Юрий Тупицын. На восходе солнца (повесть)

———————————————————————————————————- Авт.сб. "В дебрях Даль-Гея". М., Центрполиграф, 1996.

OCR & spellcheck by HarryFan, 28 December 2000 ———————————————————————————————————- Экипаж патрульного галактического корабля "Торнадо" заканчивал завтрак, когда послышался мелодичный гонг вызова связной гравитостанции. Командир Иван Лобов отодвинул тарелку и поднялся из-за стола - искусственная гравитация создавала в отсеках корабля условия, ничем не отличающиеся от земных.

- Не иначе как очередное информационное сообщение, - со скучным видом проворчал штурман корабля Клим Ждан.

- Сомневаюсь, - словно про себя проговорил инженер "Торнадо" Алексей Кронин. Он недолюбливал бездоказательные суждения, да и вообще шутливая пикировка и дискуссии были обычны в его взаимоотношениях со штурманом.

- Чего тут сомневаться? - хмыкнул Клим. - Второй месяц без дела болтаемся в барражной зоне да слушаем информационные сообщения.

- Болтаться без дела в барражной зоне и слушать информационные сообщения - наше основное занятие, - наставительно заметил инженер. Действуя неторопливо и аккуратно, Кронин налил себе чашку кофе, положил в нее ломтик лимона, насыпал ложечку сахару, подумал и добавил еще одну.

- Видишь ли, - неторопливо продолжил он, помешивая кофе, - когда нет дела у нас, патрулей, значит, хорошо идут дела у всех остальных. А ведь это прекрасно. Не правда ли, Клим?

Штурман тяжело вздохнул:

- Правда-то правда, но как тошно без дела!

К началу двадцать третьего века человечество, жившее единой и дружной семьей, уверенно вышло в дальний космос, добираясь на гиперсветовых кораблях до самых дальних звезд нашей Галактики.

Звездные лайнеры подвергались в просторах Вселенной опасностям более грозным и таинственным, чем корабли древних отважных мореходов, исследовавших океанские просторы, архипелаги и острова. Немало неожиданностей и загадок встречалось космонавтам на планетах, где впоследствии предполагалось организовать поселения - дочерние человеческие сообщества. Для оказания помощи терпящим бедствие и была организована галактическая патрульная служба. Центрами ее стали космические базы, размещенные в обследуемых районах Галактики. Каждая база имела несколько небольших, но максимально быстроходных патрульных кораблей, скорость которых в режиме разгона могла в десятки и сотни раз превышать скорость света. Экипажи патрульных кораблей, состоящие из наиболее опытных и умелых космонавтов-гиперсветовиков, несли дежурство, барражировали, как говорят специалисты, на заданных галактических трассах и по команде с базы или сигналу бедствия готовы были немедленно идти на помощь.

Патрули располагали всем необходимым для спасения людей, для борьбы со стихийными бедствиями и самыми свирепыми хищниками чужих планет. В их распоряжении были лучевые пистолеты, плазменные ружья-скорчеры и скафандры высшей защиты из ядерного вещества, нейтрида, надежно оберегающие космонавтов от жестких излучений, космических холодов и температур во многие тысячи градусов. На борту каждого патрульного корабля находились глайдер, легкий разведывательный летательный аппарат, и униход, боевая машина, способная двигаться по пересеченной местности, плавать по воде и под водой, летать в атмосфере и космосе.

Кронин с видимым удовольствием отпил несколько глотков кофе и продолжил свои размышления вслух:

- А сомневаюсь я потому, что информационные сообщения никогда не передаются во время завтраков или обедов. База неукоснительно заботится о нашем здоровье. А что может быть вреднее, нежели прерванный завтрак? Разве, после того как его оторвали от тарелки, Иван будет есть с прежним аппетитом?

На подвижном лице Клима появилось выражение интереса.

- А ведь и верно! Но если это не информационное сообщение, так что же?

Инженер допил кофе и выразительно пожал плечами. Штурман собрался было высказать какое-то предположение, но в кают-компанию вошел Лобов.

- Конец завтраку, - негромко сказал он, - стартуем. Задание первой срочности. На Мезе терпит бедствие "Ладога".

- Бедствие? - переспросил Ждан, живо поднимаясь из-за стола.

- Предположительно. Она не вышла на связь ни в основной, ни в резервный сроки и на запросы базы не отвечает.

Через минуту заныли ходовые двигатели, и "Торнадо" вышел на заданную траекторию разгона, с каждым мгновением наращивая скорость.

Информационное сообщение об открытии новой планеты, названной Меза, торнадовцы получили несколько дней тому назад. Это была типичная планета геогруппы: околоземная масса, кислородно-азотная атмосфера и мировой океан с развитой системой материков. Подобные открытия происходят очень редко и считаются событиями эпохальными. "Ладога", экипаж которой состоял из опытного гиперсветовика Юстинаса Штанге, планетолога Нила Гора и биолога Дана Родина, вместе с восторженными поздравлениями получила с базы и деловое предложение обследовать планету более детально. Естественно, предложение было принято, и скоро командир "Ладоги" Штанге сообщил, что корабль выведен на мезоцентрическую орбиту.

Путем тщательных дистанционных исследований экипажу "Ладоги" удалось установить, что Меза переживает эпоху, примерно соответствующую мезозойской эре Земли, и населена ящерами, удивительно похожими на ископаемых пресмыкающихся Земли - динозавров. На планете господствовал ровный теплый, но несколько засушливый климат. Большие площади материков были заняты пустынями и полупустынями. И только по берегам мелководных морей и рек растительность становилась богатой, преобладали леса. С пустынностью планеты непонятным образом соседствовал необычно высокий фон биоизлучения, свидетельствующий о каких-то бурных жизненных процессах. На всех материках Мезы, иногда прямо среди пустынь, были обнаружены загадочные образования, которые исследователи планеты назвали городами. Эти образования и в самом деле походили на скопление большого числа разрушенных и полуразрушенных зданий, в расположении которых угадывалась известная правильность и система.

Что они собою представляют - мертвые, таинственные города? Создания некой погибшей цивилизации или естественные образования, рожденные причудами выветривания горных пород? Загадка... Одно было ясно: ныне разумные существа на Мезе не обитают. У планеты полностью отсутствовало информационное поле, не удалось зарегистрировать даже простейших радиопередач, а без информационного поля, как известно, немыслимо существование сколько-нибудь развитой цивилизации. Более того, удалось обнаружить преспокойно разгуливающих ящеров - игуанодонов и бронтозавров.

Закончив цикл дистанционных наблюдений, экипаж "Ладоги" запросил разрешение на посадку, мотивируя это необходимостью исследования феномена городов и уточнения индекса безопасности планеты. Такое разрешение было дано.

"Ладога" благополучно приземлилась на пустынном плато, наиболее благоприятном с точки зрения безопасности, неподалеку от одного из городов. Штанге сообщил, что послепосадочный комплекс работ выполнен, корабль приведен в стартовую готовность, а экипаж приступил к работе. База с нетерпением ждала дальнейших сообщений, но "Ладога" молчала, не выйдя на связь ни в основной, ни в резервные сроки. Не ответил исследовательский корабль и на многочисленные запросы. Тогда на помощь был выслан патрульный корабль "Торнадо".

1

Голубоватый шар Мезы с крупным материком непривычных очертаний был скупо украшен пятнами и разводами белых облаков. Штурман корабля Клим Ждан с трудом оторвал взгляд от иллюминатора.

- Ящеры и исчезновение галактического корабля. Это же нелепость!

- И тем не менее он исчез, - хладнокровно ответил Кронин.

Инженер сидел, примостившись в уголке дивана и обхватив длинными руками свои худые плечи.

- Кстати, - Кронин покосился на штурмана, - ты совершенно напрасно относишься к ящерам с таким предубеждением.

Клим засмеялся, приглядываясь к инженеру.

- А давно ли ты записался в рептилофилы?

- С детства, - коротко ответил Кронин и пояснил: - Мой старший брат, с которым у меня часто возникали разногласия по самым разнообразным вопросам, терпеть не мог этих животных. Наверное, в пику ему я воспылал бескорыстной любовью ко всему племени пресмыкающихся. Помимо всего прочего, мне было любопытно наблюдать, как он прыгал и вопил, обнаружив у себя в постели какого-нибудь пресимпатичнейшего ужа.

В ответ на смех Клима инженер позволил себе чуть улыбнуться.

- Ящеры - удивительные создания. Куда до них солидным млекопитающим. Вспомни-ка мезозойскую эру Земли. Ящеры шутя покорили сушу, воду и воздух. Они научились ходить, бегать, прыгать, нырять, плавать и летать. Они овладели наиболее экономичным, двуногим способом передвижения и освободили передние лапы для дополнительных, зачастую универсальных функций. Самые крупные из них достигли высоты шестиэтажного дома, а самые мелкие смогли бы уместиться на человеческой ладони. Ящеры воплотились в такое количество видов, какое не снилось ни одному классу других животных. После рептилий природа не создала ничего нового.

- За одним единственным исключением, - заметил Клим, - среди рептилий не было приматов, к которым имеем честь относиться и мы с тобой.

- К сожалению, - со вздохом согласился Кронин.

- Почему же к сожалению? К счастью!

- Пусть к счастью, не будем спорить по пустякам. А вот на Мезе, очевидно, всемогущий случай создал ветвь рептилоприматов, ящеров, обладающих сложно организованным мозгом. Сформировалось племя разумных мезойцев, которые остановили биологическую эволюцию планеты, заменив ее эволюцией социальной точно так же, как это сделал на Земле человек.

Клим, с улыбкой слушавший домыслы Кронина, вдруг помрачнел, покосился на иллюминатор и пробормотал:

- Штанге и его экипажу от этого не легче.

Инженер дружески положил руку ему на плечо.

- Рано расстраиваться, Клим. Может быть, с ними не произошло ничего серьезного. Какая-нибудь глупая безобидная случайность.

- Какая?

- А что, если на "Ладогу" напал гигантский динозавр? - Кронин несколько оживился. - Эти твари способны на самые неожиданные поступки. Я сделал прикидочный расчет и убедился, что брахиозавр или даже тиранозавр-рекс могли бы опрокинуть "Ладогу". Серьезного ущерба кораблю это бы не причинило, но антенны дальней связи наверняка оказались бы поврежденными.

- Но какими же надо быть растяпами, чтобы допустить такого страшного зверюгу к самому кораблю!

- Не забывай, мой друг, что на "Ладоге" был только один настоящий космонавт - Юстинас Штанге, двое других - ученые.

- Ученые, конечно, - люди мудрые, но ужасно легкомысленные. Иногда они увлекаются и теряют голову, как женщины или дети. Я нисколько не удивлюсь, если узнаю, что они специально подманили к самой "Ладоге" какого-нибудь тиранозавра-рекса, чтобы пополнить свою фильмотеку уникальными кадрами.

- У тебя бывали с учеными конфликты?

- Я говорю о принципах, а не о частностях, - важно ответил Кронин, - при чем тут мелкие личные конфликты? Просто ученые - ужасные люди! Еще по неосторожности алхимиков на воздух взлетали романтические рыцарские замки. В эпоху машинного производства дела пошли куда с большим размахом и в руины превращались уже целые кварталы и города. А теперь?

Кронин сокрушенно покачал головой и грустно-доверительно заключил:

- Скажу тебе откровенно: возвращаясь на Землю, я всегда волнуюсь. На месте ли она? Не превратили ли ее ученые, увлекшиеся очередным многообещающим экспериментом, в облако космической пыли или плазменную туманность?

Однако, когда "Торнадо" сблизился с планетой, шутки прекратились: несмотря на все старания, не удалось обнаружить ни малейших признаков корабля. Он как сквозь землю провалился.

- Может быть, Штанге просто перепутал координаты? - без особой уверенности предположил инженер.

- Вот именно, - сердито ответил Клим, - перепутал координаты, посадил "Ладогу" на воду вместо суши и утопил вместе с экипажем.

- Ошибиться может каждый, - в раздумье проговорил командир корабля Лобов.

- Но вероятность такой ошибки ничтожна! - обернулся к нему штурман. - И потом, ошибка в координатах никак не объясняет молчания "Ладоги".

- Верно, - согласился Лобов и добавил: - Остается одно: тщательно обследовать место посадки, может быть, и найдутся какие-нибудь следы.

Задачу обследования Клим попытался решить стереофотографированием. В точке посадки "Ладоги" он не обнаружил ничего, зато в ближайшем городе сфотографировал диплодока. Гигант преспокойно брел посредине улицы.

- А что там делает диплодок? Занимается археологическими раскопками? - съязвил инженер.

- Придется тебе самому расспросить его об этом.

- У нас еще все впереди, - пробормотал Кронин.

Инженер был не в духе. Он возлагал большие надежды на радиометрическую аппаратуру, совсем недавно установленную на корабле, но аппаратура писала лишь слабый фон пустыни.

- Ты пощупай город, - в шутку предложил Клим, - может быть, "Ладога" в нем спряталась. Не зря же туда ходят любопытные диплодоки!

Инженер пожал плечами и механически навел аппаратуру на город. Когда после экспозиции он стал просматривать ленту записи, у него, что называется, глаза полезли на лоб. Клим, наблюдавший за работой товарища, мгновенно оказался рядом с ним.

- "Ладога"?

- Не мешай! - отозвался Кронин. И сколько его ни тормошил Клим, оставался глух и нем, как египетская мумия. Только закончив анализ, он откинулся на спинку кресла, посмотрел на Клима невидящими глазами и бесстрастно сообщил:

- Это не "Ладога". Но наличие ядерной энергетики на Мезе можно считать доказанным.

- Что?!

- Смотри сам, - коротко предложил Кронин.

Клим плюхнулся в освобожденное инженером кресло и впился глазами в ленту записи, рядом с которой Кронин положил эталонную радиометрограмму. Сомнений быть не могло! Аппаратура "Торнадо" засекла точечный источник проникающей радиации, характер которой во всех деталях соответствовал излучению плутониевых реакторов, когда-то широко распространенных на Земле.

- Ящеры и атомные станции. Но это же нелепость! - возмутился Клим, на что инженер резонно заметил, что исчезновение "Ладоги" тоже нелепость, но тем не менее факт.

Командир "Торнадо", когда его познакомили с результатами сенсационных наблюдений Кронина, долго сидел в молчаливом раздумье.

- Вы уверены, что это плутониевые станции? - спросил он наконец.

- Ни в коей мере! - сразу же очень решительно ответил Клим.

Инженер пожал плечами.

- Спектр излучения типичен для таких станций. Совпадает даже тонкая структура.

- Природа выкидывает фокусы и почище, - возразил Клим.

- И все же, - инженер был деликатно настойчив, - предположение о плутониевых станциях много вероятнее природных фокусов.

Лобов покосился на штурмана, который дипломатично промолчал, лишь передернув плечами, и решил:

- Будем садиться по координатам, которые дал Штанге. Корабль - не детская игрушка, должны же остаться какие-то следы!

2

Пренебрегая затратами энергии, а в непосредственной близости от крупной планетной массы они были нерационально велики, Лобов установил гравитосвязь с базой и запросил разрешение на посадку. После получасового молчания, последовавшего за указанием "ждите", - на базе, по-видимому, был созван совет, - посадку разрешили с обязательным соблюдением мер безопасности, оговорившись, что попутно с поисками "Ладоги" следует попытаться установить контакт с мезойской цивилизацией, если таковая существует, и определить примерный индекс безопасности планеты.

Лобов с ювелирной точностью посадил "Торнадо" по координатам Штанге. Стоянка "Ладоги" должна быть где-то совсем рядом, но вокруг, сколько видел глаз, простирались лишь голые красные пески с редкими серыми пятнами скудной растительности. Надо было начинать планомерный продуманный поиск. Командир решил производить его без взаимной подстраховки. Это допускалось в виде исключения, зато намного сокращало время спасательных работ. Лобов сознательно шел на риск - ведь хороша лишь своевременная помощь, любое, казалось бы, самое незначительное промедление иногда оказывается роковым.

На разведку атомного города он направил Клима Ждана.

- Твоя главная задача, - напутствовал Лобов штурмана, - пассивное наблюдение. Активность можешь проявить только в том случае, если встретишь кого-нибудь с "Ладоги". Без нужды униход не покидай. Выход во всех случаях только в нейтридном костюме. Оружие - скорчер.

- В общем, максимум безопасности, - неторопливо сказал штурман. - Не беспокойся, Иван. Я отлично знаю, что это такое.

- Знать мало, надо выполнять.

- Буду дисциплинирован, как стажер-первокурсник.

Несмотря на бравый вид и шутливый тон, штурман волновался. Да это и понятно. Разведка планеты, на которой бесследно пропадают гиперсветовые корабли, чревата всякими неожиданностями.

Кронин колдовал за своим необъятным контрольным пультом. Так было всегда: Ждан и Лобов вели разведку, а инженер проверял исправность корабельных систем и готовил "Торнадо" к немедленному старту. Такая готовность обязательна при посадке на неосвоенные планеты.

Клим покосился на Алексея и сказал надменно:

- Хотел по возвращении презентовать тебе хвост диплодока, но теперь ты не получишь и чешуйки.

Кронин обернулся, разглядывая облаченного в черный нейтридный скафандр штурмана.

- Желаю тебе добыть самый длинный хвост в Галактике, - инженер улыбнулся, но глаза оставались грустными.

- Счастливого поиска, Клим! - серьезно добавил Лобов.

Глядя, как в мутно-голубом пыльном небе тает силуэт унихода, Лобов спросил у Кронина:

- Работы много?

- Не больше чем на час.

- Хорошо. Не торопись, подождем известий от Клима. - Он помолчал и добавил: - Я пока пошарю по окрестностям, попробую найти стоянку "Ладоги". - Прошелся по рубке и остановился прямо перед инженером. - Тебе пока выход из корабля запрещаю.

