Борис ШТЕРН
РЕКВИЕМ ПО САЛЬЕРИ
Детективное либретто для исторического балета в 2-х действиях с увертюрой и апофеозом
Действующие лица:
Все названные по ходу либретто действующие лица и исторические личности должны нам что-нибудь станцевать
УВЕРТЮРА
История - Великий Балетмейстер.
Не странно ли: исторические личности на сцене Истории всегда танцуют парами - назовешь одного, сразу же является второй.
Возьмем кого-нибудь наугад, например:
Кирилл и Мефодий, Чернышевский и Добролюбов, Гдлян и Иванов, Тристан и Изольда, Данте и Алигьери, Робинзон Крузо и Пятница, Карл Маркс и Фридрих Энгельс, Каменев и Зиновьев, Роберт Рождественский и Евгений Евтушенко и многие-многие другие - этот список можно продолжать до бесчувствия.
Получается какая-то дурная закономерность:
ЕСЛИ НЕТ ПАРЫ, ЗНАЧИТ, ЛИЧНОСТЬ НЕ ИСТОРИЧЕСКАЯ
Получается так...
Объяснение этой парной закономерности простое: у любого нормального человека всегда найдется друг (например, Огарев), враг (Троцкий), любовница (Клеопатра), сын (Дюма-младший), брат (Райт, Гонкур или Вайнер), сват, кум, сосед и так далее - поэтому, как только человек становится исторической личностью, он автоматически тащит с собой на сцену Истории того, кто первым подвернулся за кулисами.
Впрочем, для закона парности существует и другое простейшее объяснение: конечно же, в реальной жизни исторические личности бродят не только парами, но и триумвиратами, и дюжинами, и даже волчьими стаями, - но, к сожалению, господам Геродотам (Флавиям, Карамзиным) лень или недосуг описывать Историю во всем ее многообразии, и они толкуют ее _к_о_н_ц_е_п_т_у_а_л_ь_н_о_, по заданной схеме "один плюс один", например: "Поссорились как-то Михал Сергеич с Борис Николаичем и развалили Советский Союз... "
Так получается...
Но что это мы все о политике да о политике - криминальная История гораздо интересней, тем более, что криминалистика тоже подчинена закону парности.
Ежу понятно: если есть труп, значит, есть и убийца.
Вызовешь на бис одного - выходят вдвоем, например:
Давид и Голиаф, Брут и Цезарь, Иоан Грозный и его сын, Борис Годунов и царевич Димитрий, Стенька Разин и княжна, Джугашвили и жена...
Но мы кажется опять ударились в политику...
Возьмем лучше какую-нибудь криминальную пару из мира искусства - пусть танцует, а мы на ее примере рассмотрим процесс раздвоения и деградации творческой личности в наше нелегкое время.
Возьмем хотя бы всем известных Моцарта и Сальери - чем не классическая криминальная пара?
Хорошо.
Берем Моцарта и Сальери.
Оркестр заканчивает увертюру.
Занавес медленно-медленно поднимается.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ. СМЕРТЬ САЛЬЕРИ
1
Печка в Центральном Доме Композиторов - все действующие лица должны от нее танцевать.
На стене висит портрет Петра Ильича Чайковского.
Под портретом - ружье Чайковского, двустволка.
В центре сцены - Мягкое Потертое Кресло и шикарный черный рояль типа "Стейнвей Д"
На рояле дымит медный тульский самовар.
Вначале, по старшинству, на сцене появляется Сальери и, кряхтя, усаживается в Потертое Кресло. Сальери старше Моцарта лет на сорок - когда он у гроба Сталина в почетном карауле стоял, Моцарт еще под стол пешком не ходил.
Итак, живет в Москве (можно и в Питере или в Новосибирске, но жить в Москве все-таки ближе к делу) такой весь из себя Сальери Антонин Иванович, композитор (можно и художник или писатель, но пусть уж по традиции Сальери будет композитором), русский (итальянского происхождения), 1912 года рождения, заслуженный, Гертруда и проч. Усаживается в Потертое Кресло и начинает пить утренний чай из тульского самовара.
Как вдруг выскакивает на сцену его любимый ученик - Моцарт Валерьян Амадеевич, а попросту "Валера", - молодой, глупый, гениальный, тоже русский (но неизвестно какого происхождения, хотя в фамилии присутствует подозрительный корень "моца"... ) и начинает выделывать всякие антраша и кренделя в три с половиной оборота и ни в грош не ставить Сальери - дескать, "старый веник, плохо метет, загородил молодым дорогу, ни пройти, ни проехать".
И все это происходит не в каком-то там занюханном 197... определяющем, решающем или завершающем году какой-то очередной пятилетки качества из количества, а на самом что ни на есть историческом переломе - предположим, в году 1991-м.
Возникает вопрос: что должен делать Сальери в этой пиковой ситуации?
Самое простое и умное - сидеть, пить чай.
Но самое простое не всегда получается, а на самое умное чаю не хватит. На "старого веника" можно бы и не обижаться - сойдет, как признание заслуг; но Валера Моцарт в кулуарах совсем уже распоясался: и композитор из Сальери хренниковый, и музЫчка у него соцреалистическая, с мелодией, и Гимн Удыгейской автономной области не Сальери написал, а Ференц Лист, а Антонин Иваныч свою подпись поставил и получил Ленинскую премию; и дачу себе Сальери за казенный счет отгрохал, и служебную машину почем зря на базар гоняет - в общем, все как положено, полный джентльменский набор обвинений.
Нельзя же так.
Что посоветовать Антонину Иванычу, которому Моцарт всю оставшуюся жизнь отравил?
