Библиотека

Библиотека

Пэлем Грэнвил Вудхауз. Без замены штрафом

Судья надел пенсне, долго его поправлял, потом посмотрел на нас и сообщил нам дурные новости:

— Подсудимый Вустер, — сказал он (о, кто сможет описать мои ощущения в этот миг!), — приговаривается к уплате штрафа в пять фунтов.

— Великолепно! — воскликнул я. — Я готов хоть сейчас.

Я был очень рад ликвидировать неприятности с правосудием за столь умеренную плату. Я окинул взглядом море голов в судебном зале и, как на островке спасения, остановил свой взгляд на Дживсе.

— Послушайте, Дживс! — крикнул я. — Есть у вас пять фунтов?

— Не переговариваться с публикой! — остановил меня судебный пристав.

— То есть как это? Должен же я достать деньги! Есть пять фунтов, Дживс?

— Есть, сэр.

— Прекрасно.

— Вы что, друг подсудимого? — уставился на него судья.

— Его покорный слуга, ваша милость.

— Тогда внесите штраф клерку.

— Хорошо, ваша милость.

Судья кивнул головой в мою сторону. В средние века после этого жеста с заключенного снимали восемнадцать тонн цепей и испанские сапоги, наскоро вставляли остатки костей и выпускали на свидание с любящей семьей. Увы, теперь это делается гораздо менее торжественно!

Судья опять надел свое пенсне и грозно взглянул на Сиппи.

— Хуже обстоит дело другого подсудимого, — продолжал судья. — Он совершил нападение на полисмена при исполнении им своих служебных обязанностей. Согласно показаниям полисмена, подсудимый нанес ему удар в область желудка и препятствовал ему выполнять свой долг. Я допускаю, что в день гребных состязаний между университетами Кембриджа и Оксфорда позволительно несколько более развязное поведение, чем обычно, но такое вопиющее хулиганство не может быть оправдано ничем. Посему вышеназванный подсудимый приговаривается к лишению свободы на тридцать дней без замены штрафом.

— Нет, позвольте! Я не согласен, — протестовал бедняга Сиппи.

— Молчание! — возгласил судебный пристав.

— Следующее дело! — бесстрастно объявил судья.

Насколько мне не изменяет память, дело было так.

Раз в году я обычно забываю обо всем на свете и вспоминаю дни прошедшей юности. Это бывает в день гонок между Оксфордом и Кембриджем. И вот в такой день я встретился на улице с Сиппи, как раз напротив "Ампира".

Сиппи выглядел почему-то очень мрачно.

— Берти, — говорил он, когда мы с ним шли к Пиккадилли, — моя душа изныла. (Сиппи считает себя писателем, хотя живет на средства старой тетки, и говорит, особенно если выпьет, высоким стилем.) Я не могу преодолеть свою тоску.

— Что с тобой, дружище?

— Завтра я должен ехать и провести три недели с абсолютными идиотами — друзьями моей тетки Веры. Она желает, чтобы я непременно присутствовал.

— Кто же эти друзья тетки? — сочувственно осведомился я.

— Некие Прингли. Я не видел их с десятилетнего возраста, но сохранил о них самые отвратительные воспоминания.

— Дело скверно. Неудивительно, что ты пал духом.

— Весь мир против меня, — жаловался Сиппи. — Что я могу сделать?

Тогда мне в голову пришла гениальная идея.

— Вот что, старина, — сказал я. — Тебе нужно раздобыть полицейский шлем.

— Шлем? Зачем, Берти?

— Я бы на твоем месте не стал терять даром времени, вышел бы на середину улицы и взял бы шлем у полисмена.

— Да, но там внутри голова. Что мне с нею делать?

— Ну так что же?

Сиппи задумался.

— Я думаю, что ты прав, — произнес он, наконец. — Удивительно, как я сам не подумал об этом. Итак, ты мне советуешь взять шлем?

— Советую.

— Хорошо, я так и сделаю, — согласился Сиппи.

