Павел Вежинов. Мой первый день
Этот звук — томный, глубокий и нежный — было первое, что достигло моего помутненного сознания. Он был настолько живым и в то же время настолько чуждым и далеким, что сердце сжалось. Но может, это не звук, а чей-то голос? Нет, он не может быть голосом... И в сущности, кто я, где нахожусь?..
Я открыл глаза (ослепительный свет больно ударил по. нервам) и тут же их закрыл... Что со мной, на самом деле, происходит? Казалось, я взлетаю из какой-то бездны, раздробленный на тысячи осколков, как взлетает бесчисленное количество сверкающих воздушных пузырьков из темных морских глубин к далекой водной поверхности... Мысль уже работала, но у меня все еще не было ни прошлого, ни будущего, я чувствовал невероятную слабость, казалось, меня вывернули наизнанку.
Но вот я пришел в себя и снова открыл глаза. Свет уже не казался таким ослепительным. Надо мной простиралась сияющая синева, яркая, живая синева — я не знал, что такая существует в природе. А через мгновение я едва не ослеп — так неосторожно бросил взгляд на их солнце. Наше солнце совсем другое, на него можно смотреть в минуты восхода или заката, когда оно, огромное, багряно-красное, занимает огромную часть горизонта, а наше небо приобретает темный цвет индиго только в минуты заката... Сейчас надо мной простиралось их небо, и сам воздух, трепеща и переливаясь, излучал сияние. У меня перехватило дыхание, я снова почувствовал головокружение, казалось, какая-то невероятная сила, раскачала меня и швырнула в бесконечность. На какие-то мгновения терял сознание, но даже тогда не проходило ощущение чудесной, опьяняющей легкости.
Когда это состояние прошло, я внимательно огляделся. Я лежал навзничь на небольшом холме среди низкой ярко-зеленой растительности. Рядом со мной покачивали головками нежные белые цветы. Холм, небо, сияющее солнце — я знал, что увижу именно это, — но как бесконечно трудно было поверить, что все это действительно существует. Долго ли я был без сознания? Посмотрев на часы — единственную вещь, привезенную из неизмеримо далекого мира, я убедился, что это длилось всего-навсего одинадцать минут.
И тогда я снова услышал глубокий, томный звук, который уже никогда не исчезал из моей памяти. Нет, не звук, — это и вправду был голос живого существа, первого на чужой планете. Но неужели это голос человека?.. Нет, положительно нет!.. Мысль работала с быстротой совершенной кибернетической машины. Во всей галактике не было второй такой звезды, которая бы по условиям жизни так походила на мою затерянную в бесконечности Дрию. Здесь была цивилизация, опередившая человеческую, — более молодая, чем наша, но, по всем данным, подобная ей. А голос... Вероятно, я слышал крик животного.
На нашей планете нет животных, кроме тех, которые обитают в морях. Точнее, обитали тысячи лет назад, а потом постепенно исчезли. Но мы изучаем животный мир: прежде чем я покинул Дрию, моя память запечатлела тысячи образов животных и тысячи звуков — бесконечное множество страниц нашего исторического развития. И потому, щурясь от яркого чужого солнца, я настойчиво искал истину. Да, это подавал голос не зверь, а так называемое домашнее животное... Домашнее? Этого мне только еще не хватало! Если так, то здешняя цивилизация находится на самом раннем этапе развития... Я вновь почувствовал головокружение. Ведь если это так, то какова вероятность моего возвращения? Пожалуй, так же далека от меня, как Дрия, затерявшаяся в пространстве. Но у меня нет другого выхода, придется проверить все на собственном опыте. Я встал, вернее, подскочил, точно детская игрушка (сила гравитации здесь гораздо меньше нашей), меня опять качнуло, я впал в какое-то особенное, лихорадочно-приподнятое состояние духа. Весело подпрыгивая, я двинулся в направлении неизвестных звуков. Там, где есть домашние животные, не может не быть людей!..
Позднее я понял, насколько легкомысленным было это предположение. В сущности, ничто вокруг не гово рило о наличии человеческой цивилизации. Насколько хватало глаз, я видел лишь бескрайние зеленые леса с разбросанными здесь и там широкими светлыми полянами. Ни домов, ни дорог, ни чего бы то ни было созданного рукой человека. Даже трава, которую я топтал, выглядела настолько девственной, что, казалось, на нее никогда не ступала нога человека или животного. Неуж-то я попал на необитаемую планету? Разум подсказывал мне это. но я не прислушался к его доводам и, опьянении чудесным искрящимся воздухом и необычайной легкостью своего тела, побежал вниз с холма.
