Иван Нехилый, студент-третьекурсник одного
из московских ВУЗов, в то сырое октябрьское утро проснулся поздно.
В колледж идти не хотелось: лекции он не посещал принципиально,
считая это занятие пустой тратой времени, а к лабам относился
как к занятию для остолопов. К тому же вчера он превысил ПДД (или
предельно допустимую дозу) и теперь у него раскалывалась башка.
На флэту одного из друзей они отмечали День независимости какой-то
микроскопической республики, внезапно возникшей где-то в безбрежных
просторах Мирового океана на одном из скалистых островов. Нельзя
сказать, что Иван был хроником, но выпить любил, и если уж пил,
то до "ручки", причём ПДД превышалась им в несколько раз, а иногда
вообще пренебрегалась как бесконечно малая величина. Вчера был
именно тот случай. Поэтому сейчас ему неудержимо хотелось рассолу.
Прошлёпав босыми ногами на
кухню, он выудил из холодильника трёхлитровую банку с мутной жидкостью,
в которой плавали редкие тупомордые огурцы, смахнул пальцем плесень
и жадно припал к широкому горлышку. Сделав несколько мощных глотков,
он поставил банку на стол, выпучил глаза, крякнул от удовольствия
и передёрнулся. Отыскав судорожным взглядом стрелки на настенных
часах, он убедился, что пивнушка функционирует вот уже полчаса.
А свежего пивка ему сейчас явно не хватало. Натянув на тощие ноги
видавшие виды джинсы и прикрыв хилые (вопреки фамилии) плечи адидасовской
курткой, он сунул руку в карман и вынул оттуда горсть медяков.
Сорок шесть копеек. На две кружки не тянуло. Не хватало двух копеек.
Иван сморщился и шумно проглотил слюну. А если он не найдёт этой
несчастной двушки? "Стрелять" он не умел, чаще "стреляли" у него,
а других источников дохода у него не было. Прощай тогда вторая
кружка!.. Тут он вспомнил, что под ножкой гардероба должен лежать
пятак, который сунул туда ещё в незапамятные времена его отец
для компенсации неровностей пола. Пятак, действительно, был там.
Подперев плечом заскрипевший шкаф, Иван ногтями отодрал вросшую
в линолеум монету и победно препроводил её в карман. Теперь он
спасён!..
В "стекляшке" гужевались знакомые
лбы. Традиционный духан, насыщенный табачным перегаром, парами
разбавленного пива и вонью копчёной ставриды, крепко стоял в воздухе.
Народу было немного. Иван взял две кружки и встал за длинную стойку
напротив грязного бородатого деда в двух пиджаках и немыслимого
цвета пальто покроя пятидесятых годов. Дед слюнявил посыпанный
солью край своей кружки и с каждым новым глотком блаженно закатывал
слезящиеся глаза. Иван поднёс к горячим губам янтарный сосуд и
жадно припал к нему. Целительная жидкость, словно затягиваемая
глубоким вакуумом, в один миг перекочевала из кружки в пылающий
огнём желудок студента. Первую кружку он всегда пил залпом, зато
все последующие любил смаковать, растягивая удовольствие не на
один час.
За соседней стойкой какой-то
прыщавый юнец лет восемнадцати восторженно толкал туфту своему
корешу:
— Подписал я клёвую тёлку
в трубе и завалился с ней к фрэнду на флэт. Там стрёмный фак-сэйшн
с найтом наклёвывался, и мы нарисовались как раз вовремя. Ханки
было хоть залейся! Всё было по фирме. А тут два стритовых чувака
с порнухой подвалили. Кайф! Тащились всей командой. Такие тёлки!..
Люкс! Бизон — ты его не знаешь — колёса откуда-то приволок. Вещь!
Торчали, как шпалы. Ух!..
На дальнейшее, по-видимому,
его словарного запаса не хватило. Тем не менее кореш слушал, разинув
рот, и не скрывал зависти и восхищения.
— Сгоношимся? — ударил Ивана
по плечу какой-то шкет.
— Я на нулях, — безнадёжно
ответил тот.
— На сушняк? — не отставал
шкет.
— Голый Вася, — хлопнул себя
по карману Иван и развёл руками.
Шкет зло сплюнул и отвалил.
"А сушняк бы не помешал, — мечтательно подумал Иван. — Взять бы
пузырь и в лес, на природу". Но карман был хронически пуст. Если
иногда и залетал туда редкий рублевич, то более получаса там не
залёживался. А если вдруг синий файфушник хрустел в его пальцах,
то Иван просто млел от счастья.
"Стекляшка" была, пожалуй,
единственным в округе питейным заведением подобного рода, где
посетителей обслуживали по старинке. Этим-то "стекляшка" и привлекала
Ивана. Он не любил автопоилок: когда недолив осуществлял автомат,
он чувствовал себя беспомощным.
— Здорово, Филипп! — шваркнул
его по спине знакомый друган из местных
— А, Пима...
— После вчерашнего как, а?
Тяжко? Чайник бо-бо?
— Угу, — скривился Иван. —
Но сейчас ничего — отпустило.
— Может, вмажем?
— Бабок нет.
— Что, совсем?
— Угу. Вот всё, что осталось,
— Иван вынул из кармана мокрую от пива трёхкопеечную монету.
— Давай! — категорически заявил
Пима и сгрёб монету к себе в ладонь. — Ну, бывай...
В дальнем углу его ждала команда
из трёх человек, с надеждой взирая горящими глазами на приближающегося
кореша. Но тот в ответ только развёл руками.
После второй кружки Ивана
потянуло в сортир. Сортир располагался здесь же, в "стекляшке",
в противоположном от входа углу.
Резкий запах хлорки ударил
ему в нос. У Ивана аж дух перехватило и заслезились глаза. Местные
токсикоманы и заезжие бичи часами тащились здесь, с утра толпясь
уже перед закрытой дверью. На полу была большая густая лужа непонятного
происхождения. Чтобы обогнуть её, Ивану пришлось пройти мимо умывальника,
которым здесь не пользовались, видимо, с самого основания "стекляшки"
в виду отсутствия сантехнического оборудования. Проходя мимо раковины,
ему пришлось принять совершено невообразимую позу, чтобы не замочить
ноги.
И в тот же миг...
...сухой горячий ветер хлестнул его по лицу
и заставил зажмуриться. Запах хлорки исчез. Иван открыл глаза.
