Борис Виан. Вечеринка у Леобиля
Рассказ (Из сборника "Волк-оборотень")
Перевод М. Кан
Веки Фолюбера Сансонне, на которые, проникая через решетчатые ставни, падал волнистый солнечный луч, были изнутри приятного красновато-оранжевого цвета, и Фолюбер улыбался во сне. Он шел легким шагом по теплому белому гравию в саду Гесперид, и красивые звери с шелковистой шерстью лизали ему пальцы ног. Тут он проснулся, осторожно снял с большого пальца ноги ручную улитку Фредерику и вернул ее на исходную позицию с таким расчетом, чтобы она снова добралась до него к завтрашнему утру. Фредерика фыркнула, но промолчала.
Фолюбер сел на постели. Каждое утро он не спеша размышлял, избавляя себя от необходимости думать днем, а тем самым от многочисленных неприятностей, докучающих людям беспорядочным, дотошным и беспокойным, которые во всяком действии видят предлог для размышлений, бесконечных (прошу извинить меня за длинную фразу), а зачастую — и беспредметных, поскольку о предмете они при этом забывают.
Необходимо было продумать: 1) во что себя облачить;
2) чем себя подкрепить за завтраком;
3) как себя развлечь.
Вот и все, потому что было воскресенье, и вопрос о том, где раздобыть денег, был уже решен.
Фолюбер по порядку обдумал все три задачи.
Он тщательно умылся, энергично почистив зубы и высморкавшись двумя пальцами, и стал одеваться. По воскресеньям он всегда начинал с галстука и кончал ботинками — прекрасная утренняя зарядка. Он достал из ящика пару новых носков из чередующихся полосок: синяя полоска — просвет — синяя полоска — просвет и так далее. Когда носишь такие носки, можно красить ноги в любой цвет: его видно между полосками. Фолюбер был робок и потому выбрал яблочно-зеленый.
В остальном он оделся как обычно, если не считать синей рубашки, и сменил белье, ибо думал о том, что ему предстоит "в-третьих".
За завтраком он подкрепился селедкой под норковой шубой, политой нежным маслом, и съел булочку, свежую, как глаз, и, как глаз, обрамленную длинными розовыми ресницами.
Наконец он позволил себе поразмыслить о предстоящих воскресных развлечениях.
Сегодня был день рождения его друга Леобиля, и по этому случаю устраивалась вечеринка.
При мысли о вечеринках Фолюбер погрузился в глубокую задумчивость. Дело в том, что он страдал болезненной застенчивостью и втайне завидовал смелости тех, кого должен был сегодня увидеть: ему хотелось бы обладать ловкостью Грузнье в сочетании с пылкостью Додди, шикарной элегантностью Ремонфоля и привлекательной суровостью Абадибабы или же ослепительной лихостью любого из членов Лориентского городского клуба.
А между тем у Фолюбера были красивые каштановые глаза, мягко вьющиеся волосы и милая улыбка, которой он покорял сердца, не ведая об этом. Но он никогда не осмеливался воспользоваться преимуществами своей наружности и вечно сидел в одиночестве, в то время как его приятели ловко отплясывали с красивыми девушками свинг, гопачка и аргентинскую тумбу.
Это зачастую повергало его в уныние, зато по ночам он утешался снами. Во сне он был полон отваги, и красивые девушки обступали его, умоляя, как о милости, чтобы он с ними потанцевал.
Фолюберу вспомнился сон, который он видел сегодня ночью. Ему приснилось прелестное создание в платье из лиловато-голубого крепа. Светлые волосы падали ей на плечи, на ногах были маленькие туфельки из голубой змеиной кожи, и забавный браслет, который он не мог бы уже описать в точности. Во сне он ей очень понравился, и кончилось тем, что они вместе ушли.
Наверняка он ее поцеловал, а может быть, добился и большего.
Фолюбер покраснел. У него еще будет время об этом подумать по пути к Леобилю. Он пошарил в кармане, проверил, хватит ли денег, и вышел купить бутылку ядовитого аперитива самой дешевой марки — сам он вообще не пил.
В то время, когда Фолюбер протирал глаза. Майор, вырванный из объятий сна сиплым голосом своей нечистой совести, ощущая привычный жуткий привкус перегара во рту, спустил нога на липкий пол.
Его стеклянный глаз зловеще сверкал в полутьме, освещая гнусным светом кусок шелка, который Майор расписывал, — вначале рисунок изображал дога-отца и дога-сына, но теперь все вместе стало смахивать на гиблое тело, и Майор понял, что ему предстоит нынче совершить дурной поступок.