Кронин приостановил работу и не без удивления взглянул на командира. Лобов нехотя пояснил:

- Я полтора года летал со Штанге. Юст - настоящий гиперсветовик. И если он бесследно пропал вместе со всем экипажем, дело неладно.

3

Примерно на полпути к атомному городу Клим наткнулся на дорогу. Она тянулась через пески прямой зеленоватой полосой, лишь иногда плавно огибая какие-то невидимые с высоты препятствия. Как только Клим убедился, что это не мираж и не иллюзия, он резко снизился, сбавил скорость и полетел вдоль дороги, во многих местах заметенной песком. Иногда наносы были так широки, что дорога вообще исчезала. Лишь пролетев некоторое время вслепую, Клим снова натыкался на нее. И все-таки это искусственное сооружение бесстрастно свидетельствовало о некогда существовавшей здесь цивилизации. Существовавшей или существующей?

Клим завалил машину в крутой вираж: занятый дорогой, он чуть было не проскочил любопытное строение слева. Оно было сильно разрушено, и штурман долго не мог понять его назначения. Только когда Клим догадался набрать высоту и зайти издалека, все вдруг встало на свои места: под ним была мощная космическая антенна дальней связи с примерно тридцатиметровым параболическим отражателем. От его прочного каркаса уцелело немногим больше трети, густая металлическая сеть, образовывавшая в свое время поверхность зеркала, разрушилась, истлела и лишь кое-где висела жалкими трухлявыми клочьями.

Не обнаружив возле антенны ничего интересного, Клим снова вывел униход на дорогу. Скоро та начала ветвиться, а из-за горизонта одно за другим стали выплывать странные причудливые сооружения. Клим смотрел вперед с нетерпением и живым интересом. Это был город, настоящий город, построенный руками неведомых разумных, а не причудливая игра слепых сил природы. Но как разрушен этот город, неторопливо встающий из красноватого песка! Повсюду торчат обнажившиеся лохмотья каркасов, горбатятся изломанные, обкусанные контуры стен, полузасыпанные песком. Все это похоже на разрушения, причиненные жестокой безжалостной войной. Но, присмотревшись, Клим понял, что здесь похозяйничала рука еще более жестокая и неумолимая - рука времени. Развалинам были многие сотни, если не тысячи лет.

В стороне от развалин Клим заметил большое приземистое здание. Оно стояло на самой границе голых песков и своей монолитностью резко контрастировало с окружающим его дряхлым разлагающимся миром. Клим повернул униход и включил радиометр: прибор фиксировал плавно растущий уровень радиации, характерный для плутониевого цикла распада. Это была действующая атомная станция.

Прямоугольной формы здание не имело окон. Зато в торцах были двери, и к каждой из них вела ухоженная дорога без следов заноса песком. Клим снизился и несколько раз прошел бреющим полетом над самой крышей. Он почему-то надеялся, что двери откроются и из станции кто-нибудь выйдет. Но здание оставалось безжизненным, как каменная глыба. И тогда Клим повел униход на посадку.

Он подумал, что, учитывая наставления Лобова, садиться вряд ли стоило, но размышлять и колебаться уже было некогда. Клим мастерски посадил униход неподалеку от одной из входных дверей. С минуту он сидел в кабине, поругивая себя за поспешность, а заодно осматриваясь, затем - надо же доводить дело до конца - взял скорчер и выпрыгнул на песок. Осмотревшись еще раз и не заметив ничего подозрительного, - лишь высоко в небе парили крылатые ящеры, - Клим взял скорчер под мышку и направился к двери. Но едва он ступил на гладкую поверхность дороги и сделал по ней первый шаг, как откуда-то из недр здания станции вырвался оглушающий вой и застыл на нестерпимо высокой, леденящей кровь ноте. В первое мгновение Клим растерялся. Потом сошел с дороги. Вой мгновенно оборвался, а наступившая тишина показалась похожей на небытие. Ну и ну! Такого неистового концерта он не только не ожидал, но, пожалуй, и не слышал еще ни разу в жизни.

"Лобов прав, на этой планете надо держать ухо востро!" Клим повернулся, чтобы идти к униходу, и заметил двуногого ящера, который грузно скакал к станции, бревном оттопырив хвост. Это был один из самых гигантских хищников, созданных природой, - тиранозавр: громадная морда, огромные, прямо посаженные глаза, крохотные, почти неразличимые, передние лапки и массивные задние ноги с чудовищными когтями. Штурман с беспокойством отметил, что хищник несется прямо на униход. Рисковать и подпускать это чудовище вплотную не было никакого смысла. Клим вскинул скорчер к плечу, повел стволом, выцеливая ящера, и плавно потянул спусковой крючок. Лучевой удар настиг тиранозавра в прыжке. Тот вспыхнул и уже обугленным упал на песок.

Клим вознамерился было подойти ближе и внимательно осмотреть, но, мысленно сопоставив все только что происшедшие события, передумал и круто свернул к униходу. Когда он открыл дверцу кабины, по песку скользнула какая-то тень. Клим поднял голову: несколько птеродактилей, отделившись от общей стаи, быстро набирая скорость, пикировали прямо на него. Клим занес было ногу, чтобы вскочить в униход и захлопнуть за собою дверцу - казалось, что могут сделать крылатые ящеры могучей боевой машине, - но его остановило тревожное, скорее интуитивное, чем сознательное чувство. Да, на него пикируют совершенно безобидные, с земной точки зрения, ящеры. Но ведь это не Земля, а Меза! Совсем неподалеку бесследно исчез гиперсветовой корабль, рядом, рукой подать, в окружении развалин работает атомная станция. Неправомерные земные аналогии погубили немало космонавтов. Кто знает, каковы цели и возможности стремительно приближающихся к униходу крылатых созданий? И когда птеродактили ворвались в зону опасной близости, он, стиснув зубы, навскидку ударил из скорчера. Несколько птеродактилей вспыхнули облачками дымного пламени и рассеялись в воздухе, лишь пепел медленно-медленно потянулся к земле. Стая со скрипучими криками тотчас же шарахнулась в сторону. Клим опустил скорчер к ноге. Оглядевшись, он заметил другую стаю крылатых ящеров, которые парили над трупом тиранозавра. Время от времени то один, то другой из них пикировал на сожженного гиганта и снова круто набирал высоту. Понаблюдав за этим хороводом, который, по-видимому, предшествовал богатому пиршеству, штурман сел на водительское место, захлопнул дверцу и поднял униход в воздух.

Небо над городом было пыльным и мутным, словно от почвы поднимались древние гнилые испарения. Климу чудилось, что он ощущает мертвенный запах тлена, который навечно повис над развалинами. Что же произошло с теми, кто в свое время строил все это на краю пустыни? Навсегда покинули родную планету? Уничтожили друг друга в изнурительных войнах? Стали жертвами какого-то космического катаклизма? И как совместить весь этот тлен с действующей атомной станцией?

Завершая широкий круг над городом, Клим собирался взять курс на "Торнадо", когда заметил вдали еще одно здание. Над ним торчал не то шпиль, не то антенна. Пока Клим гадал, что это такое, шпиль начал мягко и непринужденно изгибаться, точно резиновый, и прямо на глазах изумленного Клима превратился в огромную, вытянутую кверху петлю...

4

Подняв глайдер в воздух и сделав несколько широких кругов над "Торнадо", Лобов мысленно одобрил действия Штанге. Местность отлично просматривалась, а пустыня была такой безбрежной, что встреча с крупным зверем казалась просто невероятной. Что же тогда случилось с "Ладогой"? Трагедия? Чудо?

Постепенно расширяя зону поиска, Лобов вскоре заметил на ровной поверхности песка характерный кратер. Он снизился и прошел на высоте нескольких метров. Сомнений быть не могло - это стартовая воронка, след отдачи ходового двигателя "Ладоги" при взлете. Так вот как обстоят дела! "Ладога" все-таки приземлялась здесь и не была ни уничтожена, ни перевезена в другое место. Она стартовала обычным образом, просто-напросто сменив район базирования. Такое нередко случается в практике разведывательных групп, но как Штанге, опытный космонавт, мог сменить стоянку, не предупредив базу? Почему после этого связь с "Ладогой" прекратилась?

Лобов зашел на посадку и притер глайдер в нескольких метрах от стартовой воронки. Он вышел из машины. Ноги по щиколотку утонули в сыпучем песке. Обходя по краю воронку, Лобов наступил на что-то твердое. Он нагнулся, нащупал в песке предмет и выпрямился, держа его в руке. Это был лучевой пистолет. Лобов, как мог, очистил его от песка и обнаружил, что из пистолета дважды стреляли. Так зафиксировал счетчик выстрелов. Долго он разглядывал маленькое, но грозное оружие, лежащее на ладони. Кто и в кого стрелял из этого пистолета? Почему исправное оружие брошено, как ненужная вещь?

Спрятав пистолет в сумку, Лобов продолжил осмотр и метрах в тридцати от воронки наткнулся на полузанесенный песком, обуглившийся труп небольшого животного. Рассмотрев свою находку внимательнее, Лобов понял, что животное, скорее всего ящер, было сожжено лучевым ударом. В него стреляли, очевидно, из того самого пистолета, который сейчас лежал в сумке. Для этой рептилии за глаза хватило бы и одного импульса, но стреляли почему-то дважды. Стрелявший хотел исключить любую случайность?

Не обнаружив больше ничего интересного, Лобов вернулся к глайдеру. Последний раз оглядывая красноватые пески, мутное небо и тусклое солнце, он задержал взгляд на маленькой черной точке, едва различимой в вышине. Несколько секунд, щуря от напряжения глаза, он следил за ней, а потом опустил на глаза очки-телескопы. При двадцатикратном увеличении точка обернулась огромной птицей, величаво парящей над пустыней на широко раскинутых крыльях. Это был гигант мира летающих - птеранодон с размахом крыльев никак не менее пяти метров. Что он высматривает здесь, в пустыне, где нет ничего живого? В глубоком раздумье Лобов поднял глайдер в воздух.

Вернувшись на "Торнадо", Лобов застал Кронина в кают-компании за приготовлением пищи.

- Корабль к старту готов, вот и решил заняться, пока есть время, - сказал он, словно оправдываясь. - Кто знает, до кухни ли потом будет.

Лобов кивнул головой в знак одобрения, опустился в кресло, взял со стола одно из аппетитных яблок и откусил.

- Как Клим?

- Разведку закончил, возвращается, - инженер ловко укладывал приготовленные блюда в консерватор. - Никого не обнаружил, но, по-моему, наткнулся на что-то сенсационное. Уж слишком бесстрастный у него голос.

Лобов лениво жевал яблоко, погруженный в свои мысли. Кронин закрыл крышку консерватора, задвинул в кухонный отсек и сел рядом с командиром.

- А какие у тебя новости?

- Нашел стоянку "Ладоги". Она ушла своим ходом не больше трех дней назад, даже стартовую воронку не успело засыпать.

- Своим ходом? - поразился инженер.

Лобов кивнул и, перегнувшись назад, бросил остаток яблока в утилизатор.

- Подожди, - недоуменно сказал инженер, морща высокий лоб, - но ведь связь с "Ладогой" прервалась еще неделю назад! Выходит, они несколько дней преспокойно стояли здесь, а выйти на связь с базой не пожелали?

- Выходит, так.

Кронин недоверчиво качнул головой.

- А ты уверен, что они стартовали всего три дня назад?

- Уверен. Иначе от стартовой воронки не осталось бы и следа. А потом я проверил по радиоактивным изотопам кремния, что образовались при отдаче двигателя. Получается, около двух суток, с точностью до нескольких часов.

- Тогда я ничего не понимаю!

Лобов согласно кивнул и, помолчав, добавил:

- Возле самой воронки я нашел исправный пистолет, из него дважды стреляли. А метрах в тридцати валялись останки сожженного ящера.

- Так, - тон инженера становился все более озабоченным, - выходит, там была драка?

- Уж очень невелик ящер-то, с зайца величиной. - В голосе Лобова звучало сомнение.

- А что за ящер?

- Не разберешь. От него почти ничего не осталось. Ведь дважды стреляли по такой крохе.

- Дважды?

- Дважды, я же говорю, почти ничего не осталось.

- Дважды, - пробормотал инженер, - зачем же дважды?

Лобов вскинул на него глаза. Взгляды их встретились, и они без слов поняли друг друга.

- Да, - вздохнул Лобов, - скорее всего "Ладогу" захватили мезойцы. А потом разобрались что к чему и перегнали на другое место.

- А может быть, заставили перегнать?

- Может быть, - согласился Лобов. - Одного не пойму, как они сумели захватить корабль? Как Штанге мог оказаться таким растяпой?

- Во всяком случае, - в голосе инженера прозвучало уважение к неведомому противнику, - надо быть настороже.

- Да... Путь к ладожанам лежит через мезойцев, теперь это ясно.

- Вот и убьем сразу двух зайцев, как того хотела база, - улыбнулся инженер.

- Нет, Алеша, если мы и убьем, то не зайца, а игуанодона или брахиозавра. И я тебе, так и быть, преподнесу его хвост, - послышался голос Ждана.

Он стоял у входа в кают-компанию, прислонившись плечом к стене. Вид у него был возбужденный, таинственный и несколько растерянный. Лобов даже голову склонил набок, стараясь догадаться, что означают столь необычные эмоции.

- Клим, - с улыбкой сказал инженер, - являешься неслышно и таинственно, как призрак. И говоришь странные вещи. Ты видел брахиозавров?

- Не брахиозавров, а брахиозавра, - уточнил Клим.

- Ты успел слетать к морю? Или они бродят по пустыне, как верблюды?

Клим пожал плечами и обратил свой загадочный взор на Лобова.

- Иван, скажи, похож я на сумасшедшего?

- Не особенно.

- Не больше, чем обычно, - уточнил инженер.

- Я спрашиваю вполне серьезно.

Лобов поднялся из кресла:

- Что-нибудь случилось?

Клим кивнул:

- Случилось. Это настоящий, много веков назад заброшенный город. В нем только несколько целых зданий. А одно достраивается.

- Достраивается?

- Достраивается, - безмятежно подтвердил штурман, - заканчивают второй этаж, скоро примутся за третий.

Кронин тоже встал, но уже не улыбался. Лоб командира прорезала глубокая складка.

- Кто строит, - негромко спросил он, - ладожане?

Клим с откровенным удивлением взглянул на него.

- Роботы? - предположил инженер.

Клим отрицательно покачал головой.

- Да кто же?

Клим помолчал, явно наслаждаясь моментом, и торжественно изрек:

- Ящеры. - И, с удовольствием наблюдая за произведенным эффектом, повторил: - Самые обыкновенные ящеры: орнитомимиды, игуанодоны и даже брахиозавр!

5

Строящееся здание, освещенное неярким солнцем, четко рисовалось на фоне безоблачного мутного неба. Рядом со зданием застыла грязно-зеленая, словно высеченная из камня фигура исполинского ящера: яйцеобразное туловище, массивный, постепенно утончающийся хвост и длинная гибкая шея, украшенная до смешного маленькой головкой. Задние ноги ящера были коротки, а передние - непомерно высоки.

- Ну и громадина! - пробормотал Кронин.

- Брахиозавр, самый крупный среди гигантских динозавров, - представил ящера Клим, - но нисколько не заносится и трудится так же честно, как и все остальные.

Штурман стоял, небрежно опираясь на полированный борт унихода. Выслушав ошеломляющее сообщение о работягах-ящерах, Лобов после недолгого размышления направил его вместе с Крониным разобраться в этом феномене. Инженер, разглядывая ящера, усмехнулся.

- Непохоже, чтобы он слишком напрягался.

- Просто он рационально распределяет силы. Сейчас у него передышка. Не улыбайся, работа тут организована самым лучшим образом.

- Одиноко ему, наверное, наверху.

- Сочувствуешь? - улыбнулся Клим, поглядывая то на ящера, то на длинную фигуру инженера.

Тот остановил его жестом руки.

- Внимание! Кажется, начинается.

Голова брахиозавра шевельнулась, важно повернулась на длинной шее, по-птичьи наклонилась влево-вправо, разглядывая что-то внизу, и начала неторопливо опускаться. Шея при этом изгибалась изящной дугой. Дуга становилась все круче, круче, пока не превратилась в гигантскую петлю, широкой частью обращенную в небо. Приблизившись, голова заметно выросла в размерах и уже не казалась такой маленькой, как прежде. Лениво раскрылась широкая ярко-оранжевая пасть и ловко подцепила многотонный контейнер с кирпичами. Пасть несколько раз чавкнула, ухватываясь поудобнее, задумчиво мигнули большие выпуклые глаза. Контейнер плавно поплыл вверх, увлекаемый волшебным движением шеи, и был торжественно водружен на площадку возле строящегося здания.

- Прошу, - возгласил Клим, точно он был режиссером только что содеянного представления. - Живой подъемный кран в действии. Абсолютно надежен, не требует ни техосмотров, ни ремонта.

Установив контейнер, брахиозавр несколько живее, нежели раньше, повернулся к кормушке, размещенной там же, наверху, сунул в нее голову и принялся что-то пожирать.

- Дрессировка на пищу, - заметил Кронин, брезгливо морщась.

- Совершенно верно, - согласился Клим, - а реализуется это с помощью простейшей автоматики. Когда сей труженик ставит контейнер на площадку, в кормушку подается очередная порция пищи. Не очень большая, чтобы он не наелся сразу, но и не маленькая - иначе эта гора ничего не почувствует.

Ждан был прав: порция пищи была небольшой, по крайней мере для этого чудища. Не прошло и минуты, как брахиозавр недовольно фыркнул раз-другой, вытащил из кормушки морду, испачканную чем-то коричневым, облизнулся языком-лопатой, отряхнулся и, вознеся голову, опять ставшую удивительно маленькой, снова застыл в каменном спокойствии.

