Роберт Рождественский. Стихи разных лет
© Copyright Роберт Рождественский Источник: семейный архив From: Ксения Рождественская (xenya@redline.ru) Date: 13 Dec 1998
КОГДА ЛЮБИЛ... (из поэмы "До твоего прихода")
Люб- (Воздуха!
Воздуха!
Самую малость бы!
Самую-самую...) лю! (Хочешь, — уедем куда-нибудь заново, замертво, за море?..) Люб- (Богово — богу, а женское — женщине сказано, воздано.) лю! (Ты покоренная.
Ты непокорная...
Воздуха!
Воздуха!) Люб- (Руки разбросаны.
Губы закушены.
Волосы скомканы.) лю! (Стены расходятся.
Звезды, качаясь, врываются в комнаты.) Люб- (В загнанном мире кто-то рождается, что-то предвидится...) лю! (Где-то законы, запреты, заставы, заносы, правительства...) Люб- (Врут очевидцы, сонно глядят океаны остывшие. лю! (Охай, бесстрашная!
Падай, наивная!
Смейся, бесстыжая!) Люб- (Пусть эти сумерки станут проклятием или ошибкою...) лю! (Бейся в руках моих каждым изгибом и каждою жилкою!) Люб- (Радостно всхлипывай, плачь и выскальзывай, вздрагивай, жалуйся!..) лю! (Хочешь — уедем?
Сегодня? — пожалуйста.
Завтра? — пожалуйста!) Люб- (Царствуй, рабыня!
Бесчинствуй, учитель!
Неистовствуй, женщина!) лю! (Вот и глаза твои.
Жалкие, долгие и сумасшедшие!..) Люб- (Чертовы горы уставились в небо темными бивнями.) лю! (Только люби меня!
Слышишь, люби меня!
Знаешь, люби меня!) Люб- (Чтоб навсегда!
Чтоб отсюда — до гибели...
Вот оно...
Вот оно...) лю! (Мы никогда, никогда не расстанемся...
Воздуха...
Воздуха!..)
x x x
Приходит врач, на воробья похожий, и прыгает смешно перед постелью. И клювиком выстукивает грудь. И маленькими крылышками машет. — Ну, как дела? — чирикает привычно. — Есть жалобы?.. — Я отвечаю: — Есть. Есть жалобы. Есть очень много жалоб... Вот, — говорю, — не прыгал с парашютом... Вот, — говорю, — на лошади не ездил... По проволоке в цирке не ходил...
Он морщится: — Да бросьте вы! Не надо! Ведь я серьезно...
— Я серьезно тоже. Послушайте, великолепный доктор: когда-то в Омске у большой реки мальчишка жил, затравленный войною... Он так мечтал о небе — синем-синем! О невозможно белом парашюте, качающемся в теплой тишине... Еще мечтал он о ночных погонях! О странном, древнем ощущенье скачки, когда подпрыгивает сердце к горлу и ноги прирастают к стременам!.. Он цирк любил. И в нем — не акробатов, не клоунов, не львов, больших и грустных, а девочку, шагающую мягко по воздуху, спрессованному в нить. О, как он после представлений клялся: "Я научусь! И я пойду за нею!.." Вы скажете: — Но это все наивно... — Да-да, конечно. Это все наивно. Мы — взрослые — мечтаем по-другому и о другом... Мечта приходит к нам еще неосязаемой, неясной, невидимой, неназванной, как правнук. И остается в нас до исполненья. Или до смерти. Это все равно. Мы без мечты немыслимы.
Бессильны. Но если исполняется она, за ней — как ослепление — другая!.. Исполнилось лишь самое начало. Любовь исполнилась и крик ребенка. Исполнились друзья, дороги, дали. Не все дороги и не все друзья, — я это понимаю!..
Только где-то живут мечты — наивные, смешные, — с которых мы и начали мечтать. Они нам в спины смотрят долго-долго — вдруг обернемся и "спасибо!" скажем. Рукой взмахнем: — Счастливо!..
Оставайтесь... Простите за измену. Мы спешим... — Но, может, это даже не измена?! ...А доктор собирает чемоданчик. Молчит и улыбается по-птичьи. Уходит. И уже у самой двери он тихо говорит: — А я мечтал... давно когда-то...
вырастить овчарку... А после подарить погранзаставе... И не успел... — Действительно, смешно.
x x x
Савве Бродскому Я богат. Повезло мне и родом и племенем. У меня есть Арбат. И немножко свободного времени...
