Михаил Веллер. Колечко

Библиотека

- А и глаз на их семью радовался. И вежливые-то, обходительные: криков-ссор никогда, все ладом - просто редкость...

И все - вместе только. В отпуск хоть: поодиночке ни-ни, не водилось; только все вместе. И почтительно так, мирно... загляденье.

Не пил он совсем. Конечно; культурные люди, врачи оба. Тем более он известный доктор был, хирург, к нему многие хотели, если операцию надо. Очень его любили все - простой был, негордый.

...Они еще в институте вместе учились. И уж все годы - такая вот любовь; вместе все да вместе. На рынок в воскресенье - вместе, дочку в детский сад - вместе. Она с дежурства, значит, усталая, - он уж сам обед сготовит, прибрано все. Или ночью вызовут его - она спать и не подумает, ждет. В командировках - звонит каждый день ей: как дела, не волнуйся.

К праздникам ко всем - друг дружке подарки: одно там, другое... а дочка та вовсе ходила как куколка, ясное дело. И уважительная тоже, воспитанная, встретит: "Здравствуйте, как вы себя чувствуете". Крохой еще - а тоже вот; воспитание. А постарше, и в институте: "Не нужно ли чего, не принести ли?.." Радость родителям - такие дети. Какие сами - такую и воспитали.

Услышишь поди, муж где жену бьет, гуляет она от него, дети там хулиганят... или врачи те же лечат плохо... а эти-то - вот они: и даже на душе хорошо. Ей-же слово.

Поживешь - может, плохого в жизни и больше. Как глядеть... А только, подумать, не в зимогорах ведь, - в таких людях главное. Они основа... настоящая...

- Сюсюканье это... смешно даже. Легкомысленность одна... Не обязательно же - попрыгуньи, стрекозлы, нет... легкомысленность неглубоких натур: как повернется - к тому душой и прилепятся. Растительная привязанность. Тут не постоянство чувств, тут скорее постоянное отсутствие подлинных чувств. Чеховские душечки. Старосветские помещики...

Он мне вообще никогда не нравился: ни рыба ни мясо. В компании пошути - поддержит, погрусти - поддержит: сам - ничего. А она... смурная всегда была какая-то. Два раза прошлись, трах-бах!.. женились... Два притопа три прихлопа...

Не могу объяснить, вроде напраслины... но серьезно это выглядело, как ах - любовь из плохого кино.

Ну конечно - он фронтовик был, с медалями, - так у нас половина ребят была после фронта. Конечно - четвертый курс, подавал надежды в хирургии, у девочки головка закружилась... много ли такой надо.

Вот друг у него был, Сашка Брянцев - душа парень: веселый, умница... вот бы кому жить да жить... Все опекал его, за собой таскал; тот на все его глазами смотрел.

А в этой - ну что увидеть мог; пустенькая фифочка с первого курса. Улыбнулась ему - и взыграло ретивое.

Нет, я лично их тогда не одобряла. Конечно, у каждой свои взгляды, каждому в жизни свое, но я лично для себя не о таком мечтала. Все-таки о настоящей, глубокой любви мы все мечтали...

И промечтались... некоторые... И наказаны за идеализм дурацкий свой. Засекается крючок, дева старая. И хоть бы ребенка родила, пока могла; дура тупая!..

Да все-то достоинство их - в примитивности характера, видно: хватайся за счастье какое подвернулось и держи крепче, и будь доволен; но уважать за это - увольте...

- И по прошествии двадцати пяти лет окончательно явствует, что парнишка-то нас всех обскакал. И ничего удивительного: этот с самого начала свое туго знал.

Начиная буквально с того, что поселился вместе с Сашкой Брянцевым. Брянцев: с кем, кричит, комнату на пару? Этот - тут как тут; набился. Умел влезть. Стал Сашкиным лучшим другом. Сашка-то везде был центральной фигурой - и этот при нем. В любой компании - желанные гости. На практику - Брянцев любого обольстит, завладеет лучшим направлением - и его следом тащит. Конспекты - одни на двоих; причем тут Брянцев не переутруждался. Так тандемом они светилами и были. Но Брянцев-то скорее издавал свет, а этот-то - отражал. Спец по тихой сапе.

Спокоен, упорен, занимался много - это да. Это было. И расчетлив же, клянусь, - на удивление; законченный прагматик, чужд любым порывам.

Грешно говорить, но прикинь-ка. Вот погиб Брянцев, лучший его друг. Единственный даже. Опустим эмоциональную сторону - мы не вчера родились: тут и фронт сказывается, и вообще он эмоциями не перенаделен... не будем драматизировать. А чисто житейски - имеем следующие проблемы. Во-первых (не по значению, а в порядке возникновения), придется вдвое больше платить за жилье - а денег ох не густо; или пускать кого, малоприятно, друзей нет; или перебираться в общежитие, а среди года не дадут, и независимость не та, условий поменьше и для занятий - а долбил он зверски, - и для веселья - хотя на сей счет он не отличался. Во-вторых: через год грядет распределение, а преимущество в выборе предоставляется семейным с детьми до года; да и двадцать пять лет - возраст, жениться все равно когда-нибудь надо.

И выбирается заурядная девочка с первого курса: оптимальное решение. Раз: она его уважает и почитает: он взрослый, способный, умный, подающий надежды, герой-фронтовик, - авторитет в семье обеспечен; его слово - закон. Два: единственная дочь обеспеченных родителей, им подкидывают, в плане материальном он не отяготился, а наоборот. Три: она юна, восемнадцать лет, чиста, достаточно мила, хозяйственна вдобавок: суп в тарелке, девочка в постели, - удовлетворены и потребность в женщине, и тщеславие, и естественное желание нормального быта. Четыре: до распределения они рожают ребенка, и их оставляют в областной больнице. Масса вопросов - одним махом, а?