- Подъем контейнера - не чудо. Кто руководит всем этим? - пробормотал инженер, не спуская глаз со строящегося здания.

На контейнерной площадке медленно, но достаточно энергично двигался массивный трехметровый игуанодон. Прочно утвердившись на задних ногах-тумбах и толстом хвосте, он разгружал контейнер: передними лапами подцеплял целые секции-связки кирпичей и по наклонному желобу отправлял их вниз, на "крышу" стройки. Там их подхватывали гардозавры, двуногие ящеры меньшего роста, и растаскивали по рабочим местам. Работали они весело, споро, но бестолково: иногда хватались вдвоем за одну и ту же связку, и тогда начиналась борьба - кто кого перетянет, - иногда сталкивались. Издалека они напоминали массивных кенгуру, разучившихся прыгать и перешедших на валкое хождение. Гардозавры подносили связки орнитомимидам, птицеящерам, животным еще меньшего роста, изящным, стройным, с длинными и ловкими передними лапами.

Кронин внимательно следил за работой одного птицеящера. Тот брал из связки кирпичи, окунал в какой-то раствор, налитый в желоб, тянувшийся вдоль всей стены здания, и с величайшим тщанием укладывал их один к одному, возводя таким образом безукоризненно ровную стену. Во время последней, самой ответственной операции птицеящер был сосредоточен и не отвлекался. В остальное же время он оглядывался по сторонам, почесывался, верещал что-то, напоминая своим поведением обезьяну.

- А вот и еще одна машина, - с ноткой удивления в голосе проговорил Клим, - живой тягач!

Проследив за его взглядом, Кронин увидел вдали еще одного колосса мира рептилий - диплодока. Он шествовал по широкой дороге зеленоватого цвета. Отвислое брюхо колыхалось в такт шагам из стороны в сторону, как маятник. Грязно-серый крестец вздымался холмом. Диплодок был впряжен в многоколесную повозку, соответствующую его росту. На повозке стояли решетчатые контейнеры с кирпичами. Шея диплодока анакондой тянулась вдоль дороги, морда, чем-то напоминавшая верблюжью, имела презрительно-равнодушный вид.

Зеленоватая дорога опоясывала стоянку брахиозавра. Когда странный поезд с кирпичами поравнялся с живым подъемным краном, одно из звеньев многоколесной повозки плавно наклонилось, и контейнеры с кирпичами съехали прямо к ногам брахиозавра. Диплодок продолжал тянуть повозку дальше, как будто ничего не случилось.

- Дрессирован на дорогу, - предположил Клим, - идет вдоль зеленой полосы, а остальное для него просто не существует.

- Легко сказать, - вздохнул инженер. - У этого живого холма головной мозг величиной с грецкий орех! Какая уж тут дрессировка!

- Но у него есть и второй мозг, в области крестца. Он в сотни раз больше головного. Недаром это создание назвали двудумом.

Инженер засмеялся:

- Стало быть, ты полагаешь, что он думает не только головой? Забавно! Впрочем, - добавил он, морща в раздумье лоб, - это можно проверить.

- Чем он думает?

Инженер опять засмеялся:

- Нет, на каком принципе он дрессирован.

И Кронин изложил нехитрый план, который Клим принял с явным одобрением.

Заняв места в униходе, друзья обогнали диплодока метров на пятьсот, сильнодействующим красителем, который применяется для визуальной сигнализации, навели участок ложного пути, создав иллюзию двух абсолютно равноценных дорог. Отведя униход в сторонку, они стали ждать, как двудум решит предложенную ему дилемму.

Добравшись до разветвления, диплодок замедлил шаг, а потом и вовсе остановился. Добрую минуту он простоял неподвижно, наклоняя голову то вправо, то влево.

- Думает, - значительно сказал Клим.

По-видимому, имитация была безупречной, потому что диплодок забеспокоился, постепенно приходя во все большее и большее возбуждение, задергал хвостом и заревел. Повозка качнулась, одно ее звено чуть не опрокинулось, и кто знает, что было бы дальше, но в этот момент откуда-то с высоты камнем упал птеродактиль, над самой землей зонтиком распахнул перепончатые крылья и уселся на крестец диплодока. По-хозяйски устроившись поудобнее, птеродактиль несколько раз с силой клюнул гиганта. Диплодок понемногу успокоился, перестал реветь, постоял еще с минуту и степенно поволок повозку дальше, миновав ложный участок пути. Птеродактиль проехался немного на спине ящера, неуклюже разбежался, нырнул со спины-холма и взмыл в небо.

- Любопытно, - пробормотал инженер, провожая взглядом ящера, - оказывается, тут есть не только рабочие, но и надсмотрщики.

- И немало, - добавил Клим.

Прикрывая ладонью глаза, он смотрел вверх, где в мутном просторе плавали черные точки - парящие птеродактили.

6

Лобов оглядел товарищей. Клим стоял у стены, хмурясь и заложив руки за спину, Кронин сидел в своей любимой позе - забившись в самый угол дивана и обхватив длинными руками худые плечи.

- Что скажешь ты, Клим?

- Что можно сказать, когда ясно одно - ничего не ясно! - буркнул штурман.

По губам Лобова скользнула улыбка - в этой реплике был весь Клим. Всякую загадку, которой нельзя было дать исчерпывающего объяснения, он воспринимал как оскорбление. Клим обижался не столько лично за себя, сколько за человечество в целом.

- И что же тебе не ясно, мой друг? - хладнокровно полюбопытствовал Кронин.

- Да все! От начала и до конца. Не ясно, куда могла исчезнуть "Ладога" в такой безобидной обстановке. Не ясно, как безмозглые ящеры могут выполнять сложные операции, которые под силу только разумным. Не ясно, почему с действующими атомными станциями соседствуют древние развалины. А стройка? Какой в ней смысл? Мы обследовали одно из построенных зданий. Оно было абсолютно пустым! Ни оборудования, ни мебели, ни механизмов, только - комнаты, начиная от крохотных и кончая обширными залами. Это было здание в чистом виде, почти абстракция.

- Люди тоже делают много странного и бессмысленного, если посмотреть на их деятельность непредубежденными глазами, - вздохнул инженер.

- Например?

- Обязательно подавай тебе примеры. Хм! Вспомни такое чудо, как футбольный стадион. Стоит гигантское сооружение, вмещающее десятки и сотни тысяч человек, и в нем ни души. Пустота, тишина и тайна. Лишь один раз в неделю сходятся толпой люди и начинают неистовствовать. Что бы подумал по этому поводу какой-нибудь разумный андромедянин?

- Он подумал бы, что прошлое, никому не нужное прошлое, еще крепко сидит в нас.

- А музыка? - словно не замечая реплики штурмана, флегматично продолжал Кронин. - Трудно придумать что-нибудь более условное. Все в ней держится на некой договоренности и привычке. Здание по сравнению с музыкой куда более понятная и практичная вещь. Его хоть пощупать можно! А музыку?

- Музыку можно слушать, - улыбнулся Лобов.

- И наслаждаться, если ты не окончательное бревно! - добавил Клим.

- Я понимаю, - серьезно согласился инженер, - музыка - это как юмор. Когда чувство юмора есть, то все понятно само собой, а когда его нет, то уж ничто не поможет. Что тут поделаешь, Клим, если, слушая твои экзерсисы, я готов взять увесистый доисторический топор и расколотить твой инструмент на тысячу кусочков! Но ближе к делу. Скажи мне, Клим, почему ты считаешь, что наслаждаться сочетаниями звуков можно, а постройкой здания нельзя?

- Наслаждаться? Это кому же, брахиозавру?

- Брахиозавру, игуанодонам, птеродактилям - какая разница? Я говорю о принципах. Разве строительство не может превратиться в чистое искусство или своего рода спорт? Так сказать, стройка ради стройки!

Лобов, внимательно слушавший инженера, спросил без улыбки:

- Скажи, ты просто так ораторствуешь или у тебя есть какая-то идея?

Кронин покосился на командира, на штурмана и сказал:

- Есть. Но я боялся показаться нескромным.

- Укрепи душу свою и не бойся, - посоветовал Клим.

- А потом мне хотелось напомнить вам об ограниченности нашего опыта и о бесконечном многообразии Вселенной.

- Ты уже сделал это.

- Ограниченность опыта и многообразие природы и явились тем фундаментом, на котором я построил здание своей гипотезы.

Кажется, мы встретились с остатками некой своеобразной цивилизации, в производстве которой главную роль играли не машины, как у нас, а специально обученные дрессированные животные. По-видимому, трудовые навыки были введены мезойцами непосредственно в генетический код животных и передавались по наследству от поколения к поколению. Эти навыки были закреплены не в коре мозга, она ведь у пресмыкающихся очень примитивна, не в сфере условных рефлексов, а непосредственно в подкорке, в виде безусловных рефлексов - инстинктов.

- Звездные минуты в жизни Алексея Кронина, - иронически пробормотал Клим, хотя слушал инженера с видимым интересом.

- Биопроизводство, - продолжал Кронин, - было организовано мезойцами по типу конвейера, расчленено на простые операции, выполнять которые под силу даже самым примитивным существам. Давно известно, что таким путем можно сделать все, начиная от топора, кончая ядерным реактором. Биоконвейер был доведен до автоматического воспроизводства, обладающего спонтанной устойчивостью. Он мог работать сам по себе, без внешнего вмешательства. Известно, что в любой саморегулирующейся системе с течением времени возрастает энтропия: накапливаются шумы, помехи, которые рано или поздно превращают стройную систему в первозданный хаос. Любое живое существо, в том числе и человек, гордый хомо сапиенс, - характерный пример такой системы. Накопление энтропии у нас с вами разрешается в конце концов старческим маразмом и смертью. Будучи отлично осведомлены в этом, мезойцы приняли специальные меры. Я имею в виду систему наблюдателей-птеродактилей, которые, выполняя роль контролеров и корректировщиков, ликвидируют возникающие помехи, сбои и накладки непрерывного биопроизводства.

Итак, на Мезе было создано автоматическое биопроизводство. А потом с организаторами его, мезойцами, что-то случилось. Я не берусь гадать, что, может быть, они погибли в результате бедствия, может быть, навсегда или временно покинули планету, кто знает? Во всяком случае, биопроизводство оказалось предоставленным самому себе и продолжало исправно функционировать. А все, что выходило за его рамки, все, что производилось под прямым контролем хозяев планеты, остановилось, одряхлело и разрушилось. Отсюда и парадоксальность картины, представшей перед нами: мертвый город и действующая атомная станция, дряхлые развалины и новенькие, только что построенные здания, примитивные глупые ящеры и кажущаяся разумность из деятельности.

- Что ж, - резюмировал Лобов, - довольно стройная система. Но в ней не хватает самого важного звена. Где "Ладога"? Как объяснить ее исчезновение?

- Вы слишком много от меня хотите, - пожал плечами Кронин. - Я нарисовал общую картину, а над деталями надо еще подумать.

- Это "Ладога"-то деталь? - сердито спросил Клим.

- Не надо быть идеалистом-семантиком, мой друг, и так придирчиво относиться к словам, - кротко ответил инженер.

- Да тут и думать-то не над чем!

Лобов посмотрел на штурмана с интересом, а тот продолжал:

- Итак, мезойское биопроизводство нуждается в защите не только от внутренних, но и внешних помех. У него должна быть действенная система охраны! И я уверен, что птеродактили, которые все время болтаются над нами, имеют к ней самое прямое отношение.

Кронин склонил голову набок и обернулся к Лобову:

- А что, это - мысль!

Лобов удовлетворенно кивнул.

- Это не мысль, - важно сказал Клим, - это железные непробиваемые факты. Я уверен, что появление тиранозавра возле атомной станции не было случайностью. Хищник генетически запрограммирован для защиты ее от постороннего вмешательства. Если бы я вовремя не подстрелил его, еще не известно, что бы из всего этого вышло. Я только ступил на дорогу, ведущую к атомной станции. А если допустить более глубокое вмешательство? Например, попытаться войти в здание. Даю голову на отсечение, что тогда будут пущены в ход более могучие силы.

- Какие? - спросил Лобов.

- Не берусь гадать какие, я же не мезоец. Это может быть все, что угодно, вплоть до ядерного оружия.

- Ядерного? - почему-то удивился Кронин.

- А почему бы и нет? Ядерная энергетика и ядерные бомбы всегда рядом. Ничего не поделаешь, единство противоположностей.

- Понимаю, - кивнул Кронин, - диалектика развития. Мне не понятно другое. Если экипаж "Ладоги" был недостаточно осторожен и сработала слепая защита, скажем, ядерного характера, то "Ладога" оказалась бы разрушенной. А она просто сменила место стоянки.

- Представьте, - сказал Лобов, - что, обнаружив нечто интересное, не теряя времени на связь с базой, ладожане взлетают, перебираясь к интересующему их объекту поближе, начинают обследование и случайно затрагивают святая святых мезойцев. А это заставляет сработать слепой защитный механизм.

- Пожалуйста, - сказал Клим инженеру, - тебя устраивает такое объяснение?

Кронин, не слушая его, проговорил в раздумье:

- Если так, то новая стоянка "Ладоги" должна быть где-то неподалеку. Иначе Штанге все-таки предупредил бы базу!

- Алексей, да ты просто гений!

- Будем считать гипотезу Алексея рабочей, - подытожил Лобов. - План наших действий будет такой: во-первых, мы организуем непрерывное наблюдение за городом, в особенности за атомной станцией и стройкой. Почти уверен, что нам удастся там за что-нибудь зацепиться. Во-вторых, надо организовать поиск "Ладоги" в районе, прилегающем к месту ее старой стоянки. И, в-третьих, надо соблюдать величайшую осторожность.

Закрыв совещание, Лобов подошел к инженеру:

- Алексей, а почему ты так удивился, когда Клим сказал о ядерном оружии?

Кронин усмехнулся, пряча глаза.

- А все-таки? - настаивал Лобов.

- Не то чтобы удивился. Просто подумал, что, помимо ядерного, люди изобрели в свое время великолепный набор и другого оружия. Нигде так не проявилась человеческая изобретательность, как при создании средств уничтожения.

- Ну и что?

- Да ничего. - Кронин помолчал и добавил: - По всему видно, что мезойская цивилизация сильно отличается от земной. А раз так, подумалось мне, то они могут применить для защиты не только знакомую нам ядерную энергию, но и такую штуку, о которой мы и понятия не имеем.

7

Лобов прочесывал местность севернее старой стоянки "Ладоги". Он вел глайдер гребенкой, на небольшой высоте, стараясь отыскать если не сам корабль, то хотя бы его следы. Неожиданно в пикофонах прозвучал громкий, встревоженный голос Кронина.

- Иван, как меня слышишь? Отвечай!

- Слышу хорошо, - ответил Лобов, не прекращая поиска, и уже потом, отметив необычную эмоциональность инженера, насторожился. Кронин молчал, однако Лобову почудилось, что тот облегченно вздохнул.

- Я слушаю, что у тебя? - спросил он после паузы.

- Иван, - начал Кронин, на секунду замолчал и с запинкой проговорил: - Клим пропал, Иван.

Клим патрулировал на униходе в районе атомного города. Лобов, все еще разглядывая пески с редкими пятнами серого кустарника, недоуменно переспросил:

- Пропал? Что ты имеешь в виду?

- С униходом нет связи, перестала работать телеметрия.

Телеметрическая аппаратура работала автоматически, фиксируя маршрут унихода. Если телеметрия перестала работать, то... Лобов даже не стал додумывать эту мысль до конца.

- Не может быть, - вслух сказал он, - проверь еще.

- Я уже десять раз проверял!

Не работает телеметрия! Лобов заложил глайдер в такой вираж, что одно крыло вертикально опустилось, а другое вздыбилось к небу. От перегрузки в глазах поплыл туман. Еще движение - и глайдер выровнялся на заданном курсе. Выжимая ходовую педаль и всем телом ощущая, как стремительно нарастает скорость, Лобов сказал сквозь зубы:

- Подготовь все данные. Буду через пять минут.

Лобов вошел в ходовую рубку, не снимая скафандра.

- Так и не отвечает, - сказал Кронин коротко, протягивая командиру копию телеметрограммы - карту с нанесенным на ней маршрутом полета унихода. Глаза их на мгновение встретились.

- Не падай духом, Алеша, - проговорил Лобов, принимая карту.

- Я не падаю, - в голосе Кронина звучали непривычные нотки раздражения и усталости, - но мне почему-то кажется, что, будь на месте Клима ты или я, такого бы не случилось.

- Твое дело - корабль, - холодно ответил Лобов, углубляясь в изучение маршрута. - Клим же - патрульный, а не мальчик под опекой.

Красная полоса со стрелками, показывающими направление полета, тянулась от стоянки "Торнадо" к атомному городу, спутывалась хитроумным клубком на поле барражирования и обрывалась кружком - знаком посадки.

Лобов положил на этот кружок палец и вопросительно посмотрел на инженера.

- Клим сообщил, что обнаружил какой-то подозрительный обломок и поэтому идет на посадку, - пояснил Кронин.

- Ты вызывал его?

- Да.

- Как часто?

- Как положено при подстраховке: через каждые три минуты. Клим ни разу не ответил.

- Надо было сразу же доложить мне.

- Я решил, что Клим вышел из унихода и изучает свою находку.

- Наверное, так оно и было, - пробормотал Лобов, разглядывая карту, - но что случилось потом?

Униход затерялся не на месте посадки, как подсказывала элементарная логика и как сначала подумал Лобов. Он простоял на земле около двенадцати минут, а потом благополучно взлетел, повернул влево, вправо, словно отыскивая что-то, и идеальной прямой пошел в глубь пустыни на юго-запад. Красная линия маршрута тянулась всего несколько километров, а затем обрывалась жирным крестиком - знаком прекращения телеметрии.

- С униходом случилось то же, что и с "Ладогой", - хмуро сказал Кронин. - Ведь и "Ладога" взлетела, ушла куда-то, да так и пропала, больше ни разу не выйдя на связь.

