Джон Стейнбек. Великие горы
из сборника "Рыжий пони" перевод М.Зигота
Стоял знойный летний день, и маленький Джоди, истомившись от жары, оглядывал ранчо - чем бы заняться? Он уже побывал в конюшне, пошвырял камнями в ласточкины гнезда под свесами крыши, пока из каждого такого куличика не посыпалась подстилкасолома и грязные перья. В доме он зарядил крысоловку куском прогорклого сыра и поставил туда, где в нее обязательно сунется Бой беззлобная здоровенная псина. Не то чтобы в Джоди вдруг проснулся злодей, просто он уже не знал, как спастись от жары да скуки. Бой и вправду сунул свой глупый нос в крысоловку, здорово его прищемил и, взвыв от боли, захромал прочь с окровавленными ноздрями. Чуть что. Бой сразу начинал хромать. Уж такой был пес. Когда-то в молодости он попал в капкан для койотов и с тех пор хромал, даже если его просто бранили.
Когда Бой заскулил, мать Джоди крикнула из дому:
- Джоди! Перестань мучить пса, займись чем-нибудь!
Джоди стало стыдно, и он запустил в Боя камнем. Потом взял с крыльца рогатку и пошел к живой изгороди вдруг удастся подстрелить птицу? Рогатка была что надо, резинка плотная, из магазина, но Джоди, хоть и стрелял по птицам частенько, ни разу ни в одну не попал. Он прошел через огород, вздымая пыль босыми пальцами ног. По пути ему попался отличный камень для рогатки, круглый, чуть уплощенный и в меру тяжелый - полетит как пуля. Зарядив оружие - положив камень на кожаную заплатку, что была вшита в резинку, - Джоди пошел к живой изгороди. Глаза его сузились, язык напряженно облизывал губы, впервые за день Джоди на чем-то сосредоточился. В тени полыни трудились пташки, шебаршили среди лист вы, такие неугомонные: отлетят на несколько футов - и назад, снова давай шебаршить. Оттянув резинку, Джоди стал осторожно подкрадываться. Один маленький дрозд застыл на месте, посмотрел на Джоди и нахохлился, готовый взлететь. Джоди бочком, мелкими шажками, подбирался ближе. Когда до дрозда осталось футов двадцать, он, стараясь не делать резких движений, поднял рогатку и прицелился. Камень со свистом рассек воздух; дрозд встрепенулся, взлетел - и снаряд настиг его. Птичка с разбитой головой упала на землю. Джоди подбежал и поднял ее.
- Попалась, - пробормотал он.
Мертвая, птичка как-то съежилась, стала меньше. От стыда за содеянное у Джоди кольнуло в желудке, он достал перочинный ножик и отрезал птичке голову. Потом выпотрошил ее, отрезал крылья; и наконец выбросил все в кусты. Его не мучила совесть из-за птички, ее жизни, смущало другое: он знал, что бы сказали взрослые; увидь они как он убивает птицу. А их мнением о себе он дорожил. Лучше быстрее забыть эту историю и никогда о ней не вспоминать.
В предгорьях в это время года стояла сушь, и трава пожелтела, но возле круглого корыта, в которое по трубе стекала ключевая вода, трава была ярко-зеленая сочная, густая и влажная - вода переливалась через край. Джоди попил из мшистого корыта, смыл холодной водой птичью кровь с рук. Потом лег в траву на спину и стал разглядывать пухлые лепешки летних облаков. Он закрыл один глаз, и перспектива сразу исказилась - облака так надвинулись на него, что их можно было погладить. Он помог слабенькому ветерку подтолкнуть их по небу; кажется, с его помощью они поплыли быстрее. Одно вздутое белое облако он помог отогнать до самых гор, прижал его как следует и оно исчезло за вершинами. Интересно, что ему там открылось? Джоди сел, чтобы лучше видеть большие горы, ту их часть, где они наслаиваются одна на другую, темнеют, наливаются неведомой силой - и кончаются за одним ребристым кряжем, высоко на западе. Загадочные, таинственные горы; ведь он почти ничего о них не знает.