Жёлтое небо, жёлтая земля, жёлтые горы... И серое море, слабо бьющее
волнами в грязно-жёлтый песок. Ни травы, ни куста, ни чахлого
деревца — совершенно голая пустыня из камня и песка. Знойный воздух
обжигал лицо, сухая колючая пыль забивалась в глаза и нос. По
небу, медленно покачивая крыльями, пронеслась огромная, отдающая
металлическим блеском, птица-самолёт. Шум двигателя доносился
до земли, и Иван, оцепеневший от невиданного зрелища, отчётливо
слышал его. Где-то за горами громыхнуло несколько взрывов, и небо
в том месте озарилось багровым заревом. Взрывная волна достигла
берега серого моря, взметнув ввысь тучи жёлтой пыли и сухого песка.
Иван закрыл лицо руками. У самого уха пронёсся обрывок какой-то
незнакомой песни и тут же смолк. Мимо, словно горох по стеклу,
прошлёпало множество мелких ног. Кто-то дёрнул за штанину. Взмахнув
руками, Иван инстинктивно шагнул назад, чтобы не потерять равновесия,
и в тот же миг...
...резкий запах хлорки снова шарахнул его
по мозгам. Липкие стены сортира с образцами местного фольклора
выросли словно из-под земли. Дверь чуть приоткрылась, и чей-то
сизый нос мастерски высморкался прямо на штанину незадачливого
студента.
— Ну ты... — вякнул было возмущённый
Иван, но нос вовремя слинял.
Иван тряхнул головой. Нет,
всё на месте. И сортир, и лужа, и сопля на штанине... "Глюки, —
решил он. — После вчерашнего. Всё, надо завязывать..."
Уже при выходе из пивняка
к подошве его ботинка прилепился кем-то оброненный старый замызганный
трояк, а метрах в ста от дома так же благополучно отлепился и
остался лежать — ничейный! — на дороге. Иван его так и не заметил.
Несчастный...
Дома он врубил "Блэк Саббат"
и завалился на диван. Но дрим не шёл. Не трогал его и его любимец
Оззи — пожиратель летучих мышей. Не давали покоя виденные в сортире
глюки. Неужели допился? Того и гляди, в психушку загребут. Тогда
хоть вешайся!
Он снова и снова возвращался
к событиям в "стекляшке". Если это глюки, то он, действительно,
допился: слишком уж отчётливыми и явственными были видения. А
если нет... Тогда что же это?.. А ну их в баню! Забыть — и не думать!..
В час позвонил Бублик.
— Хэлло, Ванюха!
— Прифет!
— Какой расклад?
— Да какой там расклад... Карманная
лихорадка у меня. Хроническая. Слыхал такую болезнь?
— Знакомо. В общем, я тоже
на бобах. А выжрать жуть как охота. Слышь, может, митинганёмся
у стадиона? Придумаем что-нибудь? Голь на выдумки, как говорится...
ну, сам знаешь.
— Ладно, — нехотя ответил
Иван. — Только чего ловить-то? Погода нелётная, бабок нет. Шататься
по стриту в поисках приключений на свою задницу? На трезвую голову
как-то не светит.
— Не ной. Разберёмся. По ходу
дела. В общем, жду.
И Бублик бросил трубку. Иван
вздохнул и стал собираться. Облачился в телогрейку, старые солдатские
брюки и видавшие виды резиновые сапоги. Сунул в карман авоську
и окунулся в холодный сырой воздух промозглого осеннего дня.
Бублик уже ждал его. Длинный
хайр мокрыми сосульками свисал с его сутулых плеч.
— Ты чего это так вырядился?
— спросил он, окинув друга критическим взглядом.
— Так, на всякий случай, —
пожал плечами Иван. — Если упаду где — не жалко будет. Сам знаешь,
новьё неохота пачкать.
— А-а... Мудрая мысль.
Друзья закурили.
— Знаешь чего, — вдруг засуетился
Бублик, тряхнув хайрами, — а не завалиться ли нам в общагу к ментам?
Здесь недалеко, на Донском. У меня там друган есть, Женька, ну
помнишь, я тебе рассказывал. У них получка сегодня, наверняка
гудёж в полном разгаре.
— К ментам? — с опаской спросил
Иван.
— Не бойсь, они своих не трогают.
А что? Такие же люди, а пьют ещё похлеще нашего. Может, там что
обломится. Они хоть и сшибают рубли с алкашей, но и щедрыми могут
быть. Махнём, а?
Иван пожал плечами.
— Махнём, — сдался он наконец.
— Только за ксивой сгонять
надо, у них вход в общагу по документам.
— Сказал бы сразу, — с досадой
буркнул Иван.
Бублик не ошибся: общага гудела,
словно улей. Мент с красной повязкой на рукаве беспрепятственно
пропустил их.
— К кому? — только и спросил
он.
— К Петрову, — ответил Бублик.
В Женькиной комнате помимо
самого хозяина сидел Кучер. Оба были в одних трусах, обоих колотило.
— Во, и эти здесь! — усмехнулся
Кучер посиневшими губами.
Женька был крепким бугаём
с пышными усами, Кучер же отличался никогда не сходившей с лица
саркастической ухмылкой и добрыми глазами.
— Заваливайте, мужики, — пригласил
Женька. — Счас что-нибудь сообразим. Бабки-то есть?
Бублик развёл руками.
— Жень, как будут — отдадим.
— Ладно уж, — махнул рукой
хозяин. — А это кто? — спросил он, кивая на Ивана.
— Друг мой, вместе школу кончали,
— отрекомендовал Ивана Бублик.
Женька оценивающе пробежался
взглядом по долговязой фигуре Ивана и махнул головой.
— В магазин сгоняешь? — спросил
он его.
— Одному как-то не в кайф...
— Я с ним схожу, — сказал
Бублик.
— Ладно, — подытожил Женька.
— Сколько брать будем? — обратился он ко всей компании. — Одну?
Две?
— Четыре, — предложил Иван.
— По пузырю на рыло. Всё равно потом бежать придётся, лучше уж
сразу.
Женька кивнул в знак одобрения
и достал из-под подушки мятый червонец.
— На, — сказал он, протягивая
его Ивану. — Чирика хватит?
— Должно хватить.
— Ну, с Богом...
Четырёх пузырей не хватило.
Не хватило и восьми. Кажется, не хватило и двенадцати. Пили "семь
в кубе".
К вечеру Женька прифрантился
и слинял, сказал — к подруге. Иван, Кучер и Бублик остались в
номере втроём. Потом подвалил какой-то кайф в тельняшке и стал
борзеть: я, мол, старший лейтенант МУРа, если, мол, никто не расколется
— всех, сволочи, урою. Но рыть никого не стал, а затянул, приплясывая,
"Чао, бамбина, сори!" Потом пели хором, а того, кто не пел или
халтурил, старлей грозился поутру в ментовку сдать. В три часа
ночи два переодетых мента торжественно ввели в номер некоего солидного
господина при галстуке, который молча окинул присутствующих хозяйским
взором, со знанием дела опорожнил предложенный Иваном стакан,
начальственно потрепал по щеке вытянувшегося во фрунт старлея
и не спеша покинул помещение. Вслед за ним слинял и старлей.
