"Слушай, Ваня, хватит спать!

Договаривались в пять - И корабль межпланетный Никого не должен ждать!

Все готово: два лимона, Длинный шнур от телефона, Компас, спички, много хлеба И большая карта неба..."

Ваня тут же слез с балкона И спокойно доложил: "Видишь - леска из нейлона: Не порвет и крокодил.

Не забудь о катастрофе, Предстоит нелегкий путь: Йод, бинты и черный кофе - Чтоб в полете не уснуть..."

Витьку разве кто осудит, Скажет он - как гвоздь вобьет: "Катастроф в пути не будет - Лишнего не брать в полет! И к тому же заметят родители, Что лекарство и кофе похитили, А при старте каждый грамм будет десять весить там - И откажут ракетоносители."

"Так! За дело; не зевай!

Что ты тянешь? Отпирай!.."

Вот бесшумно отворили Старый дедовский сарай.

Ни секунды проволочки - Все проверено до точки, Все по плану: третье марта, Пять пятнадцать - время старта.

Им известно - после пуска Будет двигатель реветь И наступит перегрузка, - Это надо потерпеть.

Перед стартом не до шуток.

Витька первым в люк залез, - Он не ел почти пять суток: Пища - тоже лишний вес!

Ну а Ваня Дыховичный Еле втиснулся, весь взмок - Хоть ему свой опыт личный Витька передал как смог.

Ощущенье у них непривычное, Но и дело у них необычное! Витька взял <тут> бортжурнал - и красиво записал: "Настроение, в общем, отличное!"

Пристегнулись, а затем: Десять... Девять... Восемь... Семь...

Ждет корабль, конец проверке Бортовых его систем.

Время! Вздрогнули антенны, Задрожали в доме стены, Что вспыхнуло во мраке, И залаяли собаки.

Ванин папа спал прекрасно, - Вдруг вскочил, протер глаза: Что такое - в небе ясно, А как будто бы - гроза!

Дом от грома содрогнулся, Стекла в окнах дребезжат, - Витькин дед - и тот проснулся, Хоть и был он глуховат.

"Управдома - где б он ни был - Отыскать! Спросить его!.."

Весь квартал глазел на небо, Но - не видел ничего.

Ванин папа - он страха не чувствует, Мама Ванина - что-то предчувствует... Вдруг - о ужас! - Вани нет! Тут же видит Витькин дед, Что и Витька в постели отсутствует.

Слышно только "ах!" и "ох!" - Поднялся переполох, - Витькин дед от этих "охов"

Окончательно оглох.

...А тем временем в ракете Их отчаянные дети, Продырявив атмосферу, Вышли курсом на Венеру.

И мечтали: если выйдет - Привенериться на ней, Сколько там они увидят Удивительных вещей!..

Например, хотелось Ване - Если точно прилетят, Чтобы Ване венеряне Подарили аппарат -

Небольшой красивый, модный, Вроде солнечных очков, - Чтобы в нем читать свободно На любом из языков! Он за это расскажет про море им, И как лазили в сад в Евпатории, И как Витька там чихнул, и как сторож их спугнул, - И другие смешные истории.

Ну а Витька, сжав штурвал, Тоже время не терял, - Но с закрытыми глазами Он другое представлял:

...Путь окончен, все в порядке.

После мягкой их посадки - Вдруг со всех сторон несутся К ним летающие блюдца.

И оттуда, словно белки, - Венеряне! А потом - На летающей тарелке Их катают с ветерком.

А в тарелке кто-то ранен, - Витька сразу все решил: Самый главный венерянин Витьке место уступил...

Управлять ему не ново: [Надо? Все,] натянут трос!

И мгновенно он больного К поликлинике подвез.

И ему в конце полета С благодарностью вручен Веломотокинофото- Видеомагнитофон.

Скоро будут смотреть телезрители, Как на Землю спешат победители. А когда <те> прилетят, их, конечно же, простят - Витькин дед и Ивана родители.

...Но - что это, как понять? - Кто-то начал к ним стучать, - И мечтатели в кабине Разом кончили мечтать.

Быть не может! Неужели - До Венеры долетели?

Ну, а может быть, заблудились - И случайно прилунились?..

Хорошо, что все закрыто.

А снаружи так стучат!..

"Витька, вычисли орбиту По шкале координат!

Что же это за планета, - Мы летели полчаса?

Слышишь, Витька, я ведь где-то Слышал эти голоса..." Надо было на что-то решиться им: Или ждать, или выйти открыться им!.. Вот друзья открыли люк - и увидели вокруг Всех жильцов и сержанта милиции.

Тот сказал: "Какой скандал!

Я такого не видал - В пять пятнадцать два мальчишки Разбудили весь квартал!"

И чужие папы, мамы - Все качали головами.

Ванин папа извинялся, Витькин дед не появлялся...

Витька думал: в чем же дело?

Что с ракетой - где секрет?

Почему же не взлетела?..

Тут примчался Витькин дед.

Как же Витькин дед ругался!

"Не умеешь - так не сметь!

Коли уж лететь собрался - Надо было улететь!

Как же так, - а голос зычный, - Почему ты оплошал?.."

Только Ваня Дыховичный Знал причину, но молчал.

Ну а дня через два, после ужина, Та причина была обнаружена: Просто Ваня не сказал, что с собою он книгу взял - И ракета была перегружена.

Вот друзья давай решать - Можно ль Ваню осуждать: Он ведь взял "Трех мушкетеров" - Чтоб дорогой дочитать.

Можно спорить, но решить - как?

Благородный парень Витька После долгих ссор и споров Стал читать "Трех мушкетеров".

Их девиз - "Назад ни шага!" - Сразу Витьку покорил.

Д'Артаньян своею шпагой В пользу Вани спор решил!

Призадумались мальчишки, Новый сделали расчет - Чтобы брать такие книжки Каждый будущий полет.

Разногласия земные Удалось преодолеть - И теперь в места любые Можно запросто лететь! Одолеют они - без сомнения - Лишний вес и Земли притяжение, - Остается только ждать... Мы желаем им удач И счастливого возвращения! 1970 - 1971

Сколько великих выбыло! Их выбивали нож и отрава. Что же, на право выбора Каждый имеет право.

1971

Моим друзьям - поэтам Кто кончил жизнь трагически, тот - истинный поэт, А если в точный срок, так - в полной мере: На цифре 26 один шагнул под пистолет, Другой же - в петлю слазил в "Англетере".

А 33 Христу - он был поэт, он говорил: "Да не убий!" Убьешь - везде найду, мол. Но - гвозди ему в руки, чтоб чего не сотворил, Чтоб не писал и чтобы меньше думал.

С меня при цифре 37 в момент слетает хмель, - Вот и сейчас - как холодом подуло: Под эту цифру Пушкин подгадал себе дуэль И Маяковский лег виском на дуло.

Задержимся на цифре 37! Коварен бог - Ребром вопрос поставил: или - или! На этом рубеже легли и Байрон, и Рембо, - А нынешние - как-то проскочили.

Дуэль не состоялась или - перенесена, А в 33 распяли, но - не сильно, А в 37 - не кровь, да что там кровь! - и седина Испачкала виски не так обильно.

"Слабо стреляться?! В пятки, мол, давно ушла душа!" Терпенье, психопаты и кликуши! Поэты ходят пятками по лезвию ножа - И режут в кровь свои босые души! На слово "длинношеее" в конце пришлось три "е", - Укоротить поэта! - вывод ясен, - И нож в него! - но счастлив он висеть на острие, Зарезанный за то, что был опасен! Жалею вас, приверженцы фатальных дат и цифр, - Томитесь, как наложницы в гареме! Срок жизни увеличился - и, может быть, концы Поэтов отодвинулись на время! 1971

Общеприемлимые перлы! В восторге я! Душа поет! Противоборцы перемерли И подсознанье выдает.

А наша первая пластинка - Неужто ты заезжена? Ну что мы делаем, Маринка! Ведь жизнь - одна, одна, одна...

Мне тридцать три - висят на шее, Пластинка Дэвиса снята. Хочу в тебе, в бою, в траншее Погибнуть в возрасте Христа.

А ты - одна ты виновата В рожденьи собственных детей... Люблю тебя любовью брата, А может быть, еще сильней.

1971

Видно, острая заноза В душу врезалась ему, - Только зря ушел с колхоза - Хуже будет одному.

Ведь его не село До такого довело.

* Воронку бы власть - любого Он бы прятал в "воронки", А особенно - Живого, - Только руки коротки! Черный Ворон, что ты вьешься Над Живою головой? Пашка-Ворон, зря смеешься: Лисапед еще не твой!

