Владимир Высоцкий. 1978 год
Попытка самоубийства
Подшит крахмальный подворотничок И наглухо застегнут китель серый - И вот легли на спусковой крючок Бескровные фаланги офицера.
Пора! Кто знает время сей поры? Но вот она воистину близка: О, как недолог жест от кобуры До выбритого начисто виска!
Движение закончилось, и сдуло С назначенной мишени волосок - С улыбкой Смерть уставилась из дула На аккуратно выбритый висок.
Виднелась сбоку поднятая бровь, А рядом что-то билось и дрожало - В виске еще не пущенная кровь Пульсировала, то есть возражала.
И перед тем как ринуться посметь От уха в мозг, наискосок к затылку, - Вдруг загляделась пристальная Смерть На жалкую взбесившуюся жилку...
Промедлила она - и прогадала: Теперь обратно в кобуру ложись!
Так Смерть впервые близко увидала С рожденья ненавидимую Жизнь.
1978
x x x
Много во мне маминого, Папино - сокрыто, Я из века каменного, Из палеолита.
Но по многим отзывам - Я умный и не злой, То есть, в веке бронзовом Стою одной ногой.
Наше племя ропщет, смея Вслух ругать порядки. В первобытном обществе я Вижу недостатки.
Просто вопиющие! - Довлеют и грозят, Далеко идущие - На тыщу лет назад.
Собралась, умывшись чисто, Во поле элита. Думали, как выйти из то- Го палеолита.
Под кустами ириса Все передрались.
Не договорилися, А так и разбрелись.
Завели старейшины, а Нам они примеры, - По две, по три женщины, по Две, по три пещеры.
Жены крепко заперты На цепи да замки, А на крайнем Западе Открыты бардаки.
Перед соплеменниками, Вовсе не стесняясь, Бродят люди с вениками, Матерно ругаясь,
Дрянь в огонь из бака льют, Надыбали уют, Ухают и крякают, Хихикают и пьют.
Между поколениями Ссоры возникают, Жертвоприношениями Злоупотребляют.
Ходишь - озираешься И ловишь каждый взгляд.
Малость зазеваешься - Уже тебя едят.
Люди понимающие Ездят на горбатых, На горбу катающие Грезят о зарплатах.
Счастливы горбатые, По тропочкам несясь.
Бедные, богатые - У них, а не у нас.
Продали подряд все сразу Племенам соседним, Воинов гноят образо- Ваньем этим средним,
От повальной грамоты Те начали орать.
Поглядели мамонты И стали вымирать.
Дети все с царапинами И одеты куце, Топорами папиными День и ночь секутся.
Скоро эра кончится - Набалуетесь всласть!
В будущее хочется?
Да как туда попасть?! Колдуны пророчили, де Будет все попозже... За камнями - очереди, За костями - тоже.
От былой от вольности Давно простыл и след: Хвать тебя за волосы! - И глядь - тебя и нет.
Притворились добренькими, Многих прочь услали И пещеры ковриками Пышными устлали.
Мы стоим, нас трое, нам - Бутылку коньяку...
Тишь в благоустроенном {И} каменном веку.
Встреться мне, молю я исто, Во поле, элита! Забери ты меня из то- Го палеолита.
Ведь по многим отзывам - Я умный и не злой, То есть, в веке бронзовом Стою одной ногой.
1978
x x x
Пародии делает он под тебя, О будущем бредя, о прошлом скорбя, Журит по хорошему, вроде, любя, С улыбкой поет непременно, А кажется будто поет - под себя - И делает одновременно.
Про росы, про плесы, про медкупоросы, Там - осыпи, осы, мороз и торосы, И сосны, и СОСы, и соски, и косы, Усы, эскимосы и злостные боссы.
А в Подольске - раздолье: Ив Монтан он - и только! Есть ведь и горькая доля, А есть горькая долька.
Тогда его зритель Подольский Возлюбит зимою и летом, А вот полуостров наш Кольский Весьма потеряет на этом.
Настолько он весь романтичный, Что нечего и пародировать, Но он мне в душе симпатичен, [Я б смог] его перефразировать.
Нет свободной минуты и, кстати, Спать не может {он} не от кошмаров, Потому что он {все} время тратит На подсчеты моих гонораров.
1978
Песня Гогера-Могера
для спектакля
"Турандот или Конгресс обелителей"
Прохода нет от этих начитанных болванов: Куда ни плюнь - доценту на шляпу попадешь! Позвать бы пару опытных шаманов И напустить на умников падеж!
Что за дела - не в моде благородство?!
И вместо нас - нормальных, от сохи, - Теперь нахально рвутся в руководство Те, кто умеют сочинять стихи.
На нашу власть - то плачу я, то ржу: Что может дать она? - По носу даст вам!
Доверьте мне - я поруковожу Запутавшимся нашим государством.
