Станислав ЛЕМ
СУММА ТЕХНОЛОГИИ
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
КОСМИЧЕСКИЕ ЦИВИЛИЗАЦИИ
(g) РАЗУМНАЯ ЖИЗНЬ: СЛУЧАЙНОСТЬ ИЛИ ЗАКОНОМЕРНОСТЬ?
"Неразумные" животные и растения могут приспособляться к изменениям,
вызванным факторами среды, например связанным с временами года.
Эволюционный каталог гомеостатических решений этой задачи огромен.
Периодическая утрата листвы, образование спор, зимняя спячка, метаморфозы
насекомых - это лишь немногие из возможных примеров. Дело, однако, в том,
что регуляционные механизмы, определяемые генетической информацией, могут
противостоять только таким изменениям, благодаря которым эти механизмы
отобраны в тысячах предыдущих поколений. Точность инстинктивного поведения
становится никчемной, когда возникает необходимость в решении новых задач,
к которым вид в целом не приспособлен (то есть когда соответствующие
реакции не были отобраны и закреплены генетически). У растения, бактерии
или насекомого как "гомеостатов первой ступени" реакции на изменения среды
заложены с момента рождения. Применяя язык кибернетики, можно сказать, что
эти системы (особи) заранее "запрограммированы" ко всем тем возможным
изменениям среды, к которым они должны приспособляться для сохранения
своей жизни и для поддержания существования вида. Такие изменения чаще
всего носят ритмичный характер (смена дня и ночи, времен года, приливы и
отливы) и реже являются непериодическими (таково, например, приближение
хищника; оно вызывает действие готовых механизмов оборонительных реакций:
бегство, застывание в "мнимой смерти" и т.п.). Когда же происходят
изменения, выбивающие организм из его "равновесия" со средой, когда
происходят изменения, которые не были предусмотрены "программой"
инстинктов, реакции "регулятора первой ступени" оказываются недейственными
и начинается кризис. С одной стороны, резко повышается смертность
неприспособленных организмов и одновременно усиливается отбор, что дает
преимущество определенным новым формам (мутантам); это может привести в
конце концов к включению в систему "генетического программирования"
реакций, необходимых для выживания. С другой стороны, возникают
исключительно благоприятные возможности для организмов, наделенных
"регулятором второго типа", то есть мозгом, который в зависимости от
требований среды может изменять "программу действий"
("самопрограммирование за счет обучения"). Вероятно, существуют такие
изменения среды, такой их темп и такая последовательность (ее можно
назвать "лабиринтной", имея в виду лабиринты, посредством которых ученые
исследуют способности животных, например мышей), с которыми эволюционная
пластичность регуляторов, созданных генетическим путем, - инстинктов - не
может "справиться". В этом случае преимущество получают процессы развития
центральной нервной системы (гомеостатического устройства "второй
ступени") как системы, действие которой основано на с_о_з_д_а_н_и_и
п_р_о_б_н_ы_х м_о_д_е_л_е_й ситуации. Организм уже "на собственный страх и
риск", не опираясь на готовую программу действия, либо приспосабливает
себя к изменившейся среде (мышь учится находить выход из лабиринта), либо
среду приспосабливает к себе (человек создает цивилизацию). Существует,
разумеется, и третья возможность - "проигрыш"; создав ошибочную модель
ситуации, организм не достигает нужного результата и гибнет.
Организмы первого типа "все знают заранее". Организмы второго типа
должны еще обучаться правильному поведению. Преимущества, которые дает
первый тип "конструкции" организмов, оплачиваются их узкой специализацией,
цена же преимуществ организмов второго типа - риск. "Канал", по которому
передается наследственная информация, имеет ограниченную пропускную
способность, вследствие чего количество заранее запрограммированных
действий не может быть слишком большим; это мы имели в виду, когда
говорили об "узкой специализации" регулировки. Обучение же представляет
собой подготовительный этап, когда организм весьма подвержен опасности
совершения ошибок, которые порою стоят ему жизни. Поэтому-то, вероятно, до
сих пор в мире животных существуют оба эти основные типа регуляторов;
существуют среды, в которых поведение, хотя и стереотипное, но "заложенное
от рождения", имеет большую ценность, чем дорогостоящее обучение на
собственных ошибках. Отсюда, кстати говоря, и берется "чудесное
совершенство" инстинктов. Все это звучит весьма правдоподобно, но что
отсюда следует для общих законов энцефалогенеза? Должна ли эволюция
создавать в конце концов мощный "регулятор второй ступени", каковым
является огромный мозг человекоподобных существ? Или же, если на планете
дело не доходит до "критических изменений", мозги как ненужные на ней не
создаются?
