Костомаров Николай Иванович
Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей
XVIII
Князь Александр Данилович
Меньшиков
Из всех современников Петра, окружавших его, не было никого ближе к государю, как Меньшиков, не было другой личности, которая приковывала бы до такой степени всеобщее внимание Европы странными поворотами своей судьбы. По общему мнению, составившемуся еще при жизни Меньшикова, он происходил из простолюдинов и в этом отношении составлял в ряду государственных русских лиц замечательное исключение, олицетворявшее стремление Петра создать новых деятелей, не связанных с общественными преданиями старой Руси. По одним сказаниям, отец его был православный пришелец из Литвы, поселившийся в Москве, по другим - он был уроженец берегов Волги, но и в том, и в другом случае - простолюдин. В 1686 году двенадцатилетний Александр Меньшиков, отданный отцом к московскому пирожнику, продавал в столице пироги. Мальчишка отличался остроумными выходками и балагурством, что долго было в обычае у русских разносчиков, этим он заманивал к себе покупателей. Случилось ему проходить мимо дворца знаменитого и сильного в то время Лефорта; увидя забавного мальчика, Лефорт позвал его к себе в комнату и спросил: "Что возьмешь за всю свою коробку с пирогами?" - "Пироги извольте купить, а коробки без позволения хозяина я продать не смею", - отвечал Алексашка - так звали уличного мальчика. "Хочешь у меня служить?" - спросил его Лефорт. "Очень рад, - отвечал Алексашка, - только надобно отойти от хозяина". Лефорт купил у него все пирожки и сказал: "Когда отойдешь от пирожника, тотчас приходи ко мне".
С неохотою отпустил пирожник Апексашку и сделал это только потому, что важный господин брал его в свою прислугу. Меньшиков поступил к Лефорту и надел его ливрею. Он показывал большую сметливость, замечательную верность интересам своего хозяина и умел угодить Лефорту. Веселый и шутливый нрав Алексашки очень пришелся по вкусу Лефорту, который, как француз, отличался всегдашнею добродушною веселостью, любезностью и уживчивостью. Лефорт часто шутил с Алексашкой и восхищался его остроумными выходками, хотя при всей своей природной способности Алексашка был тогда круглый невежда и не умел порядочно подписать собственного имени.
Между тем значение Лефорта все более и более возрастало, и он сделался задушевным другом и постоянным собеседником молодого царя Петра. Часто проводя веселые вечера в доме Лефорта, царь увидел там Алексапгку. Ему сразу понравился бывший пирожник, а Лефорт описал Петру в самом пленительном виде сметливость, живость и служебную верность Алексашки. Царь пожелал взять Алексашку к себе в прислугу.
Так рассказывали современники о ранней судьбе этой замечательнейшей личности русской истории. В последнее время опровергали это сказание главнейшим образом тем, что в то время, когда Меньшиков уже был в большой милости у царя, Петр, ходатайствуя у императора немецкого грамоту Меньшикову на сан князя римской империи, именовал его происходящим из шляхетской литовской фамилии. Но этот довод по опровержению целого ряда современных сказаний довольно слаб, тем более, что прямые потомки Меньшикова не могли представить никаких объяснений о темном происхождении своего предка, отзываясь пропажею фамильных документов во время московского пожара 1812 года.
Поступив в царскую прислугу, Алексашка сначала был простым лакеем, а потом царь записал его в число своих потешных, где юноши были почти все из дворянского сословия. Это был первый шаг к возвышению Меньшикова, но важно было для него то, что, считаясь потешным, Меньшиков несколько лет продолжал исполнять близ царской особы должность камердинера: Петр, ложась спать, клал его у своих ног на полу. Тогда-то чрезвычайная понятливость, любознательность и большая исполнительность Меньшикова расположили к нему царя. Меньшиков как будто заранее угадывал, чего царю нужно, и во всем спешил угодить его желанию. Случалось, запальчивый царь ругал его и даже бивал - Меньшиков все переносил безропотно и терпеливо. И Петр привязался к Меньшикову до такой степени, что чувствовал потребность в постоянной близости его. Скоро многие, заметив, что Меньшиков делается царским любимцем, стали обращаться к нему о ходатайстве и заступничестве перед царскою особою. Меньшиков сопровождал царя в азовский поход и получил офицерский чин, хотя не ознаменовал себя ничем в военных действиях. Петр нашел в нем большого поклонника любимой царской мысли - преобразовать русское государство на иноземный лад; Меньшиков во всем казался Петру ненавистником старых русских жизненных приемов и обычаев и с жадностью готов был походить на западного европейца, а это было в такую пору, когда Петр встречал ропот и суровые лица своих князей и бояр, боявшихся грозившего России господства иноземщины. Понятно, как этот простолюдин по породе казался Петру достойнее многих потомков воевод и наместников.
Когда, собираясь в путешествие за границу, царь пировал в доме Лефорта, и в это время тайные враги готовили ему внезапную гибель, человек, узнавший о заговоре, был Меньшиков: он получил, как говорят, сведения о тайных замыслах через посредство одной девушки, дочери участника заговора.
Наступило первое путешествие Петра за границу под именем Петра Михайлова. Меньшиков был неразлучен с Петром, с ним он работал на амстердамской верфи, с ним посещал университетские кабинеты и мастерские художников. Меньшиков заранее еще в России подучился по-голландски и по-немецки, а находясь за границею, на глазах Петра быстро освоился с этими языками. Везде и во всем умел он нравиться своему властелину, разделял с ним и трудные работы по кораблестроению, и буйные попойки, и оргии. Когда из трудолюбивой мещанской Голландии Петр переехал в аристократическую Англию, Меньшиков с удивительною понятливостью присмотрелся к приемам придворной и дипломатической жизни. На возвратном пути через Вену Меньшиков присутствовал с царем на блестящем придворном маскараде, устроенном для Петра императором в своем дворце, и осваивался с приемами большого европейского света. По возвращении в отечество началась страшная расправа с мятежными стрельцами; Меньшиков был постоянно с государем, и в угоду ему собственноручно рубил преступникам головы. В это время царь разошелся со своей женою Евдокиею и заточил ее в монастырь, она чрезвычайно не терпела Меньшикова, и все сторонники старых порядков Руси разделяли отвращение к любимцу, имевшему по их понятиям зловредное влияние на царя. Началось бритье бород и переодевание русских в иноземное платье. Меньшиков был самым ревностным хвалителем царских затей и этим глубже входил в душу царя; не было ничего, в чем бы Петр отказал своему другу Александру Даниловичу или просто Данилычу, как он называл его. В это время Меньшиков имел уже чин генерал-майора и начальствовал над целым драгунским полком, носившим его имя.
