— Какие новости, Калладор? — резко вопросил он.

Чародей остановился, опираясь на свой посох, и окинул пристальным взглядом всех присутствующих за столом.

— Я принес привет от нашего верного друга из Имперского Керна,— ответил он.

Дервин округлил глаза и перевел взгляд с чародея на отца.

— У нас есть осведомитель во дворце Ануира? — изумленно спросил он.

Эрвин улыбнулся.

— Это случилось совсем недавно. И потребовало значительных усилий и некоторого времени.

— И ты ничего мне не сказал?

Его отец пожал плечами.

— В этом не было особой необходимости,— произнес он. Затем, будто внезапно осознав, что унизил своего собственного сына в глазах присутствующих, добавил:

— Кроме того, я не был вполне уверен в надежности этого источника. Особенно, если принять во внимание...— конец фразы повис в воздухе.

— Ну, что там за донесение?

— У меня нет никакого донесения, господин,— ответствовал Калладор.

— Как обычно, один наш общий друг желает поговорить с вами наедине,— и он многозначительно посмотрел в сторону Дервина.

— Кажется, мне пора,— неловко забормотал Дервин, отодвигая кресло и собираясь уходить.

— С вашего позволения, отец...

— Нет, останься,— прервал его Эрвин, жестом веля занять ему свое место. Затем он повернулся к Калладору.

— Продолжай. У меня нет секретов от моего сына.

У тебя есть секреты даже от самого себя, подумал Дервин, но опять промолчал и снова уселся в кресло. Он был заинтригован до предела.

Чародей пожал плечами, затем вытянул посох и медленно очертил на полу окружность примерно девяти футов в диаметре. Точнее было трудно определить, так как посох не оставил никакого следа на каменном полу. Несмотря на это, чародей определенно знал, где проходят границы окружности. Напевая заклинания, он достал небольшой пузырек с какой-то жидкостью, возможно, водой или чем-либо более экзотичным. Эту жидкость он неторопясь распрыскал по краям круга, не прекращая заклинаний. Он закупорил опустевший флакон и убрал его в складки одежды. Оттуда же он достал небольшой потертый кожаный мешочек, распустил завязки и взял оттуда горстку трав. Дервина все сильнее завораживало происходящее. Он внимательно наблюдал за действиями Калладора, опознав розмарин среди сушеных трав по характерным зеленым иголкам. Чародей снова очертил круг, на этот раз посыпая травы вдоль границы магической окружности.

Теперь она явственно виднелась на каменном полу залы. Калладор неспеша затянул завязки мешочка, и спрятал его в другой потайной карман своих древних лохмотьев, а затем вытащил несколько больших свечных огарков. Он расположил их снаружи границ круга, обозначив север, восток, юг и запад, еле слышно бормоча непонятные фразы. Затем он снова полез в карман одежды и достал кусок мела. На этот раз он вошел внутрь круга и обозначил его границы мелом, а затем принялся рисовать внутри магические символы.

Эрвин вздохнул и закатил глаза, всем своим видом выказывая крайнее нетерпение. Вся эта магическая прелюдия продолжалась слишком долго. Наконец чародей покончил с приготовлениями и отошел на шаг в сторону, с одобрением взирая на дело своих рук и кивая головой самому себе.

— Давай, не тяни с этим,— не выдержал Эрвин.

— Подобные дела не терпят спешки, господин,— с некоторым раздражением возразил Калладор.

— Если круг очерчен без должного тщания и невнимательно, то невозможно предсказать, кто может использовать его для визита. Тут не все идет по намеченному плану, знаете ли. И хотелось бы иметь полную гарантию безопасности, если какая-нибудь сущность вздумает воспользоваться случаем и явиться в круге. Ради моей и Вашей собственной безопасности, мой господин, стоит позаботиться о том, чтобы не дать возможному и нежелательному гостю вырваться наружу.

— О, конечно, конечно,— проворчал Эрвин, сдаваясь, и помахал рукой в воздухе, давая понять, что чародею следует продолжить занятие.

Калладор хмыкнул и кивнул, затем совершил несколько пассов, и моментально вспыхнули все четыре огарка. Калладор призвал духов огня, воды, воздуха и земли. Затем прочел краткую молитву богам и начал налагать чары. Дервин не мог различить ни единого слова. Ему и раньше случалось присутствовать при магических ритуалах, но каждый раз он чувствовал себя очень неуютно. Слишком много рассказов ходило о магах-неудачниках, чья жизнь была безжалостно прервана какой-либо потусторонней сущностью, вызванной из другого мира и внезапно вышедшей из-под контроля. Калладор был мастером высокого класса, но даже он не мог отрицать полное отсутствие какой-либо гарантии в делах магии. Магия непредсказуема, и те, кто утверждал обратное, недолго оставались в этом заблуждении.

Он почувствовал, как накалился воздух в огромной зале. Вспыхивали и гасли свечи возле магического круга и светильники по углам помещения. Через окно Дервину было видно, как на город опускались сумерки, но внутри здания темнота наступила еще резче. Он почувствовал, как зашевелились волосы у него на голове при виде того, как начал сгущаться воздух внутри круга. Вначале там возникло нечто, отдаленно напоминающее дым, но это не было дымом. Или скорее это напоминало туман, который сгущался, клубился и начал заворачиваться в подобие воронки. Словно водоворот из воздуха появился в магическом круге.

Дервин нервно облизал запекшиеся губы и подался вперед, пытаясь разглядеть, как из спирали тумана начала возникать фигура, становящаяся все более материальной по мере того, как туман делался слабее. Потом он рассеялся, и некое существо медленно вышло наружу, словно из коридора. Так оно и есть, подумал Дервин. Где-то в Ануире, позади закрытых на засов дверей возник этот спиралевидный дымок, и по нему явился их осведомитель. Если бы подобный коридор появился в его собственной спальне, думал Дервин, то даже зная наверняка, куда он приведет, он вряд ли рискнул им воспользоваться. Это было сродни путешествию через Мир Теней. В случае крайней опасности он мог бы отважиться на подобное безумие, но и то как следует подумал бы, прежде чем так рисковать.

Когда пришелец начал выходить из круга, Дервин обнаружил, что это была женщина. Длинные волосы ниспадали почти до стройной талии, и линии тела были безупречны. Когда туман рассеялся окончательно, Дервин резко выдохнул, разглядев, кто она была.

Принцесса Лэра! Он не видел ее в течение нескольких лет. Собственно, с последнего Саммер-Корта, когда все и началось. Но все же он сразу и безошибочно узнал ее. В конце концов, в конце концов, эта женщина чуть было не стала его мачехой, хотя разница в возрасте между ними была не велика. С последней встречи она стала еще прекрасней, и несмотря на холодную ярость ее взгляда Дервин не мог отвести от нее глаз. Он был потрясен, и не только ее красотой. Сестра императора шпионила для его злейшего врага Боруина! Он с недоверием посмотрел на отца, но Эрвин спокойно сидел, потягивая вино из кубка и глядя на принцессу.

— Добро пожаловать, ваше высочество,— произнес он, и легкая ироническая усмешка скривила его губы.

Она сердито взглянула на Дервина.

— А что он делает здесь? Я говорила вам, что желаю разговаривать без свидетелей!

— С каких это пор вы диктуете мне условия? — холодно возразил его отец.— Следует ли мне напомнить вам, Лэра, что это вы пришли ко мне? Если я предпочитаю оставить своего сына присутствовать при нашей встрече, то это моя прерогатива.

Она пристально посмотрела на него, но не стала возражать.

— Как вам будет угодно,— сказала она.

— Надеюсь, Дервину можно доверять.— Она говорила так, словно его не было в зале.

— Но ведь я сильно рискую, вступая с вами в контакт подобным образом.

— Рискуете? — презрительно отвечал Эрвин.

— Что же тут рискованного для вас? Если вы потрудились покрепче запереть дверь своей спальни, то кто же осмелится ворваться в покои принцессы Ануира? А если кому-либо придет в голову стучать к вам в дверь, вы можете сослаться на крепкий сон. И не говорите мне больше о том, как вы рискуете! Вы рисковали больше, когда отправили ко мне гонца с сообщением, в котором любезно предлагали свою помощь.— Он недобро ухмыльнулся.

— Итак, какие новости вы хотели сообщить?

Она вздернула подбородок, но сдержала гнев. Зато ее взгляд метал молнии. Она произнесла:

— Мой брат вместе со своей армией вернулся в Ануир.

Дервин отметил про себя, что при упоминании о Микаэле уголок отцовского рта слегка дрогнул. Он не выносил никаких противоречий, даже высказанных в форме намеков, а Микаэл для него был претендентом и самозванцем.

— Вернулся, вот как? — он взглянул на сына.

— И никто из наших отрядов не рапортовал о сражениях?

Дервин покачал головой.

— Нет, с последнего раза ничего не было слышно.

— Потому что не было сражений,— пояснила Лэра.

— По крайней мере, с вашими войсками. Они использовали Мир Теней, пытаясь обнаружить портал в ваш прибрежный район, но что-то пошло не так. Они вышли возле Гор Морского Тумана и были атакованы людоедами. Затем они вернулись в Мир Теней и тут на них напали живые мертвецы.

— Какая неудача,— протянул Эрвин, недобро усмехаясь.

— Полагаю, потери оказались велики?

— Точно не могу сказать,— отвечала Лэра.

— Я не имею сведений о количестве убитых, но думаю, их много. Микаэл вернулся очень подавленным. Не припомню, когда в последний раз я видела его в подобном состоянии. Войска изрядно потрепаны и люди сильно устали. Если вы ждали удобного времени для нападения на Ануир, оно пришло.

— Похоже на то,— согласился Эрвин.

— Вы хорошо потрудились, Лэра. Действительно, хорошо.

— Не забудьте о своем обещании,— сказала она ему.

— Я все помню,— отвечал он.

— Я сдержу свою часть уговора, позаботьтесь о том, чтобы сдержать свое обещание.

— Можете полностью на это рассчитывать,— сказала она. Затем неспеша повернулась к чародею.

— Я готова.

Калладор воздел руки и заговорил нараспев. Позади Лэры возник клубящийся дымок. Она повернулась и шагнула в круг. Дервин смотрел, как она уходит, растворяясь в тумане, а затем туман рассеялся, и она исчезла.

Калладор поднял посох и вытянул перед собой. Он обошел круг в направлении, противоположном тому, в каком он его очерчивал, стер линии, затем задул свечки и положил их во внутренний карман. Потом он повернулся к выходу и пошел прочь.

— Подожди,— сказал Дервин.

Калладор помедлил и обернулся.

— А как насчет этих трав на полу? И следов мела?

— Щетка и швабра вполне подойдут,— кратко отвечал стары маг. Он развернулся и покинул залу.

Дервин фыркнул.

— По крайней мере мог бы и убрать за собой.

— Не обращая внимания,— отвечал его отец.— Этим займутся слуги.

— Если найдется кто-нибудь, кто не побоится приблизиться к этому месту,— возразил Дервин.

— Пусть лучше остерегутся меня не послушаться,— ответил Эрвин.

— Забудь об этом. Клянусь, временами я думаю, что тебе следовало бы родиться женщиной. Хэлин знает, как ты суетишься. У нас существуют гораздо более важные проблемы. Претендент почти проиграл. Лэра права, время пришло.

— И ты доверяешь ей? — спросил Дервин.

— Да. Я доверяю ей.

— Но почему, во имя всех богов? Она же сестра Микаэла! Почему она решила предать Ануир?

— Она жаждет мести,— объяснил отец.

— И я вполне могу доверять ей, пока наши цели пересекаются.

— Месть Микаэлу?

— Нет, причина в Досьере. Она обвинила его в изнасиловании.

— Эдан — насильник? — Дервин был шокирован до глубины души.

— Не могу в это поверить.

— Между прочим, я тоже,— сухо проговорил его отец.

— Мне никогда не нравился его отец, но мальчик был неплох. Поскольку никогда не мешает перепроверять источник информации, я сделал запрос своим людям в Ануире. Изрядно подвыпив, один из охранников Дома Роэлей поведал, что у Лэры с Досьером была интрижка. Прямо здесь, во время последнего Саммер-Корта под самым моим носом, так сказать. Как я понял, у нее была очаровательная привычка прокрадываться в его спальню по ночам в одной ночной сорочке и оставаться у него до утра. Это не слишком похоже на изнасилование.

— Эдан и принцесса Лэра? — повторил Дервин, не веря своим ушам.

— Ошибка молодости,— произнес его отец.

— Думаю, что она совратила его. Я пораспрашивал челядь, и некоторые подтвердили, что были в курсе происходящего. Правда, у них не было доказательств, что служило причиной тому, что они не рассказывали мне об этом. Это была обычная дворцовая сплетня, и они боялись предавать ее огласке. Я заверил их в том, что не заинтересован ни в наказании, ни в дальнейшем разбирательстве, просто хочу услышать все, что им было известно об этом деле. Некоторые сослались на охрану. Две горничные находили пятна на постельном белье Эдана, что само по себе ни о чем не говорит, но в сочетании с остальными фактами выглядит вполне определенно. А один из стражников слышал, как они ругались в конюшне. Он утверждает, что ему не известна причина их ссоры, но похоже, что она в чем-то обвиняла его. Я предполагаю, что Эдан в конце концов образумился и порвал с ней. А нет на свете более злобного существа, чем отвергнутая женщина.

— Но предать свой народ...

— Да ей глубоко наплевать на всех, кроме себя самой,сказал Эрвин.

— Она эгоистичная, самолюбивая, вздорная, испорченная и злобная шлюшка. Мне она никогда особенно не нравилась. Я предпочел бы иметь дело с ее матерью. Но отказав мне в руке императрицы, лорд Тиеран предложил мне жениться на ее дочери. Я решил, что раз не могу получить мать, то смогу достигнуть своей цели, женившись на Лэре. Я был ужасно зол на него за то, что он разрушил мои планы, хотя возможно, мне есть за что поблагодарить Тиерана, да упокоят боги его ханжескую душонку.

— А что она подразумевала под твоим обещанием? Это касается жизни Микаэла?

Эрвин фыркнул.

— Микаэла она даже не упомянула. Ей все равно, что с ним произойдет.

Дервин нахмурился.

— Тогда в чем же суть вашей сделки?

— У нее было два основных требования в обмен на ее помощь. Во-первых, она желает сама решить участь Эдана Досьера.

— А что во-вторых?

— Ну, ее конечно же беспокоит собственная судьба,— криво усмехнулся его отец.

— Она хочет сохранить свои сан и положение в обществе при новом режиме. Наша маленькая принцесса не желает сойти на полпути.

Глаза Дервина расширились.

— Я надеюсь, ты не хочешь сказать, что пообещал ей жениться в соответствии с вашей помолвкой?

— Конечно, нет,— отвечал его отец.

— Я пообещал ей, что она выйдет замуж за тебя.

Глава 3

Много времени прошло с тех пор, как Эдан вернулся в таверну Зеленого Дракона, но этим вечером он чувствовал, что ему просто необходимы крепкая выпивка и дружеское участие. В Имперском Керне всегда находилось с дюжину проблем, требующих его внимания безотлагательно, начиная с домашнего хозяйства и заканчивая почтой — надо было рассмотреть жалобы и донесения из отдаленных провинций, известия о боевых успехах и поражениях, касающихся затянувшейся войны с Боруином. Тем не менее на данный момент не было ничего столь важного, что не могло бы подождать до утра. Его челядь прекрасно справлялась с делами в его отсутствие, а в случае острой необходимости, если бы вдруг император потребовал его присутствия, Эдан оставлял информацию, где его искать. Но сегодня вечером он вряд ли понадобится императору.

Они вернулись в столицу уже после полудня, когда длинные тени легли на площади Ануира. Улицы города погрузились в мрачное молчание, когда усталые войска возвращались туда, где в мирное время обучались военному искусству и откуда когда-то отправлялись на войну. Навстречу им вышли все жители столицы. Народ толпился вдоль улиц, но никто не пытался приветствовать изможденных солдат. Люди молча смотрели на устало бредущих воинов, выискивая родных и близких. Слишком много лиц исказится сегодня от горя, думал Эдан, слишком много жен, матерей и детей примутся оплакивать тех, кто не вернулся с поля боя.

После того, как отряды были расформированы, и солдаты разошлись по домам и казармам, Эдан вернулся во дворец вместе с императором и теми из знатных гостей, чье звание и титул давали почетное право на роскошные покои в Керне. Микаэл ушел к себе, велев никому его не беспокоить. На протяжении всей дороги обратно вплоть до момента, когда их лодка причалила к берегу Имперского Керна, Микаэл не проронил ни единого слова, глубоко погрузившись в собственные думы. На войне случаются и победы, и поражения, но подобных потерь им еще не приходилось нести, и Микаэл был склонен винить себя во всем происшедшем.

Эдан знал, что в такие минуты не стоило пытаться подбодрить Микаэла. Ему нужно было побыть наедине с самим собой, а Эдану требовалось затеряться в толпе и отдохнуть от своих обязанностей. Он принял ванну, сменил одежду и нырнул в темноту улочек, в одиночку пробираясь к кварталу богемы в поисках таверны Зеленый Дракон.

Он восстановил в памяти ощущение странной пустоты в желудке, когда вместо равнин Димеда они оказались в самом сердце Паучьих Чащ. Выбор был невелик. Оставаться в Паучьих Чащах или возвратиться в Мир Теней к живым мертвецам. В Мире Теней их шансы на выживание были более чем скромными. Может, теперь Микаэл наконец-то оставит безумную идею обмануть время, размышлял Эдан. Даже проходя сквозь Мир Теней, армия не могла находиться в двух разных местах одновременно, и каждый раз с ними происходили все более неприятные неожиданности. Верно, их удаче пришел конец.

Сейчас пока было невозможно просчитать, как велики понесенные потери. Это станет известно завтра, когда командиры отрядов придут к Эдану с рапортом. В данный момент он не хотел думать об этом. Он и без того чувствовал себя отвратительно. Они не успели ни отдохнуть, ни перегруппироваться, когда вдруг оказались в Паучьих Чащах. Все были предельно уставшими, многие получили ранения, но по крайней мере они могли идти, и это избавляло их от ужасной возможности быть оставленными.

Вот что хуже всего, подумал Эдан. Он даже не представлял, скольких раненых пришлось оставить из-за того, что они были не в состоянии продвигаться наравне с основным отрядом. Некоторым из них повезло, их боевые товарищи на собственных спинах вытащили их из огня с поля боя, но остальных пришлось оставить на растерзание живым мертвецам, а те не знали жалости. Если бы им довелось вновь вернуться в Мир Теней, они встретили бы там несчастных, оставленных на поле битвы, но теперь это были ходячие трупы. Эдан не пожелал бы подобной участи даже злейшему врагу.

Холодный Всадник. Половинчик сказал правду. Ужасную правду. В том месте, куда они вышли, не было дороги. Они оказались в густом лесу, и пришлось выслать вперед группу людей, чтобы прорубать путь сквозь густые заросли. Это значительно замедляло их продвижение. Еще не настало утро, а даже днем очень мало солнца попадало в Паучьи Чащи. Тем не менее эльфы обладали безошибочным пространственным чутьем и могли указывать, куда идти. Они направились на юг к Димеду.

Эдан ехал позади Микаэла вместе с Сильванной. Внезапно он ощутил странное покалывание в затылке. Виконт Гист настоял на том, чтобы Микаэл взял его лошадь, и теперь сам ехал позади виконта Алама на его коне. Микаэл собирался пойти пешком вместе с пехотой, но молодой Гист убеждал его обязательно поехать верхом, а Микаэл так устал, что не мог спорить. Когда его Божественный Гнев проходил, Микаэл чувствовал себя совершенно опустошенным. Сейчас он покачивался в седле, как будто был пьян или ранен.

Все молчали. Лишь стук копыт и бряцанье оружия нарушали тишину застывшего леса. В какой-то неуловимый момент Эдан понял, что тут не так. Не было птиц. Совсем как в Мире Теней. Близился рассвет и пора было проснуться птицам. Но здесь не было птиц.

— Ты заметил? — спросила Сильванна. Он взглянул на нее и кивнул.

— Что это? Он пристально оглядел окружающий лес.

— Нет птиц,— ответил он.

— Это я тоже заметила, но не в этом дело,— произнесла она.

— Тут еще кое-что...

Эдан услышал, как слева от него что-то зашуршало в листве, быстро оглянулся и увидел, как шевелятся ветви, по которым двигается... нечто.

— Передайте солдатам, чтобы были наготове,— велел он.

Пока сообщение передавалось, он глубоко вдохнул и медленно-медленно выдыхал воздух, пытаясь привести в порядок нервы. После всего, что им уже пришлось перенести, не известно, как они смогут противостоять этой новой опасности.

Снова послышались шорохи в листве. На этот раз Эдан ничего не разглядел.

— Там что-то странное в листве,— сказал он.

— Я знаю. Я слышала,— ответила Сильванна.

— Только не странное, а странные. Их там много.

Эдан заметил, что Кэлан Гист и Тэлан Алам тоже оглядываются по сторонам. Шорохи в листве привлекли их внимание. Более того, они становились все громче. Эдан через плечо оглянулся на солдат. Они были явно напуганы. Еще недавно они плелись усталой походкой и с безразличными лицами, а теперь они озирались по сторонам, крепко прижимая к себе оружие.

Эдан пришпорил коня и рысью поскакал вперед к Корвину и Микаэлу.

— Вокруг кто-то копошится в листве,— сказал он им.

— Да, знаю,— ответил Корвин. Микаэл просто кивнул. Его прежде расслабленная поза переменилась. Теперь он прямо сидел в седле, внимательно оглядывая окружающую их растительность. Небо начало светлеть, хотя видимость оставалась плохой. Все больше света пробивалось сквозь листву.

— Еще несколько миль, и мы выберемся отсюда,— произнес Корвин. В его голосе звучало больше надежды, чем уверенности.

— Лес постепенно редеет, должно быть, мы скоро выйдем из него.

Сильванна скакала позади них.

— Эдан, посмотри на деревья,— напряженным голосом сказала она.

Он так и сделал. Вначале он ничего не видел. Затем уловил движение у стволов тех деревьев, мимо которых они проезжали. Пауки. Сотни пауков. Некоторые были невелики, другие размером с кулак, а отдельные особи даже размером с дыню. Они взбирались по стволам деревьев, и от этого казалось, что деревья шевелятся. Один за другим начинали они плести паутину. Солнце сверкало на ней, пробиваясь сквозь густую листву, и постепенно отмечая весь их маршрут.

— Во имя Хэлина, что это? — ужаснулся Корвин.

Теперь их окружали сотни и сотни пауков, которые плели завесу из своих сетей.

— Это Паук,— мрачно произнесла Сильванна.

— Он ими управляет.

Легенда гласила, что еще никому не удавалось увидеть Паука и остаться в живых.

Он был одним из наиболее опасных и ужасных онсхеглинов. Рассказывали, что некогда он был королем гоблинов и звали его Тал-Казар. Он участвовал в сражении при горе Дейсмаар на стороне Азрая. То немногое, что было о нем известно, было запечатлено в древних рукописях, хранящихся в Библиотеке Школы Магии Ануира. Записи были оставлены теми, кто знавал его много лет назад, когда он находился в более-менее здравом уме.

Под воздействием волшебного напитка, полученного от Князя Тьмы, Тал-Казар объединил несколько племен гоблинов и ноллов, основав собственное владение в лесах к северу от Димеда, ныне известное как Паучье Логово. Напиток Азрая привел к чудовищным изменениям в его теле, и они прогрессировали по мере возрастания его силы. Это, в свою очередь, усилило его потребность в краже крови, и подвластные ему гоблины приносили кровожадному властелину жертвы.

Деревья по обе стороны армии Ануира быстро покрывались широкой паутиной, по которой сновали туда-сюда полчища пауков. Это зрелище вызывало ужас и отвращение. Никто из пауков не пытался нападать на солдат, они увлеченно предавались плетению новых и новых сетей сверкающей паутины на пути армии.

— Они выстраивают нам ловушку,— внезапно осознал Эдан.

— Из паутины? Это смешно! Мы запросто прорвемся сквозь нее, — возразил Корвин.

— Любой, кто попытается это сделать, окажется усыпанным насекомыми. Несколько укусов вызовут паралич, и пауки легко смогут утащить его к своему онсхеглинскому владыке.

Эдан указал вперед, где сеть паутины становилась все гуще по мере их приближения.

— Посмотрите сюда. Они выстраивают для нас коридор. Понимаете, чего они добиваются? Они хотят заставить нас вернуться в Паучье Логово.

— Мы пробьем себе дорогу огнем,— Микаэл заговорил впервые с тех пор, как они выбрались из Мира Теней.

— Передайте войскам, пусть приготовят факелы.

— Факелов больше не осталось, государь,— возразил Корвин.

— Последние были использованы в Мире Теней.

— Гильвейн! Где Гильвейн? — позвал Микаэл, озираясь в поисках эльфийского мага.

— Я не видел его после бегства из Мира Теней,— сказал Корвин.

— Не могли же мы оставить его там?

— Нет, Гильвейн проходил через портал, но потом я его не видел. Сильванна? — сказал Эдан, глядя на нее.

Она покачала головой. Сети паутины, окружавшие ее, теперь были плотными, как ткань, и сплошь усеяны пауками. К ним подъехал Футхарк с несколькими половинчиками. Все остановились.

— Впереди коридор из паутины резко заворачивает,— доложил он.

— Если мы пойдем по нему, то снова окажемся в самом центре Паучьего Логова. Желаете ли вы, Ваше Высочество, чтобы я проложил портал в Мир Теней?

Лицо Микаэла омрачилось.

— А что, если мы снова наткнемся на живых мертвецов? Кроме того, пожар успел охватить большую часть территории, и пройдет немало времени, пока все не выгорит, иначе он не погаснет. Тем не менее, у нас, кажется, нет особого выбора...

Внезапно поднялся ветер, небо заволокло тучами. Все подняли глаза к небу и увидели, как угасает утренняя заря.

— Похоже, надвигается буря,— предположил лорд Корвин.

— Нет, это мой брат! Это Гильвейн! — возразила Сильванна.

По небу понеслись тяжелые тучи, грянул гром, молния рассекла небо. Ветер продолжал усиливаться, яростно завывая в кронах деревьев, раскаты грома напоминали грохот пушек, отдаваясь гулким эхом по всему лесу. Начал падать град.

— Вперед! — вскричал Микаэл, и армия с победным военным кличем рванулась вперед навстречу паучьим сетям. Но тут раздался звук, который вначале смешался с их голосами, а затем перекрыл их. Это было нечто среднее между собачьим воем и пронзительными воплями. Град молотил по земле все сильнее, градины по величине уже сравнялись с крупным виноградом. Из-за деревьев появились новые враги, оглашая лес яростными криками и потрясая оружием.

Уставшие воины Ануирской армии обнажили мечи и приготовились дать отпор гоблинам Паука. Гоблины сидели в засаде в ожидании, пока ануирцы станут прорываться сквозь паучьи сети, чтобы прикончить тех, кому удастся вырваться живым из паутины. Град, посланный Гильвейном, нарушил их планы, поэтому им пришлось идти в атаку.

Эдан с трудом осознавал, как его меч поднимается и опускается, нанося удары и сокрушая воинов Паука. Несмотря на предельную усталость, овладевшую ими после ужасной битвы в Мире Теней, после только что пережитого потрясения от паучьей западни, воины Ануира тем не менее сознавали, что сейчас от этого сражения зависит их жизнь Они прорубали себе путь сквозь толпы нападающих гоблинов. Лес был густой, и им пришлось разделиться на маленькие группы и пробиваться наружу из паучьего леса, чтобы заново переформироваться в нескольких милях отсюда на равнинах Димеда. Но несмотря на то, что они разбили лагерь и выставили дозор, ожидая в течение целых трех дней, пока люди отдохнут, многие навсегда остались в Паучьих Чащах.

Эдан пробирался по темным улочкам богемного квартала, и здания на противоположной стороне напоминали ему паутину, темную от сидящих на ней пауков. Его лоб и спина стали мокрыми от пота. Дыхание участилось, глаза расширились и взгляд стал пристальным и диким. Люди, попадавшиеся ему по дороге, шарахались от него в сторону. Он был не в силах изгнать из своей памяти картинки битвы в Паучьем Логове, когда люди и гоблины набрасывались друг на друга как звери, а волкоподобные ноллы завывали, фыркали и скалили на солдат Ануира истекающие пеной пасти, поджидая из последних сил пробивающих себе дорогу воинов.

Он видел, как его обступают живые мертвецы, появляясь из тумана Мира Теней, горят огни, и издалека за ними наблюдает Холодный Всадник. Он слышал вопли раненых и умирающих, и они звучали так реально, что он заткнул себе уши, чтобы их не слышать. Но это не помогало. Его мозг был переполнен звуками и видениями, и он не мог справиться с ними.

Он прислонился к стене, обхватил голову руками и попытался выровнять дыхание. Несколько раз он ударился головой о стену, чтобы боль хоть на секунду заслонила кошмарные видения. Тяжело дыша, он выпрямился и огляделся. Должно быть, он где-то ошибся поворотом. Таверна, которую он искал, осталась позади. Тряхнув головой, он несколько раз глубоко вздохнул и направился вперед по темной аллее, чтобы выйти на нужную улицу.

Не доходя полпути до таверны, он наткнулся на трех темных личностей, которые внезапно преградили ему дорогу.

— Уплати пошлину за проход по аллее, дружок,— произнес один из них.

— Давай-ка посмотрим, что у тебя в кошельке.

Эдан увидел, как сверкнуло лезвие кинжала. Разбойники. О, боги, только не сейчас, в отчаянии подумал он.

— Прочь с дороги,— хрипло проговорил он.

— У меня нет на вас времени.

— Ах как мы важничаем,— неприятным тоном процедил вожак шайки.

— Но мы-то сумеем сбить с тебя спесь.

Они окружили его, и Эдан заметил, что все трое были вооружены кинжалами. У вожака были меч и кольчуга военного образца. Бывший солдат, подумал Эдан, один из тех, кто бросил армию и занялся разбоем. После того, как он увидел, через что приходилось проходить солдатам, мысль об этом дезертире наполнила его холодной яростью. Сколько солдат отдали свои жизни или вернулись домой искалеченными, и все ради того, чтобы такие негодяи могли грабить мирных жителей города!

— Прочь с дороги, грязный подонок,— процедил он.

— Убить его,— велел бывший солдат.

И в тот момент, когда они кинулись на него, что-то странное случилось с Эданом. Внутри него как будто что-то щелкнуло, он издал хриплый вопль и бросился на них, обнажив меч. Мощным ударом он разрубил одного из нападающих почти пополам. Второй разбойник попытался ударить его кинжалом, но Эдан отразил удар рукоятью меча и резко ударил негодяя в лицо. Брызнула кровь, разбойник с воплем отступил, и тут Эдан прикончил его. Оставался бывший солдат, и когда Эдан повернулся к нему, тот выхватил меч и принял боевую стойку. Его задиристый и хвастливый тон полностью исчез. На лице появилось уверенное выражение профессионального убийцы. Он отразил первый удар Эдана, но тот продолжал нападать с яростными воплями, и хотя разбойник отчаянно защищался, шансов на спасение у него оставалось немного.

Эдан оттеснил его к стене. Обнажив кинжалы, они бросились друг на друга, и вдруг Эдан ощутил удар в плечо. Он резко ударил противника коленом в пах, бывший солдат охнул и согнулся пополам. Эдан выбил у него меч и ударил головой в лицо. Затем швырнул к стене, отбросил оружие и принялся молотить обидчика кулаками. Теряя сознание, тот все же попытался улизнуть, но Эдан схватил его за горло левой рукой, приподнял, и несколько раз с силой ударил в лицо правой. Лицо бывшего солдата превращалось в кровавую маску. Снова и снова Эдан наносил ужасные удары, пока не почувствовал, как кто-то сжал его плечо.

Резко обернувшись, он попытался схватить незнакомца, одетого в длинный плащ, смутно припоминая, что разбойники были без плащей. Незнакомец нырнул ему под руку, уйдя от удара, а затем нанес прямой удар в солнечное сплетение. Эдан согнулся, воздух со свистом вырвался у него из груди, и он упал на руки незнакомцу, бережно подхватившему его.

— Эдан! Эдан, это я, Сильванна!

Знакомый голос наконец проник в его сознание сквозь барьер ярости.

— Сильванна? — слабым голосом произнес он, пытаясь сделать вдох.

Она помогла ему опуститься на колени, затем оставила его и отошла осмотреть разбойников, с которыми он только что сражался. Она наклонилась над каждым из них, затем выпрямилась. Убедившись, что в живых не осталось никого, она вернулась к Эдану, который с трудом восстановил дыхание.

— В чем дело? Тебе недостаточно войны? Ты решил прогуляться по темным аллеям в поисках неприятностей?

— Что... что ты тут делаешь? — попытался произнести он.

— Меня послала за тобой леди Ариэль,— отвечала Сильванна.

— Ариэль?

— Она волновалась за тебя. Она подумала, что ты собираешься зайти в "Зеленый Дракон", и попросила меня, чтобы я присмотрела за тобой. Я шла по аллее и вдруг услышала шум драки. Хотя не похоже, чтобы ты особо нуждался в подмоге. Это ты тут вопил, словно раненый медведь?

Он покачал головой.

— Я не знаю. Я не помню.

— Великая Мать, да ты ранен! — воскликнула она.

Эдан посмотрел и увидел нож, глубоко вонзившийся в плечо. Он смутно припомнил ощущение от удара и понял, что разбойник успел его ранить.

— Вытащи его,— попросил он.

Она твердой рукой взялась за рукоятку и резко потянула. Нож поддавался с трудом. Он повредил кость и застрял в ране. Эдан вздрогнул от боли. Нож вышел, и хлынула кровь. Эдан закрыл глаза и сосредоточился на врожденных способностях, останавливая кровотечение. Через пару секунд кровь перестала идти, и он почувствовал, как рана постепенно затягивается. Очень скоро остался лишь небольшой красноватый рубец. Он открыл глаза и с трудом перевел дыхание, чувствуя, как кружится голова. Битва и самоисцеление отняли у него слишком много энергии.

— Хотела бы я так уметь,— заметила Сильванна, помогая ему надеть тунику.

— Помоги мне встать, пожалуйста,— попросил он, тяжело дыша.

— Клянусь богами, мне нужно выпить что-нибудь покрепче. И побольше.

— Пойдем, ты покажешь мне таверну, о которой я столько слыхала,— сказала Сильванна, поддерживая его по дороге.

Скоро он мог вполне уверенно передвигаться сам.

— Что это на тебя нашло? — спросила она.

— Я прежде никогда не видела тебя таким. Это напоминает божественный гнев Микаэла.

Он покачал головой.

— У меня нет таких способностей, как у Микаэла. Я не знаю, что на меня нашло. Просто чистая ярость, я думаю,— и он рассказал ей о видениях, которые измучили его по дороге в таверну, и как он выбрал неверный путь, заблудился, вышел на аллею в поисках правильной дороги и наткнулся на трех разбойников.

— Этот последний был дезертиром,— рассказывал он.

— Он носил кольчугу армейского образца. Может, он просто купил ее где-нибудь, хотя я в этом сомневаюсь. В нем было нечто, выдававшее в нем военного. Я припомнил всех людей, которых мы оставили на поле боя, сражаясь за империю. А этот ублюдок сидел дома и стал грабить честных горожан, и от этих мыслей я просто вышел из себя.

— Запоздалая реакция,— произнесла Сильванна.

— Иногда такое случается после тяжелой и затяжной битвы. Бывает трудно отрешиться от всего происшедшего.

— Понимаю,— кивнул он.

— Я просто не мог перестать думать об этом. И мне так тяжело от подобных мыслей, что даже не могу себе представить, каково сейчас Микаэлу.

— у, по крайней мере он сейчас находится в безопасных дворцовых покоях, а не бродит по темным улицам в поисках дополнительных приключений.

— Кажется, ты слишком долго общалась с людьми,— фыркнул Эдан.

— У тебя развилось чувство юмора. Иногда мне кажется, что мое утрачено навсегда. Ну, вот мы и пришли.

Он указал на вход в таверну, украшенный висящей над дверью табличкой с изображением зеленого дракона. Они вошли внутрь.

Эдан давным-давно не был в этом месте, с тех самых пор, как принял на себя ответственный пост Господина Верховного Камергера при императоре. Собственно говоря, он перестал сюда ходить, так как решил, что не подобает человеку его сана часто посещать таверны и пить с простыми людьми. Но с тех пор прошло несколько лет, и за время, проведенное среди солдат на поле боя, он избавился от этого предубеждения. И все же он не вернулся сюда. Это место казалось ему частью прошлого. Даже тогда, будучи сыном лорда Тиерана, он чувствовал, что его не до конца понимают здесь. Теперь он мог бы вызвать смущение среди других высокопоставленных лиц.

Сегодня вечером ему было все равно. Даже человеку, который является правой рукой императора, позволительно пропустить бокал-другой, а то и десятый после всех кошмаров, которые ему пришлось вынести в бою и при этом остаться в живых.

Внутри все осталось по-прежнему. Он даже заметил несколько знакомых лиц, хотя все они стали значительно старше. Все так же темно было в помещении, представляющем собой прямоугольную залу без окон. На ее каменных стенах плясали блики от свечек и масляных светильников. Стояли все те же грубо сколоченные деревянные столы и скамьи, пол все так же был устлан камышом, та же длинная стояка была по-прежнему покрыта пятнами от бесчисленного количества кружек и бокалов. На небольшом возвышении барды пели свои песни, а девушки пускали шляпу по кругу. Все осталось прежним. И прежними остались фаталисты.

— Смотрите, смотрите, кого к нам занесло!

Он сразу узнал Вэзила, хотя годы не пощадили его. Если быть точным, то не годы, а выпивка. Вэзил прибавил в весе, его некогда пушистые кудри превратились в грязные седые космы. Его высокие скулы заплыли жиром. Не осталось и следа от прежнего лихого молодца, теперь мутный взгляд красных глаз выдавал в нем горького пьяницу.

— Поднимитесь сюда, друзья мои,— произнес он, с трудом держась на ногах.

— Сей вечер ознаменовался высочайшим посещением... Разве вы не узнали лорда Эдана Досьера, Верховного Камергера самого императора?

Присутствующие за столом как один повернулись к нему, и Эдан заметил еще парочку знакомых лиц, хотя основной состав присутствующих был ему не знаком. Он не заметил среди них Кэтлин. Странно, но за все эти годы он ни разу не вспомнил о ней. Взмахом руки он пригласил всех занять свои места.

— Считайте, что я здесь инкогнито. Я просто зашел выпить.

— Что ж, это самое подходящее место,— сказал Вэзил, тяжело плюхаясь на стул. Его речь почти не изменилась. Он все еще профессионально владел голосом, и даже спиртное не повлияло на это.

— А это кто? Во имя всех богов, это что, эльф?

— Ее зовут Сильванна,— отвечал Эдан.

— Ага, значит, ты отвернулся от старых друзей, чтобы связаться с эльфами? — подытожил Вэзил. Остальные застыли в неловком молчании, пораженные фамильярностью, с которой он осмелился обратиться к Верховному Камергеру.

— Хотя я не слишком удивлен,— продолжал Вэзил.

— Наверняка вы оба пролили немало человеческой кровушки.

— Вэзил! Ты сошел с ума?! — дрожащим голосом вмешался один из сидящих за столом.

— Помни, с кем ты разговариваешь!

— Все в порядке,— отвечал Вэзил.

— Мы с лордом Эданом старые друзья, разве нет? Конечно, много воды утекло с тех пор, как мы пили в последний раз, но он был так поглощен всякими важными делами... Присоединяйся к нам, Эдан, и твоя эльфийская подружка тоже пусть посидит с нами. Порадуй нас рассказом о последней битве. Ты ведь тоже не видел вблизи армию Эрвина, не правда ли?

Некоторые из присутствовавших молча поднялись и покинули таверну, так и не сказав ни единого слова. Уходя, они старательно избегали смотреть в сторону Эдана. Оставшиеся уткнулись в свои кубки, не зная, как себя вести в крайне щекотливой ситуации.

— Ну надо же,— отметил Вэзил.

— Кажется, я оскорбил кого-то в самых лучших чувствах!

— Думаю, это для тебя не ново,— бесцеремонно парировал Эдан.

— Неплохой удар! Я с приятным изумлением отмечаю, что твои служебные обязанности вынудили тебя поднабраться ума. Или это всего лишь отголоски твоего героизма, проявленного столь ярко на поле брани? Раньше ты бы ни за что не отважился на подобную реплику. Ты заслужил выпивку. Дьердрен! Подай лучшего вина для мох уважаемых гостей!

К удивлению Сильванны, Эдан спокойно уселся за стол рядом с Вэзилом. Слегка нахмурившись, она присоединилась к ним.

— Если уж речь зашла о прошлом, Вэзил, скажи мне, как поживает Кэтлин? Ты видишь ее хоть иногда?

Вэзил фыркнул.

— Вижу ее? Да я женат на этой сучке. Конечно, это не самый умный из моих поступков, но она забеременела от меня. И я счел своим почетным долгом совершить благородный поступок. Ты же знаешь, за всю свою жизнь я совершил не слишком много благородных поступков. В действительности, я полагаю, это был первый, единственный и последний мой благородный поступок. Приятное разнообразие, ты не находишь?

— Итак, ты теперь супруг и отец,— подвел черту Эдан.

— Честно говоря, никогда не мог представить себя в этой роли.

— И я также,— согласился Вэзил, обхватывая бокал. Служанка принесла вино, и Вэзил засуетился в поисках кошелька.

— Я заплачу,— предложил Эдан. Он отдал деньги девушке, щедро прибавив на чай, и она поблагодарила его низким поклоном и улыбкой.

— У тебя сын или дочь? — полюбопытствовал Эдан.

— И того, и другого понемножку. Один сын, две дочери и еще кто-то на подходе. Я совершенно измучен вопящими детьми и сварливой женой, которая становится все объемней с каждым новым прибавлением в нашей любящей семейке. Увы, роза уже отцвела. Но если я бываю достаточно пьян, то у меня иногда получается исполнять свои супружеские обязанности. По крайней мере, в течение пары сладких минут.

