Ант Скаландис. Добежать до булочной
———————————————————————————————————- Журнал "Химия и жизнь" OCR & spellcheck by HarryFan, 28 July 2000 ———————————————————————————————————- - Добежал бы до булочной, - сказала жена, - в доме хлеба нет ни куска. И на вот, заодно двадцать пять рублей разменяй.
- Хорошо, - сказал я. - Два батона и половину черного? Ставь суп разогревать.
- И не задерживайся нигде!
- Ладно, Танюшка. Сейчас без четверти - в пять вернусь. Напротив только загляну. Вдруг коньяк будет без очереди.
Но я не добежал до булочной. Меня подстрелили раньше.
Сначала, еще в подворотне, остановил милиционер. Он был с огромным "демократизатором" на левом бедре и с белой почему-то кобурой - на правом.
- Сюда нельзя, - сообщил он коротко.
- Чего это? - удивился я.
- Работают там, - все также коротко и уже совсем непонятно объяснил он. Достал из кармана пачку дефицитнейших сигарет и неторопливо закурил.
Я выглянул в переулок. Он был оцеплен со всех сторон. Справа, у перекрестка, толпились какие-то люди, машины, и торчал посреди улицы невесть откуда взявшийся ларек "Союзпечать". Никогда здесь не было этого ларька.
- Вам куда? - спросил милиционер.
- Да мне до булочной только. Вон она, - я показал рукой на ту сторону перекрестка.
- В обход, - резюмировал он.
- Долго, - пожаловался я. - Жена ждет.
- Смотрите, - сказал он неопределенно.
И я рванул вдоль по переулку.
Тут-то и началась стрельба.
Толпа у перекрестка рассыпалась. Взревели моторы. Зазвенели, разбиваясь, стекла. Откуда стреляют, было непонятно. Я инстинктивно пригнулся и побежал вплотную к стене дома. Крики и выстрелы не прекращались.
Добежав до угла, я был вынужден отлипнуть от стены и, максимально ускорившись, пересечь площадь по диагонали. Я говорю "площадь", потому что это действительно маленькая площадь, с нее уходят пять переулков, а не четыре, как с обычного перекрестка. Есть такие "пять углов" не только в Ленинграде, но и в Москве.
Машина, потрепанная пятерка-"Жигули", появилась сбоку и совершенно внезапно. Взвизгнули тормоза. Я косо обернулся и вильнул в сторону, не снижая скорости бега. В этот момент грохнуло еще несколько выстрелов, и что-то толкнуло меня в плечо, а затем в голень. И я упал. Но уже через какие-то секунды был подхвачен и буквально вброшен в машину, в тот самый "Жигуленок", на заднее сиденье. А открывший переднюю дверцу спихнул водителя вправо, тот неловко завалился на бок, уронил голову на щиток, и я с ужасом увидел застывшие глаза и большую с запекшимися краями дырку во лбу. Рядом со мной плюхнулся еще один человек, по счастью, живой.
Все это происходило так быстро, что соображать было просто некогда. Да и от боли, признаться, темнело в глазах. Машина тронулась, за ней бежали сразу несколько милиционеров. Потом один из них остановился и принялся стрелять в нас с двух рук, как Бельмондо. Две или три пули щелкнули о багажник. Потом, поорав тормозами в тишине переулков, мы выскочили на Садовую и понеслись с уже совершенно безумной скоростью. Труп от резких поворотов сполз на пол.
- Едут? - спросил водитель, не оглядываясь.
- Едут, - ответил человек, сидящий рядом со мной и неотрывно глядящий назад.
Это был крепко сложенный парень лет двадцати пяти, весь "вареный".
Водитель выругался.
Мне было отчаянно больно. Я посмотрел на свое левое плечо. Рубашка промокла, из-под короткого рукава темные струйки сбегали вниз до самой кисти. Левая штанина джинсов ниже колена тоже была бордовой и прилипла к ноге.
