Станислав ЛЕМ
СУММА ТЕХНОЛОГИИ
ГЛАВА ШЕСТАЯ
ФАНТОМОЛОГИЯ
(b) ФАНТОМАТИЧЕСКАЯ МАШИНА
Что может испытывать человек, подключенный к фантоматическому
генератору? Все, что угодно. Он может взбираться по отвесным альпийским
скалам, бродить без скафандра и кислородной маски по Луне, во главе
преданной дружины в звенящих доспехах брать штурмом средневековые замки
или покорять Северный полюс. Его могут славить толпы народа как победителя
при Марафоне или как величайшего поэта всех времен; он может принимать
Нобелевскую премию из рук короля Швеции, любить со взаимностью мадам де
Помпадур, драться на поединке с Яго, чтобы отомстить за Отелло, или
погибнуть от ножа наемных убийц мафии. Он может также почувствовать, что у
него выросли громадные орлиные крылья, и летать; или же превратиться в
рыбу и жить среди коралловых рифов; быть громадной акулой и с раскрытой
пастью устремляться за своими жертвами, похищать купающихся людей, с
наслаждением пожирать их и затем переваривать в спокойном уголке своей
подводной пещеры. Он может быть негром двухметрового роста, или фараоном
Аменхотепом, или Аттилой, или, наоборот, святым; он может быть пророком с
гарантией, что все его пророчества в точности исполнятся; может умереть,
может воскреснуть, и все может повторяться много, много раз.
Как можно создать такие ощущения? Задача эта отнюдь не простая. Мозг
человека необходимо подключить к машине, которая будет вызывать в нем
определенные комбинации обонятельных, зрительных, осязательных и других
раздражений. И человек этот будет стоять на вершинах пирамид, или лежать в
объятиях первой красавицы мира 2500 года, или нести на острие своего меча
смерть закованным в броню врагам. В то же время импульсы, которые его мозг
будет вырабатывать в ответ на поступающие в него раздражения, должны тут
же, в долю секунды, передаваться машиной в ее подсистемы, и вот в
результате корректирующей игры обратных связей и цепочек раздражений,
которые формируются самоорганизующимися устройствами, соответственно
спроектированными, первая красавица мира будет отвечать на его слова и
поцелуи, стебли цветов, которые он возьмет в руку, будут упруго
изгибаться, а из груди врага, которую ему захочется пронзить мечом, хлынет
кровь. Прошу простить мне этот мелодраматический тон, но я хотел, не
затрачивая слишком много места и времени, показать, в чем заключается
действие фантоматики как "искусства с обратной связью" - искусства,
которое превращает пассивного зрителя в активного участника, героя, в
основное действующее лицо запрограммированных событий. Пожалуй, лучше
прибегнуть к языку таких патетических образов, чем использовать язык
техники: это не только придало бы сказанному тяжеловесность, но было бы и
бесполезным, так как пока ни фантоматической машины, ни программ для нее
не существует.
Машина не может иметь программу, которая заранее предусматривает
всевозможные поступки зрителя и героя, объединенных в одном лице. Это
невозможно. Но несмотря на это, сложность машины не должна равняться
суммарной сложности всех персонажей фантоматического действа (враги,
придворные, победительница всемирного конкурса красоты и т.д.). Как
известно, во сне мы попадаем в различные необычайные ситуации, встречаемся
со множеством людей, подчас весьма своеобразных, ведущих себя
эксцентрично, говорящих удивительные слова; мы можем разговаривать даже с
целой толпой, причем все это, то есть самые различные ситуации и люди, с
которыми мы общаемся во сне - продукт деятельности одного только мозга,
испытывающего сновидения. Ввиду этого программа фантоматического сеанса
может быть лишь весьма общей, например "Египет периода XI династии" или
"подводная жизнь в бассейне Средиземного моря", а блоки памяти должны
хранить весь запас фактов, относящихся к такой общей теме, - мертвый груз
этих фактов становится подвижным и подвергается пластическому
видоизменению по мере необходимости. Очевидно, что эта необходимость
определяется самим "поведением человека, подвергаемого фантоматизации,
тем, например, что он поворачивает голову, желая посмотреть на ту часть
тронного зала фараонов, которая находится у него "за спиной". На импульсы,
направляемые мозгом в этот момент к мышцам затылка и шеи, должна
последовать немедленная "реакция", а именно: зрительный образ, поступающий
в мозг, должен изменяться так, чтобы в поле зрения человека и в самом деле
возникла "задняя часть зала". На каждое, пусть самое незначительное,
изменение потока импульсов, генерируемых человеческим мозгом,
фантоматическая машина должна реагировать без малейшего промедления и
адекватно такому изменению. Конечно, это лишь азы.