Вот почему я вышел из суда свободным человеком, а Оливер Рандольф Сипперлей, юноша двадцати пяти лет, перед которым открывалась блестящая карьера, по моей вине попал в тюрьму. Я счел своим долгом навестить узника. Сиппи сидел, опустив голову, в камере с чисто выбеленными стенами и с деревянной скамьей.

— Ну, как дела, старина? — соболезнующе спросил я.

— Я разорен, — ответил Сиппи жалобно.

— Ерунда, дело не так уж плохо. Ты очень хорошо сделал, что не открыл своего настоящего имени. Твоя фамилия не попадет в газеты.

— Это мне все равно. Меня беспокоит одно: как смогу я провести три недели у Принглей, находясь в тюрьме?

— Но ты же сам говорил, что не хочешь ехать!

— Дело не в моем хотенье, глупая башка! Я должен ехать. Если я не поеду, тетка начнет меня разыскивать и узнает, что меня приговорили на тридцать дней без замены штрафом.

— Н-да, — сказал я, — дело серьезное, и самим нам не найти выхода. Мы должны спросить совета у Дживса.

Я утешил его, как мог, и отправился домой.

— Дживс, — начал я. — Мне надо вам сказать нечто очень важное и существенное. Как вам известно, мистер Сипперлей...

— Да, сэр?

— Сидит.

— Сэр?

— Сидит в тюрьме.

— В самом деле, сэр?

— Сидит благодаря мне. Это я спьяна посоветовал ему снять с полисмена шлем.

— Неужели, сэр?

— У вас однообразные реплики, Дживс. У меня и так голова трещит от всей этой истории. Будьте любезны, кивайте, когда нужно, и только.

Я закрыл глаза и стал излагать ему факты.

— Начать с того, Дживс, что мистер Сипперлей находится в полной материальной зависимости от своей тетки Веры...

— Мисс Сипперлей из Паддока, Беклей-на-Муре, в Йоркшире, сэр?

— Она самая. Вы с ней знакомы?

— Не имею чести, сэр. Но мой кузен, живущий в Паддоке, немного знает ее. Он ее аттестовал как весьма властную и поспешную на решения, сэр... Но прошу прощения, сэр, я должен только кивать головой.

— Правильно, Дживс, но теперь уже поздно.

И я сам кивнул головой. Я не выспался, и на меня по временам нападала летаргия.

— Да, сэр?

— Ах, да, да! — встрепенулся я. — На чем мы остановились?

— На материальной зависимости мистера Сипперлея, сэр, от его тетки.

— Правильно. Вы понимаете, Дживс, что он должен быть почтительным племянником.

Дживс кивнул головой в знак согласия.

— Теперь дальше. Слушайте внимательно. Недавно она предлагала Сиппи выступить в качестве певца на деревенском концерте, и он не мог отказаться. Вы меня понимаете, Дживс?

Дживс кивнул головой.

— Что ему оставалось делать, Дживс? Он написал ей, что рад бы был выступить на ее концерте, но, к несчастью, редактор поручил ему написать серию очерков о Кембридже; он должен уехать не меньше, чем на три недели. Понятно?

Дживс кивнул головой.

— Тогда, Дживс, мисс Сипперлей ответила ему, что она понимает, что сперва долг, а потом уже удовольствие, — причем под удовольствием она подразумевала пение Сиппи. Но в Кембридже пусть он остановится у ее друзей Принглей. Она написала им, чтобы они ждали ее племянника к двадцать восьмому. А теперь мистер Сипперлей в тюрьме. Что делать? Я на вас надеюсь, Дживс.

— Постараюсь оправдать ваше доверие, сэр.

— Постарайтесь, Дживс. Закройте шторы, потушите свет, дайте мне туфли, выдумывайте план, и я буду вас слушать хоть два часа. Если кто-нибудь придет, сообщите, что я умер.

— Умерли, сэр?

— Да, умер.

Я проснулся только вечером. На мой звонок явился Дживс.

— Я заходил дважды, сэр, но вы спали, и я не хотел вас беспокоить.