"Ответить тем же! - подумает иной нетерпеливый балетоман. - Отравить Моцарта! Пригласить этого Валеру-Швалеру в ресторан Центрального Дома Композиторов - мол, посидим, выпьем, поговорим, - подсыпать ему яду в стакан с водкой, и с концами. "
Ничего себе!
2
Все тот же Дом Композиторов.
Справа - гардероб, слева - ресторан, посередине - женский и мужской туалеты.
План отравления Моцарта не проходит - и вот по каким причинам: Во-первых, что ни говорите, а так порядочные люди не поступают. Прав поэт: гений и уголовщина в наше время несовместимы. Представьте на минуту такую сцену: Юрий Бондарев в ЦДЛитераторов подсыпал яду в стакан своему тезке Юрию Нагибину...
Нонсенс!
Или наоборот: Василий Аксенов в том же доме взял да отравил грибочками Валентина Распутина...
Нет, это невозможно! Нет, нет и нет!.. Дичь какая-то! Эти люди не то что пить вместе не станут, но и газетку читать рядом не сядут.
"Не верю! " - как сказали бы хором Станиславский и Немирович-Данченко.
В самом крайнем случае могут сжечь чучело врага, но отравить не отравят, внутренний гений не позволит, а гений внутри Сальери конечно присутствует - хоть и потрепанный, злой и скособоченный, но тоже не лыком шит. Ведь учениками Сальери, кроме Моцарта, являются такие гении музыкального искусства, как Людвиг ван Бетховен, Ференц Лист и Франц Шуберт. Чем же гений учителя хуже гениев ученических? Сальери этим вурдала... вундеркиндам носы утирал, на "Стейнвейе Д" учил играть, концерты в фининспекц... в филармонии пробивал - предположим, что ученики обогнали учителя в области музыкального совершенства, но не до такой же степени, чтобы травить всех подряд?
Это во-первых.
Во-вторых: криминалистика сегодня поставлена на такую научную основу, что мимо криминалистов мышь не пробежит и мышьяк не проскочит. Представьте такую сцену: Ресторан ЦДКомпозиторов, затравленный Сальери подсыпает яду в стакан Моцарту, извиняется за свой старческий мочевой пузырь, отправляется в туалет, а потом хватает в гардеробе пальто, и с концами; а Моцарт ждет, ждет, не выдерживает, хлопает стакан водки и... брык на пол!
Естественно, весь кордебалет в панике мечется по сцене и заламывает руки:
"Что это с Валерой случилось?!.. Из-за одного стакана водки - с копыт! Не бывало такого! "
Естественно, администрация ЦДК вызывает "скорую помощь", труп Моцарта увозят на вскрытие, обнаруживают в крови мышьяк (а лучше цианистый калий) и глубокомысленно произносят:
"Ага! "
3
И пошло-поехало: милиция, уголовный розыск, судмедэкспертиза, допросы свидетелей. Следователь УГРО - демонического вида человек, в черной тройке, с красными глазами - сразу решает танцевать от печки и задает немой вопрос (это они умеют) шеф-повару ЦДК:
"Не знаете ли, любезный, кто подсыпал цианистого калия Моцарту в голубцы? "
Шеф-повар - тоже брык на пол и лежит на авансцене без сознания.
Тогда довольный следователь танцует от печки к роялю, сверкая в луче театрального прожектора красными глазами. Он поглаживает крутой бок тульского самовара и в пол-оборота спрашивает у метрдотеля:
"А почему у вас ружье на печке висит? Предъявите разрешение на хранение огнестрельного оружия. "
"Так оно же музейное! - пугается метрдотель. - Оно не заряженное и, вообще, никогда не стреляло! Прикладом этой двустволки повар Петра Ильича Чайковского бил свиные отбивные барину на обед! "
"А подать сюда повара Петра Ильича! " - требует этот черный человек с красными глазами, подбирая пальцем на рояле Чайковского "Собачий вальс".
"Так он же умер от горя в прошлом веке, не пережив смерти барина! " - объясняет метрдотель языком танца.
"Вот так раз!.. Ладно, Бог с ним, с поваром, а вот не помните ли, кто последним сидел за столиком с Моцартом до того как?.. "
Метрдотель сразу в кусты:
"Не помню, спросите официанта. "
Появляется белый официант, с бутылкой коньяка, с фужером, с салатиком для черного следователя, и жестами показывает:
"Сальери! "
"Ага!.. А где тот граненый стакан, из которого Моцарт водку пил? "
Официант исполняет танец граненого стакана:
"Помыли, разбили и выбросили! "
"Ладно, обойдемся без стакана", - решает следователь, выпивает из фужера коньяк, закусывает салатиком и обращается к старенькому гардеробщику, показывая пальцем на Доску Почета Композиторов, где первой висит фотография Сальери:
"Этого человека знаете? Что он делал такого-то числа приблизительно около четырех? "
"Театр начинается с вешалки, - приплясывает издалека гардеробщик. - Кто же не знает Антонина Ивановича Сальери?.. Такого-то числа приблизительно около четырех этот маразматик как всегда вышел из женского туалета с расстегнутой ширинкой, дрожащими руками схватил чужое пальто и убежал - даже рубля на чай не оставил, скотина!.. Стоп! Да неужто Антонин Иваныч... это... " - хватается за голову гардеробщик.
"Что "это"? Говорите! "
"Быть того не может! А Валера, бедняга, не успел свой "Реквием" написать! Бывало придет сюда в гардероб, выпьет шкалик и жалуется: Михалыч, говорит, - это я Михалыч, - хочу вот "Реквием" написать... Да неужто Антонин Иваныч отравил Валерку Моцарта?! "
"Отравил, отравил, - успокаивает Михалыча следователь. - Но об этом пока никому ни слова! "
4
Так что травить Моцарта нет никакого резона - во-первых, собственный гений не позволит, во-вторых, все сразу раскроется.