- Дурак, - сказал "вареный", явно обращаясь ко мне, - не мог другую рубашку надеть?
- А что, - поинтересовался я, - теперь стреляют во всех, на ком красные рубашки?
- Он еще шутит! - хмыкнул водитель. Потом спросил:
- Очень больно, Кирюха?
Я догадался, что это я - Кирюха, и ответил:
- Очень.
- Сейчас приедем, - успокоил он.
Мы мчались, как сумасшедшие, и количество преследовавших нас милицейских машин возрастало на каждом перекрестке.
- Куда? - полюбопытствовал я простодушно.
- А тебе куда надо? - улыбнулся "вареный".
- Да мне вообще-то только в булочную, - признался я честно.
Они оба захохотали. Оценили юмор.
Потом от резкого поворота я на какое-то время потерял сознание, а очнулся, когда со страшным скрежетом, поцеловав стенку, мы влетели во двор и зарылись носом между двух мусорных контейнеров.
- Идти можешь? - спросил "вареный", выскочив наружу и распахивая передо мной дверцу.
- Постараюсь, - сказал я и, морщась от боли, вылез.
Но пришлось не идти, а бежать, и в подъезде я упал, сраженный одним видом крутой лестницы. Они меня подхватили, причинив еще большую боль, и понесли. Через пустую квартиру, которую "вареный" открыл ключом, мы проникли на другую лестницу, миновали старинный парадный подъезд и на улице загрузились в лимузин со шторками и затемненными окнами, кажется, "ЗИЛ". И когда глаза пообвыклись в полумраке, я увидел, что "вареного" с нами нет, тот, что был за рулем "Жигулей", сидит теперь впереди, рядом с шофером, а справа от меня располагается смуглый восточного вида человек в темных очках и строгом костюме, слева же - симпатичная девушка в короткой юбке и легкой кофточке. Ехали мы теперь не торопясь, о погоне не могло быть и речи.
- Сильвия, - сказал смуглый, не поворачивая головы, - помоги человеку. Видишь, он весь в крови.
Девушка кивнула, полезла в свою сумочку, достала скальпель и ловко распорола мне рукав рубашки и левую штанину.
- Откуда он, Гуня? - спросил смуглый у бывшего водителя "Жигулей", имея в виду, надо полагать, меня.
- С сорок пятого.
- А-а, - протянул смуглый и что-то спросил на незнакомом языке.
Никто ему не ответил, и я покрылся холодным потом: вопрос был ко мне.
- Спокойно, малыш, - сказала Сильвия, решившая, что это она сделала мне больно.
Смуглый снял очки. Белки его глаз казались ослепительными. Зрачки сливались с радужкой. Он сверлил меня взглядом и четко, по слогам произносил фразу, звучавшую для меня полнейшей абракадаброй.
Переход на русский был внезапным:
- Ты куда бежал-то, фуцин?
Последнее слово я не понял, но понял, что врать глупо, и сказал:
- В булочную.
Здесь публика была другая - никто уже не засмеялся.
Все помолчали. Потом смуглый подытожил:
- Накладка.
- Убрать? - деловито поинтересовался тот, кого звали Гуней.
- Не здесь, - уклончиво ответил смуглый.
В этот момент Сильвия достала шприц, и, еще не почувствовав укола, я вновь потерял сознание.
Пришел в себя от ласковых поглаживаний по ноге. Боль отступала.
- Да не возись ты с ним, - ворчал Гуня. - Он уже, считай, жмурик.
- Тихо ты, он очнулся, - отвечала Сильвия.
- А я и ему скажу. Слышь, парень, ты потянул локш. Понимаешь? Дело твое - труба. Ну, не подфартило. Бывает. Так пусть девочка лучше отдохнет, чем тебя холить. А?
- Да пошел ты!.. - обозлилась Сильвия. - Проживу как-нибудь без дурацких советов. Приговоренным к смерти всегда исполняют последнее желание.