Как бы через село Пашку вспять не понесло!

* Мотяков, твой громкий голос Не на век, не на года, - Этот голос - тонкий волос, - Лопнет раз и навсегда!

Уж как наше село И не то еще снесло!

* Петя Долгий в сельсовете - Как Господь на небеси, - Хорошо бы эти Пети Долго жили на Руси!

Ну а в наше село Гузенкова занесло.

* Больно Федька загордился, Больно требовательным стал: Ангел с неба появился - Он и ангела прогнал!

Ходит в наше село Ангел редко, как назло!

* Эй, кому бока намяли? Кто там ходит без рогов? Мотякова обломали, - Стал комолый Мотяков!

Так бежал через село - Потерял аж два кило!

* Без людей да без получки До чего, Фомич, дойдешь?! Так и знай - дойдешь до ручки, С горя горькую запьешь!

Знает наше село, Что с такими-то было!

* Настрадался в одиночку, Закрутился блудный сын, - То ль судьбе он влепит точк{у} То ль судьба - в лопатки клин.

Что ни делал - как назло, Завертело, замело.

* Колос вырос из побега Всем невзгодам супротив. Он промыкался, побегал - И вернулся в коллектив.

Уж как наше село Снова члена обрело!

* Хватит роги ломать, как коровам, Перевинчивать, перегибать, - А не то, Гузенков с Мотяковым, Мы покажем вам кузькину мать! 1971

Копи!

Ладно, мысли свои вздорные копи! Топи!

Ладно, баню мне по-черному топи! Вопи!

Все равно меня утопишь, но - вопи!.. Топи!

Только баню мне как хочешь натопи.

Ох, сегодня я отмоюсь, эх, освоюсь!

Но сомневаюсь, что отмоюсь! Не спи!

Где рубаху мне по пояс добыла?! Топи!

Ох, сегодня я отмоюсь добела! Кропи!

В бане стены закопченные кропи! Топи!

Слышишь, баню мне по-черному топи!

Ох, сегодня я отмоюсь, эх, освоюсь!

Но сомневаюсь, что отмоюсь! Кричи!

Загнан в угол зельем, словно гончей - лось. Молчи!

У меня уже похмелье кончилось. Терпи!

Ты ж сама по дури продала меня! Топи!

Чтоб я чист был, как щенок, к исходу дня!

Ох, сегодня я отмоюсь, эх, освоюсь!

Но сомневаюсь, что отмоюсь! Купи!

Хоть кого-то из охранников купи! Топи!

Слышишь, баню ты мне раненько топи! Вопи!

Все равно меня утопишь, но - вопи!.. Топи!

Эту баню мне как хочешь, но - топи!

Ох, сегодня я отмоюсь, эх, освоюсь!

Но сомневаюсь, что отмоюсь! 1971

Отпишите мне в Сибирь, я - в Сибири! Лоб стеною прошиби в этом мире! Отпишите мне письмо до зарплаты, Чтоб прочесть его я смог до питья-то.

У меня теперь режим номер первый - Хоть убей, хоть завяжи! - очень скверный. У меня теперь дела ох в упадке, - То ли пепел, то ль зола, все в порядке.

Не ходите вы ко мне, это мало, Мне достаточно вполне персонала. Напишите мне письмо по-правдивей, Чтоб я снова стал с умом, нерадивей.

Мне дадут с утра яйцо, даже всмятку, Не поят меня винцом за десятку, Есть дают одно дерьмо - для диеты... Напишите ж мне письмо не про это.

1971

Ядовит и зол, ну, словно кобра, я, - У меня больничный режим. Сделай-ка такое дело доброе, - Нервы мне мои перевяжи.

У меня ужасная компания - Кресло, телефон и туалет... Это же такое испытание, Мука... и другого слова нет.

Загнан я, как кабаны, как гончей лось, И терплю, и мучаюсь во сне. У меня похмелие не кончилось, - У меня похмелие вдвойне.

У меня похмелья от сознания, Будто я так много пропустил... Это же моральное страдание! Вынести его не хватит сил.

Так что ты уж сделай дело доброе, Так что ты уж сделай что-нибудь. А не то - воткну себе под ребра я Нож - и все, и будет кончен путь! 1971

Отпустите мне грехи мои тяжкие, Хоть родился у реки и в рубашке я! Отпустите мою глотку, друзья мои, - Ей еще и выпить водку, песни спеть свои.

Други, - во тебе на! - что вы знаете, Вы, как псы кабана, загоняете...

Только на рассвете кабаны Очень шибко лютые - Хуже привокзальной шпаны И сродни с Малютою.

Отпустите ж мне вихры мои прелые, Не ломайте руки вы мои белые, Не хлещите вы по горлу, друзья мои, - Вам потом тащить покорно из ямы их!

Други, - вот тебе на!

Руки белые, Снова словно у пацана, загорелые...

Вот тебе и ночи, и вихры Вашего напарника, - Не имел смолы и махры, Даже накомарника.

Вот поэтому и сдох, весь изжаленный, Вот поэтому и вздох был печальный... Не давите вы мне горло, мои голеньки, Горло смерзло, горло сперло.

Мы - покойники.

Други, - вот тебе на!

То вы знаете - Мародерами меня раскопаете.

Знаю я ту вьюгу зимы Очень шибко лютую!

Жалко, что промерзнете вы, - В саван вас укутаю.

1971

В голове моей тучи безумных идей - Нет на свете преград для талантов! - Я под брюхом привыкших теснить лошадей Миновал верховых лейтенантов.

Разъярилась толпа, напрягалась толпа, Нарывалась толпа на заслоны, - И тогда становилась толпа "на попа", Извергая проклятья и стоны.

Столько было в тот миг в моем взгляде на мир Безотчетной, отчаянной прыти, Что, гарцуя на сером коне, командир Удивленно сказал: "Пропустите!" Дома я раздражителен, резок и груб. Домочадцы б мои поразились, Увидав, как я плакал, взобравшись на круп... Контролеры - и те прослезились.

...Он, растрогавшись, поднял коня на дыбы, Волево упираясь на стремя, Я пожал ему ногу, как руку судьбы... Ах, живем мы в прекрасное время! Серый конь мне прощально хвостом помахал, Я пошел - предо мной расступились, Ну а мой командир на концерт поскакал Музыканта с фамилией Гилельс.

Я свободное место легко отыскал После вялой незлой перебранки: Все! Не сгонят! Не то что, когда посещал Пресловутый театр на Таганке.

Вот сплоченность то где, вот уж где коллектив, Вот отдача где и напряженье!... Все болеют за нас - никого супротив: Монолит без симптомов броженья! ...Меня можно спокойно от дел отстранить, Робок я перед сильными, каюсь, - Но нельзя меня силою остановить, Когда я на футбол прорываюсь! 1971

Не заманишь меня на эстрадный концерт, Ни на западный фильм о ковбоях: Матч финальный на первенство СССР - Нам сегодня болеть за обоих!

Так прошу: не будите меня поутру - Не проснусь по гудку и сирене, - Я болею давно, а сегодня - помру На Центральной спортивной арене.

Буду я помирать - вы снесите меня До агонии и до конвульсий Через западный сектор, потом на коня - И несите до паузы в пульсе.

Но прошу: не будите меня на ветру - Не проснусь как Джульетта на сцене, - Все равно я сегодня возьму и умру На Центральной спортивной арене.

Пронесите меня, чтоб никто ни гугу: Кто-то умер - ну что ж, все в порядке, - Закопайте меня вы в центральном кругу, Или нет - во вратарской площадке!

...Да, лежу я в центральном кругу на лугу, Шлю проклятья Виленеву Пашке, - Но зато - по мне все футболисты бегут, Словно раньше по телу мурашки.

Вижу я все развитие быстрых атак, Уличаю голкипера в фальши, - Виже все - и теперь не кричу как дурак: Мол, на мыло судью или дальше...

Так прошу: не будите меня поутру, Глубже чем на полметра не ройте, - А не то я вторичною смертью помру - Будто дважды погибший на фронте.

1971

Льву Яшину Да, сегодня я в ударе, не иначе - Надрываются в восторге москвичи, - Я спокойно прерываю передачи И вытаскиваю мертвые мячи.

Вот судья противнику пенальти назначает - Репортеры тучею кишат у тех ворот. Лишь один упрямо за моей спиной скучает - Он сегодня славно отдохнет!

Извиняюсь, вот мне бьют головой...

Я касаюсь - подают угловой.

Бьет десятый - дело в том, Что своим "сухим листом"

Размочить он может счет нулевой.