Что же все же делать Антонину Иванычу? На дуель Моцарта не вызовешь - какие уж там дуели, прости Господи.
В морду, что ли, Моцарту дать?..
В принципе, можно и в морду... Но ведь морда - понятие растяжимое и относительное. Сальери, хотя и представительный мужчина, но больной и старый, а Моцарт - наоборот, молодой и здоровый, под два метра ростом, кулачищи - во! Когда Моцарт выпимши садится за "Стейнвей-Д" и начинает кулаками по клавишам молотить - гром небесный!
Ну, можно конечно влепить пощечину, можно. Ну, оближется Моцарт и ничем не ответит, постесняется учителю отвечать - значит, пощечина не выход, а всего лишь небольшая психологическая разрядка.
Здесь требуется нечто этакое...
Что же посоветовать старику?
Опытный балетоман уже заметил, что Моцарт моложе Сальери лет на сорок - по сцене передвигается легко, прыгает высоко и далеко, балерин вертит и ставит во все позиции, как хочет. Все, вроде бы у него хорошо и даже отлично, но чувствуется в Моцарте некоторая... задумчивость, что ли?.. Некоторый автоматизм в танце - вертит балерину и так и эдак, а думает о чем-то своем. Это конечно не дефект, когда человек думает, но специалист понимает - это вроде как заниматься в постели любовью с Прекрасной Дамой, а думать черт-те о чем, будто на работу пришел.
"Вкалывает Моцарт... - с грустью замечает опытный балетоман. - Работает... А гений и работа - несовместимы. Сколько же это Моцарту лет получается, если при Сталине он еще под стол пешком не ходил?.. Да не такой он уже и молодой, Валера - Пушкина пережил. Ему уже 39 лет, за ним во-он сколько молодых в очередюге стоит! "
А Сальери, надо учесть, мужик умный и дошлый, хотя и композитор. Он все видит. Он прекрасно понимает, что его светлые застойные времена безвозвратно прошли, и пора, пора сходить с этой балетной сцены, пока не растоптали статисты. Антонин Иванович прикидывает: с деньгами у него хотя и не худо, но надвигающаяся Галопирующая Инфляция все сожрет, с этой Примой-балериной шутки плохи, она любого балетмейстера раскрутит и поставит в непристойную позицию, никакие накопления не спасут; зато дача, квартира, автомобиль и прочая твердая недвижимость у Сальери имеется, а уж музыки на слова советских поэтов он столько насочинял, что хватит и детям, и внукам, а правнукам останется.
И это хорошо.
"Жизнь прожита и прожита не зря, - размышляет Антонин Иванович. - Всякое бывало... Даже больно бывало, но не мучительно. Утром по гудку не вставал, на фронте бывал только с концертами, от Архипелага Семен Буденный уберег, от звонка до звонка не вкалывал, а пахал и сеял разумное, доброе, вечное исключительно на ниве музыкального искусства. И слава Богу! Пора, пора уходить. Мне 80 лет. Здоровье ни к Черту, но еще держусь. Ох, как хочется еще поработать в свое удовольствие - написать, например, давно задуманную симфонию ми-бемоль мажор... Или концерт для фортепиано и скрипки с оркестром... "
И вот хитрый Сальери решает уйти без боя. Добровольно освободить Моцарту Потертое Кресло Главного Композитора Всея Страны. Подает заявление по форме:
"ПРОШУ УВОЛИТЬ ПО СОБСТВЕННОМУ ЖЕЛАНИЮ В СВЯЗИ... и т. д. "
Моцарт приятно удивлен и не чувствует подвоха. Прощальный банкет, все как положено. Моцарт от всей души произносит заздравную речь в честь нашего дорогого юбиляра и пьет за его здоровье полный фужер хорошего неотравленного коньяка. Антонину Ивановичу вручаются памятные адреса и дорогостоящие подарки. Исполняются популярные песни Сальери на слова советских поэтов: "Катись колбаской", "Машинистка бронепоезда", "Кабул нам только снится" и другие. Начинаются половецкие пляски. К ночи все - вдрабадан. На следующий день - похмелье. А утром третьего дня Антонин Иванович попивает чай из тульского самовара, не спеша собирает вещички, целуется с Моцартом, которому уже невтерпеж усесться в Кресло, отдает ему ключи от пустого сейфа, крестится на портрет Чайковского и уходит, оставляя Моцарту отравленную приманку.
Пост сдал - пост принял; Король умер - да здравствует Король!
Ты этого хотел, Валера?
5
И Валерьян Амадеевич, представьте, на эту отравленную приманку клюет!
Да еще пританцовывает и потирает руки - здесь, за печкой, у него будет малое предприятие с ограниченной ответственностью "МИНОТАВР", в гардеробе разместится кооператив "КАБЫСДОХ", в подвале - совместно-австрийский концерн с неограниченными правами "ВЕНЕЦИАНСКИЙ КУПЕЦ"; на чердаке, если вышвырнуть старую виолончель, - японская шоу-фирма "КАРМАН-СЮИТА", а на крыше под облаками совсем уже эфемерный международный "ФОНД ПОМОЩИ ПЬЮЩИМ И НЕЗАКУСЫВАЮЩИМ МУЗЫКАНТАМ"; но не это главное - главное разместится на втором этаже: музыкально-акционерное общество "РЕКВИЕМ" для обслуживания похорон крупных и выдающихся деятелей, - а то и здесь у нас полный беспорядок, собственных теневых экономистов похоронить толком не умеем, как сказал бы старенький гардеробщик Михалыч.
И все это конечно в рамках Закона и портрета Чайковского; иначе - Боже упаси! - за кого вы Моцарта принимаете?