- А что на той стороне? - как-то спросил он отца.
- Тоже горы, наверное. А что?
- А за теми горами?
- Тоже горы. А что?
- Только горы, горы и больше ничего?
- Ну, почему. В конце концов доберешься до океана.
- А в самих-то горах что?
- Утесы да заросли, скалы да сушь.
- Ты там бывал?
- Нет.
- А кто-нибудь?
- Кое-кто, наверное, бывал. Опасно там - утесы и все такое. Да что, я где-то читал, в горах графства Монтерей неисследованных краев больше, чем во всех Соединенных Штатах. - Казалось, отец этим гордится.
- А потом - океан?
- Потом океан.
- А между горами и океаном? - настаивал мальчик. Никто не знает?
- Кое-кто, наверное, знает. Только ведь разжиться там нечем. Даже воды кот наплакал. Одни скалы, утесы да непролазные чащи. А что?
- Сходить бы туда.
- Зачем? Там ничего нет.
Но Джоди знал - что-то все же есть, что-то чудесное, раз об этом не знает никто, чтото таинственное, неведомое. Джоди верил в это всей душой. Однажды он спросил у мамы:
- А что там, в больших горах, знаешь?
Она посмотрела на него, перевела взгляд на ощерившийся горный хребет и сказала:
- Наверное, только медведь.
- Какой медведь?
- Который пошел в горы на природу посмотреть.
Спрашивал Джоди и Билли Бака, что работал у них на ферме: может, в горах затерялись какие-то древние города? Но Билли был того же мнения, что и отец.
- Вряд ли, - сказал он. - Ведь есть там нечего, раздолье разве что для камнеедов.
Никаких других сведений о горах у Джоди не было, и оттого они были ему дороги, внушали благоговейный страх. Он часто думал о горных кряжах, что тянутся миля за милей, а потом - море. Утром вершины гор озарялись розовым светом и будто приглашали его - иди к нам; а вечером, когда солнце скрывалось за неровной кромкой и горы багровели, будто с отчаяния, Джоди их боялся; они становились какими-то безликими, отчужденными, в самой их невозмутимости таилась угроза.
Джоди повернулся к востоку - там тоже были горы, Габиланы, и эти горы были веселые, в складках холмов гнездились ранчо, на гребнях росли сосны. Там жили люди, в свое время на склонах этих холмов шли бои с мексиканцами. На мгновение он оглянулся на Великие горы и даже поежился - вот это разница. Лощина у основания холма, в которой лежало их ранчо, освещалась солнцем, радовала глаз. Дом сиял белизной, а от коричневой конюшни исходило тепло. На дальнем холме, потихоньку передвигаясь к северу, паслись рыжие коровы. Вписывался в общую картину и радовал глаз даже темный кипарис возле барака. В пыли, словно танцуя быстрый вальс, копошились цыплята.
Внимание Джоди привлекла движущаяся фигура. По дороге из Салинаса медленно шел человек, он спускался к их дому. Джоди поднялся и тоже зашагал вниз, в сторону дома - если кто-то идет к ним, как же такое пропустить? Когда мальчик был уже на месте, человек - худощавый, спину держит прямо - прошел лишь полпути. Джоди понял, что он немолод, только по одному признаку - уж слишком отрывисто ударяли землю его каблуки. Он подошел ближе, и Джоди разглядел синие джинсы, куртку из такого же материала. На ногах - грубые, тяжелые башмаки, на голове - потертая широкополая шляпа с плоскими полями. За плечами джутовый мешок, набитый до отказа - что-то из него выпирало. Еще два десятка тяжелых шагов - и можно рассмотреть лицо. Оно было темным, как кусок вяленого мяса. Усы, голубовато-белые на фоне темной кожи, нависали надо ртом, волосы - они виднелись на шее - тоже были белые. Кожа словно усохла и обтянула череп, да так, что выступали скулы, плоти не было, и нос с подбородком казались острыми и хрупкими. Глубоко посаженые глаза - большие и темные, их прикрывали туго натянутые веки. Радужные оболочки и зрачки слились в черный цвет, глазные же яблоки были коричневыми. На лице - ни единой морщины. Голубая джинсовая куртка на старике была застегнута на медные пуговицы доверху - как у всех, кто носит куртку на голое тело. Из рукавов торчали сильные костистые руки - шишковатые, в переплетении вен, крепкие, как ветки персикового дерева. Ногти плоские, широкие и блестящие.
