Иннокентий Сергеев. Костры

© Copyright Иннокентий А. Сергеев, 1999 Email: bunker@softhome.net Date: 30 Nov 2000

---

1

Костры на улицах ночного города.

Я иду, подбирая с холодного, сырого асфальта фантики и набиваю ими карманы.

Кто эти люди, что жгут костры и сжигают портреты? Я никого не ищу среди них. Я уже давно заблудился в этом городе на этой планете.

Немного надежды или немного сна - разве это не одно и то же? Я хочу лишь немного надежды, но не найду ее здесь, и я собираю фантики, веря, что собрав достаточное их количество, смогу купить на них билет, чтобы уехать отсюда.

Я знаю, что поезда давно ржавеют в депо. Но может быть, это все неважно.

Одна надежда - что это все неважно.

Что все как-нибудь само собой образуется. Или кончится, все наконец кончится, и станет светло, и я буду не здесь.

Где я тогда буду?

Не здесь - это где? На какой планете?

Солдаты варят кашу на походных кухнях как в разрушенном городе - солдаты, призванные защитить горожан от войны.

От дыма першит в горле, и трудно дышать. Но я смеюсь, потому что пьян, и потому что мне ничего здесь не нужно.

Девушка, что сидит у меня на спине, обвив шею руками, смеется и машет рукой людям у костров, и они приветствуют ее и называют по имени,- каждый раз по-другому.

А та, другая, что не устанет каждый день пересчитывать пустые бутылки под моим столом, кто она?

Это все тот же день, и это все та же ночь, и количество никогда не перейдет в качество. Разве что она уйдет от меня, или эта девушка, наконец, спрыгнет с моей спины, и тогда я смогу увидеть ее лицо.

Ведь я даже не знаю, красива ли она.

Поначалу я почти не чувствовал ее веса, а теперь мне становится все труднее и труднее сгибаться, наклоняясь к асфальту, и делать каждый следующий шаг.

За тем перекрестком я упаду, и она спляшет на мне лихой танец. И эти люди будут хлопать ей в ладоши, сидя вокруг своих костров, и подбадривать ее криками.

А мои фантики снова окажутся сором. Или, как сказал апостол Павел, дерьмом.

Но, в отличие от дерьма, они не пахнут, и только это делает их похожими на деньги. А еще, кто-то сказал мне, что на них можно будет купить билет, нужно только заново отстроить вокзал и починить паровозы, но для этого тоже нужны деньги...

А еще...

Я падаю.

Я лежу на асфальте, и на мне сверху лежит девушка, которую я еще не видел в лицо, а вокруг меня горят дымные костры.

Я неудачно упал - кажется, у меня вывихнута лодыжка, и выбито два зуба. А еще осколок стекла вонзился мне в щеку, но я не могу высвободить руку, чтобы вытащить его.

Сверху на мне что-то происходит, но я не вижу, что.

Я пытаюсь подняться. Я должен дойти до дома, чтобы под моим столом стало на одну бутылку больше, чтобы в моей памяти стало больше женщин, я должен пойти к стоматологу и вставить новые зубы, когда-нибудь количество перейдет в качество, и фантики превратятся в деньги.

Я стаскиваю в память образы прошлого как обезьян в зоопарк, но кто-то портит клетки, груз вины оказывается неподъемным, и я снова и снова падаю и каждый раз неудачно.

Я пренебрег народным искусством этого города - падать так, чтобы не ломать кости и не захлебнуться грязью. Я всегда чувствовал себя здесь чужим.

Я поднимаюсь на ноги. Я иду.

Я иду в кромешной тьме - никаких костров не было.

Я извлекаю из щеки осколок стекла. В детстве мы играли в фантики, воображая, что это деньги.

Но теперь в это уже никто не верит.

Я отстал от времени.

Или эта женщина на моей спине и есть Время?

Дымные костры осенних рассветов... Безмолвие вечной зимы... Моя нация истекла слезами и кровью.

Стоило вспомнить о тяжести, как она вернулась, но теперь эта женщина,- или уже другая?- гладит меня по голове и не смеется больше. Она сидит у меня на плечах, и я сжимаю руками ее лодыжки.

Она всегда за моей спиной, но мне никогда не увидеть ее, обернувшись.

2

Ее зовут Таня, ей 25 лет, и она очень красива. Мне повезло.

Мне везет на красивых женщин, жаль только что они уходят прежде, чем я успеваю затащить их в постель.

Кроме той одной, которая занята подсчетом пустых бутылок. Но и она уйдет, как только они перестанут прибывать. Потому что ей нечего будет больше делать там, где я живу.

В этом городе, где холодные костры рассветов обозначают прошедшие ночи.

Или это все та же ночь?

Теперь я вспомнил - я познакомился с этой девушкой на вечеринке, но я все еще не могу понять, зачем она притворяется моим прошлым. У меня нет прошлого в этом городе, ведь я пришел сюда всего на одну ночь.

Или это ночь императора Отона, что длится дольше чем век?

Римляне понимали в смерти больше. Или просто меньше боялись ее?

Или это одно и то же?

Ведь это все та же ночь, и это все те же костры.

И историю придумали лишь затем, чтобы научить нас ненавидеть своих врагов?

Что же мне делать с моей ношей? Она так сексуальна.

Впрочем, она уже слезла с моих плеч и теперь идет рядом со мной, украдкой потирая ягодицы. Мы давно уже прошли мимо моего подъезда и, если я захочу вернуться до завтрака, мне придется долго идти обратной дорогой.

Но ее это нисколько не заботит. Она весело болтает, а у меня слезятся глаза от дыма, но она уверяет меня, что это аллергия на тополиный пух, потому что никаких костров не было. Я все придумал, и ей было очень смешно.

"Но ведь никакого пуха нет",- возражаю я.

"Конечно",- говорит она и снова смеется.- "Это потому что сейчас ночь".

У меня нет денег отправить ее домой на такси, и я боюсь спросить ее, где она живет.

Как странно, я едва увидел ее, а уже боюсь ее потерять.

Хотя знаю, что она все равно уйдет - они все уходят, как только выясняется, что карманы у меня набиты фантиками, а не деньгами.

Но если нет вокзала, и нет вокзальной кассы, то некому сказать мне, что это не деньги, и меня обманули. Кроме этих глупых женщин.

И я могу жить надеждой.

Да и поезда давно заржавели и продолжают ржаветь.

И все же, мозги тех облысевших сурков, что спят в своих глиняных склепах, отправив с вечера самолеты бомбить детей в далекой стране на Балканах, которую они видели по телевизору,- ведь они не могут уснуть без телевизора,- заржавели еще больше.

Но может ли это быть утешением?

Моя нация истекла кровью, а Европа все еще кровоточит.

Кто растопит жир их мозгов, которые были созданы чтобы мыслить? Кто разбудит их этой ночью, чтобы они вспомнили, что когда-то родились людьми!

Или вчерашней ночью. Или завтрашней ночью. Ведь это все та же ночь.

И Сербия - это новая Герника.

Но этой девушке, что, весело болтая, идет рядом со мной, все это безразлично.

И наверное, я должен стараться стать похожим на нее, как она старается быть похожей на мое прошлое, которого не было, стать похожим на отсутствие себя самого!

Но она - моя принцесса, и за нее я умру. Если бы только она захотела меня убить... Но она весело смеется и вспоминает общих знакомых.

И я думаю, зачем я так долго нес ее на своей спине, когда это так приятно идти с ней рядом.

Я больше не смотрю под ноги, ведь фантики - это всего лишь фантики.

А завтра она научит меня делать из них деньги.

3

Она ушла.

Она сказала, что я навожу на нее тоску, и ей со мной скучно, и что я пугаю ее, а до этого весело смеялась. Но вдруг умолкла и сказала: "Спасибо, что проводил".

И я остался у подъезда.

Нужно было сделать это самому, но они всегда опережают меня. Я расслабился и вновь поверил в чудо, хотя столько раз уже обещал себе ни во что больше не верить.

И в первую очередь женщинам.

И вот я иду, и ничто не клонит меня к земле, и плечи мои свободны.

Я присаживаюсь на скамейку, но тут же встаю, чтобы проверить задний карман джинсов - нет ли там денег, ведь на фантики пиво мне не продадут. И тогда замечаю, что на скамейке кто-то сидит.

- Здравствуйте,- говорю я.

Сидящий на скамейке человек молча кивает мне.

Я продолжаю поиски. Денег нет.

Но зато еще есть сигареты. Я могу, наконец, закурить, ведь эта девушка, которой так не нравилось, когда я курил, ушла и, наверное, больше не вернется.

Сейчас она ляжет в свою постель, а за стеной ее комнаты будут спать ее родители, и больше она не вспомнит обо мне.

Как это столько уже раз было, и я столько уже раз обещал себе не начинать все сначала...

- Напрасно,- говорит человек, сидящий рядом со мной на скамейке.

- Что?- вздрогнув, говорю я.

- Она еще не весь мир,- говорит он.

- Это я знаю,- отвечаю ему я.- Но от этого не веселее. Остальной мир еще хуже.

- Это зависит от того, что вы от него ожидаете.

- Скоро начнет светать. И будет рассвет.

- Да. Летом ночи недолги.

- Слишком поздно, чтобы начинать дискуссию. Давайте лучше покурим.

- Спасибо, я не курю.

Я смотрю на него с неприязнью.

- И вы тоже?

- Что?- говорит он.

- Так озабочены своим здоровьем, что боитесь закурить сигарету?

- Нет,- говорит он.- А впрочем, едва ли я смогу доказать вам обратное.

Я усмехаюсь.

- И напрасно,- говорит он.- Напрасно вы усмехаетесь. Между прочим, если бы сейчас был день, вы бы заметили, что я намного старше вас...

- Я слышу это и по голосу.

- Но это еще не все.

- А мне все равно,- говорю я.- Едва ли вы сможете сказать мне что-то, что поможет мне смириться со всей той мерзостью, что творится в этом мире, и с тем, что творится вокруг.

- И с тем, что от вас ушла еще одна девушка?

- Та, что устроит мне сцену, когда я вернусь домой, ничем не хуже каждой из них.

- Пожалуй,- соглашается он.- Но что же такого творится вокруг? Я знаю страны, где дела обстоят еще хуже.

- Например, в Америке?- говорю я.

- Ах, вот вы о чем...

- Да. Ведь я так верил в нее, и чем она мне ответила? Бомбежками Сербии? Знаете историю Игнатия Лойолы? Он был светским щеголем, и вообще, человеком далеким от религии, и знаете, что отвратило его от мира? Он был страстно влюблен в одну женщину, она же избегала его. Он, не теряя надежды, продолжал ее преследовать и добиваться, и вот однажды... Она распахнула перед ним платье, и он увидел раковую опухоль, разъедающую ее грудь. Америка... Или эта девушка Таня, двадцать пять лет, хочет стать богатый и уехать в Италию или в Москву, или остаться здесь, неважно...

- Зачем же вы так глупо влюбились,- говорит он.

- Да ну вас!- я выбрасываю окурок и встаю со скамейки.- Пойду-ка я лучше домой.

- Осталось только выяснить, где он, ваш дом,- говорит он.

- Я имел в виду ночлег.

- В таком случае, спокойной ночи,- говорит он.- Встретимся завтра на том же месте.

- Не думайте, что так просто сможете меня смутить.

- Вам некуда ехать,- говорит он.

И говорит что-то еще, но, зажав уши, я бегу от него прочь.

4

Я возвращаюсь к скамейке, но человек, сидевший на ней, исчез.

Все бессмысленно, как если бы я напился, а я до обидного трезв. Но даже трезвый, я не хочу возвращаться к той женщине, которая готова меня терпеть.

Мне не нужна ее жертва.

Я не хочу терпеть этот мир, я хочу любить его, но как мне объяснить это тем, кто от рождения умеют лишь жрать, как слепые черви во тьме земли!

Или любить их такими?

Я задаю слишком много вопросов.

Сейчас должно что-то произойти, эта ночь не может кончиться так.

И, конечно же, происходит. Я заметил, что этот город услужлив как слуга-идиот. И так же идиотичен.

Напротив скамейки, через улицу, на полной скорости врезается в столб большая машина.

Внезапная тишина и эта неподвижность металла кажутся пугающе торжественными.

Я раздумываю, стоит ли мне подходить, но тут в машине начинает кричать женщина. Я подхожу.

Из машины выходит мужчина.

- Вы видели?- говорит он мне.

- Что?

- Этого столба здесь не было,- убежденно говорит он.- Вы свидетель.

- Что?- снова говорю я.

- Его здесь не было,- говорит он и, обхватив голову руками, садится на тротуар.

Я открываю дверцу машины. Женщина, сидящая на заднем сиденье, бьется в истерике.

Я закрываю дверцу.

- Его здесь не было,- продолжает бессмысленно повторять мужчина.

- Встаньте,- говорю ему я. Он не сразу, но повинуется.

- Сейчас мы поедем ко мне домой. Ничего страшного не произошло, так только, слегка помяли крыло. Мы попьем кофе на кухне и вместе встретим рассвет. Для меня это будет повод избежать скандала, а вам... Да не все ли равно!

Едва ли он меня слышит.

- Вы слышите меня?

Он смотрит на меня отсутствующим взглядом.

- Вы понимаете, о чем я говорю?

- Его здесь не было.

- Да, да, его здесь не было. Сейчас мы поедем и выпьем кофе.

Женщина в машине перестала кричать, и стало тихо.

- Вы слышите меня?

Он кивает.

Я обхожу машину и сажусь за руль.

Он продолжает сидеть на тротуаре.

- Идите, чего вы ждете?

Он садится рядом со мной на переднее сиденье. Захлопывает дверцу.

Я поворачиваю ключ зажигания, осторожно сдаю назад и, переключив скорость, выруливаю на проезжую часть.

5

- Вы удачно врезались,- замечаю я.

Он молчит. Женщина на заднем сиденье продолжает всхлипывать.

- Да?- наконец, говорит он.

- Да,- говорю я.- Вы могли повредить мотор. А еще хуже, если бы разбились насмерть.

Женщина плачет. Я оборачиваюсь, чтобы попытаться как-то утешить ее, но она с безумным ужасом вскрикивает - я отвернулся от дороги.

- Да,- говорю я, вернувшись за руль.- Чувствую, меня ждет беспокойная ночь.

- Вы можете отвезти нас домой,- говорит мужчина.

- Ну уж нет,- решительно возражаю я.- Я не намерен менять свое решение - в этом городе и так слишком много неразберихи. Никто не знает, что ему делать и кем быть, или хотя бы, кем притвориться, а между тем мир катится в пропасть.

- Он из нее и не поднимался,- возражает мужчина.- А этот город не хуже других.

- Вы родились здесь?

- Нет.

- Я тоже.

- Но он не хуже других.

- И не лучше.

- И не лучше,- соглашается он.

- Но разве вы не видите, что Европа,- моя Европа!- превращается в этнологический музей под открытым небом, а правят этим балаганом узколобые янки, которые только и умеют, что делать важный вид, изрекая прописные истины, и называть это новой наукой. И насаждать ее при помощи бомб и пушек.

- И долларов,- добавляет он.

- И блядских долларов,- соглашаюсь я.

- Это всем очевидно,- говорит он.- И с вашего позволения, это тоже, можно сказать, прописная истина. Все об этом знают.

- И что же?- говорю я.- Вас это не тревожит?

- Если бы меня это могло тревожить, вы бы не затеяли этот разговор, не так ли? Ведь вы, насколько я понимаю, пытаетесь отвлечь меня от тягостных мыслей?

- Как зовут вашу спутницу?

- Елена.

- Лена,- говорю я.- Мою первую жену тоже звали Лена.

- Да?- говорит он.

- Да,- говорю я.- Ничего, успокоится. Скоро приедем.

- А где вы живете?- спрашивает он.

- Да мы бы уже давно доехали,- отвечаю я.- Мы несколько раз проехали мимо. Но я никак не могу попасть на правильную сторону улицы.

- Не понял,- нахмурившись, говорит он.

- Что же тут непонятного,- нервничая, говорю я.- Мы проезжаем мимо, но по другой стороне улицы.

- Так вы... Это что, нельзя?

- Что?

- Ну, просто подъехать к подъезду.

- Ну конечно можно,- говорю я и подъезжаю к подъезду.

Мы выходим из машины.

Лену мне приходится взять на руки, у нее подкашиваются ноги, и она не может идти.

Мы поднимаемся пешком на третий этаж, и, осторожно опустив Лену на пол, я звоню в дверь.

Ждать приходится долго.

Наконец, дверь открывается, и из темноты прихожей раздается недовольный, так хорошо знакомый мне голос:

- Кто это еще с тобой?

- Минуту терпения,- говорю я, поднимая с пола Елену и входя в с ней в квартиру.- Эти люди - жертвы автомобильной аварии.

Происходит знакомство. Оказывается, моего спутника зовут Евгений.

Женщина, с которой я живу, встала из постели, мы разбудили ее, и она смотрит на нас заспанными глазами.

- Идите на кухню,- говорит она.- Поставьте чайник. Мне нужно одеться.

Мы проходим на кухню.

- Может быть, лучше кофе?- предлагаю я.

- Я бы выпила водки,- тихо просит Елена.

Я киваю и достаю из холодильника бутылку.

- А вы?- спрашиваю я Евгения.

- Я как все,- говорит он.- Только мне еще ехать домой, поэтому лучше кофе.

- Да бросьте,- говорю я.- Никто не остановит.

- С помятым крылом могут и остановить,- возражает он.- А впрочем, если вы разрешите нам переночевать у вас, то я выпью со всеми.

- Значит, кофе,- заключаю я.

Мы смотрим на друга и начинаем смеяться.

Я обрываю смех, а он продолжает смеяться, и по его глазам я вижу, что он не может остановиться. У него истерика.

Я набираю в рот воды из-под крана и брызгаю ему в лицо. Получается плохо, но смеяться он перестает.

- Спасибо,- говорит он.

И тут начинает смеяться Елена.

- Ничего,- говорит Евгений, заметив мое движение в сторону мойки.- Я сам.

Он бьет ее наотмашь по щеке ладонью.

Она перестает смеяться и изумленно смотрит на него. Он на всякий случай бьет ее еще раз. Потом еще. Кажется, он вошел во вкус. Я бью его кулаком в поддых, и мы все успокаиваемся.

На кухню входит женщина, которую мы подняли из постели - ее зовут Катя.

Она смотрит на бутылку водки на столе, потом на меня.

- Это для гостей,- объясняю я.- Можешь выпить и ты с нами.

- Спасибо,- саркастическим тоном говорит она.- Без твоего разрешения я бы не осмелилась.

Я приношу из комнаты рюмки и наливаю всем.

Мы выпиваем.

Потом выпиваем еще.

Потом мы с Евгением закуриваем и начинаем решать, кому идти за бутылкой. И тут я вспоминаю, что у меня есть еще одна, спрятанная в фортепиано - мне очень не хочется снова выходить на улицу.

Я приношу бутылку, и мы снова пьем.

Елена, сославшись на тяжелый вечер, уходит в комнату, и мы остаемся на кухне втроем.

- Значит, так и живете?- говорит Евгений.

- Да,- говорю я.- Так и живем. Только это не моя квартира.

- Это моя квартира,- объясняет Катя.- А зачем я живу с этим алкоголиком, знает, наверное, только он один.

- Я тоже не знаю,- говорю я.

Евгений вежливо улыбается и наливает всем еще по одной.

- Ой, нет, я не буду,- с нарочитой решимостью говорит Катя.- Хотя, раз уж вы уже налили...

- Вы хоть понимаете, что происходит сейчас в мире!- говорю я.

- Да,- говорит Евгений, поднимая свою рюмку и подавая мне мою.- Ночь.

Катя смеется.

- Вы такой остроумный,- говорит она.

- Да,- скромно говорит он.

- Вы что, и правда, ничего не понимаете, или только разыгрываете из себя идиотов?- возмущаюсь я.

Евгений кивает мне на мою рюмку.

Они с Катей выпивают.

- Ведь это конец мира, прежнего мира!- не сдаюсь я.- Отныне все будет диктовать сила, закон растоптан, человеческая жизнь больше не стоит ничего!

- Да ладно,- отмахивается Евгений.- Так всегда и было. Кто сильный, тот всегда был и прав.

Катя смеется.

Я смотрю на нее. Потом на него.

- Значит, это конец только моего мира,- заключаю я, поднимаясь из-за стола.- И вообще, я вам не мешаю?

- Мешаешь,- говорит Катя, глядя на Евгения.

Они придвигаются ближе друг к другу.

6

"Смешно, что всегда есть мужчины, которые вожделеют женщину, которую ты уже не хочешь. И хорошо, что есть женщины, которых они уже не хотят",- думаю я, выходя с кухни и прикрывая за собой дверь.

Я иду в комнату, где на расстеленном диване лежит Елена и молча страдает в одиночестве.

Я опускаюсь на пол подле нее.

- Ты не спишь?- говорю я.

Она не отвечает, но я знаю, что она не спит.

- И ты тоже?- говорю я.- Ты тоже не видишь ничего страшного в том, что бомбы убивают детей?

- Это ужасно,- говорит он.- Мне очень жалко детей.

- А взрослых?- спрашиваю я.

Она некоторое время молчит. Потом говорит: "И взрослых тоже. Все это ужасно".

- Почему люди не видят того, что очевидно?- сокрушаюсь я.- Вот это-то и позволяет всяким шарлатанам изображать из себя пророков, изрекая прописные истины и, даже не понимая их, поучать других.

- Истина не может быть прописной,- неожиданно серьезно возражает она.

Я вздрагиваю. Неужели?..

- Что?- с замиранием спрашиваю я.

- Истина всегда одна,- говорит она и приподнимается с постели.

- Ты понимаешь это?- говорю я, чувствуя, что сейчас расплачусь.

- Да,- говорит она.

Я бросаюсь к ней, и мы начинаем целоваться.

- Я нашел тебя, я нашел тебя...- безумно шепчу я, покрывая ее лицо поцелуями.

- Молчи, молчи,- шепчет она.

У нее мягкие губы и большие глаза, которые кажутся огромными в полутьме.

За дверью кухни свет.

- Что они там делают?- спрашивает она.

- Твой спутник соблазняет мою женщину,- шепотом отвечаю я.

- Ты любишь ее?- спрашивает она.

- Нет,- говорю я.- И никогда не любил.

- Не ври мне,- предостерегает она.

- Это правда.

- Тогда зачем ты с ней живешь?

- А зачем ты ехала в этой машине?- парирую я, и мы снова начинаем целоваться.

- Чтобы встретить тебя,- шепчет она.

- Чтобы встретить тебя,- шепчу я.

- Нет, нет, не здесь, не в этой постели,- шепчет она, сопротивляясь.

Я отступаю.

Она ложится головой на подушку, а я сижу на полу подле нее и поглаживаю ее руку.

- Я не думал, что останусь здесь так надолго,- говорю я.- А теперь уже поздно пытаться что-то изменить.

- Ты не можешь знать этого,- говорит она.- Ты можешь только пытаться или не пытаться.