Впрочем, у меня не было времени на размышления. Пройдя половину пути до ближайшей рощи, я увидел белеющие между деревьями стены и гладкую зеленую крышу над ними. Это был несомненно дом, такие строили и у нас много тысячелетий тому назад — маленькие единоличные домики для одиноких людей. Тот факт, что я открыл древнюю цивилизацию, меня не особенно встревожил. Предавшись всецело веселому, легкомысленному настроению, я направился к домику.
Только потом я понял причину этого непонятного состояния. Я был просто пьян. На нашем языке это слово существует теперь только как медицинский термин. Меня опьянил особый состав воздуха. Но тогда, не сознавая этого, я смело шагнул в заросший цветами и какими-то незнакомыми, причудливыми растениями дворик. Почти затерявшись в зарослях огромных, прекрасных цветов, до одури упоенный их ароматом, я с трудом пробирался вперед. В веселом безумстве я совершенно позабыл об осторожности. И вдруг я остановился.
В двадцати шагах от меня на открытой веранде дома медленно передвигалось живое человеческое существо.
Я долго смотрел на него как завороженный. Мое странное опьянение начало выходить из меня, точно газ из откупоренной бутылки с минеральной водой. Сердце сильно-сильно забилось. Все комбинации материи уже осуществились в необъятных просторах вселенной. Все возможные сплавы давно известны. Даже материя и антиматерия не раз сталкивались в безумных космических катаклизмах. Но встреча двух человеческих существ — с Дрии и маленькой звездочки Тирон — состоялась впервые.
Впрочем, они еще не встретились: пока я видел его, а он меня — нет. Это был довольно крупный человек, наверное мужчина (на голове его росли длинные волосы — явный признак очень молодой человеческой расы). Лицо — светлое, красивое — показалось мне добрым и умным. Одежда его была легкой, она не стесняла движений. Мне удалось превозмочь волнение, и я молча шагнул на середину дворика. Человек обернулся и посмотрел на меня — в его удивленном взгляде я прочитал и сильное смущение.
— Что ты здесь делаешь, мальчик? — спросил он громко.
О, как хорошо я понимаю сейчас его удивление!.. Он увидел существо, во всем подобное ему и в то же время совсем иное. Ростом я и впрямь напоминал тоненького стройного мальчишку. В этом, разумеется, не было ничего удивительного, но мне трудно себе представить, как он воспринял мое лицо — круглое, оранжево-желтое, без единого волоса на гладкой, как полированное дерево, голове.
— Я не мальчик! — ответил я так же громко. — Я взрослый человек... человек с другой планеты.
Отлично зная, что он не поймет моих слов, я все же надеялся, что он как-то воспримет мои мысли и трансформирует их в образы. Человек бросил на меня пристальный взгляд.
— Пожалуйста, повторите! — сказал он наконец тихо и серьезно.
Я медленно повторил ту же фразу. Когда человек меня понял, зрачки его расширились еще больше.
— Как это — с другой планеты? — спросил он недоуменно, — Как вы сюда попали?
Я облегченно вздохнул: очевидно, прямой телепатический контакт без какого-либо внешнего посредника был уже известен людям этой планеты.
— Не знаю, — сказал я, — поймете ли вы меня. — Я прилетел сюда не на космическом корабле, а преодолел пространство посредством его уничтожения... Может, вы что-нибудь знаете о достижении ноля пространства?
— Да, безусловно...
— И вы пользуетесь этим?
— Пока только в лабораторных условиях.
— Отлично! — воскликнул я взволнованно. — Это не так уж мало!
Человек не сводил с меня изумленных глаз. Как бы невероятно ни звучали мои слова, внешность моя полностью потверждала их правоту.
— А почему вы там стоите? — спросил человек. — Идите сюда, не боитесь.
Я доверчиво приблизился, все еще находясь в том веселом, опьяненном состоянии духа, в котором не давал себе отчета.
— Вы первый человек, которого я встретил на этой планете.
— Правда? В таком случае, я польщена...
— Вы женщина?! — удивленно спросил я.
— А вы что думали?
— О, прошу прощения, — сказал я сконфужено. — У нас мужчины и женщины очень похожи между собой... И все же не очень-то любезно с моей стороны допустить такую ошибку.
— У нас то же самое... Но вы, я полагаю, мужчина?
— Конечно, — ответил я. — Неужели вы могли допустить, что мы могли отправить в такую опасную прогулку женщину.
— Как вас зовут?
— Лен.
— Ну и ну! — сказала она и расхохоталась. А меня зовут Лена... Интересно, правда?
Она помолчала, глядя на меня своими красивыми, задумчивыми глазами, потом повторила вопрос:
— Где находится ваша планета?
— Трудно объяснить... Если у вас есть какой-нибудь звездный атлас...