Законы физиологической оптики, закон тяготения и т.д. и т.п. должны
точно воспроизводиться (исключая разве что случаи, когда это противоречит
содержанию фантоматического действа, например когда кто-нибудь захочет
"раскинув руки, воспарить", то есть нарушить закон тяготения). Однако
наряду с упомянутыми строго детерминированными цепочками причин и
следствий в фантоматическом представлении должны быть предусмотрены группы
процессов, развивающихся "внутри" этого представления и обладающих в этом
развитии относительной свободой. Это, попросту говоря, означает, что
участвующие в нем персонажи, фантоматические партнеры основного героя
представления, должны проявлять человеческие черты и, значит, их речь и
поступки должны быть относительно независимы от действий и слов основного
героя. Этим персонажам нельзя быть марионетками, разве что и этого
пожелает любитель фантоматизации перед началом "сеанса". Конечно,
сложность действующей аппаратуры будет в каждом отдельном случае
различной: легче имитировать красавицу, занявшую первое место на всемирном
конкурсе, чем Эйнштейна. В последнем случае машина должна была бы по
сложности своей структуры и, значит, по разуму сравняться с разумом гения.
Можно лишь надеяться, что любителей поболтать с подобными красавицами
будет несравненно больше, чем людей, жаждущих побеседовать с создателем
теории относительности. Добавим для полноты рассуждения, что
"промежуточное звено", то есть "антиглаз", о котором шла речь в нашем
вступительном наглядном примере, мало на что пригодилось бы в
фантоматизаторе, предназначенном для создания полных и неограниченных
иллюзий: здесь нужны другие, более совершенные технические решения. Однако
основной принцип остается прежним: человек двумя информационными каналами
- центробежным и центростремительным - подключается к окружающей среде,
которую имитирует фантоматическая машина. Машина в такой ситуации может
все, кроме одного: ей подчинен только фактический материал, который
поступает в мозг, но не подчинены непосредственно сами мозговые процессы.
Так, например, человек не может потребовать, чтобы он испытал в фантомате
раздвоение личности или острый приступ шизофрении. Однако это замечание
является несколько преждевременным. Мы говорим сейчас лишь о
"периферической фантоматике", которая воздействует на "периферию"
человеческого тела, ибо игра и контригра импульсов происходят в нервах, не
вторгаясь непосредственно в глубокие мозговые процессы.
Вопрос о том, как можно распознать фиктивность фантоматического
действа, prima fade 1 аналогичен вопросу, который иногда задает себе
человек, видящий сон. Бывают сны с очень острым ощущением реальности того,
что в них происходит. Но здесь следует заметить, что мозг спящего никогда
не обладает такой активностью, способностью к анализу и мышлению, как мозг
человека бодрствующего. В нормальных условиях сон можно принять за
действительность, но не наоборот (то есть нельзя принять действительность
за сон), разве что в исключительных случаях, да и то если человек
находится в особом состоянии (сразу после пробуждения, при болезни или в
ходе нарастающей умственной усталости). Но именно в этих случаях сознание
является затемненным и потому позволяет себя "обмануть".
В отличие от сновидения фантоматическое действо происходит наяву.
"Других людей" и "другие миры" создает не мозг человека, подвергающегося
фантоматизации, - их создает машина. С точки зрения объема и содержания
принимаемой им информации такой человек становится рабом машины. Никакая
другая информация извне к нему не поступает. Однако с полученной
информацией он может обращаться как угодно, то есть интерпретировать,
анализировать ее, как ему только заблагорассудится, насколько хватит,
конечно, ему пытливости и сообразительности. Возникает вопрос: может ли
человек, находящийся в полном сознании, обнаружить фантоматический
"обман"?