Пусть я циник, - факты не меняются.

Он идет на место хирурга, и становится дельным хирургом, - по справедливости отдадим должное. Хорошие руки, интуиция; и какая-то демонстративная надежность в характере... У него и научная работа, он и в общественники лезет, и речи толкает, и кандидатскую кропает, и с любым-то умеет поладить, и в результате он областной хирург, и на него очереди, и он кандидат, и депутат горсовета, и вообще непоследняя личность. Достать, устроить, - в момент.

Кто удачливей? Гера Журавлев доктор в Москве? В Москве докторов - куда ни плюнь, у Геры гараж в другом конце города, закручен как очумелый. А тут человек - на виду, при верхушке; не-ет, молоток.

И с женитьбой - суди: один ребенок - и точка; обузы парень никогда не домогался. Тишь, гладь, спокойствие. Не имеет на стороне? чьи гарантии; у таких комар носу не подточит. И кроме - это и вряд ли увязывается с его идеалом хорошей жизни, и только. Благополучная карьера, благополучная личная жизнь. У таких ребят все путем. Реалисты, брат! Рассудочный брак - залог стабильности. Учись! - да поздновато нам...

- А куда ей было деваться? Несчастная девчонка!.. Грехи наши...

Вот как это бывает в жизни.

Она любила Брянцева. Они решили о женитьбе.

Брянцева нашли утром в снегу, с пробитой головой. Послевоенный бандитизм...

Она осталась беременной.

И никто - никто ничего не знал!..

Девчонке восемнадцать лет. Она в помрачении от нереальности происходящего.

Аборты были запрещены.

Довериться? кому, как? чем поможет: сознаться в тайном, подсудное дело, огласка, позор!.. кошмар... жизни конец.

И ни единый - подозрений не положил. Примечали раз-другой ее с Брянцевым - его с кем ни видели: по нем полфакультета сохло... что особенного.

И воспитания девочка была. Позор пуще смерти мерещился.

Что делать!..

И ведь на занятия ходить надо! улыбаться, разговаривать, на вопросы отвечать! очереди занимать в столовой!..

Поехать и признаться к родителям? Кто даст отпуск... неважно... С этим - к отцу-матери... доченька единственная... нет; невозможно.

Нет выхода.

Повеситься.

Да и к чему тут жить... Нет страха: в глазах черно.

Родители... но сил нет.

Но ребенок... Их ребенок... любовь их, плоть их, маленький... ему бы остаться на земле; ему бы жить.

Ах, должен он жить: смысл единственный, да чего же стоит остальное, в конце концов.

И - долг перед любимым: есть долг перед любимым; что тут от подлинного ощущения его и осознания идет, что надуманно, на что инстинкт жизни подталкивает исподволь - кто разберет, разграничит.

Бросить институт, уехать, устроиться на работу, родить...

Куда? Как? На какие деньги?..

Девочка только из-под родительского крыла... Едва в начале - жизнь рухнула. Растить сироту... Одной. Одной.

...Так и возникает дикое для первого восприятия собственных чувств, и укрепляется во спасение: выйти замуж. Избежать позора, ребенок в семье, устроение всего... Обыкновенное, по сути, решение. Да рассуждать легко...

За кого?.. Ох, не все ли равно! То есть говорится только - не все ли равно, хотя в таком состоянии верно может быть не только все равно, но даже чем хуже тем лучше: горе по горло - так пусть все под откос, и в мученичестве удовлетворения ищешь. Но каждый выбор понуждает к последующему: решил жить - решай как, далее - конкретней...

Мысль о друге Брянцева была естественной. Он оставался частью его мира, и через это представлялся не совсем чужим.

Стать женой друга - меньший ли грех перед любимым, ближе к нему ведь; или больший - ведь в другу ревновал бы больней...

И попросту: сдержанный, одинокий, не красавец, не юнец... он подходил...

...Ну, трудно ли молодой симпатичной девушке завлечь и женить на себе заучившегося обычного мужика, не избалованного женщинами и их, в общем, не знающего. Главное - каких мук, какого напряжения ей стоило играть эту влюбленность в него, внутри мертвея от отчаянья и тоски. Сколько же сил душевных понадобилось! И откуда берутся у таких девчонок, - а ведь у них именно и берутся.

И - торопиться приходилось, быстро делать, быстро! Беременность шла; не приведи бог заподозрит, догадается.

Тоже сердце рвет: знать ребенку, кто отец его, любимый, не доживший! или пусть во всем счастливый живет, при живом отце... Любя по-настоящему, им счастья желая, как бы и сам Брянцев рассудил...

Другое: открой, что беременна - разбежался он чужую заботу покрывать. С чем подойти, "женись как друг"?.. Слово вылетит: скора молва... И женится - где зарок, что не попрекнет в тяжелый час, не будет собственную душу грызть и на тебе срываться... Все люди.

Нет, по всему выходило скрывать.

Не девушкой - что ж... дело такое. Ничего. А остальное - он, тихоня, до нее, может, и вообще мужчиной-то не был. Может, и не снилась ему такая.

Совершились ее намерения наилучшим образом. За нос такого провести нетрудно: приласкай - и верти им, любому слову поверит.

Она стала хорошей женой. Лучшей желать нельзя.

Потому и угождала, что дорожила положением своим?

Какую твердость, какую волю надо иметь, чтоб с такой тайной жизнь прожить. Не выдать себя, не обмолвиться.