Кошмарный сон я видел: что без научных знаний Не соблазнишь красоток - ни девочек, ни дам! Но я и пары ломаных юаней - За эти иксы, игреки не дам.
Недавно мы с одним до ветра вышли И чуть потолковали у стены, - Так у него был полон рот кровищи И интегралов - полные штаны.
С такими - далеко ли до беды?!
Ведь из-за них мы с вами чахнем в смоге.
Отдайте мне ослабшие бразды - Я натяну, не будь я Гогер-Могер! И он нам будет нужен - придушенный очкарик: Такое нам сварганит - врагам наступит крах! Пинг-понг один придумал, - хрупкий шарик... Орешек крепкий в опытных руках!
Искореним любые искривленья Путем повальной чистки и мытья!
А перевоспитанье - исправленье - Без наших крепких рук - галиматья.
Я так решил: он мой - текущий век, Хоть режьте меня, ешьте и вяжите!
Я, Гогер-Могер, - вольный человек, И вы меня, ребята, поддержите! Не надо нам прироста - нам нужно уменьшенье, Нам перенаселенье - как гиря на горбе. Все это зло идет от женя-шеня: Ядреный корень! Знаю по себе.
Сметем на свалки груды лишних знаний - Метлой по деревням и городам!
За тридцать штук серебряных юаней Я Ньютона с Конфуцием продам.
Я тоже не вахлак, не дурачок - Цитаты знаю я от всех напастей.
И я устрою вам такой "скачок", Как только доберусь до высшей власти! 1978
x x x
Новые левые - мальчики бравые С красными флагами буйной оравою, Чем вас так манят серпы да молоты? Может, подкурены вы и подколоты?! Слушаю полубезумных ораторов: "Экспроприация экспроприаторов..." Вижу портреты над клубами пара - Мао, Дзержинский и Че Гевара.
Не [разобраться], где левые, правые... Знаю, что власть - это дело кровавое. Что же, [валяйте] затычками в дырках, Вам бы полгодика, только в Бутырках! Не суетитесь, мадам переводчица, [Я не спою], мне сегодня не хочется! И не надеюсь, что я переспорю их, Могу подарить лишь учебник истории.
1978
x x x
Другу моему Михаилу Шемякину
Открытые двери Больниц, жандармерий - Предельно натянута нить, - Французские бесы - Большие балбесы, Но тоже умеют кружить.
Я где-то точно - наследил, - Последствия предвижу: Меня сегодня бес водил По городу Парижу, Канючил: "Выпей-ка бокал! Послушай-ка гитары!" - Таскал по русским кабакам, Где - венгры да болгары. Я рвался на природу, в лес, Хотел в траву и в воду, - Но это был - французский бес: Он не любил природу. Мы - как сбежали из тюрьмы, - Веди куда угодно, - Пьянели и трезвели мы Всегда поочередно. И бес водил, и пели мы, И плакали свободно.
А друг мой - гений всех времен, Безумец и повеса, - Когда бывал в сознанье он - Седлал хромого беса. Трезвея, он вставал под душ, Изничтожая вялость, - И бесу наших русских душ Сгубить не удавалось. А то, что друг мой сотворил, - От бога, не от беса, - Он крупного помола был, Крытого был замеса. Его снутри не провернешь Ни острым, ни тяжелым, Хотя он огорожен сплошь Враждебным частоколом.
Пить - наши пьяные умы Считали делом кровным, - Чего наговорили мы И правым и виновным! Нить порвалась - и понеслась, - Спасайте наши шкуры! Больницы плакали по нас, А также префектуры. Мы лезли к бесу в кабалу, С гранатами - под танки, - Блестели слезы на полу, А в них тускнели франки. Цыгане пели нам про шаль И скрипками качали - Вливали в нас тоску-печаль, - По горло в нас печали.
Уж влага из ушей лилась - Все чушь, глупее чуши, - Но скрипки снова эту мразь Заталкивали в души. Армян в браслетах и серьгах Икрой кормили где-то, А друг мой в черных сапогах - Стрелял из пистолета. Набрякли жилы, и в крови Образовались сгустки, - И бес, сидевший визави, Хихикал по-французски. Все в этой жизни - суета, - Плевать на префектуры! Мой друг подписывал счета И раздавал купюры.
Распахнуты двери Больниц, жандармерий - Предельно натянута нить, - Французские бесы - Такие балбесы! - Но тоже умеют кружить.
1978
Осторожно! Гризли!
Михаилу Шемякину с огромной любовью и пониманием.
Однажды я, накушавшись от пуза, Дурной и красный, словно из "парилки", По кабакам в беспамятстве кружа, Очнулся на коленях у француза - Я из его тарелки ел без вилки И тем француза резал без ножа.
Кричал я: "Друг! За что боролись?!" - Он Не разделял со мной моих сомнений.