- Пытаться?..

- Уехать. Или остаться.

- Выбор сделан давно и не мной,- возражаю я.

- Конечно,- говорит она.- Но мы встретились, а могли и не встретиться.

- Ты думаешь?- говорю я.

Мы целуемся.

- Да,- говорит она.- Если только что-то можно изменить.

- Что?- говорю я.

- Не знаю,- говорит она.- Не спрашивай меня ни о чем. Когда я еще училась в школе, я слушала группу "Пинк Флойд", и мне казалось, что раз уже есть такая музыка, то значит, вот-вот наступит рай.

- То же самое было и со мной,- говорю я.- Только я слушал группу "Queen".

- А он не наступил.

- Не наступил. И теперь англичане бомбят мирных жителей Сербии, как когда-то Гитлер бомбил их самих. Спрашивается, за что же они воевали? И что же мне, объявить войну Англии?

- Помнишь, как мы любили Англию?- говорит она.

- Как мы в нее верили!- подхватываю я.- Да и Америка, разве такой она представлялась нам?

- Но ведь мир не изменился. Просто мы стали видеть больше и узнали что-то еще. Что-то, чего мы раньше не знали.

- Дрянь,- говорю я, отпуская ее.- В мире есть много вещей, которые нам не следовало бы знать.

- А мы всего и не знаем,- говорит она, снова ложась на подушку.

Мы молчим.

- Ты не пустишь меня к себе?- говорю я.

- Нет,- отвечает она.

- Полежать рядышком.

- Нет,- снова говорит она.

- Почему?

- Потому что сюда могут войти.

- Они только и ждут, когда можно будет это сделать.

- Но ведь это невозможно, пока здесь мы.

- Вот и решение проблемы,- говорю я.- Нужно сделать так, чтобы нас тут не было.

- И ты уже придумал как?

- Ну конечно,- говорю я.

Она отрывает голову от подушки и вопросительно смотрит на меня.

- Мы просто должны уйти.

- Да,- соглашается она.- Но куда?

- У нас есть машина,- говорю я, поднимаясь с пола.- А колеса лучше чем ножки кровати.

Она садится на диване.

- Ты это серьезно?

- Как видишь,- говорю я и направляюсь в прихожую.

Я жду ее.

Она поднимается и идет за мной.

- Только тихо,- приложив палец к губам, говорит она.

- Да они и так уже все поняли,- говорю я.- Тем более, что они только того и ждут.

Она пожимает плечами.

Мы одеваемся.

На кухне притихли. Я выключаю свет и открываю входную дверь.

Мы выходим, и я закрываю дверь.

Мы спускаемся вниз по лестнице подъезда.

7

Она садится на переднее сиденье рядом со мной.

- Заводи,- говорит она.- Чего ты ждешь?

- Подожди,- говорю я.- Посмотри, горит ли еще окно на кухне.

- Зачем?- непонимающе говорит она.

- Мы поедем только тогда, когда оно погаснет.

Она смотрит.

- Погасло.

- А ты уверена, что смотришь именно на то окно?

- Да,- говорит она.

- Поехали,- говорю я и поворачиваю ключ зажигания.

- Но включился свет в комнате.

Я выключаю двигатель.

- Тогда подождем,- говорю я.

- Понятно,- говорит она, откидываясь на сиденье.

- Что?

- Ты хочешь только реагировать на события, не принимая никаких решений.

- Моя судьба давно решена, и я могу лишь следовать ей,- говорю я.

- Ты говоришь так, как будто читаешь вслух книгу.

- Ты это заметила?

- Что, правда?- говорит она, повернувшись ко мне.- Ты пишешь книги?

- Да,- говорю я.- И по-моему, в словах есть смысл.

- В словах?- говорит она.- Но ведь ты даже не знаешь, кто их придумал такими.

- Ну и что. Это неважно. Шедевры всегда анонимны. Извини, что я произношу прописную истину, но...

- И много ты пишешь?

- Меньше, чем мне хотелось бы.

- Значит, ты живешь не в полную силу?

- Да, но лучше уж оставаться самим собой, не имея возможности жить в полную силу, чем работать в полную силу, изображая из себя кого-то другого...

Она выглядывает из машины.

- Свет в комнате погас,- сообщает она.

- А на кухне?

- А на кухне он уже давно не горит.

- Значит, мы можем ехать,- говорю я и завожу машину.

- Это так важно, соблюсти приличия?- говорит она.

- Но ведь ты не забыла пристегнуться, хотя вряд ли нас кто-нибудь остановит.

- Привычка,- говорит она и отстегивает ремень.

Я нажимаю на педаль, и мы трогаемся.

- Вот и для меня тоже,- говорю я.- А иначе, почему я все еще здесь?

- Вот как,- говорит она.- Но мы только сегодня встретились, и я еще не могла превратиться для тебя в привычку.

- Прости,- говорю я.- Я сказал глупость.

Она молча кивает.

Мы выезжаем на улицу. Я давлю на газ и переключаю скорость.

8

Я не рассчитал - до рассвета было еще далеко, и ничего другого не оставалось, кроме как бессмысленно колесить по улицам города, знакомым до тошноты, чтобы как-то протянуть время. Наконец, я сдался и, остановив машину, сказал: "Подождем".

Мне не хотелось выезжать из города затемно.

Это должно произойти торжественно, и лучи восходящего солнца должны приветствовать нас, а вокруг нас будет звучать гимн пробуждающейся жизни... Вот как это должно быть, если я хочу заняться с ней любовью по-настоящему, как только я один и умею.

Может быть, так умеет и еще кто-нибудь, но не придумано еще такого клуба, где бы мы могли поспорить, кто из нас более прав.

А потому, ждем.

Ждем, когда кончится эта ночь. Ждем, чтобы явиться миру, ждем, чтобы мир явился нам, ждем, дожидаемся, ждем... А где-то бомбят города, и в зоопарке звери бьются в агонии в лужах крови, бессильные спасти своих детей, и их большие глаза истекают слезами... Те, кто столько лет били себя в грудь и клялись в верности принципам гуманизма, нагло глумятся над самой идеей человечности и мстят маленькой стране за убогость своего сознания и немощность мысли.

А мы сидим в машине и ждем, когда наступит рассвет. Я курю, а женщине, что задремала рядом со мной, безразлично, что где-то падают бомбы. Она улыбается во сне, и не стоит ее будить, а то она снова заплачет.

И так ли уж она отличается от других? Нет! Я не должен так думать, а то конец всем сюрпризам.

Мне давно уже некуда ехать, а я все еще собираю фантики и набиваю ими карманы, я все еще жду рассвета. Каждую новую ночь. Или это все та же ночь?

И это все та же женщина?

Пожалуй, стоит ее разбудить, чтобы проверить.

Я бужу ее. Она недовольно бурчит что-то и трет глаза.

Смотрит на меня непонимающим взглядом.

- Сколько времени? - это ее первые слова.

- Солнце еще не взошло,- отвечаю я.

Она встряхивает головой и оглядывается по сторонам.

- Мы что, в машине?

- Вот именно,- говорю я.- Извини, что разбудил,- если, конечно, тебе снились приятные сны,- но мне нужно было убедиться в том, что ты не такая, как все остальные женщины.

- Да?- говорит она.- Убедился?

- В чем?

- Не знаю,- говорит она, пожав плечами и, положив голову мне на плечо, снова засыпает.

И я снова остаюсь один.

Нет, нужно ехать. Нельзя оставаться на одном месте, а то я тоже усну, и кончится тем, что мы проснемся, проспав до обеда, в машине, стоящей на кирпичах, с которой сняли колеса. Да еще и сольют бензин из бака, и хорошо, если не придумают какую-нибудь пакость похуже.

Надо ехать. Я со вздохом убираю голову женщины, что спит рядом со мной, со своего плеча и завожу машину.

Мы едем дальше, и снова по тем же самым улицам. Я не хочу покидать этот город во тьме. В конце концов, пока она спит, время не имеет никакого значения. Я могу кружить так, сколько угодно, а на выезде из города обязательно будет бензозаправка, и у меня в карманах еще остались какие-то фантики... тьфу-ты, деньги! Что-то должно было остаться.

Держа одну руку на руле, я проверяю другой карманы.

Денег нет.

Ну вот те здрасьте. Как это, нет денег?

Я останавливаю машину и обыскиваю карманы более тщательно. Так и есть - денег нет, одни только бесполезные фантики, которые я зачем-то продолжаю собирать каждую ночь, повинуясь однажды заведенной привычке.

И тут мне приходит в голову неожиданная мысль. А что если поехать к девушке Тане и захватить ее с собой?

Вот удивится эта женщина, что спит рядом со мной, когда, проснувшись, она обнаружит, что она уже не единственная женщина в этой части Вселенной. Это будет злая шутка, я понимаю, но ведь так интересней.

Или нет?

Я смотрю на Елену. Она кротко улыбается во сне кому-то. Может быть, мне.

И почему нас не может быть трое?

Женщины не очень-то любят друг дружку, но все же предпочитают не оставаться наедине с малознакомым мужчиной.

Или эта женщина не похожа на других даже в этом?

Как бы то ни было, вряд ли стоит ее будить еще раз, чтобы это проверить.

Но возникла проблема - я забыл адрес девушки, которую зовут Таня, и которой 25 лет. А если даже я его и вспомню или просто увижу ее дом, колеся по улицам этого мерзкого города с отвратительными дорогами и разбитыми как после бомбежки тротуарами, я все равно не запомнил номер кода подъезда, да и вряд ли она откроет вот так запросто дверь мужчине, с которым только вчера познакомилась. Когда человека внезапно поднимают из постели, вспоминает ли он предыдущий вечер как вчера или как сегодня? Неважно. Я думаю не о том. Значит, я тоже хочу спать. Нужно взбодриться. Если бы у меня были деньги, я бы заехал куда-нибудь выпить кофе, если только в этом вражеском городе работает в столь ранний,- или столь поздний?- час хоть какая-нибудь кофейня, и если здесь умеют варить кофе так, чтобы меня не вырвало с первой же чашки. Этот город тоже бомбили, правда, полвека назад, но последствия до сих пор заметны.

Например, эти кошмарные тротуары.

Или эти ужасные дома, построенные на месте тех, что были уничтожены доблестными английскими летчиками. Женщинам и городам перемены не всегда идут на пользу.

Зато я помню ее телефон. Он начинается на цифру три, а заканчивается цифрой два. Между этими цифрами чередуются пять и один. Значит, так: три-пять-один-пять-один-два. Иными словами, тридцать пять - пятнадцать- двенадцать. Или так: триста пятьдесят один - пятьсот двенадцать.

Я завожу машину, но тут же снова останавливаю ее - вот и телефон-автомат. И даже не оторвана трубка.

Я шарю по карманам в поисках монетки, забыв о том, что совсем недавно шарил по ним в поисках денег. Конечно, никакой монетки у меня нет, и мне приходится будить Елену.

Она просыпается, недовольно бормочет что-то и вопросительно смотрит на меня заспанными глазами.

- У тебя нет монетки?- спрашиваю я.

- Зачем?- с неожиданным испугом говорит она и, стряхнув сон, озирается по сторонам.

- Не бойся,- успокаиваю ее я.- Я всего лишь хочу позвонить.

- А,- говорит она.- Понятно.

- Есть?

- Что?

- Монетка.

- А,- говорит она и задумывается.

Я жду.

- Где моя сумочка?- говорит она.

Я пожимаю плечами. Потом оглядываюсь на заднее сиденье.

- Здесь ее нет,- говорю я.

- А где она?

- Не знаю.

- Она была со мной вечером.

- Весь вечер?- уточняю я.

- Да,- уверенно говорит она.

- Значит, ты ее где-нибудь оставила.

- Где?- спрашивает она.

- Не знаю,- говорю я.- А где ты была сегодня вечером?

- А откуда мы едем?- спрашивает в ответ она.

- Просыпайся скорее,- нетерпеливо говорю я.- Наш разговор становится все более бессмысленным.

- Я поняла,- кивает она.- Я оставила ее в гостях.

- У меня?

- Нет. В другом месте. Поехали.

- У нас осталось мало бензина. Ты знаешь дорогу?

- Да,- говорит она.

9

Мы останавливаемся у подъезда, в котором она узнала нужный.

- Иди,- говорит она, выталкивая меня из машины.- Я туда больше не пойду. Только недолго!

- Ладно,- говорю я, захлопывая дверцу.

Я вхожу в подъезд и поднимаюсь по лестнице.

На полпути я вспоминаю, что забыл спросить номер квартиры, и возвращаюсь.

Елена уже спит. Я стучу в стекло. Она, проснувшись, открывает мне дверцу.

- Ну что еще?- недовольно говорит она.

- Ты так любишь спать?

- Нет. Просто у меня был тяжелый вечер, а завтра мне вставать на работу.

- Забудь об этом,- говорю я.- Завтра уже наступило.

- Да?- говорит она.- А сколько сейчас времени?

- Не знаю. Но завтра уже наступило, хотя пока это еще незаметно. Между прочим, у тебя есть зеркальце?

- Есть, - говорит она.- В сумочке. Ты принес ее?

- Нет. Я забыл узнать у тебя номер квартиры.

- Восемнадцать,- говорит она и захлопывает дверцу машины.

Я возвращаюсь в подъезд.

Поднимаюсь по лестнице и, найдя нужную дверь, нажимаю звонок.

Дверь открывает женщина.

- Доброе утро,- говорю я.- Извините, если разбудил вас. А если вы еще не ложились, то добрый вечер. Можно сказать и так.

- Вы кто?- спрашивает она, внимательным взглядом изучая мое лицо.

- Мы с вами незнакомы... Дело в том, что... Одна женщина забыла у вас сумочку. Ее зовут Елена...

- Какой ужас,- тихо говорит она.- У вас щека кровоточит.

- Ужас не в этом,- отвечаю я.- Ужас в том, что кровоточит Европа.

- Может быть,- соглашается она.- Но это тоже не дело. Может быть, вы пройдете?

- Спасибо,- говорю я и вхожу в прихожую.

Она закрывает дверь.

- Кто там?- спрашивает мужской голос откуда-то из недр квартиры.

- За сумочкой, которую Лена оставила!- отвечает женщина и, повернувшись ко мне, говорит: "Можете не разуваться. Только вытрите, пожалуйста, обувь тряпкой".

Она дает мне тряпку, и я вытираю подошвы своих ботинок.

- Пойдемте.

Она ведет меня в ванную.

- Нужно обработать вашу рану.

Я присаживаюсь на край ванны. Она выходит, но тут же возвращается, неся вату и початую бутылку водки.

- Очень кстати,- говорю я, кивнув на бутылку.- У меня сегодня бессонная ночь, а если меня остановят, то мне все равно не избежать неприятностей, потому что прав у меня нет.

Она строго смотрит на меня.

- Это для дезинфекции.

- Ну да,- соглашаюсь я.

Она смягчается.

- Ну разве что по одной... Но не больше. Договорились?

Я киваю.

Она уходит.

Возвращается, неся две рюмки.

- Ну, давайте,- говорит она, протягивая их мне.- За знакомство.

Я отвинчиваю крышку и наливаю.

Мы выпиваем.

- Хорошо,- говорю я. Она кивает.

Я наливаю еще по одной.

- А как же уговор,- с укоризной напоминает она.

- Так ведь всегда так,- пожав плечами, говорю я.

Она, махнув рукой, выпивает. Я выпиваю и наливаю снова.

- Не слишком ли в быстром темпе мы продвигаемся?- с опаской говорит она.

- Ничего,- беспечно говорю я.- Будем отпивать маленькими глотками.

- Ладно,- соглашается она.- Но все остальное - для дезинфекции.

- За дезинфекцию,- я поднимаю рюмку. Она кивает, и мы отпиваем по маленькому глоточку.

- А теперь давайте знакомиться,- говорю я.- Как вас зовут?

- Оля,- говорит она.- Но только это не настоящее мое имя.

- Хорошо,- киваю я.- Можно я буду называть вас Олей?

- Можно,- разрешает она.- А как вас зовут?

- Меня зовут Шурик,- отвечаю я.- А теперь давайте перейдем на ты.

- Давайте. Только за это принято пить на брудершафт.

Мы пьем на брудершафт.

- Это твое настоящее имя?

- На дезинфекцию уже не осталось,- говорю я, разливая остатки.

- Ты не ответил.

- Нет. А теперь откровенность за откровенность - у тебя есть еще водка?

- Есть,- говорит она и, поставив свою рюмку на кафельный пол, уходит.

Возвращается она с бутылкой.

- Мой муж уснул,- шепотом сообщает она.- Сегодня был такой вечер, столько гостей...

- Я догадываюсь,- говорю я, закрывая дверь на шпингалет.- Елена тоже все время засыпает.

- Ленка? Да она, вообще, соня. А где Евгений?

- Он соблазняет сейчас мою жену, - говорю я, поднимая ее рюмку с пола и подавая ей.- Или уже соблазнил, что скорее всего.

- Твою жену?- удивленно говорит она.

- Тебя удивляет, что я женат?

- Да нет,- говорит она.- Скорее, то, что ты говоришь об этом так спокойно.

- Ну конечно,- говорю я.- То, что где-то под бомбами гибнут люди, нас, в общем-то, нисколько не волнует, это нормально, а вот то, что кто-то может соблазнить чью-то жену... Да она, по существу, и не жена мне.

- А кто?

- Не знаю... просто женщина. Почти такая же, как ты. Но в чем-то вы, конечно, не схожи. У тебя рыжие волосы, а у нее - черные. У тебя красивые губы, а у нее - обычные. Ты миниатюрнее ее, а она почти такого же роста, как я. И глаза у вас разные - у нее не такие густые ресницы, но зато гуще брови.

- Я их прореживаю.

- Ну да. Но все равно.

- Понятно, - говорит она.

- А тебя, правда, зовут Оля?

Она смеется.

- Думай, как хочешь. Давай лучше выпьем?

Я киваю, и мы выпиваем.

Я открываю новую бутылку и наливаю снова.

- Нужно произнести тост,- требует она.

Я оглядываюсь по сторонам.

- Что ты смотришь?- говорит она.- Ищешь тему?

- Да нет, просто смотрю, как у вас тут уютно.

- Это потому что ты выпил.

- Нет, это потому что я с тобой.

- Это признание?- говорит она, помолчав.

- Да,- говорю я и притягиваю ее к себе.

Она отвечает моим губам.

- У тебя мягкие губы,- говорит она.

- У тебя тоже,- говорю я, и мы снова целуемся.

Она ставит свою рюмку на пол, и я ставлю свою, и мы целуемся.

Я обнимаю ее и ласкаю ее грудь. Она вздыхает. Я покусываю ее ушко, ласкаю губами шею, поглаживаю ее ноги, забираясь все дальше под юбку.

Она учащенно дышит.

- Все. Не надо,- шепчет она.- Не надо...

Я расстегиваю на ней платье...

10

Она встает первой и, подняв с пола рюмку, протягивает ее.

- Наливай.

Я не двигаюсь. Она тихонько пихает меня ногой.

- Это было что-то,- тяжело поднимаясь с пола, говорю я.- Жаль, что я не умею писать порнуху. Получилась бы потрясающая сцена.

Я наливаю ей, пролив немного - руки почти не слушаются.

- А ты попробуй,- советует она, отпивая.- Может быть, ты умеешь, просто не знаешь об этом?

- Я уже пробовал,- говорю я.- Ничего не получилось.

- Может быть, ты просто не знал, что такое настоящий секс?

- Да нет, почему же,- говорю я,- знал. Но только понаслышке.

- Давай выпьем, - предлагает она.- А потом пойдем покурим. Так ты пишешь книги?

Мы выпиваем.

- Удивительно, как быстро ты соображаешь,- говорю я.- Слушай, я снова тебя хочу. Это безумие какое-то.

- Давай сделаем паузу,- шепчет она, приблизив свое лицо к моему лицу.- Я хочу курить.

Мы выходим из ванной. В квартире темно.

- Иди за мной,- тихо говорит она, взяв меня за руку.

Я иду за ней.

Мы входим на кухню, и она включает свет.

- Ну конечно,- говорит она, увидев в моей руке бутылку и рюмки.- Это ты не забыл. А зачем нужна водка, ты помнишь?

Я молчу, задумавшись. Потом говорю:

- Для того чтобы ее пить.

- Неправильный ответ, - говорит она и хлопает меня ладонью по лбу.- Для того чтобы продезинфицировать твою рану! Марш за ватой!

Я иду в ванную и возвращаюсь.

Она сидит на табуретке, прислонившись спиной к стене, и курит.

- Вот,- я протягиваю ей вату.

Она кивает.

-Положи пока.

Я сажусь на табуретку и беру сигарету.

Мы молча курим.

Потом она гасит окурок и, оторвав кусок ваты, пропитывает его водкой и прикладывает к моей щеке.

Я наполняю рюмки.

- Пьянствовать, так пьянствовать,- говорю я, завинчивая крышку.

- Сиди спокойно, не дергайся!- говорит она.

- Ну все, хватит!

- Нет еще. Сиди спокойно!

Я терплю еще несколько секунд.

- Ну все!- отняв у нее вату, я выбрасываю ее в раковину.

- Ну что это за лечение!- сердится она.

- Пей лучше,- говорю я, кивнув на ее рюмку.

- Может быть, ты хочешь поесть?

И, не дождавшись ответа, она достает из холодильника салатницу.

- Селедка "под шубой". Остальное в комнате.

- У нас что, Новый Год?

- Нет, всего лишь новоселье.

- Да? Но вы уже неплохо обжились,- замечаю я.

- Ты же еще не видел квартиры,- говорит она.- Ты видел только ванную.

- Еще прихожую,- напоминаю я.- А теперь и кухню.

- Ну и как тебе?

- Выглядит аппетитно,- говорю я, с удовлетворением глядя на стоящую передо мной салатницу.

- Ну так чего ты ждешь?

Я приступаю к еде.

Она наблюдает за мной.

- А ты?- говорю я.

Она отрицательно качает головой.

- Нравится?

- Потрясающе,- говорю я.- Надо же, майонез настоящий, а не какая-нибудь обезжиренная дрянь.

- Ну конечно,- говорит она.

- Значит, в этом мире осталось хоть что-то настоящее. Это обнадеживает.

Она смеется.

Я наливаю еще водки.

- А ты знаешь, - задумчиво говорит она, наблюдая за тем, как я это делаю.- Я ведь уже выпила сегодня с гостями.

- Ну и что,- говорю я.- А мне еще ехать на машине. Но я же не комплексую.

- А кто тебе сказал, что я комплексую?

- Ты сама.

- Вовсе нет.

- Нет?

- Нет.

- Тогда давай выпьем,- я поднимаю рюмку.

Мы выпиваем.

- Селедка превосходная,- говорю я, отодвигая салатницу.- Но если я съем еще хоть немного, мне будет плохо, потому что я не успокоюсь, пока не доем все без остатка.

Она вопросительно смотрит на меня.

- И что?

- Убери, пожалуйста.

Она задумывается на секунду-другую, потом кивает и убирает салатницу в холодильник.