Нет; всю жизнь не пропритворяешься. Привычка. Роль становится натурой: былое так отойдет, и не поймешь: приснилось ли... Привязалась постепенно; были и радости, и счастье, и всякое; жизнь была.

Он оказался хорошим человеком, хорошим мужем: она не ошиблась.

Брак обошелся ей в жестокую цену; она стремилась к нему более всего на свете; та боль скрепляла его.

А вынужденность его не могла хоть сколько-то не тяготить.

Но был еще единственный ребенок и его счастье.

- Женщины... смейся и плачь. Вообрази: он все знал. Знал он!..

И отдавал отчет в жути ее положения.

Что он должен был делать? Оставаться безучастным?

Поддержать, утешить, - чем мог? не те дела: как поможешь...

Аборт ей сделать на себя взять? Криминал, риск, судьбу на карту... а вдруг неудача, последствия, дознаются...

Она пошла бы ли еще на это. Восемнадцать лет, все в первый раз, жгучая гордость, трепет перед оглаской... понимал: ей и на признание не решиться.

Она здорово держалась! Как понять: самообладание? Или, очень вероятно, то запредельное состояние изнеможения, когда махнешь на все: "Будь что будет", опущены руки, неси течение к неминуемой развязке, истрачены вера и воля, и существу враждебны мучительные усилия к спасению, противоречащему всеподчинившей логике событий: блаженный наркоз засыпающего на морозе. Опасно затрагивать человека в подобном пассивном смирении с пока неопределенно отодвинутой гибелью. Его оцепенение чувств - неверное равновесие подтаивающей лавины. Легчайшее прикосновение извне может послужить к катастрофе. Как отточить интуицию до ювелирной чуткости... Оскорбишь своим знанием: а она головой отрицательно замотает в ужасе - и после покончит с собой. И все благие намерения.

И тут она явно ищет с ним сближения. Встреча, вторая. Взгляды, интонации, позы, весь этот женский бедный арсенал...

Он не дурак был, трезвая голова, на свой счет не обольщался. Все понял. Понял, и согласился про себя, что для нее это выход и спасение. Истинное благородство - выше показа.

Вообще собственное благородство вдохновляет к идеализации мотивов. Ну: на одной чаше весов - возможно, жизнь невесты друга и их ребенка; на другой - что, собственно? одиночество - не постыло ли... развестись всегда можно; алименты? ерунда... Чужой ребенок? никто не знает, зато знает он: самолюбие спокойно - уже полдела.

Вначале скрыл - щадя ее и боясь оттолкнуть. Жертвы она могла не принять. Приняв - тяготилась бы обязанностью, благодарность по долгу - рождает подсознательную жажду раскрепощения, неприязнь.

А позже - обнаружились свои прелести и преимущества. Как жена полностью устраивала. Семья - куда лучше. Дочка славная растет; а больше-то детей не было, может у него своих и не могло быть. Признайся - простит ли унижение, не потеряешь ли ребенка, которого привык считать своим и любишь, к чему все приведет... Нет, если устраивающее тебя положение стабилизировано - не следует нарушать его чем бы то ни было.

Не покинет краешком и лестная надежда, что и сам не так плох - почему самого и вправду полюбить нельзя; хоть разуму известно - да слова, да чувства, да ночи, да тщеславие мужское неистребимое...

Вдобавок тайное знание вселяет силу и власть. Хранишь последним оружием: в таких соображениях и лучший не волен, пусть даже совесть не позволит и в крайнем случае использовать. Отсюда - дополнительная выдержка, снисходительное достоинство вооруженного к слабому.

Разнообразны благие намерения, по которым мы скрываем от ближних знания о них. Тактичность, жалость, любовь, расчет, великодушие и душевный комфорт... Разве всегда один супруг жаждет знать все о другом? А зная - жаждет выложить? Или зная, что другой знает нечто о нем - жаждет услышать? Несказанное - не узаконено к существованию, отчасти и не существует. Мало ли некасаемых семейных мин тикают механизмами к забвению.

- Фьюить-тю!.. Не укладывается в толк. Ну... е-мое! Чего я сейчас не могу понять - почему раньше это никому не пришло в голову. "Кому это выгодно?" Но кто б, непосвященный, свел воедино...

Конечно. Он любил ее.

Одному ему, другу, Брянцев поведал секретно: беременна, теперь жениться; в тот же вечер. А он, знакомый издали, он полюбил - да тут Брянцев рядом... все предпочтения, она влюбилась; не суйся. И Брянцев (не трепач отнюдь), эдакий симпатяга, живая душа, с ним и делился заветным: как целовались... как женщиной ее сделал. Та еще пыточка. Молчал: крепок был, да невольно поведением зависишь от сильного. Молчал - до обморочной ревности, стиснутые зубы немели, небось, воображение рвалось как кинопленка на словах обнаженных, сокровенном полушепоте, в темноте, под последнюю папироску, как это бывает.

Планы безумные перебирал. Надеялся еще на что-то? Женитьбой - на искорку ему дунуло. Конец. И одновременно: случись что с Брянцевым - каюк ей, беспомощность: шаткий момент, единственный шанс. Простая логика, и холодок от нее. Все продумал, все рассчитал, все учел. Семь раз отмерил...

И на следующий день как раз стипендия. С ребятами немного выпили в общежитии и пошли домой. Пришли, Брянцев говорит, посидев: пойду к ней схожу, не так поздно еще. (Она с подругой комнату снимала). Он - пошли, говорит, вместе в гости. Пожалуйста. Случай подставляется: он сам предлогов искал вечером вдвоем прогуляться из дому; да тут еще снег сыплет. И специально пальто на вешалке в коридоре оставил, и шапку, только куртку и фуражку старую надел. Тепло, машет, закаляюсь. А март, и снежок.