Мяч в моих руках - с ума трибуны сходят, - Хоть десятый его ловко завернул. У меня давно такие не проходят!.. Только сзади кто-то тихо вдруг вздохнул.

Обернулся - слышу голос из-за фотокамер: "Извини, но ты мне, парень, снимок запорол. Что тебе- ну лишний раз потрогать мяч руками, - Ну, а я бы снял красивый гол".

Я хотел его послать - не пришлось: Еле-еле мяч достать удалось.

Но едва успел привстать, Слышу снова: "Вот, опять!

Все б ловить тебе, хватать - не дал снять!" "Я, товарищ дорогой, все понимаю, Но культурно вас прошу: пойдите прочь! Да, вам лучше, если хуже я играю, Но поверьте - я не в силах вам помочь".

Вот летит девятый номер с пушечным ударом - Репортер бормочет: "Слушай, дай ему забить! Я бы всю семью твою всю жизнь снимал задаром..." - Чуть не плачет парень. Как мне быть?!

"Это все-таки футбол, - говорю. - Нож по сердцу - каждый гол вратарю".

"Да я ж тебе как вратарю Лучший снимок подарю, - Пропусти - а я отблагодарю!" Гнусь как ветка от напора репортера, Неуверенно иду на перехват... Попрошу-ка потихонечку партнеров, Чтоб они ему разбили аппарат.

Ну а он все ноет: "Это ж, друг, бесчеловечно - Ты, конечно, можешь взять, но только, извини, - Это лишь момент, а фотография - навечно. А ну не шевелись, потяни!"

Пятый номер в двадцать два - заменит, Не бежит он, а едва семенит.

В правый угол мяч, звеня, - Значит, в левый от меня, - Залетает и нахально лежит.

В этом тайме мы играли против ветра, Так что я не мог поделать ничего... Снимок дома у меня - два на три метра - Как свидетельство позора моего.

Проклинаю миг, когда фотографу потрафил, Ведь теперь я думаю, когда беру мячи: Сколько ж мной испорчено прекрасных фотографий! - Стыд меня терзает, хоть кричи.

Искуситель змей, палач!

Как мне жить?!

Так и тянет каждый мяч пропустить.

Я весь матч боролся с собой - Видно, жребий мой такой...

Так, спокойно - подают угловой...

1971

Я бегу, топчу, скользя По гаревой дорожке, - Мне есть нельзя, мне пить нельзя, Мне спать нельзя - ни крошки.

А может, я гулять хочу У Гурьева Тимошки, - Так нет: бегу, бегу, топчу По гаревой дорожке.

А гвинеец Сэм Брук Обошел меня на круг, - А вчера все вокруг Говорили: "Сэм - друг!

Сэм - наш гвинейский друг!" Друг гвинеец так и прет - Все больше отставание, - Ну, я надеюсь, что придет Второе мне дыхание.

Третее за ним ищу, Четвертое дыханье, - Ну, я на пятом сокращу С гвинейцем расстоянье!

Тоже мне - хороший друг, - Обошел меня на круг!

А вчера все вокруг Говорили: "Сэм - друг!

Сэм - наш гвинейский друг!" Гвоздь программы - марафон, А градусов - все тридцать, - Но к жаре привыкший он - Вот он и мастерится.

Я поглядел бы на него, Когда бы - минус тридцать! Ну, а теперь - достань его, - Осталось - материться!

Тоже мне - хороший друг, - Обошел на третий круг!

Нужен мне такой друг, - Как его - забыл... Сэм Брук!

Сэм - наш гвинейский Брут! 1971

Что случилось, почему кричат?

Почему мой тренер завопил?

Просто - восемь сорок результат, - Правда, за черту переступил.

Ох, приходится до дна ее испить - Чашу с ядом вместо кубка я беру, - Стоит только за черту переступить - Превращаюсь в человека-кенгуру.

Что случилось, почему кричат?

Почему соперник завопил?

Просто - ровно восемь шестьдесят, - Правда, за черту переступил.

Что же делать мне, как быть, кого винить - Если мне черта совсем не по нутру? Видно негру мне придется уступить Этот титул человека-кенгуру.

Что случилось, почему кричат?

Стадион в единстве завопил...

Восемь девяносто, говорят, - Правда, за черту переступил.

Посоветуйте, вы все, ну как мне быть? Так и есть, что негр титул мой забрал. Если б ту черту да к черту отменить - Я б Америку догнал и перегнал!

Что случилось, посему молчат?

Комментатор даже приуныл.

Восемь пять - который раз подряд, - Значит - за черту не заступил.

1971

Я теперь в дураках - не уйти мне с земли - Мне поставила суша капканы: Не заметивши сходней, на берег сошли - И навечно - мои капитаны.

И теперь в моих песнях сплошные нули, В них все больше прорехи и раны: Из своих кителей капитанских ушли, Как из кожи, мои капитаны.

Мне теперь не выйти в море И не встретить их в порту.

Ах, мой вечный санаторий - Как оскомина во рту! Капитаны мне скажут: "Давай не скули!" Ну а я не скулю - волком вою: Вы ж не просто с собой мои песни везли - Вы везли мою душу с собою.

Вас встречали в порту толпы верных друзей, И я с вами делил ваши лавры, - Мне казалось, я тоже сходил с кораблей В эти Токио, Гамбурги, Гавры...

Вам теперь не выйти в море, Мне не встретить их в порту.

Ах, мой вечный санаторий - Как оскомина во рту! Я надеюсь, что море сильней площадей И прочнее домов из бетона, Море лучший колдун, чем земной чародей, - И я встречу вас из Лиссабона.

Я механиков вижу во сне, шкиперов - Вижу я, что не бесятся с жира, - Капитаны по сходням идут с танкеров, С сухогрузов, да и с "пассажиров"...

Нет, я снова выйду в море Или встречу их в порту, - К черту вечный санаторий И оскомину во рту! 1971

Я несла свою Беду по весеннему по льду, - Обломился лед - душа оборвалася - Камнем под воду пошла, - а Беда - хоть тяжела, А за острые края задержалася.

И Беда с того вот дня ищет по свету меня, - Слухи ходят - вместе с ней - с Кривотолками. А что я не умерла - знала голая ветла И еще - перепела с перепелками.

Кто ж из них сказал ему, господину моему, - Только - выдали меня, проболталися, - И, от страсти сам не свой, он отправился за мной, Ну а с ним - Беда с Молвой увязалися.

Он настиг меня, догнал - обнял, на руки поднял, - Рядом с ним в седле Беда ухмылялася. Но остаться он не мог - был всего один денек, - А Беда - на вечный срок задержалася...

1971

"Я б тоже согласился на полет, Чтоб приобресть блага по возвращеньи! - Так кто-то говорил, - Да им везет!.." Так что ж он скажет о таком везенье?

Корабль "Союз" и станция "Салют", И Смерть в конце, и Реквием - в итоге... "СССР" - да, так передают Четыре буквы - смысл их дороги.

И если Он - живет на небеси, И кто-то вдруг поднял у входа полог Его шатра. Быть может, он взбесил Всевышнего. Кто б ни был - космонавт или астролог...

Для скорби в этом мире нет границ, Ах, если б им не быть для ликованья! И безгранична скорбь всех стран и лиц, - И это - дань всемирного признанья...

31 июня 1971

Жизнь оборвет мою водитель-ротозей. Мой труп из морга не востребует никто. Возьмут мой череп в краеведческий музей, Скелет пойдет на домино или лото.

Ну все, решил - попью чайку, да и помру: Невмоготу свою никчемность превозмочь. Нет, лучше пусть все будет поутру, А то - лежи, пока не хватятся - всю ночь.

В музее будут объегоривать народ, Хотя народу это, в общем, все равно. Мне глаз указкою проткнет экскурсовод И скажет: "Вот недостающее звено".

Иль в виде фишек принесут меня на сквер, Перетряхнут, перевернут наоборот, И, сделав "рыбу", может быть, пенсионер Меня впервые добрым словом помянет.

Я шел по жизни, как обычный пешеход, Я, чтоб успеть, всегда вставал в такую рань... Кто говорит, что уважал меня - тот врет. Одна... себя не уважающая пьянь.

1971

Целуя знамя в пропыленный шелк И выплюнув в отчаянье протезы, Фельдмаршал звал: "Вперед, мой славный полк! Презрейте смерть, мои головорезы!" И смятыми знаменами горды, Воспламенены талантливою речью, - Расталкивая спины и зады, Они стремились в первые ряды - И первыми ложились под картечью.

Хитрец - и тот, который не был смел, - Не пожелав платить такую цену, Полз в задний ряд - но там не уцелел: Его свои же брали на прицел - И в спину убивали за измену.