Можно ответить, что если фантоматика станет чем-то вроде современного
кинематографа, то сам факт прихода в ее святилище, приобретение билета и
другие предварительные действия, воспоминание о которых фантомизируемый
сохранит и во время сеанса, а также знание того, кем он на самом деле
является в обычной жизни, позволят ему относиться достаточно "недоверчиво"
к своим ощущениям. Это имело бы два аспекта: с одной стороны, зная об
условности ситуации, в которой он находится, человек мог бы, в точности
как во сне, позволять себе гораздо больше, чем в действительности (то есть
его смелость в бою, в общении с другими людьми или в любовных делах не
отвечала бы его обычному поведению). Этому аспекту, субъективно, пожалуй,
приятному, так как он дает полную свободу действий, как бы противостоит
другой фактор: сознание того, что ни его действия, ни участвующие в
фантоматическом представлении персонажи не являются материальными, и,
следовательно, они не настоящие. Таким образом, даже самый совершенный
фантоматический сеанс не мог бы удовлетворить жажду подлинности.
Несомненно, все это возможно; так и будет, если фантоматика и в самом
деле станет видом развлечения или искусства. Дирекция гипотетического
фантомата не будет заинтересована в слишком искусной маскировке
фиктивности переживаний, если таковые будут доводить посетителя, например,
до нервного шока. Реализация некоторых пожеланий, скажем садистского
характера, будет, по-видимому, запрещена соответствующим
законодательством.
Нас, однако, интересует здесь не эта утилитарно-административная
проблема, а совершенно другой - гносеологический - вопрос. Неоспоримо, что
"вхождение" в фантоматический спектакль можно превосходно замаскировать.
Предположим, что какой-нибудь человек приходит в фантомат и делает заказ
на экскурсию в Скалистые горы. Экскурсия эта оказывается очень интересной
и приятной, после чего человек "пробуждается", то есть спектакль окончен,
техник фантомата снимает с клиента электроды и вежливо с ним прощается.
Клиента провожают до дверей, он выходит на улицу и вдруг оказывается в
самом центре ужасного катаклизма: дома рушатся, сотрясается земля, а
сверху стремительно спускается громадная "тарелка", полная марсиан. Что
произошло? "Пробуждением, снятие электродов, выход из фантомата - все это
т_а_к_ж_е входило в спектакль, который начался с невинной туристской
экскурсии.
Даже если бы таких "фокусов" никто не устраивал, то и в этом случае в
приемных врачей-психиатров толпилось бы множество больных, преследуемых
новой манией - страхом, что их ощущения вовсе не соответствуют
действительности, что "кто-то" заключил их в "фантоматический мир". Я
говорю об этой стороне дела, поскольку она выразительно показывает, как
техника формирует не только здоровое сознание, она проникает даже в
комплексы симптомов психического заболевания, к возникновению которых сама
же и привела.
Мы упомянули только один из многих возможных способов маскировки
"фантоматичности" ситуаций. Можно представить себе еще много других, не
менее эффективных, не говоря уже о том, что фантоматический спектакль
может иметь любое количество "уровней" - так как это бывает во сне, когда
человеку снится, что он проснулся, а в действительности он видит следующий
сон, как бы включенный в первый. "Землетрясение" вдруг прекращается,
"тарелка" исчезает, клиент фантомата обнаруживает, что он по-прежнему
сидит в кресле с проводами, которые соединяют его голову с аппаратурой.
Любезно улыбающийся техник объясняет ему, что это все было "сверх
программы", клиент выходит, возвращается домой, ложится спать, на
следующий день идет на работу и там вдруг видит, что учреждения, в котором
он работал, нет: оно разрушено взрывом бомбы, которая незамеченной лежала
под зданием со времени последней войны.
Конечно, все это тоже может быть лишь продолжением спектакля. Но как
в этом убедиться?
