Анджей Сапковский. Крупица истины
1
Маленькие черные точки на светлом фоне неба, помеченного полосами дымки, двигаясь, привлекли внимание ведьмака. Их было много. Птицы кружили, описывая медленные, плавные круги, потом круто снижались и тут же опять взмывали вверх, забив крыльями.
Ведьмак наблюдал за птицами довольно долго, оценивал расстояние и приблизительное время, требуемое на его преодоление, с поправкой на рельеф местности, густоту леса, на глубину и направление яра, который предполагал встретить на пути. Наконец, он откинул плащ, укоротил на два отверстия ремень, наискосок пересекающий грудь. Эфес и рукоять меча, переброшенного за спину, выглядывали из-за правого плеча.
- Сделаем небольшой крюк, Плотка, - произнес он. - Съедем с тракта. Птица, как мне сдается, кружит там не без причины.
Кобыла, ясное дело, не ответила, но тронулась с места, послушная голосу, к которому привыкла.
- Кто знает, может это мертвый лось, - сказал Геральт. - А может это не лось. Кто знает?
Яр был действительно там, где он и ожидал - одно время ведьмаку сверху видны были кроны деревьев, тесно заполнивших расселину. Склоны оврага были, однако, пологие, а дно сухое, без терновника и гниющих пней. Он преодолел яр легко. На другой стороне был березовый перелесок, за ним - большая поляна, вересковые заросли и бурелом, вытянувший вверх щупальца спутанных веток и корней.
Птицы, всполошенные появлением всадника, поднялись выше, закаркали неистово, пронзительно, хрипло.
Геральт заметил первые останки сразу - белый бараний полушубок и матово-голубая юбка выделялись среди пожелтевших островков осоки. Второго трупа он не видел, но знал, где тот лежит - положение останков выдавала позиция трех волков, которые смотрели на всадника спокойно, присев на зады. Кобыла ведьмака фыркнула. Волки, как по команде, бесшумно, не спеша потрусили в лес, время от времени поворачивая в сторону незваного гостя треугольные головы. Геральт соскочил с лошади.
У женщины в полушубке и голубой юбке не было лица, горла и большей части левого бедра. Ведьмак прошел мимо нее, не нагибаясь.
Мужчина лежал лицом к земле. Геральт не стал переворачивать тело, видя, что и тут волки и птицы не теряли времени даром. Впрочем, в детальном осмотре не было необходимости - рукава и плечи шерстяной куртки покрывал черный, ветвистый узор засохшей крови. Было очевидно, что мужчина умер от удара в шею, а волки искромсали тело уже позднее.
На широком ремне, рядом с коротким мечом в деревянных ножнах, мужчина носил кожаную суму. Ведьмак сорвал ее, выбросил одно за другим в траву огниво, кусок мела, воск для печатей, горсть серебряных монет, складной, в костяной оправе ножик для бритья, кроличье ухо, три ключа на колечке, амулет с фаллическим символом. Кроме того - две грамоты, написанные на холсте, отсыревшие от дождя и росы, руны расплылись, размылись. Третья, на пергаменте, тоже была попорчена влагой, но ее можно было прочесть. Это была кредитная грамота, выданная крошечным банком в Муривеле купцу по имени Рулле Аспер или Аспен. Сумма аккредитива была небольшой.
Нагнувшись, Геральт поднял правую руку мужчины. Как он и ожидал - медный перстень, врезавшийся в опухший и посиневший палец. Перстень был со знаком цеха оружейников - стилизованным шлемом с забралом, двумя скрещенными мечами и буквой А, выгравированной под ними.
Ведьмак вернулся к трупу женщины. Когда он переворачивал тело, что-то укололо его в палец. Это была роза, приколотая к юбке. Цветок завял, но не потерял красок - лепестки были темно-синие, почти фиолетовые. Геральт первый раз в жизни видел такую розу. Он перевернул тело полностью и вздрогнул.
На открывшейся деформированной шее женщины были видны следы зубов. Не волчьих.
Ведьмак осторожно попятился к лошади. Не спуская глаз с края леса, поднялся в седло. Дважды объехал поляну, низко наклонившись, внимательно осмотрел землю.
- Так, Плотка, - произнес он тихо, сдерживая лошадь. - Дело ясное, хоть и не до конца. Оружейник и женщина приехали верхом со стороны того леса. Они, без всякого сомнения, направлялись из Муривель домой, потому как никто не возит с собой долго не реализованных аккредитивов. Почему ехали этой дорогой, а не трактом, неизвестно. Но только они ехали через вересковые заросли бок в бок. И тут, не знаю почему, оба слезли или упали с лошадей. Оружейник умер сразу. Женщина бежала, потом упала и тоже умерла, а что-то, что не оставило следов, тащило ее по земле, держа зубами за шею. Это случилось два или три дня тому назад. Лошади разбежались, не будем их искать.
Кобыла, ясное дело, не ответила, тревожно фыркнула, реагируя на знакомый звук голоса.
- Это что-то, которое убило обоих, - продолжал Геральт, глядя на край леса, - не было ни вурдалаком, ни лешим. Ни тот, ни другой не оставили бы столько для ворон и волков. Если бы здесь были болота, я бы сказал, что это кикимора или виппер. Но здесь нет болот.
Наклонившись, ведьмак слегка отодвинул попону, прикрывавшую бок лошади, освобождая притороченный к вьюкам второй меч с украшенным блестящим эфесом и черной рифленой рукоятью.
- Так, Плотка. Сделаем крюк. Нужно узнать, зачем оружейник и женщина ехали через бор, а не трактом. Если будем безразлично проезжать мимо таких дел, то не заработаем даже тебе на овес, правда, Плотка?
Кобыла послушно двинулась вперед, через бурелом, осторожно переступая через ямы от вырванных с корнем деревьев.
- Хоть это и не вурдалак, не будем рисковать, - продолжал ведьмак, вынимая из торбы у седла засушенный букетик аконита и вешая его возле мундштука. Кобыла фыркнула. Геральт немного расшнуровал под горлом кафтан, достал из под него медальон с волчьей пастью. Медальон, подвешенный на серебряной цепочке, подпрыгивал в такт хода лошади, как ртуть сверкая в лучах солнца.
2
Красные черепицы конусообразной крыши башни он увидел в первый раз с вершины холма, на который поднялся, срезая дугу еле заметной тропинки. Склоны, поросшие лещиной, заваленные сухими ветками, устланные грубым ковром желтых листьев, не были особенно безопасными для спуска. Ведьмак повернул назад, осторожно съехал вниз, вернулся на тропинку. Он ехал медленно, время от времени останавливал лошадь, свесившись с седла, высматривал следы.
Кобыла дернула головой, дико заржала, затопала, затанцевала на тропке, взбивая клубы засохших листьев. Геральт, обхватил шею лошади левой рукой, ладонью же правой, сложив пальцы в Знак Акции, водил над лбом коня, шепча заклинание.
- Даже так плохо? - бормотал он, оглядываясь кругом и не снимая Знака. - Даже так? Спокойно, Плотка, спокойно.
Колдовство сильно подействовало, но теперь лошадь двигалась вяло, нерешительно, утратив естественную упругость хода. Ведьмак мягко соскочил на землю, пошел дальше пешком, ведя лошадь за узду. Увидел стену.
Между стеной и лесом не было промежутка, различимого разрыва. Молодые деревца и кусты можжевельника переплелись листьями с плющом и диким виноградом, уцепившимся за каменную стену. Геральт задрал голову вверх. И в тот же момент почувствовал, как к шее щекоча, поднимая волосы, присасывается и ползет невидимое, мягкое создание. Он знал, что это было.