Утром, как всегда, было пиво,
и всё понеслось по новой...
Через три дня, в субботу,
Ивана снова занесло в "стекляшку". Снова трещала башка, снова
колотило организм. И снова лихорадило карман. Народу в пивняке
по случаю выходного было больше обычного, но основной костяк составляли
всё те же знакомые лбы.
Иван допивал вторую кружку;
на третью, как всегда, денег не было. Перед уходом он традиционно
намеревался посетить сортир; сие заведение вызывало у него чувство
тревоги и смутного беспокойства. А что, если глюки повторятся?
За последние три дня глюков больше не было, хотя всё это время
Иван пил по-чёрному, но сейчас... Кто знает, что это было и повторится
ли опять?
Сортир встретил его всё той
же ядовитой вонью хлорки пополам с мочой. Лужа на кафельном полу
была шире и гуще, чем в прошлый раз, и являлась главным источником
кайфа для местных и заезжих токсикоманов. Вот и сейчас два бича
тащились возле неё, не обращая внимания на вошедшего Ивана. А
Иван тем временем, брезгливо зажав нос, подошёл к умывальнику,
и в тот же миг...
...горячий ветер ударил ему в лицо. Жёлтый
песок, словно мелкая дробь, забарабанил по его телогрейке и сапогам.
Эхо далёкого взрыва смолкло, потянуло едким дымом. Где-то наверху,
за плотным месивом туч, вспыхнул и тотчас погас ослепительный
свет, на секунду осветив весь небосвод грязно-багровым цветом.
Пробив толщу облаков, в серое море со свистом вонзился цилиндрический
снаряд и ушёл вглубь морской пучины. Сизая волна с налётом нефти
высоко поднялась на месте падения цилиндра и, вздыбив мёртвое
море, с рёвом обрушилась на пустынный берег. Мелкие маслянистые
брызги упали на лицо Ивана. Запахло аммиаком. Из-за жёлтой горной
гряды показались две самолётоптицы и, ревя двигателями, понеслись
к морю. Но не долетая метров трёхсот до береговой линии, стальные
птицы внезапно развернулись навстречу друг другу и, медленно качая
крыльями, со страшным треском столкнулись. Куски металлической
обшивки посыпались на песок. Похоже было, что наверху разыгрывается
трагедия, вернее, драка между гигантами. Вот они снова, оглашая
воздух яростным металлическим рёвом реактивных двигателей, ринулись
в лобовую атаку. Жуткий скрежет заставил Ивана заткнуть уши. В
песок низверглась огненная струя то ли раскалённого масла, то
ли горящего бензина. Один из двигателей зачихал, пламя из сопла
стало вырываться с перебоями. И снова удар. На этот раз обе самолётоптицы
сцепились крыльями. Металл не выдержал, и крылья, словно срезанные
ножом, полетели вниз. Содрогая атмосферу предсмертным воем, оба
гиганта впились друг в друга, грызя и поедая каждый своего врага,
а земля тем временем медленно надвигалась на них. И вот предсмертные
судороги сменились огненным смерчем, взметнувшим ввысь тонны песка
и опалившим нижнюю кромку свинцовых туч своим жарким языком. Через
минуту всё стихло, и лишь почерневшие стальные обломки одиноко
торчали посредине бушующего моря огня.
Откуда-то из-за холма показалось
несметное количество отдающих стальным блеском мелких крысоподобных
существ. Мерно урча, они бросились к месту гибели гигантов и принялись
поедать их останки. Несколько птиц-стервятников, издавая металлическое
карканье, кружились над побоищем. Стальные крысы одна за другой
исчезали в пламени, но на их месте появлялись всё новые и новые
полчища жадных зверьков. Вскоре вся местность вокруг места падения
самолётоптиц кишела блестящими гладкими спинами. Они стекались
в огонь, словно в жерло вулкана. Но вот пламя сбавило свою мощь
и вскоре совсем погасло. Сотни и тысячи крыс барахтались в густой
маслянисто-бензиновой жиже, лакая её и лязгая зубами от удовольствия.
Металлические обломки самолётоптиц таяли буквально на глазах,
исчезая в прожорливых чревах ненасытных животных.
Скоро всё было кончено. Досыта
наевшиеся крысы валялись тут же, на пропитанном жижей песке, а
новые отряды голодных зверей всё подходили и подходили к месту
недавней трагедии, влекомые запахом стали и надеждой на поживу.
Не найдя ничего, чем бы можно было набить своё брюхо, они стали
поедать липкий чёрный песок, а те, кому не досталось и этого удовольствия,
принялись за гранитные глыбы и обломки бетонных плит с торчащей
арматурой. Отвратительный хруст и жуткий скрежет нависли над жёлтой
пустыней. Иван взирал на это зрелище круглыми от шока глазами
и боялся вздохнуть.
Вдали, у самых гор, показалась
группа человеческих фигур. Она двигалась вдоль каменной гряды,
опрыскивая местность вокруг себя чем-то белым и густым. Кто-то
помахал Ивану рукой, но Иван не ответил. Резкий запах аммиака
разъедал глаза и слизистую горла, чёрный дым стлался над песком
и проникал во все поры тела; в довершение ко всему десятка два
крыс отделилось от основной массы своих собратьев и приближалось
к Ивану с явно агрессивными намерениями. На сегодня достаточно,
— решил Иван и шагнул вперёд. И в тот же миг...
— А ты откуда здесь взялся? — Голос Пимы
звучал удивлённо и в то же время угрожающе.
Пима с дружками чистил карманы
какого-то сопляка. Сопляк хныкал и просил оставить хотя бы на
пиво. Иван молча прошёл мимо них и толкнул дверь сортира. Сзади
он услышал возню и чьё-то отчаянное сопение. Иван оглянулся. По
кафельному полу металась крупная блестящая крыса с гладкой стальной
спиной и хвостом, походившим на огрызок провода. Вот она ткнулась
острой мордой в открытую дверь и скрылась в зале. И тут же оттуда
послышалась отборная брань и чьи-то вопли.
— Чьё животное? — вопросил
кто-то.
— Развели здесь тварей! —
возмутился женский голос.
— В СЭС надо сообщить!
— Ха! В СЭС! Да здесь для
СЭС и без крыс работёнки хватит. Стоим по колено в дерьме, жрём,
словно свиньи в хлеву.