Он был напуган, смят и потрясен, И пробовал прогнать меня с коленей.
Не тут-то было! Я сидел надежно, Обняв его за тоненькую шею, Смяв оба его лацкана в руке, Шептал ему: "Ах! Как неосторожно! Тебе б зарыться, спрятаться в траншею, А ты рискуешь в русском кабаке!"
Он тушевался, а его жена Прошла легко сквозь все перипетии: "Знакомство с нами свел сам Сатана, Но - добрый, ибо родом из России".
Француз страдал от недопониманья, Взывал ко всем: к жене, к официантам, - Жизнь для него пошла наоборот. Цыгане висли, скрипками шаманя, И вымогали мзду не по талантам, А я совал рагу французу в рот.
И я вопил: "Отец мой имярек - Герой, а я тут с падалью якшаюсь!"
И восемьдесят девять человек Кивали в такт, со мною соглашаясь.
Калигулу ли, Канта ли, Катулла, Пикассо ли - кого еще не знаю, Европа-сука тычет невпопад. [Меня] куда бы пьянка ни метнула, Я свой Санкт-Петербург не променяю На вкупе все, хоть он и Ленинград.
В мне одному немую тишину Я убежал до ужаса тверезый.
Навеки потеряв свою жену, В углу сидел француз, роняя слезы.
Я ощутил намеренье благое - Сварганить крылья из цыганской шали, Крылатым стать и недоступным стать. Мои друзья - пьянющие изгои Меня хватали за руки, мешали, Никто не знал, что я умел летать.
Через Pegeaut я прыгнул на Faubourg И приобрел повторное звучанье: На ноте "до" завыл Санкт-Петербург, А это означало "До свиданья".
Мне б по моим мечтам - в каменоломню: Так много сил, что все перетаскаю, - Таскал в России - грыжа подтвердит. Да знали б вы, что я совсем не помню, Кого я бью по пьянке и ласкаю, И что плевать хотел на Interdite.
Да! Я рисую, трачу и кучу!
Я даже чуть избыл привычку к лени.
Я потому французский не учу, Чтоб мне не сели на колени.
25 июля 1978
Конец "Охоты на волков",
или Охота с вертолетов
Михаилу Шемякину Словно бритва рассвет полоснул по глазам, Отворились курки, как волшебный сезам, Появились стрелки, на помине легки, - И взлетели стрекозы с протухшей реки, И потеха пошла - в две руки, в две руки! Вы легли на живот и убрали клыки. Даже тот, даже тот, кто нырял под флажки, Чуял волчие ямы подушками лап; Тот, кого даже пуля догнать не могла б, - Тоже в страхе взопрел и прилег - и ослаб.
Чтобы жизнь улыбалась волкам - не слыхал, - Зря мы любим ее, однолюбы. Вот у смерти - красивый широкий оскал И здоровые, крепкие зубы.
Улыбнемся же волчей ухмылкой врагу - Псам еще не намылены холки!
Но - на татуированном кровью снегу Наша роспись: мы больше не волки! Мы ползли, по-собачьи хвосты подобрав, К небесам удивленные морды задрав: Либо с неба возмездье на нас пролилось, Либо света конец - и в мозгах перекос, - Только били нас в рост из железных стрекоз.
Кровью вымокли мы под свинцовым дождем - И смирились, решив: все равно не уйдем! Животами горячими плавили снег. Эту бойню затеял не Бог - человек: Улетающим - влет, убегающим - в бег...
Свора псов, ты со стаей моей не вяжись, В равной сваре - за нами удача. Волки мы - хороша наша волчая жизнь, Вы собаки - и смерть вам собачья!
Улыбнемся же волчей ухмылкой врагу, Чтобы в корне пресечь кривотолки.
Но - на татуированном кровью снегу Наша роспись: мы больше не волки! К лесу - там хоть немногих из вас сберегу! К лесу, волки, - труднее убить на бегу! Уносите же ноги, спасайте щенков! Я мечусь на глазах полупьяных стрелков И скликаю заблудшие души волков.
Те, кто жив, затаились на том берегу. Что могу я один? Ничего не могу! Отказали глаза, притупилось чутье... Где вы, волки, былое лесное зверье, Где же ты, желтоглазое племя мое?! ...Я живу, но теперь окружают меня Звери, волчих не знавшие кличей, - Это псы, отдаленная наша родня, Мы их раньше считали добычей.
Улыбаюсь я волчей ухмылкой врагу, Обнажаю гнилые осколки.
Но - на татуированном кровью снегу Наша роспись: мы больше не волки! 1977-1978
Белый вальс
Какой был бал! Накал движенья, звука, нервов! Сердца стучали на три счета вместо двух. К тому же дамы приглашали кавалеров На белый вальс традиционный - и захватывало дух.
