Владимир Высоцкий. 1972 год
x x x
Мажорный светофор, трехцветье, трио, Палитро-палитура цвето-нот.
Но где же он, мой "голубой период"?
Мой "голубой период" не придет! Представьте, черный цвет невидим глазу, Все то, что мы считаем черным, - серо. Мы черноты не видели ни разу - Лишь серость пробивает атмосферу.
И ультрафиолет, и инфракрасный - Ну, словом, все, что "чересчур", - не видно, - Они, как правосудье, беспристрастны, В них - все равны, прозрачны, стекловидны.
И только красный, желтый цвет - бесспорны, Зеленый - тоже: зелень в хлорофилле. Поэтому трехцветны светофоры - Чтоб проезжали и переходили.
Три этих цвета - в каждом организме, В любом мозгу, как яркий отпечаток. Есть, правда, отклоненье в дальтонизме, Но дальтонизм - порок и недостаток.
Трехцветны музы, но, как будто серы, А "инфра", "ультра" - как всегда, в загоне, - Гуляют на свободе полумеры, И "псевдо" ходят как воры в законе.
Все в трех цветах нашло отображенье, Лишь изредка меняется порядок. Три цвета избавляют от броженья - Незыблемы, как три ряда трехрядок.
1972
x x x
И сегодня, и намедни - Только бредни, только бредни, И третьего тоже дни Снова бредни - все они.
1972
x x x
Поздно говорить и смешно - Не хотела, но Что теперь скрывать - все равно Дело сделано...
Все надежды вдруг Выпали из рук, Как цветы запоздалые, А свою весну - Вечную, одну - Ах, прозевала я.
Весна!.. Не дури - Ни за что не пей вина на пари, Никогда не вешай ключ на двери, Ставни затвори, Цветы - не бери, Не бери да и сама не дари, Если даже без ума - не смотри, - Затаись, замри! Холода всю зиму подряд - Невозможные, - Зимняя любовь, говорят, Понадежнее. Но надежды вдруг Выпали из рук, Как цветы запоздалые, И свою весну - Первую, одну - Знать, прозевала я.
Ах, черт побери, Если хочешь - пей вино на пари, Если хочешь - вешай ключ на двери И в глаза смотри, - Не то в январи Подкрадутся вновь сугробы к двери, Вновь увидишь из окна пустыри, - Двери отвори!
И пой до зари, И цветы - когда от сердца - бери, Если хочешь подарить - подари, Подожгут - гори! 1972
x x x
Снег удлинил в два раза все столбы, А ветер сбросил мощь свою о счетов И не сметает снежные грибы, Высокие, как шапки звездочетов, -
Ни с указателей верст, Ни с труб, ни с низеньких кочек, Как будто насмерть замерз И шевельнуться не хочет.
1972
В лабиринте
Миф этот в детстве каждый прочел - Черт побери! - Парень один к счастью пришел Сквозь лабиринт. Кто-то хотел парня убить - Видно, со зла, Но царская дочь путеводную нить Парню дала.
С древним сюжетом Знаком не один ты: В городе этом - Сплошь лабиринты, Трудно дышать, Не отыскать Воздух и свет.
И у меня дело неладно - Я потерял нить Ариадны...
Словно в час пик Всюду тупик, - Выхода нет! Древний герой ниточку ту Крепко держал, И слепоту, и немоту - Все испытал, И духоту, и черноту Жадно глотал. И долго руками одну пустоту Парень хватал.
Сколько их бьется, Людей одиноких, Словно в колодцах Улиц глубоких!
Я тороплюсь, В горло вцеплюсь - Вырву ответ!
Слышится смех: "Зря вы спешите: Поздно! У всех - порваны нити!"
Хаос, возня - И у меня Выхода нет! Злобный король в этой стране Повелевал, Бык Минотавр ждал в тишине И убивал. Лишь одному это дано - Смерть миновать: Только одно, только одно - Нить не порвать!
Кончилось лето, Зима на подходе, Люди одеты Не по погоде - Видно подолгу Ищут без толку Слабый просвет.
Холодно - пусть! Все заберите.
Я задохнусь: здесь, в лабиринте Наверняка Из тупика Выхода нет! Древним затея не удалась!
Ну и дела! Нитка любви не порвалась, Не подвела. Свет впереди! Именно там На холодок Вышел герой, а Минотавр С голода сдох!
Здесь, в лабиринте, Мечутся люди - Рядом, смотрите, Жертвы и судьи: Здесь, в темноте, Эти и те Чувствуют ночь.
Крики и вопли - все без вниманья, Я не желаю в эту компанью.
Кто меня ждет - Знаю, придет, Выведет прочь!
Только пришла бы, Только нашла бы!
И поняла бы - Нитка ослабла!
Да! Так и есть: Ты уже здесь - Будет и свет.
Руки сцепились до миллиметра, Все! Мы уходим к свету и ветру, Прямо сквозь тьму, Где одному Выхода нет! 1972
x x x
Проделав брешь в затишьи, Весна идет в штыки, И высунули крыши Из снега языки.
Голодная до драки, Оскалилась весна, - Как с языка собаки, Стекает с крыш слюна.
Весенние армии жаждут успеха, Все ясно, и стрелы на карте прямы, И воины в легких небесных доспехах Врубаются в белые рати зимы.
Но рано веселиться!
Сам зимний генерал Никак своих позиций Без боя не сдавал.
Тайком под белым флагом Он собирал войска, И вдруг ударил с фланга Мороз исподтишка.
И битва идет с переменным успехом: Где - свет и ручьи, где - поземка и мгла. И воины в легких небесных доспехах С потерями вышли назад из котла.
Морозу удирать бы, А он впадает в раж: Играет с вьюгой свадьбу, Не свадьбу, а шабаш.
Окно скрипит фрамугой - То ветер перебрал.
Но он напрасно с вьюгой Победу пировал.
А в зимнем тылу говорят об успехах, И наглые сводки приходят из тьмы, Но воины в легких небесных доспехах Врубаются клиньями в царство зимы.
Откуда что берется, - Сжимается без слов Рука тепла и солнца На горле холодов.
Не совершиться чуду - Снег виден лишь в тылах.
Войска зимы повсюду Бросают белый флаг.
И дальше на север идет наступленье, Запела вода, пробуждаясь от сна. Весна неизбежна - ну, как обновленье, И необходима, как просто весна.
Кто славно жил в морозы - Тот ждет и точит зуб, И проливает слезы Из водосточных труб.
Но только грош им, нищим, В базарный день цена - На эту землю свыше Ниспослана весна.
Два слова войскам - несмотря на успехи Не прячьте в чулан или старый комод Небесные легкие ваши доспехи - Они пригодятся еще через год.
1972
x x x
Сорняков, когда созреют, - Всякий опасается. Дураков никто не сеет - Сами нарождаются.
1972
x x x
Я загадочен, как марсианин, Я пугливый: чуть что - и дрожу. Но фигу, что держу в кармане, Не покажу! 1972
Белое безмолвие
Все года, и века, и эпохи подряд - Все стремится к теплу от морозов и вьюг, - Почему ж эти птицы на север летят, Если птицам положено - только на юг?
Слава им не нужна - и величие, Вот под крыльями кончится лед - И найдут они счастие птичее, Как награду за дерзкий полет! Что же нам не жилось, что же нам не спалось? Что нас выгнало в путь по высокой волне? Нам сиянье пока наблюдать не пришлось, - Это редко бывает - сиянья в цене!
Тишина... Только чайки - как молнии, - Пустотой мы их кормим из рук.
Но наградою нам за безмолвие Обязательно будет звук! Как давно снятся нам только белые сны - Все другие оттенки снега занесли, - Мы ослепли - темно от такой белизны, - Но прозреем от черной полоски земли.
Наше горло отпустит молчание, Наша слабость растает как тень, - И наградой за ночи отчаянья Будет вечный полярный день! Север, воля, надежда - страна без границ, Снег без грязи - как долгая жизнь без вранья. Воронье нам не выклюет глаз из глазниц - Потому, что не водится здесь воронья.
Кто не верил в дурные пророчества, В снег не лег ни на миг отдохнуть - Тем наградою за одиночество Должен встретиться кто-нибудь! 1972
Кони привередливые
Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому краю Я коней своих нагайкою стегаю, погоняю... Что-то воздуху мне мало - ветер пью, туман глотаю, - Чую с гибельным восторгом: пропадаю, пропадаю!
Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Вы тугую не слушайте плеть!
Но что-то кони мне попались привередливые - И дожить не успел, мне допеть не успеть.
Я коней напою, я куплет допою - Хоть мгновенье еще постою на краю...
Сгину я - меня пушинкой ураган сметет с ладони, И в санях меня галопом повлекут по снегу утром, - Вы на шаг неторопливый перейдите, мои кони, Хоть немного, но продлите путь к последнему приюту!
Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Не указчики вам кнут и плеть!
Но что-то кони мне попались привередливые - И дожить не успел, мне допеть не успеть.
Я коней напою, я куплет допою - Хоть мгновенье еще постою на краю...
Мы успели: в гости к Богу не бывает опозданий, - Так, что ж там ангелы поют такими злыми голосами?! Или это колокольчик весь зашелся от рыданий, Или я кричу коням, чтоб не несли так быстро сани?!
Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Умоляю вас вскачь не лететь!
Но что-то кони мне попались привередливые...
Коль дожить не успел, так хотя бы - допеть!
Я коней напою, я куплет допою - Хоть мгновенье еще постою на краю...