В 1700 году, в самом начале шведской войны, Меньшиков женился на девице Дарье Арсеньевой.
Во всех переменах, счастливых и несчастных, сопровождавших шведскую войну, Меньшиков постоянно находился при царской особе и не мог самостоятельно проявить собственной личности без участия самого царя. Где был царь, там был и Меньшиков. Когда немец Нейгебауер, бывший воспитатель молодого царевича Алексея, потерял свое место, главным руководителем образования своего сына Петр назначил Меньшикова, но это руководительство могло быть только номинальным, потому что Меньшиков не переставал сопровождать царя в его подвижной жизни. 24 августа 1702 года фельдмаршал Шереметев взял город Мариенбург, и в числе пленных, сдавшихся жестокому полководцу на милость, был пастор Глюк со своею воспитанницею или служанкою Мартою; последнюю Шереметев передал жене полковника Балька, а у ней взял ее к себе Меньшиков и подарил своей жене, у которой в услужении было уже несколько ливонских и шведских пленниц. Марта, переменившая свое имя на Екатерину, сразу сумела понравиться Меньшиковой.
После взятия Шлиссельбурга Меньшиков был возведен в звание губернатора Ингерманландии, Карелии, Эстляндии и всего края, доставшегося России оружием от Швеции. В 1703 году в глазах Меньшикова была взята и уничтожена крепость Ниеншанц. Когда шведы выслали против русских по Неве суда свои, а Петр счастливо отбил нападение и овладел двумя фрегатами, Меньшиков был участником этого дела и награжден от царя орденом Андрея Первозванного. 27 мая 1703 года в троицын день совершена была закладка Петербурга, и Меньшиков, как уже нареченный царем губернатором края, назначен был надзирать за делом постройки. Во все царствование Петра Меньшиков был главнейшим исполнителем задушевных замыслов Петра, касавшихся основания, построения и заселения Петербурга. Новая столица обязана своим созданием столько же творческой мысли государя, сколько деятельности, суетливости и уменью Меньшикова. Он наблюдал и над привозом строительных материалов, и над приводом рабочих, отправляемых беспрестанно со всех краев России, и над доставкою провианта для их содержания. Царь, оставив Меньшикова строить новый русский город, уезжал в Москву и устраивал празднества по поводу своих побед и завоеваний. Ему без Меньшикова чего-то недоставало, и он вызывал его быть участником в торжествах. В один из таких вызовов, проводя время за веселыми пирушками в московском доме своего любимца, Петр увидел Екатерину. Она понравилась государю, в это время он уже разошелся со своею любовницей Анною Монс, изменившею Петру. Петр взял Екатерину к себе, она тогда уже порядочно освоилась с русским языком и изъявила охоту принять православную веру. Ее крестным отцом был молодой Алексей, сын Петра. Екатерина овладела сердцем Петра и этим обязана была своему кроткому, веселому нраву и своей безропотной покорности не только перед волею, но и перед своенравными выходками Петра; сознавая свое положение как бы рабы, она не показывала ни малейших признаков ревности, когда Петр позволял себе в виде развлечения сходиться с другими женщинами. Зато у Петра развлечения эти случались без участия сердца, а потом, с летами, совершенно прекратились; Екатерина осталась единственным предметом его сердечной привязанности, и можно сказать, что, за исключением одного Меньшикова, никто никогда не был так близок сердцу государя во всю его жизнь, как Екатерина. Передавши своему государю Екатерину, Меньшиков опять обратился к наблюдениям за постройкою Петербурга, его вниманию предоставлено было также построение Кроншлота и Кронштадта на острове Ретузари, назначенного Петром быть местопребыванием создаваемого военного флота.
Занимаясь неустанно делом построения Петербурга, Меньшиков не забывал и себя, воздвигал себе в Петербурге красивый дворец, стараясь сделать его удобным для веселой жизни и приема гостей, а в 50 верстах от Петербурга заложил себе дачу, назвав ее "Ораниенбаум". В Москве у него оставался прежний, подаренный ему царем дом, красиво убранный; при доме было множество прислуги и музыкальная капелла, в этом доме проживала жена Меньшикова, не любившая Петербурга.
Наблюдение над постройкою Петербурга и Кронштадта, порученное ингерманландскому губернатору, прерывалось самим царем, который брал с собою Меньшикова повсюду, куда сам направлялся в своей подвижной жизни. Меньшиков принужден был участвовать и при осадах и штурмах ливонских городов, и в конференциях с польскими панами, и наблюдать за воспитанием царевича, ездившего в походах за царем со своим воспитателем Гюйсеном. В Полоцке, по мановению царя, Меньшиков приказывал в его присутствии убивать униатских монахов.
В конце 1705 года он вместе с царем приехал.в Москву, там они устроили себе победные празднества и торжественный въезд через триумфальные арки; царский любимец носил тогда титул графа римской империи, губернатора Эстляндии и Ингерманландии, кавалера ордена св.Андрея Первозванного, кавалера польского ордена Белого Орла, капитана гвардейских бомбардиров, полкового командира двух ингерманландских полков и обер-гофмейстера при царевиче. Поляки удивлялись тесным дружеским отношениям, существовавшим между царем и его подданным. Когда в Гродно Меньшиков праздновал свои именины, у него присутствовали царь и король Август, царь хотел еще более возвысить своего любимца и отправил в Вену царевичева наставника Гюйсена хлопотать у цезаря для Меньшикова титул светлейшего князя римской империи. Гюйсен исполнил его поручение счастливо для высокомерного временщика, хотя, как говорят, отсутствие Гюйсена вредно отразилось на воспитании царевича, остававшегося тогда без наставника.
В 1706 году Меньшиков был командиром целого корпуса войск от 12.000 до 15.000, посланных на помощь Августу в Польшу и Саксонию; одержал над шведами победу, но был близким свидетелем измены Августа общему с царем делу войны против шведов, когда Август заключил со шведским королем особый Альтранштадтский мир.
Потом Меньшиков опять был постоянным сопутником царя и был отправлен с важными военными поручениями. В 1708 году он командовал в несчастной битве при Головчине. После того царь узнал, что Карл двинулся с частью войска вперед, а позади себя оставил корпус Левенгаупта. Петр предпринял напасть на последнего. Меньшикову поручено было вести передовой отряд. 28 сентября произошло сражение под Лесным. Левенгаупт потерпел совершенное поражение и потерял почти половину своего войска. Царь приписывал Меньшикову важное содействие в одержанной победе.