— Удивляюсь, как это она вам позволяет,— сказала Сильванна.

— Ага, ты умеешь говорить! Великолепно! А я уже боялся, что мне придется точить лясы с одним лишь Лордом Эданом.

К этому моменту все ранее присутствовавшие уже покинули таверну, не сказав ни слова на прощанье. Вэзил с момента появления Эдана перестал обращать на них внимание.

— О, да, эта пылкая душа все еще нежно влюблена в меня, понимаете ли, невзирая на постоянное недовольство моим нетрезвым состоянием. Но я просто обязан пить, чтобы обеспечивать существование своей растущей семьи. Я более не способен творить, когда бываю трезв.

— Может, ты окажешь нам честь и прочитаешь одну из твоих последних баллад? — попросил Эдан.

— И думать забудь,— отрезал Вэзил.

— Я не читаю свои баллады, я сочиняю их для тех, кто презентабельнее меня смотрится на сцене. В последний раз, когда я пытался выступить перед слушателями, я свалился со сцены. Сломал арфу и запястье. Так что теперь не способен сыграть ничего стоящего на этой проклятой штуковине, да это не столь существенно для такой ерунды, какую я сочиняю в последние годы. Если бы я начал писать о том, что мне в действительности близко и дорого, никто не дал бы мне ни гроша. И тогда моя семейка подохла бы с голоду.

— Если ты нуждаешься...— начал Эдан.

— Оставь при себе свою щедрость и свои деньги,— прервал его Вэзил.

— По правде говоря, я весьма преуспеваю в делах. По моим собственным меркам, конечно. Несколько лет назад отец Кэтлин преставился, оставив после себя кузню на добрую память. Я один с этим не мог справиться, поэтому взял себе компаньона, такого молодого и трудолюбивого парня. Он так преисполнился чувства признательности и так усердно взялся за дело, что оно теперь процветает. А мои баллады, хотя и полны слащавой патетики, но все же пользуются успехом, и спросом. У меня есть даже посвящение вашему императору, представь себе. Я прославляю его удивительные достижения на поле битвы за объединение империи и за его несравненный героизм, проявленный при стычках с коварным врагом. Если бы я не утратил чувства стыда, то наверно умер бы от него, но увы! я продолжаю жить. Что ж, не выпить ли нам как старым добрым друзьям?

— Предлагай тост,— согласился Эдан. Вэзил на секунду задумался.

— Будущее представляется мне слишком ужасным, чтобы к нему обращаться,— сказал он.

— Значит, за прошлое,— проговорил Эдан. Они подняли кубки и выпили.

— Пожалуй, теперь мне пора отправляться в мое скромное жилище,— решил Вэзил.

— Ибо я не желаю далее испытывать ваше терпение, а жена моя несомненно ожидает меня, не сомкнув глаз, в размышлениях о том, доберусь ли я живым хотя бы к утру, или же завтрашний день она встретит богатой вдовой, имеющей под боком привлекательного и мускулистого молодого кузнеца. На его месте я бы обеспечил себе будущее, работая на ее кузню. Она все еще аппетитная штучка, хоть и утратила стройность и очарование юности.

— Передай, пожалуйста, Кэтлин мои наилучшие пожелания,попросил Эдан.

— Обязательно так и сделаю. Уверен, она будет польщена тем, что ты ее помнишь. Я помню, ты тогда глаз на нее положил. Вечно глядел на нее глазами влюбленного теленка. Тебе бы следовало отбить ее у меня. Я знаю, что ты никогда не женился бы на ней, но я бы ее после тебя не принял, так все и закончилось бы к обоюдному удовольствию.

Он, шатаясь, поднялся на ноги.

— Ну, что ж, желаю вам спокойной ночи, лорд Эдан Досьер. И вам тоже, леди эльф. И передайте мои наилучшие пожелания вашему кровожадному ублюдку императору. Скажите ему, что я буду превозносить в своих виршах его благородные деяния и проклинать в своем сердце его благородной имя.

Он едва не упал возле двери и с трудом вышел на улицу в ночь.

— Какой ужасный, низкий человек,— произнесла Сильванна с возмущением.

— Он даже презрения не достоин. Все не могу поверить, что ты позволил ему так с тобой говорить. Он действительно был когда-то твоим другом?

Эдан с минуту молча смотрел в свой полупустой бокал.

— Я думаю, что Вэзил вряд ли был чьим-либо другом,— ответил он наконец.

— Веришь ли, было время, когда он был красив и обаятелен. Да, он уже тогда бывал желчным и циничным, но он умел очаровывать. Его очарование было до некоторой степени опасным. Я так хотел походить на него!

— Это сложно представить,— возразила Сильванна.

— Он стал таким,— пояснил Эдан.

— Будучи фаталистом, он не верил ни во что, кроме самого себя. А когда вера в себя была утрачена, не осталось ничего, во что он мог бы верить. Я уверен, что ты не чувствуешь к нему и половину того отвращения, которое он испытывает к самому себе.

— А эта девушка, о которой ты упомянул, Кэтлин. Ты любил ее?

— Возможно, какое-то время. Но это было лишь слепое увлечение. Кроме того, она смотрела только на Вэзила. Я никогда не пользовался особым успехом у женщин. Мне не хватало остроумия Вэзила, его умения выказать себя в нужном свете. В обществе любой девушки я замыкался и становился тем более неуклюжим, чем больше она мне нравилась. Кроме того, я был сыном лорда Тиерана, и меня не принимали как своего. Конечно, девушкам из простонародья лестно бывает завести интрижку с мужчиной из более высокого круга, тем более, что если это и не ведет к женитьбе, то все же ребенок бывает признан. Но сын первого министра занимает слишком высокое положение. Я всегда ощущал их неловкость в моем присутствии. Исключением был Вэзил, которому с его беспечным индивидуализмом было не до титулов.

— Тогда зачем ты сегодня пришел сюда? — удивилась Сильванна.

— Мне просто захотелось отдохнуть от обязанностей и чувства ответственности за все происходящее. Я так устал от этого за последнее время,— пожаловался он.

— Микаэл просто испытывал мое терпение все эти дни. Вспомни, каким он был восемь лет назад, когда ты впервые появилась здесь. Он возмужал с тех пор, и мы все тоже сильно изменились. Но в те дни я нуждался в обществе ровесников, людей, не имеющих отношения к придворной жизни. Думаю, тогда мне требовалась некая внутренняя смелость, чтобы отважиться прийти сюда и распивать вино в компании философов, поэтов, художников, а то и просто преступников. Иногда мне удавалось почувствовать себя одним из них,— он покачал головой.

— Как странно. Сегодня вечером я убил трех людей, и вовсе не жалею об этом. Они напали на меня, и убили бы, если бы я не смог защитить себя. Но я жалею Вэзила, который нападает только на себя самого. Как странно я изменился!

Сильванна потянулся вперед и дотронулась до его руки.

— Знаешь, обычно все люди кажутся мне странными, но тебя я понимаю больше других.— Ее голос звучал успокаивающе, она долго не убирала руку. Эдан улыбнулся.

— Я считаю это комплиментом.

— Так и было задумано.

Эдан подозвал служанку и заказал бутылку вина.

— Я собираюсь как следует напиться сегодня вечером,— сказал он.

— Когда мы допьем эту бутылку, принесите еще одну.

— Не вини себя,— проговорила Сильванна.

— В том, что произошло во время последнего сражения, нет твоей вины.

— Хотел бы я, чтобы так было,— возразил Эдан.

— Но ведь я всегда считал, что пользоваться Миром Теней безумно опасно. И всегда считал этот риск неоправданным. Уверен, что Микаэл мог бы прислушаться к моему мнению. Если бы я постарался его отговорить, все было бы по другому.

— Сомневаюсь,— ответила Сильванна.

— Ты же знаешь, что если Микаэлу что-либо взбрело в голову, ничто и никто не сможет помешать ему.

— Интересно, напьется ли Микаэл этой ночью,— произнес Эдан. Сильванна под столом сжала его руку.

— А бессмертные боятся смерти? — спросил он.

— Конечно, да,— отвечала она.

— И наш страх смерти не становится меньше оттого, что мы живем гораздо дольше вас. Нас так же, как и вас, можно убить. Все боятся смерти.

Эдан покачал головой.

— Нет, не все. Не думаю, что Микаэл боится. Я не видел, чтобы он вообще чего-нибудь боялся. Мне кажется, он просто не способен испытывать страх. Поэтому он бывает таким беспечным иногда. И от этого в большой степени зависит его способность воодушевлять солдат. С этой точки зрения, он не столько обладает даром, сколько наоборот ему не достает чего-то глубоко присущего нормальным людям. Меня всегда поражало это, я хотел быть таким же храбрым, как он. Но теперь все изменилось.

— Как же? — спросила она, все еще держа его руку. На его лице появилось выражение глубокой печали, и это растрогало ее.

— В этот раз я осознал нечто, чего не понимал раньше,сказал он, наполняя свой кубок. Он предложил подлить и ей вина, и она кивнула в знак согласия.

— Храбрость это вовсе не отсутствие страха,— продолжал он, наливая вино в ее бокал.

— Бесстрашие означает всего лишь отсутствие страха. Храбрость это способность превозмочь страх. Нет страха, нет и храбрости. Я осознал это совершенно внезапно там, в Паучьих Чащах, когда эти кошмарные твари пытались загнать нас в ловушку,— и он вздрогнул, вспомнив то, что еще недавно происходило с ним.

— От этих тварей у меня мурашки по коже побежали. Тогда в Мире Теней ты сняла с меня паука и рассказала мне, как они забираются в волосы и откладывают там личинок. После этого меня по ночам мучили кошмары. Я просыпался в холодном поту и реально чувствовал, как они копошатся у меня в волосах. Я в ужасе бежал в ванную и тер себя мочалкой почти до крови. И все это после одного единственного паука. А тут их были сотни тысяч, казалось, что стволы деревьев шевелятся, и все покрыто паутиной, и повсюду были эти твари.

Его дыхание участилось, он нервно отпил вина, затем одним глотком осушил и вновь наполнил кубок.

— Я за всю свою жизнь не испытывал такого ужаса. Я почти потерял рассудок от страха. И если я не поддался панике и не спрыгнул с воплем с коня, то лишь инстинкт самосохранения удержал меня. И все же, отчетливо представляя себе, что будет, если я потеряю самообладание, я находился на грани того, чтобы совершить это. И тут я обернулся и увидел наших солдат. Они шли за нами пешком. Я увидел их лица и понял, что они испытывают такой же страх. Я почти видел их ужас. Я чувствовал запах страха. Но они продолжали маршировать строем...

— Им больше ничего не оставалось делать,— возразила Сильванна.

— Я тоже боялась, но дать волю чувствам означало бы смерть. Нас бы просто уничтожили.

— Я понимаю это, но дело тут в другом,— сказал Эдан. Он снова опустошил кубок. Снова подлил себе вина.

— Дело вот в чем. Армия воюет уже восемь лет. Конечно, случаются перерывы в сражениях, каждую зиму мы распускаем солдат, но каждую весну они снова являются на наш призыв. И независимо от того, как закончилась предыдущая битва, сколько людей мы потеряли, все равно оставшиеся в живых заново приходят и сражаются за нас. Последняя кампания была хуже некуда. Мы и близко не сумели подойти к армии лорда Эрвина, все время натыкались на людоедов, бились с живыми мертвецами, были атакованы легионом пауков, нас преследовали гоблины... Наши доблестные солдаты перенесли столько, сколько ни один обычный человек в принципе не моет вынести, но я не сомневаюсь, что по первому нашему слову они снова придут и будут сражаться, отдавая все силы и свою жизнь до последней капли крови. Это и есть храбрость.

Она кивнула, наблюдая за ним. Он постепенно пьянел. Вот он потянулся за вином и налил себе еще. На этот раз она присоединилась к нему, но он уже опередил ее на несколько бокалов. У него начинал заплетаться язык.

— Если бы Микаэл обладал истинной храбростью, он бы никогда не повел их снова в Мир Теней. Холодный Всадник был предупреждением. В этот раз мы выжили... ну, некоторые из нас... но вряд ли нам повезет так в следующий раз. Тогда и придет время для моей личной храбрости, ты понимаешь? Я должен предотвратить это. Я должен найти в себе силы противостоять безумству Микаэла. Прежде я никогда не делал этого. Вэзил обругал его кровожадным ублюдком. Ты удивилась, как я мог позволить ему так говорить об императоре. Да потому что он прав, вот почему! Микаэл и есть кровавый ублюдок. Он видит перед собой цель и ему наплевать, какова цена. Это ужасно, ужасно! Да плевать, пускай Эрвину достанется эта проклятая Западная Область! Какая разница? Будет две империи вместо одной. Что с того? Ничего. Ничего!

Он повалился на стол и обхватил голову руками. Сильванна подозвала служанку.

— Есть у вас наверху комнаты? — спросила она.

Девушка взглянула на Эдана и кивнула.

— Думаю, пара свободных комнат на одну ночь найдется.

— Мы снимем одну,— сказала Сильванна.

— Мой друг сегодня не в состоянии куда-нибудь добраться.

Она уплатила за комнату, затем помогла Эдану подняться на ноги. Они подошли к лестнице.

— Куда мы идем? — пробормотал он.

— Уложить тебя в кровать,— отвечала Сильванна.

— Я могу домой... сам,— заявил Эдан.

— Нет, не можешь,— ответила она, помогая ему подняться на следующую ступеньку.

— Без поддержки ты и двадцати ярдов не пройдешь.

— Ммм... может быть.

— Идем же, поднимай ноги.

Наконец они достигли последней ступеньки, она проволокла его через коридор и остановилась возле нужной двери. Затем ногой открыла ее и водворила его внутрь. Богатым убранством комната не отличалась. Стул, таз с кувшином для мытья, несколько одеял, пара свечек и ночной горшок. Сильванна уложила Эдана на кровать, зажгла свечи и принялась раздевать его.

Она стащила с него ботинки, затем развязала пояс бриджей и сняла их. Он лежал на спине, тяжело дыша, но еще не спал.

— Ну же, сядь,— сказала она, пытаясь снять с него рубашку.

— Не опускай руки.

Сняв с него всю одежду, она отложила ее в сторону. Руки Эдана обвили ее талию.

— Я люблю тебя,— сказал он.

Она взглянула на него.

— Я знаю.

Она разделась и легла на кровать. Он повалился рядом с ней. Она накрыла их обоих одеялами и обняла его. Он поцеловал ее в ухо и прошептал.

— Я хочу тебя.

Она ответила ему поцелуем в губы.

— Тогда возьми меня,— нежно произнесла она.

А потом, когда они наконец разжали объятия, он прижался к ней и плакал, пока не уснул.

Глава 4

— Прошлой ночью тебя не было дома,— сказал Гильвейн.

— Да.

— Ты была с Эданом.

Она лишь слегка смутилась.

— Да.

Она с вызовом посмотрела ему в глаза. Он вздохнул. Очевидно, предстоял нелегкий разговор.

— Ты хотя бы представляешь, что ты делаешь?

— Я совершенно точно знаю, что я делаю.

— Так ли это? Следует ли мне напомнить тебе о том, что мы здесь присутствуем в качестве политических гостей? Вероятно, Эдан забыл об этом. В конце концов, восемь лет для человека немалый срок. Через столько лет временное начинает казаться постоянным. Но когда война будет окончена, мы вернемся в Туаривель, и вполне возможно, что тогда люди снова станут нашими недругами.

— Эдан Досьер никогда не станет моим врагом,— возразила Сильванна.— А когда закончится война, я не вернусь с тобой. Разве что ты увезешь меня силой. Я понимаю, что вряд ли смогу противостоять тебе.

Гильвейн вздохнул и покачал головой.

— Я никогда не стану применять к тебе насилие. И никогда не стану заставлять тебя что-либо делать против твоей воли. Но ты не очень хорошо подумала.

— Я все прекрасно понимаю. Я люблю его. И он любит меня. Я могу ему дать то, в чем он нуждается.

— Нет, не можешь,— вздохнул Гильвейн.

— Я предчувствовал это, но надеялся, что ты будешь более разумной. Ты эльф, а он человек. Ты никогда не сможешь дать ему то, в чем он нуждается. Ты можешь удовлетворить его желания в постели, но даже если бы это было единственным, для чего вы остались бы вместе, все равно это неразумно. А что если ты забеременеешь? Ты представляешь, каково полуэльфу в человеческом обществе?

— Солдаты приняли нас,— отвечала она.

— Потому что мы бок о бок сражались вместе с ними в течение долгих восьми лет и сумели заслужить их уважение. Но вспомни, как это было в самом начале. Вспомни, как долго пришлось ждать, пока нас примут, и как нам своей кровью приходилось платить за это. Если ты дашь жизнь ребенку полуэльфу, ему или ей несладко придется среди людей.

— Ты можешь приготовить мне зелье, чтобы у меня не было детей,— возразила она.

— Да, могу,— согласился он.

— И я так и сделаю, если ты продолжаешь настаивать на своем безумии, но все же подумай хорошенько, сестренка. Даже если не будет больше войны, все равно у вас не получится долго скрывать ваши отношения. Такое очень быстро становится всеобщим достоянием. Эдан самый важный человек после императора. Он благородный, а ты безродный эльф. Ваша связь принесла бы ему только неприятности. Мог бы разразиться скандал во дворце. Он обязан найти женщину из благородной семьи и продолжить свой род. Полуэльфийский ребенок не смог бы стать наследником первого советника при императоре Ануира.

— Ты сама еще ребенок,— продолжал Гильвейн,— но по человеческим меркам ты годишься ему в матери. Ему это может быть все равно, но злые языки найдутся. Ты говоришь, что способна дать ему то, в чем он нуждается. Что касается того, как люди представляют себе любовь, истинную любовь, то тут они похожи на нас. Им нужен кто-нибудь, с кем можно бок о бок дожить до глубокой старости. Вместе. А это ты никогда не сможешь дать ему. Если ты свяжешь с ним свою жизнь, тебе придется увидеть, как он состарится и умрет, а ты все еще будешь оставаться молодой и привлекательной женщиной. Это разобьет твое сердце, Сильванна.

— Что ты знаешь об этом? — гневно возразила она.

— Ты избрал безбрачие ради совершенствования в своем искусстве магии! И из-за того, что ты сам никогда не любил, ты отказываешь мне в праве на счастье, пусть недолгое?

Гильвейн подошел к ней и мягко обнял за плечи.

— Нет, я не хочу лишать тебя чего-либо, кроме боли и разочарования.

— Тогда докажи это.

Гильвейн глубоко вздохнул.

— Хорошо. Я приготовлю тебе зелье, чтобы ты не принесла ребенка. Если я не могу отговорить тебя от совершения безумства, то хотя бы помогу тебе избежать нежелательных последствий. Но я не одобряю это, Сильванна, и боюсь, ты пожалеешь о своей беспечность. И ты, и он.

@***= В дверь Лэры постучали.

— Войдите,— сказала она. Робко вошла одна из дворцовых служанок по имени Мелина.

— Ваше высочество, я пришла сообщить кое-что важное,прошептала она, низко приседая перед принцессой.

— Что же это? — спросила Лэра.

Мелина была одной из ее платных шпионок во дворце. Девушка понятия не имела, что ее госпожа в свою очередь шпионила для Эрвина. Она считала, что принцесса Лэра просто старается иметь представление обо всем, что творится во дворце, в этом не было ничего особенного. Лэра знала, что не одна она подкупала слуг, чтобы те доносили до ее сведения все дворцовые сплетни. Мелина никогда не заподозрила бы ее в предательстве.

— Это касается господина Эдана, ваше высочество. Вы говорили, что особенно интересуетесь им.

— Безусловно,— ответила Лэра, откладывая в сторону свое вышивание.

— Никто нам, женщинам, ничего не рассказывает,— добавила она.— Приходится самим как-то узнавать, что и где происходит. Нам, придворным женщинам, надо держаться вместе. Что ты узнала, милочка?

Мелина покраснела от удовольствия, услышав про "женщин дворца", это ставило ее на один уровень с Лэрой, делая ее почти доверенным лицом принцессы. Понизив голос до заговорщицкого шепота, она начала:

— Знаете, он не спал у себя прошлой ночью. Когда я пришла сменить постельное белье, кровать выглядела нетронутой.

— В самом деле? — подалась Лэра, словно она ожидала выслушать особенно пикантные подробности.

— И где же он спал?

— Не знаю точно, ваше высочество, но я порасспрашивала других слуг и узнала, что он покинул дворец прошлой ночью, отправившись в таверну "Зеленый Дракон". Он оставил информацию об этом на тот случай, если понадобится императору. Эта таверна пользуется весьма дурной репутацией. Я сама там никогда не была, разумеется. Но говорят, что там собираются всякие сомнительные личности: философы, художники и прочие отбросы.

Лэра пожала плечами.

— Итак, он вышел за пределы дворца, чтобы выпить подальше от общества надоевших придворных. Это вполне естественно после такой утомительной кампании. Должно быть, он выпил слишком много, и просто снял комнату, чтобы проспаться. Ничего интересного тут нет.

— Но, ваше высочество, это еще не все! — воскликнула Мелина, явно горя желанием поделиться новостью.

— Кажется, госпожа Ариэль очень волновалась за него, вы ведь знаете, она всегда так волнуется за него, и вот вчера вечером послала за ним эту эльфийскую девушку, сестру волшебника, понимаете? И знаете, что? — Мелина сделала значительную паузу.

— Сильванна тоже не возвращалась ночевать к себе этой ночью!

— В самом деле? — произнесла Лэра, приподняв брови.

— Что ж, это уже интересно. Ты совершенно уверен в этом?

— О да, ваше высочество! Они оба вернулись сегодня утром в одной лодке. Представляете?

— Да, в самом деле,— произнесла Лэра с улыбкой.

— Ты хорошо потрудилась, Мелина.— И она протянула девушке кошелек.

— О, вы так щедры, ваше высочество. Благодарю вас. Можете на меня рассчитывать. После того, как девушка ушла, Лэра откинулась на спинку кресла и захихикала от удовольствия. Этот дурак Эдан связался с эльфийской девкой! Это была удача. Господин очень главный советник, такой правильный и хороший Эдан Досьер, и вдруг стал спать с обычной девчонкой, которая еще и эльфийской крови. И он осмелился ее, Лэру, назвать распутной сучкой! Никто и никогда не смел разговаривать с ней подобным образом. Никто. И она никогда не простит этого. Да, конечно, он скоро сам бы ей надоел. Собственно, он уже начал надоедать ей, но в Сихарроу было так скучно и совсем нечего делать... И все же сознание того, что он первый с ней порвал, и в такой форме... Он заплатит за это. Дорого заплатит.

Она понимала, что вряд ли эта новость могла стать полезной Эрвину, ведь его интересовало лишь все, касающееся непосредственно военных действий, но все же это давало определенный шанс. Она может теперь разрушить его репутацию.

Только надо поторопиться. После ее донесения Эрвин наверное уже готовится напасть на Ануир. Армия Микаэла вернулась после неудачной кампании, воины были подавлены и утомлены до предела. Эрвин не захочет упустить такой удобный случай. Она улыбнулась. Было вовсе не сложно доставать нужную информацию. Ей всего лишь требовалось выказать беспокойство о благосостоянии отрядов, поспрашивать командиров, не нуждаются ли семьи воинов в чем-либо, и они тут же начинали выбалтывать все ее интересующее.

Тем временем укрепилась ее собственная репутация принцессы, принимающей близко к сердцу интересы простого народа, так что, когда придет Эрвин и "насильно" выдаст ее за своего сына, сочувствие людей будет на ее стороне. Она не испытывала никаких чувств к Дервину, но он хотя бы был посимпатичнее своего отца. Ему не хватало мужественности Эрвина, похожего на свирепого медведя, но зато он был изящен и внешность унаследовал скорее от матери. Он производил впечатление не слишком сильного человека, но он наверное будет неплохим любовником, и управлять им будет гораздо легче, чем Эрвином.

Она знала, что всегда нравилась Дервину. Она замечала, как он глядит на нее. Когда Калладор перенес ее в Сихарроу, он был возмущен тем, что она шпионит против своего брата, но это не помешало ему оглядеть ее с головы до ног. Плохо, что Эрвин разрешил ему присутствовать при их разговоре, но может, это и к лучшему. Увидев ее снова, Дервин вспомнил свою былую влюбленность в нее. Она снова стала для него желанной, и это желание поможет ей укротить его. Все мужчины такие дураки. Было совсем просто заставить их делать то, что она хочет.

Эдан ее кое-чему научил. Никогда не надо показывать им, что они желанны. Это давало им перевес. Нужно проявлять страсть, но ровно настолько, чтобы заинтересовать, а затем контролировать ситуацию. Пусть поймут, что благосклонность надо заслужить. А если возможно, то попытаться убедить, что можно позволить потерять все, что угодно, но не ее.

Она тщательно оттачивала свое искусство обольщения. Первым был Леандр, молодой лейтенант дворцовой стражи, который стал совершенно ручным всего за несколько недель. Она совратила его, и вскоре он был готов на все ради нее. Когда с ним было кончено, она убедила его в том, что во дворце кто-то заподозрил их в любовных отношениях, и его жизнь в опасности. Она со слезами поцеловала его на прощание, клянясь в вечной любви, и он покинул Ануир, уехав в неизвестном направлении и оставив карьеру и девушку, с которой он был помолвлен.

После него она выбирала только тех, кто мог быть ей полезен. Один был сыном преуспевающего главы гильдии торговцев. С его помощью она завязала полезные контакты, и одного из таких знакомых она использовала для того, чтобы первый раз связаться с Эрвином. Было широко известно, что они с Эрвином помолвлены. Убедив своего посланника в том, что она желает наладить любовную переписку с женихом, она пообещала ему за это оплату натурой. Она убедила его в том, что это он использовал ее. А потом она снова послала его к Эрвину, и тот благоразумно избавился от бедняги.

Лучшим ее приобретением был сын господина Корвина Бран, который служил в чине капитана. Когда она поинтересовалась некоторыми подробностями о его обязанностях, о ходе войны и, конечно, о нем самом, он гордо поведал ей не только обо всем, что происходило на войне, но также о всех тайных планах Корвина, о чем она немедленно уведомила Эрвина. Калладор дал ей специальный амулет в виде дорогого украшения, которое она носила на шее. Как только ей было нужно увидеться с ним, она должна была посмотреть на амулет, мысленно вызывая Калладора. Через какое-то время волшебный камень начинал светиться и почти сразу же в ее покоях возникал клубящийся туман, коридор в Боруин.

Вначале ее пугал такой способ перемещения. Такие коридоры имели выход в Мир Теней, а Калладор имел примесь крови половинчиков. Все же маг уверил ее, что хотя коридор и открывается в Мир Теней, он приведет ее не дальше Боруина, прямо в Сихарроу, подобно тому, как можно пройти сквозь двери смежных комнат. И все равно каждый раз, когда она пользовалась этим коридором, то ощущала, как от страха напрягаются мышцы ее живота, несмотря на все уверения чародея. Но скоро это окупится с лихвой. Когда Эрвин разгромит армию Микаэла и возьмет Ануир, вся власть будет принадлежать ему. Возможно, придется приложить некоторые усилия, чтобы умиротворить отдаленные районы, но как раз такая работа была по душе Эрвину. После поражения армии Ануира не останется никого, способного противостоять Эрвину. Он захватит Железный Трон. Дервин станет принцем и наследником трона. А она, его жена, однажды станет императрицей.

Одно время она боялась, что Эрвин будет настаивать на их женитьбе. А когда Эрвин будет императором, она не сможет отказать. Конечно, таким образом она значительно быстрее станет императрицей, но управлять Эрвином было бы весьма проблематично. Во всяком случае, не так просто, как управлять его сыном. Кроме того, если она станет женой Эрвина, ей придется делить с ним постель, а одна эта мысль внушала ей отвращение. По счастью, Эрвин более не проявлял к ней интереса. Дервин будет гораздо предпочтительней в качестве любовника. Ему не доставало силы отца. И ко времени его восшествия на престол она будет полностью контролировать его. Она сумеет сыграть на его тщеславии и поссорит его с отцом, что будет очень несложно, ведь Эрвин всегда ни во что не ставил сына. И тогда они предпримут шаги к тому, чтобы ускорить смену императора.

Но сначала самое главное, думала она. Она уничтожит Эдана Досьера. Она заставит его помучаться, а затем предаст его смерти. А поскольку она хотела бы сделать это до победного въезда Эрвина в Ануир, стоило поторопить события. Нужно только шепнуть пару слов кому следует, и колесо завертится. Ей только останется контролировать события. Она улыбнулась, предвкушая, как сладка ее месть. Она готова ждать, но рано или поздно Эдан Досьер получит свое.

@***= Эдан разрывался между двумя эмоциями. С одной стороны, его душу переполнял восторг, с другой стороны он испытывал сильную тревогу. Наконец-то исполнилась мечта, которую он лелеял многие годы. Он и Сильванна стали любовниками. Эта ночь в "Зеленом Драконе"...

Он был пьян, но не настолько, чтобы не помнить случившегося или не осознавать, что он делает. Вино просто сняло барьер, мешавший ему сказать ей все то, что он так давно пытался сказать и не смел. Кроме того, действие вина придало ему сил и проложило долгую дорогу в ночь, полную любви и страсти. С Лэрой никогда не бывало так хорошо. Он отогнал эту мысль.

Утром он пробудился, тяжело страдая от последствий выпитого накануне. Она уже встала и вышла, чтобы принести ему питье, которое сняло головную боль, и после этого они снова любили друг друга. Никогда еще он не был так счастлив. И все же он испытывал тревогу.

Какова будет реакция Гильвейна? Было бы ошибкой попытаться скрыть от него случившееся. Они просто не могут скрыть от него свои чувства. Он слишком хорошо знал их обоих. Но будет благоразумнее скрыть их отношения от всех остальных. Ситуация была весьма деликатная, и последствия могли оказаться губительными для обоих. И Микаэл. Что подумает Микаэл?

Император был занят собственными проблемами. После возвращения с последнего сражения он впал в тяжелую депрессию и затворился в своих покоях. Он не выходил в течение целых трех дней, и слуги доносили, что он отказывается от еды, которую ему приносят. Более того, он начал пить. А Микаэл прежде никогда не пил.

Вначале Эдан решил, что будет лучше всего оставить его в покое, но на второй день он попытался увидеться с ним. Дери оказались запертыми на засов, а когда он постучал, Микаэл крикнул, чтобы он убирался прочь и оставил его. По прошествии трех дней Эдан начал испытывать такую тревогу, что он велел страже взломать дверь, обещая, что берет всю ответственность на себя.

Микаэл сидел у окна и глядел на пристань, на нем были только ночные одежды. Волосы были взлохмачены, борода нуждалась в услугах парикмахера. Он не умывался, под глазами были темные круги. В одой руке он сжимал кубок, и когда Эдан вошел, он даже не обернулся.

— Некоторым людям просто непонятно слово "нет" — проворчал он.

— Какое наказание полагается за нарушение покоя императора и вторжение в его комнату?

— Я не знаю,— отвечал Эдан,— но я уверен, что ты непременно издашь указ об этом и подвергнешь меня жестокому наказанию.

— Почему бы тебе просто не оставить меня в покое? — произнес Микаэл. Он сделал большой глоток из кубка.

— Потому что я тревожусь за вас, государь. Слуги говорят, что вы отказываетесь от пищи.

— Я не голоден.

— Вы не ели три дня.

— Зато я много пил.

— Пьяный монарх никому не нужен,— сказал Эдан.

— Посмотри на себя, Микаэл. На кого ты похож!

— Убирайся, оставь меня!

— Прекрати жалеть себя, это не решит твои проблемы. Наши проблемы!

— Наши проблемы возникли из-за меня,— ответил Микаэл.

— Не сомневаюсь, что Эрвин с радостью согласится с тобой,сказал Эдан.

— Если ты хочешь, чтобы все решилось в его пользу, война больше не имеет смысла. Если одна из сторон сдается, война прекращается. Если это то, чего ты желаешь, скажи мне, и я пошлю гонцов к нему для ведения переговоров и мы обговорим условия. Тогда он станет императором, а ты избавишься от необходимости беспокоиться. Правда, он может решить, что тебя нужно предать смерти, ведь ты так долго занимал престол империи. Но в любом случае тебе не придется переживать за народы и за всех людей, которые пошли за тобой в сражение и не вернулись с поля битвы.

— Будь ты проклят!

— Нет, ты будь проклят за то, что сидишь тут и обливаешься слезами жалости к самому себе. Какое право ты имеешь так поступать?

Микаэл в изумлении уставился на него.

— Какое право я имею?

— Да, именно так. Ради Хэлина, ты же император Ануира! У тебя нет времени на то, чтобы чувствовать себя виноватым. Первая твоя обязанность это твой народ, особенно во время войны. Я знаю тебя практически всю твою жизнь, Микаэл, и ты всегда был самовлюбленным ублюдком. И всегда находил оправдания для своих прихотей. Когда началась эта война, ты говорил о борьбе за то, что принадлежит тебе по праву рождения. Но борьбы недостаточно! Ты обязан соответствовать этому. Ты обязан думать о живых и забудь о мертвецах.

— Они умерли из-за меня,— сказал Микаэл.

— Да, они умерли из-за тебя,— ответил Эдан.

— Потому что они верили в тебя. Но кроме того они верили в идею. Они верили в закон и порядок. И ты был для них олицетворением этого. Это и есть то, на что ты имеешь право по рождению, а вовсе не дворец, трон или корона. Это всего лишь вещи. А люди не должны гибнуть ради вещей.

С минуту Микаэл сидел молча. Затем он схватил бутылку, пристально поглядел на нее и внезапным мощным движением швырнул ее об стену со всей силы, заставив Эдана вздрогнуть от удивления.

— Ты совершенно прав,— произнес Микаэл, лишь слегка покачиваясь. Эдан глядел на него и пытался угадать, сколько же он выпил? Он не пил никогда прежде, потом пьянствовал три дня подряд и теперь просто стряхнул с себя это состояние. Он заметил следы напряжения на лице Микаэла и подумал, ну конечно. Железная воля. Еще одно качество, которое было у него в крови. И тут он осознал, что лишь ценой нечеловеческих усилий Микаэл держался последнее время. Не удивительно, что в конце концов он сорвался. И кто посмеет винить его, принимая во внимание события последних дней?

— Спасибо, старина,— произнес Микаэл.

— Спасибо за то, что ты напомнил мне, кем я должен быть. Я совсем забыл об этом.— Он глубоко вздохнул.

— А теперь я прошу меня извинить, мне нужно искупаться и переодеться, а затем поесть.

Он окинул взглядом дверь, лежащую на полу, и добавил:

— А также позвать плотника.

@***= Эдан возвращался в свои покои с чувством глубокого облегчения. Император пришел в себя, кроме того Эдан наконец-то разобрался со своими служебными обязанностями. За время долгой кампании в империи накопилось много дел, требовавших его внимания. Ему пришлось встретиться со свей челядью, чтобы обсудить домашние проблемы, петиции к императору от городского совета и армейских начальников. Теперь Эдан наконец-то предвкушал спокойный ночной отдых.

Он был так занят собственными мыслями, что не сразу ее заметил. Она тихо сидела на скамье у окна и не произнесла ни слова, когда он вошел. И лишь когда он снял рубашку и начал расстегивать ремень, она деликатно кашлянула, и он вздрогнул от неожиданности, внезапно заметив ее — Ариэль!

Она поднялась. На ней были темно-зеленые бархатные одежды и туфельки в тон, ее длинные светлые волосы были заплетены в косу. Внезапно ему на память пришел образ восьмилетней давности, когда она пришла к нему в конюшни, чтобы сообщить о своем разговоре с отцом, которому она призналась в том, что это по ее вине Микаэл получил травму во время пьесы, так как она сбила его с ног. В тот день она тоже была в зеленом бархате. В остальном же Ариэль сильно переменилась.

Неловкая и смешная девчонка, которой она была тогда, теперь исчезла без следа, превратившись в зрелую женщину, стройную и изящную. Она больше не была "своим парнем", но стала леди до кончиков ногтей. Со временем она не превратилась в красавицу, но ее довольно обычное лицо поражало необычным оттенком зеленых глаз. В ее взгляде читалась честность и открытость, подкупающая искренность и полное отсутствие лукавства. За последние годы он не очень часто встречался с ней, ведь его обязанность отнимали у него очень много времени, к тому же он постоянно участвовал в кампаниях, но ее отец лорд Деван был министром финансов, поэтому она жила вместе с семьей во дворце и большую часть своего свободного времени проводила с незамужними сестрами Микаэла.

— Что ты тут делаешь? — спросил он.

Она глубоко вздохнула, затем прямо взглянула ему в глаза.

— Ты любишь ее?

— Что? Кого?

— Ты хорошо понимаешь, о ком я говорю,— ответила она.

— Эльфийскую девушку. Сильванну. Ты ее любишь?

Он смутился и промолчал. Затем, очень неохотно, проговорил.

— О чем ты?

— Ты прекрасно знаешь. Возможно, она не сказала тебе, но это я попросила ее следовать за тобой, когда ты покинул город ночью, вернувшись после сражения. Я так волновалась за тебя. Я никогда не видала тебя таким подавленным. Я всю ночь ждала твоего возвращения, поэтому я знаю, когда ты пришел домой. Я видела тебя. С ней.

— Ну, если мы отсутствовали вместе всю ночь, мы ведь товарищи по оружию, мы вместе выпили...

— Не надо,— попросила она.

— Не считай меня глупей, чем я есть, Эдан. Просто ответь на мой вопрос.

— Спрашивая об этом, вы переходите все границы, моя госпожа, — Эдан перешел на официальный тон.

— И ваше присутствие в моей комнате в столь поздний час недопустимо. И непредусмотрительно. Вам следует позаботиться о своей репутации.

— Наплевать на мою репутацию,— ответила она, шокируя его своей настойчивостью.

— Отвечай мне. Ты любишь ее?

Он тяжело вздохнул и опустил глаза.

— Да.

Казалось, она внутренне сжалась. Она пристально посмотрела на него со странным выражением, затем опустилась обратно на скамью и закрыла глаза. Внезапно в его мозгу зазвучал насмешливый голос Лэры.

— Она любит тебя... любит тебя... любит тебя...

— Ариэль...

— Помолчи,— прервала она, не глядя на него.

— Просто помолчи и послушай. Лэра знает. Не знаю, как она узнала, но это так. Ты, конечно же, понимаешь, что это означает.

— Я не понимаю. О чем ты?

Он прекрасно понял, что она имела в виду, но не мог согласиться. Откуда она могла узнать? Откуда Лэра могла знать об этом?

— Я знаю, что было между вами в Сихарроу. В то время, между тобой и Лэрой.

— Но... откуда?

Она с отчаянием взглянула на него.

— Ты думаешь, я слепая? Ты думаешь, я не замечала, как вы глядите друг на друга? Было ясно как день, что вы любовники. Я так боялась за тебя, что чуть с ума не сошла. Я боялась, что Эрвин убьет тебя, если вдруг выяснит, что между вами происходит. Не знаю точно, как вы расстались, но могу предположить, раз она вынашивает ненависть к тебе все эти годы. И это тоже ясно любому, кто внимательно приглядится к ней. В ее глазах стоит жажда мести каждый раз, когда она глядит на тебя. А теперь ты наконец-то дал ей оружие против себя самого. И теперь она может уничтожить тебя.

— Но откуда она узнала?

— Как ты наивен! Да и какая тебе разница? Возможно, половина всех дворцовых слуг шпионит для нее. И она уже начала распускать сплетни. Конечно, она не сама этим занимается, она ведь не глупа. Но злые языки уже принялись за работу, а ты ведь знаешь, как быстро распространяются слухи во дворце.

— Что мне за дело до праздных слухов? Мне нечего стыдиться.

— А я и не говорю, что есть. Но вместо того, чтобы напоминать мне, что я подвергаю риску свою репутацию, находясь ночью в твоей комнате, подумай лучше о своей собственной репутации. Присутствие эльфов в нашей армии вызвало много нежелательных разговоров, по крайней мере в самом начале. С тех пор они зарекомендовал себя как наши верные союзники и в силу этого их приняли, но все равно это проблематично. Если бы она была обычной незнатной девушкой, ваша связь все равно стала бы губительной для твоей карьеры, но ведь Сильванна даже не человек.

— Какая разница?

Ариэль в отчаянии закатила глаза.

— Не будь таким дураком. Я не питаю к ней неприязни, и у меня нет предубеждения против эльфов, но ты отлично знаешь, как большинство людей относится к смешению рас. Даже если бы она была человеком, но незнатного рождения, это уже было бы поводом для скандала. О, я знаю, что многие из знатных мужчин имеют подобных любовниц, но ты не один из многих. Ты второе лицо в государстве после императора. Твоя честь и твоя репутация не могут быть запачканы. В противном случае, все твои суждения будут звучать сомнительно, а поскольку ты первый министр императора и его советник, твои суждения не должны подвергаться сомнению. Ты подрываешь не только свой авторитет, но и доброе имя императора.

Эдан не мог придумать ничего в ответ на это, так как она была совершенно права. Он скорбно уставился в пол.

— Полагаю, я мог бы подать в отставку...

— И оставить императора без советника в период войны? Он зависит от твоей дружбы и от твоего доброго совета. С самого рождения тебя обучали этому, Эдан. Кто сможет заменить тебя? Возможно, со временем и найдется подходящий человек из знати, но если ты уйдешь, пока Ануир в опасности, ты не только себя покроешь позором, ты ослабишь императора в то время как он нуждается в поддержке. Ты не сможешь позволить себе такую жертву, Эдан. Ты не имеешь права.

Ирония судьбы, подумал он, она произнесла те же слова, которые я сегодня говорил императору. И в отношении него это было столь же справедливо. Он вздохнул и тяжело опустился на кровать.

— Конечно, ты права,— признал он.