Кто-то смотрел.
Он повернулся. Осторожно, не спеша. Плотка фыркнула, мышцы на ее шее задергались, заходили под кожей.
На склоне холма, с которого он только что съехал, неподвижно стояла девушка, опершись одной рукой на пень ольхи. Ее белая ниспадающая до земли юбка контрастировала с блестящей чернотой длинных, распущенных волос, ложившихся на плечи. Ему показалось, что она усмехается, но он не был в этом уверен - было слишком далеко.
- Здравствуй, - сказал Геральт, поднимая руку в приветственном жесте. Он сделал шаг в сторону девушки. Та, слегка повернув голову, следила за его движениями. Лицо у нее было бледное, глаза черные и огромные. Усмешка, если это была усмешка, исчезла с ее лица, как стертая тряпкой. Геральт сделал еще один шаг. Зашелестели листья. Девушка сбежала как серна по склону, промелькнула между кустами лещины и стала лишь белой полоской, исчезнувшей в глубине леса. Длинная юбка, кажется, совершенно не стесняла свободы ее движений.
Кобыла ведьмака плаксиво заржала, вскинув вверх голову. Геральт, все еще глядя в сторону леса, привычно успокоил ее Знаком. Ведя лошадь под узду, пошел дальше, медленно, вдоль стены, утопая по пояс среди лопухов.
Ворота, солидные, обитые железом, посаженные на проржавелых петлях, были снабжены большой латунной колотушкой. Чуть поколебавшись, Геральт протянул руку и дотронулся до позеленевшей колотушки. И тут же отскочил, потому что ворота начали отворяться, скрипя, со скрежетом, разгребая в обе стороны пучки травы, камешки и ветки. За воротами никого не было - ведьмак видел только пустой двор, заброшенный, заросший крапивой.
Вошел, ведя лошадь за собой. Ошеломленная Знаком кобыла не упиралась, однако ступала неуверенно, на негнущихся ногах.
Двор с трех сторон был окружен стеной и остатками деревянных подмостков, четвертую образовывал фасад особняка, испещренный оспой отвалившейся штукатурки, грязными подтеками, гирляндами плюща. Ставни, с которых облезла краска, были закрыты. Двери тоже.
Геральт перебросил поводья Плотки через столбик возле ворот и медленно пошел в сторону особняка по гравийной аллейке, ведущей мимо бассейна небольшого фонтана, на причудливом цоколе которого напрягся и выгнул вверх оббитый хвост дельфин, высеченный из белого камня.
Близ фонтана, на чем-то, что очень давно было клумбой, рос куст розы. Ничем, кроме цвета бутонов, куст этот не отличался от других кустов розы, какие приходилось видеть Геральту. Бутоны составляли исключение - они имели цвет индиго, с легким оттенком пурпура на концах некоторых лепестков. Ведьмак дотронулся до одного цветка, приблизил лицо, понюхал. Бутоны пахли обычным для всех роз запахом, только несколько более интенсивно.
Двери особняка - и одновременно все ставни с треском распахнулись. Геральт резко поднял голову. По аллейке, скрежеща гравием, прямо на него неслось чудовище.
Правая рука ведьмака молниеносно взметнулась вверх, выше правого плеча, в тот же самый момент левая сильно рванула за ремень на груди так, что рукоять меча сама впрыгнула в ладонь. Клинок, с шипением вылетая из ножен, описал короткую, сияющую дугу и замер, нацеленный острием в направлении атакующего зверя. Чудовище при виде меча затормозило, остановилось. Гравий брызнул во все стороны. Ведьмак даже не вздрогнул.
Создание было человекоподобным, одето было в поношенную, но хорошего качества одежду, не лишенную изящных, хотя и совершенно бесполезных украшений. Человекоподобие распространялось, однако, не выше грязноватого жабо кафтана - ибо над ним возвышалась громадная, косматая как у медведя голова с огромными ушами, парой диких глазищ и ужасной пастью, полной кривых клыков, в которой как пламя мелькал алый язык.
- Прочь отсюда, смертный человек! - прорычало чудовище, замахав лапами, но не двигаясь с места. - А то пожру тебя! На куски раздеру!
Ведьмак не тронулся с места, не опустил меча.
- Ты что, глухой? Прочь отсюда! - взревело чудовище, после чего издало звук, являющийся чем-то средним между визгом вепря и рыком самца оленя. Ставни во всех окнах застучали и захлопали, сбрасывая щебень и штукатурку с подоконников. Ни ведьмак, ни чудовище не двигались.
- Беги, пока цел! - зарычало чудовище, но как будто менее уверенно. - Если же нет, то...
- То что? - прервал его Геральт.
Чудовище свирепо засопело, уродливо скривило голову набок.
- Смотрите, какой смелый, - сказало оно спокойно, скаля клыки и таращась на Геральта налитыми кровью глазищами. - Может не дошло до тебя, что ты находишься на подворье моего собственного дома? А может там, откуда ты родом, есть обычай угрожать хозяевам мечом на его собственном подворье?
- Есть, - сказал Геральт. - Но только относительно тех хозяев, что встречают гостей буйволиным рыком и предупреждают, что разорвут на куски.
- А, зараза, - заволновалось чудовище. - Еще меня будет оскорблять, бродяга. Гость нашелся! Разгуливают по двору, губят чужие цветы, хозяйничают и полагают, что сейчас им вынесут хлеб и соль. Тьфу!
Чудовище сплюнуло, с сопеньем вздохнуло и закрыло пасть. Нижние клыки остались снаружи, придавая ему вид кабана-одиночки.
- И что? - спросил ведьмак немного погодя, опуская меч. - Будем так стоять?
- А что предлагаешь? Улечься? - фыркнуло чудовище. - спрячь это железо, говорю.
Ведьмак ловко вложил оружие в ножны на спине, не опуская руки погладил эфес, торчащий повыше плеча.
- Хотелось бы, - сказал он, - чтобы ты не делал особенно резких движений. Этот меч всегда можно вынуть и быстрее, чем ты думаешь.
- Видел, - прохрипело чудовище. - Если бы не это, ты бы уже давно был за воротами, с отпечатком моего каблука на заднице. Чего тебе здесь надо? Откуда ты тут взялся?
- Заблудился, - солгал ведьмак.
- Заблудился, - повторило чудище, искривляя пасть в грозной гримасе. - Ну, тогда найди дорогу. За воротами, значит. Поверни левое ухо к солнцу, так держись, и скоро вернешься на тракт. Ну, чего ждешь?
- Вода тут есть? - спокойно спросил Геральт. - Лошадь страсть пить хочет. Да и я тоже, если тебе это не особенно мешает.
Чудовище переступило с ноги на ногу, почесало в ухе.
- Слушай, ну, ты, - сказало оно после. - Ты что, в самом деле меня не боишься?
- А должен?
Чудовище оглянулось кругом, хрюкнуло, размашисто подтянуло широкие штаны. - А, зараза. Чего уж там. Гость в дом. Не каждый день встречается такой, что при виде меня не убегает или не падает в обморок. Ну, хорошо. Ты усталый, но учтивый путник, приглашаю тебя войти. Но если ты разбойник или злодей, предупреждаю - этот дом выполняет все мои приказы. Внутри его стен командую я!
Он поднял косматую лапу. Все ставни снова захлопали о стену, а в каменной глотке дельфина глухо забулькало.
- Приглашаю, - повторил он.
Геральт остался на месте, пытливо глядя на него.
- Один живешь?