Прежде всего существует один очень простой способ. Выше было указано,
что машина служит единственным источником информации о внешнем мире. Это
действительно так. Напротив, машина не является единственным источником
информации о состоянии самого организма. Она является таким источником
лишь частично, так как подменяет невральные механизмы тела, информирующие
о положении рук, ног, головы, о движениях глазных яблок и т.д. Зато
биохимическая информация, создаваемая организмом, не поддается контролю,
по крайней мере в фантоматах, о которых речь шла выше. Человеку достаточно
сделать приседаний эдак сто, и, если он вспотеет, начнет слегка
задыхаться, если его сердце начнет биться учащенно, а мышцы устанут, то
ясно, что он ощущает все наяву, а не в фантомате; усталость мышц вызвала
концентрацию в них молочной кислоты; машина же ни на содержание сахара в
крови, ни на количество углекислого газа в ней, ни на накопление молочной
кислоты в мышцах влиять не может. В фантоматическом спектакле можно
проделать и тысячу приседаний без малейших признаков усталости. Однако и
эту проблему можно было бы решить, если бы, конечно, кто-нибудь был
заинтересован в дальнейшем совершенствовании фантоматики.
Это можно сделать самым примитивным способом: дать человеку,
подвергающемуся фантоматизации, возможность совершать настоящие движения.
Для этого достаточно будет посадить его так, чтобы он имел свободу
движений (то есть мог работать мышцами). Конечно, если бы он брал в руки
меч, то, с точки зрения внешнего наблюдателя, подлинным было бы только
само движение: ладонь человека сжимала бы не рукоятку меча, а пустоту.
Этот простецкий способ можно заменить более совершенным. Информация о
химическом состоянии организма передается в мозг различными путями - либо
посредством нервов (усталая мышца "отказывается слушаться", в результате
нервные импульсы не могут привести ее в движение; человек ощущает мышечную
боль - это тоже следствие раздражения нервных окончаний; все это, конечно,
можно имитировать фантоматически), либо же непосредственно: избыток
углекислого газа в крови вызывает раздражение дыхательного центра в
продолговатом мозгу, дыхание становится более глубоким и учащенным. Однако
ведь машина может попросту увеличить количество углекислого газа в
в_о_з_д_у_х_е, которым дышит человек. Если количество кислорода
соответственно уменьшится, количественное соотношение этих газов в крови
изменится, как при тяжелой физической работе. Таким образом
усовершенствование машины делает и "биохимически-физиологический метод"
распознавания фантомизации совершенно бесполезным.
Тогда остается только "интеллектуальная игра с машиной". Возможности
человека отличить фантоматический спектакль от действительности зависят от
"фантоматического потенциала" аппаратуры. Допустим, что вы оказались в
описанной выше ситуации и пытались определить, является ли она настоящей
действительностью. Допустим также, что вы знакомы с каким-нибудь известным
философом или психологом, приходите к нему и вступаете с ним в беседу.
Конечно, и эта беседа может быть иллюзией, но машина, которая имитирует
разумного собеседника, значительно более сложна, чем машина, которая
воссоздает сцены из "soap opera" 2, вроде посадки на Землю корабля с
марсианами. В действительности, "экскурсионный" фантомат и фантомат,
"создающий людей", - это два различных устройства. Создать второй
несравненно труднее, чем первый.
Подлинность ситуации можно определить и другим путем. У каждого
человека есть свои секреты. Эти секреты могут быть и пустяковыми, но они
сугубо личные. Машина не может "читать мысли" (это невозможно, так как
невральный "код" памяти является индивидуальной особенностью данного
человека и "вскрытие" кода одного индивидуума не дает никаких сведений о
коде других людей). Поэтому ни машина, ни кто-либо другой не знают, что в
вашем письменном столе один из ящиков открывается с трудом. Вы бежите
домой и проверяете этот ящик. Если он открывается туго, то реальность
ситуации, в которой вы находитесь, становится весьма правдоподобной. Как
же должен был бы следить за вами создатель спектакля, чтобы, еще до того
как вы пойдете в фантомат, обнаружить и записать на своих лентах даже
такой пустяк, как этот перекошенный ящик! При помощи таких деталей все еще
можно наиболее легко разоблачить спектакль. Однако у машины всегда
остается возможность тактического маневра. Ящик не заедает. Вы осознаете,
что по-прежнему находитесь в "спектакле". Появляется ваша жена, вы
заявляете ей, что она всего лишь иллюзия. В доказательство вы размахиваете
вынутым ящиком. Жена с состраданием улыбается и объясняет, что ящик утром
подстругал столяр, которого она вызвала. И опять ничего не известно: либо
вы находитесь в реальной действительности, либо же машина совершила ловкий
маневр, парируя им ваши действия. Несомненно, "стратегическая игра" с
машиной предполагает, что машина детально знает вашу повседневную жизнь.
