Василий Шукшин. Критики
Spellchecked by Tatyana Andrushenko (1 Oct 1998)
Деду было семьдесят три, Петьке, внуку, — тринадцать. Дед был сухой и нервный и страдал глухотой. Петька, не по возрасту самостоятельный и длинный, был стыдлив и упрям. Они дружили.
Больше всего на свете они любили кино. Половина дедовой пенсии уходила на билеты. Обычно, подсчитав к концу месяца деньги, дед горько и весело объявлял Петьке:
— Ухайдакали мы с тобой пять рубликов!
Петька для приличия делал удивленное лицо.
— Ничего, прокормит, — говорил дед (имелись в виду отец и мать Петьки. Дед Петьке доводился по отцу). — А нам с тобой это для пользы.
Садились всегда в первый ряд: дешевле, и потом там дед лучше слышал. Но все равно половину слов он не разбирал, а догадывался по губам актеров. Иногда случалось, что дед вдруг ни с того ни с сего начинал хохотать. А в зале никто не смеялся. Петька толкал его в бок и сердито шипел:
— Ты чего? Как дурак...
— А как он тут сказал? -" спрашивал дед.
Петька шепотом пересказывал деду в самое ухо:
— Не снижая темпов.
— Хе-хе-хе, — негромко смеялся дед уже над собой. — А мне не так показалось.
Иногда дед плакал, когда кого-нибудь убивали невинного.
— Эх вы... люди! — горько шептал он и сморкался в платок. Вообще он любил высказаться по поводу того, что видел на экране. Когда там горячо целовались, например, он усмехался и шептал:
— От черти!.. Ты гляди, гляди... Хэх!
Если дрались, дед, вцепившись руками в стул, напряженно и внимательно следил за дракой (в молодости, говорят, он охотник был подраться. И умел).
— Нет, вон тот не... это... слабый. А этот ничего, верткий.
Впрочем, фальшь чуял.
— Ну-у, — обиженно говорил он, — это они понарошке.
— Так кровь же идет, — возражал Петька.
— Та-а... кровь. Ну и что? Нос, он же слабый: дай потихоньку, и то кровь пойдет. Это не в том дело, — Ничего себе не в том!
— Конечно, не в том.
На них шикали сзади, и они умолкали.
Спор основной начинался, когда выходили из клуба. Особенно в отношении деревенских фильмов дед был категоричен до жестокости.
— Хреновина, — заявлял он. — Так не бывает.
— Почему не бывает?
— А что, тебе разве этот парень глянется?
— Какой парень?
— С гармошкой-то. Который в окно-то лазил.
— Он не лазил в окно, — поправлял Петька; он точно помнил все, что происходило в фильме, а дед путал, и это раздражало Петьку, — Он только к окну лез, чтобы спеть песню.
— Ну, лез. Я вон один раз, помню, полез было...
— А что, он тебе не глянется?
— Кто?
— Кто-кто!.. Ну парень-то, который лез-то. Сам же заговорил про него.
— Ни вот на столько, — дед показывал кончик мизинца. — Ваня-дурачок какой-то. Поет и поет ходит... У нас Ваня-дурачок такой был — все пел ходил.
— Так он же любит! — начинал нервничать Петька.
— Ну и что, что любит?
— Ну и поет.
— А?
— Ну и поет, говорю!
— Да его бы давно на смех подняли, такого! Ему бы проходу не было. Он любит... Когда любят, то стыдятся. А этот трезвонит ходит по всей деревне... Какая же дура пойдет за него! Он же несурьезный парень. Мы вон, помню: поглянется девка, так ты ее за две улицы обходишь — потому что совестно. Любит... Ну и люби на здоровье, но зачем же...
— Чего — зачем?
— Зачем же людей-то смешить? Мы вон, помню...
— Опять "мы, мы". Сейчас же люди-то другие стали!
— Чего это они другие-то стали? Всегда люди одинаковые. Ты у нас много видел таких дурачков?
— Это же кино все-таки. Нельзя же сравнивать.
— Я и не сравниваю. Я говорю, что парень непохожий, вот и все, — стоял на своем дед.
— Так всем же глянется! Смеялись же! Я даже и то смеялся.
— Ты маленький ишо, поэтому тебе все смешно. Я вот небось не засмеюсь где попало.
Со взрослыми дед редко спорил об искусстве — не умел. Начинал сразу нервничать, обзывался.
Один раз только крепко схлестнулся он со взрослыми, и этот-то единственный раз и навлек на его голову беду.
Дело было так.
Посмотрели они с Петькой картину — комедию, вышли из клуба и дружно разложили ее по косточкам.
— И ведь что обидно: сами ржут, черти (актеры), а тут сидишь — хоть бы хны, даже усмешки нету! — горько возмущался дед. — У тебя была усмешка?
— Нет, — признался Петька. — Один раз только, когда они с машиной перевернулись.
— Ну вот! А ведь мы же деньги заплатили — два рубля по-старому! А они сами посмеялись и все.
— Главное, пишут "Комедия".