- Что же дальше-то будет? - думал я так, словно все это меня не касалось. Сознание заволакивало приторным туманом подступающей слабости. Боль уходила. Сильвия сидела у меня в ногах и доступными ей способами лечила мой измученный организм. Ее пальчики и ее губы поистине творили чудеса.
Внезапно заговорил молчавший всю дорогу шофер:
- Почти приехали. Так что судьбу этого чудака будет решать шеф. Вопросы есть?
- Вопросов нет, - кивнул смуглый.
Сильвия не имела возможности ответить, а Гуня длинно и злобно выругался.
Мне стало совсем хорошо. Не болели уже ни рука, ни нога.
- Сильвия, - прошептал я, - после этого можно и умереть.
- Дурачок, - сказала она с нежностью и тихо засмеялась. Совсем как моя Танюшка.
И мне стало безумно стыдно. Я вспомнил, что вышел всего лишь за хлебом, что она ждет меня, волнуется, злится, куда я опять пропал, наверняка думает, что стою в очереди за вином, а суп уже разогрелся, он уже кипит, и Танюшка забыла его выключить, ах, господи, он же будет невкусным, суп нельзя кипятить, и Лидочка уже пришла с тренировки и спрашивает, где папка, а папка - раненый! - сидит в правительственной машине, развлекается с чужой женщиной и едет туда, где его должны убить... Черт возьми, да сколько же времени прошло?!
Я посмотрел на часы. Прошло всего девятнадцать минут, как я вышел из дома.
- Я могу позвонить? - вопрос вырвался непроизвольно.
- Нет, - лаконично откликнулся смуглый.
- С того света позвонишь, - не удержался Гуня.
Мы тормознули в незнакомом мне районе, на тихой очень зеленой улице, у старинного особняка, окруженного высоким забором. Милиционер, вышедший из будки у входа, козырнул нам и, открывая калитку, миролюбиво спросил, показывая на меня:
- Что случилось?
- Да вот, - пояснил смуглый с обворожительной улыбкой, - шел, споткнулся, попал под колеса. Теперь уже все нормально. Спасибо.
Мы прошагали по тропинке, выложенной каменными плитами (я снова начал ощущать боль), и вошли в дом. По шикарной лестнице поднялись на второй этаж. Высокие белые с золотом двери распахнулись сами собой. Из глубины зала появился человек во фраке и сообщил, указывая на дверь в дальнем правом углу:
- Сергеев ждет вас.
Шеф оказался вопреки ожиданиям не представительным мужчиной, сидящим в окружении многих телефонов за массивным столом в просторном кабинете, а довольно молодым человеком в несолидных вельветовых брюках и свитере. А комната была небольшой и довольно скудно обставленной: компьютер, два кресла, столик, стул, пальма в кадке перед большим зашторенным окном.
- Дело сделано, - доложил шофер лимузина.
- Спасибо, ребята, - сказал Сергеев. - А это кто?
Ответил смуглый, перейдя на свой немыслимый язык. Он говорил довольно долго, а Сергеев отвечал ему, слушал вновь, качал головой и смотрел на меня заботливо и грустно.
- Все, - сказал он наконец. - И чтобы больше я о вас никогда не слышал.
Все четверо кивнули. Сергеев нажал кнопку на дисплее, в стене открылась потайная дверь, и они ушли. Сильвия на прощание улыбнулась и трогательно помахала мне ручкой.
Сергеев нажал другую кнопку, отчего шторы разъехались в стороны, и молча подошел к окну. Я подошел вместе с ним.
За окном шумел город. Но это была не Москва. Незнакомые контуры зданий, непривычные марки машин, вывески, рекламы то ли на немецком, то ли на голландском (я не силен в языках)... И вообще там была ночь, море огней, и падал дождь. И смотрели мы на город не со второго этажа, а сильно выше. Все это было уж слишком. Удивляться не осталось сил. Нога болела, рука ныла, голова кружилась.