— И хорошо сделали, Дживс. Ну?

— Я тщательно обдумал все, сэр, и вижу лишь один выход.

— Довольно и одного. Какой же?

— Вы должны ехать в Кембридж вместо мистера Сипперлея, сэр.

Я с изумлением уставился на него.

— Дживс, — сердито сказал я, — вы говорите вздор!

— Я не вижу никакого другого выхода, сэр.

— Подумайте! Даже я, после суда и бессонной ночи, вижу всю непригодность вашего предложения. Как я могу заменить Сиппи? Ведь они меня не знают совсем.

— Тем лучше, сэр. Вы поедете в качестве мистера Сипперлея, сэр.

Это уже слишком!

— Дживс, — сказал я чуть ли не со слезами, — вы сами должны понимать, что это ерунда.

— Я полагаю, сэр, что это самый практичный план. Пока вы спали, сэр, я навестил мистера Сипперлея, и он меня информировал, что профессор Прингль и его супруга не видели его с десятилетнего возраста.

— Верно, он мне сам это говорил. Но они засыплют меня вопросами о моей, то есть его тетке. Что я буду отвечать?

— Мистер Сипперлей любезно сообщил мне все сведения о мисс Сипперлей, и я записал. Я думаю, вы сможете ответить на все вопросы, сэр.

Дживс обладает дьявольской способностью убеждать. На этот раз он убеждал меня целых пятнадцать минут, пока не добился своего — Смею заметить, сэр, что вы должны выехать как можно скорее, во избежание неприятных разговоров.

— Каких разговоров?

— За последний час, сэр, миссис Грегсон трижды звонила вам по телефону, желая говорить с вами. Я не осмелился сказать ей, что вы скоропостижно скончались, во избежание недоразумений.

— Тетя Агата! — побледнел я.

— Да, сэр. Из ее слов я мог заключить, что она читала газеты с отчетом о разборе вашего дела.

Куда угодно, хоть к черту на кулички, только не к тете Агате!

— Дживс, — сразу согласился я, — довольно слов, надо действовать! Скорей укладывайте вещи!

— Есть, сэр.

— Посмотрите, когда идет ближайший поезд на Кембридж.

— Через сорок минут, сэр.

— Вызовите такси.

— Ждет у подъезда.

— Отлично, — сказал я. — Едем!

Дача Принглей находится в двух милях от Кембриджа по Трэмпингтонской дороге. Я приехал как раз к обеду.

Я старался держаться весело и беззаботно, чтобы заглушить внутреннюю тревогу.

Сиппи описывал мне Принглей как самых старомодных людей Англии, и я увидел, что он прав. Сам профессор Прингль был худой, 'лысый и унылый старик с одним бычачьим глазом, а у миссис Прингль был вид женщины, получившей дурные известия в 1900 году, да так и застывшей в своей скорби. Я уже оправился от испуга, когда меня представили двум старухам в чепцах.

— Вы, наверно, помните мою маму, — печально сказал профессор, подводя меня к первой развалине.

— О, да! — пробормотал я, стараясь улыбнуться.

— ...и мою тетю, — вздохнул профессор, точно с каждой минутой дела шли все хуже и хуже.

— О, да! — пропел я, подходя ко второй развалине.

— Только сегодня утром они вспоминали вас, — вздохнул профессор, теряя всякую надежду.

Пауза. Глаза обеих развалин устремлены на меня, как глаза призраков у Эдгара По, и я чувствовал, как исчезает моя жизнерадостность.

— Я помню Оливера, — проскрипела первая руина. — Он был милым ребенком. Как жаль! Как жаль!

Это было, по ее мнению, весьма тактичное выступление, чтобы подбодрить молодого гостя.

— И я помню Оливера, — прошамкала вторая руина, смотря на меня так, как судья смотрел на Сиппи. — Очень шаловливый мальчик! Он мучил мою кошку.

— У тети Джен прекрасная память, несмотря на ее 87 лет, — с печальной гордостью шепнул профессор.