1972
Песня про белого слона
Жили-были в Индии с древней старины Дикие огромные серые слоны - Слоны слонялись в джунглях без маршрута, - Один из них был белый почему-то.
Добрым глазом, тихим нравом отличался он, И умом, и мастью благородной, - Средь своих собратьев серых - белый слон Был, конечно, белою вороной.
И владыка Индии - были времена - Мне из уважения подарил слона. "Зачем мне слон?" - Спросил я иноверца, А он сказал: "В слоне - большое сердце..."
Слон мне делал реверанс, а я ему - поклон, Речь моя была незлой и тихой, - Потому что этот самый - белый слон Был к тому же белою слонихой.
Я прекрасно выглядел, сидя на слоне, Ездил я по Индии - сказочной стране, - Ах, где мы только вместе не скитались! И в тесноте отлично уживались.
И бывало, шли мы петь под чей-нибудь балкон, - Дамы так и прыгали из спален...
Надо вам сказать, что этот белый слон Был необычайно музыкален.
Карту мира видели вы наверняка - Знаете, что в Индии тоже есть река, - Мой слон и я питались соком манго, И как-то потерялись в дебрях Ганга.
Я метался по реке, забыв покой и сон, Безвозвратно подорвал здоровье...
А потом сказали мне: "Твой белый слон Встретил стадо белое слоновье..." Долго был в обиде я, только - вот те на! - Мне владыка Индии вновь прислал слона: В виде украшения на трости - Белый слон, но из слоновой кости.
Говорят, что семь слонов иметь - хороший тон, - На шкафу, как средство от напастей...
Пусть гуляет лучше в белом стаде белый слон - Пусть он лучше не приносит счастья! 1972
Честь шахматной короны
I. Подготовка
Я кричал: "Вы что там, обалдели? - Уронили шахматный престиж!" Мне сказали в нашем спортотделе: "Ага, прекрасно - ты и защитишь! Но учти, что Фишер очень ярок, - Даже спит с доскою - сила в ем, Он играет чисто, без помарок..." Ничего, я тоже не подарок, - У меня в запасе - ход конем.
Ох вы мускулы стальные, Пальцы цепкие мои!
Эх, резные, расписные Деревянные ладьи! Друг мой, футболист, учил: "Не бойся, - Он к таким партнерам не привык. За тылы и центр не беспокойся, А играй по краю - напрямик!.." Я налег на бег, на стометровки, В бане вес согнал, отлично сплю, Были по хоккею тренировки... В общем, после этой подготовки - Я его без мата задавлю!
Ох, вы сильные ладони, Мышцы крепкие спины!
Эх вы кони мои, кони, Ох вы милые слоны! "Не спеши и, главное, не горбись, - Так боксер беседовал со мной, - В ближний бой не лезь, работай в корпус, Помни, что коронный твой - прямой".
Честь короны шахматной - на карте, - Он от пораженья не уйдет: Мы сыграли с Талем десять партий - В преферанс, в очко и на биллиарде, - Таль сказал: "Такой не подведет!"
Ох, рельеф мускулатуры!
Дельтовидные - сильны!
Что мне его легкие фигуры, Эти кони да слоны! И в буфете, для других закрытом, Повар успокоил: "Не робей! Ты с таким прекрасным аппетитом - Враз проглотишь всех его коней! Ты присядь перед дорогой дальней - И бери с питанием рюкзак. На двоих готовь пирог пасхальный: Этот Шифер - хоть и гениальный, - А небось покушать не дурак!"
Ох мы - крепкие орешки!
Мы корону - привезем!
Спать ложусь я - вроде пешки, Просыпаюся - ферзем!
II. Игра
Только прилетели - сразу сели. Фишки все заранее стоят. Фоторепортеры налетели - И слепят, и с толку сбить хотят.
Но меня и дома - кто положит? Репортерам с ног меня не сбить!.. Мне же неумение поможет: Этот Шифер ни за что не сможет Угадать, чем буду я ходить.
Выпало ходить ему, задире, - Говорят, он белыми мастак! - Сделал ход с е2 на е4... Что-то мне знакомое... Так-так! Ход за мной - что делать!? Надо, Сева, - Наугад, как ночью по тайге... Помню - всех главнее королева: Ходит взад-вперед и вправо-влево, - Ну а кони вроде - только буквой "Г".
Эх, спасибо заводскому другу - Научил, как ходят, как сдают... Выяснилось позже - я с испугу Разыграл классический дебют! Все следил, чтоб не было промашки, Вспоминал все повара в тоске. Эх, сменить бы пешки на рюмашки - Живо б прояснилось на доске! Вижу, он нацеливает вилку - Хочет съесть, - и я бы съел ферзя... Под такой бы закусь - да бутылку! Но во время матча пить нельзя.
Я голодный, посудите сами: Здесь у них лишь кофе да омлет, - Клетки - как круги перед глазами, Королей я путаю с тузами И с дебютом путаю дуплет.
Есть примета - вот я и рискую: В первый раз должно мне повезти. Да я его замучу, зашахую - Мне бы только дамку провести! Не мычу не телюсь, весь - как вата. Надо что-то бить - уже пора! Чем же бить? Ладьею - страшновато, Справа в челюсть - вроде рановато, Неудобно - первая игра.
...Он мою защиту разрушает - Старую индийскую - в момент, - Это смутно мне напоминает Индо-пакистанский инцидент.
Только зря он шутит с нашим братом, У меня есть мера, даже две: Если он меня прикончит матом, Так я его - через бедро с захватом, Или - ход конем - по голове! Я еще чуток добавил прыти - Все не так уж сумрачно вблизи: В мире шахмат пешка может выйти - Если тренируется - в ферзи! Шифер стал на хитрости пускаться: Встанет, пробежится и - назад; Предложил турами поменяться, - Ну, еще б ему меня не опасаться - Я же лежа жму сто пятьдесят! Я его фигурку смерил оком, И когда он объявил мне шах - Обнажил я бицепс ненароком, Даже снял для верности пиджак.
И мгновенно в зале стало тише, Он заметил, что я привстаю... Видно, ему стало не до фишек - И хваленый пресловутый Фишер Тут же согласился на ничью.
1972
x x x
Так случилось - мужчины ушли, Побросали посевы до срока, - Вот их больше не видно из окон - Растворились в дорожной пыли.
Вытекают из колоса зерна - Это слезы несжатых полей, И холодные ветры проворно Потекли из щелей.
Мы вас ждем - торопите коней! В добрый час, в добрый час, в добрый час! Пусть попутные ветры не бьют, а ласкают вам спины... А потом возвращайтесь скорей: Ивы плачут по вас, И без ваших улыбок бледнеют и сохнут рябины.
Мы в высоких живем теремах - Входа нет никому в эти зданья: Одиночество и ожиданье Вместо вас поселилось в домах.
Потеряла и свежесть и прелесть Белизна ненадетых рубах.
Да и старые песни приелись И навязли в зубах.
Мы вас ждем - торопите коней! В добрый час, в добрый час, в добрый час! Пусть попутные ветры не бьют, а ласкают вам спины... А потом возвращайтесь скорей: Ивы плачут по вас, И без ваших улыбок бледнеют и сохнут рябины.
Все единою болью болит, И звучит с каждым днем непрестанней Вековечный надрыв причитаний Отголоском старинных молитв.
Мы вас встретим и пеших, и конных, Утомленных, нецелых - любых, - Только б не пустота похоронных, Не предчувствие их! Мы вас ждем - торопите коней! В добрый час, в добрый час, в добрый час! Пусть попутные ветры не бьют, а ласкают вам спины... А потом возвращайтесь скорей: Ивы плачут по вас, И без ваших улыбок бледнеют и сохнут рябины.
1972
x x x
Когда я спотыкаюсь на стихах, Когда ни до размеров, ни до рифм, - Тогда друзьям пою о моряках, До белых пальцев стискивая гриф.
Всем делам моим на суше вопреки И назло моим заботам на земле Вы возьмите меня в море, моряки, Я все вахты отстою на корабле! Любая тварь по морю знай плывет, Под винт попасть не каждый норовит, - А здесь, на суше, каждый пешеход Наступит, оттолкнет - и убежит.
Всем делам моим на суше вопреки И назло моим заботам на земле Вы возьмите меня в море, моряки, Я все вахты отстою на корабле! Известно вам - мир не на трех китах, А нам известно - он не на троих. Вам вольничать нельзя в чужих портах - А я забыл, как вольничать в своих.
Так всем делам моим на суше вопреки, Так назло моим заботам на земле Вы за мной пришлите шлюпку, моряки, Поднесите рюмку водки на весле! 1972
x x x
Не гуди без меры, без причины, - Милиционеры из машины Врут аж до хрипоты. Подлецам сигнальте не сигнальте - Пол-лица впечаталось в асфальте, Тут не до красоты.
По пути - обильные проулки... Все автомобильные прогулки Вплоть надо запретить. Ну а на моем на мотоцикле Тесно вчетвером, но мы привыкли, Хоть трудно тормозить.
Крошка-мотороллер так прекрасен! Пешеход доволен, но опасен - МАЗ или "пылесос". Я на пешеходов не в обиде, Но враги народа в пьяном виде - Раз! - и под колесо.
Мотороллер - что ж, он на излете Очень был похож на вертолетик, - Ух, и фасон с кого! Побежать и запатентовать бы, Но бежать нельзя - лежать до свадьбы У Склифосовского.
1972
Баллада о гипсе
В. Абдулову Нет острых ощущений - все старье, гнилье и хлам, - Того гляди, с тоски сыграю в ящик. Балкон бы, что ли, сверху, иль автобус - пополам, - Вот это боле-мене подходяще!