- Хорошо бы попить кофе,- говорю я.

- Хорошо бы,- соглашается она.

- А у тебя есть кофе?

- Есть,- говорит она.- Ты даже можешь его сварить.

- Нет. Не могу. Если я встану, то немедленно упаду.

- Я тоже,- говорит она.

- А кто же из нас сделает вылазку в комнату?

- Зачем?- не понимает она.

- За салатами,- говорю я.- Там ведь еще есть салаты?

- А,- говорит она.- Ну да. Наверное, есть. Если только мой муж не съел их во сне. Но раньше я за ним этого не замечала.

- А может быть, он и не спит вовсе?- осторожно предполагаю я.

- Может быть,- равнодушно отвечает она.- Но он так напился, что это уже все равно.

- Ну и ладно,- говорю я.- А водка у тебя еще есть?

- Есть,- говорит она.- Но по-моему, ты уже пьяный.

- С тобой мне это не грозит,- возражаю я.

- Да?- говорит она.- Ты так меня хочешь?

- Спрашиваешь.

Она отставляет свою рюмку.

- Ну так чего же мы ждем?

Она встает и садится мне на колени.

11

Я открываю глаза.

За окном светает.

Я лежу на полу кухни. Один.

Мне холодно, потому что открыта форточка.

Я закрываю глаза.

Я снова открываю глаза. Открытая форточка. Я лежу на полу.

Я пытаюсь пошевелиться.

Мне холодно.

Что со мной было?

Я вспоминаю.

Постепенно к моему телу возвращается способность двигаться, и вот, я уже могу подняться с пола.

Я добираюсь до окна и закрываю форточку.

Потом беру табуретку и, поставив ее возле газовой плиты, включаю все четыре конфорки.

Мне нужно согреться.

И еще выпить. На столе стоит почти допитая бутылка.

Я беру ее и, сев на табуретку у огня, пью из горлышка.

Сейчас, сейчас я согреюсь.

В квартире тихо.

Я один. Уже почти рассвело, и мне холодно, но сейчас я согреюсь.

Я допиваю бутылку и ставлю ее на пол. Я почти согрелся. Остается вопрос: что она со мной сделала?

Нужно еще выпить.

Мне нужно еще выпить. В комнате. Там что-то должно быть.

Я медленно поднимаюсь с табуретки и иду в комнату.

Здесь темнее, потому что задернуты шторы, но в расщелину штор пробивается жиденький серый свет.

На столе, заставленном грязной посудой, стоят какие-то бутылки, и кажется, там есть что-то. И еда.

Я ищу вилку.

Вилок много, но все грязные.

Я беру блюдечко из-под кофейной чашки и, зачерпнув ей салат, ем.

Боже, что я делаю?

Я опускаю блюдце на стол. Так нельзя.

Либо я сошел с ума, либо я умер. Либо она так меня вымотала, что я уже не соображаю, что делаю.

Я беру бутылку и пью водку из горлышка.

Тепло медленно разливается по телу, и способность мыслить постепенно возвращается ко мне - я чувствую это, но связно думать еще не могу.

На диване спит мужчина и рядом с ним лежит женщина, которая запросто могла меня прикончить.

Спасибо, что не прикончила. А может быть, наоборот. Я пью еще.

Потом ухожу на кухню и, вернувшись с вилкой, набрасываюсь на салаты и закуски.

Я ем, стараясь жевать тише.

Потом пью водку. Главное, влить в себя первые двести грамм, а там пойдет легче.

Допив бутылку, я опускаюсь на пол и, обхватив голову руками и тихо покачиваясь, пытаюсь вспомнить, как я здесь оказался.

Я пришел сюда за какой-то сумочкой, но что это была за сумочка... Вспомнил!

Я поднимаюсь, иду в прихожую и, взяв сумочку и обувшись, выхожу из квартиры.

Ее зовут Оля.

А как зовут женщину, которая спит сейчас в машине? И где я оставил машину?

Я выхожу из подъезда и вижу, что оставил машину у подъезда.

Елена спит.

Я закуриваю и, сев на мокрый от росы капот, но еще не чувствуя сквозь плотные джинсы сырости, сижу и курю, бессмысленно глядя перед собой.

Со мной еще никогда такого не было. Теперь я минимум на месяц свободен от каких-либо женщин, и в первую очередь, от этой, что спит за моей спиной в машине.

Я докуриваю, но вставать лень.

Оживленно галдят проснувшиеся птицы. День, кажется, будет ясным.

Мне зябко несмотря на алкоголь, или я уже не пьянею?

Кажется, я абсолютно трезв.

Надо идти в машину. Рядом со мной на белом капоте лежит сумочка - я ходил за ней, хотя, может быть, это и не та сумочка, а какая-нибудь другая, но не все ли теперь равно.

Мне становится смешно, и я смеюсь, потом достаю еще сигарету, но едва закурив, выбрасываю ее и иду в машину.

Женщина на сиденье рядом со мной спит.

Я раздумываю, стоит ли ее будить.

Наконец, решаю, что не стоит и, бросив сумочку на заднее сиденье, включаю зажигание.

Зачем я ходил за этой сумочкой?

Я отпускаю сцепление и давлю на газ. Машина рывком трогается с места.

Так не годится. Нужно пристегнуться и не дергать машину. Если меня остановят, то окажется, что я пьян, да к тому же не могу предъявить права. Только эту женщину, но она-то уж точно мне не поможет.

Но зачем же я все-таки ходил за этой сумочкой?

Ее зовут Оля.

Теперь я знаю, что она есть.

12

Мы выезжаем из города. Над полями туман. Солнце еще не взошло, но светло, и во всем мире вокруг зябко и сыро.

Меня ни разу не остановили, значит, я веду машину хорошо, только не могу понять, с какой скоростью я еду.

Форточка открыта, и я почти непрерывно курю.

Женщина рядом со мной спит.

Я останавливаю машину у обочины. Мне нужно выйти отлить - кажется, я все-таки много выпил.

Не могу понять, в чем дело - я остановил машину, а она продолжает ехать. Наконец, до меня доходит, что дорога идет под уклон, и мы медленно съезжаем по склону. Меня охватывает легкая паника - я забыл, что нужно в этом случае делать.

Поставить машину на ручной тормоз. Машина останавливается, я выхожу и отбегаю в кусты.

Облегчившись, я возвращаюсь.

Елена спит.

Вокруг щебечущий птичьими голосами мир встречает утро, и, зачарованный его красотой, я медлю вернуться в машину.

Но нужно ехать.

Я сажусь за руль. Елена что-то невнятно бормочет во сне и кладет голову мне на плечо.

Я отстраняю ее.

Мы сидим в неподвижной машине на склоне. Мир залит лучами восходящего солнца, и туман над зеленой травой стал прозрачен.

Я совсем не хочу спать.

Но нужно было захватить с собой выпивку, потому что когда утро кончится, и настанет день, мне будет не так хорошо как сейчас, и эта женщина рядом со мной проснется.

Может быть, разбудить ее?

Я колеблюсь.

"Пусть лучше спит",- думаю я, и тут она открывает глаза.

- Привет,- говорю я.- С добрым утром. Посмотри, как вокруг красиво!

Она смотрит на меня ничего не понимающим взглядом.

- Ты кто?- хрипловато говорит она.- А. Понятно.

Она трет лицо ладонями.

- Хорошо выспалась?

- Что?- говорит она.- Где мы?

- Все еще в этом мире. Но день, кажется, уже новый. Если только это не вчерашний день.

- Бензина мало,- неожиданно говорит она.

- Да,- говорю я.- Я принес твою сумочку.

- Где мы?

- Мы выехали из города, и ворвавшись из ночи в день, из плена цепей в мир совершенной свободы на златой колеснице счастья, решаем, куда ехать дальше.

- Ты что, выпил?

- Ну вот,- обиженно говорю я.- Как просто оказывается разрушить идиллию!

- Ладно,- говорит она, окончательно проснувшись.- Поехали.

- А почему ты не спрашиваешь меня, почему разбита машина?

- Я помню, - говорит она.- Мы врезались в столб. Я хочу кофе и что-нибудь съесть.

Я киваю.

- Будет исполнено.

- Чего ты ждешь?- говорит она, видя, что я остаюсь сидеть неподвижно.

- Сейчас,- говорю я.- Кажется я кое что понял.

- Что ты понял?

- У меня была странная встреча сегодня. Или уже вчера? Как быстро все становится прошлым...

- С кем?- говорит она.- С моей подругой?

- Нет. С ее мужем.

- Да? И что он сделал странного?

- Да ничего. Он, вообще, спал.

- Не понимаю,- говорит она.

- Тут нечего понимать. Я хотел пошутить, но неудачно.

- А,- говорит она.- И что же ты там делал?

- А я долго отсутствовал?

- Этого я не знаю,- говорит она.- Я спала.

- Да ничего особенного. Ел салат, то есть, сначала селедку "под шубой", а потом салат. Представляешь, я был в комнате, ел и пил, а он даже не проснулся.

- Кто, Олег?

- Так его зовут Олег? Что за идиотское сочетание - Олег и Оля!

- А кто это, Оля?- спрашивает она.

- Его жена.

- Ее зовут вовсе не Оля - с чего ты это взял? Ее зовут Нина.

- Ну конечно!- говорю я.- Она же сказала, что это не настоящее имя. И именно так ее и должны звать, именно так - Нина...

- Так что ты там делал?

- Я же сказал, ел салаты, пил водку. А до этого трахался с Ниной.

- И ты так спокойно об этом говоришь?

- Я сейчас в таком состоянии, когда можно говорить спокойно о чем угодно. Но это не значит, что я так же спокойно отношусь ко всему тому, о чем говорю, и вообще, почему это тебя так радует?

- А разве я сказала, что меня это радует?

- Нет, но ты как-то странно усмехнулась...

- Тебе все кажется странным,- резко говорит она, показывая своим видом, что не намерена продолжать эту тему.

Я завожу машину.

- Может быть,- не спорю я.- Но некоторые странности разрешаются. Я ведь о чем подумал...

- Ну и как?

- Что?- вздрогнув, говорю я.- Что "ну и как"?

- С Ниной.

- Не знаю. Мне не с чем сравнивать.

- У тебя что, это в первый раз?

- Все, что было раньше, не в счет. Это несравнимо. Но я-то подумал не об этом, а вот о чем. Перед тем как вы с твоим спутником,- не знаю, муж он тебе, или нет, да меня это и не касается,- врезались в столб, я разговаривал с одним человеком. И вот теперь я подумал, а не нарочно ли он меня дожидался там, на скамейке. Что-то показалось мне странным тогда, и я не мог понять, что же именно, а теперь понял - он сидел так, как будто нарочно дожидался меня...

- Ну хватит. У меня уже голова заболела от твоей болтовни,- обрывает она.- Вон, впереди, заправка. Там можно будет и поесть.

Я удивленно смотрю на нее - она явно раздражена.

Наверное, я сказал что-то не то. Но мне это уже неважно - я перестал видеть в ней сексуальный объект, и теперь мне все равно, что она обо мне думает.

- А если я все расскажу ее мужу?

- Об этом я не подумал,- говорю я.

13

Уже совсем рассвело, но воздух еще не прогрелся, и прохладно.

Мы залили бензин и теперь перекусываем, сидя под навесом заправочной станции.

Я не мог расплатиться, потому что денег у меня не оказалось. Я перерыл все карманы и, в очередной раз не обнаружив в них ничего кроме мусора, вернулся к машине и сообщил, что у нас проблема. Елена поджала губы и, захватив сумочку, вышла из машины и направилась к кассе.

Теперь она со мной не разговаривает.

Ну и пусть. Я не просил ее покупать эти бутерброды. К тому же, они подозрительно смахивают на гамбургеры, а я ненавижу "Макдональдс", потому что эти новые неандертальцы, которые их понастроили, присваивают себе теперь право решать, кому жить, а кому умереть, не научившись даже толком читать. Они складывают два и два, и результат у них каждый раз получается разный - так они разнообразят свою убогую жизнь. А впрочем, ведь они же как дети... Дети, вооруженные ракетами, самолетами и ядерными бомбами, которые они уже успели применить.

А все потому что моя нация истекла кровью, и мир превратился в дерьмо еще прежде, чем я успел родиться. Так была проиграна война в Боснии, а я даже не успел записаться добровольцем.

Но теперь проще - можно просто сидеть на скамейке и наслаждаться свежестью этого летнего утра,- и я жую бутерброды, подозрительно смахивающие на гамбургеры, запивая их пивом. А то, что женщина, жующая рядом со мной, не желает со мной разговаривать, так что ж...

Пусть сердится. Сначала я был виноват в том, что у меня не оказалось денег, потом - в том, что ей захотелось в туалет, а он оказался неисправен, потом еще в чем-то... ах, да. В том, что захотел пива.

На самом деле она злится на меня совсем не за это, а почему ей не безразлично, с кем я провел эту ночь, пусть это решает история.

- Сейчас мы поедем в город,- заявляет она, не поворачиваясь ко мне.

Я не отвечаю.

- Ты меня понял?

- Да,- говорю я.- Извини, что не взял с собой деньги.

- Можно подумать, они у тебя были.

- Это самый главный вопрос, да?

- А разве нет?- говорит она и в первый раз за последние полчаса удостаивает меня взгляда, впрочем, полного презрения.

- Нет,- говорю я.- Есть то, что не купишь за деньги. Случайное знакомство, роковое стечение обстоятельств, судьбу, талант, наконец...

- Хватит,- с неприязнью говорит она.- Надоело.

- Мы еще и не говорили с тобой об этом, а тебе уже надоело.

- Наверное, я слышала это от других.

- Нет,- говорю я.- В этом-то все и дело. Ты просто раздражена.

- Ты мне надоел, понятно? Так что пей свое пиво и молчи.

- Я уже выпил,- говорю я.

- Что, купить тебе еще, чтобы ты заткнулся?

- Это вовсе необязательно. Желание красивой женщины для меня - приказ.

- У меня большое желание оставить тебя здесь и уехать одной,- говорит она.

- Что же тебе мешает?

- Если бы у меня были права, или если бы я, хотя бы, умела водить машину, я бы так и сделала.

- А,- кивнув, говорю я.- Понятно.

- Что тебе понятно?

Я пожимаю плечами.

К нам подходит служащий заправки - молодой, коротко остриженный парень в оранжевом комбинезоне.

- Вы напрасно закурили,- говорит он, кивнув на мою сигарету.- Теперь я вынужден оштрафовать вас.

- Я не буду за него платить,- заявляет Елена.

- А вам недостаточно будет, если я просто затушу ее?- говорю я.

- Нет,- говорит он.- Платите штраф.

- Ну что ж,- говорю я, вставая.- Тогда вам придется со мной драться. Хотя и это ничего вам не даст, потому что денег у меня все равно нет.

- Правильно,- говорит Елена.- Это все, что ты можешь придумать.

Я оборачиваюсь к ней и тут же пропускаю удар в голову.

Я падаю на асфальт и получаю еще удар - ногой в живот, и еще. Я закрываю руками голову и пытаюсь подняться. Но удары сбивают меня с ног прежде, чем я успеваю это сделать. Я чувствую приступ тошноты. Сейчас меня вырвет.

Меня рвет.

Удары прекращаются. Я поднимаю голову.

Вокруг меня пусто. Поодаль на скамейке сидит женщина, критически наблюдая за мной.

- Ты дрался как лев,- с сарказмом говорит она.

Я с трудом поднимаюсь и иду к ней.

- У тебя нет платка?

- Нет,- говорит она.- Он у меня единственный.

- Ну хватит уже!- умоляюще говорю я.- Пойдем в машину и поедем отсюда.

Я иду к машине и сажусь за руль.

Она садится на свое сиденье. Изучающе смотрит на мое лицо.

- Ты сможешь вести машину?

- Да,- говорю я.

Мы выезжаем на шоссе.

- Ты не туда повернул!- говорит она.

Я молчу.

Потом говорю:

- Я хотел показать тебе рассвет. Я хотел совсем не того, что получилось.

Она молчит.

- Но, во всяком случае, ты отомщена, и у тебя нет больше никаких причин на меня дуться.

Я смотрю на нее.

- Смотри на дорогу,- говорит она.- А то опять врежемся.

- А ты красивая. Странно, что я не заметил этого сразу.

- Да,- говорит она.- Я знаю.

14

Я выхожу из машины и иду по траве к горизонту, над которым пустое и ясное небо.

В голове звенит. Один глаз заплыл и почти не видит. Я иду, не глядя под ноги, удаляясь от дороги, где стоит машина, в которой осталась женщина, которую я не хочу.

Потому что я встретил другую, потому что устал, потому что люди придумывают чудовищ, не задумываясь о том, что самые страшные чудовища - это они сами.

Я люблю всех людей, но почему-то одни из них становятся моими врагами, и я должен их ненавидеть, чтобы самому остаться человеком. Чтобы что?

Меня слишком сильно и слишком долго били по голове. Хочется перелистнуть этот век как страницу, закончить его наконец. Осталось совсем немного.

Жестокость - признак слабоумия. А неразборчивость? Упрямство? Как много признаков у слабоумия! Ум куда менее заметен в проявлениях.

Солнце слепит глаза, ноги ступают по неровной земле, покрытой травой. И приходят стада и поедают ее, и она вырастает снова.

И я иду, не зная, зачем и куда, но иду, потому что есть земля, и есть горизонт. И у меня есть ноги.

Я устал от человеческой глупости, а янки только подливают масла в огонь. Если бы не они, маразм моей возлюбленной был бы не так заметен, а теперь и ежу понятно, что она слабоумна. Но я не хочу об этом думать. Я не знаю, какой будет земная раса через сто лет.

Им будет наплевать. Как мне наплевать на ту женщину, что осталась в машине.

Я иду к горизонту, до которого никогда не дойду, и солнце слепит глаза.

Этот век умер, когда не стало Феллини, и мы лишь доживаем положенный срок.

И нужно просто идти и ни о чем не думать, но я научился думать прежде чем научился ходить.

Иначе я не могу объяснить того, что со мной происходит.

Что происходит со всеми нами.

Ведь у того парня, что бил меня на заправке, тоже есть девушка, и, наверное, тоже была мать. И наверное, будут дети, или уже есть.

Мы рожаем все меньше и меньше детей.

Мы вымираем.

И, может быть, я последний.

Зачем я собираю эти фантики и пытаюсь обмануть себя? Или я надеюсь выйти к реке?

Ну конечно, ведь это река впереди!

Я не знал, что там будет река. Я прожил столько лет в этой стране, а так и не изучил ее географию...

Мне зябко, и ноги заплетаются.

Надо остановиться, лечь на спину и, глядя в пустое небо, покурить.

Сигареты остались в машине.

А значит, нужно идти дальше. Незачем останавливаться и ложиться на землю.

Трава уже просохла от росы.

Я иду к горизонту.

Европа не может просто так умереть. Человечество вступает в переходный возраст развития. Мы еще дети. И спорим, кто из нас большие дети, американцы или чукчи, или, может быть, негры Судана.

Я больше не хочу спорить. Странно, что я, вообще, еще в состоянии идти, после того что было этой ночью.

Алкоголь действует на одних усыпляюще, а на других - как допинг. Для меня алкоголь - допинг, а значит, неизбежен упадок сил, когда его действие кончится, и я должен ценить эти часы и минуты, я должен идти, пока, обессилев, не упаду.

И с того места, где я упал, начнется новый отсчет.

Я должен пройти как можно больше. Пусть даже я иду в никуда.

Но это самообман - я уже вижу это. Впереди берег реки. Я не смогу пройти дальше, чем этот берег реки. И все заранее и с самого начала определено и неизбежно.

Но теперь я знаю, куда я иду - я иду к реке.

Река, которая течет в городе, и эта река - это одна и та же река? Или это другая?

А впрочем, какая разница, если одни реки впадают в другие, и все они впадают в одни моря и одни океаны.

Столько лет женщины учили меня не мыслить глобально - и безрезультатно.

Навстречу мне идет человек, у него в руках удочка. За ним следом, высунув язык, плетется собака.

- Здравствуйте,- говорю я.

Он кивает мне в ответ и останавливается.

- Жарко будет сегодня,- говорю я.

- Что?- говорит он.

- Много наловили?

- Да, - равнодушно говорит он.- Жарко.

- Скажите,- говорю я.- Почему все так глупо?

- Что?

- Хороший был клев?

- Не очень, - говорит он.

И идет дальше.

А я выхожу к реке, сажусь на траву и смотрю вдаль, на тот берег, покрытый лесом.

Рядом со мной садится женщина.

Я смотрю на нее.

- А. Это ты.

- Я шла за тобой,- говорит она.- Сначала я подумала, что ты просто хочешь меня припугнуть, а потом мне и впрямь стало страшно.

- Я не хотел пугать тебя,- говорю я.- Но я не должен перед тобой оправдываться.

- Я и не прошу,- говорит она, глядя на воду.- Я должна попросить у тебя прощения. Я глупо вела себя и, наверное, тебя обидела.

- Нет,- говорю я.- Навстречу мне шел человек... Ты видела его - он нес рыбу.

- Я не имела никакого права обвинять тебя. Ведь ты мужчина, а она привлекательная женщина.

- Да,- говорю я.

- Я любила его. Наверное, и теперь люблю.

- Олега?

- Да.

- Я так и подумал.

- Но ведь ты тут не причем, правильно?

- Не знаю. Россию столько веков хотят уничтожить, а она продолжает оставаться Россией вопреки всем и, может быть, вопреки нам самим.

- К чему ты это говоришь?

- К тому, что мы сами не знаем, что и как, и категоричность суждений принимаем за проявление силы. Но это вовсе не значит, что мы вправе отстраниться от мировой истории и потерять Балканы.

- Я говорю не об этом.

- Откуда ты это знаешь?- возражаю я.

- Я любила его.

Она смотрит на воду.

- Я любила его, а теперь я ревную к тебе Нину. Правда, странно?

- Да,- говорю я.- Он ее муж.

- Да.

- А твой ничего не знает?

- Что?

- Твой муж.

- У меня нет мужа.

- А Евгений, он...

- Такой же мудак как и ты.

- Насколько я успел заметить, мы с ним ничуть не похожи.

- По мне, все вы одинаковы.

- Это неправильно,- говорю я.

- Вот и он вечно говорит то же самое - это правильно, то неправильно... Все вы одним миром мазаны.

- Да нет, - не соглашаюсь я.

- Ну что ты тут мне объясняешь или пытаешься мне объяснить?

- Что?- говорю я.

- Ты совсем не хочешь меня?

- Хочу,- говорю я.

- Тогда чего же ты ждешь?

Она откидывается на траву.

15

Сколько я ни старался, ничего у меня не получилось, и наконец, утомившись бесцельной игрой, она отстранила меня, надела трусики и, оправив юбку, поднялась на ноги.

Она оскорблена.

Нет, она не ревнует меня - мое ночное приключение слишком абстрактно,- просто теперь она будет считать меня импотентом.

Я лежу на траве, обливаясь потом.

- Бедный Энколпий,- шепчу я.- Бедный Энколпий...