Иван вышел в зал. Крыса впилась
острыми зубами в металлическую опору ближайшей стойки и со скрежетом
грызла её. Народ, сначала приняв её за обычную серую крысу, теперь
ошалело пялился на необычное животное. Во мгновение ока перекусив
железную трубу, зверёк принялся с остервенением поедать её. Люди
замолчали, завороженные необычным зрелищем. Сжевав до основания
трубу, крыса окинула маленькими злыми глазками окружающих её людей
и с жадностью вцепилась в соседнюю опору. Как только она перегрызла
её, стойка накренилась, и несколько пивных кружек со звоном посыпались
на усеянный бычками пол. Стальная крыса отскочила было в сторону,
но тут же набросилась на стеклянные осколки, глотая их не жуя.
— Ух, ты!.. — прошептал восхищённо
кто-то во всеобщей тишине.
— Лови её! — прозвучал чей-то
одинокий призыв.
Но никто не тронулся с места.
Одна только тётя Шура, уборщица, отважно ринулась на странное
животное со шваброй в руках и ткнула ею в железную морду зверька.
Крыса огрызнулась, вцепилась было стальной челюстью в мокрую тряпку,
но тут же выпустила её и бросилась вон из зала прямо сквозь огромное
окно, оставив за собой в стекле аккуратное круглое отверстие с
оплавленными краями.
— Ну и дела! — удивлённо воскликнул
кто-то, трогая пальцем гладкие, ещё тёплые, края отверстия.
Никто не заметил, как из сортира
выскочили ещё две крысы и принялись поедать покосившуюся стойку.
Потом и они исчезли сквозь окно.
"Нет, это не глюки, — твёрдо
решил Иван. — Это явь".
Иван больше не сомневался,
что через сортир он попал в параллельный мир, на чужую планету,
где случайно стал свидетелем жуткой сцены, являющейся частью неземной
жизни. По оценкам Ивана, жизнь эта была ужасна и походила скорее
на конвульсии гибнущей цивилизации. Но почему именно через сортир?
Впрочем, почему бы, собственно, и нет?..
В понедельник Иван решил посетить
свой родной колледж. У входа в институт он увидел знакомых мужиков.
— В кои-то века! — воскликнул
Паниковский, комсорг их группы, идя навстречу Ивану с широкой
улыбкой. — Надолго к нам?
— По обстоятельствам, — рассеянно
ответил тот и тряхнул руку комсоргу.
— Что такой смурной?
— Осточертело всё...
К ним подвалил Олег Зотов,
их староста и одновременно мастер спорта по академической гребле.
— А, гулящий! — укоризненно
покачал головой Зотов. — Говорят, тебя целую неделю не было. Опять
за старое?
— А сам-то где был? — огрызнулся
Иван.
— Я-то? — Зотов пожал могучими
плечами. — Я-то, положим, на сборах. Причина, думается мне, уважительная.
— Ещё бы! Как никак, мастер
спорта! А я вот без уважительной, в наглую. Я, видишь ли, не сподобился
в большой спорт угодить, всё больше по малому. Только результат,
по-моему, один: ни ты, ни я ни черта в науках не волокём. Так
ведь? Так! А знаешь, какая между нами разница? Ты красный диплом
получишь, а мне дай Бог до синего дотянуть. Так-то! И нечего мне
мораль читать, сам как-нибудь разберусь. Цепляются тут все...
Иван зло сплюнул под ноги
и пошёл прочь. Охота идти на занятия пропала. Но его тут же догнал
местный фарцовщик, Мо.
— Слышь, Вано, — шепнул Мо,
подбегая. — Трузера есть.
— Какие?
— Левис.
— Родные?
— Ну так!..
— Пилятся?
— Обижаешь!..
— Покажь.
Мо, с опаской озираясь по
сторонам, вынул из-за пазухи полиэтиленовый пакет с джинсами и
протянул Ивану. Тот достал из кармана спичку, послюнявил свободный
от серы торец, прислонил его к джинсовой штанине и повертел спичку
вокруг оси, как бы вкручивая её в материал. Потом внимательно
осмотрел спичку: торец окрасился в характерный голубой цвет.
— Ну? Убедился? — спросил
Мо.
Иван кивнул.
— Что, берёшь?
— Сайз?
Мо окинул оценивающим взглядом
худую фигуру Ивана.
— На твой бэк. Как влитые
сядут
— И сколько же?
— Пятнадцать.
Иван присвистнул и почесал
в затылке.
— Многовато будет.
— Сам за столько взял, — горячо
зашептал Мо. — Без навара сдаю. Бабки срочно понадобились, а то
бы я ни за что не кинул такой трузер за какой-то вшивый пятнарик.
Ну? Берёшь?
— Может и взял бы, коли б
бабки были.
— А что ж ты мне лапшу на
уши вешаешь! — зло прохрипел Мо и выхватил трузера из рук Ивана.
— Нищета!..
В колледж Иван так и не попал.
Взяв по пути пузырь "Чашмы", он попилил домой. У подъезда, словно
бродячий пёс, рыскал Бублик.
— Ну наконец-то! — обрадовался
он Ивану. — А я тут уже целый час трусь. Есть чего выпить?
Иван показал горлышко бутылки.
— Живём, — воспрянул духом
Бублик. — Куда рванём?
Иван огляделся.
— Давай в парадняк завалимся,
— предложил он. — И тепло, и местность просматривается. А то,
не дай Бог, менты на хвост сядут.
Пили из горла. На закус выкурили
по сигарете.
— А у меня циклодол есть,
— вдруг вспомнил Бублик. — Хочешь?
— Ну да? — глаза Ивана засветились.
— Давай!
Бублик отсыпал из стеклянной
трубочки в ладонь Ивану несколько мелких таблеток, а остальное
спрятал в карман. Иван залпом проглотил колёса и с удовольствием
запил их остатками портвейна.
Бублик поморщился, глядя на
друга.
— Попробовал я вчера пять
штук, как ты мне говорил, — сказал он, — но что-то не въехал.
Всю ночь не спал, какие-то мужики в комнате толпились, музыка
орала, хотя магнитофон вот уже с месяц не работает...
— Глюки, — подытожил Иван.
Бублик пожал плечами.
— Не понравилось мне, в общем.
Да и по мозгам, говорят, бьёт. По мне, так уж лучше стакан вмазать.
— Ну, это на любителя, — ответил
Иван. — Лично мне нравится. Особенно всухую, без спиртного. Башка
ясная, всё соображаешь — и глюки... Кайф!
— Да ну, организм травить.
На, хочешь — всё забери, я всё равно не буду.
— Давай!..
Всю ночь Иван тащился от колёс,
но былого кайфа не словил. Бесцветные глюки не шли ни в какое
сравнение с той фантастической явью, которую Иван наблюдал на
Жёлтой планете. Не дождавшись рассвета, он с досадой запустил
оставшиеся таблетки в раскрытую форточку.
Поутру звякнул Бублик.