Повезло! Наконец повезло! - Видит бог, что дошел я до точки! - Самосвал в тридцать тысяч кило Мне скелет раздробил на кусочки!
Вот лежу я на спине Загипсованный, - Каждый член у мене - Расфасованный По отдельности До исправности, - Все будет в целости И в сохранности! Эх, жаль, что не роняли вам на череп утюгов, - Скорблю о вас - как мало вы успели! - Ах, это просто прелесть - сотрясение мозгов, Ах, это наслажденье - гипс на теле!
Как броня - на груди у меня, На руках моих - крепкие латы, - Так и хочется крикнуть: "Коня мне, коня!" - И верхом ускакать из палаты!
Но лежу я на спине Загипсованный, - Каждый член у мене - Расфасованный По отдельности До исправности, - Все будет в целости И в сохранности! Задавлены все чувства - лишь для боли нет преград, - Ну что ж, мы сами часто чувства губим, - Зато я, как ребенок, - весь спеленутый до пят И окруженный человеколюбием!
Под влияньем сестрички ночной Я любовию к людям проникся - И, клянусь, до доски гробовой Я б остался невольником гипса!
Вот лежу я на спине Загипсованный, - Каждый член у мене - Расфасованный По отдельности До исправности, - Все будет в целости И в сохранности! Вот жаль, что мне нельзя уже увидеть прежних снов: Они - как острый нож для инвалида, - Во сне я рвусь наружу из-под гипсовых оков, Мне снятся свечи, рифмы и коррида...
Ах, надежна ты, гипса броня, От того, кто намерен кусаться!
Но одно угнетает меня: Что никак не могу почесаться, -
Что лежу я на спине Загипсованный, - Каждый член у мене - Расфасованный По отдельности До исправности, - Все будет в целости И в сохранности! Так, я давно здоров, но не намерен гипс снимать: Пусть руки стали чем-то вроде бивней, Пусть ноги опухают - мне на это наплевать, - Зато кажусь значительней, массивней!
Я под гипсом хожу ходуном, Наступаю на пятки прохожим, - Мне удобней казаться слоном И себя ощущать толстокожим!
И по жизни я иду, Загипсованный, - Каждый член - на виду, Расфасованный По отдельности До исправности, - Все будет в целости И в сохранности! 1972
Мой Гамлет
Я только малость объясню в стихе, На все я не имею полномочий... Я был зачат, как нужно, во грехе, - В поту и нервах первой брачной ночи.
Я знал, что отрываясь от земли, - Чем выше мы, тем жестче и суровей. Я шел спокойно прямо в короли И вел себя наследным принцем крови.
Я знал - все будет так, как я хочу. Я не бывал внакладе и в уроне. Мои друзья по школе и мечу Служили мне, как их отцы - короне.
Не думал я над тем, что говорю, И с легкостью слова бросал на ветер - Мне верили и так, как главарю, Все высокопоставленные дети.
Пугались нас ночные сторожа, Как оспою, болело время нами. Я спал на кожах, мясо ел с ножа И злую лошадь мучил стременами.
Я знал, мне будет сказано: "Царуй!" - Клеймо на лбу мне рок с рожденья выжег, И я пьянел среди чеканных сбруй. Был терпелив к насилью слов и книжек.
Я улыбаться мог одним лишь ртом, А тайный взгляд, когда он зол и горек, Умел скрывать, воспитанный шутом. Шут мертв теперь: "Аминь!" Бедняга! Йорик! Но отказался я от дележа Наград, добычи, славы, привилегий. Вдруг стало жаль мне мертвого пажа... Я объезжал зеленые побеги.
Я позабыл охотничий азарт, Возненавидел и борзых, и гончих, Я от подранка гнал коня назад И плетью бил загонщиков и ловчих.
Я видел - наши игры с каждым днем Все больше походили на бесчинства. В проточных водах по ночам, тайком Я отмывался от дневного свинства.
Я прозревал, глупея с каждым днем, Я прозевал домашние интриги. Не нравился мне век и люди в нем Не нравились. И я зарылся в книги.
Мой мозг, до знаний жадный как паук, Все постигал: недвижность и движенье. Но толка нет от мыслей и наук, Когда повсюду им опроверженье.
С друзьями детства перетерлась нить, - Нить Ариадны оказалась схемой. Я бился над вопросом "быть, не быть", Как над неразрешимою дилеммой.
Но вечно, вечно плещет море бед. В него мы стрелы мечем - в сито просо, Отсеивая призрачный ответ От вычурного этого вопроса.
Зов предков слыша сквозь затихший гул, Пошел на зов, - сомненья крались с тылу, Груз тяжких дум наверх меня тянул, А крылья плоти вниз влекли, в могилу.
В непрочный сплав меня спаяли дни - Едва застыв, он начал расползаться. Я пролил кровь, как все, и - как они, Я не сумел от мести отказаться.
А мой подъем пред смертью - есть провал. Офелия! Я тленья не приемлю. Но я себя убийством уравнял С тем, с кем я лег в одну и ту же землю.
Я, Гамлет, я насилье презирал, Я наплевал на Датскую корону. Но в их глазах - за трон я глотку рвал И убивал соперника по трону.
Но гениальный всплеск похож на бред, В рожденьи смерть проглядывает косо. А мы все ставим каверзный ответ И не находим нужного вопроса.
1972
x x x
Проложите, проложите Хоть туннель по дну реки И без страха приходите На вино и шашлыки.
И гитару приносите, Подтянув на ней колки, - Но не забудьте - затупите Ваши острые клыки.
А когда сообразите - Все пути приводят в Рим, - Вот тогда и приходите, Вот тогда поговорим.
Нож забросьте, камень выньте Из-за пазухи своей И перебросьте, перекиньте Вы хоть жердь через ручей.
За посев ли, за покос ли - Надо взяться, поспешать, - А прохлопав, сами после Локти будете кусать.
Сами будете не рады, Утром вставши, - вот те раз! - Все мосты через преграды Переброшены без нас.
Так проложите, проложите Хоть туннель по дну реки! Но не забудьте - затупите Ваши острые клыки! 1972
x x x
Наши помехи - эпохе под стать, Все наши страхи - причинны. Очень собаки нам стали мешать, Эти бездомные псины.
Бред, говоришь? Но - судить потерпи, Не обойдешься без бредней. Что говорить - на надежной цепи Пес несравненно безвредней.
Право, с ума посходили не все - Это не бредни, не басни: Если хороший ошейник на псе - Это и псу безопасней.
Едешь хозяином ты вдоль земли - Скажем, в Великие Луки, - А под колеса снуют кобели И попадаются суки.
Их на дороге, размазавши в слизь, Что вы за чушь создадите? Вы поощряете сюрреализм, Милый товарищ водитель! Дрожь проберет от такого пятна! Дворников следом когорты Будут весь день соскребать с полотна Мрачные те натюрморты.
Пса без намордника чуть раздразни, - Он только челюстью лязгни! - Вот и кончай свои грешные дни В приступе водобоязни! Не напасутся и тоненьких свеч - За упокой - наши дьяки... Все же намордник прекрасная вещь, Ежели он на собаке.
Мы и собаки - легли на весы, Всем нам спокойствия нету, Если бездомные шалые псы Бродят свободно по свету.
И кругозор крайне узок у вас, Если вас цирк не пленяет: Пляшут собачки под музыку вальс - Прямо слеза прошибает! Гордо ступают, вселяя испуг, Страшные пасти раззявив, - Будто у них даже больше заслуг, Нежели чем у хозяев.
Этих собак не заманишь во двор - Им отдохнуть бы, поспать бы... Стыд просто им и семейный позор Эти собачие свадьбы! Или на выставке псы, например, Даже хватают медали. Пусть не за доблесть, а за экстерьер, Но награждают - беда ли?
Эти хозяева славно живут, Не получая получку, - Слышал, огромные деньги гребут За... извините - за случку.
Значит, к чему это я говорю, Что мне, седому, неймется? Очень я, граждане, благодарю Всех, кто решили бороться.
Вон, притаившись в ночные часы, Из подворотен укромных Лают в свое удовольствие псы - Не приручить их, никчемных.
Надо с бездомностью этой кончать, С неприрученностью - тоже. Слава же собаководам, качать!.. Боже! Прости меня, Боже! Некуда деться бездомному псу? Места не хватит собакам? Это - при том, что мы строим вовсю, С невероятным размахом?! 1972
Набат
Вот в набат забили: Или праздник, или Надвигается, как встарь, чума.
Заглушая лиру, Звон идет по миру, - Может быть, сошел звонарь с ума?
Следом за тем погребальным набатом Страх овладеет сестрою и братом.
Съежимся мы под ногами чумы, Путь уступая гробам и солдатам.
Бей же, звонарь, разбуди полусонных, Предупреди беззаботных влюбленных, Что хорошо будет в мире сожженном Лишь мертвецам и еще нерожденным!
Нет, звонарь не болен! - Видно с колоколен, Как печатает шаги судьба, И чернеют угли - Там, где были джунгли, Там, где топчут сапоги хлеба.
Выход один беднякам и богатым - Смерть. Это самый бесстрастный анатом.
Все мы равны перед ликом войны, Может, привычней чуть-чуть - азиатам.
Бей же, звонарь, разбуди полусонных, Предупреди беззаботных влюбленных, Что хорошо будет в мире сожженном Лишь мертвецам и еще нерожденным!
Не во сне все это, Это близко где-то - Запах тленья, черный дым и гарь.
А когда остыла Голая пустыня, Стал от ужаса седым звонарь.