— Что ты говоришь там? — подозрительно спросила вторая развалина.

— Я сказал, что у вас прекрасная память, — всхлипнул профессор.

— Ага! — она опять грозно взглянула на меня. — Он гонял мою бедную кошечку по саду и стрелял в нее из лука.

В этот момент из-под кушетки вылезла кошка и приблизилась ко мне. Я нагнулся, чтобы почесать ей за ухом. Старуха испустила душераздирающий вопль:

— Держите! Держите его!

Она бросилась вслед с удивительной для ее лет резвостью, подхватила кошку и яростно посмотрела на меня.

— Я очень люблю кошек, — оправдывался я. Симпатии присутствующих были явно не на моей стороне. В этот момент в комнату вошла девушка.

— Моя дочь Элоиза, — сказал профессор скорбно, точно это сообщение причиняло ему боль.

Вам, вероятно, приходилось видеть лица, перед которыми вдруг столбенеешь. Однажды, играя в гольф в Шотландии, я в отеле столкнулся с дамой, как две капли воды похожей на мою тетю Агату. А в другой раз я опрометью вылетел ночью из ресторана, потому что метрдотель был вылитый дяди Перси.

Ну, так Элоиза Прингль была точной копией Гонории Глоссоп.

Не помню, рассказывал ли я вам о Гонории, дочери доктора Родрика Глоссопа. Меня хотели на ней женить, и ее отцу пришло в голову, что я интересный объект для экспериментов с пчелиным ядом. С тех пор при одном воспоминании о Гонории я просыпаюсь в холодном поту.

— Как поживаете? — растерянно пробормотал я.

— Здравствуйте!

Даже и голос Гонории! Такой же властный, похожий на голос укротительницы львов. Я попятился назад. Пронзительный визг огласил комнату. За ним раздался вопль негодования. Я обернулся и увидел, что тетя Джен с воплями лезет под кушетку, куда скрылась раздавленная мною кошка. Старуха бросила на меня такой взгляд, что я почувствовал, что мои худшие предположения начинают сбываться.

К счастью, в этот момент подали обед.

— Дживс, — говорил я вечером, — я человек не робкий, но чувствую, что ничего хорошего из этого не выйдет.

— Вы недовольны своим визитом, сэр?

— Недоволен, Дживс. Вы видели мисс Прингль?

— Да, сэр, издалека.

— Самое лучшее смотреть на нее издали. Вы хорошо ее рассмотрели?

— Да, сэр.

— Она вам напоминает кого-нибудь?

— У нее удивительное сходство с мисс Глоссоп, ее кузиной, сэр.

— Ее кузиной?! Значит...

— Да, сэр, миссис Прингль — урожденная мисс Блаттервик, младшая из двух сестер. Старшая вышла замуж за сэра Родрика Глоссопа.

— Теперь я понимаю причину сходства...

— Да, сэр.

— Сходство поразительное, Дживс, даже голос похож.

— Да, сэр? Я не слышал, как говорит мисс Прингль.

— Не много потеряли, Дживс. Я нахожу, что и самоотверженность имеет свои границы. Я, пожалуй, вынесу профессора с женой, с двумя развалинами. Но ежедневно встречаться с мисс Элоизой и вместо вина пить за столом лимонад — свыше моих сил! Что мне делать, Дживс?

— Я полагаю, что вы должны по возможности избегать общества мисс Прингль, сэр.

— Я тоже так думаю, — ответил я.

Легко сказать: избегать встреч с женщиной! А если вы живете в одном доме, и она совсем не хочет избегать встреч с вами, — что тогда? Скоро я заметил, что она настойчиво ищет моего общества.

Она из той породы девушек, с которыми случайно сталкиваешься на лестнице и в коридорах. Я входил в комнату, через минуту появлялась и она. Стоило мне спуститься в сад, она выпрыгивала из-за куста или смущенно поднималась со скамейки. Через десять дней я чувствовал себя затравленным.

— Дживс, меня затравили! — завопил я.