— Слыхал? Крысы, что в "стекляшке"
жили, подохли. Все три. Забежали в продмаг, перегрызли бутылки
с кефиром и окочурились. Стекло жрут — ничего, а от кефира коньки
отбросили! Представляешь? И не просто сдохли, а превратились в
дымящуюся груду ржавого металла. Мне Харитон рассказал, говорит,
своими глазами видел; он у них подсобным работает. Какие-то врачи,
говорит, понаехали, ещё кто-то... Во, дела!..
— Слышь, Бублик, — прохрипел
срывающимся от волнения голосом Иван, ещё не оправившийся от колёс,
— я, кажется, знаю, откуда эти крысы. Не кажется, а точно знаю.
— Ну да!
— Вот тебе и да. Если хочешь
— расскажу, только не по телефону. Заваливай ко мне — я один,
предки уже слиняли.
— Ванюха, не могу, — виновато
произнёс Бублик. — Братан из Питера приехал, в ГУМ просит сводить.
Давай вечером?
— Ладно, — вздохнул Иван.
— Пока...
Неодержимая сила влекла его
в "стекляшку". Нет, пива не хотелось. Хотелось в тот мир.
Что-то тянуло его туда, звало, притягивало — то ли предчувствие,
то ли чья-то сверхволя.
Иван вошёл в пивнушку и тут
же, у крайней стойки, столкнулся с Пимой и его командой.
— Филипп, дай сорок копеек!
— заклянчил Пима.
Иван отмахнулся и прямиком
оправился в сортир.
— Стой, тебе говорят! — с
угрозой крикнул Пима, но Иван уже скрылся за дверью туалета.
Он с трепетом подошёл к замызганному
умывальнику, и в тот же миг...
...правая нога его куда-то провалилась,
и Иван, взмахнув руками, упал на что-то мягкое. Он тут же вскочил
и открыл глаза.
Иван стоял на дне неглубокой
ямы из жёлтого песка, а на её краю трудились десятки прожорливых
стальных крыс, с жадностью поедавших песок и камни. Хруст дробящегося
гранита и скрежет песка на железных зубах маленьких хищников наводили
на Ивана тоску и отвращение. Страха он не чувствовал. Он уже понял,
что эти полуживотные-полуроботы питаются неорганикой. Вернее,
неорганикой и частью органических соединений нерастительного и
неживотного происхождения. То есть, самого его они не съедят,
а что касается одежды... Телогрейка, шерстяной свитер, брюки из
х/б, португальские ботинки из комиссионки... Хлопок, шерсть, натуральная
кожа... Нет, всё не съедобное, всё выросло либо в поле, либо на
дереве, либо на животном. Органика в чистом виде, органика, созданная
природой. Он вспомнил рассказ Бублика о смерти трёх крыс, отведавших
кефиру. Да, именно кефир убил их, именно он стал для них ядом.
Иван это понял ещё тогда, когда впервые услышал об этом от Бублика.
Органика — яд для крыс! Но не вся: Иван помнил, с каким удовольствием
лакали они бензин. Значит... Значит, можно смело выбираться из
ямы.
Крысы не обратили на человека
никакого внимания. Но то, что представилось его взору, когда он
вскарабкался на сыпучий край ямы, заставило его содрогнуться.
Огромное множество ям избороздило
некогда гладкую равнину на берегу серого моря, и в каждой яме
копошилось не менее десятка крыс. Сотни, тысячи, миллионы крыс
по всей планете поедали её. Ивану показалось, что рельеф жёлтых
гор, отчетливо вырисовывавшихся на фоне сизого неба, несколько
изменился. Они стали ниже, глаже, невзрачнее. Неужели и горы превратились
в объект уничтожения прожорливых животных?! Да, наверное, так
оно и было. Их обглодали, словно кости, и бросили, чтобы догрызть
потом, когда ничего другого не останется. Какой-то бред!..
Из одной ямы вдруг взметнулся
ввысь чёрный нефтяной фонтан, подбросив к низким, тяжёлым небесам
несколько стальных тел, и тут же окрасился в ярко-рыжий цвет пламени.
Огненно-чёрная струя привлекла внимание ближайших зверьков, которые
оставили до поры до времени песок и камни и принялись лакать густую
и вязкую нефтяную жижу, не обращая внимания на бушевавшее пламя.
Из моря, метрах в семидесяти
от Ивана, выполз огромный таракан величиной с легковой автомобиль
и, скрипя ржавыми шарнирами, вперевалку пополз к нефтяному фонтану,
то и дело проваливаясь в многочисленные ямы. Но доползти до цели
он не успел: множество острозубых крыс впилось в его бронированный
панцирь и стало грызть его с ужасающим лязгом и скрежетом. Таракан
вяло сопротивлялся, но вскоре затих и замер.
Иван вспомнил, что в прошлый
раз видел людей у самой кромки горной гряды. Живы ли они ещё?
Может быть, им нужна помощь? И противостоят ли они как-нибудь
этому прожорливому нашествию взбесившихся роботов?
Иван решил идти к горам. Он
должен найти людей, он должен помочь им. Во что бы то ни стало.
Около двух часов добирался
Иван до горной цепи, с отвращением и ужасом глядя на вгрызающихся
в планету зверей. Чем ближе к горам он подходил, тем плотнее становилась
кишащая стальная масса.
Горы оказались более пологими,
чем это казалось издали. Иван решил подняться на одну из них,
чтобы с высоты оценить ситуацию и осмотреться. Ещё полтора часа
ушло на подъём по голой мёртвой горе, осыпавшейся под ногами инопланетянина
жёлтым сухим песком и грязной белесой солью. Крысы сновали под
ногами, не причиняя ему вреда. Вот и вершина.
Ужасное зрелище представилось
взору Ивана Нехилого. По ту сторону горной гряды раскинулся огромный
мёртвый город, кипящий серой стальной массой миллиардов крыс.
Словно навозные мухи на трупе крупного животного, — подумал Иван.
Город таял буквально на глазах. Съедалось всё начисто. Где-то
в дальнем конце города бушевал пожар. Сизое свинцовое небо тяжело
висело над планетой, в любой момент готовое, казалось, рухнуть
и погрести под собой её жалкие останки. Где-то за горизонтом один
за другим прогремело пять взрывов, обвалилась соседняя с Иваном
гора, в недрах планеты что-то заурчало и зашипело.
Совсем рядом, по правому склону,
Иван увидел высокий деревянный забор, обрамлявший некое странное
сооружение, и группу людей, суетившихся вокруг него. Забор был
окружён нешироким рвом с какой-то белой густой жидкостью. Сотни
две крыс сидели у рва с наружной его стороны и жадно лязгали зубами.
Иван направился туда.
Ров оказался заполнен натуральной
простоквашей. Иван определил это по запаху и немало удивился.
Впрочем, удивление вскоре сменилось догадкой: простокваша препятствовала
проникновению крыс за деревянный забор. Таким образом люди спасали
своё имущество от прожорливых хищников.