Сегодня каждый третий - без сапог, Но после битвы - заживут, как крезы, - Прекрасный полк, надежный, верный полк - Отборные в полку головорезы! А третьии средь битвы и беды Старались сохранить и грудь и спину, - Не выходя ни в первые ряды, Ни в задние, - но как из-за еды, Дрались за золотую середину.

Они напишут толстые труды И будут гибнуть в рамах, на картине, - Те, что не вышли в первые ряды, Но не были и сзади - и горды, Что честно прозябали в середине.

Уже трубач без почестей умолк, Не слышно меди, тише звон железа, - Разбит и смят надежный, верный полк, В котором сплошь одни головорезы.

Но нет, им честь знамен не запятнать, Дышал фельдмаршал весело и ровно, - Чтоб их в глазах потомков оправдать, Он молвил: "Кто-то должен умирать - А кто-то должен выжить, - безусловно!" Пусть нет звезды тусклее, чем у них, - Уверенно дотянут до кончины - Скрываясь за отчаянных и злых Последний ряд оставив для других - Умеренные люди середины.

В грязь втоптаны знамена, смятый шелк, Фельдмаршальские жезлы и протезы. Ах, славный полк!.. Да был ли славный полк, В котором сплошь одни головорезы?! 1971

Если все - и спасенье в ноже, И хирург с колпаком, - Лучше, чтоб это было уже, Чем сейчас и потом.

1971

Дурацкий сон, как кистенем, Избил нещадно. Невнятно выглядел я в нем И неприглядно.

Во сне я лгал и предавал, И льстил легко я... А я и не подозревал В себе такое.

Еще сжимал я кулаки И бил с натугой, Но мягкой кистию руки, А не упругой.

Тускнело сновиденье, но Опять являлось. Смыкал я веки, и оно Возобновлялось.

Я не шагал, а семенил На ровном брусе, Ни разу ногу не сменил, - Трусил и трусил.

Я перед сильным лебезил, Пред злобным гнулся. И сам себе я мерзок был, Но не проснулся.

Да это бред - я свой же стон Слыхал сквозь дрему, Но это мне приснился сон, А не другому.

Очнулся я и разобрал Обрывок стона. И с болью веки разодрал, Но облегченно.

И сон повис на потолке И распластался. Сон в руку ли? И вот в руке Вопрос остался.

Я вымыл руки - он в спине Холодной дрожью. Что было правдою во сне, Что было ложью?

Коль это сновиденье - мне Еще везенье. Но если было мне во сне Ясновиденье?

Сон - отраженье мыслей дня?

Нет, быть не может! Но вспомню - и всего меня Перекорежит.

А после скажут: "Он вполне Все знал и ведал!" Мне будет мерзко, как во сне В котором предал.

Или - в костер?.. Вдруг нет во мне Шагнуть к костру сил! - Мне будет стыдно как во сне, В котором струсил.

Но скажут мне: "Пой в унисон!

Жми что есть духу!" И я пойму: вот это сон, Который в руку.

1971

Сон мне снится - вот те на: Гроб среди квартиры, На мои похорона Съехались вампиры, - Стали речи говорить - Все про долголетие, - Кровь сосать решили погодить: Вкусное - на третие.

В гроб вогнали кое-как, А самый сильный вурдалак Все втискивал, и всовывал, - И плотно утрамбовывал, - Сопел с натуги, сплевывал И желтый клык высовывал.

Очень бойкий упырек Стукнул по колену, Подогнал - и под шумок Надкусил мне вену.

А умудренный кровосос Встал у изголовья И очень вдохновенно произнес Речь про полнокровье.

И почетный караул Для приличия всплакнул, - Но я чую взглядов серию На сонную мою артерию: А если кто пронзит артерию - Мне это сна грозит потерею.

Погодите, спрячьте крюк! Да куда же, черт, вы! Я же слышу, что вокруг, - Значит, я не мертвый.

Яду капнули в вино, Ну а мы набросились, - Опоить меня хотели, но Опростоволосились.

Тот, кто в зелье губы клал, - В самом деле дуба дал, - Ну а на меня - как рвотное То зелье приворотное: Здоровье у меня добротное, И закусил отраву плотно я.

Так почему же я лежу, Дурака валяю, - Ну почему, к примеру, не заржу - Их не напугаю?! Я ж их мог прогнать давно Выходкою смелою - Мне бы взять пошевелиться, но Глупостей не делаю.

Безопасный как червяк, Я лежу, а вурдалак Со стаканом носится - Сейчас наверняка набросится, - Еще один на шею косится - Ну, гад, он у меня допросится! Кровожадно вопия, Высунули жалы - И кровиночка моя Полилась в бокалы.

Погодите - сам налью, - Знаю, знаю - вкусная!.. Ну нате, пейте кровь мою, Кровососы гнусные!

А сам - и мышцы не напряг И не попытался сжать кулак, - Потому что кто не напрягается, Тот никогда не просыпается, Тот много меньше подвергается И много больше сохраняется.

Вот мурашки по спине Смертные крадутся... А всего делов-то мне Было, что - проснуться! ...Что, сказать, чего боюсь (А сновиденья - тянутся)? Да того, что я проснусь - А они останутся!..

1971

Зарыты в нашу память на века И даты, и события, и лица. А память как колодец глубока. Попробуй заглянуть: наверняка Лицо - и то неясно отразится.

Разглядеть, что истинно, что ложно Может только беспристрастный суд.

Осторожно с прошлым, осторожно...

Не разбейте глиняный сосуд.

Иногда как-то вдруг вспоминается Из войны пара фраз - Например, что сапер ошибается Только раз.

Одни его лениво ворошат, Другие неохотно вспоминают, А третьи даже помнить не хотят, - И прошлое лежит, как старый клад, Который никогда не раскопают.

И поток годов унес с границы Стрелки - указатели пути.

Очень просто в прошлом заблудиться И назад дороги не найти.

До сих пор как-то вдруг вспоминается Из войны пара фраз - Например, что сапер ошибается Только раз.

С налета не вини - повремени! Есть у людей на все свои причины. Не скрыть, а позабыть хотят они: Ведь в толще лет еще лежат в тени Забытые заржавленные мины.

В минном поле прошлого копаться Лучше без ошибок, потому Что на минном поле ошибаться...

Нет! Не удавалось никому.

До сих пор как-то вдруг вспоминается Из войны пара фраз - Например, что сапер ошибается Только раз.

Один толчок - и стрелки побегут, А нервы у людей не из каната, И будет взрыв, и перетрется жгут... Но, может, мину вовремя найдут И извлекут до взрыва детонатор.

Спит земля, врачует раны снами, Но еще находят мины в ней...

Нужно брать их чистыми руками И взрывать подальше от людей.

До сих пор как-то вдруг вспоминается Из войны пара фраз - Например, что сапер ошибается Только раз.

1971

Давно, в эпоху мрачного язычества, Огонь горел исправно, без помех, А ныне, в век сплошного электричества, Шабашник - самый главный человек.

Нам внушают про проводку, А нам слышится - про водку, Нам толкуют про тройник, А мы слышим: "...На троих!" У нас теперь и опыт есть, и знание, За нами невозможно доглядеть - Нарочно можем сделать замыкание, Чтоб без работы долго не сидеть.

И мы - необходимая инстанция, - Нужны, как выключателя щелчок. Вам кажется - шалит электростанция, А это мы поставили "жучок".

Шабаш-электро наш нарубит дров еще, С ним вместе - дружный смежный шабаш-газ. "Шабашник" - унизительное прозвище, Но что-то не обходятся без нас.

1971

Может быть, моряком по призванию Был поэт Руставели Шота...

По швартовому расписанию Занимает команда места.

Кто-то подал строителям мудрый совет - Создавать поэтический флот. И теперь Руставели - не просто поэт, "Руставели" - большой теплоход.

А поэта бы уболтало бы, И в три бала бы он померк, А теперь гляди с верхней палубы Черный корпус его, белый верх.

Непохожих поэтов сравнить нелегко - В разный срок отдавали концы Руставели с Шевченко и Пушкин с Франко... А на море они - близнецы.

О далеких странах мечтали - и Вот не дожили - очень жаль!..

И "Шевченко" теперь - близ Италии, А "Франко" идет в Монреаль.

1971

Александру Назаренко и экипажу теплохода "Шота Руставели" Лошадей двадцать тысяч в машины зажаты - И хрипят табуны, стервенея, внизу. На глазах от натуги худеют канаты, Из себя на причал выжимая слезу.