Дать ответ на так поставленный вопрос нелегко. Поверхностное
знакомство с эволюцией склоняет скорее к наивной концепции прогресса: у
млекопитающих мозг был больше, чем у ящеров, - значит, они обладают и
"большей разумностью", поэтому-то они и вытеснили ящеров. Однако
млекопитающие сосуществовали с ящерами в течение сотен миллионов лет,
образуя второстепенные, мелкие формы по сравнению с царствовавшими
пресмыкающимися. В последнее время мы нечто подобное слышим о дельфинах:
говорят, что по сравнению со всеми другими организмами, живущими в море,
они наиболее разумны. Между тем они отнюдь не стали единственными
владыками морских просторов. Мы склонны переоценивать разум, рассматривая
его как "ценность саму по себе". Эшби приводит в этой связи целый ряд
интересных примеров. Медленно обучающаяся "тупая" мышь осторожно пробует
предложенную ей пищу. "Сообразительная" мышь, научившись тому, что
приманка находится всегда на том же самом месте в одно и то же время, на
первый взгляд имеет больше шансов выжить. Но если в приманку положить яд,
то "тупая" мышь, которая "ничему не научилась" благодаря своей
инстинктивной недоверчивости, переживет "сообразительную" мышь, которая
наестся отравы и сдохнет. Поэтому не каждая среда дает преимущество
разумности. С общих позиций экстраполяция опыта (его "перенос") весьма
полезна в земной среде. Возможны, однако, и среды, в которых эта черта
становится минусом. Известно, что более искусный стратег обычно побеждает
менее искусного; вместе с тем он может потерпеть поражение от совершенного
профана, поскольку действия последнего будут настолько "неразумны", что их
нельзя будет предвидеть. Привлекает внимание тот факт, что эволюция, столь
"экономная" во всех случаях передачи информации, создала мозг человека -
устройство с такой степенью "избыточности", что оно и сейчас, в XX веке,
все еще превосходно справляется с проблемами развитой цивилизации, -
анатомически, биологически тот же самый, что и мозг нашего примитивного
"варварского" предка, жившего сто тысяч лет назад. Каким образом эта
огромная "перспективная потенция разума", эта "избыточность", как бы
готовая на заре истории начать строительство цивилизации, возникла в ходе
чисто вероятностной эволюционной игры в сложение двух векторов: увеличения
числа мутаций и усиления естественного отбора?
В теории эволюции нет определенного ответа на этот вопрос.
Исследования показывают, что для мозга каждого животного, вообще говоря,
характерна значительная "избыточность"; она выражается в том, что животное
может разрешать задачи, с которыми оно никогда не встречалось в обычной
жизни, пока эти задачи не поставил ему ученый-экспериментатор. Фактом
является также и рост массы мозга у всех животных. Современные
земноводные, пресмыкающиеся, рыбы, вообще все представители мира животных
обладают большим мозгом, чем их предки в палеозое или мезозое. В этом
смысле в ходе эволюции "поумнели" все животные. Эта всеобщая тенденция
свидетельствует как будто о том, что, если процесс эволюции длится
достаточно долго, масса мозга в конце концов проходит через "критическое
значение" - и тогда начинается лавинная реакция социогенеза.
Но от поспешной "экстраполяции на Космос" этого "тяготения к разуму"
как конструктивной тенденции эволюционных процессов мы должны
воздержаться. Определенные свойства самого "материала", или "нулевого
цикла строительства", могут уже с самого начала эволюции так ограничить ее
будущие возможности и так жестко определить ее потолок, что до
возникновения "регуляторов второго типа" дело не дойдет. Примером могут
служить насекомые, одна из старейших, наиболее жизнеспособных и плодовитых
групп животных: на Земле в настоящее время описано 700000 их видов, в то
время как все позвоночные насчитывают 80000 видов. Насекомые составляют
более трех четвертей всего царства животных - и тем не менее они не стали
разумными. К тому же насекомые существуют на протяжении приблизительно
того же отрезка времени, что и позвоночные, поэтому их почти десятикратный
перевес в численности видов должен был бы дать им, со статистической точки
зрения (если бы статистика решала дело), в десять раз больше шансов на
создание "регуляторов второго типа". Тот факт, что этого не произошло,
отчетливо свидетельствует о неприменимости к явлениям психогенеза
вероятностных соображений в качестве решающего критерия. Таким образом,
возникновение психогенеза возможно, но нисколько не обязательно.
Психогенез - это эволюционное решение, которое является одним из лучших,
но не всегда, не для всех миров оптимальным. Чтобы сконструировать разум,
Эволюция должна располагать весьма разнообразными факторами: такими, как
не слишком большая гравитация, умеренная величина интенсивности
космического излучения, изменчивость среды (в частности, не только
циклическая), и многими другими, еще не известными нам. Нужная комбинация
этих факторов на планетах не является, однако, чем-то исключительно
редким. Поэтому-то, несмотря ни на что, можно ожидать, что в Космосе мы
встретим разум, хотя формы его проявления могут глумиться над нашим
воображением.