- Ты думаешь, униход попал в чужие руки? - прямо спросил Лобов.

- Вероятно. Но, в конце концов, дело не в униходе. Где Клим? Может быть, ему удалось избежать плена, несмотря на потерю унихода?

- Это мы скоро узнаем, - медленно проговорил Лобов. Он аккуратно свернул карту с маршрутом унихода, спрятал ее в сумку. - Постараюсь без Клима не возвращаться. Ты хочешь мне что-то сказать?

- Да, - после некоторого колебания сказал инженер, - возьми с собой гравитоприставку, Иван.

- Лишние килограммы, - в раздумье протянул Лобов.

Гравитосвязь не пользовалась у космонавтов популярностью. Она требовала огромных расходов энергии, а гравитоприставка, крепившаяся непосредственно к скафандру, весила около пяти килограммов. Зато эта приставка обеспечивала жесткую, мгновенную связь независимо от дальности и окружающих условий.

- Лишние килограммы, - рассеянно повторил Лобов, - но приставку я возьму. - И, помолчав, добавил: - Тебе выход из корабля запрещаю вообще, что бы ни случилось. Ты меня понял?

- Понял, Иван. Дела обстоят так серьезно?

- Да, Алексей. Входная дверь будет на шифр-замке. - Он чуть улыбнулся. - Ну, храни тебя база!

8

Унихода не было. Ни единого следа, хотя Лобов буквально ползком обшарил местность, где рассчитывал его найти. Не было и Клима, а Лобов в душе больше всего надеялся на этот вариант: униход кто-то угнал, а штурман остался на месте посадки. Ничего тревожного в окружающей обстановке, мезойская жизнь неторопливо шла своим загадочным чередом. Лобов еще раз поймал себя на невольном сомнении: полно, как могла пропасть в этом равнодушном, сонном мире могучая, технически совершенная машина? Он в который раз разглядывал телеметрограмму: стремительный взлет, секунды колебания и потом прямой, как стрела, маршрут куда-то в глубь пустыни. Может быть, экспансивный Клим, обнаружив нечто из ряда вон выходящее, кинулся в погоню, а чтобы ему не мешали, просто-напросто выключил телеметрию? Конечно, это беспрецедентное нарушение правил безопасности, но Клим есть Клим. Начальник базы всегда жмет ему руку дольше, чем другим, и лукаво щурится при этом, словно спрашивает: "Ну, что ты еще выкинул, какой параграф инструкции нарушил?" Говорят, старик сам был заядлым нарушителем инструкций.

Лобов вызвал "Торнадо":

- Как дела, Алексей?

- Все спокойно.

- Хорошо. Иду по маршруту унихода.

- Будь осторожен, Иван.

- Постараюсь. Бди, не расслабляйся.

- Что мне сделается в этой крепости?

Лобов вел глайдер на небольшой скорости. Спящий, а может быть, и мертвый мир - ни растений, ни животных. Что-то вдруг обеспокоило его. Иван поднял голову и скоро нашел в небе то, что искал: сзади и немного выше, трудно и часто махая крыльями, за глайдером изо всех сил тянулась пара птеродактилей Стало быть, он под неусыпным наблюдением. Под таким же наблюдением был и Клим. И если с униходом что-то случилось, птеродактили были не только свидетелями этого, но, возможно, и участниками.

Лобов понимал, что в сложившейся ситуации не может допустить даже самой малой крохи риска. Он плавно потянул штурвал на себя. Зазвенел, завыл вышедший на форсаж двигатель, и глайдер одним стремительным броском выскочил в стратосферу. Небо здесь было синим, а лучи солнца оранжевыми, как лучи земного вечернего солнца. Далеко распахнулся тонущий в сизом тумане горизонт, внизу лениво плыла красноватая карта земли.

Змейкой выйдя на прежний курс, Лобов с улыбкой оглядел чистое, почти земное небо и стремительно нырнул в тропосферу. Нехитрый маневр удался, птеродактили безнадежно отстали.

Еще через три минуты впереди показались и стали на глазах расти темные скалы самых причудливых очертаний - должно быть, ветер потрудился над массивом пород разной плотности. Одна скала была удивительной, она напоминала острую иглу, вонзившуюся в небо. Сначала Лобов разглядывал ее с рассеянным любопытством, но потом...

Да ведь это же "Ладога"! Тот самый пропавший корабль, ради которого "Торнадо" приземлился на планете Меза. Если некто решил спрятать его понадежнее, то лучшего места не найти. Корабль терялся на фоне скал, и потом, кому бы пришло в голову искать его в столь неподходящем месте?

"Ладога" выглядела совершенно исправной и стояла в стандартной позиции. Ничто не говорило о том, что здесь произошла какая-то трагедия. Корабль приземлился, и только. Но чтобы приземлиться среди скал, нужно проявить подлинное мастерство, лежащее на грани искусства. Лобов мог по пальцам пересчитать пилотов, которые решились бы на такой фокус. Штанге был в их числе.

Лобов сделал несколько кругов над скалами, вызывая "Ладогу" на аварийной волне. Намеренно форсируя двигатель, он то снижался к самой земле, то взмывал вверх, все еще надеясь, что из корабля покажутся люди. Неожиданно возникло предположение: где-то неподалеку стоит и униход. Иван обследовал каждую скалу, каждую подозрительную выемку, но надежды его не оправдались. Может быть, Клим просто-напросто вывез отсюда экипаж? Лобов набрал высоту и вызвал "Торнадо".

- Что нового, Алексей?

- Ничего, все спокойно.

"Стало быть, Клим так и не появился. Наверное, он еще в пути?" - Засекай координаты. Я обнаружил "Ладогу".

- Есть засечь. А Клим?

- Не видно ни людей, ни унихода. Возможно, Клим забрал всех и скоро будет на "Торнадо". На всякий случай приготовься.

- Сделаю! Иван, неужели все обошлось? Даже не верится!

Лобов нахмурил брови. "Рано, ох как рано радоваться! Но зачем огорчать Алексея?" - Будем надеяться, - вслух сказал он и добавил: - Иду на посадку. Осмотрю "Ладогу".

- Иван, - попросил Кронин, - возьми меня на подстраховку!

- Я буду осторожен, Алеша. А времени терять нельзя, - мягко сказал Лобов.

- Понимаю, - вздохнул инженер, - желаю удачи!

- Спасибо.

Лобов приземлился, лавируя между башнями скал. Он не торопился.

Стройная колонна "Ладоги" молчаливо вздымалась над ним. Входная дверь корабля была приоткрыта, и Лобову показалось, что кто-нибудь вот-вот выглянет и спрыгнет на песок. Он даже задержался у машины из-за острого чувства ожидания. Но ничего не произошло. Порывы ветра покачивали дверь, и она глухо, трудно скрипела, наверное, песок уже успел забить петли и шарниры.

Лобов медленно направился к кораблю. Возле трапа он остановился. Скалы, песок, тишина. В тени корабля, прямо под соплом двигателя, пробился к свету кустик сероватой травки, похожей на земную полынь. Лобову почудился даже этот горьковатый грустный запах полупустынь. Он вытащил пистолет и, придерживаясь левой рукой за поручень трапа, начал подниматься. Вдруг какой-то зверек с кошку величиной метнулся сверху, скользнув по плечу, поднялся на перепончатые крылья и, как огромная бабочка, низко и неровно потянул над самой землей. Птеродактиль! Лобов с сердцем ругнулся, осторожно толкнул дверь и заглянул в шлюзовую камеру. Там тускло горел дежурный свет и никого не было. На порог намело горку песка, и на нем виднелись следы птеродактиля, который только что удрал отсюда. Что он тут делал?

Лобов подтянулся на руках и вошел в шлюз. В прозрачных шкафах, точно заснувшие средневековые рыцари, стояли скафандры средней защиты, которыми обычно снабжаются малые корабли. А вот глайдера, как показывало контрольное табло, в корабельном ангаре не было. Неужели земляне оказались настолько легкомысленными и беспечными, что отправились на глайдере без скафандров? На Штанге это не похоже. Может быть, что-то заставило их торопиться?

Дверь из шлюза в жилой отсек была закрыта. Лобов в раздумье постоял перед ней, затем, чтобы обеспечить себе свободу маневра, широко распахнул наружную дверь, снял с плеча скорчер, примерился и, с силой ударив ногой в дверь жилого отсека, прижался к стене. Та со стуком распахнулась. Некоторое время Лобов выжидал, мысленно благодаря судьбу за то, что жилой отсек оказался незапертым и не пришлось выжигать запор, а потом осторожно заглянул в помещение. И здесь горел дежурный свет. Отсек был пуст, в нем царили грязь и запустение.

На столе, на полу и в креслах валялись грязные брикеты, остатки пищи, одежда и предметы туалета. Одно из трех кресел, наглухо прикрепленных к полу, было выдрано буквально с корнем и лежало на боку. Две полки-постели убраны в стенные ниши, а одна - откинута и не застелена. Небрежно брошенное одеяло одним концом свисало на пол, подушка смята и испачкана кровью. Все говорило о том, что на корабле побывали чужие, совершенно незнакомые с земной культурой существа, о том, что здесь произошла жестокая рукопашная схватка. Странно, но ни стены, ни мебель, ни оборудование не носили никаких следов применения лучевого оружия. А ведь экипаж должен, обязан был применить его для защиты! Да, что-то трагическое и загадочное произошло здесь.

Лобов с трудом оторвал взгляд от подушки, запятнанной кровью, и перевел его на дверь, ведущую в ходовую рубку - единственное место на корабле, которое еще не осмотрел. Он не рассчитывал увидеть там ничего утешительного, а поэтому медлил. Даже подумал: не отложить ли осмотр рубки на потом, связавшись прежде с "Торнадо"? Но тут же понял, что просто-напросто играет в прятки с самим собой, и, сделав некоторое усилие, отворил дверь в ходовую рубку.

Пульт управления был разбит и разломан. Возле него на полу валялся скорчер, и состояние его приклада не оставляло сомнений насчет того, что тот был использован, как простая дубина. Мезойцы, которым, по-видимому, удалось захватить корабль на новом месте стоянки, хорошенько позаботились о том, чтобы он не смог больше подняться в воздух. Разрушены были и станция дальней связи, и пульт управления оружием, и вообще все, что могло быть прямо или косвенно использовано для защиты. Хозяйничала тут грубая, но опытная рука, хорошо знавшая расположение жизненно важных центров. Странно только, что существо, разобравшееся в конструкции корабля, не догадалось о назначении скорчера и том, как пустить его в дело. Скорее всего прикладом скорчера поработал некто большой и сильный, слепо выполнявший заблаговременно данные ему директивы. Может быть, дрессированный ящер, один из тех, что так ловко орудуют на стройке в атомном городе. Гардозавр или тем более игуанодон вполне бы справились с такой работой. Но кто стоит за их спиной? Впрочем, если справедлива гипотеза Алексея, то никто, просто-напросто сработала защитная схема автономного биопроизводства.

Лобов шагнул вперед, нагнулся, чтобы подобрать искалеченный скорчер, да так и замер. Он увидел то, что ему не было видно с порога рубки: справа от главного пульта в кресле оператора дальней связи сидел человек. Голова его бессильно завалилась набок, видны были только шея да щека, густо заросшая черной щетиной. Лобов выпрямился, ногой отбросил скорчер и осторожно приблизился к креслу оператора. На полу валялись обрезки крепкого фала, которым человек был привязан к креслу. Лицо его было залито кровью, но все же Лобов узнал его - это был биолог "Ладоги" Дан Родин. Со стесненным сердцем Лобов взял биолога за плечи, собираясь извлечь его из кресла, и вздрогнул от неожиданности: губы Родина шевельнулись, и он издал не то громкий вздох, не то слабый стон. Биолог был жив!

Лобов расстелил в жилом отсеке чистую постель и перетащил на нее биолога, освободив его от верхней одежды. Ни ран, ни опасных повреждений, только самые ординарные ссадины, синяки и шишки. И вообще Родин не выглядел ни истощенным, ни больным, и, если бы не густая щетина на его щеках, можно было бы подумать, что он просто крепко заснул. Лобов попробовал привести его в чувство, но элементарные меры оказались недейственными, а применять активные тонизаторы Иван побоялся - кто знает, как они подействуют на человека в таком непонятном состоянии! Он ограничился тем, что ввел в вену биолога универсальную питательную смесь из набора аминокислот и глюкозы. Через несколько секунд Родин глубоко вздохнул, но этим дело и ограничилось - в сознание он так и не пришел. Следовало немедленно отвезти его на "Торнадо" и перепоручить заботам Алексея. Лобов еще раз осмотрелся и направился к выходу, чтобы подготовить глайдер для транспортировки больного. Заперев дверь жилого отсека, Лобов прошел шлюзовую камеру, выглянул наружу и оцепенел: на месте глайдера он увидел бесформенную груду дымящихся обломков.

9

Растерянность Лобова длилась не больше секунды. Он прыгнул вниз и, распластавшись на песке, принялся осматриваться и соображать, что же все-таки случилось. Мимоходом отметил, что его рефлекторный прыжок совершенно правилен: в выходной двери и в самом шлюзе он был бы слишком удобной мишенью. Запереться же в неисправном корабле - значит обречь себя на пассивную оборону, а это совсем не в характере командира "Торнадо". Глайдер был разрушен так, будто по нему прошел тяжелый каток. Итак, мезойцы или их слепые исполнители вели с землянами самую настоящую войну. В известной мере Лобов был даже рад этому, открытую драку он всегда предпочитал томительному ожиданию нападения из-за угла.

Но он остался без транспорта, лицом к лицу с коварным и сильным врагом. Скорее всего мезойцы прячутся где-нибудь за скалами, ожидая, что ошалевший от неожиданности землянин бросится к машине и станет их легкой добычей. Лобов усмехнулся, переводя скорчер на полную мощность и поудобнее укладывая его перед собой. Началась игра в кошки-мышки, а в такой игре самое главное - выдержка и терпение.

Слабо загудел зуммер, замигала синяя индикаторная лампочка, предупреждая, что гравитостанция "Торнадо" под током и что сейчас последует сообщение. Послышался голос Кронина:

- Иван, берегись унихода!

Голос инженера был искажен и начисто лишен эмоций, как это и всегда бывает при гравитопередаче. После заметной паузы, длившейся несколько секунд, голос повторил:

- Берегись унихода!

Индикаторная лампочка погасла. Все, конец передачи. "Берегись унихода!" Это могло означать лишь одно - боевая машина попала в чужие руки, а Алексею каким-то образом удалось узнать об этом. Но почему он сказал так мало? Добрых пять секунд гравитостанция работала вхолостую, пожирая энергию, а Кронин молчал. Может быть, это провокация со стороны мезойцев? Попытка сбить с толку в самый критический момент, заставить землян воевать друг с другом? Поди узнай голос при гравитопередаче!

Тягуче тянулись секунды ожидания, больше похожие на часы, а ничего не происходило. В районе "Ладоги" царили тишина и покой. Можно было подумать, что глайдер сам развалился на куски, а гравитопосылка с "Торнадо" - наваждение. Слабый внешний звук заставил Лобова насторожиться, он поднял голову и прислушался - из глубины пустыни, быстро нарастая, катился грозный гул. Лобов вжался в песок, не спуская глаз с плоских холмов, ограничивающих линию горизонта. Мгновение - и из-за них вынырнул униход, шедший на высоте нескольких метров от земли. Торнадовский униход, на борту которого должен находиться Клим! Если бы не странное предупреждение Алексея, Лобов вскочил бы на ноги и заплясал от радости. Но теперь он этого не сделал. Он лежал, вжавшись в песок, лихорадочно соображая, как поступить. Если предупреждение действительно исходит от Алексея, если униход в чужих руках, то все ясно. А если в машине все-таки Клим? Ведь в этом районе он подвергается явной опасности, как можно не предупредить его? Да и вообще, что значат слова: "берегись унихода"?

И Лобов решился. Он не мог не использовать даже призрачный шанс, чтобы уберечь друга. Включив станцию и по-прежнему не поднимая головы, он скомандовал:

- Клим! Здесь опасно! Горку, горку!

Униход режима полета не изменил. С ревом и свистом пронесся над обломками глайдера. Дрогнула земля, густой удар потряс воздух, обломки глайдера рассыпались в прах. "Униход - из гравитопушки", - механически констатировал Лобов, провожая взглядом удаляющуюся машину. Секунда - и она нырнула за красноватые холмы и исчезла. Лобов перевел взгляд на аморфную кучу останков глайдера и лишь теперь похолодел. Униход в чужих руках, это ясно. Зачем бы Климу бить из гравитопушки? Если бы не Алексей, гравитоудар достался бы не глайдеру, а ему, Лобову. Тогда конец, от гравитоудара не спасает даже скафандр.

Тишина и покой на стоянке "Ладоги" предстали теперь в новом свете. Он наивно думал, что враги прячутся где-то за скалами, и еще более наивно гадал, что у них за оружие, от которого глайдеры разваливаются, точно картонные домики. Все гораздо проще. Мезойцы атакуют не с земли, а с воздуха и пользуются не своей техникой, а тем, что было создано, выстрадано на земле. И все-таки они просчитались и дали ему шанс, который он во что бы то ни стало обязан использовать. Надо вернуться на "Ладогу" и попытаться хотя бы начерно привести ее в порядок. На корабле, даже неисправном, можно потягаться с униходом.

Характерный шум заставил Лобова снова распластаться на песке: за его спиной, погасив скорость, униход с парашютированием шел на посадку. Проследив за всеми его маневрами, за тем, как мягко опустилась машина на песок, Лобов понял, что ею управляет опытный водитель. Униходом завладел ловкий, умелый противник, за какие-нибудь полтора-два часа научившийся управлять сложной машиной.