Только вышли - погоди, говорит, папиросы забыл. Быстро вернулся, включил настольную лампу (окно на другую сторону, не видно, но верхний зажечь - по отсвету заметить можно), чтоб в коридор через щель дверную пробивалось, и комнату не замкнул, ключ изнутри оставил. Будто он дома - для хозяйки, предусматривая алиби.

И сунул в куртку, рука в кармане, припасенный обрезок стального стержня.

На улице сугробы, темно, пусто. И перед углом, где у высокого забора намело, тропка узкая в снегу, Брянцев первый шел - он его по темени и хряскнул. Тот оседать - еще раз! Шапку сорвал - и упавшего еще два раза, наверняка. Отвалил его к забору, снег ногой закидал, и стержень в снег. (Голой рукой не брал, без отпечатков, в газету завернул, и руки в перчатках). Ходом обратно. Газету скомкал - в уборную. Порошило - отряхнулся. Минуты три прошло, не дольше. Повстречается хозяйка или спросит - в уборную скажет выскакивал.

При расследовании прошел чисто. Никаких причин, ссор, выгоды. Видел последний, подтвердил. Из дому не выходил. Хозяйка подтвердила. Никаких улик и подозрений. Нервами он будь-будь обладал. Да что и в лице - друг все-таки, некоторые переживания уместны.

...Сошелся его расчет. В точности и тоньше. Девка очутилась при гробовом интересе. А он норовил попадаться на глаза - хотя и остерегаясь. Пусть было ей уж куда не до дедуктивных выкладок - но ее-то и могла озарить истина, зарвись он увлеченно. Кто б ей поверил, нет улик... все равно выдать себя недопустимо.

Предусмотренный вариант: знает от Брянцева, предлагает для выручки фиктивный брак. А там - тихой сапой обрабатывать. Семья, отец ребенку, опора, благодарность... Вероятно, получилось бы. Такие берут не мытьем, так катаньем.

Сложилось же для его желаний намного удачнее. Действительно, когда твердо решишься любой ценой - судьба поворачивает навстречу.

Жестокое испытание обнаружилось, главная трудность. Любил - сильней законов божеских и людских. Подушку грыз и плакал - двадцатичетырехлетний мужик, который в двадцать старшим лейтенантом был и на фронте ротой командовал. И - прикосновение первое, поцелуй первый, первая ночь. Сознание отрывается. От касаний ее плавился, от наготы слеп.

А волю любви дать не смей! Себя теряй - помни! Поймет - гибель!

Кара и истязание.

Превозмог.

(Ситуация: балансирование на проволоке. И так-то чужая любовь ей тяжка, и догадаться может, - и чтоб уверилась в покое за собственный обман.)

Месяцами; годами. Не скоро бросил беречься, раскрепостился: со временем, мол, полюбил так; и она уже привыкла...

Оттого еще и любил всю жизнь так сильно, что первый жар не изгорел, калился?..

Ладно в заботливости мог не сдерживаться - на характер, склонный к порядку, спишется: семья - значит заботиться надо.

Но вот сомнение: таким макаром себя давить, ломать, - что хочешь задавить можно. Уж не медовый месяц, не первый годок - столько напряжения по укоренившейся привычке постоянно, что и вправду незаметно для самого любви уже может не оказаться...

Но прожил. С любовью, и с тайной захороненной.

Все же кремень... Кремень.

По сути - изверг, чего там... Убийца, и не просто... Друга - накануне свадьбы. Девушку любил - своей рукой обездолил. Ребенка - осиротил.

Но это - любил!.. Подумать - и жуть оказаться на ее месте... и не одна, наверно, замерла сладко, чтоб и ее кто настолько любил...

- Нет у меня ощущения свершившейся катастрофы. Странно: естественность и закономерность. Пережил заранее?.. Только не раскаянье. (Глупцы каются. Человек всегда поступает единственно возможным именно для него во всей совокупности данных обстоятельств образом. Кается - из иного положения, и будучи сам иным, изменчив. Кающийся неадекватен совершающему поступок: свидетельство изменения; и свидетельство забывчивости и непонимания человеческой природы, в первую очередь собственной: если есть хорошая память, развитое воображение и честность с собой - сознаешь абсолютную неизбежность прошлого.)

С собой не хитрю. Даже сейчас - я горжусь тем, что сделал: хотел - и смог! Самоутверждение?.. Тщеславие перед собой как зрителем?.. О боже - и наедине с собой, силясь быть честным - насколько трудно, если вообще возможно, отделаться от роли, которую играешь перед собой же! Несовпадение личности с идеалом?.. "Оно", "Я", "Сверх-я"... Что надумано? Что истинно? Как отделить одно от другого? и возможно ли?.. Мы формируем себя на основе импульсов, эмоций, которые в свою очередь зависят обратной связью от образа мыслей и убеждений, - где определить сердцевину истины, вожделенную точку верного отсчета? И существует ли она?

По здравом размышлении я отвечал себе - нет. Нет. Лишь степени приближения к ней. Проще: до конца себя не познаешь, но можно достаточно глубоко.

Почему я не покончил с собой? Незачем. Взвешено, отмерено, отрезано... Подбита черта. Что под ней? Восемь лет заключения и потеря всего в жизни (да хоть бы и самой жизни) - нет, недорогая цена за женитьбу на единственно любимой женщине и четверть века счастливой жизни с ней. Счастье... соответствие всех условий жизни твоим истинным потребностям... Я жаждал - и получил. Единственное: так ли? Если был счастлив и потерял все - зачем остался жить?..