- А твое какое дело, с кем я живу? - сердито сказало чудовище, раскрывая пасть, после чего громко загоготало. - Ага, понимаю. Наверное, тебе интересно, нет ли у меня сорока слуг, схожих со мной. Нету. Ну, так как, зараза, воспользуешься приглашением, данным от чистого сердца? Если нет, то ворота вон там, прямо за твоим задом!
Геральт официально поклонился.
- Приглашение принимаю, - сказал он по форме. - Против законов гостеприимства не погрешу.
- Пусть мой дом станет твоим домом, - ответило чудовище тоже по форме, хотя и небрежно. - Вот туда, гость. А коня давай сюда, к колодцу.
Особняк, как и снаружи, нуждался в основательном ремонте, однако тут было в меру чисто и опрятно. Мебель, как видно, вышла из под руки хороших мастеровых, даже если было это очень давно. В воздухе висел острый запах пыли. Было темно.
- Свет! - рявкнуло чудовище и лучина, воткнутая в железную державку, тут же полыхнула пламенем и копотью.
Неплохо, - сказал ведьмак. Чудовище загоготало.
- Только-то? Воистину, вижу, что тебя не удивишь. Я говорил тебе - этот дом выполняет мои приказания. Туда, прошу. Осторожно, лестница крутая. Свет!
На лестнице чудовище оборотилось.
- А что это за висюлька у тебя на шее, гость! Что это такое?
- Посмотри.
Чудовище взяло медальон в лапу, поднесло к глазам, слегка натянув шнурок на шее Геральта.
- Нехорошее выражение на морде у этого зверя. Что это такое?
- Цеховой знак.
- Ага. Наверное, занимаешься изготовлением светильников. Туда, прошу. Свет!
Середину большой комнаты, лишенной окон, занимал огромный дубовый стол, совершенно пустой, если не считать канделябра из позеленелой латуни, покрытого гирляндами застывшего воска. По очередной команде чудовища свечи зажглись, замигали, немного осветили помещение.
Одна из стен комнаты была увешана оружием - тут висели композиции из круглых щитов, скрещенных аркебуз, рогатин и гизарм, тяжелых длинных мечей и топоров. Половину соседней стены занимал очаг гигантского камина, над которым виднелись ряды облупившихся портретов. Стена напротив входа была заполнена охотничьими трофеями - рога лося и ветвистые рога оленя бросали длинные тени на оскаленные головы кабанов, медведей и рысей, на взъерошенные и сломанные крылья чучел орлов и ястребов. Центральное, почетное место занимала покоричневевшая, потрескавшаяся, роняющая паклю голова скального дракона. Геральт подошел поближе.
- Его уложил мой дедуля, - сказало чудовище, кидая в челюсти очага огромное полено. Дракон этот был, пожалуй, последним, который позволил себя добыть в округе. Садись, гость. Ты голоден, я полагаю?
- Не стану отрицать, хозяин.
Чудище уселось за стол, опустило голову, сплело на брюхе косматые лапы, что-то пробормотало, крутя как мельницей большими пальцами, после чего негромко рыкнуло, ударив лапой по столу. Блюда и тарелки звякнули оловом и серебром, бокалы зазвенели хрустальным звоном. Запахло жареным, чесноком, майораном, мускатным орехом. Геральт не выказал удивления.
- Так, - потерло лапы чудовище. - Это лучше прислуги, верно? Угощайся, гость. Вот тут пулярка, тут кабаний окорок, тут паштет из... не знаю из чего. Из чего-то. Здесь у нас рябчики. Нет, зараза, это куропатки. Спутал заклинание. Ешь, ешь. Это добротная, настоящая еда, ты не бойся.
- Я не боюсь. - Геральт разорвал пулярку на две части.
- Я забыл, - прыснуло чудовище, - что ты не из тех пугливых. Ну, а звать тебя, для примера, как?
- Геральт. А тебя, хозяин?
- Нивеллен. Но в округе прозывают Выродком или Клыкастым. И пугают мной детей. - Чудовище влило себе в горло содержимое огромного бокала, после чего погрузило пятерню в паштет и вырвало из чаши чуть не половину ее содержимого.
- Пугают детей, - повторил Геральт с полным ртом. - Конечно, без всяких на то оснований?
- Наисовершеннейше. Твое здоровье, Геральт!
- И твое, Нивеллен.
- Как тебе это вино? Заметил, что оно из винограда, а не из яблок? Но если тебе не нравится, наколдую другое.
- Спасибо, это неплохое. Способности к колдовству у тебя врожденные?
- Нет. Они у меня с тех пор, как вот это выросло. Харя, значит. Сам не знаю, откуда это взялось, но только дом выполняет, что пожелаю. Так, ничего особенного. Умею наколдовать жратву, питье, платье, чистую постель, горячую воду, мыло. Любая баба сможет все это и без колдовства. Открываю и закрываю окна и двери. Зажигаю огонь. Ничего особенного.
- Все же что-то. А эта... как ты говоришь, харя, у тебя давно?
- С двенадцати лет.
- Как это случилось?
- А тебе до этого какое дело? Налей себе еще.
- Охотно. Никакого мне до этого дела нет, спрашиваю из интереса.
- Повод понятный и приемлемый, - громко засмеялось чудовище. - Но я его не принимаю. Нет тебе до этого дела и все. Ну, а чтобы хоть отчасти успокоить твой интерес, покажу тебе, как я выглядел прежде. Посмотри вон туда, на портреты. Первый, считая от камина, это мой папуля. Второй, зараза его знает кто. А третий - это я. Видишь?
Из под пыли и паутины с портрета водянистым взглядом смотрел бесцветный толстяк с одутловатым, печальным и прыщавым лицом. Геральт, которому знакома была лесть клиенту, распространенная среди портретистов, с грустью покивал головой.
- Видишь? - повторил Нивеллен, скаля клыки.
- Вижу.
- Кто ты?
- Не понимаю.
- Не понимаешь? - чудовище подняло голову, глаза заблестели как у кота. - Мой портрет, гость, висит там, куда не достигает свет свечей. Я его вижу, но я не человек. По крайней мере в настоящее время. Человек, чтобы посмотреть портрет, встал бы, подошел ближе, наверное, еще должен был бы взять светильник. Ты этого не сделал. Вывод простой. Но я спрашиваю прямо - ты человек?
Геральт не отвел глаза.
- Если так ставишь вопрос, - ответил он, немного помолчав, - то не совсем.
- Ага. Тогда не будет большой бестактностью, если спрошу, кто ты, в таком разе?
- Ведьмак.
- Ага, - повторил Нивеллен после паузы. - Если я правильно помню, ведьмаки зарабатывают себе на жизнь интересным способом. Убивают за плату разных чудовищ.
- Ты правильно помнишь.
Снова воцарилась тишина. Пламя свечей пульсировало, било вверх тонкими усами огня, блестело в граненом хрустале кубков, в каскадах воска, стекающего по канделябру. Нивеллен сидел неподвижно, слегка шевеля огромными ушами.
- Предположим, - сказал он наконец, - что ты сумеешь вынуть меч прежде, чем я до тебя допрыгну. Предположим, что сумеешь меня даже ударить. При моем весе это меня не остановит - свалю тебя с ног одним своим телом. А потом уже все будут решать зубы. Как думаешь, ведьмак, у кого из нас двоих больше шансов, если дело дойдет до перегрызания глотки?
Геральт, придерживая большим пальцем оловянный колпачок графина, налил себе вина, сделал глоток, откинулся на спинку кресла. Он глядел на чудовище усмехаясь и его усмешка была исключительно скверной.