— Но что я могу поделать? Даже если я стану все отрицать, ущерб уже нанесен. Я знал, что Лэра может быть злой, но никогда не предполагал, что это зайдет так далеко.

— Есть один способ избежать скандала, прежде чем сплетни достигнут ушей императора. Я не хотела бы предлагать тебе это, но пока не вижу другого выхода. Ты должен жениться.

— Жениться! — Он быстро обдумал это предложение. Да, это может сработать. И это подтвердит историю о том, что они с Сильванной просто пили вместе всю ночь как товарищи по оружию. Это будет ложь, но если он будет помолвлен, люди легко поверят в нее. Его отец умер прежде, чем успел устроить его помолвку, и пока шла война, у него не было времени подумать об этом, даже если бы такая мысль прельщала его. Даже если его заподозрят с Сильванной, скандала не будет, если он женится. Ариэль права. Если он женится, Лэрин план мести окажется разрушен, но ситуация все же оставалась сложной. Даже если забыть о том, что ему придется жениться не по любви. Этот брак будет фальшивым. А может ли он позволить себе так поступить с какой-нибудь честной девушкой?

Казалось, она прочла его мысли.

— Я стану твоей женой.

Он взглянул на нее.

— Нет, Ариэль, я не могу рассчитывать на такое великодушие...

— Какое великодушие? — с горечью спросила она.— Я всегда любила тебя, с самого детства. А раз ты мне не принадлежишь, больше мне никто не нужен. Я бы скорее умерла, чем вышла бы за тебя сейчас, зная всю правду, ведь я понимаю, что ты не любишь меня, но хорошие браки заключаются не на основе любви. Мы оба рождены в знатных семьях. Брак, основанный на любви — редкость среди людей нашего круга. Мой отец пока никому не обещал моей руки. Если я скажу, что ты сделал мне предложение, он будет счастлив.

Она резко замолчала и слезы выступили на ее глазах.

— Я буду тебе хорошей женой, Эдан. Кто знает, может, со временем ты и сможешь меня немного полюбить, а если нет, я смогу понять и постараюсь не замечать, если у тебя будут связи с другими женщинами. Просто не афишируй это. Позволь мне сохранить хоть каплю гордости. И еще. Мой отец никогда не должен узнать правду.

— Конечно,— ответил Эдан. Он встал и подошел к ней, затем опустился на одно колено и взял ее руку.

— Ариэль...

— Не надо,— она резко вырвала руку и встала.

— Не будем делать из этого представление. Это всего лишь политический ход,— жестко добавила она.

— Между друзьями. Завтра утром поговори с моим отцом. Он с радостью даст тебе свое согласие, и мы сразу же объявим о своей помолвке. Лучше всего устроить свадьбу как можно быстрее. Война будет достаточным оправданием.

— Полагаю, что да,— деревянным голосом проговорил Эдан.

— Ариэль, я...

— И во имя Хэлина, не благодари меня. Пожалуйста.

Он опустил взгляд и кивнул. Затем облизнул губы.

— Я должен сказать Сильванне. Будет неправильно, если она узнает обо всем только после нашей помолвки.

— Нет,— твердо возразила Ариэль.

— Сейчас тебе нельзя видеть ее. Это подольет масла в огонь. Я сейчас же пойду к ней и сама расскажу обо всем. Я обрисую ситуацию и объясню ей необходимость этого шага.

Она сделала глубокий вдох и ее голос слегка задрожал, когда она добавила.

— А поскольку я знаю, что ты слишком хорошо воспитан, чтобы просить меня об этом, я также скажу ей, что ты любишь ее. И я очень постараюсь не заплакать. Спокойной ночи, Эдан.

Она повернулась и вышла из комнаты.

Глава 5

Бракосочетание состоялось в главном зале Имперского Керна, присутствовали все дворяне империи. Повсюду было убрано, со всех галерей свисали белые флаги, к углю в жаровнях добавили жасминовый фимиам. Сам император принял участие в церемонии. Эдан великолепно смотрелся в одежде фамильных цветов. На нем были черные чулки, черная рубашка, а нагрудный панцирь украшен эмблемой Досьеров в виде пересекающихся черных и белых полос. Ариэль была прелестна в белоснежном свадебном наряде и венке из белых и желтых полевых цветов, оттеняющих ее длинные и светлые волосы. Вокруг тонкой талии была обвита золотая цепочка. Но от внимательного взгляда не укрылась бы странная грусть во взгляде невесты.

Женщины из ее свиты шептались между собой, восхищаясь тем, какую красивую пару представляли жених и невеста, а мужчины одобрительно кивали в знак того, что Лорд Верховный Камергер нашел себе великолепную пару. Брак между дочерью министра финансов и Лордом Верховным Камергером должен был упрочить единство Совета Империи, что было весьма немаловажно в период войны.

Гильвейн и Сильванна были также приглашены на церемонию, те немногие, до чьих ушей дошли слухи о связи лорда Досьера, внимательно наблюдали за эльфийской девушкой, но ее лицо не выражало ничего кроме неподдельной радости за товарища по оружию. Супружеская пара, казалось, была очень счастлива, и было решено, что все слухи о непристойном поведении лорда Досьера были не более, чем злобной и незаслуживающей внимания клеветой.

Только принцесса Лэра выглядела немного не в себе. Многие из гостей подметили горькую складку у рта и напряженность во взоре, как если бы она прилагала нечеловеческие усилия, чтобы скрыть тайные душевные переживания. Было высказано предположение, что свадебная церемония Лорда Верховного Камергера и леди Ариэль вызвали у нее воспоминания о собственных брачных планах, и это заставляло ее грустить. В конце концов, она некогда была помолвлена с Эрвином из Боруина, и теперь было совершенно очевидно, что их брак стал совершенно невозможен. А по причине войны и некоторой неловкости ее положения она не могла рассчитывать на замужество вообще. По крайней мере такое, какое приличествовало бы женщине ее титула и ранга. Было совершенно ясно, что присутствие на свадьбе слишком контрастировало с ее разбитыми мечтами, что и послужило причиной для ее плачевного состояния.

Хотя свадьба выглядела немного поспешной, без полагающегося периода помолвки, никто не заподозрил ничего дурного. В конце концов, шла война, и молодые не могли позволить себе терять драгоценное время. Было ясно без слов, что злая судьба могла в любой момент превратить счастливую новобрачную в безутешную вдову. А в таком случае было немаловажно, чтобы Лорд Верховный Камергер позаботился о том, чтобы оставить наследника. Ведь он сам мог не вернуться, и тогда подрастающий наследник со временем занял бы отцовское место возле императора. Кроме того, поговаривали, что родители леди Ариэль и лорда Эдана частенько строили планы по поводу возможного брака между их детьми, но официальной помолвке помешала война, а затем кончина лорда Тиерана.

Постепенно речь стала заходить и о свадьбах во время военного периода вообще, а в частности, о том, когда император наконец решится найти себе подходящую супругу. Поскольку император сам возглавлял войска во время сражений, было опасно оставлять страну без наследника, если боги сочтут нужным допустить гибель императора. Эта тема вызвала наибольший интерес, и упоминались многие придворные леди в качестве возможных кандидаток на роль императрицы Ануира. Некоторые имена назывались отцами, пытающимися не упустить случай политического продвижения.

Когда церемония завершилась, счастливая чета поцеловалась, затем их приветствовали собравшиеся, а после того, как все поздравления были высказаны, молодые пригласили гостей пройти в банкетный зал отужинать. Слуги вносили блюдо за блюдом различные яства, среди которых были и жареная оленина, и фазаны, и запеченная рыба разных сортов, и заливное из мяса ягненка, и жареный поросенок и много-много бочек с вином и медовым напитком. Танцоры и акробаты веселили собравшихся гостей, и за шумным весельем и ликующими возгласами никто не замечал истинного настроения жениха и невесты.

Время от времени Эдан встречался глазами с Сильванной, которая сидела в противоположной стороне, и тогда его посещало острое желание видеть ее рядом с собой в качестве супруги, и в то же самое время он не мог не жалеть Ариэль, которая стала его женой, зная о его любви к другой женщине. На лице Ариэль сияла улыбка, но сердце ее было разбито. Об этом дне она мечтала с самого детства, но кто мог знать, что все будет именно так, как сейчас. Она пошла на это из любви к Эдану, пытаясь спасти его, но она не могла отделаться от мысли, что ее супруг чувствует себя попавшимся в ловушку, и хотя не она расставляла сети, все же добыча досталась ей.

Она не говорила с Сильванной с той самой ночи, когда ей пришлось рассказать о предстоящей свадьбе и о причинах, которые вынудили Эдана так поступить. Это был трудный и горький разговор, тем более, что Сильванна всячески пыталась его облегчить. Ариэль не знала, что от нее можно ждать. Она не очень хорошо знала Сильванну. Эльфийская девушка не общалась с придворными женщинами, предпочитая общество солдат, а те несколько раз, когда они о чем-либо разговаривали, были не более обычного обмена любезностями. Внешне она никак не среагировала на новость, которую ей сообщила Ариэль. Когда она выслушала причины для такого поступка, в ее глазах на мгновенье блеснула искорка, но этого было недостаточно для Ариэль. Сильванна слушала молча, а когда Ариэль закончила, она заметила:

— Вы тоже любите его.

Ариэль могла только кивнуть в ответ.

— Что ж, это хорошо,— произнесла Сильванна без всякого выражения.— Вы будете ему хорошей женой.

Ариэль ощутила комок в горле, произнося в ответ:

— Он хочет, чтобы вы знали, что он любит вас.

Сильванна в изумлении посмотрела на нее.

— Он попросил вас сказать мне об этом?

— Нет,— тихо ответила Ариэль, опуская глаза.

— Он никогда не смог бы попросить меня об этом. Я сама решила, что так будет правильно.

— Понимаю,— сказала Сильванна.

— С его стороны было бы нечестно просить об этом вас. Но с вашей стороны очень благородно поступить так. Благодарю вас, леди Ариэль.

— Я... я надеюсь, мы подружимся,— сказала Ариэль.

— Я всегда буду восхищаться вами и уважать вас,— отвечала Сильванна.

— Но на самом деле вы вовсе не хотите подружиться со мной. В свете всего происшедшего это было бы затруднительно. Я останусь до конца празднества. А затем мне лучше будет вернуться домой в Туаривель. Я слишком долго отсутствовала. Только пожалуйста не говорите ничего Эдану. Я не хочу прощаться. Спокойной ночи, моя госпожа.

Ариэль смотрела на Сильванну и пыталась сообразить, как скоро та собирается уехать. Она взглянула на Эдана, сидящего возле нее и занятого беседой с ее отцом. Он возненавидит меня, подумала она. Я люблю его всем сердцем, а он будет меня ненавидеть. И тут она увидела Лэру, сидящую рядом с императором и внимательно наблюдающую за ними обоими горящими как уголья глазами.

Внезапно двери распахнулись и на пороге возник герольд в сопровождении капитана армии. Капитан мрачно кивнул герольду, и по его знаку резкий звук горна перекрыл шум свадебного веселья. Все взгляды устремились на капитана. Капитан опустил одно колено, и склонив голову, обратился к императору.

— Государь, прошу великодушно простить меня за то, что я прерываю сие торжество, но я принес важное известие.

— Что случилось, капитан? — вопросил Микаэл.

— Государь, лорд Эрвин собрал войска и вторгся на территорию Аванила. Была битва. Наши потерпели поражение. Он находится от нас на расстоянии дневного перехода.

Наступила мертвая тишина.

Император поднялся.

— Дамы и господа,— произнес он.

— Прошу простить меня, но я вынужден прервать наш праздник. Прошу всех офицеров вернуться к войскам. Объявите всеобщий призыв. Через час мы выступаем. Те из присутствующих, кто не имеет отношения к армии, могут остаться и завершить обед.

— Прошу простить меня,— обратился Эдан к Ариэль, вставая с места.

— Я вынужден следовать своему долгу.

— Да, конечно,— ответила она, пытаясь понять, не прозвучало ли облегчения в его голосе? Когда гости стали расходиться, Ариэль быстро подошла к Сильванне.

— Вы ведь не уедете сейчас? — произнесла на.

— Нет, не сейчас,— сказала Сильванна.

— Мой отъезд вынужденно откладывается.

— Пожалуйста, приглядите за ним,— попросила Ариэль.

Сильванна взглянула на нее.

— Как всегда,— просто ответила она.

@***= Храмовые колокола звонили, возвещая всеобщую тревогу, а на площади собрались войска. Эдан выходил из лодки, когда его слуга, уже одетый к бою, привел его коня и принес знамя и оружие. Эдан вскочил в седло и вместе с императором направился к войску. Всего несколько дней прошло с момента их последней кампании, так печально окончившейся, но все же пришли все оставшиеся в живых воины Ануира. Он знал, что так и будет. Только в этот раз не будет сражений ни с людоедами, ни с ноллами, ни с живыми мертвецами, ни с гоблинами. В этот раз они наконец сразятся с армией Боруина. И в этот раз должно наконец решиться, чья взяла. Эдан был уверен в этом.

Ибо нападение Эрвина сейчас было не просто совпадение. Несколько дней должно было у него уйти на то, чтобы собрать войска и добраться до Бросенгэ, чтобы оттуда нанести удар при поддержке пограничных войск. Значит, он начал организовывать наступление почти сразу же после того, как разгромленная армия Ануира вернулась с последнего боя. Каким-то образом ему удалось узнать о том, что из-за нескольких последних неудачных перемещений имперские солдаты были ослаблены и подавлены. Время было выбрано слишком правильно, и это не могло быть совпадением. Шпионы Эрвина хорошо поработали.

Что же, думал Эдан, глядя на солдат, они ослаблены, но вот подавлены? На каждом лице читалось твердое решение. Они будут защищать свой родной город, и они понимали, что это будет последняя битва. Отступление невозможно. И если Эрвин попытается спрятаться за своими войсками, они соберут все свои силы и будут атаковать до победного конца. Они устали от войны. Пришло время положить этому конец.

Микаэл направился к своим отрядам, офицеры построили войска и призвали их к вниманию. Когда император начал свою речь, Эдан вспомнил день из далекого прошлого на равнинах Сихарроу, когда юный Микаэл стоял перед своими "войсками" из партнеров по игре и призывал их к победе над Азраем. В этот раз в его руке был настоящий меч, а не деревянная игрушка. И голос его не был таким высоким и писклявым, как в детстве. Теперь он звучал чисто и звонко. И на этот раз Ариэль не станет участвовать в схватке, но останется дома, волнуясь, вернется ли ее супруг домой живым и невредимым. Он бросил взгляд на Сильванну, которая ехала рядом с Гильвейном и остальными эльфами. Их стало меньше, чем было восемь лет назад. Это были восемь тяжелых и утомительных лет, количество эльфов сократилось наполовину. Эльфы сражаются и умирают в человеческой войне. Поистине, почти как при Дейсмааре.

— Воины империи Ануир! — воскликнул Микаэл, и его голос разнесся над площадью, заставив всех вздрогнуть. Он сидел верхом перед своими пешими солдатами.

— Снова мы идем в битву! Много раз м собирались здесь за истекшие восемь лет. Я вижу много знакомых лиц. И, увы, многих лиц я не вижу. Наши собратья по оружию пали в сражениях, но они добровольно сражались и отдали свои жизни за то, что мы сейчас защищаем. Сегодня они незримо присутствуют среди нас, и если бы они могли говорить, они без всякого сомнения воззвали бы к нам, чтобы мы сделали их гибель не напрасной.

Ибо слишком долго свирепствовала война! Армия Боруина снова и снова наносила удары, но решающего сражения еще не было. Они спалили до тла наши поля и села, резали наш скот, топтали наш урожай и убивали наших сельских жителей. И ради чего? Ради того, чтобы удовлетворить честолюбие одного человека! Человека, жажда власти которого не знает границ. Эрвин из Боруина желает воссесть на Железный Трон и стать вашим императором. Он отрицает мое врожденное право на престол и называет меня самозванцем.

В ответ на эти слова раздались гневные выкрики. Микаэл поднял руку, призывая к молчанию.

— Слушайте меня! — воскликнул он.

— Если бы я повел вас в сражение только ради того, чтобы сохранить свой титул, я был бы тем, кем он меня называет. Если бы мой дворец, трон и корона были единственным, что мне дорого, я был бы недостоин вести вас в сражение. И если бы я в самом деле мог поверить, что Эрвин Боруинский станет для вас лучшим императором, нежели я, и люди империи стали бы благоденствовать и процветать под эгидой его правления, клянусь, что я в ту же секунду сошел бы с трона и уступил бы ему место!

Все как один издали вопль: Нет! Когда они успокоились, Микаэл продолжал.

— Мы пережили вместе немало трудных моментов. Мы страдали от холода и голода, усталости и бессонных ночей. Мы вместе представали пред лицом опасности в Мире Теней, и мы вместе оплакивали наших павших товарищей. Никогда за всю историю империи не было такой разрушительной войны. Но никогда также не было столь отважной и доблестной армии! Вы прославили меня, но в первую очередь, вы прославили себя!

Войска дружно приветствовали последние слова Микаэла.

— Если боги желали бы нашего поражения, мы бы давно проиграли. Если бы боги зотели моей гибели, я бы уже погиб. Но одно я вам обещаю: я не погибну!

— Больше не будет опасных переходов через Мир Теней! Больше не будет отступлений! Больше никто не станет жечь наши поля и села! И кроме того больше не будет армии Боруина!

Солдаты кричали слова приветствия до хрипоты и потрясали в воздухе оружием, топали ногами и ударяли мечами о щиты. Слова, подумал Эдан. Просто слова. И все же он так много вложил в них. Это потому, что он сам чувствовал все, о чем говорил.

— Однажды мне сказал один человек, который был гораздо мудрее меня, что нет смысла сражаться за дворец, корону или трон, потому что это просто вещи, а вещи не стоят того, чтобы за них умирать. Мы не будем сражаться за Керн, за корону или за Железный Трон. Мы боремся за идею. В единстве та сила, которую невозможно победить. Закон означает порядок, и люди должны жить мирно и счастливо. И честь и слава храбрым, так что мы имеем право высоко держать голову. И нас никому не запугать.

— У империи нет границ, потому что идея безгранична. Империя это более чем наша земля, потому что земля не означает империю. Империя Ануир в руках людей, которые выращивают урожай, женщин, которые рожают детей, и детей, которые мечтают о будущем. Империя в наших сердцах! И пока сохраняется во мне жизнь, до последнего вздоха я буду биться за то, чтобы эти сердца не были разбиты! Война окончится сейчас и здесь! Она окончится сегодня! Она будет окончена даже прежде, чем мы увидим врагов, ибо мы уже победили с нашей храбростью, решимостью и идеей!

Он высоко поднял над головой меч.

— За империю! И за победу!

Казалось, весь город наполнился криками: Роэль! Роэль! Роэль!

Он использовал мои слова, в изумлении думал Эдан. Только он сказал гораздо лучше меня.

— Гораздо мудрее тебя? — переспросил Эдан, когда император подъехал к нему. Войско продолжало устраивать овацию императору.

— Бесспорно,— ответил Микаэл с абсолютно серьезным выражением лица.

— Но такой уж я самовлюбленный ублюдок, что никак не могу вспомнить, кто же это был.

@***= Солнце почти взошло, когда две армии выстроились одна против другой на равнине между горами Ануира и замком Дальтона. Оба войска маршировали всю ночь, чтобы успеть занять более выгодную позицию. Микаэл понимал, что ему следует как можно дальше оттеснить армию лорда Эрвина от столицы. Эрвин изо всех сил пытался занять холмы неподалеку от Ануира. Но в результате противники встретились посередине. Все же, первое преимущество оказалось у армии Ануира. Они помешали Эрвину занять выгодную позицию.

Он не ждал, что они соберутся так быстро, подумал Эдан. Эрвин рассчитывал встретиться лишь с половиной армии империи, солдаты которой будут изможденными и деморализованными, не способными противостоять его нападению на столицу. Но он не учел, что раненный капитан будет скакать как одержимый, чтобы предупредить императора о готовящемся нападении. Он не рассчитал, что Микаэл способен вдохновить своих воинов на истинный героизм. Называя Микаэла "Самозванцем", Эрвин недооценил его как противника.

Обе армии заняли свои позиции и стали дожидаться рассвета. Солдаты расположились на отдых прямо на земле, не снимая оружия, готовые ринуться в бой по первому сигналу. Но Микаэл не отдыхал. В сопровождении Эдана, несущего знамя, он объезжал войско, разговаривая с ними, расспрашивая об их семьях, многих из них называя просто по имени. Эдан был поражен, увидев, как много имен Микаэл держал в памяти. Он видел, как их лица озарялись при виде Микаэла, который обращался к ним, как товарищ по оружию, а не как монарх.

Одним он говорил:

— Ну что, вечерняя прогулка, отдых под звездным небом, и мы готовы им показать, чего мы стоим, а, мальчики? Утренняя работа нас ожидает!

Другим он говорил так:

— Готовы ли вы показать Эрвину, где раки зимуют? Прогоним его до самого Туразора, и пусть людоеды позавтракают его печенкой!

А солдатам из Элини он говорил так:

— Как вы думаете, парни, получится у нас разобраться со всей этой чепухой, чтобы вы смогли вернуться домой и порыбачить в Сэмиле? Я слышал, что форель в ваших местах сама так и прыгает из речки на сковороду, а вырастает она в Сэмиле вот такая! — и он расставлял руки на три фута, показывая величину элинийской форели.

— Я вот подумываю, не присоединиться ли мне к вам после того, как мы насыпем соли на хвост этим мерзавцам. Давненько я не рыбачил!

У него дар, думал Эдан. Видя его сейчас спокойным и занятым непринужденной и дружелюбной беседой, кто бы из них мог подумать, что всего несколько дней назад он заперся в своих покоях в глубокой депрессии, пытаясь напиться до бесчувствия? Он был не сильнее любого из них, но он не позволял себе проявлять свою слабость публично. Его уверенность вселяла уверенность в них. И даже Эдан начинал верить в победу. Он почувствовал внезапный прилив сил, и ему начало казаться, что поражение невозможно.

С рассветом армия Эрвина пошла в атаку. К этому моменту Микаэл велел Корвину: передать войскам приказ подпустить неприятеля поближе.

— Я хочу, чтобы они приблизились к нам и увидели, как мы стоим тут подобно нерушимой стене, о которую разобьется волна их атаки. Пусть все воины хранят молчание. Не нужно боевых кличей. Пусть они просто увидят наши лица - бесстрашные и полные смертельной решимости.

И когда армия Боруина пошла в наступление, ануирцы стояли твердо и молча, как статуи. Эдан заметил, что Микаэл лихорадочно выискивает в рядах противника личное знамя Эрвина. Да, вот оно слева, но в первых рядах, как и следовало ожидать. Эрвин был воином до мозга костей. Он ни за что не стал бы отсиживаться за спинами своих солдат. Он должен был скакать впереди своей армии вместе со знаменосцем, поднимая боевой дух и наслаждаясь опасностью.

Наблюдая за продвижением противника, Эдан подумал, что в этот раз Эрвин собрал всех боеспособных в свою армию. Он призвал пограничные отряды с лесных районов Алами, отряды из Талини и Тэгаса, солдат из Бросенгэ. Среди его солдат были гоблины из отряда принца Туразора. Он не оставил никого охранять свои владения, очевидно, этот раз должен был показать, все или ничего.

Когда передние ряды встретились, сейчас же взревели трубы, подавая армии Микаэла сигнал к атаке. Солдаты имперской армии стремительно начали наступление, заходя с левого и правого фланга, чтобы зажать противника в клещи. Микаэл пришпорил коня и с высоко поднятым мечом врезался в толпу. Его окружение немедленно последовало его примеру, пытаясь защитить своего императора. Но охранять Микаэла было не легче, чем пытаться поймать ветер. Он устремился вперед к месту, где развевался флаг Эрвина. Прорубая себе дорогу сквозь неприятельские войска, он выискивал человека, который дерзнул посягнуть на его трон.

Звон стали наполнил воздух, смешиваясь с ржанием лошадей и боевыми криками людей. Трава моментально была вытоптана с корнем под ногами солдат и копытами коней. Поднялась завеса из пыли. Эдан скакал, высоко поняв знамя одной рукой, сжимая в другой грозный меч. У него не было возможности воспользоваться щитом, но слева его прикрывала Сильванна, неотступно следуя за ним, пока он пытался прорваться вслед за своим императором. Сражение все более напоминало кровавую резню, в клубах пыли бойцы с трудом отличали неприятеля от товарищей по оружию, ориентируясь лишь по цвету мундиров. Теперь ануирцы теснили армию Эрвина, но у того было численное преимущество. То здесь, то там отдельная группа солдат глубоко врезалась в ряды противника. Некоторые умудрялись сохранять стройные ряды, маршируя, как на параде.

Шум стоял невыносимый. Повсюду земля была усеяна мертвыми и агонизирующими телами. Копья стали практически бесполезны. Солдаты пошли в рукопашную, и только некоторые из них пытались копьями поразить сидящих верхом противников. Краем глаза Эдан заметил, как молодого Гиста сшибли с коня. Он исчез среди окровавленных тел, и Эдан не видел, чтобы тот смог подняться. Чуть позже подобное едва не приключилось с ним самим. В последний момент он успел заметить вражеское копье и отразил удар мечом, а затем обрушил мощный удар на шлем противника. Тот даже не успел охнуть.

Теперь всем, кто был верхом, стало очень сложно передвигаться. Вокруг топтались пешие солдаты, и Эдан заметил, как совсем близко от него Микаэл как сумасшедший пробивался сквозь сражающихся к лорду Эрвину. В свою очередь, Эрвин также пытался добраться до главного недруга. Их разделяло теперь не более двадцати ярдов, и все же им никак было не сойтись. Эдан попытался подобраться поближе. Дыхание его было затруднено, и меч скользил в его вспотевшей руке, пока он разил врагов направо и налево. Знамя сильно мешало ему, но он не мог его бросить. Тут Эдан заметил, что пока Микаэл разбирался с пехотинцем, пытавшемся отрубить ему ногу, с тыла к нему подобрался конный противник.

— Микаэл, сзади! — крикнул он.

Император покончил с пехотинцем и быстро развернулся, успев в последнее мгновенье отразить удар, направленный ему прямо в голову. Всадники обменялись серией ударов, а затем меч Микаэла угодил прямо в шею противника, и тот упал замертво.

Гильвейн сражался вместе с остальными, одетый не как обычно, а в боевые доспехи. От магии было немного пользы в такой мясорубке, но Эдан заметил, что ни одно лезвие не достало эльфа. Когда на него нападали, то казалось, что их клинки скользят по воздуху, но клинок Гильвейна каждый раз попадал в цель. Тут на Эдана наехал конный противник, и наблюдать за Гильвейном стало невозможно. Эдан успел обменяться с врагом серией ударов, а затем два ануирских пехотинца стащили его с седла.

Сражение продолжалось, и ни одна из сторон не обретала перевеса, хотя были уже пролиты реки крови. Эдан бился, повинуясь скорее инстинкту, нежели воле, смутно ощущая, как пот струится по телу под доспехами, во рту стоит привкус крови и пыли, а в ноздри бьет запах тел, извивающихся вокруг. Время от времени он замечал Микаэла и прилагал все усилия к тому, чтобы не терять его из виду, но на самом деле его едва хватало на то, чтобы защищать свою жизнь.

А затем это наконец произошло. Наступило секундное затишье, и Эдан отчетливо разглядел Микаэла и Эрвина, которые сошлись в финальной схватке ярдах в двадцати от него. Те, кто сражался вблизи от них, тут же прекратили всякие боевые действия, чтобы видеть решающий момент всей восьмилетней войны. Эдан пришпорил усталого жеребца, из последних сил пробиваясь вперед.

Бывалый рубака против молодого императора. Оба дали волю божественному гневу, и все, кто стоял и наблюдал за ними, застыли как загипнотизированные, пока злейшие враги яростно набрасывались друг на друга. Они были достойными противниками, и ярость их была так велика, что щиты обоих разлетелись вдребезги в первую секунду.

Затем Эрвин нанес удар такой силы, что Микаэл чуть не вылетел из седла, чудом сохранив равновесие. Император покачнулся, и Эрвин занес над его головой меч, чтобы прикончить императора. Но в ту же секунду Микаэл неожиданно подался вперед, нанося удар Эрвину прямо в горло.

В этот удар Микаэл вложил всю свою силу, и когда Эрвин повалился на землю, император по инерции вылетел из седла и последовал за врагом. Одновременно Эдан и Сильванна бросились вперед, чтобы защитить императора, а чуть позже подоспел Гильвейн с группой солдат, которые взяли упавших в кольцо. Микаэл поднялся. Н остался лежать навсегда.

Микаэл поднял меч обеими руками как топор и отсек голову мятежного герцога. Затем он высоко воздел меч с головой Эрвина и воскликнул:

— Эрвин мертв! Сложите оружие!

Новость мгновенно подхватили все отряды.

Радостное известие распространялось подобно кругам на воде, постепенно достигая самых отдаленных сражающихся. Снова и снова, подобно эху звучал крик: "Эрвин мертв!", и постепенно бой начал прекращаться. Шум битвы стихал, звон клинков замирал и наконец воцарилась тишина. Солдаты перестали биться и застыли на своих местах, изможденные и ошеломленные, просто глядя друг на друга, не в силах поверить в то, что война закончилась.

Пыль постепенно оседала, и единственными звуками остались стоны и хрипы умирающих и раненных. Несколько конных рыцарей из армии Боруина начали прокладывать себе дорогу к месту, где стоял император. Они пустили коней шагом, их мечи были вложены в ножны. Один из них подъехал поближе и долго глядел на обезглавленное тело Эрвина. Затем он отшвырнул меч и медленно обнажил голову. Прошло восемь долгих лет с тех пор, как Эдан видел его в последний раз, но все же он немедленно узнал Дервина, сына Эрвина и детского товарища по играм Микаэла.

Его лицо напоминало маску скорби. На один краткий миг его взгляд упал на Эдана, и он кивнул в знак приветствия. Эдан ответил тем же, а затем Дервин повернулся к Микаэлу. На какое-то время оба просто застыли, глядя друг другу в глаза, пока вокруг них собирались их воины. Ни один не проронил ни слова. Дервин высоко поднял голову. В этом жесте не было вызова, но лишь гордое признание поражения.

— Дервин,— с трудом произнес Микаэл. Он не смог продолжить.

Дервин судорожно глотнул, затем поднял руку и выкрикнул громким и уверенным голосом:

— Да здравствует император Роэль!

На секунду возникла неловкая пауза, потом возглас был подхвачен обеими армиями:

— Да здравствует император Роэль! Роэль! Роэль! Роэль!

— Слава богам,— устало произнес Эдан.

— Наконец-то все закончилось. Война окончена, Сильванна.

Но когда он повернулся, чтобы порадоваться вместе с ней, Сильванны рядом не было. Он в недоумении оглянулся по сторонам, но нигде не было ни следа ни Сильванны, ни Гильвейна. Ни кого-либо из эльфов. Словно все они растворились...

— В воздухе,— пробормотал он, и северный ветер тронул траву равнины.

* КНИГА ТРЕТЬЯ. ГОРГОН *

Глава первая

Зимой Сихарроу производил гнетущее впечатление. С моря постоянно задувал ледяной ветер, было холодно, сыро, мрачно, и Лэра ненавидела это место. Летом погоду еще можно было терпеть, кроме того каждый год отмечали Саммер-Корт, и общество становилось значительно приятней. Но несмотря на это каждый год к ней возвращались горькие воспоминания вместе с жгучей обидой и разочарованием, ведь каждый раз ее брат Микаэл приезжал в сопровождении Эдана Досьера.

Она вернулась к исходной позиции. Здесь все началось. И было вопиющей несправедливостью то, что она вынуждена оставаться здесь. Не было ни единого места в замке, куда она могла бы спокойно зайти, не вспомнив былой тайной связи с Эданом. В коридоре висела штора, за которой находилась небольшая ниша. В ней она и Эдан частенько предавались любовным безумствам. Вот сад, где они встречались по ночам, место их первого свидания, конюшни... и заключительное оскорбление — ее новые покои были той самой спальней, куда поместили Эдана в тот памятный визит в Сихарроу.

Ее супруг настоял на том, чтобы она заняла именно эту спальню, и что бы она ни говорила ему, все же пришлось покориться. Он знал. Каким-то непостижимым образом он узнал ее тайну, хотя она не понимала, откуда ему это стало известно. Кровать, в которой она спала, была именно той кроватью, где она занималась любовью с Эданом. Это было непереносимо. Это сводило ее с ума. И это подливало масла в огонь ее ненависти и наполняло ее жаждой мести.

Сперва она никак не могла понять, почему Дервин не выдал ее императору. Когда она узнала о победе Микаэла над Эрвином, ее охватило горькое разочарование, ибо это означало крушение ее планов мести Эдану. Ее не взволновало то, что Эрвин погиб, но когда она узнала о том, что помиловали Дервина, ее охватила паника.

Не считая Калладора, который исчез сразу же после того, как новость о поражении Эрвина достигла Боруина, Дервин был единственным свидетелем ее предательства. Когда она узнала, что Дервин присягнул на верность императору, Лэра подумала, что все кончено. Вне всякого сомнения, он все о ней рассказал императору. Она готова была спасаться бегством. Но ее богатый жизненный опыт подсказал ей, что не стоит торопится с выводами, и когда первый острый приступ страха миновал, она заставила себя успокоиться и все обдумать.

Конечно, ничто не могло бы помешать Дервину выдать ее, но ведь ему могли и не поверить. Ее слово имело большой вес, и она была сестрой императора и принцессой Ануира, хотя они и не часто виделись с Микаэлом. Вряд ли Дервин станет рисковать своим шатким положением. Он ничего не выиграет от этого, зато может многого лишиться. Даже если Микаэл поверит его обвинению, что не исключено, Дервин конечно не скажут спасибо, если он вынудит императора подвергнуть казни собственную сестру. Это навлекло бы позор на весь Дом Роэлей, что было бы немыслимым риском, особенно в период войны.

Правда, Дервин мог не осознавать ситуацию полностью. Она едва знала его, и не могла с уверенностью предсказывать его действия. Он мог бы попытаться выставить себя перед Микаэлом в выгодном свете, выдав ее тайну. Или же выдал ее из желания отомстить за отца. Заранее предполагать что-либо было невозможно. Но чем дальше Лэра размышляла на эту тему, тем более росла в ней уверенность в том, что ситуация несомненно таила в себе угрозу ее положению, но все было не так безнадежно, как показалось в начале.

Дервин либо выдаст ее, либо нет. Если нет, то все в порядке. А если да, то она всегда может его опровергнуть. Его слова будут казаться не более, чем злобной клеветой. Микаэлу самому будет не на руку прислушиваться к его словам. Тщательно взвесив все за и против, Лэра пришла к выводу, что сможет все отрицать. Но она оказалась неподготовленной к тому, что случилось через несколько дней.

На парадной площади Ануира по случаю церемонии в честь победы собрались все жители столицы, а также воины обеих армий. Микаэл официально объявил, что война окончена. Земли, захваченные Эрвином, снова присоединялись к империи. Те, кто воевал против Ануира, теперь должны были присягнуть на верность императору. В таком случае они не несли наказания. Гоблины из Туразора навлекли на себя императорский гнев, но возмездие откладывалось на неопределенный срок, не указанный Микаэлом. Он объявил, что солдаты заслужили отдых после столь тяжелой и затяжной войны.

Последние слова императора вызвали бурный восторг, но следующее заявление поразило всех присутствовавших. Микаэл пожаловал Дервина титулом герцога и восстановил его в наследных правах. Подавляющее большинство было повергнуто в изумление. Эрвин Боруинский поднял мятеж против императора, следовательно, он являлся изменником. В соответствии с законом и традициями империи вся его семья должна была разделить его позорную участь. Вполне естественно было бы ожидать вынесения Дервину смертного приговора, поскольку он вслед за отцом поднял оружие на императора. В лучшем случае ему могла грозить ссылка. Восстановление в правах наследования и герцогский титул поразили Дервина до глубины души. Но и это был не последний сюрприз.

— Господа, дамы, собратья по оружию, народ Ануира! - торжественно произнес Микаэл.

— Как я понимаю, многие из вас шокированы тем, что лорд Дервин пожалован титулом герцога несмотря на то, что его отец развязал эту кровавую, жестокую и бессмысленную войну. Для вас было бы вполне естественно ожидать его изгнания или даже смерти.

В ответ на это послышался хор гневных голосов. Микаэл выждал с мгновение, а затем простер руки, призывая к молчанию.

— В самом деле, подобное наказание вполне соответствует нашим традициям. Но все же, не хватит ли смертей? Уверен, что многие из вас хотят отомстить Дервину Боруинскому за войну, которая опустошила нашу страну и унесла столько жизней. Но я хотел бы напомнить всем вам, что не Дервин был зачинщиком этой войны.

— Это Эрвин позволил своему слепому честолюбию победить здравый смысл. Это Эрвин, движимый жаждой власти, объединился с гоблинами Туразора и силой вынудил Талини, Тэгас и Бросенгэ присоединиться к его мятежной армии. Эрвин расплатился за это преступление своей жизнью. Если бы я должен был покарать Дервина из Боруина, то разве не следовало бы тогда подвергнуть наказанию Давана из Тэгаса, Рерика из Талини и Лисандера из Бросенгэ? И в таком случае, в соответствии с нашими традициями, их семьи должны разделить их судьбу, будь то ссылка или смерть.

В чем же справедливость? У Давана из Тэгаса есть два малолетних сына. Какое наказание должны понести они? Должны ли мы наказывать детей за преступления отцов? В таком случае, если простолюдин украдет буханку хлеба, следует ли наказывать его сына? А как поступить с женами и дочерьми? И внуками? Где следует остановиться? Если мы накажем графа Давана, вассала Эрвина, за повиновение своему господину, тогда нужно также казнить всех его воинов. А что делать с их семьями? Если мы станем так продолжать, то в недалеком будущем в империи не останется и половины населения.

— Поэтому я считаю, что достаточно того, что Эрвин, развязавший эту войну, заплатил за свою ошибку. И нет нужды в том, чтобы еще кого-то наказывать. Боруин и Талини должны образовать надежную защиту от вторжения гоблинов Туразора. Тэгасу и Бросенгэ следует направить свои силы на умиротворение отдаленных районов возле Гор Морского Тумана, ибо людоеды проявляют все большую агрессию и карлики не в силах далее сдерживать их. Давайте забудем прошлые обиды и вместе начнем восстанавливать то, что было разрушено в следствие жестокой войны.

— Итак, нам следует образовать союз. И для того, чтобы укрепить этот союз, я предлагаю отправить в каждое герцогство и баронство послов из Имперского Керна. Послам следует взять с собой своих приближенных и постоянно поддерживать связь с лордом Досьером. Таким образом во всех уголках империи будет находиться представитель императора.

— А для того, чтобы окончательно скрепить наш союз, я раз официально объявить о помолвке моих сестер принцессы Рианнон с лордом Деваном из Тэгаса, принцессы Кориэль с лордом ованом Талинским, принцессы Кристаны с лордом Брумом Бросенгским и принцессы Лэры с лордом Дервином Боруинским. Таким образом, вышеназванные страны будут навеки связаны с Домом Роэлей клятвой верности и узами родства, и пусть мир между нами будет нерушим. В честь помолвки моих сестер я объявляю праздник, который будет длиться семь дней и семь ночей. Война окончена! И да воцарятся мир и покой в империи Ануир!

После первичной реакции изумленного молчания тишина взорвалась воплями ликования, и немедленно к радостным крикам присоединился колокольный перезвон. Звучали колокола всех городских храмов. Речь императора поразила всех присутствовавших благородством, великодушием и мудростью, и народ начал громко славить его имя: Роэль! Роэль! Роэль! Роэль!

Лэра слушала речь брата, пораженная до глубины души. Меньше всего она могла ожидать подобного поворота событий. Если бы Эрвин выиграл войну, она вышла бы замуж за Дервина и таким образом стала бы императрицей Ануира. Теперь же ее брак с Дервином должен был состояться, но вместо повышения в титуле она наоборот из принцессы Ануира понижалась до звания обычной герцогини Ба. Впервые в ее судьбе близились перемены со времени помолвки с Эрвином. Тогда она была помолвлена с отцом, а теперь должна была выйти замуж за сына, и она вынуждена будет навсегда удалиться в Сихарроу и провести остаток дней в отдаленной провинции. Судьба сыграла с ней очень злую шутку.

Одно было неясно. Как Дервин мог согласиться на этот брак. Может, Микаэл не оставил ему выбора. Дервин знал, что она шпионила для его отца. Не подумал ли он, что она делала это из любви к его отцу? Что ж, поживем — увидим, решила она. После семидневного торжества она отправилась в Боруин, где стала женой Дервина. И в первую брачную ночь она наконец-то выяснила его истинные чувства и намерения.

— Давайте постараемся избежать всяческих недоразумений, моя принцесса,— обратился он к ней сухим, официальным тоном.

— Я отлично знаю, на ком женился, так что не пытайтесь разыгрывать передо мной святую невинность. У моего отца была широкая сеть информаторов и, воспользовавшись этим, я получил подробную картину вашего богатого прошлого. Вы меняли любовников как коней на переправе, и использовали самые нечестные приемы, чтобы погубить тех, кого совратили. Наш брак для меня не более, чем политический ход. Я не люблю вас и никогда не смогу полюбить.

— Вы, наверное, удивлены, что я не выдал вас вашему брату,холодно продолжал он.

— Не сомневаюсь, что вы часто задумывались над этим, и пришли к определенным выводам, но существует основная причина. От меня зависит восстановить честь и имя Дома Ба. Породнившись с Домом Роэлей, я получаю шанс вернуть утраченное положение своего рода. Ваша обязанность в качестве моей супруги родить мне сыновей для продолжения рода. Полагаю, двух будет вполне достаточно. Они явятся плодом союза наших семей и таким образом восстановят былое великолепие герцогства Б. Кроме этого я ничего не хочу от вас.