Вот какая штука - с каждым серьезным поступком меняешься ты, и меняется мир для тебя. Поэтому ты никогда не получаешь именно то, чего добивался. В самом лучшем случае - получаешь близкое (в собственном восприятии, разумеется, а не как нечто объективное). Но поскольку любовь, ценность духовная, субъективна, именно здесь цель менее всего оправдывает средства. Платишь дорого - можешь возненавидеть, или разочароваться добившись; платишь дешево - можешь охладеть... Добиваясь - перестаешь быть собой! Вплоть до парадоксального рассуждения: любить - желание обладания и одновременно желание ей счастья; но счастлив любящий; любовь редко взаимна - разлюби, пусть ломая себя, чтоб легче и вернее добиться любви, - и исполнишь долг любящего: дашь ей счастье любви, причем овладеешь ею; да только, разлюбив, не пошлешь ли все к чертям за ненадобностью?.. Нет; задача не имеет решения.

Но если б только в этом было дело... Если б я мог сейчас с уверенностью сказать себе, что да, любил ее настолько, и отсюда все последующее...

Брянцев был блестящ. Умен, остер, обаятелен, красив. В молодости не понимаешь исключительности ближних. Для юнца знакомая красавица - просто симпатичная девчонка, гений-сосед - просто способный человек, герой - просто не трус. Наживая долгий опыт, сознаешь им цену. Им и себе.

Он был легок. Я никогда не был легок. Может ли быть тяжелый человек счастлив? Почему нет. Но обычно счастливы легкие. Два человека - жизнь их одинакова: один полагает себя счастливым, а второй - несчастливым. Претензии мешают? Характер, характер!..

Он был счастлив. Удачлив. Меня воспринимали при нем, не самого по себе. Причем - он меня в такое положение не ставил. Отнюдь - великодушен был, добр; благороден, черт возьми. Да если всем наделен и никакая конкуренция не опасна - чего ж не быть благородным. Все равно первый - да еще и благородный. Сильному просто быть добрым, его самолюбие лишь выигрывает. Он от этого еще больше на свету, а ты - в тени. А он и на тебя посветит - его не убудет.

И это - не заслуженно, не горбом, а - облагодетельствован природой. Я занимался ночами - он слыл корифеем. Я был умнее - он блистал. Я был глубже - он вешал лапшу на уши. И все его любили, - меня же принимали как его друга.

Мог ли я в глубине души не желать ему низведения с высот до надлежащего уровня - ниже моего: и чем ниже тем лучше!.. Зависть? Зависть. Даже - я желал его гибели. Даже - ненавидел. Несправедливо, несправедливо! ему быть таким, а мне таким! Его дружба мне льстила: я ненавидел и за то, что воспринимаю лестным его благоволение: что же, я ниже его? Почему, за что?

Но - другу - вряд ли я много сильнее желал ему бед, чем любой - ближнему. Редко ли люди, сочувствуя словами и лицом, да и поступками, и переживая искреннее - в глубине души испытывают удовлетворение от неудач и несчастий ближнего: тем удачливее и значительнее воспринимают они собственное существование. Инстинкт самоутверждения?.. (Отчего мелькают иногда противоестественные мысли об убийстве самых родных людей? Фрейдизм, мазохизм... убого сознание, глубоки его колодцы.)

Возможно, я просто низкий завистник. Элементарный подлец. Подлец с волей и крепкими нервами. И с фронта с умением убить человека деловито и без истерик. А убил бы я его, не будь на фронте? Трудно ответить. В жизни каждое лыко в строку.

Как искренне он делился своими успехами! Как подкупающе, заразительно полагал, что я тоже должен радоваться его радостям! Откуда этот животный эгоцентризм жизнерадостных людей?

Мы познакомились одновременно, я полюбил - она уже влюбилась в него, конечно... я не подавал виду - я не имел шансов. Я любил - а он рассказывал мне, как продвигаются дела. И я поддакивал поощрительно!

Флюиды, говорят, флюиды... Чушь! Он бы умер на месте от одних моих флюидов - он здравствовал, и все шло ему в руки само. Он таскал девок - я любил один раз. Я становился как стеклянный от звука ее голоса - он с ней спал и передавал мне подробности. Я встречал ее в институте - доверчивая девочка, ясное сияние, - и представлял, что они делают вдвоем, и как делают, ее лицо и тело, и жил отдельно от себя, отмечая со стороны, что это я и я живу.

Да я бы сжег этот институт, весь этот город со всеми обитателями, чтоб ничего этого не было и она любила меня! Чего мне было бояться? Я воевал, и видел, сколько стоит человеческая жизнь. Жениться на любимой - что, меньше смысла чем взять высоту или держать рубеж?

Я рассчитал правильно. Гарантий не было - но я получал максимальные шансы. Я сделал все что мог.

Но дальше... Убийство из ревности - старо как мир. Смягчающее обстоятельство. Кто не стремится устранить соперника. Во многие времена подобное числилось в порядке вещей. Но если б и сейчас это было в порядке вещей...

Когда я убил его - как-то сместилась система ценностей. Я продолжал ненавидеть его - за то, что она его все равно любила, все равно он был ее первым, все равно она, полуребенок, моя любимая, была от него беременна. И - мне было его и ее жаль. И - я чувствовал себя и здесь униженным: он вынудил убить друга в затылок, а сам никогда не поступил бы так! но сам никогда не попал бы и в подобное положение, удачливый красавец! А попал бы? проиграл бы благородно... Но от чего в силах отказаться - того не хотел по-настоящему.

Но вот что - я не торопился в том, ради чего убил, - и не мог объяснить себе причин этой неторопливости. Изменилось что-то, сдвинулось... Я наблюдал за ней - именно наблюдал; я знал один, каково ей, и следил с холодностью и удовлетворением естествоиспытателя, что она предпримет. Злорадство? Месть за оскорбленное чувство? Страх за свою шкуру, боязнь, что она догадается? Торможение реакций в результате стресса?..