— Есть, — сказала Лена. — Пойдемте. Конечно, беседа наша текла медленно, с повторением слов и целых фраз, но все же мы понимали друг друга.
Лена повела меня в дом. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что их маленькие смешные домишки обставлены с большим вкусом, чем наши. Видеоэкран. занимающий всю стену, переливался необыкновенными металлическими бликами. В атласе, который дала мне Лена, нелегко было разобраться. Как и следовало ожидать, три центральные планеты нашей системы отсутствовали, но Дрия была — малюсенькая безымянная планета, обозначенная буквой какой-то их древней азбуки.
— Вот Дрия, — показал я. — А как вы называете свою планету?
— Земля.
Это было действительно интересно, потому что слово "Дрия" — тоже не собственное имя, оно означает название тверди, на поверхности которой в течение тысячелетии жили наши деды. Пока я объяснял это, мой взгляд упал на довольно знакомый предмет, висевший на стене.
Это был календарь, но я разобрался в их земном го де только после того, как Лена объяснила систему цифр. В сущности, она совсем как наша, только у нас каждая цифра до ста имеет свое обозначение. А нынешний их гол показался мне вовсе незначительным — всего 2680-м.
— В сущности, это условное летоисчисление. — пояснила Лена. — То, что мы называем новой эрой. Но и это название условно. Настоящая новая эра началась у нас гораздо позднее, когда созрели условия для уничтоже пия общественных классов.
— Значит, и вы прошли через этот ужасный период? — усмехнулся я. — Период кровавых войн и революций?
— Да. он действительно ужасен, — кивнула она, посмотрев на меня как-то особенно внимательно. — Но мы не стыдимся его. Напротив, то и дело возвращаемся к нему, потому что он был полон героики.
Это было не совсем понятно. Какой смысл хранить воспоминания об ужасных временах? Даже то, что Лена назвала почти забытым словом "героика", — достаточно примитивное испытание человеческой личности. Но сейчас мне не хотелось углубляться в это — надо было узнать самое главное.
— Как я понял из ваших слов, — продолжал я, — у вас здесь развитая человеческая цивилизация. Но где она? Я не видел ни людей, ни городов, ни дорог. И вообще ничего не видел, кроме девственных лесов и лугов...
Ее лицо осветила милая, добрая улыбка. Может, именно лучезарная улыбка делала эту женщину — крупную и сильную по сравнению со Мной — такой понятной. Таким же человеческим созданием, как был я сам.
— Вся наша промышленная и энергетическая база — под землей, — сказала Лена. — На поверхности у нас только земледелие и скотоводство...
— Разве вы не производите синтетическую пищу? — удивился я.
— Производим, но она пользуется все меньшим и меньшим спросом. Синтетический фураж мы даем только животным.
— Вы убиваете бедных животных? Какой ужас! ..
— Действительно, ужас, — кивнула она. — Но это так... Тенденция эта совсем было исчезла, а потом возродилась и за последний век усилилась. Должна вам сказать, что у нас еще развита охота. С помощью самого развитого оружия — от обыкновенного лука до огнестрельного оружия прошлого тысячелетия...
Я просто ушам своим не верил.
— И у вас нет городов?
— Жилых городов давно нет... Есть административные, научные и культурные центры, но в них почти никто не живет. Все население Земли живет, так сказать, "на лоне природы", которую мы с большим трудом успели восстановить во всей ее доисторической красе... Сейчас я ее вам покажу...
Лена поднялась со своего места, легкой походкой прошла к пульту, который я лишь сейчас заметил в углу комнаты, и нажала зеленую большую кнопку. Видеоэкран ожил. Изображение у них технически не столь совершенно, как у нас, но качество его вполне удовлетворяло. На экране появилось какое-то мощное сооружение, нечто похожее на энергетический центр.
— Вы правы, — сказала она. — Это термоядреный центр... У нас энергия в избытке — практически нам столько не нужно.
Внутри гигантского комбината мелькали немногочисленные человеческие фигурки.
— Это роботы, — сказала Лена. — Они выполняют почти все виды работ, связанных с производством...
Естественно, у нас то же самое. Следующий эпизод меня снова удивил. Я увидел какой-то необозримый завод, продукция которого показалась мне очень странной: она напоминала нашу продукцию первых веков нашей эры.
— Это... это... — произнес я, заикаясь, — слово никак не приходило на память.
— Завод спортивного инвентаря, — улыбнулась Лена. — Это велосипеды... А это особый тип машин с двигателями внутреннего сгорания... Таким мы пользуемся не так широко, но они имеют свою ценность — подобно копью, которое популярно у нас как спортивный снаряд...