Около минуты униход неподвижно стоял на песке, а Лобов держал его на прицеле, мысленно одобряя предусмотрительность водителя. Но вот дверца распахнулась, и Лобов от удивления чуть не выронил из рук скорчер. На песок спустился не ящер, не загадочное инопланетное существо, а человек. Высокий человек без скафандра и даже без респиратора, в комбинезоне обычного покроя, со скорчером в руках. Несмотря на то что лицо его густо заросло щетиной, Лобов сразу узнал своего бывшего напарника по космосу - это был Юст, Юстинас Штанге, командир "Ладоги"!

Лобов подавил желание запросто окликнуть старого товарища. Командир "Ладоги" только что расстрелял глайдер. Он расстрелял его хладнокровно, наверняка, дважды повторив атаку, хотя не знал, есть в машине люди или нет. В этом была какая-то нехорошая тайна, а Лобов не мог рисковать. И, вместо того чтобы запросто окликнуть Юста, он заставил себя держать его на прицеле.

Штанге привычным движением зажал скорчер под мышкой и, даже не прикрыв дверцу унихода, зашагал к "Ладоге". Лобов с некоторым удивлением отметил про себя это упущение и, помедлив, снял свой скорчер с предохранителя, положил палец на спусковой крючок. Нет, он не был растерян и сбит с толку, он просто не знал, как правильно поступить. Кажущаяся беспечность Штанге его не обманывала. Когда скорчер под мышкой, опытный космонавт может прицельно выстрелить в доли секунды. Лобов интуитивно чувствовал, что Штанге настороже и готов к немедленным действиям. Самое разумное, что мог сейчас сделать Лобов, это упредить командира "Ладоги". Например, можно точным выстрелом выбить скорчер из его рук. Но стоит ошибиться буквально на полсантиметра, как Штанге будет мертв - ведь он даже без самого легкого скафандра! А Лобов не мог взвалить на свои плечи такой тяжелый груз. Да, Штанге разрушил глайдер, но мотивы его поступка неизвестны. Может быть, он действовал во имя высшего блага, может, он был введен в заблуждение, может, прежде чем напасть, он мучился и колебался точно так же, как это делает сейчас Лобов. Ведь ничего не известно! Почему Родин связан? Почему "Ладога" брошена? Как униход попал в руки Штанге? И где Клим?

На полпути к "Ладоге" Штанге вдруг остановился, как-то растерянно посмотрел вокруг, жестом предельно усталого человека провел ладонью по лицу и с удивлением глянул на свои пальцы - они были разможжены и окровавлены. Штанге стряхнул с пальцев кровь и решительно направился к развалинам глайдера. Подойдя вплотную к тому, что несколько минут тому назад было машиной. Штанге принялся прикладом скорчера шарить среди обломков. Вот он, удобный момент! Лобов уже подобрался для рывка, когда раздался несильный взрыв. Наверное, это сработала одна из случайно уцелевших банок аккумулятора. Взрыв был слабым, но Штанге рывком распрямился, судорожно глотнул раза два воздух, выронил скорчер и осел на песок. Лобов мотнул головой, стряхивая пот, заливавший глаза, с трудом перевел дыхание. Он не мог, не должен был, не имел права бежать на помощь! Скорее всего в униходе сидит на подстраховке третий член экипажа "Ладоги", планетолог Нил Гор. Иначе Штанге захлопнул бы за собой дверцу машины.

Тянулись долгие, томительные секунды ожидания. Штанге оставался неподвижным, а униход стоял сиротливым и покинутым. Что ж, надо рискнуть. Без риска нет искусства, без искусства нет настоящего космонавта. Надо! Лобов кинулся к униходу. Во время бега он молил судьбу лишь об одном - о промахе, если в него начнут стрелять. Только о промахе! Но выстрелов не было. Последние шаги - и Лобов ввалился в униход, захлопнув за собой дверцу. Несколько секунд Лобов отдыхал, откинувшись на спинку сиденья, потом выпрямился и положил руки на пульт управления.

Обежав глазами контрольные приборы и убедившись, что машина в порядке, он запустил двигатель и подвел униход вплотную к Штанге. Командир "Ладоги" лежал на спине. Из маленькой, безобидной, на первый взгляд, ранки на левой стороне груди сочилась тонкая струйка крови, широко открытые серые глаза спокойно смотрели в чужое небо. Лобов выскочил из унихода.

- Эх, Юст, Юст... - только и сказал он, опускаясь на колени перед Штанге.

Кто мог подумать, что железный, уверенный в себе Юст Штанге найдет такой нелепый конец? Что заставило его, человека безупречной честности, напасть на своих товарищей? И снова тень нехорошей тайны коснулась Лобова липкой рукой.

Каждая секунда была сейчас величайшей драгоценностью, и все же Лобов не мог просто так бросить тело товарища. Подсунув руки, он с усилием поднял погибшего Штанге, отнес к "Ладоге" и уложил в один из наружных контейнеров. Пусть командир остается на своем корабле. Отдавая товарищу последний долг, Лобов несколько мгновений простоял неподвижно, а потом бегом вернулся к униходу.

Заняв водительское место, Лобов секунду поколебался, мысленно попросил прощения у Родина - ничего не поделаешь, предстоящий бросок был под силу не то, что больному, но и не каждому здоровому человеку - и отвел униход в сторону, чтобы ни корабль, ни скалы не мешали старту.

- Прощай, Штанге, - пробормотал он, оглядывая стройную колонну "Ладоги", освещенную кирпичным светом чужого солнца.

10

Тягучая перегрузка ртутной тяжестью залила тело. Униход рванулся ввысь, ракетой прошивая плотные слои атмосферы. Набрав скорость для полета к "Торнадо" по баллистической траектории, Лобов выключил двигатель. Земля, украшенная редкими зелеными узорами галерейных лесов и небольшими пятнами облаков, убегала вниз. Все прозрачнее становилось небо, все ярче и чище светило солнце. Лобов включил связную станцию.

- Как дела, Алексей?

Кронин не отвечал. Небо совсем потемнело, на нем робко засветились самые яркие дневные звезды. Далеко убежавший горизонт опоясала нежнейшая голубая каемка. Уникод проходил самую вершину своей крутой траектории. Лобов повторил вопрос:

- Алексей, как меня слышишь?

И тут же нетерпеливо и тревожно:

- Униход вызывает "Торнадо", "Торнадо", отвечай! "Торнадо"!

Лицо Лобова покрылось испариной. С колотившимся от волнения сердцем он нащупал и нажал кнопку аварийного вызова.

- "Торнадо" слушает, - бесстрастно откликнулся автомат.

Глубочайший вздох облегчения вырвался из груди Лобова - корабль на месте.

- Проверка связи, - устало сказал он.

Как понять молчание Кронина? Он на корабле, это ясно, иначе он не смог бы послать предупреждение по гравитостанции. Он знает, что Лобов в одиночку осматривает "Ладогу", и не знает, как завершится этот осмотр, поэтому никогда не бросит свой пост. Стало быть, на "Торнадо" произошло нечто чрезвычайное. Может быть, Клим вернулся? А может быть? Лобов вспомнил обломки глайдера, нахмурился еще больше и решил проходить атмосферу без компенсации, напрямую, как это делали первые космонавты.

Униход уже валился вниз. Серело небо, меркли звезды, по телу растекалась перегрузка, и вдруг она навалилась с такой мощью, что тело буквально размазалось по сиденью. За бронестеклом робко затрепыхалось, а потом вспыхнуло и яростно забилось багровое с алыми языками пламя. Это униход вошел в плотные слои атмосферы и отдавал набранную скорость. Тяжко приходилось первым космонавтам! Но вот невидимый пресс ослабил свой нажим, обмякли мышцы, распрямилось усталое тело, невидимый волшебник смахнул, стер с унихода пляшущее пламя. Лишь звенел, стонал поток воздуха, обтекая кабину, да летела навстречу, растягиваясь, словно резиновая, земля, в центре которой стояла несокрушимая колонна "Торнадо". Лобов вывел корабль в горизонтальный полет и запустил двигатель.

- Алексей, как меня слышишь?

Корабль молчал. Лобов несколько раз прошел возле него на самой малой высоте.

- Алексей, отвечай! Как меня слышишь?

Но Кронин так и не ответил. Не теряя времени на дальнейшие попытки связи, Лобов посадил униход и сразу же, чтобы избавить себя от забот о нем, ввел в нижний ангар, а потом уж направился к входной двери. Она была слегка приоткрыта, хотя, когда Лобов покидал "Торнадо", он лично проверил, хорошо ли та заперта. Значит, кто-то пытался проникнуть в корабль. Лобов и мысли не допускал о том, что педантично аккуратный Кронин сам открыл дверь, а потом забыл закрыть ее за собой.

Сдерживая тревогу и нетерпение, Лобов взобрался по трапу в шлюз и сразу же споткнулся о брошенный скорчер. Он поднял оружие. Скорчер был в полной исправности, из него не было произведено ни единого выстрела. Лобов ассоциативно вспомнил и исправный пистолет на старой стоянке "Ладоги", и искалеченный скорчер в разрушенной ходовой рубке, и обломки глайдера, и нелепую смерть Штанге. У него заныло сердце. Толкнул внутреннюю дверь и, убедившись, что она заперта, торопливо набрал личный код на шифрозамке. Потянулись секунды, в течение которых рецепторы автоматически сверяли код с личностью человека, стоящего в шлюзе. Лобов поймал себя на опасении: откроется ли дверь вообще, и понял, что шквал последних событий порядком потрепал ему нервы. Когда дверь наконец со звоном распахнулась, Лобов вздохнул, точно сбросил с плеч тяжелый груз, и шагнул в предшлюз.

Прямо на полу валялся нейтридный шлем. Алексей никогда бы не бросил шлем на пол. Теперь Лобов знал наверняка - на корабле что-то случилось. Он намертво запер за собой дверь, разрядил найденный в шлюзе скорчер, швырнул его на стеллаж, а свое оружие взял в руку. Сердце колотилось как молот, но голова была ясной, тело слушалось безупречно. Сейчас должен был окончательно решиться вопрос - быть или не быть патрульному кораблю "Торнадо". Двигаясь неслышно, как тень, Лобов беспрепятственно прошел коридорчик, кают-компанию и осторожно заглянул в ходовую рубку. Здесь царили покой и порядок. Навалившись грудью на пульт гравитостанции, сидел Кронин. Он был в нейтридном скафандре, но без шлема. Его рука висела как плеть, касаясь пальцами пола.

Кронин был жив. Лобов обнаружил это, как только начал освобождать его от скафандра. А почему он был без сознания, выяснилось чуть позже, когда Лобов снял с него верхнюю одежду: весь правый бок инженера был одним огромным синяком. Придись гравитоудар сантиметрами левее, и вместо живого человека Лобов нашел бы мешанину мышц и раздробленных костей. Гравитоудар чудовищно болезнен и всегда вызывает мгновенную потерю сознания и последующий глубокий шок. Но если сознание каким-то чудом сохраняется, малейшее движение причиняет потерпевшему невыносимую боль. Лобов мысленно проделал вместе с Алексеем длиннейший, мучительный путь от подножия трапа до гравитостанции, вспомнил брошенный скорчер и шлем - следы тяжких, почти бессознательных усилий - и дрогнул, переполняясь состраданием и гневом. В эту минуту он готов был поднять могучий корабль в воздух и карающим мечом пройти по этой проклятой планете, оставляя за собой груды кипящей вздыбленной земли. А потом наступила разрядка. Лобов тяжело опустился в свободное кресло и несколько секунд сидел, расслабленно уронив на руки голову. Бедный хрупкий хомо сапиенс! Откуда только он берет непонятные, почти сверхъестественные силы? Что ведет его через бездны космоса, через боль, страдания и саму смерть от звезды к звезде и от планеты к планете? Кто наградит его, и нужно ли все это?

Алексей нуждался в помощи, и Лобов поднялся на ноги, коря себя за проявленную слабость духа и радуясь, что об этой слабости никто никогда не узнает.

Те времена, когда шок считался смертельно опасным для человека, уже давно ушли в область предания. Через несколько минут после инъекции дестрессида Кронин открыл глаза и недоуменно посмотрел на Лобова. Потом глаза его потеплели, он попытался привстать, охнул и сморщился от боли.

- Лежи, - тихо сказал Лобов, - ты свое дело сделал, Алексей.

Глаза Кронина улыбнулись.

- Так я успел, Иван? - Он осторожно шевельнулся, прикрыл глаза и прошептал: - Я думал - не успею.

Когда боль несколько утихла и Кронин снова открыл глаза, Лобов наклонился к нему и стал неторопливо рассказывать о своих приключениях. Инженер слушал внимательно, но иногда совсем некстати улыбался. Вдруг он перебил Лобова:

- А Клим?

И, услышав, что о штурмане ничего не известно, нахмурился. Лобов рассказал про нападение Штанге. Кронин едва приметно качнул головой:

- Так это он меня?!

Инженер вспомнил, что произошло с ним меньше получаса назад.

Из глубины пустыни вынырнул и принялся кружить над "Торнадо" униход. На запросы не отвечал. Что случилось? Отказала связь? По каким причинам Клим не может говорить? Или униход попал в чужие руки?

- Я ведь вызывал тебя, - с укором сказал Кронин Лобову.

- Наверное, я был в ходовой рубке "Ладоги". Ведь рубка экранирована от гравитации.

- Наверное, - вздохнул инженер.

Алексею пришлось решать самому. Он мучительно колебался, но в конце концов вышел из корабля. Он не мог не сообщить Климу, что на корабле есть люди.

Кронин понимал, что рискует многим и был настороже. Когда в самый последний момент заметил, как на униходе открылся люк гравитопушки, прыгнул в сторону. Это спасло ему жизнь, но ледяной ожог нестерпимой болью смял и скрутил его тело.

Очнувшись, он увидел песок и нижнюю ступеньку корабельного трапа. Удивился тому, что еще жив, и понял, что должен, обязан предупредить командира о вновь родившейся иезуитской опасности.

- Я ничего не помню, - пожаловался Кронин, поднимая на Лобова беспомощный взгляд. - Полз, карабкался, и все.

- Ты молодец, - сказал Лобов.

Глаза инженера улыбнулись. Он полежал, отдыхая и осваиваясь со своим новым состоянием, и спросил:

- А Штанге?

- Погиб!

Командир "Торнадо" сидел опустив голову, поэтому Кронин не видел выражения его глаз.

- Ты? - тихо спросил он.

- Нет.

- Сам?

- Нет.

Лобов поднял голову и пояснил хмуро:

- Случайность. Попал под взрыв аккумуляторной банки глайдера. - И, помолчав, спросил: - Ты что-нибудь понимаешь, Алексей? Может быть, они с ума посходили?

- Нет, Иван. Они не сами сошли с ума. Я думаю, что их свели с ума.

- Свели? Что ты имеешь в виду?

- Мезойцев, а точнее, самоохрану биопроизводства.

Лобов скептически покачал головой.

- Не торопись возражать, Иван. Вся беда в том, что мы невольно очеловечиваем все наблюдаемое. Когда мы говорим об охране, об оружии, мы механически представляем себе оружие земного типа. А ведь оно может быть совсем другим. Если хорошенько подумать, то оно просто обязано быть другим.

Лобов слушал инженера с легкой улыбкой. Не потому, что Кронин говорил забавные вещи. Просто Лобов был рад видеть, как инженер оживает на глазах, превращаясь из немощного больного в обычного Алексея - скептика, склонного к анализу.

- Стоит посмотреть на ящеров-строителей, - продолжал между тем Кронин, - чтобы понять: мезойская цивилизация носит не технический, а биологический характер. Стало быть, и мезойское оружие должно быть биологическим!

Лобов перестал улыбаться. Странные факты: исправный пистолет, небрежно брошенный на песок, грязь и запустение в кабине "Ладоги", разрушенный пульт управления, связанный Родин и чудовищное поведение Штанге - вдруг прояснились и стали в один ряд. Болезнь, чужая инопланетная болезнь, носящая психический характер, - вот что сразу объяснило все и расставило по местам.

Штанге был просто безумен и не знал, что творил. Скорее всего он действовал по чужой указке, как машина, как один из тех ящеров, что занимаются никому не нужной стройкой. Мезойцы, оставаясь в стороне, боролись с землянами руками и техникой самих же землян! Трудно было изобрести более жестокую и коварную ловушку.

- Я думаю, ты прав, Алексей, - хмуро сказал Лобов, - а главное, твою догадку легко проверить.

- Каким образом?

- Надо расспросить Родина!

Командир поднялся на ноги и с сожалением развел руками:

- Тебе придется подежурить в ходовой рубке. Ты уж потерпи, ничего не поделаешь.

- Это само собой разумеется, - с некоторой даже обидой произнес Кронин и после небольшого колебания добавил: - Иван, ты извини, что я говорю об этом, но... - инженер поднял на командира глаза и закончил: - Клим, как и Штанге, может оказаться для нас хотя и невольным, но беспощадным врагом?

- Да.

- Об этом я и хотел сказать. Будь осторожен, Иван.

- Хорошо. Если со мной что-нибудь случится, ничего не предпринимай. Ничего! Уходи в космос и вызывай помощь с базы. Ты меня понял?

- Понял, - не сразу ответил Кронин и, поколебавшись, сказал: - Но не слишком ли это жестоко по отношению к тебе, к Климу, ко всем нам?

Лобов на секунду задумался. Длинные объяснения были неуместны, а коротко выразить беспокоившую его мысль было трудно.

- Ситуация такова, что мы должны думать поменьше о себе и побольше - о других. С инопланетными болезнями не шутят.

11

Обнаружив в кустарнике на окраине атомного города какие-то подозрительные обломки, Клим, предупредив Кронина, посадил униход. Выйдя из машины, напрямик, по заранее взятому пеленгу, начал продираться сквозь густой кустарник. Через десяток шагов он выбрался на некое подобие поляны, образованное примятыми и переломанными кустами. В дальнем конце поляны лежал разбитый глайдер.