Приблизившись к воротам, старик сбросил на землю мешок и тут увидел Джоди. Губы его чуть шевельнулись, и сквозь них просочился мягкий, неопределенный звук.
- Ты здесь живешь?
Джоди смутился. Он обернулся и посмотрел на дом, потом бросил взгляд в сторону коровника, где были отец и Билли Бак.
- Да, - ответил он, не дождавшись помощи ни с той, ни с другой стороны.
- Я вернулся, - объявил старик. - Меня зовут Гитано, и я вернулся.
Джоди понял, что это для него чересчур серьезно. Он стремглав кинулся домой за помощью, громко хлопнул дверью с металлической сеткой. Мама была на кухне, прикусив нижнюю губу, она сосредоточенно протыкала шпилькой забитые отверстия дуршлага.
- Там старик, - взволнованно крикнул Джоди. - Старый пайсано говорит, что он вернулся.
Мама положила дуршлаг и постучала шпилькой о раковину.
- Ну, что еще случилось? - терпеливо спросила она.
- Там старик. Выйди.
- И что он хочет?
Она развязала тесемки передника, пригладила пальцами волосы.
- Не знаю. Он пришел и все.
Расправив складки на платье, мама вышла из дому, Джоди за ней. Гитано стоял на том же месте.
- Да? - спросила миссис Тифлин.
Гитано снял потрепанную черную шляпу и, держа ее перед собой обеими руками, повторил:
- Меня зовут Гитано, и я вернулся.
- Вернулся? Куда?
Всем распрямленным телом Гитано чуть склонился вперед. Правая его рука описала круг - холмы, поля на склонах, горы - и снова застыла на шляпе.
- На ранчо. Я здесь родился, и мой отец тоже.
- Здесь? - удивилась она. - Этот дом не такой старый.
- Нет, там, - ответил он, указывая на западный хребет. - На той стороне, того дома теперь нет.
Наконец она поняла.
- В старой глинобитной хижине, которую почти всю смыло?
- Да, сеньора. На ранчо никого не осталось, подмазать хижину известью было некому, вот ее и смыло дождями.
Мать Джоди немного помолчала, в голове мелькнули непривычные мысли о том, что без родного дома, должно быть, очень тоскливо, но она их быстро отогнала.
- И что вы теперь хотите, Гитано?
- Я останусь здесь, - сказал он негромко. - Пока не умру.
- Но работников нам не требуется.
- Работать как прежде я уже не могу, сеньора. Подоить корову, накормить цыплят, нарубить дровишек - это да. И только. Я останусь здесь. - Он показал на лежавший рядом мешок. - Вот мои пожитки.
Мать повернулась к Джоди.
- Беги в коровник и позови отца.
Джоди как ветром сдуло, и скоро он привел Карла Тифлина и Билли Бака. Старик стоял на прежнем месте, только теперь он отдыхал. Все его тело, как бы осев, пребывало в состоянии безмятежного покоя.
- В чем дело? - спросил Карл Тифлин. - Из-за чего Джоди такой шум поднял?
Миссис Тифлин кивнула на старика.
- Он хочет у нас остаться. Кое в чем помогать по хозяйству и остаться здесь.
- Мы его взять не можем. Нам люди не нужны. Да и стар он слишком. Все, что надо, делает Билли.
Они говорили о Гитано, будто его и в природе не было, и вдруг до обоих это дошло; они посмотрели на старика и смутились.
Он откашлялся.
- Слишком стар я, чтобы работать, это верно. Я пришел туда, где родился.
- Ты родился не здесь, - возразил Карл.
- Не здесь. В глинобитной хижине за холмом. Раньше, до вас, все это было одно ранчо.
- В доме из глины, который весь рассыпался?