Около получаса рассматривал я картинки земной жизни — такой похожей и в то же время такой непохожей на нашу. Их космодромы и космические корабли были детскими игрушками по сравнению с нашими, средства транспорта показались мне примитивными. Но было у землян то, чего у нас давно не существовало: бескрайние пшеничные поля, животноводческие фермы, заповедники для диких животных, огромные спортивные комплексы. Особенно привлекло мое внимание массовое соревнование на велосипедах — удивительная демонстрация человеческой силы и красоты. Все то, что раньше казалось мне детской забавой, предстало вдруг передо мной в ином свете. Неприятное впечатление произвели на меня только дикие вопли публики. Потом экран погас. Я долго молчал.
— Ваша планета просто удивительна! — сказал я наконец. — На ней странным образом совмещаются самые примитивные и самые современные формы жизни... Не могу понять, как это происходит.
Лена села напротив, все так же лучезарно улыбаясь.
— Мой муж объяснит вам это лучше.
— Муж? — смущенно спросил я. — Значит, у вас еще существует брак?
— Не совсем так, — Лена наклонила голову. — Брак как юридическая форма исчез лет пятьсот тому назад. За последние сто лет широкое развитие получили моногамные формы сожительства. А у вас разве не так?
— У нас каждый живет сам по себе.
— Это тяжело — жить в одиночку, — сказала Лена убежденно.
— Но одиночество — один из видов естественного отдыха, — настаивал я. — Ведь у нас большая скученность людей...
— По-моему, это лишний повод для одиночества, — Она отвернулась, и мне показалось, что ее лицо погрустнело.
— Нет, я вас, право, не понимаю, — сказал я. — Не хватало еще услышать, что вы и детей рожаете сами?
— Конечно...
— Ну, это уже совсем бессмысленно! — воскликнул я.
— Наши ученые утверждают, что дети, рожденные в искусственных условиях, лишены целого ряда черезвычайно важных человеческих качеств.
— Это означает, что ваши ученые вовсе не ученые, — сказал я. — Мы в состоянии привить зародышу необходимые качества, даже жизненно важные познания — речь, условные рефлексы и тому подобное.
— Нет, мы пробовали это делать... — Лена медленно покачала головой. — Такие дети похожи на роботов. Случается, они превосходят обычных детей уровнем своего интеллекта, но что касается душевности, то это черствые, пустые люди.
— Душа, — пробормотал я, — понятие не научное.
— Вам надо поговорить с моим мужем, — сказала Лена. — Думаю, вы найдете с ним общий язык!
— Где же он? — спросил я нетерпеливо.
— Недалеко отсюда...
Она взяла со стола маленькую коробочку (я заметил, при этом взгляд ее потеплел) и сказал тихо:
— Мишель, ты слышишь меня?
Короткое молчание. Потом коробочка ответила:
— Да, милая.
— Мишель, у нас гость.
— Какой еще гость?
В его голосе не чувствовалось восторга.
— Странный гость, Мишель... — Лена улыбнулась. — С другой планеты.
Пауза длилась несколько мгновений, потом мы услышали:
— Ты это серьезно?
— Вполне.
И Лена в нескольких словах объяснила мужу, как я попал к ним и как выгляжу. Невидимый человек снова замолчал, явно раздумывая.
— Очень интересно, — пробормотал он. — Знаешь, пришли-ка его ко мне.
Лена взглянула на меня смеющимися глазами.
— Думаю, это не очень удобно, милый. Человек прибыл из такого далека... Почему бы тебе самому не прийти?
— Потому, милая, что рыба только что начала клевать... Извинись как-нибудь и все-таки пошли его...
— Хорошо, — сказала Лена и выключила маленький аппарат. Ее взгляд вновь остановился на мне. — Думаю, так вам тоже будет интереснее, — сказала она.
Мы вышли во двор, и я снова услышал протяжный, томный звук, на этот раз он раздавался где-то совсем рядом.
— Скажите, я могу увидеть это животное?
— Конечно.
Как я и ожидал, животное обитало в маленьком сарайчике недалеко от дома. Оно было крупное, с красивыми витыми рогами, и показалось мне уродливым, но стоило ему посмотреть на меня большими кроткими глазами, как я вдруг снова почувствовал, что сердце мое сжалось от странного, непонятного чувства.
— А где его детеныш? — спросил я.
— Теленок? В доме... Я собираюсь его купать. У меня не было сил отвести взгляд от этого создания, сильного и доброго. В какой же смутный период времени на нашей Дрии позволили погубить этих чудесных представителей животного мира?
— И у вас хватает жестокости убивать эти существа? — спросил я.
— Нет, этих мы никогда не убиваем...
— Ну не этих, а им подобных... Ее лицо помрачнело.
— Не надо больше говорить об этом. Пожалуйста! — попросила она тихо.