Легко перепрыгнув через ров
с простоквашей, Иван обошёл забор по периметру и обнаружил небольшую
калитку. Войдя в неё, он остановился. Человек пятнадцать-двадцать
мужчин и женщин, все в синих комбинезонах, возились у высокого
стального цилиндра, похожего на некий космический аппарат. У самого
забора стоял вместительный вездеход на гусеничном ходу.
Никто не обратил на Ивана
никакого внимания, все продолжали работать у аппарата. Похоже,
что с помощью этого аппарата они собираются покинуть планету.
Что ж, в добрый путь...
Далёкая гора взорвалась вулканом,
окутав планету горячим пеплом и удушающим запахом серы.
"Как в аду", — вдруг подумал
Иван.
Люди прекратили работу и расселись
в вездеходе. Некоторые из них махали Ивану, приглашая его присоединиться
к ним. Иван отрицательно покачал головой. Тогда вездеход зарычал
и легко побежал по сухой мёртвой земле, оставив за собой и забор,
и ров с простоквашей.
На какой-то короткий миг свинцовая
мгла небес разорвалась, и в образовавшийся просвет хлынули багровые
лучи умирающего солнца — чужого солнца. Город внизу засверкал
мириадами мечущихся бликов. Великий хаос победоносно шествовал
по гибнущей планете. Тучи снова сомкнулись, не оставив в небе
ни единой надежды на лучшее.
Вездеход с людьми уверенно
шел по крутому склону вниз, с хрустом давя стальные панцири крыс.
Вот он скрылся за большим обломком скалы.
Нарастающий шум, подобный
скрежету ржавых суставов, стоном наполнил вдруг пришедшую в неистовство
атмосферу Жёлтой планеты; из-за далёкого горизонта выросла обитая
бронированными стальными листами фантастическая голова громадного
чудовища с мощными прожекторами вместо глаз. Смрадное дыхание
пронеслось по голой планете, вздымая ввысь тучи песка и пыли.
Глаза-прожектора выхватили из сумрака серого дня маленький вездеход
с людьми, и в тот же момент длинный стальной язык чудовища с воем
реактивного снаряда разрезал, подобно молнии, видимое пространство
и слизнул беззащитный вездеход со всем его экипажем. Шумно проглотив
добычу, чудовище скрылось за линией горизонта.
Иван оцепенел. Всё произошло
столь молниеносно и неожиданно, что он не успел даже как следует
испугаться. Страх пришёл позже, а сейчас... Сейчас им овладела
жажда деятельности. Он бросился к тому месту, где только что был
виден вездеход, но нашёл там лишь следы мощной машины, обрывающиеся
внезапно и безнадёжно. Он хотел было уже повернуть назад, но услышал
чей-то слабый стон. Иван оглянулся. В тени скалы, у самого её
основания, лежала бездыханная фигура молодой девушки в синем комбинезоне.
Лицо её было безмятежно и светилось неземной красотой; сознание
покинуло её. Иван осторожно взял девушку на руки и удивился лёгкости
её тела. Идти с ней по каменистому склону было нетрудно, и Иван
направился назад, к морю.
Шёл он около трёх часов, иногда
останавливаясь на отдых, и за всё это время девушка так ни разу
и не открыла глаз. Была ли она без сознания, или просто спала
— Иван не знал. Сейчас для него важно было только одно — спасти
её, выбраться из этого ада.
Иван не без труда нашёл то
место, откуда он начал свой путь. Рельеф местности заметно изменился
под разрушительным воздействием всепожирающих крыс. В самый последний
момент, когда Иван собирался покинуть Жёлтую планету, он был внезапно
атакован большой, похожей на обгоревший бомбардировщик, самолётоптицей.
Кинувшись на дно ямы и прикрыв собой тело девушки, он успел увернуться
от лап-шасси железного хищника. Не сумев справиться с инерцией,
цивилизованный аналог птеродактиля со всего маху воткнулся в спокойную
маслянистую гладь серого моря и бесшумно ушёл в глубину. Ни взрыва,
ни всплеска — ничего...
От падения девушка пришла
в себя. Она открыла свои удивительные глаза и без страха посмотрела
на Ивана. Он встал и помог подняться девушке.
— Пойдём, — сказал он и протянул
ей руку. Она доверчиво протянула ему свою, и он повёл её, расшвыривая
ногами прожорливых крыс, в свой мир. Бок о бок, они поднялись
на край ямы, и в тот же миг...
...кафельные стены туалета сомкнулись вокруг
них. Но девушка не удивилась, она, похоже, всё
понимала и всё знала наперёд.
Иван торопливо вывел её в зал и, расталкивая пропахших пивом и
рыбой мужиков, направился к выходу.
— Стой! — крикнул Пима и вырос
на их пути. — Ты куда это задевался?
— Уйди, — процедил сквозь
зубы Иван и отстранил Пиму рукой.
Только сейчас Пима просёк,
что за руку Филиппа держится обалденная тёлка и спокойно пялится
на него, Пиму. Пима присвистнул и отвалил к своим дружкам.
— Во, секи, какую клёвую гирлу
Филипп в сортире подписал! — с завистью произнёс он, толкая в
бок Голубого, своего кореша.
— Где? — завертел тот небритой
ряхой.
— Да вон, к выходу киляют.
— Ух, ты!..
Иван и девушка вышли на улицу,
под мелкий, словно пыль, холодный дождь. Девушка вырвала руку,
подбежала к большой старой липе и нежно обняла мокрый ствол. Потом
оглянулась и неожиданно улыбнулась. Какая это была улыбка!.. Иван
даже зажмурился от ослепительного блеска её неземных очей. Когда
он открыл глаза, её не было. Словно что-то оборвалось в его груди
и навсегда разбилось вдребезги. Девушка исчезла. Исчезла, как
будто её не было вовсе. Исчезла, словно призрак.
— Филипп! — услышал он сзади
ехидный, опротивевший до одури голос Пимы. — Познакомил бы с тёлкой,
а? Куда ты её дел?
— Да пошёл ты... — прошипел
Иван, не глядя на этого придурка, и скривился в брезгливой гримасе.
— Что-о? — челюсть Пимы отвисла
от столь неслыханной наглости. — Борзеть?
Исчезла! Как он мог её потерять?
Ведь он только зажмурился... Словно последняя надежда, она растаяла
в свете меркнущего осеннего дня. Да была ли она вообще? Не могла
не быть, это он знал наверняка. Искать! Искать, пока не поздно!..
Она где-то здесь, где-то рядом...
Кто-то грубо схватил его под
руки и поволок за пивнушку. Дружки Пимы не дремали: видно, были
на подхвате. Сам Пима шёл сзади и сокрушался по поводу невоспитанности
Филиппа и отсутствия у него понятия об элементарной вежливости.