Она, не удостоив меня взгляда, уходит, а я остаюсь лежать на траве на берегу реки, которой не видно с дороги, где стоит машина, к которой она идет.

Одно из двух - или я влюбился, или просто перетрахался.

Я задыхаюсь и хочу пить. Нет сил пошевелиться.

Я закрываю глаза.

Нужно взять себя в руки.

Я с трудом приподнимаюсь с травы и, сев, бессмысленно и долго смотрю на воду.

Она ушла.

Я не хотел ее - в этом все дело. И много выпил, а теперь начинается отходняк. Мне будет плохо, еще хуже, но мне так скверно, что не хочется думать о конце света.

Откуда-то доносится запах костра.

Во рту пересохло, и очень хочется пить.

Я поднимаюсь, застегиваю штаны и иду.

Никогда в моей жизни у меня не было такой ночи. Вот и доказывай теперь, что это была все та же ночь...

Я выхожу на поляну, на которой стоит палатка.

У костра сидят двое - парень в темных очках и девушка. Что-то они собираются жарить. Ну конечно - шашлыки из куриных окорочков.

- А вы знаете,- говорю я, подходя к ним,- что шашлык мы, русские, позаимствовали вовсе не у кавказских народов, или как теперь говорят, лиц кавказской национальности.

Они вопросительно смотрят на меня.

- Да?- говорит девушка.- А у кого же?

-У татар,- говорю я и присаживаюсь к костру.- И даже само слово "шашлык" татарского происхождения.

- Неужели,- говорит парень.- Где это вас так разукрасили?

- Лучше не спрашивай,- отмахнувшись, говорю я.- А то мой рассказ затянется, а я очень хочу пить. У вас не найдется чего-нибудь?

Мне протягивают минеральную воду в полуторалитровом баллоне.

Я долго и с наслаждением пью.

- Вы, наверное, долго шли?- участливо спрашивает девушка.

- Что?- говорю я, оторвавшись, наконец, от горлышка.

- Жажда замучила?- спрашивает парень.

- Да нет,- говорю я, возвращая ему бутылку.- Просто перетрахался.

- А,- кивнув, говорит он.- Понятно. Я так сразу по вашему виду и понял.

- Надеюсь, окорочка у вас не американские?- говорю я.

- А вы ненавидите американцев?- спрашивает девушка.

- Не то чтобы ненавижу, но не лезли бы они куда не следует...

- Со своими окорочками,- подхватывает парень.- Но эти французские.

- Французы тоже натовцы,- говорю я.- Но французы хотя бы культурные люди... Ребята, а нет ли у вас пива? Или водки.

- А что, очень нужно?- говорит парень.

- Просто если я сейчас же не выпью, то очень скоро мне станет совсем плохо, и я, пожалуй, завалюсь спать в вашей палатке.

- Ну что ж,- поразмыслив, говорит он.- По такому случаю можно и познакомиться.

Он протягивает мне руку.

- Меня зовут Игорь.

- А меня Катя,- говорит его девушка.

- А меня Саша,- говорю я.- Мою жену тоже зовут Катя.

- Это с ней ты перетрахался?- спрашивает Игорь.

- Нет,- говорю я.- Я перетрахался с Ниной, а теперь вот не смог с Леной, и она обиделась и ушла.

- А,- говорит он.- Понятно.

- Да ничего на самом деле тебе не понятно. И вообще, никто ничего не понимает - мир катится в тартарары, а мы все делаем вид, что ничего не происходит.

- А что такого происходит?- несколько опешив, говорит он.

- Да ну тебя,- с досадой говорю я.- Можно подумать, что ты ничего не понимаешь.

- А что я должен понимать?

- Я не знаю, что. Я сам ничего не понимаю. Казалось бы, русские, так много сделавшие в культуре, науке, технологии,- одни великие имена можно перечислять до вечера,- должны были бы снискать уважение, а не страх. А вместо этого нас боятся. Они так боятся нашего будущего, что хотели бы, чтобы у нас его вообще не было. Это что, комплекс неполноценности?..

- Кто они?- уточняет Игорь.

- Что?

- Ты сказал, они.

- Ну да,- говорю я.- А что?

- Вот я и спрашиваю, кто это, они?

- Ты не понимаешь, что означает слово "они"? "Они" - это слово, противоположное по смыслу слову "мы". В данном случае я имею в виду Запад.

- А,- говорит он.

- Бэ,- говорю я.- Еще раз перебьешь, и мы с тобой поссоримся.

- И что?

- Увидишь.

- Не ссорьтесь!- вмешивается Катя.- Ты же видишь, его и так избили!

- Ладно,- говорит Игорь.- Так что ты хотел сказать?

- Забыл,- говорю я.- Ты меня перебил, и я потерял нить мысли.

- Ну, извини.

- Я хотел сказать, что почему-то они ждут от нас, что мы явим им нового Чингисхана. Но если мы до сих пор не уничтожили их, то почему они думают, что мы сделаем это в будущем? Или они хотят этого? Они не желают видеть Россию европейской страной - значит, они хотят узнать, что такое разъяренная Азия? И Европа - это Золотой Храм Мисимы, который мы должны сжечь?..

- А разве Чингисхан дошел до Европы?- спрашивает Катя.

- Нет,- говорю я.- Но, наверное, они хотят, чтобы мы продолжили его дело...

- А заодно и научили их готовить шашлык,- подхватывает Игорь.

- Ну да,- говорю я.- Чебуреки, беляши, бешбармак... есть много хороших татарских блюд. Я сам родом из Башкирии, из Уфы, и знаю, что говорю. Но больше я не могу, ребята, вы же видите, я измучен. Дайте же мне, наконец, водки.

Игорь с тяжелым вздохом поднимается на ноги и приносит из палатки непочатую бутылку водки и одноразовые пластиковые стаканчики.

- Вот это дело,- с облегчением говорю я и, взяв у него бутылку, сворачиваю крышку.

- Ты будешь?- спрашиваю я Катю.

Она вопросительно смотрит на Игоря, тот пожимает плечами, и она кивает.

Я наливаю нам всем.

- Вообще-то мы не хотели пить до шашлыков...- говорит он.- Ну да ладно.

- Чин-чин,- говорю я.

Мы выпиваем.

- А как же слово, противоположное слову "мы"?- говорит Игорь, протягивая мне огурец.- Что-то ты заговорил по-европейски.

- Так ведь я же европеец до мозга костей. И в то же время, до мозга костей русский. То, что происходит сейчас в мире, разрывает меня на части. И я не вижу для себя никакого исхода. Я должен либо возненавидеть Европу, либо предать Россию. И что же мне остается делать?

- Повеситься,- подсказывает Игорь.

- Вот именно,- говорю я.

- Или напиться,- говорит он, поднимая с травы бутылку.

- Наливай,- говорю я, подставляя стаканчик.

Он наливает, и мы пьем.

- Вот поэтому я и готов возненавидеть американцев - за то что они поставили меня перед таким выбором.

- Правильно,- соглашается он.- Если уж кого ненавидеть, так американцев.

- Американизация - это раковая опухоль Европы...

- Ничего. Мы вырежем ее кривой татарской саблей.

Я смеюсь.

- Ну да. Только мне-то все равно крышка,- говорю я.- Ты понимаешь, что значит отлучить Россию от Европы? Это же все равно что... отлучить Европу от христианства. Представляешь? Раздается глас над народами: "Вы не христиане больше. Ищите себе новую религию". Понимаешь, что это такое? Нет, не понимаешь, ни хрена ты не понимаешь. Никто не понимает, что происходит. Наливай.

Он наливает нам двоим.

- А где твоя жена сейчас?- спрашивает Катя.

- Что?- говорю я, повернувшись к ней.- Кто?

- Твоя жена, где она?

- Дома, наверное. А что?

- И что она делает?

- Дома-то? Да не знаю... Наверное, пересчитывает пустые бутылки под моим столом. Последние месяцы она занимается этим с редкой педантичностью.

- А ты много пьешь?- спрашивает Игорь.

- Да нет,- говорю я.- Не то чтобы много, но регулярно.

Он кивает.

- Понятно.

- Хотя вообще-то,- задумавшись, говорю я.- Когда я уезжал, она оставалась с мужчиной, которого, кажется, зовут Евгений. Так что, может быть, мне пора искать новую жену...

- А эта - какая по счету?- спрашивает Игорь.

- Это не повод для шуток,- строго говорю я.

- Вот именно,- поддерживает меня Катя и осуждающе смотрит на Игоря.

Я взглядом благодарю ее за поддержку.

Мы втроем допиваем бутылку.

- Ну вот,- говорит Игорь, обращаясь к Кате.- А ты говорила, много будет.

- Ну, я же не знала...- говорит она.

Она уже раскраснелась.

Углей все еще недостаточно, но я подсказываю способ - полить горящие головешки водой и, разместив над ними шашлыки, лить воду каждый раз, когда будет вспыхивать пламя.

- Так можно зажарить шашлык с одним-единственным поленом.

- Этому ты тоже научился у татар?- спрашивает Игорь.

Кажется, он тоже выпил уже достаточно.

- Хорошо,- говорит Катя.- А кто пойдет за водой?

- А у вас есть ведерко?- спрашиваю я.

Они одновременно кивают.

- Тогда схожу я,- говорю я, вставая.- Заодно и отолью.

- А вот об этом ты мог и не сообщать,- говорит Игорь.

- Да,- соглашаюсь я.- Я вообще мог прикинуться паинькой, и фиг бы вы меня раскусили.

Катя удаляется в палатку и возвращается с ведерком.

- А вы неплохо экипированы,- замечаю я.

- Да,- говорит Игорь.- Мы же не в первый раз.

- Что не в первый раз?- говорю я.

- Иди за водой, - говорит он.- Вернешься, расскажу.

- Ладно,- говорю я и, взяв ведерко, направляюсь к реке.

16

Я возвращаюсь с водой.

Игорь уже разворошил костер. Катя нанизывает куски курицы.

- Я не буду есть,- предупреждаю ее я.

Она вопросительно смотрит на меня, потом на Игоря.

- Будешь,- убежденно говорит он, и она продолжает свое занятие.

Мы заливаем головни и размещаем над ними шампуры.

- Так ты обещал мне рассказать,- напоминаю я.

- Что рассказать?

- Не знаю. Но о чем-то же ты хотел рассказать.

- Я?- удивляется он.

Катя протягивает ему третий шампур, и он размещает его на рогатках над головнями.

- Ну не я же,- говорю я.

- А,- говорит он.- Ну да. Я хотел сказать, что мы тут не одни.

- В каком смысле?

- В буквальном.

- Мы никогда не бываем одни, куда бы мы ни шли, это я знаю...

- Ну вот. И вокруг, в лесу, повсюду такие же палатки и такие же костры.

- Да?- говорю я.- Но этот-то костер ваш?

- Да, наш. Ну и что?

- Вот я и пришел на запах костра.

- Он мог доноситься с любой стороны.

- Но пришел-то я к вам.

- Случайно,- говорит он.

- Он мог доноситься с какой-нибудь другой стороны,- говорит Катя.

- В этом мире нет ничего случайного,- возражаю я.- И, уж конечно, нет ничего случайного в жизни человека. Я пришел на запах именно вашего костра.

- Ну может быть, не знаю,- говорит Игорь, не желая спорить.- Но вокруг сколько угодно таких же точно костров. Поэтому если у нас кончится водка, мы можем сходить и купить у кого-нибудь.

- Купить, то есть взять за деньги?- уточняю я.

- Ну да,- говорит он.- А что, у тебя нет денег?

- Вопрос не в этом.

- Да? А в чем же?

- Вопрос в том, кто вы, или кем вы себя считаете.

- Кто это, мы?- говорит он.

- "Мы" - это слово, противоположное по смыслу слову "они".

- Ну и что?

- Ничего,- говорю я.- Просто ответь, кто вы. Просто туристы?

- Нет,- говорит он, и Катя отрицательно качает головой.- Мы не туристы.

- Нет?

- Нет.

- Значит, для вас это нечто большее, чем просто отдых, я правильно понял? И ты говоришь мне про деньги. То есть, не я тебе говорю о них, а ты мне.

- Но ты же первый заговорил о водке.

- Я не говорил о водке,- возражаю я.- Я ее пил.

- Ну да,- говорит он.- Но за все нужно платить.

- Обычно собирается человек двадцать или тридцать,- говорит Катя.- И мы идем по какому-нибудь маршруту...

- И ставите палатки так, чтобы не видеть друг друга?

- Когда как,- говорит она.

- Это все равно что дымные костры на улицах города.

- Что?- говорит Игорь.

- Да так, ничего. Для вас весь мир - это улицы ваших городов.

- Каких городов?- не понимает он.

- Вы приходите сюда, оставаясь тем, чем вы были. Так зачем же идти так далеко? Вы могли бы разжечь свои костры на улицах города, но и это не больше чем включение света на кухне. Тебе никогда не казалось, что ваши костры похожи на освещенные окна квартир в многоэтажном доме?

- Может быть и так,- подумав, говорит он.- Но что в этом плохого?

- Да ничего. Что плохого в свежем воздухе?

- Да!- говорит Катя.- Что плохого в свежем воздухе?

- Ничего,- говорю я.

- Вот и я о том же говорю,- говорит Игорь.

- Но зачем все это?

- Что зачем?

- Зачем все это?

- Зачем нужен свежий воздух?

- Ведь это все равно что туризм.

- А для тебя туризм - это ругательное слово?- говорит Катя.

- Нет,- говорю я.- Но я ожидал от вас большего.

- Как ты мог ожидать от нас большего, если только каких-нибудь два часа назад вышел к нашему костру?

- Час с небольшим,- подсказывает Катя, - Час с небольшим,- поправляется Игорь.- Как ты мог ждать от нас большего?

- Может быть, не от вас,- соглашаюсь я.- Может быть, просто... Не знаю.

- Ну вот,- говорит он.- Так что если у тебя есть деньги, ты можешь сходить еще за бутылкой. Или хочешь, я схожу. Ты даже можешь присоединиться к нам, если тебе больше некуда идти.

- И поставить свою палатку среди прочих?

- Ну да.

- А в свою вы меня не пустите?

- Нет,- говорит он.

- Может быть, и пустим,- говорит Катя.

Он бросает на нее строгий взгляд и повторяет: "Нет".

- Я пошутила,- смутившись, говорит она.

- У меня в карманах только мусор,- говорю я.- Но разве не вы убеждали меня, что это лучше чем деньги?

- Кто?- удивляется он.- Мы?

- Неважно,- говорю я.- Думаю, вам и невдомек, о ком я говорю. Так что можешь называть их словом "они".

- Так значит, у тебя нет денег,- заключает он и, повернувшись к Кате, говорит: "Мы попали".

- А что, у тебя совсем не осталось?- спрашивает она.

- Остались, конечно,- говорит он.- Но не на это.

- Да ладно,- говорит она.- Почему бы не потратить их, в самом деле?

-Нет,- говорит он и поворачивается ко мне.- Значит, в этот раз не получится. Но я могу дать тебе свой телефон - свяжемся как-нибудь.

- И ты будешь вдвоем, с твоей женой,- добавляет Катя.

- Да,- говорит он.- Тогда ты, может быть, и поймешь, зачем мы это все делаем.

- Что, все?- говорю я.

- Ну, все. Зачем мы уходим из городов.

- А в этот раз никак не получится?

- Нет,- покачав головой, говорит он.

- Ну и ладно,- говорю я.- Я и так догадываюсь - секс на природе. Этого я тоже уже вкусил, правда, не особо удачно. Но я не хочу никуда идти, я просто хочу остаться.

Он пожимает плечами, переворачивая шашлыки.

- Принеси кетчуп,- говорит он Кате.

Она исчезает в палатке.

- Я не хочу есть,- говорю я, поднимаясь на ноги.

- Зря,- говорит он.- Если ты обиделся, то ты просто дурак.

Я стою, раздумывая.

- А ведь ты прав,- соглашаюсь я и снова сажусь на траву.

Катя приносит кетчуп, бумажные тарелочки и нарезанный хлеб.

- А мусор вы забираете с собой?- спрашиваю я.

- Конечно,- говорит он.

- Представляешь, что бы здесь осталось после нас, если бы мы все выбрасывали мусор?- говорит Катя.

- Экологи хреновы,- говорю я.- Заботитесь о мусоре, а в это время бомбят химические заводы Сербии, и на землю Европы проливаются отравленные дожди. Это вас почему-то не трогает. Вы как тот человек, что в зоопарке ухитрился не заметить слона.

- Причем тут экология,- говорит Игорь.- Я лично никакие заводы не бомбил.

- Не обращай внимания,- говорит ему Катя.- Это он безотносительно.

- Она права,- говорю я.- Только к шашлыку не помешало бы красное сухое вино.

- У нас есть,- говорит Катя.

Игорь смотрит на нее.

- Ну ладно,- со вздохом говорит он.- Раз уж проговорилась, неси.

Катя снова исчезает в палатке и возвращается с бутылкой вина.

"Не так уж все и плохо",- думаю я. Сейчас мы будем пить вино, и не так уж все и плохо.

17

- А ведь я так и не отлил,- говорю я.

- Очень ценная информация,- говорит Игорь.- Ну и чего ты ждешь, разрешения?

- Ну, мало ли. Может, вы и мочу с собой уносите в баночке, чтобы не загрязнять природу...

- Вот что,- говорит он.- Ты меня уже достал. К твоему сведению, мы не носим с собой мусор, а закапываем его в землю. А ты, если хочешь ссать, то иди и ссы, и можно было бы это сделать молча.

- Все,- говорю я и поднимаюсь с травы.- Понял, молчу.

Я ухожу.

Вернувшись, я обнаруживаю, что в компании прибавилось на одного человека. Это мужчина лет пятидесяти в панаме, майке и пляжных шортах, обутый в шлепанцы на босу ногу.

- Дмитрий,- протягивает он мне руку.

- Шурик,- говорю я.- Только не спрашивайте, где меня так разукрасили, а то я сам вас так разукрашу, что вы себя в зеркале не узнаете.

- Я же говорил, что он чокнутый,- говорит Игорь.

- Стоит на минуту отлучиться в кусты, как о тебе уже начинают распространять сплетни. До чего же словоохотливый мы народ!

- Учимся понемногу у татар,- парирует он.

- Молодые люди,- улыбаясь, говорит Дмитрий.- Давайте не будем ссориться.

- Вот именно,- поддерживает его Катя.

- Он говорил, что мы явим Европе нового Чингисхана.

- Ничего подобного,- возражаю я.- Я говорил не об этом, а о том, что вы ни хрена не хотите расширять горизонты сознания.

- Постойте,- говорит Дмитрий.- Давайте разберемся. Прежде всего, кто это "мы", и кто это "вы"?

- Ну вот, еще один!- говорю я.- У вас что это, эпидемия? Почему тогда лагерь не оцеплен санитарами? И почему меня не предупредили сразу?

- Какими санитарами?- растерянно говорит Дмитрий и смотрит на Игоря.

- Я же говорил, что он таво.

- Ты уже все сказал,- говорю я.- И мог бы теперь помолчать. Тем более что я разговариваю не с тобой, а вот с ним.

- Со мной?- говорит Дмитрий.

- А вас что, двое? И куда же вы вдвоем идете?

- Я?

- Вы.

- Куда я иду?

- Ну, я не знаю, кто из вас куда идет, или, может быть, вы идете в одном направлении, вам лучше знать.

- Я иду за рыбой.

- Прекрасно! Так не останавливайтесь на полпути.

- А я и не останавливаюсь.

- Так в чем же дело?

Он пожимает плечами и, повернувшись к Игорю с Катей, говорит:

- Я буду еще обратно возвращаться, так что я не прощаюсь.

И уходит.

- Зря ты его обидел,- говорит мне Катя.- Он безобидный, хороший человек.

- Да ничего он не обиделся,- отмахнувшись, говорю я и сажусь на траву.- Ну что шашлыки, готовы?

- А тебе-то что за дело?- говорит Игорь.

- Я думал, вы меня угостите, или хотели угостить...

- Так что ты там говорил о горизонтах сознания?

- Я?

- Ну я не знаю, сколько вас там.

- Да ничего,- говорю я.- Только то, что вы ни хрена не хотите их расширять. Да к тому же, поди, у вас и сигарет нет.

- Нет,- говорит он.- Сигарет у нас нет.

Я киваю.

- Так я и думал.

- Почему?

- Потому что вы не плюете на свое здоровье.

- А что в этом плохого?- говорит Катя.

- Ничего,- отвечаю я.- Что плохого в том, чтобы собирать мусор в пластиковые пакеты или закапывать его в землю? Ведь вы уверены, что следующим летом снова придете сюда. А были люди, которые не знали, доживут ли они вообще до следующего лета, да и не было это важно. Важно было совсем другое.

- Новые горизонты сознания?- с иронией говорит Игорь.

- Ну да,- говорю я.- Что-то большее, чем то, что вокруг.

- А чем плохо то, что вокруг?- говорит Катя, пожав плечами.

- Правильно,- говорю я.- Важно выбрать место получше - чтобы и к реке близко, и комаров было не слишком много...

- И одним из этих людей когда-то был ты,- заключает Игорь.

- Был,- говорю я.- Да наверное, таким и остался. А вы совсем другое поколение, и сигарет мне у вас не стрельнуть.

- А ты пройдись по палаткам,- подсказывает Катя.- У кого-нибудь найдется.

- Да,- говорю я, поднимаясь.- Остается воспользоваться твоим советом.

- На возьми, надень,- говорит Игорь, снимая темные очки и протягивая их мне.

- Возвращайся,- говорит Катя.

Я беру очки, киваю ей и ухожу.

Пройдя десятка три шагов через кустарник, густо растущий под сенью деревьев, я выхожу на поляну, посреди которой стоит ярко-красного цвета палатка, рядом с которой на надувном матрасе лежит женщина в сиреневом полупрозрачном халатике и, опершись на локти, читает книгу.

Она поднимает голову.

- Извините за беспокойство,- говорю я.- Не найдется ли у вас сигаретки?

Она улыбается и протягивает мне пачку.

- Возьмите.

Я подхожу.

- Что читаете?- интересуюсь я, закуривая и присаживаясь рядом с ней.- Не возражаете?

Ей что-нибудь около сорока или чуть за сорок. Она уже слегка располнела, и несмотря на все свои диеты и новомодные теории питания продолжает медленно, но неотвратимо поправляться. Впрочем, выглядит она совсем неплохо. Ее даже можно назвать красивой. Но мне везет на красивых женщин, и я воспринимаю это как должное.

- Что?- говорит она.

- Что вы читаете?- повторяю я свой вопрос.

- Книгу.

- Исчерпывающий ответ. Не хуже чем ответил Гамлет.

- А что он ответил?

- Думаю, вы и сами знаете,- говорю я.- А вы не хотите покурить со мной?

- Вообще-то, я только что курила... Но можно.

Она достает из пачки сигарету и закуривает.

- И вы тоже с этой компанией?- говорю я.

- Да,- говорит она.- С какой компанией?

- Ну, с этой.

- Да.