От неожиданности Клим на секунду замер. Возле разбитой машины лежали две неподвижные человеческие фигуры без защитных масок, в обычных рабочих комбинезонах. Задыхаясь от бешеного бега и волнения, Клим упал перед ними на колени. Это были космонавты с "Ладоги" - Юст Штанге и Нил Гор. Клим лихорадочно соображал, что ему делать. Нил с трудом поднял голову и простонал:

- Пить!

Штурман без колебания откинул забрало шлема, выдернул из скафандра питьевой шланг и нажал кнопку. Прозрачная струя воды омыла лицо планетолога, попала в полуоткрытый рот. Когда Нил Гор напился и удовлетворенно откинулся на спину, Клим занялся Штанге. Он думал, что Юст без сознания, но, очевидно, тот просто спал, потому что, едва Клим прикоснулся к нему, как Штанге вздрогнул, вскинул голову и уставился на штурмана тяжелыми от сна, непонимающими глазами.

- Что случилось, Юст? Почему вы без скафандров? Где "Ладога"?

Штанге смотрел на Клима, словно не понимая его вопросов.

- Ты Клим Ждан, - сказал он, более утверждая, чем спрашивая, - как ты попал сюда?

- Мы пришли на "Торнадо", чтобы выручить вас, - ответил штурман, удивляясь его непонятливости.

- На "Торнадо", - пробормотал Штанге, садясь на песке. - "Ладогу" нашли?

- В том-то и дело, что не нашли!

Штанге вяло кивнул головой.

- И не надо ее искать, бесполезно. Я вывел ее из строя.

- Как? - изумился Клим.

- Я разрушил пульт управления, - спокойно пояснил Штанге, - теперь на ней не улетишь!

Клим ошарашенно смотрел на командира "Ладоги". Тот перехватил его взгляд и словно через силу пояснил:

- Я был вынужден. Нельзя рисковать, когда кругом изменники.

- Что ты мелешь, Юст?

- На этой планете все изменники, - убежденно пробормотал он, - и я изменник, и Нил - изменник. Но самый большой изменник - Родин. Ничего! Я крепко привязал его, не вырвется! Надо было бы убить, но это трудно.

Штанге тяжело вздохнул и повторил:

- Это очень трудно - убивать своих друзей.

Клим смотрел на него с жалостью и некоторым страхом. Неужели командир "Ладоги" сошел с ума?

Штанге поднял на Клима мутные глаза и засмеялся:

- У тебя же скафандр разгерметизирован. Теперь ты тоже изменник!

Неожиданно его взгляд посветлел, в глубине зрачков метнулось беспокойство.

- Ты что, - зашипел он, с силой хватая Клима за руку, - с ума сошел? Ты тоже хочешь стать рабом и изменником?

И заорал бешено:

- Немедленно загерметизируйся!

Почти машинально Клим выполнил эту неистовую команду. Штанге с удовлетворением проследил за тем, как закрылось забрало шлема штурмана. Взгляд его опять помутнел.

- Только в скафандре, - бормотал он, точно в бреду, - в скафандре - и никак иначе.

И не то засмеялся, не то заплакал.

- Но ведь уже поздно, - теперь совсем непонятно бормотал он, - поздно, поздно! Я знаю это по себе. Несколько секунд - и все кончено.

Он поднял на Клима ненавидящие глаза:

- Как ты смел? Как ты смел разгерметизироваться?! Ты теперь раб, понимаешь? Жалкий мезойский раб!

Он огляделся вокруг.

- Все вы рабы и изменники! А что будет с Землей? Не позволю!

Штанге вскочил на ноги, яростно ударил кулаком по нейтридной броне, размозжив себе пальцы, опрокинул Клима, который хотел его удержать, на спину и с дикой энергией бросился бежать.

- Юст, успокойся! - кричал ему вслед Клим, поднявшись на колени.

И вдруг умолк. Он понял, куда бежит безумный командир "Ладоги" - каждый шаг приближал Юстинаса к униходу. Мгновенно, словно глубокой ночью при вспышке молнии, Клим увидел и ощутил до деталей безвыходность этой нелепой и страшной ситуации. Могучая боевая машина во власти безумца! А Иван, Алексей, Родин и "Торнадо"?

Клим колебался не больше секунды - слишком многое было поставлено на карту. Заметно побледнев, он выхватил лучевой пистолет, навел на спину Штанге. В то же время тяжелый удар обрушился на его руку. Лучевой импульс ударил в песок, вспыхнуло голубое пламя, песок закипел.

- Ты с ума сошел! - кричал Нил Гор, вырывая пистолет из рук штурмана. Клим не сопротивлялся, да и поздно было. Штанге вскочил в униход и захлопнул за собой дверцу.

- Нельзя стрелять из пистолета в живых людей, - укоризненно сказал Гор и, размахнувшись, забросил пистолет далеко в кусты.

Клим ничего ему не ответил. Он не спускал глаз с унихода. Вот машина загудела, дрогнула и, поднимая клубы песка и пыли, стрелой взвилась в небо, взяв курс на плато, где стоял "Торнадо".

Клим поднялся с колен и благодарно произнес:

- Ты молодец, Нил. Вряд ли я простил бы себе убийство человека, пусть даже безумного.

В ответ послышался тихий, хриплый смех. Клим круто обернулся и похолодел. Нил Гор сидел, покачиваясь из стороны в сторону, пересыпая песок из одной ладони в другую, и бессмысленно смеялся.

- Нил! - окликнул планетолога Клим. И так как тот молчал, он подошел и тронул его за плечо.

- Чему ты смеешься, Нил?

Планетолог поднял на него пустые, улыбающиеся глаза, несколько секунд внимательно рассматривал его, а потом посерьезнел и пожаловался:

- Голоса!

- Голоса? Какие голоса?

- Разные.

Гор огляделся вокруг и доверительно сообщил:

- То их слышно, а то нет. Говорят, говорят, а что говорят - не поймешь. Разные голоса! Свой я тоже иногда слышу. И даже голос жены.

Склонив голову набок, он жалобно заглянул в самые глаза Клима:

- Она умерла, моя жена. Три года назад умерла, а я ее слышу. Как же это так? Не пойму, никак не пойму этого. Умерла... а говорит!

В глазах его отразилась безмерная тоска, он заплакал.

- Галя, Галя! Как же это так! Как же ты? Не надо об этом, не надо! Все равно не поможешь. Ты ведь умерла, я знаю. Я сам видел, как ты умирала. А... может быть, и я умер?

И вдруг с облегчением захихикал:

- Нет, я не умер! Нет! Это все неправда.

Клим смотрел на него неотрывно. Он понял до конца слова Штанге: "Ты теперь раб, понимаешь? Раб, раб, раб!" Вот какая судьба ему уготовлена? Судьба буйно помешанного Штанге или тихого идиота Гора. А Штанге полетел в сторону "Торнадо", и никто не знает, что он безумен. Нет, Клим может умереть, сойти с ума, но предупредить своих друзей он обязан...

Непонятная страшная сила сдавила его до боли в костях. Так ничего и не поняв, Клим машинальным движением подбородка включил амортизатор, а когда скафандр раздулся, преодолев силу сжатия, он перевел дыхание. Посмотрев вниз, штурман увидел, как Нил Гор с выражением панического ужаса на лице, то и дело оглядываясь, удирал со всех ног. На груди Клима лежала громадная, бурая, покрытая крупными бородавками лапа, похожая на уродливо разросшуюся руку. На лицо ему падала тень. Он поднял голову и увидел нависшую над собой лошадиную морду игуанодона.

Клим воспринял это без особого удивления. Если игуанодоны строят здания, то почему бы им не хватать людей и не тащить их куда-то? Конечно, Клим оказался непростительным ротозеем, но, пока на нем нейтридный скафандр, ящер бессилен причинить ему вред. Игуанодон шагал прямо по кустарнику, легко приминая его ногами-тумбами, как самую обыкновенную траву. Клима мягко покачивало влево-вправо, вправо-влево. И весь этот чужой мир с мутным небом, кирпичным солнцем, красноватым песком и серым кустарником лениво покачивался перед глазами. Когда Клим закрыл глаза, ему показалось, что он плывет в лодке, качающейся на волнах. Но громадная бурая лапа на груди, равнодушная лошадиная морда над головой были реальностью. Все так чувственно, так осязаемо и так нелепо. Клим никак не мог заставить себя поверить в происходящее. То ли сон, то ли явь. Клим Ждан в объятиях динозавра! Только один раз! Спешите видеть! Он ничуть бы не удивился, если бы его потрясли за плечо и флегматичный голос Кронина проговорил: "Просыпайся, Клим! Ну-ну, я понимаю, что смотреть сны - занятие интересное, но вахта есть вахта". А может быть, и не было ни Алексея Кронина, ни Ивана Лобова, ни "Торнадо", ни даже его, штурмана Клима Ждана? Был только двухэтажный белый-белый домик на берегу теплого моря, большой сад, в котором росли огромные, удивительно вкусные яблоки, и жил там загорелый, крепкий мальчуган, мечтавший о подвигах и часто видевший дивные космические сны.

Клим услышал, что его окликают по имени. Конечно, это сон, и нет никакого смысла ему противиться. Какие там ящеры! Но голос, окликавший его, становился все громче и настойчивее.

- Клим, отвечай. Нахожусь над городом, тебя не вижу. Отвечай.

Нет, это не сон. Это Лобов зовет его! Иван сейчас над городом, он ищет и никак не может найти его.

- Иван, я здесь! - закричал Клим. - Я здесь, меня держит игуанодон! Иван!

Волнение перехватило ему горло, и он замолчал, весь превратившись в ожидание. Но Лобов словно и не слышал его.

- Клим, я над городом. Тебя не вижу, отвечай! - устало повторил он.

- Иван! - снова закричал Клим и осекся. Он вспомнил, что надо включить передатчик, иначе Лобов не услышит его. Надо освободить хотя бы одну руку!

Клим задергался, забился в объятиях равнодушного гиганта. Он напрягся в последнем неимоверном усилии, которое удесятерялось амортизаторами скафандра. Лапы игуанодона подались, но, почувствовав, что жертва может ускользнуть, ящер тоже поднапряг силы, и Клим бессильно обвис.

- Эх, Иван, - прошептал он и уронил голову.

- Клим, тебя не вижу, отвечай! - постепенно затихая, звучал голос Лобова.

Отчаяние Клима уступило место бессильному равнодушию. Он будто засыпал, но мысли его вертелись с сумасшедшей скоростью, образуя пестрый хоровод, порождавший неземные, неведомые доселе диковинные образы.

Клим увидел перед собой приземистое здание с маленькими, похожими на иллюминаторы окнами. Игуанодон подошел к зданию вплотную, остановился перед узкой массивной дверью и осторожно опустил Клима на землю. Это нисколько не удивило Клима. Он уже знал, что именно так и только так должен поступить этот ящер.

Издав короткий хриплый рев, игуанодон повернулся и, переваливаясь с боку на бок, зашагал по направлению к кустарнику. Клим проводил его равнодушным взглядом и повернулся лицом к двери. Теперь она была приоткрыта, а на пороге, свободно выпрямившись, стояло изящное, гибкое, почти бесплечее существо. Его глаза со щелевидными зрачками пристально смотрели на Клима.

12

На "Ладоге" никаких изменений не произошло. Родин спал спокойным, здоровым сном, только одеяло, которым его заботливо укрыл Лобов, было скомкано и свисало на пол. Командир "Торнадо" облегченно вздохнул и, поймав себя на этом, усмехнулся. Казалось бы, что может случиться в непробиваемом, надежно запертом корабле, а вот на тебе - Лобов и удивился и обрадовался, что все в порядке. Сказывалась непрерывная цепь неожиданностей и постоянное нервное напряжение. Долго так не выдержишь, нужно предельно форсировать поиск.

Прежде чем заняться Родиным, Лобов покопался в мусоре, который валялся на полу, и быстро нашел то, что искал, - два использованных розовых инъектора, применяемых для борьбы против неизвестных заболеваний. Будь он повнимательнее, инъекторы можно было бы найти еще во время первого визита. Алексей прав, экипаж "Ладоги" посетила какая-то инопланетная болезнь. Страшная болезнь, если судить о ней по поведению Штанге. И хотя Родину теперь более всего нужен покой, во имя всеобщего блага его следовало привести в чувство и расспросить.

Лобов выбрал в аптечке сильнодействующий нейростимулятор и ввел в вену биолога, а затем произвел инъекцию глюкозы и аминокислот. Теперь оставалось ждать.

Минуты через три лицо Родина порозовело, он беспокойно заворочался и открыл глаза. Увидев фигуру, склонившуюся над ним, он вздрогнул и испуганно откинулся к самой стенке.

- Кто? Кто это?

- Спокойно, Дан. Я командир "Торнадо" Иван Лобов. Мы несколько раз встречались на базе.

Присмотревшись к лицу Лобова, которое было хорошо видно за прозрачным забралом. Родин успокоенно вздохнул и опустился на подушку.

- Лобов, знаю, - прошептал он.

- Почему вы испугались? - мягко спросил командир "Торнадо".

- Не знаю, - после паузы ответил Родин, - мне стало почему-то страшно, и все. Я... я болен?

- Да.

Родин медленно провел ладонью по лицу.

- А где Юст и Нил?

Несколько секунд Родин неподвижными глазами глядел на Лобова, потом пожаловался:

- Ничего не помню. Теснятся какие-то образы... ничего не могу вспомнить, все в тумане.

- А как вы себя чувствуете?

Родин виновато улыбнулся.

- Слабость. Тяжесть во всем теле, точно его залили свинцом. А в голове пустота. Знаете, у меня такое было после контузии, когда я несколько часов провалялся без сознания. Но, в общем-то, я ничего. Долго болел?

- А почему вы думаете, что болели?

- Я отлично помню, как заболел! Поднялась температура, и мне стало совсем худо.

- Как случилось, что вы заболели?

- Как?

Родин потер себе лоб, пожал плечами.

- Трудно сказать наверняка, но, по-моему, из-за птеродактиля, разумного птеродактиля.

Лобов не сдержал удивления:

- Разумного?

- Ну, если заботиться о точности выражений, я бы назвал это существо квазиразумным.

Родин успокоился и явно приходил в норму, его речь приобретала характерную окраску, ту законченность и лекторские интонации, которые характерны для представителей научного мира.

- Расскажите подробнее. Это очень важно, - попросил Лобов.

Ненадолго задумавшись. Родин рассказал, что сразу же после посадки, пока Юст разговаривал с базой, а Нил готовил глайдер, он, как и полагалось по расписанию, осматривал стоянку. Родину сразу бросилась в глаза группа птеродактилей, парившая невысоко над "Ладогой". Сердце биолога не выдержало. Выбрав ящера поменьше, чтобы легче потом было справиться с ним. Родин подстрелил его в крыло. Когда биолог приблизился к подстреленному птеродактилю, он скорее интуитивно, чем сознательно, отметил своеобразие его поведения. В таких ситуациях животные обычно пытаются убежать, улететь или проявляют отчаянную агрессивность, даже с риском причинить себе увечье. Птеродактиль вел себя иначе. Он поднялся и спокойно сел на песок, только глаза настороженно следили за каждым движением ученого. А ведь рана его, по рептилоидным понятиям, была совершенно пустячной, он мог бы не без успеха попытаться удрать. Его поведение так поразило Родина, что он решил сделать все возможное, чтобы сохранить ему жизнь и после необходимых обследований отпустить на волю. Приблизившись вплотную, биолог присел возле ящера на корточки и осторожно коснулся его рукой. Птеродактиль выдержал и прикосновение, лишь вздрогнул всем телом. Совсем покоренный. Родин решил сделать ему перевязку и достал из сумки необходимые принадлежности. И вот тут-то и начались чудеса.

Родин рассказывал с увлечением, у него даже глаза блестели.

- Вы, наверное, знаете, что у древнейших земных ящеров был хорошо развит третий, теменной, глаз? Так вот, у птеродактиля он был развит более чем хорошо. И что самое странное, этот глаз - холодный, зеленоватый - светился. Глаза многих животных довольно ярко светятся ночью, но я в первый раз видел, чтобы глаза светились днем, при довольно хорошем освещении. Ну, и в то время, когда я рассматривал его необыкновенный глаз, птеродактиль принялся подавать мне сигналы.

- Сигналы? - недоверчиво переспросил Лобов.

- Самые настоящие сигналы, - убежденно подтвердил Родин. - Теменной глаз мигнул раз, потом два раза и, наконец, три раза подряд. Понимаете? Раз, раз-два, раз-два-три!

Сначала Родин буквально не поверил глазам, но после некоторой паузы сигнал повторился во второй раз, а потом и в третий. Еще толком не поняв, что происходит, скорее рефлекторно, чем сознательно. Родин достал фонарик и, подражая птеродактилю, подал ответный сигнал, следующие порядковые цифры - четыре, пять, шесть. Немедленно получил ответ: семь, восемь, девять! Пока биолог, мягко говоря, хлопал глазами, птеродактиль выдал новую серию сигналов - один, три, пять. Естественно, Родин ответил четными цифрами: два, четыре, шесть. И началось! В ход пошли квадраты натурального ряда цифр, затем кубы, потом собеседники, столь непохожие друг на друга, продемонстрировали свое умение в сложении, умножении и делении. Родин увлекся необычайно и совершенно забыл, что имеет дело с рептилией. И вдруг его точно обухом ударило по голове: ведь это же птеродактиль, ящер, правда инопланетный, но все-таки ящер, и ничего больше. И с этим ящером, примитивный мозг которого совершенно не приспособлен для абстрактного мышления, Родин разговаривал хотя и элементарным, но вполне конкретным математическим языком. Родин допускал, что большинство животных, в том числе птеродактилей, можно выдрессировать, научив некоторым простейшим физическим операциям. Но научить ящера арифметике - это было уже чересчур. Сказать, что биолог был потрясен, это значит ничего не сказать. Он был ошарашен, ошеломлен, раздавлен! Он пришел в ужас, когда вспомнил, что стрелял и едва не убил это уникальное существо. Кое-как сделав перевязку, которую птеродактиль перенес не по-животному терпеливо, биолог принес его прямо на корабль, поставив Юста перед свершившимся фактом.