Лена привела меня к тропинке, которая вилась по склону между огромными старыми деревьями — таких я никогда раньше не видел. Пока я спускался дальше, меня стало преследовать чувство опасности — беспричинное, тревожное, не похожее ни на одно испытанное мною ощущение. Меня пугали вещи на первый взгляд совсем простые и естественные — тишина, лесная глушь, мрак, таящийся под густыми кронами. Казалось, вот-вот оттуда выскочит какой-нибудь дикий зверь, мелькнет страшной молнией и вопьется зубами в мою плоть. Что со мной происходило, какие инстинкты предков просыпались в глубинах моей души?.. Самое странное было то, что непонятное чувство опасности сопровождалось пониманием, даже узнаванием — вроде бы все было точно так, как и должно быть.
К моей великой радости, тропинка скоро стала шире, деревья — более редкими, а свет — более ясным. Еще несколько шагов — и моим глазам открылось русло могучей реки, напоминающей гигантское живое существо. Почти одновременно я увидел второго человека.
Должен признаться, в тот момент он произвел на меня более сильное впечатление, чем женщина. Я невольно остановился и посмотрел на него почти восторженно. Кого он напоминал? Возможно, он показался мне похожим на античного бога, героя далеких и смутных легенд нашей планеты. Он был очень высоким, мускулистым, с крупной головой на могучих плечах. В руках он держал тонкий прут с едва различимой на конце леской, которая сливалась с темной поверхностью воды. Да, он и правда ловил рыбу. В галереях античного искусства Дрии хранится множество фресок подобного содержания. Глядя на него, неподвижного, словно сошедшего с древней фрески, я снова ощутил неясное чувство страха.
— Не бойтесь, товарищ! — сказал он вдуг, не отрывая взгляда от своей удочки. — Идите сюда.
Голос у него был очень сильный, но приятный.
— А я и не боюсь, — пробормотал я обиженно. Именно в этот момент леска еле заметно дернулась, а когда успокоилась, человек повернул голову и посмотрел на меня. Взгляд его был настолько сильным и проницательным, что я замер, казалось, он пригвоздил меня к месту.
— Видите, вы все-таки боитесь, — улыбнулся он. — А надо, чтобы вы чувствовали себя уверенно, как дома... Пожалуйста, садитесь.
Я машинально опустился на землю, не имея сил оторвать глаз от его лица сказочного богатыря. Волосы у него были черные, а глаза — ярко-голубые.
— Как называется ваша планета? — спросил он, снова окинув меня довольно бесцеремонным взглядом.
— Дрия, — ответил я покорно, как ученик.
— Вы хоть что-нибудь знали ранее о существовании нашей старушки-Земли?
— Да, безусловно... Мы долго и внимательно ее изучали. И были уверены, что найдем здесь развитую цивилизацию.
— Надеюсь, вас направили сюда с добрыми намерениями.
— А как же иначе? — -воскликнул я. — С самыми добрыми. Это редкий случай междупланетной взаимопомощи... Мы предположили, что наша цивилизация на несколько тысячелетий старше вашей... И хотели сократить процесс вашего развития.
Он ответил не сразу, в его глазах вспыхнуло и быстро погасло какое-то волнение.
— Вот и чудесно, — сказал он. — Неужели вы думаете, что это под силу одному-единственному человеку?
— Конечно нет!.. Мы хотели помочь вам знаниями, до которых вы еще не дошли... В моей голове, как в самой первоклассной жибернетической машине, запечатлены буквально тысячи томов из области химии, физики, биологии, медицины и всех других наук.
— И вы могли бы все это воспроизвести?
— Да, в самых мельчайших деталях... И без каких бы то ни было ошибок.
Он снова взглянул на меня своим пронзительным взглядом, но теперь в нем светилась значительная доза уважения.
— Признаюсь, земные люди не обладают подобными способностями. Выходит, вы — самое ценное на Земле живое существо... — И вдруг в его глазах мелькнула тень тревоги. — А ваш организм защищен от бактериальной среды нашей планеты?
— В этом отношении можете быть абсолютно спокойны, — ответил я. — Ой, что это там такое? Он посмотрел в сторону реки.
— Водяная змея. Безобидное существо.
— Почему она такая маленькая?
— Наоборот, это — прекрасный экземпляр.
— Что она держит в пасти?
— Жабу.
— У нас такого животного нет, — сказал я.
— Странно, — промолвил он, словно сомневаясь в этом. — А некоторые наши ученые серьезно считают, что от подобного животного произошел род человеческий. Признайтесь, оно вас напугало?
— Да, немного... Он усмехнулся:
— Ну вот видите!.. Возможно, этот страх живет в вас с древнейших времен, когда змеи преследовали нас в темных морских глубинах...