- Та-а-ак, - протянул Нивеллен, ковыряя когтем в углу пасти. - Нужно признать, что ты умеешь отвечать на вопрос, не используя много слов. Интересно, как справишься со следующим, который я тебе задам. Кто тебе за меня заплатил?
- Никто. Я здесь случайно.
- Не лжешь ли?
- Нет привычки лгать.
- А что у тебя в привычках? Рассказывали мне о ведьмаках. Запомнил, что ведьмаки крадут маленьких детей, которых потом кормят колдовскими травами. Те, которые это переживут, сами становятся ведьмаками, колдунами с нелюдскими способностями. Учат их, убивая, искореняя все людские чувства и порывы. Делают из них нелюдей, которые должны убивать других нелюдей. Слышал, будто поговаривают, что самое время, чтобы кто-нибудь начал охотиться на самих ведьмаков. Потому как чудовищ становится все меньше, а ведьмаков все больше. Съешь куропатку, пока совсем не остыла.
Нивеллен взял с блюда куропатку, вложил ее целиком в пасть и с хрустом съел как сухарик, треща раздрабливаемыми в зубах костями.
- Почему молчишь? - спросил он неуверенно, облизываясь. - Что из того, что о вас говорят, правда?
- Почти ничего.
- А что вранье?
- То, что чудовищ намного меньше.
- Факт. Их немало, - ощерил клыки Нивеллен. - Одно из них как раз сидит перед тобой и размышляет, хорошо ли сделало, пригласив тебя. Сразу мне не понравился твой цеховой знак, гость.
- Ты никакое не чудовище, Нивеллен, - сухо сказал ведьмак.
- А, зараза. Это что-то новое. Тогда, по-твоему, кто я? Кисель из клюквы? Косяк диких гусей, улетающих на юг грустным ноябрьским утром? Нет? Тогда, может, невинность, утраченная у родника грудастой дочкой мельника? Ну, Геральт, скажи мне, кто я? Ты же видишь, что меня аж трясет от любопытства!
- Ты не чудовище. Иначе ты не смог бы дотронуться до этого серебряного подноса. И уж никогда бы не взял в руки мой медальон.
- Ха! - рыкнул Нивеллен так, что пламя свечей на мгновение приняло горизонтальное положение. - Сегодня явно день раскрытия великих, страшных тайн! Сейчас я узнаю, что эти уши выросли у меня потому, что я ребенком не любил овсянки на молоке!
- Нет, Нивеллен, - спокойно сказал Геральт. - Это появилось из-за колдовских чар. Я уверен, что ты знаешь, кто тебя заколдовал.
- А если и знаю, то что?
- Чары можно снять. В большинстве случаев.
- Ты, как ведьмак, конечно, умеешь снимать чары? В большинстве случаев.
- Умею. Хочешь, чтобы попробовал?
- Нет. Не хочу.
Чудовище раскрыло пасть и вывесило алый язык, длиной в две пяди.
- Не ожидал, а?
- Не ожидал, - признался Геральт.
Чудовище захохотало, развалилось в кресле.
- Я знал, что ты удивишься. Налей себе еще, сядь удобнее. Расскажу тебе всю историю. Ведьмак или не ведьмак, сразу видно, что хороший человек, а у меня охота поболтать. Налей себе.
- Нечего уже.
- А, зараза, - чудовище хрюкнуло, после чего снова грохнуло лапой об стол. Рядом с двумя пустыми графинами появилась, неведомо откуда, приличных размеров бутыль в ивовой корзинке. Нивеллен содрал зубами восковую печать.
- Как ты наверняка заметил, - начал он, наливая, - округа здесь довольно безлюдная. До самых близких селений изрядное расстояние. Потому как, видишь ли, мой папуля, да и дедушка, в свое время не давали излишних поводов для любви ни соседям, ни купцам, которые проезжали трактом. Каждый, кто сюда попадал, терял в лучшем случае свое добро, если папуля замечал его с башни. А пара самых близких поселений сгорела, потому как папуля узнал, что дань платится нерадиво. Мало кто любил моего папашу. За исключением меня, понятно. Страшно я плакал, когда однажды привезли на телеге то, что осталось от моего папани после удара двуручным мечом. Дедушка в ту пору уже не занимался разбоем - с того дня, как он получил по черепу железным моргенштерном, он заикался ужасно, пускал слюни и редко когда успевал вовремя в уборную. Все шло к тому, что я, как наследник, должен был возглавить дружину.
- Молодой тогда был, - продолжал Нивеллен, - сущий молокосос, а потому парни из дружины мигом обвели меня вокруг пальца. Командовал я ими, как ты догадываешься, в такой же степени, как жирный поросенок может командовать волчьей стаей. Скоро начали мы делать вещи, которые папаня, если бы жил, никогда бы не позволил. Не буду утомлять тебя подробностями, перейду сразу к делу. Однажды отправились мы аж до самого Гелиболя, что под Миртами, и ограбили святыню. Вдобавок ко всему была там еще молодая жрица.
- Что это была за святыня, Нивеллен?
- Одна зараза знает, Геральт. Но только должно быть недоброй была эта святыня. На алтаре, помню, лежали черепа и кости, горел зеленый огонь. Смердило как на беду. Однако к делу. Парни схватили жрицу, сдернули с нее одежку и сказали мне, что я должен стать мужчиной. Ну, я и стал им, глупый сопляк. По ходу возмужания жрица наплевала мне в рожу и что-то проорала.
- Что?
- Что я чудовище в человеческом облике, что останусь чудовищем в облике чудовища, что-то о любви, о крови, не помню. Стилетик такой маленький, видно, в волосах у нее был спрятан. Закололась им и тогда... Удирали мы оттуда, скажу тебе, Геральт, чуть коней не запалили. Недоброй была та святыня.
- Рассказывай дальше.
- Дальше было, как сказала жрица. Через пару дней просыпаюсь я поутру, а прислуга, как меня кто увидит, так в крик и ходу. Я к зеркалу... Видишь ли, Геральт, запаниковал я, нашло на меня что-то, помню все как в тумане. Короче - пали трупы. Несколько. Использовал, что под руку попадалось, но вдруг сделался очень сильным. А дом помогал, как мог - хлопали двери, летали по воздуху предметы, бился и метался огонь. Кто смог, бежал в панике - тетушка, кузина, парни из дружины, да что я говорю, убежали даже псы, скуля и поджав хвосты. Убежала моя кошка. Наконец остался я один, рыча, воя, в бешенстве разбивая что попало, главным образом зеркала.
Нивеллен прервался, вздохнул, втянул носом воздух.
- Когда приступ ярости миновал, - начал он снова после небольшого молчания, - было уже слишком поздно что-то поправить. Я был один. Никому уже не мог объяснить, что изменился я только лишь снаружи, что хоть и в страшном облике, но остаюсь по-прежнему только глупым подростком, рыдающим в пустом замке над телами слуг. Потом пришел дикий страх - вернутся и забьют, прежде чем успею объясниться. Но никто не вернулся.
Чудовище на минуту замолчало, утерло нос рукавом.