И команды короткие, злые Быстрый ветер уносит во тьму: "Кранцы за борт!", "Отдать носовые!" И - "Буксир, подработать корму!"

Капитан, чуть улыбаясь, - Все, мол, верно - молодцы, - От земли освобождаясь, Приказал рубить концы.

Только снова назад обращаются взоры - Цепко держит земля, все и так и не так: Почему слишком долго не сходятся створы, Почему слишком часто мигает маяк?! Все в порядке, конец всем вопросам. Кроме вахтенных, все - отдыхать! Но пустуют каюты - матросам К той свободе еще привыкать.

Капитан, чуть улыбаясь, Молвил только: "Молодцы!"

От земли освобождаясь, Нелегко рубить концы.

Переход - двадцать дней, - рассыхаются шлюпки, Нынче утром последний отстал альбатрос... Хоть бы - шторм! Или лучше - чтоб в радиорубке Обалдевший радист принял чей-нибудь SOS.

Так и есть: трое - месяц в корыте, Яхту вдребезги кит разобрал... Так за что вы нас благодарите - Вам спасибо за этот аврал!

Капитан, чуть улыбаясь, Бросил только: "Молодцы!" - Тем, кто, с жизнью расставаясь, Не хотел рубить концы.

И опять будут Фиджи, и порт Кюрасао, И еще черта в ступе и бог знает что, И красивейший в мире фиорд Мильфорсаун - Все, куда я ногой не ступал, но зато - Пришвартуетесь вы на Таити И прокрутите запись мою, - Через самый большой усилитель Я про вас на Таити спою.

Скажет мастер, улыбаясь, Мне и песне: "Молодцы!"

Так, на суше оставаясь, Я везде креплю концы.

И опять продвигается, словно на ринге, По воде осторожная тень корабля. В напряженье матросы, ослаблены шпринги... Руль полборта налево - и в прошлом земля! 1971

Мы живем в большом селе Большие Вилы, Нас два брата, два громилы. Я ошибочно скосил дубову рощу, Брату - это даже проще.

Нас все любят, но боятся жутко - Вдвоем мы Не жидки!

Мы с понятьем, конечно, не шутка - Убьем по Ошибке.

Вот послали нас всем миром - ми и плачем - К чертям собачьим, к чертям собачьим, Но нашли мы избавление от смерти И сами вышли в собачьи черти!

Мы теперь овес едим горстями.

Кто скажется - Под дых ему!

И с предшествующими чертями Собачимся По ихнему.

Ну, побыли мы чертями - и обратно: Понятно, понятно! Если встретим мы кого-нибудь дорогой - Брат просит: "Не трогай!"

Я еще чуть-чуть тренировался - Гнул дула На танке.

И поэтому братан боялся - Я: "Здравствуй!"

Он - в дамки! Жить можно бы, и даже - смело, Но нет подходящего дела. Так и мыкаемся с братом по свету, А дела подходящего нету.

Я всегда кричу братану: Гляди в оба, Братень!

Я маленько поотстану, Может, обо- ротень! Но послали на селе нас, как и раньше, Куда подальше, куда подальше... Мы же с братиком протопали планету - Такого места в помине нету!

И задумали мы с братом думку Вдвоем мы В три смены...

Брат все двери искусал - и все ж додумкал: Пойдем мы В спортсмены! 1971

Как в селе Большие Вилы, Где еще сгорел сарай, Жили-были два громилы Огромадной жуткой силы - Братья Пров и Николай.

Николай - что понахальней - По ошибке лес скосил, Ну а Пров - в опочивальни Рушил стены - и входил.

Как братья не вяжут лыка, Пьют отвар из чаги - Все от мала до велика Прячутся в овраге.

В общем, лопнуло терпенье, - Ведь добро - свое, не чье, - И идти на усмиренье Порешило мужичье.

Николай - что понахальней, - В тот момент быка ломал, ну а Пров в какой-то спальне С маху стену прошибал.

"Эй, братан, гляди - ватага, - С кольями, да слышь ли, - Чтой-то нынче из оврага Рановато вышли!" Неудобно сразу драться - Наш мужик так не привык, - Стали прежде задираться: "Для чего, скажите, братцы, Нужен вам безрогий бык?!" Николаю это странно: "Если жалко вам быка - С удовольствием с братаном Можем вам намять бока!"

Где-то в поле замер заяц, Постоял - и ходу...

Пров ломается, мерзавец, Сотворивши шкоду.

"Ну-ка, кто попробуй вылезь - Вмиг разделаюсь с врагом!" Мужики перекрестились - Всей ватагой навалились: Кто - багром, кто - батогом.

Николай, печась о брате, Первый натиск отражал, Ну а Пров укрылся в хате И оттуда хохотал.

От могучего напора Развалилась хата, - Пров оттяпал ползабора Для спасенья брата.

"Хватит, брат, обороняться - Пропадать так пропадать! Коля, нечего стесняться, - Колья начали ломаться, - Надо, Коля, нападать!" По мужьям да по ребятам Будут бабы слезы лить... Но решили оба брата С наступленьем погодить.

"Гляди в оба, братень, - Со спины заходят!"

"Может, оборотень?"

"Не похоже вроде!" Дело в том, что к нам в селенье Напросился на ночлег - И остался до Успенья, А потом - на поселенье Никчемушный человек.

И сейчас вот из-за крика Ни один не услыхал: Этот самый горемыка Чтой-то братьям приказал.

Кровь уже лилась ручьями, - Так о чем же речь-то?

"Бей братьев!" - Но вдруг с братьями Сотворилось нечто: Братьев как бы подкосило - Стали братья отступать - Будто вмиг лишились силы... Мужичье их попросило Больше бед не сотворять.

...Долго думали-гадали, Что блаженный им сказал, - Как затылков ни чесали - Ни один не угадал.

И решили: он заклятьем Обладает, видно...

Ну а он сказал лишь: "Братья, Как же вам не стыдно!" 1971

С общей суммой шестьсот пятьдесят килограмм Я недавно вернулся из Штатов, Но проблемы бежали за мной по пятам Вслед за ростом моих результатов.

Пытаются противники Рекорды повторить...

Ах! Я такой спортивненький, Что страшно говорить.

Но супруга, с мамашей своею впотьмах Пошептавшись, сказала, белея: "Ты отъелся на американских харчах И на вид стал еще тяжелее! Мне с соседями стало невмочь говорить, Вот на кухне натерпишься сраму! Ты же можешь меня невзначай придавить И мою престарелую маму".

Как же это попроще сказать им двоим, Чтоб дошло до жены и до мамы, - Что пропорционально рекордам моим Вырастают мои килограммы?

Может, грубо сказал (так бывает со мной, Когда я чрезвычайно отчаюсь): "Я тебя как-нибудь обойду стороной, Но за мамину жизнь не ручаюсь".

И шныряют по рынку супруга и мать, И корзины в руках - словно гири... Ох, боюсь, что придется мне дни коротать С самой сильною женщиной в мире.

"Хорошо, - говорю, - прекращаю разбег, Начинаю сидеть на диете". Но супруге приятно, что я - человек Самый сильный на нашей планете.

Мне полтонны - не вес, я уже к семистам Подбираюсь и требую пищи, А она говорит: "Что ты возишься там?! Через год, - говорит, - чтоб до тыщи!" Тут опять парадокс, план жены моей смел, Ультиматум поставлен мне твердый, Чтоб свой собственный вес поднимать я не смел, Но еще - чтобы бил я рекорды.

И с мамашей они мне устроили пост, И моя худоба процветала, Штангу я в трех попытках ронял на помост. Проиграл я, но этого мало.

Я с позором едва притащился домой, И жена из-за двери сказала, Что ей муторно жить с проигравшим со мной, И мамаша ее поддержала.

Бил, но дверь не сломалась, сломалась семья. Я полночи стоял у порога И ушел. Да, тяжелая доля моя Тяжелее, чем штанга - намного! 1971

Василию Алексееву Как спорт - поднятье тяжестей не ново В истории народов и держав: Вы помните, как некий грек другого Поднял и бросил, чуть попридержав?

Как шею жертвы, круглый гриф сжимаю - Чего мне ждать: оваций или - свист? Я от земли Антея отрываю, Как первый древнегреческий штангист.

Не отмечен грацией мустанга, Скован я, в движеньях не скор.

Штанга, перегруженная штанга - Вечный мой соперник и партнер.

Такую неподъемную громаду Врагу не пожелаю своему - Я подхожу к тяжелому снаряду С тяжелым чувством: вдруг не подниму?! Мы оба с ним как будто из металла, Но только он - действительно металл. А я так долго шел до пьедестала, Что вмятины в помосте протоптал.