- Я могу позвонить? - нарушил я молчание первым.
- Отсюда - нет.
- А оттуда? - я начинал злиться.
Честно говоря, я ожидал, что он ответит мне: "Откуда оттуда? Это же видеоокно. Иллюзия". Но он сказал другое:
- Из Копенгагена? Пожалуйста. Только смысла никакого. Видите, со временем неувязка. Вы и жену-то дома не застанете. Или застанете, но вместе с собой.
И нога, и рука - все заболело у меня с новой силой. И голова заболела тоже.
- Тогда отпустите меня, пожалуйста.
- Куда?
- Домой, разумеется. Я сам возьму такси.
- Разумеется, домой... - повторил Сергеев раздумчиво.
Потом достал из кармана коробочку, вытряс на ладонь яркую капсулу и откуда-то из компьютера извлек стакан воды.
- Нате, выпейте для начала. Чего мучиться-то?
Я покорно выпил. Мне было уже все равно. И тут же почувствовал, как до дрожи щекотно из тела стали вылезать пули. Одна за другой они упали на пол, а ранки стали на глазах рубцеваться.
- Понимаете, - сказал Сергеев, - я как раз думаю над тем, как вас отправить домой.
- А что, я не могу просто выйти обратно и уехать?
- Можете. Но только мы с вами в Дании, и времени уже чуточку многовато.
- Сколько?! - я в ужасе посмотрел на часы.
Прошло всего двадцать шесть минут.
- Не берите в голову, - сказал Сергеев. - Здесь уже поздний вечер. К сожалению. По московскому времени. А вам еще два часа лету. Погодите минутку.
Он набрал какой-то номер и заговорил по-датски. Или по-немецки. Выслушал ответ. И отключился.
- Слушайте меня внимательно. Примерно через час вас отвезут в аэропорт. А в Москве, в Шереметьеве-два наш человек будет ждать вас в красном "фольксвагене". Запишите номер. Он доставит вас к дому минут на пятнадцать-двадцать позже того момента, когда вы из дома вышли. Ничего быстрее и проще предложить вам не могу. Извините.
- А как же на границе? - задал я самый важный для гомо советикуса вопрос.
- Я подготовлю вам документы, успокойтесь. Примите душ. Расслабьтесь. Я распоряжусь, чтобы вам принесли одежду, что-нибудь поесть, выпить, если хотите... Ну, и для дома. Куда вы там шли?
- В булочную, - сказал я быстро. - Так что, если не трудно, хлебушка не забудьте.
- Не забуду, - улыбнулся он. - Идите мойтесь.
Когда я вернулся в комнату, Сергеев снова разговаривал с кем-то через компьютер. На этот раз по-русски.
- Почему не уложились, можешь мне объяснить?
- Да ты пойми, дорогой мой, все очень сложно.
- Это слова. Давай конкретно. Буш дает добро?
- Буш дает. И Коль, и даже Тэтчер...
- С кем напряженка? С Ельциным?
- Ну, конечно, с Ельциным.
- Что ж, не впервой, прорвемся. Удачи тебе.
Я понял, что услышал не совсем то, что мне надо было слышать.
- Товарищ Сергеев!
Обращение прозвучало ужасно нелепо. Он обернулся. Лицо его было усталым и печальным.
- Товарищ Сергеев, те, в машине, хотели меня убить. А вы?
- А я не хочу. Почему я должен вас убивать? Потому что вы слишком много знаете? Вот бандитская логика! Но я-то не бандит! Я не боюсь разоблачения. Ну, расскажете вы про все. Кому расскажете? Жене? Жене, конечно, расскажете. А еще кому? Милиции? КГБ? Газетчикам? Телевидению? Ну, подумайте сами.
Я подумал и понял: не расскажу. И спросил:
- А вы кто? Пришельцы?
- Сами вы пришельцы! - обиделся Сергеев. - Мы тут живем раньше вас.
- Так, значит, вы боги?