Всех нас зовут зазывалы из пекла Выпить на празднике пыли и пепла, Потанцевать с одноглазым циклопом, Понаблюдать за Всемирным Потопом.
Бей же, звонарь, разбуди полусонных, Предупреди беззаботных влюбленных, Что хорошо будет в мире сожженном Лишь мертвецам и еще нерожденным! 1972
x x x
Все с себя снимаю - слишком душно, За погодой следую послушно, Но...
все долой - нельзя ж! Значит, за погодой не угнаться - Дальше невозможно раздеваться!
Да!
Это же не пляж! Что-то с нашей модой стало ныне: Потеснили "макси" - снова "мини", Вновь, вновь переворот! Право, мне за модой не угнаться - Дальше невозможно раздеваться, Но - и наоборот! Скучно каждый вечер слушать речи. У меня - за вечер по две встречи!
Тот и другой не прост: Значит, мне приходится стараться... Но нельзя ж все время раздеваться - Вот, вот ведь в чем вопрос! 1972
Товарищи ученые
Товарищи ученые, доценты с кандидатами! Замучились вы с иксами, запутались в нулях, Сидите, разлагаете молекулы на атомы, Забыв, что разлагается картофель на полях.
Из гнили да из плесени бальзам извлечь пытаетесь И корни извлекаете по десять раз на дню, - Ох, вы там добалуетесь, ох, вы доизвлекаетесь, Пока сгниет, заплесневеет картофель на корню!
Автобусом до Сходни доезжаем, А там - рысцой, и не стонать!
Небось картошку все мы уважаем, - Когда с сольцой ее намять.
Вы можете прославиться почти на всю Европу, коль С лопатами проявите здесь свой патриотизм, - А то вы всем кагалом там набросились на опухоль, Собак ножами режете, а это - бандитизм! Товарищи ученые, кончайте поножовщину, Бросайте ваши опыты, гидрид и ангидрид: Садитеся в полуторки, валяйте к нам в Тамбовщину, - А гамма-излучение денек повременит.
Полуторкой к Тамбову подъезжаем, А там - рысцой, и не стонать!
Небось картошку все мы уважаем, - Когда с сальцой ее намять.
К нам можно даже с семьями, с друзьями и знакомыми - Мы славно тут разместимся, и скажете потом, Что бог, мол, с ними, с генами, бог с ними, с хромосомами, Мы славно поработали и славно отдохнем! Товарищи ученые, Эйнштейны драгоценные, Ньютоны ненаглядные, любимые до слез! Ведь лягут в землю общую остатки наши бренные, - Земле - ей все едино: апатиты и навоз.
Так приезжайте, милые, - рядами и колоннами! Хотя вы все там химики и нет на вас креста, Но вы ж ведь там задохнетесь за синхрофазотронами, - А тут места отличные - воздушные места! Товарищи ученые, не сумлевайтесь, милые: Коль, что у вас не ладится, - ну, там, не тот аффект, - Мы мигом к вам заявимся с лопатами и с вилами, Денечек покумекаем - и выправим дефект! 1972
Жертва телевидения
Есть телевизор - подайте трибуну, - Так проору - разнесется на мили! Он - не окно, я в окно и не плюну, - Мне будто дверь в целый мир прорубили.
Все на дому - самый полный обзор: Отдых в Крыму, ураган и Кобзон, Фильм, часть седьмая - тут можно поесть: Я не видал предыдущие шесть.
Врубаю первую - а там ныряют, - Ну, это так себе, а с двадцати - "А ну-ка, девушки!" - что вытворяют!
И все - в передничках, - с ума сойти! Есть телевизор - мне дом не квартира, - Я всею скорбью скорблю мировою, Грудью дышу я всем воздухом мира, Никсона вижу с его госпожою.
Вот тебе раз! Иностранный глава - Прямо глаз в глаз, к голове голова, - Чуть пододвинул ногой табурет - И оказался с главой тет-на-тет.
Потом - ударники в хлебопекарне, - Дают про выпечку до десяти.
И вот любимая - "А ну-ка, парни!" - Стреляют, прыгают, - с ума сойти! Если не смотришь - ну пусть не болван ты, Но уж, по крайности, богом убитый: Ты же не знаешь, что ищут таланты, Ты же не ведаешь, кто даровитый! Как убедить мне упрямую Настю?! - Настя желает в кино - как суббота, - Настя твердит, что проникся я страстью К глупому ящику для идиота.
Да, я проникся - в квартиру зайду, Глядь - дома и Никсон и Жорж Помпиду! Вот хорошо - я бутылочку взял, - Жорж - посошок, Ричард, правда, не стал.
Ну а действительность еще кошмарней, - Врубил четвертую - и на балкон: "А ну-ка, девушки!" "А ну-ка, парням!"
Вручают премию в О-О-ООН! ...Ну а потом, на Канатчиковой даче, Где, к сожаленью, навязчивый сервис, Я и в бреду все смотрел передачи, Все заступался за Анджелу Дэвис.
Слышу: не плачь - все в порядке в тайге, Выигран матч СССР - ФРГ, Сто негодяев захвачены в плен, И Магомаев поет в КВН.
Ну а действительность еще шикарней - Два телевизора - крути-верти: "А ну-ка, девушки!" - "А ну-ка, парни!", - За них не боязно с ума сойти! 1972
x x x
Свет потушите, вырубите звук, Дайте темноты и тишины глоток, Или отыщите понадежней сук, Иль поглубже вбейте под карниз гвоздок,
Билеты лишние стреляйте на ходу: Я на публичное повышенье иду, Иду не зрителем и не помешанным - Иду действительно, чтоб быть повешенным, Без палача (палач освистан) - Иду кончать самоубийством.
1972
x x x
Оплавляются свечи На старинный паркет, И стекает на плечи Серебро с эполет. Как в агонии бродит Золотое вино... Все былое уходит, - Что придет - все равно.
И, в предсмертном томленье Озираясь назад, Убегают олени, Нарываясь на залп. Кто-то дуло наводит На невинную грудь... Все былое уходит, - Пусть придет что-нибудь.
Кто-то злой и умелый, Веселясь, наугад Мечет острые стрелы В воспаленный закат. Слышно в буре мелодий Повторение нот... Пусть былое уходит, - Пусть придет что придет.
1972
x x x
При свечах тишина - Наших душ глубина, В ней два сердца плывут, как одно...
Пора занавесить окно.
Пусть в нашем прошлом будут рыться люди странные, И пусть сочтут они, что стоит все его приданное, - Давно назначена цена И за обоих внесена - Одна любовь, любовь одна.
Холодна, холодна Голых стен белизна, Но два сердца стучат, как одно, И греют, и - настежь окно! Но перестал дарить цветы он просто так, не к случаю, Любую ж музыку в кафе теперь считает лучшею... И улыбается она Случайным людям у окна, И привыкает засыпать одна.
1972
x x x
ЪНеужели мы заперты в замкнутый круг? Неужели спасет только чудо? У меня в этот день все валилось из рук И не к счастию билась посуда.
Ну пожалуйста, не уезжай Насовсем, - постарайся вернуться!
Осторожно: не резко бокалы сближай, - Разобьются! Рассвело! Стало ясно: уйдешь по росе, - Вижу я, что не можешь иначе, Что всегда лишь в конце длинных рельс и шоссе Гнезда вьют эти птицы удачи.
Ну пожалуйста, не уезжай Насовсем, - постарайся вернуться!
Осторожно: не резко бокалы сближай, - Разобьются! Не сожгу кораблей, не гореть и мостам, - Мне бы только набраться терпенья! Но... хотелось бы мне, чтобы здесь, а не там Обитало твое вдохновенье.
Ты, пожалуйста, не уезжай Насовсем, - постарайся вернуться!
Осторожно: не резко бокалы сближай, - Разобьются! 1972
x x x
По воде, на колесах, в седле, меж гробов и в вагонах, Утром, днем, по ночам, вечерами, в погоду и без, Кто за длинным рублем, ко за делом большим, кто за крупной добычей - в погони Отправляемся мы, судьбам наперекор и советам вразрез.
И вот нас бьют в лицо пощечинами ветры, И жены от обид не поднимают век, Но впереди - рубли длинною в километры, И крупные дела, величиною в век.
Как чужую гримасу надел я чужую одежду, Или в шкуру чужую на время я вдруг перелез: До и после, в течении, вместо, во время и между Поступаю с тех пор просьбам наперекор и советам вразрез.
Мне щеки обожгли пощечины и ветры, Я взламываю лед и прохожу Певек. Ах, где же вы, рубли длинною в километры? Все вместо мне - дела длинною в век! 1972
Енгибарову - от зрителей
Шут был вор: он воровал минуты, Грустные минуты тут и там, Грим, парик, другие атрибуты Этот шут дарил другим шутам.
В светлом цирке между номерами Незаметно, тихо, налегке Появлялся клоун между нами Иногда в дурацком колпаке.
Зритель наш шутами избалован - Жаждет смеха он, тряхнув мошной, И кричит: "Да разве это клоун?! Если клоун - должен быть смешной!" Вот и мы... Пока мы вслух ворчали: "Вышел на арену, так смеши!" - Он у нас тем временем печали Вынимал тихонько из души.
Мы опять ы сомненьи - век двадцатый, Цирк у нас, конечно, мировой, Клоун, правда, слишком мрачноватый, Не веселый клоун, не живой.
Ну а он, как будто в воду канув, Вдруг при свете, нагло, в две руки Крал тоску из внутренних карманов Наших душ, одетых в пиджаки.