В общем, Антонин Иваныч со своими соцнакоплениями и неподвижностью просто-напросто младенец перед Валерьяном Амадеевичем! А с госпожой Галопирующей Инфляцией у Моцарта будет разговор особый - ее бурное появление и бешеные скачки на балетной сцене Моцарта не пугают. Захочет Валера - и уедет в Веймар по приглашению самого Иогана Баха, пересидит, переждет, сыграет у него на органе прелюдию из какой-нибудь фуги 1-го тома "Хорошо темперированного клавира"; захочет - пригласит в Москву белоэмигранта Рахманинова, попьет с ним водки из тульского самовара, а потом махнут с рок-концертами по российским городам и весям, никакая Инфляция не угонится.
Кто бы не клюнул на месте Моцарта?
Еще бы! Хоть Валера у нас и постмодернист, и соцартист, и митек, и витек, и в сторожах, и в котельных, и в диссидентах кантовался, - но вот освободилось Потертое Кресло у рояля Чайковского, и он, Моцарт, наконец-то оказался при Деле. А главное Дело для Моцарта - какое?.. Конечно же, Музыка - Святая Музыка! Пусть ты хоть демократ, либерал или, допустим, патриот, пусть даже бывший коммуняка или, еще хуже, человек любой национальности, но здесь, в этом Кресле, ты должен пахать и сеять на ниве Музыкальной Культуры - культурку надо поднимать, ядрена вошь, а то здесь у нас полная целина, в балет приходят с семечками и с мороженым, сволочи! - как сказал бы старенький Михалыч.
И Моцарт начинает пахать и сеять, Моцарт наступает на горло собственным кантатам и ораториям, сонатам и симфониям, операм "Дон Жуану" и "Волшебной флейте"; Моцарт готовит презентацию похоронно-акционерного общества "Реквием" и лишь иногда вздыхает и жалуется друзьям - Людвигу Бетховену, Францу Шуберту и Ференцу Листу, когда те боязливо заглядывают на самовар в ЦДКомпозиторов:
"Ну нету, нету у меня времени для "Свадьбы Фигаро"! - жалуется Валера, наливая старым друзьям из самовара и бренча пальцем по одинокой клавише. - Все дела, дела, дела... Не знаете ли, ребята, где достать приличный труп для образцово-показательных похорон?.. Думайте, думайте - для вас же стараюсь - больных и пьющих! Поверите ли, братцы - начинаю раздваиваться! Фигаро - тут, Фигаро - там! Застрелиться, что ли?.. "
И недвусмысленно поглядывает на двустволку Петра Ильича Чайковского.
"Что говоришь, Валера?.. - переспрашивает Людвиг Бетховен, приставляя ладонь к уху. - Извини, не расслышал... Повтори последнее слово. "
Бетховен почти совсем оглох (кто сказал, что гений и уголовщина несовместимы - уже в перестроечные времена Бетховену в пересыльной тюряге уголовники барабанную перепонку перебили), но зато он в той же пересылке написал свою знаменитую 6-ю симфонию и сейчас взялся за 7-ю. А Шуберт с Листом - первый в подвале, второй на чердаке - все пишут, пишут, пишут и пишут нотные закорючки на разлинованной бумаге, и нотной бумаги им не хватает! Слышите, спонсоры:
ШУБЕРТУ И ЛИСТУ НЕ ХВАТАЕТ НОТНОЙ БУМАГИ!
А нотная бумага (для тех, кто забыл или никогда не видел) выглядит так:
________________________________________________________ ________________________________________________________ __&_____________________________________________________ ________________________________________________________ ________________________________________________________
Шуберт уже написал 600 (шестьсот, ШЕСТЬСОТ! ) романсов на стихи Гете и Шиллера, и сейчас взялся за "Прекрасную мельничиху"; а Лист - тот вообще создает новое направление в пианизме: придает фортепиано оркестровое звучание, превращая его (фортепиано) из салонно-камерного инструмента в инструмент для массовой аудитории, применяя при этом принцип МОНОТЕМАТИЗМА - слышите, спонсоры?.. где вы еще такое слово услышите, - как сказал бы старенький гардеробщик:
МО-НО-ТЕ-МА-ТИЗ-МА!
Так что зря Валера ребят спаивает, их даже на чистом спирте "Рояль" не проведешь - проспятся, выйдут из запоя и опять начнут писать Музыку с Большой Буквы и жалеть Моцарта (почему бы и не пожалеть? ):
"Ну нету, нету у Валеры времени для "Свадьбы Фигаро"! Для нас же старается! Раньше мы водку где пили? По чердакам да котельным, а сейчас? В Доме Композиторов из тульского самовара Чайковского! "
Но и Моцарт жалуется и вздыхает с некоторой долей лицемерия - Дела-то у него идут неплохо; и на двустволку посматривает, отлично зная, что она не стреляет. Ну нету, нету у него времени для "Дон Жуана", занят он презентацией похоронного общества, для вас же старается, раздваивается, наступил на горло собственным Донжуану и Фигаро, жалуется, не понимает, что он - _М_о_ц_а_р_т_, а не хрен с бугра!
МОЦАРТ!