Я
подамся от бумажных запутанных ворохов в государство переулков, проспектов и двориков. Все, что я растерял, отыщу в мельтешении радужном. Где витой канделябр и бетонные глыбины — рядышком. Где гитары щекочут невест, где тепло от варений малиновых. Где колясок на каждый подъезд десять — детских и две — инвалидных. Там, где будничны тополя перед спящими школами. Там, где булькают, как вскипевшие чайники, голуби. Выхожу не хвалить, не командовать уличной вьюгою. Просто так улыбаться и плыть по Арбату седеющим юнгою.
ЧУДО
Так полыхнуло — сплеча, сполна — над ледяным прудом! .. (Два человека — он и она — были виновны в том...) В доме напротив полночный лифт взвился до чердака. Свет был таким, что мельчайший шрифт читался наверняка... Так полыхнуло, так занялось — весной ли, огнем — не понять. И о потомстве подумал лось, а заяц решил линять. Землю пробили усики трав и посверлили лучи. Тотчас, об этом чуде узнав, заспешили с юга грачи. На лентах сейсмографов стала видна нервная полоса... (Два человека — он и она — глядели друг другу в глаза...) Реки набухли. Народ бежал и жмурился от тепла. Кто-то кричал: "Пожар! ..
Пожар! .." А это любовь была.
x x x
Все начинается с любви... Твердят: "Вначале было слово..." А я провозглашаю снова: Все начинается с любви!..
Все начинается с любви: и озаренье, и работа, глаза цветов, глаза ребенка — все начинается с любви.
Все начинается с любви, С любви! Я это точно знаю. Все, даже ненависть — родная и вечная сестра любви.
Все начинается с любви: мечта и страх, вино и порох. Трагедия, тоска и подвиг — все начинается с любви...
Весна шепнет тебе: "Живи..." И ты от шепота качнешься. И выпрямишься. И начнешься. Все начинается с любви!
СКАЗКА С НЕСКАЗОЧНЫМ КОНЦОМ
Страна была до того малюсенькой, что, когда проводился военный парад, армия маршировала на месте от начала парада и до конца. Ибо, если подать другую команду, — не "на месте шагом", а "шагом вперед...", — очень просто могла бы начаться война. Первый шаг был бы шагом через границу.
Страна была до того малюсенькой, что, когда чихал знаменитый булочник (знаменитый тем, что он был единственным булочником в этой стране), — так вот, когда он чихал троекратно, булочники из соседних стран говорили вежливо: "Будьте здоровы!.." И ладонью стирали брызги со щек.
Страна была до того малюсенькой, что весь ее общественный транспорт состоял из автобуса без мотора. Этот самый автобус — денно и нощно, сверкая никелем, лаком и хромом, опершись на прочный гранитный фундамент перегораживал Главную улицу. И тот, кто хотел проехать в автобусе, входил, как положено, с задней площадки, брал билеты, садился в удобное кресло и, посидев в нем минут пятнадцать, — вставал и вместе с толпой пассажиров выходил с передней площадки — довольный — уже на другом конце государства.
Страна была до того малюсенькой, что, когда проводились соревнования по легкой атлетике, все спортсмены соревновались (как сговорившись!) в одном лишь виде: прыжках в высоту. Другие виды не развивались. Ибо даже дистанция стометровки пересекалась почти посредине чертой Государственнейшей границы, На этой черте с обеих сторон стояли будочки полицейских. И спортсмен, добежав до знакомой черты, останавливался, предъявлял свой паспорт. Брал визу на выезд. Визу на въезд. А потом он мучительно препирался с полицейским соседнего государства, который требовал прежде всего список участников соревнований — (вдруг ты — хиппи, а не спортсмен!). Потом этот список переводили на звучный язык соседней страны, снимали у всех отпечатки пальцев и — предлагали следовать дальше. Так и заканчивалась стометровка. Иногда — представьте! — с новым рекордом.
Страна была до того малюсенькой, что жители этой скромной державы разводили только домашнюю птицу и не очень крупный рогатый скот (так возвышенно я называю баранов). Что касается более крупных зверей, то единственная в государстве корова перед тем, как подохнуть, успела сожрать всю траву на единственной здешней лужайке, всю листву на обоих деревьях страны, все цветы без остатка (подумать страшно!) на единственной клумбе у дома Премьера. Это было еще в позапрошлом году. До сих пор весь народ говорит с содроганьем о мычании этой голодной коровы.