Мы потом смеялись обалдело, Хлопали, ладони раздробя. Он смешного ничего не делал - Горе наше брал он на себя.
Только балагуря, тараторя, Все грустнее становился мим, Потому что груз чужого горя По привычке он считал своим.
Тяжелы печали, ощутимы... Шут сгибался в световом кольце, Делались все горше пантомимы, И морщины глубже на лице.
Но тревоги наши и невзгоды Он горстями выгребал из нас, Будто многим обезболил роды... А себе - защиты не припас.
Мы теперь без боли хохотали, Весело по нашим временам: "Ах, как нас прекрасно обокрали - Взяли то, что так мешало нам!" Время! И, разбив себе колени, Уходил он, думая свое. Рыжий воцарился на арене, Да и за пределами ее.
Злое наше вынес добрый гений За кулисы - вот нам и смешно. Вдруг - весь рой украденных мгновений В нем сосредоточился в одно.
В сотнях тысяч ламп погасли свечи. Барабана дробь - и тишина... Слишком много он взвалил на плечи Нашего - и сломана спина.
Зрители и люди между ними Думали: "Вот пьяница упал". Шут в своей последней пантомиме Заигрался - и переиграл.
Он застыл - не где-то, не за морем - Возле нас, как бы прилег, устав. Первый клоун захлебнулся горем, Просто сил своих не рассчитав.
Я шагал вперед неукротимо, Но успев склониться перед ним. Этот трюк - уже не пантомима: Смерть была - царица пантомим! Этот вор, с коленей срезав путы, По ночам не угонял коней. Умер шут. Он воровал минуты - Грустные минуты у людей.
Многие из нас бахвальства ради Не давались: "Проживем и так!" Шут тогда подкрадывался сзади Тихо и бесшумно - на руках...
Сгинул, канул он, как ветер сдунул! Или это шутка чудака? Только я колпак ему - придумал, Этот клоун был без колпака.
1972
Натянутый канат
Он не вышел ни званьем, ни ростом. Не за славу, не за плату - На свой, необычный манер Он по жизни шагал над помостом - По канату, по канату, Натянутому, как нерв.
Посмотрите - вот он без страховки идет.
Чуть правее наклон - упадет, пропадет!
Чуть левее наклон - все равно не спасти...
Но должно быть, ему очень нужно пройти четыре четверти пути.
И лучи его с шага сбивали, И кололи, словно лавры. Труба надрывалась - как две. Крики "Браво!" его оглушали, А литавры, а литавры - Как обухом по голове!
Посмотрите - вот он без страховки идет.
Чуть правее наклон - упадет, пропадет!
Чуть левее наклон - все равно не спасти...
Но теперь ему меньше осталось пройти - уже три четверти пути.
"Ах как жутко, как смело, как мило! Бой со смертью - три минуты!" - Раскрыв в ожидании рты, Из партера глядели уныло - Лилипуты, лилипуты - Казалось ему с высоты.
Посмотрите - вот он без страховки идет.
Чуть правее наклон - упадет, пропадет!
Чуть левее наклон - все равно не спасти...
Но спокойно, - ему остается пройти всего две четверти пути! Он смеялся над славою бренной, Но хотел быть только первым - Такого попробуй угробь! Не по проволоке над ареной, - Он по нервам - нам по нервам - Шел под барабанную дробь!
Посмотрите - вот он без страховки идет.
Чуть правее наклон - упадет, пропадет!
Чуть левее наклон - все равно не спасти...
Но замрите, - ему остается пройти не больше четверти пути! Закричал дрессировщик - и звери Клали лапы на носилки... Но строг приговор и суров: Был растерян он или уверен - Но в опилки, но в опилки Он пролил досаду и кровь!
И сегодня другой без страховки идет.
Тонкий шнур под ногой - упадет, пропадет!
Вправо, влево наклон - и его не спасти...
Но зачем-то ему тоже нужно пройти четыре четверти пути! 1972
x x x
Я первый смерил жизнь обратным счетом. Я буду беспристрастен и правдив: Сначала кожа выстрелила потом И задымилась, поры разрядив.
Я затаился и затих, и замер, Мне показалось, я вернулся вдруг В бездушье безвоздушных барокамер И в замкнутые петли центрифуг.
Сейчас я стану недвижим и грузен И погружен в молчанье, а пока Горн и меха земных газетных кузен Раздуют это дело на века.
Хлестнула память мне кнутом по нервам, В ней каждый образ был неповторим: Вот мой дублер, который мог быть первым, Который смог впервые стать вторым.
Пока что на него не тратят шрифта: Запас заглавных букв - на одного. Мы с ним вдвоем прошли весь путь до лифта, Но дальше я поднялся без него.
Вот - тот, который прочертил орбиту, При мне его в лицо не знал никто. Все мыслимое было им открыто И брошено горстями в решето.
И, словно из-за дымовой завесы, Друзей явились лица и семьи: Они все скоро на страницах прессы Расскажут биографии свои.
Их - всех, с кем вел я доброе соседство, - Свидетелями выведут на суд. Обычное мое босое детство Оденут и в скрижали занесут.
Чудное слово "Пуск!" - подобье вопля - Возникло и нависло надо мной. Недобро, глухо заворчали сопла И сплюнули расплавленной слюной.
И вихрем чувств пожар души задуло, И я не смел или забыл дышать. Планета напоследок притянула, Прижала, не желая отпускать.
Она вцепилась удесятеренно, Глаза, казалось, вышли из орбит, И правый глаз впервые удивленно Взглянул на левый, веком не прикрыт.
Мне рот заткнул - не помню, - крик ли, кляп ли, Я рос из кресла, как с корнями пень. Вот сожрала все топливо до капли И отвалилась первая ступень.
Там, подо мной, сирены голосили, Не знаю - хороня или храня. А здесь надсадно двигатели взвыли И из объятий вырвали меня.
Приборы на земле угомонились, Вновь чередом своим пошла весна. Глаза мои на место возвратились, Исчезли перегрузки, - тишина.
Эксперимент вошел в другую фазу. Пульс начал реже в датчики стучать. Я в ночь влетел, минуя вечер, сразу - И получил команду отдыхать.
И неуютно сделалось в эфире, Но Левитан ворвался в тесный зал - Он отчеканил громко: "Первый в мире!" Он про меня хорошее сказал.
Я шлем скафандра положил на локоть, Изрек про самочувствие свое... Пришла такая приторная легкость, Что даже затошнило от нее.
Шнур микрофона словно в петлю свился, Стучали в ребра легкие, звеня. Я на мгновенье сердцем подавился - Оно застряло в горле у меня.
Я отдал рапорт весело, на совесть, Разборчиво и очень делово. Я думал: вот она и невесомость, Я вешу нуль, так мало - ничего! Но я не ведал в этот час полета, Шутя над невесомостью чудной, Что от нее кровавой будет рвота И костный кальций вымоет с мочой.
1972
x x x
Все, что сумел запомнить, я сразу перечислил, Надиктовал на ленту и даже записал. Но надо мной парили разрозненные мысли И стукались боками о вахтенный журнал. Весомых, зримых мыслей я насчитал немало, И мелкие сновали меж ними чуть плавней, Но невесомость в весе их как-то уравняла - Там после разберутся, которая важней.
А я ловил любую, какая попадалась, Тянул ее за тонкий, невидимы канат. Вот первая возникла и сразу оборвалась, Осталось только слово одно: "Не виноват!" Но слово "невиновен" - не значит "непричастен", - Так на Руси ведется уже с давнишних пор. Мы не тянули жребий, - мне подмигнуло счастье, И причастился к звездам член партии, майор.
Между "нулем" и "пуском" кому-то показалось, А может - оператор с испугу записал, Что я довольно бодро, красуясь даже малость, Раскованно и браво "Поехали!" сказал.
1972
x x x
Мосты сгорели, углубились броды, И тесно - видим только черепа, И перекрыты выходы и входы, И путь один - туда, куда толпа.
И парами коней, привыкших к цугу, Наглядно доказав, как тесен мир, Толпа идет по замкнутому кругу - И круг велик, и сбит ориентир.
Течет под дождь попавшая палитра, Врываются галопы в полонез, Нет запахов, цветов, тонов и ритмов, И кислород из воздуха исчез.
Ничье безумье или вдохновенье Круговращенье это не прервет. Но есть ли это - вечное движенье, Тот самый бесконечный путь вперед?
1972
x x x
Он вышел - зал взбесился на мгновенье. Пришла в согласье инструментов рать, Пал пианист на стул и мановенья Волшебной трости начал ожидать.
Два первых ряда отделяли ленты - Для свиты, для вельмож, для короля. Лениво пререкались инструменты За первой скрипкой повторяя: "ля".
Настраивались нехотя и хитро, Друг друга зная издавна до йот. Поскрипывали старые пюпитры, На плечи принимая груды нот.
Стоял рояль на возвышеньи в центре Как черный раб, покорный злой судьбе. Он знал, что будет главным на концерте, Он взгляды всех приковывал к себе.
И, смутно отражаясь в черном теле Как два соглядатая, изнутри, Из черной лакированной панели Следили за маэстро фонари.
В холодном чреве вены струн набухли, - В них звук томился, пауза долга... И взмыла вверх рояля крышка - будто Танцовщица разделась донага.
Рука маэстро над землей застыла, И пианист подавленно притих, Клавиатура пальцы ощутила И поддалась настойчивости их.