— Вы будете спать в собственных покоях. Я не желаю делить с вами постель за исключением тех случаев, когда это будет нужно в целях продолжения рода. Для общения с вами будут приставлены придворные дамы. Я не желаю, чтобы вы навязывали мне свое общество. За вами будут строго наблюдать, дабы у вас не возникло возможности нарушить супружескую верность до тех пор, пока не родите мне двух сыновей. После этого вы вольны выбирать себе в любовники кого угодно, но если я услышу хоть малейшую сплетню об этом, вас сошлют в самую глухую провинцию империи в храм Хэлина в Ледяных Небесах на скалистом берегу Талини, где вам обреют голову и разрешат носить лишь бедную одежду из грубой черной шерсти, и остаток дней вы проведете в постоянно молитве и медитации.

— Если нам потребуется вместе появляться в обществе, вам надлежит исполнять роль верной, заботливой и послушной супруги, полностью подчиняющейся всем моим требованиям. Во всех остальных случаях не докучайте мне своим обществом, ибо я буду тверд и безжалостен, как скала, на которой стоит этот замок. Так что поберегите силы и не пытайтесь меня разжалобить. Такова ваша судьба, и лучше вам подчиниться без лишних вопросов. Непослушание не приведет ни к чему хорошему.

Она слушала его, не веря своим ушам. Постепенно в ней закипала ярость. Да кто он такой, чтобы обращаться с ней подобным образом? Она принцесса крови, а он обычный провинциальный дворянчик, которого из милости возвысили до герцога, что в любом случае ниже ее собственного титула. И как он только умудрился столько узнать про нее? Он говорил что-то об информаторах. Шпионы, повсюду шпионы. Ее предали. Кто же из ее слуг мог так с ней поступить? Она щедро платила им, а они отплатили ей черной неблагодарностью! О, если бы она могла узнать, кто именно ее предал! Она бы велела его пороть, пока кожа лохмотьями не полезет со спины. Она бы подвесила его над огнем, она растерзала бы его собственными руками. Ей хотелось завизжать и броситься на своего новоиспеченного супруга, выцарапать его глаза, но инстинкт самосохранения удержал ее. Это не выход. Если она сейчас восстанет против Дервина, это позволит ему избавиться от нее, как только она родит ему детей.

Дети! Мысль о том, что она должна разделить его ложе, вызвала в ней дрожь отвращения. Он был красивее отца, а когда Эрвин предложил ей эту партию, она про себя подумала, что бывает и хуже. Дервин был галантен, и его манеры позволяли предположить, что он станет нежным и чутким любовником. Но теперь! Каким-то непостижимым образом он научился жестокости. Она видела его насквозь. Контроль, контроль и еще раз контроль. Что ж, она позволит ему считать, что все идет в соответствии с его желаниями.

Она заплакала, горестно опустив глаза, подчиняясь его мужской силе. А после, оставшись одна, она принялась обдумывать план, как поменять их роли. Пока она размышляла на эту тему, ее охватило странное чувство. Раз Дервин решил использовать мужскую силу, то она воспользуется женской хитростью. Конечно, на это уйдет какое-то время, но она сумеет получить удовольствие от каждого шага в этой игре.

С тех пор прошло три года. Ее план приобрел конкретные черты. Она безропотно исполняла все желания Дервина, вначале просто стоически перенося свое незавидное положение, а затем мало-помалу меняя свое поведение. Каждый раз, когда он в целях продолжения рода приходил к ней в спальню, она пыталась аккуратно внести немного тепла в их отношения. Первый раз он пришел к ней через неделю после свадьбы. То ли он давал ей время подготовиться, то ли хотел подготовиться сам, она не знала наверняка. И вот он пришел, и он начала приводить в исполнение свой план. Она оставалась холодной и безучастной к тому, что он делал, как бы просто подчиняясь ему и молча страдая от невозможности что-то изменить. Но к моменту завершения она позволила слабому стону сорваться со своих губ, как если бы она против своей воли вдруг испытала наслаждение. Это одновременно возбудило его и доставило ему удовольствие, хотя он тщательно скрыл свои чувства. Потом, оставшись одна, она с недобрым смехом вспомнила об этом, подумав, что в сущности все мужчины одинаковы.

В следующий раз, как и в первый, она встретила его так, словно одна только мысль о том, что ей предстоит перенести, наполняет ее ужасом. И снова по мере того, как он близился к завершению, она якобы против воли испытала удовольствие. Главное было не переиграть, чтобы он не подумал, что она наслаждается самим процессом. Пускай считает, что это его мужские качества вызвали в ней такую реакцию. И так раз за разом она постепенно менялась, пока не наступило время для следующего этапа.

Через несколько недель она по-прежнему встречала его, потупив взор, но зато когда она поднимала на него глаза, в ее взгляде читалась робкая надежда и зародившаяся симпатия. Каждый раз, как только он замечал ее взгляд, она быстро отворачивалась, как-будто не хотела, чтобы он заметил ее состояние. И уголком глаза она отмечала, как на его губах появляется самодовольная улыбка.

Да, все они одинаковы. Со своим самолюбием, гордостью и жаждой власти они скоро становились совсем ручными. В случае с Дервином игра была более захватывающей, ибо ставки были более высокими.

Прошел месяц. Теперь она давала ему понять, что сожалеет о своим прошлом. Когда он приходил к ней, она бывала нежной и отзывчивой, позволяя ему думать, что это он пробудил в ней подобные чувства, превратив ее в "настоящую" женщину, заставил ее влюбиться в него. Когда он уходил от нее, она отворачивалась к стене и притворялась, что плачет в подушку. Однажды, когда он замешкался у двери, словно хотел подойти и утешить, но силой воли сдержал жалость, она поняла, что выиграла.

С момента свадьбы прошло уже восемь месяцев, а она все еще не была беременна. Дервин начинал нервничать. Он не знал, что она принимает специальное зелье, которое ей дал ануирский колдун. Она не была готова родить ему сына. Сначала нужно разрушить его защиту, внушить ему теплые чувства к себе, и выбрать правильное время. С Эрвином это было бы невозможно. По счастью, Дервин сильно ошибался, считая себя не слабее отца. И потом, Эрвин был равнодушен ко всему на свете, кроме самого себя.

Прошел год, и она перешла к следующему этапу. К этому времени она вошла в роль послушной и покорной жены, но к этому добавился еще один нюанс. Она впала в меланхолию, и он часто заставал ее плачущей без всякой видимой причины. Она регулярно посещала храм, ежедневно молилась, и даже жрецы отметили ее возросшую набожность. Она знала, что Дервину доносят о каждом ее шаге, и теперь его отношение к ней полностью переменилось.

Сознавая себя причиной происходящей в ней перемены, он был теперь поставлен в тупик ее новым состоянием. И однажды ночью, когда она решила, что настал решающий момент, потому что он был особенно нежен к ней, она выждала, пока он удовлетворенно откинулся на кровать, и начала потихоньку всхлипывать.

Он с тревогой взглянул на нее и придвинулся поближе.

— Что случилось, Лэра? — спросил он, нежно гладя ее по голове.

— Что не так?

— О, все не так! — зарыдала она.

— Все плохо, я сама плохая!

— Но в чем дело? Я не понимаю!

Продолжая всхлипывать, она покачала головой и как бы стыдясь, отвернулась от него.

— Скажи мне, пожалуйста! — попросил он.

— Я так наказана,— заплакала она.

— Наказание за все зло, которое я натворила, за неправедную жизнь, которую я прежде вела! Из-за этого я теперь не могу родить тебе сыновей. Боги прокляли меня и сделали бесплодной!

— Нет, этого не может быть,— возразил Дервин.

— Я так хотела исправить все ошибки,— заливалась слезами Лэра.

— Ничего не хочу я сейчас так сильно, как быть хорошей женой и матерью, но боги не посылают мне ребенка! Каждый день я хожу в храм молиться о том, чтобы простилась моя вина и небеса благословили меня детьми, рожденными от тебя, но из-за моих прежних грехов небо глухо к моим мольбам! О, как ты должен ненавидеть меня! Как я хочу умереть!

Д обнял ее.

— Тише, успокойся, не говори так! Не стоит искушать богов.

— Отошли меня, Д. Отошли в Северный храм Хэлина в Ледяных Небесах, чтобы я не докучала тебе. Я проведу весь остаток жизни в покаянных молитвах. Лучшей участи я не заслужила!

Она затаила дыхание. Хорошо, если она правильно рассчитала момент, но если она ошиблась, вполне возможно, что он согласится с ее предложением.

— Нет, Лэра,— сказал он.

— Это не тебе следует просить прощения. Это все моя вина. Когда я впервые привез тебя, то был с тобой груб и холоден. Я хотел использовать тебя в своих целях, я поступал как бессердечный эгоист. Тебя сжигала обида на Досьера — да, я и об этом знаю — и это твой гнев и обида были виной твоих поступков. Но теперь это все в прошлом. Ты стала мне хорошей и преданной женой. Я считал, что никогда не смогу доверять тебе, но сейчас я понял, как я ошибался. Ты изменилась, Лэра. Ты делала для меня все, о чем я просил, даже более того. С этого момента все будет по-другому. Я обещаю тебе, вот увидишь. Если боги оставят наш союз бесплодным, так тому и быть. Но я не отошлю тебя. Я не смогу так поступить. Я люблю тебя.

Она подняла на него глаза, полные слез и робкой надежды, словно только что наконец услышала слова, о которых так страстно и давно мечтала, но в душе она победно рассмеялась, полная презрения к доверчивому простаку. Это произошло. Они поменялись ролями. Теперь она будет жестко контролировать ситуацию.

— О, Дервин,— выдохнула она.

— Я тоже тебя люблю!

Через месяц она забеременела, и придворная акушерка объявила, что родится мальчик.

@***= С момента окончания войны прошло почти четыре года, империя процветала как никогда. В основном везде царил мир, н находилась работа и для армии Ануира. Мир всегда насаждался силой, и редко случалось так, чтобы какой-нибудь народ не пытался проверить правильность этого тезиса на практике.

Племена огров окрепли за то время, пока люди были поглощены войной, поэтому императору приходилось регулярно посылать подкрепление гарнизонам в Тэгасе и Бросенгэ. К северу от Центральных районов племена гоблинов и ноллов продолжали грабить фермы и села в Мореде. Они прочно засели в горах Стоункроун и не давали покоя пастухам на юге Марказора, где империя периодически пыталась расширять свои границы. Коранис тоже страдал от набегов полулюдей из Химерона, а Киназийские пираты курсировали вдоль побережья всю весну и лето.

Руоб Человекоубийца по-прежнему оставался сильным противником. Он занимал очень выгодное положение в лесистой части Западных Болот, и было практически невозможно выгнать его оттуда. За последние восемь лет, пользуясь военным положением, он вторгся в леса Боруина, раздвинул границы своих владений до Западной Алами и с помощью отступников-эльфов грабил местные поселения. В лучшем случае империя могла сохранять существующие границы, используя укрепленные гарнизоны вдоль Западной Алами. Пять Пиков оставались местом, где не действовали никакие законы, и становилось просто необходимым постоянное присутствие укрепленых постов вдоль северной границы Алами, чтобы хоть как-нибудт сдерживать распоясавшихся бандитов. Кроме того, Микаэл в свое время грозился выслать карательную экспедицию к гоблинам Туразора, но это обещание так и оставалось невыполненным, так как внимание Микаэла было постоянно занято новыми проблемами.

Много внимания требовали внешние границы Керилии. Император мечтал значительно расширить территорию империи и занять на крайнем севере варварские территории Рьювика, Суиника, Халскапы, Джанкапинга и Хогунмарка, чтобы вновь получить контроль над племенами восов. Со времени битвы при горе Дейсмаар восы отделились и жили по собственным законам, а Микаэл хотел вернуть эти территории и восстановить империю в ее прежнем величии, как было в давние времена. При условии захвата земель восов император обретал возможность двинуться на крайний север в сторону Королевства Белой Ведьмы, на Урга-Зай и Великаньим Низинам, где жили онсхеглины и гоблины, а главное, император мог попытаться сразиться с правителем Венца Горгона, принцем Рейзеном.

Кроме этого, существовали еще территории Дальнего Востока, почти недосягаемые для армии Ануира, так как дорога туда лежала через Химерон. То был единственный возможный путь в Тарванскую Пустошь и Земли Племени Черного Копья, леса Релгарда, Руаннаха и Иннишира, а оттуда — к северо-западным территориям — Кал Калатору, Дракенварду, Вольфгарду и Молочеву, а потом к землям онсхеглинов Ворона и Мантикоры. В прежние времена, еще до Войны Теней и периода Сумерек Богов в Дейсмааре под властью императора Ануира находилась почти вся Керилия, и Микаэлу нетерпелось восстановить любой ценой ускользнувшие из-под имперского контроля земли и раз и навсегда покончить с самым главным злом в лице онсхеглинов.

Этот план поражал чесолюбием, и Эдан считал, что на выполнение его в лучшем случае и при удачном исходе уйдет вся его жизнь. Но Микаэл явно не собирался отказываться от исполнения своей мечты. Все его разговоры в основно были посвящены этой теме. Ему было совершенно недостаточно того, что он уже сделал больше, нежели успел совершить его отец, что империя снова воссоединилась и окрепла как никогда. Он желал восстановить империю Роэлей в ее изначальом великолепии в память о первом Роэле, чье имя он с гордостью носил.

Микаэл все больше напоминал одержимого, и Эдан начал за него беспокоиться. Императором овладела идея завоевания. Невзирая на усталость после восьмилетней войны, он не мог удовлетвориться миром, которого добился дорогой ценой. Он был рожден и воспитан воином, и это было у него в крови. Смыслом жизни для него стало вести за собой войска и вдохновлять их к победе, и император не знал покоя, если ему случалось хотя бы ненадолго задерживаться во дворце.

Это и было самым непонятным. Микаэл чувствовал себя как в тюрьме, если домашние дела вынуждали его отвлечься от военных походов. Рутина подавляла его. Он переложил большую часть своих обязанностей и полномочий на Эдана, который вынужден был управлять империей в то время, как одержимый идеей завоевания император проводил бесконечные часы, планируя кампании для расширения у укрепления имперских границ или организуя экспедиции для усмирения бандитов и полулюдей на границах Ануира. Эдану пришло в голову, что Микаэл превратился в того, над кем одержал победу. Он по сути превратился в Эрвина из Боруина.

Народ любил его за это. Для них он был героем, царем-воином, который спас империю. Под его правлением народ наслаждался миром и процветанием, которого так долго жаждал. Но Эдан хорошо знал, тчо это не может длиться вечно. Народы империи приветствовали экспедиции по усмирению бандитов и карательные меры по отношению к племенам ноллов и гоблинов, нарушавших границы империи. Люди выходили на улицы, чтобы приветствовать своего императора, когда он шествовал о главе отряда на очередное сражение, но Эдан все чаще задумывался, надолго ли хватит их энтузиазма, если казна империи опустеет, а ведь она уже была не такой, как в начале войны. Значит, скоро для того, чтобы поправить финансовое положение, придется здорово повысить налоги.

Пока что фермеры охотно отдавали часть урожая для поддержки армии Ануира, а пастухи поставляли солдатам мясо, но аппетиты армии все возрастали с каждым годом, и Эдан был уверен, что скоро отношение народа к частым кампаниям переменится. В настоящее время фермеру или пастуху было не трудно выделить в казну одну десятую часть заработка, но что будет, когда император потребует половину? Поделиться по мере сил несколькими овцами не казалось чрезмерным пастуху, который с гордостью осознавал свою причастность к победам армии. Но что будет, когда несколько отрядов один за другим проудут по его земле и уведут половину его стада? По меньшей мере, он испытает горькое разочарование...

Но Микаэл, казалось, не замечал этого. Народ любил его, и он не мог себе представить, что может лишиться этой поддержки. Ибо сейчас он мог на это рассчитывать. Но как долго еще это может продлиться? Снова и снова Эдан пытался объясниться с императором, но Микаэл игнорировал все его доводы.

— Ты слишком беспокоишься об этом, Эдан,— с олыбкой отвечал он.

— Когда мир и порядок в империи будут полностью восстановлены, мы расширим нашу территорию, а это значит, что будет больше земли для тех же пастухов и фермеров Новые земли привлекут к нам людей с дальних окраин, они получат возможность работать для собственного блга и процветания. А когда люди процветают и благоденствуют, они не испытывают разочарования.

— В самом деле, в том, что ты говоришь, есть зерно истины,отвечал Эдан.

— Но ты упорно отказываешься принять во внимание несколько важных моментов. Поскольку мы продолжаем расширять наши границы, что уже само по себе кое-чего стоит, нам скоро потребуется боьлше военных сил для охраны новых земель. Нам придется выстроить новые гарнизоны, затем понадобятся управляющие, чтобы присматривать за положением на этих постах, и нужно будет вербовать солдат для охраны всего этого. Солдат нужно одевать и кормить, и стоимость их вооружения и провианта превзойдет всю прибыль от налогов твоего процветающего народа на ближайшие несколько лет.

— Но даже если забыть об этом, твои постоянные кампании, какими бы они успешными ни оказывались, продолжают увеличивать потребность в новых солдатах. Мы уже набрали достаточно наемных отрядов. А наемники не станут сражаться из одних благородных побуждений, как народ Ануира, который защищает отечество. Во время предыдущей войны все наши солдаты были в основном семейными людьми. Когда война заканчивается, они возвращаются к своим семьям. У наемников нет семей, значит, нет и ответственности. Вернувшись с поля битвы, они бросаются на поиски развлечений. Они отправляются в игорные дома, бордели и притоны.

Раз уж мы увеличили количество наемников в нашей армии, следовало бы также увеличить количество подобных заведений. А это повлечет за собой рост преступности. Некогда спокойные и мирные районы города превратятся в горячие точки ночных кварталов, по улицам которых будут шататься воры и бандиты.

— В свою очередь, городская полиция занята нынешними проблемами и не сможет отвлекаться на новые. Горожане регулярно жалуются на беспорядки в городе во время появления там наемников. Придется нанять людей в помощь полиции, а им ведь тоже придется платить. Короче говоря, Государь, мы просто не можем позволить себе роскошь продолжать так дальше.

— Как я уже говорил тебе, Эдан, ты слишком беспокоишься попусту,— возразил Микаэл.

— Империя растет, и все происходящее не более чем своеобразная болезнь роста. Все это можно отрегулировать. Вовсе не придется нанимать людей для усиления городской охраны, можно просто привлечь к этому армию. Что же до увеселительных заведений, то можно ограничить их во времени, а городской совет строго проследит за тем, чтобы к оперделенному часу все игорные дома и таверны закрывались до утра. Все твои проблемы, Эдан, можно просто решить, если успокоиться и слегка поразмыслить. Я целиком полагаюсь на тебя в этом отношении, так как полностью доверяю тебе. ПРоработай все вопросы с городским советом. Я не хочу заниматься этой рутиной.

— Что касается остальныхтвоих доводов, то все это решится в свое время. Новые территории подразумевают новые возможности, процветание и безопасность для всех жителей империи. Если даже это и потребует от нас значительных усилий в настоящий момент, то я полагаю, будущее стоит того. Мы обязаны смотреть вперед. Раз будущее требует от настоящего некоторых жертв, так тому и быть.

Поздно ночью Эдан передал весь разговор жене, когда они собирались укладываться спать.

— Это кажется просто безнадежным,— пожаловался он.

— Он не прав, и слишком торопит события, но я неспособен убедить его. Так же было в детстве. Только теперь он еще упрямей. Беда в том, что я всегда старался прислушиваться к голосу разума, а он считает меня занудным перестраховщиком. Какой же из меня первый министр, если он не желает прислушиваться к моим советам?

— Ему нужна жена,— ответила Ариэль, ложась в постель.

Эдан прекратил возиться с застежкой и изумленно посмотрел на нее. Затем он рассмеялся и покачал головой.

— Вы, женщины, вечно считаете, что женитьба способна заставить мужчину остепениться. На Микаэла не подействует даже стихийное бедствие, я уверен в этом.

— А кто теперь оперирует примитивными категориями? - спросила Ариэль.

— Разве ты никогда не замечал, что жена способна повлиять на мужа в тех случаях, когда советы друзей бессильны? Но даже если забыть об этом, то как насчет того, чтобы поговорить с императором о наследнике? Он говорил с тобой о будущем империи. А как насчет будущего его рода? Может, ему стоит поразмыслить об этом?

— Кроме того, он не может себе позволить жениться на ком угодно,— добавила она.

— Выбор достойной невесты потребует значительного времени и усилий, большую часть которых он безусловно возложит на тебя, но тем не менее с ним придется советоваться в любом случае, а это отвелечет его мысли от военных усилий. Затем настанет момент принятия решения. Он должен будет встретиться со своей потенциальное невестой и узнать ее. Не могу представить, чтобы император согласился на брак с любой девушкой, которую ему предложат. Он будет настаивать на своем праве принятия решения и сам сделает свой выбор.

— Потом настанет время торжественного бракосочетания, со всеми необходимыми приготовлениями,— продолжала она.

— Это также потребует некоторого времени и сил. После заключения брака настанет период медового месяца, когда большая часть внимания императора должна обратиться к продолжению рода. Если мы сможем подобрать ему подходящую женщину, чтобы ее ум соответствовал ее красоте, в которую он мог бы влюбиться и которую бы не подавлял и уважал, тогда он наверняка не станет проводить все свое время бодрствования в размышлениях о новых кампаниях. Таким образом, если даже брак и не заставит его остепениться, то по крайней мере он слегка образумится.

Эдан задумчиво погладил бороду.

— Знаешь, ты совершенно права,— признал он.

— Это великолепное решение. Не представляю, почему я сам не додумался до этого.

— Я могу объяснить,— мягко произнесла Ариэль.

— Принимая во внимание обятоятельства нашего брака, я не могу ожидать, чтобы ты видел в браке решение каких-либо проблем.

Эдан поморщился и тяжело вздохнул.

— Неужели я все это время был таким невнимательным супругом?

Ариэль покачала головой.

— Нет,— ответила она.

— Все это время ты был самым внимательным, добрым и заботливым супругом, какого только может пожелать женщина. Я не могу представить себе никого более подходящего на роль отца нашей дочери, никого более внимательного к моим нуждам. Мне не на что пожаловаться. Я знаю, что за годы, проведенные вместе, ты привязался ко мне, ведь м вместе уже четыре года, но я прекрасно осознаю, что будь ты свободен в выборе, я никогда не стала бы той, кого ты выбрал себе в жены.

Эдан сел в постели и взял ее за руку.

— Да, это правда, что я любил Сильванну, но я не жалею о том, как все получилось. Брак с Сильванной был невозможен по причинам, которые в свое время ты сама мне так хорошо разъяснила. И она сама это знала, вот почему она исчезла так внезапно вместе с другими. Мы были очень счастливы на короткий укрепленных времени, но мы никогда не смогли бы пожениться. Даже тогда я знал это. Мы принадлежали двум разным мирам, и судьба ненадолго свела нас. Мы сражались плечо к плечу всю войну, вместе смотрели в лицо смерти бесчисленное количество раз, а когда мужчина и женщина, даже если они человек и эльф, оказываются вместе в подобных ситуациях в течение долгого времени, я полагаю, что подобные чувства возникают совершенно естественно.

— Хотела бы я тогда биться рядом с тобой,— с завистью произнесла Ариэль.

— Я сильная и умею сражаться не хуже большинства мужчин, а может, и получше некоторых. Я упрашивала отца отпустить меня, но он заявил, что не женское дело сражаться на войне, особенно если женщина принадлежит к высшему свету.

— Скажи спасибо, что тебя миновал весь этот ужас,— сказал Эдан.

— Я не хотел бы, чтобы ты делила со мной все кошмары, которые до сих пор преследуют меня по ночам.

— Я готова разделить с тобой все, что угодно,— отвечала она.

— Я так счастлив с тобой, Ариэль. Ты стала для меня самым дорогим близким человеком в моей жизни, даже ближе императора, которого я знаю и люблю с детства, и которого я по долгу службы обязан чтить превыше всего. Я никогда не смог бы дать Сильванне то, в чем она нуждалась, и она не могла бы сделать это для меня. Зато ты дала мне все и даже более того.

— Если бы все было по другому,— начала она.

— Если бы ты имел возможность выбора между нами сейчас...

Она замолчала.

— Нет, Эдан, я не буду спрашивать тебя об этом. Это нечестно и бессмысленно. И я вовсе не уверена, хочу ли я знать на самом деле.

— Но я уже выбрал тебя,— проговорил Эдан.

— И ни разу не было случая, чтобы я пожалел о своем выборе.

Они задули свечу и легли спать, но Эдан еще долго не мог заснуть.

Глава вторая

Рождение Эрина, наследника Боруина, было встречено всеобщим ликованием. Дервин объявил, что намерен торжественно отпраздновать это великое событие, и храмовые колокола ликующим звоном оповещали жителей Сихарроу о случившемся. Были открыты винные подвалы города, и на площадь вынесли бочки с вином, чтобы народ угощался и радовался празднику, а в Ануир послали специального гонца, чтобы оповестить императора о том, что он стал дядей. В огромном зале дворца устроили пир, и Дервин приложил все усилия к тому, чтобы праздник ни в чем не уступал роскошным пирам императорского двора. Все приглашенные отмечали, что никогда прежде не видали Дервина таким счастливым. Для Лэры рождение ребенка стало большим облегчением. Она устала носить его. Так хорошо было избавиться от недомоганий по утрам, от всех неприятных ощущений, которые возрастали по мере того, как росло дитя в ее чреве, от болей в спине и отеков в ногах, и от резких толчков ребенка в ее чреве. Она знала, что роды бывают болезненными и опасными, но все же оказалась не готова к тому, как это бывает на самом деле. Когда Эрин начал пробивать себе дорогу в мир, ей показалось, что ее разрывают надвое.

Она вопила, проклиная Дервина, и осыпала его такими ругательствами, что помогавшие ей женщины были шокированы до глубины души. Позднее она была рада тому, что ее муж не присутствовал при родах. После этого ей было бы значительно труднее сохранять свой новый выстроенный для него образ.

Дервин в соответствии с обычаем нанял для младенца няньку и кормилицу, что очень обрадовало Лэру. Она достаточно устала носить ребенка. И у нее не было никакого желания тратить свои силы на то, чтобы еще и нянчиться с ним. Теперь ей было понятно, почему простолюдинки так быстро стареют.

Она продолжала ощущать боль еще с неделю после родов, кроме того, ей сильно мешала тугая повязка на груди, препятствующая появлению молока. Она чувствовала, что Дервин вскоре пожелает иметь второго сына, и ее вовсе не радовала такая перспектива. Она постарается оттянуть этот момент по возможности подольше. Она даже не хотела пускать его в свою постель, и в этом, к счастью, ее мнение поддержали прислуживающие ей женщины, которые объяснили Дервину, что она еще очень слаба после родов и ей требуется время, чтобы восстановить свои силы.

Она благодарила богов за то, что ребенок не оказался девочкой. И она надеялась, что следующий ребенок тоже будет сыном. Иначе ей придется пройти через все эти муки на один раз больше. У нее еще оставалось немного предохранительного зелья, но оно скоро могло закончиться, а следующую порцию взять было негде. Ей следует найти какую-нибудь молодую женщину из Сихарроу и сделать из нее доверенное лицо. Слуги не годятся. Она хорошо усвоила урок. Ей нужно найти девушку, которой было бы что терять.

Несмотря на все ее страдания, рождение Эрина сделало возможным перейти к следующей стадии ее плана. Она продолжала манипулировать своим супругом, и так легко было его обмануть, убедив в том, что их любовные восторги зависят вовсе не от ее богатого сексуального опыта, а от того, что он такой искусный любовник, и она так влюблена в него и не в силах устоять перед его мужским обаянием. Теперь она использовала секс как оружие.

Когда Дервин пришел навестить ее в первый раз после родов, она сказала ему, что она горда и счастлива стать матерью его сына, а затем она подчеркнула важность этого события.

— Он станет великим человеком, муж мой,— произнесла она.

— Я знаю это. Я чувствую это всем сердцем.

— Не сомневаюсь в этом,— гордо ответил Дервин.

— Теперь у тебя есть наследник, продолжатель твоего рода,проговорила она.

— И он будет занимать очень важное место в империи, ведь у императора до сих пор нет наследника. А поскольку Эрин старший принц крови дома Роэлей, он потенциальный наследник престола. То есть, я надеюсь, что Микаэл со временем женится и у него родится сын. Просто сейчас он слишком занят военной политикой и у него нет на это времени.

Итак, у Дервина зародилась мысль о том, что его сын становится потенциальным наследником. Хотя на лице Дервина трудно было что-либо прочесть, этому он научился у своего покойного отца, но все же Лэра надеялась, что первые семена брошены в благодатную почву. И ей следует аккуратно поддерживать в нем честолюбие новоиспеченного отца, пока оно не расцветет пышным цветом.

Если Микаэл не произведет на свет наследника, а с ним самим случится несчастье в бою, Эрин сможет претендовать на престол. Тогда Дервин будет регентом, пока Эрвин не вырастет. Если же и с Дервином, да хранят его боги, что-нибудь случится, тогда при малолетнем правителе станет регентшей его мать. И она, Лэра, будет править Ануиром.

Каждую ночь, пока Дервин не был допущен в ее спальню, она лежала в постели и обдумывала мельчайшие подробности своего плана. Единственно, что не поддавалось контролю, было то обстоятельство, что Микаэл в любой момент мог жениться и произвести на свет наследника, и тогда это разрушило бы ее надежды. Разве что, если найдется для императора жена, способная дать ему сына, можно будет проследить, чтобы ребенок не выжил.

Однажды ночью она лежала без сна, как вдруг ее насторожило нечто странное в воздухе спальни. Свечи начали мерцать, а воздух как бы уплотнился и начал сгущаться. В центре комнаты возникло темное пятно. Она резко села в постели и заметила, что с пола к потолку поднимается то ли струйка дыма, то ли тумана, закручиваясь спиралью и образовывая нечто вроде тоннеля. Из центра спирали вышла темная фигура и сделала шаг по направлению к ее кровати.

Лэра затаила дыхание. По мере приближения к ней существа она все отчетливей различала складки одежды и посох, на который опирался пришелец. Прежде нежели он приблизился к ее кровати, она уже поняла, кто к ней пожаловал.

— Калладор! — воскликнула она.

Он отвесил ей низкий церемониальный поклон. Затем снял капюшон, обнажив черты лица, еще больше постаревшие с момента последней встречи.

— Много воды утекло с тех пор, как мы виделись в последний раз. Но я надеюсь, что вы находитесь в добром здравии?

— Я поправляюсь после рождения наследника Боруина. У Дервина родился сын.

— Да, я знаю,— отвечал маг.

— Я стараюсь быть в курсе событий. И я все еще заинтересован в Сихарроу.

— Где ты был? — спросила она.

— Ты же исчез сразу после окончания войны. Ходили слухи о твоей гибели.

— Это должно было послужить моим целям,— отвечал Калладор.

— Приходилось принимать определенные меры предосторожности. Когда я узнал, что Эрвин пал в сражении, я испугался, что мне грозит кара за соучастие в мятеже против императора. Ибо если ваше соучастие могло быть объяснено, то за мой проступок император мне снял бы голову с плеч, в лучшем случае. Если бы вас обвинили в предательстве, я бы не удивился, узнав, что вы бы сослались на мои вредоносные чары.

Он поднял руку, прервав ее возражения.

— Не стоит смущаться,— произнес он.

— Это было бы единственным разумным объяснением вашему поступку, если бы вы попытались спасти свою жизнь, и я не могу винить вас за это. Но в последствии, повинуясь сложившимся обстоятельствам, я счел делом чести смыть с себя позорные обвинения в измене императору. Поскольку я лишился хозяина, мне нужно было искать нового покровителя. Я не предвидел, что вы сумеете избежать обвинения.

— Я считал, что Дервин выдаст вас, чтобы спастись самому,пояснил Калладор.

— Я никак не мог предвидеть, что ваш брат император окажется столь милостив, что вернет Дервину титул и землю. Еще менее я мог ожидать, что вы станете герцогиней. Интересно все обернулось. Вы прекрасно смогли о себе позаботиться. Примите мои поздравления. Хотя, принимая во внимание ваше честолюбие, уверен, что вы не чувствуете удовлетворения своим положением.

— На самом деле,— отвечала Лэра,— я уже кое-что пытаюсь предпринять в этом направлении. Но где же ты пропадал? Ты говоришь, что был занят поиском нового покровителя. Права ли я, предполагая, что твои поиски увенчались успехом?

— Безусловно,— отвечал Калладор.

— И должен признать, что мне стоило больших трудов устроиться к нему на службу. Он сам по себе обладает достаточной мощью, чтобы не слишком нуждаться в моих услугах. Но я все же убедил его в некоторых преимуществах при условии того, что он возьмет меня.

— И кто же этот могучий властелин? Горванак из Туразора? -полюбопытствовала Лэра.

Калладор захихикал.

— Да, он могуч, но не настолько, чтобы меня заинтересовать. Он не смог бы обеспечить мне полную безопасность.

— Тогда кто же?

— Это я скажу в свое время,— ответил маг.

— Для начала я хочу убедиться в том, что мы пришли к полному взаимопониманию. Некогда вы проявляли интерес к моему искусству. Не угасло ли желание изучать магию под моим руководством?

Глаза Лэры загорелись. Если она овладеет искусством магии, ее возможности резко возрастут.

— Больше прежнего я хотела бы этого, но при условии, что никто не узнает об этом. Я не могу позволить себе роскошь вводить мужа в курс дела.

— Само собой, само собой, закивал Калладор.

— Когда я жил в Боруине, у меня был ученик, но ему недоставала способностей. Вы же обладаете ими в полной мере. У вас есть ум, терпение, честолюбие и способность быстро схватывать информацию. Думаю, у нас многое могло бы получиться.

— Когда же мы начнем? — нетерпеливо спросила она.

— Скоро,— отвечал Калладор.

— Очень скоро. Я старею и должен кому-нибудь передать свои знания. Но сначала я хотел бы обговорить некоторые условия.

— Назови их,— потребовала Лэра.

— Дело в том, что маги вынуждены защищаться от псевдоучеников, которые приходят лишь выведать секреты накладывания чар, а затем предают своих учителей...пояснил Калладор.

— Конечно, я ни на секунду не сомневаюсь в том, что вы не способны на подобную низость, но благоразумие и традиция требуют клятвы, скрепленной кровью и личного залога для гарантии того, что маг застрахован от предательства.

— А что должно стать залогом? — осторожно спросила Лэра.

— Прядь волос вполне сгодится,— ответил маг.

— Лэра вздохнула с облегчением. Она ожидала чего-нибудь похуже.

— Я принимаю это условие. Каковы остальные?

— В качестве моей ученицы вы будете связаны той же клятвой верности, какую я принес своему новому господину на все время, пока я остаюсь у него на службе,— ответил Калладор.

— Вам не придется повторять всю клятву, достаточно, если вы поклянетесь на верность мне.

— Понимаю,— ответила Лэра, про себя подумав, что подобная клятва не имеет особого значения.

Казалось, Калладор твердо решил сохранить имя своего нового патрона в тайне до тех пор, пока она не убедит его в искренности своих намерений. Он ожидал уверений в том, что она ничего не расскажет Дервину. Не важно. Только глупцам и простакам свойственно придавать особое значение таким пустякам, как клятва на крови. Небольшая царапинка на ладони, и они уже готовы поверить чему угодно. Кроме того, если ее планы все же осуществятся, то не ей придется клясться в верности неизвестному властелину, а наоборот.

— Я принимаю все условия,— произнесла она, придавая своему лицу искреннее и торжественное выражение.

— Хорошо,— произнес Калладор. Он бросил к ней на постель острый кинжал.

— Срежьте прядь волос. Много не нужно. Достаточно такого количества,— и он расставил большой и указательный пальцы на ширину около трех дюймов, показывая величину прядки.

Она срезала локон и протянула ему.

— Теперь вы должны надрезать ладонь, чтобы своей кровью скрепить клятву. Дайте левую руку, она ближе к сердцу.

Она приставила к ладони кинжал, сжала зубы и полоснула лезвием по руке. Выступила кровь.

— Так достаточно? — спросила она, показывая ему ранку.

— Вполне. Теперь верните мне кинжал.

Он порезал свою ладонь и протянул ее навстречу Лэре.

— Дайте мне вашу руку ладонью вверх,— велел он.

Она повиновалась, и он положил ей на ранку прядь волос и накрыл своей порезанной ладонью.

— Повторяйте за мной,— произнес он.

— Сим залогом и своей кровью я признаю свою зависимость...

— Сим залогом и своей кровью я признаю свою зависимость...повторила она, думая про себя, как много тут глупой патетики.

— ...и приношу клятву верности моему учителю, владыке и господину...

— ...и приношу клятву верности моему учителю, владыке и господину...

— ...которому я буду способствовать во всех его целях и устремлениях...

— ...которому я буду способствовать во всех его целях и устремлениях...

— ...клянусь оправдать его доверие, что бы он ни поведал мне...

— ...клянусь оправдать его доверие, что бы он ни поведал мне...

— ...и обещаю повиноваться ему во всем, что бы он ни потребовал от меня...

— ...и обещаю повиноваться ему во всем, что бы он ни потребовал от меня...

— ...и сим залогом и своей кровью я торжественно скрепляю эту клятву.

— ...и сим залогом и своей кровью я торжественно скрепляю эту клятву,— сказала она.

— Хорошо. На этом все,— произнес Калладор. Он спрятал локон в маленький медальон и убрал его в складки одежды. Затем он повернулся и шагнул в портал.

— Стой! — воскликнула Лэра.

— Когда и как я снова увижу тебя?

Калладор задержался.

— Скоро я сам приду к тебе.

— А что с моим мужем? Он хочет снова делить со мной постель.

— Когда ты его пустишь?

Она покачала головой.

— Не знаю, удастся ли его заставить ждать еще. Не больше, чем через пару дней. Иначе он может заподозрить что-то неладное.

— Пары дней вполне хватит. Возьми у него для меня прядь волос. Скажи, что хочешь их иметь как амулет. Послезавтра я приду и заберу их.

Лэра нахмурилась. Внезапно ее кольнуло чувство тревоги. Что-то здесь было не так.

— Но... для чего?

— Я смогу погружать его в глубокий сон каждый раз, когда стану приходить к тебе. Не бойся, это не причинит ему вреда. И он будет просыпаться, ничего не помня о моем визите.

Калладор повернулся и зашагал к порталу. Один миг Лэра ошеломленно стояла, как громом пораженная, быстро прокручивая в голове все происшедшее. Прядь волос была не просто залогом. Через нее можно накладывать чары...

— Калладор, стой! — отчаянно крикнула она.

Она видела, как он застыл внутри коридора, его темный силуэт становился все прозрачнее.

— Этот новый покровитель, которому ты служишь...— сказала она.

— Скажи мне его имя!

Туман начал рассеиваться. Но прежде, чем он совсем исчез, она услышала, как чародей произнес имя.

— Рейзен.

@***= По всей империи быстро распространилась волнующая новость о том, что император ищет невесту. Во все города были посланы гонцы, чтобы информировать представителей дворянства, имеющих дочерей, о том, что они обязаны принять участие в процессе выбора будущей императрицы. Некоторые предлагали императору в жены старшую дочь, некоторые младшую, а некоторые всех на выбор, словно породистых щенят одного помета.

Те из них, кто был выше по титулу, посылали представителей во дворец, вручая им соответствующие документы. Другие вступали в прямой контакт с Лордом Верховным Камергером, наизусть произнося длиннейшие речи, весьма поэтически воспевая даму, чьи интересы они представляли.

Вскоре Эдан оказался с головой завален прошениями и пожеланиями. Каждый день он принимал посетителей, которые приносили портреты, описания, речи, миниатюры и стихи, восхваляющие ту или иную красавицу, а в городе поджидали своей очереди гонцы, родители и представители потенциальных невест. Некоторые горожане, чей сан не позволял лично быть представленными Лорду Верховному Камергеру, привозили в столицу своих дочерей в надежде попасться с ними на глаза императору во время прогулки.

Эдану начинало казаться, что все в империи от герцогов и баронетов до мелкопоместных дворян имеют по крайней мере одну дочь, и успех всего предприятия в целом начал ему казаться все менее вероятным. Даже если бы он был уверен в своей способности совершить правильный выбор среди многочисленных претенденток, все равно было невозможно управиться с этим одному. Это он понял весьма скоро.

Казалось, нет конца хитростям, к которым прибегали некоторые отцы, чтобы повлиять на ход событий. Кто-то приносил богатые дары, кто-то пытался дать взятку, а один виконт, чья предприимчивость намного превышала его порядочность, предложил Эдану в любовницы свою младшую дочь с условием, что старшую Эдан предложит в невесты императору.

Эдан принимал дворян, которые приходили со своими дочерьми, демонстрирующими самые модные фасоны платьев и личные таланты во всех областях. Он прослушал такое количество баллад, исполняемых по аккомпанемент арф, лютней и прочих музыкальных инструментов, что ему уже начинало все это сниться по ночам, а от обилия образцов вышивки перед глазами у него постоянно мелькали точки, крестики и цветочки.

— Я больше так не могу, Ариэль,— пожаловался он однажды ночью, когда от переутомления он не смог заснуть.

— Никогда не мог подумать, что их так много! Это съедает все мое время, и мечты заняться более важными делами кажутся практически неосуществимыми. Это была твоя идея, ты просто обязана помочь мне. Пожалуйста!

— Предоставь это мне,— сказала Ариэль.

— Ты можешь снова заняться государственными делами, а я возьму на себя процесс отбора. Выбрось это из головы. Когда я закончу, то представлю тебе конечный список кандидаток.

— Ох, ты не представляешь, во что ввязываешься,предупредил Эдан.

— О, думаю, что вполне представляю,— возразила Ариэль.

— Более того, я уверена, что получу от этого удовольствие. Я давно мечтаю заняться чем-нибудь полезным. Кроме того, женщина лучше справится с этой работой.

— Не знаю,— с сомнением в голосе протянул Эдан.

— Не подумай, что я недооцениваю твои способности, но я не вполне уверен, что ты способна определить, какой тип женщины нравится Микаэлу.