Что он - _г_е_н_и_й_, что МОЦАРТ должен быть выше всего этого, а получается все наоборот - ВСЕ ЭТО выше его, Моцарта. Не понимает Моцарт, что он собственными руками убивает в себе _М_о_ц_а_р_т_а_ - уже убил! Что все это Сальери нарочно подстроил, чтобы отомстить ему: на, бери, садись в это хренниковое Кресло - это же не кресло, а электрический стул, друг-Моцарт. Здесь ты сам себя и убьешь, Валера. Сам на собственном горле замкнешь провода и не напишешь ни первой, ни второй, ни какой симфоний, а сгинешь, как сука, на этом потертом месте, и не будет Моцарта, будто и не было. Найдутся добрые люди и спросят:
"А кто он такой - Моцарт? Бетховена знаем, Шуберта, Листа знаем, а Моцарта - нет. "
А Людвиг ван Бетховен приставит ладонь к уху и переспросит:
"Что вы спросили?.. Не расслышал, извините. "
"Моцарт, спрашиваем, кто такой? - обозлятся добрые люди. - За что деньги плочены? Что этот пресловутый Моцарт такого сделал? "
А Франц Шуберт пожмет плечами:
"Не помним... Не знаем... Нету такого... И никогда не было. "
И тогда Ференц Лист вздохнет и поправит:
"Был Моцарт, да весь вышел. "
Вот до чего додумался хитрый Сальери - убить Моцарта медленной и мучительной смертью его же собственными руками, безо всякого цианистого калия.
И вот однажды Антонин Иванович, наблюдая из своего прекрасного далека за раздвоением и смертью Моцарта, которую сам же подстроил, очень развеселился и решил отметить это событие, помянуть Моцарта добрым словом, все же Моцарты умирают не каждый день. Купил бутылку относительно дешевого китайского спирта, включил телевизор и сел за старенький клавесин своей юности, что на его даче в Перестройкино. Смотрит себе футбол "Спартак" - "Тмутаракань", наливает рюмашку, наигрывает "Чижика-пыжика" и душевно отдыхает - что старику еще надо?
Выпил рюмку, выпил две...
Чувствует: закружилось в голове, а в животе что-то не тово... Спирт какой-то плохой попался... То ли древесный, то ли метиловый (что-то китайцы не в себе в этом деле, авторучки не в пример лучше делают). Короче, выпил Сальери на всякий случай третью рюмку, не досмотрел первый тайм и... как говаривал его великий тезка, Антон Павлович Чехов:
"Лег на диван и... помер"
Занавес медленно-медленно опускается
Антракт
Зрители бегут в пустой буфет, где, кроме китайского спирта, ничего не наливают.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ. ПОХОРОНЫ САЛЬЕРИ
Во 2-м действии партию умершего Моцарта исполняют два других танцора: Экс-Моцарт и Лже-Моцарт
1
Дача Сальери в Перестройкино.
Диван, клавесин, телевизор.
На диване лежит Сальери.
По телевизору идет программа "Время".
Не помер Сальери, не помер! Живой! Это Моцарт умер, как и положено, а Сальери - живой!
Спирт конечно был дрянь, Сальери плохо себя почувствовал, испугался и прилег на диван, примерился...
Но все как-то обошлось. Проспал весь второй тайм вместе с программой "Время" и очнулся сразу после спортивных новостей ("Спартак" все-таки сумел выиграть у "Тмутаракани" один-ноль - браво, маэстро! ), как раз в тот момент, когда какой-то странный человек в черном костюме с красными глазами брал интервью у Моцарта о состоянии музыкальных дел в стране.
Смотрит Сальери и не понимает: в глазах, что ли, двоится?.. Печка - одна, двустволка - одна, рояль, самовар, черный человек - одни, а Моцартов - двое!..
Вроде, Моцарты, и... вроде, не Моцарты. Похожи на Моцарта и... не похожи на Моцарта... Один, Лже-Моцарт - обрюзгший, с животом и вторым подбородком; другой, Экс-Моцарт - облысевший дистрофик с кривыми ногами.
"О чем интервью-то? " - пытается сообразить Сальери.
"Ну-с, расскажите, что там у нас с музыкой происходит? " - спрашивает обоих Моцартов этот черный человек с мэфистофэльской ухмылкой.
"Сплошная разруха, как и везде", - отвечают братья-близнецы и начинают жаловаться на свою жизнь: что им и ТО мешает, и ЭТО...
"А я слышал, завтра у вас презентация музыкально-акционерного общества "Реквием"?.. - перебивает черный человек, думая о чем-то своем.
"Ну да", - отвечают Псевдо-Моцарты.
"Похоронное, что ли, общество? "
"Ну да... Хоронить-то надо с музыкой", - вроде бы оправдываются близнецы.
"А с прибылью - что намерены делать? "
"Прибыль пойдет в "Фонд помощи пьющим и незакусывающим музыкантам".
И так далее: прибыль, акции, дивиденды.
Не интервью, а допрос какой-то...
И ни слова о Сальери!
Эти преступные господа, убившие в себе Моцарта, так заработались на посту Сальери, что про самого Антонина Иваныча намертво забыли. Раньше у Сальери брали интервью и этот... как его - с акцентом и с сигареткой, и тот... который с наушниками, и даже тот самый - с именным подарочным револьвером, а сейчас Сальери уже нуль без палочки, и какой-то странный человек, похожий на следователя ОБХСС, берет интервью у этих плохих танцоров, которым, как известно, и ТО, и ЭТО, и ВСЕ мешает.
"Вот так: умрешь, и никто по тебе даже "Реквиема" не сочинит! - злится Сальери, сползая с дивана. - Ну, погодите! Я уважать себя заставлю! Будет вам первый труп, будут вам образцово-показательные похороны! "
То ли от старости, то ли от дрянного спирта, но Антонин Иваныч задумал шутку совсем уж бородатую и дурного тона - отправился поздним вечером по перестройкинскому бездорожью на телеграф и послал срочную телеграмму, воспользовавшись сонной и неопытной телеграфисткой (а сколько раз ее предупреждали: "Анюта, не спи на работе! "):
ТЕЛЕГРАММА БЕТХОВЕНАМ, ШУБЕРТАМ, ЛИСТАМ, ВСЕМ СОВЕТСКИМ КОМПОЗИТОРАМ ТОЛЬКО ЧТО СКОРОПОСТИЖНО СКОНЧАЛСЯ САЛЬЕРИ ПОХОРОНЫ ЗА ВАШ СЧЕТ САЛЬЕРИ
И ни слова о Моцарте.