Я снова ощутил внутренний трепет. Какой бы абсурдной ни была высказанная им мысль, в ту минуту она не показалась мне невероятной. И темная непрозрачная масса воды, и нависшие над ней густые кроны деревьев — вся непостижимая таинственность этой первичной природы делала его слова странно близкими и понятными. В это время змея, легко скользившая по поверхности воды, выползла на берег и скрылась в кустарнике.
— Может, нужно было помочь нашему предку? — спросил я неуверенно.
— И правда! — встрепенулся он. — Еще не поздно!. .
Отложив удочку, человек с неожиданной для его крупной фигуры подвижностью подбежал к кустам, в зарослях которых исчезла змейка. У нас, на Дрии, тоже есть змеи, очень редкие экземпляры — ученые иногда находят их в глубинных пластах моря,- но в сравнении с этим маленьким, юрким созданием они огромны...
И тут что-то произошло. Леска сильно натянулась и удочка медленно заскользила к реке. Даже сейчас мне трудно сказать, что я почувствовал в тот момент, прежде чем мне пришла на ум какая-нибудь мысль, я протянул руку и крепко ухватился за конец удилища. Меня будто током ударило, так сильно я испугался. Казалось, я перестал быть человеком и превратился в продолжение прута, который держал в руках, — я трепетал вместе с ним и вместе с ним в немом ужасе бился на водной поверхности. Я хотел было бросить удочку, но не смог, потому что всем моим существом наряду с ужасом овладевал азарт, какого ранее я никогда не испытывал. В конце концов, не в силах справиться с бурей накативших на меня ощущений, я крикнул:
— Мишель!
Переступив с ноги на ногу, я споткнулся о какой-то корень и со злостью дернул удочку. Живое существо на другом конце лески, казалось, испугалось этого рывка и перестало тянуть леску.
— Мишель!
Послышались быстрые шаги, Мишель подошел встревоженный, но, увидев, что происходит, как мне показалось, высокомерно рассмеялся.
— Ничего страшного, — сказал он. — Сейчас мы ее вытащим.
Он взял у меня удочку. Только сейчас я заметил, что она снабжена катушкой, которую Мишель начал медленно, осторожно сматывать. Но рыба сопротивлялась героически, и постепенно мои симпатии оказались на ее стороне. Я видел, как натянутая до предела леска мечется в воде, взбаламученной яростным сопротивлением рыбы. Повернувшись ко мне, Мишель сказал изменившимся голосом:
— Здоровенная! Давно такая не попадалась! Лицо его раскраснелось. Этот серьезный человек искренне был взволнован своей варварской детской игрой... Но мне не хотелось смеяться над ним: ведь я тоже только что выглядел таким же жалким.
Когда в конце концов Мишель подтащил рыбу к берегу, я удостоверился, что она в самом деле "здоровенная" — весила она, наверное, больше чем я. Судорожно открывая и закрывая пасть, рыба пыталась избавиться от впившегося в небо крючка. Сердце мое болезненно сжалось от жалости. А человек — красный от напряжения, не знающий жалости, очень довольный — снова обернулся ко мне и предложил:
— Подержите-ка немного!.. Да не бойтесь вы, нет ничего страшного.
Первым моим желанием было отказаться, но уже в следующее мгновение какая-то непонятная сила бросила меня к нему. Я крепко ухватился за удочку. Тело мое, казалось, вдруг пронзили тысячи молний. Все во мне кипело и было невозможно понять, какое чувство во мне сильнее: я презирал себя и — боготворил, я плакал и безумно наслаждался борьбой... Мишель тем временем схватил сеть, закрепленную на металлическом обруче, и прыгнул в воду. Рыба испуганно шарахнулась, я, отлетев в сторону, во весь рост распластался на земле и... выронил удилище.
Но моя ошибка не была роковой. Поднявшись, я увидел, что Мишель торжественно выходит из реки, таща сеть, в которой билась огромная рыба. Меня охватило отвращение.
— Отпустите ее! — крикнул я. — Очень прошу вас, отпустите!
Он посмотрел на меня в растерянности, вздохнул и сделал такой жест, будто собирается бросить рыбу обратно в воду. Его лицо выражало бесконечное огорчение.
— Нет, нет!.. — вырвалось у меня.
Так, по моему желанию, рыба осталась на берегу. Мы долго ее рассматривали: я с трепетом, Мишель — со спокойным удовольствием, которое было мне неприятно.
— Это сом, — сказал он наконец, словно оправдываясь. — Старый разбойник... Целыми днями только и делает, что лежит на дне да пожирает всякую речную живность, какая попадается на глаза...
М-да, может быть, эта рыба и правда заслуживает наказания, подумалось мне. Но когда Мишель сказал, что приготовит из нее шашлык, я ужаснулся:
— Хоть этого не делайте!