Затем последовали вторжение Карла в Малороссию и измена Мазепы.
Меньшиков по царскому приказанию разорил Батурин, потом находился с царем в Лебедине, съездил с ним в Воронеж и присутствовал там при спуске построенных судов. В Полтавской битве Меньшиков по распоряжению государя не допустил неприятеля в Полтаву и в самое время сражения сопутствовал царю, а после бегства Карла XII со шведским войском преследовал его до Переволочны и, одержав там другую победу, взял в плен генерала Левенгаупта. Когда после того Меньшиков возвратился в Полтаву, царь дал ему чин генерал-майора. От Полтавы Меньшиков сопровождал царя в Киев, а в следующую зиму присутствовал в Москве при торжестве, устроенном Петром в честь полтавской победы.
В 1710 году Меньшиков должен был покорить Ливонию и сделал это, благодаря печальному положению края, терявшего по случаю свирепствовавшей заразы значительнейшую часть своего народонаселения. В ноябре этого года Меньшиков был в Петербурге, и там в его дворце совершилось бракосочетание царевны Анны Ивановны с герцогом курляндским, удивлявшее современников пышностью обстановки. По этому поводу Меньшиков давал бал с разными вычурами: например, подан был большой пирог, из середины которого выскочила карлица и начала танцевать менуэт на столе. Через несколько дней после этого торжества для забавы устраивалась свадьба карликов, и для этой цели из разных сторон привезены были 72 карлика, отличавшихся крайним безобразием. Неожиданная кончина сына Меньшикова нарушила веселость этого торжества, а через 12 дней постигла двор новая печаль: курляндский герцог, молодой супруг Анны Ивановны, скончался на дороге в Курляндию в местечке Дудергофе от горячки.
В 1711 году, когда Петр отправился в Молдавию, Меньшиков оставался в Петербурге, занимаясь постройками города и делами по управлению своей губернии. В это время (в мае) сгорел его великолепный дворец в Москве. Когда Петр после того ездил за границу, где совершил бракосочетание сына своего Алексея с принцессою Шарлоттою, Меньшиков оставался в Петербурге и в честь сочетавшегося браком за границею царевича устроил великолепное празднество, пригласив на него всех высокочиновных лиц, живших тогда в Петербурге. Но вслед за тем Дания и Саксония начали военные действия в Померании; Меньшиков получил команду над русскими войсками, назначенными в тот край для помощи союзникам. В апреле 1712 года Меньшиков явился к войску и на дороге чуть было не потерял свою сопровождавшую его жену: она едва было не попала в плен шведам близ Штетина и была спасена ловкостью генерала Бауера. В июле Меньшиков съехался с государем, который сам принял команду над войском. В начале 1713 года Петр оставил войну, поручив Меньшикову вместе с датчанами добывать шведского генерала Штенбока в Шлезвиге. Осада Штенбока продолжалась почти год, после чего Штенбок сдался датчанам. Летом 1714 года Меньшиков занят был осадою Штетина вместе с саксонцами и не ранее сентября принудил шведского коменданта к капитуляции. Меньшиков воротился в Петербург, и с этих пор приостановилась его военная карьера.
Он занимался управлением своей огромной губернией. Но в это время на Меньшикова начали наступать тучи, грозившие затмить его необыкновенное счастье, и только чрезвычайной привязанности к нему царя обязан был он тем, что избежал судьбы, постигшей многих государственных деятелей в царствование Петра, навлекших на себя гнев и нерасположение царя. По делу вице-губернатора Курбатова открылись за Меньшиковым злоупотребления в управлении губерниею. В январе 1715 года царь назначил розыск. Меньшиков, Апраксин и Брюс были обвиняемы в произвольном обращении с казенным интересом. Дело тянулось несколько лет; на Меньшикове оказалось большое взыскание, но государь, неумолимо строгий ко всяким преступлениям подобного рода, был так милостив к своему любимцу, что велел счесть с него большие казенные суммы. Меньшиков со своей стороны нашел удобный случай понравиться царю и расположить его к снисходительности. Русское войско в Финляндии терпело большой недостаток, а провиант, следуемый к доставке из Казани и прилегавшего к ней восточного края, не поспел; у Меньшикова в его имениях был большой запас муки, крупы; Меньшиков поспешил все это пожертвовать для нуждавшегося войска и заслужил от царя благодарность. Но главным образом розыск над Меньшиковым приостановился из-за возникшего дела о царевиче Алексее. В какой степени и какую роль занимал Меньшиков в трагической судьбе Алексея, можно видеть из жизнеописания царевича. После смерти царевича Меньшиков был у государя в милости, и в 1719 году с чином контр-адмирала белого флага был назначен, президентом военной коллегии. Доверие государя к нему было так велико, что в том же году он поручил ему находиться в верховном суде для открытия и преследования всякого рода злоупотреблений по управлению. Председателем суда был генерал Вейде, находившийся по коллегиальному управлению товарищем Меньшикова. Виновными в злоупотреблениях снова оказались важнейшие государственные люди и в их числе сам Меньшиков. Меньшиков попросил прощения у государя, и царь ограничился только наложением на него большого штрафа 100.000 червонцев, а потом пригласил его по-прежнему к дружеской попойке. Много помогало Меньшикову заступничество перед царем Екатерины, сохранявшей уважение и привязанность к человеку, бывшему некогда, во времена ее ничтожества, ее господином. 5 сентября 1721 года Меньшиков в своем петербургском дворце отпраздновал обручение молодого польского пана Петра Сапеги со своей девятилетней дочерью Марией, которой судьба, как увидим, предназначила другой жребий. Скоро после того праздновала вся Россия Ништадтский мир и окончание тяжелой Северной войны; несколько дней ликовал Петербург, Меньшиков не пожалел издержек, чтобы принять в этом празднестве активное участие. Когда Петр по окончании празднеств в Петербурге отправился праздновать тот же мир в Москву, Меньшиков сопровождал государя и во время торжественного въезда в столицу шествовал о бок государя по правую руку. В феврале 1722 года государь издал закон о новом способе престолонаследия, предоставляя воле всякого царствующего государя назначать себе преемника. Меньшиков был первый, присягнувший этому закону, и тем показал пример всем гражданским и военным чиновникам. Издание этого закона сопровождалось большим праздником в Москве, оно состояло в катанье на санях с поставленными на них макетами морских судов. В том же году Петр отправился с государыней в персидский поход, а Меньшиков был оставлен в Петербурге во главе правительства вместе с другими вельможами. По возвращении из похода Петр застал соблазнительный спор Скорнякова-Писарева с Шафировым, спор, возникший из такого дела, которое близко касалось Меньшикова; Шафиров был давний враг Меньшикова и теперь очень нерассудительно пошел против царского любимца. До какой степени