Так или иначе - женитьба на ней уже не представлялась мне обязательной! Более того - временами мне вовсе не хотелось жениться на этой девчонке, беременной от другого, не любящей меня и в общем не стоящей ни меня, ни всего, что я сделал! Еще более: мне представлялось, как славно, если б они поженились с Брянцевым, и я бы пил на их свадьбе, и у них родился ребенок, и так далее.

Короче - я воспринимал ее как чужую. Не как вожделенную, ради обладания которой убил друга. На черта я все заварил, пытал я себя? Что за помрачение на меня сошло, что за сумасшествие? Порой доходило до того, что я мысленно молил Брянцева и ее о прощении.

Неужели я настолько ненавидел Брянцева и завидовал, что не ее любил и ревновал к нему, а его ревновал к еще большему счастью, чем он и так имел? Я отвечал себе: не может этого быть! отвечал без уверенности...

Или - сладко лишь запретное? Удовлетворенное самолюбие успокаивается? Я и сейчас не могу толком разобраться... Однако - что-то сместилось во мне. Или в мире для меня. Или сам я сместился в мире. Что-то сместилось.

Я не допускаю, что перешел в иное качество лишь вследствие убийства. Я пробыл два года в пехоте на передовой - навидался смертей и убивал сам; опуская то уже, что я врач, а здесь и этот профессионализм играет роль.

Возможно, я отчасти ненавидел ее - виновницу убийства мною друга; подсознательно мучился сделанным - и настраивался против нее?..

В любом случае - прежняя любовь исчезла. Я пребывал в неожиданном для себя и диком состоянии: и в дикости обретал какое-то мазохистское удовлетворение.

И тут события приняли наилучший для меня оборот - наилучший для меня бывшего, и совершенно ненужный для меня нынешнего. Она решила все скрыть и выйти за меня замуж.

Я почувствовал себя полновластным хозяином положения. Но и в то же время почувствовал себя жертвой - жертвой собственного воплощенного плана, который теперь диктовал мне мое прошлое, настоящее и будущее; я пытался противиться, бессильный. Теперь уже она вынуждала меня к действию. И неприязнь моя увеличивалась. Презрение! - предает память Брянцева, их любовь! пытается провести, обмануть меня! мелкая душа!..

Жалость, остатки внутренней привязанности, комплекс вины, просто физическое влечение - и отчуждение, брезгливость, злорадство, нежелание взваливать обузу, - я колебался. Себя я расценивал как отъявленного негодяя - не без известного удовольствия: но к ней относился свысока! Я переступил предел - происходящее словно отделилось стенкой аквариума. В редкие моменты эта стенка преодолевалась жалостью - когда отмечал подавляемое дрожание ее губ, удержанные на глазах слезы; но проходило быстро - я был трезв. (Или, если играть словами - напротив, пьян до остекленения?)

Я стал рассеян; это приписывали гибели Брянцева. Однажды, когда я, очнувшись, ответил невпопад, был вопрос: "Ты что? Влюбился, что ли?" Сжавшись от укола, я механически отыграл: "Да". Пустяк - но я не мог отделаться от впечатления, что это явилось той точечкой, которая все завершила; перевесившей каплей...

Нет; главное - я знал, что такое настоящая усталость: она ложится на нервы, и делаешься безразличен к самому-рассамому желанному. Надо пересилить себя - и выполнять намеченное. Это как второе дыхание. Желания возвращаются с отдыхом и приведением к норме нервов из перенапряжения. Отказаться в состоянии изнеможения от раз решенного (изнеможение еще надо уметь определить, обычно самому оно представляется успокоением и трезвостью), когда чувства и разум услужливо доказывают нерациональность дальнейшей борьбы и никчемность результатов - это, собственно, и есть малодушие. Умение достигать - скорее не умение добиваться желаемого, а умение заставлять себя добиваться представляющегося ненужным, но задуманного когда-то; а иначе серьезные дела и не делаются.

Начавши кончай. Иначе для меня все теряло смысл. Это был долг перед собой уже. Больше: это было как заполнение пустого места, причем приготовленного, специально освобожденного, так сказать, места в собственной сущности. Трудно выразить, сформулировать - но так требовалось самим моим существованием.

Фактически я руководствовался чисто рассудочными доводами. Явился вывод и убеждение: я должен поступить так.

Я женился на ней.

Я женился на ней - ну, так обрел ли я желаемое?.. Еще и потому на работе за все хватался: меня никогда не тянуло домой. "Жил работой!.." На работе я был сам собой, и вроде действительно неплохой хирург, и вот это терять действительно жаль: здесь все ясно, просто и по-человечески...

Дома... Забота, внимание... Если б она меня любила!.. все бы могло быть иначе... Но она тоже скрывала - свое. Она любила его. А в чем-то - ты победитель, Брянцев, чтоб ты сгорел, и чтоб я сгорел, и ничего тут не поделаешь. Здесь ты сильнее. Высшая справедливость?..

Но если б она меня любила... Тогда бы, быть может, и я бы мог ее полюбить... Трудная порода - однолюбы... Она - тебя. Я - ее, ту, до всего. Оба, как говорится, сразу выложили все отпущенные нам на жизнь запасы любви.