- Не хочу возвращаться к тем первым месяцам, Геральт, и по сей день меня трясет, когда вспоминаю. Перейду к делу. Долго, очень долго сидел я в замке как мышь под метлой, не выставляя носа наружу. Если кто-то появлялся - редко такое случалось - не выходил, прикажу дому треснуть раза два ставнями или рыкну в раструб от водосточной трубы и этого обычно хватало, чтобы гость оставил за собой большущую тучу пыли. Так продолжалось до того дня, когда однажды бледным утром выглядываю я в окно и что я вижу? Какой-то толстяк срезает розы с тетиного куста. А нужно тебе сказать, что это не что иное, как голубые розы из Назаира, саженцы которых привез еще дедушка. Злость меня разобрала, выскочил я на двор. Толстяк, когда к нему вернулся голос, который у него пропал при виде меня, повизгивал, что хотел лишь несколько цветов для дочки, чтобы я его пощадил, даровал ему жизнь и здоровье. Я уже было готовился выпереть его за главные ворота, как вдруг меня будто осветило, припомнил сказки, что мне рассказывала когда-то Ленка, моя няня, старая тетеха. Зараза, подумал я, если там красивые девушки превращают лягушек в королевичей, а также и обратно, то может... Может есть в этой болтовне зерно правды, какой-то шанс... Подскочил я на две сажени, заревел так, что оборвало дикий виноград со стены и вскричал: "Дочку или жизнь!", - ничего лучшего мне в голову не пришло. Купец, потому что это был купец, ударился в плач, после чего открыл мне, что дочке его восемь лет. Что, смеешься?
- Нет.
- То-то же. И я не знал, смеяться мне или плакать над моей засраной судьбой. Жаль сделалось купчину, смотреть не мог, как он трясется, пригласил его в дом, угостил, при отъезде насыпал золота и камешков ему в мешок. Нужно тебе сказать, что в подземелье оставалось довольно много добра еще с папашиных времен, не очень-то я знал, что с ним делать и мог себе позволить широкий жест. Купец сиял, благодарил, аж всего себя оплевал. Видно где-то он похвалился своим приключением, потому как не прошло и двух месяцев, и прибыл сюда второй купец. Имел с собой заготовленный недурной мешок. И дочку. Тоже недурную.
Нивеллен вытянул ноги под столом, потянулся, так что затрещало кресло.
- Столковались мы с купцом мигом, - продолжал он. - Уговорились, что оставит он ее на год. Пришлось ему помочь приладить мешок на мула - сам бы он не справился.
- А девица?
- Каждые полчаса билась в конвульсиях от моего вида - она была уверена, что я ее все-таки съем. Но через месяц мы уже ели за одним столом, балагурили и ходили на продолжительные прогулки. Однако, хоть она была славная и на удивление понятливая, у меня язык заплетался, когда я с ней разговаривал. Видишь ли, Геральт, я всегда был несмелым в отношении девиц, всегда меня поднимали на смех, даже дворовые девки те, что с гноем на икрах, которыми парни из дружины помыкали, как хотели. Даже они надо мной издевались. Что уж теперь, думал я, с такой-то харей. Не мог себя заставить хоть как-то напомнить о причине, по которой так дорого заплатил за год ее жизни. Год тянулся как вонь за народным ополчением, пока, наконец, не явился купец и не забрал ее. Я же, поникший, заперся в доме и несколько месяцев не обращал внимания на гостей с дочками, которые здесь появлялись. Однако, после года, проведенного вдвоем, я понял, как тяжело, когда не с кем перекинуться словом.
Чудовище издало звук, который должен был означать вздох, а прозвучал как икота.
- Следующую, - сказало оно, помолчав, - звали Фенна. Была она маленькая, шустрая и такая щебетунья - сущий королек. Совсем меня не боялась. И вот однажды, как раз была годовщина моего пострижения, упились мы с ней медом и... хе, хе. Сразу после этого спрыгнул я с ложа - и к зеркалу. Признаюсь, я был разочарован и удручен. Морда осталась как была, может выглядела малость глупее, чем обычно. А говорят, что в сказках людская мудрость! Говна стоит такая мудрость, Геральт. Ну, да Фенна живо постаралась, чтобы я забыл оцепенение. Это была веселая девка, говорю тебе. Ведь что придумала. Мы с ней на пару пугали случайных гостей. Представь себе - входит такой на подворье, оглядывается по сторонам, и тут на него с рыком выбегаю я, на четвереньках, а Фенна, совершенно голая, сидит у меня на загривке и трубит в дедушкин охотничий рог!
Нивеллен затрясся от смеха, блестя белизной клыков.
- Фенна, - продолжил он, - была у меня полный год, потом вернулась к родителям с большим приданым. Собиралась выйти замуж за одного хозяина трактира, вдовца.
- Рассказывай дальше, Нивеллен. Это занимательно.
- Да? - сказало чудовище и с хрустом почесало между ушами. - Ну, хорошо. Следующая, Примула, была дочкой обнищавшего рыцаря. У рыцаря, когда он сюда приехал, был тощий конь и кираса. Сам он был длинный, неправдоподобно паскудный, скажу тебе, Геральт, как куча навоза, и разносил повсюду такую же вонь. Примула, руку бы дал на отсечение, потеряла девственность, когда он был на войне, потому как была крайне хорошенькая. И в ней я не вызвал страха. Впрочем, ничего удивительного - в сравнении с ее папашей я мог показаться довольно пригожим. У нее был, как оказалось, изрядный темперамент, да и я, поверив в себя, время зря не тратил. Уже через две недели я был с Примулой в весьма близких отношениях, во время которых она любила дергать меня за уши и выкрикивать: "Загрызи меня, мой зверь!", "Растерзай меня, бестия!" и тому подобную чепуху. Я в перерывах бегал к зеркалу, но вообрази себе, Геральт, смотрел в него с растущим беспокойством. Все больше я тосковал по моему прежнему, менее впечатляющему облику. Видишь ли, Геральт, прежде я был рыхлым, а сделался здоровенным мужиком. Прежде я беспрестанно болел, кашлял и сопливил - теперь ничто меня не брало. А зубы? Ты не поверил бы, какие у меня были порченые зубы! А теперь? Я могу перегрызть ногу от кресла. Хочешь, я перегрызу ногу от кресла?
- Нет, не хочу.
- Может, это и к лучшему, - разинуло пасть чудовище. - Барышни пугались, когда я начинал рисоваться перед ними, и в доме осталось страшно мало целых кресел.
Нивеллен зевнул, свернув язык трубочкой.
- Утомила меня эта болтовня, Геральт. Короче, потом были еще две - Илька и Венимира. Все было в точности также, аж до тошноты. Сперва смесь страха и осторожности, потом нить симпатии, усиленная небольшими, хотя и дорогими подарками, потом "Загрызи меня, съешь меня всю", потом возвращение папочки, нежное прощание и все более ощутимый убыток в сокровищнице. Я решил делать больше перерывы на уединение. Конечно, в то, что девичий поцелуй изменит мой облик, я уже перестал верить. И примирился с этим. Больше того, я пришел в заключению, что хорошо так, как есть, и никаких перемен не нужно.
- Никаких, Нивеллен?
- Ах, если бы ты знал. Говорил я тебе - здоровье, как у быка, это раз. Два - мои отличные дела с девицами. Не смейся! Я больше чем уверен, что, будь я человеком, должен был бы здорово набегаться, чтобы добраться до такой, для примера, Венимиры, которая была весьма и весьма статной барышней. Сдается мне, что на такого, как на том портрете, она бы даже не взглянула. И, в третьих, безопасность. У папаши были враги - несколько осталось в живых. Те, которых отправила в землю дружина под моим жалким руководством, имели родственников. В погребах есть золото. Если бы не ужас, который я внушаю, кто-нибудь за ним бы пришел. Да хоть селяне с вилами.
- Кажется, ты полностью уверен, - сказал Геральт, поигрывая пустым бокалом, - что в обычном облике никому бы не доставил хлопот. Ни одному купцу, ни одной дочке. Ни одному родственнику или жениху дочки. А, Нивеллен?