Не отмечен грацией мустанга, Скован я, в движеньях не скор.

Штанга, перегруженная штанга - Вечный мой соперник и партнер.

Повержен враг на землю - как красиво! - Но крик "Вес взят!" у многих на слуху. "Вес взят!" - прекрасно, но несправедливо: Ведь я внизу, а штанга наверху.

Такой триумф подобен пораженью, А смысл победы до смешного прост: Все дело в том, чтоб, завершив движенье, С размаху штангу бросить на помост.

Не отмечен грацией мустанга, Скован я, в движеньях не скор.

Штанга, перегруженная штанга - Вечный мой соперник и партнер.

Он вверх ползет - чем дальше, тем безвольней, - Мне напоследок мышцы рвет по швам. И со своей высокой колокольни Мне зритель крикнул: "Брось его к чертям!" Еще одно последнее мгновенье - И брошен наземь мой железный бог! ...Я выполнял обычное движенье С коротким злым названием "рывок".

1971

Я все вопросы освещу сполна - Дам любопытству удовлетворенье! Да, у меня француженка жена - Но русского она происхожденья.

Нет, у меня сейчас любовниц нет. А будут ли? Пока что не намерен. Не пью примерно около двух лет. Запью ли вновь? Не знаю, не уверен.

Да нет, живу не возле "Сокола"...

В Париж пока что не проник.

Да что вы все вокруг да около - Да спрашивайте напрямик! Я все вопросы освещу сполна - Как на духу попу в исповедальне! В блокноты ваши капает слюна - Вопросы будут, видимо, о спальне...

Да, так и есть! Вот густо покраснел Интервьюер: "Вы изменяли женам?" - Как будто за портьеру подсмотрел Иль под кровать залег с магнитофоном.

Да нет, живу не возле "Сокола"...

В Париж пока что не проник.

Да что вы все вокруг да около - Да спрашивайте напрямик! Теперь я к основному перейду. Один, стоявший скромно в уголочке, Спросил: "А что имели вы в виду В такой-то песне и в такой-то строчке?" Ответ: во мне Эзоп не воскресал, В кармане фиги нет - не суетитесь, - А что имел в виду - то написал, - Вот - вывернул карманы - убедитесь!

Да нет, живу не возле "Сокола"...

В Париж пока что не проник.

Да что вы все вокруг да около - Да спрашивайте напрямик! 1971

Я весь в свету, доступен всем глазам, - Я приступил к привычной процедуре: Я к микрофону встал как к образам... Нет-нет, сегодня точно - к амбразуре.

И микрофону я не по натру - Да, голос мой любому опостылет, - Уверен, если где-то я совру - Он ложь мою безжалостно усилит.

Бьют лучи от рампы мне под ребра, Светят фонари в лицо недобро, И слепят с боков прожектора, И - жара!.. Жара!.. Жара! Сегодня я особенно хриплю, Но изменить тональность не рискую, - Ведь если я душою покривлю - Он ни за что не выправит кривую.

Он, бестия, потоньше острия - Слух безотказен, слышит фальшь до йоты, - Ему плевать, что не в ударе я, - Но пусть я верно выпеваю ноты!

Бьют лучи от рампы мне под ребра, Светят фонари в лицо недобро, И слепят с боков прожектора, И - жара!.. Жара!.. Жара! На шее гибкой этот микрофон Своей змеиной головою вертит: Лишь только замолчу - ужалит он, - Я должен петь - до одури, до смерти.

Не шевелись, не двигайся, не смей! Я видел жало - ты змея, я знаю! И я - как будто заклинатель змей: Я не пою - я кобру заклинаю!

Бьют лучи от рампы мне под ребра, Светят фонари в лицо недобро, И слепят с боков прожектора, И - жара!.. Жара!.. Жара! Прожорлив он, и с жадностью птенца Он изо рта выхватывает звуки, Он в лоб мне влепит девять грамм свинца, - Рук не поднять - гитара вяжет руки! Опять не будет этому конца! Что есть мой микрофон - кто мне ответит? Теперь он - как лампада у лица, Но я не свят, и микрофон не светит.

Мелодии мои попроще гамм, Но лишь сбиваюсь с искреннего тона - Мне сразу больно хлещет по щекам Недвижимая тень от микрофона.

Бьют лучи от рампы мне под ребра, Светят фонари в лицо недобро, И слепят с боков прожектора, И - жара!.. Жара! 1971

Я оглох от ударов ладоней, Я ослеп от улыбок певиц, - Сколько лет я страдал от симфоний, Потакал подражателям птиц! Сквозь меня многократно просеясь, Чистый звук в ваши души летел. Стоп! Вот - тот, на кого я надеюсь. Для кого я все муки стерпел.

Сколько раз в меня шептали про луну, Кто-то весело орал про тишину, На пиле один играл - шею спиливал, - А я усиливал, усиливал, усиливал...

На "низах" его голос утробен, На "верхах" он подобен ножу, - Он покажет, на что он способен, - Но и я кое-что покажу! Он поет задыхаясь, с натугой - Он устал, как солдат на плацу, - Я тянусь своей шеей упругой К золотому от пота лицу.

Сколько раз в меня шептали про луну, Кто-то весело орал про тишину, На пиле один играл - шею спиливал, - А я усиливал, усиливал, усиливал...

Только вдруг: "Человече, опомнись, - Что поешь?! Отдохни - ты устал. Эта - патока, сладкая помесь! Зал, скажи, чтобы он перестал!.." Все напрасно - чудес не бывает, - Я качаюсь, я еле стою, - Он бальзамом мне горечь вливает В микрофонную глотку мою.

Сколько раз в меня шептали про луну, Кто-то весело орал про тишину, На пиле один играл - шею спиливал, - А я усиливал, усиливал, усиливал...

В чем угодно меня обвините - Только против себя не пойдешь: По профессии я - усилитель, - Я страдал - но усиливал ложь.

Застонал я - динамики взвыли, - Он сдавил мое горло рукой... Отвернули меня, умертвили - Заменили меня на другой.

Тот, другой, - он все стерпит и примет, - Он навинчен на шею мою. Нас всегда заменяют другими, Чтобы мы не мешали вранью.

...Мы в чехле очень тесно лежали - Я, штатив и другой микрофон, - И они мне, смеясь, рассказали, Как он рад был, что я заменен.

1971

Нет друга, но смогу ли Не вспоминать его - Он спас меня от пули И много от чего, -

Ведь если станет плохо С душой иль с головой, То он в мгновенье ока Окажется со мной.

И где бы он не был, куда б не уехал, - Как прежде, в бою, и а огне, и в дыму, Я знаю, что он мне желает успеха, Я тоже успеха желаю ему.

1971

"Не бросать!", "Не топтать!" - Это модно понять, Или, там, "Не сорить!", - Это что говорить...

"Без звонка не входить!" - Хорошо, так и быть. Я нормальные "не" Уважаю вполне.

Но когда это - не Приносить-распивать, Это "не" - не по мне, Не могу принимать.

Вот мы делаем вид За проклятым "козлом": Друг костяшкой стучит, Мол, играем - не пьем.

А красиво ль - втроем Разливать под столом!..

А что - лучше втроем Лезть с буылкою в дом?

Ну а дома жена - Не стоит на ногах, - И не знает она О подкожных деньгах.

Если с ночи - "Молчи, Не шуми, не греми, Не кричи, не стучи, Пригляди за детьми..."

Где же тут пировать: По стакану - и в путь!

А начнешь шуровать - Разобьешь что-нибудь.

И соседка опять "Алкоголик!" - орет.

А начнешь возражать - Участковый придет.

Он, пострел, все успел - Вон составится акт: нецензурно, мол, пел, Так и так, так и так.

Съел кастрюлю с гусем, У соседки лег спать, И еще - то да се...

Набежит суток пять!

Так и может все быть, Если расшифровать Это "Не приносить!", Это "Не распивать!" "Не бросать!", "Не топтать!" - Это модно понять... И еще надо вскрыть Смысл слов "Не курить!"...

Я встаю ровно в шесть (Это надо учесть), До без четверти пять У станка мне стоять.

Засосу я кваску Иногда в перерыв, И обратно - к станку, Даже не покурив.

И точу я в тоске Шпинделя да фрезы, Ну а на языке - Вкус соленой слезы.

Покурить, например? Но - нельзя прерывать, И мелькает в уме Моя бедная "мать".

Дома я свежий лук На закуску крошу, Забываюсь - и вслух Это произношу.

И глядит мне сосед - И его ребятня - Укоризненно вслед, Осуждая меня.