— Может, и так,— ответила Ариэль.

— Но зато я способна определить, какой тип женщины ему нужен. А это гораздо важнее. Если мы правильно выберем ему жену, она сумеет ему понравиться.

С чувством огромного облегчения Эдан предоставил жене разбираться в кандидатурах потенциальных невест. Ариэль весьма методично взялась за дело. Она быстро сформировала комитет из министров и придворных дам, чтобы они помогали ей решать проблему. Лорд Дориан, начальник Министерства финансов, был задействован в ее комитете, чтобы держать ее в курсе относительно реальной стоимости земель, принадлежащих выставляющим свою кандидатуру девушкам. Леди Ариэль помогала определять социальный статус. Старая Риалла, главная фрейлина дворца, должна была проверять здоровье и конституцию претенденток, чтобы убедиться в том, что возможная невеста императора способна произвести на свет здорового наследника. А несколько известных бардов, исколесивших империю вдоль и поперек и зарекомендовавших себя в качестве людей, способных обстоятельно, точно и поэтично описать увиденное, направлялись к тем девицам, которые по каким-либо причинам не смогли явиться лично.

Буквально через пару недель Ариэль и ее комитет значительно сократили количество претенденток, а тем, чье описание звучало обнадеживающе, послали приглашения. Каждую ночь Ариэль докладывала Эдану о проделанной работе, и Эдан был весьма впечатлен услышанным. Словно гора упала с его плеч.

Однажды Микаэл осведомился, как продвигается процесс, и его уговорили отвлечься от своих дел, возложив их на Эдана, и предложили ознакомиться с работой комитета. Микаэл остался равнодушен к увиденному, что немало удивило Эдана. За все время их долгого знакомства Эдан ни разу не видел, чтобы Микаэл особенно интересовался противоположным полом. Если он и имел опыт в делах сердечных либо плотских, он тщательно скрывал это от Эдана. Внезапно Эдан с некоторым удивлением осознал, что сам не был для императора образцом примерного поведения в этой области. Микаэл знал о его связи с Лэрой, хоть лишь раз обмолвился об этом, сразу же после объявления официальной помолвки Эдана с Ариэль.

— Одобряю,— произнес Микаэл, с удовлетворением кивая головой.

— В свое время ты дал мне несколько причин для беспокойства по этому поводу, но теперь я доволен, видя, что твои ошибки кое-чему научили тебя. Мои поздравления, Эдан. Я уверен, что вы оба станете очень счастливой парой.

Ошибки, подумал Эдан. Множественное число. Это был единственный раз, когда Микаэл намекнул, что знает также об истории с Сильванной.

В конце концов, Эдан пришел к выводу, что Микаэл слишком погружен в свои честолюбивые планы, чтобы обращать внимание на женщин. Он предпочитал общество мужчин, но не настолько, чтобы можно было заподозрить его в противоестественных наклонностях. Он был вежлив, но сдержан со всеми министрами, кроме лорда Корвина, к которому относился как к дяде. Корвин был уже слишком стар, чтобы служить генералом на войне, поэтому его назначили военным министром. Микаэл почти с отеческой нежностью относился к солдатам. "Мои мальчики", гордо и тепло говорил он о них. Каждый лень он проводил вместе с ними на учениях, а вечером приводил с собой несколько человек независимо от ранга и предлагал им разделить им вечернюю трапезу. Он внимательно выслушивал их жалобы и пожелания, а их мнение значило для него гораздо больше, чем рассуждения министров.

Те предубеждения, которые толкают большинство мужчин в объятия женщин, Микаэла заставляли искать боевого товарищества. Он просто не находил свободного времени на женщин, становился беспокойным в их присутствии, потому что никак не мог понять их логику и разделить их интересы. На брак он согласился только благодаря тому, что Эдан убедил его в государственной важности продолжения рода Роэлей.

Эдан все больше начинал теряться в догадках, какова же должна быть невеста императора. Благодаря работе комитета Ариэль он смог бы сделать несколько рекомендаций, но последнее слово оставалось за Микаэлом. Если только Ариэль не ошибалась. Вполне могло быть и так, что Микаэл предпочтет, чтобы выбор совершили за него. А если ему это и в самом деле так безразлично, то остается лишь посочувствовать той несчастной, которая станет императрицей Ануира.

В отчаянной попытке разобраться в этой проблеме Эдан добился аудиенции у старой императрицы Рэзы, матери Микаэла. Утомившись от дворцовой суеты, она удалилась в небольшое поместье на восточном берегу города, где жила в окружении нескольких фрейлин и под защитой личной охраны.

Они встретились в садах, окруженных высокими стенами, и Эдан с изумлением обнаружил, что императрица сама подрезает растения. Она тепло поздоровалась с ним и предложила присесть на скамью возле фонтана. Эдан не видел ее с тех пор, как она перестала участвовать в официальной жизни Имперского Керна, и теперь его удивило, как мало она изменилась за этот долгий промежуток времени. Она была намного старше его, но в ее золотистых волосах не было и проблеска седины, тогда как у него уже пробивались серебряные пряди. Это была еще вполне привлекательная женщина с живым блеском в глазах. Очевидно, она была вполне довольна своей затворнической жизнью. Он спросил ее об этом.

Рэза улыбнулась.

— Это меня вполне устраивает. Мне всегда не нравилось жить во дворце. Там было всегда так холодно и скучно. В городе гораздо веселей.

— Вам не бывает одиноко? — спросил Эдан.

Императрица рассмеялась.

— О, очень редко. Здесь со мной живут мои друзья, и меня могут навещать мои знакомые мужчины. Я богата и знатного рода, и моя привлекательность с годами не утрачена. Теперь моя жизнь гораздо насыщенней, нежели в прежние дни, когда я жила во дворце.

— Значит, у вас есть поклонники?

— О, никого такого, чтобы серьезно к этому отнестись. Мне нравится общество мужчин, но сейчас мне хочется не более, чем теплых дружеских отношений. Я вышла замуж в очень молодом возрасте и почти сразу стала рожать детей. А поскольку Адриан был мне хорошим супругом, и в браке есть свои преимущества,, я не хотела бы пытаться повторить этот опыт. Мне хватает общения, и большего я не требую. Но ведь вы пришли ко мне не только затем, чтобы осведомиться о состоянии моего здоровья? Вы хотите поговорить о Микаэле.

Эдан кивнул.

— Да, это так,— признал он.

— Дело в том, что иногда я не очень понимаю его. И я пришел посоветоваться с вами.

— Вас пугает ответственность за выбор невесты для Микаэла,сказала она.

Эдан вздохнул.

— Вы попали в точку. Моя жена сняла этот груз с моих плеч и сама включилась в процесс поиска, и я очень признателен ей за это, но меня мучает то, что я сам никак не могу представить, какой тип женщины может его привлечь. И примириться с его натурой.

— Вы знаете Микаэла гораздо лучше меня,— отвечала Рэза.

— Иногда он навещает меня, но вы проводите с ним гораздо больше времени.

— Это все так, но мне не хватает объективности. Принято строить брак на основе социального и финансового положения женщины, а также исходя из ее способности к рождению здорового потомства, но лично мне хотелось бы чего-то более человеческого. Совместимости характеров, например. Или любви.

Рэза улыбнулась.

— Никто не может это гарантировать, даже вы,— произнесла она.

— Любовь нельзя запланировать. Она может возникнуть при определенных обстоятельствах, но никто не знает наверняка, каковы они должны быть. С годами я очень сильно привязалась к Адриану, но я никогда не была влюблена в него. По крайней мере, я не испытывала к нему того чувства, о каком мечтает молоденькая девушка. Иногда я испытывала нежность, но страсть — никогда. А для любви необходимо присутствие страсти, хотя бы в начале. Со временем из страсти может вырасти более глубокое чувство, но без страсти оно не возникнет. Если вы для Микаэла ищете не просто политического соглашения с женщиной с целью произведения на свет здорового наследника, тогда надо найти женщину, способную разбудить в нем страсть и влюбиться в него.

— Но какой она должна быть?

— Достаточно сильной, чтобы он не подавлял ее,— ответила она.

— Ариэль говорит почти то же самое,— сказал он.

— Значит, она мудрая женщина, и вам следует прислушиваться к ее советам. Но Микаэл сейчас одержим своими планами построения будущего империи. Остальное его не волнует. Он великий человек, а такие люди часто бывают эгоистичны до жестокости. Вам нужно найти ту, которая не испугается его, но захочет изменить к лучшему. Думаю, стоит поискать наездницу.

— Наездницу? — переспросил Эдан, не веря своим ушам.

— И не просто женщину, которая умеет ездить верхом, но такую, которой нравится объезжать норовистых жеребцов,пояснила Рэза.

— Понимаю,— медленно произнес Эдан.

— Думаю, что я понял вас.

— Кроме того, ищите такую женщину, которая не боится выражать свое мнение,— продолжала Рэза.

— Не какую-нибудь болтушку или сплетницу, а женщину, которая говорит лишь тогда, когда ей есть что сказать, и тогда ее не просто сбить с толку. Тогда Микаэл сможет уважать ее. Ему нужна гордая роза, а не пугливая фиалка.

Эдан кивнул.

— Да, теперь я представляю. Благодарю вас, Ваше Высочество.

— Кроме того, руководствуйтесь собственным знанием Микаэла, — добавила Рэза.

— Вспомните, что в нем заставляет ценить его дружбу, как он воздействует на бойцов. Женщина должна обладать подобными качествами. Доверьтесь своей интуиции. А потом пусть природа возьмет свое.

Эдан поблагодарил императрицу за совет и вернулся в Имперский Керн вполне умиротворенным, хотя его мучило любопытство, кем же окажется подходящая девушка. Той же ночью к нему пришла Ариэль, сгорая от нетерпения сообщить ему новость.

— Мы нашли ее, Эдан! — воскликнула она.

— Нам даже не пришлось составлять финальный список кандидаток. Мы нашли подходящую невесту для императора!

Эдан чувствовал себя несколько двойственно, выслушивая это сообщение.

— Звучит здорово, но может, Микаэл сам выберет из нескольких девушек себе невесту?

— Если ему будет так угодно, мы можем устроить бал и представить ему на выбор пятерых девушек, тогда он получит прекрасную возможность пронаблюдать за всеми претендентками на роль его невесты. Но я абсолютно уверена в том, что как только Микаэл познакомится с Фелиной, он больше ни на кого и не взглянет.

— Ее зовут Фелина?

— Она дочь барона Моргана из Эйренвэ,— пояснила Ариэль.

— Вот уж не знал, что у Моргана есть дочь,— сказал Эдан.

— У него их две,— возразила Ариэль.

— Эрвино младшей всего двенадцать лет, и она уже помолвлена с Гэлином из Далэна.

— А сколько лет Фелине?

— Шестнадцать. Но она производит впечатление вполне взрослой. Она великолепна. Подожди, сам увидишь.

Эдан припомнил, что владения Моргана лежали к северу от Эрибанниена возле пролива Коранис. Морган не часто бывал при дворе, только в экстренных случаях. Это был сильный и угрюмый человек с решительным и упрямым характером. Эдан с трудом мог представить, как у такого простого, немногословного и некрасивого, в общем-то, мужчины могла родиться дочь, идеально подходящая на роль невесты Микаэла. Он попытался припомнить внешность жены Моргана, но даже не смог вызвать в памяти ее имя, не говоря уж о чертах лица.

— Расскажи мне об этой девушке,— попросил он.

— Она хорошенькая?

Ариэль улыбнулась.

— Она не очень похожа на отца, если ты об этом. Внешность она унаследовала от матери, но в то время как баронесса Вивиан застенчива как лесная лань, Фелина очень живая и привлекательная девушка. В ней есть какая-то внутренняя сила, которая приковывает внимание. С момента нашей первой встречи я поняла, что она та, кого мы ищем, хотя она не слишком знатного рода. Весь комитет согласен, что это будет великолепная партия.

Эдан поднял брови.

— В самом деле? Я заинтригован. Когда же я смогу взглянуть на нее?

— Завтра,— отвечала Ариэль.

— Я взяла на себя смелость пригласить ее к нам на завтрак. Думаю, что таким образом ты получишь прекрасную возможность сформировать о ней собственной мнение.

— Заранее предвкушаю,— засмеялся Эдан.

Утром, как только они оделись и слуги принесли столик для завтрака, прибыла Фелина из Эйренвэ в сопровождении своей фрейлины. Барон сопровождал дочь в Ануир, но в отличие от других отцов, он не выказывал особой заинтересованности в победе дочери на конкурсе невест. Он был с императором во всех сражениях на предыдущей войне, и чудом уцелел во время одной из самых кровопролитных битв, но социальные и политические маневры его не интересовали. У него была дочь на выданье, и повинуясь указу, он явился вместе с ней в столицу. Но он предоставил Фелине возможность говорить самой за себя.

И она так и поступила. Говорила она открыто и прямо, и ее откровенность подкупала. Эдан был впечатлен. Она в самом деле была живой и привлекательной, хотя красавицей ее нельзя было назвать. Большинство из тех женщин, которых повстречал Эдан, прилагали немало усилий, чтобы подчеркнуть свою красоту, но хотя Фелина была очень недурна, казалось, ее это нимало не волнует.

Она не носила никаких украшений, не считая серебряной цепочки вокруг талии и небольшого медальона, принадлежавшего ее матери. Она была одета просто, но со вкусом, в изящное синее платье с туфлями в тон. Ее длинные пепельные волосы были заплетены в толстую косу, которую она перекинула через левое плечо. Ее кожа вовсе не напоминала молочно-розовое великолепие остальных претенденток на звание невесты императора.

Девушки из благородных семейств обычно проводили большую часть своего свободного времени за стенами родительского дома, а яркий румянец Фелины свидетельствовал о пристрастии к свежему воздуху. Ее глаза были необычного синего оттенка. Переносица была слегка веснушчатой, а фигура по-мальчишески стройная. Ее сложение напоминало линии тела Ариэль, она была высока, с длинными ногами и маленькой грудью. Наверное, она придется Микаэлу по плечо. Она очаровала Эдана прежде, чем успела произнести слова приветствия. В ней было нечто неуловимое, что создавало ореол очарования вокруг нее.

За завтраком они немного поболтали о том, о сем, в основном, о ее жизни в Эйренвэ, и она с поразительным самообладанием отвечала на все вопросы Эдана, не выказывая ни малейших признаков смущения или неудовольствия. Казалось, ей вполне хорошо в их обществе.

— Что вы думаете об императоре? — в конце концов спросил Эдан.

— Я люблю и уважаю его как своего господина, но поскольку я никогда не встречалась с ним лично, у меня нет о нем своего мнения.

Какой поразительный контраст с ответами остальных девиц, подумал Эдан. Большинство из них задыхаясь от восхищения лепетали о величии и мужестве Микаэла, о том, как он прекрасен, любезен и так далее. А далее следовала коронная фраза о том, что это великая и желанная честь, стать его супругой и императрицей Ануира. Ответ Фелины поражал необычайной прямотой. Он остался доволен.

— Почему вы хотите стать его женой и императрицей? - продолжал Эдан.

— Но я вовсе не хочу этого,— ответила Фелина.

Эдан изумленно поднял брови.

— Вы не хотите?

Ариэль не проронила ни слова, она молча сидела и легкая усмешка играла на ее губах.

— Но объясните мне, почему? И зачем же тогда вы здесь?

— Я пришла, повинуясь долгу,— ответила она.

— Что до того, почему я не хочу стать женой императора Микаэла, то это вовсе не умаляет его достоинств. Я не знаю его. Я ни разу не видела его. Как я могу выйти замуж за человека, которого я не знаю? Кроме того, как я полагаю, жизнь императрицы Ануира во дворце не такая веселая, как моя жизнь сейчас. Мне нравятся равнины Эйренвэ и мирная краса Эребанниена, где я привыкла проводить время, объезжая лошадей. Я умею шить, но мало понимаю в изящном рукоделии, и предпочитаю проводить дни вне дома. Если мне дать право выбора, то я бы хотела вести более активный образ жизни.

— Значит, вам нравятся лошади? — заинтересовался Эдан.

Глаза Фелины загорелись.

— О, да! Я люблю их. Для меня нет большего удовольствия, чем выезжать их, приучать ходить под седлом. Я никому не позволяю с ними заниматься, даже грумам отца. Я сама их мою, чищу и задаю им корм.

Она протянула руки ладонями вверх.

— Боюсь, это вовсе не похоже на руки высокородной дамы. Но зато это руки, не боящиеся честного труда. Мой отец никогда не баловал меня. И я благодарна ему за это. Может, мне не достает воспитания, но зато я не избалованная неженка. И я не хочу притворяться чем-то, чем я не являюсь. Мой отец воспитал меня, как воспитал бы сына.

— А он учил вас охоте? — с возрастающим интересом спросил Эдан.

— С самого детства,— отвечала она.

— И я сама тренировала Охотника, моего сокола. Он повсюду следует за мной.

— Вы взяли его с собой в столицу? — спросил Эдан.

Фелина кивнула.

— Я думала, что для него может выдастся возможность полетать, и я не смогла оставить моего любимца и уехать.

Эдан улыбнулся.

— Тогда завтра после завтрака мы все примем участие в соколиной охоте. Я попрошу императора присоединиться к вам, так что у вас будет возможность встретиться с ним и... сформировать собственное мнение.

@***= Микаэл никогда не упускал случая поучаствовать в соколиной охоте, и он с радостью согласился на приглашение Эдана. Эдан вскользь упомянул, что барон Морган и его дочь также получили приглашение и за ними уже выслали лодку.

Ариэль также решила прийти, так как она страстно мечтала увидеть реакцию Микаэла на Фелину, и заодно проветриться после долгого заседания во дворце в процессе выбора невесты для императора.

Немногие из женщин увлекались спортом, поэтому было не очень принято, чтобы дамы принимали участие в охоте. Но и те немногие, которые все же нарушали это правило, не носили специальной одежды. Фелина появилась в штанах, и даже не извинилась за то, что на ней нет юбки. Она просто объяснила, что не привыкла пользоваться дамским седлом, а в мужском в юбке было бы слишком неудобно. Микаэл, казалось, полностью разделяет ее мнение.

Ее сокол был очень красив, и Микаэл залюбовался им. В процессе разговора Эдан и Ариэль потихоньку наблюдали за ними, и Ариэль сияла от удовольствия.

— Она ему нравится,— заявила она.

— Я уверена. Она может говорить с ним на темы, которые ему интересны.

— Посмотрим,— осторожно ответил Эдан.

Фелина ехала на прекрасном проворном жеребце. Микаэл, как истинный ценитель и знаток лошадей, немедленно попросил разрешения попробовать проехаться на нем. Фелина смутилась и взглянула на своего отца. Морган слегка пожал плечами, показывая, что ему безразлично, как она решит ответить.

— Любому другому я бы отказала, Государь,— произнесла она.

— Но вы можете попытаться, если пожелаете. Только учтите, что он еще не объезжен. Кроме меня, он никого не признает. И он может не потерпеть вас на своей спине.

Микаэл улыбнулся.

— О, я думаю, что справлюсь с ним,— ответил он, поддразнивая ее.

— Как вам будет угодно,— ответила Фелина.

— о не говорите потом, что я вас не предупреждала.

Одним мощным прыжком Микаэл оказался в седле. Жеребец дико заржал и стал яростно брыкаться, лягая копытами воздух пытаясь сбросить всадника. Несколько секунд Микаэл чудом умудрялся держаться в седле, затем он вылетел из седла и, описав в воздухе дугу, приземлился, с размаху ударившись грудью и животом о песчаную почву. Эдан и Морган поспешили к нему.

— У вас все цело, Государь? — с тревогой спросил Эдан.

— Кроме моей гордости,— кисло отвечал Микаэл, отряхивая с себя пыль.

— Вам следовало прислушаться к ее предупреждению,— произнес Морган.

— Как-то раз я пытался взгромоздиться на эту бестию, но он мне чуть хребет не сломал.

Фелина, казалось больше встревожилась за своего любимца, нежели за императора. Она схватила жеребца под уздцы и теперь что-то бормотала ему на ухо, поглаживая его морду и извиняясь за то, что позволила чужаку дотронуться до него. Затем она легко вскочила в седло и протянула руку, затянутую в кожаную перчатку, так, чтобы сокол мог сесть.

— К вашим услугам в любой момент, Государь,— произнесла она.

Микаэл фыркнул.

— Что ж, она достаточно неплохо сидит на своем адском отродье. Проверим, как она умеет ездить.

По знаку императора все заняли свои места и поскакали к прибрежным холмам. Эдан выпусти Убийцу, которого он так назвал в честь своего детского любимчика сокола. Фелина выпустила Охотника, и всадники бок о бок галопом пустились через равнину. Гром, жеребец Микаэла, был сильнее и быстрее, но Полночь Фелины был легче и выносливее. Остальные пытались не отстать от Микаэла и Фелины. Девушка и император ехали рядом стремя в стремя, и одновременно брали барьеры. Охрана и почетный эскорт из последних сил пытались держаться вблизи. Эдан и Ариэль даже не стали пытаться.

— Ты была права,— произнес Эдан, обращаясь к Ариэль, когда они остановились и стали наблюдать за наездниками.

— Она великолепно подходит ему.

— Думаю, осталось проверить, как Микаэл ей подходит,ответила Ариэль.

— Сомневаюсь, что Микаэл подходит кому-нибудь, кроме Микаэла,— ответил Эдан с сомнением в голосе.

— Но она как раз то, что ему надо.

Помолвка императора была официально объявлена неделю спустя. К этому времени уже для всех стало очевидным, что император влюблен. К счастью, это была взаимная любовь. Больше всех казался удивленным Морган.

— Должен признаться,— поведал он Эдану в личной беседе после того, как Микаэл просил у него руки Фелины.

— Я никогда не думал, что Фелина влюбится в кого-нибудь. Я всегда считал ее слишком самостоятельной для большинства мужчин. Она хорошая девочка и вышла бы замуж по моему слову, повинуясь долгу, но у меня становится легче на сердце, когда я вижу ее счастливой.

— Они просто созданы друг для друга,— сказал Эдан.

— А от такой пары можно ожидать великолепного наследника.

А возможно, еще и парочку спокойных и мирных лет, добавил он про себя. Ибо впервые Микаэл был увлечен не военной темой и не планированием новой кампании. Эдан не обольщался надеждой на то, что Микаэл остепенится окончательно и забудет о своей основной цели расширить границы империи, но по крайней мере эта идея не будет занимать его целиком и полностью.

Свадьба была назначена на весну и должна была отмечаться торжественными церемониями по всей империи. Зато хотя бы одну весну не будет весенней кампании, подумал Эдан. Приятное разнообразие. И он сможет остаться дома, тем более что Ариэль снова ждала ребенка. На этот раз врачи уверяли, что будет сын.

Наследник Микаэла продолжит династию Роэлей, а сын Эдана продолжит традицию Досьеров и станет главным советником при императоре. Через многое им пришлось пройти, прежде чем они достигли этого момента. Империя восстановлена и ее мощь велика, как в дни правления первых Роэлей. Еще придет время для новых завоеваний, теперь же ближайшее будущее обещало мир и покой. Эдан предвкушал отдых с чувством огромного облегчения. Все встало на свои места. Казалось, теперь ничего плохого не может случиться.

Глава третья

Жизнь Лэры постепенно становилась все более завораживающей, нереальной и в то же время пугающей. Впервые со времен ее детства Лэра не контролировала события. Иногда ее охватывала нервная дрожь, и она чувствовала себя так, словно стоит на краю бездны и смотрит вниз. Это возбуждало ее и делало ее жизнь более насыщенной. Раньше она частенько получала от своих тайных связей удовольствие от сознания того, что она рискует и переступает дозволенные границы, но никогда прежде она не испытывала такого захватывающего чувства, как сейчас.

Когда она соглашалась на предложение Калладора, ее поразила одна деталь, которую она никак не могла предугадать. Новым покровителем Калладора оказался Рейзен, знаменитый Черный Принц, известный всей империи под именем Горгона.

Когда Калладор открыл ей имя своего господина, она чуть было не впала в панику. Чародей надул ее. Он позволил ей думать, что прядь волос, которую она ему вручила, не более чем символический залог, знак, скрепляющий клятву верности, которую ученики по традиции должны давать своему учителю-магу. Она очень мало знала о магических ритуалах и с легкостью попалась на этот трюк.

Когда она и Калладор надрезали ладони и соединили их, зажав меж ними прядь волос с ее головы, это начало казаться чем-то гораздо более важным, нежели простой символ. Через эту прядь он получал над ней магическую власть, которая будет оставаться в силе до тех пор, пока локон остается у Калладора. И такую же власть получал над ней принц Рейзен.

Когда она поняла, что произошло, ее охватил такой страх, что она едва поборола искушение немедленно рассказать обо всем мужу. Но здравый смысл победил, и она очень скоро поняла, что если даже Дервин узнает правду, это ничего не изменит. Калладор все так же сможет контролировать ее, и это прервется лишь с его смертью. Но подобная акция вызовет гнев принца Рейзена. Хотя Дервин полностью подчинялся ей, все же любовь ослепила его не настолько, чтобы связываться с Горгоном.

Более вероятно, размышляла она, что она просто утратит свое влияние на Дервина и будет сослана в Ледяные Небеса, где ей придется провести остаток дней в постоянной молитве, одиночестве, в качестве храмовой служительницы. Самое ужасное в этом не то, что ее ожидала потрясающая нищета, а крушение всех ее столь долго вынашиваемых планов. Кроме того, неизвестно, как Горгон сможет отомстить за ее измену.

После нескольких бессонных ночей она в конце концов пришла к такому решению. Не имеет смысла пытаться что-либо изменить, пока что ей следует принимать все как есть и надеяться на лучшее. Чем больше она размышляла, тем яснее ей виделась вся ситуация целиком, и она была вовсе не так уж безнадежна.

Она понимала, что вряд ли сможет привлечь Горгона, ибо она была для него слишком незначительна. Просто пешка в игре. Правда, ей не были известны правила и окончательный результат этой игры, но почти наверняка это касалось ее брата Микаэла. У Гильвейна должно быть созрел какой-то план, и Калладор предложил ее в качестве одного из средств. Или все обстояло так, либо Калладор сам что-то замышлял, а онсхеглин был ему необходим для осуществления задуманного. В любом случае ее роль невелика.

Много лет тому назад Рейзен предал своих сводных братьев Хэлина и Роэля и продался Азраю, ибо им владела идея стать властелином империи. Поскольку он был незаконнорожденным, он не мог претендовать на трон, хотя и был первенцем. Его характер был исковеркан завистью и нелюбовью сводных братьев. И его сердце навеки наполнилось пылающей ненавистью.

После сражения при горе Дейсмаар и поражения Князя Тьмы, Рейзен бежал на крайний север и с тех пор оставался там, сетуя на неудачу и наращивая мощь. За несколько веков он основал собственное царство и построил крепость в Кал-Сафараке в лесной долине близ вулкана, называемого Венцом. Со временем черный замок стал больше известен под именем Бэттлвэйт, а скалистая местность вокруг получила название Венец Горгона.

Очень много из личной истории Рейзена было известно лишь по мифам и рассказам немногочисленных очевидцев, которые отважились встретиться с ним. Тем не менее все рассказы имели несколько общих моментов. Его уцелевшие в сражении при Дейсмаар приверженцы последовали за ним в Кал-Сафарак, где со временем образовалась мощная армия из Керильских подонков.

В числе его подданных были гоблины и ноллы, а также карлики, изгнанные из племени, тролли с окружающих гор и людоеды из южных пределов. Кроме того он не гнушался бандитами и изгоями империи, наемниками, которым было уже все равно, на чьей стороне воевать, лишь бы хорошо платили.

Вокруг замка вырос город, который стал называться Кал-Сафарак, тогда как крепость переименовали в Бэттлвэйт. Рейзен никогда не покидал своих владений, и поговаривали, что за их пределами его сила становится меньше, но Лэра не верила этому. Он приобретал свою силу через кражу крови, а способности такого рода не зависят от места. Более вероятно, что Рейзен имел свои собственные причины оставаться в Кал-Сафараке, хотя оставалось лишь гадать, каковы они были в действительности. Возможно, перемены, произошедшие в его теле, сделали путешествие затруднительным, а может, он зависел от силовых линий своего региона. Но как бы то ни было, эти причины были общими для всех онсхеглинов, ибо все они редко покидали свои владения.

Судя по всем источникам, Рейзен утратил всякое сходство с человеческим существом. Говорили, что он превратился в гиганта с головой быка и ногами козла. Кожа его якобы напоминала панцирь, и он мог убивать взглядом, превращая людей в камень. Некогда Рейзен славился как один из лучших фехтовальщиков мечом во всем Ануире, и он обучал своих младших братьев Хэлина и Роэля искусству битвы. Легенды гласили, что он продолжал совершенствоваться во владении любым оружием, заставляя сражаться с ним попавшихся ему в лапы.

Последний раз, когда очевидец описал свою встречу с Рейзеном, было около ста лет тому назад, и сведения об этой встрече хранились в Имперской библиотеке Ануира. Некий ремесленник ездил в Кал-Сафарак по делам и встречался с ним. Город он описывал как укрепленный военный лагерь, где все постройки были грубыми и безыскусными, а власть военачальников Горгона была неограниченной и являлась единственным законом.

Пускаться в дорогу ночью было равносильно самоубийству, даже если брать с собой оружие. Кал-Сафарак был перекрестком для наиболее озлобленных человеческих и не вполне человеческих существ, и ночные стычки на улицах считались чем-то обычным. Может статься, это была одна из причин, по которой Рейзен не стал расширять границы своих территорий, ибо его армия тратила силы на междоусобицу не меньше, чем на сражения во имя владыки онсхеглина.

Очевидец писал, что внешность Рейзена полностью соответствовала описанию в легендах, но полностью отрицал факт того, что онсхеглин сошел с ума. Более того, он писал, что Горгон, возможно, с целью заполучить торговцев в свои владения, тепло принял его и провел с ним довольно много времени в вежливом диалоге, представившись принцем Рейзеном и явно находясь в здравом уме и твердой памяти. Тем не менее с тех пор прошло чуть больше века, и вполне возможно, что Рейзен совсем одичал с тех пор.

Лэра с трудом готова была поверить в это. Калладор ни за что не стал бы связываться с безумцем. Он был достаточно хитер и имел сильно развитый инстинкт самосохранения, чтобы пойти на такое. Если Горгон сошел с ума, это должно было иметь такую форму, которую Калладор смог бы понять и использовать.

Оправившись от первоначального испуга, Лэра заставила себя успокоиться и продумать все еще раз. Она последовала инструкциям Калладора и получила от Дервина прядь волос, сказав, что хочет иметь ее на память в медальончике, чтобы часть его всегда была рядом с ней. Он был потрясен, польщен и очарован ее преданной любовью и с радостью исполнил ее просьбу. Она срезала густую прядь и часть положила в медальон, а часть отдала Калладору.

Через неделю после рождения ребенка Дервин вернулся в ее постель. Она посчитала неразумным держать его поодаль. Ей было нечего бояться того, что Дервин может обнаружить ее магическую связь с магом, некогда служившим его отцу. Как только в спальне начинал клубиться дымок, образуя коридор, Дервин впадал в глубокий транс, и ничто не могло разбудить его. Лэра проходила сквозь туннель и оказывалась в покоях Калладора, расположенных в подземелье Бэттлвэйта, где он обучал ее искусству магии.

В комнате Калладора не было окон, и она ни разу не видела, как выглядит город, и никогда не встречала никого, кроме чародея. Каждую ночь она проводила по несколько часов, изучая основы магической науки, а затем возвращалась в постель к Дервину. Каждое утро он просыпался, отлично выспавшись, а Лэра компенсировала ночной недосып тем, что дремала днем.

Она делала значительные успехи в учении, к собственному удивлению, и Калладор с гордостью объявил ей, что она великолепная ученица и обладает необычными способностями. Тем не менее ученье было не легким. Оно требовало повышенного внимания и сосредоточенности. Они старалась ничего не брать с собой из комнаты Калладора, потому что как бы она ни прятала учебный материал, он все равно мог быть случайно обнаружен, а она старалась всеми силами избежать подозрений. Калладор разделял ее опасения. Он был доволен ее успехами, но неустанно повторял, что она не должна пытаться практиковать то, чему он ее научил, без его ведома и вне его присутствия. И он никогда не давал ей новый материал, пока не убеждался в том, что она в совершенстве усвоила предыдущий. Он частенько напоминал ей, что магия может быть очень опасной, и требуется много терпения даже для того, чтобы научиться самым простым заклинаниям.

Лэра не пыталась нарушить эти инструкции и не уставала часами повторять, заучивать наизусть, тексты древних рукописей о заклинаниях и чарах. Она осознавала, что все эти утомительные часы увеличивают ее способность иметь власть над людьми, а главное, над одним человеком. День расплаты настанет, и тогда Эдан Досьер встретится не просто с принцессой, а с могучей колдуньей.

Кроме того Лэра не забывала подстегивать родительское тщеславие Дервина. Он все еще мечтал о втором сыне, чтобы полностью быть уверенным в продолжении рода, и она играла на этом, используя также его неугасающую страсть к ней. Она аккуратно и тонко вела его в нужном ей направлении. Калладор снабдил ее зельем, при помощи которого она могла предохраняться от беременности, и он решила, что у нее не будет детей, пока рождение следующего ребенка не станет необходимостью и единственно возможным средством. Пока у Дервина был один сын, все его надежды возлагались на единственного ребенка и подстегивали его желание иметь еще одного сына. И это помогало ей сохранять на Дервина влияние.

Каждый день она ходила в храм, где перед священнослужителями возносила молитвы богам о рождении еще одного сына. Она всегда выказывала готовность удовлетворить все желания Дервина и снова забеременеть, напоказ страдая от временного бесплодия и обвиняя в этом себя. Ведь не могла же это быть его вина, разве он не настоящий мужчина? И таким образом она сеяла в его сердце семена сомнения в собственной дееспособности как мужчины. Дервин постепенно стал страшиться того, что с ним не все в порядке, и от этого он становился еще более впечатлительным и податливым.

Медленно и осторожно Лэра играла на его привязанности к ней и сыну, подавая ему идею, что однажды при благоприятных обстоятельствах его наследник сможет занять Железный Трон и основать новую династию, прославив свой род. Когда стало известно о женитьбе Микаэла и о возможном появлении наследника Роэлей, Лэра не изменила своей идее. Выказывая радость по поводу удачного союза ее горячо любимого брата, она не забыла напомнить Дервину о несомненном значении их сына в значении империи.

— Когда родится принц, Эйрин будет играть немаловажную роль в государстве,— говорила она Дервину.

Он не только унаследует твой титул и твои земли и со временем будет одним из главных вассалов будущего императора. Но как первый плод родства домов Роэлей и Боруинов, он является первым претендентом на престол, если с наследником что-нибудь случится, да хранят его боги. Твой отец имел сомнительное право претендовать на престол, зато твой сын является первенцем принцессы империи и герцога Боруина, и тем самым его права несомненны.

Права Эйрина. Эти слова она использовала достаточно часто, чтобы побудить Дервина размышлять о будущем своего наследника в подобных терминах. Его право по рождению унаследовать Железный Трон. А когда эта мысль прочно укоренится в его мозгу, можно будет продолжить эту тему и навести Дервина на мысль о том, что хорошо бы посодействовать счастливой судьбе Эйрина. Главное было не торопиться, чтобы Дервин принял ее идею за свою собственную. И все же это было очень сложно. Дервин был гораздо слабее отца, а ее долгий опыт научил ее с легкостью манипулировать мужчинами. Он всецело зависел от ее ласк, и если она начинала менее охотно подчиняться его страсти, он был готов на все, лишь бы вернуть ее расположение. Пока он горел желанием иметь второго сына, малейшая ее прихоть бывала исполнена незамедлительно и с радостью. И он был не единственным в Сихарроу, кто пал жертвой ее чар.

Понадобилось довольно много времени, чтобы выбрать нужный объект. Она не могла позволить себе совершить ошибку. Но уже через несколько недель после приезда в Сихарроу, тщательно взвесив все за и против, она остановила свой выбор на молодом виконте Родрике, старшем сыне графа Бэзила из Норкросса, чьи владения лежали к северу от Сихарроу возле Черной Реки, близ границы с Талини.

Повинуясь традиции, граф Бэзил послал Родрика служить при дворе в Сихарроу. Он готовился к посвящению в рыцари. Его отец был уже стар, и Родрик должен был унаследовать все его состояние и титул. Ему было семнадцать, и его карьера была многообещающей. Другими словами ему было что терять.

Это не заняло слишком много времени. Сначала она просто заметила его, приложив усилия к тому, чтобы он заметил, что она заметила его. Затем в ход пошли взгляды, она глядела на него, а затем быстро отводила глаза, как бы в смущении, что он видел, как она на него смотрит. После этого как только их взгляды встречались, она слегка краснела, прежде чем отвернуться. Далее она слегка разнообразила маневры, добавив то нервное сглатывание, то облизывание пересохших от волнения губ, то несколько глубоких вздохов, чтобы привлечь его внимание к ее груди, затем долгие и красноречивые взгляды исподволь, когда она была уверена, что кроме потенциальной жертвы этого никто не заметит.

Он начал искать предлоги для того, чтобы чаще попадаться ей на глаза. Она изучила его ежедневный маршрут и позаботилась о том, чтобы они в течение дня как бы случайно встречались. Когда им случалось разговаривать, их речь была формально вежливой, но он всегда выказывал внимание и предупредительность по отношению у ней. Он начал усиленно заботиться о своей внешности. Следующим шагом был неожиданный физический контакт. Она внезапно налетела на него, как бы по чистой случайности, а когда они усаживались в саду немножко поболтать, о том, о сем, их колени и плечи слегка соприкасались. В нем говорило нетерпение юности, и это значительно ускоряло ход событий. Когда он взял ее за руку и приник губами к ее запястью, слегка затянув поцелуй, она учащенно задышала и слегка приоткрыла рот, взглянув на него затуманившимся взором. А когда он впервые позволил себе по-настоящему поцеловать ее, то чувствовалось, что в этот момент он казался себе отчаянно смелым и безрассудным.

Она внушила ему, что не в силах устоять перед ним, как бы она ни пыталась. Ее протестующий шепоток прерывался подбадривающими стонами и вскоре она сдалась, как бы не в силах более сдерживать свои чувства. А затем, как в случае с Дервином, она начала укорачивать поводок.

К моменту празднования императорской свадьбы Родрик уже был совсем ручным. Она провернула это дело прямо под носом у Дервина, а тот ничего не замечал. С Родриком она не повторила ошибку, которую допустила с Эданом. Этот урок она очень хорошо усвоила давным-давно. Она сдерживала свою страсть и оставляла его слегка неудовлетворенным, тщательно контролируя частоту их свиданий и таким образом распаляя его все сильнее.

Она жаловалась ему на то, что Дервин только притворяется, что любит ее, а на самом деле сух и невнимателен, о когда они остаются наедине, он даже бывает грубым и жестоким. Когда Родрик сжимал ее в своих объятиях, она нашептывала ему, как было бы чудесно вместе убежать куда-нибудь и никогда не расставаться, а после она грустно добавляла, что увы! это невозможно, так как разрушит их жизни. Ах, если бы она была свободна...

Благодаря Родрику стало возможным осуществление еще одной детали ее плана. Зная о ее одиноком и безрадостном затворничестве по вине злодея-мужа, он взял на себя задачу держать ее в курсе всех столичных событий. Он был прирожденный сплетник, и большую часть его историй Лэра находила скучными и утомительными, но одна новость привлекла ее внимание.

В городе была задержана юная воровка и проститутка за то, что она пырнула кинжалом купца, который выжил и настаивал на вынесении ей смертного приговора. В душе Лэра была полностью согласна с тем, что девчонку стоит повесить. Всю эту чернь следует держать в страхе, чтобы они не забывали свое место. Но тем не менее она пошла к Дервину и рассказала, что услышала о несчастной девушке от одной из своих фрейлин и пожалела ее. Надо дать бедняжке последний шанс в ее жизни, говорила она, упрашивая Дервина спасти жизнь девице. Наверное, лишь тяжелая нищета довела ее до преступления. Лэра заявила, что готова взять девушку себе в прислужницы. А для Дервина это будет неплохой возможностью продемонстрировать народу свое милосердие и справедливость. Жители Боруина не смогут не оценить такую заботу о простом народе.

Дервин пытался возражать, но она быстро уломала его, и вскоре девушку привезли к Лэре из темницы Сихарроу. Юная воровка была горда и своенравна, но не настолько глупа, чтобы не понимать, что она обязана Лэре жизнью. Звали ее Гелла. Ей было пятнадцать лет и она была сиротой крестьянского происхождения. Лэра опытным взглядом сразу определила, что девушку можно прекрасно использовать в личных целях.

Она велела оставить ее наедине с девицей, а когда они удалились, восхваляя милосердие герцогини, взявшей под свою опеку падшую крестьяночку, Лэра сразу жестко взяла Геллу в оборот.

— Ну, посмотрим на тебя хорошенько,— заявила она, обходя ее кругом и не отводя от девушки пристального взгляда.

— Хм, ванна и чистая одежда могут сделать тебя почти привлекательной.

Внезапно она быстро отхватила ножницами прядку волос Геллы. Та шарахнулась в испуге, но промолчала. Лэра порезала себе ладонь и велела девушке показать руки. Гелла послушно протянула их герцогине ладонями кверху.

— Грубые и грязные. Чего и следовало ожидать,— произнесла Лэра. Крепко держа девушку за одну руку, она полоснула ее по ладони. Гелла вскрикнула и попыталась отшатнуться, но Лэра крепко держала ее. Уронив маленькие ножнички, она положила прядку волос Геллы ей на ладонь и накрыла своей порезанной рукой. Клятву произносить было не обязательно. Это был не более чем ритуальный жест.

Глаза Геллы широко раскрылись и она в ужасе застыла.

— Вы колдунья! — произнесла она хриплым шепотом.

— Что ты об этом знаешь? — потребовала Лэра.