2
К прежней обстановке ЦДКомпозиторов добавляются: японский телевизор, небольшой складик ксероксов и компьютеров, коллекция пустых причудливых бутылок с иностранными наклейками, пустые коробки из-под гуманитарной помощи и прочие приметы нашего времени.
Так конечно порядочные люди не поступают. Хочешь, чтобы тебя уважали, - умирай честно и не будоражь общественное мнение. Но, что дозволено Юпитеру, то затравленному старику простительно. Тем более, Антонин Иваныч под телеграммой честно подписался: "СА-ЛЬЕ-РИ". Дураку понятно. Даже умный подумает-подумает и поймет: шутка.
Но случилось непостижимое: телеграмму доставляют в ЦДК заполночь, а там вовсю идет генеральная репетиция завтрашней презентации похоронно-акционерного общества "Реквием". Шампанского для отмыва грязных денег заготовлено рекой, голых девочек - толпой, весь кордебалет задействован; кто спит, кто просто лежит, как вдруг телеграмма: "СКОРОПОСТИЖНО... " И все принимают эту телеграмму за чистую монету и хватаются за головы - завтра презентация, а тут Сальери такое учудил! И никто не знает - горевать или радоваться. Смерть - она всегда не во время, но тут, вроде бы, в самый раз... И никто не замечает, что под смертью Сальери стоит подпись "САЛЬЕРИ", к тому же не заверенная участковым врачом.
А Псевдо-Моцарты хватаются за головы первыми: им же первым и докладывают:
"Сальери Антонин Иваныч померли только что под Москвой, хорошо, что не под забором; причина смерти неизвестна, но все равно, хоронить надо. "
"А может, не надо?.. - трусливо думает Экс-Моцарт. - Может, он как-нибудь сам... без нас?.. "
"Дурак! - отвечает Лже-Моцарт, подставляя граненый стакан под тульский самовар. - Похороны Антонина Иваныча нам никак нельзя выпускать из рук. Когда мы еще такой труп найдем? Похороны Сальери будут почище любой презентации. Давай, вспоминай, кого мы хоронили за счет Союза Композиторов? "
"Дай бог памяти... В тридцатых годах хоронили Берлиоза Михаила Александровича. В восьмидесятых - Скрябина Вячеслава Михайловича... Вот и все, пожалуй. "
"Вот видишь! Какие композиторы были! Одна партитура оратории Скрябина-Риббентропа чего стоит! Будешь хоронить. С помпой! Денег не жалей! Найди Людвига, Франца и Ференца, пусть гроб несут. Вообще, займись тут... "
"А ты? " - уныло спрашивает Экс-Моцарт.
"А мне вызови такси в Шереметьево-два прямо к трапу самолета в Веймар. "
"Опять бросаешь меня одного?.. Обещал с понедельника засесть за "Реквием"!
"Фигаро тут... " - многозначительно произносит Лже-Моцарт.
"Фигаро там... " - печально вздыхает Экс-Моцарт и подставляет под самовар второй стакан.
3
Значит так.
Лже-Моцарт будто что-то почувствовал - бросил Экс-Моцарта на произвол судьбы и умчался на такси в Шереметьево-два, а оттуда последним самолетом в Веймар к Иогану Баху отмывать грязные миллионы, которые давно уже вышли за рамки портрета Чайковского, но наивный Иоган Себастьянович о том ничего не знает.
Наступает ночь. Над Москвой пролетает последний самолет на Веймар. Экс-Моцарт сидит один-одинешенек за роялем Петра Ильича и вместо "Реквиема" сочиняет список похоронной комиссии под своим председательством. Бетховена и Шуберта с Листом нигде не могут найти, а пока в комиссию входят: композитор Шнурке, альтист Данилов, вокально-инструментальный ансамбль "Человек-невидимка", писатель Таракан-Камчадальский, художник Афонарелов, член ПЕН-клуба Кнут Пряниксонн, ткачиха Кондрюкова, повариха Белозубкина, бывший Первый секретарь обкома профсоюзов Медылов, эстонец Эдваард Коммиссаар, и многие другие нужные люди.
"Надо бы кого-нибудь из ЦК КПСС и правительства пригласить, - размышляет Экс-Моцарт. - Например, Шарфика Фуршанова, он хорошо плов готовит... Но все сейчас в отпусках, ладно уж, обойдемся. "
У Экс-Моцарта забот полон рот - надо некролог сочинять от группы товарищей, пристраивать его в "Правду", заказывать Оркестр Большого Театра или "Виртуозов Москвы" (захотят ли виртуозы хоронить Сальери - это еще вопрос), воинский салют (Сальери у нас был генерал-капельмейстером), место на каком-нибудь Престижном кладбище и все прочее, связанное с мероприятием похорон крупного общественного деятеля.
"А поминки? " - спросит иной нетерпеливый балетоман.
И поминки, а как же! С этим малоприятным мероприятием дела обстоят полегче: река шампанского, заготовленная для презентации пойдет на поминки, а голые девочки ради этого дела перекрасятся в траурный черный цвет.
Но где же Бетховен, Шуберт, Лист? Неужто забыли своего первого учителя?
Не в том дело. Бетховену как всегда не везет - он сейчас лежит в клинике Федорова, недавно омоновцы случайно выбили ему глаз при разгоне демонстрации половых меньшинств, куда Бетховен по рассеянности затесался, переходя Цветной бульвар в неположенном месте и отыгрывая в уме концовку своей 7-й симфонии: "трам-пам-па-пам, турам-тарам-тара-ра-рам-рам-пам, па-рам-та-ри-ра-ри-ра-та-рам... "
И получил в глаз.