- Да. И я там родился, и мой отец. Я останусь здесь, на ранчо.
- Говорю тебе, не останешься, - рассердился Карл. - Какая мне польза от старика? Ферма у меня не бог весть какая большая. Кормить старика да оплачивать счета доктору - это мне не по карману. Должны же у тебя быть родственники, друзья. К ним и иди. А то пришел к чужим людям, будто нищий.
- Я здесь родился, - терпеливо и неколебимо сказал Гитано.
Карл Тифлин не любил быть жестоким, но тут понял - без этого не обойтись.
- Сегодня можешь у нас поесть, - распорядился он. - Поспишь в старом сарае. Наутро покормим тебя завтраком, а дальше иди своей дорогой. К друзьям. А умирать у чужих людей - это не дело.
Гитано напялил черную шляпу, наклонился за мешком.
- Это мои пожитки, - объяснил он.
Карл отвернулся.
- Пошли, Билли, надо доделать дела в коровнике. Джоди, отведи его в сарай, в комнатку.
Отец и Билли пошли к коровнику. Миссис Тифлин вернулась в дом, бросив через плечо:
- Сейчас дам одеяла.
Гитано вопросительно посмотрел на Джоди.
- Идите за мной, - сказал мальчик.
В комнатке стояла койка с трухлявым матрасом, кресло-качалка без спинки, да ящик из-под яблок, а в нем - фонарь из жести. Гитано осторожно опустил мешок на пол и сел на кровать. Джоди маялся у двери, не зная, уходить или нет. Наконец, спросил:
- Вы спустились с больших гор?
Гитано медленно покачал головой.
- Нет. Я работал в долине Салинас.
Прежние мысли все не оставляли Джоди.
- А в тех больших горах вы когда-нибудь бывали?
Темные, много повидавшие глаза старика застыли, по вернули свой свет внутрь - в голове Гитано чередой пошли прожитые годы.
- Один раз, когда был мальчонкой. Отец брал меня с собой.
- В самые горы?
- Да.
- И что вы там видели? - встрепенулся Джоди Людей, лошадей?
- Нет.
- А что там было?
Гитано все думал о своем. Он силился вспомнить, у бровей появились едва заметные морщинки.
- Что вы там видели? - повторил Джоди.
- Не знаю, - сказал Гитано.- Не помню.
- Там было жутко? Кругом сушь?
- Не помню.
От возбуждения Джоди совсем осмелел.
- Ну хоть что-нибудь вы должны помнить!
Гитано хотел что-то сказать, приоткрыл рот, подобрал нужные слова.
- Кажется, там было тихо... и красиво.
Глаза Гитано словно что-то увидели в прошедших годах - они потеплели, в них проскользнула улыбка.
- А потом вы в горы больше не ходили? - выпытывал Джо.
- Нет.
- И никогда не хотелось?
Но на лице Гитано уже появилось раздражение.
- Нет, - ответил он, и по его тону Джоди понял говорить об этом старик больше не желает. Мальчик стоял, словно зачарованный. Уходить не хотелось. К нему вернулась привычная робость.
- Давайте сходим в коровник и посмотрим скотину? - предложил он.
Гитано поднялся, надел шляпу и собрался идти за Джоди.
Уже почти стемнело. Они остановились возле желоба для воды, куда на вечерний водопой сбредались с горных лугов лошади. Большими узловатыми руками Гитано оперся о верхнюю перекладину забора. Пять лошадей спустились к желобу, напились вволю и, ото 1 в сторонку, принялись пощипывать сухие травинки, тереться боками о колья забора, отполированные до блеска. Прошло какое-то время, и из-за холма, тяжело ковыляя, появилась старая коняга. Зубы у нее были желтые, длинные; копыта плоские и заостренные, будто лопаты; ребра и таз выпирали из-под кожи. Через силу дохромав до желоба, она стала пить воду, громко причмокивая.
- Это старина Истер, - объяснил Джоди.- Самый первый конь моего отца. Ему тридцать лет.
Он взглянул в старые глаза Гитано, ожидая какого-нибудь ответа.