силен был этот любимец, показывает то, что голова Шафирова уже лежала на плахе и чуть было не слетела; он обязан был жизнью только влиянию Екатерины, испросившей ему помилование государя. Вскоре, однако, Меньшиков опять навлек на себя немилость государя. В продолжение многих лет он до крайности бесцеремонно употреблял казенное достояние в свою пользу, покупал на казенные деньги в свой Васильевско-Островский дворец мебель, всякую домашнюю рухлядь, содержал на казенный счет своих лошадей и прислугу и позволял своим клевретам разные злоупотребления, прикрываемые его покровительством. Открылись за ним какие-то противозаконные поступки по управлению Кроншлотом. Петр отнял у него выгодный табачный откуп, звание псковского наместника, подаренные ему в Малороссии имения Мазепы, и кроме того Меньшиков заплатил 200.000 рублей штрафу. Современники говорят, что Петр вдобавок отколотил его собственноручно палкою и некоторое время после того не допускал к себе на глаза, но влияние Екатерины опять пособило временщику, и в сентябре того же 1723 года Меньшиков был снова в приближении у царя. Говорят, что Петр, приехав к нему, увидел в доме на стенах вместо прежних великолепных обоев плохие и дешевые. На вопрос царя о такой перемене Меньшиков сказал: "Я должен был продать свои богатые обои, чтоб расплатиться с казною". Но Петр, зная, что у Меньшикова еще осталось большое состояние, взглянул на него строго и сказал: "Мне здесь не нравится, если я приеду к тебе на первую ассамблею и не найду твой дом убранным прилично твоему сану, ты у меня заплатишь еще больший штраф". Когда Петр по своему обещанию приехал снова к Меньшикову, нашел в его доме все по-прежнему, был очень весел и ласков и не вспоминал уже о прошлом. Так возобновились между ними добрые отношения. Меньшиков участвовал на пире, данном государем персидскому послу, прибывшему для заключения мира. В марте 1724 года Меньшиков отправился с царем в Москву, где в мае государь совершил коронацию своей жены в сан императрицы. Во время церемонии Меньшиков шел по правую руку царя и по старому русскому обычаю раскидывал народу золотые и серебряные монеты. По возвращении в Петербург Меньшиков опять подвергся царской немилости: Петр лишил его губернаторской должности, передав ее Апраксину. Точно неизвестно, что было причиной такой перемены, но Петр, постоянно болевший и приближавшийся к смерти, сделался тогда чрезвычайно раздражителен и вспыльчив: он нередко собственноручно бивал палкою приближенных и всякого встречного, на кого имел причину рассердиться; в Петергофе, например, разводился у него сад, и Петр то и дело бил палкою офицеров, надзиравших над рабочими. Перед смертью в начале 1725 г. Петр опять помирился с Меньшиковым и допустил своего старого друга к своей смертной постели.
В истории мы видим частые примеры, что со смертью государей меркнет счастье их любимцев, но с Меньшиковым сталось не так. Петр скончался, не выразив ни письменно, ни на словах своей воли о престолонаследии. Его новый закон, предоставлявший царствующей особе право назначить себе преемника, не мог быть исполнен самим учредителем этого закона. Еще тело усопшего императора лежало непогребенным, а уже вельможи толковали о том, кто будет над ними царствовать; Меньшиков, Толстой и Апраксин указали на Екатерину как на личность, по самой воле покойного царя носившую уже императорскую корону. Толстой рассыпался перед вельможами во всевозможнейших похвалах добродетелям и доблестям императрицы. Спор мог быть продолжительным, так как люди, все еще дорожившие древними обычаями, заявляли о правах первородства, принадлежавших сыну покойного царевича Алексея, малолетнему Петру. Но приверженцы Екатерины заранее распорядились наводнить дворец гвардейскими офицерами, а около дворца поставить два гвардейских полка, пугавших барабанным боем собранных во дворце сенаторов. Это обстоятельство было поводом к тому, что спор прекратился, и собранные во дворце сенаторы провозгласили Екатерину императрицею и самодержицею. Вслед за тем был издан манифест от имени правительствующего сената, святейшего синода и всего генералитета, гласивший, что, сообразно с объявленный в 1722 г. законом, подтвержденным присягою всех чинов государства российского, все люди духовного, воинского и гражданского чина должны верно служить государыне императрице Екатерине Алексеевне, так как сам покойный государь короновал ее императорскою короною. В Петербурге все присягнули безропотно. В Москве и в других городах явились ослушники, которых за то подвергали пытке кнутом и огнем. Но как ни много, казалось, должно было находиться в России недовольных мерами Петра и его перестройкою государства на иноземный образец, кончина государя, если верить официальным донесениям, везде возбуждала такую же скорбь, какая показывалась около его гроба в Петербурге. Председатель сенатской конторы в Москве граф Матвеев писал, будто при панихиде, которую служили по покойном государе, был такой в Москве "вопль, вой, крик, какого я от рождения моего не слыхал". Самый протест по поводу присяги Екатерины проявлялся везде как явление исключительное. Русский народ в продолжительное царствование покойного государя был так запуган его жестокими мерами, что не смел проявлять свои чувства, если они шли вразрез с планами и приказаниями верховной власти.
Правление Екатерины было только по одному имени ее правлением. Всем заправлял Меньшиков и с ним те вельможи, которые старались ему угождать, те, которые ненавидели его, таились, надеясь дожить до такого времени, когда можно будет учинить с ним расправу. Одним из важнейших врагов его был генерал-прокурор Ягужинский; сначала он пошел было открыто против Меньшикова, но потом при содействии голштинского герцога попросил у него прощения за свою вспыльчивость и притворно помирился с ним. Герцог голштинский выпросил прощение Шафирову и детям казненного Гагарина. Недовольные Меньшиковым вельможи задумали было возвести на престол великого князя Петра с ограничением монархической власти. Но Меньшиков и Толстой со своими приверженцами противодействовали им проектом учреждения нового государственного места - верховного тайного совета, который должен был состоять под председательством самой государыни. Указ о таком учреждении вышел в феврале 1726 года. Членами его были тайные действительные советники: генерал-фельдмаршал Меньшиков, генерал-адмирал граф Апраксин, государственный канцлер граф Головкин, вице-канцлер барон Остерман, граф Толстой и князь Дмитрий Голицын. Немного времени спустя после утверждения верховного тайного совета по воле государыни в число членов его был допущен и герцог голштинский. Сенат и синод потеряли значение верховных правительствующих мест, на них можно было подавать апелляцию в верховный тайный совет. Под непосредственным ведением последнего находились три коллегии: иностранные, воинские и морские.