1971

Считай по-нашему, мы выпили не много, - Не вру, ей-бога, - скажи, Серега! И если б водку гнать не из опилок, То че б нам было с пяти бутылок! ...Вторую пили близ прилавка в закуточке, - Но это были еще цветочки, - Потом - в скверу, где детские грибочки, Потом - не помню, - дошел до точки.

Я пил из горлышка, с устатку и не евши, Но - как стекло был, - остекленевший. А уж когда коляска подкатила, Тогда в нас было - семьсот на рыло! Мы, правда, третьего насильно затащили, - Ну, тут промашка - переборщили. А что очки товарищу разбили - Так то портвейном усугубили.

Товарищ первый нам сказал, что, мол, уймитесь, Что - не буяньте, что - разойдитесь. На "разойтись" я тут же согласился - И разошелся, - и расходился! Но если я кого ругал - карайте строго! Но это вряд ли, - скажи, Серега! А что упал - так то от помутненья, Орал не с горя - от отупенья.

...Теперь позвольте пару слов без протокола. Чему нас учит семья и школа? Что жизнь сама таких накажет строго. Тут мы согласны, - скажи, Серега! Вот он проснется утром - протрезвеет - скажет: Пусть жизнь осудит, пусть жизнь накажет! Так отпустите - вам же легче будет: Чего возиться, раз жизнь осудит! Вы не глядите, что Сережа все кивает, - Он соображает, все понимает! А что молчит - так это от волненья, От осознанья и просветленья.

Не запирайте, люди, - плачут дома детки, - Ему же - в Химки, а мне - в Медведки!.. Да, все равно: автобусы не ходят, Метро закрыто, в такси не содят.

Приятно все-таки, что нас здесь уважают: Гляди - подвозят, гляди - сажают! Разбудит утром не петух, прокукарекав, - Сержант подымет - как человеков! Нас чуть не с музыкой проводят, как проспимся. Я рупь заначил, - опохмелимся! И все же, брат, трудна у нас дорога! Эх, бедолага! Ну спи, Серега! 1971

Истома ящерицей ползает в костях, И сердце с трезвой головой не на ножах, И не захватывает дух на скоростях, Не холодеет кровь на виражах.

И не прихватывает горло от любви, И нервы больше не в натяжку, - хочешь - рви, - Повисли нервы, как веревки от белья, И не волнует, кто кого, - он или я.

На коне, - толкни - я с коня.

Только "не", только "ни"

у меня.

Не пью воды - чтоб стыли зубы - питьевой И ни событий, ни людей не тороплю, Мой лук валяется со сгнившей тетивой, Все стрелы сломаны - я ими печь топлю.

Не напрягаюсь, не стремлюсь, а как-то так... Не вдохновляет даже самый факт атак. Сорви-голов не принимаю и корю, Про тех, кто в омут головой, - не говорю.

На коне, - толкни - я с коня.

Только "не", только "ни"

у меня.

И не хочу ни выяснять, ни изменять И ни вязать и ни развязывать узлы. Углы тупые можно и не огибать, Ведь после острых - это не углы.

Свободный ли, тугой ли пояс - мне-то что! Я пули в лоб не удостоюсь - не за что. Я весь прозрачный, как раскрытое окно, Я неприметный, как льняное полотно.

На коне, - толкни - я с коня.

Только "не", только "ни"

у меня.

Не ноют раны, да и шрамы не болят - На них наложены стерильные бинты! И не волнуют, не свербят, не теребят Ни мысли, ни вопросы, ни мечты.

Любая нежность душу не разбередит, И не внушит никто, и не разубедит. А так как чужды всякой всячины мозги, То ни предчувствия не жмут, ни сапоги.

На коне, - толкни - я с коня.

Только "не", только "ни"

у меня.

Ни философский камень больше не ищу, Ни корень жизни, - ведь уже нашли женьшень. Не вдохновляюсь, не стремлюсь, не трепещу И не надеюсь поразить мишень.

Устал бороться с притяжением земли - Лежу, - так больше расстоянье до петли. И сердце дергается словно не во мне, - Пора туда, где только "ни" и только "не".

На коне, - толкни - я с коня.

Только "не", только "ни"

у меня.

1971

Так дымно, что в зеркале нет отраженья И даже напротив не видно лица, И пары успели устать от круженья, - Но все-таки я допою до конца!

Все нужные ноты давно сыграли, Сгорело, погасло вино в бокале, Минутный порыв говорить - пропал, - И лучше мне молча допить бокал...

Полгода не балует солнцем погода, И души застыли под коркою льда, - И, видно, напрасно я жду ледохода, И память не может согреть в холода.

Все нужные ноты давно сыграли, Сгорело, погасло вино в бокале, Минутный порыв говорить - пропал, - И лучше мне молча допить бокал...

В оркестре играют устало, сбиваясь, Смыкается круг - не порвать мне кольца... Спокойно! Мне лучше уйти улыбаясь, - И все-таки я допою до конца!

Все нужные ноты давно сыграли, Сгорело, погасло вино в бокале, Тусклей, равнодушней оскал зеркал...

И лучше мне просто разбить бокал! 1971

Мне в ресторане вечером вчера Сказали с юморком и с этикетом, Что киснет водка, выдохлась икра - И что у них ученый по ракетам.

И многих с водкой помня пополам, Не разобрав, что плещется в бокале, Я, улыбаясь, подходил к столам И отзывался, если окликали.

Вот он - надменный, словно Ришелье, Как благородный папа в старом скетче, - Но это был - директор ателье, И не был засекреченный ракетчик.

Со мной гитара, струны к ней в запас, И я гордился тем, что тоже в моде: К науке тяга сильная сейчас - Но и к гитаре тяга есть в народе.

Я ахнул залпом и разбил бокал - Мгновенно мне гитару дали в руки, - Я три своих аккорда перебрал, Запел и запил - от любви к науке.

Я пел и думал: вот икра стоит, А говорят - кеты не стало в реках; А мой ученый где-нибудь сидит И мыслит в миллионах и парсеках...

И, обнимая женщину в колье И сделав вид, что хочет в песни вжиться, Задумался директор ателье - О том, что завтра скажет сослуживцам.

Он предложил мне позже на дому, Успев включить магнитофон в портфеле: "Давай дружить домами!" Я ему Сказал: "Давай, - мой дом - твой дом моделей".

И я нарочно разорвал струну И, утаив, что есть запас в кармане, Сказал: "Привет! Зайти не премину, В другой раз, - если будет марсианин".

Я шел домой - под утро, как старик, - Мне под ноги катались дети с горки, И аккуратный первый ученик Шел в школу получать свои пятерки.

Ну что ж, мне поделом и по делам - Лишь первые пятерки получают... Не надо подходить к чужим столам И отзываться, если окликают.

1971

Нет прохода и давно В мире от нахалов, - Мразь и серость пьют вино Из чужих бокалов.

В виде тряпок видел их - Грязных, невозможных, В туалетах не мужских - Противоположных.

1971

"Змеи, змеи кругом - будь им пусто!" - Человек в исступленье кричал - И позвал на подмогу мангуста, Чтобы, значит, мангуст выручал.

И мангусты взялись за работу, Не щадя ни себя, ни родных, - Выходили они на охоту Без отгулов и без выходных.

И в пустынях, в степях и в пампасах Даже дали наказ патрулям - Игнорировать змей безопасных И сводить ядовитых к нулям.

Приготовьтесь - сейчас будет грустно: Человек появился тайком - И поставил силки на мангуста, Объявив его вредным зверьком.

Он наутро пришел - с ним собака - И мангуста упрятал в мешок, - А мангуст отбивался и плакал, И кричал: "Я - полезный зверек!" Но зверьков в переломах и ранах, Все швыряли в мешок, как грибы, - Одуревших от боли в капканах Ну и от поворота судьбы.

И гадали они: в чем же дело - Почему нас несут на убой? И сказал им мангуст престарелый С перебитой передней ногой: "Козы в Бельгии съели капусту, Воробьи - рис в Китае с полей, А в Австралии злые мангусты Истребили полезнейших змей.

Вот за это им вышла награда От расчетливых этих людей, - Видно, люди не могут без яда, Ну а значит - не могут без змей"...

И снова: "Змеи, змеи кругом - будь им пусто!" - Человек в исступленье кричал - И позвал на подмогу...

Ну, и так далее - как "Сказка про белого бычка".

1971

Благодать или благословение Ниспошли на подручных твоих - Дай нам, Бог, совершить омовение, Окунаясь в святая святых! Исцеленьем от язв и уродства Будет душ из живительных вод, - Это - словно возврат первородства, Или нет - осушенье болот.