Ты сам, хотя танцуешь с горем пополам, Давно решился пригласить ее одну, - Но вечно надо отлучаться по делам - Спешить на помощь, собираться на войну.
И вот, все ближе, все реальней становясь, Она, к которой подойти намеревался, Идет сама, чтоб пригласить тебя на вальс, - И кровь в висках твоих стучится в ритме вальса.
Ты внешне спокоен средь шумного бала, Но тень за тобою тебя выдавала - Металась, ломалась, дрожала она в зыбком свете свечей.
И бережно держа, и бешено кружа, Ты мог бы провести ее по лезвию ножа, - Не стой же ты руки сложа, сам не свой и - ничей!
Если петь без души - вылетает из уст белый звук.
Если строки ритмичны без рифмы, тогда говорят: белый стих.
Если все цвета радуги снова сложить - будет свет, белый свет.
Если все в мире вальсы сольются в один - будет вальс, белый вальс.
Был белый вальс - конец сомненьям маловеров И завершенье юных снов, забав, утех, - Сегодня дамы приглашали кавалеров - Не потому, не потому, что мало храбрости у тех.
Возведены на время бала в званье дам, И кружит головы нам вальс, как в старину. Партнерам скоро отлучаться по делам - Спешить на помощь, собираться на войну.
Белее снега белый вальс, кружись, кружись, Чтоб снегопад подольше не прервался! Она пришла, чтоб пригласить тебя на жизнь, - И ты был бел - белее стен, белее вальса.
Ты внешне спокоен средь шумного бала, Но тень за тобою тебя выдавала - Металась, ломалась, дрожала она в зыбком свете свечей.
И бережно держа, и бешено кружа, Ты мог бы провести ее по лезвию ножа, - Не стой же ты руки сложа, сам не свой и - ничей!
Если петь без души - вылетает из уст белый звук.
Если строки ритмичны без рифмы, тогда говорят: белый стих.
Если все цвета радуги снова сложить - будет свет, белый свет.
Если все в мире вальсы сольются в один - будет вальс, белый вальс.
Где б ни был бал - в лицее, в Доме офицеров, В дворцовой зале, в школе - как тебе везло, - В России дамы приглашали кавалеров Во все века на белый вальс, и было все белым-бело.
Потупя взоры, не смотря по сторонам, Через отчаянье, молчанье, тишину Спешили женщины прийти на помощь нам, - Их бальный зал - величиной во всю страну.
Куда б ни бросило тебя, где б ни исчез, - Припомни этот белы зал - и улыбнешься. Век будут ждать тебя - и с моря и с небес - И пригласят на белый вальс, когда вернешься.
Ты внешне спокоен средь шумного бала, Но тень за тобою тебя выдавала - Металась, ломалась, дрожала она в зыбком свете свечей.
И бережно держа, и бешено кружа, Ты мог бы провести ее по лезвию ножа, - Не стой же ты руки сложа, сам не свой и - ничей!
Если петь без души - вылетает из уст белый звук.
Если строки ритмичны без рифмы, тогда говорят: белый стих.
Если все цвета радуги снова сложить - будет свет, белый свет.
Если все в мире вальсы сольются в один - будет вальс, белый вальс.
1978
x x x
Давайте я спою вам в подражанье рок-н-ролу, Глухим и хриплым тембром из-за плохой иглы, Пластиночкой на ребрах, в оформленьи невеселом, Какими торговали пацаны из-под полы.
Ну, например, о лете, - которого не будет, Ну, например, о доме, - что быстро догорел, Ну, например, о брате, - которого осудят, О мальчике, которому - расстрел! Сидят больные легкие в грудной и тесной клетке. Рентгеновские снимки - смерть на черно-белом фоне. Разбалтывают пленочки о трудной пятилетке И продлевают жизнь себе, вертясь на патефоне.
1978
Запись в книге почетных
гостей ледового дворца
Северодонецка
Не чопорно и не по-светски - По человечески меня Встречали в Северодонецке Семнадцать раз в четыре дня.
15 января 1978
Ю. Яковлеву к 50-летию
Москва. Театр Вахтангова. От Таганки.
Любимцу публики, рампы, руля.
Желаем дома, в лесу и в загранке Удач, оптимизма, добра и рубля.
Юрий Любимов и его команда.
Ты ровно десять пятилеток в драке, В бою за роли, время и блага. Все Яковлевы - вечно забияки: Еще в войну повелевали "ЯКи" И истребляли в воздухе врага! Дела их - двояки и трояки, Якшаться с ними славно и дружить. Актеры - Яки, самолеты - "ЯКи", И в Азии быки - все те же яки... Виват всем ЯКам - до ста лет им жить! Желаем с честью выйти из виража и пьянки, И пусть тебя минует беда, хула, молва... Як-50, желают тебе друзья с Таганки Счастливого полета, как "ЯКу-42"! 24 апреля 1978