Страна была до того малюсенькой, что, когда семья садилась за стол, и суп оказывался недосоленным, глава семьи звонил в Министерство Иностранных Дел и Внешней Торговли. Ибо угол стола, где стояла солонка, был уже совершенно чужой территорией со своей конституцией и сводом законов (достаточно строгих, кстати сказать). И об этом все в государстве знали. Потому что однажды хозяин семьи (не этой, а той, что живет по соседству), руку свою протянул за солонкой, и рука была арестована тут же! Ее посадили на хлеб и воду, а после организовали процесс — шумный, торжественный, принципиальный — с продажей дешевых входных билетов, с присутствием очень влиятельных лиц. Правую руку главы семьи приговорили, во-первых — к штрафу, во-вторых (условно) — к году тюрьмы... В результате несчастный глава семейства оказался в двусмысленном положенье: целый год он после — одною левой — отрабатывал штраф и кормил семью.
Страна была до того малюсенькой, что ее музыканты с далеких пор. играли только на флейтах и скрипках, лишь на самых маленьких скрипках и флейтах! Больше они ни на чем не играли. А рояль они видели только в кино да еще — в иллюстрированных журналах, Потому что загадочный айсберг рояля, несмотря на значительные старанья, не влезал в территорию этой страны. Нет, вернее, сам-то рояль помещался, но тогда исполнителю не было места. (А играть на рояле из-за границы — согласитесь — не очень-то патриотично!) Страна была невероятно крохотной. Соседи эту страну уважали. Никто не хотел на нее нападать. И все же один отставной генерал (уроженец страны и большой патриот) несколько раз выступал в Сенате, несколько раз давал интервью корреспондентам, центральных газет, посылал посланья Главе государства, в которых решительно и однозначно ругал профсоюзы и коммунистов, просил увеличить военный бюджет, восхвалял свою армию.
И для армии требовал атомного оружия!
СТИХИ, НАПИСАННЫЕ ВОСЬМОГО МАРТА
Все равно что за снегом идти в Африку, а за новою книжкой стихов — в мебельный и уныло просить со слезой в голосе адрес господа бога в бюро справочном, все равно что ругать океан с берега за его невниманье к твоей личности, все равно что подснежник искать осенью и, вздыхая, поминки справлять загодя, все равно что костер разводить в комнате, а гнедого коня в гараже требовать, и упорно пытаться обнять облако, и картошку варить в ледяной проруби, все равно что на суше учить плаванью, а увесистый камень считать яблоком, все равно что от курицы ждать лебедя — так однажды решить, будто ты полностью разбираешься в женском характере!
БАЛЛАДА О ТАЛАНТЕ, БОГЕ И ЧЕРТЕ
Все говорят: "Его талант —от бога!" А ежели —от черта?
Что тогда?..
Выстраиваясь медленно в эпоху, ни шатко и ни валко шли года. И жил талант. Больной.
Нелепый.
Хмурый. Всего Гомера знавший назубок., Его считал своею креатурой тогда еще существовавший бог. Бог находил, что слог его прекрасен, что на земле таких — наперечет!..
Но с богом был, конечно, не согласен тогда еще не отмененный черт. Таланту черт шептал: "Опомнись, бездарь! Кому теперь стихи твои нужны?! Ведь ты, как все, погибнешь в адской бездне. Расслабься! Не отягощай вины". И шел талант в кабак. И — расслаблялся. Он пил всерьез! Он вдохновенно пил! Так пил, что черт глядел и умилялся. талант себя талантливо губил!..
Бог тоже не дремал! В каморке утлой, где —стол, перо и пузырек чернил, бог возникал раскаяньем наутро, загадочными строчками дразнил... Вставал талант, почесываясь сонно. Утерянную личность обретал. И банка огуречного рассола была ему нужнее, чем нектар... Небритый. С пересохшими губами. Упрямо ждал он часа своего...
И строки на бумаге проступали, как письмена,— отдельно от него.
И было столько гнева и напора в самом возникновенье этих строк!.. Талант, как на медведя, шел на бога! И черта скручивал в бараний рог!.. Талант работал. Зло.
Ожесточенно. Перо макая в собственную боль. Теперь он богом был!
И был он чертом! А это значит: был самим собой. И восходило солнце над строкою!..
Крестился черт. И чертыхался бог. "Да как же смог он написать такое?!" ...А он еще и не такое мог.
x x x
Надо верить в обычное. Надо рассчитывать здраво.
У поэтов с убийцами, в сущности, равная слава. Кто в веках уцелел? Разберись в наслоенье мотивов... Мы не помним царей. Помним: были Дантес и Мартынов. Бесшабашные, нервные, святые "блюстители долга"