Все порок, грехи и печали, Равнодушье, согласье и спор - Пар, который вот только наддали, Вышибает, как пули, из пор.

Все, что мучит тебя, - испарится И поднимется вверх, к небесам, - Ты ж, очистившись, должен спуститься - Пар с грехами расправится сам.

Не стремись прежде времени к душу, Не равняй с очищеньем мытье, - Нужно выпороть веником душу, Нужно выпарить смрад из нее.

Здесь нет голых - стесняться не надо, Что кривая рука да нога. Здесь - подобие райского сада, - Пропуск тем, кто раздет донага.

И в предбаннике сбросивши вещи, Всю одетость свою позабудь - Одинаково веничек хлещет, Так что зря не вытягивай грудь! Все равны здесь единым богатством, Все легко переносят жару, - Здесь свободу и равенство с братством Ощущаешь в кромешном пару.

Загоняй поколенья в парную И крещенье принять убеди, - Лей на нас свою воду святую - И от варварства освободи! 1971

Прошла пора вступлений и прелюдий, - Все хорошо - не вру, без дураков. Меня к себе зовут большие люди - Чтоб я им пел "Охоту на волков"...

Быть может, запись слышал из окон, А может быть, с детьми ухи не сваришь - Как знать, - но приобрел магнитофон Какой-нибудь ответственный товарищ.

И, предаваясь будничной беседе В кругу семьи, где свет торшера тускл, - Тихонько, чтоб не слышали соседи, Он взял, да и нажал на кнопку "пуск".

И там, не разобрав последних слов, - Прескверный дубль достали на работе - Услышал он "Охоту на волков"

И кое-что еще на обороте.

И все прослушав до последней ноты, И разозлясь, что слов последних нет, Он поднял трубку: "Автора "Охоты" Ко мне пришлите завтра в кабинет!"

Я не хлебнул для храбрости винца, - И, подавляя частую икоту, С порога - от начала до конца - Я проорал ту самую "Охоту".

Его просили дети, безусловно, Чтобы была улыбка на лице, - Но он меня прослушал благосклонно И даже аплодировал в конце.

И об стакан бутылкою звеня, Которую извлек из книжной полки, Он выпалил: "Да это ж - про меня!

Про нас про всех - какие, к черту, волки!" ...Ну все, теперь, конечно, что-то будет - Уже три года в день по пять звонков: Меня к себе зовут большие люди - Чтоб я им пел "Охоту на волков".

1971

Неизвестно одной моей бедной мамане, Что я с самого детства сижу, Что держу я какую-то фигу в кармане И вряд ли ее покажу.

1971

Чтоб не было следов, повсюду подмели... Ругайте же меня, позорьте и трезвоньте: Мой финиш - горизонт, а лента - край земли, - Я должен первым быть на горизонте! Условия пари одобрили не все - И руки разбивали неохотно. Условье таково: чтоб ехать - по шоссе, И только по шоссе - бесповоротно.

Наматываю мили на кардан И еду параллельно проводам, - Но то и дело тень перед мотором - То черный кот, то кто-то в чем-то черном.

Я знаю - мне не раз в колеса палки ткнут. Догадываюсь, в чем и как меня обманут. Я знаю, где мой бег с ухмылкой пресекут И где через дорогу трос натянут.

Но стрелки я топлю - на этих скоростях Песчинка обретает силу пули, - И я сжимаю руль до судорог в кистях - Успеть, пока болты не затянули!

Наматываю мили на кардан И еду вертикально к проводам, - Завинчивают гайки, - побыстрее! - Не то поднимут трос как раз где шея.

И плавится асфальт, протекторы кипят, Под ложечкой сосет от близости развязки. Я голой грудью рву натянутый канат, - Я жив - снимите черные повязки! Кто вынудил меня на жесткое пари - Нечистоплотный в споре и расчетах. Азарт меня пьянит, но как ни говори, Я торможу на скользких поворотах.

Наматываю мили на кардан Назло канатам, тросам, проводам - Вы только проигравших урезоньте, Когда я появлюсь на горизонте! Мой финиш - горизонт - по-прежнему далек, Я ленту не порвал, но я покончил с тросом, - Канат не пересек мой шейный позвонок, Но из кустов стреляют по колесам.

Меня ведь не рубли на гонку завели, - Меня просили: "Миг не проворонь ты - Узнай, а есть предел - там, на краю земли, И - можно ли раздвинуть горизонты?"

Наматываю мили на кардан.

Я пулю в скат влепить себе не дам.

Но тормоза отказывают, - кода! - Я горизонт промахиваю с хода! 1971

Произошел необъяснимый катаклизм: Я шел домой по тихой улице своей - Глядь, мне навстречу нагло прет капитализм, Звериный лик свой скрыв под маской "Жигулей"! Я по подземным переходам не пойду: Визг тормозов мне - как романс о трех рублях, - За то ль я гиб и мерз в семнадцатом году, Чтоб частный собственник глумился в "Жигулях"!

Он мне не друг и не родственник - Он мне - заклятый враг, - Очкастый частный собственник В зеленых, серых, белых "Жигулях"! Но ничего, я к старой тактике пришел: Ушел в подполье - пусть ругают за прогул! Сегодня ночью я три шины пропорол, - Так полегчало - без снотворного уснул! Дверь проломить - купил отбойный молоток, Электродрель, - попробуй крышу пропили! Не дам порочить наш совейский городок, Где пиво варят золотое "Жигули"!

Он мне не друг и не родственник, Он мне - заклятый враг, - Очкастый частный собственник В зеленых, серых, белых "Жигулях"! Мне за грехи мои не будет ничего: Я в психбольнице все права завоевал. И я б их к стенке ставил через одного И направлял на них груженый самосвал! Но вскоре я машину сделаю свою - Все части есть, - а от владения уволь: Отполирую - и с разгону разобью Ее под окнами отеля "Метрополь".

Нет, чтой-то екнуло - ведь части-то свои! - Недосыпал, недоедал, пил только чай... Все, - еду, еду регистрировать в ГАИ!.. Ах, черт! - "москвич" меня забрызгал, негодяй!

Он мне не друг и не родственник, Он мне - заклятый враг, - Очкастый частный собственник В зеленых, серых, белых "москвичах"! 1971

Отбросив прочь свой деревянный посох, Упав на снег и полежав ничком, Я встал - и сел в "погибель на колесах", Презрев передвижение пешком.

Я не предполагал играть с судьбою, Не собирался спирт в огонь подлить, - Я просто этой быстрою ездою Намеревался жизнь себе продлить.

Подошвами своих спортивных "чешек" Топтал я прежде тропы и полы - И был неуязвим я для насмешек, И был недосягаем для хулы.

Но я в другие перешел разряды - Меня не примут в общую кадриль, - Я еду, я ловлю косые взгляды И на меня, и на автомобиль.

Прервав общенье и рукопожатья, Отворотилась прочь моя среда, - Но кончилось глухое неприятье - И началась открытая вражда.

Я в мир вкатился, чуждый нам по духу, Все правила движения поправ, - Орудовцы мне робко жали руку, Вручая две квитанции на штраф.

Я во вражду включился постепенно, Я утром зрел плоды ночных атак: Морским узлом завязана антенна... То был намек: с тобою будет так! Прокравшись огородами, полями, Вонзали шила в шины, как кинжал, - Я ж отбивался целый день рублями - И не сдавался, и в боях мужал.

Безлунными ночами я нередко Противника в засаде поджидал, - Но у него поставлена разведка - И он в засаду мне не попадал.

И вот - как "языка" - бесшумно сняли Передний мост и унесли во тьму. Передний мост!.. Казалось бы - детали, - Но без него и задний ни к чему.

Я доставал рули, мосты, колеса, - Не за глаза красивые - за мзду. И понял я: не одолеть колосса, - Назад - пока машина на ходу! Назад, к моим нетленным пешеходам! Пусти назад, о, отворись, сезам! Назад в метро, к подземным пешеходам! Разгон, руль влево и - по тормозам! ...Восстану я из праха, вновь обыден, И улыбнусь, выплевывая пыль: Теперь народом я не ненавидим За то, что у меня автомобиль! 1971 или 1972

У меня друзья очень странные, С точки зрения остальных, И я слышу речи пространные, Что я с ними пью на троих.

Но позвольте самому Решать: кого любить, идти к кому...

Но право, все же лучше самому.

Валентин у меня есть со Светою, Что владеет всем царствием касс. На предостережения не сетую И опять не пеняю на вас.

Но позвольте мне тогда Решать: куда идти, когда - Право, лучше самому навсегда! 1971

Авторы от А до Я

А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Э Ю Я