Он вспомнил о предстоящей вечеринке у Леобиля и зверски ухмыльнулся в ре мажоре, притом сфальшивив, что яснее ясного выдавало низость его натуры. Углядев в углу бутылку дешевого красного вина, он, сделав большой глоток, допил остатки жижи, которая покрывала дно бутылки, и приободрился. Потом он встал перед зеркалом и попытался придать себе такое же выражение лица, как у Сергея Андреевича Папанина в "Иване Грозном". Из-за отсутствия бороды это не удалось. Впрочем, и так получилось недурно.
Майор опять ухмыльнулся и удалился в кабинет, чтобы подумать, как сорвать вечеринку у Леобиля, которому задумал отомстить. Уже несколько недель Леобиль распускал о Майоре компрометирующие слухи, осмелясь даже утверждать, будто Майор исправился.
За это его следовало хорошенько проучить.
Майор не знал пощады к врагам, встречавшимся на его пути; это объяснялось, с одной стороны, его скверным воспитанием, а с другой — врожденным коварством и злобностью, значительно превышавшей норму.
(Не забудем упомянуть об отвратительных усиках, которые он злонамеренно выращивал на верхней губе, охраняя их от насекомых, а днем защищая от птиц сеточкой.)
Фолюбер Сансонне, волнуясь, остановился перед дверьми Леобиля и сунул указательный палец в маленькую норку звонка, который спал, забившись в угол.
Фолюбер внезапно разбудил его. Звонок перевернулся, больно укусил Фолюбера за палец, и Фолюбер пронзительно взвизгнул.
Сестра Леобиля, которая поджидала гостей в передней, тут же отворила дверь, и Фолюбер вошел. По дороге в комнату сестра Леобиля заклеила ранку кусочком пластыря и взяла у гостя бутылку.
Под потолком весело порхали созвучия легкой музыки, оседая на мебель, точно светлый чехол.
Леобиль, стоя у камина, болтал с двумя девушками. Увидев вторую, Фолюбер смутился, но тут к нему с протянутой рукой устремился Леобиль, и ему пришлось скрыть свое волнение.
— Привет, — сказал Леобиль.
— Здравствуй, — сказал Фолюбер.
— Знакомьтесь, — сказал Леобиль. — Это Азим (так звали первую девушку), это Фолюбер, а это Женнифер.
Фолюбер поклонился Азим и, опустив глаза, протянул руку Женнифер. На девушке было красное платье из мягкого крепа цвета морской волны, красные туфельки из змеиной кожи и очень необычный браслет, который он сразу же узнал. Рыжие волосы падали на плечи, и она во всем была похожа на девушку из его сна — только краски были ярче, но оно и понятно: ведь сны, в конце концов, снятся по ночам.
Леобиль, казалось, был всецело поглощен беседой с Азим, и Фолюбер, не медля более, пригласил Женнифер танцевать. Он по-прежнему опускал глаза — слишком уж притягивали его взгляд два чрезвычайно интересных предмета, ничем не стесненных в квадратном вырезе платья.
— Давно вы знакомы с Леобилем? — спросила Женнифер.
— Три года, — ответил Фолюбер. — Мы познакомились на занятиях дзюдо.
— Так вы занимаетесь дзюдо? И вам уже приходилось защищать свою жизнь?
— Гм... — сказал Фолюбер смущенно. — Да нет, не было случая. Я редко дерусь.
— Трусите? — насмешливо спросила Женнифер.
Такой оборот разговора был Фолюберу неприятен. Он попытался вновь обрести уверенность, которой был полон прошлой ночью.
— Я видел вас во сне, — отважился он.
— Мне никогда ничего не снится, — сказала Женнифер. — Так что — едва ли, я думаю. Вы, наверно, перепутали.
— Только у вас были светлые волосы, — сказал Фолюбер на грани отчаяния.
У нее была тонкая талия, ее глаза смеялись так близко от него...
— Вот видите — сказала Женнифер, — значит, это была не я. Я же рыжая...
— Нет, вы, — пробормотал Фолюбер.
— Не думаю, — сказала Женнифер. — Я не люблю снов. Мне больше нравится действительность.
Она посмотрела на него в упор, но он уже снова опустил глаза и не заметил этого. Он не прижимал ее к себе слишком крепко, иначе ему ничего не было бы видно.
Женнифер пожала плечами. Она любила спорт, ей нравились сильные и смелые мужчины.
— Я люблю спорт, — сказала она, — мне нравятся сильные и смелые мужчины. А сны я не люблю, я слишком живой человек.