— Почему? — усмехнулся он. — Ей теперь уже все равно.
— Но вам-то не должно быть все равно! — воскликнул я. — Вы-то понимаете, что это варварство?
— Понимаю, — согласился Мишель. — Только не всякое варварство плохо. Иногда оно помогает понять очень серьезные истины.
Пока он разжигал костер, мы продолжали спорить. Мне было трудно понять, что привело землян к столь странной смеси цивилизации и примитивизма. Мой ум был бессилен найти объяснение этому.
— А дело вот в чем, — сказал Мишель задумчиво. — Теперешнее наше общество — продукт естественного развития... Не знаю, как у вас, но у нас на Земле бывали времена, когда человечество оказывалось на распутье... Наряду с прогрессом, с усовершенствованием цивилизации начали обнаруживаться черты крайне удручающего явления: люди стали замыкаться в себе, терять свою доброжелательность, душевность, началось отчуждение. В нашем строго организованном обществе невероятно быстрое распространение получили философия отчаяния, всевозможные теории бессмысленности человеческого существования. Два века тому назад повальное распространение этой философии привело к тому, что миллионы людей погибали от вульгарного самоубийства и прочих самых причудливых форм отрицания жизни. Причины?.. О, это огромная тема, до сих пор занимающая умы наших ученых. Многие из них считают причиной происшедшего изменение исторических условий, при которых человечество существовало на протяжении веков. Или, конкретно, исчезновение физического труда, полный отказ от применения физических усилий, спад целенаправленности движения, отсутствие биологической приспособляемости к новым условиям, которое наши ученые не могли тогда преодолеть, отсутствие целей или их легкую достижимость. Конечно, не на последнем месте — приводящая в отчаяние мысль о конечности индивидуального человеческого существования. Но разве подобные кризисы не коснулись человечества Дрии?
Я ответил не сразу. Вот уж не ожидал, что в первые же часы моего пребывания на Земле мне зададут самый трудный из всех вопросов.
— Да, было что-то подобное, — ответил я неохотно. — Было время, когда вся цивилизация нашей Дрии исчезла в аналогичных условиях. Но мы не любим вспоминать об этом. Могу только сказать, что прежние жители планеты отличались от нас даже чисто физически. Судя по некоторым данным, внешне наши далекие предки очень походили на вас — они были рослыми, у них имелись зубы и волосы...
— Да-а? — протянул он.
— Но об этом я расскажу вам в другой раз. Сейчас я хотел бы добавить только одно, если я хорошо вас понял. Огромное наше солнце остывает, и борьба за существование на Дрии протекает гораздо острее и болезненнее. Вас же, землян, как я вижу, природа щедро облагодетельствовала.
— Вот то-то и оно! — ответил он живо. — В этом наша сила и наша слабость. И потому мы первым делом должны были возвратиться к стереотипу жизни прежних исторических эпох. Осуществление этой задачи стоило нам двух веков огромных усилий. Вы не представляете, сколько средств мы затратили, чтобы вернуть Земле облик, который в течение тысячелетий так легкомысленно искажали...
— Неужто это так важно? — спросил я скептически. Он почувствовал иронию и быстро взглянул на меня.
— Нет-нет, это не возврат к примитивной жизни. Мы усовершенствуем формы нашей современной цивилизации. И самое главное для нас — это общность человеческого рода, его цепей и идеалов. А вторая основа, на которой крепнет (ну хотя бы в настоящий период!) наша человечность, наша нравственность, — это искусство.
— Искусство? — переспросил я недоверчиво. — Что общего имеют эти проблемы с искусством?
— Как что? Разве на Дрии нет искусства?! — изумился Мишель.
— Конечно, есть...
— Какие виды? — перебил он нетерпеливо.
— Самое древнее — живопись. За ней идет музыка. ,И, как продукт новейших достижений цивилизации, — кино во всех его разновидностях, включая экранное воспроизведение наших мечтаний и чаяний.
Последние мои слова его явно заинтересовали. Расспросив меня более подробно, Мишель воскликнул, что это чудесно. Однако, поразмыслив, добавил без энтузиазма:
— Но в то же время и опасно. А теперь скажите мне — какова ваша литература?
Это понятие мне не было известно и не вызвало в моем сознании никаких ассоциаций. Мы потеряли четверть часа, пока разобрались, о чем идет речь.
— У нас нет литературы, — пришел я к выводу. Мишель посмотрел на меня приблизительно так, как несколько раньше я смотрел на мертвую рыбу.
— Но ведь это невозможно! — воскликнул он наконец.
— Почему же? — сказал я обиженно. — Что-то подобное было у моих предков, но памятники их письменности были уничтожены как источник опасной идейной заразы...