- И вам нравится?

- У меня отпуск...

- Тогда понятно,- говорю я.- А я думал, вы здесь работаете.

- Да нет, вряд ли вам это понятно.

- Ну почему же. Что же тут непонятного. Хочется побыть с молодежью, мне тоже иногда этого хочется, хотя для меня это представляет меньший интерес и меньшую проблему, чем может быть, для вас. Но когда мне было как этим ребятам, двадцать, мне почему-то не встретилась такая женщина как вы, а ведь все могло бы быть и иначе...

- Может быть, вы не там искали?

- Где я только, кажется, не искал,- говорю я.- А впрочем, может быть, я и не искал вовсе, ведь я искал чего-то совсем другого. И думал, что все остальное как-нибудь само собой приложится.

- И кто же должен был это приложить?

- Наверное, Бог,- говорю я, пожав плечами.- Наверное... Кто же еще.

- Ну, во-первых,- говорит она, стряхнув пепел с сигареты.- В наших экспедициях есть люди разного возраста. Во-вторых, я еще не чувствую себя такой старой, какой вы меня, может быть, воспринимаете. А в третьих, почему бы и нет?

- Ну да,- говорю я.- Почему бы и нет? И я вовсе не воспринимаю вас старой, напротив, на мой взгляд, вы в самом расцвете лет, потому мне и показалось странным встретить вас здесь, в столь безыскусной обстановке. На мой взгляд, вы должны были бы возлежать на красивой тахте посреди искусно оформленного интерьера большой и уютной квартиры - так я вас представлял, когда был еще школьником, и страсть сжигала мою плоть и мой мозг. Я бы запросто умер за вас тогда, но в то время вы были еще слишком молоды, а из тех, прежних, женщин мне так ни одна и не повстречалась. В результате я утратил невинность в возрасте двадцати лет с женщиной, которая стала моей женой. Нет, правда, я искал чего-то совсем другого...

- Понятно,- говорит она, молча выслушав мой бестолковый монолог.

- Это, кажется, стало самым распространенным словом-паразитом,- говорю я.

- Что?- говорит она.

- Понятно.

- А,- говорит она, усмехнувшись.- Да. Наверное.

- А ведь на самом деле никто ничего толком не понимает.

- Наверное, поэтому вторым по распространенности словом-паразитом стало "как бы".

- Верно,- говорю я, с интересом посмотрев на нее.- И вы заметили?

- Ну конечно,- говорит она.

- Вы можете объяснить, почему все в этом мире происходит так несвоевременно?

- Например, наша встреча?

- Я не имел в виду... Я говорю, вообще.

- Не знаю,- говорит она.- Вы смутились?

- Да нет, ничего. Просто как-то неловко говорить друг другу "вы". Вы не находите?

- Так давайте перейдем на "ты", и все станет просто.

- Давайте. Меня зовут Игорь.

- А меня Лена,- говорит она.

- Женщину, с которой я сюда приехал, тоже зовут Лена.

- Так ты не один?- говорит она.

- Думаю, что один. Скорее всего, она уже уехала.

- Вы поссорились?

- Не знаю. Может быть... Но это не она меня так разукрасила. О чем мы с тобой говорили?

- О том, что все происходит несвоевременно.

- Ах, да. О том, что вовремя родиться - это уже счастье.

- А ты родился невовремя?

- И вовремя умереть.

- И встретиться?

- Ну конечно. И встретиться.

- Значит, мы встретились слишком поздно?

- Мы еще и не встретились вовсе,- говорю я.

- Вот как?

- На мой взгляд, у мужчины и женщины есть только один способ встретиться.

- Да?- загадочно улыбнувшись, говорит она.- Так может быть, нам это сделать? Раз уж мы все равно перешли на "ты".

"Ну что же это такое,"- с тоской думаю я.- "То пусто, то густо. То за целый год ни одной женщины, а то..."

Но она уже повернулась на спину, и отступать некуда. Я склоняюсь к ней, и ее губы встречают мои губы.

18

- Да,- говорю я, без сил откинувшись на спину.- Теперь я понимаю, как мне это было нужно тогда.

Я смотрю в небо.

Мы молчим.

- Но может быть, у тебя есть еще шанс наверстать?

- Нет. Ничего нельзя начать заново. Когда-то я думал, что меня услышит весь мир. Как мне снова в это поверить?

- Как вернуть утраченные иллюзии?

- Все в мире иллюзии. Теряя одни, мы попадаем в плен других, а прозрение всегда ужасно.

- Но может быть, это и к лучшему?

- Что?

- То что мы встретились теперь, а не десять и не пятнадцать лет назад.

- Нет,- говорю я.- Мы все искалечены, и этого не исправишь. Это было мне нужно тогда, когда мне было тринадцать. Когда это нужно нам всем.

- А теперь?

- Теперь все иначе.

- Может быть, это и теперь еще не плохо? Может быть, наша встреча - это та дверь в счастье, мимо которой ты уже через несколько минут будешь торопиться пройти? Я ни о чем не прошу тебя. Я просто спрашиваю. Что если?..

- Начать все заново?

- Ты не понял меня,- говорит она.- Или просто не услышал.

Я поворачиваю к ней голову.

Она лежит на спине, запрокинув лицо к небу и закрыв глаза.

- Дай сигарету,- прошу я.

Она открывает глаза и, посмотрев на меня, приподнимается, находит пачку сигарет и протягивает ее мне.

Я беру сигарету. Она тоже.

Мы закуриваем и снова ложимся.

- А что,- говорю я.- В конце концов, вся цивилизация началась с одного мужчины и одной женщины. Давай попробуем. Я могу остаться с тобой... на пару дней.

- Нет,- говорит она.- Здесь для тебя неестественная среда. Потому что ты прав - я должна была бы лежать на диване в своей квартире, совсем в другой обстановке. Но тогда мы бы не встретились. Не всегда все происходит так, как должно, и иногда это стоит учитывать.

- Да,- соглашаюсь я.- Раз уж в этом мире все так запутано, и с самого начала все пошло не так, как должно было.

- Но мы встретились,- говорит она.

- Да,- говорю я.- Ты все сделала за меня сама. А я просто шел к нашей встрече. И кто виноват в том, что я шел так долго.

- Может быть, это и неплохо,- говорит она.- И теперь мы сможем дать друг другу больше, чем если бы встретились раньше.

- Больше боли?- говорю я.

- Меньше обещаний,- говорит она.

Я обдумываю ее слова.

В это время на поляне появляется Дмитрий. В руке он несет белый полиэтиленовый пакет.

Он кивает мне. Я киваю ему в ответ.

Лена лежит, устремив взгляд в небо, и не видит его.

- Она спит?- тихо говорит он.

- Я не сплю,- говорит она и, приподнявшись, поворачивает в его сторону голову.- Что это у тебя в пакете?

- Рыба. А с этим молодым человеком, мы, кажется, знакомы.

- Ничего подобного,- говорю я.- Вы меня с кем-то спутали.

- А разве это не вас зовут Саша?

- Нет. Меня зовут Игорь.

- Ну что ж,- он подходит.- Тогда позвольте представиться. Дмитрий.

- Игорь,- говорю я, пожимая его руку.- Далеко собрались?

- Да нет, к своей палатке.

- Это мой бывший муж,- говорит Лена, вытягиваясь на матрасе и закрывая глаза.- Если хотите, можете общаться. Я устала, и меня здесь нет.

- А далеко ли ваша палатка?

- Да как вам сказать... Если вам будет не в тягость пройтись, и если я не отрываю вас от более приятного занятия...

- Вот уж что тебя совсем не касается,- обрывает его Лена.

- Прошу прощения,- говорит он.- То, может быть... Хотя, смотрите сами.

- Очень туманное приглашение,- говорю я.- Но все же, мне интересно.

Я поднимаюсь.

- Ничего, что я похищаю у тебя молодого человека?- говорит он Лене.

Она не отвечает.

- Пойдемте,- говорю я, обуваясь и заправляя рубашку.- Это недалеко?

- А какая разница?- говорит он.- А впрочем, здесь все близко.

- Вы производите впечатление интеллигентного человека,- говорю я.- Несмотря на вашу дурацкую панаму и шлепанцы, не говоря уже о трусах.

- Вы тоже,- говорит он.- Несмотря на то что по вам будто каток проехал. Где это вас так разукрасили?

- Кажется, я предупреждал вас, чтобы вы не задавали этот вопрос.

- Да? А разве это были вы?

- Смотрите только, не подеритесь,- говорит Лена.

Дмитрий оборачивается.

- Как ты могла подумать. Ведь мы же интеллигентные люди.

19

- А вы смотрите на все проще,- советует он.- Ведь народ и правительство - это не одно и то же. Что, при Сталине у нас не было хороших людей? Да было, сколько угодно! А при этом расстреливали, уничтожали в лагерях... и тоже, кстати, прекрасных людей...

- У вас палатка в точности как у вашей жены.

- Бывшей жены,- поправляет меня он.

- Вы покупали их в одном магазине?

- И даже в один день.

- Вот как.

- Да,- говорит он.- Кстати, я не очень помешал вам?

- Ваш вопрос, несмотря на внешнюю вежливость, до крайности бестактен.

- Я знаю,- говорит он.- Но вы не знаете мою жену.

- Лену?

- А другой у меня не было.

- Да? А я дважды был женат... А что это у вас там?

- Там?- он поворачивает голову.- А. Это, собственно, то, что я и хотел вам продемонстрировать.

- И что же это такое?

- Коптильня.

- Так вот она какая... И что в ней можно коптить?

- Да все что угодно. Но сейчас в ней рыба.

- Ура,- говорю я.- Сами наловили?

- Да нет, не то чтобы...

- А эта, что в пакете?

- А эту я буду коптить вечером.

- На ужин? Так вы одной рыбой питаетесь? И что, хороша здешняя рыбка?

- Да здесь вообще места сказочные! Ведь это мы с Леной открыли это место. Это потом уже к нам стали присоединяться другие... И вот уже целый лагерь.

- Да?- говорю я.- А из ее слов можно было сделать иной вывод - что она присоединилась к чуждой ей компании в надежде на чудо. Знаете, есть такая теория, что если мы будем делать то, чего сами от себя не ожидаем, то добьемся успехов, которые кажутся нам невозможными.

- Да,- говорит он.- Знаю. Но это глупая теория.

- Конечно. Но попробуйте заключить идеал в форму теории, и вы получите типично американский продукт - примитив с подливкой претенциозности.

- Так я не слишком помешал вам?

- Нам? С вашей бывшей женой? А давно уже коптится эта рыба?

- Что?

- Вы поразительно непоследовательны. Сначала вы поправляете меня, когда я называю вашу бывшую жену женой, а потом допытываетесь, и так настойчиво, чем я с ней занимался до вашего появления. Но я отвечу вам,- хотя едва ли вы вправе задавать мне подобный вопрос,- я с ней трахался.

- И как?

- Что, как?

- Как она, не потеряла форму?

- Я понимаю, вы хотите уничтожить меня своим сарказмом. Можете считать, что вам это удалось, мне это безразлично.

- Ясно,- говорит он и, помолчав, добавляет.- Ничего другого я и не ожидал.

- О чем это вы?

- Вы обвиняете меня в непоследовательности, полагая, что я ревную к вам мою бывшую жену и в то же время абстрагируюсь от нее...

- У вас нет водки?

- Есть, конечно,- говорит он.- Но вы меня перебили.

- Прошу прощения.

- Да ладно. Ведь вы правы. Но в то же время, вы сами... С одной стороны вы страдаете от того, что Европа изменила вашему идеальному представлению о ней, а с другой, готовы немедленно абстрагироваться от нее и даже объявить ее своим врагом...

- Мне кажется, вы не понимаете,- перебиваю его я.- Все эти клинтоны, олбрайт и саланы ничем не лучше Гитлера - а все делают вид, что так и надо.

- Не лучше,- соглашается он.- Но и не хуже. Знаете, сколько таких гитлеров было в истории? И ничего, жизнь продолжается.

- Сомнительное утешение.

- Вы знаете, сколько людей погибло во время второй мировой? Миллионы! И тем не менее, вы живете так, как будто ничего не произошло. А сколько миллионов погибло во время сталинского террора? Что по сравнению с этим те сотни и даже тысячи погибших в Сербии? А вы немедленно объявляете, что мир рухнул! Да вы просто не знаете жизни.

- Это я уже слышал,- отмахнувшись, говорю я.- Но человек, который берет на себя смелость утверждать, что я не знаю жизни, вероятно, должен быть уверен в том, что уж он-то жизнь знает.

- Ничего подобного,- возражает он.- Я тоже не знаю жизни. Даже великий мыслитель Сократ сказал как-то: "Я знаю, что ничего не знаю".

- Это мне тоже известно. Лучше расскажите, как устроена ваша коптильня.

- Нет, давайте закончим тему.

- У вас есть водка?

- Кажется, вы уже спрашивали.

- Не помню.

Он встает и, удалившись в палатку, приносит бутылку водки.

- Вот это дело,- одобрительно говорю я.

Он наливает, и мы пьем.

- Ух ты,- говорит он, выпив свою рюмку.- Неплохо пошло.

- Да,- соглашаюсь я.- Хорошая водка.

- И возвращаясь к нашей теме,- говорит он.- Вы говорите, что ваш идеал Европы рухнул, что же вам делать. А вы возьмите и отдохните от своего идеала. Не пытайтесь ничего анализировать. Возьмите пример с Рериха. Он тоже был не хуже вас европеец, а уехал в Гималаи и там, на свежем воздухе, наслаждаясь прекрасными видами дикой природы...

- Надо же,- говорю я.- А вы и Рериха знаете.

- К вашему сведению, я кандидат наук.

- Да?- говорю я.- А похожи на дачника. И что же, в таком возрасте и всего лишь кандидат наук?

- Вы либо сильно пьяны, либо чем-то расстроены,- помолчав, говорит он.

- И то и другое,- говорю я.

- Могу я чем-нибудь помочь?

- Можете,- говорю я.- Тем что, во-первых, нальете мне еще - сегодня мне хочется напиться, а я постоянно трезвею,- а во-вторых, тем что, вместо того чтобы неуклюже пытаться меня утешить, расскажете как устроена ваша коптильня.

- И расскажу, и покажу,- обещает он.

- И научите ловить рыбу?

- Что?- удивленно говорит он.- А вы не умеете?

- Я говорю фигурально.

- А,- говорит он.- Это из Библии, я понимаю...

- Хотя, может быть, вы и правы, если не относиться ко всему этому так серьезно... Как гласила надпись на кольце Давида: "Пройдет и это". Одного я не могу понять, как же вы здесь спасаетесь от комаров?

- От комаров?

- Да. "Фумитокс" ведь некуда воткнуть - розеток нет.

- Да, некуда, но к комарам привыкаешь. Переловишь их всех в палатке и...

- Так уж и всех,- с недоверием говорю я.

- Ничего, это не так страшно, как кажется. Я лично мажусь специальной мазью.

- А в остальном все выглядит очень даже мило.

- Кстати, вы тоже можете присоединиться к нашему лагерю.

- А вы возьмете меня на матобеспечение? Дело в том, что у меня совсем нет денег...

- Не проблема,- говорит он.- Если, конечно, вы умеете спать на земле без спального мешка, укрывшись одним только одеялом.

- А чем еще можно укрываться?- говорю я, подставляю рюмку. Он наливает.

- Может быть, лучше выпьем под рыбу?- говорит он.

- Но ведь вы уже налили. Что же, сливать обратно в бутылку?

- А и правда,- говорит он, махнув рукой, и наливает себе тоже.

- Тем более, что я не голоден.

- А я, признаться, очень хочу есть.

Мы выпиваем.

- Вы посмотрите, какой день-то сегодня чудесный!- говорит он.

- Да,- соглашаюсь я.- И дым пахнет можжевельником.

Он кивает.

- Да... Вы уже выпили?

- Да,- говорю я.- Но вы пейте или вылейте. Не обращайте на меня внимания.

- Ну как же...

- Да вот так,- говорю я.- Пейте.

Он пьет.

- Не надо было бы мне пить...

- Так что, рыба уже готова?

- Да,- говорит он.- Так вот... Вы никогда не изучали историю Китая?

- Нет.

- Почитайте как-нибудь, очень успокаивает нервы, рекомендую. Все, о чем вы так переживаете, уже давным-давно было, и вообще, в этом мире уже давно не происходит ровным счетом ничего нового. Сейчас американцы рвутся создать свою собственную империю - ну как же, у всех были империи, а у них - нет. Но даже если они и создадут что-то подобное, то их империю ждет та же судьба, что и все другие. Разложение, крах, распад, гибель. Все это уже было, и не раз. Их беда в необразованности - они просто не знают мировой истории, поэтому и верят во всяких микки-маусов, не догадываясь, что то, что они так рьяно проповедуют, известно людям уже много столетий, равно как и то, чем все это заканчивается...

- Я знаю.

- Да? Но если вы все это знаете, тогда к чему вы так нервничаете?

- К тому что жизнь скоротечна, и я не могу измерять ее историческими сроками.

- Ладно,- говорит он, ставя рюмку на землю.- Тогда давайте есть рыбу.

- А что, уже готова?

Он поднимается и идет к коптильне.

- Ну конечно.

20

-Принесите, пожалуйста, вон те тарелочки. Будем выкладывать.

Я приношу тарелочки, и он начинает выкладывать на них рыбу, снимая ее с решетки.

- А ничего, что огонь уже давно погас?- спрашиваю я.

- Так ведь она уже давно готова,- отвечает он.- Еще немного бы, и остыла.

Мы возвращаемся к расстеленной на траве скатерти.

- Принести картошки?

- Спасибо,- говорю я, усаживаясь.- Я не ем сырую картошку.

- Вчера напек,- говорит он.- Принести?

Я киваю.

Он приносит картошку.

- Хлебосольный у вас лагерь,- говорю я.- Ну, нальем?

- Ах, да,- спохватившись, говорит он и наливает нам по рюмке.

Мы пьем и приступаем к еде.

- Так значит, это не вы наловили?- говорю я.

- Рыбу? Нет. Какой из меня рыбак... Так, выезжаю иногда на лодке, но...

- А у вас лодка есть?

- Да, есть.

- Так давайте покатаемся!

- Нет,- строго говорит он.- Я выпил.

- А вы никогда не садитесь за руль, если выпьете?

- Никогда.

- Надо же,- говорю я.- А я так вовсе без прав езжу.

- А что гаишники? Не боитесь? Или как они теперь называются, гибдэдэшники?

- Да мне плевать. У меня пистолет в бардачке.

- Ах, так,- говорит он.- Ну тогда конечно. Как рыба-то?

- Что?

- Нравится?

- Очень. Только костей много.

- В речной рыбе всегда много костей,- говорит он.- Но зато это настоящая рыба, можно сказать, исконно русская.

- Исконно русская рыба - это осетрина.

- Ну,- говорит он и смеется.- Зачем же так категорично...

- И в самом деле,- говорю я.- А что это такое?

- Что?

- Что это за рыба?

- Да обычная плотва. Но вкусно?

- Да,- говорю я.- Вкусно. И вообще, хорошо здесь. Хотя мне больше нравится Предуралье.

- Да? Но здесь тоже природа... Природа - это всегда природа.

- Вот я и говорю. Хорошо, легко, как будто и нет никакой войны...

- Но на нас вроде бы бомбы не падают,- посмотрев на безоблачно-синее небо, говорит он.

- Да,- говорю я, наливая.- И не будут падать. Потому что у нас лучшие в мире системы ПВО.

- Так что, выпьем за ПВО?

Я киваю, и мы поднимаем рюмки и пьем.

- Скажите, а вам не горько за то, что вы родились, чтобы стать свидетелем национального позора?

- Я родился вовсе не для этого,- возражает он.

- Да, но ведь вас, как и меня, не спросили, хотим ли мы наблюдать унижение своей страны.

- Никто не заставляет вас признавать самый факт его. Будьте проще!

- И уподобиться американцам?

- А хоть бы и так.

- Ну уж нет! Не дождетесь.

- А я и не жду,- говорит он.- Я рыбу ем. И вам советую.

- Я тоже ем рыбу, но не перестаю при этом думать.

- И как вам, нравится?

- Рыба? Очень. Я и не знал, что такое бывает.

- Вот видите,- наставительно говорит он.- Вы многого еще не знаете в этом мире, а уже вынесли ему вердикт.

- Профессор, да вы еще больший зануда, чем я!

- Во-первых, я не профессор, а всего лишь доцент,- говорит он.

- А во-вторых?

- А во-вторых, самый больший зануда - это тот, кто не признает, что он зануда.

- А вы признаете?

- Да.

- Ну так выпьем за это!

- Вы же не налили,- замечает он.

Я смотрю на свою рюмку.

- И правда,- говорю я.- Кажется, мне все-таки удалось напиться.

- Тогда, может быть, не стоит больше пить?- осторожно спрашивает он.

- Нет уж,- говорю я и беру бутылку.- Нужно закрепить успех.

- Ну ладно,- со вздохом говорит он.- Тогда уж наливайте и мне.

- Спокойствие,- говорю я и, налив, ставлю бутылку.- За что мы собирались выпить?

- Насколько я помню, за занудство.

- Ну уж, нет,- решительно говорю я.- Что за глупость!

- Так ведь это вы предложили.

- Да оставьте вы свою рыбу! Вы что сюда, жрать пришли?

- Я говорил, что очень голоден.

- Да? Ну ладно, я подожду.

- Нет. Я выпью с вами,- говорит он и берет рюмку.

- Тогда давайте просто, без всяких тостов - по русски: "Поехали".

Он кивает, и мы пьем.

- Вот вы говорите, что испытываете стыд за свою страну. А вправе ли вы испытывать этот самый стыд, и не является ли это само по себе делом постыдным?

- Нет,- говорю я.- Мне нечего стыдиться.

- Так ли уж нечего?

- Стыдиться следует только двух вещей - отсутствия совести и отсутствия ума. Но те, у кого нет ума, не думают о том, что у них его нет, потому что им нечем думать, а те, у кого нет совести, вообще не способны испытывать стыд. Вот и выходит, что стыд - это типичный фантом.

- Так в чем же дело?

- Какое именно?

- А я вам скажу. Ваша проблема в том, что вы мыслите слишком глобально. А между тем все очень просто. Каждое, пусть незначительное, но доброе дело, делает вас чище, а чем вы чище, тем безмятежнее ваше сознание. Но вам нужно все сразу, вы не хотите продвигаться медленно, шаг за шагом...

- Может быть. Но вы сами не понимаете, что говорите.

- То есть, как это?

- Вы путаете причину и следствие. Помните, детское: "Почему ветер дует? Потому что деревья качаются". То же самое делают американцы, на то они и дети. А ведь совершение добрых дел - это не цель, а следствие. В основе всего лежит покаяние, осознание своей греховности. Потому что все мы грешны. И вот когда мы осознаем это и каемся, мы становимся чище, и чем чище мы становимся, тем больше добра и тем меньше зла мы совершаем. Но это не более чем следствие, можно сказать, побочный эффект. Как можете вы рассудить, какие поступки будут добрыми, а какие злыми? Что есть благо, а что есть зло? Ведь и эти натовские недоумки полагают, наверное, что совершают благое дело, убивая детей в Белграде. А святости в них не больше чем в лепешке навоза.