- Уже не тянет, - сказал Гитано.
Из коровника вышли отец Джоди и Билли Бак и направились к ним.
- Слишком стар, чтоб работать, - повторил Гитано.- Только ест, скоро смерть его приберет.
Карл Тифлин услышал последние слова. Он был зол на себя, что так жестоко обошелся со старым Гитано, и жестокость опять полезла из него.
- Давно бы пора пристрелить Истера, - заговорил он. - Избавили бы его от боли, от ревматизма. - Он искоса посмотрел на Гитано - уловил ли тот параллель, но большие костистые руки не шевельнулись, глаза недвижно смотрели на лошадь. - К старичью надо быть милосердным, избавлять от страданий, - продолжал отец Джоди.- Один выстрел, сильный шум, одна сильная боль - скажем, в голове - и все. Это лучше, чем вечная ломота в костях и гнилые зубы.
- Старики имеют право отдохнуть, - вмешался Билли Бак. - Шутка ли, проработали всю жизнь. Может, они не против еще поболтаться на этом свете.
Карл внимательно вглядывался в исхудавшую лошадь.
- Ты не представляешь, каков был Истер в старые времена, - сказал он с теплыми нотками в голосе. - Вскинутая шея, точеная грудь, изящный круп. Барьер из пяти перекладин брал почти с места. Я на нем выиграл заезд, когда мне было всего пятнадцать лет. Пару сотен всегда мог на нем заработать. Не представляешь, каков был красавец. - Он оборвал себя, потому что презирал мягкотелость. - Но сейчас его надо пристрелить, - заключил он.
- Он имеет право отдохнуть, - стоял на своем Билли Бак.
Отцу Джоди пришла в голову забавная мысль. Он повернулся к Гитано.
- Если бы в предгорьях росла яичница с ветчиной, сказал он, - я бы тебя взял - пасись на здоровье. Но что бы ты пасся в моей кухне - это мне не по карману.
И, засмеявшись, он вместе с Билли Баком пошел к дому.
- Расти в предгорьях яичница с ветчиной, - добавил он, - мы бы и сами подкормились.
Джоди знал: это отец ищет, как бы сделать Гитано побольней. Он и Джоди часто бил по больному месту. Всегда знал, как ужалить, как растравить душу.
- Это он так только говорит, - пояснил Джоди.- Ни в жизни он Истера не застрелит. Он его любит. Ведь Истер - его самая первая лошадь.
Солнце укатилось за высокие горы, стоявшие незыблемой стеной, и на ранчо все притихло. В вечернюю пору Гитано, похоже, почувствовал себя уютнее. Он издал губами чудной резкий звук и протянул руку за забор. Старый Истер подковылял на зов, и Гитано почесал под гривой тощую шею.
- Он вам нравится? - негромко спросил Джоди - Да... только ни черта уже не тянет.
В доме зазвонили в железный треугольник.
- Ужин! - воскликнул Джоди.- Пошли ужинать.
По дороге к дому Джоди снова заметил - держится Гитано прямехонько, совсем как юноша. Старика в нем выдавали лишь судорожные движения да шарканье каблуков.
В нижние ветви кипариса возле сарая залетела стая грузных индеек. Лоснящийся от жира домашний кот прошествовал по дороге с крысой в зубах, такой здоровенной, что хвост ее волочился по земле. Где-то в предгорьях перекликались куропатки, напоминая журчание родника.
Джоди и Гитано подошли к задним ступенькам, и через дверь с металлической сеткой на них посмотрела миссис Тифлин.
- Бегом, Джоди. Проходите, Гитано, будем ужинать.
Карл и Билли Бак уже ели за покрытым клеенкой длинным столом. Джоди скользнул на свой стул, даже не сдвинув его с места. Гитано же продолжал стоять и мять в руках шляпу, пока Карл не поднял голову и не сказал:
- Садись, садись. Перед дальней дорогой набить брюхо не мешает.
Карл боялся, что сжалится над стариком и позволит ему остаться, потому и был все время начеку - нюни распускать нечего.