Мишель рассмеялся — так же, как тогда, когда увидел меня с удочкой в руках.
— Да, нечего сказать, постарались! — пробормотал он с издевкой.
Я почувствовал легкое раздражение. Неужто я позволю этому субъекту, живущему на заре человеческой цивилизации, учить меня уму-разуму?
— Не понимаю, почему вы касаетесь искусства в такой серьезной беседе, — сказал я. — Ведь оно создано для развлечения.
— Мне трудно убеждать вас словами, — серьезно сказал он. — Когда познакомитесь с нашим искусством, тогда и побеседуем... Могу лишь сказать, что главная его задача — исследовать тончайшие и сложнейшие движения человеческой души.
— Ну-у, это предмет науки! — возразил я. — Мы эту науку называем психологией.
Мишель отрицательно покачал головой. — Это не одно и то же! — сказал он убежденно. — Искусство, как и наука, анализирует и обобщает. Но делает это в едином процесс творческого воссоздания действительности. Понимаете, оно в одно и то же время отражает реальную действительность и осмысляет ее. Вот почему искусство в известном смысле есть некая божественная действительность. Простите, что я употребляю этот архаизм. Искусство — могучая сила, способствующая созданию человеческой общности, которая служит главной опорой современной цивилизации.
— Признаюсь, мне это непонятно, — сказал я уныло.
— Придет время — разберетесь, — ответил он спокойно.
Костер начал угасать, его мягкое, животворное тепло, как ни странно, напоминаломне тепло, которое в апогее своей силы излучало наше огромное умирающее Солнце.
Мишель разрезал рыбу надвое и нанизал обе половины на обструганный гибкий прут. Непостижимо, думал я, каким образом подобные варварские обычаи уживаются с душевностью земного человека...
— Рыбу надо запекать на слабом огне, — пояснил Мишель. — Тогда она очень вкусна... Впрочем, скоро вы в этом убедитесь.
— Никогда! — воскликнул я. — Ни за что! Он посмотрел на меня внимательно.
— Гм, странно!... Может, ваш желудок не привык к грубой пище?
— Не в этом дело... Что-то подобное мы предвидели. Последние два года на Дрии я питался естественной пищей, чтобы привыкнуть ко всяким неожиданностям. Но есть мясо живого существа?! Это... это...
— Ничего, — ободрил меня Мишель. — Поживем — увидим.
Он понес рыбу к костру. И тут явственно прозвучал голос Лены:
— Мишель, ты меня слышишь?
— Да, милая.
— Почему вы задерживаетесь? Лен, наверное, устал и хочет отдохнуть.
— Я спрошу его, дорогая. Мы тут собираемся запечь рыбу...
— Это отнимет у вас ужасно много времени...
— Ну и что? Приходи и ты.
— Я подумаю, — сказала она неуверенно. — Но все же мне кажется, что Лен...
— Уверяю тебя, Лен чувствует себя отлично... Хотя он несколько шокирован.
— Чем? — спросила она с беспокойством.
— Да моими дикарскими занаятиями. Однако должен тебе сказать, милая, что именно он поймал рыбу. Мне кажется, в душе Лен страстный рыболов, но его сковывают пережитки...
— Послушай, Мишель, только что передали обращение Центрального космического института всем научным постам. Их интересует, не наблюдал ли кто-нибуть проявлений эффекта Вилтинга... Что это значит?
Бегло взглянув на меня, Мишель ответил:
— Я скажу тебе потом, ладно? Не стоит волноваться...
Он уселся на землю, скрестив ноги, и принялся мне объяснять:
— Понимаете, Лен, наш Центральный космический институт вышел на связь с Дрией. Я должен сообщить туда о вашем появлении...
Я знал, что это неизбежно, но мне не хотелось, что-бы это произошло так скоро. Могучий лес и река, лениво, медленно катившая свои зеленые воды, неудержимо притягивали меня.
— Мишель, у меня к вам просьба, — сказал я. — Это мой первый день на Земле. Пусть он будет только моим.
Я еще успею пожить под наблюдением земных людей...
В его взгляде мелькнуло явное облегчение.
— Пожалуй, вы правы, — согласился он. И, подумав немного, добавил: — Не забывайте. Лен, мы не нуждаемся в образцово-показательных примерах. Нам важны искренние дружеские чувства. По-нашему, дружить — это прежде всего стремиться понять друг друга.
— Полностью с вами согласен, — сказал я убежденно.
— Поэтому хорошенько думайте, когда делитесь своими знаниями с людьми. Отняв у них радость жить, искать и бороться, вы лишите их ценнейшего духовного богатства.
— Я вас очень хорошо понимаю, Мишель,