Минор мажору портил настроенье, А тот его упрямо повышал, Басовый ключ, спасая положенье, Гармониями ссору заглушал, У нот шел спор о смысле интервала, И вот одноголосия жрецы Кричали: "В унисоне - все начала! В октаве - все начала и концы!" И возмущались грубые бемоли, Негодовал изломанный диез: Зачем, зачем вульгарные триоли Врываются в изящный экосез?
Низы стремились выбиться в икары, В верха - их вечно манит высота, Но мудрые и трезвые бекары Всех возвращали на свои места.
Склоняясь к пульту, как к военным картам, Войсками дирижер повелевал, Своим резервам - терциям и квартам - Смертельные приказы отдавал.
И черный лак потрескался от боли, Взвились смычки штыками над толпой И, не жалея сил и канифоли, Осуществили смычку со струной.
Тонули мягко клавиши вселенной, Решив, что их ласкают, а не бьют. Подумать только: для ленивой левой Шопен писал Двенадцатый этюд! Тончали струны под смычком, дымились, Медь плавилась на сомкнутых губах, Ударные на мир ожесточились - У них в руках звучал жестоко Бах.
Уже над грифом пальцы коченели, На чей-то деке трещина, как нить: Так много звука из виолончели Отверстия не в силах пропустить.
Как кулаки в сумбурной дикой драке Взлетали вверх манжеты в темноте, Какие-то таинственные знаки Концы смычков чертили в пустоте.
И, зубы клавиш обнажив в улыбке, Рояль смотрел, как он его терзал, И слезы пролились из первой скрипки И незаметно затопили зал.
Рояль терпел побои, лез из кожи, - Звучала в нем, дрожала в нем мольба, Но господин, не замечая дрожи, Красиво мучал черного раба.
Вот разошлись смычковые, картинно Виновников маэстро наказал И с пятой вольты слил всех воедино. Он продолжал нашествие на зал.
1972
Черные бушлаты
Евпаторийскому десанту За нашей спиною остались паденья, закаты, - Ну хоть бы ничтожный, ну хоть бы невидимый взлет! Мне хочется верить, что черные наши бушлаты Дадут мне возможность сегодня увидеть восход.
Сегодня на людях сказали: "Умрите геройски!" Попробуем, ладно, увидим, какой оборот... Я тоже подумал, чужие куря папироски: Тут - кто как умеет, мне важно - увидеть восход.
Особая рота - особый почет для сапера. Не прыгайте с финкой на спину мою из ветвей, - Напрасно стараться - я и с перерезанным горлом Сегодня увижу восход до развязки своей! Прошли по тылам мы, держась, чтоб не резать их - сонных, - И вдруг я заметил, когда прокусили проход: Еще несмышленый, зеленый, но чуткий подсолнух Уже повернулся верхушкой своей на восход.
За нашей спиною в шесть тридцать остались - я знаю - Не только паденья, закаты, но - взлет и восход. Два провода голых, зубами скрипя, зачищаю. Восхода не видел, но понял: вот-вот и взойдет! Уходит обратно на нас поредевшая рота. Что было - не важно, а важен лишь взорванный форт. Мне хочется верить, что грубая наша работа Вам дарит возможность беспошлинно видеть восход! 1972
Мы вращаем Землю
От границы мы Землю вертели назад - Было дело сначала, - Но обратно ее закрутил наш комбат, Оттолкнувшись ногой от Урала.
Наконец-то нам дали приказ наступать, Отбирать наши пяди и крохи, - Но мы помним, как солнце отправилось вспять И едва не зашло на востоке.
Мы не меряем Землю шагами, Понапрасну цветы теребя, - Мы толкаем ее сапогами - От себя, от себя! И от ветра с востока пригнулись стога, Жмется к скалам отара. Ось земную мы сдвинули без рычага, Изменив направление удара.
Не пугайтесь, когда не на месте закат, - Судный день - это сказки для старших, - Просто Землю вращают куда захотят, Наши сменные роты на марше.
Мы ползем, бугорки обнимаем, Кочки тискаем - зло, не любя, И коленями Землю толкаем - От себя, от себя! Здесь никто б не нашел, даже если б хотел, Руки кверху поднявших. Всем живым ощутимая польза от тел: Как прикрытье используем павших.
Этот глупый свинец всех ли сразу найдет, Где настигнет - в упор или с тыла? Кто-то там, впереди, навалился на дот - И Земля на мгновенье застыла.
Я ступни свои сзади оставил, Мимоходом по мертвым скорбя, - Шар земной я вращаю локтями - От себя, от себя! Кто-то встал в полный рост и, отвесив поклон, Принял пулю на вдохе, - Но на запад, на запад ползет батальон, Чтобы солнце взошло на востоке.
Животом - по грязи, дышим смрадом болот, Но глаза закрываем на запах. Нынче по небу солнце нормально идет, Потому что мы рвемся на запад.
Руки, ноги - на месте ли, нет ли, - Как на свадьбе росу пригубя, Землю тянем зубами за стебли - На себя! От себя! 1972
x x x
Может быть, покажется странным кому-то, Что не замечаем попутной красы, - Но на перегонах мы теряем минуты, А на остановках - теряем часы.
Посылая машину в галоп, Мы летим, не надеясь на Бога!..
Для одних под колесами - гроб, Для других - просто к цели дорога.
До чего же чумные они человеки: Руки на баранке, и - вечно в пыли!.. Но на остановках мы теряем копейки, А на перегонах - теряем рубли.
Посылая машину в галоп, Мы летим, не надеясь на Бога!..
Для одних под колесами - гроб, Для других - просто к цели дорога.
{1972}
Дорожная история
Я вышел ростом и лицом - Спасибо матери с отцом, - С людьми в ладу - не понукал, не помыкал, Спины не гнул - прямым ходил, Я в ус не дул, и жил как жил, И голове своей руками помогал...
Но был донос и был навет - Кругом пятьсот и наших нет, - Был кабинет с табличкой: "Время уважай", - Там прямо без соли едят, Там штемпель ставят наугад, Кладут в конверт - и посылают за Можай.
Потом - зачет, потом - домой С семью годами за спиной, - Висят года на мне - ни бросить, ни продать. Но на начальника попал, Который бойко вербовал, - И за Урал машины стал перегонять.
Дорога, а в дороге - МАЗ, Который по уши увяз, В кабине - тьма, напарник третий час молчит, - Хоть бы кричал, аж зло берет - Назад пятьсот, пятьсот вперед, А он - зубами "Танец с саблями" стучит! Мы оба знали про маршрут, Что этот МАЗ на стройках ждут, - А наше дело - сел, поехал - ночь, полночь! Ну надо ж так - под Новый год - Назад пятьсот, пятьсот вперед, - Сигналим зря - пурга, и некому помочь! "Глуши мотор,- он говорит, - Пусть этот МАЗ огнем горит!" Мол, видишь сам - тут больше нечего ловить. Мол, видишь сам - кругом пятьсот, А к ночи точно - занесет, - Так заровняет, что не надо хоронить!..
Я отвечаю: "Не канючь!" А он - за гаечный за ключ, И волком смотрит (Он вообще бывает крут), - А что ему - кругом пятьсот, И кто кого переживет, Тот и докажет, кто был прав, когда припрут! Он был мне больше чем родня - Он ел с ладони у меня, - А тут глядит в глаза - и холодно спине. А что ему - кругом пятьсот, И кто там после разберет, Что он забыл, кто я ему и кто он мне! И он ушел куда-то вбок. Я отпустил, а сам - прилег, - Мне снился сон про наш "веселый" наворот: Что будто вновь кругом пятьсот, Ищу я выход из ворот, - Но нет его, есть только вход, и то - не тот.
...Конец простой: пришел тягач, И там был трос, и там был врач, И МАЗ попал куда положено ему, - И он пришел - трясется весь... А там - опять далекий рейс, - Я зла не помню - я опять его возьму! 1972
Тюменская нефть
Один чудак из партии геологов Сказал мне, вылив грязь из сапога: "Послал же бог на головы нам олухов! Откуда нефть - когда кругом тайга?
И деньги - в прорву, - лучше бы на тыщи те Построить детский сад на берегу: Вы ничего в Тюмени не отыщите - В болото вы вгоняете деньгу!"
И шлю депеши в центр из Тюмени я: Дела идут, все боле-менее!..
Мне отвечают, что у них сложилось мнение, Что меньше "более" у нас, а больше "менее".
А мой рюкзак Пустой на треть.
"А с нефтью как?"
"Да будет нефть!" Давно прошли открытий эпидемии, И с лихорадкой поисков - борьба, - И дали заключенье в академии: В Тюмени с нефтью полная труба! Нет бога нефти здесь - перекочую я: Раз бога нет - не будет короля!.. Но только вот нутром и носом чую я, Что подо мной не мертвая земля!
И шлю депеши в центр из Тюмени я: Дела идут, все боле-менее!..
Мне не поверили - и оставалось мнение, Что меньше "более" у нас, а больше "менее".
Пустой рюкзак - Исчезла снедь...
"А с нефтью как?"
"Да будет нефть!" И нефть пошла! Мы, по болотам рыская, Не на пол-литра выиграли спор - Тюмень, Сибирь, земля хантымансийская Сквозила нефтью из открытых пор.
Моряк, с которым столько переругано, - Не помню уж, с какого корабля, - Все перепутал и кричал испуганно: "Земля! Глядите, братики, земля!"
И шлю депеши в центр из Тюмени я: Дела идут, все боле-менее, Что - прочь сомнения, что - есть месторождения, Что - больше "более" у нас и меньше "менее"...
Так я узнал - Бог нефти есть, - И он сказал: "Копайте здесь!" И бил фонтан и рассыпался искрами, При свете их я Бога увидал: По пояс голый он, с двумя канистрами Холодный душ из нефти принимал.