- Да я вовсе не защищаю их.

- А я на них и не нападаю. Я вообще никогда не противопоставляю себя никому и ничему. Я лишь дополняю и обобщаю.

- Но вы недолюбливаете Америку...

- Я не против Америки, я против глупости, когда она становится агрессивна.

- Так значит, вы все-таки противопоставляете себя глупости?

- Ну надо же,- говорю я.- Подловили. Браво, браво.

- А если Америка представляется вам воплощением глупости, пусть даже не сама страна, а только ее политика, то это и есть антиамериканизм.

- Что ж,- говорю я.- Может быть. Но меня больше интересует другое.

- Да? И что же?

- Есть ли у вас вода для умывания?

- Есть,- кивает он.- Полная река.

- Так что же, мне опять умываться в реке?

- Нельзя дважды умыться в одной реке. Об этом сказал еще великий Лао-цзы.

- Верно,- говорю я, поднимаясь.- И об этом уже сказано.

21

Я возвращаюсь и вижу, что за время моего отсутствия на поляне рядом с палаткой появился еще некто - длинноволосый парень в линялых джинсах и белой майке с портретом Джима Моррисона.

- Да что же это такое!- возмущаюсь я.- Стоит мне отлучиться, как тут же появляется кто-то еще. А говорят, что мы плохо плодимся.

- Вот, рекомендую,- говорит мне доцент.- Юра.

- Ты слышал?- возбужденно сообщает мне парень.- Война кончилась!

- Очень приятно,- я протягиваю ему руку.- Олег. Так говоришь, война кончилась?

- Да!

- Этого не может быть. Война только начинается.

- Я по радио слышал, они прекратили бомбить!

- Ну и что?- говорю я.- Поцеловать их за это в задницу? Сделать вид, будто ничего не произошло? Жизнь, продолжается, да? И вообще, кто ты такой и зачем пришел?

Парень недоуменно переводит взгляд на доцента.

- Не обращай внимания,- говорит тот.- Мы тут уже успели выпить...

- Так что присоединяйся,- приглашаю я.- Хотя тут уже и пить нечего. У вас есть еще?

Доцент отрицательно качает головой.

- Ну вот!- разочарованно говорю я.- Что же все в этом мире заканчивается прежде, чем успеет приобрести хоть какую-то ценность!

Парень присаживается к нам.

- А что это вы едите?

- Рыба,- говорит доцент.- Ты поздно пришел - мы уже все съели.

- И выпили,- добавляю я.- Слушай, Юра, уведи меня отсюда. А еще лучше, знаешь что? Давай убьем доцента!

Юра недоверчиво смотрит на меня. Потом усмехается.

- Это он так шутит,- объясняет доцент - Да нет, какие уж тут шутки. На фига он нам нужен? Покатаемся на лодке...

- Нет уж,- говорит Юра.- Я-то еще не выпил.

- Заметано,- говорю я.- Сейчас идем, выпиваем, возвращаемся сюда и кончаем его. Зачем ему жить, если он ничего в этой жизни не понимает?

Юра молчит.

- Ничего не скажешь, хорошие у вас шутки,- недовольно ворчит доцент.

- Вот видишь,- говорю я.- Он думает, что я шучу. А я вовсе не шучу. Он ведь думает как - хорошо устроился, сидит на травке, ест рыбу, солнышко светит, бомбы не падают, от речки прохладой веет, и рыба, пожалуйста, и жена бывшая в двадцати шагах, всегда можно навестить - рыбки копченой принести или еще чего,- а тут еще подрастающее поколение шастает, на огонек заходит - есть с кем пообщаться, уму-разуму поучить. А мы возьмем да и зажарим его на этой самой коптильне.

- Точно!- поддерживает Юра.- Только на коптильне не жарят, а коптят.

- Ну и прекрасно,- развеселившись, говорю я.- Значит, закоптим.

- Договорились,- кивает он.- Только сначала мне нужно догнать тебя.

- Какие проблемы!- говорю я.- В этом лагере можно разжиться?

- Можно,- говорит он, на секунду задумавшись.- Хотя, честно говоря, у меня были другие планы.

Доцент встревожено наблюдает за нашей беседой.

- Да?- говорю я.- И какие же?

- Я хочу съездить в город. Там все и купим.

- Можно и так,- соглашаюсь я.- Ну что, пошли?

- Пошли,- говорит он.

Мы встаем и уходим.

- Эй,- кричит нам доцент.- Если поедете, захватите для меня пакет кефира.

- Ладно,- говорит Юра.

- Обойдется,- говорю я.- Ему и так неплохо. Так что ты говоришь, сегодня не бомбили?

- Не бомбили,- говорит он.- А почему ты считаешь, что война только начинается?

- А ты думаешь, сербы так просто сдадутся?

- А что им еще остается?

- Воевать. Раз уж война началась, то нужно побеждать, чего бы это ни стоило.

- А ты сам-то готов?

- К чему?

- К тому чтобы умереть.

- Да.

- К тому чтобы умереть за них? Да они же через десять лет о тебе и не вспомнят!

- Это не имеет значения. Когда человек готов умереть, он умрет и за собаку, а когда он не готов к этому, вот тогда-то и начинается поиск высоких идеалов.

- Осторожно, здесь где-то дерьмо. Не наступи.

- Спасибо. Я чуть было не наступил. А тебе сколько лет, Юра?

- Двадцать один.

- Двадцать один? А мне тридцать, представляешь?

- Не похоже,- обернувшись, говорит он.

- Да мне и самому кажется, что это просто нелепо - мне, и вдруг тридцать!

- Это что, правда?

- А что, это похоже на шутку?

- Если честно, то да.

- В таком случае, спасибо за честность.

- Да не за что,- говорит он.- А вы что, с доцентом поссорились?

- Да ну что ты,- говорю я.- Мы с ним выпивали, причем очень мило.

- Я это заметил.

- Так как же мы могли поссориться?

- А что, одно исключает другое?

- Слушай,- говорю я, остановившись.- Или я, наконец, пьян, или ты и впрямь воспринимаешь все еще серьезнее, чем я.

- А может быть, и то и другое?

- Может быть,- говорю я.- Или это мой вид настраивает тебя на столь серьезный лад?

- Да нет...

- Ладно. Веди меня к своему логову.

- Пошли,- говорит он, и мы идем дальше.

Мы выходим к его палатке.

- Слушай,- говорю я.- Вы что все в одном магазине отовариваетесь?

- А что?

- У тебя палатка точь-в-точь как у доцента.

- Нет,- возражает Юра.- У него красная, а у меня - зеленая.

- Да, это, конечно, большое различие, - соглашаюсь я.

Он пожимает плечами.

- А что, у тебя, правда, нет водки?

- Правда,- говорит он.- А что, прямо сейчас нужно?

- Да нет,- говорю я.- Можно и потерпеть. Просто, видишь ли, у меня, кажется, реминисценция мировой скорби...

- А,- говорит он.- Ну тогда конечно.

- Да что ты понимаешь!- возмущаюсь я.- Ты знаешь, что такое мировая скорбь? Может быть, ты даже знаешь, что такое реминисценция?

- Остынь,- говорит он.- Они уже перестали бомбить.

- Это еще ничего не значит,- возражаю я.

- Ну и ладно,- говорит он.

- Ты первый заговорил о войне, а я всего лишь высказал свое к ней отношение.

- Да какая разница! Надоели все эти проблемы.

- Можно подумать, ты что-нибудь во всем этом понимаешь.

- Вот теперь я вижу, что тебе не меньше тридцати.

- Слабовато,- говорю я.- Если уж ты хотел убить мня словом, мог бы придумать фразочку и покруче.

- А я могу,- говорит он.

- А я в этом не сомневаюсь.

- Ну так что, подеремся, что ли?

- Не знаю,- говорю я.- Может быть, еще и подеремся, все впереди. Я, кажется, решил остаться на ночлег здесь. Пустишь меня в свою берлогу?

- Конечно,- говорит он.- Без вопросов. А ты разве не собираешься в город?

- Нет,- говорю я.- А с чего ты взял?

- Мне показалось, ты сам сказал.

- Тебе показалось.

- А мне нужно,- говорит он.- Хочешь, поехали вместе?

- А на чем ты?

- На мотороллере.

- У моего деда тоже был мотороллер,- говорю я.- Когда я был маленьким, мне десять лет было, мы ездили с ним на рыбалку, на речку, которая называлась Тихий Ашкодар...

- Ух ты. Где это такая?

- В Башкирии. И ловили рыбу. А потом возвращались домой. Я сидел, прижавшись к его спине. Помню ветер, и горячий металл греет ноги, и этот запах, который бывает только в Башкирии, в степи, летом и только вечером... Однажды он особенно разогнался и сказал: "Вот это - сто километров в час". А я подумал, надо же, а кажется, едем совсем медленно. В какой-то момент просто перестаешь чувствовать скорость.

- Да,- говорит он.- Особенно, если дорога хорошая.

- Да. А потом мы пили чай, крепкий, как пьют в Башкирии, сладкий и с медом, а за окнами была ночь, и в комнатах горели люстры... Когда ты собираешься ехать?

- Да прямо сейчас.

- А что, правда, что это он придумал приезжать сюда?

- Кто, Дмитрий? Да, наверное, правда...

- Слушай, я, кажется, вдруг понял... Ты трахался с его женой?

- С кем?

- Ты слышал.

- Ты имеешь в виду Лену? Но они уже года два как развелись...

- Ты трахался с ней?

- Да с ней почти уже весь лагерь перетрахался.

- А ты?

- Ну, и я тоже...

- Да,- говорю я.- Слишком долго я к ней шел.

- Ну что, поехали?

- Поехали,- говорю я.- Прямо сейчас?

- Ну да.

- Ладно, поехали.

Он идет и выводит из кустов мотороллер, выкрашенный в салатовый цвет.

- У моего деда был точно такой же,- говорю я.

Он ставит мотороллер на ножку.

- Сейчас принесу шлем. По дороге нужно будет заправиться.

- Очень кстати. У меня остался кое-какой должок.

Он уходит и возвращается с шлемом. Протягивает его мне.

- Не нужно,- отказываюсь я.

- Надень,- говорит он.

Я надеваю шлем и сажусь за его спиной.

Он заводит мотор.

22

Зачем все это? Зачем мы живем этой жизнью, делая вид, что так все и должно быть - разве что чуть-чуть больше денег было бы неплохо, и чуть больше успеха у женщин. Чуть больше или чуть меньше, но в рамках принятых норм. Или второе название нашей жизни - скука, а второе название нашего разума - дурь? Все боятся. И я боялся, каждый раз заново начинал бояться, пока ужас жизни не перечеркивал мой страх. Или эта красота залитого солнцем дня, или пугающе красивый закат бесконечного неба в безбрежной степи... Или эта женщина, Нина... Жизнь наша еще не успела начаться, а мы уже боимся ее потерять. "Сберегающий душу свою потеряет ее..."

Чего же они все так боятся? Узнать правду? И называют правдой незнание.

И навязывают свое незнание другим... людям, народам... Каждый чего-то не знает, и если каждый станет навязывать остальным свое незнание, мы вообще перестанем знать что-либо. Неужели и это все уже было? Как он сказал, в Китае все это уже было тысячу лет назад? И это должно обнадеживать? Натовские пилоты улыбаются, садясь в кабины своих самолетов, чтобы лететь убивать детей в Сербии. Гитлеровские солдаты позировали перед фотообъективом рядом с трупами повешенных и расстрелянных ими людей. И тоже улыбались. Американские летчики подпевали веселой песенке, звучащей по радио, сбрасывая атомную бомбу на Хиросиму.

И тоже улыбались.

Солнце светит, и все хорошо. Сколько еще мерзости может простить нам Бог, которому мы друг друга учим? Когда-нибудь она переполнит мир.

Гул мотора.

Как гул самолета, и мы летим мстить за растоптанное право человека жить и называть этот мир своим домом.

Жить, не спросив на то соизволения заокеанского стада зомбированых обывателей, почему-то именующего себя народом.

"И поставили люди идола, и стали поклоняться ему..."

И все повторяется снова... Все покупается, а то, что нельзя купить, подлежит уничтожению.

И мы должны смотреть на это и улыбаться? Как это делали гитлеровцы? Как это делают натовские пилоты? Забыть обо всем? - как немцы забыли, что они натворили в Освенциме и Майданеке, и снова летят бомбить Приштину и Белград.

Чтобы стереть само упоминание о тех, кто не согласен? Кто хочет остаться и быть самим собой.

Жить.

Мне ненавистен запах сжигаемых человеческих тел - не дай мне Бог когда-нибудь его узнать.

Но почему те, кому он ласкает ноздри, умеют купить или одурачить всех остальных? Оскаленный зверь фашизма, теперь он соблазняет нас голливудской улыбкой. Сколько личин он сменил, сколько людей превратил в стадо!

Но не всех.

Меня они могут только убить, но купить - никогда!

Значит, они убьют меня. И будут улыбаться как натовские пилоты, как гитлеровские солдаты на фоне виселиц, как президент Америки...

Гул мотора.

Бесконечный коридор деревьев, и за ними, до горизонта, поля.

- Куда мы едем?

- В город.

- Но город в другой стороне.

- Мы заедем в одно место. Мне нужно сделать одно дело.

Исчерпывающий ответ. Что ж, надо так надо.

Как мне сохранить разум в этом чудовищном мире? Нина, Нина... - шепчу я это имя как молитву.

Я хочу любить этот мир, но для этого мне нужно убить свою совесть. Когда я умру, им всем станет проще жить.

А им и так просто. Привилегия дурака - ничего не знать.

Ни о чем не догадываться.

Все забыть или жить прошлым...

И впереди еще большие войны...

Я не хочу, не хочу думать об этом. Я хочу напиться, но что же я все время трезвею!

Нужно еще выпить.

Они не хотят быть людьми, и наверное, это их право.

Мы живем в одном мире и дышим одним воздухом, и я должен уважать право других людей перестать быть людьми, стать животными, стадом.

Что ж, были и большие злодеи и злодеяния, если это может утешить... Если кого-то это может утешить, я не буду мешать ему не быть человеком.

Меня обдувает теплый летний ветер, и солнце, что высоко над полями, светит мне в лицо, и мы едем куда-то,- не знаю, куда,- зачем-то,- не знаю зачем.

Ведь можно просто не знать...

23

- Наши тоже бомбили,- говорит мне продавщица сельского магазина, где я пью портвейн, не отходя от прилавка, дожидаясь, когда придет Юра и заплатит за меня, потому что у меня нет денег, и эта доверчивая деревенская женщина поверила мне на слово.

- Да,- соглашаюсь я.- Но вряд ли это может быть утешением. Ненависть к одному злу не может быть оправданием другому.

- Ой,- говорит он, поправляя прическу.- Заморочили вы мне голову! Когда он придет, ваш друг?

- А если он вовсе не придет?- говорю я.

Она настораживается.

- Это что, вы шутите так?

- А почему вы так испугались?

- Я вам поверила...

- Вы поступили совершенно правильно, но результат даже правильных действий часто оказывается непредсказуем. Между прочим, мы с вами даже не познакомились. Меня зовут Дмитрий.

- Меня Люба,- говорит она.- Так ты что, морочил мне голову, что ли?

- Перестань,- говорю я.- Неужели я поверю в то, что такой женщине как ты можно заморочить голову.

- Вот таким как я как раз и можно,- со вздохом говорит она.

- Да, но фокус с бутылкой портвейна едва ли пройдет.

- И что?- говорит она.

- Все очень просто. Мы закрываем твой магазин, берем с собой еще пару бутылок и идем к тебе.

- Как у тебя все просто,- говорит она, покачав головой.

- Так все было просто с самого начала. Я не сделал мир проще тем, что выразил скрытые мысли словами.

- По-моему, тебе уже хватит,- осуждающе говорит она.

- Может быть,- не спорю я.- Но все-таки стоит взять еще.

- Да? И что же ты хочешь еще?

- Водку,- говорю я, пожав плечами.- Как еще мы можем выразить свой патриотизм?

- Что?

- Или ты предпочитаешь "кампари"?

- Что?- снова говорит она.

- Ты не знаешь, что такое "кампари"?

- Ты что, издеваешься надо мной, что ли?

- Нет,- говорю я.- Просто хочу попросить у тебя прощения заранее на весь оставшийся вечер.

- Ты что, думаешь, я так просто прощу тебе эту бутылку?

- Я думаю, мы возьмем еще две и пойдем, наконец, отсюда, потому что мой друг явно задерживается, и ситуация становится все более пикантной.

- А кто он, этот твой друг, местный?

- Да кто его знает. Я как-то не спрашивал.

- Ну, как его зовут-то?

- Юра.

Она задумывается.

- Есть тут один Юра... Белобрысый?

- Да нет, вроде,- говорю я.- Если только он не покрасил волосы.

- Тогда не он.

- Значит, не местный.

- Значит, не местный,- говорит она.- Я местных всех знаю.

- Ну и ладно.

- Так, ну и что мы делать будем?

- И ты, и я это знаем.

- Значит, вот так, да?

- Да,- говорю я.- Удивительное дело - весь день с утра хочу напиться, а никак не получается. Но может быть, сейчас получится.

- Тогда я просто выкину тебя отсюда.

- И не получишь с меня долг?

- А я милицию позову.

- Ну да,- насмешливо говорю я.- Представляю, какая у вас тут милиция. Участковый на мотоцикле. До телефона-то далеко бежать?

- Я тебе сказала, только попробуй тут что-нибудь отчудить!

- Перестань,- говорю я.- Не надо демонстрировать передо мной свои бойцовые качества. Не стоит уподобляться... В общем, пойдем отсюда. Давай возьмем пару бутылок и пойдем отсюда.

- Да ты чего, в самом деле, что ли?

- Ну да,- говорю я.- А что?

- А выпивку я, по-твоему, должна оплачивать?

- Ах, вот оно что. Ну хочешь, я инсценирую взлом?

- Что ты сделаешь?

- Инсценирую. То есть, сделаем вид, как будто был взлом.

Она смотрит на меня тяжелым взглядом.

- Ну не знаю...- говорю я.- У меня просто нет денег.

- Ладно,- наконец, говорит она.- Только я эту дрянь, которую ты пьешь, пить не буду.

- Я бы тоже не пил, но почему-то взял и стал пить...

- Водку?

- Водку,- киваю я.

Она берет водку и отдает бутылку мне.

- Хватит,- заявляет она.

- Не хватит. Но умолкаю, потому что знаю, у тебя дома есть еще.

- Ты что, экстра... этот?

- Вовсе нет, никакой я не экстрасенс. Просто ты не была бы так уверена в том, что этого хватит, если бы у тебя дома не было еще.

- Гляди-ка,- усмехнувшись, говорит она.- Умный.

- Пойдем,- говорю я.

- Слушай, у меня только один вопрос. Ты с самого начала мне голову морочил или по ходу придумал?

- Я был пленен тобой, как только вошел...

- Я тебя как человека спрашиваю. Пока.

- Да,- говорю я, склонив повинную голову.- Я морочил тебе голову с самого начала. Мой друг, которого еще утром я и знать не знал, понятия не имеет о том, где я нахожусь, хотя и должен быть где-то здесь, в этой деревне, а значит, поблизости. Его мотороллер стоит у магазина - когда мы выйдем отсюда, ты его увидишь. Но я не знаю, где он, а он не знает, где я, и едва ли мы когда-нибудь еще встретимся.

- Ты говоришь, что с утра мечтаешь напиться?

- Да,- говорю я.

- Поздравляю. Тебе это удалось.

Она выходит из-за прилавка. Я направляюсь к дверям.

- Куда?- говорит она.- Иди туда, через служебный вход. Я закрою здесь. Что, собрался через общую дверь выходить?

- А как же иначе я покажу тебе мотороллер?

- Да пошел ты со своим мотороллером!

Я направляюсь в сторону подсобного помещения.

- Бутылку-то возьми,- напоминает она.

Я беру с прилавка бутылку водки.

Она закрывает дверь.

24

- Куда мы идем?- спрашиваю я.

- Домой,- отвечает она.

"Что ж",- думаю я.- "Тоже неплохо".

- Надо было пакет взять. А то идем с этой бутылкой, как будто...

- Как будто что?- обернувшись, говорит она.

Я пожимаю плечами.

- Это ты идешь с бутылкой, а я просто возвращаюсь домой после работы. И вообще, ты прав, отстань от меня немного, чтобы не подумали, что мы идем вместе.

- А разве мы идем не вместе?- удивляюсь я.

- Если бы мы не шли вместе, то я бы заставила тебя заплатить за то, что ты несешь в руке, и за то, что ты выпил, разве не так?- говорит она, и сраженный ее логикой, я умолкаю и послушно отстаю от нее шагов на десять.

Она входит в калитку. Я останавливаюсь и, для приличия потоптавшись немного на месте, следую за ней.

Я вхожу в дом.

- Разувайся,- строго говорит она, забирая у меня бутылку.- А то натопчешь.

Я разуваюсь.

- Слушай,- говорю я.- Где у тебя тут ванная?

- А чего ты мыть собрался?

- Да нет, я имею в виду, туалет.

- Ну так, так и говори. А то ванная... В ванну, что ли, ссать собрался?

- Да нет, просто...

- Как выйдешь из дома направо.

- Это что... На улице?

- А ты как хотел?

- Так что же, снова обуваться?

- Ну не хочешь обуваться, так иди в носках,- пожав плечами, говорит она и уходит в комнату.

Я, вздохнув, обуваюсь и выхожу на улицу.

Как рано у них закрывается магазин. А если кому приспичит, интересно, он что, припрется сюда?

Надо будет это выяснить.

И вернувшись из сортира, я первым делом спрашиваю:

- А что, если кому приспичит, он идет сюда?

- Не поняла,- говорит она.- Ты чего в обуви шастаешь.

- Извини,- говорю я и разуваюсь.- У тебя должен быть дома целый склад, а иначе ты не могла бы так смело закрыть магазин.

- Ты что мне тут, следствие проводишь?

- Да ничего я такого не провожу,- говорю я, присаживаясь на диван.- Просто это так очевидно...

- Что у меня дома склад?

- Ну да.

- А тебе-то что за дело?

- Да мне-то, в общем, никакого.

- Ну и все,- говорит она таким тоном, что я сразу же понимаю, что тема закрыта.

Она уходит на кухню, возвращается.

- Отвернись,- командует она.- Мне надо переодеться.

- Не нужно,- говорю я.- Тебе очень идет так.

- Да?- говорит она.

- Да,- говорю я.- А чем ты меня покормишь?

- Ты что, есть хочешь?

- Нет,- говорю я.- Совсем не хочу, тем более что я уже ел. Но может быть, ты хочешь, вот я и спросил...

- Смотри-ка,- усмехается она.- Рожа вся разбита, а вежливый.

- Да,- пожав плечами, говорю я.