- Оставь, Геральт, - возмутилось чудовище. - О чем ты говоришь? Отцы не помнили себя от радости. Говорил я тебе - я был таким щедрым, что нельзя себе представить. А дочери? Ты не видел их, когда они сюда приезжали - в грубых поношенных платьишках, с лапками, выщелоченными от работы, ссутуленных от переноски бадей. У Примулы еще после двух недель пребывания у меня на плечах и ляжках оставались следы ремня, которым ее драл папаша-рыцарь. А у меня они ходили как княжны, в руки брали исключительно веер, даже не ведали, где здесь кухня. Я одевал их и увешивал безделушками. Наколдовывал по первому требованию горячую воду в жестяной ванне, которую папаня своровал еще для моей мамы в Ассенгарде. Представляешь - жестяная ванна! Редко какой правитель округа, да что я говорю, - редко какой властелин имел у себя жестяную ванну. Для них это был дом из сказки, Геральт. А что касается постели, то... Зараза, невинность в наше время встречается реже, чем скальный дракон.
- Но ты думал, что кто-то мне за тебя заплатил. Кто мог заплатить?
- Прохвост, который пожелал получить остатки моей сокровищницы, а не имел больше дочерей, - отчетливо произнес Нивеллен. - Людская алчность не знает границ.
- И никто другой?
- И никто другой.
Оба молчали, вглядываясь в нервно подрагивающее пламя свечей.
- Нивеллен, - неожиданно сказал ведьмак. - Сейчас ты один?
- Ведьмак, - ответило чудовище немного помолчав, - я думаю, что в принципе я должен обругать тебя сейчас последними словами, взять за шиворот и спустить с лестницы. Знаешь за что? За отношение ко мне как к недоумку. С самого начала вижу, как ты прислушиваешься, как посматриваешь на дверь. Ты хорошо знаешь, что я живу не один. Я прав?
- Прав. Извини.
- Зараза с твоими извинениями. Видел ее?
- Да. В лесу, возле ворот. Это та причина, по которой купцы с дочками с некоторых пор уезжают отсюда ни с чем?
- Стало быть и об этом ты знаешь? Да, причина в этом.
- Позволь тебя спросить...
- Нет. Не позволю.
Снова молчание.
- Что-ж, твоя воля, - сказал, наконец, ведьмак, вставая. - Благодарю за гостеприимство, хозяин. Время трогаться в путь.
- Правильно, - Нивеллен тоже встал. - По некоторым причинам я не могу предложить тебе ночлег в замке, а ночевать в этих лесах не советую. С тех пор, как округа обезлюдела, ночью тут нехорошо. Ты должен вернуться на тракт до сумерек.
- Я буду осторожен. Ты уверен, что тебе не нужна моя помощь?
Создание поглядело на него искоса.
- А ты уверен, что мог бы мне помочь? Смог бы снять это с меня?
- Не только такую помощь я имел в виду.
- Ты не ответил на мой вопрос. Хотя... Пожалуй, ответил. Не смог бы.
Геральт посмотрел ему прямо в глаза.
- Вам тогда не повезло, - сказал он. - Из всех святынь Гелиболя и долины Нимнар вы выбрали именно храм Цорам Агх Тера, Львиноголового Паука. Чтобы снять заклятие, наложенное жрицей Цорам Агх Тера, нужны знания и способности, которыми я не обладаю.
- А кто обладает?
- Однако тебя ведь это не интересует? Ты говорил, что хорошо так, как есть.
- Как есть - да. Но не как может быть. Я опасаюсь...
- Чего ты опасаешься?
Чудовище остановилось в дверях комнаты, повернулось к Геральту.
- Мне надоели твои вопросы, ведьмак, которые ты все время задаешь вместо ответа на мои. Видно нужно тебя соответственно спрашивать. Слушай - с некоторых пор у меня паскудные сны. Может, слово, "чудовищные" подошло бы лучше. Правильно я опасаюсь? Коротко, прошу.
- Утром, как проснешься, не бывало у тебя испачканных ног? Хвои в постели?
- Нет.
- А не бывало у тебя...
- Нет. Коротко, прошу.
- Ты правильно опасаешься.
- Можно этому помочь? Коротко, прошу.
- Нет.
- Наконец-то. Идем, я провожу тебя.
На подворье, когда Геральт поправлял вьюки, Нивеллен погладил лошадь по ноздрям, похлопал по шее. Плотка, обрадованная ласке, наклонила голову.
- Любит меня зверье, - похвасталось чудовище. - И я их тоже люблю. Моя кошка, Жарлочка, хоть и убежала сперва, потом вернулась ко мне. Долгое время это было единственное живое существо, разделявшее со мной мою горькую участь. Вереена тоже...
Замолчал, скривил пасть. Геральт усмехнулся.
- Тоже любит кошек?
- Птиц, - ощерил зубы Нивеллен. - Проговорился, зараза. Э-э, да что там. Это тебе не купеческая дочка, Геральт, и не еще одна попытка найти зерно правды в старых байках. Это кое-что поважнее. Любим друг друга. Если засмеешься, дам тебе в морду.
Геральт не засмеялся.
- Твоя Вереена, - сказал он, - вероятно, русалка. Знаешь об этом?
- Догадываюсь. Худощавая. Черная. Говорит редко, на языке, которого не знаю. По целым дням пропадает в лесу, потом возвращается. Это типично?
- Более-менее, - ведьмак подтянул подпругу. - Наверное, думаешь, что не вернулась бы, если бы ты стал человеком.
- Уверен. Знаешь ведь, как русалки боятся людей. Мало кто видел русалку вблизи. А я и Вереена... Эх, зараза. Бывай, Геральт.
- Бывай, Нивеллен.
Ведьмак пихнул лошадь пяткой в бок, поехал к воротам. Чудовище вперевалку шло рядом с ним.
- Геральт?
Слушаю тебя.
- Я не так глуп, как ты полагаешь. Ты приехал сюда следом за одним из купцов, который тут недавно побывал. С ним что-то случилось?
- Да.
- Он был у меня три дня тому назад. С дочкой. Не самой красивой, впрочем. Я приказал дому закрыть все двери и окна, не подал признаков жизни. Они покрутились по двору и уехали. Девица сорвала одну розу с тетиного куста и приколола себе на платье. Ищи их где-нибудь в другом месте. Но остерегайся, места здесь паскудные. Я говорил тебе, ночью в лесу небезопасно. Здесь происходят нехорошие вещи.
- Благодарю, Нивеллен. Буду помнить о тебе. Кто знает, может найду кого-то, кто...
- Может. А может нет. Это моя забота, Геральт, моя жизнь и моя кара. Я научился ее выносить, привык. Если станет хуже, тоже привыкну. А как станет совсем плохо, не ищи никого, приезжай сюда сам и закончи дело. По своему, как ты умеешь. Бывай, Геральт.
Нивеллен повернулся и бодро зашагал в сторону особняка. Не оглянулся уже больше ни разу.
3
Округа была безлюдной, дикой, зловеще враждебной. Геральт не вернулся на тракт до сумерек - не хотел делать крюк, поехал напрямик через бор. Ночь он провел на лысой вершине высокого холма, с мечом на коленях, при свете небольшого костра, в который время от времени подкладывал пучки аконита. В середине ночи далеко в долине он заметил огонь, услышал безумные завывания и пение, а также вопль, который мог быть только криком умирающей в мучениях женщины. Поехал туда, едва засветало, но обнаружил только вытоптанную поляну и обугленные кости в теплой еще золе. Кто-то сидел в кроне могучего дуба, вопил и шипел. Это мог быть леший, но мог быть и обычный лесной кот. Ведьмак не стал задерживаться, чтобы проверить.