И ожила земля, и помню ночью я На той земле танцующих людей... Я счастлив, что, превысив полномочия, Мы взяли риск - и вскрыли вены ей! 1972
Революция в Тюмени
В нас вера есть и не в одних богов! Нам нефть из недр не поднесут на блюдце. Освобожденье от земных оков - Есть цель несоциальных революций.
В болото входит бур, как в масло нож. Владыка тьмы! Мы примем отреченье! Земле мы кровь пускаем - ну и что ж, - А это ей приносит облегченье.
Под визг лебедок и под вой сирен Мы ждем - мы не созрели для оваций, - Но близок час великих перемен И революционных ситуаций.
В борьбе у нас нет классовых врагов - Лишь гул подземных нефтяных течений, - Но есть сопротивление пластов, И есть, есть ломка старых представлений.
Пока здесь вышки, как бамбук, росли, Мы вдруг познали истину простую: Что мы нашли не нефть, а соль земли - И раскусили эту соль земную.
Болит кора земли, и пульс возрос, Боль нестерпима, силы на исходе, - И нефть в утробе призывает - "SOS", Вся исходя тоскою по свободе.
Мы разглядели, различили боль Сквозь меди блеск и через запах розы, - Ведь это не поваренная соль, А это - человечьи пот и слезы.
Пробились буры, бездну вскрыл алмаз - И нефть из скважин бьет фонтаном мысли, Становится энергиею масс В прямом и тоже переносном смысле.
Угар победы, пламя не угробь, И ритма не глуши, копытный дробот! Излишки нефти стравливали в Обь, Пока не проложили нефтепровод.
Но что поделать, если льет из жерл Мощнее всех источников овечьих, И что за революция - без жертв, К тому же здесь еще - без человечьих?
Пусть скажут, что сужу я с кондачка, Но мысль меня такая поразила: Теория "великого скачка" В Тюмени подтвержденье получила.
И пусть мои стихи верны на треть Пусть уличен я в слабом разуменьи, Но нефть свободна! Не могу не петь Про эту революцию в Тюмени.
1972
Чужая колея
Сам виноват - и слезы лью, и охаю, Попал в чужую колею глубокую. Я цели намечал свои на выбор сам - А вот теперь из колеи не выбраться.
Крутые скользкие края Имеет эта колея.
Я кляну проложивших ее - Скоро лопнет терпенье мое - И склоняю, как школьник плохой: Колею, в колее, с колеей...
Но почему неймется мне - нахальный я, - Условья, в общем, в колее нормальные: Никто не стукнет, не притрет - не жалуйся, - Желаешь двигаться вперед - пожалуйста!
Отказа нет в еде-питье В уютной этой колее -
Я живо себя убедил: Не один я в нее угодил, - Так держать - колесо в колесе! - И доеду туда, куда все.
Вот кто-то крикнул сам не свой: "А ну, пусти!" - И начал спорить с колеей по глупости. Он в споре сжег запас до дна тепла души - И полетели клапана и вкладыши.
Но покорежил он края - И стала шире колея.
Вдруг его обрывается след...
Чудака оттащили в кювет, Чтоб не мог он нам, задним, мешать По чужой колее проезжать.
Вот и ко мне пришла беда - стартер заел, - Теперь уж это не езда, а ерзанье. И надо б выйти, подтолкнуть - но прыти нет, - Авось подъедет кто-нибудь и вытянет.
Напрасно жду подмоги я - Чужая это колея.
Расплеваться бы глиной и ржой С колеей этой самой - чужой, - Тем, что я ее сам углубил, Я у задних надежду убил.
Прошиб меня холодный пот до косточки, И я прошелся чуть вперед по досточке, - Гляжу - размыли край ручьи весенние, Там выезд есть из колеи - спасение!
Я грязью из-под шин плюю В чужую эту колею.
Эй вы, задние, делай как я!
Это значит - не надо за мной.
Колея эта - только моя, Выбирайтесь своей колеей! 1972
x x x
Наш киль скользит по Дону ли, по Шпрее, По Темзе ли, по Сене режет киль? Куда, куда вы, милые евреи, Неужто к Иордану в Израиль?
Оставя суету вы и верный ваш кусок, И - о! - комиссионных ваших кралей, Стремитесь в тесноту вы, в мизерный уголок, В раздутый до величия Израиль! Меняете вы русские просторы, Лихую безнадежность наших миль На голдомеирские уговоры, На этот нееврейский Израиль?! 1972
x x x
Мы воспитаны в презреньи к воровству И еще - к употребленью алкоголя, В безразличьи к иностранному родству, В поклоненьи ко всесилию контроля.
Вот - география, А вот - органика, У них там - мафия...
У нас - пока никак.
У нас - балет, у нас - заводы и икра, У нас - прелестные курорты и надои, Аэрофлот, Толстой, арбузы, танкера И в бронзе отлитые разные герои.
Потом, позвольте-ка, Ведь там - побоище, У них - эротика...
У нас... не то еще! На миллионы, миллиарды киловатт В душе людей поднялись наши настроенья, И каждый - скажем, китобой или домкрат - Дает нам прибыль всесоюзного значенья.
Про них мы выпишем: Больная психика, У них там - хиппи же...
У нас - мерси пока.
Да что, товарищи, молчать про капитал, Который Маркс еще клеймил в известной книге, У них - напалм, а тут - банкет, а тут - накал И незначительные личные интриги.
И Джони с Джимами Всенаплевающе Дымят машинами...
Тут нет пока еще.
Куда идем, чему завидуем подчас? Свобода слова вся пропахла нафталином. Я кончил все. Когда я говорил: "У нас" - Имел себя в виду, а я - завмагазином.
Не надо нам уже Всех тех, кто хаяли.
Я еду к бабушке - Она в Израиле.
1972
Мишка Шифман
Мишка Шифман башковит - У него предвиденье. "Что мы видим, - говорит, - Кроме телевиденья?! Смотришь конкурс в Сопоте - И глотаешь пыль, А кого ни попадя Пускают в Израиль!" Мишка также сообщил По дороге в Мневники: "Голду Меир я словил В радиоприемнике..." И такое рассказал, До того красиво! - Что я чуть было не попал В лапы Тель-Авива.
Я сперва-то был не пьян, Возразил два раза я - Говорю: "Моше Даян - Сука одноглазая, - Агрессивный, бестия, Чистый фараон, - Ну, а где агрессия - Там мне не резон".
Мишка тут же впал в экстаз - После литры выпитой - Говорит: "Они же нас Выгнали с Египета! Оскорбления простить Не могу такого, - Я позор желаю смыть С Рождества Христова!" Мишка взял меня за грудь: "Мне нужна компания! Мы ж с тобой не как-нибудь - Здравствуй-до свидания, - Побредем, паломники, Чувства подавив!.. Хрена ли нам Мневники - Едем в Тель-Авив!" Я сказал: "Я вот он весь, Ты же меня спас в порту. Но одна загвоздка есть: Русский я по паспорту. Только русские в родне, Прадед мой - самарин, - Если кто и влез ко мне, Так и тот - татарин".
Мишку Шифмана не трожь, С Мишкой - прочь сомнения: У него евреи сплошь В каждом поколении. Дед параличом разбит, - Бывший врач-вредитель... А у меня - антисемит На антисемите.
Мишка - врач, он вдруг затих: В Израиле бездна их, - Гинекологов одних - Как собак нерезаных; Нет зубным врачам пути - Слишком много просятся. Где на всех зубов найти? Значит - безработица! Мишка мой кричит: "К чертям! Виза - или ванная! Едем, Коля, - море там Израилеванное!.." Видя Мишкину тоску, - А он в тоске опасный, - Я еще хлебнул кваску И сказал: "Согласный!" ...Хвост огромный в кабинет Из людей, пожалуй, ста. Мишке там сказали "нет", Ну а мне - "пожалуйста". Он кричал: "Ошибка тут, - Это я - еврей!.." А ему: "Не шибко тут! Выйди, вон, из дверей!" Мишку мучает вопрос: Кто тут враг таинственный? А ответ ужасно прост - И ответ единственный: Я в порядке, тьфу-тьфу-тьфу, - Мишка пьет проклятую, - Говорит, что за графу Не пустили - пятую.
1972
Песня таксиста
Рты подъездов, уши арок и глаза оконных рам Со светящимися лампами-зрачками!... Все дневные пассажиры, все мои клиенты - там, Все, кто ездит на такси, а, значит, с нами.
Смешно, конечно, говорить, Но очень даже может быть, Что мы знакомы с вами. Нет, - не по работе!
А не знакомы - дайте срок! - На мой зеленый огонек Зайдете, зайдете.
Круглый руль, но и "баранка" - тоже круглое словцо. Хорошо, когда "запаска" не дырява! То раскручиваем влево мы Садовое кольцо, То Бульварное закручиваем вправо.
И ветер гаснет на стекле, Рукам привычно на руле, И пассажиров счетчик "радует" деньгами...
А мы - как всадники в седле, - Мы редко ходим по земле Своими ногами.
Тот рассказывает утром про удачное вчера, У другого - трудный день: молчит, усталый... Мы удобные попутчики, таксисты-шофера, Собеседники мы - профессионалы.
Бывает, ногу сломит черт, А вам скорей - аэропорт!
Зеленым светом мы, как чудом света бредим.
Мой пассажир, ты рано сник!
У нас час пик, а не тупик, - Садитесь, поедем! Я ступаю по нехоженой проезжей полосе Не колесною резиною, а кожей. Злюсь, конечно, на таксистов - не умеют ездить все! Осторожно, я неопытный прохожий.