— Ай, нехорошо! — качал головой
Пима, с замиранием сердца предвкушая грядущую расправу. — Грубо,
Филипп, и некрасиво. Что-то рано ты борзеть начал. Ну ничего,
Голубой тебя поучит вежливости, он в этих делах профессор. Правда,
Голубой?
Ряха Голубого сморщилась в
довольной ухмылке.
За пивнушкой, среди пустых
ящиков и селёдочных хвостов, Ивана прижали к стене и окружили
полукольцом.
— Ну что, Филипп? — спросил
напоследок Пима, сжимая пальцы правой руки в кулак и тут же разжимая
их.
Иван молчал.
Голубой ударил первым. Ударил
без злости, без вдохновения, так, скорее по привычке, но ударил
тяжело. Потом били другие. Но Пима не бил, он кривлялся, ужом
вился у ног своих дружков и затравленно озирался по сторонам.
Он нёс какую-то чушь и гадко лыбился.
Туман окутал сознание Ивана,
он потерял счёт ударам. До его слуха смутно донёсся приглушённый
шёпот Пимы; он увидел его перекошенный рот, испуганные глаза Бублика
и кого-то ещё. Его больше не били, били теперь других, кажется,
Голубого с дружками. Потом он отключился.
Очнулся Иван тут же, за пивнушкой,
сидя на пустом ящике из-под сыра. Рядом курили Назар, Кучер и
Турецкий и весело гоготали. Бублик сидел на корточках и участливо
заглядывал Ивану в глаза.
— Ну что, Ванюха? — спросил
он.
— Нормально, — мотнул головой
Иван.
— Жив, Студент? — добродушно
спросил Назар.
— Да жив...
— То-то. Крикни, если что,
мы подойдём.
И они, не обращая больше внимания
на Ивана, скрылись за углом "стекляшки". Бублик и Иван остались
вдвоём.
— За что они тебя?
Иван пожал плечами.
— А ни за что. Ты же знаешь
Пиму. Сволочь!.. — Иван сплюнул чем-то розовым; только теперь
он заметил, что двух верхних резцов у него не хватает.
С этого дня тоска надолго
поселилась в его сердце. Что-то прорвалось у него в душе и затопило
всего его целиком горячим чувством стыда и горечи. Словно пелена
спала с его глаз...
Прошло пять лет.
Иван Нехилый, он же Вано,
он же Ванюха, он же Филипп, он же Студент, за это время остепенился,
закончил институт, женился, обзавёлся солидным брюшком и тремя
дочерьми, и теперь работал простым советским инженером в одном
из закрытых столичных "ящиков".
И снова в мире стояла осень.
Иван, как обычно, ехал с работы
домой и с грустью вспоминал былые свои пьяные годы, когда жизнь
катилась столь бесшабашно и легко, и ни грязь её, ни мерзость
не прилипали к душе горе-студента. Нет, не жалел он о той жизни,
не желал бы её возврата, совсем наоборот, рад был, что её больше
нет и никогда не будет. И всё-таки... всё-таки тогда ему было
девятнадцать, а это кое-что значит...
Переполненный вагон метро
катил его по подземной Москве сквозь толщу бетона и коммуникаций
к далёкой станции на одном из концов многоногого осьминога, нелепые
рисунки которого во множестве висят в каждом вагоне московского
метрополитена.
Кто-то осторожно потянул его
за рукав. Иван оглянулся.
— Это я, — печально сказала
девушка.
Да, это была она. Она
сама нашла его, спустя годы, спустя сомнения, ожидания и мечты.
Она совсем не изменилась, и лишь одежда её стала более земной,
хотя и с еле уловимым неземным оттенком. Обыкновенная девушка,
ничего в ней особенного. Красивая только...
Иван вдруг понял, что ему
нет до неё совершенно никакого дела. Время, видать, взяло своё,
перегорел, перебесился бывший студент. Да и семья, заботы разные,
работа, новые интересы вытеснили из головы былую блажь. Жизнь
его стала размеренной, наполненной смыслом, и не раз в последнее
время он ловил себя на мысли, что, может быть, ничего с ним и
не случилось, что всё это плод его юношеской фантазии, а Жёлтая
планета, неземная девушка, крысы, поедающие жёлтый песок — лишь
сон, грёзы наяву... С того самого дня, когда столь внезапно исчезла
спасённая им девушка, он так ни разу и не посетил Жёлтую планету,
более того, он стал обходить стороной саму "стекляшку". Какая-то
сила держала его на безопасном расстоянии от злополучного перехода
в параллельный мир, не пускала его туда. А потом... потом и интерес
к тому миру потускнел, отошёл на второй план и в конце концов
совсем пропал. Другие заботы, другие люди...
— Здравствуй, — сказал Иван
и натянуто улыбнулся.
— Ты оставил меня тогда, —
ответила она, глядя немигающим взглядом в его глаза. — Ты поступил
плохо, но я не сержусь.
— Эх, если б ты знала, как
я тогда жалел об этом...
— Пусть. Ты один знаешь обо
мне правду. Ты спас меня тогда. И поэтому я прощаю тебя. Но ты
должен помочь мне. Сегодня же.
— Как тебя зовут?
— Улия.
— А меня Иван.
— Я знаю.
— Откуда?
— Я знаю. Не в этом дело.
Отвези меня на то место. Я искала его, но не смогла найти.
Мне нужно вернуться домой. Я должна.
Говорила она отрывисто, монотонно,
словно заученный урок. И ни разу не улыбнулась. Печальная, бледная,
но до жути красивая...
Иван пожал плечами.
— Ладно, — сказал он. — Я
помогу тебе.
— Спасибо. — Она крепко сжала
его руку, и глаза её блеснули благодарным огнём.
— Я не был там уже три года,
— сказал Иван. — Я ведь живу теперь в другом месте, квартиру получил.
Женился, — добавил он и почему-то смутился.
Но её, похоже, не интересовали
эти подробности. Да и сам Иван её не интересовал. Она была одержима
только одной идеей — вернуться на родину.
— Так едем же скорее! — в
нетерпении она дёрнула Ивана за рукав.
— Едем, — коротко ответил
он.
Поезд остановился, и они вышли.
Обратный путь лежал через всю Москву.
— Ты куда сейчас направлялась?
— спросил Иван, когда они сели на встречный поезд.
— Неважно.
— Как же ты жила все эти годы?
— Неважно, — повторила она
и криво усмехнулась. — Нашлись добрые люди. Вернее, человек. Молодой,
красивый... Добрая душа...
В словах её слышалась горькая
ирония, а в глазах стояла такая печаль, что Иван больше не решился
расспрашивать девушку с Жёлтой планеты. Она заговорила сама, но
не о себе, а о своей родине.