— Комедия!.. По зубам за такую комедию надавать.
Пришли домой злые.
А дома в это время смотрели по телевизору какую-то деревенскую картину. К ним в гости приехала Петькина тетя, сестра матери Петьки. С мужем. Из города. И вот все сидят и смотрят телевизор. (Дед и Петька не переваривали телевизор. "Это я, когда еще холостым был, а брат, Микита, женился, так вот я любил к ним в горницу через щелочку подглядывать. Так и телевизор ихний: все вроде как подглядываешь", — сказал дед, посмотрев пару раз телевизионные передачи.)
Вот, значит, сидят все, смотрят, Петька сразу ушел в прихожую учить уроки, а дед остановился за всеми, посмотрел минут пять на телевизорную мельтешню и заявил:
— Хреновина. Так не бывает.
Отец Петьки обиделся:
— Помолчи, тять, не мешай.
— Нет, это любопытно, — сказал городской вежливый мужчина. — Почему так не бывает, дедушка? Как не бывает?
— А?
— Он недослышит у нас, — пояснил Петькин отец.
— Я спросил: почему так не бывает? А как бывает? — громко повторил городской мужчина, заранее почему-то улыбаясь.
Дед презрительно посмотрел на него:
— Вот так и не бывает. Ты вот смотришь и думаешь, что он правда плотник, а я, когда глянул, сразу вижу: никакой он не плотник. Он даже топор правильно держать не умеет.
— Они у нас критики с Петькой, — сказал Петькин отец, желая немного смягчить резкий дедов тон.
— Любопытно, — опять заговорил городской. — А почему вы решили, что он топор неправильно держит?
— Да потому, что я сам всю жизнь плотничал. "Почему решили?"
— Дедушка, — встряла в разговор Петькина тетя, — а разве в этом дело?
— В чем?
— А мне вот гораздо интереснее сам человек. Понимаете? Я знаю, что это не настоящий плотник — это актер, но мне инте... мне гораздо интереснее...
— Вот такие и пишут на студии, — опять с улыбкой сказал муж Петькиной тети.
Они были очень умные и все знали — Петькина тетя и ее муж. Они улыбались, когда разговаривали с дедом. Деда это обозлило.
— Тебе не важно, а мне важно, — отрезал он, — Тебя им надуть — пара пустяков, а меня не надуют, — Ха-ха-ха, — засмеялся городской человек. — Получила?
Петькина тетя тоже усмехнулась, Петькиному отцу и Петькиной матери было очень неудобно за деда.
— Тебе ведь трудно угодить, тять, — сказал Петькин отец. — Иди лучше к Петьке, помоги ему. — Склонился к городскому человеку и негромко пояснил: — Помогает моему сыну уроки учить, а сам — ни в зуб ногой. Спорят друг с другом. Умора!
— Любопытный старик, — согласился городской человек.
Все опять стали смотреть картину, про деда забыли. Он стоял сзади как оплеванный. Постоял еще немного и пошел к Петьке.
— Смеются, — сказал он Петьке.
— Кто?
— Вон... — Дед кивнул в сторону горницы. — Ничего, говорят, ты не понимаешь, старый хрен. А они понимают!
— Не обращай внимания, — посоветовал Петька.
Дед присел к столу, помолчал. Потом опять заговорил.
— Ты, говорят, дурак, из ума выжил...
— Что, так и сказали' — А?
— Так и сказали на тебя — дурак?
— Усмехаются сидят. Они шибко много понимают! — Дед постепенно "заводился", как выражался Петька.
— Не обращай внимания, — опять посоветовал Петька.
— Приехали... Грамотеи! — Дед встал, покопался у себя в сундуке, взял деньги и ушел.
Пришел через час пьяный.
— О-о! — удивился Петька (дед редко пил). — Ты чего это?
— Смотрют? — спросил дед, — Смотрют. Не ходи к ним. Давай я тебя раздену. Зачем напился-то?
Дед грузно опустился на лавку.
— Они понимают, а мы с тобой не понимаем! — громко заговорил он. — Ты, говорят, дурак, дедушка! Ты ничего в жизни не понимаешь. А они понимают! Денег много?! — Дед уже кричал. — Если и много, то не подымай нос! А я честно всю жизнь горбатился!.. И я же теперь сиди помалкивай. А ты сроду топора в руках не держал! — Дед разговаривал с дверью, за которой смотрели телевизор.
Петька растерялся.
— Не надо, не надо, — успокаивал он деда. — Давай я тебя разую. Ну их!..
— Нет, постой, я ему скажу... — Дед хотел встать, но Петька удержал его:
— Не надо, деда!
— Финтифлюшки городские. — Дед как будто успокоился, притих.
Петька снял с него один сапог.
Но тут дед опять чего-то вскинул голову.
— Ты мне усмешечки строишь? — Опять глаза его безрассудно заблестели. — А я тебе одно слово могу сказать!.. — Взял сапог и пошел в горницу. Петька не сумел удержать его.
Вошел дед в горницу, размахнулся и запустил сапогом в телевизор:
— Вот вам!.. И плотникам вашим!