Я хотел любить ее. Да понимал, ощущал, что стоит за ее безупречным поведением. Мы обрекли себя оба, и каждый тайно от другого, не признавать льда между нами - двойной преграды, а растопить ее можно только с двух сторон. Вот - примерная семейная жизнь. Что не жить? любви ни к кому, друг другу подходим, накрепко повязаны, - и маска делается лицом... если бы! И лицо-то забылось, да не все в душе на заказ переделаешь. Можешь торжествовать из могилы, Брянцев - она тебе верна, она тебя любит, я проиграл... чего еще?

Но как глупо и невероятно вышел конец. Как глупо!.. буквально чудится какая-то непреложность, но ведь ерунда это все, я не мистик, не неврастеник, не верю в рок... глупо... Ты достал меня...

В вашу первую ночь она подарила тебе колечко - серебряное недорогое колечко. Ты показывал его мне. Ты носил его в часовом кармашке.

Тем вечером я помнил о нем. Не следовало, чтоб его нашли на тебе - могли запросто докопаться до нее, - я его вытащил. Кинуть в снег? Скоро стает, вдруг найдут, - чепуха!! - но... В уборную? Зима, все замерзло, будет лежать, а если кто приметит... черт его знает... В щель пола сунуть? в комнате не было щелей, ковырять - еще обратят внимание на свежую. И, глупость, психопатия, но - слеп, безумен, любил тогда, - где-то и сохранить хотелось. Так, говорят, и сыплются на мелочах. Не предусмотрел я заранее, значения не придал - а после уж в мандраже был некотором, естественно, да и домой поживее вернуться требовалось. Отжал я ножом стальной уголок своего чемодана, забил его туда, и бумажки вслед забил, и некуда было ему деваться, никаких случайностей, а специально - в голову никому не придет.

...Дочку я любил, очень. Она очень похожа на мать... Она ничего не скрывала. Ничего не знала. Она любила меня. И я - единственную ее любил. Кого мне еще было любить. Наверно, любил в ней и ее мать, которую любить не мог... Не любил ли я и тебя в ней, Брянцев?.. Не любил ли и свою жертву? разве не любят жертв... какой-то извращенной, но сильной любовью...

Она вошла в комнату, и я увидел на ее руке это колечко.

Под моим взглядом она невольно отдернула руку. Потом растерянно показала: "Колечко..."

Я обернулся: глаза жены расширились: ужас истины пустил стремительный росток.

Потемнение опустилось на меня.

Как будто это она - нашла свое колечко, и теперь ее ничего здесь не держит, все было заблуждением, опечаткой, сном, она опять молода и сейчас уйдет, все поправила. Я взглянул на жену, постаревшую, словно прошедшие годы и грехи разом прочитались на ее лице, и понял, что эта моя жизнь - ошибка, я не на той женился, а надо жениться на дочери. И логически подумал, что могу это сделать, так как она мне, во-первых, не дочь, а во-вторых меня любит. А следом подумал, что раз она нашла колечко, то теперь она уже не выйдет за меня замуж, и я теряю ее навсегда. И значит все, что я делал, было напрасно, и вся жизнь была напрасна... Очевидно, выражение моего лица вызвало у жены крик, и этот крик превратил догадку и озарение в свершившийся факт.

И все сразу, вдруг, стало до жути и абсолютно ясно.

Дочь ничего не понимала. Она стояла - уже вне моей жизни. "Уйди!" - кощунственно закричал я, и она отступила испуганно, она а не жена! повернулась и быстро вышла. Я ждал в отчаянии, что она подойдет вопреки сказанному и обнимет меня, и все будет хорошо, но она в сердцах, хлопнув, закрыла дверь, и я увидел в окно, как она вышла из подъезда и прошла по дорожке мимо кустов, и идет к углу, и когда она свернула за угол я понял, что все кончено.

Ощущение... прибегая к сравнениям - будто поезд пошел не по той стрелке, а все осталось там, на развилке. Я люблю дочь?.. иначе чем раньше... не совсем как дочь... уж очень сильно похожа. Из жены же - теперь вынута для меня и та немногая суть, которая была. Смысла не осталось.

- "Хватило мужества... Жив человек в нем..." Походит даже на истину - мог ведь избежать, наверное... Жена догадалась? Э, выкрутился бы: нервы, устал, то-се... мало ли чего наплести можно, разуверить человека в том, чего он и сам не желает: мало ли безумных ложных откровений подчас в мозгу выстреливает.

Нет же - попер в милицию! Совесть заела? душа груза не вынесла, потребность возникла страданием искупить? вот уж вряд ли... не тот человек!

Рассудить: чего добился? Жене - за что еще такое страдание, мало ли намучилась в жизни - от него же. Дочь - уж ни в чем не виновата, ради нее хоть прежнее сохранить стоило. Больница, область лишились хорошего хирурга, еще не одну жизнь спас бы, много добра принес. А вера в людей, наконец? эдак каждого черт-те в чем подозревать начнешь.

Планида такая? по истине своей поступил? так что угодно оправдаешь, удобный взгляд. Избавляться подобной ценой, за счет других, от собственного душевного дискомфорта - тот же суперэгоизм. Никто так не беспощаден, не причиняет столько зла, как стремящиеся превыше всего к приведению жизни в соответствие с некоей истиной и ставящие эту истину выше конкретного блага конкретных людей. Нет добра в такой честности. Мертвого не воротишь - так искупи хоть посильным добром.

Нет, братец: взвалил - так уж тащи до конца. Ишь умный: он о душе задумался, а другие по его милости страдай заново.

Одно ясно: такому - лишь свое желание в закон.

Самолюбие вознеслось, гордыня обуяла - снова презреть судьбу, поступить наперекор? Надоело все, ненужным стало - так уйди тихо, по-человечески, не руша жизни близким, - ну найди способ. Или - считал сделанное своеобразным подвигом, главным в своей жизни - и свербило где-то, чтоб все узнали? ахнули, оценили решимость!.. - типичная горделивость преступника.