— У меня было двести семнадцать
братьев и сто семьдесят сестёр. Почти все они погибли. Железная
Смерть поглотила наше человечество, и лишь единицы остались на
умирающей планете. Но я должна быть там в последний её час.
— Железная Смерть? — переспросил
Иван.
— Да, ты же ничего не знаешь.
Железная Смерть — это порождение нашей цивилизации. Более двадцати
лет назад, когда мы достигли вершин благоденствия, роботизация
и кибернетика оплели все сферы нашей жизни, проникнув в самые
потаённые её уголки. Роботы были всюду; они заменили людей на
производстве, за прилавками магазинов, в сфере услуг, в медицине
— везде, где совсем ещё недавно работали люди. Более того, киберы
проникли в науку, искусство и постепенно вытеснили оттуда людей.
Но всё началось не с них, всё началось с безобидных детских игрушек.
В то время наша промышленность выпускала некие игрушки-роботы,
среди которых оказалась партия игрушек с одним незначительным
дефектом. Был ли этот дефект случайным, или специально заложенным
роботом-конструктором — так и осталось невыясненным. Но сейчас
это неважно. Важно то, что детские игрушки стали убегать из дома,
самовольно покидая своих хозяев. Сначала этому не придали значения,
но когда по улицам стали носиться голодные стаи бездомных роботов-игрушек
и поедать всё металлическое, люди забеспокоились. Дело в том,
что исправные роботы питаются только электроэнергией, им достаточно
в течение определённого времени стать на подзарядку — и они снова
жизнеспособны. Эти же питались подобно живым существам. Это-то
и вселило в людей ужас. Они перестали быть роботами, они превратились
в живые, хотя и небелковые, организмы. Они были напичканы электроникой,
но у них появился желудок и пищеварительная система, у них не
было сердца, но у них возник мозг, пусть примитивный, способный
генерировать лишь животные инстинкты, но всё же это был мозг,
управляющий стальным существом непредсказуемо для человека. Это
был некий качественный скачок в эволюции как живого, так и неживого
мира, о котором даже и не помышляли учёные. Постепенно это бедствие
охватило всю планету. Стали бунтовать роботы на заводах и фабриках,
ломать оборудование, крушить здания. Но людей не трогали, люди
были для них чем-то святым, неприкосновенным. Роботы и киберы
уходили из городов в леса и горы, там дичали, превращались в полуживотных-полумеханизмы,
эволюционировали дальше, видоизменялись внешне, теряли остатки
скудного интеллекта, заложенного в них человеком, — и в конце
концов возвращались обратно в города голодными и жадными до металла
животными. В довершение ко всему они обрели способность к размножению.
Появились совершенно новые, порой уродливые виды электронных существ.
Их численность росла с умопомрачительной быстротой. Пластиковые
организмы гибли, жизнеспособными оказались лишь металлические
и, в основном, стальные животные. "Умные" роботы, наделённые мощным
электронным мозгом и интеллектом, попытались направить эту стихию
в нужное им русло, придать ей некий вид порядка и законности,
но бурный всплеск металлической жизни поглотил и свёл на "нет"
их слабые попытки. Позже все роботы-интеллектуалы были съедены
либо деградировали и превратились в безмозглых злобных животных
типа крыс или самолётоптиц. Со временем металла становилось всё
меньше и меньше, и среди железного животного мира начался голод.
Многие погибли, кого-то съели, но самые живучие адаптировались
и стали поедать кроме металла камни, бетон, песок — одним словом,
всю неорганику. В первую очередь это относится к крысам. Причём
органические соединения для большинства животных стали ядом, превращавшим
их в груду металлолома. Но и на этом процесс эволюции не остановился.
Крысы, например, стали употреблять в пищу и часть органических
соединений небелкового происхождения, то есть всю синтетику, пластмассы
и так далее. Но основной их пищей стал песок. И вот теперь... крыс
становится всё больше и больше, и скоро вся поверхность планеты
покроется их стальными панцирями... Словно огромный шевелящийся
муравейник... Это и есть Железная Смерть.
— А что же люди? — спросил
потрясённый Иван. — Неужели они не попытались противостоять нашествию
Железной Смерти?
— Пытались, но слишком поздно.
Да и что они могли сделать, когда всё находилось в руках их "верных"
помощников — киберов и роботов? Люди давно уже отошли от управления
производством, как, впрочем, и от управления вообще. Они оказались
бессильны в час испытаний. Поэтому наша планета гибнет.
— Так зачем же ты стремишься
туда? Оставайся здесь. Я постараюсь помочь тебе. Квартира, и всё
такое...
— Нет, — твёрдо сказала Улия.
— Я должна быть там. Мои мать и отец, мои братья и сёстры, мои
земляки — все умерли там. Значит, и моё место там, на родине.
Иначе я умру здесь.
— Ты хочешь умереть?
— Нет. Но я умру. Я знаю.
Иван не ответил. В это время
поезд остановился на нужной им станции, и они вышли.
Пивнушку снесли, на её месте
строился детский садик. Было часов семь, и работы на стройке уже
прекратились. Колючий дождь моросил, как и пять лет назад; мокрый
фундамент, частично возведённый в песчаном котловане, грустно
блестел в свете неоновых фонарей. Иван почесал затылок.
— Да-а, — протянул он в замешательстве.
— Дела...
— Что случилось? — забеспокоилась
Улия.
— Да нет, ничего особенного.
Только место это найти будет трудно... Ладно, пойдём.
И Иван, пробравшись сквозь
дыру в заборе на территорию стройки, смело зашагал по битому кирпичу
и осколкам стекла.
Улия неотступно следовала
за ним. Обойдя стройку кругом, Иван в раздумье остановился. Он
вспоминал расположение "стекляшки", сопоставляя его в своей памяти
с расположением нынешней стройки, но определить то место
ему никак не удавалось.
— Я знаю, где это, — вдруг
сказала Улия.
Она уверенно пошла в самый
дальний угол стройплощадки, туда, где котлован был ещё свободен
от фундамента и где длинная доска пересекала его, словно мост.
Улия смело ступила на зыбкий конец доски и сделала первый шаг.
— Куда ты? — закричал Иван,
бросаясь вслед девушке.
— Это там, — ответила Улия,
ткнув пальцем в середину доски. — Я вспомнила.
Она пошла, балансируя руками,
по хлипкой опоре. Иван с замиранием сердца следил за ней. Не доходя
двух шагов до середины доски, Улия остановилась и помахала Ивану
рукой.
— Счастья тебе, Иван! — сказала
она и вдруг улыбнулась. — Прощай!..
Она сделала ещё один шаг,
и в тот же миг...
...канула в небытие. Жёлтая
планета, её родина, два года назад была съедена железными крысами...