Она высвободилась из его рук, потому что пластинка, страшно скрежеща тормозами, остановилась: это Леобиль без предупреждения опустил шлагбаум. Фолюбер поблагодарил ее за танец и хотел было удержать подле себя изящной и чарующей болтовней, но в тот самый миг, когда он придумал поистине чарующую фразу, между ними протиснулся какой-то гнусный верзила и грубо обнял Женнифер.
Фолюбер в ужасе отступил на шаг, но Женнифер только улыбалась, и он, сраженный, рухнул в глубокое кресло из бурдючной кожи.
И загрустил, понимая, что и эта вечеринка, в сущности, будет такой же, как и другие, — полной блеска и красивых девушек... не для него.
Сестра Леобиля хотела открыть дверь, но замерла, ошеломленная: из-за двери послышался выстрел. Девушка прижала руку к колотящемуся сердцу, и дверь распахнулась от свирепого удара майоровой ноги.
В его руке дымился пистолет, из которого он только что застрелил звонок. Его горчичные носки бросали вызов всему миру.
— Я убил эту тварь, — сказал он. — Уберите падаль.
— Но... — начала было сестра Леобиля и разрыдалась, потому что звонок был у них в доме так давно, что стал равноправным членом семьи. Плача, она убежала к себе, а Майор на радостях выкинул левое коленце и сунул пистолет в карман.
Подошел Леобиль. Он простодушно протянул Майору руку.
Майор положил в нее огромный кусок дерьма, который подобрал у дверей дома.
— Посторонись-ка, друг, — дрожащим от ярости голосом сказал он Леобилю.
— Послушай... Ты ведь не наломаешь дров...
— Я тут все разнесу, — холодно сказал Майор, оскалив зубы.
Он подошел к Леобилю, сверля его невыносимым взглядом своего стеклянного глаза.
— Так ты, приятель, болтаешь, будто я работаю, — сказал он. — Распускаешь слух, что я стал порядочным человеком? Ты что это себе позволяешь? — Он набрал в легкие воздух и проревел:
— Ты эту вечеринку запомнишь, приятель!..
Леобиль побледнел. Он еще держал в руке то, что туда положил Майор, и не смел шелохнуться.
— Я... я не хотел тебя оскорбить... — сказал он.
— Заткнись, друг. За каждое лишнее слово причитается прибавка.
Он подставил Леобилю подножку, грубо толкнул, и Леобиль упал.
Гости ничего особенного не заметили. Они танцевали, пили, болтали и, как водится на всякой удачной вечеринке, по двое исчезали в свободных комнатах.
Майор направился к бару. Невдалеке все еще томился в кресле удрученный Фолюбер. Проходя мимо, Майор рванул его за шиворот и поднял на ноги.
— Давай выпьем, — сказал он. — Никогда не пью один.
— Простите... но я вообще не пью... — отвечал Фолюбер.
Он немного знал Майора и не стал связываться.
— Брось, — сказал Майор, — кончай трепаться.
Фолюбер взглянул на Женнифер. К счастью, она была занята оживленным разговором и смотрела в другую сторону. Правда, к несчастью, ее окружали три молодых человека, еще два сидели у ее ног, а шестой созерцал ее со шкафа.
Леобиль тихо встал, норовя улизнуть и вызвать блюстителей порядка, но сообразил, что если упомянутые блюстители решат заглянуть в спальни, то как бы ему самому не пришлось провести ночь в полиции.
К тому же, зная Майора, он сомневался, что тот даст ему выйти.
Майор в самом деле следил за Леобилем и наградил его таким взглядом, что Леобиль замер на месте.
Потом, все еще держа Фолюбера за ворот. Майор достал пистолет и, не целясь, отстрелил горлышко у бутылки. Ошеломленные гости обернулись.
— Уматывайте, — сказал Майор. — Мужики уматывайте, бабы могут остаться.
Он протянул Фолюберу стакан:
— Выпьем!
Мужчины отступили от девушек и начали потихоньку уходить. Таким, как Майор, не сопротивляются.
— Мне не хочется, — сказал Фолюбер, но, взглянув на Майора, быстро выпил.
— Твое здоровье, друг, — сказал Майор.
Взгляд Фолюбера вдруг упал на лицо Женнифер. Она стояла в углу с другими девушками и смотрела на него с презрением. У Фолюбера подкосились ноги.
Майор одним глотком осушил стакан.
Почти все мужчины уже вышли из комнаты. Последний (его звали Жак Бердиньдинь, и он был храбрец) схватил тяжелую пепельницу и запустил ею Майору в голову. Майор поймал снаряд на лету и подскочил к Бердиньдиню.