И получается, что такое признание - продолжение и повторение преступления; нет оправдания жестокости - по сути бесцельной.

А вероятнее - все проще, по-шкурному: боялся, что жена все равно сообщит - а за явку с повинной смягчат ему, учтут.

- Человек любит надеяться, что самое тяжелое - позади... Трудно сказать, что хуже: остаться без настоящего, или остаться без прошлого. Но мне - мне суждено было потерять прошлое и настоящее разом.

Господи, разве я не хотела, не пыталась полюбить его? Но он такой был... добропорядочный и мелкий, без изюминки и изъяна... весь от и до. Внушала себе чувство - тем вернее не могла действительно чувствовать... Лучше б пил, бил!.. ах, тоже - лишь кажется...

Теперь... я должна ненавидеть - и не чувствую ненависти...

Брянцев, Брянцев... ох... так же далеко, как та, восемнадцатилетняя - я... Теперь я понимаю спокойно, никогда не было уверенности у меня, что он женится. Нет, не мне одной он обещал... не мне одной...

Если он действительно любил меня... Тогда он должен был бы быть рад, что жизнь моя шла счастливо. Счастливо?! Но поглядеть на других... Господи, прости мне мои кощунственные мысли.

Разве он не положил свою жизнь ради меня? Кто из них положил свою жизнь ради меня?.. Все спуталось...

Он сделал это из-за меня! И узнав... это отталкивает, пугает... и притягивает меня в нем.

Он не понял... лучше б сказал, что все знает и женится из жалости!.. я могла бы полюбить... Сказать самой! но дочь так любила его; и он ее... я жалела...

Его слова... отрекался, прощался... не любовь ли подталкивала к решению? Отчаявшийся, опустошенный - не пытался ли в глубине души последним средством, фактически самоубийством, отказываясь от обладания - обрести мою любовь? Если так... Нас связывает большее, чем просто двадцать пять лет, прожитые вместе. Он всей жизнью пророс в меня насквозь, - сейчас, когда его нет, по боли я ощутила это. Я должна проклясть!.. но мужчины поступали так испокон века... кому хватало мужества... Я ищу оправданий - как соучастница...

Можно любить преступника - не ничтожество. Я сопротивлялась признаться себе... Я прожила жизнь с ним, моим любимым. И сейчас, полюбив, - должна потерять. Дочь... Единственное, в чем я уверена, что знаю определенно: она, она есть у меня. Опять: отказаться от любимого - ради дочери... любимой моей дочери, которую я боюсь возненавидеть.

- Нет правды выше верности. Чем еще сохранить себя самое среди всеразъедающих сомнений, Кем бы ни оказался человек - был один кров и хлеб. Но тот, кто убил твоего отца... тот, кто сам был отцом - которого любила, которым гордилась...

Прислушайся к голосу крови: судить мать?.. где право! Но вся его жизнь - следствие любви! вся ее жизнь - следствие предательства! Каждый платит. А я? "за грехи отцов"... Когда любишь - ищешь свою вину. Я бы хотела, чтоб его не существовало вообще! и хочу принять и на себя ту тяжесть, что на нем. Я чувствую себя виноватой - в чем?.. Разве можно разлюбить самых родных людей - что бы ни обнаружилось на их совести: они постигнуты не знанием - нутром; они те же для тебя!

И все-таки... стена, пролегла стена... за этой стеной они... он - преступный... жалость к нему? уважение? боль... он ближе мне чем-то, чем она. Она - единственный родной человек, он - должен стать чужим! но в душе они смещаются с предназначенных разумом мест: он - ближе, она - дальше.

От чего бы ты не отрекался - ты отрекаешься от себя. Но невозможно обрести себя, отрекаясь вторично. Мера верности - поступок, а не время. Он остался верен: она не должна жить с тем, кого знает как убийцу любимого; она не должна остаться с его безнаказанностью. Она! которая стыдилась родить меня без формальностей - от любимого! "незаконнорожденная..." не упомянула мне об отце! Пусть же хоть сейчас сумеет быть верной; она должна ждать его, она должна остаться с ним. Не только ради него - ради себя; иначе что же от нее останется.

Мне трудно жить с ней, даже видеть... Я уеду отсюда... выйду замуж, стану ей помогать... Мы никогда больше не сможем быть втроем, это невозможно... Но с ней я не буду - ради него? скорее, может, ради нее же.

- Меньше всего руководствовался я снисхождением, "гуманизьмом". Будь моя воля - не жить ему. Это как человек. А как судья - что ж, закон. Рассуждая логически, житейски, не следовало ли бы вообще его не наказывать? Исправляться ему - некуда, так сказать. Исходи наш закон из десяти- или двадцатилетнего срока ненаказуемости за давностью - так и случилось бы. Справедливо?

Конечно - повинная... Заяви хоть жена - суд не имел бы ни единой улики; хозяйка та умерла, дом снесен... абсолютно недоказуемо.

"Фактически - всей остальной жизнью своей он искупал совершенное преступление, являя и своим трудом, и своим поведением без преувеличения сказать пример для любого члена общества..."

Именно - здесь заковыка. Так у людей может составиться представление, что нет разницы между преступником и порядочным человеком. Убил - и живи дальше на благо ближних и собственное. Подрывается вера в целесообразность закона?.. гораздо хуже, закон - лишь отражение необходимости жизни; подрывается вера в необходимость быть человеком.

Но - с колечком, а!.. Конечно - он избавился от него на следующий же день. Такие делал один кустарь-ремесленник, старичок и сейчас жив, промышляет помаленьку. И дочь их - просто купила похожее! он его и увидел.