Важнейшим делом верховного тайного совета было облегчение крестьянам в способе платежа податей, почему были преданы суду и казни в разных местах чиновники, провинившиеся в притеснениях крестьян. Но вообще, хотя в верховном тайном совете и затрагивались всякие стороны государственного и экономического быта, однако он не произвел никаких радикальных преобразований, кроме некоторых бюрократических, как, например, перемена порядка воинского постоя: поставлено полковым дворам быть в городах; упразднена мануфактур-коллегия, а вместо нее учреждался совет фабрикантов, подчиненных коммерц-коллегии, установлена доимочная коллегия для сбора накопившихся недоимок и проч.
Меньшиков, опираясь на силу, которую имел при Екатерине, затевал проект сделаться курляндским герцогом с тем, чтобы Курляндия, находившаяся в отношениях ленной зависимости от польской короны, попав во власть Меньшикова, перешла в ленную зависимость России. Еще прежде при жизни Петра он высказывал эту мысль и даже хотел подкупить польского короля и его придворных, чтоб они помогали его предприятию. Теперь курляндский герцогский престол оставался вакантным. Весною 1726 года польский король Август начал проводить на курляндское герцогство своего побочного сына принца Морица (знаменитого впоследствии полководца, известного под именем Морица Саксонского). Мориц хотел утвердиться в Курляндии, во-первых, через избрание курляндских чинов, во-вторых, через вступление в брак со вдовою покойного герцога, вдовствующею герцогинею Анною Ивановною. Мориц имел большой успех: он понравился Анне Ивановне и скоро приобрел расположение курляндцев и был уже избран герцогом. Меньшиков всеми силами старался устранить эту опасную для него кандидатуру, против которой восставали разом из политических соображений и прусский король, и чины польской Речи Посполитой, не хотевшие допускать своего короля до усиления монархической власти. Русский посланник в Польше князь Василий Лукич Долгорукий старался за Меньшикова в Польше, располагая подарками корыстолюбивых панов. Сам Меньшиков 8 июля 1726 года, пригласив в Ригу Анну Ивановну, пытался убедить ее отказаться от планов, проводимых Морицом, но не преуспел в этом. После того Меньшиков приехал в Митаву и, прикрываясь государственными интересами России, начал обращаться высокомерно и с Морицом, и с курляндскими членами. От имени своей государыни он угрожал курляндцам военным принуждением, если они не произведут нового выбора. Но его высокомерный тон только повредил ему: курляндское дворянство ни за что не хотело изменять прежнего решения, а Меньшиков, не отваживаясь приступить на деле к сильным мерам, которыми угрожал на словах, уехал из Митавы. Польский сейм не утвердил Морица в герцогском достоинстве, но и Меньшиков принужден был расстаться с высокомерным желанием сделаться курляндским герцогом. Императрица Екатерина охладевала к нему и не стала поддерживать его планов. Анна Ивановна, ненавидевшая Меньшикова, приехав в Петербург, была принята Екатериною очень любезно и отпущена в Митаву; ее сопровождала почетная гвардия из 300 человек, которая должна была оставаться постоянно в Митаве.
После неудачи в Курляндии Меньшиков решил возвысить себя в собственном отечестве. В России чувствовалось, что Екатерина не прочна на престоле. Был жив несовершеннолетний внук Петра, сын царевича Алексея Петровича, и общественное мнение в народе признавало за ним право престолонаследия. Меньшиков, как известно было всем, не только не принадлежал к сторонникам несчастного царевича Алексея, но признавался даже одним из виновников его несчастья; говорили, что Меньшиков настраивал против царевича отца его. Как только малолетний Петр вырастет, тотчас станет требовать свои права, а если их добудет так или иначе, то Меньшикову грозило падение и, может быть, эшафот. Так думали и надеялись враги и недоброжелатели Меньшикова. Положение его в то время походило на положение Годунова, и Меньшикову ради спасения собственной жизни надобно было или извести великого князя Петра, как изведен был по желанию Годунова царевич Дмитрий, или расположить к себе молодого Петра и сделать его для себя своим человеком. Меньшиков избрал последний, очень скользкий путь. Вместе с цезарским посланником Рабутином он составил план отдать за великого князя Петра дочь свою Марию: она прежде была сговорена с Сапегою, но императрица расстроила это сватовство, устроив дело так, что Сапега вознамерился вступить в брак с племянницею императрицы Скавронскою. Меньшиков обратился со своим проектом о браке Петра со своею дочерью к Екатерине и получил ее согласие. Напрасно две дочери Екатерины - голштинская герцогиня Анна и посватанная за другого голштинского герцога Карла великая княжна Елизавета - просили мать отказать Меньшикову, так как обе царевны имели честолюбивые планы на наследство; к ним присоединился и Толстой, державшийся прежде стороны Меньшикова, а потом изменивший ему. Меньшиков взял перевес у Екатерины. Он помирился и сошелся с князем Дмитрием Михайловичем Голицыным, бывшим киевским губернатором, умным и энергичным человеком, на которого особенно надеялись все недоброжелатели Меньшикова. За Меньшикова был вице-канцлер Остерман. Меньшиков был обставлен хорошо. Но его новый враг Толстой составил заговор против Меньшикова с Бутурлиным, графом Девиером, Григорием Скорняковым-Писаревым, Александром Львовичем Нарышкиным, князем Иваном Алексеевичем Долгоруким и генералом Андреем Ушаковым. Герцог голштинский благоприятствовал планам заговорщиков, добивался, чтоб ему отдали в управление военную коллегию и сделали главнокомандующим над войском. Цель заговора была во что бы то ни стало помешать браку великого князя с дочерью Меньшикова. Заговорщики думали под предлогом воспитания спровадить великого князя за грающу, а тем временем склонить императрицу Екатерину назначить наследницей престола цесаревну Елизавету. Быть может, этот заговор протянулся бы на долгое время, но вдруг в апреле 1727 года императрица заболела опасною горячкою. Ввиду ее кончины, которую все тогда считали возможною, члены верховного тайного совета, сената, синода, президенты коллегий и штаб-офицеры гвардии собраны были во дворец для совещания о престолонаследии. Враги Меньшикова заговорили было о возведении на престол одной из цесаревен, но большинство высказалось за великого князя Петра, который должен был до 16 дет находиться под опекою верховного тайного совета и обязаться присягою не мстить во все свое царствование никому из подписавших смертный приговор его родителю. Это происходило 16 апреля. Меньшиков увидел тогда, кто его недоброжелатели, и тотчас именем больной императрицы приказал назначить следственную комиссию над генерал-лейтенантом Девиером, подавшим к этому повод неосторожным поведением во дворце. Девиера предали пытке, и он открыл всех своих соучастников. Их всех разослали: Девиера и Толстого с лишением дворянства и имений первого по наказании кнутом - в Сибирь, второго - в Соловки; Скорнякова-Писарева, лишив чинов, дворянства и имущества и наказав кнутом, отправили также в ссылку; Нарышкина и Бутурлина, лишив чинов, послали на безвыездное житье в деревни, Долгорукова и Ушакова понизили чинами и определили в полевые полки. Голштинский герцог, увидя, что его дело проигрывается, постарался заранее сойтись с Меньшиковым через посредство своего министра Бассевича. Меньшиков постановил условие, что голштинский герцог и обе цесаревны не станут препятствовать вступлению на престол великого князя Петра, а Меньшиков соглашался выдать на каждую цесаревну по миллиону рублей, из которых герцог давал Меньшикову взятку по 800.000 с каждого миллиона. Здоровье императрицы стало несколько лучше, но потом у ней сделалось воспаление легких, и 6 мая в 9-м часу вечера Екатерина скончалась. В тот же день вышел за ее именем указ о наказании Девиера и его соумышленников. На другой день во дворце при членах верховного тайного совета, синода, сената и генералитета прочтено было завещание, будто бы подписанное скончавшеюся государынею. Престол, по этому завещанию, предоставлялся великому князю Петру, а цесаревнам отдавалось то, что обещано было Меньшиковым голштинскому герцогу и, сверх того, предоставлялось им по старшинству со своим потомством право на престолонаследие только в случае, если после великого князя Петра не останется потомства.