4
Около полудня, когда он поил Плотку у родника, лошадь пронзительно заржала, попятилась, оскаливая желтые зубы и грызя мундштук. Геральт привычно успокоил ее Знаком и тогда заметил правильную окружность, образованную торчащими из мха шляпками красноватых грибков.
- Ты становишься настоящей истеричкой, Плотка, - сказал он. - Это ведь обычный чертов круг. К чему эти сцены?
Лошадь фыркнула, задирая к небу голову. Ведьмак потер лоб, наморщил его, задумался. Потом одним прыжком оказался в седле, повернул коня, быстро поскакал назад по своим собственным следам.
- Любит меня зверье, - пробормотал он. - Прости меня, лошадка. Выходит, что ты разумней меня.
5
Лошадь прижимала уши, фыркала, рвала подковами землю, не хотела идти. Геральт не успокаивал ее - соскочил с седла, перебросил поводья через голову коня. За плечами уже не было старого меча в ножнах из кожи ящериц - его место сейчас занимало сверкающее, красивое оружие с крестообразной гардой и длинной, хорошо уравновешенной рукоятью, заканчивающейся шаровидной головкой из белого металла.
На этот раз ворота не отворились перед ним. Они стояли открытыми так, как он их оставил, уезжая.
Послышалось пение. Он не понимал слов, не мог даже узнать языка, на который они походили. Да это и не требовалось - ведьмак знал, чувствовал и понимал саму природу и суть этого пения, тихого, пронизывающего, разливающегося по жилам волной тошнотворного страха.
Пение прекратилось неожиданно и тогда он ее увидел.
Она прильнула к спине дельфина в высохшем фонтане, обняв замшелый камень маленькими ручками, такими белыми, что казались прозрачными. Из под бури перепутанных черных волос блестели, уставившись на него, огромные, широко раскрытые глаза цвета антрацита.
Геральт медленно приблизился мягким, эластичным шагом, заходя полукругом со стороны стены, мимо куста голубых роз. Создание, прильнувшее к спине дельфина, поворачивало за ним свое личико с выражением неописуемой тоски, полное прелести, которая показывала, что песня еще не окончена, хотя маленькие бледные губки были сомкнуты и из-за них не доносилось ни малейшего звука.
Ведьмак остановился на расстоянии десяти шагов. Меч, мало-помалу доставаемый из черных эмалированных ножен, ярко засветился и засверкал над его головой.
- Серебро, - сказал он. - Этот клинок из серебра.
Бледное личико не вздрогнуло, антрацитовые глаза не сменили выражения.
- Ты так сильно походишь на русалку, - продолжал спокойно ведьмак, - что обманешь любого, черноволосая. Но лошади никогда не ошибаются. Узнают таких как ты инстинктивно и безошибочно. Кто ты? Думаю, что муль или альп. Обычный вампир не вышел бы на солнце.
Кончики бледных уст дрогнули и слегка поднялись.
- Притягивает тебя Нивеллен в его облике, верно? Сны, о которых он вспоминал, вызывала ты. Догадываюсь, что это были за сны и сочувствую ему.
Создание не шелохнулось.
- Любишь птиц, - продолжал ведьмак, - но это не мешает тебе перегрызать глотку людям обоего пола, а? Поистине, ты и Нивеллен! Красивая бы из вас была пара, чудище и вампирка, хозяева лесного замка. Подчинили бы вмиг всю округу. Ты, вечно жаждущая крови, и он, твой защитник, убийца по первому зову, слепое орудие. Но сперва он должен был стать настоящим чудовищем, а не человеком в маске чудовища.
Большие, черные глаза сузились.
- Что с ним, черноволосая? Ты пела, значит пила кровь. Достигла самой сердцевины или тебе не удалось покорить его разум? Я прав?
Черная головка легонько кивнула, почти неприметно, а кончики губ поднялись еще выше. Маленькое личико приобрело жуткое выражение.
- Сейчас, наверное, считаешь себя хозяйкой этого замка?
Кивок, на этот раз более различимый.
- Ты муль?
Неторопливое отрицательное движение головой. Раздавшееся шипение могло исходить только из бледного, кошмарно усмехающегося рта, хотя ведьмак не заметил, чтобы он двигался.
- Альп?
Отрицание.
Ведьмак отступил, сильнее стиснул рукоять меча.
- Это значит, что ты...
Уголки губ начали подниматься выше, еще выше, рот раскрылся.
- Брукса! - крикнул ведьмак, бросаясь к фонтану.
Из-за бледных губ блеснули белые, остроконечные клыки. Вампирка взметнулась, выгнула спину, как пантера, и закричала.
Волна звука ударила в ведьмака как таран, лишая дыхания, сминая ребра, пронзая уши и мозг шипами боли. Опрокидываясь назад, он сумел еще скрестить обе руки в Знак Гелитропа. Колдовство в значительной мере смягчило удар плечами о стену, но и так у него потемнело в глазах, а остатки воздуха вырвались из легких вместе со стоном.
На спине дельфина, в каменном круге высохшего фонтана, на том месте, где только что сидела миниатюрная девушка в белом платье, вытягивал поблескивающее тело огромный черный нетопырь, раскрыв длинную узкую пасть, наполненную белыми, острыми как иглы зубами. Болотного цвета крылья развернулись, беззвучно захлопали, и существо ринулось на ведьмака как стрела, выпущенная из арбалета. Геральт, чувствуя во рту железистый привкус крови, выкрикнул заклятие, выбрасывая перед собой ладонь с пальцами, раскрытыми в Знаке Квен. Нетопырь, шипя, резко повернул, с хохотом взмыл вверх и тут же спикировал отвесно вниз, целя точно в шею ведьмака. Геральт отскочил в сторону, ударил и не встретил препятствия. Нетопырь плавно, грациозно, поджав одно крыло, развернулся, облетел его и снова атаковал, раскрыв зубастую пасть. Геральт ждал, вытянув в сторону чудовища меч, держа его двумя руками. В последнее мгновение он прыгнул - не в сторону, а вперед, ударил наотмашь так, что завыл воздух. Промахнулся. Это было настолько неожиданно, что он выпал из ритма, на долю секунды опоздал с уклоном. Он почувствовал, как когти бестии разрывают ему щеку, а бархатное влажное крыло хлещет по шее. Крутнулся на месте, перенес тяжесть тела на правую ногу и рубанул резким взмахом назад, снова не попав в фантастически увертливое существо.
Нетопырь забил крыльями, взвился, полетел к фонтану. В тот момент, когда загнутые когти заскрежетали о камень бассейна, отвратительная, слюнявая пасть уже размывалась, исчезала, хотя появлявшийся на ее месте бледный ротик по-прежнему не скрывал смертоносных клыков.
Брукса пронзительно завыла, модулируя голос в ужасающую мелодию, вытаращила на ведьмака переполненные ненавистью глаза и закричала снова.
Удар волны был таким могучим, что проломил Знак. В глазах Геральта заплясали черные и красные круги, в висках и темени застучало. Сквозь сверлящую уши боль он начал слышать голоса, плач и стоны, звуки флейты и гобоя, шум вихря. Кожа на его лице занемела. Он упал на одно колено, затряс головой.
Черный нетопырь беззвучно несся на него, в полете разевая зубастые челюсти. Геральт, хотя и ошеломленный волной крика, среагировал инстинктивно. Поднялся с земли, подлаживая темп движений под скорость полета чудовища, стремительно сделал три шага вперед, уклон и полуоборот, а после - быстрый, как мысль, двуручный удар мечом. Острие не встретило опоры. Почти не встретило. Он услышал крик, но на этот раз это был крик боли, вызванной прикосновением серебра.