- Господи, кто такие боги? Могу вам признаться честно: нет, это не я сотворил этот нескладный мир. Какие еще вопросы? У вас до отъезда двадцать минут.
- Вы управляете миром?
- Нет.
- Но вы держите его под контролем?
- Да, насколько это возможно. Так делают все, у кого есть власть.
- Но вы не даете миру погибнуть?
- Вы правильно понимаете наши цели.
- Так вы можете гарантировать, что мир не погибнет?
- Гарантию, молодой человек, может дать только страховой полис.
- Вы это серьезно?
- Абсолютно, - он достал сигареты, и мы закурили.
- Ой, а можно здесь, в Копенгагене, купить сигарет?
- Хороший вопрос. Можно.
- Какие же методы используете вы для контроля ситуации?
- Разные.
- Например, убийства?
Он пристально посмотрел на меня.
- Вы хотите знать, что случилось сегодня возле вашего дома?
- Разумеется.
- Законный интерес. Так вот. По нашему заказу московские гангстеры убрали одного человека. Мы воспользовались редким случаем: днем в центре города ведется съемка фильма со стрельбой. И наш выстрел был бы никем не замечен. Если бы не вы. Во-первых, пришлось сделать три выстрела, а во-вторых, вас оттуда пришлось увозить. Вот все.
- Нет, не все. Кто был этот человек, которого вы убили?
- Это был страшный человек.
- А те, кто его убивал, - не страшные?
- Не настолько.
- Ах, не настолько! Скажите, пожалуйста! А если я сейчас сделаюсь страшным настолько, вы и меня убьете? И вообще, часто вы убиваете людей, с вашей точки зрения страшных? Каждый день? Каждый час?
- Да помолчите вы! - Он прикурил вторую сигарету от первой и посмотрел на меня, как на незваного гостя, которого вынужден терпеть. - Что вы "рога мочите", как говорят наши друзья-гангстеры? Ну, что вы способны понять в нашем деле вот так, наскоком? Я бы вам объяснил, да некогда уже... А этот человек, труп которого вы видели в "Жигулях", да он бы... да он мог завтра всю нашу... вашу страну в крови утопить, поймите вы, черт возьми!..
- Один человек? Никому неизвестный?! Да каким образом?!
- Господи, да какая разница, каким образом! Вы что, думаете, это так сложно? И потом, кто вам сказал, что он никому неизвестен? Вы хоть про краснорубашечников-то слышали, _товарищ_ в красной рубашке?
Я прикусил язык. Я действительно слишком многого не знал. Но дело было не в этом. И я не сдавался.
- Послушайте, а как-то по-другому нельзя было? Ну, увезти его куда-то, спрятать, подкупить?
- Санкта симплицитас! Неужели вы думаете, что я не искал другие варианты? Вы что, правда, меня бандитом считаете, которому проще всего убить человека, и дело с концом? Да я мозги себе на этом вывихнул!
И тут я понял.
- Вам нельзя было его убивать? Правильно?
- Ну, конечно, нельзя, черт вас всех подери! Конечно. Убивать вообще никого нельзя. Просто нервы иногда не выдерживают. Особенно, когда долго за такими людьми наблюдаешь... Слушайте, вам пора. Вы на самолет опоздаете, а вас жена ждет.
- У меня еще десять минут, - сказал я жестко.
- Поедете пораньше. Вам еще сигарет купить надо. Да что - сигарет! Вот вам деньги, - Сергеев протянул увесистую пачку, - купите все, что надо. Здесь это быстро можно сделать.
- Спасибо, - сказал я, ошалело глядя на незнакомые цветастые банкноты и мысленно прикидывая, сколько же тут в пересчете на доллары. - Но вы меня не сбивайте. Я спросить хотел, что вам теперь за это будет.
- За что? - вздохнул Сергеев.
- За убийство.