— Сэр?

— Эта женщина охотится за мной. Я никогда не бываю наедине. Старик Сиппи ехал сюда изучать кембриджские колледжи, и она меня сегодня утром протащила сквозь сорок семь колледжей! Днем я отдыхал в саду, и она появилась, как из-под земли. Вечером она загнала меня в уборную. Право, я не уверен, что, начав мыться, не обнаружу ее в своей мыльнице.

— Это утомительно, сэр.

— Чертовски утомительно, Дживс. Есть какое-нибудь противоядие?

— В данный момент не имеется, сэр. По всей видимости, мисс Прингль очень заинтересована вами, сэр. Сегодня утром она задала мне ряд вопросов касательно вашего образа жизни в Лондоне, сэр.

— Что?

— Да, сэр.

Я в ужасе посмотрел на него. Страшная мысль промелькнула у меня в голове, и я задрожал, как осиновый лист.

Я вспомнил, что случилось за завтраком. Покончив с котлетами, я откинулся в кресло передохнуть перед пудингом и вдруг увидел, что Элоиза рассматривает меня весьма пристально. Тогда я не придал этому значения потому, что пудинг привлек к себе все мое внимание. Но теперь этот случай показался мне многозначительным. Да-да, именно такой взгляд был у Гонории Глоссоп за несколько дней до нашей помолвки, взгляд тигрицы, намечающей себе жертву!

— Дживс, знаете что я думаю?

— Сэр?

— Слушайте внимательно, Дживс. Я не хвастун и не покоритель сердец, но почему-то в моем присутствии девушки начинают усиленно поправлять прическу и двигать бровями. Но вы же знаете, что я не поднимаю тревоги зря, не правда ли?

— Да, сэр.

— Но, Дживс, наукой установлено, что есть сорт девушек, питающий слабость к такому сорту молодых людей, как я.

— Справедливо, сэр.

— Я убежден, что обладаю не меньше, чем пятьюдесятью процентами мозгов, полагающихся нормальному человеку моего возраста. Мисс Элоиза, на мой взгляд, имеет свыше двухсот процентов. Что мне делать, Дживс?

— Быть может, это закон природы. Равновесие сил, сэр.

— Возможно. Но это не простая случайность, Дживс. Так было и с Гонорией Глоссоп. Она одна из умнейших девиц. Она выдрессировала меня, как собачонку.

— По моим сведениям, сэр, мисс Прингль училась еще лучше, чем мисс Глоссоп.

— Ну, вот видите! Дживс, она на меня смотрит!

— Да, сэр.

— Я встречаю ее на лестницах и в коридорах!

— В самом деле, сэр?

— Она рекомендует мне книги для чтения.

— Дело плохо, сэр.

— А сегодня за завтраком, когда я погрузился в салат, она заявила, что я не должен есть салат, потому что в нем такое же количество микробов, как в дохлой крысе. Каково? Она уже заботится о моем здоровье.

— Полагаю, сэр, что дело серьезно.

Я в отчаянии упал в кресло.

— Что же делать, Дживс?

— Мы должны подумать, сэр.

— Думайте вы один, Дживс. Я не так скор на соображение.

— Я постараюсь, сэр, обдумать все самым внимательным образом и смею надеяться, что найду выход.

Раз Дживс обещал, я могу быть спокоен. Но все же положение очень серьезно.

На следующее утро мы посетили еще шестьдесят три кембриджских колледжа, и после завтрака я заявил, что пойду в свою комнату. Забрав книгу и папиросы, я вылез в окно и спустился в сад по водосточной трубе. Я стремился пробраться в беседку, где ни одна живая душа не помешала бы мне насладиться заслуженным отдыхом.

В саду светило солнце, цвели крокусы, и нигде не было видно Элоизы Прингль. На лужайке резвилась кошка. Я позвал ее, она большими прыжками бросилась мне навстречу. Я взял ее на руки и стал чесать ей за ухом. Вдруг раздался страшный крик, и из окна высунулась тетка Джен. Последовало общее смятение.