Вот кто-то там таксиста ждет, Но я сегодня - пешеход, А то подвез бы: "Сядь, - сказал бы, - человече!"
Вы все зайдете, дайте срок, На мой зеленый огонек!
До скорой, до встречи...
1972-1973
Заповедник
Бегают по лесу стаи зверей - Не за добычей, не на водопой: Денно и нощно они егерей Ищут веселой толпой.
Звери, забыв вековечные страхи, С твердою верой, что все по плечу, Шкуры рванув на груди как рубахи, Падают навзничь - бери не хочу!
Сколько их в кущах, Сколько их в чащах - Ревом ревущих, Рыком рычащих, Сколько бегущих, Сколько лежащих - В дебрях и кущах, В рощах и чащах! Рыбы пошли косяком против волн - Черпай руками, иди по ним вброд! Сколько желающих прямо на стол, Сразу на блюдо - и в рот!
Рыба не мясо - она хладнокровней - В сеть норовит, на крючок, в невода: Рыбы погреться хотят на жаровне, - Море по жабры, вода не вода!
Сколько их в кущах, Сколько их в чащах - Скопом плывущих, Кишмя кишащих, Друг друга жрущих, Хищных и тощих - В дебрях и кущах, В чащах и рощах! Птица на дробь устремляет полет - Птица на выдумки стала хитра: Чтобы им яблоки всунуть в живот, Гуси не если с утра.
Сильная птица сама на охоте Слабым собратьям кричит: "Сторонись!" - Жизнь прекращает в зените, на взлете, Даже без выстрела падая вниз.
Сколько их в кущах, Сколько их в чащах - Выстрела ждущих, В силки летящих, Сколько плывущих, Сколько парящих В дебрях и кущах, В рощах и чащах! Шубы не хочет пушнина носить - Так и стремится в капкан и в загон, - Чтобы людей приодеть, утеплить, Рвется из кожи вон.
В ваши силки - призадумайтесь, люди! - Прут добровольно в отменных мехах Тысячи сот в иностранной валюте, Тысячи тысячей в наших деньгах.
В рощах и чащах, В дебрях и кущах Сколько рычащих, Сколько ревущих, Сколько пасущихся, Сколько кишащих Мечущих, рвущихся, Живородящих, Серых, обычных, В перьях нарядных, Сколько их, хищных И травоядных, Шерстью линяющих, Шкуру меняющих, Блеющих, лающих, Млекопитающих, Сколько летящих, Бегущих, ползущих, Сколько непьющих В рощах и кущах И некурящих В дебрях и чащах, И пресмыкающихся, И парящих, И подчиненных, И руководящих, Вещих и вящих, Рвущих и врущих - В рощах и кущах, В дебрях и чащах! Шкуры - не порчены, рыба - живьем, Мясо - без дроби - зубов не сломать, - Ловко, продуманно, просто, с умом, Мирно - зачем же стрелять!
Каждому егерю - белый передник!
В руки - таблички: "Не бей!", "Не губи!"
Все это вместе зовут - заповедник, - Заповедь только одна: не убий!
Но сколько в рощах, Дебрях и кущах - И сторожащих, И стерегущих, И загоняющих, В меру азартных, Плохо стреляющих, И предынфарктных, Травящих, лающих, Конных и пеших, И отдыхающих С внешностью леших, Сколько их, знающих И искушенных, Не попадающих В цель, разозленных, Сколько дрожащих, Портящих шкуры, Сколько ловящих На самодуры, Сколько их, язвенных, Сколько всеядных, Сетью повязанных И кровожадных, Полных и тучных, Тощих, ледящих - В дебрях и кущах, В рощах и чащах! 1972
x x x
Мы - просто куклы, но... смотрите, нас одели, И вот мы - жители витрин, салонов, залов. Мы - манекены, молчаливые модели, Мы - только копии с живых оригиналов.
Но - поставь в любую позу, Положи да посади, И сравненье в нашу пользу: Манекены впереди!
Нам хоть Омск, хоть Ленинград, Хоть пустыня Гоби, - Мы не требуем зарплат, Пенсий и надгробий.
Мы - манекены, мы - без крови и без кожи, У нас есть головы, но с ватными мозгами. И многим кажется - мы на людей похожи. Но сходство внешнее, по счастью, между нами.
Мы выносливей, и где-то Мы - надежней, в этом суть, Элегантнее одеты И приветливей чуть-чуть.
И на всех сидит наряд В тютельку и в точку, Мы стоим шеренгой в ряд Локоть к локоточку.
Пред нами толпы суетятся и толкутся, Под самым носом торг ведут, шуршат деньгами, Но манекены никогда не продаются. Они смеются бутафорскими зубами.
В нашем детстве нас любили Без носов и без ушей, - Нас детишки в ванне мыли В виде кукол-голышей.
В детстве людям мы нужны, Но, когда взрослеем, Без одежды мы цены Вовсе не имеем.
Зато мы многого себе не позволяем: Прогулов, ругани и склок, болезней мнимых, Спиртных напитков в перерыв не распиваем, План не срываем и не пишем анонимок.
Мы спокойней суперменов - Если где-нибудь горит, В "01" из манекенов Ни один не позвонит.
Не кричим и не бузим, Даже не деремся.
Унеси весь магазин - Мы не шелохнемся.
И наши спаянные дружбой коллективы Почти не ведают ни спадов, ни накалов. Жаль, допускают все же промахи и срывы Плохие копии живых оригиналов.
Посмотрите на витрины: На подбор - все, как один, Настоящие мужчины, Квинтэссенции мужчин -
На любой на вкус, на цвет, На любой оттенок...
Да и женщин в мире нет Лучше манекенок! 1972-1973
Я к вам пишу
Спасибо вам, мои корреспонденты, Все те, кому ответить я не смог, Рабочие, узбеки и студенты, Все, кто писал мне письма - дай вам Бог,
Дай Бог вам жизни две, И друга одного, И света в голове, И доброго всего! Найдя стократно вытертые ленты, Вы хрип мой разбирал по слогам, Так дай же Бог, мои корреспонденты, И сил в руках, да и удачи вам! Вот пишут: голос мой не одинаков - То хриплый, то надрывный, то глухой... И просит население бараков: "Володя! Ты не пой за упокой!" Но что поделать, я - и впрямь не звонок: Звенят другие, я - хриплю слова. Обилие некачественных пленок Вредит мне даже больше, чем молва.
Вот спрашивают: "Попадал ли в плен ты?" Нет, не бывал - не воевал ни дня. Спасибо вам, мои корреспонденты, Что вы неверно поняли меня! Друзья мои, - жаль, что не боевые, - От моря, от станка и от сохи, Спасибо вам за присланные злые И даже неудачные стихи.
Вот я читаю: "Вышел ты из моды. Сгинь, сатана, изыди, хриплый бес! Как глупо, что не месяцы, а годы Тебя превозносили до небес!" Еще письмо: "Вы умерли от водки?" Да, правда, умер, но потом воскрес. "А каковы доходы Ваши, все-таки?" За песню - "трешник". - "Вы же просто крез!" Ах, письма высочайшего пошиба: Идите, мол, на Темзу и на Нил!.. Спасибо, люди добрые, спасибо, Что не жалели ночи и чернил.
Но только я уже бывал на Темзе, Собакою на сене восседал! Я не грублю, но отвечаю тем же. А писем до конца не дочитал.
И ваши похвалы и комплименты, Авансы мне - не отфутболю я: От ваших строк, мои корреспонденты, Прямеет путь и сохнет колея.
Сержанты, моряки, интеллигенты, Простите, что не каждому ответ, - Я вам пишу, мои корреспонденты, Ночами песни вот уж десять лет.
1972
Тот, который не стрелял
Я вам мозги не пудрю - Уже не тот завод: В меня стрелял поутру Из ружей целый взвод.
За что мне эта злая, Нелепая стезя - Не то чтобы не знаю, - Рассказывать нельзя.
Мой командир меня почти что спас, Но кто-то на расстреле настоял... И взвод отлично выполнил приказ, - Но был один, который не стрелял.
Судьба моя лихая Давно наперекос: Однажды языка я Добыл, да не донес, - И особист Суэтин, Неутомимый наш, Еще тогда приметил И взял на карандаш.
Он выволок на свет и приволок Подколотый, подшитый материал... Никто поделать ничего не смог. Нет - смог один, который не стрелял.
Рука упала в пропасть С дурацким криком "Пли!" - И залп мне выдал пропуск В ту сторону земли.
Но слышу: "Жив, зараза, - Тащите в медсанбат.
Расстреливать два раза Уставы не велят".
А врач потом все цокал языком И, удивляясь, пули удалял, - А я в бреду беседовал тайком С тем пареньком, который не стрелял.
Я раны, как собака, - Лизал, а не лечил;
В госпиталях, однако, - В большом почете был.
Ходил в меня влюбленный Весь слабый женский пол: "Эй ты, недостреленный, Давай-ка на укол!" Наш батальон геройствовал в Крыму, И я туда глюкозу посылал - Чтоб было слаще воевать ему, Кому? Тому, который не стрелял.
Я пил чаек из блюдца, Со спиртиком бывал...
Мне не пришлось загнуться, И я довоевал.
В свой полк определили, - "Воюй! - сказал комбат. - А что недострелили - Так я не виноват".
Я очень рад был - но, присев у пня, Я выл белугой и судьбину клял: Немецкий снайпер дострелил меня, - Убив того, который не стрелял.
1972