Брукса, воя, превращалась на спине дельфина. На белом платье, несколько выше левой груди, появилось алое пятно под разрезом размером не больше мизинца. Ведьмак скрежетнул зубами - удар, который должен был располовинить тварь, оказался царапиной.
- Кричи, вампирка, - прохрипел он, утирая кровь со щеки. - Выкричись. Потрать силы. И тогда я отсеку твою прелестную головку!
Ты. Ослабнешь первый. Чародей. Убью.
Рот Бруксы не двигался, но ведьмак слышал слова отчетливо. Они раздавались в его мозгу, взрываясь, глухо звеня, повторяясь эхом, как из под воды.
- Увидим, - выцедил он и пошел, наклонившись, вперед в направлении фонтана.
Убью. Убью. Убью.
- Увидим.
- Вереена!
Нивеллен, с поникшей головой, двумя руками уцепившись за косяки, пошатываясь, стоял в дверях особняка. Нетвердой походкой он пошел к фонтану, неуверенно махая лапами.
- Вереена! - рыкнул снова.
Брукса резко оглянулась. Геральт, занося меч для удара, подскочил к ней, но реакции вампирки были значительно быстрее. Пронзительный крик - и очередная волна сбила ведьмака с ног. Он упал навзничь, покатился по гравию аллейки. Брукса выгнулась, сжалась для прыжка, клыки в ее пасти блеснули как разбойничьи кинжалы. Нивеллен, растопырив лапы как медведь, попытался ее схватить, но она крикнула ему прямо в морду, отбросив сразу на несколько саженей назад, на деревянные подмостки под стеной, которые подломились с оглушительным треском и завалили его кучей бревен.
Геральт уже был на ногах, бежал, полукругом огибая двор, стараясь отвлечь внимание Бруксы от Нивеллена. Вампирка, хлопая краями белого платья, понеслась прямо на него, легко, как мотыль, едва касаясь земли. Уже не вопила, не пробовала превращаться. Ведьмак знал, что она устала. Но знал также и то, что даже уставшая она остается смертельно опасной. За спиной Геральта Нивеллен грохотал досками, рычал.
Геральт отпрыгнул влево, окружил себя коротким дезориентирующим взмахом меча. Брукса приближалась к нему - бело-черная, растрепанная, страшная. Он недооценил ее - закричала на бегу. Ведьмак не успел сложить Знак, полетел назад, ударился спиной об стену, боль в позвоночнике отдалась до самых кончиков пальцев, парализовала плечи, подкосила ноги. Упал на колени. Брукса, певуче воя, прыгнула к нему.
- Вереена! - гаркнул Нивеллен.
Она обернулась. И тогда Нивеллен с размаха всадил ей между грудей сломанный острый конец трехметровой жерди. Она не вскрикнула. Только вздохнула. Ведьмак, услышав этот вздох, задрожал.
Так они стояли - Нивеллен, на широко расставленных ногах, держащий обеими руками жердь, блокируя ее конец под пахом, и Брукса, как белая бабочка на игле, повисшая на другом конце шеста, тоже стиснув на нем ладони обеих рук.
Вампирка душераздирающе вздохнула и вдруг с силой налегла на кол. Геральт увидел, как на ее спине, на белом платье расцветает алое пятно, из которого в гейзере крови вылазит, отвратительно и непристойно, сломанное острие. Нивеллен закричал, сделал шаг назад, потом второй, потом быстро начал пятиться, но не отпускал шеста, волоча за собой пробитую насквозь Бруксу. Еще шаг и он уперся спиной в стену дома. Конец жерди, который он держал под пахом, заскрежетал о камень стены.
Брукса медленно, как будто ласково перенесла свои маленькие ручки дальше вдоль шеста, вытянула их на всю длину, крепко ухватилась за жердь и подтянулась на ней. Уже больше метра окровавленной жердины торчало у нее из спины. Глаза ее были широко открыты, голова откинута назад. Вздохи стали чаще, ритмичнее, перешли в хрип.
Геральт поднялся, но завороженный происходящим не мог ни на что решиться. И тут услышал слова, глухо прозвучавшие в его голове, как под сводами холодного и мокрого подземелья.
Мой. Или ничей. Люблю тебя. Люблю.
И снова страшный, вибрирующий, давящийся кровью вздох. Брукса рванулась, продвинулась дальше вдоль жерди, вытянула руки. Нивеллен в отчаянии зарычал, не выпуская шеста попытался отодвинуть вампирку как можно дальше от себя. Тщетно. Она продвинулась еще сильнее вперед, схватила его за голову. Он завыл, замотал косматой головой. Брукса опять подтянулась на жерди, склонила голову к горлу Нивеллена. Клыки блеснули ослепительной белизной.
Геральт прыгнул. Прыгнул как освобожденная пружина. Каждое движение, каждый шаг, который сейчас нужно было сделать, был его сутью, был заученным, неизбежным, автоматическим и смертельно выверенным. Три быстрых шага. Третий, как сотни таких же шагов до этого, закончился крепким, решительным упором на левую ногу. Поворот туловища, широкий замах. Увидел ее глаза. Ничего уже нельзя было изменить. Услышал голос. Ничего. Крикнул, чтобы заглушить слово, которое она повторяла. Ничего уже нельзя. Удар.
Он ударил уверенно, как сотни раз до этого, серединой клинка и тут же, продолжая ритм движения, сделал четвертый шаг и полуоборот. Клинок, в конце полуоборота уже свободный, двигался за ним, блестя, увлекая за собой веер красных капелек. Черные как смоль волосы заколыхались, развеваясь, поплыли по воздуху, поплыли, поплыли, поплыли...
Голова упала на гравий.
Чудовищ становится все меньше?
А я? Кто я такой?
Кто кричит? Птицы?
Женщина в полушубке и голубой юбке?
Роза из Назаира?
Как тихо!
Как пусто. Какая пустота.
Во мне.
Нивеллен, свернувшись в клубок, сотрясаемый спазмами и дрожью, лежал под стеной особняка, в крапиве, обхватив голову руками.
- Встань, - приказал ведьмак.
Молодой, красивый, могучего телосложения мужчина с бледным лицом, лежащий под стеной, поднял голову, оглянулся вокруг себя. Взгляд его был безумным. Он протер глаза пальцами. Посмотрел на свои руки. Ощупал лицо. Негромко охнул, засунул палец в рот, долго водил им по деснам. Снова схватился за лицо и снова охнул, коснувшись четырех кровавых, вспухших полос на щеке. Зарыдал, потом засмеялся.
- Геральт! Как это? Как это все... Геральт!
- Встань Нивеллен. Встань и иди. У меня во вьюках есть лекарства, они нужны нам обоим.
- У меня уже нет... Нет? Геральт? Как это?
Ведьмак помог ему встать, стараясь не глядеть на маленькие, такие белые, что казались прозрачными, руки, сжимавшие жердь, воткнутую меж невысоких грудей, облепленных мокрой багряной тканью. Нивеллен вновь охнул.
- Вереена...
- Не смотри. Пойдем.
Они пошли через двор, мимо куста голубых роз, поддерживая друг друга. Нивеллен беспрестанно ощупывал свое лицо свободной рукой.
- Быть этого не может, Геральт. После стольких лет? Как это возможно?
- В каждой сказке есть зерно правды, - сказал тихо ведьмак. - Любовь и кровь. И та и другая обладают огромной силой. Маги и их ученики ломают себе над этим головы с давних пор, но не придумали ничего лучше чем то, что...
- Чем что, Геральт?
- Любовь должна быть настоящей.