- Это было грубой ошибкой, - глухо сказал Лобов.

Он хотел сказать - преступлением, но в последний момент сдержался. Что изменится, если Родин узнает, что за его легкомыслие Юст Штанге заплатил жизнью?

- Видимо, это было ошибкой, - со вздохом согласился биолог, - но, поймите, я имел дело не с обычным, а из ряда вон выходящим явлением. У меня на руках было раненное мною разумное существо! Здесь не годились обычные бюрократические рецепты и инструкции, надо было решать самому. И я решил, как подсказывал мне мой опыт и моя совесть. В конце концов я рисковал в такой же мере, как и все остальные.

Лобов опустил голову, чтобы биолог не видел выражения его глаз. Конечно, Родин в чем-то прав, его можно и даже нужно понять. Но Родин в полной безопасности и лежит в постели, а где Клим и Нил Гор - не известно, Родин жив, а Штанге мертв.

Юстинас Штанге отчитал биолога за легкомыслие, но далеко не так сильно, как тот ожидал. Видимо, командир корабля сам был ошарашен сенсационным открытием. Птеродактиль и в корабельных условиях сохранил свою кажущуюся или действительную разумность. Ему оказали квалифицированную медицинскую помощь и усыпили, отложив детальное исследование на следующий день. Но следующего дня Родин уже не помнил. Буквально через полчаса после происшествия с птеродактилем он почувствовал себя плохо и слег.

Итак, все-таки птеродактили! Крылатые хозяева планеты, владеющие мощным биологическим оружием. Одно странно: они справились с волевым Штанге и оказались бессильными против Родина - ведь, судя по всему, биолог совершенно здоров, пока здоров. Кто знает, как поведет себя Родин через минуту, через час, через день!

Лобов поднял глаза:

- Дан, попытайтесь все же вспомнить, что произошло во время вашей болезни. Это чрезвычайно важно! Не скрою, это вопрос жизни и смерти нескольких человек.

Биолог изменился в лице:

- Вот как!

- К сожалению, так, - хмуро подтвердил Лобов.

- Что было? Вы понимаете, я знаю, что было, но... не могу вспомнить. Все как-то ускользает, уходит из сознания. По-моему, заболел не только я, но и все остальные.

- Это могу удостоверить, - заметил Лобов.

- Стало быть, я не ошибаюсь? Минутку. Дальше события развивались примерно так. В связи с болезнью мы решили вернуться на базу. Точнее, решили вернуться мы с Нилом, а Юст решительно воспротивился этому. Он говорил о родине, о долге, о том, что мы не имеем права возвращаться на Землю больными. И все-таки мы стартовали без разрешения Юста. А потом был крупный разговор. Нил и я скандалили и дрались самым безобразным образом. Кажется, Штанге меня связал и посадил "Ладогу" обратно на Мезу. Ничего больше я припомнить не могу. Да и не уверен, что дело произошло именно так. Очевидно, все это больной бред.

Он знал, что это не бред. Все было именно так. Больной, почти невменяемый Юст Штанге до конца выполнил свой долг. Он сумел подавить на корабле безумный бунт и, чтобы не подвергать опасности неведомой болезни других людей, вернул "Ладогу" на Мезу. Дабы ничто, даже безумие, не заставило их изменить своему долгу перед Землей, разрушил пульт управления кораблем. Наверное, он был уже совсем плох, если действовал скорчером, как дубиной. А дальше? Болезнь прогрессировала, может быть, потому что Юст выложился, истощил запас своих сил. Верность долгу приобрела страшные, карикатурно трагические контуры: Штанге решил уничтожить не только корабль, но и вообще всех землян, находящихся на Мезе. И все это из-за безмерной любви к родной Земле! Эх, Юст, старый товарищ!

- Вы задумались, - словно извиняясь, сказал Родин, - а мне хочется рассказать вам еще об одной истории. Помните, как я испугался, когда увидел вас?

Лобов утвердительно кивнул.

- Я испугался не случайно. Здесь кто-то был. Я очнулся, а он сидит. Сидит и смотрит.

13

Лобов нахмурился, присматриваясь к Родину, и медленно переспросил:

- Кто? Кто сидит и смотрит? Штанге?

Родин замотал головой.

- Нет, не Штанге, - он понизил голос, - и вообще не человек. Высокий, тонкий, гибкий, какой-то змеиный.

В глазах Родина мелькнул и пропал страх.

- Может быть, я просто бредил? - вслух размышлял он. - Хотя вряд ли. Кто же тогда освободил меня от веревки, которой опутал Штанге?

У Лобова мелькнула было мысль, что Родин заговаривается, но он тут же отбросил ее.

- Рассказывайте, - попросил он, - рассказывайте обо всем как можно подробнее.

Родин взглянул на него с надеждой.

- Так вы считаете, что это не бред? Я и сам так думал, но в то же время очень странно все происходило. Мезоец сидел, смотрел на меня большими глазами и молчал. Знаете, зрачки у него не круглые, как у нас с вами, а щелевидные. И как будто дышат: то расширяются, то сжимаются в узкую черточку. Хотя он и рта ни разу не раскрыл, я каким-то образом получил исчерпывающую информацию о планете Меза.

Сначала мезоец, так, наверное, надо называть его, несколько раз переспросил - понимает ли его Родин. Биолог понимал, но был так ошарашен, что лишь после пятого или шестого его вопроса ответил утвердительно. И тогда мезоец начал рассказывать, если только это можно назвать рассказом, ведь он не открывал рта.

Земляне прилетели на планету, на которой угасают последние искры очень древней и когда-то могучей цивилизации. Со времени изобретения первой письменности и по сегодняшний день прошло около двухсот миллионов лет по земному счету. На Мезе ключом била разумная жизнь, когда на Земле не только людей, но и обезьян еще не было. В отличие от людей, мезойцы не млекопитающие, а рептилии. У них менее совершенный мозг, не столь интенсивно протекает обмен веществ, замедлены психические реакции. Поэтому их история по сравнению с человеческой силой растянута во времени. Но это не мешало неуклонному прогрессу.

Мезойцы, очевидно вследствие меньшей конкуренции со стороны других видов живых существ, отличались более развитой изначальной гуманностью. Они довольно быстро покончили с племенными распрями и социальными проблемами и зажили единой и дружной всепланетной семьей. Беда пришла неожиданно. Имя ей - информационный кризис. Его пережили и земляне, только в более мягкой форме. В ту пору ученые полушутливо-полусерьезно говорили, что легче заново изобрести устройство, чем просмотреть и изучить все, что о нем написано. Каждый ученый работал на свой страх и риск, слепо пробиваясь вперед и не задумываясь над тем, к каким результатам приведет через десятки лет в муках рожденное им открытие. Но земляне быстро преодолели этот перевал, создав обширную семью компьютеров, которые взяли на себя всю черновую интеллектуальную и информационную работу. На Мезе, где машиностроение в широком смысле этого слова было развито заметно слабее, информационный кризис и стал роковым. А ведь было немало мрачных предсказаний о будущем человечества. О том, что компьютеры, созданные людьми, в конце концов восстанут против своих создателей, уничтожат их и установят собственное господство. На деле же оказалось, что компьютеры спасли людей, а на Мезе беда стряслась как раз потому, что ее аборигены не сумели своевременно изобрести себе думающих помощников.

Когда быстро растущий информационный поток стал разобщать науку, порождая узких специалистов, столь же образованных, сколь и невежественных, группа мезойских ученых-психологов выдвинула идею о всемерной интенсификации функций живого мозга. Они утверждали, что возможности мозга используются на жалкие сотые, а может быть, и тысячные доли. А если заставить работать его на полную мощность, то с информационным кризисом будет покончено. Для интенсификации функций мозга мезойские психологи предложили использовать химиостимуляторы - наркотики, которые в свое время причинили столько горя людям. Конечно, просвещенная мезойская раса отдавала себе отчет в том, что наркотики - это своеобразные медленно действующие яды. Поэтому на Мезе многие десятилетия вокруг проблемы стимуляции шла упорнейшая борьба мнений. Но информационный кризис углублялся, а психологи предлагали хотя и необычный, хотя и рискованный, но все-таки выход из кризисной ситуации. И в конце концов всепланетный совет разрешил группе добровольцев испытать действие тщательно отобранных стимуляторов на себе. Трудно сказать, в чем тут дело, может быть, в особой природе мезойцев, но успех испытаний был просто поразительным. Добровольцы, систематически применяя рекомендованную гамму наркотиков, в короткий срок сделали несколько выдающихся открытий и изобретений, создали уникальные произведения искусства.

Пресса всех видов подняла вокруг эксперимента грандиозный шум. Общественные организации, которые всегда скептически относились к применению стимуляторов, были обескуражены и растеряны. Часть населения, особенно молодежь, встретила результаты опыта откровенно восторженно. Дело кончилось тем, что запреты на применение стимуляторов, скорее стихийно, чем организованно, были в короткий срок сметены, и вся планета была буквально завалена разнообразными химикатами и универсального и направленного действия. Темп жизни сразу взвинтился, наука, техника и искусство испытали такой взлет, которого еще не знала мезойская история. За какое-нибудь столетие мезойцы овладели ядерной энергией, проникли в тайны живой материи, вышли в космос и в околомезойское пространство.

Конечно, были отмечены и вредные побочные эффекты массового приема наркотиков, раздавались трезвые голоса отдельных ученых и общественных деятелей, призывавших мезойцев к осторожности и умеренности. Они выступали не голословно, они оперировали статистическими данными, которые говорили о том, что за последнее время на Мезе резко возросло число неврастеников, психически больных и генетически неполноценных. Но их не слушали. Просто, наряду со стимуляторами, в обиходе появились различные успокаивающие, снотворные и другие лекарственные средства. Недаром говорится, что джина куда легче выпустить из бутылки, чем загнать потом обратно. Год за годом, век за веком ширилось применение стимуляторов в совокупности с их нейтрализующими, смягчающими антиподами.

Постепенно химикаты проникли в самые интимные сферы жизни мезойцев, стали такими же обязательными и необходимыми, как воздух, вода и пища. Без химикатов мезойцы уже не могли ни работать, ни отдыхать, ни учиться, ни даже продолжать свой род. Однако ежедневное применение стимуляторов раздражало, утомляло, заставляло интуитивно сомневаться в своей естественной полноценности. Иной раз в результате неправильной дозировки у мезойцев возникали осложнения: отравления, депрессии, неврозы, психические расстройства и так далее. Лучшие биологи планеты упорно и неустанно работали над тем, чтобы избавить население от угнетающей процедуры ежедневного приема медикаментов.

Каждая цивилизация идет своим собственным, неповторимым путем. Мезойцы придумали такое, чему на Земле не было и нет никаких эквивалентов. Их биологам удалось создать такие штаммы вирусов, которые, сосуществуя с организмом, выделяли в мышцы, в кровь или непосредственно в нервную ткань стимулирующие вещества. Конечно, на этом пути стояли колоссальные трудности: вирус должен быть безвреден для макрохозяина, продуцируемые им стимуляторы достаточно эффективны, а суммарная их доза - соответствовать индивидуальным особенностям организма. Больше столетия шли эксперименты, пока не были созданы стимулирующие нейровирусы с обратной связью, названные впоследствии нейротиками. Нейротики как бы прислушивались к потребностям организма, поддерживая постоянный и высокий тонус жизнедеятельности макрохозяина.

Когда долголетние опыты над животными доказали полную безопасность нейротиков, этот вирус был привит небольшой группе добровольцев, главным образом из среды тех самых ученых, которые и занимались этими экспериментами. Спустя несколько лет авторитетная комиссия вынуждена была констатировать, что подопытная группа мезойцев отличается завидным здоровьем, работоспособностью и творческими возможностями, хотя никто из этой группы не принимал химиостимуляторов. И начался невиданный бум нейротиков! Не прошло и десятилетия, как прививки вируса совершенно вытеснили химикаты, оставив за ними роль ординарных эпизодических лекарств.

Конечно, некоторых мезойцев пугала перспектива такого необычного сожительства с вирусами. Ведь вирус коварен и легко меняет свою природу. Но сторонники вирусного симбиоза сумели уговорить колеблющихся; когда некое средство входит в моду, а главное, дает немедленный эффект, это сделать не так уж трудно. Поборники вирусной стимуляции просто смеялись над опасениями своих идейных противников. Они говорили, что консерваторы всегда встречали в штыки любое крупное достижение цивилизации. Консерваторы возражали против сотен других новшеств только потому, что это новшества. Так было, и так будет. Но сторонники стимуляции не только смеялись, самым главным их аргументом был простой вопрос. "Хорошо, - говорили они, - вы не без оснований утверждаете, что вирусная стимуляция таит в себе некоторую опасность. Но что вы предлагаете взамен? Химикаты? А разве они вполне безвредны? Наоборот, они причиняют организму гораздо больший вред! И, наконец, разве стремительный взлет цивилизации последних десятилетий не оправдывает некоторого риска?" И апологеты вирусной стимуляции победили.

Сменилось несколько поколений. Никто уже не думал возражать против такого рода стимуляции. Более того, прививки нейротика стали делаться детям в обязательном порядке сразу же после рождения. Меза процветала, прогресс продолжался в нарастающем темпе. Мезойцы полностью овладели своей солнечной системой и начали предпринимать первые звездные путешествия. Казалось, не было преград, которые могли бы остановить этот все ширящийся могучий жизненный поток. Но это лишь казалось.

Прозрение началось с того, что горстка сохранившихся противников стимуляции добилась проведения контрольного эксперимента. На него согласились больше из простого любопытства. На планете был создан закрытый пансионат, где воспитывалась большая группа детей, которой не была сделана прививка нейротика. И вот тут-то и начали обрисовываться контуры пугающей трагедии, которая постигла мезойцев: выяснилось, что если до двухлетнего возраста ребенку не сделать вирусную прививку, то в подавляющем большинстве случаев он вырастает физическим и психическим уродом. Стало ясно, что гордая раса мезойцев выродилась в симбиотов, в полузависимых от вирусов существ.

К сожалению, проповедники симбиоза зашли слишком далеко, чтобы отступать. Вместо того чтобы принять меры по борьбе с вирусозависимостью, научные организации выступили с умиротворяющими, успокоительными заявлениями. Симбиоз с вирусами? Ну и что ж? Что в этом плохого? Ведь именно благодаря симбиозу мезойцы сумели без ощутимого для себя вреда достичь таких колоссальных успехов во всех областях жизни. И вообще, симбиоз - одно из самых распространенных явлений в живой природе. Разве не благодаря симбиозу с одноклеточными, обитающими в плазме крови рептилий, осуществляется процесс дыхания? Может быть, ревнители самостоятельности потребуют уничтожения не только нейротиков, но и эритроцитов? Существуют же примитивные животные, дыхание у которых производится чистой кровью, без одноклеточных гемоглобиноносителей? Нет, говорили ревнители стимуляции, симбиоз с вирусами не регресс, не трагедия. Это очередной шаг по ступеням биологической эволюции, шаг, который открывает новые неизвестные и поистине неисчерпаемые возможности перед мезойской цивилизацией.

Эти идеи и довершили крушение древней культуры. Страсти вокруг проблемы симбиоза побурлили и утихли, жизнь пошла своим веками устоявшимся чередом. А потом начался незаметный сначала, но быстро прогрессирующий спад. Несмотря на самые энергичные меры, стала сокращаться численность населения; быстро возрастало число генетически неполноценных; мертворождения и уродства стали самым заурядным явлением. Зарастали сорняками когда-то тщательно ухоженные поля, пустели города, вырождалось искусство, деградировала наука. Были свернуты ядерные и космические исследования, а теоретические и экспериментальные изыскания сконцентрировались главным образом на вирусологии и ее сопряжениях. Цивилизация умирала, но мезойцы упорно не желали замечать этого. Можно было подумать, что все происходящее - дурной сон, следствие повального массового гипноза всего населения планеты. Но дело обстояло много хуже: это было рабство.

Симбиоз - очень сложный и тонкий механизм. Партнеры по симбиозу сохраняют равенство только в определенных условиях. Стоит эти условия нарушить, как паритет исчезает, один из партнеров попадает в подчинение к другому и симбиоз превращается в паразитизм. Вот так и нейротик, понемногу обретая самостоятельность, в конце концов стал подавлять своего макрохозяина и заставил его действовать в своих интересах. Вирусы поработили разумных существ! Конечно, это больше похоже на мрачную сказку, чем на действительность. Но факт остается фактом.

Используя чужой мозг как естественную среду обитания, многомиллиардные колонии нейротиков вступили на путь самостоятельной эволюции, обрели известную автономность и способность к самостоятельному мышлению. С помощью естественных биоизлучений мозга колонии нейротиков сумели вступить в контакт друг с другом. Начался обмен информацией, споры, конфликты, но над всем этим превалировали компромиссы и координация усилий. Постепенно нейротики планеты стали действовать как единое сообщество, они искали свое собственное признание и счастье, используя мезойцев как простые машины. Это происходило так незаметно, постепенно, что мезойцы и не подозревали ни о своем рабстве, ни о стремительной деградации.