Однако здесь не следует впадать в преувеличения: в мире, где существует
фантоматика, каждое хотя бы немного необычное явление вызывает подозрение,
что оно является фикцией, но ведь и в реальной жизни иногда взрываются
долго пролежавшие в земле бомбы и жены вызывают столяров. Поэтому можно
констатировать только следующее: убеждение, что лицо Х находится в
реальном, а не в фантоматическом мире, всегда может быть лишь вероятным,
иногда весьма вероятным, но никогда оно не является вполне достоверным.
Игра с машиной - это как бы игра в шахматы: современная электронная машина
проигрывает умелому игроку и выигрывает у посредственного; в будущем она
будет выигрывать у любого шахматиста. То же самое можно сказать и о
фантоматах. Основная трудность при любой попытке установить истинное
положение вещей коренится в том, что человек, который подозревает, что мир
вокруг него является ненастоящим, вынужден действовать в одиночку. Ведь
любое обращение к другим лицам за помощью приводит, а вернее может
привести, к п_е_р_е_д_а_ч_е м_а_ш_и_н_е т_а_к_о_й и_н_ф_о_р_м_а_ц_и_и,
к_о_т_о_р_а_я с_т_р_а_т_е_г_и_ч_е_с_к_и в_а_ж_н_а в э_т_о_й и_г_р_е. Если
мир вокруг вас является иллюзией, то, делясь со "старым другом" опасениями
по поводу недостоверности бытия, вы даете машине дополнительную
информацию, которую она использует, чтобы укрепить вашу убежденность в
реальности ваших ощущений. Ввиду этого человек, испытывающий такие
ощущения, не может доверять н_и_к_о_м_у, кроме самого себя, что
существенно ограничивает его инициативу. Такой человек как бы занимает
оборону, потому что окружен со всех сторон. Отсюда следует, что
фантоматический мир является миром полного одиночества. В нем не может в
одно и то же время находиться более чем один человек, так же как
невозможно, чтобы два реальных человека пребывали в одном и том же сне.
Никакая цивилизация не может "полностью фантоматизироваться". Если бы
все живущие в ней люди начали с определенного момента участвовать в
фантоматических спектаклях, то реальный мир этой цивилизации остановился
бы в своем развитии и замер. Поскольку же самые изысканные фантоматические
блюда не могут поддерживать жизненных функций человека (хотя, вводя в
нервы соответствующие импульсы, можно вызвать ощущение сытости), человек,
который в течение длительного времени подвергается фантоматизации, должен
получать настоящую пищу. Можно, конечно, представить себе некий
всепланетный "суперфантомат", к которому "раз и навсегда", то есть до
конца жизни, подключены жители данной планеты, причем жизненные процессы в
их организмах поддерживаются автоматическими устройствами (например,
вводящими в кровь питательные вещества и т.п.). Такая цивилизация,
конечно, кажется кошмаром. Однако подобные критерии не могут решать
вопроса о ее возможности. Этот вопрос решает нечто другое. Дело в том, что
такая цивилизация существовала бы только в течение жизни одного поколения,
подключенного к "суперфантомату". Это была бы своего рода эвтаназия -
разновидность самоубийства цивилизации. Поэтому существование ее следует
считать невозможным.
1 На первый взгляд (лат.). 2
Музыкальный спектакль (обычно сентиментального, мелодраматического характера), передаваемый по радио, как правило, в дневное время для домохозяек. Название "soap opera" - "мыльная опера" - объясняется тем, что такие передачи часто прерывались рекламами, скажем рекламами мыла и стиральных порошков. - Прим. перев.