- Слушай,- говорит она.- Ты оставь мне все эти разговоры, понял? Я тут городских и не таких видала, так что нечего мне тут мозги ебать, понял?

- Все,- говорю я.- Понял.

- То-то же. О себе я как-нибудь сама позабочусь.

- Ладно,- говорю я.- Мне-то наплевать. Принеси только стакан, а лучше два.

- Вот это другое дело,- одобрительно говорит она.

Она приносит стаканы, я открываю бутылку и наливаю.

- Ну, за знакомство.

Она кивает, и разом выпивает. Я отпиваю и ставлю стакан на стол.

- Ты чего не пьешь?- говорит она.- Надо было закуску принести. Я сейчас.

Она уходит и возвращается с тарелкой, банкой соленых огурцов, вареной колбасой, двумя вилками, хлебом и резательной доской.

Все это она располагает на столе.

- Чего не пьешь?- говорит она, увидев, что в моем стакане еще осталось.

- Не так быстро,- говорю я.- Сейчас допью.

Она нарезает колбасу, хлеб и достает из банки огурцы.

- Здорово,- говорю я, допив свой стакан.- Сервировка - люкс.

- А здорово, так наливай.

Я наливаю.

Мы снова пьем.

- Подожди,- говорю я.- Не сказали, за что пьем.

- Да ну тебя,- отмахивается она.

- За тебя,- говорю я и пью.

Она уже выпила и ест соленый огурец. Я беру тоже.

- Здорово,- говорю я, оглядываясь по сторонам.- Значит, здесь ты живешь...

- Нет, бля,- саркастично говорит она.- Здесь я только ебусь, а живу в сортире.

Я смотрю на нее.

- Ты чего нервничаешь?- говорю я.- Погода, вон смотри какая, солнышко светит, день в самом разгаре, до ночи еще далеко, бомбы не падают, да и война, говорят, кончилась, сейчас на речку пойдем купаться...

Я разливаю остатки.

- Я же говорил, не хватит.

- Кому не хватит?- говорит она, беря стакан.- Тебе, по-моему, уже хорошо.

- А тебе?

- А я не пойму пока, зачем я тебя вообще впустила.

- Ничего,- говорю я.- Понимание придет, нужно только еще выпить.

- Ну давай,- говорит она.- Выпьем.

Мы пьем.

- Вот удивительно,- говорю я.- Весь день хочу напиться, а не могу, только изжога появилась. А бывает, и не хочешь...

- Ты это уже говорил,- обрывает она.

- Про изжогу?

- Тебе соды, что ли, принести?

- Если тебе не трудно, конечно.

Она встает из-за стола и приносит с кухни стеклянную пол-литровую банку с содой.

- Воды?

Я киваю Она приносит эмалированную кружку с водой.

Я растворяю соду и пью.

- Сейчас пройдет.

В дверь раздается осторожный стук.

- А это еще кого принесло?- недовольно говорит она, встает и идет к двери.

Я прислушиваюсь. Она с кем-то разговаривает.

- Это тебя,- говорит она, заглянув в комнату.- Выйдешь?

- Смотря кто,- говорю я.

- А я почем знаю.

- Ладно,- говорю я, вставая.- Иду.

Я выхожу на веранду. Это Юра.

- Ну что,- говорит он.- Ты едешь?

- Привет,- говорю я.- Заходи давай.

- Нет,- говорит он, но входит.- Мне надо ехать.

- Сейчас выпьем, и поедем.

- Вот еще!- возмущается Люба.- Тут что вам, распивочная?

- Да нет,- говорю я.- Ты не поняла. Мы посидим, поболтаем...

- Ну вот что,- решительно говорит она, поворачиваясь к Юре.- Ты давай, езжай, а мы тут как-нибудь сами разберемся.

Он вопросительно смотрит на меня.

- Подожди,- говорю я.- Сейчас обуюсь и выйду.

- Куда еще?- настораживается Люба.

- Сейчас,- говорю я.- Мне нужно пару слов сказать.

Я обуваюсь и выхожу из дома.

- Ну ты чего?- говорит Юра.- Надолго, что ли, здесь?

- А что мне было делать, если ты исчез, а денег у меня нет...

- У меня тоже нет,- говорит он.- Ну и что?

- То есть как, нет? А за каким же тогда хреном ты в город собрался?

- Ну так у меня есть деньги, но... А ты много уже выпил?

- Да дело не в этом,- говорю я.- Просто неудобно как-то вот так линять... Слушай, давай вот что сделаем. Ты как со временем, не очень зажат?

- Да нет, не так чтобы очень. А что?

- Ты вот что, ты подожди меня немного, ладно? А потом я выйду как бы в туалет, и мы с тобой уедем отсюда. Идет?

Он явно не в восторге от моей идеи.

- Ну пожалуйста,- прошу я.- А то неудобно будет... А хочешь, заходи, я уговорю ее...

- Ну да. Такую уговоришь.

- Не веришь?

- Нет, конечно,- говорит он.- Ладно, я посижу здесь где-нибудь. Магазин еще не закрыт...

- В том то и дело, что закрыт,- говорю я.- А иначе как бы я здесь оказался?

- Что-то я не понимаю.

- Она работает в магазине. Теперь понятно?

- Понятно,- говорит он.- Я остался без пива.

- А его у них и не было. Почему, по-твоему, я пил портвейн?

- А ты пил еще и портвейн?

- Что значит, "еще и"?

- Ладно,- говорит он.- Короче, я жду тебя час...

- Полтора.

- Полтора часа, и уезжаю.

25

- Ну что, уехал твой друг?

- Уехал.

- Ну давай тогда,- говорит она.

Я замечаю, что на столе уже стоит новая бутылка, и в стаканах налито.

- Давай,- говорю я и беру стакан.

Мы пьем.

- А ты, вобще-то, кто такой?

- Да так,- говорю я.- Можно сказать, что и никто.

- То есть как это?

- Да вот так. Когда-то очень давно я сошел не на той станции и по сей день жду своего поезда, а рельсы врастают в песок. А может быть, и не было никакого поезда - я сам был поезд, и потеряв себя, снова ищу обрести... Или с самого начала все было бессмысленно и невозможно, и я пытаюсь обрести себя в бессмысленном мире и снова и снова бьюсь, как рыба об лед, о стены тупой безнадежности... Или как-нибудь совсем по-другому. Когда-нибудь я буду знать это, но это буду уже не я, и не знаю, сохраню ли я память... Что останется от нас после смерти, не здесь, на земле, где глина обращается в прах, а там, где наши души нетленны? Или я и не покидал свой путь и просто еще не осознаю этого, и именно это мне предстоит осознать? И я все делал правильно? Так оно, скорее всего, и есть. Никогда не предавать себя, вот в чем все дело. А я никогда бы не сделал того, что противно моей совести... Мы идем то при свете дня, и тогда ясно видим мир вокруг нас, то в ночи, когда вокруг лишь кромешная тьма, и не знаем, может быть, давно уже сбились с дороги, и страшно... И этот страх разъедает наши души как ржа. Но снова восходит солнце, и кажется, все как всегда. Как будто ничего и не было... И жизнь продолжается. А теперь мы идем купаться. У тебя есть купальник?

Она смотрит на меня и качает головой.

- Ну, ты даешь...

- Извини,- говорю я.- На меня нашло. Иногда я начинаю говорить, а остановиться не могу. И жалею, что не могу записать это на магнитофон, потому что что-то я говорю такое, чего не знал и, может быть, долго еще не узнаю. А память так эфемерна, то есть, не сама по себе память, а то, что мы называем памятью - вечно ускользающий облик...

- Короче,- говорит она.- Ты будешь меня ебать, или нет?

- Один момент,- говорю я и встаю.- Ой, а меня пошатывает.

- Я вижу.

- Мне надо сходить отлить.

- Ну, иди,- говорит она.- Чего ждешь, разрешения?

- А ты постели пока. И ложись.

- Давай,- говорит она.- Только не усни там.

- Постараюсь,- говорю я и иду к двери.

Ищу свою обувь. Обуваюсь.

- Стели и ложись,- говорю я.- А мне нужно...

- В ванную?- говорит она.

- Ага,- говорю я и выхожу за дверь.

Юра ждет у калитки.

- Ну чего, ты все?

- Все,- говорю я и иду к нему.- Поехали.

Он садится на мотороллер, я сажусь за его спиной и надеваю шлем. Он заводит мотор, и мы трогаемся.

- Трахнул ее уже?

- Если бы я собирался с ней трахаться, неужели, ты думаешь, я бы с тобой уехал?

- А,- говорит он.- Так получается, мы просто удрали, не заплатив за выпивку?

- Да,- говорю я.

- Что?

- Классический случай. Ты смотри на дорогу, а то врежемся.

- Ничего,- говорит он.- Доедем!

26

- Остановись,- говорю я.

Он не слышит. Я трясу его за плечо. Он оборачивается.

- Что?

- Остановись.

- Зачем?

- Остановись.

Он останавливает мотороллер.

- Что случилось?

- У тебя сигареты есть?

- Есть.

- Давай покурим,- говорю я.

Он достает пачку, и мы закуриваем.

- Смотри, как быстро вечереть стало.

- Да ты что,- говорит он.- Июнь месяц, самые длинные дни...

- Я не об этом. Но вот только что было утро, день, и вдруг как-то сразу вечером повеяло...

- Ничего себе, сразу. Полдесятого уже.

- Да ну.

- Ну да.

- Надо же...

- В странном мире мы живем, да?

- Ты знаешь, я сейчас подумал... Надо вернуться.

- Зачем?- недоуменно говорит он.

- Не знаю... Пока не знаю. Но что-то не так. Или знаешь, что? Ты поезжай, а я останусь.

- Что, здесь?

- Да все равно. Просто я не могу уехать. Что-то не так.

- Да ты чего,- говорит он.- В самом деле?

- Да. Наверное, так нужно, а для чего - не знаю.

- Да ты охренел.

- Да? Вот так просто взял и охренел.

- Куда ты пошел? Подожди!

- Ты поезжай, а мне нужно пройтись. Может быть, в этом все дело, не знаю.

- Подожди.

- Что?

- Пойдем уж тогда вместе.

- А думаешь, нужно?- с сомнением говорю я.

- А что мне еще остается?- говорит он.- Не бросать же тебя здесь.

- Ну, как хочешь.

- Только деревня в другой стороне, а ты идешь в город.

- Да какая разница.

- Так что случилось-то?

- Ничего,- говорю я.- Наверное, ничего. Я не хочу, чтобы этот вечер кончался, а так ведь редко бывает, правда? Может быть, я и впрямь охренел, как ты говоришь, не знаю... Знаешь, что говорит современная медицина по поводу охренения? Есть такая теория, что неудовлетворенность миром - это отклонение от нормы на генетическом уровне. И вроде бы, даже установлены гены этой самой неудовлетворенности. Может быть, и совесть уже назвали болезнью, ты не знаешь?

- Не слышал об этом.

- Ну как же. Скоро научатся лечить, и кажется, некоторые отклонения уже лечат. Все излечимо - талант, ум, совесть... Скоро нас всех вылечат, представляешь, какая жизнь наступит тогда? Великое мировое сообщество сытых и довольных идиотов. Даже любовь будет не нужна - можно будет воспроизводить себя путем клонирования. Ничего не будет нужно, полное довольство и самодостаточность. Книги будут писать компьютеры на основе уже написанных книг, музыку - тоже. Ничего нового, да и зачем? Если и так все хорошо. Будем как кролики.

- Кроликов режут,- говорит он.- И делают из них жаркое.

- Да,- говорю я.- Это как последний день Помпей - наступит неожиданно, и окажется, что вот именно к этому никто и не был готов. Ведь генная инженерия бессильна перед космическими катаклизмами... Или даже земными. Катаклизмами человеческого сознания. Но стоит ли так трагично к этому относиться? Что в этом нового? Ведь они всегда были такими, обыватели. Они как кролики, которых доставляют на кухню в клетках, чтобы мясо было как можно более свежим, и они безмятежно жуют свою травку и тянут носами запах жареной крольчатины. Мне иногда кажется, что с нами ведут войну какие-то злые инопланетяне, и их цель - превратить нас в жвачных животных, и не беда, если мы будем несколько жирноваты - мясо будет нежнее, хотя и не таким здоровым, но ведь не факт, что они так уж озабочены своим здоровьем, правда? Может быть, для них холестерин и не вреден.

- И что они для этого делают? Подкидывают нам изобретения, вроде телевизора?

- Причем тут телевизор! Между прочим, телевизор изобрели русские. Это всего лишь средство коммуникации, как телефон или почта, или радио... Важно, что мы говорим друг другу.

- А может, Колумб был инопланетянин? Зачем он открывал Америку?

- Опять мимо,- говорю я.- Причем тут Колумб?

- Да я прикалываюсь.

- Да я понял, что ты прикалываешься, но Колумб тут явно не причем. Дело не в личностях и не в открытиях, а в том, что почему-то наши открытия обращаются нам же во зло. Казалось бы, что плохого в открытии ядерной реакции или Америки...

- Но не все же открытия...

- Не все.

- Ну, и...

- Ну да. Но что-то такое происходит. Помнишь, как в "Гамлете" - "Какая-то в державе датской гниль". И все не так, и чем мы сильнее, тем хуже. И не дай Бог, когда-нибудь, мы осуществим утопию, о которой так долго мечтали - это окажется самой страшной антиутопией, какую только можно измыслить. Бывают дни, когда я боюсь включать телевизор. Знаешь, как у Кортасара в "Преследователе": "Мир так хрупок, а люди режут хлеб ножом!" Может быть, ты и не понимаешь, о чем я говорю...

- Да это неважно,- говорит он.- Ты все равно говорил бы, даже если бы шел один.

- Ты никогда не раскладывал пасьянсы?

- Пасьянсы? Ну, раскладывал, а что?

- Ведь в пасьянсе что интересно... Я знаю, правда, только один, я бы мог тебе его показать, если бы были карты. Может, у тебя есть?

- Есть,- говорит он.- В палатке.

- Понятно. Когда-то давно я жил с одной девушкой, и у нее карты лежали в пачке от сигарет. Как-то раз просыпаюсь утром, а денег нет ни копейки...

- Это бывает.

- Ну да. А она на работе. И сигарет нет. Я всю квартиру облазил - нигде ни денег, ни сигарет, и вдруг нахожу эту пачку. У меня аж сердце замерло. А в ней, представляешь, карты!

- И что? Ты до вечера раскладывал пасьянсы?

- А как ты догадался?

- Да так. Что тебе еще оставалось делать.

- Давай, кстати, покурим.

Он подкатывает мотороллер к дереву, прислоняет его и достает сигареты.

- Ну так вот,- говорю я, закуривая.- Весь фокус этого пасьянса в том, что он непременно сойдется, но при одном условии - если, перекладывая карты, ты не допустишь ни одной ошибки. А перекладываешь ты их фактически вслепую, потому что не видишь тех, что закрыты...

- И что, сходится?

- Ты слушай,- говорю я.- Сходится, да, если не допустишь ни одной ошибки. А как это сделать?

- Как?

Мы идем дальше.

- Не знаю,- говорю я.- Это надо чувствовать интуитивно. И ведь как бывает, дойдешь уже почти до конца, и из-за одной нераскрытой карты все оказывается впустую, и ничего уже не исправишь. И никогда не знаешь, где, в каком месте ты совершил ошибку.

Я умолкаю и некоторое время мы идем молча.

- Вот так и не знаешь,- говорю я.- Куда вернуться. А ты говоришь, деревня. Может быть и деревня, не знаю.

- Да уж наверное, не эта Люба.

- У тебя проблемы с женщинами,- понимающе киваю я.- У меня тоже бывает. Казалось бы, ну что им еще нужно? Ведь все при мне - здоровье, молодость, силы! И кругом - на телеэкране, и просто, кругом, трахаются, а я - нет. Мне это знакомо. Но может быть, они и должны быть, эти проблемы? Что от нас останется, если мы разучимся видеть проблемы? Видеть, слышать, чувствовать... Думать, наконец!

- Не знаю,- говорит он.- Я бы предпочел, чтобы этой проблемы не было.

- Ты бы предпочел! Да что ты знаешь об этом! Ты вспоминаешь свое прошлое в поиске сделанной тобой ошибки и не можешь ее обнаружить,- вернее, обнаруживаешь, но каждый раз иначе,- и не сможешь - потому что она не осталась в прошлом - она в тебе и сейчас.

- Так что,- говорит он.- Ты хочешь сказать, что когда-то произошла великая ошибка, и все пошло не так, как должно было?

- Каждый раз происходит. Каждый раз. Она не осталась в прошлом. И мы снова и снова проигрываем в полушаге от верной победы. И каждая новая победа оборачивается поражением.

- Значит, мы стремимся не к тем целям?

- Да нет, едва ли... Просто однажды и где-то мы ошибаемся и бессмысленно уже стремиться к успеху... Да и что это такое, успех? Ты можешь представить себе, что могут быть иные цели в жизни, нежели деньги, социальный статус, престиж...

- Могу,- уверенно кивает он.

- Да? И что жизнь - это, может быть, всего лишь эпизод - не первый и не последний, и смерть, уж конечно, не конец пути... Могут быть просто иные цели. А нас учат быть успешными...

- Ты говоришь "нас", "мы". А кто это, мы?

- Если хочешь, русские. Или мы с тобой. Или можешь думать, что у меня шизофрения, и я воспринимаю себя во множественном числе.

- Так кто это все-таки, мы?

- А как ты думаешь?

- Но когда-нибудь же этот пасьянс сойдется!

- Когда-нибудь, да. Победа добра неизбежна. Но явно не в этот раз.

- Что же должно произойти, чтобы все началось снова?

- Что это?- говорю я, указывая вперед.

27

Мы подходим к разбитой машине. Водитель сидит, упав головой на руль. Машина врезалась в дерево.

- Занесло,- заключает Юра.- На повороте.

- Да нет,- говорю я.- Кажется, он просто врезался.

Я пытаюсь открыть дверцу. Она не поддается.

- Поехали,- говорит Юра.- Надо позвонить откуда-нибудь.

- Вряд ли ему чем-нибудь уже поможешь.

- Ты уверен?

- Да,- говорю я.- Это иногда случается.

Юра выходит на шоссе и останавливает машину.

- Вы в город едете? Тут авария, человек в машине. Позвоните, вызовите скорую!

Машина уезжает. Он тормозит следующую.

- Вызовите скорую! Мы нет, мы не видели, мы просто подошли, и он уже был так. Вызовите!

- Кажется, я увидел то, что должен был увидеть,- говорю я, подойдя к нему и тронув его за руку.- Поехали.

- Подожди, - говорит он.- Я остановлю еще три-четыре машины. Пусть, на всякий случай.

- Ладно.

Мы ждем следующую.

Она проезжает, не остановившись.

- Вот сволочь!- возмущается Юра.- Ты посмотри, какая тварь!

- Да,- говорю я.- Вовсе не все спешат на помощь, некоторые просто спешат по своим делам... Как ты думаешь, до нас здесь остановилась хоть одна машина?

- Наверное. А как же...

- Тогда зачем мы тут голосуем?

- Я должен это сделать,- убежденно говорит он.- Я не могу просто так уехать.

- Вот и я не мог уехать,- говорю я.- Но тебе проще, твоя цель предельно ясна - помочь тому, кто уже мертв.

- Что ты хочешь этим сказать?- повернувшись ко мне, говорит он.

- То самое,- говорю я.- Никаким подвигом ты уже ничего не изменишь. Он мертв, и ты его не оживишь.

- Все равно. Это уже неважно.

- Да. Это уже неважно.

Он останавливает машину.

Я отхожу к мотороллеру и, прислонившись к дереву, наблюдаю.

Отпустив еще две машины, Юра оборачивается ко мне.

- Поехали.

Он подходит, берет мотороллер и выводит его на шоссе.

- Садись,- кивает он мне.

Я сажусь.

- Ты уверен, что именно это ты должен был увидеть?- говорит он.

- Нет,- говорю я.- Но теперь я уже не хочу остаться. А значит, нужно ехать дальше, пусть даже это неправильно.

Он кивает и заводит мотор.

- Подожди,- говорю я, но он не слышит за гулом мотора.

Мимо проносятся деревья, поля, уже тронутые первыми красками заката.

"А, ладно",- думаю я.- "Неважно".

28

"А это еще что такое?"

Я толкаю Юру в спину, и он оборачивается.

- Остановись!

Он кивает и, съехав на обочину, останавливает мотороллер.

- Что случилось?

- Видишь ту машину впереди?- говорю я.- Это та самая машина, в которой я сюда приехал, и может быть, за рулем ее сидит женщина, которую я знаю, и даже знаю, как ее зовут. Но вот вопрос: Что она здесь делает? Я думал, она давно уже уехала в город.

- Может быть, она ждет тебя?- делает предположение он.

- Может быть,- говорю я.- Но зачем?

- Не знаю. Но если она там, ты можешь выяснить это у нее.

- Да,- говорю я.- Если она скажет правду. Но, так или иначе, выбора у меня нет.

- Тебя подождать?

Я оборачиваюсь.

- Как хочешь. Но лучше подожди. Мало ли...

Я подхожу к машине.

Елена спит.

- И после этого ты будешь мне говорить, что не любишь поспать?

Я тормошу ее за плечо. Она поднимает голову и открывает глаза.

- Привет,- говорю я.- С добрым утром.

- Ты где был?- говорит она, еще не вполне проснувшись.

Я задумываюсь.

- Кажется, что-то подобное я от тебя уже слышал. Ты лучше скажи, что ты тут делаешь?

- А как ты думаешь?- говорит она.- Наверное, жду тебя.

- А мы разве уговаривались, что ты будешь меня ждать?

- А сам ты не мог догадаться?

- Я об этом не подумал,- говорю я.- Ну ладно, раз уж ты меня дождалась... Только вот что. Я должен предупредить Юру.

- Кого?- говорит она.

Я возвращаюсь к мотороллеру.

- Ну что, Юра,- говорю я.- Похоже, здесь мы с тобой и расстанемся. Прошлое снова встало на моем пути.

- Она вышла из машины,- говорит он, показывая рукой.

Я смотрю. Елена вышла из машины и идет по обочине.

- Наверное, она обиделась, что тебя так долго не было. Иди к ней.

- Не думаю. Скорее всего, она просто ищет, где удобнее спуститься в кювет, чтобы пописать.

- Ты думаешь?

- Смотри.

- Да. Ты был прав.

- Ну конечно.

- А вы давно с ней...

- Нескромный вопрос,- говорю я.- К тому же бессмысленный. Но если тебе это так интересно, то только вчера познакомились. Вернее даже, сегодня.

- Это ее машина?

- Да,- говорю я.- А может быть, и нет. Не знаю.

- Она могла просто поймать попутную машину и уехать. Значит, она все-таки тебя ждала.

Я раздумываю над его словами.

- По-моему, в этом нет никакой логики,- наконец, говорю я.- Вывод был известен с самого начала.

- Смотри, она возвращается.

- Ну и что. Она тебе нравится?