Ситуацию прояснила космическая экспедиция, которая, благодаря неснятым эффектам относительности, вернулась на родину через пятьсот лет после старта. Вернулись здоровые, энергичные потомки тех, кто когда-то, повинуясь зову космоса, покинул планету и отправился к звездам. Вернулись и увидели развалины городов, остановившиеся заводы, заброшенные поля. И роскошные, великолепные дворцы, в которых в странном полусне, предаваясь утонченным наслаждениям, жили жалкие, изможденные создания, страшно далекие от реальной жизни. Космонавты не узнали родины. Картина всеобщей деградации и маразма была так отвратительна, что они были готовы покинуть планету и снова уйти в космос, но жалость к гибнущим и не сознающим своей гибели удержала их.

Космонавты, среди которых были выдающиеся ученые-биологи, быстро разобрались в том, что случилось на планете за время их отсутствия, и решили бороться за восстановление цивилизации. Они построили герметически изолированные от внешнего мира убежища и установили строгий карантин, стараясь исключить возможность проникновения нейротика в свою колонию. Численность колонии из года в год постепенно росла, но ей приходилось вести отчаянную, на грани сил и возможностей борьбу за свое существование. Колонисты на горьком опыте убедились, что нейротики могут паразитировать не только на разумных, но и на любых других животных. На планете появились группы странных ящеров, которые проявляли признаки разумности и пробовали заниматься творческой деятельностью. Контакт с такими животными приводил к немедленному поражению нейротиками. Причем нейротик отличался колоссальной вирулентностью, и каждая ошибка, каждый просчет становился роковым. Несмотря на жестокую систему карантинных мер, в колонии то и дело вспыхивали заболевания. Ни о каком прогрессе в таких условиях не могло быть и речи. И если колония не получит посторонней помощи, то скоро на Мезе падет последний бастион настоящего разума и воцарится власть микропаразитов. И кто знает, сколько еще бед они принесут Вселенной?

Родин обессиленно откинулся на спину, передохнул и заключил:

- Вот и все, что я могу рассказать тебе об этом, Иван.

Лобов поднялся на ноги, заглянул в глаза биолога:

- А теперь я буду вынужден покинуть вас на некоторое время. У меня есть дела, которые не могут ждать.

Родин помрачнел:

- Не могли бы вы взять меня с собой? Честно говоря, мне страшно оставаться одному.

- Я понимаю, - сочувственно сказал Лобов, - но предстоит тяжелая и опасная работа. Сейчас она вам не под силу.

Родин ничего не ответил, но посмотрел на Ивана так умоляюще, что Лобов заколебался. Однако он тут же справился с собой и суховато повторил:

- Взять вас с собой не могу. Может быть, снотворное?

Родин вздохнул с некоторым облегчением:

- Да, это будет самое лучшее.

Лобов сделал инъекцию и в ожидании ее воздействия спросил:

- А что произошло с птеродактилем, которого вы принесли на корабль?

- Не помню. Кажется, Штанге вынес его из корабля и расстрелял из лучевого пистолета.

Когда биолог заснул, Лобов уложил его поудобнее, поправил сбившееся одеяло и покинул жилой отсек, тщательно заперев за собой дверь.

Ступив на трап, Лобов замер. Огромное вишневое солнце, грузно сплющившись под собственной тяжестью, опускалось за горизонт. Серые скалы казались обагренными кровью, они отбрасывали тусклые длиннейшие тени, которые убегали вдаль и терялись где-то в складках потемневшего песка. Возле унихода, похожего на большого черного мирно заснувшего жука, стояло странное и жуткое в своей необычности двуногое существо. Возле него лежал человек.

14

Двуногое существо было ящером, но ящером необыкновенным. У него не было ничего похожего на массивный хвост динозавра. Туловище тонкое и очень гибкое. Бессильно, как плети, свисали руки, немного не достигая колен хорошо развитых ног. На длинной, втрое длиннее человеческой, шее сидела маленькая головка с высоким куполообразным черепом. Большие, прямо посаженные глаза со щелевидными, как у кошки, зрачками смотрели не мигая, только зрачки "дышали", то широко распахиваясь, то стягиваясь в тонкую черную нить. Длинная шея делала легкие волнообразные движения, отчего голова мягко покачивалась из стороны в сторону. В ящере было столько своеобразной законченности и совершенства - ни отнять, ни добавить ничего невозможно, - что Лобов ни мгновения не сомневался: возле унихода стоял разумный хозяин планеты, мезоец. А у его ног лежал Клим, ведь лишь у торнадовцев были нейтридные скафандры. Что с ним? Жив? Или на Мезе успела свершиться еще одна непоправимая трагедия?

Лобов смертельно устал выжидать, рассчитывать и оценивать. Усилием воли он взял себя в руки, без спешки спустился по трапу и направился к униходу. Мезоец спокойно ждал его приближения, лишь завораживающие качания его головы стали более нервными и резкими. Лобов машинально отметил, что мезоец облачен в прилегающую зеленоватую одежду, на ногах у него мягкая обувь - нечто вроде сапог с короткими голенищами, кисти пятипалых рук открыты, а на лицо надета маска, прикрывающая рот и нос.

Последние замедленные шаги, и вот они стоят лицом к лицу, почти одинакового роста, и похожие и страшно не похожие друг на друга. Легко теоретически декларировать свою солидарность со всеми братьями по разуму, и совсем другое дело - встречаться с такими "братьями" с глазу на глаз. И чувствовать впереди полную неизвестность. Что последует через мгновение - дружеский жест или смертельный выпад?

Некоторое время они смотрели друг на друга, потом мезоец мягким жестом указал на лежащего человека и не отошел, а скользнул на несколько шагов в сторону - так текучи, слитны были его движения. Лобов с колотящимся от волнения сердцем склонился над закованным в нейтрид человеком и повернул лицом к себе. Да, это был Клим! Живой и невредимый Клим! Он мирно и сладко спал, слегка приоткрыв рот. Чертов Клим, доставивший столько беспокойства и тревог! Лобов был готов и обнять и побить его. Вспомнив о мезойце, он поднял голову, чтобы хоть как-то выразить свою благодарность. Рядом никого не было. Лобов растерянно вскочил на ноги и осмотрелся. Своей текучей скользящей походкой, будто плывя над песком, мезоец уходил по направлению к скалам.

- Эгей! Подождите! - крикнул Лобов.

Продолжая свое призрачное движение, мезоец непринужденно повернул голову назад и сделал тонкой рукой легкий, но очень выразительный жест. Не понять этот жест было невозможно. Лобова просили оставаться на месте. Командир "Торнадо" стоял как изваяние. Он не понимал, почему мезоец уходил. Если хотел избежать встреч с землянами, то мог уйти и раньше, оставив Клима возле унихода. Может быть, охранял его? И вдруг Лобова озарило! Вспомнил, что мезоец был в респираторе, изолирующем его от окружающего воздуха, зараженного нейротиками. Это один из колонистов, что ведут тяжелейшую борьбу за восстановление былого величия своей расы и просят земной помощи. Они спасли Клима, а теперь, продемонстрировав свою причастность к этому акту, снова уходят в неизвестность. Они дают людям время подумать и разобраться в происходящем.

Когда мезоец оказался возле скал, в одной из них распахнулась безукоризненно замаскированная дверь. Гибкая фигура на мгновение замерла возле нее с поднятой рукой, как бы предлагая запомнить место, изогнулась и исчезла.

Лобов запоздало замахал рукой, постоял, вглядываясь в скалы, наклонился к товарищу, поднял на руки и уложил на заднее сиденье унихода. Склонившись над спящим Климом, он задумался: разбудить его или спящего доставить на корабль?

Клим сам решил эту проблему. Левая рука, лежащая на груди, соскользнула, ударилась о пол машины, и он проснулся.

- А, это ты, Иван! - довольно пробормотал Клим. - Уникод нашелся, значит! - И спросил озабоченно: - А где Штанге?

Лобов было замялся, но потом твердо ответил:

- Штанге на своем корабле.

- Пришел в себя? Я так боялся, когда он угнал униход! Он был совсем больной. А Алексей?

- Жив и здоров.

Клим сонно засмеялся:

- А Нил у нейротиков, они его лечат. Он ведь совсем расщепился.

Лобов насторожился:

- У нейротиков?

Клим, не отвечая на вопрос, с трудом сел и жалобно проговорил:

- Если бы ты знал, Иван, как я устал и как хочу спать! Сколько я отсутствовал - неделю? Наверное, уже похоронили меня?

Лобов грустно улыбнулся:

- Ты отсутствовал шесть часов, Клим.

- Шесть часов? Мне казалось, что прошел целый месяц, честное слово.

Штурман провел по лицу ладонью и опять пожаловался:

- Если бы ты знал, как я устал! Мне надо спать, а то я сойду с ума, как Штанге или Гор. Но сначала скажу тебе про нейротиков.

- Ты можешь рассказать и потом, - мягко сказал Лобов.

- Что ты! Если я усну, то все забуду. Они специально предупредили меня. Я и так уже забыл кое-что, пока лежал тут. Понимаешь, я шел к "Торнадо", да сил не хватило. Лег отдохнуть и уснул. Как ты меня нашел?

- Тебя нашли мезойцы.

Клим нахмурил брови:

- Мезойцы? Ты что-то путаешь. Мезойцы - это всего лишь машины, эффекторы. - Он задумался. - А-а! Ты говоришь о тех, что прячутся под землей? Бедные! Они так и не верят, что нейротики уже давным-давно пережили пору своего детства и юности. Перебесились, так сказать, как перебесились и мы, люди.

Клим замолчал. Лобов осторожно прикоснулся к его плечу:

- Может быть, тебе ввести тонизатор?

Клим испуганно вскинул голову:

- Ни в коем случае! Ты испортишь картину. Ведь нейротики просто записали все сведения в моем мозгу, понимаешь? Как мы записываем данные в памяти логических машин.

Присмотревшись к лицу Лобова, он засмеялся:

- Ты не думай, Иван, я не сумасшедший. Был, правда, немного не в себе, но это давно прошло. С экипажем "Ладоги" получилось гораздо хуже. Но разве можно винить нейротиков? Им трудно сразу разобраться в макрособытиях, масштабы велики. Они и понятия не имели, что мы разумны, и вообще, нейротики первый раз имели дело со средой такой сложности, как человеческий мозг. Что за сферы были у них до нашего появления? Насекомые, рыбы, амфибии, ну и ящеры. А тут сам человек, хомо сапиенс!

Клим, сожалея, мотнул головой:

- К тому же, вот беда. Штанге и Гор сами виноваты - напичкали себя унивакциной! Ведь что получилось: нейротики с превеликим трудом разбираются в хитростях нашего мозга, а унивакцина создает им все новые и новые преграды. Унивакцина для нейротиков что-то вроде стихийного бедствия - землетрясения, урагана или наводнения. Разве тонкое дело сделаешь хорошо в такой обстановке? Ну и напортачили. Штанге - это же глыба камня, а не человек - попросту сломался в конце концов и сошел с ума. У него появилась навязчивая идея. Ему все чудилось, что нейротики хотят завоевать Землю. А у Гора с волей слабовато, так у него, как при шизофрении, произошло расщепление личности. Лучше всего сложилось дело у Родина, хотя он главный виновник всех бед. Ты с ним виделся?

- Виделся, - кивнул Лобов. - Он уже здоров и рассказал мне много интересного.

- Так и должно быть, - убежденно сказал Клим, - с ним имели долгий контакт мезойцы-колонисты. Судя по всему, колонистам удалось рассказать ему всю мезойскую историю. Надо расспросить его как можно быстрее, а то он все перезабудет!

- Не волнуйся, он уже рассказал мне.

Клим улыбнулся, разглядывая невеселое лицо командира.

- Тебе не кажется, Иван, что я мелю чепуху? Ты что-нибудь понимаешь?

- Да. Хотя понять тебя непросто.

- Ты думаешь, мне просто было? Нейротики ведь совсем маленькие, на вирусном уровне. Если хочешь, это нейропаразиты, они могут существовать, лишь используя чужой мозг. Сначала меня как-то шокировало сознание того, что они паразиты. Фу, думаю, гадость! А потом подумал, а мы-то сами чем лучше? Разве мы не паразитируем на биосфере Земли, вытворяя с животными и растениями черт знает что? Просто у нейротиков другая, инопланетная и, если разобраться, более тонкая и гибкая методика покорения природы. Они могут сосуществовать со всеми животными, у которых есть нервная ткань. Видел птеродактилей? Это их глаза. А игуанодона, птицеящера и брахиозавра? Это их руки. Есть у них и мыслители - мезойцы, которые образуют интеллектуальное ядро их цивилизации и с помощью биоизлучений поддерживают контакт со всеми нейропоколениями. Поэтому так необычно высок уровень биоизлучения на столь слабозаселенной планете! Таких мезойцев осталось меньше тысячи, нейротики берегут их как зеницу ока.

Клим покрутил головой.

- До чего же трудно понять все это! Понимаешь, чужой мозг для нейротиков не только среда обитания, с которой они срастаются, образуя единое целое. Это и нечто вроде готовой кибермашины, которую только надо перестроить по своему вкусу, наладить и заставить работать в нужном направлении. Помнишь древние проекты киборгов, гибридов машин и людей? Нейротики образуют с мозгом примерно такой же гибрид, только не в физическом, а в психическом плане. А тело для них - всего лишь эффектор.

Нейротики по-своему гуманны и благородны. Мы были для них сверхсенсацией - животные, обладающие спонтанной разумностью! Чепуха, нонсенс, четырехугольный треугольник! Они были глубоко убеждены, что истинный разум может возникать только в содружестве с вирусами - никак не иначе. Но стоило им убедиться, что имеют дело со спонтанно разумными существами, нейротики сразу оставили мысли о принудительном использовании нас.

Клим задумался, морща лоб.

- Кстати, - заметил он словно про себя, - они ищут сотрудничества с мезойцами-колонистами, ведь это единственный резерв, с помощью которого можно пополнить свое мыслящее ядро. Но они никак не могут передать им информацию, несмотря на самые тонкие ухищрения! Как только колонист замечает проникновение нейротиков в свое сознание, он тут же покидает колонию и кончает жизнь самоубийством. Чтобы показать свои добрые намерения, нейротики строят для них атомные станции, здания, дороги, которые мы обнаружили. Приходите, владейте! Но колонисты не хотят никаких компромиссов.

Клим тяжело вздохнул.

- Конечно, колонистов легко понять. Представь себе, что человечество систематически должно выделять часть самого себя для превращения в пустую оболочку, в своеобразный эффектор, во вместилище чужого разума! Представь себе человека с логикой и интересами на вирусном уровне, совершенно чуждыми его врожденной сущности, человека-нейроколонию, нелюдя, как говорили наши предки. Разве это не ужасно? Разве мы не ополчились бы против такой опасности всеми силами нашей души и нашей мощи? Когда я рассказал это нейротикам, они ужаснулись, потом горько сказали: "Нам нет места под этим небом". Еле их успокоил! Мы, говорю, уже давно создаем искусственную нейроткань практически любой сложности. Делайте из нее все что угодно! У них в связи с этим уйма специальных вопросов, но я сказал - потерпите.

Клим мечтательно смежил ресницы.

- Короче говоря, - с ноткой самодовольства резюмировал он, - памятник на Мезе мне обеспечен. Но я не эгоист и возьму в компанию тебя и Алексея.

Видя, что Клим сейчас заснет, Лобов заторопился.

- Мне одно непонятно, как нейротики управляют чужим мозгом?

Клим снисходительно покосился на командира.

- Разве мозг для них чужой? Для них это такое же привычное место обитания, как для нас с тобой корабль, база или матушка-Земля. Нейротики живут, вырабатывая кучу всяких ферментов. Есть же у нас лекарства, действующие на мозг: снотворные, тонизирующие, галлюциногены, успокаивающие. С помощью этих лекарств можно заставить человека смеяться, плакать, наслаждаться и страдать, мыслить и буйствовать.

Сдерживая зевок, Клим строго спросил:

- Ты хорошо запомнил, что я тебе рассказал?

- Я сделал лучше - все записал.

- Ну? Какой ты догадливый! Ты знаешь, я сейчас усну и буду спать, спать. Как это здорово, когда можно спать! А почему ты такой грустный, Иван?

Глаза Клима окончательно закрылись. Он повозился, устраиваясь поудобнее, и уже совсем сонно пробормотал:

- Ты не грусти, Иван. Ведь в конце концов все кончилось благополучно.

- Да, - рассеянно согласился Лобов, подкладывая надувную подушку под голову штурмана, - все кончилось благополучно.

Он занял водительское место, положил палец на кнопку запуска двигателя, но передумал и опустил руку на колено. Ему захотелось вдруг совсем немножко, хоть минутку, отдохнуть и переварить все, что он узнал за последние полчаса.

Уже совсем стемнело. Прямо в лицо глядела чужая нахальная и очень зеленая луна. Небо было подернуто похожей на вуаль дымкой, которая скрывала мелкие звезды, зато крупные дрожали и трепетали над головой совсем по-земному. Красноватый песок казался теперь серым, и на нем лежали черные тени от скал. Столетия над этими песками витает страх, и два странных разума, один из которых является порождением другого, ведут между собой жестокую и непримиримую борьбу. Возможно ли между ними примирение? Поймут ли они когда-нибудь друг друга?

Лобов тяжело вздохнул и облокотился на штурвал. Все кончилось благополучно! Для кого? Для нейротиков, которые бесплодно ищут себе сферы обитания? Или для гибких, похожих на тени мезойцев, которые в стихийном слепом стремлении к прогрессу сами выковали свою беду? Или для Штанге, который навсегда останется здесь на своем корабле? Лобов отыскал глазами "Ладогу". Стройная колонна гиперсветового корабля таяла в зеленоватой мгле неземного неба. Вот он, безмолвный памятник человеческой борьбы за счастье.

- Прощай, Юст, старый товарищ, - глухо сказал Лобов.

Он повернулся к пульту управления, запустил двигатель и вызвал "Торнадо". Надо было сообщить заждавшемуся и, конечно, изнывавшему от беспокойства Алексею, что, в общем-то, все кончилось благополучно.

Авторы от А до Я

А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Э Ю Я