Экран — вдребезги.
Все повскакали с мест. Петькина тетя даже взвизгнула.
— Усмешечки строить! — закричал дед. — А ты когда-нибудь топор держал в руках?!
Отец Петькин хотел взять деда в охапку, но тот оказал сопротивление. С грохотом полетели стулья. Петькина тетя опять взвизгнула и вылетела на улицу.
Петькин отец все-таки одолел деда, заломил ему руки назад и стал связывать полотенцем.
— Удосужил ты меня, удосужил, родитель, — зло говорил он, накрепко стягивая руки деда. — Спасибо тебе.
Петька перепугался насмерть, смотрел на все это широко открытыми глазами. Городской человек стоял в сторонке и изредка покачивал головой. Мать Петьки подбирала с пола стекла.
— Удосужил ты меня... — все приговаривал отец Петьки и нехорошо скалился.
Дед лежал на полу вниз лицом, терся бородой о крашеную половицу и кричал:
— Ты мне усмешечки, а я тебе — одно слово!.. Слово скажу тебе, и ты замолкнешь. Если я дурак, как ты говоришь...
— Да разве я так говорил? — спросил городской мужчина.
— Не говорите вы с ним, — сказала мать Петьки. — Он сейчас совсем оглох. Бессовестный.
— Вы меня с собой за стол сажать не хочете — ладно! Но ты мне... Это — ладно, пускай! — кричал дед. — Но ты мне тогда скажи: ты хоть один сруб срубил за свою жизнь? А-а!.. А ты мне же говоришь, что я в плотниках не понимаю! А я половину этой деревни своими руками построил!..
— Удосужил, родимчик тебя возьми, удосужил, — приговаривал отец Петьки.
И тут вошли Петькина тетя и милиционер, здешний мужик, Ермолай Кибяков.
— Ого-го! — воскликнул Еромолай, широко улыбаясь. — Ты чего это, дядя Тимофей? А?
— Удосужил меня на радостях-то, — сказал отец Петьки, поднимаясь.
Милиционер хмыкнул, почесал ладонью подбородок и посмотрел на отца Петьки. Тот согласно кивнул головой и сказал:
— Надо. Пусть там переночует.
Ермолай снял фуражку, аккуратно повесил ее на гвоздик, достал из планшета лист бумаги, карандаш и присел к столу.
Дед притих.
Отец Петьки стал рассказывать, как все было. Ермолай пригладил заскорузлой темной ладонью жидкие волосы на большой голове, кашлянул и стал писать, навалившись грудью на стол и наклонив голову влево.
"Гражданин Новоскольцев Тимофей Макарыч, одна тысяча..."
— Он с какого года рождения?
— С девяностого.
"...Одна тысяча девяностого года рождения, плотник в бывшем, сейчас сидит на пенсии. Особых примет нету.
Вышеуказанный Тимофей двадцать пятого сентября сего года заявился домой в состоянии крепкого алкоголя. В это время семья смотрела телевизор. И гости еще были..."
— Как кинофильм назывался?
— Не знаю. Мы включили, когда там уже шло, — пояснил отец. — Про колхоз. "...Заглавие фильма не помнят, Знают одно: про колхоз.
Тимофей тоже стал смотреть телевизор. Потом он сказал: "Таких плотников не бывает". Все попросили Тимофея оправиться. Но он продолжал возбужденное состояние. Опять сказал, что таких плотников не бывает, вранье, дескать. "Руки, говорит, у плотников совсем не такие". И стал совать свои руки, Его еще раз попросили оправиться. Тогда Тимофей снял с ноги правый сапог (размер 43-45, яловый) и произвел удар по телевизору.
Само собой, вышиб все на свете, то есть там, где обычно бывает видно.
Старший сержант милиции КИБЯКОВ".
Ермолай встал, сложил протокол вдвое, спрятал в планшет.
— Пошли, дядя Тимофей!
Петька до последнего момента не понимал, что происходит. Но когда Кибяков и отец стали поднимать деда, он понял, что деда сейчас поведут в каталажку. Он громко заплакал и кинулся защищать его:
— Куда вы его?! Деда, куда они тебя!.. Не надо, тять, не давай!..
Отец оттолкнул Петьку, а Кибяков засмеялся:
— Жалко дедушку-то? Сча-ас мы его в тюрьму посадим. Сча-ас...
Петька заплакал еще громче.
Мать увела его в уголок и стала уговаривать:
— Ничего не будет с ним, что ты плачешь-то? Переночует там ночь и придет. А завтра стыдно будет. Не плачь, сынок, Деда обули и повели из избы. Петька заплакал навзрыд. Городская тетя подошла к ним и тоже стала уговаривать Петьку:
— Что ты, Петенька? В отрезвитель ведь его повели-то, в отрезвитель! Он же придет скоро, У нас в Москве знаешь сколько водят в отрезвитель!., Петька вспомнил, что это она, тетя, привела милиционера, грубо оттолкнул ее от себя, залез на печку и там долго еще горько плакал, уткнувшись лицом в подушку.