А Шуберт с Листом подрядились на Казанском вокзале разгружать вагон с рулонами нотной бумаги, которую Лже-Моцарт уже успел пригнать из Веймара по накладной под видом гуманитарной помощи от Иогана Баха, чтобы загнать ее (нотную бумагу) как обои на черном рынке, о чем Иоган Себастьянович, понятно, ни сном, ни духом.
Короче, ночь.
Но уже близится утро. Наступает долгожданная предрассветная тишина. Покинутый Лже-Моцартом Экс-Моцарт сидит за роялем Чайковского и думает о своем: цены, зарплата, жизнь коротка, а он чем занимается?.. Пишет буквами на нотной бумаге некролог Сальери: "смерть вырвала из наших рядов... "
"Нотами надо! Нотами надо некролог писать! " - вдруг осеняет Экс-Моцарта.
Листок с некрологом летит на пол. Экс-Моцарт открывает "Стейнвей Д" и неуверенно берет первый аккорд "Реквиема": трам-таа-та-та-там-па-ра-рам... Потом второй: пам-пам-тари-та-там-три-та-там... Третий: трум-турум-туру-ру-рум...
Рука Экс-Моцарта крепчает. Экс-Моцарт постепенно опять превращается в Моцарта. Он подбирает лист нотной бумаги и лихорадочно записывает ноты поперек линеек... Самонастраивающийся рояль "Стейнвей Д" самозабвенно продолжает исполнять моцартовский "Реквием". Из зрительного зала на сцену лезет с цветами какой-то прибалдевший меломан, но гардеробщик Михалыч вызывает милицию и его выводят.
Звучит "Реквием".
"РЕКВИЕМ" ЗВУЧИТ!
Звучит "Реквием", заглушаемый каким-то немузыкальным рокотом и какофонией лязгающих звуков...
Из-за правых кулис под звуки "Реквиема" появляется первый, головной танк, проезжает в глубине сцены за роялем и исчезает за левыми кулисами.
"Стейнвей-Д" сердито замолкает и захлопывает крышку - когда танки идут, "Стейнвей" молчит.
Моцарт отупело смотрит за кулисы вослед танку, включает телевизор, подходит к окну...
По телевизору крутят любимый балет Моцарта - "Лебединое озеро", а из головного танка на сцену вламывается группа "Альфа" в костюмах "листопад" во главе с черным полковником КГБ, в котором Моцарт узнает черного следователя УГРО с красными глазами.
"Вы - Моцарт Валерьян Амадеевич? " - спрашивает черный полковник, заглядывая в какой-то список.
"Ну, предположим... "
"Одевайтесь! "
"Я одет! "
"Вы задержаны!.. Спросите "за что? "
"За что?! "
"За валютные операции с нотной бумагой в особо крупных размерах! "
"У вас есть ордер на арест? "
"Вы не арестованы, а задержаны. "
"Не вижу разницы! "
"Арест и задержание - разные вещи. Задерживать можно без ордера, многократно, до бесконечности - задержал-отпустил, отпустил-задержал. Вот список, заверенный старшим государственным нотариусом. Гордитесь, Ваша фамилия стоит сразу после Гдляна и Иванова. "
"Но я сейчас не могу! Отложим до понедельника... У меня завтра похороны Сальери - август, жара, труп ждать не может! "
"Неужто Антонин Иваныч померли?! - хватается за сердце черный полковник. - Какая потеря! Уж не отравлен ли своими учениками?.. Ничего, похороним без вас, с воинскими почестями, тем более, что всякие похороны в Москве отменены в связи с введением чрезвычайного положения. "
"Это произвол! Я требую нотную бумагу и карандаш! "
"На предмет?.. "
"На предмет написания "Реквиема" по Сальери! "
"Справедливое требование! Давно бы так! Все необходимое для создания "Реквиема" Вам будет предоставлено в казарме эн-ской воинской части. "
"Разве в казарме эн-ской воинской части есть рояль? "
"А как же! В любой Ленинской комнате любой воинской части стоит рояль. А вы как думали? Вы где служили? Кстати, почему вы не пишете военную музыку? Ах, Моцарт, Моцарт! Брали бы пример со своего учителя. С вашим талантом - написали бы по заказу Министерства Обороны "Марш Краснознаменной Чапаевской дивизии имени Дзержинского" или "Подожду два года и вернусь"... Нет?.. Ну - "Реквием" так "Реквием"! Хорошая похоронная музыка армии во-от так нужна! Увести задержанного! "
Моцарта уводят, а историческое утро 19 августа продолжается. Вчера умер Сальери. Солнце уже взошло. Звучит и крепчает тема Чрезвычайного Положения - в глубине сцены с вонючим ревом проходит бесконечная колонна танков - идут танки, танки, танки, танки, танки, бронетранспортеры, танки, танки, танки, самоходная подстанция, танки, танки, между танками какой-то очумевший гражданский "жигуль", последней идет полевая кухня, за ней, как гусь отбившийся от стаи, еще один танк - танковый марш на Москву продолжается по кругу: танки, танки, танки, а в ЦДКомпозиторов происходит обыск. Автоматчики в "листопадах" кружат по сцене, ищут валюту и драгоценности - шуруют в печке, курочат портрет Чайковского, заглядывают в самовар, потрошат концертный рояль "Стейнвей Д". В глубине сцены образуется танковый затор, но черный полковник продолжает сидеть в Потертом Кресле, озабоченно сверяясь со списком и расставляя в нем красные галочки.