После смерти Екатерины Меньшиков, нареченный тесть императора, стал всемогущим человеком на Руси. Петру II было всего 11 лет. Меньшиков под предлогом надзора за его воспитанием перевез малолетнего императора в свой дом на Васильевском острове. 13 мая Меньшиков получил сан генералиссимуса и через то сделался полноправным главою всего русского войска. 25 мая совершено было обручение императора с княжною Марией Меньшиковой, которой отец назначил 34.000 на содержание особого двора и приказал поминать ее в церквах вместе с императором в качестве нареченной невесты и с титулом великой княжны.
Меньшиков поручил воспитание императора Петра вице-канцлеру Остерману, дав ему звание обер-гофмейстера. Меньшиков не проник в душу этого человека и считал его самым преданным себе и послушным своим планам и желаниям. Меньшиков продолжал показывать дружбу к Дмитрию Голицыну и примазывался к знатной и влиятельной фамилии Долгоруких, думая обезопасить свою особу за их счет. Алексей Григорьевич Долгорукий сделан гофмейстером императорской сестры, великой княжны Натальи Алексеевны. Сын его Иван Алексеевич, удаленный от двора по делу Девиера, был снова приближен ко двору, братья Михаил и Василий Владимировичи Долгорукие, люди уже пожилые, были также обласканы: Василий унижался перед Меньшиковым, Михаил сделан был сенатором. Герцога голштинского вместе с женою удалили в Петербург; они уехали в Голштинию. Меньшой брат герцога, Карл, жених Елизаветы, до отъезда брата с невесткою, скончался в Петербурге. Меньшиков, чтобы не вызвать впоследствии неприязненных чувств в императоре, приказал освободить бабку императора, бывшую царицу Евдокию, содержавшуюся по воле Петра Великого в Шлиссельбурге, и назначил ей местопребывание в Новодевичьем московском монастыре. В Петербург допустить ее Меньшиков опасался, чтоб она не оказала на царя влияние, с тою же целью старался он удалить от государя и тетку, принцессу Елизавету. Курляндской герцогине Анне Ивановне Меньшиков не позволял приезжать в Петербург.
26 июля вышел указ верховного тайного совета об уничтожении манифестов по делу царевича Алексея и петровского указа о престолонаследии 1722 года.
Одним из видных дел, совершенных Меньшиковым во время его кратковременного правления государством, было восстановление гетманства в Малороссии. Малороссийская коллегия с самого своего основания возбуждала ненависть в малорусском крае, жалобы на ее президента Вельяминова и на всех ее членов не прекращались. Меньшикова малороссы не любили при Петре Великом и считали главным наушником государя во вред Малороссии. Теперь он рассчитал, что ему будет выгодно приобрести себе благодарность и расположение малороссиян, и в этих целях именем государя приказал уничтожить малороссийскую коллегию. Дан был указ выбрать гетмана и всю генеральную и полковую старшину; разрешалось и наперед выбирать их вольными голосами из малорусских жителей, только никак не из жидов. Все доходы ведено собирать в Малороссии не иначе, как на основании договора, по котором малороссийский край присоединился при Богдане Хмельницком. Все дела, касавшиеся Малороссии, по уничтожении малороссийской коллегии переданы были по-прежнему в ведомство иностранной коллегии.
Меньшиков был вполне самодержавен, верховный тайный совет и сенат должны были исполнять его волю, никто не смел ему противоречить, все страшились его, у всех в памяти был грозный пример Девиера и его злоумышленников. Но так продолжалось только четыре месяца - не более.
Меньшиков, воспитанный в школе Петра Великого, был умен, но недостаточно проницателен; он не умел вовремя распознать ловких и хитрых людей. Он доверился Остерману более, чем кому-нибудь, и не подозревал, что от этого человека более, чем от кого-нибудь, угрожала ему гибель.
Случилось, что Меньшиков заболел лихорадкою и кровохарканием. Во время своей болезни не мог он следить за своим нареченным зятем и во всем положился на Остермана.