Гитано положил шляпу на пол и робко сел за стол. Брать ничего не стал. Карл протянул ему тарелку.
- Вот, накладывай.
Гитано ел очень медленно, отрезая крошечные кусочки мяса и сгребая пюре в маленькие кучки.
У Карла Тифлина, однако же, душа была не на месте.
- А что, в этих краях у тебя никаких родственников? - спросил он.
- У меня зять в Монтерее, - ответил Гитано не без гордости. - И двоюродные там есть.
- Ну, так поезжай туда и живи с ними.
- Я родился здесь, - возразил Гитано с мягким упреком.
Из кухни вышла мать, в большой миске она несла запеканку из тапиоки.
- Я тебе говорил, - с ухмылкой обратился к ней Карл, - что я ему сказал? Что я бы его взял, расти в предгорьях яичница с ветчиной - пусть пасется на здоровье, как старина Истер.
Гитано сидел, не поднимая глаз от тарелки.
- Жаль, что он не может остаться, - сказала миссис Тифлин.
- Давай не будем, - сердито прервал се Карл.
После еды Карл, Билли Бак и Джоди перебрались в гостиную - немного посидеть, - Гитано же, безо всяких "до свидания" или "спасибо", сразу вышел из дому через кухонную дверь. Джоди украдкой поглядывал на отца. Знал - отец сам себя стыдится.
- В наших краях полно этих старых пайсано, - сказал Карл Билли Баку.
- Да ведь они двужильные, - заступился за них Билли. - Белым в жизни до таких годов не проработать. Видел я одного, самому сто пять лет, так он еще верхом ездит. Найди-ка среди белых такого старика, как Гитано, чтобы протопал пешком двадцать или тридцать миль.
- Что им износу нет, это факт, - согласился Карл. И ты, значит, хочешь за него слово замолвить? Пойми, Билли, - начал объяснять он, - я и без лишних ртов едва держусь на плаву, того и гляди приберет наше ранчо Итальянский банк. Ты же знаешь это, Билли.
- Ясное дело, знаю, - сказал Билли. - Будь ты богатый, какие разговоры.
- То-то и оно, а ведь у него и родственники есть. Зять и двоюродные прямо в Монтерее. Пусть к ним и идет, а при чем здесь я?
Джоди тихонько сидел и слушал, а в ушах стоял негромкий голос Гитано и его неопровержимое: <Но я здесь родился>. Было в Гитано что-то таинственное, как в самих горах. Горные хребты тянулись далеко, сколько хватало глаз, но за самым последним взмывшим к небу хребтом скрывалась огромная неведомая страна. Так и Гитано - он был стариком, пока ты не вглядывался в его подслеповатые темные глаза. В их глубине таилось что-то неведомое. Говорил он слишком мало - не догадаешься, что там у него внутри. Джоди так и тянуло к сараю. Пока отец говорил, он соскользнул со стула и бесшумно вышел из дому, Тьма была непроглядная, и далекие звуки гор доносились четко и ясно. Из-за холма слышалось позвякиванье колокольчиков - это ехала по проселочной дороге бригада лесорубов. Джоди осторожно пробирался по темному двору. В окне комнатки в сарае горел свет. Ночь всегда несла с собой тайну, поэтому Джоди тихонько подошел к окну и заглянул внутрь. Гитано сидел в кресле-качалке, спиной к окну. Правой рукой он делал перед собой какие-то плавные движения. Джоди толкнул дверь и вошел. Гитано резко выпрямился и, схватив кусок оленьей кожи, попытался прикрыть им что-то у себя на коленях, но кожа соскользнула на пол. Джоди, пораженный, смотрел на руки Гитано - в них была изящная и тонкая рапира с золотистым эфесом в форме корзинки. Острие выходило из него пронзительным темным лучиком. На эфесе виднелись прорези и тонкая резьба.
- Что это? - спросил Джоди.
Гитано лишь обиженно взглянул на него, подобрал упавший лоскут оленьей кожи и решительно завернул в него прекрасное острие.
- Можно посмотреть? - Джоди протянул руку.