— Моя мать была ведьмой и ее убили за это,— отвечала девушка.

Лэра высвободила руку и отодвинула густые волосы девушки, открыв маленькое слегка заостренное ушко. При виде этого она изумленно ахнула.

— Полуэльф! Никогда бы не догадалась. Теперь мне все ясно!

— Что вы от меня хотите? — спросила Гелла.

— Я хочу, чтобы ты служила мне,— отвечала Лэра.

— Я сделаю тебя своей доверенной служанкой. Не забудь, что ты обязана мне жизнью. И теперь твоя жизнь принадлежит мне и я могу делать с тобой все, что захочу. Будь преданна мне, и я щедро вознагражу тебя. Но если ты попытаешься меня обмануть, я подвергну тебя таким пыткам, какие тебе и в страшном сне не снились, и ты будешь умолять о смерти. Ты поняла меня?

Гелла нервно облизнула губы.

— Да, госпожа.

— Отлично,— произнесла Лэра.

— Тогда вот еще что. Никому не известно, что я обладаю знанием магического искусства, кроме тебя. Даже мой муж не подозревает об этом. Ты вроде бы кое-что понимаешь в этом, тогда ты должна также понимать, что до конца жизни мы связаны с тобой нерушимыми узами чар.

Она положила окровавленный локон Геллы в золотой медальончик вроде того, в котором у нее хранились волосы Дервина.

— Теперь ты принадлежишь мне. И через этот локон я могу достать тебя повсюду, где бы ты ни была. Помни это.

— Вы хотите от меня чего-то ужасного,— прошептала девушка.

— Вот зачем я здесь. Вам не нужна служанка. ВЫ нанимаете убийцу.

— Я твой единственный суд и закон,— жестко произнесла Лэра.

— Делай что я скажу, и с тобой ничего не случится.

— Что я должна делать?

— Для начала, кое чему научиться. Я сделаю из тебя отличную служанку. А когда император приедет на Саммер-Корт, я предложу тебя в слуги императрице.

Она подошла к туалетному столику, где в маленькой шкатулке хранились драгоценности, и достала флакончик, закрытый пробкой.

— Несколько капель этой жидкости раз в неделю надо добавлять в ее вино, и у нее не будет детей,— улыбнулась Лэра.

— Ни запаха, ни привкуса. Она никогда не узнает, что она пила.

Взгляд Геллы становился все напряженней и она судорожно глотнула, услыхав заключительную фразу.

— Это и будет твоим первым заданием.

@***= На дорогу из Ануира в Сихарроу ушло около недели. Император со своими приближенными ехал не спеша, в сопровождении вооруженной до зубов охраны, повозки были тяжело нагружены палатками и всем необходимым в дороге. В среднем они покрывали около двадцати пяти миль в день с перерывом в полдень и остановкой на ночлег.

Микаэл с трудом переносил подобный способ перемещения. Он привык к стремительным марш-броскам со своими неутомимыми солдатами, и сейчас он едва сдерживал раздражение, в основном, благодаря Фелине. Она так мечтала об этой поездке, ведь она еще ни разу не бывала в Сихарроу, и теперь на протяжении всего пути она расспрашивала его о приключениях в Туаривеле и его путешествиях в разные концы империи.

Эдан пускался в путь со смешанными чувствами. Было неплохо уехать подальше от Имперского Керна и отдохнуть от дворцовой суеты. Кроме того, ему нравилось спокойно ехать по территории, где не так давно шли кровавые бои, не опасаясь уже внезапного нападения врага. И совсем хорошо было наконец-то отдохнуть от придворных обязанностей, которые отнимали большую часть его времени в столице. С другой стороны, Боруин не являлся для него источником приятных воспоминаний. И меньше всего ему хотелось снова встречаться с Лэрой.

Его опять занесло сюда, и это казалось ему недобрым знаком. Всю дорогу он не мог избавиться от неприятного ощущения приближающейся беды. Но после того, как император простил Дервина за участие в Мятеже и отдал ему в жены свою сестру, невозможно было не почтить его присутствием на ежегодном Саммер-Корте. И в Ануире, и в Боруине все люди давно уже предвкушали это летнее празднество, и теперь это было символом воссоединения империи. Так что Саммер-Корта было не избежать хотя бы по политическим причинам.

И все же Эдана терзали опасения. Он не видел Лэру с момента ее свадьбы, и отношения между ними так и остались весьма натянутыми. Возможно, брак с Дервином помог ей забыть прошлое, но Эдан сильно в этом сомневался. Он знал Дервина, и так же знал Лэру, и не сомневался в ее способности прижать его к ногтю. Дервину сильно не хватало силы духа его покойного отца. Он не был слабым, но ему было очень свойственно избегать конфликта любой ценой. А Лэре нужен человек с твердым характером.

Возможно, она изменилась. Но Эдан хорошо знал, что люди меняются либо тогда, когда сами этого хотят, либо тогда, когда обстоятельства вынуждают их к этому. Судя по тому, что говорили о Лэре непосредственно перед ее свадьбой, она осталась такой же. Она была осторожна, но в Имперском Керне рано или поздно все про всех узнавали. Она избежала скандала, но ходили разные слухи... То есть, никто ничего не утверждал, но у Эдана были свои источники информации, ведь его прямой обязанностью было знать обо всем, что происходило в замке. И из всего услышанного вовсе не следовало, что Лэра хотя бы пыталась в чем-либо перемениться. Скорее наоборот.

Иногда он задумывался, нет ли в этом и его вины. Может, если бы он не прервал их связь так резко, все было бы по-другому. Может, сейчас она отрицала все нормы человеческой морали только потому, что он оскорбил ее чувства и причинил ей горькое разочарование. Но ведь это она совратила его тогда. И он просто не мог так дальше продолжать. Это означало бы катастрофу для них обоих. А Лэра, казалось, только возбуждалась при мысли об этом. Любая опасность действовала на нее как допинг.

Она никогда не любила его. Об этом даже речи не заходило. Эдан не мог ее винить. Ведь и он не любил ее. Их свела вместе неистовая, почти животная страсть, и в этом было нечто порочное и нездоровое. Это было неправильно, несмотря на весь экстаз, который они испытывали, соединяясь в любовных объятиях. Одно время Эдан считал, что он многому научится, занимаясь любовью с Лэрой. Но он сам себя обманывал. Они не занимались любовью. Они просто совокуплялись. Это опьяняло как вино с дурманом, и все ночи с Лэрой не стоили одной ночи, проведенной с Сильванной. Только с ней он понял, что значит любить.

Одна ночь. Это все, что у них было. Но он никогда не сможет забыть это. Он был пьян, но не настолько, чтобы не контролировать себя, вино просто избавило его от комплексов. И в ту ночь что-то в нем изменилось навеки.

Они были знакомы много лет, и постепенно их дружба росла и крепла, пока не переросла в нечто нерушимое как стена. Позднее он осознал, что их ночь была апогеем их отношений за все это время.

Когда он бывал с Ариэль, он никогда не вспоминал Лэру. Но иногда, когда они с женой занимались любовью, он ловил себя на мыслях о Сильванне. Он ни разу не сказал об этом Ариэль, потому что это причинило бы ей боль. Если даже она что-то подозревала, то никогда не говорила ему об этом. Каждый раз, когда это происходило, его мучило чувство вины перед Ариэль. Ведь он любил свою жену. Но не вспоминать Сильванну было выше его сил. Память о Сильванне ничуть не умаляла его любовь к Ариэль, но ведь если он любил ее по-настоящему, он не должен был думать о другой женщине. А он думал. И он знал, что в любом случае, что бы ни произошло, Сильванна всегда останется частью его сердца. Любовь оказалась гораздо сложнее, чем пели о ней барды.

Он наслаждался поездкой, но старался не думать о цели их путешествия. Ариэль знала все о его отношениях с Лэрой и прекрасно представляла себе, что теперь должна чувствовать Лэра при ее характере.

— Я никогда не любил ее, Ариэль,— объяснял он.

— Это было ошибкой. И хуже всего то, что я уже тогда знал это, я считал наши отношения ошибкой и все же продолжал с ней спать. Я был слабохарактерным, думаю, поэтому. Я не мог устоять. Но это не оправдание для меня.

— Это было,— отвечала Ариэль.

— Что толку в угрызениях совести. Ты не в силах изменить прошлое. Ты можешь лишь примириться с ним. Но я уверена, что Лэра не может. И никогда не сможет. Берегись ее, Эдан. Она ненавидит тебя. Это видно по ее взглядам.

— Она сердита и оскорблена. Я причинил ей боль. Может, со временем она сможет с этим справиться.

— Она сердита на тебя, но оскорбить ты мог ее лишь при условии ее любви к тебе,— возразила Ариэль.— Когда ты разорвал вашу связь, ты уязвил ее гордость. Для ее типа людей это хуже всего. Ты словно в зеркале показал ей ее истинную сущность. Она никогда не простит тебе этого. Никогда. Но если она попытается причинить тебе вред, я убью ее. Клянусь, я убью ее.

— Не говори так,— попросил Эдан.

— Теперь она замужем и у нее своя жизнь, а у нас своя.

— Не будь таким самоуверенным.

— Дервин не то, что его отец,— сказал Эдан.

— Не сомневаюсь, что она вертит им, как хочет, но на преступление он ради нее не пойдет. Он не такой честолюбивый, как Эрвин.

— Не забывай о способности жены влиять на мужа,— напомнила она.

— Ах, вот что ты со мной сделала? — улыбнулся Эдан.

— А как ты сам считаешь?

Он с минуту размышлял.

— Да, пожалуй, ты изменила меня к лучшему.

— Я рада, что ты так считаешь,— отвечала Ариэль.

— Но не забудь, что ты гораздо сильнее Дервина. А Лэра изменит его в худшую сторону.

@***= На второй день пути в Сихарроу, между Дальтоном и Ануиром, они проезжали через поле, на котором Эрвин встретил свою смерть. Вдали виднелись Горы Морского Тумана, где армия Ануира сражалась с людоедами в тот несчастливый раз, когда они пытались попасть в Боруин через Мир Теней. К югу от горных цепей находились укрепления Эрвина для защиты границ Бросенгэ. А чуть восточнее находились гарнизоны Ануира, которые пытались преградить путь армии Эрвина перед финальным решающим сражением.

Обычно известные сражения получают названия по имени мест, где они происходили. В этом случае все было не так. По традиции место битвы должно было дать ей название — Битва при Горах Морского Тумана. Но Микаэл решил по другому. Эта некогда цветущая обширная равнина, теперь превратившаяся в голую вытоптанную землю, залитую кровью обеих армий. Дожди последнего лета размыли ее, затем она была покрыта снегом, милосердно прикрывшим следы жестокого сражения. Возможно, следующей весной появится новая трава, и постепенно шрамы на лице земли загладятся, уврачеванные рукой матери-природы. Но и тогда это место будет носить имя, которое дал ему Микаэл в память о том, что много людей полегло здесь из-за неумеренного честолюбия одного-единственного человека. Это место навсегда останется Полем Печали.

Когда они проезжали мимо, следы жестокой битвы все еще были хорошо видны. То тут, то там возвышались холмики солдатских могил, и когда императорская свита приблизилась к Полю Печали, скорбное молчание было естественной реакцией. Некоторые холмики были украшены цветами, оставленными родичами тех, кто пал в этой битве.

Родственники солдат, приезжая на могилы, старались отметить их деревянными табличками, на которых указывалось имя и родной город. Тем не менее, не смотря на все старания, многие тела остались неопознанными, и часто бывало, что семье погибшего было известно лишь то, что его тело лежит где-то в этой земле. Для них Микаэл распорядился установить громадную каменную стелу, в надписи на которой говорилось о том, что произошло на этом Поле Печали. И сюда приносили больше всего траурных венков, особенно те, кто хотел сказать последнее прости своим родным, но не мог узнать, где их похоронили.

Эстетика войны, думал Эдан. Они покрыли себя славой, но слава преходяща, и вечна и неизменна лишь смерть.

Все молчали, проезжая мимо этого памятника. И после еще долгое время никто не осмеливался нарушить молчание.

Этой ночью они сделали привал неподалеку от разрушенных укреплений на границе между Бросенгэ и Аванилом. Когда палатки были установлены, и все сели ужинать, Эдан пошел на поиски Микаэла. Император стоял на разрушенной стене неподалеку от лагеря. Его охрана застыла на почтительном расстоянии от него, давая императору возможность предаться своим размышлениям.

Когда Эдан приблизился, Микаэл рассеянно оглядывал равнину Бросенгэ. Солнце садилось, и лишь на западе осталась узкая золотая полоска заката. Заслышав шаги Эдана, Микаэл обернулся. У него был озабоченный вид.

— Что-то случилось, Государь? — почтительно спросил Эдан.

— Нет, я просто думал,— отвечал Микаэл.

— Я вспомнил другие такие же поездки в Сихарроу. Особенно одну.

— Последнее лето перед войной,— уточнил Эдан.

Микаэл кивнул. Затем неожиданно улыбнулся.

— Помню, как-то раз я сказал, что когда стану императором, то отменю все эти скучные титулованные обращения вроде всяких ваших и наших светлостей. Меня всегда раздражало, что никто не называет меня по имени.

Эдан улыбнулся.

— Да, я помню.

— Ну, я тут как раз занимался продумыванием текста указа на эту тему. Следовательно, Лорд Верховный Камергер, когда мы беседуем неофициально, как сейчас, вы обязаны называть меня по имени. Не "Государь", не "Мой господин", и уж никак не "Ваше Высочество". Просто Микаэл. Я помню, что это неплохо вышло у тебя тогда на Поле Печали.

— Это было чисто инстинктивной реакцией на грозящую вам опасность.

— Что ты чувствовал, когда мы сегодня там проезжали?

— О, все не выразишь словами,— произнес Эдан.

Микаэл кивнул.

— Я говорю о тишине. Не о том, что все молчали, а о том, какое это тихое место само по себе. Мертвая тишина. И как все неподвижно. Даже птицы не поют. Такая тишина гасит все звуки.

— Говорят, что такая странная атмосфера всегда царит на местах больших сражений, и даже с годами это не меняется,проговорил Эдан.

— Я помню все, что тогда было,— проговорил Микаэл.

— Я сейчас словно вижу, как они стоят и ждут атаки солдат Эрвина. Они знали, что их сейчас просто сметут, но они стояли. Стояли насмерть за меня.

— Они стояли за империю,— поправил Эдан.

— Ты считаешь меня слишком самоуверенным? — спросил Микаэл. — Но как бы то ни было, я и есть империя. По моему желанию они пришли сюда, и даже если они сражались не за меня, то из-за меня. Вследствие моих действий. И мертвецы на этом поле лежат итогом моих действий.

— Не только ваших,— возразил Эдан.

— Мятеж устроил Эрвин. Не вы. И это его армия нападала на Ануир, а теперь наши храбрые защитники лежат здесь в безымянных могилах. Обвинять себя во всем с вашей стороны не просто неправильно и несправделиво, но это умаляет и заслугу этих воинов. Они сражались и умерли за своих жен, детей и близких. И за вас. Но не за вас только.

Микаэл тяжело вздохнул.

— Ты считаешь, я люблю воевать? Скажи мне правду, Эдан. Я не обижусь.

— Я всегда говорил вам только правду,— отвечал Эдан. Он помолчал.

— Да, я считаю, что вам нравится воевать.

Микаэл кивнул.

— Возможно, когда-то так и было. В детстве я часто мечтал повести войска в сражение.

— Знаю,— отвечал Эдан.

— Мы достаточно часто воплощали в жизнь ваши мечты.

— Должно быть, ты от этого ужасно страдал,— ухмыльнулся Микаэл.

— Вряд ли ты получал особое удовольствие от детской игры в войну. Во всяком случае, я заставлял тебя притворяться мертвым по нескольку раз на день, потому что мне казалось, что ты недостаточно артистичен.

Эдан хихикнул.

— Должен признаться, что это сильно действовало мне на нервы. Вы испытывали мое терпение.

— И ты развил его почти до совершенства. Мне следует брать с тебя пример. Может, ты прав, мне нравится воевать. Я знаю, что мне нравилось, как я себя от этого чувствовал. Восприятие обостряется до предела. Чувствуешь себя по-настоящему живым.

Внезапно Эдана осенило.

— Риск,— произнес он, думая о Лэре. Он-то всегда считал, что Микаэл ничего не боится, что он неспособен испытывать страх. Возможно, он ошибался. Возможно, для Микаэла, как и для Лэры, страх был чем-то вроде допинга.

Микаэл кивнул.

— Ты тоже так чувствуешь?

— Не совсем так,— отвечал Эдан.

— Или не в такой степени. Но я понимаю, что вы имеете в виду.

— Я пытался вспомнить, когда это переменилось,— задумчиво проговорил Микаэл.

— Думаю, после нашего последнего ужасного путешествия через Мир Теней. Во всяком случае, тогда это началось. И потом я все время так ужасно себя чувствовал, а потом, когда я увидел Дервина... Увидел, как он подъезжает ко мне, а я стою над телом его погибшего отца... Я никогда не забуду выражения его лица. Я до сих пор вижу это в кошмарных снах.

— Война могла окончиться лишь со смертью одного из вас,возразил Эдан. Эрвин был на меньшее не согласен. И Дервин знал это.

— И все же, я убил его отца, а потом сделал его герцогом и отдал в жены свою сестру, как будто это может компенсировать его потерю. А теперь мы едем в Сихарроу, где он будет играть роль радушного хозяина во время Саммер-Корта.

Микаэл потряс головой.

— Это кажется каким-то безумием. По крайней мере, с дюжину раз я собираюсь плюнуть на все, развернуться и скакать обратно в Ануир.

— Это ваше право,— сказал Эдан.

— Вы же все-таки император. Никто не посмеет задавать вопросы.

— А как же ты? Не представляю, чтобы ты горел желанием снова попасть в Сихарроу.

— Да, я бы прекрасно обошелся без этого,— сказал Эдан.Это место навевает неприятные воспоминания. Но мы оба знаем, что эта поездка необходима. Если мы не поедем, это оскорбит Дервина.

— Да уж, Лэра об этом позаботится,— сказал Микаэл.

— Я оказал ему медвежью услугу, дав ее ему в жены.

— Как бы то ни было, она сделала его счастливым.

— Так говорят. Но мне верится в это с трудом. Не очень похоже на Лэру, не правда ли?

— Может, она изменилась,— неуверенно произнес Эдан.

— Ты сам-то веришь в это?

— Нет.

— И я не верю. Она всегда была злобной шлюшкой. Не понимаю, что ты в ней нашел.

— Это потому что ты ей брат,— сухо проговорил Эдан.

Микаэл промолчал. Затем он спросил.

— Ариэль знает?

— Да. Я рассказал ей все.

— Действительно? И какова была ее реакция?

Эдан тщательно обдумал ответ.

— Она отнеслась к этому с большим пониманием.

— Что она сказала?

Эдан начал находить этот разговор крайне неловким, но он должен был ответить.

— Она сказала, что прошлое это прошлое.

— И все?

Эдан прочистил горло.

— Ну, она сказала, что Лэра никогда мне не простит, но если она попытается мне навредить, то Ариэль ее убьет.

Микаэл хихикнул.

— Разве это забавно?

— Просто это очень похоже на Ариэль времен наших детских игр. Я помню, один раз она тебя чуть не убила.

— Вас не тревожит то, что моя жена поклялась убить вашу сестру?

— Ну, только если она повредит тебе,— поправил Микаэл.

— А в этом случае я ее сам убью.

Эдан не нашелся, что ответить на это.

— Ну... уж и не знаю, чувствовать мне себя польщенным или обеспокоенным.

— Если она попытается навредить тебе, это будет на уровне государственной измена,— объяснил Микаэл. А затем невзначай прибавил:

— Кроме того, ты мой лучший друг.

— Вы делаете мне честь.

— Нет, это ты делаешь мне честь,— возразил Микаэл.

— Как император я не имею права иметь друзей. Только подданных. Ты единственный настоящий друг, который у меня есть.

— А императрица?

— Это другое. Она моя жена, и я люблю ее. Я никогда не ждал, что будет так. Я смотрел на брак как на долг, а это оказалось мне в радость. И я благодарен тебе за это.

— Это не моя заслуга. Благодарите мою жену. Это Ариэль нашла ее. Она сказала, что Фелина подойдет вам идеально.

— И она не ошиблась,— заметил Микаэл.

— Тебе повезло, что у тебя такая жена, Эдан. Надеюсь, ты это ценишь.

— Да,— сказал Эдан.

— Мы через многое прошли вместе, ты и я. Мы были захвачены гоблинами и чуть не попали в рабство, мы вместе выиграли войну и спасли империю, и мы нашли хороших жен. Теперь нам следует осесть и произвести на свет сыновей, которые продолжат наше дело.— Он устремил взгляд вдаль.

— Я решил, что следующим летом кампаний не будет. Наша армия сражалась долго и храбро. Они заслужили отдых. Я пошлю наемников охранять неприкосновенность наших границ. Империя достаточно окрепла. Позже мы сможем продолжить расширять территорию, но все же думаю, что превратить всю Керилию в один народ от моря до моря предстоит моему сыну.

— Мудрое решение,— кивнул Эдан.

— Для крепкой постройки нужен хороший фундамент. Вы уже сделали больше, чем кто-либо из Роэлей до вас. Ваш отец мог бы гордиться вами.

— Твой так же,— ответил Микаэл.

— Но нам еще многое предстоит сделать. Следует разобраться с Туразором, а то Горванак решит, что мы просто попугали его. Он должен быть наказан за то, что помог Эрвину поднять мятеж. Кроме того, у каждого из нас есть свои личные счеты с гоблинами. Мы долго тянули с этим. Я собираюсь поступить с Горванаком так же, как они поступили со мною. Выпороть до полусмерти, а потом протащить до Ануира волоком.

— Должен признаться, я бы с удовольствием посмотрел на это.

— Ты увидишь это прежде, чем кончится лето,— пообещал Микаэл.

— А как только с Горванаком будет покончено, придется разбираться с Человекоубийцей. Руоб совсем обнаглел. Грабит всех подряд и захватывает все новые земли в лесах Боруина. Он мне как заноза в пятке. И я выдеру эту занозу. А после всего этого можно будет посвятить все свое время семейным заботам и радостям.

— Я был бы счастлив,— сказал Эдан.

— Ариэль опять ждет ребенка, и врачи говорят, что будет сын. В ближайшие несколько лет мне следует почаще бывать дома и заняться его ранним воспитанием, чтобы он был подготовлен к тому, что в свое время ваш сын будет приводить его в такое же отчаяние, как вы меня в детстве.

Микаэл хмыкнул.

— Что, все было так ужасно?

— Говоря словами вашей сестры, вы были невыносимы,— отвечал Эдан.

— Чья бы корова мычала... Что ж, Эдан, я хочу дать тебе торжественное обещание. После того, как у меня родится сын, я сам возьму на себя труд по его воспитанию и постараюсь внушить ему, что следует жалеть и защищать Лорда Верховного Камергера. Я объясню ему, что когда играешь в войну, умереть один раз вполне достаточно.

— Обычно так и есть,— отвечал Эдан.

— Думаю, что этому надо обучать с детства. А теперь с вашего позволения, я хотел бы откланяться и вернуться к моей жене прежде, чем она начнет волноваться, куда я запропал.

Микаэл кивнул.

— Передай Фелине, что я скоро приду. Я чувствую потребность побыть одному какое-то время.

Эдан смутился. В голосе Микаэла звучали странные нотки.

— Вас что-то беспокоит?

Микаэл покачал головой.

— Не знаю,— вздохнул он.

— Война окончена, мы расширили границы и укрепили их, о планах на будущее я только что упоминал, и кажется, что все нормально.

Он помолчал.

— И все же... У меня такое чувство, словно что-то не так. Но клянусь жизнью, я не могу понять, что это. Я просто не знаю. Может, это все мой беспокойный характер. Не тревожься. Ступай к Ариэль прежде чем она заметит твое долгое отсутствие. Я разберусь сам.

— Хорошо,— ответил Эдан.

— Я скажу императрице, что вы вскоре будете у нее.

— Спокойной ночи, Эдан. Приятных снов.

— Спокойной ночи, Микаэл.

Эдан развернулся и сошел с разрушенной стены, постоял и отправился обратно в лагерь. Горели огни, большая часть придворных укладывалась спать. Только солдаты бодрствовали, собираясь вокруг костров, играя и тихо болтая друг с другом. Внезапно к нему подошел капитан Кавал.

— Все ли в порядке с императором, милорд? — спросил он обеспокоенным тоном.

Эдан кивнул.

— Он просто хочет поразмыслить о своих делах в одиночестве. Этим летом будет кампания против Туразора.

— Я слыхал об этом, милорд,— отвечал капитан.

— Но раньше он никогда не бывал так озабочен из-за кампаний. Мне кажется, его что-то гнетет. Я обратил на это внимание в самом начале нашего путешествия. Вы не знаете, что это может быть?

Эдан покачал головой.

— Нет. Но у него много проблем. Железный Трон не игрушка. Быть императором это тяжелый труд, хотя и почетный. Он сказал мне, что скоро придет в лагерь. Нам предстоит еще долгий путь, а он не привык так медленно передвигаться. Думаю, что он горит желанием скорее достигнуть цели нашей поездки. Тебе не стоит тревожиться.

— Благодарю вас, милорд,— сказал капитан.

— Спокойно ночи, капитан.

— Спокойной ночи, лорд Эдан.

Эдан пошел к себе, размышляя, как же было на самом деле. Микаэл всегда был нетерпеливым и беспокойным. Возможно, его вовсе не радовала перспектива провести несколько лет без кампаний. Хотя, он говорил искренне. Фелина сделала его счастливым, и впервые Микаэл захотел немножко пожить спокойно. Возможно, его угнетала мысль о необходимости ехать в Сихарроу? Эдан сам не особенно радовался этому. Но по причинам политического характера это было необходимо. Кроме того, они недолго пробудут там. А потом предстоит поход в Туразор.

Еще одна кампания, думал Эдан. Может, еще две, если Микаэл все же решит расправиться с Руобом Человекоубийцей. Многовато для одного лета, но год без кампаний того стоит. Эдан уже предвкушал покой.

Он был сыт войной по горло.

Глава четвертая

Канун летнего праздника Саммер-Корт в Сихарроу был очень напряженным для Дервина, который должен был как следует приготовить все для встречи императора. За годы войны многое в замке и городе пришло в упадок, и требовалось восстановить былое великолепие родового поместья. Императору надо подготовить роскошную и достойную встречу.

Из отдаленных районов Димеда и Алами привозили огромные валуны для починки стен, подвергшихся сильному разрушению за последние десять лет. Кроме того, стены замка оделись деревянными подмостками, по которым карабкались рабочие, пытающиеся восстановить надлежащий порядок после долгого небрежения.

Горожане нанимались в слуги для уборки дворцовых покоев и чистки серебряной утвари. Ковры и вышивки выбивались и проветривались на свежем воздухе, деревянную мебель чинили или заменяли новой. В конюшнях было много работы, надо было перекрыть крыши, укрепить перегородки в стойлах. Стены очищались от копоти, осевшей после факелов, прислуга драила медные лампы, чтобы те давали больше света и меньше коптили. Кровати в покоях полностью менялись, в матрасы набивали свежую солому, а в подушках меняли гусиный пух. Белье стиралось и обшивалось кружевом.

Требовалось починить одежду дворцовой стражи, и Дервин настоял на том, чтобы вся челядь самостоятельно занималась рабочим гардеробом, начищая пуговицы и цепи до блеска. Много времени ушло на то, чтобы придать парадный блеск доспехам и оружию. Каждый день все пересматривалось, перетряхивалось, переделывалось. Дворцовая стража чеканила шаг и отрабатывала маневры.

Старая прислуга инструктировала тех, кто был только что нанят на службу, повара нещадно пороли поварят, вылизывающих кухонные полы дочиста. Садовники спешно занимались клумбами, выравнивали дорожки и посыпали их свежим песком, а заодно травили крыс и насекомых. По ночам по замку носились мрачные крысоловы с сетками на плечах, голубятни очищались и проветривались на случай, если император пожелает осмотреть их.

В городе забастовали полицейские, заставляя горожан мести улицы и убирать с поля зрения весь свой скарб. Давались специальные наставления владельцам магазинов, лавок, таверн. Даже в период правления придиры Эрвина город так не сиял чистотой и порядком. Все готовились к прибытию императора, кровельщики ремонтировали крыши, плотники ремонтировали или меняли двери, с ферм поставляли бочки с вином, элем и медовухой. Рыбаки привозили свежую рыбу, а фермеры готовили колбасы.

В этот период Лэра почти не виделась с Дервином. Это ее полностью устраивало. Пока он целыми днями носился, устраивая пышный прием императору, она проводила время с Родриком, который был гораздо красивее, моложе и искуснее в любовных утехах, чем ее муж. По ночам Дервин возвращался домой уставший, валился на кровать и сразу засыпал. Затем появлялся туманный коридор к Калладору, и она проходила в его покои в Бэттлвэйте, чтобы продолжить уроки магии.

Даже если бы Калладор не хвалил ее, она бы сама поняла, что делает большие успехи. Никогда ее ничто так не интересовало, как магия. Все ее любовные приключения просто скрашивали существование, не более того. Теперь же она нашла свое истинное призвание. Она с нетерпением ждала ночей, когда можно будет отправиться к Калладору и похвастаться успехами, а старый маг будет гордиться ей и хвалить ее одаренную и упорную натуру. Так было каждый день, но в ночь перед приездом императора в обычном распорядке произошли перемены.

Дервин вернулся поздно, совершенно измотанный финальными приготовлениями. Калладор через прядь волос Дервина чувствовал, когда тот ложился в постель, а до этого было невозможно погрузить его в транс. Становилось все темнее, время шло, и Лэра забеспокоилась, почему Дервин так задерживается. Весь день она провела в нервном возбуждении, ее не покидало чувство, что вот-вот должно случиться что-то необычное. Она даже отослала Родрика, не в силах отвлекаться на него от необычного состояния предвкушения. Сегодня у нее не было на него времени. Его привязанность начинала утомлять ее. Во всяком случае, с ним было скучно. Скоро надо будет позаботиться о том, чтобы избавиться от него.

Когда Дервин наконец пришел и стал ложиться в постель, они немного поговорили о событиях прошедшего дня, точнее, говорил Дервин, а Лэра издавала неопределенные звуки, имитируя живой интерес к тому, о чем он рассказывал. Она нервничала, мечтая в душе, чтобы он поскорее уснул. Заткнулся и уснул. Дервин волновался, не упустил ли он чего-нибудь существенного в приготовлениях. Он хотел, чтобы все прошло без сучка, без задоринки, чтобы продемонстрировать императору и народу Боруина свою лояльность.

Он мог бы еще долго говорить, ведь, несмотря на усталость, он был предельно возбужден и взволнован, но тут в комнате заклубился магический дымок и Дервин впал в глубокий транс.

Лэра в нетерпении смотрела, как постепенно возникал коридор из туманной спирали, прокладывая ей дорогу в Венец Горгона. Она быстро встала с постели и нырнула в туманный портал, как в водоворот.

Она прошла по коридору и почувствовала холод, как бывало обычно. По коже побежали мурашки, ветер развевал ее густые волосы и играл со складками ночной рубашки. Наконец она увидела свет в конце тоннеля. Через секунду она вышла наружу. Но вместо того, чтобы оказаться в покоях Калладора, она обнаружила, что в первый раз за время ее обучения она оказалась совсем в другом помещении.

Она озадаченно огляделась вокруг. Неужели что-то не то с чарами? Стены жилища Калладора в подземелье Бэттлвэйта были сложены из огромных каменных блоков, но стены этого незнакомого помещения были совсем из другого материала. Они были матово-черные, грубо обработанные, казалось, они обладают способностью поглощать то скудное освещение, которое давали несколько огромных черных светильников, висящих на стенах. От них исходил тонкий аромат неизвестных благовоний. Обсидиан, внезапно подумала она. Стены были сложены из обсидиановых плит. Она находилась в верхних покоях Бэттлвэйта, замка-крепости Горгона, принца Рейзена.

Она вздрогнула от неожиданности, услыхав за спиной голос.

— Ты опаздываешь.

— Калладор! — воскликнула она, поворачиваясь к магу.

— Что случилось? Почему мы не у тебя?

— Нет времени на вопросы,— заявил старый чародей, приближаясь к ней.

— Идем. Его высочество не любит ждать.

Его высочество? Так титуловать можно было только принца Рейзена. Она поняла, что вот-вот встретится с покровителем своего учителя. Никем иным, как Горгоном. Ее желудок сжался в болезненном спазме, рот моментально пересох.

Она была совершенно не готова к этой встрече. На самом деле она ни разу не думала о том, что это может произойти. Она бывала в Бэттлвэйте только в ночное время и все время проводила исключительно в комнате Калладора, которая была изолирована от остальных помещений. За время, проведенное со старым магом,, она настолько увлеклась учением, что совершенно упустила из виду то, что когда Калладор появился в ее спальне впервые после окончания войны, он несомненно преследовал определенную цель. Он ни разу не требовал от нее ничего, не касающегося впрямую учебного процесса, но все же у него на нее были виды. Что-то он от нее все-таки хотел. И безусловно он не бескорыстно тратил на нее свое время. За учебу надо будет расплатиться. Лэра не представляла, какова цена ее ученичеству, но время шло, а он молчал, и мало-помалу Лэра просто перестала думать об этом. Теперь ей предстоит узнать, чем ей придется расплачиваться.

На мгновенье ее охватил страх. Что, если Горгон захочет ее? В легендах о нем никогда не упоминалось о том, что у него была жена или подруга. Раньше она никогда не задумывалась на эту тему. Но сейчас она задумалась. Он жил здесь со времени бегства с поля боя при горе Дейсмаар, несколько веков назад. Кал-Сафарак был древним городом, но Рейзен был еще старше. Он появился здесь, когда не было ни города, ни населения, построил крепость и создал свое государство. И все это время он оставался один. А что, если это и будет ее платой? Что, если в этот раз она не вернется обратно? Вдруг она останется тут навсегда?

Пока они петляли по длинным и темным коридорам, ее сердце билось все сильнее, она нервно кусала губы. Когда она была помолвлена с Эрвином, он внушал ей физическое отвращение. Но Рейзен гораздо отвратительней. Говорят, он уже совсем не похож на человека. Но если он захочет ее, то как она сможет отказать? Власть принадлежала ему. Лэра почувствовала, как по спине пробежал холодок, она дрожала, но не только от страха.

Распахнулись огромные двери, впуская мага и Лэру. Ощущения Лэры были непередаваемы. Ее дыхание участилось. Страх одурманивал ее, почти возбуждал...

Они вошли в главную залу замка. Он был гигантских размеров. Потолок возвышался над ними, сверкая темными кристаллами. Под ним летали странные твари, похожие на летучих мышей, но очертания их тел были нечеткими, словно у медуз в море. И они не издавали характерных криков.

В противоположной стороне комнаты на обсидиановой стене висела украшенная богатой вышивкой портьера. Лэра распознала крест Роэлей, но только здесь он был изменен. На черном поле резко вырисовывался кроваво-красный дракон, из его пасти вырывалась молния. Под вышивкой на пьедестале, сложенном из черных и прозрачных драгоценных камней, стоял огромнейший трон, высеченные из цельного куска обседана. Он был в три или четыре раза больше Железного Трона Ануира, рассчитанный на нечеловеческий рост, а на спинке трона находились два изогнутых рога с вкраплением кроваво-красных камней.

В центре комнаты на черном блестящем полу серебром была выложена магическая надпись. Возле нее Калладор остановился. Какое-то время они смотрели на руны, ожидая. Затем Лэра услыхала шаги, и холодный пот заструился по ее позвоночнику.

Это была походка нечеловеческого существа. Звук шагов, казалось, исходил откуда-то из теней слева от трона. Они отдавались эхом по всей зале, образуя завораживающий ритм, и Лэра затаила дыхание.

Тук, тук, тук...

При виде гигантской тени Лэра задрожала, ее колени подгибались, грудь усиленно вздымалась, пока она пыталась выровнять дыхание. И вот появился Рейзен.

Лэра почти задохнулась. Он был слишком огромен. Раза в три выше любого нормального мужчины. Его мускулистая и мощная грудь была обнажена, сильные руки на локтях и плечах заканчивались шипами, кожа напоминала твердый темный отполированный камень. Нижние конечность были словно у козла. Кривые козлиные ноги, покрытые черной шерстью, с копытами, напоминающими обсидиан. Но не это заставило сердце Лэры трепетать подобно дикой птице, когда он уселся на трон и зафиксировал на ней пристальный взгляд.

Как бы Рейзен ни выглядел раньше, теперь он был совершенно не похож на человека. На нее смотрело немигающими черными глазами лицо, словно явившееся из ночного кошмара. Легенды приписывали Горгону голову быка, но это было бы гораздо предпочтительней. Да, у него были бычьи рога и уши, но на этом сходство заканчивалось. Очертания лица и форма головы были пародийно человеческими, но волосы отсутствовали. Зато его голова была покрыта костяными отростками. Некогда человеческий нос превратился в ужасное рыло, а пасть обнажала острые волчьи зубы. Щеки и подбородок тоже обросли шипами, напоминающими роговое покрытие его головы.

Калладор был стар, и всю жизнь он использовал магию, но он не утратил человеческой наружности, так что единственным объяснением чудовищной мутации, постигшей принца Рейзена, была жидкость, полученная им от князя тьмы Азрая. Подкрепленная кражей крови, она превратила Рейзена в кошмар. Лэра припомнила, что легенды называли Горгона полностью выжившим из ума, и снова усомнилась в этом. Все же, увидев его во плоти, она теперь недоумевала, как можно претерпеть такую чудовищную трансформацию тела и при этом не выжить из ума.

Калладор сделал шаг вперед и опустился на одно колено, кланяясь своему покровителю и властелину.

— Позвольте представить вам герцогиню Лэру из Боруина, Ваше Высочество.

Лэра не знала, что делать. Она онемела от страха, но в ней говорила кровь принцессы дома Роэлей, а этот мутант хоть и был Горгоном, все же являлся принцем из дома Роэлей, хоть и незаконнорожденным. Он был ее родственником. И она имела полное право не кланяться ему. Я не должна показывать, что боюсь его, думала она, прилагая нечеловеческие усилия к тому, чтобы стоять гордо и прямо, глядя ему прямо в глаза.

Рейзен просто окинул ее взглядом, а затем заговорил. Его голос звучал на удивление по-человечески и весьма приятно, глубокий, хорошо поставленный и с великолепными интонациями. Он говорил с ануирским акцентом, но с легкой примесью какого-то другого звучания. Потом она осознала, что он говорит на Анду, языке, который ее предки использовали много веков назад.

— Калладор рассказывал о вас, миледи,— произнес .

— Он сообщил, что вы сделали значительные успехи в занятиях магией, а ваша одаренность кажется ему необычной и несомненной.

— Я стараюсь, милорд,— отвечала она, тщательно подобрав вежливое, но нейтральное обращение.

— Это похвально,— продолжал Горгон. Затем возникла резкая пауза.

— Мой облик напугал вас? — спросил он.

— Вы поистине грозно выглядите, милорд.

— Вы находите меня отвратительным?

Лэра судорожно сглотнула. К чему он клонит?

— Я нахожу вас ужасным,— ответила она.

— Вы весьма тщательно подбираете выражения,— заметил он.

— Это тоже похвально. Я чувствую ваш страх, но вы тщательно скрываете его. Вы обладаете гордостью и смекалкой, это хорошее сочетание.

— Благодарю вас,— отвечала она. Время брать быка за рога, сказала она себе, едва сдержав истерический смешок при мысли о том, насколько выражение подходит к ситуации.

— Вы очень любезны, милорд, но мне думается, что вы встретились со мной не только для того, чтобы говорить мне комплименты.

На лице Рейзена возникло нечто вроде улыбки, хотя внешне это скорей напоминало гримасу.

— В самом деле. У меня есть дело, которое я хочу поручить вам. Если вы справитесь с заданием, вскоре последует вознаграждение. В противном случае я заберу вашу душу.

Лэра глотнула. Он подразумевал кражу крови. Мысль о смерти наполнила ее ужасом, но в глубине души она испытывала облегчение от того, что он вызвал ее не с интимными целями. Она предпочла бы умереть.

— Что мне следует сделать? — спросила она.

Горгон достал крошечный сосуд, не больше наперстка, на золотой цепочке. Он повесил его на коготь.

— Ваш брат император собирается гостить у вас в Сихарроу по случаю Саммер-Корта. Он привезет с собой свою жену. Ночью вы должны проследить за тем, чтобы императрица выпила содержимое этого сосуда. Можете подлить его в вино или воду, как пожелаете. Но это должно случиться в ночь летнего солнцестояния. Если вы не сделаете этого, ваша жизнь принадлежит мне.

— Что должно произойти? — напряженно спросила Лэра.

— Должен родиться ребенок,— отвечал Горгон.

— Мой ребенок.

Лэра задохнулась.

— Если императрица прибудет в Сихарроу уже беременной, Калладор даст вам специальное зелье, чтобы случился выкидыш, а затем ей следует давать предохранительное зелье вплоть до недели перед солнцестоянием. Тогда вы подольете жидкость, которую я дал. Первенец императора Микаэла будет моим сыном. И через него я смогу основать новую династию и править империей, которая давно по праву принадлежит мне.

Горгон протянул когтистую лапу к Лэре, и флакончик оказался у нее в руках. Она повесила цепочку себе на шею. От прикосновения сосуда к ее груди у нее побежали мурашки.

— Теперь вы можете идти,— сказал Горгон.

— Вы знаете, что надо делать.

Он поднялся и молча исчез во тьме за троном.

Лэра неподвижно стояла на месте, словно оглушенная. Затем она повернулась и медленно приблизилась к Калладору. Они покинули залу и двери с шумом захлопнулись у них за спиной. Лэра повернулась к магу и прошептала.

— Это безумие!

— О, нет,— отвечал Калладор.

— Это просто политика.

— Политика!

— Да, политика,— повторил Калладор.