- Да отсюда разве разглядишь?

- Но, я вижу, ты разглядел.

- Что именно?- говорит он.

- Она тебе нравится, я же вижу.

- А если бы и так, то что?- говорит он.

- В том-то и дело, что ничего,- говорю я.- Просто искал повод, чтобы предложить тебе поехать вместе.

- А куда я дену свой мотороллер?

- А ты и не поедешь с нами, ты поедешь следом на мотороллере.

- А какой в этом смысл?- говорит он.

- А тебе обязательно нужно, чтобы во всем был смысл? В таком случае, какой тебе смысл обгонять нас? Ты куда-нибудь торопишься?

- Предлагаешь устроить гонки?

- Нет,- говорю я.- Заранее ясно, что я выиграю. Просто я подумал...

- Что?

- Слушай, а давай оставим ее здесь и уедем!

Он на секунду задумывается.

- Нет.

- Я так и думал,- говорю я.

- Что ты думал?

- Неважно. Я думал, что буду ночевать этой ночью в твоей палатке, но кажется, все складывается иначе.

- Она села в машину,- говорит он.- Может быть, она хочет курить, а у нее нет сигарет?

- Не знаю, курит ли она вообще. Но во всяком случае, это ее дело.

- Ну зачем ты так,- с укоризной говорит он.- По-моему, она очень красивая женщина, и ты зря...

- Да, но выбрала-то она не тебя, так что расслабься, ты все равно ничего не изменишь.

- Может быть, просто все дело в том, что мы вовремя не встретились.

- Именно в этом все и дело,- говорю я.- Но ты можешь попробовать встретиться с ней сейчас.

- Ну да. А ты будешь наблюдать за этим.

- Ну знаешь, на тебя не угодишь.

- А ты пытаешься?

- Ладно,- говорю я.- Не будем затягивать этот день, все равно он уже издыхает. Если хочешь, поезжай за нами.

- Нет,- говорит он.

- У нас с ней все равно ничего не получится, а ты жди момент. Так что давай, не прозевай свой шанс. Будь наготове.

Я иду к машине.

- Ну что, облегчилась?- спрашиваю я, садясь за руль.

- А ты, по-моему, еще больше пьян, чем когда мы расстались,- говорит она.- Где это тебе удалось? И что это за тип, с которым ты едешь?

- Твой вопрос - это вариация вопроса "где ты был?", а его ты уже задавала.

Я завожу машину.

- Поехали.

- Поехали,- говорит она.- У тебя есть сигареты?

- А разве ты куришь?

- Иногда.

- Нет,- говорю я.- А у того типа, который едет за нами, есть. Если хочешь, остановимся, и ты сможешь познакомиться с ним.

- А зачем мне это?- говорит она.

- Я не знаю,- пожимаю плечами я.- Просто у тебя будет повод. А зачем вообще люди знакомятся?

- Это что, друг твой, что ли?

- Ну откуда у меня могут быть здесь друзья, если мы с тобой только сегодня утром сюда приехали? Просто знакомый.

- Понятно. Пили вместе?

- Нет,- говорю я.- Кажется, только с ним одним я сегодня и не пил.

- Так ты пьяный?

- Уже нет.

- Какой ужас,- говорит она.- А если нас остановят?

- Обязательно остановят,- говорю я.- Только мне-то что - это ведь не моя машина. Так что это твоя проблема.

- Это и не моя машина тоже.

- Значит, нет проблем.

- Ладно,- говорит она.- Тема закрыта. Мог бы и мне принести что-нибудь.

- Ты хочешь выпить?

- Не отказалась бы. Но еще больше я хочу есть.

- Придется потерпеть.

- Вот еще!- возмущенно говорит она.- Сейчас заедем на заправку и перекусим.

- Это там, где меня били?

- А здесь других нет.

- Я не хочу туда ехать.

- А я хочу есть,- заявляет она.- И вообще, ты провинился.

- Ничуть,- возражаю я.- Я вообще не понимаю, зачем ты меня ждала.

- По-моему, раз мы уехали вместе, то мы и вернуться должны вместе.

- Не вижу никакой связи.

- К тому же, у меня нет прав. И вообще, ты меня увез, ты и должен привезти меня обратно.

- Значит, дело принципа?- говорю я.- Тогда все понятно.

- Ничего тебе не понятно,- говорит она.- И вообще, удивительно, что я... что я вообще...

- Не уехала,- подсказываю я.

Она обиженно молчит.

- Все очень просто,- говорю я.- Для тебя день - это продолжение ночи, а ночь, наверное - продолжение дня. Я думал, ты на меня обидишься и уедешь, но у тебя оказались свои соображения этого не делать. Что было важнее, я или машина? Впрочем, какая разница. Если бы ты уехала на попутке, ты потеряла бы и то, и другое. Я говорю сбивчиво, потому что, в отличие от тебя, не спал сегодня ни минуты, но смысл очень прост и ясен. Я-то ищу совсем другого. И этого нет здесь и не может здесь быть, а искать мне приходится здесь. И что же я найду? Так и получается, что вся моя жизнь - это ожидание смерти. И я же первый при этом говорю, что ожидание - это диктатура страха. Значит, я чего-то боюсь? Неужели смерти? Значит, я боюсь того, чего жду? Я боюсь достигнуть своей цели? Нет. Так чего же я боюсь? Презреть жизнь. Зачеркнуть ее, признать этот мир бессмысленным. А он ужасает меня снова и снова, но снова и снова я не могу отринуть его. И жить в нем, как это ни странно, тоже, просто потому что мне нечего в нем искать. Но жизнь... Жизнь - это больше чем наши обиды, довольство или недовольство, страх или скука. Жизнь - это просто еще один шанс. И там, куда мы уйдем, нам, скорее всего, придется снова начать жить. Вот так и выходит, что чем больше желание уйти, тем больше у тебя причин остаться и дойти до конца... Пусть даже все это кажется бессмысленным и ужасным... Видишь, как все запутано.

Она молчит.

Навстречу нам проносится "скорая".

- А вот и "скорая",- говорю я.- Город спешит собрать свою жатву.

- Что это значит?

- Там позади человек разбился.

- Как... разбился?

- Да так же, как и вы минувшей ночью. Только он уже не сможет никого убедить, что это дерево там не росло.

- И что, насмерть?

- Да.

- Это мой бывший муж,- говорит она.

- Вряд ли,- посмотрев на нее, говорю я.- В мире очень много людей. Вероятность того, что это был он...

- Я знаю.

- Ты же его не видела.

- Я видела его сегодня во сне.

- Да, это, конечно, аргумент...

- Это он.

- Ну хочешь, вернемся? Тогда ты будешь знать это наверняка.

- Нет.

- Как хочешь,- пожимаю плечами я.

Мы молчим.

- Ну вот и твоя заправка,- говорю я.- Сворачиваем?

- Да.

Я поворачиваю руль.

29

Мы останавливаемся и выходим из машины.

Елена идет в павильон.

Подъезжает Юра на мотороллере.

- Она пошла перекусить,- говорю я.- Если ты предложишь ей сигарету, у тебя будет неплохой повод для того чтобы с ней познакомиться. Только поторопись, пока она не успела купить сама.

- А ты?

- А я постою здесь. Иди.

- Что, тоже поцеловали дерево?- кивнув на перед нашей машины, говорит он.

- Нет,- говорю я.- Столб. И целовал его не я. Но сочетании с моей внешностью картина создается вполне законченная. Так ты идешь?

Он кивает. Ставит мотороллер на ножку и идет в павильон.

Я жду.

"Ничего, выйдет",- думаю я.- "Сейчас подъедет какая-нибудь машина, и ему придется выйти. А нет, так он все равно должен будет обслужить хотя бы этот мотороллер".

Он выходит и идет ко мне уверенным пружинистым шагом. На лице его нарочито спокойное выражение.

Он останавливается в трех шагах от меня.

Мы молчим.

- Ну и что теперь?- говорит он.

- Да ничего,- говорю я.- А ты как думаешь?

- Я?

- Может быть, тебе нужен враг, так что ж, я к твоим услугам.

- Мне-то ничего не надо.

- Правда, ты совсем не знаешь меня, но может быть, так тебе будет и легче. Знаешь, какой самый главный вопрос во всех этих спорах? Очень важный вопрос - кто это, "мы", и кто это, "они"?

- Тебе чего надо?

- Примерно такого разговора я и ожидал. Что еще раз доказывает бессмысленность общения между людьми, которые друг друга не понимают. Доказывать очевидное - скучное занятие, ты не находишь?

Он не отвечает.

- Ладно,- махнув рукой, говорю я.- Говорить мне с тобой не о чем, а еще раз скрещивать линии жизни - скучно.

Я поворачиваюсь и иду к машине.

Из павильона выходят Елена с Юрой.

Она идет к машине, недоуменно взглянув на парня в оранжевом комбинезоне.

- Чего ему надо?

- Думаю, он и сам толком не знает,- говорю я, садясь за руль.- Ну что, купила сигареты?

- Меня угостили,- говорит она.

- Юра?

- А его зовут Юра?

- А разве вы не познакомились?

- Нет,- говорит она.- Он пытался, но как-то очень невнятно.

- Ну и ладно,- говорю я.- Все долги отданы, кроме того что я удрал, не заплатив за выпивку, и можно ехать.

- Где это ты не заплатил за выпивку?

- Долго рассказывать,- говорю я.

- Понятно,- говорит она.- Заводи машину, чего ты ждешь?

- Подожди, ему надо заправиться.

- Кому?

- Ему.

- А мы что, ждать его будем?

- Да.

- Зачем?

- Ну, хотя бы в знак благодарности за сигарету.

Она недовольно поджимает губы, достает из сумочки сигарету и закуривает.

- Эй,- говорю я.- Здесь же нельзя курить.

- Да?- говорит она, опуская стекло.- От кого-то я это уже слышала.

30

- Смотри, он за нами едет.

- Да,- киваю я.- Едет. И будет ехать.

- Так может быть, пусть лучше он поведет машину?

- Не торопи события,- говорю я.- К тому же, у него проблема - ему некуда деть свой мотороллер.

- А он хотел бы оказаться на твоем месте?

- Иначе бы он не ехал за нами.

- Я так и подумала, как только увидела его.

- Значит, у тебя развита интуиция. Что неудивительно.

- Почему неудивительно?- говорит он.

- Потому что невозможно все время удивляться. Это как пасьянс, который никогда не сходится два раза подряд... Все превращается в привычку, рано или поздно.

- Это, смотря какой пасьянс,- замечает она.

- Я не знал, что ты раскладываешь пасьянсы.

- Ничего удивительного. Ты никогда не интересовался мной.

- Мы всего один день знакомы, а ты уже говоришь "никогда".

- Один день и одну ночь.

- Это существенно?

- Я не знаю, что для тебя существенно.

- И я не знаю. То есть, знаю, конечно, но лучше уж думать, что не знаю, а иначе недолго дойти до отчаяния. К тому же, правда вне определений - как только мы начинаем выражать правду в словах, мы выражаем уже не правду, а только самих себя.

- А это плохо?

- Это не плохо и не хорошо.

- Может быть, мы и должны выражать только самих себя, а вовсе не какую-то абстрактную правду, о которой мы и понятия не имеем.

- Может быть,- говорю я.- Но к чему же тогда мы должны стремиться?

- А может быть, мы вообще ничего не должны?

- Ой,- говорю я.- Ты выспалась и соображаешь явно лучше меня. А я хотел сказать о чем-то, но... Теперь уже не вернешь. Все происходит лишь раз.

- А что же ты тогда говорил про привычку?

- Я?

- Ну да. Тебе что, напомнить?

- Если тебя это не затруднит.

- Затруднит,- говорит она.

- Тогда давай просто забудем об этом. Я уже не помню, что я говорил. Когда-нибудь произнесу это снова и подумаю, что мне в голову пришла удачная мысль, не ведая, что произношу эти слова по памяти. А впрочем, важны не слова, а контекст - а контекст никогда не повторяется. Есть две безмятежности - безмятежность мудреца и безмятежность кретина. Самое опасное - это перепутать их.

- Самое опасное сейчас - это налететь на гаишника.

- Или на столб.

- Да. Или на дерево.

- Ничего, скоро приедем.

- Приедем,- соглашается она.- Только куда?

- Куда-нибудь.

- Кстати, куда ты меня везешь?

- Домой,- отвечаю я просто.

- К себе домой или ко мне домой?

- А куда ты хочешь?

- Я тебе не сказала этого.

- Значит, скоро бы я тебя об этом спросил. Или все произошло бы само собой.

У нее верещит мобильник. Она достает из сумочки трубку.

- Надо же,- покачав головой, говорю я.- Как символично - стоило пересечь городскую черту, и город тут как тут...

Она делает мне знак помолчать.

- Алло,- говорит она.- Да. Ты чего звонишь, что-то случилось? Ничего? А что?

Я смотрю на дорогу.

- Нет. Нет, я сказала. Ни почему, просто. Это все? Ну ладно... Нет. Мне сейчас неудобно говорить. Ну ладно. Ладно, пока.

Она выключает трубку и убирает мобильник в сумочку.

- Ну что, вот все и разрешилось?- говорю я.

- Ничего не разрешилось.- Говорит она.- А что должно было разрешиться?

- Теперь ясно, куда мы едем?

- А,- говорит она.- Нет. Это мой бывший муж.

- Который разбился?

- Значит, это был не он.

- Еще один муж?

- Нет у меня никакого другого мужа.

Я киваю.

- Значит, он не разбился.

- Нет.

- Так куда же мы все-таки едем?

- Не знаю,- говорит она.- А ты не можешь решить это сам?

- Могу,- говорю я.- А стоит?

- Останови,- командует она, и в тот же миг машина останавливается.

- Ты понимаешь все слишком буквально. Не на проезжей же части.

- Я тут не причем,- говорю я, пытаясь завести машину.- Она просто заглохла.

- Ну так сделай что-нибудь!

- Вот я и пытаюсь.

Ничего не получается.

- Ну и что мы будем делать?

- Не знаю,- говорю я.- Но, кажется, вопрос о том, куда мы едем, сам собой разрешился. Мы уже приехали.

- И что, так и будем стоять здесь?

- Посиди пока,- говорю я и выхожу из машины.

Юра спешит мне навстречу.

- Что случилось?- говорит он.

- Ничего,- говорю я.- Машина заглохла. Давай толкнем ее к обочине.

Мы толкаем машину.

- Подожди,- говорю я ему и, подойдя к Елене, говорю: "Выйди, пожалуйста".

Она, пожав плечами, выходит из машины и идет к тротуару.

- Теперь будет легче,- говорю я.- Давай, ты толкай, а я буду крутить руль. Ну? Давай!

Мы откатываем машину к обочине.

- Что, все?- говорит Лена.- Дальше мы не поедем?

- Дальше не поедем,- говорю я.

- Почему?

- На это есть масса причин. Во-первых, это не моя машина, и мне совсем не хочется с ней возиться. К тому же, я не умею чинить машины, которые ни с того, ни с сего ломаются посреди дороги. И наконец, можно дойти пешком или воспользоваться общественным транспортом.

- Понятно. Значит, мы пойдем пешком.

- А ты уже решила, куда?

- А это так важно?

- И правда. Зачем подготавливать решения? Они тем ярче, чем неожиданней.

- Я могу подвезти вас,- предлагает ей Юра.

- Спасибо, не нужно,- говорит она, едва удостоив его кивка.

Он как-то сразу сникает.

- Где ты оставил мотороллер?- говорю я.

- То есть как, где?

- Пойдем, прогуляемся.

Мы отходим.

- Ну что,- говорю я ему.- Кажется, не получилось.

- Я уже понял.

- Ты расстроился?

- Нет, я не расстроился - я и так ехал в город. А вот что ты теперь будешь делать?

- Да что-нибудь,- говорю я.- Но я тебе хотел вот что сказать. Там в лагере есть женщина, ее тоже зовут Лена...

- Я знаю,- говорит он.- И что?

- Это потрясающая женщина. Нужно только очень любить ее. Для меня уже слишком поздно. Я не умею начать все снова, как если бы ничего не было. Потому что что-то все-таки было. Пусть даже жизнь - иллюзия, и время... Но отказ от жизни не менее иллюзорен.

- Что ты хочешь сказать?- перебивает меня он.- Ты меня утешить хочешь?

- Да нет же! Мне наплевать на твои чувства. Просто я хочу, чтобы ты знал, что... нужно ее очень ценить... наверное. Не знаю, как это у нее будет с тобой. А я опоздал.

- Значит, Лена, да?

- Да,- говорю я.- И вот еще что. Передай это.

Я снимаю темные очки и отдаю ему.

- Кому?

- Ребятам, там, в лагере. Их зовут Игорь и Катя.

- Ладно,- говорит он, садясь на мотороллер.- Передам.

- А хочешь, поехали вместе.

- Нет,- говорит он, покачав головой.- Ты будешь потом переживать.

- Но мы можем с тобой просто напиться, и я все забуду.

- Не забудешь. Да и я буду помнить. Лучше уж давай так все и оставим. А если захочешь, приезжай - где лагерь, ты знаешь.

- Ладно,- говорю я.- Ну давай. Пока.

- Счастливо.

Он заводит мотор. Убирает ножку, отталкивается ногой от бордюра и, махнув мне на прощанье рукой, уезжает.

31

Мы идем по улице вечернего города и молчим.

Она подходит к киоску и покупает себе банку пива.

- Ты купила пиво?- говорю я.

- Да,- вскрывая банку, говорит она.- А что? Я хочу пива.

- А я хочу курить.

- Ну так купи сигареты.

- У меня нет денег. Ты не купишь мне пачку?

- Нет,- решительно говорит она.- Я не буду покупать тебе ничего.

- Ну хотя бы одну сигарету?

- Нет.

- Если это дело принципа, то тогда это, и впрямь, безнадежно.

Она не отвечает.

Она пьет пиво из банки.

- Сегодня я должен был научиться делать из фантиков деньги, но день прошел, а я так и остался в ночи. И без денег. Посмотри, солнце уже зашло за крыши домов.

- Я куплю себе сигареты,- говорит она.- Но тебе не дам.

- Я знаю. Принципы - самая безжалостная вещь на свете.

- Не самая,- возражает она.

- Ведь ты даже не хочешь курить.

- Откуда ты знаешь.

- Я ничего не знаю,- устало говорю я.- Я хочу есть, курить и очень хочу выпить. А впереди еще вся ночь.

- Ты можешь вернуться домой,- пожав плечами, говорит она.

- Да. Но не хочу. Потому что это не мой дом.

- Это зависит от того, что тебе нужно.

- Нет,- не соглашаюсь я.- Вовсе не от этого.

Мы идем.

Она допивает пиво и выбрасывает пустую банку в мусорную урну.

- Ну ладно,- говорит она.- Спасибо, что проводил. Это мой дом. Я пойду.

- Как... Ты уходишь?- не решаясь в это поверить, говорю я.

- Да,- говорит она.- А что? Ты думал, что я пойду с тобой? Ты даже не знаешь, куда.

- Может быть, к тебе?

- Ну уж нет!

- Нет?

- Нет!- категорично говорит она.

- Значит, мы расстаемся?

- А ты как думал?

- Я уже и забыл, как я думал, да, наверное, это уже и не важно.

- Ладно,- говорит она.- Пока.

Я не отвечаю.

Она идет к подъезду.

- Постой!- говорю я.

Она оборачивается.

- Сейчас ты позвонишь Олегу, я знаю, и он приедет. Конечно, приедет. Но может приехать и Евгений, даже обязательно приедет, чтобы узнать, что с его машиной, и где она. Ты отключишь мобильник, выдернешь из розетки телефон, но он все равно приедет, и если ты не откроешь ему дверь, он останется ждать в подъезде. А тут приедет твой бывший муж, просто, чтобы выяснить, почему ты не стала с ним разговаривать. Представляешь, какая произойдет сцена?

- Это тебя уже не касается,- помолчав, говорит она.- Ты слишком много думаешь о том, что тебя не касается.

Она поворачивается, входит в подъезд и закрывает дверь.

Я стою.

Еще утром я не хотел ее.

Я и теперь ее не хочу, но я устал, и меня тяготит одиночество.

Значит, я на что-то надеялся?

Я надеялся, что что-то изменится само собой, и произойдет вспышка молнии.

Она не произойдет.

Теперь уже ясно, что не с этой женщиной.

Но есть много других.

И есть Нина.

Я поворачиваюсь и иду по улице, а вокруг уже собирают ветошь, вчерашние маски из папье-маше, а над крышами все ярче полыхает закат.

Городская пыль полынной горечью отзывается в гортани.

Пепел не имеет вкуса и запаха.

Может быть, меня уже нет, но зачем-то у меня еще остались желания.

Или это чужие желания, как и эти костры?

И я не изобрел ничего нового.

Те, кто ищут открытий в заповедных лесах, неся на плечах тяжесть своих рюкзаков, что они знают о жизни диких зверей?

А если они знают о повадках зверей по книгам, то что они знают о духах?

Сегодня закончилась война, а для меня ничто не изменилось.

Но теперь я знаю, куда я иду, а это не хуже чем раздобыть денег на выпивку. Я иду туда, где я уже был. И в прошлом можно обрести будущее, потому что ничто не бывает исчерпано до конца.

И можно притвориться, что тебя здесь не было.

И получить это снова.

Пока это не станет привычкой.

От дыма костров слезятся глаза. На моем теле не осталось уже живого места от шрамов. Но то, чего не видит посторонний глаз, не ставится в упрек.

Никто не попрекнет меня.

Может быть, она ждет меня и даже поссорилась ради этого со своим мужем, или его нет вовсе - не было или уже нет. Я не должен об этом думать. Если женщина ждет меня, то не все ли равно, почему она сегодня одна.

Это все тот же закат, но рисунок его уже иной.

И эти костры.

Сегодня перестали бомбить Югославию. Через несколько дней мы забудем, кто были наши враги.

И только стыд растворяется дольше и скоро становится беспричинен.

Чувства сохраняются дольше, чем их причина. Она лишь мгновение, но подготавливается веками.

И я не знаю, что обмануло меня, несовершенство моих чувств или несовершенство познаний, да это и безразлично.

Да и был ли кто-то обманут?

Ведь это все та же ночь, и дымные костры на улицах города, и эти фантики, слипшиеся за день в карманах в папье-маше.

Маски сжигают, и я сжигаю свои дни, измеряя время по общим часам. Потому что даже для того чтобы отсюда уехать, мне нужно знать расписание.

В каком часовом поясе я оказался? Где я родился? Зачем?

Кто предаст меня завтра, и перед кем завтра мне будет стыдно?

Если ночь не окончится, не наступит день, а в новом дне уже не будет меня.

Но сегодня я здесь.

И ноги уверенно несут меня туда, где я боюсь мысленно оказаться, потому что ожидания обманчивы, а я не могу думать плохо о той, к которой иду.

Она ждет меня или не ждет, это неважно. Довольно того, что она есть.

Теперь ее будут звать Нина.

Июнь 1999 г., Кенигсберг

Авторы от А до Я

А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Э Ю Я