Обыск что-то не вытанцовывается. На сцену между танками пробирается возмущенный обнаженный кордебалет в черном. Шуберт с Листом, ошеломленные смертью Сальери, бросили разгрузку вагона и прибежали с Казанского вокзала, Бетховен удрал из клиники Федорова, из Нью-Йорка на путч уже прилетел Мстислав Ростропович - вот где достойная фигура для Потертого Кресла! - но о смерти Сальери Ростропович еще ничего не знает и потому пока кантуется с автоматом и виолончелью на защите Белого Дома, вместо того чтобы освобождать Дом Композиторов от черного полковника.
По одному появляются члены похоронной комиссии - фон Шнурке, Афонарелов, Таракан-Камчадальский и другие, - видят в глубине сцены танковую армаду, в первую секунду ничего не понимают, а потом понимают все - если Горбачев в отпуске, значит по телевизору "Лебединое озеро".
"Я уважаю Петра Ильича Чайковского, но меня от "Лебединого озера" уже мутит! - жестикулирует Шуберт. - Эй, кто-нибудь!.. Эй, вы!.. Я вам говорю! Выключите телевизор! "
"Это вы МНЕ говорите? " - с превеликим изумлением переспрашивает черный полковник.
Лист в смятении дергает Шуберта за полу пиджака.
"Да, вам,...! Кто вы такой,...? Расселись, понимаешь! Что вы делаете здесь, в кабинете Чайковского? "
Черный полковник не удостаивает Шуберта ответом.
Спрашивается: что делать в этих чрезвычайных условиях похоронной комиссии?
"Как - "что"?! - спросит офонаревший любитель балета. - Тем, кто за Ельцина - бежать к Белому Дому; тем, кто за ГКЧП - бежать в Кремль! "
Резонно.
А кто будет хоронить Сальери?
Не оставлять же труп до окончания путча, этот путч хрен знает сколько может продлиться - это сейчас, задним числом, мы знаем что он длился всего-ничего, а в первое утро никто ничего не знал.
И вот, к чести похоронной комиссии, она (комиссия) решает похоронить Сальери во что бы то ни стало! Она садится на сцене и объявляет сидячую забастовку: или ГКЧП в лице черного полковника освободит председателя комиссии Моцарта и разрешит похоронить Сальери или сами они с этой сцены не уйдут, а их унесут вперед ногами.
Пусть полковник прикинет: похороны одного Сальери, или всей похоронной комиссии?
Пока полковник прикидывает, из головного танка появляется озабоченный танкистик и, держась пониже живота, жалобно вопрошает:
"Извините, товарищи, где тут у вас уборная?.. "
"В театре "уборная" и "сортир" - не одно и то же", - наставительно объясняет Шуберт.
Не дождавшись вразумительного ответа, солдатик исчезает за дверью женского сортира.
Полевых походных сортиров еще не изобрели, и где справить нужду целой танковой армаде никто в похоронной комиссии не знает. Комиссию уже не спрашивают. Из танков выскакивают танкисты и расстегиваясь на ходу без строя бегут в сортиры Центрального Дома Композиторов. По театру разносится дух солдатских портянок и отработанного танкового масла, публика затыкает носы.
Проносится слух, что Моцарт уже расстрелян. Весь в слезах появляется обнаженный кордебалет... Девки влезают на танки, втыкают в дула черные тюльпаны и гвоздики, приготовленные для похорон Сальери.
На танках начинаются сексуальные пляски. В танках полным ходом идет разложение войска.
"Потерять Москву или потерять армию?! - кричит черный полковник, видя такое дело. - Моцарта отпускаю! Похороны разрешаю! Но где, где, где труп вашего Сальери?! "
Члены похоронной комиссии в недоумении: в самом деле, где, где, где труп Антонина Иваныча?
Раскуроченный "Стейнвей Д" вдруг оживает: он откидывает крышку и начинает играть "Реквием".
Из левых кулис появляется труп - т. е., на сцену нетвердо входит приехавший в Москву первой же электричкой живой и невредимый, хотя и с сильного похмелья, Антонин Иванович Сальери с бутылкой китайского спирта; из правых кулис появляется живой и нерастрелянный Моцарт с нотным рулоном "Реквиема", написанного в казарменной Ленинской комнате.
"Реквием" звучит...
ЗВУЧИТ ВЕЛИКИЙ МОЦАРТОВСКИЙ "РЕКВИЕМ"!
Нервные удаляются из зала. "Учитель! Этот "Реквием" я посвящаю Вам! " - шепчет Моцарт, делает шаг навстречу Сальери и падает замертво от инфаркта.
"Умри, Моцарт! Лучше не напишешь! " - отвечает Сальери и умирает рядом с Моцартом от инсульта.
ЗВУЧИТ УМОПОМРАЧИТЕЛЬНАЯ МУЗЫКА МОЦАРТОВСКОГО "РЕКВИЕМА"
Занавес медленно-медленно опускается
АПОФЕОЗ
Девочки из кордебалета срывают театральный занавес, заворачивают в него тела Моцарта и Сальери и укладывают за неимением гроба в раскуроченный рояль "Стейнвей Д".
Появляется гардеробщик Михалыч и забивает гвозди в крышку рояля.
Черный полковник смахивает слезу и уходит за кулисы.
За ним из Москвы уходят танки.
За танками на лафете везут рояль "Стейнвей Д"
с телами Моцарта и Сальери.
За лафетом под звуки "Реквиема"
идут Бетховен, Шуберт, Лист, а также все вышеназванные действующие лица и исторические личности.
За кулисами раздается залп.
Это застрелилась из двустволки Чайковского последняя жертва режима - черный полковник.
Начинаются Новые Времена.
На пустую сцену врывается Галопирующая Инфляция.
Исполняется гаплык.
Зрители в ужасе бегут из театра.