Молодой император был мальчик ленивый, любивший более гулять, играть и ездить на охоту, чем учиться и заниматься делом, и притом чрезвычайно своенравный. Ему исполнилось только 12 лет, а- он уже почувствовал, что рожден самодержавным монархом, и при первом представившемся случае показал сознание своего царственного происхождения над самим Меньшиковым. Петербургские каменщики поднесли малолетнему государю в подарок 9.000 червонцев. Государь отправил эти деньги в подарок своей сестре, великой княжне Наталье, но Меньшиков, встретив идущего с деньгами служителя, взял у него деньги и сказал: "Государь слишком молод и не знает, как употреблять деньги". Утром на другой день, узнав от сестры, что она денег не получала, Петр спросил о них придворного, который объявил, что деньги у него взял Меньшиков. Государь приказал позвать князя Меньшикова и гневно закричал: "Так вы смели помешать моему придворному исполнить мой приказ?" - "Наша казна истощена, - сказал Меньшиков, - государство нуждается, и я намерен дать этим деньгам более полезное назначение, впрочем, если вашему величеству угодно, я не только возвращу эти деньги, но дам вам из своих денег целый миллион." - "Я император, - сказал Петр, топнув ногой, - надобно мне повиноваться". Когда после того Меньшиков заболел, в это время Остерман сговорился с Долгорукими, отцом и сыном, и внушил им честолюбивое желание устранить Меньшикова от государя, разорвав предполагаемый брак с дочерью Меньшикова, и свести Петра с княжною Долгорукою. Пользуясь тем, что Петр тогда летом был в Петергофе и не видался с Меньшиковым, Остерман сблизил Петра с Иваном Долгоруким, заметив, что молодой государь уже оказывал большое сердечное расположение к этому человеку. Вскоре Остерман довел свое дело до того, что Петр II не иначе ложился спать в Петергофе, как вместе с князем Иваном Долгоруким, а дни проводил с ним и со своей теткой, великой княжной Елизаветой, молодою и веселою 17-летнею девицею. Вместо того, чтобы сообразно воле Меньшикова понуждать молодого государя учиться, Остерман потакал его празднолюбию, склонности ко всяким развлечениям и особенно к охоте, на которую молодой государь часто ездил в окрестностях Петергофа. И Долгорукий и тетка государя Елизавета постоянно вооружали Петра против Меньшикова, представляя ему, что Меньшиков зазнается и не оказывает своему государю должной почтительности. Около государя в числе сверстников был сын Меньшикова; Петр, разозленный на его отца, мстил сыну и бил до того, что тот кричал и молил о пощаде. По выздоровлении у Меньшикова опять возникли несогласия с государем. Меньшиков давал служителю Петра деньги на мелкие расходы государя и требовал от служителя отчета. Узнав, что служитель давал эти деньги в руки государя, Меньшиков обругал служителя и прогнал, а государь поднял из-за этого шум и наперекор Меньшикову принял к себе обратно в службу прогнанного служителя. Через некоторое время государь послал взять у Меньшикова 500 червонцев для подарка сестре, тот дал деньги, а потом, разгорячившись, отнял их у великой княжны. Наконец, в день именин великой княжны государь стал обращаться с Меньшиковым презрительно, не отвечал на его вопросы, поворачивался к нему спиною и сказал своим любимцам: "Подождите, вот я его образумлю!" Меньшиков выговорил царю, что он неласков со своей невестой, а государь сказал: "Я в душе люблю ее, но ласки излишни, Меньшиков знает, что я не имею намерения жениться ранее 25 лет". Меньшиков все это перенес. Вскоре после того он приглашал государя к себе на освящение церкви в Ораниенбауме. Петр сначала обещал приехать, а потом сказал, что у него явились дела, не позволяющие ему отлучиться из Петергофа, где двор имел тогда летнее пребывание. Меньшиков, не заманив к себе государя в Ораниенбаум, 7 сентября сам приехал в Петергоф, но Петр не хотел его видеть и уехал на охоту, а сестра его Наталья, чтоб избавиться от неприятности видеться с Меньшиковым, выпрыгнула из окна. Тогда Меньшиков обратился к тетке государя Елизавете и начал перед нею лукавить: он распространился о своих прежних заслугах, жаловался на неблагодарность государя и говорил, что теперь ему при дворе нечего делать, что он хочет уехать на Украину и начальствовать там над войском. Вечером в тот же день государь послал собственноручно им подписанное предписание верховному тайному совету перевезти из дома Меньшикова все его вещи в петергофский дворец и сделать распоряжение, чтобы казенные деньги никому не выдавались без указа, подписанного самим государем. "Я покажу, - кричал Петр, - кто из нас император - я или Меньшиков!
Остерман показывал вид, что старается успокоить Петра, хотя собственно сам же и довел его до такого состояния. Меньшиков попробовал было послать к государю свою дочь, невесту, с ее сестрою, но государь принял их дурно, и они должны были удалиться. На другой день в пятницу 8 сентября Петр послал генерал-лейтенанта Салтыкова к Меньшикову с приказанием оставаться дома как бы под арестом, с его жилища ведено снять почетный караул, который давался ему сообразно чину генералиссимуса. Сам Петр, дав такой приказ, отправился в церковь. По возвращении из церкви в свой дворец он встретил княгиню Меньшикову с сыном и сестрою ее, Арсеньевой. Княгиня пала на колени и умоляла пощадить ее мужа. Отрок-государь, настроенный врагами Меньшикова, не хотел ее слушать. Княгиня обратилась к Елизавете, потом к великой княжне Наталье, и те отворотились от нее. Княгиня бросилась к Остерману и целью три четверти часа валялась в ногах у коварного барона, так что ее с трудом могли поднять. Царь отправился обедать с членами верховного совета Сапегою и князем Долгоруким. После обеда государь приказал публиковать указ, не слушать ни в чем Меньшикова и в то же время послал приказ гвардейским полкам повиноваться исключительно его повелениям, которые будут передаваться через майоров гвардии Юсупова и Салтыкова. В заключение государь отправил курьера воротить высланного из Петербурга Ягужинского, врага Меньшикова. Воспоминания о страданиях родителя, возбужденные в государе врагами Меньшикова, запали ему в душу, и он сказал: "Меньшиков хочет обращаться со мною, как обращался с моим отцом, но этого ему не удастся, он не будет давать мне пощечин, как давал". Приказано во дворце не допускать ни семейства, ни прислугу Меньшикова. Меньшиков попробовал было написать к царю письмо и просил позволения уехать на Украину. В ответ на это письмо Меньшикову сообщено, что он лишается дворянства и орденов, а у царской невесты отбираются экипажи и придворная прислуга. 11 сентября (22 нового стиля) Меньшикову дано приказание ехать со всем семейством под конвоем в свое поместье Раненбург.
12 сентября Меньшиков отправился в обозе, состоявшем из четырех карет и сорока двух повозок, с женою, свояченицею, сыном, двумя дочерьми и братом княгини, Арсеньевым. С ним была толпа прислуги, провожал его отряд в 120 человек гвардии под начальством капитана. Громадная толпа народа собралась глазеть на падшего князя, который за день перед тем был самодержавным властителем всей России.