— Ничего, ничего, — пробормотал я, выпустил из рук кошку, которая галопом понеслась в кусты, и, с трудом поборов искушение запустить кирпичом в ее хозяйку, продолжал свой путь к беседке.

Только что я успел закурить, как на мою книжку упала тень и передо мной появилась мисс Элоиза.

— А, вот вы где, — сказала она и, сев рядом со мною, выдернула у меня изо рта папиросу и выбросила ее за дверь. — Вы всегда курите, — заметила она тоном молодой невесты. — Я не хочу, чтобы вы курили. Вам вредно. Потом, вам нельзя сидеть тут без пальто, вы можете простудиться. Ах, вам необходимо иметь человека, который бы заботился о вас!

— У меня есть Дживс.

— Я его не люблю, — возразила она.

— Почему?

— Не знаю. Я надеюсь, что вы его отпустите.

Я похолодел от страха. Гонория тоже невзлюбила Дживса и требовала его увольнения.

— Что вы читаете?

Она взяла мою книгу и поморщилась. Книга была детективным романом "Кровавое преступление". Элоиза перелистала ее.

— Неужели вам нравится такая ерунда? — презрительно сказала она и вдруг вскрикнула: — Боже мой!

— Что случилось?

— Вы знаете Берти Вустера?

На книге было написано мое имя.

— Да... немного...

— Как это ужасно! Я удивляюсь, что у вас такие друзья. Ведь он круглый дурак! Он был недолгое время женихом моей кузины Гонории, и свадьба расстроилась потому, что он оказался полусумасшедшим. Дядя Родрик расскажет вам об этом. И часто вы с ним встречаетесь?

— Не очень.

— На днях я читала в газетах, что он судился за какой-то скандал на улице.

— Я слышал.

Она посмотрела на меня ласковым материнским взором.

— Он, наверно, дурно влияет на вас. Я хочу, чтобы вы с ним порвали. Вы сделаете это... для меня?

— Да...

В этот момент старый кот Кутберт, которому, видно, надоело сидеть в кустах, вошел в беседку и прыгнул ко мне на колени.

Я очень ему обрадовался — все-таки я не совсем с ней наедине.

— Славный кот, — сказал я весело.

— Вы порвете с Вустером? — настойчиво повторила Элоиза.

— Это... не так легко...

— Глупости. Немного силы воли. Дядя Родрик говорит, что это неисправимый шалопай.

Я бы тоже порассказал кое-что про дядю Родрика, если бы мог.

— Вы очень изменились после нашей. последней встречи, — вкрадчиво сказала Элоиза и, наклонившись, стала почесывать коту другое ухо. — Помните, когда мы играли детьми, вы мне говорили, что когда вырастете большой, то сделаете мне...

— Неужели говорил?

— Как вы мучились, когда я рассердилась и не позволила вам поцеловать меня.

Она явно лгала, но это ничуть не улучшало мое положение. Я отодвинулся и еще усерднее гладил кота.

И вдруг... Вы знаете, что происходит в театре, если среди спектакля вдруг крикнут "пожар"? Подобная же паника овладела мною, когда я вдруг почувствовал, что ко мне прижалось теплое плечо и моей щеки коснулся локон мисс Элоизы. Очевидно, она собирается вызвать меня на поцелуй!

— Неужели? — хрипло пробормотал я.

— Неужели вы забыли?

Элоиза взглянула мне прямо в глаза. Я поспешил зажмуриться. И когда за дверями раздался голос старухи: "Отдайте мою кошку!" — я открыл глаза. Тетя Джен, моя спасительница, глядела на меня так, точно застала меня за вскрытием живота старого Кутберта.

Я воспользовался замешательством и скрылся. Уже за дверью я снова услышал голос старухи:

— Он стрелял из лука в моего Тибби!

Что ответила ей Элоиза, я не слышал.