В глазах Гитано полыхнули сердитые огоньки, и он покачал головой.
- Где вы ее взяли? Откуда она?
На сей раз Гитано посмотрел на него внимательно, словно в размышлении.
- Досталась от отца.
- А ему? Ему от кого?
Гитано перевел взгляд на длинный сверток из оленьей шкуры.
- Не знаю.
- Он никогда не говорил?
- Нет.
- И что вы с ней делаете?
Гитано слегка удивился.
- Ничего. Просто храню.
- Может, все-таки покажете?
Старик медленно развернул острие, на секунду позволил свету лампы скользнуть по нему. Потом снова завернул.
- Теперь иди. Я хочу спать.
Он задул лампу, не успел Джоди выйти за дверь.
Джоди шел назад к дому, ясно - как никогда в жизни - понимая одно: он никому не должен говорить про рапиру. Сказать кому-то про нее - немыслимо, хрупкий домик правды сразу рухнет. Если такой правдой поделиться, она погибнет.
Посреди темного двора Джоди встретил Билли Бака.
- Тебя там уже хватились, - сказал Билли.
Джоди проскользнул в гостиную, и отец повернулся к нему.
- Где тебя носит?
- Ходил смотреть, не попалась ли крыса в мою новую крысоловку.
- Иди спать, - велел отец.
К завтраку Джоди вышел первым. Потом появился отец, потом и Билли Бак. Из кухни выглянула миссис Тифлин.
- А где старик, Билли? - спросила она.
- Наверное, пошел прогуляться, - ответил Билли. - Я заглянул в его комнатку, там пусто.
- Может, с утра двинулся в Монтерей,- предположил Карл. - Дорога дальняя.
- Нет, - возразил Билли. - Его мешок на месте.
Позавтракав, Джоди пошел к сараю. В солнечном свете мелькали мухи. Казалось, в это утро на ранчо особенно тихо. Убедившись, что никто за ним не смотрит, Джоди вошел в комнатку и заглянул в мешок Гитано. Запасная пара длинного хлопкового белья, запасная пара джинсов, три пары изношенных носков. Больше в мешке ничего не было. У Джоди защемило сердце, будто у него что-то отняли. Он побрел назад к дому. Отец стоял на крылечке и разговаривал с миссис Тифлин.
- Похоже, старина Истер все-таки откинул копыта, - сказал он. - На водопой с другими лошадьми не пришел.
Ближе к полудню с ранчо на горе прискакал Джесс Тейлор.
- Карл, неужто ты сбыл с рук это старье, эту серую падаль?
- Нет. С чего ты взял?
- С того, - сказал Джесс.- Выехал я сегодня с утра пораньше и что вижу? Смех да и только. Вижу старика на старой лошади, без седла, вместо уздечки - кусок веревки. И едет не по дороге, а напрямки, через кустарник. А в руках, похоже, винтовка. Во всяком случае, что-то блестящее.
- Это старый Гитано,- пояснил Карл Тифлин.- Сейчас посмотрю, все ли ружья на месте. - На секунду он заглянул в дом. - Нет, все тут как тут. В какую сторону он ехал, Джесс?
- В этом весь смех. В сторону гор, вот в какую.
Карл засмеялся.
- Горбатого могила исправит, - сказал он. - Надо думать, он просто украл старину Истера.
- Поскачешь за ним. Карл?
- Господь с тобой, мне же лучше, закапывать это старье не придется. Но интересно - где он взял винтовку? И что он позабыл в горах?
Джоди прошел через огород и выбрался к живой изгороди. Пристально вгляделся в гигантские горы - хребет, за ним другой, третий, и так до самого океана. На миг ему показалось, что он видит черную точку, медленно ползущую по склону дальнего хребта. Джоди стоял и думал о рапире, о Гитано. О великих горах. Какое-то смутное желание всколыхнулось в нем, такое сильное, что к горлу подкатил ком. Он лег в зеленую траву возле круглого корыта, недалеко от живой изгороди. Прикрыл скрещенными руками глаза и лежал так долго-долго, полный тягостной необъяснимой горечи.