— А ну, покажись, — сказал он и вытащил храбреца на середину комнаты.
— Возьмешь девчонку, какая понравится, и разденешь догола.
Девушки вспыхнули от ужаса.
— Я отказываюсь, — сказал Бердиньдинь.
— Смотри, пожалеешь, приятель, — сказал Майор.
— Что угодно, только не это, — сказал Бердиньдинь.
Фолюбер с испугу машинально налил себе еще один стакан и залпом выпил.
Майор ничего не сказал. Он подступил к Бердиньдиню и схватил его за руку. Потом крутанул ее, и Бердиньдинь взвился в воздух. Пока он падал, Майор, воспользовавшись ситуацией, сорвал с него брюки.
— Ну, друг, приготовься, — сказал он.
Он оглянулся на девушек.
— Желающие имеются? — ухмыляясь, спросил он.
— Довольно, — сказал оглушенный Бердиньдинь и, пошатываясь, попытался уцепиться за Майора. Это вышло ему боком. Майор приподнял его и швырнул на пол. Бердиньдинь плюхнулся и остался лежать, потирая бока.
— Эй, ты, рыжая, — сказал Майор. — Поди сюда.
— Оставьте меня в покое, — побелев как мел, сказала Женнифер.
Фолюбер между тем опорожнял четвертый стакан, и голос Женнифер поразил его, как удар грома. Он медленно повернулся на каблуках и посмотрел на нее.
Майор подошел к девушке и одним движением оторвал бретельку ее платья цвета морской волны. (Любовь к истине понуждает меня сказать, что зрелище, которое открылось при этом, было не лишено приятности.)
— Оставьте же меня, — повторила Женнифер.
Фолюбер провел руками по глазам.
— Это сон, — промычал он, едва ворочая языком.
— Подойди сюда, — сказал ему Майор. — Держи ее, а ты действуй.
— Нет! — возопил Бердиньдинь. — Не хочу!.. Что угодно, только не это... Женщину я не трону!
— Добро, — сказал Майор. — Я добрый Майор. — Не отпуская Женнифер, он шагнул к Фолюберу. — Раздевайся, — сказал он, — и займись тем малым. А я займусь этой.
— Отказываюсь, — сказал Фолюбер. — А ты давай чеши отсюда. Ты нам осточертел.
Майор отпустил Женнифер. Он набрал в легкие воздуху, так что его грудная клетка раздулась самое малое на метр двадцать пять. Женнифер удивленно уставилась на Фолюбера, не зная, поднять ли ей лиф платья или оставить как есть, чтобы Фолюбер черпал силы в этом зрелище. Она склонилась ко второму решению.
Фолюбер взглянул на Женнифер, издал легкое ржание, ударил копытом и стремительно налетел на Майора. Получив удар в солнечное сплетение в тот самый миг, когда его грудная клетка раздулась до предела, Майор страшно крякнул и согнулся пополам. Впрочем, он сразу же разогнулся, и Фолюбер воспользовался этим, применив классический прием дзюдо, когда на глаза жертве натягивают уши и одновременно дуют в нос.
Майор посинел и стал задыхаться. В ту же секунду Фолюбер, силы которого удесятерялись под двойным воздействием любви и аперитивов, просунул голову ему между ног, приподнял и вышвырнул Майора в окно через заставленный блюдами стол.
В гостиной Леобиля вновь воцарилось спокойствие. Наступила глубокая тишина, и Женнифер, так и не поднимая лиф платья, упала в объятия Фолюбера, который рухнул под ее тяжестью — в девушке было все-таки килограммов шестьдесят. К счастью, сзади стояло все то же кресло из бурдючной кожи.
Что до Майора, то он описал волнистую кривую и, совершив несколько удачных оборотов, сумел вернуться в вертикальное положение, однако ему не повезло — он упал в красное и черное открытое такси и не успел еще прийти в себя, как оно умчало его вдаль.
А придя в себя, он выставил таксиста, угрожая ему, и повел машину к своему обиталищу, вилле под названием "Львиное сердце".
По дороге, чтобы не признать себя побежденным, он задавил честного торговца, который, к счастью, оказался торговцем краденым.
А Фолюбер и Женнифер посвятили весь остаток вечера починке платья. Удобства ради Женнифер сняла его, а Леобиль из благодарности предоставил им по такому случаю собственную комнату и электроутюг из китайской перегородчатой эмали, который достался ему от матери, а ей, в свою очередь, от его бабушки, которым в его семье гладили из поколения в поколение, еще со времен первых крестовых походов.