Несколько дней прошли спокойно. Я сравнительно редко видел Элоизу и оценил стратегические преимущества водосточной трубы перед окном: я редко выходил из дома другим путем. Мне начинало казаться, что, если так пойдет и дальше, я как-нибудь дотяну свои три недели. Однажды вечером мистер профессор, миссис профессорша, обе руины и мисс Элоиза сидели в гостиной. Кот спал на ковре, канарейка — в своей клетке. Ничто не указывало на то, что этот вечер будет для меня роковым.

— Отлично, — весело приветствовал я общество. (Я люблю, чтобы все были веселы, и всегда первый подаю пример.)

Мисс Элоиза вопросительно посмотрела на меня.

— Где вы пропадали весь день? — спросила она.

— После завтрака — в своей комнате.

— В пять вас там не было.

— Да, после работы я пошел прогуляться.

— Mens sana in corpore sano, — добавил профессор.

— Вполне понятно, — отозвался я.

— Родрик что-то опаздывает, — вдруг объявила профессорша.

— Какой Родрик? — пробормотал я в ужасе.

— Брат моей жены, сэр Родрик Глоссоп, должен сегодня к обеду приехать, — подтвердил печально профессор. — Он завтра читает лекцию в Кембридже.

Не успел я прийти в себя, как дверь распахнулась.

— Сэр Родрик Глоссоп, — доложила горничная.

И он вошел.

У доктора Глоссопа огромный лысый череп и глаза навыкате, никогда не сужающиеся до нормальной величины. Неудивительно, что он внушает мне ужас.

Сначала он меня не заметил. Он поздоровался с профессором и профессоршей, расцеловал Элоизу и почтительно склонился перед развалинами.

— Боюсь, что я запоздал, — сказал он. — В дороге случилась поломка, и мой шофер...

Вдруг он увидел меня и слегка вскрикнул от изумления.

— Это... — слабо начал профессор, намереваясь представить меня.

— Я уже знаком с мистером Вустером.

— Это, — тянул свое профессор, — племянник мисс Сипперлей — Оливер. Вы помните мисс Сипперлей?

— То есть как это? — пролаял сэр Родрик. Постоянная возня с сумасшедшими выработала в нем резкость. — Что вы говорите о мисс Сипперлей? Это Бертрам Вустер.

Профессор удивленно уставился на меня. За ним — все остальные. Пренеприятное положение!

— Дело, видите ли, в том... — начал я.

— Он нам представился как Оливер Сипперлей, — заявил профессор.

— Подойдите, молодой человек! — скомандовал сэр Родрик. — Насколько я понял, вы явились сюда, выдавая себя за племянника старого друга семьи?

— Видите ли... — промямлил я.

Сэр Родрик смерил меня с головы до ног пронзительным взглядом.

— Он ненормален! Сумасшедший! — изрек он. — Я это сразу увидел.

— Что он сказал? — проскрипела тетя Джен.

— Родрик сказал, что молодой человек — сумасшедший, — крикнул ей в ухо профессор.

— Ага, — закивала она головой. — Я тоже так думала. Он лазит по трубам.

— По трубам?

— По трубам. Я не раз его видела.

Сэр Родрик свирепо засопел.

— Он должен быть под наблюдением врача. Его нельзя оставить на свободе! Сегодня он лазит по водосточным трубам, а завтра убьет человека.

Я не выдержал. Я должен объясниться! Все равно Сиппи пропал!

— Позвольте мне объяснить... Сиппи просил меня поехать.

— Что вы хотите сказать?

— Он не мог поехать сам, потому что сидит в тюрьме из-за полицейского шлема.

Было нелегко убедить их в правдивости моей истории, и, даже убедив их, я все же заметил, что наши отношения испорчены навсегда. Я поспешил удалиться.

— Дживс, — сказал я, — все пропало.

— Сэр?

— Они знают, кто я.

— Остается только сделать последний шаг, сэр.

— Какой еще шаг?

— Увидеться с мисс Сипперлей, сэр.

— Зачем?