— Рейзен веками жаждал управлять империей. Однажды он потерпел поражение, оказывая поддержку Азраю, и эта неудача преследовала его все долгие годы. Века ушли на то, чтобы развить природные способности и укрепить свою державу, создать мощную армию, а это не так просто, ведь его головорезы убивают друг друга почем зря. Если бы существовал достойный противник, с которым пришлось бы считаться, все было бы проще. Беда Рейзена в том, что при его неистовой жажде власти его снедает злоба и ненависть. Он ненасытен. Он одержим своей манией завоевания.

— И он считает, что достигнет долгожданной цели, обрюхатив императрицу? Это безумие! Какое же чудовище должна родить императрица?

Калладор пожал плечами.

— Родится маленький онсхеглин. Его, разумеется, убьют, но последствия его рождения будут существенными. Первенец императора будет отвратительным выродком. Ясно, что это знак богов,— он улыбнулся. — Или, если хочешь, назовем это роком.

— Что это значит?

— На территории империи найдутся многие люди, которые истолкуют рождение как определенный знак свыше. Знак неизбежного возвышения онсхеглина,— отвечал Калладор.

Рейзен среди онсхеглинов считается наиболее могучим. Есть группа людей, называющих себя фаталистами. Они не верят в богов, по крайней мере, в старых богов. В их общество входят разочарованные поэты, кабацкие философы вроде большеглазых молодых девиц и молодых аристократов с артистическими замашками, и теперь они организовали некое движение.

Во многих городах империи они поразили воображение и завоевали симпатию простого народа. У них нет постоянного лидера. Это делает их потенциально полезными. Плод созрел, так сказать.

— Когда императрица родит урода, они моментально распространят эту новость по всей империи и со своими комментариями. Злой рок погубил семя Роэлей. Божественный эликсир, полученный в Дейсмаар, с кодами отравил императорскую кровь так же, как это произошло с онсхеглинами. Все, что совершили Роэли за несколько веков, это ввергали империю в одну войну за другой, и реки человеческой крови омывали славу их рода. Мятеж до сих пор памятен многим. Такую память можно использовать в своих целях. Может, пришло наконец-то время свергнуть Роэлей и тогда народ будет жить свободно.

— Это означает еще одну гражданскую войну,— сказала Лэра.

— Страна еще не оправилась после предыдущей,— пояснил Калладор.

— Еще одна разрушит ее. Тогда на империю сможет напасть Рейзен. Микаэл, конечно, соберет остатки своей армии, но этого будет недостаточно. Его поражение неминуемо. И Горгон воссядет на Железный Трон.

Их шаги гулким эхом отдавались под каменными сводами, пока они пробирались по направлению к жилищу Калладора. Маг вызвал огненный шар, чтобы видеть дорогу в подземелье, и он парил над ними, кидая блики на темный глянец стен.

— Ты изобрел этот план! — сказала Лэра внезапно.

— И выдал Рейзену эту идею!

— А почему бы и нет? — возразил Калладор.

— Если бы Эрвин захватил трон, я стал бы королевским магом при императоре. Тогда мне больше не пришлось бы оплачивать ингредиенты для моих зелий, больше не было бы отложенных экспериментов из-за нехватки денег, я смог бы посвятить остаток жизни совершенствованию в моем искусстве. Но Эрвин погиб, как глупец, и мне пришлось менять планы. Я успел привыкнуть к определенному комфорту и мне не хочется менять стиль жизни. Когда падет империя и Рейзен захватит власть, я стану главным магом во всей стране. А ты, в качестве моей лучшей ученицы, будешь главной колдуньей.

— Ты дурак! — вскричала Лэра.

— Ты и вправду решил, что мое честолюбие этим удовлетворится? Я устроила так, чтобы у императрицы не было детей! Если Микаэл не оставит наследника, мой сын будет следующим в роду Роэлей и наследует престол, а после смерти Микаэла я буду править! Я получила бы все!

Калладор поднял брови.

— Действительно. И не стоит спрашивать, долго ли проживет твой брат. Но ты забыла, что поскольку твой сын еще слишком молод, чтобы управлять империей, регентом станет герцог, твой муж, и...

Он прервался и взглянул на Лэру с пониманием.

— Ну да, конечно! Ты несомненно уже позаботилась о том, чтобы в нужное время превратиться в безутешную вдову. Я здорово недооценивал тебя. Твой план настолько же логичный и последовательный, насколько дьявольский. Мои поздравления.

— Но теперь ты все погубил,— яростно прошипела Лэра.

— Если я выполню требование Рейзена и помогу выполнению твоего плана, я останусь ни с чем, кроме того, что он кинет мне как собаке кость. В любом случае это будет далеко от того, что я могла бы достигнуть, не вмешайся ты со своей дурацкой идеей. Если бы я получила регенство, я сделала бы тебя главным магом империи. Если это все, чего ты хочешь, то почему же, во имя всех богов, ты не сказал мне?

— Ну, это вопрос доверия,— замялся Калладор.

— А мне это нелегко дается. Сила привычки, я полагаю. И я не мог ожидать, что твоя идея окажется настолько дерзкой и честолюбивой. Должен признать, ты превзошла меня по всем статьям. Я хотел бы раньше подумать об этом, но увы! слишком поздно.

— Может, и нет,— сказала Лэра, пока Калладор проделывал магические жесты, чтобы открыть дверь в свои покои. Она распахнулась с громким скрежетом.

— Может, у нас еще есть шанс...

— Невозможно,— возразил маг.

— Мы не можем предать Рейзена. Он имеет надо мной такую же власть, как я над тобой. Мне пришлось дать ему такой же залог, как я получил от тебя. Теперь мы с ним связаны. Если я предам его, мне будет от него не уйти.

— Тогда тебе следует забрать этот залог,— сказала Лэра.

Калладор нервно хихикнул.

— Проще сказать, чем сделать, моя дорогая. Уж не надеешься ли ты, что он его случайно обронит где-нибудь?

— Как он выглядит? — спросила она.

— Прядь волос, так же как у тебя, и он хранит ее в медальоне на шее.

— А если медальон окажется пустым? Насколько вероятно, чтобы он открывал его для проверки?

Калладор поднял брови.

— Думаю, не станет,— признался он.

— Но как ты вытащишь оттуда мои волосы? Заберешься к нему в спальню, пока он будет отдыхать? Не думаю. Если я попробую так сделать, он почувствует мое присутствие, и это будет моим концом.

— Но он не связан со мной такими узами,— сказала Лэра.

— Ты хочешь пойти на такой риск? — не поверил Калладор.

— Если он проснется и обнаружит тебя, то разорвет тебя на куски.

— Нет, если он будет рад моему присутствию,— заявила она.

Глаза Калладора округлились.

— Не хочешь же ты сказать...

— Как давно у него не было женщины? Он сохранил эту способность, как ты думаешь?

Калладор ошеломленно уставился на нее, не в силах сказать ни слова.

Наконец, он выдавил из себя.

— Я... я не знаю. Но... ты же не серьезно... ты не собираешься... отдаться ему?

Губы Лэры скривились в горькой усмешке.

— Когда ты привел меня к нему, я боялась, что он именно этого и пожелает, и подумала, что лучше умереть. Но теперь я не вижу другого выхода, так что придется ненадолго позабыть о своей брезгливости.

Калладор, шатаясь, упал в кресло и его руки нервно сжали ручки кресла. Он покачал головой.

— Даже если так, это все равно ужасный риск. Поведение Рейзена непредсказуемо. Я никогда не слыхал, чтобы у него были женщины...

Он взглянул на нее.

— Он может повредить тебе. Даже убить.

— Я знаю,— ответила Лэра.

Мысль о том, чтобы лечь с Рейзеном, наполняла ее ужасом. Но в то же самое время ее охватывало странное, болезненное и необъяснимое возбуждение при мысли о том, какой громадный риск ей предстоит. И ей придется стать первой женщиной, которая переспит с ним за несколько последних веков. А невзирая на его устрашающую наружность, в душе он оставался человеком, мужчиной... А их действия поддаются контролю. В этом искусстве ей не было равных. Она станет единственной женщиной, переспавшей с онсхеглином, самым ужасным и сильным онсхеглином из всех... А попытаться завоевать его...

— Клянусь всеми богами,— медленно произнес Калладор, пристально наблюдая за ней.

— Мысль об этом возбуждает тебя!

— Лэра поняла, что забыла следить за выражением своего лица. Он не должен знать.

— Возбуждает? Ты сошел с ума?

— Выражение твоего лица...

— Если ужас, от которого теряешь разум, может быть назван возбуждением, то ты прав,— произнесла она, вздрагивая от притворного страха.

— И что ты знаешь о возбуждении? Что ты знаешь, кроме своих заунывных заклинаний? Из-за тебя мы оба попали в эту ситуацию! Из-за тебя мне придется совершить нечто... немыслимое! И если я не выживу или сойду с ума, то это падет на твою голову! Клянусь Хэлином, если бы я стала мужчиной, я бы удавила тебя голыми руками! Ты продал себя чудовищу, а потом со мной поступил так же! И теперь мне придется спасать нас обоих! Будь ты проклят, Калладор! Будь проклята твоя глупость!

Маг с позором опустил голову.

— Ты права, Лэра. Я был дураком, ослепленным собственным честолюбием. Хотел бы я как-то помочь тебе. Я действительно сожалею, что втравил тебя во все это. Прости меня.

— Слова,— сказала она презрительно.

— Легко извиняться, пока я должна приносить эту ужасную жертву.

— Это правда,— с несчастным видом простонал Калладор. Он поднес руки к шее и расстегнул цепочку золотого медальона, в котором хранилась ее прядь волос.

— Вот, возьми. Я освобождаю тебя от нашей связи. Это меньшее, что я могу и должен для тебя сделать.

Лэра улыбнулась. Прекрасно, подумала она, то, что надо.

— Может, ты и правду говоришь,— ее голос смягчился.

— Ты был мне учителем и другом, Калладор. Ты думал, что делаешь доброе дело для нас обоих. Я прощаю тебя.

— Я помогу тебе вернуться,— сказал Калладор.

— Я не могу тебе позволить отважиться на такой шаг. Пусть Рейзен накажет меня.

— Нет,— возразила Лэра.

— Может, у нас еще все получится. Мы постараемся достигнуть цели. Но сначала тебе надо освободиться от Рейзена.

— И ты пойдешь на это... ради меня? — изумленно спросил старый маг.

— Нет, ради нас,— сказала Лэра.

— Ради нас обоих. Жди меня здесь. Или я верну тебе залог, или умру.

@***= Когда она пробиралась обратно в огромную залу, коридоры были пусты. Медные светильники излучали тусклое сияние, огонь в них почти угас. Пока Лэра пересекала залу, прислушиваясь к гулкому отзвуку собственных шагов, ее сердце выбивало все более учащенный ритм.

В жизни она не испытывала такого страха. Но страх возбуждал ее. Ей придется пройти через это в любом случае. Не потому, что ей все еще был нужен Калладор, а потому, что без него затруднялось выполнение ее плана. И он слишком много знал, а пока его контролировал Горгон, маг представлял для нее угрозу. И выход был только один.

Она вошла в темный коридор, который вел к лестнице. Она медленно поднималась по каменным ступеням и с каждым шагом рос ее страх. И возбуждение. Это был величайший риск в ее жизни. Если она не справится, то умрет. Но если у нее все получится, она сделает нечто, чем не сможет похвастаться ни одна женщина. Она победит Горгона.

Конечно, никто и никогда не узнает об этом, но это не так важно. Будет знать она, и сознание своей силы будет давать ей удовлетворение, равного которому она никогда не испытывала. Горгон тоже будет знать, и не сможет ничего поделать с этим.

Она поднялась на самый верх и подошла к узкому переходу. Пройдя через него, она очутилась в темной прихожей, освещаемой лишь несколькими свечами, стоящими на столе. Тяжелый запах ударил ей в нос, она поморщилась. Отвратительно. Словно в логове зверя. Она пересекла прихожую, стараясь не обращать внимания на предметы, валявшиеся по углам. На столе лежали кости, крысы бегали среди объедков, оставшихся от ужина Горгона. Ей не хотелось даже думать, что там могло быть. На полках стояли древние человеческие черепа — трофеи от прошлых краж крови. Она попыталась целиком сосредоточиться на своей задаче. Надо попытаться использовать собственный страх для того, чтобы яснее представить себе, через что ей надо пройти.

Когда-то он был мужчиной, сказала она себе. Кем бы он ни был сейчас, раньше он был человеком и мужчиной, а мужчинами можно управлять. Это будет ее лучшим достижением. Мурашки побежали у нее по спине при мысли о том, что вот-вот может произойти, но в этом также было нечто невероятно привлекательное. Она шла вперед как сомнамбула, ориентируясь на звуки храпа, доносящиеся из-за шторы. Звук был настолько грозный, что у нее подогнулись колени. Она отодвинула штору и вошла.

Несколько секунд он просто стояла, привыкая к темноте. Затем она начала различать очертания огромной фигуры, покоящейся на кровати, способной вместить шестерых. Непроизвольный стон ужаса сорвался с ее губ. Еще не поздно. Можно просто повернуться и убежать.

— Кто здесь? Кто посмел...

Сверкающие желтые глаза уставились на нее с кровати, словно она наткнулась на хищное животное в его логове.

— Прошу прощения, мой господин,— сказала она, опуская голову. Ей не пришлось изображать испуг, ее уже и так всю трясло от страха.

— Умоляю, не сердитесь на меня... Я не смогла уйти.

...Никогда в жизни я не встречалась ни с кем, обладающим подобной силой, могуществом...

Она придвинулась ближе.

— Я не смогла устоять... Да поможет мне Азрай! Я... побеждена. Я не понимаю, что происходит. Это безумие, но я ничего не могу с собой поделать.

Она расстегнула платье, и позволила ему соскользнуть с плеч.

— Я ощутила силу, исходящую от вас, и не могу далее противостоять влечению, которое охватило меня. Я потерялась в океане страсти. Я более не принадлежу себе. Я не узнаю себя. Вы можете убить меня за мою дерзость, мне все равно. Я должна была прийти.

Она тяжело дышала, придав голосу оттенок страсти и желания.

— Делайте со мной что хотите... Вы такой сильный...

Она забралась в его постель.

@***= Она вернулась в жилище Калладора почти на рассвете, с трудом двигаясь. Все силы ушли на то, чтобы добраться до старого мага. Когда он увидел ее на пороге комнаты, его глаза округлились от изумления. Он поспешил помочь ей войти.

— Да помогут нам боги! Я был уверен, что не увижу тебя живой! — сказал он, придвигая ей свое кресло.

— Разве я не из рода Роэлей? Но если бы не это, ты бы и правда не увидел меня живой,— слабо простонала она.

— У меня ушли последние силы на то, чтобы залечить раны, которые остались после этого вонючего ублюдка. Он почти прикончил меня. Такую боль я не могла себе даже представить.

— Вот,— сказал он, протягивая ей кубок с жидкостью.

— Выпей, тебе станет полегче.

Она осушила кубок, пролив часть жидкости на грудь и подбородок. По ее телу разлилось тепло и она почувствовала, как силы возвращаются к ней. Она перевела дух и откинулась на спинку кресла, прикрыв глаза.

— Века без женщины,— пробормотала она.

— Он специально воздерживался, будь он проклят.

— Я все еще никак не могу поверить, что ты сделала это,сказал Калладор.

— Но ты хотя бы выжила. Ты пыталась. Ты приложила все свои силы.

Она взглянула на него.

— В самом деле.

Она сунула руку в вырез платья и достала медальон.

Калладор затаил дыхание.

— Ты достала его!

— Когда он кончил, то впал в глубокий сон. Было несложно забрать медальон.

— Но... ты забрала медальон. Ты же просто хотела забрать волосы. Он проснется и поймет, что произошло!

— Тогда нам стоит побыстрее убраться отсюда,— сказала она. С этими словами она спрятала медальон обратно.

— Ты не оставила мне выбора,— укоризненно произнес он.

— Я выполнила свое намерение.

— Отдай мне мой залог.

— И не подумаю. После всего, что мне пришлось испытать, я считаю, что имею полное право оставить его себе. Ты не согласен?

Калладор смотрел на нее и до него начал доходить смысл ее слов.

— Ах, понимаю. Вот так, да?

— Так и должно быть. Я получила назад свой залог, а твой теперь у меня. Теперь я госпожа. И я использую это правильно. Ты хорошо учил меня, Калладор.

— Как я уже говорил, я сильно недооценил вас, моя госпожа,ответил старый маг.

— Создай портал,— сказала Лэра.

— Слишком опасно здесь задерживаться. Кроме того, уже светает, и мой дурень-муж должен подняться, чтобы приготовиться к торжественной встрече императора. — Как скажете, госпожа,— ответил Калладор. Он начал создавать туманный коридор.

— Мне понадобится время, чтобы прийти в себя, а тебе следует подыскать себе место для жилья. Ничего не бери с собой, мы это достанем позже. Я дам тебе достаточно денег. Возьми только те свитки, которые больше нигде не достать. А с остальным разберемся позже.

В центре комнаты начал возникать портал, и Калладор засуетился, собирая все необходимое.

— Думается мне, что и в твоем, и в моем плане есть свои достоинства,— сказала Лэра.

— Весь фокус в том, чтобы соединить их.

— Я не понимаю,— ответил Калладор.

— Поймешь позже,— ответила она.

— Объясню в свое время. Мне многое пришлось перенести, и вот теперь я почти у цели. Осталось совсем немного. Просто немного терпения и времени. Но когда все, что надо, будет сделано и сказано, я сяду на Железный Трон как регентша империи Ануир. И первое, что я сделаю, это получу сердце Эдана Досьера на золотом блюде.

Глава пятая

Осуществление плана Лэры упрощалось тем, что императрица Фелина еще не была беременна. Впервые Лэра встретилась с женщиной, которую ее брат избрал в жены. Микаэл женился на простушке, подумала она. Да, она была хорошенькая, но совершенно не представляла себе, как следует держаться настоящей благородной даме, тем более императрице. Она двигалась по-мужски раскованно, без подобающей грации. Изящество всегда будет для нее чем-то непостижимым, подумала Лэра.

Фелина обходилась со своими придворными дамами дружелюбно и вежливо, но не выказывала ни малейшего интереса к их обычным занятиям. Она не умела ни танцевать, ни вышивать, и не владела игрой на музыкальных инструментах. Ее не обучили хорошим манерам, и хотя она проводила какое-то время во дворце с фрейлинами, но предпочитала бывать либо в конюшне, ухаживая за лошадьми, либо скакала верхом в сопровождении Микаэла. Она наслаждалась охотой наравне с мужчинами и обожала наблюдать за военными учениями. Мужчины все как один находили ее общество приятным, а ее саму подкупающе искренней и владеющей собой. Женщины не вполне понимали, как с ней поступать. Но абсолютно всем было очевидно, что Микаэл и Фелина влюблены друг в друга. Они были два сапога пара, прекрасно понимали друг друга и были счастливы.

Лэра обращалась с ней как с младшей сестричкой. На самом деле со своими сестрами она никогда не бывала так мила и ласкова. Оказалось совсем не трудно завоевать доверие императрицы. Она была невинна и бесхитростна. Лэра испытывала к ней жалость пополам с презрением.

Фелина сразу же согласилась принять к себе на службу Геллу, и с первого дня пребывания в Сихарроу полуэльфийская девушка начала подливать предохранительное зелье в питье императрицы, которая обожала на ночь выпить немного эля. Она и пьет, как мужчина, подумала Лэра. Микаэл совсем ничего не понимает в женщинах, женился на простушке.

Эдан дипломатично держался на расстоянии. Как только они прибыли в Сихарроу, он официально приветствовал ее, словно между ними никогда ничего не было. Лэра больше всего на свете хотела бы сейчас вонзить кинжал в его вероломное сердце, но следовало подождать. Его время придет. Он вел себя вполне вежливо, но сразу же после торжественной церемонии встречи императора начал всячески избегать ее. Это вполне устраивало ее. Так он не сможет помешать ей.

Ближе к середине месяца прибыла армия из Ануира, собираясь на давно ожидаемую кампанию против Туразора, запланированную на середину лета. Понадобится несколько недель приготовления, а затем они выступят в поход до середины следующего месяца. Это означало, что Микаэл и Эдан оба будут предельно заняты участием в подготовке армии, а Дервин несомненно присоединится к ним со всеми своими рыцарями. И Родриком. Юный глупец мечтал доказать свою храбрость на поле брани. Отлично, думала Лэра. Он начал утомлять ее. Если повезет, его убьют в бою, и ей не придется прилагать усилий к тому, чтобы избавиться от него.

В ночь на летнее солнцестояние Лэра дала Гелле флакон с семенем Горгона. Она не стала объяснять девушке, что там находится, а просто сказала, что это новое и эффективное противозачаточное средство. Гелла без вопросов взяла флакончик, а затем вернула его вечером, сказав, что все выполнила. Теперь, подумала Лэра, остается немного подождать. Императрица понесет, и через девять месяцев в тот момент, когда Саммер-Корт кончится и Микаэл будет отсутствовать, произойдут роды.

Ей хотелось быть уверенной в том, что никто и никогда не узнает, как все получилось. Только Калладор и Гелла были в курсе происходящего, а у нее имелись их залоги, и она могла сделать с ними все, что угодно. Геллу лучше устранить, подумала Лэра. Калладор стар и не захочет предавать ее. Во-первых, он сам был слишком замешан в этом, а во-вторых, он уже не мог без покровителя. Он ей еще пригодится. Но от Геллы следует избавиться. Она единственная могла указать причины рождения ребенка-онсхеглина.

Когда все в замке легли спать, Лэра отправилась за маленькой бронзовой шкатулкой, которую она хранила возле кровати. Там в потайном ящичке у нее лежали медальоны с залогами Геллы и Калладора. Локон Дервина она в свое время отдала магу, чтобы тот мог погружать ее мужа в глубокий сон, но часть волос она приберегла для себя, и теперь сама усыпляла его, а в свое время через эту прядь она сможет принять меры к тому, чтобы превратиться в безутешную вдову. Она представила, как это будет выглядеть.

Когда родится маленькое чудовище, будет невозможно скрыть это. Она и Калладор постараются тайно позаботиться об этом. И разнесется слух о том, что на Микаэле и его семени лежит проклятие. Фаталисты помогут ей. Они и так уже распространяли различные сплетни об императоре среди простого народа.

Микаэл все еще любимец ануирцев. Но они устали за время войны. Казна империи опустела, а Мятеж и последующие кампании оставили множество вдов и сирот. Дворяне тоже утомились постоянными требованиями Микаэла оказывать поддержку армии. Начинали поговаривать, что императора больше заботят завоевания новых земель, чем благосостояние жителей империи. Если в эту благодатную почву бросить нужные семена...

Рождение чудовища в императорской семье будет означать, что боги прокляли императора, и пока он правит империей, его проклятье распространяется и на народ империи. Ему предложат отречься от престола, а в случае отказа вспыхнет новый бунт. Жрецы храма Хэлина поддержат ее. Ее щедрые пожертвования в храм снискали ей отличную репутацию среди священнослужителей. Кроме храма в Боруине, она посылала дары в храмы Алами и Ануира, жрецы которых имели наибольшее влияние на народ. И всегда, отправляясь в храм, она брала с собой маленького Эйрина, чтобы жрецы видели, что ее сын растет в истинной вере и почтении к богам.

Оставалось продумать, что делать с Горгоном. Его поведение предсказать невозможно. Он был абсолютно ненормальным, в этом Лэра более не сомневалась. Веками он выжидал, создавая собственную крохотную империю и собирая военные силы. Теперь ему была подвластна территория, известная как Венец Горгона, и он расширял свои границы на севере до Низин Великанов, к востоку до Хорфольских гор, к югу до Мур-Килада и Марказора и на западе до границ Туаривеля. Его владения занимали площадь около пяти тысяч квадратных миль.

Предатель-принц, некогда едва спасшийся от Роэля в битве при Дейсмааре, теперь стал могущественнейшим онсхеглином, и он мог попытаться напасть на империю Ануир. Кроме того, он знал, что это Лэра украла у него медальон с залогом Калладора, и вряд ли собирался похвалить ее за этот поступок.

Ей не хотелось снова попадаться в его лапы. Одной ночи вполне достаточно. Это был самый ужасающий и кошмарный случай в ее жизни, и несмотря на страшную боль, страх и отвращение, она испытала острое чувство восторга. Что-то в этом было такое, от чего она почувствовала себя живой и счастливой. Почему она так наслаждалась, когда попадала в экстремальные условия? Даже боль доставляла ей радость, когда она рисковала жизнью.

Ее приключения с Родриком и прочие любовные интрижки, которые некогда волновали ее из-за того, что она рисковала положением, показались серыми и скучными. Что может сравниться с тем, что она испытала той волнующей и ужасной ночью? Свергнуть брата и сесть на трон, меньшее не пойдет. Она оденет вдовьи одежды и наденет на лицо маску скорби, показывая, как она печалится об утрате любимого мужа. И она снизойдет до просьбы стать регентшей и занять место на Железном Троне ради спасения империи и народа.

А для Эдана Досьера она уготовит особую судьбу. Годами она мечтала о мести, и теперь, когда она овладела колдовством, ей открылись новые горизонты. Она заставит его перенести нечеловеческие страдания.

Она ждала этого долго, очень долго, и вот время почти пришло. Она станет императрицей-колдуньей, при дворе она соберет лучших магов страны, чтобы они научили ее самым вершинам магического искусства. Тогда даже онсхеглин не будет представлять для нее угрозу. Она поставит Горгона на колени.

Она взяла в руки шкатулку. Пора. Гелла, наверно, вернулась в комнаты для прислуги и несомненно спит. Утро для нее не настанет никогда.

Дервин храпел в постели, не подозревая, что она наложила на него чары. Он не проснется, пока она не разбудит его. Она может спокойно совершить задуманное. Надо просто достать локон из медальона...

Она похолодела от ужаса, открыв потайной ящичек. Он был пуст! Ее глаза наполнились слезами, руки отчаянно скребли шелковую поверхность тайника. Залоги исчезли! Остался лишь медальон с прядью Дервина, который она обычно носила вокруг шеи. Он всегда так радовался, видя его у нее, считая это признаком любви и даже не подозревая, что он означает на самом деле. Это бесконечно забавляло ее. Но остальные залоги, принадлежащие Калладору и Гелле, исчезли без следа.

Лэра попыталась понять, что же произошло. Не могла ли она оставить их где-нибудь в другом месте? Нет, она всегда хранила их здесь. Значит, их похитили. Но кто...

Гелла!

Больше некому было это совершить. Только она могла знать о потайном ящичке и о тайне залогов. Она была так глупа, что открывала шкатулку в присутствии Геллы. А мать Геллы была ведьмой, значит, она понимала, что без этого залога власть Лэры над ней кончается. Она украла их вечером, а теперь спасалась бегством. Но Лэра все еще обладала властью герцогини Боруина! Она спрячем медальон с волосами Дервина, и скажет, что девушка похитила его. Ее уже брали с поличным как воровку, так что сомнений не возникнет. Лэра быстро все обдумала.

Она выразит сожаление по поводу неблагодарности маленькой воровки, которую Лэра спасла от смерти и пригрела у себя в доме. Конечно, она может попросить у Дервина еще прядь волос, но она так привыкла к этому, и он так много для нее значил...

Дервин поднимет на ноги своих охранников и они прочешут город в поисках девчонки. Можно объявить награду за поимку воровки, укравшей драгоценный медальон... нет, два медальона, нужно, чтобы оба были возвращены. Она может сказать, что второй ей дала ее мать. Там лежит прядь волос ее покойного папочки. Да, это подойдет.

Девушка не могла успеть далеко уйти. Она не уйдет, с мрачным удовлетворением думала Лэра. Все, что ей надо сделать, это разбудить Дервина и изобразить такую скорбь и отчаяние по поводу утраченных медальонов, что он сразу же вскочит и немедленно пошлет стражу на поиски девчонки.

Лэра склонилась над мужем, сделала несколько пассов и прошептала слова заклинания, снимающие сонные чары. Теперь надо закричать и заплакать, и он проснется, встревоженный...

По всему замку разнесся пронзительный вопль.

Дервин сел в постели.

— Во имя Хэлина, что это?

Лэра была ошеломлена. Она не успела закричать. Крик шел снаружи, отдаваясь эхом по коридорам, нарастая и взрывая ночной покой. Кричала женщина, явно испытывающая ужасную боль...

Дервин вскочил с постели и потянулся за мечом, застегивая перевязь прямо поверх ночной рубашки.

— Клянусь богами, кажется, кого-то режут на кусочки!

В коридоре послышался звук шагов и кто-то громко забарабанил в дверь. Дервин распахнул дверь и увидел одного из охранников.

— Скорей, милорд Герцог! Беда с императрицей!

— Я иду с тобой,— быстро сказала Лэра. Она быстро прокручивала в уме все вероятные объяснения происходившему. Слишком много совпадений. Гелла дала ей содержимое флакончика Горгона всего несколькими часами раньше. Перед тем, как украсть медальончики и удрать, предательница докладывала о том, что подлила жидкость в эль и видела, как императрица выпила его. Значит, зелье подействовало. Неужели Горгон ей солгал? Может, это был яд, и онсхеглин просто замышлял убить императрицу?

Лэра чувствовала дрожь возбуждения, спеша по коридорам вслед за Дервином. События развивались неожиданным для нее образом, и могло получиться даже лучше, чем она ожидала. Если императрица умрет, можно будет обвинить в ее смерти Геллу. Когда девчонку поймают, ее словам никто не поверит. Она ведь преступница. Ее уже пытались однажды казнить за покушение на жизнь человека. Как только объяснить мотив убийства... Хотя, какая разница, подумала Лэра. Может, императрица поймала ее, когда та пыталась украсть драгоценности. Это будет звучать прекрасным дополнением к истории об украденных медальонах. Или она просто сумасшедшая. В любом случае ей не спастись! А если ее поймают и она будет что-то там бормотать о зелье, добавленном к питью императрицы, она только докажет свое безумие.

Да, думала Лэра, поспешая к покоям императрицы, это в самом деле может хорошо сработать. Смерть Фелины скажется на Микаэле. Все можно будет истолковать как знак богов. Императрица умерла потому, что императору не было суждено иметь наследника. Он прогневал Хэлина и навлек на себя его проклятье.

Дверь в покои императрицы была широко распахнута, внутри толпились люди. Микаэл в испуге стоял возле кровати.

— Врача! — кричал он.

— Что с ней случилось? Кто-нибудь, сделайте что-нибудь! Во имя всех богов, где врач?

Эдан тоже был здесь в сопровождении Ариэль и несколькими приближенными императора.

На постели, крича от боли, Фелина билась словно рыба, вытащенная из воды. Она была в испарине и скинула с себя все одеяла. Лэра немедленно подбежала к ней как бы для того, чтобы утешить ее, но Фелина от боли ничего и никого не замечала.

— Пошли прочь! — сказала Лэра.

— Все пошли вон, дайте ей воздуха! Где врач?

И словно в ответ на ее слова вбежал один из дворцовых врачей.

— Выйдите, пожалуйста, все, кроме императора и герцогини Лэры,— произнес он.

— Лорд Эдан, вы обладаете врожденными способностями исцелять. Может, вы попытаетесь помочь?

Эдан стоял бледный как смерть.

— Я уже пытался. Дважды. Я первый прибежал на крики, но не смог помочь. С ней нет контакта.

Лэра вытолкала всех из комнаты и вернулась к постели императрицы, склонившись над ней с выражением глубокого участия.

— Что произошло, Микаэл?

— Я не знаю! — ответил он.

— Она просто начала кричать! Я не знаю, что делать! Ты должна помочь, пожалуйста!

— Храни нас боги,— произнес врач, осмотрев императрицу.

— Она беременна!

— Что? — вскричал Микаэл.

— Но... это невозможно!

— Взгляните сами! — ответил врач, указывая на ее живот. Тот на глазах рос и раздувался, поднимаясь, словно дрожжевое тесто. Врач приложил руку.

— Я чувствую, как он брыкается. Очень сильно.

— Нет,— потряс головой Микаэл,— этого не может быть! Она не была беременна!

— А теперь стала,— возразил врач. Он тоже покачал головой.

— Это не похоже ни на что, ранее мной виденное. Это выше моего понимания.

— Послать за фрейлинами! Живо! — крикнула Лэра страже в коридоре. Они будут отличными свидетелями происходящего.

Дитя Горгона было на подходе. Только на это не потребовалось как обычно девять месяцев. Это заняло несколько минут. Живот Фелины уже выглядел на пятый-шестой месяц беременности, и он продолжал расти. Если помощь придворных женщин не подоспеет через пару минут, будет поздно.

— Как это могло произойти? — спросил врача Эдан, с ужасом и изумлением глядя на мечущуюся императрицу.

Тот просто покачал головой. Он был так поражен, что не находил слов. Он мог только наблюдать за происходящим широко распахнутыми глазами.

Микаэл схватил его и яростно затряс.

— Делай что-нибудь! Помоги ей, ради Хэлина!

— Простите, Ваше Величество, но я ничего не могу поделать.

Фелина продолжала с воплями метаться по кровати. Глаза у нее закатились и она судорожно и шумно дышала.

— Микаэл! Микаэл, пусти его,— сказал Эдан, отрывая императора от бедняги-врача.

— Ребенок собирается выйти,— сказал врач.

— Как бы невероятно это ни было, мы можем лишь помочь ей родить.

Микаэл отпустил его, и в комнату вбежали придворные женщины. Им уже передали о случившемся, но когда они увидели это своими глазами, они закричали от испуга. Все же они превозмогли первоначальный испуг и приготовились принимать роды.

— Вы можете идти,— обратилась старшая из них к врачу.

— Это работа не для мужчины!

— Я остаюсь! — заявил Микаэл.

— Вы будете мешать,— возразила старшая фрейлина.

— Император или нет, а это не зрелище для мужчин!

— Идем, Микаэл,— проговорил Эдан, беря его под руку.

— Мы все равно ничем не можем помочь. Пусть они делают свою работу.

Микаэл словно загипнотизированный позволил себя увести. Остались лишь фрейлины, Лэра и Ариэль.

— Это колдовство,— прошептала одна из женщин.

— Вчера она даже не была беременна, а сейчас может родить в любой момент.

— Как бы то ни было, а наш долг помочь матери и ребенку,сурово произнесла старшая из них.

— Прекратите болтать и держите ее, чтобы она себе не повредила.

Уверенно отдавая указания, старшая фрейлина профессионально взялась за дело. Лэра и Ариэль помогали. Им пришлось напрячь все свои силы, чтобы удерживать в нужном положении мечущуюся Фелину. Она была без сознания, но крики не прекращались. Ее живот достиг размера зрелого арбуза.

— Он идет,— сказала старшая.

— Держите ее!

Они прижали императрицу к постели. Та была не в силах слышать, что ей говорили. Ребенок шел, собираясь родиться независимо от того, будут ему помогать или нет. Он пробивал себе дорогу в мир всеми силами. Старшая фрейлина заняла позицию между ног Фелины и изумленно вскрикнула, когда ее обдала волна крови. Одна из младших женщин в испуге закричала, но старшая схватила ее за руку и отвесил с размаху оплеуху.

— На место! Не время истерикам!

Женщина покорно вернулась на место, но было ясно, что она до смерти напугана. Затем императрица издала еще один протяжный, нечеловеческий вопль, и ребенок родился. Несмотря на все самообладание, старшая фрейлина при виде младенца приглушенно вскрикнула и ее передернуло от отвращения. Фелина обмякла, находясь в глубоком обмороке.

— Фелина! — заорал Микаэл из коридора. Он отчаянно пытался взломать дверь.

— Да сохранят нас боги! — сказала старшая фрейлина, отступая и в ужасе разглядывая новорожденного.

— Госпожа! Что это? — спросила одна из младших фрейлин. Затем они подошли посмотреть и немедленно спальня огласилась истеричными воплями. Две из них в панике выбежали вон из комнаты. Третья прижалась к стене, истерически визжа от страха.

— Ох, Хэлин, спаси нас,— прошептала Ариэль, подходя к младенцу.

— Весь в папашу, яблоко от яблони...— подумала Лэра. Младенец был отвратителен.

Микаэл растолкал всех, кто пытался его удержать, и ворвался внутрь. Первое, что бросилось ему в глаза, было зрелище промокшей от крови кровати. Затем он увидел своего "сына". Он затаил дыхание и глаза его вылезли на лоб от ужаса и недоверия к увиденному. Эдан и Дервин вбежали следом за ним и при виде новорожденного остолбенели.

— О, боги! — выдохнул Микаэл. Затем слова оставили его.

Младенец был раза в два крупнее обычных новорожденных и кожа его была темно-серого цвета. Нижняя часть тела была как у сатира, с козлиными ножками, переходящими в острые черные копытца. Руки были когтистыми лапами, с острыми шипами на локтях и плечах. Голова казалась слишком крупной для туловища и покрыта роговым слоем вроде панциря черепахи. Макушка венчалась подобием рожек, два изогнутых рога росли у висков. Нос напоминал темное рыло, а в пасти уже сверкали зубы. Детеныш зарычал, инстинктивно ища еду.

Пока они в ужасе глядели на него, он открыл глаза. Они были ярко желтые с золотистыми искорками.

Колени Микаэла подогнулись. Эдан и Дервин подхватили его и он повис у них на руках, потеряв сознание. А затем с ним что-то произошло. Он вскочил, с губ его сорвался звериный вопль ярости и боли, и он потянулся к рукояти меча, висящего на поясе у Дервина. Выхватив меч из ножен, он накинулся на чудовище, лежащее на кровати. Снова и снова он поднимал и опускал меч, уничтожая проклятую тварь. Эдан и Дервин вцепились в него, но Микаэл отшвырнул их прочь, и пришлось звать на помощь стражу.

Он боролся как одержимый, но в конце концов они отняли меч, запачканный густой темно-зеленой кровью. Они вытащили его из спальни, но успели заметить, кому дала жизнь Фелина.

Отлично, с удовлетворением думала Лэра. Теперь это не скроешь.

— Фелина! — произнесла Ариэль, склоняясь над бедняжкой и трогая ее лоб.

— Фелина...

Лэра стояла в ногах постели, глядя на безжизненное тело императрицы.

— Она мертва,— ровным тоном произнесла она.

— Так же, как ее адское отродье.

Ариэль медленно подняла на нее глаза. В них читалось откровенное презрение, и хотя ничего не было сказано, Лэра поняла. Она знает, она все знает. Казалось, мысли Ариэль стали ощутимыми физически. Эдан рассказал ей. Она вернула взгляд, словно бросая вызов и приглашая сказать что-нибудь вслух.

— Я всегда знала, что ты хладнокровная сучка,— тихо произнесла Ариэль.

— Но до сих пор я даже не подозревала, сколько в тебе настоящего зла. Ты воплощенное зло, Лэра!

— Зло? — переспросила Лэра. Теперь они были одни возле тела императрицы, и снаружи стояла гробовая тишина.

— Если я зло, то как ты назовешь это? — она указала на останки твари, которую родила несчастная Фелина.

— Как по-твоему это можно объяснить, кроме знака богов? И как мы должны это истолковать, моя милочка?

Она развернулась и покинул комнату, пройдя мимо врача, спешащего назад в императорские покои. Лэра помедлила возле открытой двери, прислушиваясь. Она разобрала слова врача.

— О, нет. Она...

— Она умерла,— сказала Ариэль.

Затем послышался изумленный возглас, врач увидел, кого убил Микаэл.

Ариэль заговорила.

— Как император?

— Я дал ему снотворное. Очень сильное. Он был... очень подавлен.

— Возьмите это... эту тварь и избавьтесь от нее,— велела Ариэль.— Никто не должен это видеть. Пусть все фрейлины придут ко мне. И охрана из тех, кто здесь был. Не должно быть ни одного шепотка о случившемся. Императрица умерла родами. Ребенок не выжил. Он был... мужеского полу.

— Я понял, госпожа. Но держать в секрете такое...

Лэра представила, как старик удрученно качает головой.

— Кто-нибудь обязательно проболтается.

— И все же мы должны постараться, ради спасения императора и империи. Если хоть одно слово просочится за стены дворца, неизвестно, что может случиться,— заявила Ариэль.

— Известно, очень даже известно,— думала Лэра, улыбаясь с мрачным удовлетворением.

@***= Эдан не пил с той памятной ночи в "Зеленом Драконе", но сегодня ему хотелось здорово напиться. Ему просто необходимо было напиться. Он боялся, что Микаэл сойдет с ума. Таким он не видел его даже в битвах, когда его оставлял Божественный Гнев. Так вышло сегодня, ибо не гнев и не ярость владели им, а отчаяние и боль. Несмотря на это, чтобы его удержать, потребовались усилия Эдана, Дервина и четырех стражников.

Эдан проследил, чтобы его отвели в его покои, где врач насильно влил в него сильное снотворное. Слава богам, оно подействовало сразу. Он проспит до утра. А затем, когда он проснется...

Эдан не хотел даже думать об этом. Он знал, что в его прямые обязанности входит думать о таких вещах, но сейчас он был не в состоянии. Сегодня, именно сегодня вечером он не хотел обдумывать последствия. Они слишком устрашали его.

Ариэль собиралась спать в комнате для придворных дам, если она вообще спала. Она послала за всеми фрейлинами и стражей, которые видели то, что родилось у императрицы. Она тщательно проинструктировала их, что говорить о случившемся, объяснив, каковы могут быть последствия неосторожных сплетен. Но все это было пустым звуком. Что им следует делать, если начнутся сплетни? Наказывать? Сажать в тюрьму? За что? За неспособность скрыть нечто столь ужасное, что будет действовать на них как кислота, разъедающая сосуд? Теперь весь замок гудит как осиное гнездо. Завтра весь город будет в курсе всех событий. Потом слухи распространятся по империи и ничто не может остановить процесс. Он подал знак служанке, чтобы принесли еще выпить.

Как это могло случиться? Он был в недоумении. Все еще с трудом верилось, хотя он сам видел, как эта ужасная тварь продиралась наружу из ее чрева, убивая ее. Императрица родила онсхеглина. Горгона.