- Слушайте, - он закурил четвертую, по моим подсчетам, сигарету, - вы куда бежали? В булочную? Ну так и бегите в булочную. А то там хлеб кончится, жена ругать будет.
- Не хотите говорить, - обиделся я, - не говорите. А что вы меня этой булочной тыкаете? Да женой, которая ждет. Что булочная, что жена, когда тут решается судьба цивилизации?!
- Стоп, стоп, стоп! Вы что же это, дорогой мой, другим мораль читать, а сам? Какая, к черту, судьба цивилизации?! Нет, между прочим, ничего важнее, чем добежать до булочной, купить хлеба и вовремя - подчеркиваю, вовремя! - вернуться домой, чтобы жена не волновалась. Я вам это совершенно серьезно говорю. И не мочите рога, дорогой мой.
И тут вошел человек и сообщил, что машина ждет внизу. И мы накупили в магазинах много всякой всячины (в пересчете на доллары у меня оказалось две с половиной тысячи), и не опоздали на самолет компании "САС", в котором я замечательно провел время, и от Шереметьева меня с ветерком домчали до центра, и уже на Садовой мой водитель вдруг сказал: "Время пошло", - и я с удивлением обнаружил, что уже снова пять часов вечера пятнадцатого июля, как было тогда, когда я выбежал за хлебом.
На площади все так же толпились люди, милиции стало больше, но теперь я разглядел съемочную группу: оператора с камерой, ассистентов возле ларька и даже актеров с пистолетами.
И вдруг я вспомнил, как этот немыслимый Сергеев в Копенгагене уже вдогонку кричал мне:
- Пожалуйста, не забудьте, самое главное для вас - это добежать до булочной!
"Что он имел в виду? - размышлял я. - Вдруг это была просьба, очень важная просьба, имеющая буквальный смысл?" И я сказал водителю "фольксвагена":
- Вы не подождете минуточку? Я до булочной добегу.
Он улыбнулся и кивнул.
Нет, на этот раз в меня не стреляли. Более того, в булочной был хлеб - и черный, и белый. Еще более того, я вспомнил, что там, в Дании, забыл-таки купить хлеба. Представляете, забыл! И я был счастлив, что вспомнил теперь.
Я уже выходил из дверей булочной, когда вслед за выстрелами раздался оглушительный треск и сразу после - взрыв. Я пулей вылетел на улицу.
Люди на площади кричали и разбегались в разные стороны, от ларька "Союзпечать" остались рожки да ножки: сломанный остов, битое стекло, горы макулатуры, рядом горел покореженный грузовик, "фольксвагена" нигде не было видно.
Мне сделалось так страшно, как еще никогда в жизни. Прижимая к груди два батона и половинку черного, я побежал в самое пекло.
- Куда ты прешь, придурок?! За что тебе деньги платят?! - услышал я грубый голос сзади, и через секунду был схвачен крепкой рукой.
Еще немного, и я налетел бы прямо на камеру.
- Снимаем! Снимаем! - зычно кричал режиссер, возвышаясь над операторской тележкой. - Все отлично, ребята! Снимаем!
Детина-ассистент подтолкнул меня в безопасную зону, и я увидел красный "фольксваген". Он стоял по ту сторону перекрестка, и водитель махал мне рукой.
- Это все нам? - спросила моя жена Танюшка, когда мы втащили в квартиру последние три коробки и я попрощался с агентом Сергеева.
- Да.
- Костюм на тебе новый, - задумчиво констатировала она.
- Погоди, сейчас все расскажу, ты не поверишь.
- Конечно, не поверю. Хлеба-то купил?
- Вот, - показал я на один из пакетов, куда подпихнул хлеб.
- И сдачу принес?
- Есть немножко. - Я вытащил из кармана оставшийся ворох датских крон и сиротливо затесавшийся среди них четвертной.
- Ну вот, так и не разменял. Вечно ты что-нибудь да забудешь!
Я виновато развел руками. Потом спросил:
- Сбегать?
- Да уж не надо, - сказала жена.