— Я полагаю, сэр, что лучше вам самому предупредить ее о случившемся, прежде чем она услышит об этом в превратном освещении. Вы должны сделать все, что в ваших силах, для бедного мистера Сипперлея.

— Да, конечно... Если вы думаете, что так лучше...

— Я надеюсь, что мисс Сипперлей сменит гнев на милость.

— Вы думаете?

— Да, сэр. Нужно только проехать сто пятьдесят миль. Я уже заказал автомобиль, сэр.

Быть за полтораста миль от профессора, от развалин, особенно от мисс Элоизы! Какое счастье!

Паддок, Беклей-на-Муре, находится почти рядом с деревней. На следующее утро, после завтрака в деревенской гостинице, я отправился туда. Две недели пребывания у мисс Элоизы закалили меня. И потом, какова бы ни показалась мисс Сипперлей, она все же не сравняется с сэром Родриком Глоссопом!

В саду я заметил старушку с лейкой и направился прямо к ней.

— Мисс Сипперлей? — спросил я.

— Кто вы такой?

— Вустер. Друг вашего племянника Оливера. Я привез известие о нем.

— Что с ним случилось?

Дело, очевидно, приближалось к развязке, и требовалась особая осторожность.

— Должен предупредить вас, что это тяжелое известие, — осторожно начал я.

— Оливер болен?

Она испугалась, следовательно, в ней остались человеческие чувства.

— О, нет, он не болен. Но с ним случилось маленькое несчастье. Он в тюрьме.

— Где?

— В тюрьме.

— В тюрьме?

— Увы, по моей вине. Мы гуляли по улице в ночь университетских гонок, и я посоветовал ему снять шлем с полисмена.

— Не понимаю...

— Ему это показалось забавным. Он сорвал шлем с полисмена и подрался с ним.

— С полисменом?

— Он ударил его в живот.

— Мой племянник Оливер... Полисмена?.. В живот?

— Да, в живот. А наутро судья присудил его на тридцать дней без замены штрафом.

Я ожидал, что старуха рассердится, но вместо этого она вдруг принялась хохотать, как сумасшедшая. Хорошо, что сэр Родрик находился за полтораста миль отсюда. Иначе он запрятал бы ее в сумасшедший дом.

— Вы очень огорчены? — осторожно спросил я.

— Огорчена? В жизни моей не слышала такой уморительной штуки! Я им горжусь.

— Чудесно...

— Если бы каждый молодой человек бил полисмена в живот, Англия стала бы лучшей страной в мире.

— Дживс, — сказал я, возвратившись в гостиницу. — Все в порядке. Но я никак не пойму, почему так случилось.

— А что произошло у мисс Сипперлей, сэр?

— Я ей рассказал, что Сиппи попал в тюрьму, а старуха стала хохотать и объявила, что гордится своим племянником.

— Мне кажется, я могу объяснить эксцентричное поведение мисс Сипперлей, сэр. Мисс Сипперлей только что имела столкновение с здешним констеблем, сэр, и теперь она питает предубеждение против полиции вообще.

— Вот как? Почему же?

— Констебль за последние десять дней составил не меньше трех протоколов на мисс Сипперлей: за быструю езду, за прогулку с собакой без ошейника, за невычищенные дымоходы. Мисс Сипперлей возмущена поведением констебля и теперь ненавидит всю полицию.

— Удивительно повезло, Дживс.

— Да, сэр.

— Откуда вы все это знаете?

— От самого констебля, сэр. Это мой кузен.

— Дживс! Это вы все устроили! Вы его подкупили?

— О, нет, сэр. Но на прошлой неделе, в день рождения я сделал ему маленький подарок. Я всегда любил Эгберта.

— Сколько?

— Около пяти фунтов, сэр.

Я полез в карман.

— Получите. И еще пять за вашу находчивость.

— Очень благодарен, сэр.

— Дживс, вы необыкновенный человек. Кстати, вы ничего не будете иметь против, если я немного попою на радостях?

— Пожалуйста, сэр.

The Russian Wodehouse Society

Авторы от А до Я

А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Э Ю Я