Это звучало немыслимо. Фелина была девственницей, когда она попала в постель Микаэла. Ариэль уверила его в этом, и не было причин сомневаться в ее словах. По другому и быть не могло. Фелина никогда не покидала отчего дома. Она выросла и провела там всю жизнь. Первый раз она покинула свой дом во время путешествия в Ануир на императорские смотрины. Когда и как она умудрилась переспать с...

Нет, это невероятно. Но все же, какое еще объяснение могло существовать? От Микаэла не могло родиться такое... такая тварь.

Он облизнул губы и служанка принесла еще выпивку. Было уже поздно, и маленькая таверна почти опустела. Завтра же вечером тут будет толпа народа, обсуждающего все, что к тому времени станет известным.

Было ли это проклятьем богов? Наказанием Хэлина? За что? Какой ужасный грех заслуживал подобной чудовищной кары? Микаэл был охвачен жаждой расширения территории империи и захвата новых земель. И он проводил одну кампанию за другой, и человеческие потери были велики. Может, боги наказали его за непомерное честолюбие, стоившее жизни многим людям? Тогда почему пострадала Фелина?

Он понял, что она умерла, как только вошел в комнату. Никто не смог бы выжить с такими ужасными ранами. Было столько крови... Он чувствовал себя ужасно беспомощным. Он умел исцелять. Но он не мог воскрешать мертвых. Микаэл это знал.

Он изменился с тех пор, как встретил Фелину. Брак пошел ему на пользу. Они были идеальной парой, и они поняли это с момента первой встречи. Микаэл обожал ее. Он стал другим человеком. Он все еще преследовал цели, которые всегда его манили, но он больше не напоминал одержимого человека. Что будет с ним теперь?

Эдан осушил кубок и заказал следующий. Он выпьет еще много, но во всем свете не хватило бы выпивки, чтобы заглушить его чувства.

— Лорд Эдан?

Он взглянул вверх. К нему приближалась укутанная в плащ фигура. Голос был женский и смутно напоминал кого-то. Она села рядом с ним и слегка опустила капюшон.

— Я Гелла, милорд. Может, вы вспомните меня.

Он вспомнил.

— О, да,— безжизненным тоном произнес он.

— Ты служила у императрицы.

— Боюсь, что я очень плохо ей служила. Вы должны узнать. Это касается императрицы.

Очевидно, она еще ничего не знает, думал Эдан, глядя в свой кубок.

— И это касается герцогини Лэры. Это она стоит за всем.

Эдан резко поднял голову.

— О чем ты? За чем стоит?

Девушка наклонилась вперед, понизив голос, словно боясь, что ее могут услышать, хотя в таверне практически никого не было.

— Я вынуждена спасаться бегством, милорд. Иначе она убьет меня. Это точно. Я пряталась тут и ждала, с кем бы поговорить. Я обязана все рассказать. Когда я увидела вас, то решила, что вы единственный человек, который выслушает меня и поймет. Всем известно, что вы честный и справедливый человек. А я... Я всего лишь жалкая воровка. Но жизнью клянусь, мои слова истинны.

— Подожди, подожди,— прервал ее Эдан.

— Успокойся и говори медленнее. О чем ты толкуешь?

— Герцогиня Лэра колдунья, милорд.

— Колдунья! Лэру можно назвать многими словами, в основном не слишком лестными, но колдовство она никогда не изучала.

— Говорю вам, она колдунья, милорд! И она здорово в этом разбирается. Моя мать, упокой Хэлин ее бедную душу, была колдуньей и она кое-чему учила меня, пока была жива. По крайней мере, я всегда могу распознать колдунью, если увижу. Особенно если она срезает у меня прядь волос, чтобы чарами держать меня в повиновении.

— Залог? — переспросил Эдан, который кое-что понимал в этом. Его старый учитель был библиотекарем в Школе Магии Ануира.

— Она хранила волосы в медальоне, который прятала в тайнике. В этом медальоне.

И она показала ему медальон.

— У нее был еще один, его я тоже взяла. Не могу точно сказать, но по-моему это залог мага, который по ночам приходил к ней в спальню. Она думала, я не знаю об этом, но я подглядывала за ней и видела его. Думаю, он ее учитель, а она устроила так, что теперь он ей должен служить.

— Продолжай,— велел Эдан, пытаясь вникнуть в услышанное.

— Кто этот маг? Как он выглядел?

— Он совсем старый, очень старый, с лысой башкой. Она звала его Калладор.

— Калладор! — Эдан больше не сомневался в словах девушки. Калладор был магом при Эрвине и исчез сразу же после окончания войны.

— У нее есть еще третий медальон, только она никогда его не снимает. Там волосы ее мужа, герцога, который даже не подозревает, как она это использует. Через это она его контролирует.

Да, подумал Эдан, это очень похоже на Лэру. Она всегда любила контролировать людей, особенно мужчин.

— Я верю тебе,— сказал он.

— Продолжай.

— Еще был четвертый медальон, и я думаю, это был ее собственный залог. Думаю, маг хранил его у себя, а она как-то забрала его. Я только раз его видела у нее. Наверно, она его уничтожила. Но эти я украла. Свой я заберу и уничтожу, чтобы никто им не воспользовался. Но тот, который от мага, я отдам вам. Я посмотрела, там внутри короткие и курчавые волосы. Он лыс, как яйцо, наверно, эти волосы срезаны не с головы.

Эдан взял медальон.

— Понятно. Продолжай. Как герцогиня влипла во все это?

Внезапно словно бездна разверзлась перед ним. Он сидел совершенно трезвый и до крайности напряженный.

— Она хотела сделать так, чтобы у императрицы не было детей, а тогда не было бы и наследника. А если у императора не будет наследника...

— В качестве перворожденного сына принцессы крови из Дома Роэлей и жены герцога Боруина ее отпрыск может претендовать на трон,— договорил за нее Эдан. Он сжал руки, чтобы унять нервную дрожь.

Гелла кивнула.

— Она предложила меня императрице в качестве служанки и заставила каждую ночь вливать в ее питье зелье, которое предотвращает беременность. Я очень не хотела, но не могла ослушаться, поймите меня, у меня просто не было выбора. Пока у герцогини Лэры был мой залог, я не могла сопротивляться ей.

— Зелье...— произнес Эдан пересохшим ртом.

— Прошлой ночью перед тем, как императрица должна была лечь, герцогиня Лэра дала мне другое зелье, велев подлить его. Оно якобы сильнее действует. Я не хотела так поступать, поверьте, милорд, но у меня не было выбора. Я боялась. Когда я вернула ей флакончик и сказала, что выполнила ее приказ, она очень странно повела себя. У нее появилась такая злобная усмешка, и она отвернулась к окну, глубоко задумавшись. И я использовала этот шанс и украла медальоны. Я очень хорошо умею это делать. Это было моей профессией, вы понимаете.

— И ты дала ей это зелье этой ночью? — сдавленным голосом произнес Эдан.

— Я опасаюсь, что оно может сделать ее навсегда бесплодной, — сказала Гелла.

— Я надеюсь, что есть противоядие. Может, еще не поздно...

— Императрица умерла,— сказал Эдан.

Гелла вскрикнула и прикусила губу.

— Она умерла, родив ужасное чудовище,— хрипло выдавил Эдан.

— Оно зародилось и вышло наружу, почти разорвав ее пополам. Это был Горгон. Император убил его, и я опасаюсь за его рассудок.

— О, что я наделала! — прошептала Гелла. Она начала всхлипывать.

— Я недостойна жить!

— Но ты будешь жить,— сказал Эдан.

— Ты должна вернуться в Сихарроу вместе со мной. И мы разберемся с госпожой герцогиней.

@***= Дервин не мог заснуть. Он был слишком взведен. Он шагал по комнате, запустив руки в волосы.

Лэра сидела на постели и слушала мужа, думая про себя, что все идет как нельзя лучше.

— Это ужасно! — повторял Дервин.

— Ужасно! Как это могло случиться? Императрица мертва, император вне себя, ребенок...— его голос прервался.

— О, боги! Кто может назвать эту тварь ребенком? Бедная женщина!

— Бедная, бедная женщина! Как она страдала!

— Она больше не страдает,— сказала Лэра.

— Она обрела покой.

— Покой! Покой? Умереть такой смертью? Слава богам, что она не увидела, какую кошмарную тварь она родила! Какой ужас! Какой ужас!

— Это был Горгон. Онсхеглин.

— Ты думаешь, я не понял? Ты думаешь, я не увидел? Как это могло случиться! Как?

— Это знак богов,— сказала Лэра.

— Это единственное возможное объяснение.

— Боги? Ты сошла с ума! Ты не понимаешь, что говоришь!

— А как еще ты можешь это объяснить? — спросила Лэра.

— Ты сам все видел. И я тоже. Когда она ложилась спать, она не была беременна. Это случилось в считанные секунды. Это противоестественно. Кто кроме богов способен устроить такое?

— Но почему? Почему они сделали это? Зачем заставлять невинную девочку так страдать?

— Это из-за Микаэла. Они наказали Микаэла за его грехи.

Дервин остановился и в изумлении взглянул на свою жену.

— Он же твой брат!

— Даже сестра не может закрывать глаза на правду,возразила Лэра.

— Сколько жизней ушло из-за его неуемного честолюбия? Сколько народу погибло ради его никчемных завоеваний? Или ты забыл, что Микаэл погубил твоего отца?

— Нет, я не забыл,— тяжело вздохнул Дервин.

— Разве можно такое забыть? Я ведь видел это. Тебе не стоит напоминать об этом.

— А теперь ты защищаешь его!

— Он император!

— Он убил твоего отца!

— Проклятье! Это мой отец развязал войну. Не Микаэл нападал на моего отца, а наоборот!

— Но ты сын своего отца! Каков твой сыновний долг? Где твоя преданность? Где твоя верность? Если ты предашь своего отца, то чего могу ждать я, твоя жена?

— Не говори со мной о верности, ты сама предаешь своего брата. Как ты можешь отрекаться от него?

— Не я отрекаюсь от него, а боги. Не станешь же ты отрицать очевидное?

Дервин сглотнул. Его плечи поникли.

— Нет, не могу,— признал он.— Несмотря на все мое нежелание, у меня нет другого объяснения.

— У меня есть,— сказал Эдан, возникая на пороге. Он слышал последние фразы их диалога.

— Почему бы тебе не спросить жену, как все произошло?

— Эдан! Что ты говоришь! Что это значит?

— Справедливость и возмездие! — ответил Эдан.

— Твоя жена подлая ведьма, и это ее зелье привело к тому, что императрица родила чудовище. Я здесь во имя справедливости.

— Что? — спросил Дервин.

— Ты сошел с ума!

— Лорд Верховный Камергер ищет козла отпущения,— произнесла Лэра.

— И он избрал меня, потому что некогда я отвергла его домогания.

— Мои домогания? — переспросил Эдан.

— Это ты меня совратила, в этом самом замке. И это ты не можешь мне простить то, что я отверг тебя, и злоба съедает тебя как болезнь все эти годы, превратив тебя в изменницу!

— Что за чушь? — спросил Дервин, глядя на Лэру.

— Он лжет,— заявила Лэра.

— Ему нужно кого-нибудь обвинить в случившемся, и он выбрал меня в жертву.

— Эдан, я не могу поверить, чтобы ты унизился до такого! Где доказательства?

— Знакомо ли тебе это, Дервин,— сказал Эдан, показывая медальон.

— Похож на тот, который носила твоя жена, не так ли? Там лежит прядь волос мага, который когда-то служил твоему отцу. Это магический залог, через него можно околдовать владельца волос. Твой залог у нее на шее даже сейчас. Калладор был ее учителем магии. В этом медальоне хранятся волосы женщины, которую она использовала в своих грязных целях. Она заставляла ее подливать зелье императрице.

— Это твои доказательства? — презрительно спросила Лэра.

— Два медальона, которые легко заказать у любого ювелира?

— Есть еще кое-что,— ответил Эдан.

— Входи, Гелла!

Гелла вошла и глаза Лэры округлились.

— Она подтвердит мои слова,— заявил Эдан.

— Она воровка и убийца,— сказала Лэра.

— Обычная шлюха, которую я по доброте душевной спасла от смерти. И вот какова твоя благодарность, Гелла? Ты лжесвидетельствуешь против той, которая спасла твою жизнь?

— Вы бы отобрали у меня ее сразу, как только я стала бы не нужна,— яростно произнесла Гелла.

— И так же она собиралась поступить с тобой, Дервин,добавил Эдан.

— Когда она наконец посадила бы на престол своего сына, ты стоял бы между ней и троном.

— Хватит! — вскричал Дервин.

— Я не собираюсь больше слушать ваши смехотворные обвинения.

— И я требую, чтобы вы немедленно покинули Сихарроу!

— Ты забываешь, Дервин, что я Лорд Верховный Камергер и следовательно являюсь прямым представителем императора. А только по милости императора тебе возвратили земли и жизнь. Ты слеп и я не буду пытаться что-то доказать тебе. Я арестую Лэру за государственную измену.

Дервин схватился за меч.

— Не будь дураком,— сказал Эдан.

— Ты никогда не был хорошим фехтовальщиком. Я не хочу убивать тебя.

— Тогда ты умрешь! — вскричал Дервин, бросаясь на него. Гелла вскрикнула, видя, как Дервин обнажил меч. Но Эдан нырнул ему под руку и схватил Дервина за запястье. Пока они боролись, Лэра схватила кинжал, лежавший на ее ночном столике, и занесла над головой, целясь в Эдана. Но прежде чем она добежала до него, послышался тихий свист и стрела вонзилась в ее сердце.

Лэра остановилась как вкопанная. Кинжал выскользнул у нее из рук, пока она изумленно глядела на стрелу, торчащую у нее из груди. Герцогиня покачала головой и рухнула на пол.

— Лэра! — закричал Дервин, подбегая к ней.

Эдан ошеломленно посмотрел на свою жену.

Ариэль опустила лук.

— Я же говорила тебе, что если она попытается тебе навредить, то я убью ее!

Глава шестая

Армия Ануира выстроилась перед входом в Долину Теней. Долина была более двадцати миль в ширину, ограниченная с севера и юга горами и ущельями Венца Горгона. Вплотную примыкающий к подножию гор и возвышающийся над городом Кал-Сафараком, располагался замок с обсидианово-черными башнями, известный как Бэттлвэйт, крепость Горгона.

Они прошли весь путь от Сихарроу по тайным лесным тропам, некогда использованным Эрвином Боруинским для набегов на герцогство Алами во время Мятежа, пересекли северные равнины Алами и высокогорья Мореда и Марказора, а затем двинулись через горы по узкой тропе, ведущей к Кьергарду.

В северных высокогорьях Марказора, где подчиненные Горгону гоблины основали свои владения, им пришлось держать бой с армией короля Розгарра, которому было приказано атаковать анурийцев и помешать их продвижению. Но силы Розгарра встретились с мощнейшей армией, когда-либо созданной в империи со времен Битвы при горе Дейсмаар, и у них не было никаких шансов преуспеть.

По дороге через Алами и Моред Микаэл собрал отряды из людей герцога Алама, который призвал каждого боеспособного воина, оставив себе лишь необходимое для охраны государства количество солдат. Бандиты с Пяти Пиков частенько беспокоили его. Из западного Алами также прибыло достаточно много отрядов, а дополнительные подразделения были сформированы в Аваниле, а также на далеких окраинах Осорда, Элини и Далена. Морган из Эйренве встретил их возле марказорских границ, прибыв сюда с мощным отрядом добровольцев со всего южного берега, чтобы отомстить за смерть своей дочери. Подоспели солдаты из Аванила, Гиста и Димеда, а с берегов Проливов Эреля без отдыха продвигались конные рыцари, чтобы присоединиться к Микаэлу.

По всей империи разнеслась новость о смерти императрицы Фелины, во все города и поселения были посланы гонцы с печальным известием. Вскоре всплыла истинная причина смерти. Эдан послал солдат на поиски Калладора. Его нашли в одной из комнат, сдающихся приезжим. Там он прятался в ожидании Лэры, которая собиралась подыскать для него более безопасное место и возобновить обучение магии. Они застигли его врасплох, когда он находился в постели, и он даже не пытался сопротивляться. Его доставили к убитому горем императору, которому он все изложил дрожащим голосом. Слушавшие историю этого удивительного по жестокости предательства были поражены, и когда он закончил рассказ, единодушно заявили, что он достоин наиболее жестокого наказания, какое только можно себе вообразить.

Некоторые предлагали его повесить, другие высказывались за четвертование, а кто-то кричал, что подлого колдуна стоит поджарить на углях живьем. Калладор слушал и постепенно его охватила сильная дрожь, он отчаянно вскрикнул, схватился за грудь и упал на пол бездыханным трупом. Он был уже стар и его сердце не выдержало напряжения. Микаэл повелел сжечь его тело и прах развеять по ветру.

Дервин из Боруина молча выслушал рассказ об измене и подлости его жены, не в силах поверить. В отчаянии он простерся ниц перед императором и молил о прощении, клянясь отдать жизнь по первому требованию. Микаэл простил его, ибо на самом деле в случившемся не было его злого умысла, и Дервин распорядился похоронить Лэру в отдаленном и заброшенном месте, чтобы он даже не знал, где именно находится ее могила. Он не хотел знать.

Пока весть о случившемся распространялась по городу, реагировали не только дворяне, но и простой народ. Они являлись во дворец с факелами, копьями и дубинами, предлагая свои силы для отмщения за смерть императрицы. Когда Армия Ануира начала марш к Венцу Горгона, крестьяне выстраивались вдоль их пути и снимали шляпы при виде проходившего императора. Армия росла и росла, и все до одного были охвачены мрачной решимостью.

В северном Марказоре, наткнувшись на солдат Розгарра, они просто смели их с лица земли. Конечно, и они понесли потери, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что произошло с отрядами Розгарра. Потом ануирцы двинулись на Мур-Килад.

Здесь они были атакованы карликами, которые стреляли в них из укрытий и обрушивали на них тяжелые валуны. Но горным карликам явно не хватало решимости для серьезного боя. Они были порабощены онсхеглином и выказывали почти символическое сопротивление, когда пехота карабкалась через перевал. Конечно, не обошлось без потерь, но армия продолжала решительно идти через дикие и гиблые места.

В южной части владений восов, Кьергарде, они прошли совсем неподалеку от города Эсдена, но угрюмые жители не пожелали навязывать ануирцам сражение, хотя внимательно наблюдали за их продвижением. Они не были дружественно настроены по отношению к Ануиру, но им столетиями приходилось защищать свои земли от жестоких набегов головорезов Горгона. Они не собирались ни помогать, ни мешать Микаэлу.

Тем не менее, когда Ануирцы шли по земле восов, молчаливые крестьяне и фермеры приносили войскам провизию. Веками они страдали от бандитов Горгона, и когда они приходили подкормить солдат Микаэла, то искренне желали им удачи и призывали на них благословение своих богов.

И вот наконец армия Ануира стояла на плоскогорье возле входа в Долину Теней. Вдали зловеще вырисовывались черные башни Бэттлвэйта. Эдан быстро взглянул на Микаэла, рядом с которым он ехал, держа знамя, и увидел на его лице мрачное выражение, не покидавшее его с самого начала похода. Эдан начал тревожиться.

Карательный поход против гоблинов Туразора не продлился долго. Микаэл не желал ничего кроме мести Горгону. Вернулся Микаэл прошлых дней, одержимый и яростный, но до такой степени, до какой прежде не доходило. Казалось, самый воздух вокруг него начинает дрожать. Микаэл снова был в своей стихии, но на этот раз все было по-другому. Он был скуп на слова, за исключением тех случаев, когда надо было отдать приказ. Лорд Корвин просился участвовать в этом походе, но последнее сражение дорого ему обошлось. Старик охромел и силы оставили его. Он все еще мог сидеть верхом, но было сомнительно, чтобы он смог сражаться. Микаэл поблагодарил его, но велел оставаться дома со своей благородной женой и детьми. В этой войне Микаэл желал сам быть генералом, ничего не перекладывая на чужие плечи. Он лично следил за точным исполнением всех нюансов.

Когда они прошли часть пути через Кьергард, он остановил войско и повелел строить осадные башни. Отряды людей с топорами отправились в леса и принялись рубить деревья, подходящие для возведения деревянных укреплений, чтобы подготовиться к штурму Бэттлвэйта. Большие бревна были распилены на колеса, чтобы передвигать башни. Кроме того, были сооружены стенобитные орудия. Строились лестницы, а лучники заготавливали впрок стрелы.

Все это делалось без спешки и очень тщательно. Они не собирались использовать эффект неожиданности. Рейзен знал, что они на подходе. Они должны были встретиться на его земле в Долине Теней, неподалеку от Кал-Сафарака. Микаэл знал, что Горгон сейчас мобилизует свои отряды и готовится отражать их атаку.

И вот они стоят на высокогорье, созерцая армию неприятеля. Эдан знал, что Рейзен не станет атаковать первым. Это дало бы преимущества войскам Микаэла. Черный Принц собирался подождать их атаки.

Между ними образовалось расстояние в несколько миль, поэтому ни Эдан, ни Микаэл не могли разглядеть лица противников. Им было не видно, кто возглавляет армию Горгона, но было маловероятно, чтобы он остался в своем замке, когда случай, которого он ждал так долго, наконец представился ему с доставкой на дом. Столетиями он вынашивал в своем мстительном сердце глубочайшую ненависть к Роэлям, потомкам его сводного брата, и теперь это должно было разрешиться так или иначе.

Пока две армии стояли лицом к лицу, мысли Эдана вернулись к ранним временам, когда гораздо меньшие "армии" так же стояли на равнинах Сихарроу. Отсюда противник казался маленьким, и было несложно вообразить их детьми. На какой-то нереальный момент он снова увидел тех детей, одетых в игрушечные доспехи и вооруженных деревянными мечами и щитами, на полном серьезе собирающихся повторить Битву при горе Дейсмаар.

Теперь им снова предстояло повторить ее. Через века поэты будут воспевать их сражение как Битву при Бэттлвэйте. Или назовут ее Битвой при Венце Горгона. Они воспоют храбрость всех, кто падет сегодня, и их имена, кто бы они ни были, навеки покроются славой.

Эдан задумался, не будет ли Вэзил автором одной из таких баллад, если только он еще жив. Странно, но впервые Эдан не испытывал страха. Лишь нервозность ожидания. Может, это было недобрым знаком. Вэзил наверняка не упустил бы возможность поиронизировать над этим, подумал он. Если бы ему была известна вся история целиком, он несомненно включил бы ее в свое сочинение о двух мальчиках, которые играли в войну все детство и выросли, чтобы воплотить все это в реальной жизни. Только в этот раз не было споров, кому играть Рейзена. Теперь Рейзен сам представлял себя, только теперь он был еще опаснее, чем прежде. И в этой битве будут настоящие гоблины вместо детей, изображающих боевые вопли. Будут настоящие ноллы, с волчьим оскалом и острыми зубами, вместо мальчишек, изображающих тварей, которых к счастью не встречали во время своего счастливого детства. Единственно, кого не будет в этой битве, так это эльфов, способных в критический момент изменить ход всего сражения.

Вернулось прошлое, снова темные силы принца-предателя противостояли прямым потомкам Роэля. Только на этот раз боги не вмешались, сотрясая землю. Эта битва будет не на жизнь, а насмерть для всех смертных, слишком смертных солдат.

Солдаты ждали, когда же Микаэл обратится к ним с обычной речью, как бывало всегда перед каждой битвой, но Микаэл застыл прямо и неподвижно созерцая армию противника. В его глазах появилось странное выражение, как будто он видел что-то, недоступное взорам посторонних. Может, он тоже видел мальчишек, выстроившихся в ряд перед битвой.

— Государь,— сказал Эдан.

— Государь?

Микаэл повернулся к нему со странным выражением на лице. Казалось, мыслями он где-то далеко-далеко отсюда. Его глаза, в прошлом загоравшиеся гневным огнем, сейчас были спокойны.

— Государь, солдаты ждут вашего обращения.

— Ах,— тихо вздохнул Микаэл. Он выехал вперед и настала тишина. Все ждали.

Сперва он просто молча оглядел их. Все глаза были устремлены на него. Он произнес самую короткую из всех своих речей.

— Все кончается здесь! — произнес он, и его голос отчетливо прозвучал в чистом воздухе. Он выхватил меч и занес его над головой, разворачивая жеребца.

— Вперед!

Эдан рысью скакал рядом с ним, неся знамя, а пехота двинулась вслед за ними. Напротив них неподвижно стояла армия Горгона. Они застыли словно статуи в черных доспехах, лишь флажки трепетали на ветру. Не было слышно ни звука кроме топота пехоты, бряцания оружия о доспехи. Они были непреклонны. Расстояние все сокращалось.

Микаэл ехал молча. Глядя прямо вперед, его пристальный взгляд был устремлен в поисках Рейзена. Когда они почти достигли подножья косогора, Эдан заметил, как Микаэл напрягся и взгляд его стал жестким. Эдан взглянул в том же направлении. Сперва он ничего не мог разобрать, а затем присмотрелся внимательнее и удивился, как это он сразу не заметил. Он впервые увидел принца Рейзена, и стало ясно, что легенды не преувеличивали в описаниях его внешности и размеров. Он сидел на самом громадном боевом скакуне, какого Эдан когда-либо видел. Это был вороной першерон с массивными копытами и длинной черной гривой. Но как ни был огромен конь, по сравнению с седоком он казался карликом. Тот был более чем в три раза выше любого нормального человека, на редкость громоздкий и массивный, закованный в черные доспехи, как у всех его солдат, но с красным драконом на нагрудных латах. Рядом с ним стоял его знаменосец, держа черные и красные цвета Рейзена — красный дракон на черном поле, увенчанный молнией. То, что Эдан вначале принял за шлем, оказалось головой Горгона. Горгон выехал на поле боя с непокрытой головой, на которой выступали два больших рога на висках и роговые отростки на темени. Он был еще слишком далеко, чтобы можно было разглядеть его черты, но Эдан этому только порадовался. Он подумал, правда ли, что Горгон обладал способностью убивать взглядом. А если это правда, насколько реально сразиться с подобным существом?

Среди воинов Горгона были гоблины, ноллы, людоеды и люди-наемники, при виде которых Эдан испытал грусть. Как низко надо пасть, чтобы по собственному желанию пойти на службу к онсхеглину? Ведь тот однажды предал свой народ князю тьмы.

Эдан слышал позади равномерный топот пехоты и скрип орудий, которые везли лошади-тяжеловозы. Пока что они не должны были действовать, и не известно еще, примут ли они вообще участие в битве. Для этого требовалось оттеснить войско Горгона к обсидиановым стенам крепости.

Враг ждал их приближения. Миля... Тысяча ярдов... восемьсот... семьсот... шестьсот... Оставалось около пятисот ярдов. Горгон вытащил меч и громкий крик разнесся над полем битвы, когда силы Черного Принца бросились в атаку. Впереди неслась кавалерия.

— Вперед! — вскричал Микаэл, и армия Ануира с боевым кличем "Роэль! Роэль!" рванулась на врагов.

Микаэл скакал прямо на Рейзена, Эдан не отставал ни на шаг. Грохот множества копыт сотрясал землю словно гром. За кавалерией бежали солдаты.

Конные подразделения встретились первыми, и над полем разнеслись звуки звенящих клинков. Микаэл нашел Горгона, но они едва успели обменяться парой ударов, как их оттеснили друг от друга. Воздух наполнился шумом битвы — лязгал металл доспехов, кричали люди, лаяли ноллы, выли гоблины, рычали людоеды и ржали обезумевшие лошади. Лучники обеих армии пытались стрелять по задним рядам противника, а затем обе армии перемешались в одно большое месиво.

Эдан старался оставаться рядом с императором, но это было едва ли возможно из-за толкающихся вокруг тел. Его знамя упало, древко оказалось разрубленным пополам чьим-то неистовым клинком, и один из пехотинцев подобрал его и поднял высоко вверх, а Эдан отвязал от седла щит и ринулся в атаку на тех, кто преграждал ему путь.

Ноллы дрались как озверевшие, что было не удивительно, принимая во внимание их происхождения от животных. Они использовали когти и клыки, словно клинки. Один вскочил на коня позади Эдана и он почувствовал, как скользнули зубы по его шлему. Он резко развернулся и сбил на землю мерзкую тварь. На Эдана напал конный наемник и Эдан сразился с ним, горя от ненависти к предателю, продавшему человеческое достоинство за несколько слитков золота. Правя коленями, они обменивались ударами и прикрывались щитами, пока один из выпадов не пробил защиту Эдана. Лезвие меча просвистело над головой Эдана, но в последний миг он отшатнулся от удара, который мог бы расколоть его череп надвое. Кончик кринка задел его щеку. Эдан почти не обратил внимания на боль, набросившись на врага. Его меч задел руку наемника, тот с воплем упал и исчез под грудой дерущихся солдат.

Скалистая и неровная земля была одинаково неудобна для зверей и для людей, но зато меньше поднималось пыли. Несмотря на холод, Эдан вскоре обливался потом под доспехами. Его руки ныли от тяжелого меча и щита, которые казались все тяжелее. Мышцы ног горели от напряжения, пока он сжимал бока коня, заставляя его поворачиваться из стороны в сторону. Он хрипло дышал, дико озираясь вокруг в поисках Микаэла, которого он потерял из вида в этой мясорубке.

Было невозможно понять, на чьей стороне перевес, противники пытались ориентироваться по цвету доспехов. Можно было отличить друга от недруга только на ближней дистанции.

В ушах у Эдана звенело от шума битвы, пока тысячи клинков встречались с гулким звоном, напоминая музыку кузни. Те, кто был ранен и не мог держаться на ногах, моментально оказывались затоптанными насмерть под копытами лошадей. Воздух пронзали крики людей и животных, сливаясь вместе в звуки, доселе не слышанные Эданом. Нельзя было разобрать ни единого боевого крика, лишь рычание и вой возносились к небу. Казалось, это рычит сама земля.

Пока Эдан отражал и наносил удары направо и налево, он совершенно утратил чувство направления. Но когда выдался свободный момент и он огляделся вокруг, то заметил, что горы стали ближе. Войско Горгона сражалось на своей территории и пользовалось этим преимуществом, медленно но верно оттесняя ануирцев к краю равнины и пытаясь прижать к скалистым выступам, где их можно было бы окружить. Эдан посмотрел вверх и увидел лучников в черных латах, ожидающих, пока солдаты Ануира приблизятся на расстояние выстрела.

Он вскричал:

— Ануирцы! Пробивайтесь к центру! Избегайте утесов! Берегитесь лучников на скалах! Пробивайтесь вперед! Вперед!

Его крик был подхвачен тысячей голосов, люди осознали грозящую им опасность и удвоили усилия, чтобы оттеснить врага. Вдали запылала одна из осадных башен. Войско Горгона оттеснило ануирцев от орудий и пыталось их уничтожить. Они использовали факелы. Эдан пожалел о тех, кто этим занимался, но у него не было времени на размышления. Его осадили со всех сторон, и он усиленно пробивался вперед в поисках Микаэла. В воздухе летал пепел, и казалось, что опустился темный туман.

Эдан сразил конного гоблина и быстро огляделся. Они слегка отдалились от скал, но их начинали усиленно теснить обратно, под стрелы черных лучников, ждущих в укрытиях.

Внезапно лошадь Эдана поднялась на дыбы и заржала. Великан-людоед впился зубами в лошадиное горло. Эдан чуть не упал, но чудом удержался и рассек мечом надвое отвратительную тварь. Однако конь Эдана истекал кровью. Была задета артерия, и бедное животное было обречено. Эдан вот-вот должен был оказаться без коня.

Он огляделся в поисках конного противника, чтобы попытаться завладеть его конем. Секундой позже его собственный конь пал на землю. Эдан едва успел соскочить, чтобы его не придавил труп лошади. Эдану пришлось сражаться пешим, с трудом отражая удары теснящих его врагов.

Он не видел Микаэла. Пешим он мог видеть только своих непосредственных противников. Он пробивался вперед, , стараясь не замечать боли в ногах, но закованные в черные доспехи враги продолжали теснить его. Он сражался не смотря на жгучую боль в руках и ногах, рубя подряд наемников и гоблинов без разбору. Его щит погнулся, а шлем с одного боку сильно вмялся от мощного удара мечом. Он чувствовал, как кровь струится мимо его левого уха, но не знал, насколько серьезна рана. Не было времени на исцеление, все его внимание и силы были заняты старанием выжить.

Ему казалось, что они проигрывают сражение. Несмотря на отчаянные попытки пробиться к центру, их медленно и неуклонно прижимали к скалам. И тут он увидел Микаэла.

Всего в двадцати пяти ярдах от него император сражался с двумя наемниками. А совсем близко к нему находился Рейзен.

Эдан сражался как одержимый, пытаясь держаться поближе к нему, но в такой тесной толпе дерущихся двадцать ярдов были словно двадцать миль. На него бросился нолл, рыча и потрясая копьем. Эдан отбил копье мечом и полоснул лезвием по морде твари. Чудовище завопило от боли и свалилось, держась за окровавленную морду. Когда Эдан снова взглянул вверх, он увидел, что Микаэл разделался с одним из наемников и пытается добить второго. Но Рейзен подобрался ближе. Теперь между ними было не более десяти ярдов, и Горгон продолжал пробивать себе дорогу, чтобы настигнуть его.

— Микаэл! — завопил Эдан.

— Микаэл, обернись!

Но Микаэл не мог его услышать.

Рыча от напряжения, Эдан прорубал себе путь сквозь чужие тела, отчаянно пытаясь добраться до императора. Он был не дальше пятнадцати ярдов от Микаэла, но Горгон успел подобраться ближе. От мощного удара разлетелся череп второго наемника, и Микаэл повернулся к Горгону. Оба усиленно пробивали себе дорогу, чтобы наконец встретиться.

Рядом не было ни одного всадника, никого, кто смог бы его защитить. Эдан получил мощнейший удар, расколовший щит почти на треть. Эдан швырнул щит в гоблина и сбил противника с ног. Он выхватил меч и прикончил его, и тут же обернулся, чтобы отразить нападение людоеда. Брызжа слюной, гадкая тварь размахивала огромной дубиной, утыканной шипами, и Эдан понял, что одного удара будет вполне достаточно.

Он швырнул свой бесполезный щит в людоеда, а затем схватил меч обеими руками, и размахивая им как цепом, принялся рубить все вокруг себя. Враги все подступали, и он отчаянно пытался углядеть подходящий щит. Он зарубил несколько гоблинов и одного нолла, затем вступил в схватку с наемником, у которого был вполне подходящий щит. Он нанес врагу удар, стараясь все же не повредить вожделенный щит, затем отразил удар наемника мечом, а после со всей силы пнул его в пах. Тот согнулся пополам, и Эдан добил наемника и забрал его щит. Затем он выпрямился и огляделся в поисках Микаэла.

И он увидел его. Микаэл сражался с Горгоном. Сам высокого роста, рядом с Горгоном он казался карликом. По его движениям Эдан понял, что Микаэл охвачен Божественным Гневом. Его наследственная способность позволяла ему пользоваться чудовищной силой, превращавшей его в смертоносное орудие, но Горгон был в три раза выше его ростом, а его меч раза в два был длиннее меча Микаэла. Микаэл яростно сражался, но Рейзен был полон не меньшей ярости, и Эдан видел, что Микаэл постепенно отступает под градом ударов, почти превративших его щит в обломки.

Эдан поспешно справился еще с тремя врагами и был уже ярдах в десяти от императора. И тут он увидел, что Микаэл остался без щита. Эдан завертел мечом над головой, пытаясь прорубить себе путь сквозь охрану Горгона.

А затем случилось нечто немыслимое. Не веря своим глазам, Эдан увидел, как Горгон нанес удар ужасающей силы, который Микаэл отразил мечом, и... меч раскололся пополам. Клинок врага обрушился на его руку.

— Нет! — вскричал Эдан, из последних сил пробиваясь к императору.

Но он уже понял, что слишком поздно. Из рану Микаэла хлестала кровь. Следующий удар Рейзена вышиб его из седла. Эдан добрался до них как раз в тот момент, когда Горгон спешился и занес меч для последнего удара и последующей кражи крови. В это мгновенье Микаэл с трудом поднялся на колени и оперся о землю ладонью уцелевшей руки. Земля и камни полетели с того места, где он прижал эту ладонь, отдавая тверди все свои силы и лишая Рейзена триумфально кражи крови.

С воплем ярости Горгон опустил меч и рассек Микаэла пополам.

Эдан обезумел. Дико закричав, он напал на Горгона, но тот стоял словно каменная стена. Эдан отскочил назад и упал, а Горгон вновь занес меч, чтобы прикончить его. Раз уж у него не получилось совершить кражу крови императора, то по крайней мере он хотел компенсировать это, убив Лорда Верховного Камергера.

Меч упал, и Эдан успел откатиться в последний миг. Меч ударил в землю с такой силой, что Эдан ощутил силу удара. Он пытался отскочить, но Горгон уже снова заносил меч. Однако финальный удар так и не последовал.

Внезапный сильный порыв ветра чуть не сбил Эдана с ног, и сверху опустилось воронкообразное облако, которое обволокло его со всех сторон, укрывая и защищая. В воздухе раздался новый звук, поглотивший шум сражения. Звук множества труб смешался с пронзительным высоким кличем эльфов.

Как в битве при горе Дейсмаар, они прибыли, чтобы поддержать ануирцев в решающий момент битвы, когда казалось, что все уже потеряно. И они яростно схватились с войском Горгона. Рейзен все пытался устоять на своих кривых ногах сатира, но облако опустилось на Эдана, оберегая его, и он снова ощутил головокружение, прежде чем его тело растаяло, превратившись в ветер, поднимавший его высоко в воздух над полем битвы.

— Гильвейн!

— Сильванна никогда не простит мне, если я дам тебе умереть, — ответил эльф.

— Лучше брось меня. Микаэл погиб. Горгон убил его. Все потеряно. Лучше бы я погиб вместе с ним.

— Не все еще потеряно,— отвечал эльфийский маг.

— Ты должен жить. Теперь тебе предстоит управлять всей империей. Ты должен спасти все, что возможно, от разрухи, и восстановить уничтоженное. Ты обязан жить, Эдан, ради жены и детей, и ради друзей, которые любят тебя, и ради тех, кто в тебе нуждается. Я сочувствую твоему горю и твоей скорби, и мне жаль, что мы не подоспели раньше. Но жизнь продолжается. Так должно быть. Хоть это и больно.

Внизу под ними войска Горгона терпели поражение. Ануирцы прижимали их к обсидиановым стенам крепости, но сами были вымотаны и радовались неожиданной помощи эльфов, расправлявшихся с чудовищами. Осадные орудия были разрушены, и осада была невозможной. Башни пылали пожаром. С первого взгляда создавалось впечатление, что от армии уцелело не больше половины. Поле боя так густо было усеяно трупами, что невозможно стало разглядеть землю.

Все было кончено. Император погиб, и его армия не желала продолжать бой без него.

— Это больно, Гильвейн. Больнее, чем я мог бы выразить словами. И я так устал...

— Спи, друг мой. Боль пройдет. Все проходит в свое время. Спи, — ветер даст тебе отдых...

Эпилог

Канун Дня Поминовения. Зимнее солнцестояние. Самая длинная ночь в году. Воистину, именно в такую ночь надо оплакивать погибших. Эдан Досьер, Лорд Верховный Камергер Керильской империи Ануир сидел, склонившись над столом в своем кабинете в одной из башен Имперского Керна. Перед ним стояла пустая бутылка из-под бренди, которую они с Гильвейном недавно допили, и приятное тепло разливалось по его телу. Он поднял голову и выглянул в окно на сверкающие огни Ануира.

Близился рассвет, но в каждом окне все еще горел свет множества свечей в память об ушедших родных и близких.

— Погребальный огонь. Красиво и грустно,— пробормотал Эдан со вздохом. Груз прожитых лет давил на его плечи. Он выжил. Пережил свою жену, которая оставила его одного нести бремя лет. Пережил своего господина, который пал в битве, оставив ему долг заботиться об империи Ануир. Пережил Дервина, который вернулся после Бэттлвэйта калекой и влачил жалкое существование, прежде чем умер в нищете. Пережил Лэру и Фелину и почти всех, кого он тогда знал. Он пережил их всех и продолжал жить, хотя это причиняло невыносимую боль.

Его огонь угасал. Он более не мог править империей. На самом деле она умерла давным-давно вместе с Микаэлом, и мало-помалу провинции отпадали от империи, образуя собственные независимые народы, и вот уже ничего не осталось от славной державы. Мечта. То, ради чего они с Микаэлом отдавали все свое время, все свои силы.

— Все проходит в свое время,— пьяно бормотал Эдан, отворачиваясь от окна.

— Да, кивнул Гильвейн.

— Даже боль.

— Истинно так. Теперь уже почти не больно. Я изнемог под грузом этого страдания, иссушившего мою душу.

Эдан положил голову на стол и обхватил ее руками.

— Как Сильванна? — спросил он, поднимая взгляд.

— С ней все нормально?

— Да,— отвечал Гильвейн.

— С ней все в порядке. Она часто думает о тебе. Ты ведь уже спрашивал об этом.

— В самом деле? — сонно пробормотал Эдан.

— Я забыл. Но хорошо, что она меня помнит.

— Она никогда не забудет.

— Я так устал, Гильвейн...

— Тогда спи,— сказал Гильвейн, поднимаясь из-за стола и глядя на своего старого друга. Под его взглядом плечи Эдана несколько раз поднялись и упали. Его дыхание все более затруднялось. Гильвейн простер руки и его подхватил вихрь, сдувая в огонь все бумаги со стола. Эдан Досьер сделал еще один тяжелый и долгий вздох, а затем более не дышал. Клубящееся воронкообразное облако накрыло его.

— Спи, старый друг, и ветер даст тебе отдых.

Он медленно растаял в воздухе, ветер пронес его над гаванью, над угасающими огнями города, прямо на север к первым лучам солнца.

Авторы от А до Я

А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Э Ю Я