Едва Меньшиков отъехал несколько верст от Петербурга, как его догнал курьер с царским приказанием отобрать все иностранные ордена, русские были отобраны у него в Петербурге. Меньшиков отдал их все, со шкатулкою, в которой они хранились. Когда Меньшиков достиг Твери, его догнал новый курьер с приказанием высадить его и всю семью из экипажей и везти в простых телегах. "Я готов ко всему, - сказал Меньшиков, - и чем больше вы у меня отнимите, тем менее оставляете мне беспокойств. Сожалею только о тех, которые будут пользоваться моим падением". И его, и всех его семейных повезли из Твери в Раненбург в простых телегах. Он старался казаться спокойным, и, где приходилось ему при перемене лошадей говорить со своими семейными, он ободрял их и убеждал с христианским терпением покориться воле Божьей. Но, пересиливая свое душевное горе, Меньшиков с трудом превозмогал себя от припадков болезни - возобновившегося кровохаркания.
Враги Меньшикова не давали ему покоя в изгнании. В Петербурге пошли ходить о нем разные обвинения, отчасти справедливые, отчасти вымышленные злобою. Рассказывали, что он сносился с прусским двором и просил себе 10 миллионов взаймы, обещая отдать вдвое, когда получит престол. Уверяли, что, пользуясь своим могуществом, он с честолюбивыми целями захвата верховной власти хотел удалить гвардейских офицеров и заменить их своими любимцами. Толковали, что от имени покойной императрицы он составил фальшивое завещание, подписанное великою княжною Елизаветою, которая по неграмотности матери всегда за нее подписывалась. Ставили ему в вину, что он ограбил своего малолетнего государя и, заведуя монетным делом, приказал выпускать плохого достоинства деньги, обращая в свою пользу не включенную в них долю чистого металла. Припоминали и прежние его грехи, как, пользуясь доверием Петра Великого, он обкрадывал казну и через то нажил несметное богатство; говорили, что вещи, которые он взял с собою, стоили, по мнению одних, пять миллионов, по мнению других - двадцать. Обвинили Меньшикова в недавних тайных сношениях со Швециею в ущерб интересам России: еще при жизни императрицы Екатерины I он будто бы писал к шведскому сенатору Дикеру, что у него в руках военная сила, и он не допустит ничего вредного для Швеции, причем просил, чтобы шведский король не забыл его за такое приятельское предупреждение, а шведскому посланнику Зюдеркрейцу Меньшиков сообщал о том, что происходило в России, и за то взял с него взятку в количестве пяти тысяч английских червонцев. Арестованные секретари Меньшикова, спрошенные по этому делу, не показали ничего во вред Меньшикову. Падший временщик обвинялся еще в том, что, выдавая голштинскому герцогу пожалованные последнему 390.000 р., взял с него для себя взятку – 60.000 р. Это подтвердил и герцог; верховный тайный совет послал к Меньшикову в Раненбург 120 вопросных пунктов, а в марте 1728 года в Москве у Спасских ворот найдено подметное письмо, составленное в оправдание Меньшикова: это письмо окончательно ему повредило, потому что сочтено было делом самого Меньшикова, прибегавшего таким образом к средствам, непозволительным для своего спасения. Решено было конфисковать его достояние, тем более, что тогда из разных коллегий и канцелярий поступали требования о возвращении денег и материалов, незаконно захваченных Меньшиковым. Верховный тайный совет указал отправить Меньшикова с семейством в Березов, давая всем членам его семейства и их прислуге по шести рублей кормовых денег в день, а свояченицу Меньшикова Варвару Арсеньеву приказано было постричь в женском Сорском монастыре в Белозерском уезде. У Меньшикова было конфисковано 90.000 душ крестьян и города: Ораниенбаум, Ямбург, Копорье, Раненбург, два города в Малороссии - Почеп и Батурин, капиталу до 13.000.000 р., из которых 9.000.000 находились на хранении в иностранных банках, да сверх того на миллион всякой движимости и бриллиантов, и одной золотой и серебряной посуды - более 200 пудов.
Собираясь по этому указу отправлять в заточение павшего временщика, у него отняли все приличное платье, одели в сермягу и простой тулуп, а голову его прикрыли бараньей шапкой. Такое же переодевание постигло и членов его семьи, и в таком виде повезли их всех в далекий путь. Княгиня Меньшикова, женщина слабого здоровья и с молодости изнеженная, с самых первых дней постигшего их несчастия беспрестанно плакала и теперь не вынесла последнего горя и унижения. Она ослепла и, не доехав до Казани, умерла. Меньшиков сам похоронил ее, но ему не дозволили слишком долго плакать над ее могилою и торопили следовать в дальнейший путь. В Тобольске губернатор дал ему 500 рублей - то было царское жалованье на скудное содержание изгнанника. На эти деньги Меньшиков приказал накупить разных запасов - хлебного зерна, вяленого мяса, разных орудий, как, например: пил, лопат, рыболовных сетей, также всяких необходимых вещей для своих детей, а лишнее, что затем оказалось из этой суммы, велел раздать бедным. Из Тобольска изгнанников повезли в открытых телегах, подвергая всяким неудобствам сибирского климата. С ним было восемь слуг, согласившихся разделять изгнание своего господина. Они служили ему при постройке дома, впрочем, сам старик господин помогал им: недаром Петр Великий приучил его владеть топором и молотком. Построенный в Березове дом Меньшикова состоял из четырех покоев: в одном жил он сам с сыном, во втором - его дочери, в третьем - прислуга, четвертый служил кладовою. Из его дочерей старшая, бывшая невеста императора, занималась стряпнёю в кухне, а вторая - стиркой белья, им помогали в работе две прислужницы. Меньшиков кроме дома построил еще деревянную церковь. Из вельможи, избалованного долгим счастьем и изобилием, Меньшиков превратился в крепкого духом чернорабочего русского человека и переносил с примерною твердостью лишения ссылки и свое унижение. Через шесть месяцев заточения его постигло новое горе - старшая дочь его, бывшая невеста императора, скончалась от оспы. Меньшиков сохранял присутствие духа, сам читал над покойницей псалтырь и пел над нею погребальный канон. Ее похоронили в церкви, построенной отцом и недавно перед тем освященной. Тогда старик указал детям место, на котором и сам желал быть погребенным близ своей дочери.
После этого удара чуть было не пришлось Меньшикову потерять двух других детей, заболевших также оспою. Заботы родителя спасли их: они выздоровели, но сам Меньшиков заболел. Он скончался 22 ноября 1729 года от прилива крови; в Березове не было никого, кто бы умел сделать кровопускание.
Оставшиеся в сиротстве его дети по восшествии на престол Анны Ивановны были возвращены из ссылки и вступили во все права русского дворянства.